«КОРОЛЬ   ФРЕДДИ»

Мутеса II

Как, в сущности, коротка была эпоха британского колониализма в Уганде! Мутеса II был внуком Мванги, правление которого началось еще до британской колони­зации, и в то же время последним кабакой Буганды, смещенным уже в период независимости, в 1966 году. И если, прослеживая жизнь Мванги и его современника Каггвы, мы могли видеть, как Буганда «врастала» в колониализм, то биографический очерк о Мутесе II поможет составить представление о том, как это «королевство», а вместе с ним и вся Уганда, из колониализма вырастала и превращалась в независимое государство, а потом и в республику, которой остается поныне.

Обучение и воспитание принца. Мутеса II родился в Кампале 19 ноября 1924 года. Кампала — тоже порож­дение колониализма: сначала это был форт, выстроенный еще при Лугарде неподалеку от Менго — столицы Мванги. Постепенно город разросся, поглотив Менго, но четко делился на две части — европейскую, то есть собствен­но Кампалу, и Кибугу — африканский город, центром которого был холм Менго, где располагался дворец кабаки. На холме Менго еще при отце Мутесы II, кабаке Даудй Чва, вырос новый дворец — это уже была не постройка из дерева и пальмовых листьев, а настоящий богатый дом в колониальном стиле.

Но Мутеса впервые увидел свет не в нем, а в доме миссионера и врача Альберта Кука, где его мать произвела на свет очередного сына Дауди Чва. Царствовавший кабака имел многих детей от бесчисленного количества жен, что не мешало ему, по утверждению Мутесы, знать, сколько у него детей и как кого зовут; правда, запомнить возраст детей было уже свыше его сил.

Маленький принц, нареченный при крещении Эдуард Вильям Дейвид Фредерик, во дворце проводил мало времени. Будучи школьником, на каникулы он чаще отправлялся к кому-нибудь из вождей, появляясь во дворце лишь для того, чтобы преклонить колени перед отцом, в присутствии которого даже «принцам» нельзя было сидеть без особо­го разрешения.

В возрасте пяти лет принца отправили в самое приви­легированное учебное заведение Уганды — Королевский кол­ледж Будо, основанный в 1906 году протестантскими мис­сионерами на том самом холме Будо, где с давних времен происходила церемония коронации кабаки. Колледж этот давал неполное среднее образование.

Ученики колледжа были детьми высших вождей Буганды. Ко времени поступления принца в колледж их там насчи­тывалось 362, из них 12 девочек. Они жили в домах, каждому из которых было дано название по имени одной из стран Британского содружества — Британия, Канада, Южная Афри­ка и пр. Но поскольку Эдуард Фредерик был не обычным учеником, а сыном кабаки (хотя еще не было известно, что именно он через десять лет станет новым кабакой), он жил в семье ирландцев-воспитателей и только в старших классах переехал в дом, называющийся Канада и украшенный резным деревянным кленовым листом.

В Будо принц изучал английский, Священное писание, историю (конечно же, в основном историю Англии) и матема­тику. Будущий кабака не бюл хорошим учеником, особенно трудно ему давалась математика. Зато он, как и все другие мальчики, много и охотно играл в травяной хоккей, теннис, крикет и футбол, с удовольствием плавал. Он входил в сбор­ные команды колледжа по теннису, крикету и футболу. Инте­ресно, что в англизированном Буди в футбол играли в «зим­ние», а в крикет — в «летние» месяцы. И это в Кампале-то, близ экватора! Тогда же вместе с другими мальчиками принц вкусил и «запретный плод» — начал покуривать и пробовать спиртное.

Когда Эдуарду Фредерику исполнилось тринадцать лет, для него был выписан из Англии особый учитель. Для учителя в Будо был построен дом из красного кирпича. Туда же пере­ехал и молодой принц. Учитель пытался пристрастить его к чтению Теккерея, но ученик больше запомнил другие уроки — тайные: по секрету от своего наставника учился водить его автомобиль. Четыре года спустя Эдуард Фредерик получил права, полисмен настолько заинтересовался его новеньким двухцветным «шевроле», что практически не проверял его, предложив лишь немного проехаться по прямой.

Каникулы Эдуард Фредерик часто проводил у Станисла-са Мугваньи — одного из регентов времен малолетства его отца. Здесь принц, получивший протестантское воспи­тание, знакомился с жизнью баганда-католиков. Он любил бывать у Мугваньи, где обычно в каникулы набиралось детей на две футбольные команды: это было лучше, чем жить во дворце, где надо было вести себя чинно.

Пятнадцатилетний кабака. 22 ноября 1930 года без­мятежная жизнь принца закончилась: в этот день катикиро М.Л. Нсибирва объявил о смерти кабаки Дауди Чва. Три министра «туземного» правительства Буганды должны были выбрать нового кабаку и остановили свой выбор на юном Фредерике. Но кабакой он мог стать лишь после одобрения губернатора, которое и последовало. За три дня до этого новому кабаке исполнилось 15 лет, и поэтому, как когда-то при его малолетнем отце, были назначены три регента. Их функции, как и прежде, выполняли министры.

Церемония вступления на престол нового кабаки была упрощена. Знаки власти ему вручали, поставив, а не посадив его на трон. Его одели в два куска луба, леопардовую шкуру, дали щит и стрелы. Он ударил в королевский барабан. Щелкали фотокамеры, представители бугандийской знати подносили подарки, поднес свой пода­рок и глава британской администрации провинции Буганда — это была американская винтовка «ремингтон».

После изнурительной двухдневной церемонии юноша вер­нулся в Будо. Теперь уже он назывался кабака Эдуард Фредерик Мутеса II. После отъезда его учителя в 1940 году на войну кабаку поселили в доме директора колледжа лорда Хеммингфорда. Директор заметил, что английский язык кабаки засорен сленгом, и посоветовал Мутесе им усердно заняться. Вряд ли кабака последовал этому сове­ту, но экзамен по английскому за тот семестр с трудом все-таки сдал. Надо сказать, что по-английски он гово­рил все-таки лучше, чем на языке своих предков — луганда. Удивляться здесь нечему, поскольку с раннего детства он получил английское воспитание.

Политикой он в то время практически не интересовал­ся, отдав все дела в руки регентов. Тем не менее быва­ли церемонии, на которых его присутствие было обяза- тельным.   Кабака   же   предпочитал   приемы,   которые  про­должались до утра.

Но в 1941 году возникла проблема, потребовавшая личного вмешательства Мутесы. Намасоле, не желавшая соблюдать традиции, решила совершить неслыханную вещь — вторично выйти замуж, да еще за человека из неаристо­кратического рода. Это намерение расценивалось стари­ками как позорное. Тем не менее катикиро Нсибирва дал свое согласие на этот брак, хотя весь люкико вос­противился ему. Окончательное слово оставалось за Му-тесой, и кабака разрешил матери вторичное замужество — вполне в духе английских традиций. Катикиро Нсибирве тем не менее это решение стоило отставки, в которую он был отправлен в том же, 1941 году.

Прошел еще год, и Мутеса достиг совершеннолетия. Теперь он мог пройти церемонию коронации, для чего ему пришлось снова вернуться в Будо, которое он незадол­го перед тем покинул, окончив колледж.

От пышной церемонии коронации, которая была устро­ена деду Мутесы II, чье славное имя он получил, осталось не так уж много. Было восхождение на холм, ритуальное сражение   с   хранителем   фетишей,   процедура   «поедания Буганды»,  но все это было переплетено с христианскими обрядами — до поездки в Будо состоялось богослужение в   протестантском   соборе   в   Кампале,   после   «поедания Буганды»   —   новое   богослужение   в   церкви   при   коллед­же Будо, после одевания (одежды по воле самого кабаки были обильно расшиты золотом и тяжелы) — возложение на голову   короны, проведенное   епископом   Стюартом, в   той   же   церкви   при   колледже   Будо.   Ночевал   кабака не   на   холме   Будо,   как   это   было   принято,   а   вернулся в Менго. В ходе процедуры была избрана лубуга — самая старшая   из   сестер   кабаки,   сводная,   поскольку   родных братьев   и  сестер  у  него  не  было.   Ее  звали  Алиса,   она была старше  Мутесы на десять лет и оказывала влияние на   своего   царственного   брата.   По   поводу   переплетения традиционной и христианской процедур в коронации удачно съязвил наш старый знакомый Хам Мукаса, один из столпов протестантской церкви в Буганде. Он сказал, что у кабаки не должно быть сводных братьев — в настоящей языческой семье  по  традиции  братьев  к  моменту коронации убили бы,   а   в   подлинно   христианской   —   они   не   родились бы вообще из-за запрета  на многоженство.

Кабака-студент. Став кабакой, Мутеса сразу же становится студентом колледжа   Макерере   (в будущем   — университета)   и   три   дня   в   неделю   проводит  во дворце в   Менго, а другие  три   —  в колледже  на  окраине   Кампалы. Он   живет  в  доме  директора   колледжа  и  счастлив тем,   что  ему   не   надо   больше   изучать математику —  его всегдашний камень преткновения  в  Будо. Предполагалось, что  кабака будет изучать медицину,  ветеринарию и сельское   хозяйство, но  он   отдавал   предпочтение   истории.   В   основном   же   он   по-прежнему   играл  в  футбол, крикет  и  теннис  и даже был  выбран  в сборную  Уганды, но  министры  решили,  что  это  ему  не  по  рангу.   И даже то немногое время,  которое он проводил в аудиториях, иногда заканчивалось быстрее, чем звенел звонок. Однажды,  например,  принесли известие,  что  лев,   живший   во дворце, съел человека и  пристрелить его должен   был именно   кабака.   Лев   был   практически ручной, свободно гулял по  двору в  сопровождении   своего  дрессировщика, но кто-то, испугавшись, побежал от него, и тут-то львиное сердце не выдержало и скомандовало погоню.

В общем, кабака продолжал жить в свое удоволь­ствие. А где-то шла вторая мировая война, которая незначительно коснулась Уганды: солдаты-угандийцы вое­вали за морями, произошло нормирование продуктов, не коснувшееся, надо думать, дворца. А когда требо­валось решение кабаки, например о том, куда дальше вести железную дорогу из Кампалы (она пришла туда в 1931 году), — вопрос, по которому в люкико не пришли к согласию, — кабаку привезли в люкико прямо с футболь­ного поля, и, потный и разгоряченный, он должен был высказывать свое мнение.

А обстановка в Буганде постепенно накалялась. В янва­ре 1945 года в провинции вспыхнули волнения: демокра­тические круги требовали выборности части членов люкико, впервые бастовали рабочие — требовали улучшения усло­вий труда, волновалось крестьянство, выступавшее за повы­шение закупочных цен на хлопок и другие продукты сель­ского хозяйства. Общим требованием стала отставка минист­ра финансов Кулубьи. От «туземного» правительства Буганды потребовались твердые решения. Но от имени кабаки с забастовщиками говорила лубуга Алиса, которую он послал вместо себя. Тем не менее самому кабаке все же пришлось и лично участвовать в событиях — прервать охоту, вер­нуться в Менго и провести переговоры с недовольными. Более того, произнести тронную речь в люкико, призывающую их к порядку, а словам, произнесенным с трона, в Буганде привыкли подчиняться. В онце концов коло­ниальные власти удовлетворили часть требований недоволь­ных — была введена выборность 31 из 89 членов люкико, С. Кулубья подал в отставку. При этом, правда, было решено взамен снова сделать катикиро ненавистного народу Нсибирву, который боялся и не хотел возвращаться на свой пост. Вскоре Нсибирва был убит у собора Намирем-бе, куда отправлялся к заутрене регулярно в семь утра, И катикиро стал Майкл Каггва, сын Аполо Каггвы, — он только что вышел в отставку из армии и готовился занять место Кулубьи, однако судьба распорядилась иначе

В тот год окончилась вторая мировая война, и кабака отправился продолжать свое образование в Кембридж. 24 сен­тября 1945 года «летающая лодка» увезла молодого кабаку в Хартум. Назавтра — новый полет в Каир, первый боль шой город, увиденный Мутесой, и затем — Лондон. После короткой экскурсии и посещения театра — Кембридж, где кабака прожил три года. В колледже его окружала самая разная публика, но из Уганды он был, естественно, един­ственным, более того, единственным африканцем в колледже Святой Магдалины.

Из всех занятий предпочтение, как и прежде, кабака отдавал спортивным играм. Он играл в футбол, занимался стрельбой и боксом. Тогда же почувствовал вкус к антиквариату — его первыми покупками были бронзовые бюсть королевы Елизаветы и Марии Стюарт. Он становится зав­сегдатаем привилегированных клубов, и его однокашники впервые начинают звать его Фредди — впоследствии он и войдет в историю как «король Фредди». Его комнату убирала пожилая англичанка, но, кроме того, из Буганды к нему был прислан один из вождей, Кьязе, которого кабака научил носить европейский костюм и завязывать галстук.

«Король Фредди» и в Кембридже не отличался большие энтузиазмом к учебе, несмотря на то что одним из его учителей был известный историк-африканист Р. Оливер Тогда же появились его первые интервью в английских газетах под различными сенсационными заголовками, напри­мер: «Кабака получает ученую степень и трон», «Афри­канский властитель считает полигамию слишком дорогостоящей». Его часто называли «бархатноголосым», имея в виду то, что он говорит по-английски мягко и, по правдe говоря, не совсем внятно.

В годы учебы в Кембридже кабака стал носить военную форму, сразу же по прибытии туда начал проходить курс офицерской подготовки. Форму он любил и часто в ней фотографировался.

На каникулах он вел светскую жизнь — ездил в Испанию, которая ему очень понравилась, или гостил в бри­танских аристократических семействах. Например, у герцогов Гамильтонских, чей малолетний сын, получив запрет упоминать о цвете кожи гостя, сказал как-то своей мате­ри: «Мамочка, Фредди скорее черный, но его зубы ужасно белые!» Гостил он и в Ирландии у миссионеров Шофилдов, живших когда-то в Уганде. Там он увидел замок Стормонт, по образцу которого хотел построить новое здание для люкико Буганды. Так и случилось позднее.

Свои последние каникулы кабака провел дома, в Уганде. Тут его взяли в оборот британские чиновники, решившие, что ему пора жениться. Это считалось столь важным государственным вопросом, что глава британской админист­рации в Буганде у себя в кабинете на доске написал слово «жена», правда по-гречески. Фредди в то время был увлечен Сарой Кисосонколе, которую знал еще в Макерере, но вскоре они поссорились, и он был официально обручен с ее сестрой Дамали. Дамали он знал еще девочкой, когда они оба учились в Будо, и как-то на ее глазах сверзился с велосипеда — так бесславно закончилась его попытка побравировать своим умением кататься. Интересно, что Дамали принадлежала к клану Нкима, тому самому, на женщинах которого, согласно древнему предрассудку баганда, кабакам жениться не рекомендовалось, поскольку грозило быстрой смертью. Мутеса, однако, посмеялся, когда ему напомнили об этом. Тем не менее он умер в возрасте 45 лет. Но теперь его официальная невеста была также отправлена в Англию, в Шерборн, чтобы «набраться хороших манер», а Фредди уехал заканчивать свое образование в Кембридже. Они виделись в тот  год всего два раза.

В июне 1948 года он окончил курс в Кембридже, пройдя за третий год обучения курс основ колониальной администрации. После этого он получил звание капитана британской гвардии — по личному указанию короля Георга VI, принявшего его в Букингемском дворце и вспом­нившего о своем визите в Уганду, когда он еще был герцогом Йоркским.

Получив  чин  досрочно,   Фредди  продолжал армейскую службу. Участвовал в парадах, разъезжал на своем автомо­биле по округе, привилегированным клубам.

Снова в Уганде. 8 октября 1948, года он вернулся в Уганду. Путь из аэропорта в Энтеббе до Менго был украшен банановыми листьями и приветственными надпи­сями. Прибы в Менго, кабака сразу посещает собор Намирембе, а затем идет в люкико, где принимает отставку трех своих регентов. Отныне он в двадцать четыре года формально становится полноправным кабакой «туземного правительства Королевства Буганда». Затем предстояла, пышная свадьба, туалет невесты стоил 110 фунтов стер­лингов. За свадебным столом присутствовал губернатор протектората, произнесший соответствующую речь. Собра­лось много народу, машина с молодыми с трудом про­биралась сквозь толпу. Венчание, конечно, церковное, по протестантскому обряду, поскольку и жених и невеста — протестанты. Бывшая возлюбленная Фредди, сестра невесты Сара, была на свадьбе подружкой и пыталась сохранять веселый вид.

После короткого медового месяца Фредди — нет, кабака Мутеса II — вернулся в Менго и поселился в малом дворце. Здесь он жил и принимал посетителей, хотя официальный приемный зал находился в большом дворце. Напитки подавались в неограниченном количестве. Распорядок дня во дворце был диаметрально противополож­ным тому, что соблюдался при его прадеде Мутесе I: кабака вставал в десять утра и ложился в два-три часа ночи. Обслуга дворца составляла около 300 человек, тем не менее соблюдались определенные традиции ее набо­ра — часть должностей при дворе сохранялась, как в ста­рину, за определенными кланами. У каждой двери дворца стояли телохранители, одетые в коричневые куртки и шор­ты, на головах — красные фески, сменявшиеся в парад­ных случаях на белые тюрбаны с красным плюмажем. Сам кабака носил европейское платье, которое ему при­сылалось из Лондона, где у портного сохранились его мерки.

Мутеса много ездил по стране на автомобиле — посе­щал школы, больницы. Там он «инспектировал» по шпар­галкам, полученным от соответствующего министра. «Ин­спектируя» тюрьмы, он мог освободить кого-нибудь из за­ключенных, поскольку, как кабака, обладал правом верхов­ного судьи в Буганде. Но любимым его занятием, которому он посвящал много времени, были сафари — это суахилийское слово, обозначающее первоначально любое путе­шествие, вошло теперь в международный словарь в значе­нии «поездка на охоту» (обычно применительно к Восточ­ной Африке). Кабака любил охотиться, сафари его продол­жались до нескольких недель. Особенно он любил охоту на слонов и собирал бивни, которых у него в конце концов (не только в результате охоты) скопилось более сотни — целое состояние.

В государственных делах его роль часто сводилась к тому, чтобы убедить люкико принять рекомендации губернатора Дж. Холла — губернатор с ним сблизился, они часто играли в теннис.

Но иногда он был вынужден занять определенную позицию по какому-либо вопросу и всерьез участвовать в политиче­ских делах. Так случилось весной 1949 года, когда в Уган­де вновь вспыхнули волнения, и вновь центром их стала Буганда — ядро формирования политических партий. Первая из них, Партия батака, была организована в 1946 году. Весной 1949 года она возглавила выступления народных масс, требовавших, в частности, выборности 60 членов люкико и права самим обрабатывать хлопок, сбыт и обра­ботка которого были монополизированы колониальными властями. На улицах возникали стычки, Камлала пришла в волнение. Поскольку люкико отказывался удовлетворить требования протестующих, их последним шансом стал ка­бака. Толпа в несколько тысяч человек двинулась ко дворцу. Кабака понял, что избежать разговора не удастся, но заявил, что примет не всех, а только восемь человек. Началась торговля — послали двенадцать, кабака сказал, что будет разговаривать с восьмерыми. Послали десять, кабака принял восьмерых. Он защищал интересы крупных землевладельцев — бугандийских аристократов — и потому не удовлетворил, да и не хотел удовлетворить требова­ний батака, тем более что речь шла о демократизации жизни Буганды, к чему он никак не был склонен. Сохра­нилась стенограмма его беседы с представителями Партии батака. Вот выдержки из нее:

«Его Высочество: Я внимательно выслушал ваши аргу­менты.

Скажите мне, кто из вас одобряет Соглашение 1900 года?

Ответ: Мы все одобряем.

Его Высочество: Ваши первые три вопроса касаются Соглашения 1900 года. В своей последней речи в люкико я разъяснил вопрос о количестве неофициальных (выборных, которые не входят в люкико по должности, занимаемой в "туземной"   администрации. — А.Б.) представителей. Ответ: Неофициальные представители нам этого не передали, иначе мы не пришли бы сюда сегодня.

Его Высочество: Представителей выбираете Вы. Вы и должны спрашивать их о подобных вещах...

Ответ: Люди пришли сюда и хотят знать, какой ответ Вы нам дадите. Мы сможем передать им его прямо сейчас. Его Высочество: Вы что, хотите, чтобы я дал Вам ответ прямо сейчас? Нет, по вопросам сельского хозяйства я сначала спрошу мнение у моих советников... Идите и скажите вашим людям, чтобы они разошлись по домам» [Low, с. 139—141].

Таким образом, кабака избежал прямых ответов, сославшись на Соглашение 1900 года. Требования восставших не были удовлетворены, если не считать того, что вскоре были назначены новые министры, в частности вместо М. Кавальи Каггвы — Пауло Кавума — человек, который в своих мемуарах сам писал, что люди звали его «Музунгу» (англичанином) за его лояльность колониальным властям.

События 1949 года уменьшили симпатии баганда к своему кабаке и их веру в него как в опору и защитника народа. К этому прибавилась скандальная история. В своих мемуарах сам Мутеса пишет о том, что считает свой брак «ошибкой», и о том, что «епископ Стюарт всячески пытался напомнить ему о христианском понимании брака». В действительности один из «прогрессистов», Э. Мулира, выдвинул против кабаки обвинение в прелюбодеянии с его женой Кате и послал дело в Верховный суд Буганды. и результате любовная интрижка, которой покровительствовала лубуга Алиса, получила широкую огласку. Катикиро пришлось немало потрудиться, чтобы заставить Мулиру забрать жалобу. С помощью родителей Кате, которые тоже хотели замять скандал, они пришли к соглашению, что Мулира заберет дело из суда, а Кате переедет в дом своих родителей, где получит полугодовое содержание на себя и ребенка от кабаки, а потом и средства на поездку в Англию, куда она сразу же уедет. Кабака не выполнил это соглашение, поскольку Мулира под давлением забрал жалобу. Но многие баганда были «расстроены поведением Его Высочества и брюзжали, что он недостоин быть кабакой».

Бугандийский кризис. 17 января 1952 года в Уганду прибыл новый губернатор — сэр Э. Когэн. Официально кабака встретился с ним 23 апреля и в своей речи подтвердил  приверженность   Буганды   британскому   трону.   Со   своей стороны,  Когэн  подтвердил, что  не будет проводить линию на федерацию трех британских восточноафриканских территорий  —  Кении,  Уганды  и Танганьики, чего в «королевствах» Уганды особенно боялись, опасаясь за судьбу соглашений и привилегий аристократии. Но у нового губернатора   был   другой   план,   который  не  понравился  кабаке и  его   окружению,   —  он  хотел  создать  унитарный  протекторат с единым законодательным советом (такой совет существовал в Уганде с  1921  года, но на правах совещательного   органа,   а   в   Буганде   и   других   «королевствах» все внутренние вопросы решались «туземными» правительствами). Отношения с новым  губернатором   у   кабаки испортились быстро.

Этому способствовала работа специальной британской комиссии, которая рекомендовала увеличить число выборных членов люкико до 60 человек и расширить функции законодательного совета Уганды. Все это было и осуществлено в марте 1953 года, что не могло не задеть аристократию Буганды, и в частности самого кабаку. А тут еще министр колоний О. Литтлтон заявил о необходимости федерации трех восточноафриканских территорий. Это заявление, появившееся также в восточноафриканской газете «Ист Африкен стандард», явилось началом бугандийского кризиса 1953—1955 годов.

Главным действующим лицом кризиса стал кабака Мутеса II. Почему же он, до сих пор старавшийся все важные решения переложить на своих министров, начал действовать сам, да еще так активно, что в конце концов был сослан в Англию? Да потому, что в случае осуществления этого плана возникала угроза самому существованию «туземных правительств королевств» Уганды, и в том числе положению кабаки.

Поэтому Мутеса II сразу же включился в борьбу. Вслед за письмом-протестом люкико губернатору кабака сам посетил его и заявил, что обратится к министру колоний, к чему губернатор отнесся весьма скептически. «Пожалуйста, если считаете, что вы чего-то добьетесь», — ответил он кабаке. Тогда Мутеса составил письмо Литтлтону, копия которого была переслана губернатору Когэну, в котором, в частности, подчеркивалось, что Буганда никогда не была колонией. «Как хорошо известно... Королевство Буганда является государством, находящимся под протекторатом Правительства Ее Величества, вышеназванные соглашения были ратифицированы Форин офис, в юрисдикции которого дела Уганды находились с тех пор, поскольку с самого начала было ясно, что Уганда не может рассматриваться как колония. Но в 1902 году по причинам, непонятным народам Уганды, ее дела были переданы Министерству колоний», — говорилось в этом письме. Здесь же выдви­галось требование вновь передать угандийские дела в юрис­дикцию Форин офис, поскольку Буганда является «дого­ворным государством» (имеется в виду Соглашение 1900 го­да. — А. Б.). Более того, в письме содержалась просьба «подготовить и осуществить план, направленный на дости­жение нами независимости, по возможности установить для этого короткий срок» [Low, с. 164—166].

Чтобы урегулировать этот вопрос, Литтлтон предложил приехать в Уганду, однако Когэн был с этим не согласен. Последовала целая серия переговоров между губернатором и кабакой, вылившаяся затем в открытую борьбу. Кабака распорядился   не   назначать   представителей   от   Буганды в  законодательный совет.  Позиция аристократии  баганда стала еще более воинствующей. Кабака выступил в союзе с   тремя   другими   «королями»   за   пересмотр   отношений «королевств» с центральным правительством Уганды. В конце концов    Когэн   сам   вылетел   в   Лондон   и   27   октября привез ответ британского правительства, в котором отме­чается необходимость создания унитарной Уганды и отвер­гаются все требования кабаки и люкико. Губернатор наста­ивал,   чтобы   кабака   зачитал   в   люкико   их   совместное заявление, в котором Мутеса снял бы все свои требования. Кабака   отказывался.   В  результате  дело  дошло  до  того, что губернатор сказал кабаке: «Если не согласитесь,  Вам придется   уехать».   На   что   Мутеса   ответил:   «Если   кому и придется уехать, так это наверняка Вам».

27 ноября последовал официальный ультиматум губер­натора. Кабака заявил, что не может на него ответить, не посоветовавшись с люкико. 30 ноября губернатор вызвал его к себе. Кабака явился в сопровождении трех министров и охранника с ружьем и приказом в случае чего стрелять. У самого кабаки также был с собой пистолет. Но кабака и министры взяли с собой не только оружие, а еще и проект письма и телеграммы на имя министра колоний. Телеграмма — резюме содержания письма — гласила: «Ответил губернатору невозможность поставить подпись без консультации с великим люкико тчк сообщил губерна-ору подписание сводит нулю мое положение среди народа противоречит   демократическим   принципам тчк  прошу скорого ответа  поскольку сессия люкико скоро = кабака Мутеса» [Low, с. 174].

Кабака вручил губернатору проект письма и телеграммы попросил отправить их в Лондон. Губернатор отказался то   сделать.   Тогда   кабака   предложил,   чтобы   делегаты подождали в соседней комнате, пока губернатор лучше изучит предложенные  документы. Погуляв в саду,  кабака и его спутники   вернулись в кабинет   губернатора, где атмосфера сгустилась еще больше. «Ну что вы решили?» — спросил   губернатор.   «Мы не   изменили своего мнения и просим вас послать в Лондон нашу телеграмму», — после­довал   ответ.  В воздухе   повисла   тяжелая   пауза.  Затем губернатор   сказал:   «Теперь   уже   нет   времени   для   таких действий».   Он   зачитал   документ,   в   котором   пункт   за пунктом содержались условия о том, что кабака отказывает­ся    от   всех   выдвигавшихся   им   и   люкико   требований. После  прочтения  каждого  пункта  повторялся  один  и тот же вопрос губернатора: «Вы согласны с этим пунктом?» — и   ответ   кабаки:   «Нет».   Когда   условия   были   прочитаны до   конца   и   на   все   был   получен   отрицательный   ответ, губернатор сказал: «Ну что же, мне очень жаль. С сегод­няшнего дня вы больше не кабака  Буганды».  Эффектным жестом он вытащил из кипы документов на столе и подписал бумагу, в которой Мутеса II лишался полномочий «тузем­ного правителя Королевства Буганда». Кабака передал эту бумагу   своему   катикиро   Кавуме   и   сказал   губернатору: «Пусть  это  будет  на  вашей совести».   Но сцена на этом не закончилась.  Губернатор вышел из комнаты, и тут же через   другую  дверь   в   нее   вошли   два   полисмена.   Один из них протянул Мутесе новую бумагу: «Ваше Высочество, вот приказ о вашей высылке, и мне приказано осуществить его».   Кабака  спросил,  значит ли  это,  что  он  арестован, и   получил   утвердительный   ответ.   Полицейская   машина, припаркованная   рядом   с   его   собственным   лимузином, увезла   его   в   аэропорт,   где   уже   ждал   наготове   воен­ный   самолет.   На   борту   кабака   сам   вручил   полисмену свой пистолет, чему тот был немало удивлен.

Назавтра  самолет  приземлился  в   Британии.   Командир эскадрильи   вручил ему шинель уоррент-офицера[1] и сообщил, что в Кампале от удара скончалась лубуга Алиса, узнавшая о высылке своего брата. «Это, видимо, мой самый близкий друг на свете», — так написал сам кабака.

Новость о высылке кабаки потрясла Буганду. Люди перестали общаться со своими друзьями-европейцами. Кто-то поклялся, что до возвращения кабаки не будет больше бриться. Снова в моду вошла одежда из лубяной материи, первой ее надела жена кабаки. Похороны лубуги Алисы вылились в многотысячную демонстрацию протеста. Так кабака из малоуважаемого человека (которого все считали недостойным высокого поста кабаки), проводившего поли­тику англичан, вдруг превратился в главного борца за идеалы баганда. А этими идеалами стали независимая Буганда и сохранение в ней власти кабаки. Развернулась борьба за его возвращение, в которую включилась и самая сильная из тогдашних политических партий — образованный в 1952 году Угандийский национальный конгресс.

Изгнанника неплохо устроили в лондонском отеле «Савой», где его навещали и англичане — его старые знакомые, и угандийские студенты, обучавшиеся в Англии, в част­ности Бенедикто Киванука, будущий лидер Демократической партии.

Из Буганды для него присылали деньги — там его сторонники организовали сбор добровольных пожертвова­ний. Ему советовали вернуться как частному лицу, и Когэн уже подобрал ему преемника на посту кабаки — Джорджа Маванду, его старшего брата, который, правда, отказался от предложенной «чести».

В середине декабря по поводу высылки кабаки развер­нулись горячие дебаты в британском парламенте. Этот вопрос внесли социалисты, хотя считали кабаку феодальным монар­хом — да он и был таковым, только в колониальной модификации. Консерваторы поддерживали Когэна. Литтл-тон произнес 22 декабря блестящую речь, в которой заявил, что решение о высылке кабаки принято окончательно.

А в Буганде решили на время отсутствия кабаки наз­начить регентов: губернатор полагал — пока не будет посажен на трон новый кабака, а люкико — пока не вернется Мутеса II. На телеграфный запрос люкико кабаке о реген­тстве было получено его согласие. 8 января 1954 года регентов привели к присяге, а из тронного зала дворца после этого убрали леопардовые шкуры — знаки власти кабаки.

Самому же кабаке пришлось уехать из отеля «Савой», что было отмечено шампанским за счет британских властей. Затем для него были сняты комнаты на Итон Плейс, 21, и назначено годовое содержание в 8 тысяч фунтов стерлингов. Его спутник, тот самый, который ходил к губернатору с ружьем, Роберт Нтамби, получил прозвище «Мистер Джин», поскольку всем посетителям изгнанника предлагал этот напиток — «немного освежающей жидкости». А делегация, посланная люкико в Лондон для борьбы за возвращение кабаки, активно обрабатывала общественное мнение. В многочисленных интервью баганда предсказывали близкое кровопролитие на их родине. К делу кабаки были привлечены самые разные силы. Кабаку навестил даже сам глава англиканской церкви архиепископ Кентерберийский. В то же время противники кабаки распространяли слухи о его невероятной порочности, пытаясь по-своему настроить ощественность.

8 и 9 февраля были объявлены днями траура по кабаке. Накануне происходили службы в католических и протестантских церквах, но наибольшее число сочувствующих собрали служители   местных   культов.   Христианство  выходило из моды — ведь это была религия европейцев, сославших кабаку! Лубяные одежды как символ традиционной Буганды мелькали по всей стране — где-то они превращались в лубяную повязку на европейском пиджаке, или лубяной галстук, или лубяной вымпел на велосипеде. В дни траура закрылись лавки, пустовало здание люкико. Был объявлен трехмесячный бойкот иностранных товаров. В ответ администрация протектората закрыла три местные газеты. Нужно было что-то пред­принимать. В феврале 1954 года Когэн вылетел в Лондон, Ей   вскоре   Литтлтон   в   речи   в   Палате   общин   в   первый раз заявил, что Уганда должна получить самоуправление и что туда будет послана специальная комиссия для переговоров   с  люкико  о  будущем  месте  Буганды  в  Уганде. Главой   комиссии   был   назначен   профессор   Лондонского университета Кейт Хэнкок. Но делегация люкико прилетела в Лондон сама, требуя прежде всего возвращения кабаки. Уезжая из Лондона, делегаты наняли английских адвокатов,   чтобы   они   подготовили   жалобу   в   Верховный   суд Уганды о неправомерности высылки кабаки.

Одновременно готовился визит в Уганду молодой королевы   Елизаветы   II.   Против  ее  визита  в  Буганде  возражали, так как считали, что Буганда не может принимать такую высокую гостью, когда в стране отсутствует кабака. Наступило временное затишье в переговорах. Жена кабаки жила во дворце почти в полном одиночестве, одетая в свои лубяные одежды. К ней обращались теперь «мис­сис Мутеса». Сам же кабака на вопрос о том, где будет жить дальше, какому-то журналисту называл Танжер, и то только потому, что хотел сказать «Тимбукту», но не был уверен, что Тимбукту на самом деле существует. А пока он путешествовал — Кембридж, где прошли дни его юности; Милан, где в театре Ла Скала он слушал «Аиду» вместе со своей давнишней возлюбленной Сарой — сестрой жены, жившей во Флоренции; Мадрид, куда он ездил вместе с Бенедикто Киванукой, все еще студентом.

Тем временем британские власти беспокоились по поводу визита английской королевы в Уганду — в соседней Кении бушевало восстание Мау-Мау, да и Буганда бур­лила. Там даже существовали планы сжечь резиденцию, построенную для королевы напротив дворца кабаки, и Кам-палу наводнили детективы. Но визит прошел тихо. Бывший губернатор Уганды Ф. Митчел советовал, чтобы во время визита королева милостиво разрешила кабаке вернуться, Литтлтон одобрил это, но воспротивился Когэн.

В июне 1954 года в Буганду прибыл Кейт Хэнкок. Баганда, в языке которых нет звука «х», прозвали его «ванкоко» — «цыпленок». Миссия его была ускорена беспорядками в Буганде, в частности организованным Угандийским нацио­нальным конгрессом бойкотом иностранных товаров... Хэнкок хотел быть независимым от губернатора и отказал­ся жить в его доме, предпочтя дом епископа. Он начал переговоры с люкико, который встретил его демонстра­цией — обычной процедурой воздания почестей кабаке.

Во время работы Хэнкока Буганда всячески демонстри­ровала свою приверженность кабаке. Кульминацией стало дело Киганиры. Этот человек, объявивший себя «проро­ком Кибукой Омумбале», поселился на дереве неподалеку от Кампалы и там предвещал скорое возвращение Мутесы II. К «пророку» стекались толпы людей. Они востор­гались его предсказаниями и щедро одаривали. Дерево «пророка» британские власти стали рассматривать как источник беспорядков. Туда была послана полиция с при­казом арестовать Киганиру. Возникла стычка полиции с народом, в которой был убит один из полицейских. С помощью слезоточивого газа толпу удалось разогнать, а «пророка» — арестовать. За убийство полицейского он был приговорен к смертной казни, замененной затем двадцатью годами тюрьмы.

Одновременно слушалось дело о высылке кабаки в Лондон.   Кабака   давал   показания   в   Лондоне.   В  результате гсуд  признал,  что  кабаку  следовало  выслать  не  за  нару­шение статьи 6 Соглашения 1900 года о «лояльном сотруд­ничестве» кабаки, вождей и народа Буганды с британски­ми   властями   в   управлении   Бугандой,   а   за   нарушение статьи   20,   в   которой  говорилось   о   подчинении  кабаки, вождей или народа Буганды британским властям. 5 ноября 1954   года   было   объявлено   решение   суда,   и   вся   Буганда ликовала: «Когэн ошибся!» «Когэн ошибся!» — слышалось повсюду. И никто не хотел понимать, что высылка могла произойти,   но   по   другой   статье   Соглашения   1900  года. Важен был сам факт ошибки губернатора. «Когэн ошибся!» — говорили  люди  другу  другу   теперь   вместо   приветствия, и вся  Буганда еще тверже стала верить в то, что кабака вернется.

16  ноября   1954  года  в   Палате  общин  были зачитаны рекомендации  комиссии  Хэнкока,  в которых впервые го­ворилось  о  возможности  возвращения  кабаки,   правда,  и о  возможностях  для  баганда  выбрать (?) нового  кабаку. В  люкико  разбор  предложений  Хэнкока длился долго. Одна   за  другой  заседали  две  комиссии.   Наконец 6  мая 1955 года люкико принял свой документ по урегулированию вопроса о Буганде. Затем люкико послал в Лондон спе­циальную делегацию для ведения переговоров о заключении нового англо-бугандийского соглашения (Соглашение 1955 го­да мало изменило положение Буганды в Уганде). Вслед люкико направил в Лондон еще одну делегацию, которая должна была вести переговоры о возвращении кабаки. Во вторую делегацию, работавшую в Лондоне одновремен­но с первой, была включена сестра кабаки Ирен Ндагира с единственной миссией — при плохом обороте дел пла­кать как можно громче, что она от души и делала.

Переговоры по обоим вопросам получились трудные, столкнулись твердая позиция Когэна и уступчивая — но­вого министра колоний А. Ленон-Бокса. В результате договорились, что кабака возвратится, но Буганда станет посылать своих представителей в законодательный совет Уганды. Кабаке предстояло стать «конституционным монархом», его как бы выключили из отношений между губер­натором и люкико. Позже была назначена и дата возвра­щения — 17 октября 1955 года.

Кабака возвращался домой с таким большим багажом, что ему пришлось перезаказать билеты, так как предложенный британским правительством самолет был перепол­нен и не смог взять все пожитки Мутесы. В Каире и Хартуме у трапов его ожидали красные ковровые дорож­ки. Но с наибольшим ликованием его встретили в Буганде. Самолет приземлился в Энтеббе с пятиминутным опозда­нием, но какое это имело значение для более чем двух­тысячной толпы, собравшейся вокруг аэропорта лагерем накануне, и для еще большего количества народа, при­шедшего утром?

Кабака сходит по трапу, раздается салют из девяти винтовок. Первый поцелуй — жены. Затем — рукопожатие губернатора Когэна с вежливым английским «Рад вас видеть здесь снова» (совсем не так, как они встретились во время пребывания кабаки в Англии). К аэровокзалу раз­решено было подъехать только одному частному автомо­билю. Это была машина Хама Мукасы, пажа Мутесы I, спутника Каггвы в его поездке на коронацию Эдуарда VII. Такая почесть Мукасе была оказана из уважения к его преклонному возрасту — ему было за восемьдесят — и к состоянию здоровья — он был парализован. Вот вам связь времен — Мутеса II в своих мемуарах, упоминая об этом факте, пишет: «Прежде чем умереть в марте следующего года, он в конце концов признал, что англи­чане, возможно, все-таки иногда делают ошибки» [Мutesa, с. 144].

Поздоровавшись со своей семьей и министрами, кабака обходит почетный караул. А затем носильщики кабаки из определенного клана, как это положено по традиции, несут его до открытого «ролс-ройса», который направля­ется в Кампалу. 22 мили, отделяющие Энтеббе от Кампалы, кортеж преодолел более чем за два часа, настолько была загружена дорога. А последние несколько сот метров кабаке даже пришлось идти пешком. Дорога была разук­рашена банановыми листьями, триумфальными арками. Толпы пели, плясали, смеялись и улюлюкали, таким обра­зом выражая свой восторг. Во дворце Мутесу встретила его сестра Виктория, занявшая пост лубуги после смерти Алисы, и его сын Ронни Мутеби — позже, после смерти Мутесы II, о нем говорили в Буганде как о возможном претенденте на престол. В день приезда кабака побывал на футбольном матче, а вечером посетил место захоро­нения своих предков.

Назавтра, 18 октября 1955 года, кабака и Э. Когэн подписали новое соглашение между Британией и Бугандой.

Оно знаменовало собой подтверждение автономных прав Буганды в Уганде, сохранившихся и после независимости и так дорого стоивших стране.

Для кабаки началась полоса сплошных приемов и празд­ников. Ему надарили кучу подарков — от волос с бород тех баганда, которые не брились во время всей его ссыл­ки, до суммы в шиллингах, равной его весу, три десятка сервизов, двадцать настенных часов и многое другое. Он объехал все двадцать саза Буганды, и везде ему устра­ивались пышные приемы. Хотя абсолютное большинство баганда выступали за возвращение кабаки (что объединяло людей самых разных взглядов), нашлись и такие, кто в это не верил. Например, один человек после его высылки заявил: «Если кабака вернется, пусть мне отрежут ногу». После возвращения кабаки к нему пришли и спросили: «Ну, какую тебе ногу отрезать — правую или левую?» Правда, дело дальше угроз не пошло. В то же время по всей Буганде развернулась кампания против «предателей» — либо не веривших, что кабака вернется, либо «недостаточно боровшихся за его возвращение». К последним отнесли и катикиро Пауло Кавуму, которому пришлось уйти в отставку.

Вместе с тем активно поощрялись наиболее стойкие борцы за возвращение кабаки. Мутеса вручил многим орден Щита и Копья. К тому же выяснилось, что после распре­деления земель в частную собственность по Соглашению 1900 года остались нераспределенными 154 квадратные мили угодий. Срочно был составлен список кандидатов на полу­чение земель, но возникло множество разногласий — трудно было определить в квадратных милях и акрах долю участия людей в возвращении Мутесы. Кабака лично участвовал в многократном перекраивании списка, но в конце концов последовал запрет губернатора на распределение этих зе­мель.

Накануне независимости. Приближалась независимость Уганды. Возникали новые политические партии. Но кабака не принимал в этом участия, оставаясь символом борьбы для одних и объектом нападок для других.

Весной 1956 года он едет на охоту в Мозамбик, встре­чаясь по дороге с будущим президентом Танзании Дж. Ньерере, с которым когда-то судьба свела его в колледже Макерере. Ездит с короткими визитами в Лондон, Париж, на охоту в Судан. И опять же связь времен: в Судане он присутствует при ликвидации памятника Ч. Гордону, врагу Кабареги, и ужинает с сыном Махди — руководи­теля восстания в Судане и союзника Кабареги.

Но в 1959 году под давлением британских властей, в частности нового губернатора протектората Ф. Кроуфорда, кабаке пришлось осудить бойкот на иностранные товары, объявленный Национальным движением Уганды.

В 1958 году Буганда отказалась послать своих депу­татов в законодательный совет Уганды. Аристократия «ко­ролевств» вновь выдвигала план независимой Буганды во главе с кабакой и потому бойкотировала выборы — места Буганды в законодательном совете остались пустыми. Затем бойкотировалась конституционная комиссия, которая должна была разработать (и разработала) проект консти­туции будущей независимой Уганды, составной частью ко­торой, естественно, виделась Буганда. Люкико назначил свой конституционный комитет. Самое большое, на что мог пойти люкико, — это на федеральную Уганду с особым статусом Буганды внутри ее. К тому же было объявлено о плане всеобщих выборов в законодательный совет в 1961 году, и верхушка Буганды выступала за то, чтобы выборы были отложены, пока не будет гарантий федераль­ного статуса для Буганды. В конце лета 1960 года Мутеса II возглавил делегацию люкико в Лондон. Не допустить создания унитарного государства — именно в таком ключе выступала на всех переговорах 1960—1962 годов аристо­кратия Буганды и других «королевств».

Интересно, что Мутеса считал себя в эти годы револю­ционером. В своих мемуарах он приводит такой факт: он остановился в Лондоне в отеле «Гайд парк», где в то время жил и султан Занзибара. Однажды султан вбежал к нему в апартаменты с криком: «Вы действительно хотите не согласиться с британским правительством?» Получив утвердительный ответ, он ушел с возгласом: «Аллах!» Давая в тот вечер ужин, он не пригласил кабаку, который объясняет это тем, что султан «не хотел, чтобы его видели на публике с революционером, который сам в этом признался» [Мutesa, с. 157].

Но кабаке и возглавляемой им делегации добиться тогда ничего не удалось. В результате решили бойко­тировать выборы в законодательный совет. Но этим дело не ограничилось. Люкико вновь выступил за предоставление независимости одной Буганде. В Лондон послали несколько меморандумов, в одном из которых, в частности, гово­рилось: «Буганда не может променять свои традиции на независимость Уганды. Они нам гораздо дороже. Мы не пойдем на то, чтобы бросить такую жертву на алтарь независимости Уганды» [Каrugire, с. 177]. В конце концов было объявлено, что с 31 декабря 1960 года Буганда станет считать себя независимой страной.

Однако, если сепаратное провозглашение независимости Буганды осталось бумажным актом, реальным шагом к рас­колу стал бойкот ею выборов 1961 года. 96—97 процентов баганда не участвовали в выборах, а те, кто участвовал, голосовали за депутатов от Демократической партии. В результате большинство в Национальной ассамблее — так стал называться законодательный совет — получила Демократическая партия (объединяющая католиков), а ее лидер Бенедикто Киванука стал премьером переходного правительства. Так этот человек, некогда друживший с кабакой, навещавший его в Лондоне в годы ссылки, превратился в его врага.

В это же время на политической арене появился чело­век, которому также была уготована судьба быть сначала союзником кабаки поневоле, а затем его врагом. Это был лидер сформированной в 1960 году новой партии — Народного конгресса Уганды — Аполо Милтон Оботе.

Киванука осуждал Мутесу как организотора бойкота выборов в Национальную ассамблею в Буганде. Мутеса не захотел с ним встретиться, зато встретился с Оботе. Он понравился Мутесе, и Мутеса пошел на его предложения о союзе. Так был предрешен вопрос о союзе бугандий-ской аристократии с Конгрессом. Интересно, что един­ственным человеком в окружении Мутесы, кто возражал против этого союза, был катикиро Майкл Кинту, сменив­ший Кавуму в 1955 году.

В 1961 году Мутеса снова едет в Лондон. Там проходит первая конституционная конференция по Уганде, на которой для Буганды был предложен федеральный статус в рамках Уганды. Следует подчеркнуть, что именно в формировании союза с Конгрессом Мутеса сыграл активную политическую роль, выступив против большинства в люкико. По его ини­циативе состоялась поездка делегации люкико в Лондон, и он несколько раз обращался к люкико с требованиями разрешить делегации участвовать в заседаниях. «Учитывая заверения, данные мне и комитету министром колоний, участие Буганды в конференции, видимо, совсем не повре­дит ее положению. Поэтому нам кажется желательным, чтобы люкико разрешил своим представителям занять места на конференции; это позволит Буганде разъяснить свою позицию по вопросу о будущих взаимоотношениях с остальной Угандой», — писал он в Кампалу 16 сен­тября 1961 года, за два дня до открытия конференции.

В значительной степени творцом компромисса между люкико и британским правительством — федеральный статус, а не полное отделение Буганды — был именно Мутеса II. Возможно, он занял такую позицию, поскольку (если верить ему самому) Оботе предложил ему за это пост премьер-министра Уганды. Тем не менее кабака не выступал как официальное лицо на переговорах — его роль сводилась к тому, чтобы «сидеть у телефона и быть готовым дать совет, обсуждать вечером события дня и в случае необходимости выступать в роли миротворца». На конференции он появился лишь однажды, когда перего­воры зашли в тупик, и помог их успешно завершить. В результате Буганда получила право сохранить кабаку и люкико, федеральный статус, свой Верховный суд, поли­цейские силы и право выбирать или назначать по собствен­ному усмотрению депутатов в Национальную ассамблею.

В результате этих переговоров было подписано новое англо-бугандийское Соглашение 1961 года, закрепившее эти положения. А кабака был пожалован британской королевой в дворянское достоинство. Так были оценены его усилия на переговорах. Ведь именно Мутеса уговорил люкико на участие Буганды в конституционной конференции 1961 года.

Приближались новые выборы в Национальную ассамблею. На них аристократию Буганды представляла вновь создан­ная организация — Кабака екка (Только кабака). Это не была политическая партия в полном смысле слова, поскольку костяк ее составляла иерархия вождей. Вожди были и ор­ганизаторами выборов 1962 года. Для того чтобы изби­ратели не голосовали два раза, они ставили свой знак пальцем, предварительно смоченным в несмывающихся красных чернилах. Затем листок опускался в кабине в урну с символом партии и кандидата. Кабака екка выбрала своим символом стул, который должен был ассоциироваться с троном, Конгресс — открытую ладонь, а Демократиче­ская партия — мотыгу.

Вся Буганда голосовала за Кабака екка, что дало этой организации в результате 22 места в Национальной ассамблее Уганды. Демократическая партия получила тоже 22 места, а Конгресс — 43. Образовался альянс между Кабака екка и Конгрессом, которые затем сформировали коалиционное правительство. Премьер-министром стал Оботе.

Кабака не принимал участия в выборах, но в ночь объявления результатов наблюдал, как ликует народ вокруг Менго.

С чувством уверенности он поехал в Лондон на вторую конституционную конференцию. Но тут переговоры вновь чуть не зашли в тупик. Майкл Кинту никак не хотел согласиться на возвращение Буньоро так называемых по­терянных графств — части территорий, которые были отданы Буганде еще в 1897 году, когда борьба омукамы Буньоро Кабареги получила новый импульс за счет присо­единения к нему Мванги и суданцев. Кинту было трудно сдвинуть с места, и тут Мутеса вновь сыграл свою роль — он прошел в комнату, соседнюю с той, где за час до начала очередного заседания конференции заперлась буган-дийская делегация, и по очереди уговаривал делегатов. В конце концов сошлись на том, что в «потерянных графствах» в течение трех лет будет проведен референ­дум. Это был компромисс, которым были недовольны все стороны — и баганда, и баньоро, и Оботе.

Кроме того, на этой конференции было решено, что по­лицейские силы по всей стране будут контролироваться центральным правительством — для федералистов-баганда это был шаг назад. Но Оботе пообещал, что потом они решат этот вопрос с соответствующими министрами.

Кабака становится президентом. Конфликт с Оботе. Провозглашение независимости Уганды было назначено на 9 октября 1962 года.

Повсюду развевался национальный флаг Уганды — крас­но-желто-черный с изображением журавля в центре. На всех церемониях кабака появлялся вторым — вслед за губерна­тором. В то время настроение у него было отличным: «Мы получили федеральный статус, за который боролись. В стране была спокойная обстановка, экономика находилась в удовлетворительном состоянии, и от нее ждали многого. Для того чтобы конституция была действенной, нам доста­точно было находиться в хороших отношениях с премьер-министром; Оботе относился к нам дружелюбно, уважал наши позиции...» [Mutesa, с. 168].

В то время вопросом, занимавшим кабаку более всего, были «потерянные графства». Он ни в коем случае не хотел, чтобы эти земли были возвращены Буньоро. Для этого он приехал туда, на север-запад Буганды, за двести миль от Кампалы, где для него была построена резиденция. Кабака пытался убедить баганда, что эти районы нужно обживать, строить там дороги и школы; была даже заложена чайная плантация.

Но больше всего кабаку по-прежнему занимали собствен­ные   развлечения.   Он   посетил   с   официальным   визитом Эфиопию и был поражен великолепием двора и окружения Хайле   Селассие   (которому   оставалось   царствовать   чуть более  десяти  лет);   особенно  его  личным  поездом,  бело­снежным   и   сверкающим,  предоставленным   Мутесе   для поездки на охоту.  В Аддис-Абебе кабака не забыл пона-вешать орденов самому императору и его сыну, но потре­бовались  ордена и для других лиц.  Тогда  шепотом был решен этот щепетильный вопрос: лубуга Виктория отказалась отдать  свой  орден  по  примеру кабаки,  и  жертвователем стал один из сопровождающих его представителей катикиро. В   октябре   1963   года   кабака   Мутеса   II   был   избран первым президентом независимой Уганды, сменив на посту главы государства временное лицо — британского генерал-губернатора. Выбирала его Национальная ассамблея, исходя из того,  что  президентом должен стать один из «монар­хов королевств», которые стали называться теперь «федераль­ными   землями».   Реальным   претендентом   кроме   кабаки был представитель пятой «федеральной территории» Бусоги— ее кьябазинга (верховный правитель) У. Уилберфорс. Для самого кабаки было ясно,  что пройти должен он. Так и произошло.   Единственно,   что   его   смущало   —  не  поме­шает ли пост президента Уганды выполнению его функций как кабаки Буганды.

Но вскоре он понял, что пост президента был в значитель­ной мере формальным — в основном его функции своди­лись к официальному представительству, тем более что в случае троекратного отказа президента подписать какой-либо закон достаточной становилась подпись премьер-министра. Так однажды и произошло, когда обсуждался закон о референдуме в «потерянных графствах». В качестве президента Мутеса занимал теперь комфортабельную рези­денцию в Энтеббе, из которой открывался прекрасный вид на озеро Виктория и английский сад, и писал письма за тем самым столом, за которым когда-то Когэн объявил ему о смещении с поста кабаки и высылке.

Тем   не   менее   отношения   Мутесы   с   Оботе   обостря­лись.  Оботе говорил о введении однопартийной системы, что не нравилось аристократическим кругам Буганды. Они поговаривали даже о возможности коалиции с Демо­кратической партией и даже придумали ей название — «Демократическая екка», но коалиция не состоялась, так как в Буганде многие рассматривали эту партию как враждебную, не могли простить ей участия в выборах 1961 года.

В январе 1964 года восстал военный гарнизон в Джиндже — втором по величине городе Уганды. Кабаку, хотя он зани­мал еще и пост верховного главнокомандующего угандий­ской армией, информировали об этом с большим опозда­нием. Меры же были приняты быстро: из соседней Кении переброшены британские солдаты. Зачинщиков бунта, тре­бовавших увеличить жалованье, арестовали.

В   сентябре   1964   года   коалиция   между   Конгрессом   и Кабака екка фактически распалась. К тому времени Конгресс уже располагал большинством в Национальной ассамблее. Министры — члены Кабака екка вышли из состава каби­нета.   Одновременно   был   решен   вопрос   о   «потерянных графствах»   —   они   временно   перешли   под   управление центрального правительства, а в ноябре 1964 года там был проведен референдум, в результате которого два «графства» отошли к Буньоро. Уловка кабаки с насаждением там ба­ганда (вложившего, кстати, и свои личные деньги на стро­ительство   резиденции)   не   удалась.   Всем,   кто   переехал на   эти   территории   после   1962   года,   участвовать   в   ре­ферендуме было запрещено.

В   следующем   году   кабака   продолжал   свою  светскую жизнь   скорее   как   кабака,   а   не   как  президент,   каковым он, в сущности, был действительно формально. Он принимал британскую принцессу Маргарет с супругом, посетил омукаму Буньоро по случаю дня его рождения. Вряд ли после возвращения   Буньоро   «потерянных   графств»   отношения между обоими монархами были дружественными, но пре­восходство кабаки должна  была подчеркивать его форма генерал-майора. Однако к омукаме были приглашен и Оботе как   премьер-министр,   и   сразу   же   возникли   сложности протокольного   характера.   В   конце   концов   кабаке   было отдано предпочтение при церемонии прощания, а Оботе — при церемонии встречи.

В октябре между Оботе и Мутесой вновь возник конф­ликт: Оботе захотел во время парада по случаю третьей годовщины независимости произнести речь, чему кабака воспротивился. Тем не менее речь была произнесена.

Баганда и сам кабака не могли простить Оботе наступ­ление на их «права». В неприязни к Оботе присутство­вал и еще один важный фактор, о котором пора ска­зать, — этнический. Оботе и его окружение представляли народы севера Уганды — ачоли, ланги и другие. Из этих народов в основном рекрутировалась и армия Уганды. Поэтому кабака с удовольствием поддержал обвинения (выдвинутые членом Национальной ассамблеи от Кабака екка Дауди Оченгом) Оботе и некоторых других лиц в присвоении «конголезского золота» — средств, переданных повстанцами Восточного Конго (ныне Заир) на закупку оружия. Формально оставаясь в стороне, он принимал косвенное участие в разборе этого дела в феврале 1966 го­да в Национальной ассамблее. В своем доме под Кампалой, бывшей «малой» резиденции генерал-губернатора, он при­нимал Оченга, слушал магнитофонные записи и смотрел стенограммы дебатов. Когда ситуация в Кампале накали­лась, кабака в качестве президента страны запросил бри­танского комиссара и послов некоторых африканских стран о возможности присылки их солдат в Уганду. Он даже попытался арестовать Оботе. В своих мемуарах, все время подчеркивая, что оставался в стороне, Мутеса II не скрывал, что был бы рад падению премьера: «По правде говоря, у меня на этом этапе не случился бы разрыв сердца, если бы человека, который не представлял теперь никого, кроме себя самого, преисполненного решимости разрушить мое королевство, сняли бы с поста премьер-министра, доказав его причастность к преступлениям» [Мutesa, с. 187—188].

Речь шла о том, что кабинет настаивал на дальнейшем расследовании дела о «конголезском золоте», хотя в Нацио­нальной ассамблее были удовлетворены разъяснениями обви­няемых.

Тем не менее ситуация продолжала оставаться сложной. 23 февраля были арестованы несколько министров, а 24 февраля приостановлено действие конституции. Приоста­новление действия конституции лишало Буганду и другие «королевства» их привилегий. В ответ лкжико отказался сотрудничать с Оботе и потребовал вывода центрального правительства Уганды из столицы Буганды Кампалы. Оботе было направлено восемь ультиматумов люкико, последний из них устанавливал даже дату вывода — 30 мая.

Бегство из страны. Жизнь в эмиграции. 23 мая 1966 года были арестованы несколько наиболее влиятельных министров   кабаки,   а   24   мая   две   роты   пошли   на   штурм   его дворца.

Штурм  начался,  когда  еще не рассвело.  Кабака,  ноче­вавший в своем дворце, был разбужен выстрелами уже внутри ограды дворца.   Надев на белье свитер, он быстро собрал охрану, насчитывавшую около  120 человек, и стал искать путь   к   бегству.   Хорошо   зная   расположение   дворцовых построек, охранники ввязались в перестрелку с правитель­ственными  войсками и даже сумели удержать свои пози­ции в течение нескольких часов. Когда рассвело и выясни­лось,   что   дворцовый   комплекс   окружен,   кабака   и   его защитники   укрепились   на   некоторое  время   в   краале   — загоне для скота. Затем, когда положение стало безвыход­ным, выстрелами они расчистили себе путь к юго-западной части   кирпичной   стены   дворца.   Через   стену   пришлось перелезать   —   охранники   имели  такой  опыт,  но  кабака! Он   неудачно   приземлился,   почувствовав   резкую   боль   в позвоночнике. К счастью, вовремя подвернулись два свобод­ных  такси,   которые  и доставили беглецов  в 'резиденцию Белых  отцов  рядом с католическим собором в Кампале. История   вновь   повторилась   —   кабака   Мутеса   II,   как некогда его дед Мванга, был вынужден спасаться у мис­сионеров-католиков   после  свержения  с  престола.   У  мис­сионеров   смогли   остаться   только   трое   —   сам   Мутеса и два его охранника.

Остаток   ночи   тройка   беглецов   провела   в   буше   под Кампалой. Стало известно, что есть приказ взять Мутесу живым  или  мертвым  и  что его яхта на озере Виктория сожжена.   Поразмыслив,   кабака  выбрал  путь  к  западной границе,   до   которой   было   около   трехсот   миль.   Бежал он из собственной страны пешком, передвигаясь скрытно, переодетый   в   чужой   белый   макинтош.   Часть   пути   их подвез   на   машине   преданный  кабаке  человек.   Во  время побега, длившегося несколько недель, о нем ходили самые невероятные  слухи:   то  его  будто бы видели в  Найроби, то  в  Аддис-Абебе,  а  то он якобы возвращается с боль­шими силами на штурм Кампалы. Некоторые газеты объя­вили   даже   о   его   смерти.   На   самом   же   деле   он   по-прежнему   двигался   к   границе   кружным   путем,   обходя многочисленные засады.  Однажды он скрылся от пресле­довавшего   его   грузовика   с   солдатами   лишь   благодаря стаду  слонов.   Кабака  со  спутниками  врезались  в  стадо, прошли сквозь него, а следы их были затоптаны.

Наконец   измученные   беглецы   добрались   до   границы с Конго (теперь — Заир), где их задержал конголезский патруль. Наутро патруль должен был передислоцироваться, и задержанных было решено отпустить, чтобы не создавать для себя трудностей.

Так беглецы добрались до границы Бурунди. При пере­ходе границы они не скрыли, что являются баганда, но, конечно, назвались чужими именами и сказали, что идут навестить родственников. Открылись только по при­бытии в столицу Бурунди Бужумбуру, где кабаку с распрос­тертыми объятиями встретил тамошний король. Тут же был установлен контакт с британским посольством, которое запросило Лондон о согласии предоставить кабаке полити­ческое убежище. Ужинал он в тот день с британским послом.

Из Бужумбуры кабаку транспортным самолетом вывезли в Брюссель — ему пришлось спать на тюках с полотен­цами. А из бельгийской столицы, где к нему присое­динился его брат Генри, кабака Мутеса II вылетел в Лондон.

Уже там он узнал о разгроме во дворце и о том, что были сожжены королевские барабаны — символ, власти кабаки Буганды. Мутеса остался в Лондоне, где в школу ходили трое его детей. В 1967 году, вскоре после при­бытия в Лондон, там вышла его книга мемуаров, озаг­лавленная «Осквернение моего королевства» и принесшая кабаке немалые доходы.

В этой книге помимо описания собственной жизни (становящегося тем более тенденциозным, чем ближе к событиям 1966 года) кабака пишет о своих предках,
начиная с Мутесы I. Отдельные главы он посвящает своему прадеду, которого хвалит за приглашение в страну европей­цев, и деду — Мванге. Одна из глав книги называется
«XX столетие»         

В мемуарах Мутеса, видимо, вспомнил свои кембриджские годы — его исторические главы хоть и написаны под углом зрения связей Буганды с Европой, главным образом с Англией, но небезынтересны как для широкой читающей публики, так и для историка. Он цитирует не только широко известные мемуары первых миссионеров — Маккея, Роскоу, а также Ф. Лугарда, но и малоизвестные мемуары Хама Мукасы. Цитаты обширну и выбраны не без вкуса. Интересны его оценки собственных предков. О Мван­ге, своем деде, он пишет так: «За все время правления Мванга боролся за освобождение своей страны от незваных гостей.   Он   не   любил   их   и   не   хотел   их   присутствия. На   него   произвела   впечатление   сила,   но   не   заинтересовали  идеи белых.  Он  не смог ни восстановить старый порядок   вещей,   ни   воспринять   новый.   Мне  кажется,  он заслуживает симпатии за это». Прежде чем перейти к изложению собственной биографии,  он делает такой вывод о контактах Британии с Бугандой и английском колониализме   в   его   стране:   «Ассимиляция   западных   ценностей   без отказа от собственных более древних увеличила наш потен­циал.  Нас когда-то назвали "жемчужиной Африки", и мы не  хотели  терять  эту слазу, став культурными» [Мutesa, с. 58, 75].

В Лондоне во время своего второго изгнания Мутеса вел иную жизнь, нежели в первом изгнании. Сразу же по прибытии он провел неделю в офицерском госпитале для восстановления сил. Затем начались его скитания. Он жил в разных местах, в квартирах, нанятых для него друзьями. Мутеса существовал на небольшие гоно­рары за статьи в «Сандей телеграф», а затем на деньги за его книгу, которые быстро разошлись. Попытки экс-кабаки пристроиться в свой бывший полк натолкнулись на нежелание британского правительства иметь с ним дело. В общем, он жил и пил — а пил он по-прежнему много — на деньги, которые ему посылали друзья из Буганды. Давали деньги и баганда, живущие в Лондоне, и несколько друзей-англичан.

Лишь во второй половине 1968 года для «короля Фредди» нашлось место в благотворительном обществе Р. Кар-Гомма, заботившемся о жителях лондонских трущоб. Бывший кабака занимался теперь сбором пожертвований, украшательством общественных туалетов и составлением песенника для нищих. Его восемь «ролс-ройсов» остались во дворце в Менго, и Мутесе теперь нередко приходилось передвигаться пешком. Однако его бедствия, а также непризнание официальным Лондоном делали его в глазах почитателей в Буганде мучеником. Доброжелатели преду­преждали его, что его жизни грозит опасность.

Смерть Мутесы 21 ноября 1969 года также окружена ореолом таинственности. Его адъютант Дж. Катенде около половины девятого вечера подал ему ужин. Затем зазвонил телефон. Катенде подошел к аппарату. Звонили Мутесе. Катенде вошел к нему, чтобы подозвать его, и нашел его на полу мертвым.

А звонила некая молодая дама, приехавшая из Уганды. Та самая, о которой по секрету писали из Буганды, что она якобы намеревается убить Мутесу. Она виделась с ним за пять дней до его смерти. Вообще, за последние две недели экс-кабака жил под страхом смерти. То вдруг среди ночи ему чудилось, что через окно на него смотрит кто-то, то появлялась таинственная фигура в белом... Вскрытие показало необычно высокий процент алкоголя в крови, моче и желудке. Но печень, почки и сердце оказались здоровыми, на теле не было обнаружено каких-либо следов насилия. Скотланд-Ярд быстро закрыл дело. Но среди баганда еще долго жили слухи о колдовстве, которое погубило кабаку.

Мутеса успел отпраздновать свой сорок пятый день рождения 19 ноября, но не успел дать прием по этому случаю. Прибывшая в Лондон Дамали, теперь вдова бывшего кабаки, настояла на том, чтобы тело ее мужа не отправляли в Уганду. Да и сам Мутеса когда-то говорил брату, что, если ему суждено будет умереть в изгнании, он хочет, чтобы его тело оставалось в Британии до тех пор, пока в Буганде не будет восстановлена монархия. Поэтому после скромного отпевания тело Мутесы, предварительно забальзамированное, было секретно увезено в неизвестном направлении.

Но ему было суждено вернуться на родину не после восстановления монархии, а при диктатуре Иди Амина. Одной из первых акций пришедшего к власти в 1971 году Амина было перезахоронение тела Мутесы в усыпальнице кабак. 31 марта 1971 года специальный самолет с телом кабаки приземлился в Энтеббе, где его встретил салют из 73 винтовок. На вертолете гроб был доставлен на холм Кололо, где впервые был поднят флаг независимой Уганды. Амин сказал прочувствованную речь. Затем четыре дня гроб со стеклянной крышкой находился в соборе Намирембе, куда стекались толпы баганда, чтобы проститься со своим последним кабакой. 4 апреля состоялась заупокойная служба. Епископ Стюарт, когда-то венчавший и коронавший его, закончил службу словами на луганда: «Вераба, Мутеса вафе» — «Прощай, наш Мутеса!» Перед тем как по­местить гроб в усыпальницу, лицо Мутесы, по обычаю, закрыл лубяной материей его сын Рональд Мутеби. Он все еще надеялся стать новым кабакой Буганды...

[1] Уоррент-офицер – категория командного состава между унтер-офицером и офицером.