«АФРИКАНСКИЙ ГИТЛЕР»

Иди Амин Дада

Иди Амин — человек, с именем которого связаны пред­ставления о жесточайшем терроре, холодящих кровь убий­ствах,    крикливом   самолюбовании   собственной   всесиль-ностью. Что же, и такая горькая глава в истории Уганды была.   И   не   только   в   истории   Уганды.   Видимо,   Амин олицетворяет   другой   тип   африканских   лидеров,   прихо­дивших  к  власти,  когда эйфория первых лет после полу­чения   независимости  уступала   место   отчаянию   и  стена­ниям   по  «твердой  руке».   «Твердые  руки»  находились  — достаточно   вспомнить   хотя   бы   императора   Бокассу   из «Центральноафриканской     империи»,      приговоренного   к смерти  собственным  народом.   Но  Амин останется среди них   самым  скандальным,   даже   экстравагантным  в  своей бесчеловечности.   Любимым   героем   многих   журналистов, живописавших ужасы его правления,  — и героем, вернее, конечно, антигероем множества книг.  В этих книгах, даже в серьезных академических исследованиях, авторам трудно удержаться от эмоций. Об этом говорят названия: «Жажда убийств», «Кровавое  государство», «Привидения  в   Кампале», «Африканский Гитлер»...

Сын колдуньи. Начало истории жизни этого человека приводит нас на крайний северо-запад Уганды — туда, где сходятся границы Судана и Заира. Здесь живут несколько суданских народов, разводящих скот на засушливых мест­ных пастбищах. В маленькой хижине с травянистой крышей шлемовидной формы между 1925 и 1928 годами (боль­шинство исследователей сходятся все же на дате 1925 год) и родился будущий третий президент Уганды Иди Амин. Его отец принадлежал к народу каква, живущему в приграничных районах Судана, Заира и частично Уганды, мать — к другому центральносуданскому народу, лугбара. Ее считали колдуньей, и солдаты из казарм часто обращались к ней за «львиной водой» — чудодействен­ным напитком, якобы дающим мужчине силу в бою и любви.

Ребенок рождался тяжело, поскольку был необычайно большим — при рождении весил около 12 фунтов (почти пять килограммов). И потом, уже взрослым, он всегда отличался внушительными размерами — весил около 230 фунтов (под 110 килограммов) и имел рост шесть футов три дюйма (больше 1 метра 90 сантиметров).

В детстие Амину не суждено было жить спокойной жизнью пастушонка. Очень рано его мать оставила отца и отправилась странствовать по свету, прихватив с собой сына. Сначала она работала на плантациях сахарного тростника, принадлежащих одной из богатых семей азиатско­го происхождения — Мехта. Затем связь его матери с неким капралом Королевских африканских стрелков при­вела мальчика в казармы Джинджи.

Уже тогда, по свидетельствам очевидцев, он отличал­ся стремлением властвовать, применяя для этого физи­ческую силу, поскольку был крупнее своих сверстников. К шестнадцати годам принял ислам. Так Амин стал ассоциироваться с «нубийцами» — потомками тех самых «суданских стрелков», которые составили костяк угандий­ской колониальной армии. Королевские африканские стрел­ки — так назывались колониальные войска в Британ­ской Восточной Африке — на марше нередко распевали о «суди» — «суданцах», или «нубийцах» такую песенку:

У суди, парень, у суди

Лицо некрасиво и жестоко.

Но он выглядит мужчиной и дерется как мужчина,

Ведь он — из расы воинов.

Амин, живший при казармах и не получивший образо­вания, наверняка быстро выучил эту и другие солдатские песенки — такие, как например, «Туфунге сафари» («За­кончим поход»). Его военная будущность была предопре­делена, и вскоре ему было суждено распевать о «жесто­ких суди», в том числе и о себе самом, уже в строю.

Пока же 17-летний великан продавал мандази — слад­кое печенье — в районе казарм Джинджи. В то время он выучился недурно играть в регби, но едва владеет не­сколькими английскими фразами, в основном ругатель­ствами, но умеет четко произносить: «Иес, сэр». А вообще он немного говорит на языках каква и лугбара — языках своих родителей, немного на суахили и относительно прилично на «нубийском» — испорченном арабском, на котором до сих пор говорят выходцы из дистрикта За­падный Нил в Уганде.

В колониальной армии. От капрала до генерала. Итак, с 1946 года он в армии в качестве помощника повара. Это, впрочем, не мешало потом Амину утверждать, что он участвовал в боях второй мировой войны — сражался в Бирме и даже якобы был награжден. Благодаря своей недюжинной физической силе в 1948 году он становится капралом 4-го батальона Королевских африканских стрел­ков.

По свидетельствам очевидцев, он лез из кожи вон, чтобы проявить себя настоящим воякой: ботинки всегда начищены, форма сидит безупречно. Амин — первый в спортивных состязаниях и первый в карательных экспедициях. Его военной карьере правда, помешало то, что в 1950 году у него впервые было зарегистрировано венерическое за­болевание. Это считалось у «высокоморальных» британских офицеров серьезным минусом, но тем не менее лишь за­держало, а не воспрепятствовало продвижению Амина по службе. Он служил в Кении во время восстания Мау-Мау, сохранилось много свидетельств его жестокости по от­ношению к повстанцам. К тому же в 1951 —1952 годах он выиграл титул чемпиона по боксу среди Королев­ских африканских стрелков в тяжелом весе. Вот как ха­рактеризует капрала Амина один из его командиров — британский офицер И. Грехэм: «Он поступил на ар­мейскую службу, практически не имея никакого образо­вания; справедливо будет сказать, что до 1958 года (когда ему было около тридцати) его можно было считать аб­солютно неграмотным. Во время начального периода вос­стания Мау-Мау в Кении он был одним из нескольких капралов, которые проявили выдающиеся качества — умение командовать, храбрость и находчивость. Поэтому немуд­рено, что капрала Иди повысили в звании» [Grahame, с. 34]. В 1954 году, после прохождения курса в военной школе в Накуру, где Амину преподавали и основы англий­ского языка, он получил чин сержанта.

Чин эффенди (уоррент-офицер) он получил лишь в 1959 году, пройдя специальные курсы в Кении. Да и то после нескольких попыток — камнем преткновения для него был английский язык, определенное знание которого тре­бовалось для того, чтобы стать «эффенди».

Тогда же британские офицеры и их жены в Уганде считали своим долгом учить будущих угандийских офицеров хорошим манерам. Тот же Грехэм, который накануне независимости был командиром роты, где служил эффенди Амин, вспоминает, в частности, такой эпизод. Будущим угандийским офицерам было рекомендовано помещать свое жалованье в банк. И вот Грехэм лично везет Амина в банк в Джиндже, которым пользуется сам. В банке Амину с боль­шим трудом втолковывают премудрости, связанные с че­ковой книжкой и банковским счетом. Но самым трудным оказывается получить образец его подписи. Амин-то привык в армии «расписываться» отпечатком пальца. Ему приходится попотеть и испортить немало бумаги, прежде чем у него получается что-то похожее на подпись. Наконец чековая книжка у Амина на руках, и он заявляет Грехэму, что теперь хочет сделать «небольшие покупки». Эти «не­большие покупки» состояли из заказа двух новых костю­мов у портного, транзистора, шести упаковок пива и но­вого автомобиля — голубого «форда-консула», а также нес­кольких пижам. Общая стоимость значительно превысила сумму, имевшуюся на счету Амина, и с тех пор до са­мого отбытия Грехэма из Уганды ни один чек Амина не принимался в уплату без второй подписи — самого Грехэма [Grahame, с. 44]. «Образованного» таким образом Амина действительно вскоре произвели в офицеры — в 1961 году он получает чин лейтенанта.

Накануне независимости Уганды, в 1962 году, он ста­новится майором. В этом году он прославился жестокостями по отношению к карамоджонгам Уганды и Кении, участвуя в «ликвидации конфликта» между ними и сосед­ним народом покот (сук) из-за скота. Затем «урегули­ровал конфликт» с другим скотоводческим народом Ке­нии — туркана. В 50-х годах выработались его излюб­ленные методы обращения с пленными, главный из которых состоял в том, чтобы угрожать воинам лишением зна­ков мужского достоинства — эта угроза иногда приводи­лась Амином в исполнение самолично.

Что касается инцидента с туркана, то они жалова­лись на жестокость Амина еще колониальным властям. Амину грозил суд, и спасло его только личное вмешатель­ство Оботе. Так до самой независимости Уганды Амин прослужил в колониальных войсках, и было уже известно, что после получения независимости он займет место коман­дира своей роты Грехэма.

Так и случилось. 9 октября 1962 года была провоз­глашена независимость Уганды. Амин оказался одним из немногих тогда офицеров-угандийцев. Его карьере в неза­висимой Уганде немало способствовал и тот факт, что его дядя Феликс Онама стал министром внутренних дел в правительстве Оботе.

В продвижении Амина сыграли роль и другие не за­висящие от него обстоятельства. Наиболее вероятным ру­ководителем вооруженных сил независимой Уганды мог стать майор Каругаба — единственный угандиец, обучав­шийся в знаменитом военном училище Сандхерст в Англии. Но он принадлежал к народу баганда и к тому же был католиком. Поэтому, когда в 1964 году произошли ар­мейские волнения в казармах Джинджи, Оботе с радостью избавился от Каругабы. Главнокомандующим был назначен Ш. Ополот как более образованный, а Амин, принимав­ший непосредственное участие в подавлении бунта в казар­мах Джинджи, — его заместителем. В том же году Амин получил чин полковника. К 1966 году бригадир Амин имел дом в Кампале на холме Кололо с охраной, «кадиллак», двух жен и собирался жениться на третьей.

Официально, вернее, номинально армию Уганды возглав­лял ее президент Мутеса II. Вот каким ему виделся Амин в те годы: «Амин был сравнительно простым, жестким человеком. Он бывал во дворце, и я видел, как он до­вольно успешно боксирует. Позднее Оботе велел ему не приближаться ко мне без особого разрешения премьер-министра, что могло показаться естественным, поскольку я был верховным главнокомандующим. Его взгляд на финансы был прямолинеен — простая солдатская мечта. Если у тебя есть деньги — трать их. Банковские счета на подставных лиц были выше его возможностей, и не­удивительно, что среди всех обвиняемых только его бан­ковский счет с трудом поддавался объяснениям» [Мutesa, с. 185].

Кабака тут имеет в виду дело о «конголезском зо­лоте», где Амин наряду с Оботе выступал в качестве од­ного из обвиняемых. Это дело еще более сблизило Оботе и Амина, и Амин помог Оботе избавиться от неугодных ему министров.

В   мае  1966  года  именно  Амин,   сидя  в  открытом «джи­пе», возглавлял   правительственные войска,  штурмовавшие дворец   кабаки   Мутесы   II.   Ему   же   принадлежала   идея использовать   в   этой   борьбе   артиллерию,   но   разрешение на ее использование дал Оботе. Важно, что ненависть баганда за эту акцию была направлена на Оботе, а не на Амина как исполнителя, что помогло Амину впоследствии, когда он захватил власть. Со времени штурма дворца Амин стал любимцем Оботе и вскоре был назначен командующим армией.

К 1968 году Амин сумел таким образом организо­вать набор в армию, что создал себе опору в лице своих соплеменников по отцу-каква. За эти годы отца своего он видел мельком — в том же году. Отец неделю гостил у него в Кампале. Считается, что именно отец добавил к его имени Иди Амин суахилийское слово «дада», что значит «сестра». По другой, Амин получил это проз­вище раньше: когда у него заставали нескольких де­виц сразу, он объяснял, что они -- его сестренки.

Некоторые ассоциируют слово «дада» со словом «жен­щина», считая, что это прозвище закрепилось за Амином к 1969 году. Тогда, в декабре, Оботе был ранен в резуль­тате покушения и просил немедленно сообщить об этом только двум людям — своей жене и Иди Амину, тогда уже генерал-майору. Когда пришли за Амином, он решил, что произошел переворот и его сейчас арестуют. Он сбе­жал через окно своего дома, схватил первую попавшуюся машину и несколько часов скрывался в одной из казарм за городом, где находились верные ему солдаты. Лишь только узнав, что Оботе жив, он вернулся в Кампалу и навестил в госпитале раненого Оботе. Заодно ему ока­зали медицинскую помощь: при своем позорном бегстве, перелезая через колючую проволоку, которой был обнесен забор его особняка в Кампале, Амин сильно поранился. С тех пор и стали трактовать «дада» как «женщина» не­доброжелатели Амина, намекая, что в этой ситуации он поступил как трус — «по-бабьи».

Опираясь в армии на северян, прежде всего «нубийцев», Амин старается не ссориться с баганда и увеличивает число своих сторонников в армии. Одновременно ухудша­ются его отношения с Оботе. Бегство Амина после покушения на Оботе в декабре 1969 года навело президента на мысль о причастности Амина к заговору. Дальше — больше. Амин расправляется со своими противниками и сопер­никами в армии, что для него одно и то же. Так, убий­ство 15 января 1970 года, ровно за год до переворота Амина, в Гулу, на севере Уганды, в собственном доме бригад­ного генерала Окойи и его жены считалось делом рук Амина. Но, как уже говорилось, не исключено, что это убийство было совершено по приказу Оботе.

Оботе понимал, что Амин захватил слишком большую власть в армии и стал для него опасен. Поэтому в сентяб­ре 1970 года Оботе попытался арестовать Амина, но у Амина была своя разведка, и он сумел избежать ареста. Тогда в октябре Оботе вывел людей Амина со всех ко­мандных должностей в армии и назначил вместо них своих ставленников из ланги.

И все же Амин был в значительной степени творением рук самого Оботе. Опираясь на армию, Оботе нуждался в нем долгое время и возвысил его на свою беду.

Амину же помогла дружба с израильскими военными советниками, приглашенными Оботе в Уганду. (Позже он круто повернет свою политику, провозгласив себя сторон­ником арабского дела, и поссорится с Израилем.) Не исклю­чено, что он совершил свой переворот не без помощи израильтян.

Повод к военному перевороту Амина подал сам Оботе своим отъездом в Сингапур. Он все-таки недооценил Ами­на — его предупреждали, что ехать ему не надо бы, да напрасно. Пишут и еще об одном непосредственном по­воде к перевороту: перед самым отбытием Оботе потре­бовал от Амина отчета в израсходовании 40 миллионов угандийских шиллингов (в то время — около 2,5 мил­лионов фунтов стерлингов). Амин должен был представить отчет к его возвращению из Сингапура.

Как бы то ни было, переворот произошел очень быстро и почти бескровно. Для его оправдания были подготовлены «18 пунктов», уже цитировавшиеся в очерке об Оботе. Новый глава государства, однако, был слаб в чтении, и по национальному радио этот первый документ аминовско-го режима читать было поручено другому человеку.

Во главе страны. Амин и Буганда. Переворот про­изошел 25 января 1971 года. После вторичного чтения по радио «18 пунктов» было объявлено: «Власть теперь пере­дана такому же солдату, как и мы, генерал-майору Иди Амину Дада». Действительно, он захватил всю полноту власти. По декрету N 1, опубликованному 2 февраля, Амин становился военным главой государства, верховным главнокомандующим вооруженными силами страны, а так­же начальником штаба обороны. Он возглавил совет обо­роны, созданный еще при Оботе, и формирование этого важного органа перешло в его руки.

Свой кабинет министров Амин также переделал на во­енный лад. Генри Кьемба, занимавший пять лет мини­стерский пост при Амине, вспоминает, что на первом же заседании кабинета Амин присвоил всем министрам офи­церские звания. Отныне каждый из них должен был но­сить военную форму и подчиняться военной дисциплине. Каждому министру был предоставлен черный «мерседес» с надписями на дверях: «военное правительство». На за­седании Амин произвел впечатление демократа, давая воз­можность каждому высказаться [Куеmbа, с. 41].

Вообще, в стране в целом в первые дни после пере­ворота царила эйфория — все были довольны свержением непопулярного правительства Оботе.

Амину нужно было привлечь на свою сторону как мож­но более широкие слои населения, в первую очередь баганда. Ведь изгнание кабаки в Буганде связывали не только с Оботе, но и с Амином, командовавшим штурмом дворца. Для своей реабилитации в глазах баганда Амин, едва про­ведя переворот, распорядился перезахоронить прах Мутесы II в Буганде. Похороны были обставлены самым тор­жественным образом. Над гробом Амин трогательно на­помнил слова «короля Фредди» о том, что он в конце кон­цов вернется на землю предков и к своему народу. Более того, некий чиновник из Макерере, по имени Ф. Калемера, разразился поэмой по поводу этого события, названной «Отдадим почести уходящему королю». Брошюра, содер­жащая помимо самого поэтического опуса список кабак Буганды, была издана моментально — и не случайно. В ней в один ряд с героями африканского прошлого, такими, как знаменитый зулусский правитель Чака и ому-кама Буньоро Кабарега, среди героев настоящего называ­ется, естественно, «редкий человек» Мутеса II, а также... Иди Амин.

Более  того,  «поэма»  содержит  такие строки  [Каlеmera, с. 9]:

Потеряв сэра Эдварда Мутесу,

Наша страна не потеряет другого генерала.

Если кто-нибудь нанесет генералу Амину

Вред, пусть хоть пустяшный, как царапина,

Придет ли эта царапина из Дар-эс-Салама,

Могадишу или Юго-Западного Анколе,

В нашей стране есть одно племя,

Которому   предназначено исчезнуть.

Вас предупредили!

Вас предупредили!

Вас предупредили!

Этот бред был, возможно, одним из самых первых образчиков лести тирану. Потом их стало много. Извест­но ведь: чем больше крови тиран льет в своей стране, тем громче ему словословят. Но тут еще и предупреж­дения, вернее, запугивания соседних Сомали и Танзании, а также «некоего племени». Скорее всего тут имеется в виду народ ланги, который впоследствии в значитель­ной степени был истреблен Амином. И этот прием не нов для диктаторов — направление всеобщего гнева против какого-либо из народов, дающее выход самым разнуз­данным проявлениям человеческой нечисти.

Вообще, угандийская пресса времен Амина пестрела самыми разнообразными фотографиями Амина и его выска­зываниями — хлесткими, грубыми часто до непристой­ности. А ежедневная программа теленовостей, длившаяся два часа на семи языках, показывала также почти исклю­чительно Амина во всех видах.

На процедуру перезахоронения тела последнего кабаки Буганды прибыл из Лондона его сын Ронни Мутеби, обучавшийся там в частной школе. Во время продвиже­ния похоронной процессии из Энтеббе в Кампалу «мерседес», ч котором ехал молодой «принц», был поднят на руки торжествующими баганда. Кругом царила эйфория. Ведь эти церемонии происходили вскоре после того, как ари­стократическая верхушка «королевств» была принята Ами­ном и он объявил, что Уганда останется республикой и «королевства» восстановлены не будут.

Тем не менее в августе 1971 года Буганда сделала еще одну попытку восстановить правление кабаки: к Амину была направлена соответствующая петиция, опубликованная в газетах. Одновременно газеты опубликовали петиции аристократии других «королевств» и частей Уганды, резко критиковавшие идею восстановления «королевств».

Первая половина 1971 года проходила под знаком все той же эйфории по всей стране. Амин выпустил из тюрем всех знатных пленников Оботе, в том числе Бенедикто Кивануку (которого сначала назначил верховным судьей, а потом убил). Он много ездил по стране и выступал перед народом. Вот он едет на земли ланги, и один ветеран жалуется ему на погром, учиненный солдатами в доме, — Амин тут же выписывает старику чек на сумму, на ко­торую был причинен ущерб. Восемьдесят молодых ланги при попытке перехода границы арестовываются, и юноши признаются, что они хотели уйти в Танзанию и присоединиться к силам Оботе. «Вас остановили, не дали вам предать родину. Никто не причинит вам никакого вреда», — говорит им Амин.

Террор по-аминовски. Но террор уже развертывается. Его первыми жертвами становятся офицеры, оказавшие сопротивление Амину во время переворота. В частности, начальника штаба армии бригадира Сулеймана Хусейна жестоко избивают в тюрьме. Затем его голову доставляют на дом к Амину — резиденцию нового главы государ¬ства теперь величают «командный пункт». От сбежавшего охранника «командного пункта» попадает в печать леденящая душу история о том, что днем Амин любит доставать голову Хусейна из холодильника, где она хранится, и вести с нею беседы. В течение трех недель после переворота было убито до семидесяти армейских офицеров и около двух тысяч штатских.

В течение трех месяцев число жертв превысило десять тысяч. Неподалеку от водопада Каруме на реке Виктория-Нил расположен крокодилий садок. Крокодилам скармливают жертв террора. На таком меню эти мерзкие твари становятся все жирнее.

Амин проводил жестокий террор на основе своих собственных декретов N 5 и 8. Первый из них был издан в марте 1971 года. Он предоставлял военным право задер¬живать любого человека, обвиненного в «нарушении порядка». Когда же жертвы или их родственники попытались обжаловать действия распоясавшейся солдатни, был издан декрет N 8. Он запрещал привлекать к суду «любое лицо, действующее именем правительства (читайте — именем Амина) в интересах сохранения общественного порядка или общественной безопасности», «укрепления дисциплины, законности и порядка».

Террор осуществлялся армейскими подразделениями, где Амин опирался на унтер-офицеров — людей, примерно равного с ним образования и кругозора, видевших в нем «своего парня», Биг Дэдди — Большого Папочку. Сам Амин любил повторять: «Я не политик, а профессиональный солдат. Поэтому я — человек немногословный, и в своей профессиональной карьере я всегда был очень краток».

Он быстро продвигал своих любимцев — унтеров — на офицерские должности, стремительно освобождающиеся за счет уничтожения неугодных. Он никогда не фиксировал таких назначений письменно, а просто говорил:

 «Ты капитан» или: «Ты теперь майор». В результате быв¬шие сержанты стали командовать батальонами. Так же быстро продвигались по службе и шоферы танков и машин, которых Амин особенно любил. Этот порядок давал пищу для злоупотреблений: ни один интендант не рискнул бы проверить у Амина правильность заявления того или иного новоиспеченного командира о присвоении ему устно нового воинского звания.

Так же быстро продвигались любимцы Амина и в спе¬циальных карательных органах.

Это были: тайная полиция (официально называвшаяся Государственным исследовательским бюро), Часть общественной безопасности (такое название получил другой карательный орган, застенки которого располагались неподалеку от центра Кампалы), а также военная полиция. Постепенно обозначились и места скопления трупов, которых становилось все больше — их не захоранивали. Одним из таких мест был лес Мабира неподалеку от Кампалы, в направлении Джинджи. Другим из многих — знаменитый крокодилий садок; мост у водопада Каруме стал называться вскоре Кровавым мостом.

Первыми жертвами террора стали ачоли и ланги — военные и гражданские. По спискам вылавливали людей, имена которых начинались на «О» — это означало принадлежность к народу Оботе и к соседнему народу, составлявшим основу оботовской армии.

Целая серия убийств солдат и  офицеров, ланги и ачо¬ли   происходит   в   казармах   в   разных   частях  страны.   А вслед — первое убийство тех, кто попытался предать эти события   гласности.   Речь   идёт   о   двух   американцах   — Н. Строу и Р. Сидле. Один из них был «свободным журналистом»   в   Африке,   другой   —   преподавателем   социологии в  Макерере.   Прослышав в  начале  июля  1971  года об  уничтожении   ланги   и   ачоли   в  казармах   Мбарары  и Джинджи, они тут же отправились в Мбарару. Их встретил   заместитель   командира   части   майор   Джума   Айга, бывший таксист. Произошел жесткий разговор, обоих американцев убили, а Джуму позже видели разъезжающим на голубом   «фольксвагене»   Строу.   Трупы  закопали  в  близ¬лежащей воронке от снаряда.  Когда же американское посольство поинтересовалось их судьбой, трупы срочно выкопали и сожгли. Сожгли и голубой «фольксваген». Позже, почти   через   год,   по   настоянию   американцев   было   назначено   судебное   расследование.   Судья,   нашедший   следы убийства и признавший виновными аминовских офицеров, был уволен, а результаты расследования объявлены Ами­ном недействительными.

Тем временем убийства продолжались. Людей арестовы­вали днем и ночью, срывая двери с петель. Жестоко избивали. Или зверски убивали на месте. У солдат, ох­ранявших лес Мабира, затем была разработана такса, взимавшаяся с родственников, желавших разыскать и за­хоронить трупы своих близких: от 5 тысяч шиллингов (600 долларов) за мелкого чиновника до 25 тысяч шил­лингов (3 тысячи долларов) за важное лицо. Ко времени переворота Амина в угандийской армии насчитывалось примерно пять тысяч ачоли и ланги. Через год около че­тырех тысяч из них было убито. Об убийствах Амин всегда распоряжался устно и иносказательно. Напри­мер, он говорил каласи, что означает «смерть» на «нубий­ском». Или: «Поступите с ним, как с Ви-Ай-Пи» (очень важной персоной. — англ.). Это означало смерть после длительных мучений.

Новые друзья. «Прощайте, азиаты». Второй год прав­ления Амина был отмечен двумя событиями, получив­шими международный резонанс. Во-первых, разрыв отно­шений с Израилем и переориентация на союз с араб­скими странами. Еще недавно, в 1971 году, Амин со­вершил в Израиль один из своих первых зарубежных ви­зитов в качестве правителя Уганды. Его встречали ми­нистр иностранных дел и почетный караул из 72 человек, у трапа самолета была разостлана красная ковровая до­рожка, его принимало все высшее руководство Израиля. А в начале 1972 года последовали яростные нападки Амина на израильскую политику в арабском мире, и к концу марта израильтян в стране не осталось. Правда, они успели вывезти часть дорогостоящего оборудования через кенийскую границу. Акция эта, покончившая с участием израильских военспецев в обучении угандийской армии и превратившая Амина в глазах мировой общественности в «борца против сионизма», ввела в заблуждение правитель­ства многих стран. Тогда ведь в мире еще не знали, что за же­стокий режим террора и убийств представляет собой его прав­ление в Уганде. Вместо Израиля ближайшим другом стал ливийский лидер Муаммар Каддафи, которого диктатор по­сетил в феврале (на израильском самолете с израиль­ским пилотом). Каддафи, заинтересованный в уменьшении влияния   Израиля   в   Африке,  пообещал  Амину  солидную помощь — материальную и военную.

Тогда же началась и насильственная исламизация Уган­ды.   Эту   страну,   где   мусульмане   составляли   не   более 10  процентов  населения,  Амин объявил частью исламско­го мира.  Мусульманам отдавалось предпочтение при наз­начении  на  государственные должности.   Например,  в  ка­бинете   министров   в   1971   году   было   два   мусульманина (включая   самого   Амина;,   а   в   1977   году   уже   14  из  21. То же самое было и в армии и полиции — из 17 частей 15  командовали мусульмане. «Нефтяные деньги», которые Ливия, а затем и другие арабские страны отпускали «бор­цу с сионизмом» Амину, шли в значительной степени на его  личные  нужды.   Новый дворец,   бесчисленные автомо­били,  оборудованные  мощными радиостанциями...   И  при этом Амин говорил: «Самый бедный человек в Уганде — Иди   Амин.   У   меня   ничего   нет   —   и   я   ничего   не   хочу. Потому   что   иначе  я   не  смог  бы  справляться  со  своими обязанностями президента».

Второй крупной акцией Амина было изгнание из Уган­ды «азиатов». 4 августа 1972 года при посещении одной из казарм на западе Уганды Амин заявил солдатам, что накануне ночью во сне бог внушил ему мысль изгнать из страны всех лиц азиатского происхождения, которые «доят экономику Уганды».

Азиатская  община  Уганды ведет свою историю от пер­вых  кули,   которых  британские  власти  ввозили туда еще в   начале   века.    Затем  «азиаты»   получили   определенные льготы  в скупке и  переработке угандийского хлопка.   По­степенно   община   разрасталась,   «азиатам»   принадлежало большое   количество   мелких   лавочек   и  крупных  магази­нов,   промышленных  предприятий.   К   1972  году  в  Уганде насчитывалось  около  50  тысяч «азиатов»,  причем только 20 тысяч  из  них имели угандийские паспорта, остальные имели двойное гражданство или считались подданными дру­гих стран, в основном Великобритании. Однако, как выяс­нилось,   Амин  не  собирался делать различий между «ази­атами»  с  разным  гражданством.   Было  объявлено,   что  в течение 90 дней все они должны покинуть страну. Был уста­новлен  окончательный  срок  — 8  ноября.   Банковские сче­та лиц азиатского происхождения арестовывались, а с со­бой   им   было   разрешено   взять  только   по  сто  долларов на   человека.   «Азиатов»   охватила   паника.   Солдаты  вры­вались  к ним в дома и под предлогом «помощи в сборе вещей» учиняли грабежи. Разграблялся и багаж отъезжа­ющих в аэропорту. Были случаи, когда «азиаты» для маскировки мазали лица черной ваксой, но это им не помо­гало — Амин объявил, что за такие дела будет строго спрошено. Как именно «строго спрашивали» люди Амина, в Уганде уже хорошо знали.

По радио передавали песню: «Прощайте, прощайте, азиаты, вы доили нашу экономику спишком долго. Вы до­или корову, но не кормили ее». «Азиатов» запугивали, их девушек насиловали. Амин заявил, что те из «азиа­тов», что не уберутся к 8 ноября из Уганды, должны будут отправиться жить из городов в деревни, чтобы «смешаться с угандийцами и жить их жизнью». Неуди­вительно, что к 8 ноября 1972 года лишь очень немногие из них остались в Уганде. Беглецов принимали у себя несколько стран, и все же судьба многих из них, лишенных всяких средств к существованию, была трагичной. Любая другая страна оставалась для них чужбиной.

Зачем же Амину нужна была вся эта кутерьма? Откро­венно расистская кампания, развернутая им, имела целью добыть средства, чтобы как-то расплатиться с армией за поддержку, главным образом с теми самыми унтер-офице­рами, на которых он опирался. Ведь экономика страны была в плачевном состоянии, а расходы на армию росли.

Что же из всего этого получилось? Великобритания тут же приостановила выплату Уганде двухмиллионного займа, а США — десятимиллионного (соответственно в фун­тах стерлингов и долларах). Это сразу же повлекло за собой новый этап «экономической войны» Амина — ведь так было представлено изгнание «азиатов». Были «нацио­нализированы» и предприятия, принадлежавшие англи­чанам.

Как же распоряжались изъятой у иностранцев собствен­ностью? Сначала для этого были созданы министерские комитеты, затем Амин заявил, чтобы люди, работавшие в них, отправлялись по своим министерствам, а рас­пределением захваченной собственности будут занимать­ся военные.

В результате львиная доля добычи досталась аминов-ским любимцам — унтерам и офицерам. Говорили, что одному, например, досталось около двадцати домов, дру­гому — две дюжины тяжелых грузовиков или автомоби­лей. Не было никаких спи», ов, никакого учета. Соб­ственность «азиатов» распределялась явочным порядком.

Самого Амина можно было видеть за рулем роскошного лимузина   мультимиллионера   Мадхвани.   Он   также   взял себе шикарный дворец Мадхвани в Джиндже. Глава госу­дарства стал главой грабителей.

Доходило до анекдотических случаев: новые хозяева магазинов не знали, сколько стоят товары, и спрашивали покупателей: «А сколько вы платили за это раньше?» Или, например, за цену мужской сорочки принимался про­ставленный на ней размер воротничка... Они старались как можно больше утащить домой, не думая о расширении производства. Неудивительно, что все отнятое у «азиатов» практически пришло в запустение — фабрики, аптеки, школы, магазины и др. Исчезли товары первой необходимости. Одно время в Кампале не было соли, спичек, сахара. Это было серьезным ударом по экономике Уганды.

И  тем  не менее,  как это  ни удивительным может по­казаться,   изгнание  «азиатов»  широко  приветствовалось  в Уганде.   Их   засилье   в  экономике  страны  еще  с  колони­альных времен вызывало  недовольство.  Теперь же, в не­зависимой   Уганде,  всякие  разговоры о «паразитах с Во­стока» и об африканизации находили саму широкую под­держку   в   массах.   Когда   Амин   бросил   такой   клич,   он знал,  что его  поддержат.  Экономические последствия та­кой  «африканизации» стали видны далеко не сразу.   Мои угандийские друзья неоднократно  подчеркивали,  что если бы   Амин   в   своей   деятельности   как   президент   Уганды ограничился изгнанием «азиатов», то он навсегда бы остался для масс национальным героем.

Международный   резонанс  изгнания «азиатов»  был  до­статочно велик.  Например, осложнились взаимоотношения с   Великобританией.   Этот   эпизод   —   один   из   примеров блефования Амина на международной арене. Англия пона­чалу приветствовала его переворот — именно туда летом 1971   года   он   нанес   один   из   первых   своих   зарубежных визитов.  Тогда его  принимали и премьер-министр, и ми­нистр   иностранных   дел,   и   сама   королева.   На   этот  раз Амину было официально заявлено об ущербе британским предприятиям в Уганде в результате «экономической вой­ны».   Ущерб   оценивался   в   сумму   около   20    миллионов фунтов   стерлингов. Тогда     Амин   сказал,   что   готов   об­судить  этот вопрос,  если британская королева и британ­ский премьер-министр Хит лично прибудут к нему в Кам-палу.   К тому же он заявил, что готов принять от коро­левы ее полномочия главы Британского содружества наций.

Авантюрист, садист и фигляр. Через год, когда за­говорили и о компенсации ущерба британских поддан­ных — азиатов, который оценивался в 150 миллионов фунтов стерлингов, Амин основал «фонд помощи Вели­кобритании». В новый фонд Амин внес из своего собствен­ного кармана первоначальный взнос — 10 тысяч угандий­ских шиллингов, как он заявил, «чтобы помочь Британии пережить охвативший ее экономический кризис». «Я взываю ко всему народу Уганды, который всегда был традици­онным другом британского народа, прийти на помощь своим бывшим колониальным хозяевам», — сказал он. Вслед Амин послал телеграмму британскому премьер-ми­нистру, в которой говорилось, что экономические слож­ности Британии досадны для всего Содружества и он предлагает свою помощь в их решении. Это Уганда-то, сама находившаяся далеко не в лучшем экономическом положении, должна была спасти Англию!

Его наглость на международной арене не имела пре­дела: он не явился на очередную конференцию стран Содружества, поскольку не были выполнены поставленные им условия: королева не прислала за ним самолет, эки­пированный караулом из шотландской гвардии, а гене­ральный секретарь стран Содружества не предоставил ему пару обуви его 46-го размера! А в ноябре 1974 года Амин предложил перевести штаб-квартиру ООН в Уганду, потому что это — «географическое сердце Африки и всего мира».

А в ответ на протест президента Танзании Джулиуса Ньерере в связи с изгнанием «азиатов» Амин послал ему телеграмму, в которой говорилось, в частности: «Я очень люблю Вас, и если бы Вы были женщиной, то я бы женился на Вас, хотя Ваша голова уже седа».

В сентябре того же года остатки верных Оботе сол­дат, концентрировавшиеся в Танзании, попытались сверг­нуть Амина. Это был скорее фарс, так как нападавших была всего тысяча. Амин легко отразил нападение. Это был своего рода подарок для Амина — повод для новой волны террора. По приказу Амина через пять месяцев после этого в разных частях Уганды одновременно со­вершились публичные казни двенадцати человек. Осуж­денных раздевали догола, кому-то выкололи глаза перед расстрелом; смотреть на это зрелище сгонялись толпы народа. Всех их обвиняли в том, что они — «партизаны Оботе». До этого в последний раз публичные казни в Уган­де совершались полвека назад — в 20-х годах, когда британский колониальный режим чувствовал себя там сов­сем уверенно.

Изощренный садизм был характерен для режима Амина. Трупы убитых,  которые предъявлялись изредка к опозна­нию   или   которые,   скажем,   лодочник  у  плотины  на  во­допаде Оуэн неподалеку от Джинджи вылавливал по двад­цати   в   день,   носили   следы   самого   невероятного   наси­лия. Опубликовано множество фотографий жертв аминов-ского режима, нормальный человек не выдерживает этого зрелища.   Но   садизм   шел   к   подчиненным   от   их   Боль­шого   Папочки,   который  намеренно  его  насаждал.   Неко­торые считают,  что садизм Амина — результат его пси­хической неполноценности, другие же утверждают, что пси­хически  он  вполне  нормален.   Как  бы  то  ни  было, есть достоверные свидетельства, что Амин не только пил чело­веческую кровь,  но   даже   ел   человеческое   мясо.   Так,   на­пример, Г.   Кьемба   сам  слышал   от  Амина  такие  слова: «На   войне,   когда   нечего   есть   и   кто-то   из  твоих   това­рищей-солдат   ранен,   ты   можешь   его   убить   и   съесть, чтобы  выжить».   Это  говорилось  спокойно,  как  о  самом обыденном   деле.    Или   даже   так:   «Я   ел   человеческое мясо.   Оно  очень соленое, даже более соленое,  чем мясо леопарда» [Куеmbа, с.   110].  Садизм Амина обошелся его стране   по   меньшей   мере   в   четверть   миллиона   челове­ческих   жизней  —  такова  минимальная цифра убитых во время его правления.

Государственный муж и супруг. В 1973 году после­довала целая серия отставок министров Амина, понявших губительную сущность его режима. Еще раньше наиболее строптивые из них, как например, верховный судья Бе-недикто Киванука, лидер Демократической партии, запре­щенной, как впрочем, и все другие при Амине, были попросту убиты. (Убийство Кивануки, начавшее террор против политических лидеров, произошло в сентябре 1972 года.) Поэтому новые отставки министров происходили в основном во время их поездок за рубеж, что давало им возможность сохранить себе жизнь и эмигрировать од­новременно.

Так было, например, с министром иностранных дел Вануме Кибеди и с министром просвещения Эдвардом Ругумайо, сообщившими о своей отставке из соседней Кении. Ругумайо вслед за своей отставкой обратился к главам африканских государств и правительств. Он писал об Амине так: «Он неполноценен с медицинской точки зрения — у него гормональный дефект. Он расист и фа­шист, убийца и богохульник, трибалист и диктатор. У ге­нерала Амина нет принципов, для него не существует моральных норм, и он не щепетилен в выборе средств. Если это отвечает его интересам — укреплению его вла­сти или достижению желаемого, будь то женщина или деньги, — он без колебаний убивает или приказывает убить. Он неисправимый лжец как во внутренних, так и в международных делах, и на его слово в делах междуна­родных никогда не следует полагаться. Для него не су­ществует норм ни в морали, ни в политике. Он уста­навливает свои собственные „нормы", пишет свои собствен­ные „правила" и меняет их по ходу дела. Поэтому пред­сказать его действия очень трудно. Единственное, что можно предсказать, — это то, что он крайне непред­сказуем.

Амин не может просидеть в офисе целый день. Он не может сосредоточиться на каком-либо серьезном деле даже на пол-утра. Он не читает. Он не умеет писать. Все эти неумения, вместе взятые, не позволяют ему участвовать в регулярных заседаниях кабинета, или следить за дебатами в кабинете, или понимать письма, которые пишут ему министры. Короче, он живет вне связи с каждодневной жизнью страны не потому, что ему так нравится, а из-за своей неграмотности. Он редко присутствует на засе­даниях кабинета — только тогда, когда он дает указа­ния о делах, касающихся обороны или безопасности страны, или когда он увольняет кого-либо из чиновников. Таким образом, единственным каналом информации о стране, которой он правит, остаются для него его собственные уши. Другими словами, он полагается только на слух и еще, возможно, на зрение» [Каmau, Каmtron, с. 121 —122].

Надеюсь, читатель не слишком утомился от столь пространной цитаты — уж больно ярко она передает стиль правления этого человека! Естественно, что Амин, как все люди такого типа, патологически ненавидел интеллигенцию. Даже врачей, лечивших его, — он удалил из страны трех врачей-европейцев, обвинив их в том, что они «распространяют политическую гонорею». Немуд­рено, что интеллигенция старалась убежать из страны. Эмигрировал профессор Семакула Киванука, крупнейший в Уганде авторитет в области истории, немало сделавший для становления национальных кадров историков в уни­верситете Макерере. И многие другие — ученые, писатели, представители других интеллигентских профессий. К 1977 году из Уганды сбежали 15 министров, 6 послов и 8 заместителей министров. Практически опустел универ­ситет Макерере: в эмиграции оказались профессора, деканы факультетов и лекторы по основным дисциплинам. .Оста­лись лишь конформисты, перекраивавшие историю, геогра­фические карты и прочее по указке Амина.

Внутри страны важнейшими политическими акциями в этот период были декрет, разрешающий мужчинам брать себе любое количество жен (при этом брак в течение шести месяцев должен был быть зарегистрирован), и запрет на мини-юбки, которые Амин объявил неприличными. Заодно женщинам запрещалось носить парики — «волосы либо убитых империалистов, либо африканцев, убитых импе­риалистами», а также брюки. Этот поборник пристой­ности сменил за время своего президентства пять жен и око­ло тридцати официальных любовниц, причем некоторые из них были зверски убиты. Тема «Амин и его жены» может составить сюжет для целого порнографического романа ужасов.

Тело одной из этих жен, Кей Адроа Амин, с кото­рой он развелся официально несколькими месяцами ранее, было найдено в багажнике автомобиля расчлененным. Дру­гая, мусульманская жена Амина — Малияму Мутеси — была арестована и подвергнута тюремному заключению якобы за незаконную торговлю тканями с Кенией. После ареста и выплаты штрафа ее отпустили из тюрьмы, под­строив затем автомобильную катастрофу. Но сверх ожи­даний она выжила и сумела бежать потом из страны.

Деятель международного масштаба. В 1975 году наста­ла очередь Уганды принимать у себя сессию глав госу­дарств и правительств Организации африканского единства (ОАЕ). По существовавшей тогда в ОАЕ традиции глава принимающего государства становился на очередной год председателем ОАЕ. Сессия была организована в Кампале с большой помпой. Было закуплено двести «мерседесов», множество «пежо» и «дацунов». В Кампале впервые за дол­гое время появились мука, яйца, соль, мыло, куры, мас­ло, молоко — но только в отелях и на виллах, предназ­наченных для гостей. Жителям Кампалы на время сессии было вменено в обязанность носить особые одежды с изоб­ражением Амина, эмблемы ОАЕ и карты Африки. Сам Амин по этому случаю сделал себя фельдмаршалом. Правда, независимые государства Африки проявили некоторую сдержанность в отношении сессии ОАЕ в Кампале. Некоторые страны вообще отказались в ней уча­ствовать, другие вместо глав государств и правительств прислали заместителей. На банкете Амин устроил очеред­ное представление: он появился там в кресле, которое заставил нести четырех английских бизнесменов. Все это называлось юмористической демонстрацией «бремени бе­лого человека» (так в свое время британская пропаганда определяла место колоний в империи). При этом Амин цинично заявил: «Европейцы внесли меня на мой прием на своих спинах. Почему они это сделали? Потому, что они посчитали меня блестящим, твердым африканским ли­дером, способствовавшим лучшему взаимопониманию между европейцами и африканцами».

Во время сессии ОАЕ было еще несколько зрелищ; например авторалли, которое Амин возглавил в своем «ситроене мазерати»; рядом сидела его новая жена — 19-летняя красавица Сара Кьолаба в военной форме. Или воздушные маневры — они должны были изображать воз­душный налет на Кейптаун — цитадель расистов ЮАР. На одном из островов на озере Виктория неподалеку от угандийского берега был водружен флаг ЮАР, и МИГи, состоявшие на вооружении военно-воздушных сил Амина, довольно долго бомбами сбивали этот флаг, а затем сбросили на островок флаг ОАЕ.

В начале 1975 года произошел ряд покушений на Ами­на, неудавшихся, но закончившихся очередными массо­выми расстрелами. После одного из покушений жена Ами­на — Медина была доставлена в больницу со следами жестоких побоев, в том числе со сломанной челюстью, — говорили, что Амин подозревал ее в сговоре с покушав­шимися. С тех пор он стал принимать самые невероятные меры предосторожности — менял автомобили, менял свои планы в последнюю минуту, сажал в президентские кор­тежи подставных лиц из людей, хоть как-то близких ему по комплекции.

В тот год он совершил несколько зарубежных поездок и везде наделал шуму. В Аддис-Абебе демонстрировал в бассейне свое умение плавать и нырять, заявив предварительно, что поведет арабские силы на Израиль и переплывет Суэцкий канал. В Ватикане опоздал на 18 минут на прием у папы римского Павла VI — случай, подобного которому там не могли припомнить. В Нью-Йорке, на сессии Генеральной ассамблеи ООН его встречали посланные заранее 47 угандийских фольклорных тан­цоров. На заседание он опоздал на 40 минут, произ­нес приветствие на суахили, затем передал, текст своей речи на английском языке представителю Уганды при ООН, затем добавил к ней окончание на дикой смеси суахили, его родного языка каква и английского еще на десять минут. Форма на нем была, естественно, фельдмаршаль­ская со всевозможными регалиями.

Последние  авантюры   Амина.   В   1976  году   произошел скандал   в   университете   Макерере.    Весной   людьми   из «общественной безопасности» был убит один из студентов. Затем — главная свидетельница убийства, беременная жен­щина.  Дело  об убийстве студента  было спущено на тор­мозах, что возмутило университетскую молодежь. К тому же в Макерере учился один из сыновей Амина — учился «понемногу  чему-нибудь и как-нибудь», но имел машину, личную  охрану  и  занимал  преподавательские апартамен­ты, что   раздражало других студентов. 3 августа 1976 года университетская   молодежь   устроила   демонстрацию   под лозунгом   «спасите   нас   от   Амина».   Демонстранты   были жестоко  избиты  солдатами  и  полицейскими.  Затем  было проведено расследование, в результате которого несколько студентов   исчезли   из   университета   навсегда.   А   спустя несколько дней в   Макерере на церемонии выпуска Амин получил степень  почетного доктора права «за восстанов­ление в Уганде законности и порядка» и за то, что «дал угандийцам возможность жить без страха».

В тот же год Амин заявил, что Уганда претендует на часть территорий Кении и юга Судана. Что касается Кении, то он требовал «возвратить» Уганде полосу в двести миль от кенийско-угандийской границы почти до самой столицы Кении Найроби. Профессор С. Киванука был вынужден эмигрировать, поскольку отказался исторически обосновать эти претензии.

Но, пожалуй, самым нашумевшим событием 1976 года в Уганде был знаменитый «рейд Энтеббе». Четверо палестинцев похитили аэробус, следовавший из Тель-Авива в Париж через Афины и принадлежавший авиакомпании «Эр Франс». Они потребовали освобождения 53 палестинцев, задержанных в Израиле и нескольких европейских странах. Пилотов заставили приземлиться в Энтеббе.

Амин оказал террористам гостеприимство. Они выходили из самолета для принятия ванны и отдыха, а заложников (на борту было 258 пассажиров) охраняли аминовские солдаты.

Террористы получили от людей Амина автоматы. Израилю был предъявлен двухнедельный ультиматум, срок которого истекал 4 июля. Амин улетел на Маврикий и возвратившись 3 июля, вновь навестил террористов. Надо сказать, что заложников, не являвшихся израильскими гражданами, все же отпустили несколько ранее.

Оставшиеся заложники были похищены. Эта операция считается одной из самых блестящих военных операций за последние десятилетия. Дело в том, что аэропорт в Энтеббе в свое время строили израильтяне. У соответствующей фирмы сохранились чертежи. Но аэродром был слегка модифици­рован, и в чертежи были внесены коррективы в соответствии с данными израильской разведки и фотографий со спутников, предоставленных Пентагоном.

В Найроби приземлились три транспортных израильских самолета и группа истребителей. А также два «Боинга-707» — один с 23 врачами и двумя операционными на борту, второй — штабной. Из Найроби три транспортных самолета и штабной «Боинг» взяли курс на Энтеббе. В течение 50 минут все закончилось — заложников увезли, всех семерых террористов и двадцать угандийских солдат убили в перестрелке. Самой тяжелой потерей для Амина были сожженные 11 МИГов — основа его ВВС. Все произошло так быстро, что Амин не успел опомниться.

Когда ему сообщили об этом, он тут же отправился в аэропорт. Первыми жертвами его гнева стали четыре оператора радарного слежения — они были расстреляны на месте. Потом были и другие. Особенный международный резонанс получили два убийства. Дора Блох, 73-летняя женщина, имевшая двойное англо-израильское гражданство, вызвалась быть переводчицей на переговорах. Во время еды она поперхнулась мясом, и ее отправили в Кампалу в больницу, не разрешив сопровождать ее летевшему вместе с нею сыну. Назавтра сыну по телефону сказали, что ее выпишут через день. Однако во время налета на Энтеббе израильтяне о ней забыли. Зато не забыл Амин. В ту же ночь к больнице подъехали две машины «государственного исследователь­ского бюро» — угандийской модификации «воронка». Дора Блох исчезла. Но не бесследно. Ее труп, обоженный, но узнаваемый, был обнаружен и запечатлен на пленке фотографом из угандийского Министерства информации Джимми Пармой. Парму схватили на улице, пленку засветили, а самого его отвезли и убили в том же лесу Наманве, где он обнаружил тело Доры Блох.

В тот же год Амин спровоцировал инцидент на кенийской границе — операцию панга кали («острый нож» на суахили). Операция провалилась, и Амину пришлось выполнить некоторые условия Кении, в частности снять свои террито­риальные претензии.

В  начале   1977  года   новые  убийства  потрясли  Уганду. Амин лично    застрелил    архиепископа Уганды, Руанды и Бурунди   Янани   Лувума.   В  ответ  на  самые  невероятные обвинения, выдвинутые Амином против христианской церкви в  Уганде,  Лувум  и  другие  высшие  церковники написали Амину петицию, в которой критиковался его режим. Гнев Амина   обратился  на  Лувума,   принадлежащего  к  народу ачоли. Согласно правительственному сообщению от 17 февра­ля, Лувум и двое министров Уганды погибли в результате автомобильной катастрофы. Их обвиняли в заговоре против Амина. На самом деле «пожизненный президент» заставил архиепископа молиться за мир в Уганде и собственноручно застрелил его в своем номере в отеле «Нил». Его и двоих других не было разрешено даже отпеть в соборе Намирембе. Вместо   этого   их   тела   были   сожжены   солдатами.   Об этих   убийствах   стало   широко   известно,   Африка   вновь была потрясена. А в следующем месяце, выступая на встрече на   высшем   уровне  афро-арабских  стран  в   Каире,   Амин заявил:  «В   Уганде  нет  тюрем.   Мы все  живем в мире и безопасности. Уганда свободна, и ее люди процветают».

Как  же  «процветала»  Уганда  и  ее  люди  в  результате авантюры Амина?

В том же, 1977 году на армию расходовалось около 65 процентов валового национального продукта, на просвеще­ние — 8, на здравоохранение — 5 процентов. Фермы разорялись. Стоимость жизни в результате хронического дефицита продуктов к товаров возросла за время правления Амина на 500 процентов. Не было удобрений для полей, лекарств для людей. Цены на продукты стали астрономи­ческими: пол-литра молока стоило почти доллар, тридцать яиц — от 7 до 10 фунтов стерлингов, килограмм сахара — 4 фунта стерлингов, буханка хлеба — один фунт, кусок мыла — почти 4 фунта.

Летом 1977 года официально распалось Восточноафри-канское экономическое сообщество. К краху его привели политика Амина, успевшего перессориться с двумя другими членами Сообщества — Кенией и Танзанией, экономическая нестабильность самой Уганды. Для страны это было чревато новыми хозяйственными трудностями, ибо Сообщество сложилось исторически, имело определенное разде­ление труда, общую валюту, даже единую авиакомпанию. В 1977 году Уганда была одной из 25 беднейших стран мира.

А Амин продолжал развлекаться. Его жена Сара как-то упросила охранника открыть холодильник в «ботаническом саду» на вилле президента. В холодильнике оказались отрезанные головы двух человек — бывшего возлюбленного самой Сары и одной из возлюбленных президента. Амин жестоко избил жену, а назавтра радио Уганды сообщило о ее срочном отлете в Ливию для лечения...

В том же, 1977 году Амину было отказано в при­сутствии на конференции Содружества в Лондоне. Было решено, что если он там объявится, то дальше аэропорта его не пустят. Сам он заявил: «Я поеду в Лондон, и никто меня не остановит... Я хочу посмотреть, насколько сильны британцы, и хочу, чтобы они увидели сильного человека с Африканского континента». Заодно он заявил, что отметит 25-летие правления королевы Елизаветы II: британские граждане понесут его в кресле из Кампалы до аэропорта в Энтеббе — 22 мили! И радио Кампалы объявило об отлете Амина в Лондон, но это было «уткой». А в Лондоне осудили режим Амина, хотя резолюция конференции, по настоянию африканских стран, не назвала его персонально.

В конце года мировое сообщество чуть не вздохнуло с облегчением: поступило сообщение, что Амин при смерти. Оказалось, что ему всего лишь вырезали небольшую опухоль на шее. Он быстро поправился и смог принять участие в казни участников очередной попытки переворота.

Война с Танзанией и крах Амина. 1978 год принес Уганде некоторое экономическое облегчение: из-за замо­розков в Бразилии существенно поднялись мировые цены на кофе. В страну вновь потекли деньги, вырученные за его продажу. Но в октябре почувствовавший себя увереннее Амин двинул свои войска на Танзанию. Это был шаг, оказавшийся для него роковым. Поначалу успех сопутствовал ему — внезапность нападения, использование самолетов и танков дали ему возможность захватить часть территории. Но танзанийская армия предпринимала героические усилия. 25 января 1979 года Амин, выступая по поводу восьмилетия своего переворота, вынужден был сказать: «Сейчас, когда я говорю, танзанийцы находятся в наших пределах». Но это не помешало ему угрожать: «Я — дедушка Дада всех угандийцев. Сегодня я самый известный в мире лидер. Танзания не должна обманываться в том, что может захватить Уганду. Танзанийские солдаты в Уганде сидят на пороховой бочке. У меня у самого есть военный опыт. Прежде чем вступить в бой, я сначала изучу вас от ног, коленок, живота и до ногтей рук. Поэтому, начав сражение, я с точностью до минуты буду знать, когда вас захвачу. Вот почему я говорю, что люди, вступившие на землю Уганды, сидят на пороховой бочке. Их послали сюда на верную смерть».

Амин не сказал, что сражаются с ним не только танзанийцы. Сопротивление ему с каждым днем росло и внутри страны, участились попытки переворотов и покушений на него. Возникло множество антиаминовских организаций, объединившихся в 1978 году во Фронт национального освобождения Уганды.

11 апреля 1979 года пала Кампала, и это был конец режима Амина, еще недавно заявлявшего по угандийскому радио: «Для паники нет никаких оснований. Противник сдерживается в 40 милях от столицы».

Кампала встречала победителей криками: «Мы сво­бодны!», «Убийца, тиран и каннибал всегда погибает!».

А Амин из Джинджи, куда он бежал с эскортом из несколь­ких черных «мерседесов», успел обратиться по радио к народу: «Я, Иди Амин Дада, хотел бы опровергнуть сообщение о свержении моего правительства мятежным пра­вительством Уганды». Но его уже никто не слушал. Сам он бежал из страны. Люди гадали, как он это сделал. Через Кению? Через Заир?

В конце концов он объявился в Саудовской Аравии, где король Халед предоставил ему пенсию, «кадиллак» и «шев­роле». Там же объявились двадцать три из пятидесяти его признанных детей. Остальные двадцать семь остались в Африке (по его собственным подсчетам, у него к 1980 году было 36 сыновей и 14 дочерей). С ним находилась и одна из его выживших жен — Сара. Он изучал арабский и читал по-английски «Историю второй мировой войны». Занимался каратэ и боксом.

Но Амин не оставляет надежды вернуться в Уганду, хотя и пытается ввести в заблуждение общественное мнение.

Январский номер журнала «Нью Африкен» за 1989 год в материале, ставящем под сомнение факт собственно­ручного убийства Амином архиепископа Лувума, публикует заявление экс-диктатора: «Я больше не интересуюсь по­литикой, теперь я — бизнесмен». Журнал не успевает дой­ти до читателей, а телетайпы приносят иную весть. 3 ян­варя 1989 года Амин вместе с сыном Али с фальши­выми паспортами объявляются в столице Заира Киншасе. Их тут же задерживают. Хотя в Заире живет одна из жен Амина с детьми, не вызывает сомнений истинная цель его вояжа — Уганда. Ведь он неоднократно заяв­лял, что хочет создать базу для вооруженного захвата власти в деревушке Кобоко близ заирской границы.

Угандийское правительство немедленно потребовало вы­дачи Амина для предания его суду. Но Заир отказался сделать это, сославшись на отсутствие соответствующего соглашения. Однако постарался избавиться от Амина и выслать его назад в Саудовскую Аравию, что удалось лишь со второй попытки. 12 января Амина с сыном от­правили на частном самолете через Дакар. Но, увы, в сене­гальской столице стало известно, что король Халед от­казывает Амину в убежище, и тем же самолетом Амин вернулся в Заир. Потребовались дипломатические усилия нескольких глав государств, чтобы уговорить короля принять Амина обратно. В конце января Амин вновь объявился в саудовском порту Джидда, тайно покинутом им в самый первый день 1989 года. Ему вторично было предоставле­но политическое убежище с условием, что впредь он не будет вмешиваться в политику, предпринимать тайные воя­жи, а главное — будет помалкивать!

Амина часто называли «африканским Гитлером». Когда один корреспондент спросил его об этом уже в изгнании, Амин воскликнул: «Самые великие в истории — Биг Дэдди и Гитлер. Мы — сильные люди. Нельзя, не будучи сильным мужчиной, сделать 36 сыновей».

Амин действительно часто публично высказывал свое восхищение Гитлером. Хотел даже поставить ему памятник в центре Кампалы с надписью «Великий ученик — великому учителю». Но, учитывая, что Гитлер был расистом и в отношении черных, Амин ограничился установкой его бюста в собственном дворце. Его режим часто называют фашистским, а самого Амина — африканским Гитлером. Ученые спорят, можно ли называть подобные режимы в «третьем мире» фашистскими с точки зрения теоретической. Но только ли о германском фашизме напоминает читателю режим Амина? Атмосфера тотального страха, мания преследования у тирана, массовые репрессии, разжигание шовинистических настроений и натравливание одних народов страны на другие, патологическая ненависть к интеллигенции... все это вызывает у нашего читателя и другие, вполне определен­ные ассоциации.