Берзин.История Юго-Восточной Азии в 13-16 вв. Часть I

Часть I

КРИЗИС XIII в.

И СТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВ НОВОГО ТИПА

До XII — начала XIII в. преобладающим типом хозяйства во всех странах Юго-Восточной Азии (кроме района Малаккского пролива, где находилось торговое государство Шривиджайя) было натуральное хозяйство.

Однако в XII—XIII вв. эта картина меняется благодаря важным событиям, происшедшим в мировой истории. В результате крестовых походов Европа получила плацдарм на Ближнем Востоке и активно включилась в восточную торговлю. Спрос Европы на пряности уже в XII в. резко оживил торговлю на всем протяжении пути от берегов Средиземного моря до Юго-Восточной Азии. Монгольские завоевания, вновь объединившие раздробленный Китай под одной властью, создали новый обширный рынок для товаров Юго-Восточной Азии и товаров Запада, которые реэкспортировались Юго-Восточной Азией в Китай. Юго-Восточная Азия, в свою очередь, в обмен на свои товары стала получать гораздо больше товаров с Дальнего Востока, из Южной и Западной Азии.

Повышение спроса на товары повлекло за собой создание в регионе новых торговых центров помимо Шривиджайи, которая в XII в. пришла в упадок в результате неудачных внешних войн. Развитие товарных отношений вызвало у местных феодалов, как это всегда бывает, обострение жажды прибавочного продукта и вызвало усиление эксплуатации трудящихся масс.

В то же время социальная структура подавляющего числа стран Юго-Восточной Азии в этот период была приспособлена к натуральной экономике. Значительная часть прибавочного продукта, который не могли потребить феодалы, шла на культовые нужды. Гигантское храмовое строительство поглощало огромные средства. Содержание многочисленного, могущественного духовенства также очень дорого стоило народу. Прибавление к этим тяготам новой нагрузки не могло не вызвать взрыва народного возмущения, которое смело государства старого типа.

В этой острой борьбе, развернувшейся в XIII в. и продолжавшейся в части стран еще в XIV в., на стороне крестьян выступили как молодые варварские народы (таи, шаны, лао), вторгшиеся в регион с севера, так и часть мелких местных феодалов, которые осознали необходимость уничтожения непомерно разбухшего бюрократического аппарата и привилегий духовенства, как единственный путь выхода из кризиса.

Борьба за разрушение государств старого типа и создание государств нового типа, как это всегда бывало в средневековье, велась под религиозными лозунгами. Так, на поверхности событий мы видим борьбу буддизма хинаяны против буддизма махаяны в Таиланде, Кампучии, Лаосе, борьбу старых анимистических культов против буддизма хинаяны в Бирме, борьбу конфуцианства против буддизма махаяны во Вьетнаме и, наконец, борьбу синкретической религии буддизм — индуизм против жрецов каждой из этих религий в отдельности в Индонезии.

Социальная борьба XIII—XIV вв. повлекла за собой разрушение значительной части старой системы феодального насилия и на некоторое время значительно облегчила бремя трудящихся. В то же время на развалинах старых государств возникли феодальные государства нового типа, в которых административный аппарат был значительно упрощен, а духовенство лишилось своих огромных доходов. Новые феодальные системы были больше приспособлены к товарным отношениям и оставались жизнеспособными до конца рассматриваемого периода.

Укреплению новых государств Юго-Восточной Азии способствовал также происходивший во второй половине XIII в. подъем освободительной борьбы против монголо-китайской агрессии [1], которая завершилась полным изгнанием монголо-китайцев.

Глава 1

КОНЕЦ ПАГАНСКОЙ ИМПЕРИИ

И МОНГОЛО-КИТАЙСКАЯ АГРЕССИЯ

Первое общебирманское государство Паган, сложившееся в XI в., пало в конце XIII в. под ударами монголо-китайской империи Юань. В 1277 г. в Бирму вторглись войска империи Юань под командованием генерала Насреддина. Участником этого похода был великий итальянский путешественник Марко Поло, оставивший его подробное описание [29]. Войска бирманского царя Наратхипати (Кансу III — 1254—1287) были наголову разбиты. От этого поражения Паган, клонившийся к упадку, уже не смог оправиться.

Индокитай в начале XIII в.

В 1281 г. юг страны, населенный монами, восстал против паганской власти. В Мартабане моны под предводительством Вареру убили бирманского губернатора и изгнали бирманские гарнизоны из юго-восточной части страны. Одновременно началось монское восстание в Пегу. Его возглавил перешедший на сторону повстанцев паганский наместник Пегу Тарабья. На западе перестал признавать вассальную зависимость от Пагана Аракан. На востоке против Пагана поднялись шанские княжества и начали наступление на коренные бирманские земли в центре страны [38, с. 62].

Кансу III тщетно пытался остановить этот распад Паганской империи. В 1283 г. его войскам удалось вновь подчинить часть монского юга. Но в том же году монголо-китайская армия опять вторглась в Паган. В решающем сражении под Каунгсином лучшие части бирманской армии были разгромлены. Кансу III начал было подготовку к обороне Пагана, столицы империи. Он снес сотни пагод, чтобы соорудить из них оборонительные стены. Но потом боевой дух ему изменил и он бежал на юг. Войска империи Юань заняли города северной и центральной части, оказывавшие разрозненное сопротивление. Верхняя Бирма была объявлена китайской провинцией. Кансу III получил позорную кличку Тарокпьимин — царь, который бежал от китайцев [145, с. 68].

Обосновавшись в Бассейне (дельта р. Иравади), Кансу III послал в Китай посольство с изъявлением покорности (1285 г.). Император Хубилай согласился признать его своим вассалом. Ободренный Кансу III решил вернуться в Паган, но по дороге был убит одним из своих сыновей, губернатором Прома, стремившимся к короне. Но Хубилай не утвердил его царем. В 1287 г. китайские войска под командованием внука Хубилая Е Су Тимура заняли бирманскую столицу. Этот год принято считать концом Паганского царства. Центральная Бирма была объявлена китайской провинцией Мянчжун (Северная Бирма еще в 1284 г. была превращена в китайскую провинцию Чин-мян) [38, с. 64].

Но китайцам не удалось долго удерживать власть над Бирмой. Вскоре против них поднялись новые силы сопротивления. Тайскоязычные племена — шаны (большие таи), тайцы (малые таи), лао — во второй половине XIII в. завершили свое движение на юг из южной части нынешней территории Китая и образовали ряд молодых варварских княжеств и королевств на севере и в центре Индокитайского полуострова, а также на северо-востоке Индии — в Ассаме. На территории нынешнего Лаоса и Таиланда они вытеснили или ассимилировали живших там ранее кхмеров и монов. Несколько иная обстановка сложилась на территории Бирмы. Шанские племена прочно заняли северовосточные гористые районы страны (где шаны проживают и в настоящее время), а также значительную часть северо-запада, охватив полукольцом равнинную часть Бирмы. В этих периферийных районах образовалось множество небольших независимых шанских княжеств.

Шанам, однако, не удалось поглотить и ассимилировать бирманское население основного ядра Паганского государства, несмотря на то, что массовое проникновение шанов в центральные районы Бирмы в последние годы Паганской империи (сначала, по-видимому, в качестве военных наемников) привело в конечном счете к существенным этническим изменениям в высших слоях правящего класса этой страны. Уже в конце правления Кансу III большая часть власти в Пагане была сосредоточена в руках трех могущественных феодалов — так называемых трех шанских братьев, занимавших посты царских министров [19, с. 75—76]. Во время хаоса, наступившего после падения Паганской империи, братья — Асанкхья, Раджасанкрам и Сихасура — сумели закрепиться в ключевых районах Бирмы, выкроив здесь себе удельные княжества. К 1289 г. старший брат стал владетелем Мьинсайна, средний — каруина Меккаи, младший — каруина Пинле. Как отмечает советский историк И. В. Можейко, «История повторялась: тот, кто контролировал каруины (основные хлебородные районы Бирмы. — Э. Б.), стал править Бирмой» [37, с. 67].

Новоявленные шанские феодалы опирались на реальную военную силу в виде боеспособных дружин из своих единоплеменников, которые постоянно пополнялись за счет новых шанских переселенцев. В то же время их отношения с коренным бирманским населением не были, как правило, враждебными. Перед лицом общей угрозы со стороны Китайской империи танская верхушка объединилась с низовыми и средними бирманскими чиновниками, которые также стремились сделать свои условные владения наследственными. Под их совместными ударами развалилась только политическая надстройка ранне-феодальной Бирмы — жестко централизованное Паганское государство. Культурное наследие Пагана было в значительной степени сохранено и усвоено шанской правящей верхушкой.

Реальная власть некогда всесильного паганского царя ограничилась теперь только крошечным районом вокруг столицы Пагана, где бессильные потомки паганской династии сохраняли свою резиденцию вплоть до 1369 г. В конце XIII — в XIV в. ведущей формой феодализма в Бирме стал развитой феодализм, что следует считать шагом вперед по пути исторического прогресса, несмотря на раздробление страны и частые меж-фебдальные войны.

Исчез громоздкий чиновничий аппарат, пожиравший огромную часть прибавочного продукта, прекратилось истощавшее население строительство бесчисленных храмов (в одном только Пагане их было до 5 тыс.), новые мелкие и средние феодалы кё обладали в той конкретной обстановке достаточными силами, чтобы выжимать из крестьянина весь прибавочный продукт. Натурализация хозяйства к тому же существенно снизила потребности этих феодалов. Поэтому, несмотря на войну и разруху, положение крестьянства в Бирме явно облегчилось, и это было одной из важных причин успешного отражения монголо-китайской агрессии.

В 1289 г. монголо-китайцы объявили царем родственника Кансу III — Руйнасьяна и сделали его губернатором пров. Мян-чжун [37, с. 66]. «Шанские братья» на первых порах поддерживали этого губернатора с царским титулом, так как после его назначения китайские войска были выведены из страны. Это дало возможность передышки и организации сил сопротивления, в частности, позволило подавить тех бирманских феодалов (например, принца Сирираджи), которые считали первоочередной задачей уничтожение господства шанской верхушки [37, с. 65]. Но когда Руйнасьян сам попытался сбросить власть «шанских братьев» и с этой целью в мае 1297 г. отправился за Помощью в Пекин, они свергли его с престола 17 декабря 1297 г. — как только он вернулся из Пекина. Руйнасьян был арестован, отправлен в главную цитадель шанов Мьинсайн и там 10 мая 1299 г. казнен. Однако Асанкхья и его братья после этого не узурпировали престол. Они объявили королем сына казненного Руйнасьяна — Сохни [37, с. 65]. Это был мудрый политический шаг, так как он сглаживал трения между шанами и бирманцами. Царем Бирмы формально оставался коренной бирманец, более того — потомок древней паганской династии. Это безусловно способствовало консолидации сил сопротивления бирманцев и шанов против внешней угрозы, так как Пекин немедленно реагировал на казнь своего ставленника.

В 1300 г. монголо-китайские войска вновь вторглись в Бирму, везя в обозе новую марионетку — принца Кумаракассапу, брата Сохни. Они легко выбили Сохни из Пагана, но он бежал под защиту «шанских братьев» в Мьинсайн, который в эти годы стал фактической столицей Бирмы. Монголо-китайцы двинулись на Мьинсайн, но осада этого города не принесла им успеха. Китайские летописцы впоследствии ссылались на тяжелые климатические условия Бирмы, якобы мешавшие имперским войскам, но это обычная отговорка неудачливых завоевателей. В сущности, монголо-китайцы не могли удержать даже Паган. Привезенный ими «царь» Кумаракассапа не мог выйти за пределы военного лагеря под Мьинсайном, так как вся остальная страна была в руках повстанцев.

После безуспешной трехмесячной осады Мьинсайна китайский командующий согласился уйти из Бирмы за умеренный выкуп в 800 таэлей [2] золота и 2200 таэлей серебра [145, с. 77], захватив с собой неудачливого претендента, Раздраженный император казнил генералов, командовавших, этой армией, но больше войск в Бирму не посылал. В 1302 г. официально была упразднена пров. Мянчжун, а в 1303 г. — пров. Чинмян. «Шанские братья» от имени Сохни послали в Китай посольство с данью, и Пекин ограничился чисто формальным признанием вассалитета со стороны Бирмы [38, с. 67]. Угроза китайского завоевания перестала быть серьезным фактором в политической жизни Бирмы вплоть до XVII столетия, хотя на протяжении XIV—XVI вв. Китай продолжал активно вмешиваться в отношения между Бирмой и независимыми шанскими княжествами периферии, иногда натравливая их друг на друга, иногда выступая в качестве «миротворца», но всегда с выгодой для себя.

Глава 2

ПЕРВЫЕ ТАЙСКИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ ТАИЛАНДА

XIII век был критическим периодом в истории Индокитая. К концу его не только рухнула Кхмерская империя, но и прекратили существование древнее бирманское царство Паган и последнее независимое монское государство Харипунджайя. Западные историки в качестве основной причины этой катастрофы называют завершение завоевания Китая монголами и последовавшую за этим (в особенности после падения в 1253 г. государства Наньчжао) мощную волну миграции тайских племен на Индокитайский полуостров.

Такое решение вопроса верно лишь отчасти. Действительно, монгольская империя во второй половине XIII в. оказывала немалое влияние на ход событий в Юго-Восточной Азии как дипломатическим, так и военным путем. Но продвижение тайских племен в Индокитай и образование там ими первых самостоятельных государств произошло задолго до начала монгольских завоеваний к югу от р. Янцзы.

Главная же причина падения старых государств Индокитая в XIII в. заключалась не в монгольском и не в тайском нашествии, а во внутренней дряхлости этих раннеклассовых государств, в исчерпанности их внутренних политических ресурсов для подавления народных масс. Как и римская империя в свое время, древние государства Индокитая были окружены в течение столетий воинственной «варварской» периферией, но варвары смогли захватить в них власть только тогда, когда эти государства стали разваливаться изнутри.

В 1-м тысячелетии предки нынешних тайских народов обитали на обширных пространствам к югу от р. Янцзы вплоть до северных границ Индокитая. В VII в. в Юго-Западном Китае сложилось крупное раннеклассовое государство Наньчжао. До недавнего времени Наньчжао считалось прямым предшественником тайских государств на территории Таиланда. Однако, по мнению одного из крупнейших французских востоковедов Ж. Седеса, жители этого государства говорили не на тайских, а на тибето-бирманских наречиях. Кроме того, сложный, тщательно организованный аппарат подавления в Наньчжао не шел ни в какое сравнение с примитивным устройством раннетайских государств Индокитая.

Тайские племена, принявшие столь драматическое участие в истории Индокитая XIII в., с VII по XII в., по всей видимости, занимали широкую гористую полосу между государством Наньчжао на севере и ранними индокитайскими государствами на юге, образуя по отношению ко всем ним «варварскую» периферию.

На протяжении этих веков часть тайских племен начала постепенно просачиваться в более плодородные районы юга; в первую очередь заселялись районы, еще не освоенные монскими и кхмерскими земледельцами, например горные долины с редким охотничьим населением. Так, уже в VIII в. на крайнем севере Таиланда существовало тайское княжество Чиангсен, от княжеского рода которого вели свое происхождение правители не только Ланнатаи (Чиангмая), но и Сукотаи и Пайао (по данным лаосских хроник, город Чиангсен был основан в 773 г.).

С XI в., после присоединения монского государства Лаво к Кхмерской империи, кхмерские цари начинают использовать таи в качестве наемников. Об этом свидетельствуют надписи государства Тямпа [3], где при перечислении военнопленных наряду с кхмерами упоминаются также воины «сиам», т. е. таи. На барельефах крупнейшего кхмерского храма Ангкор Ват (первая половина XII в.) имеются изображения тайских воинов в специфической одежде. Здесь их также называли сиам (точное значение этого слова неизвестно, но и местные народы и китайские летописцы начиная с XIII в. называли так тайские государства Сукотаи, а затем Аютию на территории Таиланда).

По-видимому, не позже чем при Сурьявармане II (1113— 1150), а, скорее, даже раньше кхмерские цари начали использовать таи в качестве военных поселенцев для охраны своих северных границ (к такой же практике прибегали и поздние римские императоры).

До XI в., как показывают результаты археологических исследований, между монскими государствами Лаво и Харипунджайя в области среднего Менама существовала широкая нейтральная полоса, заселенная крайне слабо. Эту-то пограничную полосу кхмерские цари и предоставили тайским переселенцам. В XI—XII вв. здесь возникают крупные, сильно укрепленные города Сукотаи [4], Саванкалок, Питсанулок и др., в архитектуре которых заметно сильное кхмерское влияние.

По мере того как в Кхмерской империи все чаще происходили мятежи, народные восстания, религиозные войны (1050— 1066 гг., 1080—1113 гг., 1160—1181 гг.), скромные военные поселенцы набирали силу, постепенно проникая и в чисто монские районы. Разоренные непосильным двойным гнетом кхмерских и монских вельмож, без конца отрываемые от своего хозяйства великодержавными войнами кхмерских царей против Вьетнама и Тямпы и колоссальным культовым строительством, монские крестьяне, предпочитая из двух зол меньшее, стремились попасть под власть патриархальных тайских князей. Такая же картина, по-видимому, наблюдалась и в тогдашней Бирме.

В 1096 г. у слияния рек Мепинг и Меванг образовалось независимое тайское княжество Пайао. В 1215 г. на территории современной Бирмы к северу от Бхамо было основано тайское княжество Могаунг. В 1223 г. на западном притоке Салуэна возникло тайское княжество Моне (Мыанг Най). В 1229 г. таи завоевали Ассам и создали там свое государство.

В 1238 г. ослабевшей Кхмерской империи был нанесен решительный удар на среднем Менаме. За несколько лет до этого кхмерский император Индраварман II (1218—1243), стремясь заручиться поддержкой тайского вождя Па Мыанга, правившего в Мыанг Рате (верхнее течение р. Намсак), выдал за него свою дочь и пожаловал ему титул Камратен Ань Шри Индрапатиндрадитья. Этот титул относился к титулу самого Индравармана II примерно как титул «царь» к титулу «царь царей», т. е. был вторым в империи.

Эта мера, однако, не обеспечила лояльности тайского князя. Вступив в союз с другим тайским вождем — Банг Клангом (правителем вассального княжества Банг Янг), Па Мыанг начал освободительную войну против кхмеров. Быстро овладев Саванкалоком, вторым по значению городом на среднем Менаме, союзники двинулись на Сукотаи, резиденцию кхмерского губернатора, и в 1238 г. взяли его штурмом. В завоеванной столице Па Мыанг передал свой полученный от кхмерского императора титул Банг Клангу, который под сокращенным именем Шри Индрадитья стал основателем династии сукотайских королей [5].

Мотивы, которыми при этом руководствовался Па Мыанг, в летописи не указаны. Возможно, помимо прочего, здесь сыграл свою роль вопрос политического престижа — правитель нового независимого государства был коронован на царство своим соплеменником, а не получил свой титул от кхмерского императора. Возможно, сыграло свою роль и то, что Банг Кланг был выходцем из древнейшего тайского княжеского рода — чиангсенского.

Политическая история государства Сукотаи в последующем сорокалетии освещена в источниках крайне слабо. Ясно только, что Шри Индрадитья и сменивший его старший сын Пан Мыанг продолжали борьбу с кхмерами и в то же время подчиняли себе соседние мелкие тайские и тайско-монские княжества.

Первая дошедшая до нас надпись на тайском языке принадлежит преемнику Па Мыанга, его младшему брату Раме Камхенгу (1275—1318) и датируется 1292 г. Ко времени составления этой надписи Сукотаи была уже могущественной державой, простирающейся от верхнего Меконга до Малаккского полуострова. Содержание надписи во многом проясняет причины такого стремительного роста. «При жизни короля Рамы Кам-хенга государство Сукотаи процветает, — сообщает надпись. — В водах есть рыба, на полях — рис. Господа земель не повышают налогов на своих подданных, которые движутся по дорогам, ведя быков для торговли, и едут на лошадях, чтобы продать свои товары. Кто желает торговать слонами — свободно торгует. Кто желает торговать лошадьми — делает это беспрепятственно. Кто желает торговать серебром или золотом — торгует им... Когда кто-нибудь насаждает новую плантацию, король не запрещает это... Если человек из народа, или знатный, или вождь заболеет и умрет, дом его предков, его слоны, его домашние, его амбары с рисом, его рабы, его насаждения ареки и насаждения бетеля, принадлежавшие ему и его предкам, переходят целиком и полностью к его детям... Если король видит чужой рис, он не зарится на него. Если он видит чужое богатство, он не возмущается. Тем, кто приезжает к нему на слонах, чтобы отдать свою землю под его покровительство, он оказывает помощь и поддержку. Тем, кто приходит к нему, не имея ни слонов, ни лошадей, ни слуг, ни жен, ни серебра, ни золота, тем он дает все это и делает так, чтобы они чувствовали себя как в родной стране. Если он захватывает пленных, он не убивает и не истязает их.

В нише у двери дворца подвешен колокол. Если с жителем корол.евства случится какое-нибудь горе или иное дело, которое раздирает его внутренности и мучит его душу, и если он желает рассказать об этом королю, он может сделать это, стоит только позвонить в этот колокол. Всякий раз, когда Рама Камхенг слышит этот призыв, он расспрашивает жалобщика и решает дело по справедливости» [13, с. 41—42].

Разумеется, сами по себе эти декларации еще не означали, что все в государстве Сукотаи обстояло именно таким образом. Но главное здесь в том, что надпись Рамы Камхенга излагала политико-экономическую программу сукотайского правительства, противопоставлявшего себя Кхмерской империи, где все эти «свободы» отсутствовали. Все торговые сделки, в том числе и продажа земли, там находились под строгим контролем правительства и несомненно облагались весьма тяжелыми налогами. Не исключено, что там существовала и государственная торговая монополия на целый ряд товаров. Государство, по всей видимости, контролировало и размещение сельскохозяйственных культур. Не только покупка, но и наследование земли в X— XII вв. утверждалось императором. При отсутствии прямых наследников, а часто и по произволу властей наследство отходило в казну. Личная собственность даже высших чиновников не была обеспечена. Как сообщала хвалебная надпись императора Сурьявармана I (1011—1050), «...он лишал имущества и превращал в бедняков, как преступников, тех, кто нажил большие богатства, независимо от того, было ли это богатство получено по наследству, или заработано на верной службе ему самому» [13, с. 43].

Наконец, громоздкий государственный аппарат со сложной системой судопроизводства делал правосудие недоступным для большинства населения.

Под флагом борьбы со всеми зтими «злодействами» в Кхмерской империи Рама Камхенг и развернул наступление на подчиненные ей земли. Как сообщает надпись 1292 г.: «На востоке он покорил земли до берегов Меконга, до самого Вьентяна. На юге он покорил земли до Кионти (на р. Мепинг между Кампенгпетом и Наконсаваном), до Прека (Пакнампо), Супанна-пума (Супанбури), Ратбури, Петчабури, Си Таммарата (Лиго-ра) и до моря, которое служит южной границей его владений. К западу он покорил земли до Мыанг Чота (Месота), Хонгса-вати (Хантавади) вплоть до моря, которое служит границей. К северу он завоевал земли до Мыанг Пле (Пре), Мыанг Мана, Мыанг Плыа (на р. Нан) и земли на левом берегу Меконга до Мыанг Чава [6] (Луанг-Прабанга)» [13, с. 43]. Как видно из этого перечисления (это подтверждается и другими документами), кроме кхмеров Рама Камхенг нанес тяжелые удары также индонезийской империи Шривиджайя и бирманскому государству Паган, которые в этот момент также находились в состоянии тяжелого кризиса.

В первой половине 90-х годов XIII в. Рама Камхенг, по-видимому,, оккупировал весь Малаккский полуостров. Дальнейшее его наступление было приостановлено только прибытием к его двору монголо-китайского посольства с категорическим требованием прекратить войну со Шривиджайей (1295 г.).

На западе в начале 80-х годов XIII в., воспользовавшись вторжением монголов в Северную Бирму в 1277 г., Рама Камхенг установил протекторат над Южной Бирмой, вице-королем которой стал авантюрист шанского (западнотайского) происхождения Вареру (он же Макатхо), бывший до того придворным сукотайского короля. На востоке в державу Рамы Кам-хенга вошла большая часть современного Лаоса.

Основную массу новых подданных Рамы Камхенга составляли моны, в отношении к которым он был терпим, хотя и стремился постепенно ассимилировать их с тайским населением. На первых порах он пошел даже на восстановление старого мои-ского государства Лаво, правда, в сильно урезанных границах (левобережье Нижнего Менама с центром в Лопбури). Вплоть до 1299 г. из Лаво посылались посольства в Китай и оттуда принимались послы — наравне с Сукотаи.

Дипломатическая одаренность Рамы Камхенга ничуть не уступала его военным и политическим способностям. Он хорошо ориентировался и в международной обстановке, и во внутреннем положении завоевываемых земель. Между тем эта обстановка была весьма сложной. Главными ее факторами в этот период были окончательное объединение Китая монгольской династией и начало монголо-китайской экспансии на Юг. На протяжении последней четверти XIII в. монголо-китайские войска с переменным успехом вторгались в Северный и Южный Вьетнам, Кампучию, Индонезию, Бирму и Северный Таиланд.

В западной исторической литературе бытует устойчивое мнение, что монголы поощряли нападения молодых тайских государств на Кхмерскую империю и другие старые государства Юго-Восточной Азии. Однако конкретное сопоставление дат свидетельствует об ином. В 1282 г., через год после вторжения монгольских войск в Тямпу, в Сукотаи и во вновь получившее независимость Лаво прибывают послы Хубилай-хана. Их требования всюду были стандартными — признание власти монгольского императора и уплата дани. Оба государства оставили эти посольства без ответа. Теперь санкции со стороны монгольской империи становятся только вопросом времени. В следующем, 1283 г. монголы вторгаются в Кампучию и начинают свой второй поход против Паганского царства. Кампучии и Тямпе в конечном счете удается отразить вооруженное вторжение, но ценой такого напряжения сил, что в октябре 1285 г. обе они вынуждены направить к Хубилай-хану посольства с признанием своей вассальной зависимости и данью.

Борьба в Бирме кончается в 1287 г. захватом Пагана монголами и аннексией Паганского царства. Теперь границы империи Чингизидов вплотную подошли к Сукотаи.

В этот драматический момент по инициативе Рамы Камхенга был заключен тройственный союз (1287 г.) молодых тайских государств — Сукотаи, Чиангсена (правитель Менграй) и Пайао (правитель Нгам Мыанг), которые еще не признали власти монголов (практически — единственные в Индокитае). Из этих трех государств Пайао, небольшое княжество, возникшее в конце XI в., играло тогда второстепенную роль.

Что же касается государства князя Менграя (1261—1317), ядром которого было древнее тайское княжество Чиангсен, то оно в этот период повторяло путь развития Сукотаи, энергично расширяясь за счет пришедшего в упадок монского царства Харипунджайя. Уже во второй год своего правления Менграй основывает новый город Чианграй и переносит туда столицу. Затем, постепенно продвигаясь на юг, он захватывает в 1269 г. город Чиангконг, в 1273 г. основывает город Мыанг Фанг. Вслед за этим, однако, его наступление на Харипунджайю приостанавливается более чем на полтора десятилетия. Этот перерыв совпадает с появлением монголов в Северной Бирме.

После заключения тройственного союза Менграй вновь обращается к своим планам завоевания Харипунджайи, но теперь он бережет свои войска и, вместо прямого натиска, прибегает, согласно легенде, к своеобразной военной хитрости. Он засылает в эту страну своего агента, который, войдя в доверие к царю Джиба и получив важный пост, различными притеснениями вызывает в народе отвращение к существующей власти. Суть этого беллетризированного рассказа, видимо, в том, что Менграй, как и Рама Камхенг, умело использовал глубокое недовольство населения пришедшего в кризисное состояние деспотического государства.

В 1292 г. Менграй после краткой осады занял столицу Харипунджайи Лампун. Последний монский царь бежал в крепость Лампанг, где пытался организовать сопротивление. И в том же году, возможно, по приглашению побежденного, в государство Менграя вторгаются монголы.

В такой критической обстановке Рама Камхенг вновь проявляет свое незаурядное дипломатическое дарование. Десять лет спустя после визита монгольских послов, он впервые отправляет посольство (1292 г.) к Хубилай-хану с данью и признанием верховной власти императора. При этом он, несомненно, действует и в интересах своего союзника. В 1293 г. монгольские войска покидают Харипунджайю, а ее незадачливый последний король получает разрешение поселиться на территории Сукотаи в Питсанулоке.

Однако монголо-тайские отношения на этот раз еще не были улажены. В 1294 г. Хубилай-хан приказывает Раме Камхенгу явиться для объяснений. Рама Камхенг выполнил это требование, но личные переговоры, видимо, не дали императору полного удовлетворения. Уже в 1295 г. сукотайский посол в Китае получает от нового императора Тэмура категорический приказ прекратить войну со Шривиджайей (вернее, остатками этой империи, которую с севера теснили тайцы, а с востока яванцы, разгромившие в 1293 г. монгольскую экспедицию). Но этот приказ носил явно запоздалый характер, так как к этому времени, по-видимому, весь Малаккский полуостров уже попал под власть Сукотаи. В 1296 г. положение тайских государств, стабилизировалось настолько, что в этом году Менграй после консультации с двумя своими союзниками основывает новую столицу — Чиангмай (Новый город). Под этим названием, реже под названием Ланнатаи (Миллион рисовых полей таи), новое северотайское государство существовало до XVIII в.

Уже в следующем году Менграй включается в борьбу, которую шаны и бирманцы вели против монгольского господства, и вторгается в княжество Че-ли (Чиангрунг) на бирмано-ки-тайской границе. В конце 1297 г. против Чиангмая направляется карательная монголо-китайская экспедиция, но уже к лету 1298 г., когда повстанцы в Бирме под предводительством своих вождей — «трех шанских братьев» освобождают Паган и арестовывают короля, принесшего присягу Китаю, монгольские завоеватели вынуждены перейти к обороне, а затем и отступить. Последний набег монголов на Бирму и Чиангмай, начавшийся осенью 1300 г., в апреле 1301 г. окончился их сокрушительным поражением на территории Чиангмая. Два года спустя, в апреле 1303 г., китайская провинция Чинмян в Бирме была официально ликвидирована императором. Одновременно исчезает угроза китайского вторжения в Сукотаи. Если с 1292 по 1300 г. Рама Камхенг направил в Китай шесть посольств (в том числе дважды ездил туда сам), то после 1300 г. и до 1318 г. к императорскому двору было послано только одно посольство — в 1314 г. Необходимость в напряженной дипломатической борьбе отпала.

Рама Камхенг, как явствует из его надписи 1292 г., придавал большое значение восстановлению и развитию экономики и торговли, задавленных кхмерским налоговым прессом. Имеется известие, что после своего визита в Китай в 1300 г. он вывез оттуда большую группу китайских ремесленников, которые положили начало знаменитой впоследствии Саванкалокской фарфоровой промышленности. Большой интерес Рама Камхенг проявлял и к внешней торговле. Его частые посольства в Китай совмещались, как это было принято в то время, с активной торговлей, которую вели послы.

Главным направлением его наступательной политики был несомненно широкий выход к морю — от Южной Бирмы до юга Малаккского полуострова и разгром недавнего гегемона торговли в Южных морях — индонезийской империи Шривиджайи.

Многонациональный состав обширной державы Рамы Камхенга обязывал его к особой осторожности в своей национальной политике. Хотя прямых свидетельств об этой стороне его деятельности не сохранилось, последующая история показала, что он и здесь проявил большую гибкость. Если в соседней Бирме ассимиляция монов бирманцами тянется уже девять веков и до сих пор не закончилась и не раз на протяжении этого времени Бирму раздирали кровавые межнациональные войны, то на территории Таиланда эта ассимиляция прошла быстро и безболезненно. Тайская знать охотно вступала в брачные союзы с монской знатью, за которой были сохранены многие ключевые посты в государстве. Вытеснение монского языка тайским (хотя последний и заимствовал, слегка модифицировав, монский алфавит), судя по надписям, в основном было завершено уже в XIV в. (нынешние моны, живущие в Таиланде и говорящие на монском языке, — потомки эмигрантов, бежавших сюда из Бирмы в XVI—XVII вв. после неудачной борьбы за национальную независимость).

Такое резкое отличие в исторических судьбах двух родственных народов, возможно, связано с экономическими различиями Бирмы и Таиланда. В Северной и Центральной Бирме сельское хозяйство было не только главным (как везде в средние века), но и почти единственным занятием жившего здесь чисто бирманского населения. Приморская Южная Бирма (монский район) экономически была больше связана с торговыми государствами Южных морей. Для бирманских феодалов-землевладельцев она служила главным образом объектом грабежа. А между Северным и Южным Таиландом не было такого экономического антагонизма. Здесь по крайней мере с XIII в., если не раньше, все время происходило энергичное передвижение тайцев к югу, постоянное перемешивание населения, которое поощрялось правительством, заинтересованным в росте населения на южных границах ради дальнейшей экспансии на юг. Дискриминация монов, занимавших ведущее место во внешней торговле и ремесле, также никак не входила в планы Рамы Камхенга. Политическая организация государства Рамы Камхенга способствовала слиянию тайской и монской знати в единый правящий класс. Непосредственную власть король Сукотаи осуществлял только в своем сравнительно небольшом домене (земли вокруг столицы). Согласно древней восточноазиатской традиции столицу («космический центр» державы) окружали четыре удельных княжества, соответствующие четырем сторонам света — Саванкалок (на севере), Питсанулок (на востоке), Пичит (на юге), Кампенгпет (на западе). В этих княжествах правили сыновья короля. Остальную часть державы Сукотаи составляли вассальные княжества (Пре, Након-Сри-Дхаммарат), где власть находилась в руках тайских, монских или малайских правителей, пользовавшихся большой самостоятельностью. Их вассальные обязанности зачастую сводились только к посылке символической дани и военной помощи королю, когда она потребуется. К этому прибавлялось, однако, важное негативное обязательство — не вести междоусобных войн и не препятствовать движению торговцев по всей территории державы.

Так как сама держава Сукотаи (как и Ланнатаи) родилась в войнах, ведущую роль в ней играла военная аристократия. Об этом свидетельствует сукотайская феодальная терминология. Ниже куна (князя) стояли мын (десятитысячник, темник) и пан (тысячник).

Самоназвание народности таи (свободные), аналогичное самоназванию западноевропейской варварской народности — франков, указывало на то, что коренные таи, в отличие от древнего населения долины Менама не знали никаких форм личной зависимости. Тайский крестьянин платил только налог кровью, сражаясь под предводительством своих военных вождей. Что же касается местного населения, то оно в зависимости от степени его сопротивления полностью или частично «порабощалось» таи, точнее сказать, обязано было нести повинности в пользу завоевателей и не имело равных с ними гражданских прав. В то же время не вызывает сомнений, что часть ранее закрепощенных мон-кхмерскими феодалами коренных жителей за поддержку завоевателей получила статус свободных (таи), что и обеспечило столь быстрое слияние пришлого и местного населения.

Цементирующую роль в становлении нового общества сыграло также распространение в Таиланде в XIII в. новой формы буддизма — хинаянской ветви (сингалезского толка). Дело тут было не в догматических различиях со старыми формами религии (в том числе и буддийской), которые раньше господствовали в стране, а в том, что сторонники новой веры отвергали строительную гигантоманию прежних религий, истощавшую силу народа. В новой вере упор делался на приобретение духовных благ путем ухода в монахи (доступного для всех) или же путем материальной поддержки монахов, что обходилось гораздо дешевле, чем возведение гигантских храмов. В то же время Рама Камхенг с необходимой тактичностью поддерживал древние народные верования, восходящие еще к культу первобытнообщинного строя и упорно сохранявшиеся в местной крестьянской среде. «К востоку от мыанга Сукотаи... — сообщает надпись 1292 г., — находится источник, вытекающий из холма. Прана Кхабун, дух-покровитель и божество этого холма, выше всех духов страны. Пока монархи Сукотаи достойно отправляют его культ и делают ему ритуальные жертвоприношения — страна спокойна и процветает. Но если ему не будут оказывать предписанных почестей и приносить ритуальных жертв, дух-покровитель этого холма не станет больше защищать и почитать страну и она придет в упадок» [13, с. 49]. Такие почести местному божеству также должны были способствовать быстрейшему слиянию пришлого и коренного населения.

Глава 3

РАСПАД ДЕРЖАВЫ РАМЫ КАМХЕНГА. ОБРАЗОВАНИЕ КОРОЛЕВСТВА АЮТИЯ

После смерти Рамы Камхенга при его сыне Ло Таи (1318— 1347) держава Сукотаи начинает проявлять признаки упадка. Уже в начале его правления от державы отпадает Южная Бирма, войска которой нанесли вторгнувшейся туда армии Ло Таи тяжелое поражение. Затем отпадают княжества на территории нынешнего Лаоса и ряд княжеств Южного Таиланда. В момент вступления на трон сына Ло Таи, Лю Таи (1347—1370) волнения вассалов приняли такой характер, что под властью Лю Таи остался лишь осколок прежних владений — древнее ядро Сукотаи на верхнем Менаме. Такой стремительный распад государства на протяжении всего трех десятилетий был вызван отнюдь не только тем, что с исторической сцены сошла сильная личность — Рама Камхенг. Видимо, правильнее будет сказать, что задачи, стоявшие перед Рамой Камхенгом, были уже выполнены, и время поставило перед обществом новые задачи, которые и субъективно и объективно оказались не под силу преемникам Рамы Камхенга.

Раме Камхенгу необходимо было прежде всего «замирить» страну, потрясенную распадом старой государственности и старых племенных и национальных связей. Чтобы привлечь на свою сторону народные массы, только что сбросившие гнет Кхмерской империи, и не утратить доверия своих соплеменников, еще хорошо помнивших старые «варварские» вольности, Рама Камхенг не только прибегал к самой широкой социальной демагогии, но и реально снизил, или по крайней мере не собирался повышать, сравнительно небольшую долю прибавочного продукта крестьян и ремесленников, которую в это время отчуждал правящий класс. В результате такой политики экономика Таиланда за сто лет — с середины XIII до середины XIV в. значительно окрепла, и во второй половине XIV в. Сиам уже мог играть ведущую роль в торговле стран Южных морей.

Но эти хозяйственные достижения уже в первой половине XIV в. выявили экономическое противоречие между преимущественно натуральным хозяйством Северного Таиланда (где находилось раннефеодальное государство Чиангмай, а также коренные районы Сукотаи) и экономически развитым торговым югом Таиланда. Бывшая в течение веков пограничной между Севером и Югом область Сукотаи в силу чисто политических обстоятельств на короткое время стала центром крупной державы, но как только обстоятельства изменились, Сукотаи вновь стала периферийным районом, яблоком раздора между южным и северным центрами страны.

Другим итогом правления Рамы Камхенга была консолидация нового правящего класса, слияние тайской и монской знати. Укрепившись на местах, южная знать разорвала свои связи с далеким и уже не нужным ей Сукотайским центром. В то же время феодалы Южного Таиланда еще не настолько окрепли, чтобы вести наступление на права крестьян в пределах своих маленьких княжеств и, наконец, самый характер экономики, торговые интересы требовали нового объединения страны, но на этот раз с центром на Юге.

История новой династии, объединившей большую часть Таиланда в королевстве Аютия (Сиам), в своем роде любопытна. Имеются две версии этой истории. Согласно одной, до последнего времени общепринятой, в 1159—1187 гг. в небольшом тайском княжестве Чайпракан на севере Таиланда правил князь Чайсири, вассал своего дяди князя Промарата, 43-го князя Чиангсена. В 1187 г. после опустошительного набега шанов он принимает решение сжечь свой город и уходит со своими приверженцами на верхний Менам, в Бан Янг. В Бан Янге он, однако, не задерживается и, оставив там княжить своего сына Махачайчана (отца Шри Индрадитьи, основателя Сукотаи), переходит в Кампенгпет. Но и здесь беспокойный князь остается недолго. Вскоре он уходит еще дальше на юг, в старинный монский центр Након Патом, бывший некогда столицей Дваравати. Здесь он, видимо, оседает прочно вместе со своей дружиной, потому что в середине XIV в. мы застаем здесь правителем его потомка Чайсирн II, который, вступив в брак с дочерью монского правителя княжества Утонг, объединяет по праву наследника оба эти владения. В 1347 г., пользуясь замешательством, возникшим при вступлении на трон Лю Таи, он их значительно округляет, а в 1350 г., основав в стратегически выгодном месте — на острове при слиянии Менама и Пасака новую столицу — Аютию, принимает титул короля и новое имя — Рама Тибоди I.

Согласно другой версии, выдвинутой недавно таиландским историком Чарнвитом Касетсири, основателем аютийской династии был чужеземец, выходец из богатой китайской семьи, прибывший в Таиланд, по-видимому, в XIII в. в числе других беженцев, спасавшихся ог монгольских завоевателей. Чарнвит Касетсири считает, что имя этого чужеземца — Утонг не может происходить от названия города Утонг, ибо, как показали недавние археологические раскопки, этот город был покинут жителями в XI или XII в. и в XIV в. просто не существовал. Поэтому Утонг и не мог быть князем этого города [158, с. 58].

О китайском происхождении основателя Аютии прямо говорится в недавно открытой рукописи И. ван Флита, написанной в 1640 г.[7]. В своей исторической рукописи он сообщает, что китаец по имени Чжао У-э, называвший себя сыном «провинциального короля» в Китае, был выслан из этой страны. Он и его последователи погрузились на две джонки и, спустя некоторое время, прибыли в северомалайский порт Патани. Оттуда они направились в Южный Сиам. Удача во всем сопутствовала Чжао У-э, и он «построил» в Сиаме много городов, в гом числе Након-Сри-Дхаммарат и Петбури. Во время своего пребывания в Южном Сиаме Чжао У-э организовал обширную торговлю между своей новой родиной и Китаем. Он посылал роскошные товары, в том числе сапановое дерево, ко двору китайского императора. За эти услуги китайский император пожаловал ему королевский титул (т. е. объявил своим вассальным королем). И с этого времени Чжао У-э стал называться Тхау Утонг [8]. Китайский император дал ему в жены принцессу. Живя в Петбури, Утонг решил порвать с китайской религией и стать буддистом. После обращения в буддизм Утонг отыскал незаселенное место и основал там Аютию (см. [158, с. 63]).

Сведения, сообщенные ван Флитом, уточняются и дополняются тайскими летописными источниками. В летописи «Понг-савадан Ныа» говорится, что когда Утонг прибыл в Аютию, «... народ понял, что он пумибун [9]. И весь народ, собравшись в одном месте, избрал его королем» (цит. по [158, с. 61]). Здесь подчеркивается ненаследственный, выборный характер власти Утонга.

Другие тайские источники также говорят, что Утонг получил свою власть не по наследству, но предлагают более понятный для феодального сознания способ — он женился на дочери местного короля (князя). Так, в той же летописи «Понгсавадан Ныа» дается другой вариант карьеры Утонга. В городе Айодхье (полумифическом поселении, предшественнике Аютии) правил король Прайя Крек (1307—1343), не имевший мужского потомства. Он выдал свою дочь за Утонга, сына почтенного человека Чодук Сеттхи [10]. После смерти Прайя Крека Утонг унаследовал его трон. В 1350 г. из-за эпидемии чумы жители Айо-дхьи вынуждены были покинуть свой город. Под предводительством Утонга они переселились в другое место, указанное неким святым отшельником (полномочным представителем Будды, который в своем последнем существовании, посетив земли Таиланда, указал, где именно будет заложен великий город). Так возникла существующая до наших дней Аютия (см. [158, с. 61]). Согласно третьему варианту, изложенному в летописи «Пра-ратчапонгсавадан Крунг Сайам», Утонг, сын Чодук Сеттхи, женился на принцессе из кхмерской страны. Далее события развивались, как в предыдущем варианте. Спасаясь от чумы, он покинул свой город и основал новый (т. е. Аютию) в месте, указанном отшельником (см. [158, с. 62—63]).

Другие варианты отличаются исходным пунктом, из которого Утонг пришел в Аютию (Петбури, Саванкалок, Айодхья), но все эти города располагаются на территории Южного Таиланда. Даже кхмерская страна, в летописи «Праратчапонгсавадан Крунг Сайам», согласно хорошо обоснованной гипотезе Чарнви-та Касетсири, находилась не на территории современной Кампучии, а на левобережье Менама, до XIII в. входившего в состав Кхмерской империи (центром этой области был древний город Лопбури, на дочери короля которого и женился, по мнению таиландского историка, Утонг [158, с. 64—65]).

Во всех этих источниках подчеркивается незнатное происхождение Утонга. При этом особый интерес представляет имя отца Утонга — Чодук Сеттхи. В сущности говоря, это не имя, а титул, и этот титул в феодальном Сиаме (вплоть до XIX в.) носил глава китайской общины [158, с: 67]. Здесь версия сиамских летописей смыкается с версией ван Флита, с той поправкой, что Утонг, конечно, не был сыном китайского принца, а был сыном богатого китайского купца.

Если мы примем эту гипотезу Чарнвита Касетсири, многие наши представления об экономике и социальной структуре Таиланда (особенно его южной части) неизбежно претерпят изменения. Так, из этого факта следует, что внешняя торговля Таиланда, и в особенности его торговля с Китаем, носила неизмеримо более широкие масштабы, чем полагали до сих пор. Становится также ясным, что крах архаической феодальной системы — великое социальное потрясение, поразившее Индокитайский полуостров в XIII в., в Южном и Центральном Таиланде не завершился еще к середине XIV в. Старые социальные связи были так расшатаны, что местные феодальные кланы сочли допустимым избрать королем всей страны [11] безродного чужеземца, за которым стояла лишь большая экономическая сила его купеческой общины. В этом случае Утонг явился бы предшественником тех индийских и арабских мусульманских купцов, которые в XV—XVI вв., опираясь на силу своей торговой общины, захватывали власть в прибрежных индонезийских государствах. Возможно, впрочем, что приход к власти Утонга явился результатом компромисса, на который пошли южнотайские князья, не желавшие уступать верховной власти друг другу и сошедшиеся на нейтральной личности, которая, как они полагали, стала бы королем лишь номинально. Если это было так, то они жестоко ошиблись. Новый король, принявший тронное имя Рама Тибоди I, повел твердую централизаторскую политику и быстро пресек автономистские поползновения крупных феодалов, превратив Аютию в действительно могущественную державу.

При Раме Тибоди I (1350—1369) начинается стремительный процесс закрепощения свободного крестьянства. Личную свободу в это время можно было утратить либо попав в плен на войне, либо задолжав и не имея возможности вернуть долг, либо в результате прикрепления крестьян к определенному феодалу.

Именно при Раме Тибоди I началась серия войн, главной целью которых было не расширение владений, а угон населения с чужой территории на свою, где военнопленные получали от государства землю и иногда даже скот и инвентарь для ведения хозяйства. Но юридически они были не свободными, как коренные жители страны, а «рабами» короля. Часть таких «рабов» король жаловал феодалам, которые использовали их как для личных услуг, так и в земледелии. Эти «рабы» вплоть до начала XIX в. не пользовались правом выкупа.

В долговое рабство глава семьи мог продать самого себя или любого члена своей семьи. Но если продажная цена была ниже определенной, установленной законом «полной стоимости» раба, то такой раб имел право выкупа в любое время за ту же сумму, за которую его продали. Эта группа зависимых людей в первые века существования Аютийского королевства, по-видимому, была сравнительно невелика.

Последний из перечисленных способов закрепощения вытекал из военно-феодальной системы ранней Аютии. Каждый взрослый сиамец (мужчина от 18 до 60 лет) теоретически считался военнослужащим и был обязан являться на военную службу по приказу того военачальника (ная), в отряде которого он числился. По традиции восемнадцатилетние юноши обязаны были проходить двухлетний срок обучения (в первую очередь — военному делу) в усадьбе своего ная, который в течение этого периода мог бесплатно пользоваться их трудом. Эта категория податного населения называлась прай сом. После этой двухлетней службы юноши переходили в разряд королевских людей (прай лыанг) и считались находящимися на королевской службе (6 месяцев в году) и формально свободными. Однако с течением времени феодалы-наи стали стремиться удержать прай сом на своей службе как можно дольше, и для многих крестьян юридическое положение прай сом стало пожизненным. Формирование этой категории было закреплено Рамой Тибоди I в законе 1355 г., где говорилось, что прай сом принадлежат наю так же, как его рабы, жены и дети. Хотя юридически люди этой категории не считались рабами, их реальное экономическое положение фактически мало отличалось от положений рабов по закону.

Процесс закрепощения крестьян в Аютии повел к обострению классового антагонизма, который в более архаическом по устройству государстве Сукотаи был гораздо слабее. Если Рама Камхенг, судя по его надписи, судил лично, опираясь, по всей видимости, на обычное право и собственное правосознание, то Рама Тибоди I приступает к созданию кодифицированного права — письменного законодательства. Весьма характерно, что в первый год своего правления Рама Тибоди I издает закон «о разбойниках», а к концу правления появляется еще один закон под тем же названием. Ясно, что проблема защиты феодальной собственности в этот период была очень острой. Не исключено, что основателю королевства Сиам приходилось подавлять крестьянские восстания.

Другие законы Рамы Тибоди I также в большей или меньшей степени имели целью укрепление сиамского феодального государства. Так, закон 1356 г. обязывал каждого простолюдина (прай) иметь начальника — ная. Увод чужого прай (одним наем у другого) карался наравне с кражей. В то же время най нес личную ответственность за поведение своих прай и в случае преступления, совершенного одним из них, он был обязан сам его ловить. Закон 1350 г. о свидетелях ограничивал юридические права целого ряда категорий населения. Он запрещал выступать в суде не только явно антисоциальным элементам (проституткам, ворам, игрокам, колдунам, ведьмам) и людям с физическими недостатками (слепым, глухим, лунатикам и т. д.), но также и рабам тяжущихся сторон, должникам тяжущихся сторон, нищим, бездомным, рыбакам и сапожникам. Закон о преступлениях против государства вводил восемь степеней наказаний за подобные преступления — от смертной казни до отстранения от должности. Укреплению патриархальной семьи был посвящен закон, изданный в 1355 г.: «Если какой-нибудь недостойный человек обратится в суд против своих родителей или деда и бабки, его следует жестоко избить палками в назидание остальным, а жалобу не принимать» [13, с. 54]. В 1359 г. был издан закон, сурово карающий кражу урожая, отвод оросительных каналов и другие нарушения прав земельной собственности. Весьма любопытны статьи закона, принятого в 1356 г., регулирующие вопрос о рабах, бежавших с территории Аютии в Сукотаи. Очевидно, такие побеги стали принимать массовый характер, и это также было не случайно.

Преемники Рамы Камхенга в Сукотаи, в противовес аютий-ским королям, продолжали проводить старый курс патриархальной политики и даже сами настойчиво пропагандировали его в своих сочинениях. Внук Рамы Камхенга Лю Таи еще в 1345 г., в бытность свою наследником престола и вице-королем, написал трактат, в котором перечислял, каковы должны быть обязанности истинно буддийского государя. Правитель, по его мнению, не имеет права взимать со своих подданных более десятой части урожая; он должен освобождать крестьян от уплаты налогов в тех местностях, которые поразил неурожай; он может требовать от населения только умеренных общественных работ и должен освобождать от них стариков; он не должен облагать подданных слишком большими налогами [13, с. 54—55].

Все эти нормы, безусловно, уже нарушались на юге, да и часть северных феодалов в коренном Сукотаи, видимо, была не прочь последовать примеру южан. Недаром восхождение на трон Лю Таи в 1347 г. сопровождалось серьезными смутами. Лю Таи, однако, сумел удержать власть и сохранить целостность коренного Сукотаи, не изменяя своим принципам во все время своего правления (1347—1370), практически совпавшего с периодом правления Рамы Тибоди I в Аютии.

Лю Таи, получивший «за благочестие» почетный титул Таммарача (Король дхармы), был незаурядным, человеком, глубоко изучившим философию, астрономию того времени, буддийские писания, веды. Он был автором нового календаря и буддийского космологического трактата «Трайпумиката». Это не было, однако, признаком его отрыва от жизни и ухода от государственных дел, как представляется некоторым западным историкам. Теорию гуманизма в его буддийской трактовке он применял в своей политической практике. Во время войны с княжествами Пре и Нан в 1359 г. он, к удивлению современников, не обратил пленных в рабство.

Лю Таи приписывается надпись следующего содержания (некоторые оспаривают ее подлинность): «Он (Лю Таи. — Э. Б.)... прощает преступников. В его время не было рабов во всей стране. Все были свободны и счастливы» [13, с. 55]. Другая, бесспорная, надпись Лю Таи гласит: «Этот король правит, соблюдая десять королевских заповедей. Он знает, как надо жалеть своих подданных. Если он видит чужой рис, он не желает его; если он видит богатство других, это его не раздражает... Если он обнаруживает людей, виновных в обмане и наглости, людей, которые подкладывают яд в его рис, чтобы он заболел и умер, он никогда не убивает и не бьет их. Он прощает всех, кто причиняет ему зло ...потому что он хочет стать Буддой и хочет перенести все существа через океан страданий перерождения» [13, с. 55]. Разумеется, нельзя принимать каждое слово этой надписи буквально. Но совершенно ясно, что эта набор конкретных политических лозунгов, а не безответственная болтовня впавшего в религиозную манию юродивого.

Реальность политики Лю Таи подтверждается тем, что за 23 года своего правления он не только сохранил, но и несколько расширил свои владения (за счет Пре и Нана). В государстве не наблюдалось признаков экономического упадка. Напротив — энергично велось дорожное и иное строительство; были установлены тесные дипломатические и культурные связи с далекой Шри Ланкой. И главное, грозный южный сосед — Аю-тия, несмотря на угрожающую утечку беглых рабов через суко-тайскую границу, при его жизни ни разу не решился вторгнуться в Сукотаи, хотя в тот же период войска Рамы Тибоди I наносили тяжелые поражения более крупным государствам — Кампучии и Южной Бирме (Пегу). В этом случае, пожалуй, роль личности в истории заметна гораздо больше, чем в случае Рамы Камхенга, который выполнял задачи времени, а не отстаивал уходящее прошлое.

При сыне Лю Таи — Сае Таммараче II (1370—1378), последнем независимом короле Сукотаи, наступает быстрая развязка. Уже в 1371 г. войска Аютии вторгаются в Сукотаи и захватывают несколько городов. Так начинается семилетняя война, на протяжении которой сиамский король Бороморача I (1370—1388) проводит шесть походов на Сукотаи. Первые годы война идет с переменным успехом. В 1373 г. Бороморача I вынужден был отступить от стен Кампенгпета. Но уже в 1375 г. сиамцы захватывают Питсанулок, второй по значению город Сукотайского королевства, и угоняют в Аюгию массу пленных. Теперь инициатива прочно находится в руках Бороморачи I. Вмешательство в борьбу Чиангмая не изменило положения к лучшему. Войско, направленное чиангмайским королем Куэна в помощь Таммараче II, в 1376 г. было разгромлено сиамцами. В 1378 г. сдается выдержавший три осады Кампенгпет. Считая «вое положение безнадежным, Таммарача II капитулирует. Западная половина Сукотаи непосредственно аннексируется Сиамом, а Таммараче II в награду за покладистость предоставляется вассальное княжество на развалинах Сукотаи. В 1438 г. потомки его были отстранены от власти и Сукотаи было полиостью поглощено Сиамом.

Глава 4

ПЕРЕХОД ОТ ИМПЕРИИ К МОНОЭТНИЧЕСКОМУ ГОСУДАРСТВУ В КАМПУЧИИ

В XIII веке начинается постепенный упадок Кхмерской империи. В 1220 г. кхмерское иго сбрасывает с себя Тямпа. Вскоре после этого от империи отпадает княжество Тамбралинга. В 1238 г. тайские племена на среднем Менаме изгоняют кхмерского губернатора из Сукотаи, и новое тайское государство постепенно распространяет свою власть на весь Центральный и Южный Таиланд, территорию, ранее принадлежавшую Кхмерской империи [56, с. 105].

При царе Джаявармане VIII (1243—1295) признаки упадка становятся все более отчетливыми. В народных массах начинает распространяться пришедший с запада (через Бирму и Таиланд) буддизм хинаяны, религиозное учение, резко оппозиционное прежним государственным культам — индуизму и буддизму махаяны. В конкретной исторической обстановке буддизм в форме хинаяны (тхеравады) был движением против не-лосильного храмового строительства, против гигантских храмовых хозяйств, эксплуатировавших труд тысяч деревень, против изживающей себя власти кхмерского деспотического государства, сложной феодально-бюрократической надстройки. Это движение, естественно, встретилось с ожесточенным сопротивлением правящей верхушки. Джаяварман VIII занял резко враждебную позицию по отношению не только к буддизму хинаяны, но и к буддизму махаяны, который при его предшественниках, особенно при Джаявармане VII (1180—1220) был приспособлен для имперских нужд и мирно уживался с индуизмом. При дворе Джаявармана VIII ведущую роль заняли шиваитские брахманы. Ревностные шиваиты разрушали буддийские изображения в храмах XII — начала XIII в. Следы этих разрушений видны и в наше время. Разрушениям подвергались и построенные в XIII в. святилища хинаянского буддизма, но так как это были легкие сооружения из дерева (деревянными были и статуи Будды), они исчезли без следа.

Джаяварман VIII не смог, однако, подавить движение за религиозную реформацию. Войны, разразившиеся в конце его правления, еще больше расшатали авторитет царя и окружавших его шиваитских жрецов. С запада Кампучии стала угрожать агрессия молодого тайского государства Сукотаи, с востока над страной нависла еще более грозная опасность — войска первого императора династии Юань Хубилая, в 80-х годах XIII в. приступившие к завоеванию Вьетнама и Тямпы. Посольство Хубилая с требованием подчинения прибыло в Ангкор в 1283 г., но было арестовано кхмерским царем. Началась война. Захватив северные и центральные районы Тямпы, монгольский командующий Сагату направил против Кампучии армию во главе с генералом Сулейманом. Но кхмерские войска отбили нападение. Сулейман и другие монгольские военачальники попали в плен. В 1285 г. Джаяварман VIII направил в Пекин посольство с формальным признанием сюзеренитета Китая. Хуби-лай удовлетворился этим чисто символическим знаком подчинения и больше не посылал свои войска в Кампучию [36, с. 167—168].

Между тем государство Сукотаи в конце 80 — начале 90-х годов XIII в. продолжало нападать на Кампучию. В войнах 1280'—1290 гг. на первое место выдвинулась военная часть кхмерской правящей верхушки. Способный полководец Индраварман, отразивший тайское и монгольское вторжения, сверг Джаявармана VIII и, узурпировав власть, сам стал царем под именем Индравармана III (1295—1307) [114, с. 50].

Шиваитские жрецы были отстранены от власти. Индраварман III первым из кхмерских монархов открыто признал буддизм хинаяны, заменил в надписях санскрит на пали — священный язык хинаяны. Он проводил политику мира как с Сукотаи, так и с Китаем, сюзеренитет которого он формально признал. При нем вновь наступил период относительного процветания.

Прибывший в 1296 г. с китайским посольством в Ангкор Чжоу Да-гуаиь восхищался богатством Кампучии, пышностью ее королевского двора. Он, в частности, описал три категории священников: панки, «одевающихся, как остальные люди, за исключением белой тесьмы вокруг шеи, которая служит знаком принадлежности к образованным», чу-ку, которые «бреют голову, носят желтые одежды, оставляя открытым правое плечо, и ходят босыми, стремясь во всем подражать Будде Шакья-муни, которого они называют По-лай»; па-ссе-вей — «почитателей лин-ги, большого камня, похожего на камень алтаря бога земли в Китае» (цит. по [36, с. 159]). В этом отрывке легко узнать брахманов, буддийских монахов и шиваитских аскетов. Религия хинаяны, судя по описанию Чжоу Да-гуаня, стала в Кампучии господствующей. Каждый человек, по его словам, поклоняется Будде (см. [56, с. 107]). Но и прежние религии продолжали существовать, и приверженцев их не преследовали.

Однако переход к новой форме феодального государства с более простой надстройкой не завершился при Индравармане III. Силы старого порядка, духовная и светская бюрократия, идейно связанные с индуизмом, были еще сильны. При новом монархе Индраджаявармане (1307—1327), сменившем ушедшего в монастырь Индравармана III, наступает шиваит-ская реакция. К власти вновь приходит престарелый брахман Джая Мангаларатха, шравший видную роль при прежних шиваитских царях (он умер в первой четверти XIV в. в возрасте 104 лет). Начинаются гонения на буддистов, разрушаются буддийские храмы. Новый царь берет курс на войну с буддийским государством Сукотаи. В 1312 г. войска Рамы Камхенга вторгаются в Кампучию с запада, в то время как с востока на нее наступают тлмы. Все это продолжало ослаблять государство, и без того ослабленное внутренней борьбой [114, с. 51]. При сыне Индраджаявармана Джаявармане IX Парамешваре (1327— 1336) шиваитская реакция продолжалась. Этот последний царь древней Кампучии приказывал вырезать санскритские надписи на буддийских храмах (в том числе на знаменитом Байоне), чтобы приспособить их к нуждам шиваитского культа. Но такое попятное движение не могло продолжаться слишком долго, Джаяварман IX лишился престола и жизни [114, с. 52].

Кампучийская летопись, которая, подобно большинству средневековых восточных летописей, изображает такие события только в завуалированном виде, мотивирует приход к власти в 1336 г. новой династии, никак не связанной со старой, при помощи мифологемы.

Как повествует летопись, некий бедный крестьянин по имени Чай из автохтонной народности самрэ, оттесненной кхмерами в горы, посадил в своем огороде огурцы, семена которых он получил от колдуна. Эти огурцы отличались такими вкусовыми качествами, что король, попробовав их, распорядился, чтобы весь урожай шел только на королевскую кухню. Для охраны урожая он вручил Чаю копье. Однажды ночью король решил проверить бдительность огородника и забрался в огород, а Чай, не узнав владыки в темноте, заколол его подаренным копьем. После этого сановники королевства избрали Чая на место убитого короля [36, с. 179; 135, с. 119].

Легенда об «огуречном короле» широко распространена в Юго-Восточной Азии. В частности, она имеется в бирманской «Хронике Хрустального дворца», где аналогичный эпизод отнесен к X в.[12]. В данном контексте она подчеркивает факт замены обожествленного при жизни короля (какими были все правители Кхмерской империи с 800 до 1336 г.) простым смертным плебеем. Был ли действительно Чай (1336—1340) огородником и выходцем из самрэ? Маловероятно. Но эта легенда стала обоснованием права на трон всех последующих кампучийских королей («цареубийственное» копье Чая еще в XX в. можно было видеть в королевском дворце).

1336 год стал годом полного торжества буддизма хинаяны в Кампучии. Вместе с этим идеологическим переворотом более или менее быстро произошел существенный переворот в социальных отношениях и административной надстройке кхмерского государства. Практически полностью исчезло храмовое землевладение, игравшее такую огромную роль в прежние века. Прекратилось также строительство гигантских храмов. Монархия утратила свой сакральный характер, король перестал быть посредником между богами и народом. Королевская титу-латура сильно упростилась. Брахманы сохранились при королевском дворе только в качестве специалистов по обрядам коронации (буддийские монахи формально не вмешивались в мирские дела). Громоздкий чиновничий аппарат был заменен более простой надстройкой, в которой функции управления осуществляли немногие крупные феодалы, как правило, члены королевской семьи. По-видимому, было также ослаблено налоговое давление на крестьянство. Об этом свидетельствует то, что, несмотря на внутреннюю борьбу и неудачи во внешних войнах, Ангкорский производящий центр с его сложной системой ирригации существовал еще около 100 лет.

Глава 5

ОБРАЗОВАНИЕ ЛАОССКОГО КОРОЛЕВСТВА ЛАНСАНГ

В XIII в. южная и центральная часть современного Лаоса входила в состав Кхмерской империи. Северная часть Лаоса в 80-х годах XIII в. была завоевана королем Сукотаи Рамой Камхенгом. Основную часть населения этой страны уже составляли представители восточной ветви таиязычных племен — лао, начавшие постепенно проникать сюда с VII—VIII вв. В первой половине XIV в. страна была поделена между множеством мелких лаосских княжеств, чисто номинально подчинявшихся Сукотаи или Кампучии. Наиболее крупным из них было северолаосское княжество с центром в Мыонг Шва. В первой половине XIV в. князем Мыонг Шва был Пайя Суванна Кам Понг, изгнавший из княжества своего сына Тао Пи Фа; последний, захватив с собой малолетнего сына Фа Нгуна, эмигрировал в Кампучию. Здесь он сблизился с кхмерским королем [13], и, когда вырос Фа Нгун, кхмерский король выдал за него свою дочь Нанг Йот Кео, предвидя, что это в будущем укрепит кхмерское влияние в Северном Лаосе. Затем Фа Нгун провел еще несколько лет в Кампучии, по-видимому, изучая военное мастерство. В 1349 г. сын Чая король Лампонг снарядил для Фа Нгуна 10 тыс. солдат для похода в Лаос. Видимо, таким образом Лампонг рассчитывал создать фланговую угрозу возникавшей на западе Сиамской державе [100, с. 224; 165, с. 40—42].

Военные успехи Фа Нгуна далеко превзошли ожидания его кхмерских покровителей. Он завоевал южнолаосские государства Мыонг Паккоб и Мыонг Кабонг. Правителя первого княжества он сам убил в поединке на слонах, князь Мыонг Кабонга Пья Нантасен, потерпев поражение, бежал, но был пойман и казнен. Фа Нгун заставил брата казненного присягнуть себе на верность и сделал его вассальным князем Мыонг Кабонга с условием выплаты регулярной дани шелком, золотом, слонами и ^людьми (рекрутами в войско) [194, с. 110; 267, с. 28]. Покорив почти без боя ряд других мелких княжеств Южного и Центрального Лаоса и обложив их данью, Фа Нгун двинулся в Восточный Лаос, где было крупное княжество Сиенг Куанг, которым правил князь Кампонг. По дороге к Фа Нгуну присоединился сын Кампонга Кьо Камьор, в свое время изгнанный отцом из княжества. Разгромив Кампонга, Фа Нгун посадил Кьо Камьора на его место, обязав вассальной присягой. Кьо Камьор поспешил укрепить свои позиции в княжестве, казнив свергнутого отца, а затем попытался отложиться от Фа Нгуна. Но Фа Нгун стремительно вернулся назад, усмирил Кьо Камьора и взял у него заложников [165, с. 42—45; 194, с. 111].

В 1351 г., включив армию Сиенг Куанга в свое войско, Фа Нгун пошел дальше на восток и вторгся в пределы Вьетнама, где занял три города. Вьетнам в эти годы был ослаблен рядом неурожайных лет, поэтому вьетнамский король Чан Зу Тонг (1341—1369) предпочел направить к Фа Нгуну посольство с богатыми дарами и мирными предложениями. Между Вьетнамом и Лаосом (в лице Фа Нгуна) был заключен мир, по которому лаосско-вьетнамская граница отныне должна была проходить по водоразделу между бассейнами Меконга и Красной реки [194, с. 111 — 112; 267, с. 29].

Затем Фа Нгун двинулся на крайний север Лаоса, покорил тамошние княжества и обложил их данью в виде золота, серебра, шелка, ковров, оружия и людей [267, с. 29]. Только после этого, пройдя к верхнему течению Меконга, он двинулся вниз по реке на свое родовое княжество Мыонг Шва. Во время этого похода скончался отец Фа Нгуна Пи Фа, игравший второстепенную роль в кампаниях своего воинственного сына. Князь Мыонг Шва — Пайя Суванна Кампонг оказал внуку упорное сопротивление. Только после того как его войска были последовательно разбиты в трех сражениях, он признал свое поражение и покончил самоубийством у себя во дворце [165, с. 43;

194, с. 112]. В 1353 г. Фа Нгун торжественно въехал в Мыонг Шва и на собрании знати и народа был провозглашен королем. Новое королевство получило название Лансанг (лан санг — в переводе миллион слонов). Теперь в состав королевства Фа Нгуна входила вся территория нынешнего Лаоса, за исключением княжества Вьентян [194, с. 112; 202, с. 43].

Но прежде чем приступить к завоеванию Вьентяна, Фа Нгун совершил еще один поход на запад против королевства Чианг-май. В 1354 г., оставив правительницей Мыонг Шва свою жену Нанг Йот Кео, он перешел Меконг и вторгся в восточные районы королевства Чиангмай; король Пайу, не в силах отразить нашествие, лично прибыл в ставку Фа Нгуна и, сославшись на их этническое родство («мы происходим от одного предка — Кун Борома»), предложил мир. Земли, завоеванные Фа Игуном, остались за Лансангом [267, с. 30—31]. Следующие два года Фа Нгун посвятил устройству своего нового королевства. Он назначил своих соратников по оружию наместниками в различные города и княжества, переселил 100 тыс. кха [14], провел перепись, издал ряд законов. В частности, в 1355 г. он издал указ, ограничивающий господствовавшие в стране обычаи кровной мести и мелких междоусобных войн. Согласно этому указу «вести споры и сражаться разрешалось только пять дней из каждых десяти» [267, с. 31].

В 1356 г. Фа Нгун выступил на завоевание последнего независимого лаосского княжества — Вьентян. Князь Вьентяна Тао Сиенг Мунг и его сын Прайо Пао выставили против Фа Нгуна армию в 20 тыс. пехотинцев и 500 слонов. В сражении при Вьентяне полководец Фа Нгуна Ба Чи Кэ убил на поединке князя Тао Сиенг Мунга и разгромил его армию. Вслед за этим пал оставшийся почти без гарнизона Вьентян. Прайя Пао отступил во Вьенг Кам, наиболее укрепленную крепость княжества. Осада ее длилась долго и стала поводом для легенд [15]1194, с. 114—115].

Завершив объединение Лаоса, Фа Нгун решил помериться силами с самым мощным государством Индокитайского полуострова в то время — Сиамом, незадолго до этого захватившим Ангкор и оккупировавшим значительную часть Кампучии. В конце 1356 г. или в начале 1357 г. Фа Нгун с армией в 48 тыс. человек и 500 слонов вторгся на плато Корат и занял его важный центр — Рой Эт. Плато Корат до недавнего времени принадлежало Кампучии и под властью Сиама было еще только несколько лет. Кхмерский король в его нынешнем трудном положении уже не был в состоянии потребовать возврата этой территории у бывшего протеже. В то же время сиамский король Рама Тибоди I, связанный борьбой с Кампучией, также не счел нужным ввязываться в борьбу с новым противником. Он уступил Фа Нгуну Рой Эт и заключил с ним мир, скрепленный богатыми дарами [16] и браком дочери Рамы Тибоди I с Фа Нгуном [165, с. 49; 194, с. 116—117; 267, с. 34—35].

Победоносное окончание своих походов Фа Нгун пышно отпраздновал в 1357 г. во Вьентяне, приказав зарезать для пира 10 слонов, 1 тыс. быков и 2 тыс. буйволов. Вернувшись в Мыонг Шва, Фа Нгун провел целый ряд реформ. Так, он создал должность упахата (вице-короля) и организовал совет министров из принцев крови, ввел гражданские и военные ранги. Он учредил звания фельдмаршала и генералов пяти армий, на которые делилось его войско. Для охраны порядка в столице и ее округе он назначил двух начальников полиции и одного главного судью Переднего дворца, а также двух начальников полиции и одного главного судью Заднего дворца. Все территории за пределами домена Фа Нгун разделил на 6 главных городов и 4 внешних города, во главе которых поставил губернаторов, подчинявшихся непосредственно ему. Ниже рангом стояли вспомогательные города [267, с. 35—36].

В 1357 г. Фа Нгун издал указ, в первом пункте которого отмечалось, что в королевстве не должно быть воровства и разбоя. Видимо, буйные нравы эпохи военной демократии были еще не изжиты в молодом королевстве Лансанг. Далее, официально запрещалась кровная месть («драки и ненужное кровопролитие между людьми»). Запрещались внутренние войны. Все споры в дальнейшем следовало разбирать только в суде. Смертные приговоры указ рекомендовал выносить только в крайнем случае. Виновным назначалась тюрьма (т. е. государственное рабство) на определенный срок, после чего они могли вернуться в свой прежний статус.

Функции верховного судьи брал на себя сам король, который должен был давать каждые два месяца специальную аудиенцию для приема и разбора жалоб. Феодалы-чиновники каждые три года должны были прибывать в столицу, чтобы вместе с королем молиться духам земли о процветании королевства; неявка грозила наказанием. В четвертом пункте указа устанавливались нормы наказания за некоторые преступления: за адюльтер — штраф 5 бат, за убийство — пожизненное заключение. В пятом пункте гарантировался выкуп лаосских воинов, попавших в плен, и устанавливалась предельная норма штрафа, налагаемого на чиновников, — 100 бат [267, с. 36].

В том же, 1357 г., судя по летописям, под влиянием королевы Нанг Йот Кео (а фактически в силу объективной необходимости), Фа Нгун сделал первые решительные попытки превратить буддизм в государственную религию Лаоса. В Ангкор, только что освободившийся от сиамцев, была направлена делегация с богатыми дарами и просьбой прислать опытных монахов для наставления народа в буддийской вере. Кампучийский король Сурьявамса охотно откликнулся на эту просьбу и направил в Лаос большую группу монахов во главе с бывшим наставником Фа Нгуна Пра Маха Пасманом и его коллегой Пра Маха Деваланкой, а также трех экспертов (Норасинга, Норадета и Норасада), в обязанности которых, видимо, входило увязывание буддийской религии с государственной практикой. Религиозную делегацию сопровождала группа опытных ремесленников и пятитысячная свита [194, с. 118—119; 267, с. 36а]. Монахи везли с собой знаменитую золотую статую Будды Прабанг, отлитую на Цейлоне в IX в. (ей суждено было стать палладиумом лаосского королевства и дать название столице Лаоса — Луанг Прабанг, в современном звучании Луанг-пхабанг), саженец священного дерева боддхи и полный текст буддийского священного писания «Трипитака» [194, с. 119].

Фа Нгун устроил кхмерской делегации торжественную встречу. Началось энергичное строительство монастырей, руководство которыми было доверено прибывшим монахам. Наряду с теравадским буддизмом сингальского толка в Лаос в это время проникает значительное число кхмерских, а также сиамских обычаев и институтов, которые закрепляются в жизни страны.

В 1368 г. умерла королева Нанг Йот Кео, основная проводница кхмерского влияния в Лаосе. После ее смерти Фа Нгун, если верить летописям, превратился в злобного тирана, а гнет его военных соратников, занимающих ведущие посты в королевстве, стал нестерпим. На деле, видимо, все обстояло несколько сложнее. Смерть королевы, вероятно, действительно была переломным моментом, но не потому, что прекратилось облагораживающее влияние ее кротости, а потому, что уход Нанг Йот Кео с политической арены ослабил кхмерскую партию при дворе. Эта партия, состоявшая прежде всего из офицеров 10-тысячного кхмерского корпуса, с которым Фа Нгун начал свои завоевания, продолжала держаться за свои привилегии. Как пишет, опираясь на летописи, М. Манич, «если в чем-нибудь обвиняли слуг отца Фа Нгуна (т. е. коренных лаосцев. — Э. Б.), они подвергались жестокому наказанию. Если же вина была на друзьях Фа Нгуна, сопровождавших его в Кампучии (имелись в виду прежде всего кхмеры и лаосцы, прижившиеся в Кампучии.— Э. Б.), то их только слегка журили или прощали» [194, с. 120].

Против этой-то влиятельной прослойки восстало, видимо, большинство лаосских феодалов, которые в 1371 г. вынудили Фа Нгуна отречься в пользу его восемнадцатилетнего сына Оунмыонга. В 1373 г. Фа Нгун умер в изгнании в независимом тайском княжестве Нан [165, с. 50; 194, с. 120—121; 202 с 35; 267, с. 38].

Глава 6

МОНГОЛО-КИТАЙСКАЯ АГРЕССИЯ ПРОТИВ ВЬЕТНАМА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIII в.

В 1252 г. монгольские войска под командованием Урянхатая, сына знаменитого полководца Чингисхана, вторглись в государство Наньчжао (расположенное на территории нынешней пров. Юннань). В 1254 г. Наньчжао пало. В 1257 г., завершив покорение окрестных племен, войска Урянхатая вышли к границам Вьетнама. Осенью 1257 г. монгольский полководец потребовал у вьетнамского короля Чан Тхай Тонга пропустить его войска через территорию Вьетнама для удара в тыл южнокитайской империи Сун [15, с. 75; 168, с. 180].

Вьетнам в это время вел войну со своим южным соседом Тямпой. Но перед лицом возникшей монгольской угрозы оба государства прекратили враждебные действия [54, с. 75]. Было ясно, что требование прохода только прелюдия к завоеванию Восточного Индокитая монголами. Король Чан Тхай Тонг проявил решительность и не только отверг требование монголов, но даже арестовал их послов и заключил в темницу. Не дождавшись ответа, Урянхатай вторгся в пределы Вьетнама. Чан Тхай Тонг послал ему навстречу сильную армию под командованием своего племянника Куон Туана [168, с. 180]. Армия Куон Туана не смогла задержать монголов в северных районах Вьетнама и отступила к р. Сам, севернее Тханглаунга (совр. Ханой), куда к этому времени подошли основные части вьетнамского войска. Разрушив мосты через реку, вьетнамцы укрепились за этим водным рубежом. Урянхатай, разведав броды, переправил через реку легкую конницу. Она завязала бой, который отвлек внимание вьетнамцев от переправы главных сил Урянхатая; вьетнамцы потерпели поражение. Урянхатаю, однако, ле удалось отрезать войска Чан Тхай Тонга от стоявшего на реке вьетнамского флота. Чан Тхай Тонг со значительной частью войска погрузился на суда и вышел в море, где монголы не могли его преследовать [15, с. 295—296]. Вслед за этим монголы пошли на Тханглаунг и в декабре 1257 г. заняли его. Вьетнамская столица была разграблена и сожжена. Но непривычные к тропическому климату войска Урянхатая не смогли продвинуться дальше внутрь страны. Вскоре они начали отступление и покинули Вьетнам [15, с. 296; 168, с. 180].

Покидая пределы Вьетнама, Урянхатай вновь послал к Чан Тхай Тонгу послов с предложением подчиниться. Но в это время вьетнамский король вернулся в Тханглаунг и, увидев разорение столицы, пришел в ярость. Он приказал связать монгольских послов и в таком виде отправить их к Урянхатаю. В 1258 г. на престол вступил новый вьетнамский король Чан Тхань Тонг (1258—1279) (король Чан Тхай Тонг, по существовавшей в то время традиции, отрекся перед этим от престола и принял титул короля-наставника, продолжая, однако, влиять на политику). Оба короля понимали, что монгольская угроза еще не миновала, и все же решили начать с монголами мирные переговоры.

Монгольский наместник Юннани Насреддин отправил в ответ на посольство вьетнамцев следующую ноту от имени монгольского народа: «Ранее я направил послов с дружественными намерениями. Ты и те, кто с тобой, арестовали послов и не вернули их. Поэтому в прошлом году (1257. — Э. Б.) я послал войска против вашей страны... Снова направили к тебе двоих послов с умиротворяющими манифестами, возвращавшими тебе твою страну. Ты же опять связал наших послов и так отправил их обратно. Ныне посылаю чрезвычайного посланца огласить манифест: если ты и иже с тобой чистосердечно присоединитесь (к нам), то пусть король лично прибудет (ко мне), если же будете сомневаться и не исправите ваши ошибки, то в будущем ответите мне за это» (цит. по [15, с. 296]).

Чан Тхань Тонг уклонился от поездки в ставку хана. Тогда монголы потребовали прислать вместо него заложников — кого-нибудь из ближайших родственников короля. Чан Тхань Тонг на это ответил: «Разве прекрасные слова о подчинении могут сочетаться с присылкой в заложники сыновей и младших братьев» (цит. по [15, с. 297]).

В 1260 г. великим ханом был избран Хубилай (внук Чингисхана). Его улус, однако, охватывал только Монголию, где имелась сильная оппозиция (окончательно покорить Монголию ему удалось только в 1303 г.), и Северный Китай. Поэтому Хубилай решил опираться главным образом на китайские резервы. С этой целью он перенес свою столицу в Пекин. Ему предстояло еще завоевать Южный Китай, где правили Суны, и, предвидя трудности (завоевание затянулось на 20 лет), Хубилай решил наладить отношения с Вьетнамом.

В начале 1261 г. он направил во Вьетнам посольство с письмом, гарантировавшим мир, если вьетнамский король признает его китайским императором и пришлет ему традиционную номинальную дань, которую Вьетнам в прежние времена платил Китаю. Такой чисто формальный вассалитет, не затрагивавший фактически независимости Вьетнама, устраивал вьетнамских правителей. Вьетнамское посольство с символической данью было отправлено в Пекин, а Хубилай, в свою очередь, официально признал Чан Тхань Тонга королем [15, с. 297].

В 1267 г. отношения Вьетнама с державой Хубилая вновь обострились. Хубилай направил Чан Тхань Тонгу ноту, в которой требовал, чтобы вьетнамский король породнился с монгольским двором; чтобы его сыновья или младшие братья были направлены в Пекин в качестве заложников; требовал составления списков податного населения Вьетнама и отправки этих сведений в Пекин; хотел, чтобы вьетнамские войска участвовали в походах монгольской армии; чтобы вьетнамский король присылал налоги и повинности в пекинскую казну; чтобы в пограничной области Вьетнама Далухуачи утвердили должность управляющего из Пекина. Принятие такого ультиматума было равносильно полному подчинению страны, поэтому Вьетнам его отверг. В 1275 г. Хубилай повторил свой ультиматум, и он снова был отвергнут. Однако монголы, занятые войной в Южном Китае, а затем в Бирме, до начала 80-х годов XIII в. были еще не в состоянии послать крупные военные силы против Вьетнама [15, с. 297].

В 1279 г. сановники в Пекине предложили Хубилаю план нового военного похода на Вьетнам, но император его не одобрил. В то же время вьетнамскому королю Чан Нян Тонгу, только что взошедшему на трон (1279—1293)[17], было предложено вместо вассального визита в Пекин прислать свою статую из золота, а также заплатить выкуп за всех своих родственников и весь народ. Это требование вьетнамское правительство оставило без ответа [15, с. 302].

В том же, 1279 г. монголы потребовали прибытия короля Тямпы Индравармана V к императорскому двору. В ответ на это Индраварман V направил в Пекин в 1280 г. посольство с заверениями в преданности, сам же к Хубилаю предпочел не являться. Таким образом, обе страны не выразили монгольскому императору ожидаемой покорности и завоевание их силой оружия стало в порядок дня.

В 1281 г. Хубилай объявил Вьетнам «самоуправляющимся инородческим округом» (сюаньвэйсы). Начальником округа был назначен Баян Тимур. Формально это означало присоединение Вьетнама к империи Юань (так Хубилай именовал свою династию). В то же время, не теряя надежды получить ценного заложника, монголы вновь потребовали приезда Чан Нян Тонга в Пекин. Он и на этот раз уклонился от приглашения, послав вместо себя дядю Чан Зи Ая (1281 г.). Хубилай сделал вид, что удовлетворен такой формой вассальной присяги. На деле он руководствовался испытанной монгольской стратегией — бить противника по частям, по возможности заходя ему в тыл. Поэтому первой жертвой агрессии была избрана Тямпа. После ее завоевания Вьетнам оказался бы в клещах между двумя частями монгольской державы. Кроме гого, Тямпа стала бы удобным плацдармом для дальнейшей агрессии Хубилая против стран Южных морей. Одновременно пекинский двор попытался подорвать единство вьетнамского государства изнутри. Послу Чан Нян Тонга принцу Чан Зи Аю был предложен пост вьетнамского короля с вассальным титулом Аннам Куок Выонг. Честолюбивый принц принял это предложение. В начале 1282 г. в сопровождении отряда монгольской конницы Чан Зи Ай направился во Вьетнам в надежде захватить трон. Но вьетнамская разведка была осведомлена о его действиях. В горном проходе Намкуан незадачливый претендент и его войско попали в засаду и были разбиты. Сопровождавший принца китайский посол Чан Чуан был ранен стрелой и бежал, сам Чан Зи Ай был взят в плен, лишен всех титулов и обращен в рабство. Так была пресечена в самом замысле монгольская диверсия [168, с. 182].

Вскоре после этого король Чан Нян Тонг собрал всех членов королевской семьи и высших чиновников двора, чтобы обсудить неминуемую угрозу монгольского вторжения. Все единодушно высказались за военное сопротивление. Отдельные крупные феодалы стали формировать из своей челяди боевые отряды и выводить их к китайской границе. Когда осенью 1282 г. монгольский полководец Сагату собрал 200-тысячную армию для похода на Тямпу, вьетнамская граница была уже достаточно укреплена и Чан Нян Тонг ответил твердым отказом на требование монголов пропустить их в Тямпу [44, с. 35].

В конце 1282 г. Сагату переправил свое войско на 350 джонках из Гуанчжоу в Тямпу [168, с. 182]. Флот и его экипаж были целиком укомплектованы китайцами, которые в отличие от монголов были опытны в морском деле. Высадка состоялась около г. Мучэн (в китайской транскрипции). Город был хорошо укреплен. На его стенах стояло около сотни пушек арабско-пер-сидского происхождения. Индраварман V со своей армией поспешил на помощь городу. Семь предложений Сагату о сдаче были отвергнуты. Однако монгольские войска обладали огромным военным опытом. В ночь на 13 февраля 1283 г. они атаковали Мучэн с трех сторон, двумя отрядами с суши и одним с моря. В то время как тямы контратаковали один отряд, другой ворвался в город с противоположной стороны и ударил в тыл тямским войскам, вышедшим в поле. Тямы понесли большие потери, но Индраварману V с частью армии удалось скрыться в горах [15, с. 300].

Вслед за этим монголы двинулись на столицу Тямпы Ви-джайю и заняли ее без боя. Вскоре пали другие основные крепости страны.

Но тямы не сложили оружия. Главным вождем сопротивления стал теперь наследный принц Хариджит, развернувший упорную партизанскую войну [168, с. 182]. Спустя менее месяца после взятия Виджайи Сагату получил донесение от китайского разведчика Цзэн Яня о том, что Индраварман V собрал в горах 3-тысячную армию. Еще через несколько дней захваченный лазутчик сообщил, что тямы располагают уже войском в 20 тыс. Весной 1283 г. Сагату направил против лагеря Индра-вармана V в горах моьтоло-китайский отряд под командованием китайского генерала Чжан Юна. Тямы, заманив их в горное ущелье, отрезали обратный путь. С большими потерями Чжан Юну удалось прорваться назад к основному монгольскому войску. Сагату, не уверенный в своих силах, послал гонцов в Китай за помощью, а также обратился за военной поддержкой к Кампучии и Яве. Но обе эти страны сочувствовали Тям-пе, и его обращение осталось без ответа [15, с. 300—301]. Пытаясь запугать Кампучию, Сагату решил провести против нее военную демонстрацию. Он послал отряд, занявший Саваннакет (тогда он принадлежал Кампучии), однако этот отряд был целиком уничтожен кхмерами [168, с. 182].

Подкрепления из Китая, шедшие морем, сильно пострадали от шторма. В этой ситуации Сагату решил отступить на север Тямпы и закрепиться в районе Мучэна. Вся остальная часть страны вновь перешла в руки тямов [15, с. 301].

Героическое сопротивление Тямпы значительно ослабило угрозу монгольской агрессии против Кампучии, Индонезии и других стран Южных морей. В Пекине было решено изменить стратегический план наступления на юг; теперь главной задачей стало завоевание Вьетнама, после чего монголы намеревались добить Тямпу.

В Тханглаунге ясно сознавали надвигавшуюся угрозу. В конце 1283 г. король Чан Нян Тонг предпринял необычную для вьетнамского феодального государства акцию. Он приказал пригласить в столицу старейших людей из всех деревень и задал им вопрос: воевать или покориться. Все единодушно ответили: «Воевать!» [44, с. 34].

В 1284 г. Хубилай поручил своему сыну Тугану окончательное покорение Вьетнама и Тямпы. Туган собрал в Южном Китае 500 тыс. воинов. Вьетнам располагал армией в 200 тыс. человек. Стремясь оттянуть войну и лучше разведать военные силы монголов. Чан Нян Тонг направил в Китай еще одно посольство. Оно не дало результатов [168, с. 185].

В декабре 1284 г. монгольская армия перешла границу в районе Лангшоиа. Передовые крепости Вьетнама вскоре пали. Вьетнамские войска не могли выстоять в поле против ураганных атак монгольской кавалерии. Главнокомандующий Чан Хынг Дао принял решение оставить столицу без боя. Главной задачей он считал сохранение боеспособной армии. В то же время он обратился к населению с прокламацией, которую приказал огласить во всех деревнях. В ней он призывал народ биться до смерти против агрессоров, в случае большого перевеса сил уходить в леса и горы, но не сдаваться. Прокламация Чан Хынг Дао стала программным документом развернувшейся в стране партизанской войны [168, с. 184].

В начале 1285 г. монголо-китайские войска вступили в Тхан-глаунг. Они разграбили вьетнамскую столицу, зверски расправились с ее жителями. Монголы пытались склонить к сотрудничеству взятого в плен соратника Чан Хынг Дао генерала Чан Бинь Чонга. Но он гордо ответил им: «Лучше быть призраком на земле Юга (Вьетнама. — Э. Б.), чем князем на Севере (т. е. в Китае. — Э. Б.)» [44, с. 36]. В то же время часть крупных феодалов, включая некоторых членов королевской семьи, сочла необходимым перейти на сторону Юаней. Агрессоры оказали им теплый прием. В частности, брату Чан Нян Тонга Чан Ич Таку Хубилай пожаловал титул вассального короля Аннам Ку-тсВыонг [168, с. 184].

Подавленный происходящими событиями Чан Нян Тонг обратился к Чан Хынг Дао с вопросом: «Враг так силен, что, боюсь, долгая война принесет стране ужасные разрушения. Не лучше ли нам сдаться, чтобы спасти народ?» Согласно вьетнамским хроникам, полководец ответил: «Я прекрасно понимаю гуманные чувства, которые движут Вашим Величеством. Но что будет с землей наших предков, с храмами наших отцов? Если Ваше Величество намерено сдаться, то пусть мне первому отрубят голову» [44, с. 35—36].

Укрепив дух короля, Чан Хынг Дао обратился к своим военачальникам и солдатам с воззванием, вошедшим в историю. В нем, в частности, говорилось: «Я днем забываю о еде, ночью теряю сон, сердцем разрываюсь на части, тону в слезах скорби и обиды оттого, что еще не искромсал врага, не испил его крови горячей... А вы, видя позор, который терпит ваш повелитель, ваше отечество, неужели не чувствуете стыда и смятения? Вождям королевских дружин разве не оскорбительно прислуживать за столом захватчикам, не обидно слышать музыку, приветствующую вражеских послов? А между тем вы как ни в чем не бывало забавляетесь петушиными боями, проводите дни в азартных играх, думаете о своих садах и полях, женах и детях, в погоне за наживой забываете о делах государства, в азарте охоты не помните о своих воинских обязанностях, тешите себя вином и песнопениями. Если монголы хлынут в страну, петушиные шпоры не помогут разорвать их латы, уловки картежников не послужат верным руководством в войне. Сколько бы у вас ни было полей и садов, они не спасут вас от смерти: жены и дети станут вам в тягость; за все золото, что накопили, не купите голов врагов, быстроногие охотничьи псы не обратят их в бегство, самое лучшее вино не помрачит их рассудка, сладкозвучные песни не усыпят их внимание. И я и вы станем пленниками, рабами, разве это не ужасно будет? Не только я потеряю тогда свои владения, но и вы лишитесь всех милостей, коих удостоились, не только мои родные будут несчастны, но и ваши жены и дети окажутся в беде; не только храмы моих венценосных предков будут осквернены, но и могилы ваших отцов будут растоптаны; не только я покроюсь позором в веках, но и вас будут клеймить потомки как трусов и предателей. И тогда будет ли вам до игр и развлечений?» [44, с. 50]. Пламенное воззвание Чан Хынг Дао было направлено в первую очередь к феодалам, как к наименее устойчивой части общества. Оно, безусловно, сыграло свою роль, но еще большую роль сыграл общий патриотический подъем народных масс, который увлек за собой и колеблющихся феодалов. В целом число перебежчиков в этой войне оказалось весьма незначительным.

Между тем монголо-китайские войска продолжали наступать в глубь страны. После прибытия их флота под командованием Омара они заняли почти всю дельту Красной реки (Хонгха). Стоявший на севере Тямпы Сагату вторгся во Вьетнам с юга и разгромил вьетнамское войско под командованием принца Чан Куанг Кхая, которое пыталось преградить ему путь в пров. Нгеан. Король и двор укрылись в пров. Тханьхоа [266, с. 42].

Но успехи монголов достались им дорогой ценой; всюду их встречала выжженная земля, крестьяне и горожане скрывались в джунглях. Разбросанные по стране монгольские гарнизоны едва могли поддерживать связь между собой. Снаряжение и продовольствие для них с огромным трудом доставлялись из Китая. Отдельные отряды, выходившие на поиски добычи, немедленно подвергались нападению партизан, которые действовали во всех районах, оккупированных монголами [27, с. 201].

К апрелю 1285 г. Сагату решил оставить Нгеан и пробиваться на соединение с основным войском монголов в северной части страны. Путь по суше он счел слишком рискованным. Поэтому он погрузил свои войска на суда Омара и переправил их в дельту Красной реки. Вьетнамский флот, почти полностью уничтоженный в одном из более ранних сражений, не мог препятствовать этой переброске [27, с. 201; 168, с. 185]. Однако Чан Хынг Дао не дал Сагату соединиться с большой армией монголов. Он с 50-тысячным войском преградил ему путь на р. Хам-ты в пров. Хынгйен. Сагату потерпел поражение и был вынужден отступить к морю. Вдохновленные этой победой вьетнамские войска двинулись против войск Тугана. Генеральное сражение произошло при городке Тьыонгзыонг, где находился главный лагерь монголов, в 20 км от столицы Вьетнама. Войска Чан Хынг Дао и здесь одержали решительную победу. После этого Туган вынужден был оставить Тханглаунг и отступить на левый берег Красной реки [44, с. 38].

Пока монгольский главнокомандующий приводил свои войска в порядок, король Чан Нян Тонг со своим двором вернулся в столицу, а Чан Хынг Дао повернул свои войска к побережью против Сагату и Омара. В июле 1285 г. при переправе монголо-китайцев через реку в районе Тэйнет вьетнамцы из засады внезапно атаковали. Под градом стрел в волнах реки погибла большая часть корпуса Сагату, включая командующего и китайского генерала Ли Хэна. Омару едва удалось спастись бегством [15, с. 303; 44, с. 38; 266, с. 43].

Известие о гибели корпуса Сагату окончательно деморализовало войска Тугана. Началось неорганизованное отступление под ударами регулярных войск Чан Хынг Дао и партизан. В августе 1285 г. Туган с небольшим числом спутников пересек китайскую границу. Нашествие полумиллионной армии монголо-китайцев завершилось полным ее разгромом [27, с. 201; 44, с. 38; 266, с. 43].

Этот разгром, однако, не охладил завоевательных устремлений Хубилая. Он даже приостановил подготовку нового вторжения в Японию, чтобы сосредоточить все силы на подготовке нового похода во Вьетнам. К весне 1287 г. к вторжению было готово новое войско в 300 тыс. человек, набранное главным образом из жителей южнокитайских провинций Цзянхуай, Цзянси и Хугуан. Во главе этой сухопутной армии был поставлен генерал Абачи. Китайский адмирал Чжан Вэнь Ху снарядил флот из 500 кораблей. На корабли было погружено продовольствие для армии— 170 тыс. даней (около 10 тыс. т) зерна. Общее командование походом было опять возложено на Тугана [15, с. 303—304].

В декабре 1287 г. войска Тугана перешли границу Вьетнама в районе Лангшона и вдоль долины Красной реки двинулись на Тханглаунг. Формально они имели целью посадить на вьетнамский трон принца-предателя Чан Ич Така. Флот с продовольствием направился в залив Бакбо. Вьетнамские войска, оставив горные проходы, отступили в район к востоку от столицы. В начале 1288 г. монгольская армия вновь заняла Тханглаунг, но дальнейшее наступление не принесло ей успеха. Как сообщают летописцы Юаньской империи: «Люди в Зяоти (Вьетнаме. — Э. Б.) зарывали рис в землю и скрывались» (цит. по [44, с. 39; 168, с. 186—187]).

Вновь развернулась партизанская война. Не имея возможности прокормить свои войска в районе Тханглаунга, Туган был вынужден отвести армию в район Ванкиепа (к северо-востоку от столицы), чтобы там ожидать подхода кораблей с продовольствием. Однако у порта Вандон китайский флот был встречен вьетнамскими кораблями под командованием Чан Кхань Зы. Чжан Вэнь Ху сделал попытку прорваться к Ванкиепу, но был отброшен. Затем вьетнамцы блокировали китайский флот. Чтобы вырваться из окружения, Чжан Вэнь Ху приказал сбросить весь провиант в море. Тем не менее большинство его кораблей было потоплено или захвачено. С остатками флота Чжан Вэнь Ху отплыл к о-ву Хайнань. В руки вьетнамцев попали огромные трофеи. Король-наставник Чан Тхань Тонг распорядился отпустить всех пленных, взятых в этой битве, в расчете, что они посеют панику в лагере Тугана [44, с. 304; 168, с. 187].

Поражение у Вандона действительно произвело тяжелое впечатление на монголо-китайские войска. Истощенные голодом и тропическими болезнями они не могли уже удерживать свои позиции у Ванкиепа. Туган принял решение об отступлении. Разделив свою армию на две части, он с одной из них двинулся по суше к китайской границе, а другой части приказал погрузиться на корабли и спуститься к морю по р. Батьданг [266, с. 44—45].

Чан Хынг Дао поручил погоню за Туганом своим соратникам, а сам занялся уничтожением монгольской флотилии. Он расположил свое войско в засаде у устья реки Батьданг и приказал вбить заостренные сваи в дно реки. 9 апреля 1288 г. несколько вьетнамских джонок, вышедшие навстречу монгольским кораблям, завязали с ними бой, а затем обратились в притворное бегство. Пока монголы их преследовали, прилив сменился отливом и их корабли напоролись на сваи. Стремительной атакой Чан Хынг Дао довершил разгром монгольской флотилии. Около 100 монгольских кораблей было потоплено, приблизительно 400 — захвачено. В плен попал и сам командующий флотилией Омар, который еще недавно заносчиво писал королю Чан Нян Тонгу: «Поднимешься в небо — я тебя и в небе настигну, скроешься в преисподней — я и в преисподней тебя найду» [44, с. 39—40; 168, с. 187].

Тем временем войскам Тугана, пытавшимся добраться до Китая по суше, преградил дорогу Фам Нгу Лао, талантливый полководец, вышедший из народа. Он заранее тайно занял горные проходы в Лангшоне. Когда монгольские войска проходили узкой тесниной, на них внезапно обрушился град отравленных стрел, в завязавшейся битве погиб Абачи и большинство других военачальников. Тугану с большим трудом удалось вывести часть войска обходным путем [15, с. 304; 266, с. 45].

В Тханглаунге торжественно отмечали победу над агрессором. Некоторое время спустя король Чан Нян Тонг распорядился воздвигнуть почетный павильон с портретами отличившихся полководцев и внести их имена в «Истинную книгу реставрации». Была также объявлена амнистия всем коллаборационистам, кроме крупных феодалов [168, с. 188].

В то же время вьетнамское правительство реалистически смотрело на перспективы своих отношений с гигантской Юаньской империей. Три освободительных войны тяжело дались Вьетнаму. Страна нуждалась в прочном мире. Осенью 1288 г. Чан Нян Тонг направил в Пекин посольство с предложением мира и обязательством выплачивать традиционную дань. Хубилай, однако, соглашался заключить мир только на кабальных условиях, которые он предлагал еще в 70-х годах. Вьетнамские послы отвергли его предложения, и посольство вернулось ни с чем. В начале 1289 г. Чан Нян Тонг вернул всех монголо-китайских пленных без выкупа [18]. Отношения с Юаньской империей, однако, продолжали оставаться напряженными. Хубилай несколько раз требовал, чтобы Чан Нян Тонг явился в Пекин, но тот каждый раз отказывался. В 1293 г. Хубилай задержал вьетнамского посла Дао Ти Ку и начал подготовку к новому походу, однако его смерть остановила эти приготовления. Преемник Хубилая счел разумным принять условия Вьетнама и удовлетворился традиционной данью [44, с. 40; 168, с. 188; 266, с. 45].

Глава 7

ВЬЕТНАМ С КОНЦА XIII ПО 60-е ГОДЫ XIV в.

Трехкратное отражение монголо-китайских нашествий сильно подорвало экономику Вьетнама к концу XIII в. Ирригационная сеть и сельское хозяйство в целом пришли в упадок. Однако король и феодальная верхушка, упоенные успехом оборонительной войны против Китая, сочли своей первоочередной задачей не восстановление народного хозяйства, а наступательные, агрессивные войны против соседей на западе и юге.

В 1290--1291 гг. Чак Нян Тонг лично возглавил поход против Лаоса, который в то время был разбит на множество мелких княжеств под номинальным сюзеренитетом Сукотаи. Лаосцы, однако, дали захватчику достойный отпор. Авангард вьетнамской армии попал в засаду и только подход главных сил в последнюю минуту спас вьетнамского короля от плена. После нескольких новых попыток покорить Лаос, которые оказались столь же тщетными, Чан Нян Тонг отступил на территорию Вьетнама [34, с. 105].

При следующем короле Чан Ань Тонге (1293—1314) Вьетнам сам был вынужден обороняться от лаосцев, перешедших в наступление. При этом лаосские князья часто пользовались поддержкой таиязычных племен, живших в горных областях Северного Вьетнама. В 1297 г. лаосские войска вторглись в пограничные районы Вьетнама. Вьетнамскому генералу Фам Нгу Лао с трудом удалось отразить это вторжение и вернуть захваченные земли [34, с. 105—106]. В 1301 г. лаосские войска захватили Дазянг. Фам Нгу Лао во главе отрядов королевской гвардии выступил против них и после упорных боев в провинциях Нге-ан и Тханьхоа отразил нападение. К концу правления Чан Ань Тонга между Вьетнамом и Лаосом установился непрочный мир [34, с. 106; 168, с. 191].

Отношения Вьетнама с Тямпой в конце XIII и в первые годы XIV в. носили мирный характер. В 1301 г. король-наставник Чан Нян Тонг лично нанес визит королю Тямпы Джайя Синхаварману III (1288 — 1307) в его столице Виджайе. Впоследствии их дипломатические отношения продолжались, и Чан Нян Тонгу удалось заключить с королем Тямпы весьма выгодный брачный договор. В качестве калыма за дочь Чан Нян Тонга Хюйен Чан Джайя Сивхаварман III уступил Вьетнаму две провинции — О и Ри. Брак состоялся в 1306 г. В 1307 г. тямский король умер. Согласно существующему в Тямпе обычаю (сати), жена короля должна была взойти на погребальный костер. Но агент Чан Нян Тонга Чан Хак Чунг сумел вовремя похитить вдову и увезти ее во Вьетнам [56, с. 151; 168, с. 191]. Новый король Тямпы Джайя Синхаварман IV (1307—1312) на основании этого потребовал возвращения утраченных провинций. Получив отказ, он попытался вернуть их силой. В этом ему помогло восстание тямского населения О и Ри против вьетнамской власти. Только в 1311 г. вьетнамский король Чан Ань Тонг сумел организовать мощное контрнаступление. Три вьетнамских корпуса, двигавшиеся разными путями (по морю, по берегу и через горы), в 1312 г. сошлись у столицы Тямпы. Виджайя пала. Король Джайя Синхаварман IV был взят в плен и увезен во Вьетнам. Народное сопротивление захватчикам продолжалось; отряды народных ополченцев нанесли внезапный удар по лагерю Чан Ань Тонга, и только своевременный подход войск спас вьетнамскую армию от разгрома. В этой обстановке Чан Ань Тонг не решился на прямую аннексию Тямпы. На тямский трон был посажен брат Джайя Синхавармана IV Те Нанг, который принес присягу верности вьетнамскому королю и получил от него титул вассального принца второго ранга [34, с. 108; 56, с. 146].

В 1313 г. в Тямпу (возможно, по приглашению тямских феодалов, не смирившихся с завоеванием) вторгся король Сукотаи Рама Камхенг. Войска Чан Ань Тонга нанесли им поражение и изгнали за пределы Тямпы [56, с. 146; 168, с. 192]. Эта война, однако, ослабила вьетнамские позиции в Тямпе. В 1314 г. Те Нанг поднял восстание. Вскоре он освободил всю страну в границах 1307 года и начал борьбу за две отторгнутые провинции. Вначале успех был на стороне тямов, но в 1318 г. новый король Вьетнама Чан Минь Тонг послал против Тямпы своих лучших полководцев Чан Куок Чана и Фам Нгу Лао. В то время как армия Те Нанга успешно отражала фронтальную атаку войск Чан Куок Чана, корпус Фам Нгу Лао зашел ей в тыл. Тям-ская армия была разгромлена. Те Нанг бежал на Яву (его мать была яванской принцессой) и тщетно добивался там военной помощи [34, с. 109; 56, с. 146].

После этого Чан Минь Тонг назначил вассальным правителем Тямпы тямского военачальника Те А Нана (1318—1342). Однако Те А Нан уже в 1323 г. разорвал вассальную зависимость от Вьетнама. Вновь началась война. Те А Нан обратился за помощью к Юаньскому Китаю. В 1324 г. китайский император, обрадованный возможностью вновь вмешаться в дела Восточного Индокитая, направил королю Чань Минь Тонгу указ с требованием оставить Тямпу в покое. Вьетнамское правительство, однако, не подчинилось китайским требованиям. В 1326 г. Чань Минь Тонг направил против Тямпы большое войско под командованием принца Ниена. Те А Нан разбил эту армию и :в 1326 г. был заключен мирный договор, по которому Вьетнам вновь признавал независимость Тямпы [34, с. 109; 56, с. 109; 168, с. 192].

В правление следующего вьетнамского короля Чан Хиен Тонга (1329—1341) вновь начались военные конфликты с Лаосом. Прелюдией к ним послужило восстание племен черных таи, живших на территории Северного Вьетнама (в средней части бассейна Черной реки). Это восстание началось в 1329 г. и было окончательно подавлено только в 1337 г. Повстанцы получали поддержку из Лаоса. В 1334 г. лаосские войска вторглись во вьетнамскую провинцию Нгеан и захватили там район Киемтяу. Король-наставник Чан Минь Тонг решил сам возглавить армию для изгнания лаосцев. Но пока он собирал войска и продовольствие, лаосцы сами ушли из Киемтяу. Чан Минь Тонг думал преследовать их на лаосской территории, но из-за болезни короля этот поход несколько задержался.

Осенью 1335 г. вьетнамские войска под командованием генерала Доан Ни Хая вторглись в Лаос. Первое сражение в районе селения Намкюнг Доан Ни Хай выиграл. Но следующая встреча с лаосскими войсками в ущелье р. Таетла оказалась для него роковой. Под прикрытием густого тумана лаосцы со множеством боевых слонов обошли вьетнамскую армию и ударили ей в тыл, в то время как другая часть лаосских войск атаковала с фронта. Битва завершилась полным разгромом вьетнамцев, часть войск погибла в бою, другая, спасаясь от слонов, утонула в реке. В числе погибших был и Доан Ни Хай. Чан Минь Тонг спешно вывел остатки своих войск из Лаоса. Это поражение стало началом упадка династии Чан [34, с. 106; 168, с. 192—1931.

Малые народы Северного Вьетнама воспользовались военным ослаблением вьетнамского феодального государства, чтобы возобновить свою борьбу за независимость. В 1341 г. жившие в бассейне р. Ла племена тхай подняли восстание, которое возглавил Чинь Зак Мат [34, с. 93]. В 1353 г. вьетнамские войска предприняли поход на Тямпу, который кончился полным провалом. После этого вплоть до конца 80-х годов XIV в. военная инициатива оставалась на стороне тямов, которые совершали постоянные набеги на Вьетнам по морю и по суше [34, с. 109—110].

Постоянные войны подрывали и без того разоренное хозяйство Вьетнама. Уже в 1290 г. страну поразил неурожай, многие, пережившие ужасы войны, умерли от голода. Вьетнамский летописец сообщает: «В году Кань-зан (1290)... в королевстве свирепствовал голод, каждая мера риса стоила лигатуру (1 куан. — Э. Б.). Многие люди были вынуждены, чтобы добыть денег, продавать свои рисовые поля и даже своих детей — сыновей и дочерей. Король согласился даровать отсрочку по всем налогам и приказал раздавать милостыню» (цит. по [60, с. 51]). Другой источник рассказывает, что король велел открыть государственные склады зерна, но это было незначительной помощью. Продажа людей в рабство продолжалась. За человека давали 1 куан, т. е. стоимость корзины риса [164, с. 188]. На следующий год голод охватил всю страну, тела умерших устилали дороги. В 1292 г. Чан Нян Тонг издал указ, разрешающий выкупать проданных в рабство. Разрешение выкупать земли, проданные на тех же кабальных условиях, было дано только в 1299 г. уже следующим королем — Чан Ань Тонгом [34, с. 32, 93].

Вьетнамские летописцы бесстрастно отмечают неурожаи и голод, поражавшие страну регулярно в первой половине XIV в. В 1315 г. причиной голода послужила засуха, в 1320 г. — наводнение. В 1321 г. снова был голод. В 1324 г. страну поразил налет саранчи и падеж скота. В 1333, 1336, 1338 — наводнения [34, с. 93]. «В год Кюи-ви (1343. — Э. Б.),— сообщает вьетнамская летопись, — пятый и шестой месяцы были засушливыми. Король своим указом снизил наполовину подушный налог с населения. Поскольку во втором месяце урожай погиб, голодное население объединялось в банды, занимавшиеся грабежом» (цит. по [60, с. 51]).

Стихийные бедствия, естественно, поражали Вьетнам в этот период не чаще, чем в XII—XIII вв. Но теперь была сильно подорвана основная функция восточного феодального государства — забота о развитии сельского хозяйства; это произошло потому, что государственный земельный фонд и число свободных податных крестьян в эти полстолетия резко уменьшились и центральная власть резко ослабла. Дело здесь не только в последствиях военной разрухи, как таковой (ведь, например, в XV в. после китайского нашествия эти последствия были быстро преодолены). Суть проблемы заключена в происшедшем после победы над Хубилаем изменении структуры правящего класса, в новом перераспределении прибавочного продукта внутри этого класса.

Военное время выдвинуло на первый план талантливых полководцев, которые по положению были крупными феодалами. Кроме регулярной королевской армии в их распоряжении были также личные дружины, набранные из числа челяди. В интересах военно-феодальной верхушки короли вели активную военную политику на западе против Лаоса и горных народов

Северного Вьетнама и на юге против Тямпы. Усиление политической власти крупных феодалов повлекло за собой и их экономическое усиление.

В XI-—XIII вв. основной формой земельной собственности во Вьетнаме была государственная феодальная собственность. Подавляющее большинство эксплуатируемого класса составляли лично свободные крестьяне-общинники. Налоги, подати и трудовые повинности накладывались не на отдельных крестьян, а на общины (са) в целом. Чиновники-феодалы, контролировавшие сбор налогов, общественные работы и выполнявшие другие административные функции, получали отчисления от налогов с этих общин. Эту феодальную ренту они получали только на срок исполнения своих обязанностей, обычно пожизненный. По наследству эта рента не передавалась.

Частная феодальная собственность во Вьетнаме XI— XIII вв. существовала, но по размерам была относительно невелика. Переходную форму между государственной и частной феодальной собственностью при династии Чан (1225—1400) представляли так называемые районы тхай ап — земли, пожалованные принцам крови и высшей титулованной знати. Крестьяне, сидевшие на этих землях, платили государству подушный налог и одну шестую земельного налога, а пять шестых земельного налога отдавали в виде ренты феодалу, от которого они зависели. Такие земли крупные феодалы получали в наследственное владение [34, с. 27]. Частнофеодальными землями в собственном смысле слова были земли дьен-чанг, крупные хозяйства знати, целинные и залежные земли, которые получали в наследственную собственность титулованные феодалы с правом сажать на эти земли бродяг, беглых и собственных рабов. Кроме того, в период ослабления центральной власти крупные феодалы получали широкие возможности переманивать на свои земли крестьян из юридически свободных общин, подчиненных непосредственно государству. К середине XIV в. земли крупной титулованной знати занимали около пятой части земельного фонда Вьетнама [27, с. 195—196].

В XIII—XIV вв. получила развитие также средняя и мелкая частная феодальная собственность на так называемых землях ты-дьен и ты-чанг, которая развивалась за счет освоения целинных и залежных земель, а также путем покупки и экспроприации за долги у разорившихся крестьян.

В годы после монгольского нашествия во Вьетнаме оказалось большое количество заброшенных земель, владельцы которых погибли или разбежались. Не был еще исчерпан и фонд целинных земель в Северном Вьетнаме. К этим землям в конце XIII — первой половине XIV в. добавились еще земли, захваченные у соседей, главным образом у Тямпы, колонизация которых проводилась в основном путем организации там частных феодальных хозяйств. В тот же период, укрепив свою власть на местах, крупные феодалы стали прибегать и к открытому захвату земель еще не закабаленных общинников [27, с. 202].

Еще одной формой феодальной собственности во Вьетнаме XI — первой половины XIV в. было церковное землевладение (ты-вьен). Оно отличалось от частной феодальной собственности тем, что собственником здесь был не отдельный феодал, а монашеская община (буддийская или даосская), получавшая в вечную собственность от королей династии Ли и Чан обширные земли с крестьянами, навсегда освобожденными от уплаты налогов и несения повинностей в пользу государства. Короли династии Чан конца XIII — первой половины XIV в. были ревностными буддистами. Они зачастую сами уходили в монахи и возглавляли основанные ими новые буддийские секты. Богатства буддийской церкви, которую они одаряли щедрой рукой, при них непомерно возросли, а ресурсы государственного сектора соответственно оскудевали [44, с. 42—43; 168, с. 174—177].

В результате всех этих процессов численность государственных крестьян во Вьетнаме в первой половине XIV в. резко упала, а налоговый гнет на них соответственно возрос, так как государство стремилось выжать из них такие же доходы, как и прежде. Положение осложнялось усилившимся неравенством внутри крестьянских общин. Все крестьяне внутри общин делились на две категории — записных (т. е. внесенных в списки полноправных общинников) и незаписных (пришлых, разоренных крестьян), которые в списки общинников не вносились и не имели права на земельный надел. Положение последних было особенно тяжелым, поскольку они подвергались эксплуатации и со стороны общинной верхушки и со стороны феодалов, которые обещаниями разных льгот переманивали их на свои земли, а затем полностью закабаляли, пользуясь тем, что они лишены общинной защиты [27, с. 196, 197].

Подводя итоги, можно сказать, что положение крестьянства во Вьетнаме резко ухудшилось по сравнению с периодом до монгольских войн. Это не могло не повести к обострению классовой борьбы, которая сначала носила пассивный характер (бегство в джунгли, где крестьяне, скрываясь от сборщиков налогов, расчищали новые земли), а затем переросла в активную форму антифеодальных восстаний.

В 1343 г. очередная засуха погубила урожай, но налоговый пресс не был ослаблен. Это повлекло за собой восстания свободных (государственных) крестьян-общинников во многих районах страны. Правительство вынуждено было пойти на компромисс и вдвое уменьшить налоги. Восстания, однако, продолжались. Весной 1344 г. в Йенфу (пров. Хайхынг) вспыхнуло одно из наиболее упорных и длительных крестьянских восстаний XIV в.; им руководил Нго Бе. Среди повстанцев самой многочисленной и активной частью были зависимые крестьяне (нонг-но и но-ти), бежавшие из феодальных владений титулованной знати (тхай-ап и дьен-чанг). Это восстание продолжалось 14 лет — до 1360 г. Летом 1345 г. страну снова поразила засуха. Восстание Нго Бе распространилось на новые районы. Правительство короля Чан Зу Тонга вынуждено было пойти на уступки, одновременно направив новые, значительные военные силы в пров. Хайхынг. Правительственным войскам удалось взять штурмом лагерь повстанцев в Йенфу и разгромить их главные силы. Нго Бе с частью сторонников, однако, вырвался из кольца правительственных войск и ушел в глубинные районы, где снова пополнил свои ряды [34, с. 94].

В 50-х ..годах XIV в. по стране прокатилась новая волна восстаний. Весной 1351 г. вспыхнуло восстание в провинциях Тхайнгуен и Лангшон. В 1354 г. во Вьетнаме вновь разразился голод. Он послужил толчком к новому мощному выступлению нонг-но и но-ти. Во главе этого восстания встал вождь по имени Те, выдававший себя за внука знаменитого полководца Чан Хынг Дао, возглавлявшего сопротивление монголо-китайским агрессорам. Восстание под руководством Те охватило обширный район от Ланзянга до Намшатя. В восьмом месяце 1355г. из-за сильного наводнения страну вновь поразил голод, за которым последовала новая вспышка восстаний. Правительство тщетно пыталось смягчить обстановку в стране, раздавая голодающим деньги и продукты. Но это было каплей в море народного бедствия. Особенно большой размах восстания приняли на северо-востоке страны (в провинциях Хайфон, Куангнинь и Хайхынг) — в районах концентрации феодальных владений дьен-чанг и тхай-ап [34, с. 95—97].

Известный средневековый вьетнамский историк Нго Тхи Ши так характеризовал в 1355 г. сложившуюся обстановку: «(С того момента как) Чан Зу Тонг взошел на престол до настоящего времени прошло 15 лет. За это время было шесть солнечных затмений, три наводнения, три засухи, однажды гусеницы уничтожили рисовые посадки, из года в год случались неурожаи и голод. Сейчас с весны до осени разваливаются горы, происходят землетрясения, не было ни одного месяца, в который не случилось бы беды. Будда карает жестокость и разврат, предостерегает от политического безделия. И все-таки, вокруг нашего короля постоянно процветает самодовольство и отсутствует беспокойство. Те, кто наверху, не хотят правдиво посмотреть себе в душу, те, кто внизу, не имеют смекалки, как спасти жизнь и оказать помощь стране, считая обычным предзнаменование Неба, но не боясь его, презирают и выбрасывают людей, не заботясь о них» (цит. по [34, с. 95—96]).

В 1358 г. засуха длилась с весны до осени, водоемы высохли, погибло много рыбы. Цены на рис достигли одного куана за тханг. Государственные продовольственные склады были пусты. Все запасы ушли на снабжение войск, воюющих в Тямпе, или были разворованы чиновниками. Чан Зу Тонг издал указ, обязывающий богачей во всех провинциях раздавать продовольствие голодающим, обещая им за это денежную компенсацию из казны. Указ, однако, не дал желаемых результатов. В 1358 г. начался второй этап массовых крестьянских выступлений под руководством Нго Бе. Центром повстанцев стала гора Фуйен. В короткое время восстание охватило обширную территорию от Гхиенльеу до Тилиня. Одновременно с этим восстанием крестьянские движения начались практически во всех провинциях Вьетнама. В конце 1358 г. Чан Зу Тонг приказал начальникам провинций бросить все местные войска на подавление крестьянских выступлений. Но только в четвертом месяце 1360 г. правительственным войскам удалось добиться перелома. Они разгромили лагерь повстанцев в Иенфу, взяли в плен Нго Бе и 30 других руководителей восстания. Все они были отправлены в Тханглаунг и там казнены [34, с. 96].

В других местностях, однако, восстания крестьян продолжались. Кризис, охвативший страну, усугубился последствиями наводнения, поразившего Вьетнам в восьмом месяце 1360 г. В первом месяце 1361 г. Чан Зу Тонг направил против крестьянских повстанцев свой последний резерв — королевскую гвардию [34, с. 96—97]. В том же году к внутренней угрозе прибавилась внешняя: тямы во главе с молодым энергичным королем-полководцем Те Бонг Нга (1360 — 1389) вторглись на территорию Вьетнама и осадили порт Зили [34, с. 110].

В 1362 г. страну поразило очередное стихийное бедствие — засуха. Страдания народных масс дошли до предела. Правительство снова обратилось к богачам, призывая их раздавать бесплатно продовольствие голодающим, суля пожаловать за это почетные титулы. Но и эта мера оказалась малоэффективной. В 1363 г. Чан Зу Тонг распорядился провести дополнительный набор в местные войска, чтобы усилить борьбу с повстанцами. Был издан указ, согласно которому все зависимые крестьяне но-ти, принадлежавшие титулованной знати, должны были иметь на лбу вытатуированный знак, их следовало занести в реестровый список. Тот, кто не имел такого знака и не был внесен в список, считался грабителем и с ним поступали соответственно. Бегство крестьян от своих хозяев и народные восстания, однако, продолжались и во второй половине 60-х годов XIV _;в. Так, в 1366 г. король вновь направил строгий приказ начальникам провинций подавить крестьянские выступления на подчиненных им территориях. В том же году тямы вновь вторглись во Вьетнам и осадили порт Зили [34, с. 97, 110].

Борьба с крестьянскими восстаниями была затруднена еще и тем, что уже в первой половине XIV в. Вьетнам был поражен кризисом верхов. Феодалы, единодушно выступавшие в годы монголо-китайской агрессии, теперь перегрызлись в жестокой борьбе за дележ того резко уменьшившегося прибавочного продукта, который можно было выжать из обнищавшей страны. Так, в правление короля Чан Минь Тонга (1314—1329) произошло столкновение между двумя феодальными кликами при дворе. Одной руководил глава Правительственного совета [19] принц Чан Куок Чан, другую вдохновляла принцесса Ван Хьен, дочь главы Высшего Королевского Совета. Конфликт между двумя кликами завязался в 1319 г. и закончился казнью Чан Куок Чана. Вместе с ним были казнены свыше ста вельмож и высших чиновников, составлявших его партию. Однако пострадала и противная сторона: Чан Минь Тонг, следуя доносу, приказал казнить принцессу Ван Хьен и четвертовать одного из ее основных приверженцев [34, с. 99—100]. В 1329 г. Чан Минь Тонг отрекся от трона и принял титул короля-наставника при новом короле Выонге — сыне своей наложницы. Выонг, принявший королевское имя Чан Хьен Тонг (1329—1341), правил недолго и умер в возрасте 22 лет, возможно, не своей смертью. Между тем в годы его правления королева Хьен Ты родила двух сыновей, младший из которых после смерти Чан Хьен Тонга был объявлен королем под именем Чан Зу Тонг (1341—1369) [34, с. 100]. Вступив на престол, 23-летний Чан Зу Тонг сразу же проявил «недюжинные способности» в разорении остатков государственной казны, передав фактическую власть в стране своим фаворитам [168, с. 193]. Последний выдающийся государь Вьетнама Ты Дык так характеризовал деятельность этого короля: «Пристрастие к вину, увлечение музыкой и пением, разбазаривание казны на строительство великолепных дворцов... расточительство... распутство — во всем этом Зу Тонг слишком преуспел. Как же при этом избежать ослабления династии?» [34, с. 100].

В 1363 г., когда страну терзал жестокий голод от неурожаев, Чан Зу Тонг, вместо того чтобы заняться проблемами ирригации, распорядился соорудить в Запретном городе [20] большое искусственное озеро с островом посередине, на котором была построена прекрасная пагода. В том же году рядом с озером был вырыт большой пруд для разведения рыбы и черепах [34, с. 100]. В военных делах Чан Зу Тонг тоже не снискал себе славы. В 1367 г., чтобы отомстить за многочисленные набеги тямов, он послал большую армию в Тямпу. Она была наголову разбита при Тьемдонге, причем тямы захватили в плен командующего — принца Чан Тхе Хынга [34, с. 110].

Скучающий король был неутомим в изобретении новых развлечений. Большие деньги он тратил на театральные представ-ления, которые показывали ему китайские иммигранты [168, с. 193]. На оргиях во дворце Чан Зу Тонг устраивал конкурсы питья. Победитель одного такого конкурса — чиновник Буй Кхоан, выпивший без передышки 100 чаш вина, был повышен королем сразу на два ранга. Вопреки феодальному этикету во дворец приглашали богатых купцов, которым была оказана честь проигрывать королю в кости огромные суммы (до нескольких сот куанов). Чан Зу Тонг на свой лад общался и с простым народом: бродил по ночным улицам столицы и однажды был ограблен и раздет. Летописные источники содержат много сведений о крайнем моральном разложении Чан Зу Тонга, в котором ему с рвением подражала придворная знать. Сохранилось предание о том, что однажды, простудившись, король, по совету своего придворного лекаря Чау Каня, съел печень специально для этого убитого мальчика [34, с. 100—101].

Этот ярко выраженный кризис верхов вызывал крепнувшую с каждым годом оппозицию мелких и средних феодалов-чиновников, настроения которых выражали ученые-конфуцианцы. Выдающийся вьетнамский ученый Тю Ан направил королю петицию, в которой настаивал на казни семи министров. Чан Зу Тонг оставил эту петицию без ответа. Оскорбленный Тю Ан ушел в отшельники и, удалившись в пров. Тилинь, занялся поэзией и просвещением [168, с. 193—194]. Другие конфуцианцы петиций не писали, но постепенно собирали силы для того, чтобы захватить в государстве ключевые посты и провести реформы, котооые стабилизовали бы положение и укрепили бы вьетнамское феодальное государство. Эти реформы были осуществлены в 70—90-х годах XIV в. и в начале XV в., но план их начал складываться в умах наиболее дальновидных представителей правящего класса еще в правление Чан Зу Тонга и даже раньше. Чтобы укрепить государство, по их мнению, надо было сбросить в первую очередь балласт, его отягощавший, т. е. секуляризировать огромные владения буддийской церкви. В XI—XIII вв. буддийская церковь сыграла большую положительную роль в укреплении государства, в частности, в мобилизации масс против нашествий из Китая, но при этом она постепенно аккумулировала такую большую часть совокупного прибавочного продукта страны, что стала непосильным грузом для ослабевшего государства. Этим и объясняются резко антибуддийские настроения рядового чиновничества в XIV в. и его решительный поворот в сторону конфуцианства, которое сосредоточивало и светскую и духовную власть в руках тех же чиновников.

Вьетнамский историк Ле Ван Хыу (ум. в 1322 г.) писал: «Основатель дома Ли через два года после вступления на престол еще не успел ни поставить храм своим предкам, ни навести порядок в государстве, а уже построил восемь буддийских святилищ в уезде Тхиендык, подновил храм и пагоды в других землях, стал держать в столице более тысячи буддийских монахов, сколько добра и труда ушло на это! Добро с неба не падает, рабочих рук божество не дает, откуда же все это было взять, как не у народа!» (цит. по [44, с. 47; 266, с. 54]). Другой конфуцианский ученый Ле Ба Куат с негодованием восклицал: «Молить Будду о милосердии, страшиться его гнева — как могут люди предаваться такому невежеству? А между тем князья по крови и простой люд так радеют о всеобщем почитании Будды, что отдают все нажитое на строительство храмов, пагод и счастливы при этом, как будто взамен получили разрешение на вход в блаженный мир. Где имеется селение, там наверняка найдете пагоду, не успеет еще одна обвалиться, как уже строят другую. Половина народа только тем и занята, что возводит храмы, колокольни, башни...» (цит. по [44, с. 47; 266, с. 55]). Конфуцианец Чыонг Хан Шиеу (ум. в 1354 г.) выставил возле буддийского храма Кхайнгием стелу с такой надписью: «Люди лукавые и коварные, утратившие дух монашества и мысли о небытии; им бы только завладеть прекрасными садами, красивыми местами, им бы великолепные, будто золото и каменья, палаты да многочисленных приспешников (проникающих всюду, словно) хобот слона. Богачи, следуя нынешним обычаям, тянутся к ним, потому, сколько ни есть знаменитых мест, половина их — за храмами; стекаются (люди) стайками в монастыри — не пашут они, а едят, не ткут, а одеты» [41, с. 58].

Второй мишенью ученых-конфуцианцев были крупные феодалы — многочисленная родня короля и титулованные вельможи, которые, захватив огромные земельные владения, перешли к паразитическому образу жизни, не справляясь совершенно с функцией руководства государством. Достаточно вспомнить гневную инвективу вьетнамского историка Нго Тхи Ши, занесенную им в летопись под 1355 г.

Обстановка для реформ, таким образом, назрела. И мелкое и среднее чиновничество вскоре перешло в наступление на крупных феодалов и буддийскую церковь.

Глава 8

ВЬЕТНАМ С 70 х ГОДОВ XIV в. ДО НАЧАЛА XV в.

РЕФОРМЫ ХО КУИ ЛИ

В 1369 г. Чан Зу Тонг умер, не оставив наследника. Внутри королевской семьи завязалась борьба за власть. Наиболее законным претендентом был принц Чан Нге Тонг, сын короля Чан Минь Тонга от младшей жены Минь Ты и брат предпоследнего короля Чан Хьен Тонга. Трон, однако, захватил опиравшийся на фаворитов покойного короля Зыонг Нят Ле, внук Чан Минь Тонга. Мать его была актрисой придворного театра. По понятиям того времени такой брак был мезальянсом, а Нят Ле узурпатором. Он и сам не считал себя продолжателем династии Чан и объявил свое правление началом новой династии Зыонг (1369—1370) [168, с. 195].

Новая династия оказалась недолговечной. Зыонг Нят Ле и его фавориты проводили время в кутежах и оргиях. Они превзошли даже Чан Зу Тонга. Популярность короля быстро падала не только в глазах народа, но и в глазах знати. Группа крупных феодалов во главе с канцлером Высшего Королевского Совета принцем Чан Нгуен Чаном составила заговор с целью свержения Нят Ле. Заговор, однако, был раскрыт и большинство участников казнены. Части заговорщиков удалось бежать и укрепиться в Тханьхоа. Там они подняли мятеж в войсках. Восставшие во главе с принцем Чан Фу двинулись на столицу. В 1370 г. войска Чан Фу взяли штурмом королевский дворец. Нят Ле, его сын и приверженцы были схвачены и казнены. На трон был посажен принц Чан Нге Тонг (1370—1372). Он щедро наградил помогавших ему родственников. Своей матери, уже упоминавшейся ранее Минь Ты, он пожаловал титул хоанг-тхайфи (вдовствующая королева). Племянника своей матери (т. е. своего двоюродного брата по женской линии) Хо Куи Ли (Хо Кюи Ли) король ввел в Тайный Совет и женил на своей дочери принцессе Хюи Нинь [34, с. 113].

Будущему великому реформатору Хо Куи Ли было в это время 35 лет. Он принадлежал к старинной богатой и влиятельной феодальной семье, связанной многочисленными брачными узами с королевским родом. Но хотя сам Хо Куи Ли, безусловно, относился к прослойке крупных феодалов, он стал политическим лидером мелких и средних феодалов-чиновников, которые в его лице приобрели одаренного и решительного вождя. Хо Куи Ли был тесно связан с Чан Нге Тонгом много лет и новый король стал доверять ему самые ответственные поручения еще задолго до того, как Хо Куй Ли достиг вершины иерархической лестницы.

Первые годы правления Чан Нге Тонга были временем тяжких испытаний. В начале 1371 г. тямские войска под командованием короля Те Бонг Нга высадились во вьетнамском порту Дайан и стремительно двинулись на столицу. Чан Нге Тонг, не рассчитывая удержать Тханглаунг, бежал в город Донгнган. Оттуда, с другого берега Красной реки, он беспомощно наблюдал, как тямские войска грабят и жгут столицу, уводят ее жителей в рабство. После этого победоносный Те Бонг Нга с огромными трофеями вернулся в Виджайю. Вьетнамские войска, деморализованные рядом поражений, видимо, даже не пытались его преследовать. В том же году вспыхнуло народное восстание в Нгеане [34, с. 113, 115]. В восьмом месяце 1371 г. король направил Хо Куй Ли в Нгеан. В течение месяца восстание было подавлено. За эту победу Чан Нге Тонг пожаловал Хо Куй Ли титул князя [34, с. 113].

Вскоре под неофициальным руководством Хо Куи Ли началась тотальная проверка государственного аппарата по всей стране — первый шаг в его реформах, которые вновь сделали Вьетнам сильным и жизнеспособным феодальным государством. Все чиновники, как гражданские, так и военные, должны были пройти переаттестацию. Особое внимание было уделено созданию боеспособного офицерского корпуса. Гражданские чиновники и офицеры, не способные к несению своих обязанностей или бывшие ставленниками крупных феодалов-сепаратистов, отстранялись от должности и заменялись, как правило, талантливыми выходцами из низов, которые были всем обязаны новому правительству и лично Хо Куи Ли. Список новых чиновников утверждался королем [34, с. 114]. Несколько позже Чан Нге Тонг, согласно установившейся традиции, отрекся от престола в пользу своего двоюродного брата Чан Зюэ Тонга и принял титул короля-наставника. Мать Чан Зюэ Тонга приходилась теткой не только королю, но и Хо Куи Ли. Таким образом, высшая власть во Вьетнаме оказалась в руках трех кузенов [168, с. 195].

Усилия этого триумвирата в годы правления Чан Зюэ Тонга (1372—1377) были направлены на решение двух первоочередных задач — повышение обороноспособности страны и борьбу с голодом, который продолжал терзать народные массы. Вслед за созданием нового офицерского корпуса началась серьезная реорганизация армии [21], строительство военного флота, реконструкция дорог в провинциях Тханьхоа и Нгеан, ведущих к тямской границе, строительство почтовых станций. В восьмом месяце 1374 г. Хо Куй Ли сформировал новые корпуса королевской гвардии. В первом месяце 1375 г. он был официально назначен начальником штаба всей вьетнамской армии [34, с. 114].

В 1373 и 1375 гг. были проведены две кампании по принудительному изъятию излишков риса у богачей (феодалов и общинной верхушки) в обмен на почетные титулы и отличия. Рис раздавали голодающим. В 1375 г. начались работы по расчистке ирригационных каналов в первую очередь на юге — в провинциях Тханьхоа и Нгеан, т. е. в пограничных районах, где стабилизация положения была особенно важна [34, с. 137, 142, 150; 168, с. 195].

В том же году Хо Куи Ли провел реорганизацию административного устройства Юга. Старые провинции были перекроены и созданы новые, во главе которых он поставил лично преданных ему людей. По мнению советского историка Г. М. Маслова: «В 1375 г. влияние Хо Куи Ли не достигло еще такого уровня, чтобы он смог перекроить землю Красной реки — опору Чан-ской династии» [34, с. 114—115].

Чтобы подготовить новые кадры чиновников для проведения реформ, в 1374 г. по совету Хо Куи Ли было значительно увеличено число мест на столичных конкурсах конфуцианского типа. В этом году лауреатами конкурса в столице стало 50 человек, которые тут же получили высокие административные посты. В то же время Хо Куи Ли заботило, что усиление конфуцианства повлечет за собой рост китайского влияния. Эта проблема была в тот момент особенно актуальна, потому что утвердившаяся в 1368 г. в Китае династия Мин стала претендовать на гегемонию в Юго-Восточной Азии; особенно же ее интересовал Вьетнам. Поэтому в 1374 г. был издан указ, запрещающий носить китайскую одежду, были приняты законы против роскоши, с одной стороны ограничивающие китайский экспорт предметов подобного рода, а с другой — укреплявшие режим экономии, поскольку все средства были нужны для укрепления обороны и сельского хозяйства страны, только начавшей выходить из кризиса [34, с. 134].

Эта разносторонняя работа по укреплению государства дала свои результаты уже весной 1375 г., когда тямский король Те Бонг Нга вторгся в южные районы Вьетнама, но был разбит единомышленником Хо Куи Ли — командующим До Ты Бинем. Через год, в пятом месяце 1376 г., Те Бонг Нга повторил вторжение, но снова был отброшен с большим уроном [34, с. 116]. Этот успех окрылил вьетнамское правительство, и в десятом месяце 1376 г. король Чан Зюэ Тонг приказал Хо Куи Ли начать подготовку к ответному вторжению в Тямпу. Во главе армии встал сам Чан Зюэ Тонг. Вьетнамский флот под командованием Хо Куи Ли двигался параллельно курсу армии вдоль тямского побережья. На первых порах успех сопутствовал вьетнамскому оружию. Во втором месяце 1377 г. войска Чан Зюэ заняли порт Тхатькиеу и создали угрозу тямской столице. Но опытный полководец Те Бонг Нга сумел перехитрить молодого короля Чан Зюэ Тонга. Он подослал к нему под видом перебежчика своего агента, который сообщил Чан Зюэ Тонгу, что Те Бонг Нга бежал из Виджайи, бросив ее на произвол судьбы. Чан Зюэ Тонг, поверив этому сообщению, двинул свои войска к тямской столице. В результате вьетнамские войска оказались в ловушке и были наголову разбиты. Чан Зюэ Тонг пал в битве, как и большинство командиров. Его брат принц Чан Хук попал в плен. Недавний победитель Те Бонг Нга генерал До Ты Бинь едва сумел увести во Вьетнам остатки армии. Флот Хо Куи Ли оказался не в силах помочь попавшим в окружение войскам [34, с. 117; 168, с. 196].

Вскоре Те Бонг Нга погрузил свои войска на суда и внезапно для вьетнамцев высадился в бухте Тханфу, откуда ускоренным маршем устремился на Тханглаунг. Слабый гарнизон столицы не мог долго сопротивляться, город был захвачен войсками Те Бонг Нга, разграблен и сожжен. Второй раз за семь лет тямский король вернулся на родину с огромной добычей [34, с. 118; 168, с. 196].

Несколько месяцев спустя Те Бонг Нга вновь появился на территории Вьетнама. На этот раз в его обозе ехал принц Чан Хук, объявивший себя вьетнамским королем. Те Бонг Нга рассчитывал использовать его в качестве марионетки, превратив Вьетнам в своего вассала. Вьетнамский народ, однако, не признал королем принца-перебежчика. В Тханглаунге уже сидел новый король Чан Хьен Тонг II (1377—1389), внук Чан Нге Тонга. Летом 1378 г. Те Бонг Нга удалось в третий раз на краткий срок захватить вьетнамскую столицу, но на этом его успехи кончились. Когда же он вновь вторгся во Вьетнам, рассчитывая на этот раз аннексировать провинции Нгеан и Тханьхоа, на его пути встала возрожденная вьетнамская армия под командованием самого Хо Куи Ли [34, с. 117—120; 168, с. 196].

Период от гибели короля Чан Зюэ Тонга до начала 1380 г., когда произошло это решительное столкновение, был крайне напряженным для Хо Куи Ли. Вся его политика укрепления государства, проводившаяся в течение семи лет, во время военной катастрофы 1377 г. оказалась под сомнением. Но он не пал духом и сумел внушить веру в правильность своего курса Чан Нге Тонгу. Уже после первых поражений в 1377 г. по инициативе Хо Куи Ли была проведена новая инспекционная проверка соответствия гражданских и военных чиновников занимаемым должностям, т. е. новая чистка [34, с. 121]. Это, конечно, не могло не вызвать недовольства в широких кругах феодалов. Следующая мера Хо Куи Ли — введение нового подушного налога (1378 г.) вызвала острое недовольство податных сословий (крестьянства и ремесленников). Если раньше его платили только те, кто имел землю, то теперь все совершеннолетние мужчины, за исключением тех, кто служил в армии, независимо рт того, была у них земля или нет, должны были платить подушный налог, равный 3 куанам. Были введены и другие налоги — владельцы рисовых полей, тутовых рощ, рыбных прудов должны были поставлять войску деньги, рис, ткани [34, с. 118; 168, с. 196].

Между тем положение в стране, вновь разоренной войной, в этот период еще более ухудшилось из-за стихийных бедствий. В 1378 г. урожай в значительной части был уничтожен наводнением, в 1379 г. — засухой. Голод и новый налог повели к новому подъему крестьянских восстаний после относительно мирного пятилетия 1372—1377 гг. Особенно значительным было восстание в пров. Бакзянг, во главе которого встал даосский монах Нгуен Бо. Вьетнамское правительство, напрягши все свои силы, сумело быстро подавить это восстание; Нгуен Бо был схвачен и казнен [34, с. 118].

К началу 1380 г., действуя жестко и решительно, Хо Куй Ли сумел создать новую боеспособную армию, которая встретилась с тямскими войсками у р. Ма в районе Нгузянга во втором месяце этого года. Заняв здесь оборону, вьетнамцы вбили в дно реки деревянные колья. Два генерала, командующие гвардейскими частями, посаженными на корабли, согласно плану Хо Куи Ли должны были в начале сражения инсценировать бегство, чтобы заманить тямские корабли на скрытые в воде колья. Однако один из генералов, командир гвардейского корпуса Нгуен Ким Нгао неожиданно развернул свои суда и отступил за заграждения, не дожидаясь приближения врага. Хо Куи Ли приказал казнить его на месте. Второй генерал успешно провел маневр, тямские суда напоролись на колья, и это стало началом разгрома войска Те Бонг Нга. Тямский король поспешно отступил с остатками своего флота [34, с. 118].

Победой на р. Ма Хо Куи Ли завоевал популярность в народе. Двор, в свою очередь, осыпал его почестями. Теперь реформатор мог приступить к выполнению следующей части своего плана. Он поднял руку на дотоле неприкосновенную буддийскую церковь. В 1381 г. Хо Куй Ли добился указа о призыве монахов на военную службу. Тогда же, по-видимому, была впервые секуляризирована часть монастырских земель [27, с. 203; 34, с. 163].

Военная угроза со стороны Тямпы, однако, еще не миновала. Армия Те Бонг Нга, закаленная двадцатилетней наступательной войной против Вьетнама, оправилась от поражения и уже в 1381 г. вновь вторглась в южные районы страны. После этого короткого рейда тямам удалось уйти с добычей безнаказанно. Но когда в следующем, 1382 г. Те Бонг Нга предпринял вторжение в более широких масштабах и оккупировал пров. Тханьхоа, Хо Куи Ли наголову разбил его армию при горе Лонгдай [34, с. 122—123; 168, с. 196].

Хо Куи Ли решил предпринять ответное наступление и выступил в первом месяце 1383 г. с флотом, чтобы нанести удар по глубинным районам Тямпы. Но тайфун разметал его суда, большая часть флота погибла. Эта катастрофа, сильно ослабившая вьетнамскую армию, позволила Те Бонг Нга снова вторгнуться во Вьетнам. На этот раз он избрал не морскую, а сухопутную дорогу по западной горной окраине. Вьетнамские войска, не ждавшие нападения с этой стороны, не сумели задержать тямов на перевалах. В течение шести месяцев тямы, передвигаясь по Вьетнаму, грабили и уводили в рабство местное население. Тханглаунг на этот раз им, правда, взять не удалось. Только к концу 1383 г. вьетнамским войскам удалось вытеснить тямов из страны. Крайний юг (бывшие тямские провинции, уступленные Вьетнаму в 1306 г.), однако, остался за Тямпой [168, с. 197].

Следующий год вьетнамское правительство посвятило восстановлению своей армии. Это неизбежно было связано с новыми поборами и вызвало новую волну крестьянских восстаний.

В 1384 г. крестьянин Нгуен Тхань поднял восстание в пров. Тханьхоа, выдавая себя за принца из династии Чан, который «стоит за народ». Его отряды наводили ужас на местных феодалов. Здесь же в Тханьхоа возник другой очаг восстания. Крестьянин Нгуен Ки, объединив государственных и крепостных крестьян, громил владения титулованной знати [34, с. 123].

В том же году китайское правительство, почувствовав слабость Вьетнама, потребовало предоставления 5 тыс. тхатей риса для своих войск, находящихся в Юннани. Это требование пришлось удовлетворить, хотя при транспортировке из-за трудностей пути погибло много носильщиков. В 1385 г. китайский император прислал во Вьетнам посольство с новыми претензиями; теперь китайцы запросили 50 слонов, саженцы ценных пород деревьев (арековой пальмы, лангановой эуфории, хлебного дерева, личти и др.), а также 20 даосских и буддийских монахов. Вьетнамское правительство вынуждено было удовлетворить и эти требования [34, с. 177—178; 168, с. 196].

В это время Хо Куи Ли и его приверженцы упорно работали над укреплением вьетнамского государства. В 1385 г. была проведена новая чистка чиновничьего аппарата. Теперь сторонники Хо Куи Ли не только оказались у власти на местах, но и стали постепенно вытеснять крупных феодалов и членов королевской семьи из центрального правительства. Это, естественно, сильно обострило отношения Хо Куи Ли с феодальной знатью. Один из крупнейших феодалов, глава ведомства обрядов Нгуен Дан в седьмом месяце 1385 г. с негодованием заявил, что власть в стране переходит к случайным людям, после чего ушел в отставку, несмотря на уговоры короля-наставника Чан Нге Тонга. Сошел с политической арены, сославшись на старость и слабое здоровье, прежний соратник Хо Куи Ли заслуженный генерал До Ты Бинь и другие деятели прежних лет. Некоторые представители молодого поколения крупных феодалов — Монг Зы, Тхун Дао, Тхун Куинь проявили понимание интересов класса феодалов в высшем смысле, и связали свою судьбу с судьбой Хо Куи Ли. В целом, однако, феодальная знать становилась все более враждебной к Хо Куи Ли и группе реформ, стремилась подорвать его влияние на царствующего короля и короля-наставника [34, с. 120—121].

В Д386 г. Хо Куи Ли нанес ощутимый удар буддийской церкви. Был издан указ, предписывающий расстричь и вернуть в мир всех монахов моложе 50 лет. Одновременно были секуляризированы все оставшиеся земельные владения буддийских монастырей. Власть духовных феодалов постепенно сошла на нет [27, с. 1203; 34, с. 163]. В 1387 г. Хо Куи Ли был назначен канцлером Высшего Королевского Совета. Таким образом, он уже официально занял первое место в чиновной иерархии Вьетнама [34, с. 122]. Теперь, по плану его реформ, перед ним встала очередная, наиболее трудная задача — ликвидация частного феодального сектора, т. е. возвращение крепостных крупных феодалов в ряды лично свободных крестьян-общинников, которые платили налоги непосредственно государству. Но король-наставник Чан Нге Тонг не был готов к проведению такой радикальной меры.

Между тем крупные феодалы продолжали плести интриги против Хо Куи Ли и им удалось перетянуть на свою сторону царствующего короля Чан Хьен Тонга II. В восьмом месяце 1389 г. в беседе со своим братом принцем Нгаком и крупным феодалом Ле А Фи он сказал: «Если не лишить Куи Ли власти сейчас, потом это будет сделать уже невозможно» [34, с. 126]. В те времена это означало почти согласие на физическое уничтожение Хо Куи Ли. Осведомители Хо Куи Ли сообщили ему об этом разговоре. Канцлер собрал на совет своих соратников. Одни советовали немедленно укрыться в неприступной Дайлай, чтобы оттуда в случае надобности начать открытые военные действия. Другие предлагали апеллировать к королю-наставнику Чан Нге Тонгу. Сам Хо Куи Ли уже подумывал о самоубийстве, желая избежать рук королевских палачей. Однако победило мнение вице-канцлера Тайного Совета Фам Кы Луа-на. Он предложил не скрываться, а потребовать у Чан Нге Тонга головы царствующего короля. По правилам феодального этикета он облек это требование в аллегорическую форму: «Никогда еще не было так, чтобы продавали сына, чтобы прокормить внука, обычно продают внука, чтобы прокормить сына» [34, с. 127]. Иначе говоря — внука короля-наставника Чан Нге Тонга Чан Хьен Тонга II следует заменить сыном короля-наставника принцем Нгунгом. В случае отказа Хо Куи Ли пришлось бы поплатиться своей головой.

Беседа Хо Куи Ли с Чан Нге Тонгом состоялась в том же восьмом месяце 1389 г. Король-наставник сначала не принял никакого решения. Но в развитие событий вмешалась внешняя сила. В десятом месяце 1389 г. тямский король Те Бонг Нга внезапно вторгся в пров. Тханьхоа. После десятидневной битвы он разгромил вышедшую ему навстречу вьетнамскую армию (в этой битве пало 70 вьетнамских военачальников) и стремительно двинулся на Тханглаунг. В одиннадцатом месяце 1389 г. Те Бонг Нга занял Хоангзянг, предместье столицы [34, с. 124].

И без того тяжелое положение вьетнамского правительства было сильно осложнено вспыхнувшим незадолго до этого на Севере мощным крестьянским восстанием, во главе которого встал беглый буддийский монах Фам Ши Он, объявивший себя королем. Организовав крестьян по воинскому образцу в три корпуса, Фам Ши Он нанес внезапный удар по столице и удерживал ее в течение трех дней, после чего его войска организованно отошли в Ноитяу (Куокоай), продолжая оттуда угрожать Тхан-глаунгу. Правительство Чан Нге Тонга оказалось, таким образом, между двух огней. В этой обстановке Хо Куи Ли еще раз проявил свои блестящие стратегические способности. По его совету с тямского фронта был снят лучший гвардейский корпус и направлен против повстанцев. Риск оправдал себя. Гвардейцы генерала Хоанг Фунг Тхе разгромили войска Фам Ши Она прежде, чем Те Бонг Нга приступил к штурму столицы. Фам Ши Он и его соратники были казнены [34, с. 124—125].

После этого невдалеке от Тханглаунга развернулось генеральное сражение с тямами. Незадолго до начала сражения принц Нгуен Зьеу, брат царствующего короля перешел со своим отрядом на сторону Те Бонг Нга. Этим он бросил тень на Чан Хьен Тонга II, но не решил исхода битвы. Во время сражения, которое разворачивалось в основном на реке, один тямский перебежчик указал вьетнамцам корабль, на котором находился. Те Бонг Нга. На этом корабле был сосредоточен огонь из зажигательных орудий всей вьетнамской эскадры, и Те Бонг Нга был убит. Это послужило началом разгрома тямской армии. Остатки ее генерал Ла Кхай увел на юг [34, с. 125—126].

После этой двойной победы авторитет Хо Куи Ли стал непререкаемым. В двенадцатом месяце 1389 г. король-наставник Чан Нге Тонг принял окончательное решение. Он сместил с трона Чан Хьен Тонга II и заточил его в монастырь Чифук. На трон был посажен сын Чан Нге Тонга принц Нгунг под именем Чан Тхуан Тонг (1389—1398). Крупные феодалы, видя крушение своих планов, предприняли отчаянную попытку освободить свергнутого короля. Три генерала, командующие гвардейскими корпусами, проникли в монастырь, где он был заключен, но Чан Хьен Тонг II якобы запретил им поднимать оружие против своего деда (скорее всего, эта версия была придумана позднее конфуциански настроенными летописцами). Во всяком случае попытка конгрпереворота была подавлена, генералы, участвовавшие в ней, были казнены вместе с главой судебного ведомства Ле А Фи, участником заговора восьмого месяца. Вскоре и сам Чан Хьен Тонг II был задушен в монастыре [34, с. 127— 128; 168, с. 196].

Начало 90-х годов XIV в. было трудным временем, несмотря на победы, одержанные в 1389 г. В конце 1390 г. выяснилось, что королевская казна, вывезенная в горы в ожидании нападения тямов, пропала. В 1391 г. была предпринята попытка отбить у тямов спорную пров. Хоатяу, окончившаяся неудачей: солдаты устали воевать. В 1392 г. Хо Куи Ли издал суровый указ против дезертиров — за первый побег их клеймили и накладывали штраф в 10 куанов (в три с лишним раза больше, чем годовой подушный налог). Рецидив карался смертной казнью с конфискацией земли и имущества [34, с. 126, 132, 152]. В это время заговоры крупных феодалов с целью уничтожения Хо Куи Ли следовали один за другим. В 1391 г. активизировался принц Нгак, брат казненного короля Чан Хьен Тонга II. Он был одним из самых влиятельных членов королевской семьи. Чан Нге Тонг пожаловал ему титул Великого принца. Нгак покинул столицу и переехал в свой удел в Вапните. Это дало основание Хо Куи Ли полагать, что принц готовится поднять мятеж. На приглашение вернуться в столицу Нгак не откликался. Тогда в пятом месяце 1391 г. Чан Нге Тонг приказал командующему гвардейским корпусом Нгуен Нят Льету доставить Нгака ко двору (в случае необходимости — силой); одновременно Нгуен Нят Льет получил тайный приказ от Хо Куй Ли убить опасного принца, что и было сделано. Возмущенный Чан Нге Тонг приказал провести строгое расследование. Нгуен Нят Льет покончил самоубийством, но Хо Куй Ли не выдал [34, с. 129].

Вскоре после этого Хо Куи Ли обвинил в злоупотреблениях и казнил двух генералов, командующих южными округами, за то, что они обсуждали возможность его смещения. Чиновников, донесших на этих генералов, он назначил на их места. В начале 1392 г. близкий родственник короля, принц Чан Нят Тионг организовал заговор с целью убить Хо Куи Ли. Этот заговор, однако, был быстро раскрыт. Хо Куи Ли апеллировал к королю-наставнику, и тот приказал казнить принца-заговорщика [34, с. 120—130]. Подавленные этой последней неудачей, крупные феодалы притихли.

Борясь с оппозицией феодалов, Хо Куи Ли продолжал разрабатывать позитивную программу переустройства государства. В 1392 г. он всерьез занялся вопросами идеологии и написал книгу «Минь дао» («Истинный путь») [34, с. 169]. До этого времени все официальные документы, исторические и философские работы писались на ханване — варианте древнекитайского языка веньяна. Только часть поэтов до этого времени пользовалась вьетнамской письменностью (тьыном, ном). Хо Куи Ли первый стал писать прозой на тьыноме и ввел эту письменность в государственный обиход. Это был важный шаг в развитии вьетнамского литературного языка. Вьетнамский историк Зыонг Минь писал по этому поводу: «Необходимо помнить, что до Хо Куи Ли титулованная и служилая знать изучала лишь ханван, преклонялась перед ним, рассматривала его как единственную письменность вьетнамского народа, разрешая пользоваться только им для преподавания в школах. В этих условиях Хо Куи Ли, личность, стоящая во главе феодального государства, пишет на номе стихи, переводит „Яо Дань" из Шуцзин и Шицзин; разве это не попытка возвышения вьетнамской письменности? То, что Хан Тхюйен и Нгуен Ши Ко писали на номе стихи, достойно всяческого восхваления. Но разве можно сравнивать вклад Хо Куи Ли в распространение „тьынома" с эпизодическими написаниями стихов... Смысл к значение деяний реформатора выходят далеко за рамки его времени. Потребовалось свыше 400 лет после его правления, чтобы у вьетнамского народа появился политический деятель Нгуен Хюэ, возглавлявший государство и осмелившийся издавать указы на „тьыноме"» (цит. по [34, с. 170]).

Книга Хо Куй Ли «Минь дао» формально была комментарием к основному конфуцианскому произведению «Луньюй». Но вьетнамский реформатор меньше всего стремился слепо следовать официальной идеологии современного ему Китая. Напротив, он хотел создать свой, самобытный вариант конфуцианства, вьетнамский по своему духу. Основателем этого учения он объявил не Конфуция, а мифического китайского царя Чжоу Гуна (возможно, потому, что Чжоу Гун был общим мифическим наследием китайцев и вьетнамцев). Самого же Конфуция Хо Куи Ли часто критиковал за некоторые поступки, расходившиеся с проповедовавшейся им моралью. Что касается неоконфуцианства, господствовавшего в современном Хо Куи Ли Китае, то к нему этот реформатор относился резко враждебно. Как пишет современный вьетнамский исследователь Чан Нгиа: «Хо Куй Ли указывал на сомнительные места в „Луньюе" или насмехался над Хан Юем и сунскими конфуцианцами, называя их „в воровстве погрязшими" и (мысли) „ворующими"» (цит. по [41, с. 57]).

Антикитайский характер деятельности конфуцианца Хо Куи Ли еще раз проявился в середине 90-х годов. В ответ на очередное требование Китая поставить 50 тыс. солдат, 50 слонов и 500 тыс. тхатей риса Хо Куй Ли послал в Китай только небольшое количество риса и вновь демонстративно подтвердил указ 1374 г. о запрещении носить китайскую одежду и держать китайские предметы роскоши. В 1396 г. он ввел новую парадную форму чиновников, чтобы она во всем отличалась от китайской [34, с. 134, 178].

Стихи Хо Куй Ли до нашего времени не сохранились. Но в них несомненно присутствовали гражданские мотивы, о которых мы можем судить по дошедшим до нас стихотворениям его единомышленников. Так, вьетнамский поэт Нгуен Фи Кхань, один из ближайших соратников Хо Куй Ли, писал:

Тысячи судеб людских с вожделением ждут одежды и риса.

А там чье-то золото, чья-то яшма громоздятся, словно гора... (цит. по [41, с. 70]).

Другой поэт, Тю Дыонг Ань, живший во второй половине XIV в., писал с иронией в стихотворении «Надпись к картине, на которой нарисован король Мин-хуан, купающий коня»:

Скакун яшмовый цвет мчится во тьме во весь опор.

Вот его искупали, ведут к порогу, блистающему красным лаком.

Если бы заставить любить людей, как этого коня,

То разве страдал бы в язвах темный люд! (цит. по [41, с. 70]).

Конечно, гуманизм реформаторской группы Хо Куй Ли был «гуманизмом по расчету». Голодному, обнищавшему крестьянству надо было дать землю и другие условия для нормального воспроизводства его хозяйства и создания прибавочного продукта для феодалов. Но в общеисторическом плане такую идеологию нельзя не признать прогрессивной.

В 1394 г. умер король-наставник Чан Нге Тонг. Но Хо Куи Ли к этому времени настолько укрепил свои позиции, что уже не нуждался в заступничестве короля. В том же году он принял звание регента и занял по отношению к царствующему королю такое же положение, какое прежде занимал король-наставник. В его руках фактически сосредоточилась высшая власть в государстве. Крупные феодалы ответили на этот легальный переворот новым заговором, во главе которого стояли три принца — Чан Нгуеп Уай, Чан Нгуен Дан, Чан Нгуен Фу. Агенты Хо Куи Ли вовремя раскрыли заговор и его участники были уничтожены. Теперь Хо Куй Ли сам казнил членов королевской семьи [34, с. 136].

Так как государственная казна была по-прежнему пуста, регент-реформатор прибегнул к решительной (и неслыханной во Вьетнаме) мере. В апреле 1396 г. он издал указ об изъятии из обращения всех металлических денег и обмене их на бумажные [22]. За один куан металлических денег давали 1 куан 2 тьена бумажных. Тот, кто сохранял металлическую монету после завершения обмена, подлежал такому же наказанию, как и фальшивомонетчики — смертной казни с конфискацией имущества [168, с. 198]. Эта мера сразу же поправила финансовые дела государства.

В 1397 г. правительство получило возможность открыть бесплатные школы для детей бедняков в центрах всех провинций и уездов (раньше образование было только платным и находилось в частных руках). Теперь талантливая молодежь из низов получала возможность участвовать в провинциальных и столичных конкурсах, победители которых имели право на административную должность [34, с. 164; 168, с. 198]. В этом же году последовала целая серия важных реформ. Был упорядочен местный чиновничий аппарат, подвергся преобразованию центральный аппарат (было организовано 6 министерств), были изменены административное деление страны, названия провинций. Помимо обычных органов власти были созданы и чрезвычайные. В четвертом месяце 1397 г. страна была разделена на военные округа. Командующие округами (в их числе был и сын Хо Куи Ли) сосредоточили в своих руках всю военную и гражданскую власть на местах, были наделены неограниченными полномочиями [34, с. 133].

В результате всей этой перестройки последние крупные феодалы остались без мест, а вновь образованные посты заняли сторонники реформ из числа низших и средних феодалов. Была запрещена купля и продажа земли и передача ее по наследству и, наконец, был установлен земельный максимум. Всем, кроме принцев крови, разрешалось иметь на правах частной собственности только 10 мау (3,6 га) рисовых полей. Полученные в результате этой реформы огромные массивы земель были переданы крестьянам за небольшую плату. Таким образом, ранее закабаленные феодалами общины вновь стали платить ренту-налог государству [27, с. 203—204; 34, с. 129—135, 143; 168, с. 199—200].

В том же, 1397 г. была проведена еще одна важная реформа — отменен институт сакуанов — чиновников, ранее осуществлявших контроль над группами в две, три или четыре общины. Процесс социальной дифференциации внутри общины, проходивший в XIV в., в значительной мере отделил ее верхушку от рядовой массы общинников и подготовил условия для срастания этой верхушки с классом феодалов. Передача функции государственного надзора над общинами деревенским старостам официально превратила их в низовое звено феодальной администрации, расширила и укрепила социальную базу феодального государства во Вьетнаме [34, с. 135—136].

В ходе реформ Хо Куи Ли возникла также новая форма феодального землевладения. Некоторые категории низших чиновников впервые стали получать за службу мелкие земельные участки без крестьян. Они сдавали эти участки в аренду. Такая форма поместного хозяйства в последующие века стала основной [27, с. 204].

Царствующий король Чан Тхуан Тонг в какой-то мере пытался проявить оппозицию реформам Хо Куи Ли. Регент решил в первую очередь изолировать его от районов дельты, традиционно преданных династии Чан. С этой целью он в 1396—1397гг. построил у себя на родине в пров. Тханьхоа новую столицу Тэйдо — Столицу Запада и в 1397 г. перевел туда короля. Старая столица Тханглаунг была переименована в Донгдо (Столица Востока). Перенос столицы значительно отдалял административный центр страны от китайской границы на случай возможной агрессии со стороны Китая [168, с. 200].

В третьем месяце 1398 г. Хо Куй Ли принудил короля Чан Тхуан Тонга отречься от престола и удалиться в даосский монастырь; вскоре он приказал его убить. На престол был возведен малолетний сын Чан Тхуан Тонга Чан Тхиеу Де (1398— 1400). Феодальная знать ответила на эту акцию массовым заговором, который был подавлен с невероятной жестокостью. В начале 1399 г., по приказу Хо Куи Ли, было казнено 370 аристократов. Одному из них, принцу Доан Ни Каю удалось бежать в район р. Да и организовать там массовое восстание. Он собрал армию в 10 тыс. человек, которая более года господствовала в районах рек Да и Дай. Стремясь дискредитировать реформы Хо Куи Ли, принц Доан Ни Кай начал выпускать фальшивые бумажные деньги и распространять их в народе. Восстание было подавлено в 1400 г. местными войсками [34, с. 131].

Между тем Хо Куи Ли продолжал свою реформаторскую деятельность. Уже в первый месяц номинального правления нового короля он издал указ о составлении всеобщего земельного реестра. Вьетнамский летописец Нго Ши Лиен в «Полном своде исторических записей Великого Вьета», завершенном в 1479 г., писал по этому поводу: «Третий месяц... 1398 г. Приказано имеющим землю сообщить (в государственные учреждения) ее площадь. Зап (землевладельцы) должны поставить таблички с именем на землях; (чиновникам) в ло, фу, тяу, хюйенах (административные единицы. — Э. Б.) сообща провести сверку и составить земельный реестр. Через пять лет это было сделано. Земли, не имевшие таблиц, были переведены в разряд государственных» (цит. по [34, с. 143—144]).

В третьем месяце 1400 г. Хо Куи Ли сверг короля-ребенка Чан Тхиеу Де и провозгласил королем самого себя, основав таким образом новую династию — Хо. На троне он пробыл, однако, только девять месяцев. В двенадцатом месяце 1400 г. он, подражая традициям династии Чан, отрекся от престола в пользу своего младшего сына Хо Хан Тхыонга. Реальная власть осталась в руках Хо Куи Ли [168, с. 201].

Власть династии Хо длилась всего семь лет. В эти годы Хо Куи Ли продолжал укреплять централизованное феодальное государство. Уже в 1400 г. во все концы страны были посланы ревизоры Тайного Совета, наделенные большими полномочиями. В их задачу входило контролирование властей на местах. Они имели право подавать доклады непосредственно Тайному Совету, минуя губернаторов провинций. В этом же году Хо Куи Ли ввел единый образец докладной, которую губернаторы провинций должны были представлять ему ежегодно. В нее входили реестровый список, данные о собранных налогах и судебных делах, подпадающих под юрисдикцию центральной власти. В 1401 г. был издан Новый чиновничий кодекс, включавший штатное расписание чиновников и перечень их обязанностей [34, с. 140].

В 1401 г. был издан указ о составлении полного подворного списка всех мужчин, начиная с двухлетнего возраста. Губернаторам было приказано всех временно проживающих в том или ином районе водворять но месту постоянного жительства; бродяг превращать в государственных рабов или отправлять на родину. «Когда составили этот реестр, — сообщает летописец Нго Ти Лиен, — увидели, что мужчин с 15 до 60 лет много больше, чем было зарегистрировано ранее» (цит. по [34, с. 150]). Согласно другим источникам, число податных государственных крестьян в новом реестре увеличилось вцвое [168, с. 202].

В том же году был издан указ об ограничении числа крепостных крестьян и ремесленников зяно и но-ти, которыми могли владеть феодалы. Кх число должно было соответствовать рангу сановника. Те, у кого их было больше нормы, обязаны были возвратить их государству. Если феодал мог представить письменный документ, подтверждающий, что он владеет данными крепостными в течение трех поколений или что он купил их, ему выплачивали денежную компенсацию из расчета 5 куанов за человека [34, с. 148—149].

Хо Куи Ли придавал большое значение развитию сельского хозяйства, строительству ирригационных каналов. В 1401 г. он издал указ о создании в провинциях складов с продовольствием. В годы хорошего урожая эти склады скупали рис у населения, в неурожайные годы — продавали его по умеренным ценам. Реформатор заботился также об освоении слабо заселенных районов Юга. В 1403 г. по его приказу стали собирать безземельных и неимущих крестьян и направлять их на Юг для устройства военно-земледельческих поселений; чтобы поселенцы не разбегались, каждому стали татуировать на руке название его поселения [34, с. 150—151].

Заботясь о подъеме производства, Хо Куи Ли в то же время заботился и о том, чтобы плоды этого подъема (прибавочный продукт) без остатка попадали в руки класса феодалов, а необходимый продукт оставался в руках непосредственных производителей. В 1402 г. он осуществил налоговую реформу, которая обеспечивала более равномерное, дифференцированное изъятие налогов. В целом налоги на рисовые земли и подушный налог были несколько снижены; малоземельные (владевшие участком до 0,5 мау) вдовы и сироты освобождались от уплаты налогов; чрезвычайные налоги, взимавшиеся в последние десятилетия правления династии Чан, отменялись. В то же время некоторые налоги, которые прежде взымались натурой, стали взымать деньгами. Чтобы уловить в пользу класса феодалов часть прибыли, получаемой купцами, был введен новый налог— на торговые суда [168, с. 201].

Положение крестьян и ремесленников за годы реформ Хо Куи Ли значительно улучшилось. В области социальной структуры государственный сектор феодальной экономики одержал решительную победу над частным феодальным сектором, что в условиях восточного феодализма всегда вело к подъему хозяйства. Но мирное строительство во Вьетнаме вскоре было прервано китайской агрессией.

Глава 9

МАЛАЙЯ В Х1Н-Х1У вв.

В XIII в. и в первой половине XIV в. Малайя, бывшая ранее только периферией могущественной Шривиджайи, переживает экономический подъем. Мощный поток межрегиональной торговли, издавна шедший через Малаккскнй пролив, теперь ориентируется не столько на приходящие в упадок порты Суматры (где даже Палембанг утратил свое прежнее значение и из столицы превратился в провинциальный центр [23] [104, с. 62]), сколько на порты Малайи. Важнейшими из них были центры, которые арабские мореплаватели называли Калах и Какулах.

В 1224 г. арабский географ Якут аль-Муштарик писал: «Аль-Калах — страна в начале Индии, на краю Китая, откуда вывозят аль-калахский свинец (олово. — Э. Б.) и мечи „аль-каль"... отсюда (также) вывозят алойное дерево (сапан. — Э. Б,)» (цит. по [272, с. 220]). Другой арабский географ Ибн Сайд, писавший в середине XIII в., сообщает: «К юго-западу (от Явы) город Калах, известный путешественникам, а также известный своим оловом „аль-калаки"» (цит. по [272, с. 220]). Писавший полувеком позже Абуль Фида (1273—1331) дает более подробную характеристику Калаха: «Это порт всех областей между Оманом и Китаем. Отсюда вывозят олово... Это процветающий город, населенный мусульманами, индийцами и персами» (цит. по [272, с. 220]).

Калах был настолько хорошо известен арабским морякам и купцам, что даже вошел в морской фольклор. В знаменитых «Путешествиях Синдбада» из «Сказок тысяча и одной ночи» говорится: «От острова Аль-Нукус мы шли шесть дней к Калаху. Затем мы вошли в царство Калах. Это большая империя, граничащая с Индией, где находятся оловянные рудники, плантации бамбука и великолепная камфора. Царь здешний — могучий правитель, который также управляет островом Аль-Нукус, где есть город, также называемый Аль-Нукус, окружностью в два дня пути».

Другой важный порт Малаккского полуострова, существовавший в X—XIV вв. наряду с Калахом, арабы называли Какулах. Уже около 940 г. арабский путешественник Абу Дубаф писал: «Я продолжал путь из Калаха в город Какулах, который стоит на вершине горы, наполовину выступающей в море, наполовину на суше. Жители его имеют царя, как и в Калахе. Они едят пшеницу и яйца, но они не едят рыбы и не умерщвляют животных.[24] У них большой дом молитвы... Они доставляют сюда корицу и затем вывозят ее в остальные части света. Дерево корицы принадлежит всем совместно и не имеет особых владельцев... У них есть обсерватория и полное знание звезд, они их тщательно изучают» (цит. по [272, с. 224]).

Индонезия и Малайя в XIII в.

Посетивший Какулах 400 лет спустя знаменитый арабский путешественник Ибн Баттута застал его по-прежнему процветающим. «В порту Какулах, — пишет он, — мы застали множество джонок, готовых к пиратским набегам, а также против кораблей, которые не платят пошлин в этом порту. Какулах — прекрасный город со стеной из тесаного камня, достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти рядом три слона. Я видел, как в город входили слоны, нагруженные алойным деревом. Этот товар там гак обычен, что его употребляют на топливо и продают друг другу по цене дров. Однако иностранным купцам они продают алойное дерево по цене один груз (слона) за штуку хлопчатобумажной ткани, которая здесь ценится выше шелковой. Корица есть здесь в разных местах, но настоящая коричная кора имеется только на западных склонах коричных холмов. Слоны здесь очень многочисленны, они есть у каждого лавочника. Все их держат, и все на них ездят» (цит. по [97, т. IV, с. 96]).

Во время пребывания в Какулахе Ибн Баттута был представлен местному королю, которого он называет язычником (в первой половине XIV в. на Малаккском полуострове проживали только разрозненные группы мусульман, большинство которых составляли арабские и индийские купцы; древнейший мусульманский памятник на территории Малайи датируется 1303 г. [56, с. 155]). Король Какулаха гостеприимно принял Ибн Бат-туту и содержал его на свой счет три дня. Возможно, это было связано с тем, что Ибн Баттута был послом индийского султана к китайскому императору, а авторитет Юаньского Китая в это время все еще был высок на Малаккском полуострове. В летописях Юаньской династии упоминается страна Ко-ку-ло, приносившая дань императору [97, т. IV, с. 96].

Калах с его оловянными рудниками находился, по-видимому, в районе современного Кедаха, а Какулах — на восточном побережье Малаккского полуострова в районе Келантана. Видимо, даже в эпоху расцвета Шривиджайи эти два крупнейших торговых полиса пользовались значительной долей автономии, а в начале XIII в. они явно приобрели полную самостоятельность.

Чжао Жу-гуа, писавший в 1225 г., в своем трактате «Чжу-фаньцзи» в числе малайских вассалов Сань-фо-ци (Шривиджайи) перечисляет Пен-фен (Паханг), Тен-я-нун (Тренгану), Лин-я-су-цзя (Ланкасука), Фо-ло-ан (Куала Беранг, близ Тренгану), Дан-ма-лин (Тамбралингу, или Лигор), Цзя-ло-си (Гра-хи, у бухты Бандой) и Чжи-лань-дань (Келантан, который, так же как и Тамбралингу, отождествляют с Какулахом). Названия, напоминающего Калах или Кедах, в этом списке нет. Относительно названных земель существует большое сомнение: были ли они в то время вассалами Шривиджайи? Многие историки считают, что этот список данников Чжао Жу-гуа механически перенес в свою книгу из работы другого китайского автора, написанной в 1178 г. [56, с. 61].

К 1230 г. относится первое документальное (эпиграфическое) свидетельство с Малаккского полуострова о том, что дело обстояло именно так. Обнаруженная в Чайе (на месте бывшего Грахи) надпись короля Тамбралинги (Лигора) Дхарма-раджи Чандрабхану, датируемая этим годом, во-первых, ни словом не упоминает о Шривиджайе, а носит все черты, присущие надписи независимого монарха, во-вторых, явно свидетельствует об аннексии одним бывшим вассалом Шривиджайи (Тамбралингой) другого ее бывшего вассала (Грахи). В этот период в руках Тамбралинги, по-видимому, оказался кратчайший сухопутно-речной путь через полуостров, дублирующий путь через Малаккский пролив и более выгодный экономией времени на дорогу, что сделало Тамбралингу наиболее могущественным государством Малайи [100, с. 184]. Учитывая это, мы полагаем, что более правы были те историки, которые отождествляли Какулах с Гамбралингой, а не с Келантаном.

Король Дхармараджа Чандрабхану приобрел широкую известность не только в пределах Малайи, но и на международной арене. Хроники Шри Ланки («Махавамса») и Лаоса «Джи-накаламали»), а также надписи государства Пандьев в Южной Индии сообщают, что в 1247 г. Чандрабхану направил на Шри Ланку миссию с целью приобрести какую-нибудь реликвию Будды (обладание подобной реликвией резко повышало международный престиж владеющего ею монарха и часто становилось поводом для ожесточенных войн). И в данном случае дело не обошлось без вооруженного конфликта с каким-то цейлонским владетелем, видимо, не желавшим расставаться со своей реликвией. Войска Тамбралинги высадились на Шри Ланке. Реликвии, видимо, добыть так и не удалось, зато для Чандрабхану война закончилась более реальным приобретением. Он захватил часть территории Шри Ланки и основал здесь гамбра-лингскую колонию [98, с. 99; 171, с. 251]. Эта колония процветала до 1263 г., когда сын Чандрабхану, бывший ее правителем, затеял войну с высадившимися на Шри Ланке войсками государства Пандьев под командованием принца Джатаварма-на Вира Пандья. Тамбралингцы потерпели поражение в этой борьбе и вынуждены были признать сюзеренитет королевства Пандьев над их колонией. Чтобы изменить создавшееся положение, Чандрабхану в 1270 г. направил на Шри Ланку новую военную экспедицию. Официальной ее целью и на этот раз была добыча реликвий Будды — его зуба, хранившегося в Канди, и нищенской чаши. Но в этой войне тамбралингцы потерпели новое и очень тяжелое поражение. О дальнейшей судьбе тамбра-липгской колонии на Шри Ланке ничего не известно [98, с. 99; 100, с. 185].

Английский историк Д. Дж. Э. Холл высказал интересную гипотезу, связанную с военно-религиозной деятельностью Чандрабхану. Он полагает, что его повышенная активность в главном центре хинаянского буддизма Шри Ланки и стремление путем приобретения главных буддийских реликвий стать ведущим монархом буддийского мира тесно связана с политической борьбой против бывшего сюзерена Малайи Шривиджайи [56, с. 62].

Действительно, государственной религией Шривиджайи был махаянский буддизм, который в сочетании с индуизмом был также государственной религией Яванской и Кхмерской империй. Между тем на Малаккском полуострове издавна господствовал буддизм хинаяны. В течение ряда веков малые государства Малайи были практически единственным анклавом хинаянского буддизма в Юго-Восточной Азии. Шривиджайские правители, проводя свою унификаторскую политику, принуждали жителей Малайи возводить в своих городах махаянские монументы, пытались принудить хинаянистов участвовать в махаян-ских обрядах. Это не могло не вызвать напряженности в отношениях между жителями полуострова и суматранцами.

Положение обострилось во второй половине XII в., когда начали развертываться первые этапы религиозной революции, которая в XIII—XIV вв. потрясла весь Индокитайский полуостров. Эта религиозная революция явилась в значительной мере идеологическим оформлением тех колоссальных социальных потрясений, которые произошли там в это время. В XII в. Бирма, первое из крупных государств Юго-Восточной Азии, провела религиозную реформу хинаянского толка. Эта реформа явилась, в сущности, результатом политического союза Паганской Бирмы с Шри Ланкой против двух других крупнейших держав региона — Шризиджайи и Кхмерской империи, главных носителей махаяпизма. Новая религия, хипаянизм сингальского (т. е. шри-ланкийского) толка, на рубеже XII—XIII вв. стала орудием идеологической диверсии союзников в западных частях Кхмерской империи и па севере Шривиджайской державы. Политические агенты Бирмы и Шри Ланки, носившие по традиции того времени монашеское платье и сами субъективно искренне убежденные в том, что несут с собой свет истинной веры, проникали на территорию нынешнего Центрального и Южного Таиланда, принадлежавшую тогда Кампучии, где среди коренного населения — монов издревле были сильны хинаянистские традиции. Активно воздействовали они и на тайские племена, широко расселившиеся в XIII в. на территории Таиланда и нынешнего Лаоса (также входившего тогда в состав Кхмерской империи).

Эти последние, как молодые варварские народы, уже отчасти знакомые с буддизмом, легко воспринимали сингальскую хинаяну, как религию, хорошо приспособленную к их новому, государственному устройству и в то же время, что немаловажно, религию враждебную государственной религии их основного врага — Кхмерской империи. Что же касается монов и жителей основной части империи — кхмеров (кхмерские народные массы, впрочем, активно включились в борьбу за хинаяну только в XIV в.), то для них новая религия была в первую очередь знаменем социальной борьбы против классового угнетения ветшающей Кхмерской державы.

То же самое относится и к жителям Малаккского полуострова, с той разницей, что они поднимали против угнетения Шривиджайи не новое, а старое, только слегка подновленное сингальской реформацией, знамя хинаяны — своей исконной религии. Таким образом, для малайцев более чем для какого-либо из угнетенных этносов региона социальная борьба сливалась с национально-освободительной, лозунгом которой стало сохранение «веры огцов» и распространение ее на другие земли.

Здесь необходимо сделать одно отступление. В среде как западных, так и советских востоковедов господствует практически единодушное убеждение, что буддизм хинаяны был, во-первых, более «народен», более понятен и доступен для народных масс, чем буддизм махаяны, который якобы был «религией аристократии», а народные массы не обслуживал. Во-вторых, считается, что буддизм хинаяны обходился народным массам гораздо дешевле, чем буддизм махаяны, и поэтому был для них более привлекателен.

И то и другое неверно. Что касается «аристократизма» махаяны, то многие специалисты по Китаю и Тибету с такой же убежденностыо считают, что «аристократична» как раз не махаяна, а хинаяна, ибо это слово значит в переводе «узкий путь», потому что хинаяна учит, как спастись отдельной личности своими силами, т. е. с точки зрения этих специалистов является пропагандой эгоизма. Махаяна — «широкий путь», напротив, призывает верующих бороться в первую очередь не за свое личное спасение, а за всех людей, и поэтому более «демократична». Очевидно, что подобный спор о большем пли меньшем «аристократизме» какой-либо религии совершенно непродуктивен.

Главная же ошибка и тех и других заключается в том, что они оставляют в стороне важное положение марксизма о том, что всякая классовая религия есть в первую очередь орудие в руках правящего класса для подавления и одурманивания трудящихся масс. Поэтому религия «только для аристократии», религия, не воздействующая на народные массы, с марксистской точки зрения есть попросту абсурд. Разумеется, и хинаяна и махаяна отнюдь не были личным достоянием правящих классов ни в древности, ни теперь, но каждая воздействовала своими специфическими средствами.

Совершенно неверной является и мысль о том, что хинаяна в принципе (т. е. всегда) обходилась народу дешевле, чем махаяна. В Паганской Бирме, на родине реформированного хинаянского буддизма в Юго-Восточной Азии, храмовое строительство обходилось ничуть не дешевле, чем в Кампучии или на Яве. Недаром Паган называли городом пяти тысяч храмов. А в купечески прижимистой Шривиджайе храмовое строительство было незначительным, можно сказать ничтожным по сравнению с первыми тремя странами [25].

Когда в последней четверги XIII в. дряхлое раннеклассовое Паганское государство рухнуло под ударами монголов, храмовое строительство сразу же прекратилось, хотя религия не переменилась. В то же время на территории бывшей Кхмерской империи в XIII -XIV вв. расходы на храмовое строительство действительно резко упали в связи со сменой махаяны хиная-ной, но это было только одним из многих проявлений постигшего эту землю социального потрясения, приведшего к значительному снижению норм эксплуатации, по крайней мере на столетие.

Вернемся теперь к событиям на Малаккском полуострове. В 1280 г. на границах Малайи появились войска нового таиландского государства Сукотаи. Казалось бы, Тамбралинга, как естественный гегемон всех малайских княжеств, должна была бы возглавить сопротивление новому захватчику. Казалось бы, она могла бы даже, как это нередко случается в истории, обратиться за помощью к бывшему врагу (Шривиджайская империя на Суматре к этому времени распалась на восемь государств) [29, с. 177]. Однако престарелый Чандрабхану избрал иную политику. Он вступил в союз с сукотайским королем Рамой Камхепгом и добровольно принес ему вассальную присягу. Более того, он со своими войсками активно участвовал в войне, которую Рама Камхенг вел против наследника Шривиджайи — Малайю (со столицей в Джамби). Эта война носила ожесточенный характер. В «Истории Юаньской династии» в связи с прибытием в Пекин посольства Рамы Камхенга в 1295 г. сообщается, что «в течение долгого времени Сиам и Малайю взаимно истребляли друг друга, но теперь Сиам покорил Малайю» (цит. по [56, с. 62]).

Быстрое подчинение, а затем энергичная поддержка Рамы Камхенга со стороны Чандрабхану, а также, по-видимому, и других малайских князей легко объяснимы, если исходить из конкретной исторической обстановки того времени. Держава Рамы Камхенга, как уже говорилось, была полупатриархальным, варварским государством, возникшим на обломках гораздо более жесткого к угнетенным массам строя. Норма эксплуатации при Раме Камхенге была значительно ниже, чем веком раньше или веком позже. Вассальные государства он облагал лишь номинальной данью. При этом в своей знаменитой надписи 1292 г. Рама Камхенг провозгласил свободу торговли, отмену обременительной государственной регламентации и тяжких налогов с купцов. Такая программа не могла не импонировать малайским торговым полисам. Входя в состав державы Рамы Камхенга, они не теряли почти ничего, приобретали же весьма многое. Война против Суматры также была для них кровным делом. После завоевания восточного берега этого острова Тамбралинга и другие добровольные вассалы Сукотаи, опираясь на силу тайских войск, фактически стали хозяевами всего пролива. Вся торговля между Индией и Китаем, а также большая часть внутрирегиональной торговли вновь оказались в одних руках.

После смерти Рамы Камхенга в 1318 г. Сукотаи довольно быстро пришло в упадок, и малайские полисы снова восстановили свою независимость. На первую половину XIV в., видимо, приходится наибольший расцвет Калаха и Какулаха. К середине столетия, однако, на первое место в Малайе постепенно выходит новый торговый центр — Тумасик (Сингапур), основанный в 1299 г. настоящим или мнимым потомком махараджи Шривиджайи Шри Три Буаном [54, с. 37—38].

Как сообщает малайская хроника «Седжарах Мелаю», «... Сингапур стал большим городом, куда приходили многие чужеземцы, так что слава о городе и его величии разошлась по всему свету» (цит. по [54, с. 38]). В 1349 г. китайский географ Ван Да-юан описывал Тумасик (Сингапур) как крупный торговый порт и не менее крупный пиратский центр, контролировавший Малаккский пролив [280, с. 42].

До середины XIV в. Малайя не испытывала серьезной угрозы извне. В конце 1330-х годов раджа Сингапура без особого труда отразил набег с севера флота тайских феодалов (очевидно, из княжества Ратбури). С востока Малайе также не грозила тогда особая опасность, так как возникшая в конце XIII в. на Яве империя Маджапахит еще не начинала своей экспансии в район проливов. Однако вскоре после визита Ион Баттуты в Какулах долгому процветанию малайских полисов пришел конец.

В 50-х годах XIV в. только что возникшая новая таиландская держава Сиам (Аютия), в отличие от Сукотаи бывшая уже зрелым классовым государством, и Маджапахит почти одновременно вторглись в Малайю. Два феодальных хищника долго терзали страну. В огне этих войн померкла слава Калаха и Какулаха. После Ибн Баттуты уже ни один путешественник больше о них не упоминает. Жестоко пострадал и Тумасик. В 1362 г. император Маджапахита потребовал от Тумасика, где правил раджа Шри Пикром Вира, признать себя вассалом островной империи. Шри Пикром Вира отверг это требование. Тогда маджапахтгские войска взяли город штурмом, разрушили его и перерешали большую часть населения. Тумасик долго не мог оправиться от этого погрома. В 1365 г., согласно яванской поэме «Нагаракертагама», Маджапахит владел всем Малаккским полуостровом вплоть до перешейка Кра. Советский историк В. А. Тюрин, однако, считает, что Прапаньча, автор «Нагаракертагамы», преувеличивает, и Маджапахиту принадлежала только южная часть Малайи; северная часть находилась под властью Сиама [54, с. 38]. В 1389 г. после смерти Махараджи Хайям Вурука позиции Маджапахита сильно ослабли. Сиам, видимо, воспользовался замешательством, вызванным сменой монархов в соперничающей державе, и захватил все маджапахитские владения на полуострове. Во всяком случае, в 1390 г. в Тумасике уже сидел сиамский губернатор.

В том же году на малайской арене появился новый политический деятель, которому предстояло сыграть видную роль в истории этой страны. Этот деятель, судя по его имени — Парамешвара (что означает принц-консорт), был зятем маджапахитского императора Хайям Вурука. В качестве вассального князя он управлял Палембангом до 1389 г., а в этом году, после смерти Хайям Вурука, он поднял восстание против власти Маджапахита. Восстание, однако, вскоре было подавлено войсками империи и 46-летнему Парамешваре пришлось бежать с Суматры с несколькими своими приверженцами и начинать жизнь сначала.

В 1390 г. Парамешвара прибыл в Тумасик. Здесь он был радушно встречен сиамскими властями, которые, очевидно, рассчитывали использовать его в дальнейшей борьбе против Маджапахита в районе Суматры. Парамешвара, однако, не оправдал этих надежд. Уже через восемь дней после прибытия он произвел государственный переворот, убил сиамского губернатора и провозгласил себя князем Тумасика [229, т. II, с. 232]. Такой стремительный ход событий, видимо, объясняется тем, что местное население, тяготясь сиамским господством, предпочло единокровного князя (на обоих берегах Малаккского пролива говорили па малайском языке) чужеземному наместнику.

Тумасик стал, таким образом, первой свободной территорией Малайи в конце XIV в. Парамешвара продержался здесь пять лет, но в 1395 г. войска Сиама и его вассалов нанесли ему поражение и вновь оккупировали Тумасик. После этого Парамешвара с немногими приверженцами вновь бежал в малозаселенный район Малайи на р. Муар. Он еще несколько раз менял место своего лагеря, прежде чем рыбаки-селаты пригласили его обосноваться в маленькой деревушке «Пять островов», которую он переименовал в Малакку [185, с. 108; 229, т. II, с. 233—234].

Глава 10

ЯВА В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIII в.

ПЕРЕВОРОТ КЕН АНГРОКА

В начале XIII в. на Яве было расположено два государства. На западе острова находилось королевство Сунда, об истории которого практически ничего не известно, кроме того, что в это время оно еще формально считалось вассалом Суматранской империи Шривиджайи, хотя фактически уже обрело независимость. Центральную и восточную часть Явы занимало государство Кедири, жителями которого были собственно яванцы в строгом смысле этого слова (Сунду населял другой этнос).

В этот период при последнем короле династии Кедири — Кертаджайе (1194—1222) восточнояванское государство находилось в состоянии глубокого кризиса. Храмовое строительство истощило ресурсы страны. Количество продуктов, изымаемых у крестьян, а также государственные трудовые повинности явно превысили допустимую норму. В то же время упадок торговой державы Шривиджайи способствовал переносу центра региональной и межрегиональной торговли с Суматры в порты северной Явы уже во второй половине XII в.

В 1178 г. китайский географ Чжоу Цюй-фей в своем произведении «Лин-вай Дай-да» писал: «Из всех богатых иностранных земель, которые обладают великим множеством драгоценностей и разных товаров, всех превосходит царство Та-ши (арабов) за ним следует Шо-по (Ява), а на третьем месте Сан-фо-ци (Шривиджайя)» (цит. по [104, с. 23]). Но резкое усиление притока заморских товаров, как это обычно бывает в феодальных государствах, вызвало, в свою очередь, рост материальных потребностей яванских феодалов. Чтобы добыть средства на покупку неслыханных ранее предметов роскоши, они еще более усилили налоговое давление на крестьян и ремесленников, что не могло в конечном счете не привести к социальному взрыву. В стране назревала крестьянская война.

Положение в государстве Кедири осложнялось еще подспудной, но ожесточенной внутриклассовой борьбой в среде самих феодалов. Светские феодалы (и в первую очередь центральная власть во главе с королем Кертаджайей) с завистью смотрели на огромные богатства индуистской и буддийской церкви, накопившиеся в течение веков, мечтали прибрать их к рукам. С момента возникновения классового общества на Яве и вплоть до XIII в. большая часть прибавочного продукта, выколачиваемого из крестьян, омертвлялась в виде грандиозного храмового строительства, а также шла на содержание многочисленного духовенства. Теперь такая церковь стала слишком дорогостоящей для яванского государства.

В средневековой яванской хронике «Параратон» этот конфликт нашел отражение в следующей живописной истории. «Волей провидения случилось так, что Его Величество Данг-данг-Гендис (Кертаджайя) заявил духовным владыкам Дахи (Кедири. — Э. Б.): „Священники шиваитского и буддийского культов, почему вы мне не оказываете божеских почестей, ведь я Бхатара Гуру (Шива. — Э. Б.)". Все священники, которые находились в Кедири, ответили единогласно: „Ваше Величество, никогда еще не бывало, чтобы священник оказывал божеские почести королю". Так ответили все они. На это Дангданг-Гендис возразил им: „Если этого не бывало до сих пор, это произойдет теперь. Если вы сами до сих пор не увидели мою божественную силу, я вам сейчас ее покажу". И он поставил копье на землю и уселся на кончике его, сказав: „Глядите, священники, как велико мое чудесное могущество!" А затем он явился им с четырьмя руками и тремя глазами подобно Бхатаре Гуру. Но священники Дахи и тогда не воздали ему почестей, а оказали ему сопротивление и бежали в Тумапель, чтобы поступить на службу к Ангроку» (цит. по [246, т. II, с. 91]).

Западные историографы не смогли разобраться в сути этого конфликта. Даже такой маститый голландский историк, как Б. Схрике, ограничился замечанием, что если подобный конфликт вообще имел место в действительности, то это свидетельствует только о том, что Кертаджайя был душевнобольной, страдал мегаломанией [246, т. II, с. 92]. На самом деле, Кертаджайя, конечно, был вполне нормален. Его экстравагантное, по понятиям даже того времени, требование имело отчетливую материальную цель. Став главой обеих яванских церквей, он получил бы возможность распоряжаться их богатствами и тем укрепить свою слабеющую власть.

Так же совершенно не понятна осталась для западных и индонезийских историков социальная роль, которую сыграл упомянутый Кен Ангрок, сменивший Кертаджайю на восточно-яванском троне. Только один современный индонезийский историк Сламетмульоно с некоторым удивлением отмечает, что «... приход простолюдина к власти можно считать великой революцией в древней истории любой страны, а в особенности на Яве, где аристократия господствовала в течение многих веков. Идея, что только аристократ или член королевской семьи может управлять страной, была основополагающей в древнеяванском обществе. Революционное событие — приход Кен Ангрока к власти было совершенно немыслимым в глазах древнеяванского общества» [249, с. 7]. Но на этом месте Сламетмульоно останавливается и не пытается идти дальше — понять, почему это «немыслимое» все-таки произошло.

Между тем этот «немыслимый» факт становится вполне понятным, если его рассматривать в свете конкретной исторической обстановки на восточной Яве в первой четверти XIII в. Конечно, средневековым яванским хронистам, в свою очередь, казалось немыслимым назвать вождем крестьянского восстания основателя династии, правившей на Яве более 300 лет (1222 — 1527), поэтому личность Кен Ангрока окутана в средневековых источниках сильным туманом мифологии, но кое-что разобрать все же можно.

Прежде всего, обращает на себя внимание само имя этого персонажа. Кен Ангрок («тот, кто ниспровергает все»), имя редкое и, пожалуй, уникальное в индонезийской ономастике, но вполне подходящее вождю социального переворота. Кроме того, рассказ о нем изобилует точными географическими названиями (ничем не примечательных в другом отношении) деревень, в которых действовал Кен Ангрок (этот факт, кстати, полностью опровергает версию о вымышленности этой личности).

Итак, что мы можем конкретно извлечь из источников о жизни и деятельности Кен Ангрока? Родился он, согласно яванской поэме XIV в., в 1182 г. [227, т. III, с. 45]. Летопись «Пара-ратон» добавляет, что родился он в деревне Пангкур, находившейся на территории древней яванской области Тумапель к востоку от р. Брантас [249, с. 12[. Впрочем, летописцы и поэты тут же начинают улучшать образ своего героя. Мать Кен Ангрока, крестьянка Кен Ндок родила его, дескать, не от своего законного мужа Гаджа Пары, а от бога Брахмы. Кроме того, за подвиги благочестия, совершенные Кен Ангроком в прежнем существовании, в него теперь воплотился бог Вишну. Не остался в стороне и третий член великой индуистской троицы — Шива. Он тоже воплотился в Кен Ангрока, хотя и не ясно, при каких именно обстоятельствах. Нет никакого сомнения, что все эти легенды были в ходу еще при жизни Кен Ангрока. Средневековые крестьянские войны, как учат классики марксизма, как правило, выступают под религиозной оболочкой, и данный случай не является исключением.

Достоверным можно считать, что Кен Ангрок был сиротой (его отца якобы поразили боги за неверие в непорочное зачатие его жены) и с детства пас буйволов в родной деревне у богатого крестьянина Лембока. Уже в ранней юности в нем, согласно летописи, проявились черты крайне динамичной и даже асоциальной личности. Так, он дважды проигрывал скот Лембока в кости, и хозяин его, наконец, выгнал. Впрочем для нас не столь важно, реален ли этот эпизод. Важно, что этот и многие другие эпизоды буйного поведения Кен Ангрока, о которых, кстати, повествуется без всякого осуждения [249, с. 12], хорошо ложатся в схему эпоса о народном герое (Геракл, Василий Буслаев и многие другие), которому наряду с его чисто героическими качествами присущи черты «чрезмерности», перехлестывающей через край силы. Вынужденный перебраться в деревню Каруман, Кен Ангрок знакомится с профессиональным игроком Банго Сампораном. Последний, пораженный яркой личностью юноши, усыновляет его, а позже становится его соратником. Семья Сампорана, однако, не приняла Кен Ангрока,. и он был вынужден перекочевать в новую деревню Саганггенг. Здесь он сдружился с сыном деревенского старосты Титой и вместе с ним стал обучаться грамоте у сельского учителя [249, с. 13].

Однако, освоив грамоту, Кен Ангрок не стал пробовать свои силы в духовной или чиновничьей карьере. Вместе с Титой и группой других сверстников он соорудил небольшую крепость возле большой дороги к востоку от Саганггенга и стал грабить проезжающих купцов. Вскоре власти Тумапеля объявили его «врагом общества» и послали против него войска. В такой форме летопись описывает первый всплеск народного сопротивления, который суждено было возглавить Кен Ангроку.

Вынужденный скрываться после разгрома своей крепости Кен Ангрок долго переходил из одной деревни в другую в поисках убежища. Наконец, ему удалось устроиться в деревне Турьянтапада учеником ювелира Мпу Палота. Отправившись по его поручению в соседнюю деревню, он опять вступил с кем-то в конфликт, убил обидчика и был бы растерзан толпой, если бы голос бога с кеба не остановил его преследователей, объявив, что Кен Ангрок его сын [249, с. 13 — 14]. Рациональное зерно этого рассказа, видимо, заключается в том, что именно здесь, в Турьянтападе Кен Ангрок пришел к мысли объявить себя своего рода мессией, воплощением верховного бога и тем самым сделал первый шаг к тому, чтобы стать вождем общенародного восстания на восточной Яве.

Путь его к победе был очень долог, многие подробности его биографии из-за специфики средневековых хроник, по-видимому, утрачены для нас навсегда.

Ясно, однако, что в своей борьбе он опирался не только на крестьянские массы, но и на низовое духовенство и на мелкое разорившееся дворянство. Первая гипотеза подтверждается появлением в рассказе брахмана Лохгаве (который прибыл якобы на Яву из самой Индии в силу указания, полученного непосредственно от Вишну). Этот брахман сразу же стал оказывать Кен Ангроку активную поддержку и, пользуясь своими связями, устроил его на службу к князю Тумапеля, Тунггул Аметунгу, что впоследствии сыграло немаловажную роль в судьбе движения.

Насколько нам известно, никто из предшествующих историков не обратил внимания на имена двух важных персонажей рассказа о Кен Ангроке — Мпу Палота и Мпу Гандринга. «Мпу» на тогдашней Яве было дворянским титулом. Между тем Мпу Палот был ювелиром, а Мпу Гандринг — кузнецом. Т. е. это были деклассированные дворяне, вынужденные зарабатывать себе на жизнь ремесленным трудом, наиболее презираемым в феодальном обществе. Отметим еще одну странность в рассказе о Мпу Палоте и Мпу Гандринге. Несмотря на скромное положение в обществе, оба они были окружены значительным числом родичей и сторонников, представлявших крупную вооруженную силу, впоследствии влившуюся в армию Кен Ангрока. То же самое относится и к профессиональному игроку Банго Сампарану, также имевшему собственные вооруженные силы [249, с. 17].

Мне представляется правильным считать всех перечисленных лиц, выходцев из различных слоев общества, вожаками крестьянских отрядов, активно участвовавших в народном восстании против государства Кедири. Кен Ангрок, также имевший вооруженный отряд из числа своих родичей и земляков, вначале, видимо, мало выделялся из среды прочих вождей восстания, но постепенно выдвинулся на первое место.

Решающим моментом в этом выдвижении явно был захват Кен Ангроком власти в основном вассальном княжестве государства Кедири, Тумапеле, но именно эта часть летописного рассказа наиболее мифологизирована и беллетризована. Можно только догадаться, что Кен Ангрок выдвинулся на службе князя Тумапеля, поощряя его сепаратистские тенденции (Тумапель только в середине XII в. был воссоединен с Кедири и все время стремился к независимости). Возможно, князь Тунггул Аметунг даже смотрел сквозь пальцы на деятельность крестьянских отрядов, если они подрывали силы его сюзерена короля Кедири (такие временные союзы крупных феодалов с крестьянскими повстанцами случались и в ходе крестьянских войн в средневековой Европе).

Но слишком далеко по пути крестьянского движения Тунг-гул Аметунг не мог зайти и поэтому, естественно, рано или поздно должен был встать вопрос об его устранении. Похоже, что в этом вопросе мнения вождей движения разделились. Как известно из летописи, брахман Лохгаве был категорически против убийства князя Тумапеля. Банго Сампаран так же решительно поддерживал идею террористического акта. Труднее всего разгадать позицию Мпу Гандринга. Согласно летописи, именно ему Кен Ангрок поручил выковать крис для убийства Тунггул Аметунга и дал для этого срок — три месяца. Мпу Гандринг ответил, что на это потребуется не менее года. Когда Кен Ангрок через пять месяцев пришел за обещанным крисом, Мпу Гандринг все еше ковал его.

Разъяренный Кен Ангрок схватил недокованное оружие и смертельно ранил кузнеца. Умирая, Мпу Гандринг проклял своего убийцу и предсказал, что сам Кен Ангрок и семь поколений его потомков умрут от этого криса [26]. Кен ответил на это проклятие самым неожиданным образом. Он, в свою очередь, поклялся, что будет всегда заботиться о потомстве кузнеца, его семье и родичах [249, с. 16]. По нормам того времени он, казалось бы, взял на себя невыполнимую задачу, так как ближайшая родня и весь клан убитого были обязаны убийце вечной кровной местью. Но если допустить, что эпизод произошел в условиях ожесточенной гражданской войны, когда все нормы рушатся и сыновья зачастую идут против отцов, и если допустить, что речь шла не только о ближайшей родне Мпу Гандринга, а обо всем его отряде, тогда ситуация может выглядеть иначе. Мпу Гандринг неоправданно затягивал выступление, и Кон Ангрок его устранил, а его отряд присоединил к своим силам. До нас же эти события, описанные летописцем, дошли в мифологизированной форме.

Так же мало достоверно выглядит и рассказ об убийстве князя Тумапеля, Кен Ангрок здесь просто чудовище коварства и подлости. Он якобы одолжил свой чудесный крис придворному щеголю Кебо Хиджо с условием не разглашать, кому он принадлежит в действительности. Затем ночью он выкрал этот крис у Кебо Хиджо, проник в спальню князя Тумапеля и убил его, когда тот спал, оставив крис на месте преступления. По этой улике Кебо Хиджо был схвачен и казнен без суда [249, с. 16—17]. Здесь у летописца тоже не все ясно. Действительно, Кен Ангрок мог не хотеть сеять вражду между мелкими феодалами открытым убийством князя и стремился скрыть свое участие в этом акте. Но сразу после гибели Кебо Хиджо Кен Ангрок начинает заботиться о его сыне Махиса Ранди и делает его своим соратником. Вряд ли он стал бы так заботиться о сыне пустого придворного щеголя, с которым его ничего не связывало. И его поведение было бы логично, если бы Кебо Хиджо был участником движения и, принеся себя в жертву, сам совершил террористический акт.

Невнятно излагает летописец и последующие события. После убийства Тунггул Аметунга Кен Ангрок без всякого сопротивления со стороны родственников покойного женится на его вдове Кен Дедес — Женщине с сияющим чревом [27] и занимает трон князя Тумапеля. Такой мирный захват власти простолюдином был, конечно, возможен только, если за ним стояла очень внушительная военная сила. Летописец отчасти приоткрывает нам тайну, сообщая, что Кен Ангрок призвал в Тумапель родню и сторонников Бакго Сампарана, Мпу Палота и Мпу Гандринга, т. е. соединил под своим знаменем все повстанческие силы [249, с. 17].

Следующям шагом Кен Ангрока было провозглашение независимости Тумапеля от Кедири. В каком году это произошло неизвестно, как неизвестно и то, какую политику вел здесь Кен Ангрок в годы перед решающим сражением с королем Керта-джайей. Можно лишь предположить, что он сильно стеснил и, может быть, частично истребил местных светских феодалов, замещая их посты своими сторонниками. Иначе повстанцы охладели бы к нему, и он не добился бы последующих успехов. Об истреблении клана тумапельского князя косвенно свидетельствует тот факт, что все потомки Тунггул Аметунга, кроме Анусапати, которым Кен Дедес была беременна в момент убийства ее мужа, после этого навсегда исчезают со страниц летописи, а в Тумапеле до XVI в. княжат только потомки Кен Ангрока. Что касается духовных феодалов, то по отношению к ним Кен Ангрок, видимо, вел примирительную политику, что тактически было правильно, потому что углубляло существовавшее и ранее соперничество духовной и светской частей феодального класса.

Эта политика стравливания двух секций феодального класса дала свои плоды в 1221 г. Не случайно после конфликта с Кертаджайей брахманы и буддийские монахи устремились из Кедири в Тумапель. Впрочем, возможно, что отчаянная попытка Кертаджайи подчинить себе церковь и ее имущество была вызвана крайней необходимостью мобилизовать все силы на борьбу с Кен Аигроком. Отлив духовенства из столицы Кедири — Дахи, впрочем, не обескуражил Кертаджайю. Он надменно заявил, что его может победить только сам бог Шива [249, с. 17].

В ответ на это Кен Ангрок на многолюдном собрании буддийского и шиваитского духовенства с полного одобрения всех присутствующих принял имя Бхатара Гуру (одно из имен Шивы). Духовенство, отказавшееся признать божественную сущность Кертаджайи, теперь признало ее за Кен Ангроком.

В 1222 г. значительно увеличившиеся войска Кен Ангрока двинулись на Даху. Кертаджайя отправил ему навстречу армию под командованием своего брата Махиса Валунгана и первого министра Губир Балемана. Сражение состоялось к северу от деревни Гантер. Кедирская армия была разгромлена. Брат Кертаджайи и его первый министр пали в битве. Король Кертаджайя, не дожидаясь подхода повстанческих войск, укрылся в храме. Дальнейшая судьба его неизвестна. Даха была сдана без боя. Кен Ангрок стал хозяином всей Восточной и Центральной Явы [249, с. 17—18].

Глава 11

ГОСУДАРСТВО СИНГАСАРИ (1222—1293)

Одержав победу, Кен Ангрок короновался и принял тронное имя Раджаса Санг Амурвабхуми (1222—1227). Он не остался править в Дахе, а перенес свою столицу в тумапельскую деревню Кутараджа, бывшую, очевидно, центром крестьянского движения во время борьбы против государства Кедири. Впоследствии, в 1254 г. Кутараджа была переименована в Сингасари, и в летописях это название перешло на все государство, основанное Кен Ангроком [249, с. 22]. Трудно сказать, выполнил ли Кен Ангрок все обещания, которые он давал крестьянам во время восстания, но несомненно, что нормы эксплуатации трудящихся масс в годы его правления значительно понизились, как это произошло в государстве Сукотаи и в Бирме в XIII в., а в Кампучии в первой половине XIV в.

Однако победа крестьянской революции в эпоху феодализма могла ликвидировать самого феодализма. Вожди крестьянского восстания во главе с Кен Ангроком, захватив ключевые тозиции в государстве, сами начали быстро превращаться в феодалов. Стремясь легитимизировать свою вновь основанную династию, Кен Ангрок сохранил жизнь и владения многим прежним феодалам. Так, уничтожив короля Кедири Кертаджайю, он оставил на посту князя Дахи его сына Джайясабху (1222—1258) в качестве своего вассала [227, т. IV, с. 125].

Сына Кен Дедес и князя Тумапеля Тунггул Аметунга он усыновил и воспитал наравне со своими детьми [249, с. 18].

По отношению к духовным феодалам Кен Ангрок продолжал политику покровительства, оказывая в равной мере внимание как шиваитскому большинству, так и буддийскому меньшинству. Как сообщает поэма XIV в. «Нагаракертагама», после его смерти ему были возведены в местности Кагененган два погребальных храма, один — шиваитский, другой — буддистский. Так было положено начало традиции королей Сингасари-Маджапахита, которых после смерти стали обожествлять как в образе Шивы, так и в образе Будды. Этот обряд явно имел целью централизацию обоих главных культов Явы под эгидой монарха, но короли Сингасари на первых порах действовали гораздо осторожнее, чем их неудачливый предшественник Кертаджайя. В то же время есть основания полагать, что именно Кен Ангрок «объединил церковные земли с землями королевских слуг», т. е. поставил их под контроль государства и обложил эти земли рядом налогов.

В целом политику Кен Ангрока после воцарения можно назвать половинчатой. Как это обычно бывает, он не сумел удовлетворить ни своих старых соратников по крестьянскому движению, ни уцелевших аристократов. Поэтому он царствовал только пять лет и погиб в 45-летнем возрасте, еще в расцвете «ил.

Заговор против Кен Ангрока возглавил его приемный сын Анусапати, «законный» потомок тумапельских князей [28]. Вокруг него сплотились остатки древних феодальных родов. Но популярность Кен Ангрока в народных массах была еще очень велика. Открытое убийство его старыми феодалами могло вызвать новый взрыв крестьянской войны. Поэтому Анусапати решил совершить террористический акт руками одного из бывших повстанческих вожаков. Ему удалось привлечь к заговору соратника Кен Ангрока, бывшего крестьянина из деревни Батил, за свои заслуги получившего высокий пост при дворе в Кутарадже [29]. Этот последний скорее всего принадлежал к партии недовольных Кен Ангроком совсем по другой причине — из-за его заигрываний со старыми феодалами. Но Анусапати, официально считавшийся сыном Кен Ангрока, в глазах большинства не был старым феодалом, и поэтому мог увлечь вожака из Батила демагогическими обещаниями. По преданию, он снабдил его тем же крисом, которым Кен Ангрок убил Тунггул Аметуига. Этим крисом человек из Батила заколол Кен Ангрока за обеденным столом. Когда он вернулся к Анусапати, чтобы сообщить об успехе покушения, тот, в свою очередь, заколол его тем же магическим крисом.

Участие Анусапати в убийстве Кен Ангрока осталось неизвестным. Причины убийства также были затушеваны. Народу было объявлено, что один из чиновников «впал в амок» и в состоянии невменяемости убил короля. Анусапати приобрел даже популярность, поскольку решительно пресек дальнейшие действия маньяка, который мог, например, истребить всю королевскую семью.

У Кен Ангрока действительно была большая семья. От главной жены Кен Дедес у него было три сына - Махиса Вунга Теленг, Панджи Сапранг, Агнибайя и одна дочь Деви Римбу. От младшей жены Кен Уманг (которая, судя по всему, была незнатного происхождения) у него было тоже три сына: Панджи Тохджайя, Панджи Судату, Тухан Врегола и одна дочь. Никто из них, однако, не унаследовал престола. Трон достался Анусапати, за которым стояла реальная сила.

Правление Анусапати (1227—1249), видимо, в значительной мере было временем феодальной реакции [30]. Как говорят летописцы, Анусапати постоянно опасался за свою жизнь. В отличие от прежних королей и князей, к которым можно было зайти прямо в столовую или в спальню, этот правитель всегда был окружен стражей, большую часть времени проводил за стенами кратона (кремля), внутри которого его спальное помещение было окружено еще дополнительным рвом с водой. По-видимому, социальный конфликт, потрясший страну в начале XIII в., не был еще до конца исчерпан. Однако менее всего он боялся сыновей своего приемного отца. Действительно, его единоутробные братья, сыновья аристократки Кен Дедес, не имели политических амбиций и ни разу за все время его 22-летнего правления не покушались на его власть. Со своим сводным братом, Тохджайей, старшим сыном простолюдинки Кен Уманг, Анусапати тоже находился в дружеских отношениях и не видел прияин для того, чтобы устранить его как возможного соперника. Так продолжалось до 1249 г., когда, по-видимому, произошел последний всплеск антифеодального движения, во главе которого встал именно Тохджайя. Летопись, упрощенно излагая события, говорит, что Тохджайя случайно узнал правду о гибели отца и долгие годы ждал подходящего случая для мести. Наконец, случай представился. Когда сводные братья наблюдали петушиный бой (любимое занятие Анусапати), Тохджайя попросил Анусапати одолжить ему магический крис — единственное оружие, которым, по понятиям того времени, можно было поразить коронованного монарха, и заколол короля. Вслед за тем он сам занял королевский трон.

В этом рассказе много недоговоренного. Прежде всего неясно, как Тохджайя, действуя в одиночку, смог потом уйти от многочисленной стражи, постоянно окружавшей Анусапати. И каким образом явный убийца короля вопреки всем прежним традициям мог безнаказанно занять его место. Все становится яснее, если допустить, что Тохджайя (сын простолюдинки) овладел троном, возглавив антифеодальное восстание. В пользу этой гипотезы говорит специфическое освещение фигуры Тохджайи в средневековых яванских источниках. В летописи «Параратон» он изображен жестоким и коварным тираном, замыслившим истребить своих ближайших родственников (т. е. сделать то, на что не решился даже подозрительный Анусапати). Прапаньча, автор «Нагаракертагамы» обошелся с Тохджайей еще проще. В исторической части своей поэмы он «опускает» его правление, как будто такого короля вообще не было. В то же время Прапаньча не жалеет хвалебных слов для природных феодалов — короля Кертаджайи и его потомка Джайякатванга, хоть они и были злейшими врагами династии Сингасари. Такая пристрастность не может быть случайной.

Судя по косвенным данным, Тохджайя первым делом сместил или понизил значительное число высших чиновников, служивших при Анусапати. Затем, судя по «Параратону», он решил истребить свою родню. Не только потомков Тунггул Аме-тунга, но и потомков Кен Ангрока. Первой его жертвой должны были стать сын Анусапати Рангга Вуни и сын Махиса Вунга Теленга (т. е. внук Кен Ангрока и Кен Дедес) Махиса Чампа-ка. Более вероятно, что дело обстояло несколько иначе. Антифеодальные действия Тохджайи впервые за четверть века заставили сплотиться старую аристократию во главе с родом Тунггул Аметунга и новую аристократию во главе с родом Кен Ангрока (точнее потомками Кен Ангрока и аристократки Кен Дедес). Чтобы обезглавить эту оппозицию, Тохджайя по совету своего первого министра Пранараджи и решил устранить своих племянников.

Тайный приказ уничтожить принцев был отдан некому Лем-бу Ампалу. Во дворце, однако, еще оставалось много сторонников прежнего режима. Один брахман подслушал разговор короля с Лембу Ампалом и поспешил предупредить РанггЗ Вуни и Махиса Чампаку об опасности. Оба принца укрылись в доме стойкого приверженца прежнего короля. Лембу Ампал узнал о месте их убежища, но почему-то не смог извлечь их оттуда. Здесь летописец опять о чем-то умалчивает. Скорее всего о том, что «дом» Панджи Патипата представлял собой крепость или целый укрепленный город. Далее сообщается, что Лембу Ампал, якобы страшась смертной казни за невыполнение приказа, вступил в тайные переговоры с принцами. Он предложил им свергнуть Тохджайю путем сложной провокации, а именно, вызвав вражду между двумя частями королевской гвардии, — «раджасами» и «синелирами».

Стратагема полностью удалась. Тохджайя якобы не сумел примирить враждующие фракции своего войска и озлобил их угрозой репрессий. Тогда обе гвардейские части перешли на сторону принцев и атаковали дворец. В завязавшемся сражении Тохджайя был ранен, сторонники его покинули дворец и отступили, унося его с собой, в деревню Катанг Лумбанг, где он вскоре умер. Так закончилось краткое правление короля Тохджайи (1249—1250) [249, с. 22].

Бурные события правления Тохджайи способствовали консолидации правящего класса Восточной и Центральной Явы. Окончательное оформление союза новой аристократии выразилось в совместном правлении Ранггу Вуни и Махиса Чампаки, которые приняли тронные имена Джайя Вишнувардхана и На-расингамурти (1250—1268). По образному выражению летописца, автора «Параратона», их отношения были подобны дружбе двух ядовитых змей в одной норе [249, с. 22]. Потомок Тунггул Аметунга Вишнувардхана, однако, явно играл первую скрипку в этом дуэте. Видимо, именно он подавил восстание «злодея Линггапати» в первые годы их совместного правления (между 1250 и 1254 гг.[31]). Он же в 1254 г. присваивает столице государства Кутарадже более торжественное название Сингасари и в том же году объявляет своего малолетнего сына Керганагару наследником престола, хотя у Нарасингамурти тоже был сын [32]. Возможно, здесь, впрочем, сыграло роль то, что матерью Керта-нагары была Джайявардхани, дочь князя Кедири Джайясабхи. Женитьбой на ней Вишнувардхана завершил консолидацию всех основных феодальных родов Сингасари [227, т. IV, с. 125]. Максимальная консолидация правящего класса Сингасари (естественная после потрясений первой половины XIII в.) при Вишнувардхане и Нарасингамурти нашла свое выражение и в более тесном союзе светских и духовных феодалов.

До нас не дошли указы Вишнувардханы, посвященные этой проблеме, но сохранился указ Кертапагары, изданный в 1269 г., через год после смерти его отца, подтверждающий привилегии, данные Вишнувардханой шиваитской церкви. В этом указе, в частности, говорилось: «... почтенный (министр) Рамапати... вместе с почтенным учителем Танумата (главой шиваитской церкви.— Э. Б.) явились к достославному Великому Королю (Кертанагаре.— Э. Б.) с просьбой снова утвердить совершенное достославным господином Джайя Вишнувардхана отделение владений и зависимых земель духовенства всех видов от земель королевских слуг, с тем чтобы почтенные святые владения духовенства всех видов стали независимы, и это еще более укрепило бы (власть) достославного великого короля, сидящего на драгоценном львином троне» (цит. по [227, т. III, с. 145]).

Далее рассказывалось, что Кертанагара удовлетворил эту просьбу, а также подтвердил освобождение духовенства от многочисленных налогов и пошлин, в частности от пошлины на соль, от кормовой повинности [33], от платы за воду при ирригации полей в духовных владениях. Духовенство было также освобождено от полупринудительных подарков феодалам, владельцам соседних поместий и старостам соседних деревень. Духовные владения в целом были вообще выведены из-под юрисдикции государства и стали подчиняться непосредственно главе шиваитской церкви Танумате, который был обязан платить королю только символическую дань — небольшое количество золота [34]. Указ также регламентировал права духовенства над работающим на их землях зависимым населением. В 5-й строфе V таблицы указа говорится: «Они (духовенство. — Э. Б.) имеют право сожительствовать с зависимыми от них женщинами (кавула) и бить своих зависимых работников (кавула)[35], если те провинятся» (цит. по [227, т. III, с. 148]).

У нас нет никаких документальных данных, чтобы положительно утверждать, существовало ли отмененное Викрамавард-ханой положение на Яве искони или же оно сложилось в результате революции Кен Ангрока. Логичнее все же было бы предположить последнее. Ведь во всех других государствах средневековой Юго-Восточной Азии церковь, как правило, только получала дары от монарха и феодалов, а сама ничего им не давала. Экспроприация владений церкви в этих странах (как и на Яве в XVI в.) происходила только при смене одной религии другою. Если принять нашу гипотезу, то получится, что «религиозная революция» на Яве произошла не позже, а раньше, чем во всех остальных странах региона и произошла в специфической форме — не путем введения новой религии, а путем установления контроля государства над церковными владениями. И как всякий первый опыт любого рода, она была более половинчатой и склонной к попятным движениям.

Есть, однако, основания полагать, что обширные привилегии, дарованные Викрамавардханой шиваитской церкви, ненадолго пережили его самого и были вскоре вновь отобраны назад либо существенно ограничены его преемником. Викрамавардхана умер в 1268 г.; в 1269 или в 1270 г. умер его кузен Нарасингамурти. Кертанагара, бывший с 1266 г. официальным соправителем этих двух королей, становится теперь единовластным монархом (1270—1292), и в его правительстве происходят серьезные перестановки.

В 1270 г. уходит в отставку первый министр Мпу Раганата, игравший весьма важную политическую роль в последние годы правления Викрамавардханы. Ему предоставляется внешне почетный, а по существу незначительный пост верховного судьи-княжества Тумапель. Его должность разделяют между собой два молодых сподвижника Кертанагары — Панджи Анграгани и Махиса Аненгах. Министр внутренних дел Вирараджа также был снят с должности и направлен губернатором провинциального центра Суменеп на о-ве Мадура. Сантасмрети, глава шиваитской церкви, также оставил свой пост и удалился в джунгли, чтобы стать отшельником [249, с. 24].

Западные историки и вслед за ними индонезийский историк Сламетмульоно единодушно считают, что эти кардинальные замены в сингасарском правительстве были вызваны разногласиями по вопросам внешней политики. Старое руководство, по их мнению, решительно возражало против широких экспансионистских планов Кертанагары и его молодых соратников. Эти последние стремились к объединению всех индонезийских островов и Малайи в единую империю — Нусантару, а старики якобы не хотели, чтобы политика Сингасари распространялась за пределы Явы. Мотивы их «изоляционизма» при этом выглядят очень натянутыми. Государство Сингасари в начале правления Кертанагары было весьма могущественным и, как показали дальнейшие события, способным на широкие завоевания. Такие опытные политики, как Мпу Раганата и его сторонники, не могли этого не понимать.

Другой тезис, с которым мы также не можем согласиться, впервые выдвинут голландским историком С. Бергом [78] и повторен вслед за ним другими историками. Он заключается в том, что Кертанагара в это время стремился создать конфедерацию индонезийских государств для зашиты от угрозы монгольского завоевания. Но монголы в 70-х годах XIII в. еще целиком были заняты завоеванием сунского Китая. И хотя они еще в 50-х годах XIII в. обходным движением вышли к границам Вьетнама, большая часть морского побережья еще оставалась в руках китайцев. А без флота хану Хубилаю нечего было и мечтать о завоевании стран Южных морей. Если Кертанагара в начале своего правления и мог чего-нибудь опасаться, так это экспансии Сукотаи в Малайе и Западной Индонезии, но и она, судя по источникам, началась только в 1280 г.

Так что оснований для спешки не было. И действительно, первый военный шаг в осуществлении плана «Памалайю» (объединение Индонезии) — экспедиция на Суматру был совершен Кертанагарой только в 1275 г.

Если острейший правительственный кризис 1270 г. был вырван вопросом об этом походе, почему же Кертанагара, побе-цив оппозицию, медлил после этого целых пять лет? Логичнее предположить, что в 1270 г. еще и не было никаких споров о внешней экспансии, а конфликт был вызван какой-то другой причиной. В связи с этим следует присмотреться к персональному составу перемещений в 1270 г.

Прежде всего посмотрим, кто таков был первый министр Мпу Раганата. Как убедительно показал индонезийский историк Сламетмульоно, он является тем же самым лицом, которое в указе 1269 г. выступает под именем Рамапати в качестве главного ходатая шиваигского духовенства [249, с. 25]. При этом крайне любопытно, что в том же указе о нем говорится, что он не только «почтенный и красноречивый министр» (что может быть общим местом), но и специально «знаком с иностранной политикой, знает другие острова и подчинил Мадуру власти монарха» [227, т. III, с. 144]. Трудно представить, чтобы человек с такой биографией мог противиться внешней экспансии Сингасари. Зато он мог вполне резонно подать в отставку, если бы был отменен или ограничен указ 1269 г., который он сам готовил и отстаивал. Позиция главы шиваитского духовенства ясна еще больше. Шивантская религия в отличие от буддийской даже формально никогда не осуждала войну. Немыслимо представить, чтобы Сантасмрети бросил свой пост и ушел в отшельники в знак протеста из пацифистских соображений.

Что касается Вирараджи, то причины его оппозиции Кертанагаре на первый взгляд, неясны. Но если мы примем во внимание, что 22 года спустя именно Вирараджа стал инициатором свержения короля-реформатора, становится ясно, что он (крупный феодал, по некоторым данным, выходец из простолюдинов, может быть, потомок одного из соратников Кен Ангрока) был теснейшим образом связан с прошиваитской группой в правительственной верхушке и в отличие от Мпу Раганата никогда не простил Кертанагаре поворота в политике, совершенного в 1270 г.

Посмотрим теперь на положение дел с точки зрения Кертанагары. Он решительно порвал с верхушкой шиваитского духовенства, но, как мы увидим далее, отнюдь не с самой шиваитской религией. Править в феодальном государстве, не опираясь на духовенство, было решительно невозможно. Поэтому, чтобы не вернуться к старому положению, нужна была какая-то религиозная реформа. И ом нашел ее на пути, который начали прокладывать его предшественники начиная с Кертаджайи на пути синкретизма шпваитской и буддийской религии. Но он пошел по этому пути гораздо дальше и решительнее, чем они.

И дело здесь не только в том, что он формально слил оба эти культа (все другие монархи Явы до него и после него вплоть до прихода ислама если и обожествлялись после смерти в двух ипостасях, то их храмы в ипостаси Шивы и в ипостаси Будды сооружались отдельно и даже в разных областях, ок же первый и единственный приказал соорудить себе заупокойный храм со своей статуей, изображающей его в виде нового единого божества Шивы-Будды). Главное заключалось в том, что в новом синкретическом культе буддизм-шиваизм ведущая, решающая роль была отведена религии меньшинства — буддизму, а Шива в нем занял как бы подчиненную роль по отношению к Будде [36].

Более слабое и бедное буддийское духовенство в своей подспудной борьбе за первенство с шиваизмом искало опору в центральной власти и само стало опорой этой центральной власти. Богатое же шиваитское духовенство, склонное к сепаратизму, было ущемлено и оттеснено на задний план.

Любопытно в связи с этим посмотреть, как совершенно по-разному оценивают Кертанагару и его в известной мере предшественника в области религиозной реформации Кертаджайю два основных источника по яванской истории того времени — «Параратон» и «Нагаракертагама». Согласно мнению автора (или авторов) «Параратона», Кертаджайя — кровавый тиран и маньяк. Кертанагара же — ничтожный монарх, совершенно пренебрегавший своими государственными обязанностями, проводивший все свое время в распутстве и беспробудном пьянстве. И даже когда враги подступили к его столице, он продолжал предаваться диким оргиям (имеются в виду обряды тантрийско-го буддизма) и погиб бы во время одной из них, если бы неблагородный министр Мпу Раганата, который, забыв прежние обиды, явился в последнюю минуту во дворец и, прервав это непотребство, убедил короля встретить смерть, как подобает мужчине, с мечом в руке [249, с. 28—29].

Автор же «Нагаракертагамы» Прапаньча даже для злейшего врага сингасарской династии Кертаджайи находит уважительные слова. В своей поэме он называет его «достославным монархом Кедири, почтенным, мужественным, безупречным; Кертаджайей, который глубоко знал ученые книги Таттвопадеши»[37] (цит. по [227, т. III, с. 45]).

Когда же Прапаньча доходит до Кертанагары, то его краткий и суховатый исторический очерк о королях Сингасари и Маджапахита, правивших до царствовавшего в его время Хайям Вурука, внезапно прерывается длинным и страстным панегириком. Кертанагаре он отводит больше места, чем основателям обеих династий. Его единственного он сравнивает с величайшими героями древнего эпоса — Пандавами и более чем прозрачно намекает, что Кертанагара был новым, высшим воплощением Будды на земле. Государственная мудрость Кертанагары, по мнению Прапаньчи, была безмерна. Как бы предвосхищая критику «Параратона», он пишет: «Воистину, это был монарх не праздный, свободный от склонности к алкоголю [38]; он был весьма ревностен в делах управления, ибо ясно видел, какие трудности надо преодолеть, чтобы защитить мир (человечество.— Э. Б.) в эпоху Кали»[39] (цит. по [227, т. III, с. 48]).

Такая разница в оценках коренится отнюдь не в том, что поэт Прапаньча был по совместительству главой буддийской церкви Маджапахита, а «Параратон» написан явно с шиваитских позиций. Ведь Прапаньча одновременно хвалит и Кертаджайю и Кертанагару за глубокое знание шиваитской религии. Главное расхождение в оценках этих двух работ заключается в различии политических взглядов их авторов. Прапаньча писал в 1365 г., в эпоху максимального расцвета яванской централизованной монархии, когда обе церкви находились в твердом подчинении у государства, но духовенство получало хорошее содержание и не имело особых оснований для недовольства. «Параратон» был написан в конце XV в., когда государство Маджапахит фактически уже распалось на отдельные феодальные владения, а с севера ему грозили силы ислама, готового поглотить и индуистскую и буддийскую религию. В такой обстановке авторы «Параратона» недолго искали изначальных виновников гибели государства и «веры отцов». Конечно же, это были Кертаджайя и Кертанагара, стремившиеся подмять под себя религию.

Вернемся теперь к политике Кертанагары в 70—80-х годах XIII в. Голландский историк С. Берг в опубликованной в 1950 г. статье с тенденциозным названием «Кертанагара — неверно понятый основатель империи» утверждал, что все, что Прапаньча писал в «Нагаракертагаме» об объединении Кертанагарой Индонезии, есть только плод поэтической фантазии. На деле власть последнего короля Сингасари ограничивалась пределами Восточной Явы и острова Мадура (кстати, то же самое С. Берг писал и о наследнице Сингасари — индонезийской империи Маджапахит) [77; 78]. Политическая направленность «сенсационного» открытия С. Берга, которое признали многие западные историки, совершенно очевидна. В те годы, когда молодая Индонезийская республика только что завоевала свою независимость, определенным кругам было очень выгодно доказывать, что фактическое объединение территории нынешней Индонезии было осуществлено только голландскими колонизаторами, а сами индонезийцы никогда не были способны к созданию своего государства, охватывающего весь архипелаг.

На деле Кертанагара правил твердой рукой и, несмотря на феодальные мятежи (в 1270 г. в Сингасари разразилось восстание Чайяраджи, в 1280 г. — Махиса Рангкаха [227, т, III, с. 47—48]), в 1275 г. его могущественный флот выступил в завоевательный поход и примерно в течение десятилетия подчинил себе почти все прибрежные районы Индонезии, а также Малайю. Как писал Прапаньча: «Все, что принадлежало Пахангу (Малайе. — Э. Б.), все, что принадлежало Малайю (Суматре.— Э. Б.), все смиренно склонилось перед ним. И также все, что принадлежало Гурупу (группа островов Горонг. — Э. Б.), и все, что принадлежало Бакулапуре (Калимантан. — Э. Б.), ища его поддержки, прибегло к его стопам. Не говоря уже о Сунде (Западная Ява. — Э. Б.) и Мадуре, ибо вся земля Явы была ему подчинена» (цит. по [227, т. III, с. 48]). В 1284 г. войска Кертанагары покорили остров Бали. «Он послал людей в землю Бали, чтобы ее подчинить, — пишет Прапаньча, — и рату (королева) Бали была быстро побеждена, взята в плен и доставлена ко двору монарха» (цит. по [227, т. III, с. 48]).

В начале XX в., в глубинных районах Суматры близ г. Па-данг Роко на р. Сукгай-Лангсат была обнаружена надпись Кертанагары: «...в месяц Бхадрапада года эпохи Сака 1208 (август—сентябрь 1286 г.)... статуя Амогхапасы Локешвары (Будды. — Э. Б.) вместе с четырнадцатью другими статуями привезена с Явы в Суварнабхуми (Суматру. — Э. Б.). Это дары принца Висварупакумара (наследного принца Сингасарн. — Э. Б.) помещены в области Дхармашрайи (столицы государства Малайю на Суматре. — Э. Б.). С этой целью Его Величество Шри Кертанагара Викрама Дхармоттунггадева приказал ракриану [40] Махамаптри Дьях Адвайябрахме, ракриану Сирикап Дьях Сугатабрахме, судье Пайянана, Данг Ачарья Дипанг-керадисе и ракриану Демунг Пу Вире сопровождать их. Все жители Малайю, включая брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр, все арии во главе с Его Величеством Сримат Трибхуванараджа Мауливармадевой с воодушевлением и радостью приняли эти дары» [249, с. 26].

В 1292 г. знаменитый итальянский путешественник Марко Поло посетил на обратном пути на родину северо-западную часть Индонезии и впоследствии в своих записках так описал Яву того времени: «Через тысячу пятьсот миль на юг и юго-восток от Чианбы (Тямпы. — Э. Б.) остров Ява. Так рассказывают сведущие мореходы, а они это знают. То самый большой на свете остров в округе более трех тысяч миль; владеет им большой царь; живут здесь идолопоклонники и никому в свете дани не платят. Остров очень велик.

Водятся у них и перец, и мускатные орехи, и пряности, калган, кубеба (вид перца. — Э. Б.), гвоздика и всякие, какие только есть в свете, дорогие пряности. Приходят сюда много судов и купцов, закупают тут товары и наживаются. Богатства здесь столько, что никому на свете ни счесть, ни описать его. Великий хан (Хубилай. — Э. Б.) острова не мог захватить оттого, что путь сюда далек, да и плавание опасно. Большие богатства вывезли отсюда купцы Зайтона (Цюаньчжоу) и Манги (Южный Китай. — Э. Б.) и все еще вывозят золото» [29, с. 174— 176].

Из этого описания ясно, что Кертанагара в начале 90-х годов XIII в. контролировал не только золото, добывавшееся на Суматре, но и гвоздику и другие тонкие пряности, единственным центром производства которых были Молуккские о-ва. Но в это время держава Кертанагары уже прошла свой апогей. Угроза нападения великого хана монголов Хубилая в 1292 г. отнюдь еще не миновала, как полагал Марко Поло, а, наоборот, вот-вот грозила превратиться в реальность. Серьезные осложнения возникли к этому времени на западе Сингасарской империи. Войска короля Сукотаи Рамы Камхенга отвоевал у Кертанагары Малаккский п-ов и, более того, вторглись на Суматру. Во многих местах им помогали восстания местных княжеств, не желавших более переносить иго Сингасари.

Чтобы восстановить прежнее положение, Кертанагара, собрав все свои силы, в начале 1292 г. направил огромную армию и флот под командованием своего лучшего полководца Махиса Анабранга на Суматру [249, с. 29]. Он, видимо, рассчитывал одним сильным ударом покончить со своими противниками на западе, а затем быстро вернуть войска на Восточную Яву, чтобы противостоятъ монголо-китайскому нашествию. Но он не принял в расчет третьей враждебной ему силы — крупных светских феодалов и шиваитского духовенства, давно ожидавших момента, чтобы нанести ответный удар великому централизатору.

Организатором антиправительственного заговора стал Арья Вирараджа, за эти годы значительно укрепивший свое положение на Мадуре. Но умевший действовать преимущественно чужими руками, он решил использовать как главную военную силу оттесненных в государстве Сингасари на второй план феодалов Кедири и в первую очередь их естественного вождя правителя Дахи Джайякатванга. Он направил к Джайякатвангу своего сына Вирондайю со следующим письмом: «Я хочу уведомить Ваше Величество, что Вы подобны охотнику, который должен уметь использовать всякую удобную возможность и место. Так воспользуйтесь же ими. В данный момент поля сухи, и трава не растет. Листья падают, осыпая всю землю. Холмы невысоки, и реки неопасны. Там живет одинокий старый тигр, которого не следует бояться. Буйволы, коровы и олени не имеют сейчас рогов. Сейчас хорошее время, чтобы охотиться на них, пока они щиплют траву. Нет никакой опасности. Там остался только один тигр, но он старый и беззубый. Это Мпу Раганата»[41] (цит. по [249, с. 27]).

Хотя Джайякатванг был двоюродным братом Кертанагары (который и утвердил его на вассальном сингасарском троне в 1271 г.), он жадно ухватился за это предложение. Вирондайя помог кедирскому князю выработать план нападения на Сингасари. Наступление было решено вести двумя корпусами. Один корпус под командованием генерала Джаран Гурунга должен был, наступая с севера, выманить остатки войск Кертанагары из столицы. Поэтому его авангард продвигался с максимальным шумом, под музыку гонгов и барабана, неся сотни развивающихся знамен и наводя панику на окрестное население. Другой корпус под командованием первого министра Кедири - Махиса Мундаранга в это время в глубокой тайне, скрытыми переходами, должен был подойти к Сингасари с юга.

Военная хитрость полностью удалась. Полагая, что враг наступает только с севера, Кертанагара выслал ему навстречу все свои войска. Во главе этой армии он поставил двух своих зятьев — Виджайю, внука короля Нарасингамурти, и Ардараджу, сына Джайякатванга, который на первых порах охотно выступал против родного отца.

В то время как Виджайя и Ардараджа сражались с войсками Джайякатванга на севере, южный корпус Махиса Мундаранга скрытно подошел к Сингасари с юга и взял столицу в кольцо. В опустевшем городе практически не оставалось войск. Король Кертанагара с немногими приверженцами принял последний бой на ступенях дворца. В этом бою вместе с ним пали его сын и наследник, принц Висварупакумара, первые министры Панджи Анграганн и Махиса Аненгах [42], Виракрети и престарелый Мпу Раганата, также принявший участие в обороне дворца. Это событие произошло между 18 мая и 15 июня 1292 г. Столица государства была вновь перенесена в Кедири [100, с. 199].

Виджайя и Ардараджа между тем одержали несколько побед над северным корпусом кедирских войск, но, когда пришло известие о падении Сингасари, Ардараджа со своими полками поспешил перейти на сторону отца. Виджайя был разгромлен и бежал. О своих злоключениях он сам рассказывает в надписи на горе Бутан, выбитой в 1294 г., когда он стал королем: «Когда войска короля Джайякатванга достигли деревни Джасун-Вунгкал, король Кертанагара послал Его Величество (Виджайю. — Э. Б.) и Ардараджу отразить врага. Его Величество (Виджайя.— Э. Б.), как и Ардараджа, был зятем короля Кертанагары, но Ардараджа был также сыном короля Джайякатванга. Когда Его Величество и Ардараджа, покинув Тумапель (Сингасари. — Э. Б.), прибыли в Кедунг Пелук, Его Величество впервые встретился с врагом.

После битвы враг бежал, понеся большие потери. Затем армия Его Величества достигла равнины Лембах, но врага нигде не было видно. Тогда он вновь двинулся на запад в Батанг, где его авангард встретил противника, отступившего без боя.

Оставив Батанг, Его Величество продвинулся до Капулунгана, где он встретил врага и нанес ему поражение. Противник, понеся большие потери, отступил. Таково было положение его войск, пока он не достиг Рабут Чарата, где увидел вражеские войска, идущие с запада. Он приказал своим войскам вступить с ними в бой. Понеся большой урон, противник бежал. Казалось, враги исчезли навсегда. Но вдруг с востока от Ханьири появились (новые) вражеские войска с развивающимися белыми и красными флагами [43]. Увидев их, Ардараджа бросил оружие и, потеряв стыд, изменнически бежал в Капулунган, и это стало причиной разгрома войск Его Величества. Но Его Величество остался верен королю Кертанагаре. Поэтому он остался в Рабут Чарате, а затем двинулся в Памотан Ападжег к северу от реки Брантас, всего лишь с 600 воинов.

На следующий день на рассвете враги настигли его. Началось сражение. Часть его войска была перебита, другая часть бежала. Сам он отступил с поля боя только с несколькими приверженцами в горе и отчаянии. После этого он со своими спутниками принял решение бежать в Терунг и просить тамошнего старосту Вуру Аграджу, который был назначен на этот пост королем Кертанагарой, собрать жителей деревень к востоку и юго-востоку от Терунга. Ночью он направился в Кулаван, потому что опасался преследования превосходящих сил противника. Однако и в Кулаване он встретил врагов, от которых сумел ускользнуть, устремившись на север, в направлении Кам-бангсри. Но и там были враги, которые немедленно пустились за ним в погоню. Тогда он со своими спутниками бежал к большой реке, и они стали вплавь переправляться на северный берег. Многие из бывших с ним утонули, другие были схвачены, а иные заколоты пиками. Те, кто сумел достичь другого берега, рассеялись во всех направлениях. Только двенадцать человек остались, чтобы защищать его.

В полдень он прибыл в Кудаду, голодный, усталый и полный скорби. Страдания его были поистине невыносимы. Однако деревенский староста принял его от всей души. Вскоре ему дали пищу, питье и рис. Кроме того, ему было найдено надежное убежище от врагов, повсюду искавших его. Староста деревни приложил все усилия, чтобы помочь ему достигнуть его цели, он даже проводил его в область Рембанг, а затем указал Его Величеству путь, ведущий на Мадуру, где тот намеревался найти убежище» [249, с. 36—37].

Может показаться странным, что Виджайя бежал именно к Вирарадже, организатору падения Кертанагары, но Вирараджа всегда действовал так скрытно, что Виджайя в тот момент вряд ли что-либо знал о его роли в происшедших событиях. Казалось бы, и Вирараджа должен был враждебно встретить последнего стойкого защитника Кертанагары. Но он, напротив, принял его очень радушно. Возможно, Джайякатванг не дал Вирарадже за его помощь такой награды, на которую тог рассчитывал. Возможно, Вирараджа уже узнал о готовящемся нападении на Яву монголо-китайского флота. Во всяком случае, в его голове начала плестись новая интрига. Он прежде всего заключил с Вирараджей (так в тексте; должно быть «с Виджаейей». – Прим. ОСР) торжественное соглашение, что если тот вернет себе трон своего деда и тестя, он отдаст Вирарадже половину своего королевства. Затем он убедил Виджайю принести повинную Джайякатвангу и вернуться ко двору. Этим он одновременно избавлялся от неловкой роли укрывателя мятежника и приобретал своего человека в центре событий.

Несколько месяцев спустя к берегам Явы пристал монголо-китайский флот, и события приняли новый оборот.

Глава 12

МОНГОЛО-КИТАЙСКАЯ АГРЕССИЯ ПРОТИВ ИНДОНЕЗИИ В 1293 г.

В конце 70-х годов XIII в. первый император династии Юань в Китае начал широкую экспансию в странах Юго-Восточной Азии. Первым шагом в этой экспансии была рассылка послов с требованием признать сюзеренитет Хубилая как правителя всего обитаемого мира. В инструкции, которую Хубилай в 1278 г. дал своему полководцу Сагату, об Индонезии говорилось следующее: «Все иноземные страны, лежащие отдельно от нас на островах Восточных и Южных морей, питают в сердцах чувство покорности и долга (по отношению к нам). Через людей, (приходящих) на иноземных кораблях, следует распространить там мою волю: те, кто искренен, могут приходить ко двору, и я буду оказывать им любезный прием. Их посещения и торговля (с нами) в равной мере соответствуют нашим устремлениям» (цит. по [16, с. 305]).

В соответствии с этой инструкцией в 1279 г. в Сингасари прибыло посольство, которое от имени Хубилая потребовало, чтобы Кертакагара явился ко двору императора или хотя бы послал вместо себя члена королевской семьи. Кертанагара отказался выполнить это требование. Два следующих посольства Хубилая в 1280 и 1281 гг. тоже вернулись ни с чем [100, с. 198]. Тогда монголо-кнтайская дипломатия решила обратить основное внимание на Западную Индонезию. Имея информацию, что на Суматре большим влиянием пользуются мусульманские купцы и что часть суматранских государств уже приняла ислам, Юаньский двор в 1281 г. направил на этот остров двух своих послов — китайских мусульман Сулеймана и Шамсуддина [221, с. 326]. Видимо, в ответ на это посольство в том же году в Китай прибыло посольство из Малайю, где правил тогда вассал Сингасари король Мауливарман [123, с. 173—174]. Султан Самудры (Пасея) Малик Ас-Салех оказал китайским послам, своим единоверцам, еще более дружественный прием. В 1282 г. он направил в Ханбалык (Пекин) ответное посольство во главе с Хасаном и Сулейманом (тезкой китайского посла). Китайская летопись «Югнь-ши» сообщает также, что в 1284 г. в Китай прибыли послы из Пей-ди-ла (Перлака, древнейшего мусульманского государства на Суматре) [221, с. 88; 249, с. 204].

Прибытие каждого такого посольства в Китай означало признание данным государством своей вассальной зависимости от Юаньской империи.

Кертанагара, естественно, не мог рассматривать подобную дипломатическую деятельность иначе, как попытку подорвать единство его державы. Он быстро привел в повиновение своих вассалов на Суматре (возможно, торжественная установка статуи Будды в столице Малайю в 1286 г. должна была подчеркнуть восстановление сюзеренитета Сингасари). Когда же в 1289 г. в Сингасари вновь прибыло посольство во главе с китайцем Мэн Ци и потребовало прибытия Кертанагары ко двору Хубилая, оно встретило здесь суровый прием. Кертанагара приказал заклеймить лицо Мэн Ци и в таком виде отправил его обратно [16, с. 306; 100, с. 198].

Такой дерзкий выпад вызвал взрыв ярости при дворе Хубилая. Карательная экспедиция готовилась долго и тщательно. Для похода была снаряжена 1 тыс. кораблей. Помимо моряков, была снаряжена 20-тысячная армия, почти целиком навербованная из китайцев в провинциях Фуцзянь, Чжэцзян, Хугуан. Во главе экспедиции были поставлены китайские генералы Ши Би, Гао Син и монгольский полководец Икшмиш. Как сообщает летопись «Синь Юань ши», «Ши Би командовал войсками, а Икшмиш ведал всеми делами во время пути по морю» (цит. по [16, с. 306]).

Хубилай лично напутствовал своих полководцев, поручив им «донести просвещенное слово до армии и народа Явы» [16, с. 306] (как видим, внук Чингисхана к этому времени вполне овладел китайской демагогией). В конце 1292 г. экспедиция отплыла из портов Южного Китая. Когда флот шел вдоль берегов Тямпы, корабли тамошнего короля Синхавармана III, союзника Кертанагары, преследовали его по пятам, тревожа постоянными нападениями, и не дали остановиться для передышки ни в одном из своих портов.

В феврале 1293 г. монголо-китайский флот достиг пролива Каримата между Суматрой и Калимантаном и захватил здесь стратегически важный остров Белитунг. Так было сразу блокировано морское сообщение между Суматрой и восточной частью империи Сингасари. С Белитунга во все концы Индонезии были разосланы манифесты китайского императора, требующего немедленного и безоговорочного подчинения. Но с Суматры, которую в эго время прочно контролировала армия Махисы Анабранга, ответа на эти ультиматумы не последовало. Призывы Хубилая нашли отклик только на востоке Индонезии. Лишь семь лет назад завоеванный Кертанагарой о-в Бали восстал и направил послов с данью к Хубилаю [249, с. 70].

Собравшись на новое совещание на о-ве Белитунге, монголо-китайские полководцы приняли новый военный план: не дожидаясь распада державы Кертанагары, нанести удар в самое ее сердце — Восточную Яву. Юаньский флот двинулся на восток вдоль северного побережья Явы и в начале марта 1293 г. произвел высадку близ г. Тубан, крупнейшего торгового порта государства Сингасари. Малочисленный гарнизон Тубана пытался оказать сопротивление, но оно было быстро подавлено. Город был разграблен и сожжен [249, с. 67].

В Тубане монголо-китайские войска узнали о смене власти на Яве, но, поскольку новый король Джайякатванг не собирался капитулировать, военные действия продолжались. Икшмиш с флотом двинулся дальше на восток, а Ши Би и Гао Син следовали за ним по суше с конницей и пехотой до устья р. Брантас, где они соорудили укрепленный лагерь. Примерно в 150 км вверх по Брантасу была расположена Даха — столица Джайякатванга.

В этот момент в события вновь ввязался старый интриган Вирараджа. Еще за несколько месяцев до этого Виджайя по его совету попросил у Джайякатванга разрешения оборудовать для него охотничий лес в местности Тарин поблизости от низовьев Брантаса. Получив разрешение, он с помощью мадурских работников, присланных Вирараджей, вместо охотничьих угодий построил в лесу небольшой укрепленный городок, получивший название Маджапахит. Первоначально Виджайя хотел сделать этот пункт центром восстания против Джайякатванга, но в марте 1293 г. Вирараджа прислал гонца с сообщением, что он вступил в переговоры с монголо-китайским командованием и предложил ему от своего имени и имени Виджайи помощь в войне против Кедирн (Дахи) [45, с. 39].

Через несколько дней в Маджапахит прибыл китайский чиновник из департамента умиротворения и заключил с Виджайей формальное соглашение о совместных действиях. В разработке плана военных операций деятельное участие принял сын Вирараджи Вирондайя, способный стратег, отличившийся в войне против Кертанагары [44]. Мадурские войска вместе с монголо-китайскими должны были наступать на Даху с севера вдоль р. Брантас. Виджайя предполагал поднять восстание среди своих земляков в княжестве Тумапель и ударить на Даху с востока [249, с. 72].

Джайякагванг разработал свой план обороны. Он разделил армию на три корпуса: один был выдвинут к северу от столицы, другой к востоку, третий оставался в резерве. Не слишком доверяя своим генералам, он поставил во главе каждого корпуса двух командиров с тем, чтобы они следили друг за другом. Кроме того, он вызвал из провинций войска своих вассальных князей [249, с. 72].

Военные действия начались сразу на нескольких фронтах. Первое крупное сражение произошло на р. Брантас, где первый министр Джайякатванга Махиса Мундаранг во главе кедирско-го флота пытался преградить монголо-китайским войскам путь вверх по реке. Согласно китайским источникам, после начала вражеской атаки он бежал без боя, бросив более сотни кораблей [16, с. 307]. Судя по яванским летописям, кедирцы храбро сражались и надолго задержали продвижение вражеских войск [45, с. 39—40; 249, с. 71].

Последняя версия представляется более правдоподобной, потому что монголо-китайские подразделения все еще находились в своем лагере, когда в начале апреля 1293 г. туда прибыл гонец от Виджайи с просьбой о помощи. Верный Джайякатвангу князь Каланга нанес войскам Виджайи поражение, принудил их отступить до самого Маджапахита и осадил их в этом городе. Генерал Гао Син вышел со своим отрядом на помощь Виджайе, но вернулся якобы потому, что не встретил противника. Только 15 апреля 1293 г. монголо-китайским частям удалось деблокировать Маджапахит [16, с. 307; 249, с. 69].

Между тем пока войска Ши Би и Гао Сила топтались в низовьях Брантаса, Рангга Лаве, действовавший в восточных районах, нанес войскам Джайякатванга ряд серьезных поражений. Лучшие военачальники кедирского короля пали в этих сражениях, а его войска были рассеяны. Только после этого северный фронт был прорван и монголо-китайские войска в сопровождении вспомогательного корпуса Вирараджи начали движение вверх по долине Брантаса. 26 апреля союзные войска подошли к стенам Дахи. Здесь разыгралось решающее сражение. Джайякатванг отчаянно сопротивлялся. Бой шел с утра до вечера. Только после третьего приступа монголо-китайские войска ворвались в город. Джайякатванг был взят в плен и увезен в укрепленный лагерь в низовьях Брантаса [16, с. 307; 100, с. 200; 249, с. 69].

Монголо-китайцы захватили в Дахе огромную добычу, которую они тут же стали готовить для отправки императору. Чувствуя себя уже полновластными хозяевами в стране, они стали рассылать повсюду чиновников в сопровождении небольших отрядов для сбора дани и организации уездов по китайскому образцу. Вкджайе была отведена роль вассального царька с номинальной властью, главной задачей которого было выколачивание налогов для Юаньской империи. На такой оборот ни Виджайя, ни Вирараджа не рассчитывали. Они поняли, что гнев народных масс и мелкого дворянства против феодальной реакции Джайякатванга может обратиться теперь против тех, кто в борьбе с Джайякатвангом открыл дорогу в страну иноземным поработителям.

Но сам Виджайя, находясь в Дахе, фактически оставался заложником в руках монголо-китайцев. Поэтому он стал настойчиво просить отпустить его в Маджапахит, якобы для того, чтобы подготовить торжественную отправку принцесс королевского дома в Китай для гарема Хубилая, а также для сбора дани. Наконец, разрешение было получено. 9 мая 1293 г. Виджайя выехал из Дахи в Маджапахит в сопровождении эскорта из 200 китайских солдат [45, с. 40; 249, с. 69].

В Маджапахите все вожди недавней войны впервые собрались вместе на совет. Мнения разделились. Одни генералы советовали немедленно и открыто атаковать врагов по всей стране, другие советовали повременить. Эта борьба мнений в несколько беллетризованной форме описана в «Параратоне». «Татары явились потребовать принцесс, — сообщает летопись, — так как Вирараджа обещал им, что если они нападут на Даху, то получат обеих принцесс Тумапеля. Мантри (сановники.— Э. Б.) не знали, что делать и искали выход. Сора (один из ближайших сподвижников Виджайи.— Э. Б.) сказал: „Если татары придут сюда, я наброшусь на них". Арья Вирараджа ответил на это: „Сора, мой мальчик, это хорошо, но я предлагаю нечто другое". Они все еще лихорадочно искали способ отделаться от татар. Мантри совещались. Сора, уверенный, что дело удастся, сказал: „Нам будет сопутствовать успех, если мы нападем на татар". Вечером, когда солнце склонилось на запад, пришли татары требовать принцесс. Вирараджа ответил им: „Татары, зачем торопиться. Принцессы еще не опомнились от того, что и в Тумапеле и в Дахе насмотрелись на оружие в действии. Сейчас они не могут видеть никакого оружия. Завтра же они будут вам выданы. Их посадят на носилки, оденут в подобающие одежды и будут сопровождать на корабль. Их посадят в закрытый паланкин, ибо они не хотят видеть оружия. Кроме того, ваши люди, которые придут за принцессами, должны быть не простыми татарами, а самыми почтенными из вас и без охраны. Принцессы дали слово, что утопятся, если увидят оружие даже на корабле. И если это случится, это будет стоить вам жизни". Татары согласились и сказали: „Вы правы". В назначенное время множество татар пришло без оружия взять принцесс. Когда они прошли через ворота, их заперли, и двери снаружи и изнутри были забиты. Рангга Лаве тоже напал на тех, кто был вне стен, он преследовал их, когда они разбежались, до Чанггу, где их поймали и перебили» [45, с. 40—41].

Практически одновременно на рассвете 26 мая 1293 г. яванские повстанцы внезапно атаковали агрессоров в Дахе и во всех провинциальных центрах, где были расположены оккупационные войска. Речные суда флотилии адмирала, расположенные на р. Брантас, были сожжены. 31 мая 1293 г. остатки мон-голо-китайской армии погрузились на морские суда в устье Брантаса и поспешно отплыли в сторону Китая, куда и прибыли 8 августа 1293 г. [100, с. 200—201; 249, с. 69—73].

Престарелый генерал Гао Син, непроворный в сражениях, но ловкий в сочинении рапортов, сумел опередить своих коллег по командованию и представил Хубилаю донесение, в котором излагал свою версию событий и, обеляя себя, обвинил во всех неудачах Ши Би и Икшмиша. В частности, он сообщал, что когда он вернулся после погони в горах за ведшим партизанскую войну сыном Джайякатванга Силапати (очевидно, Сена-пати), которого удалось, наконец, взять в плен, «... Ши Би и Икшмиш уже разрешили Тухан Биджайе (Виджайе. — Э. Б.) вернуться в его землю в сопровождении эскорта императорской армии, с тем, чтобы он собрал там дань. Гао Син, — пишет о себе в третьем лице автор рапорта, — совершенно не одобрял этого. И, действительно, Тухан Биджайя убил людей, посланных с ним, и поднял восстание. Он собрал большое число воинов, чтобы атаковать императорскую армию, но Гао Син и другие храбро сразились с ним и отбросили его назад. Потом они убили Джайякатванга и его сына и вернулись в Китай» [249, с. 70].

Хубилай сурово наказал Ши Би и Икшмиша за то, что они упустили Виджайю, а Гао Сина наградил за то, что он успел вывезти с Явы захваченную в Дахе казну (свыше 500 тыс. таэ-лей серебра и множество других трофеев) [249, с. 70].

Но если бы император узнал правду об отступлении с Явы, даже Гао Син вряд ли получил бы награду. В отчете Гао Сина потери монголо-китайских войск оцениваются всего в 3 тыс. человек, а отступление к морю называется организованным и даже победоносным. Но его разоблачает хронология событий. Атака яванцев на Даху началась 26 мая, а 31 мая монголо-китайские отряды отплыли с Явы. Речной флог их был уничтожен. Получается, что китайским войскам в Дахе, чтобы добраться до моря, надо было за пять дней преодолеть с боями более 150 км по плохим лесным дорогам, где их на каждом шагу ожидали засады. Это совершенно нереально. Судьба мелких китайских подразделений, разбросанных по провинциям, еще более очевидна. Фактически дело обстояло, видимо, так. Узнав о всеобщем восстании, монголо-китайское командование, находившееся в тот момент в приморском укрепленном лагере Чанг-гу, поспешно погрузилось на суда вместе с гарнизоном лагеря и отплыло, бросив все остальные войска на произвол судьбы.

Между тем 10 июня 1293 г. на Восточную Яву вернулась посланная Кертанагарой на Суматру армия Махисы Анабранга. Вывод войск из западной Индонезии привел к потере этих районов для Сингасари, зато военный потенциал Виджайи сильно повысился, и Хубнлай больше не решался нападать на Яву.

Глава 13

СТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВА МАДЖАПАХИТ

Несколько месяцев спустя после изгнания монголо-китайских войск, 21 ноября 1293 г. состоялась торжественная коронация Виджайи. Он принял тронное имя Кертараджаса Джайя-вардхана. Хотя в отличие от Кертанагары он был прямым потомком Кен Ангрока, ему все же пришлось подкрепить свои права на трон браком с четырьмя дочерьми Кертанагары. Принятое им тронное имя также подчеркивало преемственность власти от всех правителей Восточной Явы XII—XIII вв. Элемент «Керта» был явно заимствован из имени Кертанагары; элемент «Раджаса» был тронным именем Кен Ангрока (позднее, в 1305 г. Виджайя официально дал имя Раджаса основанной им династии) [249, с. 44]. Элемент «Джайя», по мнению голландского ученого Пижо, означал, что Виджайя по женской линии состоял в родстве с королями Кедири, поскольку в их имена обязательно входил этот элемент [227, т. IV, с. 136]. Элемент «Вардхана» Виджайя, по-видимому, заимствовал из имени Вишнувардханы, соправителя его деда, короля Нарасин-гамурти.

Власть Виджайи отнюдь не была абсолютной и охватывала гораздо меньшую территорию, чем власть Кертанагары. Все владения за пределами Восточной и Центральной Явы, кроме о-ва Мадура, по-видимому, были утрачены. О-в Бали отложился еще во время монголо-китайской агрессии. Западная Индонезия после вывода сингасарских войск была предоставлена сама себе, и, подвергаясь агрессии со стороны государства Сукотаи, вынуждена была обратиться за помощью к Юаньскому Китаю. В 1294 г., согласно китайским хроникам, в Пекин (Ханбалык) прибыли посольства из Нан-вон-ли (Ламури, Аче), Су-му-дула (Самудра, Пасей) и Малайю с данью и признанием императора Хубилая своим сюзереном [221, с. 59].

Прямым результатом этих посольств была грозная нота, которую Хубилай в 1295 г. направил сукотайскому королю Раме Камхенгу. В ней он запрещал Сукотаи продолжать войну против Малайю (подразумевая под этим всю Суматру) [272, с. 301]. Опасаясь вторжения с севера, из Юннани, монголо-китайских войск, Рама Камхенг был вынужден приостановить свое наступление на Суматру.

Тесные связи суматранских государств с Юаньским Китаем продолжались и в последующие десятилетия. В 1299, 1301 гг. Китай посетили посольства из Малайю; в 1309 г. два китайских посла прибыли в Самудру [221, с. 59, 89].

В конце XIII — начале XIV в. на Северной Суматре начинает распространяться мусульманство. Если в 1292 г. Марко Поло называет мусульманским только одно государство на этом острове, а именно Перлак, то в 1294 г. правитель Самудры Малик-уль-Салех заключает династический союз с правителем Перлака, вступив в брак с его дочерью. Судя по всему, именно этим годом следует датировать переход Самудры в ислам и принятие ее правителем мусульманского титула султан и мусульманского имени Малик-уль-Салех (прежнее его имя до нас не дошло) [221, с. 89]. Распространение мусульманства на Суматре именно в эти годы, возможно, также было вызвано суко-тайской агрессией, против которой северосуматранские государства объединялись под знаменем джихада. В то же время распространение ислама на Суматре способствовало культурному отчуждению этого острова от Явы, где в XIV в. еще господствовали буддизм и индуизм.

Власть правителя новорожденного государства Маджапахит по сравнению с предыдущим периодом была ограничена не только территориально. Виджайе пришлось фактически поделиться властью со своими соратниками, которые помогли ему захватить престол. Об этом можно судить по надписям начала его правления (надпись в Кудаду 1294 г. и надпись в Пананг-гунгане 1296 г.). Первым сановником с титулом главного советника короля стал, естественно, Вирараджа. Однако в 1294 г. Виджайя еще не отдал ему обещанные «полцарства». Сын Вирараджи Рангга Лаве получил пост министра государственной безопасности и одновременно удел в области Тубан [45]. Другой сын Вирараджи — Намби получил еще более высокий пост — первого министра Маджапахита. Шурин Вирараджи и дядя Рангга Лаве — Мпу Сора стал первым министром Дахи (Кедири) [249, с. 46-47].

Но это распределение власти, произведенное Виджайсй. недолго удовлетворяло награжденных. Скоро между ними началась борьба за передел добычи. Первым взбунтовался самый активный участник событий 1292—1293 гг. талантливый полководец Рангга Лаве. Сохранившийся в яванских источниках рассказ о его мятеже более напоминает нравы Западной Европы того времени, чем нравы «классической» азиатской деспотии. Недовольный тем, что пост первого министра достался не ему, а его сводному брату Намби, Рангга Лаве явился во дворец и в присутствии всех вельмож потребовал исправить «эту несправедливость». Он высказался без обиняков, заявив, что без поддержки Соры и его, Рангга Лаве, «государство рано или поздно рухнет» [249, с. 74]. Затем в кратких, но сильных выражениях Рангга Лаве охарактеризовал личность Намби: «Ты сам (король) хорошо помнишь, как он вел себя во время нашей борьбы. Он был глуп, слаб, труслив, беспомощен. Он не справился ни с одним делом. Короче говоря, он человек, лишенный храбрости и чувства собственного достоинства. Я уверен, что он погубит добрую репутацию государства и равным образом принизит твою репутацию. Я вызываю его на дуэль в любое время, в любом месте» [249, с. 74].

Придворные по-разному реагировали на эту речь. Глава шиваитской церкви стал уговаривать Рангга Лаве вести себя более благопристойно, а герой суматранской войны Махиса Анабранг попросту предложил ему начать военные действия против короля, тогда, мол, станет ясно, кто чего стоит. Рангга Лаве ничего на это не ответил и, не спросив разрешения у короля, в ярости покинул собрание. Выйдя в сад, он стал ждать, что Намби выйдет к нему на поединок. Между тем во дворце король стал совещаться с Сорой. Виджайя склонялся к тому, чтобы предоставить Рангга Лаве пост первого министра. Сора, однако, неожиданно воспротивился этому решению, хотя Ранг-га Лаве приходился ему родным племянником (по матери), а Намби ему родней не был. Видимо, бесцветная личность Намби гораздо больше устраивала его на таком важном посту, чем талантливый и честолюбивый Рангга Лаве. Его речь при этом тоже не отличалась большой почтительностью. Он сказал: «Ваше Величество, не делайте этого! Иначе нас, маджапахитских вельмож, обвинят в том, что мы боимся смерти. Не уступайте желаниям Лаве. Иначе вы потеряете наше уважение. Пора покончить с вашей симпатией к Лаве, ибо его поведение перешло всякие границы. Я уверен, что Лаве не одержит победы, пока на вашей стороне я и Махиса Анабранг» [249, с. 75].

Доводы Соры убедили Виджайю, и он послал Сору объявить Рангга Лаве королевское решение — смены министров не будет и поединка тоже. После этого Рангге Лаве беспрепятственно покинул Маджапахит. Виджайя даже не пытался его арестовать, чтобы избежать гражданской войны (как оказалось, у Рангга Лаве было слишком много сторонников в столице).

Получив отказ короля, Рангга Лаве отправился за поддержкой к своему отцу, фактически второму лицу в государстве. Но старого интригана Вирараджу менее всего трогали родственные чувства. Он трезво рассчитал, что если он примкнет к Рангга Лаве, то в случае победы получит максимум почетный, но пустой титул отца нового короля. Если же он сейчас сохранит нейтралитет и победит Виджайя, то последнему, ослабленному борьбой с Рангга Лаве, придется выполнить, наконец, свое обещание и отдать Рангга Лаве «полцарства». Такое решение, помимо всего прочего, соответствовало всегдашней тактике Вирараджи — загребать жар чужими руками.

Утратив надежду на поддержку отца, Рангга Лаве направился в свои владения в Тубане. Туда же устремились его многочисленные сторонники, жившие в столице и центральных районах государства. Но время уже было потеряно. Правительство успело провести мобилизацию войск и поставить мощный заслон у р. Тамбак Берас, служившей южной границей Тубана. Пытаясь с боем переправиться через эту реку, многие сторонники Рангга Лаве были убиты или пленены войсками Ви-джайи, другие утонули [249, с. 76].

Между тем Рангга Лаве в Тубане также мобилизовал свои силы. Когда маджапахитская армия, форсировав р. Тамбак Берас, подступила к стенам Тубана, Рангга Лаве сам вышел ей навстречу во главе своих войск. В завязавшейся битве королевская армия под командованием Намби потерпела тяжкое поражение. Сам Намби с немногими уцелевшими воинами бежал на юг и укрылся за рекой Тамбак Берас.

Узнав об этом поражении, король Виджайя решил лично возглавить маджапахнтские войска. Была собрана новая армия численностью в 10 тыс. человек. Сора предложил разделить эту армию на три колонны, чтобы одновременно окружить Тубан с запада, юга и востока. В новом сражении под стенами Тубана Рангга Лаве сначала одержал победу, но потом погиб, преследуя противника. По преданию, он вступил в поединок с Махисой Анабрангом, который прикрывал отступление своей колонны за р. Тамбак Берас. Рукопашная схватка происходила прямо в воде, и Махиса Анабрангу удалось утопить Рангга Лаве. Но при этом погиб и он сам. Молва приписывала его смерть Соре, в котором при виде гибели племянника внезапно пробудились родственные чувства, и он нанес его убийце удар в спину [249, с. 78].

Но цели Соры, даже если он действительно убил Махису Анабранга в суматохе отступления, внезапно превратившегося в победу, конечно, были другие. Он, видимо, хотел избавиться от ставшего чересчур популярным полководца, который мог преградить ему путь к высшим ступеням власти.

Эти события произошли в 1295 г. Сразу после смерти Рангга Лаве Вирараджа потребовал от короля вознаграждения. Виджайе пришлось уступить ему три восточные провинции Явы с центром в Лумаджанге (будущее королевство Баламбанган), где Вирараджа вскоре стал вести себя как независимый монарх [249, с. 51].

Желая укрепить свои пошатнувшиеся позиции верховного государя Маджапахита и обеспечить преемственность власти, Виджайя в том же, 1295 г. короновал своего сына Джайянага-ру и сделал его как бы своим соправителем с титулом принца Кедири, хотя тому было всего около двух лет [227, т. III, с. 52— 53] (судя по всему, Виджайя до самой смерти неуверенно чувствовал себя на троне, на который покушались один за другим его бывшие соратники).

В 1298—1300 гг. ему пришлось вести войну со своим самым старым сподвижником — Сорой, бывшим одним из двенадцати человек, сопровождавших его летом 1292 г. при бегстве на Мадуру. Это восстание ему удалось подавить с большим трудом [56, с. 77; 100, с. 233; 249, с. 52]. В 1302 г. он начал борьбу с мятежом еще одного своего полководца — Джуру Демунга; это восстание было окончательно подавлено только после смерти Виджайи.

Во внутренней политике Виджайя продолжал курс своего предшественника Кертанагары, опираясь в первую очередь на буддийское духовенство, хотя и отказался от замысла Кертанагары слить обе религии в один культ под своим руководством. После смерти Виджайя был обожествлен и в качестве Будды и в качестве Шивы, но его заупокойный шиваитский храм находился в провинции, а буддийский храм — в столице, на территории королевского кратона [249, с. 52].

На престол взошел пятнадцатилетний сын Виджайи от суматранской принцессы Джайянагара (1309—1328). Первая половина его правления, в котором активно участвовала его мать, Дара Петак, была заполнена борьбой с феодальными мятежами.

После смерти Виджайи Вирараджа прекратил всякие сношения с маджапахитским двором и даже официально стал независимым монархом. В 1311 г., тяжело заболев, он вызвал к себе своего второго сына Намби, все еще занимавшего пост первого министра в Маджапахите, и на смертном ложе передал ему свое вновь образованное королевство. Намби охотно променял кресло министра на трон и стал укрепляться в Лума-джанге, имея дальнейшей своей целью поход на Маджапахит. По свидетельству «Параратона», борьба Джайянагары с Намби носила очень упорный характер, и Намби в ней не раз одерживал победы. Только в 1316 г. войска Намби были наконец разгромлены, сам он убит в бою, а королевство Лумаджанг вновь присоединено к Маджапахиту [45, с, 43—44; 56, с. 77; 100, с. 2331.

В 1319 г. вспыхнуло очередное восстание против Джайянагары, особенно грозное, потому что оно началось непосредственно в столице. Возглавлял его Кути, последний из крупных сподвижников Виджайи. Джайянагара с пятнадцатью лейб-гвардейцами едва успел выбраться из дворца и бежал в Бадандер. Его сочли убитым. Неделю спустя командир этого маленького отряда Гаджа Мада тайно вернулся в Маджапахит, чтобы изучить сложившуюся там обстановку. Как выяснилось, мелкие и средние феодалы — чиновники Маджапахита не были в восторге от переворота Кути. Они устали от междоусобных войн и понимали, чго права нувориша Кути в любой момент могут быть оспорены новым, еще более удачливым полководцем. Поэтому они были заинтересованы в сохранении стабильной легитимной власти. С их помощью Гаджа Мада удалось организовать контрпереворот и уничтожить Кути и его сторонников. Джайянагара торжественно вернулся в свою столицу [45, с. 44—45; 56, с. 78; 100, с. 233].

С этого момента талантливый организатор Гаджа Мада становится пока что негласным, закулисным руководителем политики Маджапахитского государства. Ему удается сплотить мелких и средних феодалов вокруг трона и феодальные мятежи прекращаются на восемь десятилетий — срок небывалый для любого средневекового государства Юго-Восточной Азии. Маджапахит быстро набирает силы.

В 1323 г. Яву посетил итальянский монах Одорико де Пор-деноне, первый из европейцев, побывавших в империи Маджапахит, который оставил хоть и краткое, но весьма интересное описание этого находившегося в ту пору на подъеме государства. «Неподалеку от этого царства (Самудра. — Э. Б.) лежит большой остров, название которому Ява, и в окружности имеет он добрых три тысячи миль, — пишет Одорико де Порденоне. — Под царем этой Явы ходит семь коронованных государей, и остров густо населен, и он лучший из всех островов. Родится на этом острове кубеба, камфора, кардамон, мускатный орех, и есть там много иных пряностей и всяческой снеди, вот только вина на нем нет.

У царя этого острова удивительнейший дворец. Дворец этот очень велик, и в нем есть громадная лестница, широкая и высокая, со ступенями вперемежку золотыми и серебряными. А пол в том дворце выстлан золотыми и серебряными изразцами, и стены изнутри покрыты золотыми пластинами, на которых выбиты золотые всадники, а вокруг головы у них же золотые нимбы, как у наших святых. И нимбы эти сплошь усеяны драгоценными камнями. А сверх того, крыша этого дворца тоже золотая, и, коротко говоря, нет ныне на свете дворца столь богатого и красивого,

Великий хан Китая много воевал с этим царем, но последний всегда побеждал его и одерживал над ним верх» [47 с 182— 183].

Несмотря на краткость описания, видно, что автор тонкий и внимательный наблюдатель; так, он сумел уловить клановый характер Маджапахитской монархии, написав о семи коронованных государях, которые «ходят под царем Явы».

Издатель и комментатор русского перевода мемуаров Одорико де Порденоне Я. М. Свет поставил под сомнение сам факт пребывания итальянского путешественника в Маджапахите на том основании, что маджапахитский дворец якобы не мог отличаться такой роскошью. «Одорико, вероятно, побывал на Яве, — пишет Я. М. Свет, — но в столицу могущественного яванского государства Маджапахит... он явно не заходил и царский дворец описал с чужих слов, весьма его приукрасив. Спутник китайского мореплавателя XV в. Чжэн Хэ Ма Хуань отмечал, что царский дворец окружен кирпичными стенами и внутри здания много высоких залов с полами, покрытыми узорными ротанговыми циновками. Ма Хуань ни словом не обмолвился о золотых лестницах и кровлях, но зато указал, что дворцовая крыша сооружена из твердого дерева» [47, с. 192, прим. 22]. Комментатор, однако, не принял во внимание, что между описанием Одорико де Порденоне и описанием Ма Хуаня прошло около 100 лет. И если в первой четверти XIV в. Маджапахит был самым могущественным государством Юго-Восточной Азии, то в первой четверти XV в. он уже находился в состоянии упадка, авторитет центральной власти был сильно подорван, а незадолго до прибытия Ма Хуаня страна пережила многолетнюю гражданскую войну. Наконец, сама детальность описания дворца, особенно отмеченные Одорико характерные черты индуистско-буддийской яванской скульптуры, бесспорно свидетельствуют о том, что описание принадлежит очевидцу. Что же касается того, что он, по-видимому, принял позолоту дворца за литое золото, то это случалось и с более искушенными путешественниками XIX в.

Описание Одорико де Порденоне подтверждает стабильность и прочность Маджапахнтского государства в 20-х годах XIV в. и в то же время является первым по времени сообщением о специфической структуре яванского феодального государства, которую оно, по всей видимости, приобрело вскоре после 1319 г. Организатором этой структуры скорее всего был Гаджа Мада, но она надолго пережила этого талантливого государственного деятеля. Суть этой феодальной реформы заключалась в том, что верховная власть в государстве перешла в руки клана прямых потомков правителей Сингасари (как мужчин, так и женщин), который, подобно клану Рюриковичей в Киевской Руси, приобрел исключительное право княжения и царствования в государстве. Потомки же всех остальных феодальных родов (старых и новых) были лишены права когда-либо претендовать на верховную власть в государстве. Члены королевского клана, вместо того чтобы при каждом удобном случае истреблять друг друга (как это не раз имело место в истории Сиама, Бирмы, Лаоса и других стран), тесно поддерживали друг друга и главу клана — короля, который теперь стал только первым среди равных ему князей — родичей, каждый из которых получил за пределами королевского домена свой удел. Причем распределение уделов и даже занятие королевского трона с этого времени происходило не произвольно, а строго по старшинству внутри клана, как это было и на Киевской Руси в XII—XIII вв. Именно в этом смысле, как нам представляется, и следует истолковывать замечание Порденоне о «семи коронованных государях, которые ходят под царем Явы». В 1323 г. численность взрослых членов королевского клана, судя по всему, составляла восемь человек (включая самого Джайянагару); впоследствии она, как мы увидим, постепенно увеличивалась.

[1] Эта агрессия велась почти исключительно силами Китайского государства, во главе которого стояла монгольская династия.

[2] 1 таэль — около 8 г.

[3] Летописи, писавшиеся на пальмовых листьях, были в условиях тропического климата недолговечны, поэтому основные документы, дошедшие до нас от средневековья,— это надписи на камне и бронзе.

[4] Названия городов и провинций, сохранившихся до наших дней, даются в старой транскрипции.

[5] Далее мы будем именовать таиландских правителей, по аналогии с европейским средневековьем, королями.

[6] Мыонг Шва.

[7] И. ван Флит долгое время жил в Сиаме, возглавляя там торговое представительство Голландии.

[8] Т х а у (Тяу, или Чао) — титул князя или короля в средневековом Сиаме.

[9] Пумибун — мудрец.

[10] Чодук Сеттхи — в переводе богатый и просвещенный.

[11] Ни в одном источнике не говорится, что Утонг, создавая свою державу, прибегал к военной силе.

[12] В бирманской хронике легенда сохранилась, по-видимому, в первоначальном, более архаическом виде. Здесь король просто собирается воровать чужие огурцы и получает по заслугам.

[13] Судя по всему, это был «огуречный король» Чай (1336—1340), основатель новой тхеравадинской династии в Кампучии.

[14] К х а — кхмероязычные коренные жители Мыонг Шва, ставшего доменом Фа Нгуна.

[15] Вьенг Кам был окружен густой чащей бамбука. Фан Нгун приказал пускать в нее стрелы с золотыми и серебряными наконечниками, а потом отступить. Жители Вьенг Кама в поисках золота и серебра вырубили бамбук. Тогда войска Фа Нгуна вернулись и взяли город приступом [267, с. 32—33].

[16] Сиамский король прислал Фа Нгуну 100 слонов, 20 тыс. золотых монет и столько же серебряных, 100 тыс. рогов и другие подарки [267, с. 35].

[17] Чан Тхай Тонг умер в 1279 г., а Чан Тхань Тонг отрекся от престола и стал королем-наставником при своем сыне.

[18] Только Омару, известному своими зверствами, была организована гибель в инсценированной морской катастрофе [168, с. 188].

[19] Новый орган власти, созданный в начале XIV в.

[20] Район, где размещались королевские дворцы.

[21] Солдат преклонного возраста, которых было много в старой армии, отпускали домой. Теперь в армию стали набирать батраков, работавших по найму в феодальных поместьях [34, с. 116].

[22] Были выпущены следующие ассигнации: 10 сапек — с изображением морских водорослей, 30 сапек — с изображением морских волн, 1 тьен (60 са-лек) — с изображением облаков, 2 тьена — с изображением черепахи, 3 тьена— с изображением единорога, 5 тьенов — с.изображением феникса, 1 куан (10 тьенов) —с изображением дракона [168, с. 198].

[23] Столица Шривиджайи к этому времени была, видимо, перенесена в глубь острова.

[24] Эту информацию, видимо, не следует понимать буквально. Она свидетельствует лишь о том, что в данном городе господствовала буддийская религия с ее доктриной неубиения (ахинсы).

[25] В Шривиджайе с ее развитыми товарными отношениями прибавочный продукт не омертвлялся в гигантских храмовых зданиях, а вновь пускался в оборот. Угнетенные массы здесь ненавидели махаянское духовенство не потому, что оно особенно сильно их обирало, а потому, что оно освящало существующий классовый строй.

[26] Здесь в летописной легенде не все сходится. Этим крисом был впоследствии убит сам Кен Ангрок и его пасынок Анусапати, однако никто из его более далеких потомков не пострадал.

[27] Кен Дедес была прозвана так потому, что от нее (как и от Кен Ангрока) исходило сияние. Это, по пророчеству брахмана Лохгаве, означало, что она принесет корону тому, кто на ней женится, и станет прародительницей династии.

[28] Согласно летописи «Параратон», он только накануне убийства Кен Ангрока узнал правду о своем происхождении, но это явная беллетризация исторической истины.

[29] Имя этого незнатного человека яванские летописцы не сочли нужным сохранить.

[30] Его любовь к старине доходила до того, что он явно не жаловал сравнительно новый буддийский культ, и после смерти в отличие от всех других сингасарских королей Анусапати был обожествлен только в виде Шивы [227, т. III, с. 46].

[31] Скудность данных не позволяет решить, было ли восстание Линггапати обычным феодальным мятежом, или же новым крестьянским восстанием.

[32] Лембу Тал, отец Виджайи — будущего основателя империи Маджапахит [227, т. IV, с. 138].

[33] Обязанность кормить проезжающих королевских чиновников.

[34] В указе не говорится прямо о буддийском духовенстве, и он освящен только именем Шивы, так что положение буддийского религиозного меньшинства в те времена остается неясным.

[35] Термин «кавула» в средневековых яванских хрониках означал и рабов и крепостных.

[36] Это нашло свое выражение даже в том, что, согласно описанию «Нагаракертагамы», нижняя часть заупокойного храма Кертанагары была настроена в шиваитском стиле, а верхняя (более почетная) в буддийском [227, т. ИГ, с. 64].

[37] Шиваитская религиозная книга.

[38] Кертанагара, конечно, пил пальмовое вино, но только во время обрядов, предписанных махаянским тантрийским буддизмом.

[39] Эпоха Кали — худшая из всех эпох, пережитых человечеством. По мнению индуистов и буддистов, она началась 18 февраля 3102 г. до н.э. и продолжается по сей день [227, т. IV, с. 128].

[40] Ракриан — одно из высших титулов в государствах Сингасари и Маджапахит.

[41] Престарелый министр Мпу Раганата к концу жизни, видимо, признал правоту Кертанагары и не примкнул к заговору, считая, что гражданская война повергнет страну в хаос.

[42] Властолюбивый Кертанагара до конца своего правления так и не сосредоточил власть первого министра в руках одного человека.

[43] По-видимому, это был второй корпус Джайякатванга, который после взятия Сингасари ударил Виджайе в тыл,

[44] Виджайя, уже присвоивший себе в Маджапахите королевские привилегии, пожаловал Вирондайе почетное имя Рангга Лаве, которое и встречается в дальнейшем в летописях.

[45] Тубан был главным портом Явы в то время.

Сайт управляется системой uCoz