Глава I

НАЧАЛО   ВТОРОЙ   ВОЛНЫ   ЕВРОПЕЙСКОЙ   ЭКСПАНСИИ

Англо-голландское   проникновение   в   Индонезию

До последней четверти XVI в. португальцы и испанцы со­храняли свою монополию на торговлю между Европой и Юго-Восточной Азией. Все карты и лоции, касавшиеся плавания в этот регион, были тщательно засекречены. Торговым конкурен­там Португалии и Испании — Англии и Голландии пришлось в известной степени заново открывать Юго-Восточную Азию. Первыми островов Пряностей достигли английские корсары. В 1579 г. знаменитый английский корсар Фрэнсис Дрейк, гра­бивший испанские суда у побережья Америки, пересек Тихий океан и прибыл на Тернате. Султан Тернате Баабуллах, упор­но боровшийся в эти годы против португальцев, гостеприимно встретил Дрейка. В надежде получить военную помощь от Англии Баабуллах заключил с Дрейком торговый договор и пре­доставил ему груз гвоздики. В 1580 г. Дрейк вернулся в Анг­лию, совершив кругосветное путешествие. Успех Дрейка произ­вел большое впечатление у него на родине, однако Англия была слишком занята борьбой с Испанией и не смогла немед­ленно использовать добытые им сведения [38, с. 193].

Только в 1586 г. английским купцам удалось снарядить но­вую экспедицию под командованием Томаса Кавендиша. Эта экспедиция также избрала путь через менее охраняемый Магел­ланов пролив и достигла юго-западного берега Явы.

Международная ситуация к этому времени изменилась. В 1580 г. испанский король захватил оставшийся без прямого наследника престол Португалии. Португалия под властью Фит липпа II формально сохранила свои колониальные владения, фактически же контроль над ними оказался в руках испанцев. Это вызывало недовольство португальских колониальных вла­стей на местах. Т. Кавендиш, ознакомившись с обстановкой з Юго-Восточной Азии, предложил английскому правительству ис­пользовать испано-португальские трения. Он считал, что если Англия направит на Молуккские острова своего ставленника — претендента на португальский трон дона Антонио, тамошние португальские крепости тут же перейдут на его сторону, а бла­годарный претендент после этого предоставит англичанам пра­во свободно торговать на Молукках.

Проект Кансндиша, однако, не нашел поддержки. После по­беды над Великой Армадой (1588) английские купцы не счи­тали нужным тратиться на восстановление независимости Пор­тугалии, с которой потом пришлось бы делиться доходами от торговли пряностями. Возобладал курс на полное уничтоже­ние испано-португальского господства в морях Юго-Восточной Азии. Во исполнение этого плана в 1591 г. из Плимута была направлена на Восток эскадра из трех кораблей под командо-панием Джорджа Реймонда и Джеймса Ланкастера. Эта эскад­ра пошла новым, не разведанным еще путем вокруг мыса Доб­рой Надежды. Не имея опыта плавания в тропиках, английские моряки болели и умирали в пути. Уже от мыса Доброй На­дежды пришлось отправить назад один корабль с больными моряками. Затем при переходе Индийского океана погиб ко­рабль Дж. Реймонда. Только один корабль Дж. Ланкастера достиг в июне 1592 г. берегов Малайи, и здесь, базируясь на остров Пинанг, англичане начали грабить португальские суда, идущие в Малакку. Попутно захватывались и суда местных купцов под тем предлогом, что они «сотрудничают» с порту­гальцами. В частности, Ланкастер захватил три бирманских торговых судна, шедшие из Мартабана в Маллаку, потому что они среди прочего товара везли груз португальских иезуитов. Затем он перенес свои операции к побережью Перака, где также успешно занимался грабежом. Богатую добычу, однако, не удалось доставить в Англию. На обратном пути корабль за­несло штормом в Центральную Америку, где его захватили испанцы. Сам Дж. Ланкастер избежал плена, но вернулся на родину на чужом судне всего с 18 матросами только в мае 1594 г. [271, с. 100—102].

Два года спустя из Англии на Восток была направлена новая экспедиция под командованием Роберта Дадли. Два суд­на этой эскадры под командованием капитана Бенджамена Уорда в январе 1598 г. достигли Кедаха. Здесь они некоторое время охотились на португальские суда в Малаккском проливе, но на обратном пути бесследно исчезли, очевидно, погибли во время шторма [38, с. 194].

Тем временем из Юго-Восточной Азии с грузом пряностей стали возвращаться первые голландские корабли. Голландцы появились в этом регионе позже англичан, но их плаваниям предшествовала более солидная подготовка. Голландским куп­цам удалось внедрить на португальскую службу своего раз­ведчика Яна Ван Линсхотена. С 1584 по 1592 г. он служил в Гоа, где ему удалось собрать массу сведений по мореплаванию н торговле в странах Юго-Восточной Азии. Вернувшись в Гол­ландию, он написал на основе этих материалов книгу «Странст­вования Яна ван Линсхотена в Португальской Индии», которая была опубликована в 1596 г. и вскоре переведена на англий­ский, немецкий, французский и латинский языки (см. [158, с. 196]). Эта книга тогда была подлинной энциклопедией Юго-Восточной Азии.

В 1594 г. в Голландию вернулся другой разведчик — Корнелис де Хоутман. Собранные им секретные материалы были менее ценны, так как ему не удалось проникнуть дальше Лис­сабона, тем не менее именно он был назначен одним из двух руководителей первой голландской эскадры, снаряженной «Ком­панией ван Верре», которая отплыла на Восток 2 апреля 1596 г. Главным навигатором эскадры был назначен де Кейзер, Хоут­ман же получил пост коммерческого директора [158, с. 196— 197; 262, с. 67].

Несмотря на большую смертность в пути (когда эскадра достигла Мадагаскара, от цинги погибло уже 70 человек и здесь пришлось сделать остановку, всего же во время плавания в открытом море погибло 145 моряков из 249), все четыре корабля эскадры 5 июня 1596 г. достигли западных берегов Суматры, а 23 июня 1596 г. прибыли в Бантам. Бантамский султан оказал голландцам радушный прием. Корнелису де Хоутману удалось заключить с султаном выгодный договор. «Мы видели письмо принца Морица Нассауского (штатгальтера Нидерландов.— Э. Б.),— заявил регент Бантама,— и согласны заключить с ним и с Вами вечный союз и дружбу, в чем кля­немся» [263, с. 109].

Однако этой дружбе вскоре пришел конец. Корнелис де Хоут­ман (оттеснивший к этому времени де Кейзера от руководства экспедицией)[1] стал вести себя крайне вызывающе. Голландские моряки начали разбойничать в Бантамском порту. В конце ию­ля 1596 г. в Бантам прибыл португальский посол из Малакки. Он назвал голландцев пиратами, не имеющими своей земли, не представляющими никакого государства[2]. Бантамское прави­тельство охотно поверило ему. Когда регент замешкался с пла­той за голландские товары, а Хоутман пригрозил, что голланд­ские пушки сровняют Бантам с землей, терпению бантамцев пришел конец. Хоутман и 12 человек команды, находившиеся на берегу, были арестованы. В ответ на это голландская эскадра начала бомбардировку города. При этом была уничто­жена и часть судов, стоящих на рейде, независимо от их на­циональной принадлежности. Тогда регент Бантама заявил, что, если бомбардировка не прекратится, он казнит Хоутмана и дру­гих арестованных. После этого голландская эскадра ушла в Лампонг на Суматре. Вернувшись через две недели, голландцы стали гораздо скромнее и повели переговоры о выкупе аресто­ванных. Регент потребовал за них внушительную сумму — 12 тыс. рейксталеров. Голланды внесли выкуп, но отношения оставались напряженными. Купить в Бантаме сколько-нибудь значительный груз пряностей не удавалось. Эскадра покинула Бантам и двинулась на восток [132, с. 140—141; 158, с. 197—198].

Голландские корабли двигались вдоль северного берега Явы, встречая везде закрытые гавани: слух об их жестокости пред­шествовал их появлению. Скромный груз пряностей при этом не увеличивался ни на фунт. В числе других портов, отказавшихся торговать с голландцами, была и Джакарта, будущая столица голландской колониальной империи. У порта Сидайю на Яве и у острова Мадуры голландцы два раза вступали в сраже­ние с местными кораблями (прау), команды которых они за­подозрили во враждебных намерениях. Особое возмущение в Индонезии вызвал расстрел лодок, на которых один из мадурских князей со свитой направлялся к голландцам с дружест­венным визитом [132, с. 141; 262, с. 69]. Крайней восточной точ­кой путешествия эскадры Хоутмана стал остров Бали. Здесь Хоутман и представил правителю Бали карту Европы, на кото­рой границы Голландии па востоке доходили до Москвы, а на юге — до Венеции. Правитель Бали оказал голландцам доволь­но холодный прием, однако передал Хоутману ответное письмо к «королю Голландии» (т. е. штатгальтеру принцу Нассаускому). После этого Хоутман хотел плыть на Молукки, но коман­да взбунтовалась и потребовала возвращения назад. К этому времени в экипажах осталось так мало людей, что одно судно пришлось сжечь. С тремя оставшимися кораблями в начале 1597 г. Хоутман начал обратный путь на родину [269, с. 109].

14 августа 1597 г. эскадра Хоутмана вернулась в Голлан­дию. Доставленный груз пряностей был так мал, что едва по­крыл расходы на экспедицию. Из 248 человек экипажа на ро­дину вернулось только 87; тем не менее эскадру встретили тор­жественным колокольным звоном. Несмотря на все неудачи, путь в Юго-Восточную Азию был проложен. «Компания ван Верре» тут же стала снаряжать новую эскадру из восьми ко­раблей, во главе которой был поставлен адмирал Якоб ван Нек [158, с. 199].

Тем временем португальский вице-король в Гоа Франческо да Гама, до которого дошло известие о появлении в индоне­зийских водах эскадры Хоутмана, решил принять свои меры. Он направил против них эскадру из четырех военных кораблей под командованием Луренцо де Бриту. Эскадра де Бриту при­была в Бантам, когда Хоутман уже был в Голландии. Де Бри­ту это не смутило. Он решил примерно наказать бантамского султана, чтобы и другим местным владетелям было неповадно впредь «путаться с голландскими и английскими пиратами». Де Бриту напал па китайские и яванские корабли, стоявшие на бантамском рейде, и захватил их, а затем предъявил бантамскому правительству ультиматум, требуя выплаты большой суммы. Бантамцы в ответ на это смело контратаковали порту­гальскую эскадру на своих маленьких суденышках и захватили два корабля. Де Бриту с остатком эскадры бежал в Малакку. Это португальское нападение способствовало новому сближе­нию Бантама с голландцами [262, с. 69—70; 263, с. 110—111]. Когда 28 ноября 1598 г. эскадра ван Нека прибыла в Бан­там, бантамское правительство выразило готовность к новым переговорам. Опытный дипломат ван Нек не жалел щедрых подарков трехлетнему султану, регенту и крупным феодалам. Те, в свою очередь, способствовали голландским закупкам на бантамском рынке. Вскоре три судна эскадры были полностью загружены перцем, и ван Нек отправил их назад в Голландию. Эти корабли в исключительно короткий срок, за шесть месяцев, достигли Гааги. Прибыль от продажи перца составила 100%. Помимо пряностей голландские корабли привезли штатгальте­ру принцу Морицу ценные подарки и письмо султана Бантама, составленное регентом [132, с. 142].

Из Бантама ван Нек с оставшимися судами эскадры дви­нулся на восток, посетив по дороге северояванские порты Джа­карту, Тубан и Гресик. Повсюду он налаживал испорченные Хоутманом отношения, но пряности в этом сезоне здесь уже были вывезены китайскими и другими азиатскими купцами. Не­удача постигла ван Нека и на Мадуре, в порту Аросбая. Здесь не только не удалось ничего купить, но и пришлось отбиваться от мадурцев, не забывших нападения Хоутмана. Несколько гол­ландских моряков попало в плен и за их освобождение при­шлось внести значительный выкуп [159, с. 198].

После этого ван Нек разделил свою эскадру на две части. Сам он с тремя судами направился на остров Амбон. Здесь местные жители, стремившиеся избавиться от португальцев, по­строивших на острове крепости, радушно встретили голландцев. Но пряностей и здесь было мало, почти все уже вывезли пор­тугальцы. Тогда ван Нек отправился на острова Банда, знаме­нитые плантациями мускатного ореха. Здесь он смог загрузить мускатным орехом и мускатным цветом два корабля и догово­рился с жителями Банда об устройстве двух торговых факто­рий. Для их обслуживания он оставил на острове Банда 20 че­ловек [132, с. 142].

Тем временем заместитель ван Нека ван Варвейк с двумя судами достиг центра производства гвоздики — Молуккских островов. Султан Тернате, также резко враждебный португаль­цам, устроил голландцам пышный прием. Произошел обмен по­дарками. Голландцы поднесли султану сукно, зеркала, мушке­ты, султан одарил их гвоздикой. Полученная в подарок и куп­ленная на Тернате гвоздика впоследствии была продана в Гол­ландии с присклыо в 400%. На Тернате также была создана голландская фактория [263, с. 113; 280, с. 77]:

В сентябре  1600 г. последние суда эскадры ван Нека вернулись в Голландию. К этому времени Индонезия была навод­нена голландскими купцами, устремившимися сюда по ранее проложенным путям. В Голландии одна за одной возникали все новые торговые компании, спешившие принять участие в сверхвыгодной торговле. Только в 1598 г. из Голландии на Восток отплыло 5 эскадр с 22 кораблями. К 1600 г. из-за кон­куренции различных компаний между собой и с португальцами цены на пряности в Индонезии выросли вдвое [262, с. 70].

Вслед за голландцами в Индонезию снова устремились анг­личане. В 1600 г., в то время как английский флот блокировал Лиссабон, не давая португальцам возможности послать под­крепление в Юго-Восточную Азию, в Лондоне была создана Объединенная Ост-Индская компания. Королевская хартия предоставляла этой компании на пятнадцать лет торговую мо­нополию в районе между мысом Доброй Надежды и Магелла-новым проливом. В феврале 1601 г. из Англии отплыла первая эскадра Ост-Индской компании под командованием Джеймса Ланкастера, уже имевшего опыт плавания в Южных морях [38,. с. 195].

На первых порах и голландцы и англичане стремились за­воевать расположение местного населения, чтобы получить от него помощь в своей борьбе с испанцами и португальцами. Агрессивные действия против местных государств в конце XVI — начале XVII в. были скорее исключением. К таким ис­ключениям относится второй вояж на Восток Корнелиса Хоутмана, прибывшего с двумя кораблями 24 июня 1599 г. в Аче — центр, монополизировавший большую часть перечной торговли на Суматре. Сначала дела голландцев шли хорошо. Но в сен­тябре 1599 г. Корнелис Хоутман затеял ссору с ачехцами, ко­торая перешла в вооруженное столкновение. Корнелис Хоутман погиб с мечом в руках, а его брат Фредерик Хоутман был взят в плен и заключен в ачехскую крепость Пидир. Там он содер­жался, по-видимому, в комфортабельных условиях, потому что за два года заключения сумел написать мемуары, составить первый малайско-голландский словарь и каталог звезд южного неба [179, с. 23; 118, с. 122].

Португальцы, узнав о конфликте Аче с эскадрой Хоутмана, в сентябре 1600 г. прислали к султану Аче посольство с пред­ложением дружбы и просьбой разрешить для закрепления этой дружбы построить в Аче португальский форт. Ачехский султан, однако, отверг эту просьбу.

Слух об этих переговорах в искаженном виде дошел до гол­ландского адмирала Паулуса ван Кардена, который три меся­ца спустя прибыл со своей эскадрой в Аче. Опасаясь, что ачехцы в союзе с португальцами атакуют его, он решил напасть первым и начал грабить и топить индонезийские торговые суда у побережья Аче [158, с. 200; 179, с. 85; 263, с. 116].

Восточная  Индонезия  и Филиппины в XVII — начале XVIII  в.

Пиратские действия ван Кардена навлекли на него крупные неприятности в Голландии. Когда 28 августа 1601 г. в Аче прибыла еще одна голландская эскадра под командованием Корнелиса Бастиансзона, голландский посол адмирал Бикер преж­де всего пообещал ачехскому султану возбудить судебное дело против Компании, пославшей ван Кардена. Впоследствии Ам­стердамский суд действительно приговорил эту Компанию к уплате возмещения убытков в 50 тыс. гульденов и эта сумма была выплачена Аче [107, с. 116]. В результате последующих переговоров в Аче была основана голландская фактория, а Фредерик Хоутман был освобожден и смог вернуться на ро­дину. Правитель Аче Ала-уд-дин Риайят-шах направил с эскад­рой Бастиансзона в Голландию посольство из трех человек во главе с Абд-уль-Хамидом. 6 июля 1602 г. они прибыли в Гаагу. Это были первые индонезийцы, посетившие Европу. 70-летний Абд-уль-Хамид умер в Голландии. Голландское правительство устроило ему исключительно торжественные похороны (тогда индонезийцы еще не считались и Голландии людьми второго сорта, перед ними даже заискивали) [179, с. 23, 123, 239].

Вслед за голландцами и англичане поспешили завязать дипломатические отношения с могущественным султанатом Аче. 5 июня 1602 г. сюда прибыла первая эскадра английской Ост-Индской компании. Командир эскадры Джеймс Ланкастер вручил ачехскому султану письмо от королевы Елизаветы I следующего содержания: «Елизавета, милостью Божьей короле­ва Англии, Франции и Ирландии, защитница христианской веры великому и могучему королю Аче и прочая на острове Сумат­ра, нашему брату посылает привет. Вечный господь в своем божественном предопределении так распределил свои благо­словения и хорошие вещи для пользы и питания человечества, что, несмотря па то что они находятся в разных королевствах и областях мира, они благодаря умению человека (вдохнов­ленного всемогущим Богом) распространяются в самые отда­ленные места мира как чудесные творения. Он так установил, что одна земля нуждается в другой не только ради обмена то­варами и плодами земли, которые в изобилии имеются в одной стране и которых не хватает в другой, но также ради любви и дружбы между всеми людьми, а это воистину божественное установление» [179, с. 241—242].

Далее Елизавета I «с уважением к справедливому и благо­родному королю» просит его оказать милость английским куп­цам и разрешить им построить в Аче факторию, чтобы служа­щие этой фактории могли бы лучше изучить язык и обычаи страны.

В заключение Елизавета I намекает на возможность воен­ного союза против общего врага — Португалии. «Вы будете бо­лее довольны нами,— пишет она,— чем португальцами и ис­панцами — нашими врагами. Ведь вы не только защищаете свое королевство, по и ведете войну с португальцами в Малакке. А в 1575 г. Ваши поиска под командованием храброго капитана Радамокота нанесли им большой урон» [179, с. 242—243].

Султан Ала-уд-дин Риайят-шах не только разрешил англи­чанам построить факторию, но и освободил их от ряда пош­лин. Более того, он предложил Ланкастеру 100 марок золотом в обмен на «умиротворение» Джохора. Ланкастер, однако, так же как и голландские адмиралы до него, уклонился от этого поручения. Англия, как и Голландия, в этот период еще не располагала достаточными силами, чтобы служить арбитром в отношениях между государствами Юго-Восточной Азии (см., например, [прил., док. 2]).

Отказ Ланкастера не испортил англо-ачехских отношений. Англичане смогли закупить в Аче столько перца, что рынок в Англии на некоторое время оказался перенасыщенным и ак­ционерам Ост-Индской компании пришлось часть доходов от экспедиции получить перцем [38, с. 195; 179, с. 85, 121].

Сразу вслед за англичанами в июле 1602 г. в Аче прибыла французская эскадра под командованием генерала Фротте де Ла Бардельера, снаряженная компанией французских купцов в Сен-Мало. Французы тоже были приняты султаном, который разрешил им торговать в Аче. Однако на обратном пути у бе­регов Испании в мае 1603 г. на них напали голландцы и от­няли груз перца стоимостью 2 млн. ливров. От этой катастрофы сравнительно слабое французское купечество долго не могло оправиться [105, с. 120].

В то же лето 1602 г. в Аче вновь появились португальцы; они повели переговоры о строительстве в Аче своей фактории (ранее, в эпоху португальской монополии, значительную часть перца местные купцы везли прямо в Малакку и Португалия не нуждалась в постоянном представительстве в Аче). Но так как наряду с этим португальцы снова потребовали предоста­вить им участок земли для строительства крепости, они не по­лучили ни того, ни другого [158, с. 201].

В Бантаме в этот период также расширилась международ­ная торговля. Соперничество голландцев и англичан с прежде находившимися здесь торговцами и между собой привело к рез­кому повышению цен. Уже в 1600 г. в Бантаме существовали четыре фактории разных голландских компаний. Когда в мар­те 1600 г. в Бантам прибыла эскадра Стевена ван дер Хагена, снаряженная так называемой Старой Компанией, цены на рын­ке оказались настолько высокими, что ван дер Хаген решил перенести торговые операции непосредственно на острова Пря­ностей. Когда он прибыл на Амбон, жители округа Хиту об­ратились к нему с просьбой помочь изгнать португальцев из их крепости в Лейтиморе. Вместе с жителями Хиту голландцы два месяца осаждали португальскую крепость. Португальцы упор­но защищались. После того как удачный выстрел из крепости взорвал пороховой погреб на судне ван дер Хагена, осаду при­шлось снять. Перед тем как покинуть Амбон, ван дер Хаген в сентябре 1600 г. заключил с амбонцами договор. По этому договору в обмен на защиту от португальцев местные жители предоставляли голландцам монополию на покупку пряностей. В исполнение договора ван дер Хаген построил на скале Хату Нуку небольшое укрепление, куда поместил гарнизон из 27 че­ловек с 5 пушками. Первая голландская крепость на островах Пряностей получила название «Кастеел ван Верре» — «Кре­пость Дальняя» [132, с. 183; 262, с. 73; 280, с. 77].

С Амбона ван дер Хаген отплыл на острова Банда. Здесь в это время обеим голландским факториям,- построенным ван Варнейком, угрожал яванский флот. Мусульманские владетели Северной Явы направили его сюда благодаря подстрекательст­ву португальцев, которые продолжали распространять среди местных владетелей версию о «безземельных голландских пи­ра гах». Эскадра ван дер Хагена отбила нападение яванского флота и, загрузив корабли мускатным орехом, ушла на запад [158, с. 200].

Теперь исиапо-португальцы решили принять серьезные меры, чтобы остановить голландскую экспансию. Вице-король Гоа приказал собрать в Малакке флот из 8 больших и 22 малых судов под командованием адмирала Фуртадо де Мендоза. Эта армада сначала двинулась против Аче. После нескольких столк­новений с ачсхцами, не добившись решительного результата, Мендоза в декабре 1601 г. направился на Западную Яву и бло­кировал Бантамский порт. В это время к Бантаму приближа­лась голландская эскадра из пяти судов под командованием Волферта Харменсзона. Китайский купеческий корабль, встре­тивший голландцев на подходе к Бантаму, предупредил их об опасности, однако Харменсзон решил все же атаковать порту­гальцев, выбрав для нападения 25 декабря, когда португаль­цы праздновали рождество. После двухдневного боя, потеряв два галеона, Фуртадо отступил от Бантама [132, с. 184; 262, с. 75—76; 263, с. 117].

После этого Харменсзон направился на Тернате. Здесь он выгодно закупил большой груз гвоздики и собирался уже от­плывать, когда пришло известие, что Мендоза напал на Амбон. Согласно договору 1600 г., Харменсзон обязан был поспешить на выручку амбонцам, но его суда уже были загружены пря­ностями. Он решил не подвергать риску драгоценный груз и от­плыл в Голландию, оставив союзников на произвол судьбы [158, с. 201].

Между тем Мендоза, прибыв на Амбон в феврале 1602 г., начал осаду голландской крепости Кастеел ван Верре. Мало­численный гарнизон вскоре подписал капитуляцию на условии свободного выхода. Голландское судно, случайно прибывшее в это время на Амбон, вывезло гарнизон в Бантам. После этого голландская крепость была снесена, а войска Мендозы обру­шились на хитуанцев. На Амбоне начался террор. Солдаты Мендозы жгли деревни, вырубали гвоздичные плантации: уце­левшие жители бежали в горы. Покорив остров и усилив гар­низон португальской крепости, Мендоза направился к Тернате, где  к  нему  присоединилась  испанская  эскадра,  присланная  с Филиппин.

На Тернате в это время также не было голландцев, но сул­тан Тернате успел собрать достаточно сил с соседних островов, чтобы дать отпор испано-португальцам. Несмотря на огромное превосходство в огневой мощи, испано-португальский флот был сильно потрепан и вынужден был уйти в Малакку [132, с. 183— 184].

Образование голландской Объединенной Ост-Индской компании 

и  первые  голландские колониальные захваты в Индонезии

В начале XVII в. в Голландии началось движение за объ­единение всех торговых предприятий на Востоке в единую ком­панию по образцу английской Ост-Индской компании.

Такое объединение требовалось и для того, чтобы сбить це­ны на пряности, поднявшиеся из-за конкуренции многочислен­ных компаний, и для того, чтобы объединить военные усилия против испанцев и португальцев. Уже в мае 1601 г. вопрос об объединении компаний рассматривался Генеральными штатами (правительством Голландии). В пользу объединения выступал государственный секретарь (великий пенсионарий) Иохан ван Олденбарневелдт. Однако из-за противодействия купцов наи­более богатого города Голландии — Амстердама решение не было принято. В декабре 1601 г. Генеральные штаты собрали Ассамблею судовладельцев. После торга, длившегося несколько месяцев, была выработана Хартия Объединенной Ост-Индской компании, утвержденная Генеральными штатами 20 марта 1602 г.

Хартия предоставляла компании монополию на торговлю между мысом Доброй Надежды и Магеллановым проливом. Компания получила право содержать свои войска, строить фак­тории и крепости, объявлять войну, заключать мир, чеканить монету. В случае надобности она могла пользоваться поддерж­кой военного флота Голландии. Служащие Компании должны одновременно приносить присягу Голландской республике и Объединенной компании. Первоначальный капитал Компании составлял 6424588 гульденов, что в десять раз превышало сум­му первоначального капитала английской Ост-Индской компа­нии. Правление Компании состояло из 73 директоров старых компаний. Это число по мере выбывания директоров должно было сократиться до 60, причем на долю Амстердама отводи­лось 20 директорских мест, на долю провинции Зеландия —-12 мест, остальные провинции имели по 7 мест. Для ведения текущей политики Компании был избран Совет семнадцати ди­ректоров (далее — Совет семнадцати), который становился от­ныне верховной властью для всех владений Компании на Востоке. В руки Объединенной компании переходили все сущест­вовавшие в Юго-Восточной Азии голландские фактории: 1) в Бантаме; 2) на островах Банда; 3) на Тернате; 4) в Аче; 5) в Джохоре; 6) в Паттани. Хартия была предоставлена Объ­единенной компании на 21 год, но впоследствии она возобнов­лялась 12 раз [132, с. 145; 158, с. 203—205; 242, с. 20—28].

Уже через десять дней после подписания Хартии, 30 марта 1602 г., в море вышла первая эскадра голландской Объединен­ной Ост-Индской компании под командованием адмирала до. Восрта. 10 февраля 1603 г. эскадра де Веерта прибыла в Аче, где па рейде уже стояло 7 голландских кораблей. Султан Ала-уд-дин Риайят-шах принял де Веерта хорошо и предло­жил ому союз против португальцев. Де Веерт тут же обратил­ся к султану е просьбой разрешить укрепление фактории гол­ландской Компании и Ачо. На это султан не согласился. Гуджаратскне купцы, недовольные наплывом голландских конку­рентов, пытались противодействовать де Веерту при ачехском дворе, по султан еще не чувствовал опасности. Он подчеркну­то доверял до Веерту, поручив ему доставить своих послов к махарадже Канди на Шри Ланку. Де Веерт выполнил его пору­чение, но вскоре сам вступил в конфликт с махараджей Канди и был им убит. Как добралось обратно ачехское посольство, неизвестно [158, с. 206; 242, с. 33].

Между тем в Индонезию продолжали прибывать одна за одной новые эскадры голландцев. 29 апреля 1603 г. в Бантам прибыла эскадра адмирала ван Варвейка из 11 кораблей. Ван Варвейк добился от регента Бантама разрешения построить в городе новую большую каменную факторию. Прежние голланд­ские фактории, принадлежавшие отдельным компаниям, были эвакуированы. Затем вап Варвейк разделил эскадру и направил свои суда в разные концы региона, в Греснк на Яве (здесь его представителю разрешили открыть факторию с условием не воевать на территории этого княжества с португальцами), в Сукадану на Калимантане (здесь голландцы закупили большую партию бриллиантов), на Бали, в Джохор, Паттани и в Сиам.

Ван Варвейк хотел завязать отношения с Сиамом, потому что слыхал, будто из Сиама каждый, год отправляется посоль­ство в Китай. Он направил ко двору короля Наресуана своего посла Корнелиса Спенса с просьбой разрешить последнему присоединиться к сиамскому посольству в Китай. Но в этом году посольства из Сиама в Китай не было. Тогда Спенс пере­дал Наресуану вторую просьбу ван Варвейка — дать голланд­цам рекомендательное письмо к китайскому императору. И в этой просьбе ему было отказано. Тогда в июне 1604 г. ван Вар­вейк отплыл в Китай без всяких рекомендаций, но китайцы не допустили его в свои порты. После этого ван Варвейк до мар­та 1605 г. крейсировал у берегов Южного Вьетнама, перехва­тывая португальские суда, шедшие с китайскими товарами из Макао. В июле 1607 г. эскадра ван Варвейка вернулась в Голландию. Прибыль этой экспедиции составила 165%, однако по­ловина этой прибыли образовалась за счет трофеев, захвачен­ных у португальцев [242, с. 39—41].

31 декабря 1604 г. в Бантам прибыла еще более крупная к сильно вооруженная эскадра Стевена ван дер Хагена, спе­циальной задачей которой был разгром испано-португальских опорных пунктов в Южных морях. По дороге эта эскадра уже нанесла ряд сильных ударов по португальским базам в Аф­рике и Индии. В Бантаме ван дер Хаген встретился со своими старыми знакомыми — старейшинами Хиту, с которыми он за­ключил союз в 1600 г. Они прибыли с просьбой поддержать новое восстание против португальцев, которое назревало на Амбоне.

Эскадра ван дер Хагена направилась на Амбон и 21 февра­ля 1605 г. бросила якорь против большой португальской кре­пости в Лейтиморе. Начались приготовления к штурму, но 23 февраля крепость сдалась без единого выстрела. Ван дер Хаген дал крепости название «Виктория» и поместил в нее голландский гарнизон. Эта крепость стала первым территори­альным приобретением голландской Ост-Индской компании в Юго-Восточной Азии [158, с. 207; 263, с. 119],

25 февраля 1605 г. ван дер Хаген заключил с амбонцами два договора: один с народом, капитаном (главой общины) и старейшинами Хиту, а второй с регентом (патихом) области Ома — Харуку [96, т. I, с. 32—34].

В обоих договорах амбонцы признавали сюзеренитет Гол­ландии и клялись в верности Генеральным штатам, принцу Нассаускому и вновь назначенному голландскому губернатору Амбона. Все службы и повинности, которые местные жители раньше несли в пользу короля Португалии, они теперь обязы­вались нести в пользу Голландии. Голландская Ост-Индская компания получала монополию на торговлю с Амбоном. По­скольку на Амбоне жили христиане (католики), мусульмане и анимисты, договор гарантировал свободу всем религиям. Но этот пункт договора соблюдался голландцами только не­сколько месяцев.

Первым голландским губернатором Амбона был Фредерик Хоутмап, хорошо изучивший индонезийский язык и обычаи этой страны в ачехском плену. К этому времени он перевел на ма­лайский язык основные христианские тексты. Португальских и индонезийских католиков на Амбоне вскоре вынудили принять протестантство. Затем Фредерик Хоутман энергично взялся за крещение мусульман и язычников. Это вызвало напряженность на острове, но голландцы уверенно контролировали Амбон [192, с. 59—60; 280, с. 80].

Подчинив Амбон, голландская эскадра направилась на Мо­луккские острова. Султан Тернате со своим войском присоеди­нился к голландцам. 2 мая 1605 г. вице-адмирал Корнелис Бастиансзон осадил португальскую крепость на Тидоре. Португальцы упорно защищались и отразили два штурма. При третьем штурме взорвался пороховой погреб, погибли 76 португальцев, а гарнизон лишился боеприпасов. Комендант крепости Педро Альварес дс Абреу начал переговоры о капитуляции. Бастиансзон разрешил португальскому гарнизону свободно отплыть со знаменами и оружием в Манилу. Тернатские воины, сражав­шиеся бок о бок с голландцами, собирались разрушить кре­пость, но Бастиансзон пресек это намерение и поместил в кре­пость свой гарнизон [132, с. 185; 158, с. 207; 242, с. 51].

В то время как шла борьба за Тидоре, адмирал ван дер Хаген с частью эскадры прибыл на острова Банда. Здесь уже несколько лет существовали две голландские фактории, ску­павшие у населения мускатный орех. Двое голландцев, тесно общавшихся с мусульманским населением острова Банда Найра, перешли в ислам. Богобоязненные соотечественники решили их убить. Новообращенные мусульмане укрылись в доме главы мусульманской общины острова. Голландцы ворвались в этот дом и убили «изменников». Это вызвало всеобщее восстание банданцсв. Часть голландцев была убита, остальные бежали на остров Серам, откуда глава голландской фактории Якоб де Биттер послал ван дер Хагену донесение о случившемся [242, с. 51—52].

Ван дер Хаген «замирил» острова Банда, и 13 июля 1605 г. заставил старейшин островов подписать договор с голландской Ост-Индской компанией [96, т. I, с. 36]. Первый пункт договора был посвящен взаимной веротерпимости (впрочем, голландцы вскоре нарушили это обещание). Голландцам предоставлялась монополия на скупку мускатного ореха и мускатного цвета по установленным в договоре низким цепам. Банданцы обещали во всем поддерживать представителя голландской Компании старшего купца Хендрика ван Бсргсля. В этом договоре не было речи о голландском сюзеренитете. Это был только дого­вор о торговле и дружбе. Однако в 1606 г. голландцы объявили ван Бергеля губернатором островов Банда и, таким образом, явочным порядком как бы аннексировали эти острова. Однако до полного покорения банданцев было еще далеко.

После поражения 1605 г. португальцы больше уже не вер­нулись на острова Пряностей. Они были слишком заняты отра­жением массированной голландской атаки" на Малакку, начав­шейся в 1606 г. Однако в марте 1605 г. в Молуккском архипе­лаге появился большой испанский флот из 32 кораблей, снаря­женный в Маниле, под командованием адмирала Педро да Кунья. Испанцы атаковали бывшую португальскую крепость на Тидоре и легко выбили из нее немногочисленный голландский гарнизон. Быстро подчинив Тидоре, испанцы обрушились на Тернате. Солдаты Педро да Куньи огнем и мечом прошли по острову. Большая часть населения и султан Саид-уд-дин эми­грировали, однако испанцам удалось вероломно захватить сул­тана и увезти в Манилу, где его держали до самой смерти, надеясь обратить в католичество. Испанские укрепленные посты были основаны на всех мелких островах Молуккского архипе­лага. Оставшееся население ушло в горы и вело партизанскую войну [132, с. 185; 158, с. 209; 192, с. 60; 242, с. 55].

Испанское нашествие крайне ослабило некогда могуществен­ный султанат Тернате. Новый султан, ребенок, с частью тернат-ских вельмож скитался по Хальмахере. Его опекун, вице-король Тернате Хидаят, решил обратиться за помощью к голландцам и направил посольство в Бантам к находившемуся там адми­ралу Корнелису Мателиффу. 10 мая 1607 г. эскадра Мателиффа из 8 кораблей прибыла на Тернате. Выбить испанцев с Мо­лукк Мателиффу оказалось не под силу, он отвоевал только восточную половину Тернате, где построил крепость, назван­ную им «Форт Оранжи».

Над западной половиной Тернате господствовала испанская крепость Гамламо, голландцы же возвели малые укрепления на мелких островах Молукк. Чтобы закрепить свой половинча­тый успех, Мателифф 26 мая 1607 г. подписал договор с сул­таном Тернате [96, т. I, с. 50—53]. По этому договору султанат Тернате признавал Генеральные штаты Нидерландов своим протектором, а султан отныне оплачивал расходы голландских гарнизонов в своих владениях. Обе стороны клялись не за­ключать сепаратный мир с Испанией либо ее вассалом Тидоре. Голландская Ост-Индская компания получала монополию на торговлю тернатской гвоздикой. Комендантом голландской кре­пости на Тернате и по совместительству губернатором Молукк был назначен Геррит Герритсзон. Этим актом было положено начало голландскому владычеству на Молукках [96, т. I, с. 50— 53; 263, с. 123; 280, с. 80].

Борьба Голландии и Испании за Молукки продолжалась еще много лет. Поскольку Совет семнадцати в Голландии счи­тал первоочередной задачей захват Малакки или по крайней мере установление прочного контроля над Малаккским проли­вом, то значительная часть военно-морских сил голландской Ост-Индской компании была отвлечена на борьбу с порту­гальцами. Только в мае 1608 г. голландцы на Молукках полу­чили значительное подкрепление — эскадру Паулуса ван Кар­дена [113, с. 209; 115, с. 60]. Ван Карден начал с того, что атаковал испанскую крепость на острове Макиан. После ко­роткого сопротивления испанцы сдались. Голландцам достались богатые трофеи: пушки, другое оружие, большое количество пряностей. Захваченная крепость была переименована в «Форт Маврикий». Голландцы приобрели, таким образом, новый опор­ный пункт на Молукках. Правитель Макиана вынужден был принести клятву верности Голландии и султану Тернате. Затем ван Карден хотел двинуться на Тидоре, но разразившийся шторм сильно потрепал его эскадру. После этого ван Карден поставил перед собой более скромную задачу. В августе 1608г. он с одним судном прибыл на островок у побережья Хальмахеры, где захватил испанское земляное укрепление с гарнизоном в 10 человек. На обратном пути его атаковали две испанские галеры и принудили к сдаче. Ван Карден был посажен в кре­пость Гамламо, где провел два года, а его матросы стали греб­цами на испанских галерах [158, с. 209; 242, с. 60—61].

Между тем в Голландии подходили к концу переговоры с Испанией о заключении перемирия. 9 апреля 1609 г. было подписано соглашение о перемирии между этими странами сро­ком на 12 лет. Испания признавала независимость Нидерлан­дов и их право на свободную торговлю в Вест- и Ост-Индии всюду, кроме местностей, находящихся непосредственно под властью Испании и Португалии. Предвидя заключение переми­рия, руководство голландской Ост-Индской компании спешило очистить от испано-португальцев ключевые точки Юго-Восточ­ной Азии. Еще за год до перемирия в письме от 29 марта 1608 г., которое направил Совет семнадцати адмиралу Питеру Верхуффу, говорилось: «Острова, где растут гвоздика, мускат­ный орех и мускатный цвет, надо уговорами или силой при­соединить к Компании до 1 сентября 1609 г. или раньше, а в каждой земле построить маленькие крепости с гарнизонами» [242, с. 67].

Прибыв 15 февраля 1609 г. в Бантам, Верхуфф часть своей эскадры направил для усиления голландских сил на Молукках, а сам во главе восьми кораблей отплыл на острова Банда, где сложилось угрожающее для голландской Ост-Индской компании положение. Жители Банда издавна специализировались почти исключительно на выращивании мускатного ореха и поэтому всецело зависели от импорта риса и тканей с Явы и из Мака-сара на Сулавесп. Суда местных купцов привозили на острова Банда продовольствие и одежду, меняли их на пряности и уво­зили эти пряности в один из северояванских портов или в Макасар, где их покупали индийские, китайские, португальские и английские купцы. Голландцы считали подобные торговые ак­ции нарушением своей монополии на скупку пряностей. По­скольку сама голландская Компания не имела тогда ни же­лания, ни возможности регулярно завозить на Банда продо­вольствие и ткани, преследование местных мореходов у бере­гов Банда было в глазах банданцев верхом несправедливости. Из-за голландской блокады цены на товары первой необходи­мости на островах Банда подскочили в 4—5 раз, реальной стала угроза голода. Отношения между голландцами и жителями ост­ровов Банда стали крайне напряженными.

Недовольство банданцев умело использовали англичане. В феврале 1609 г. на острова Банда прибыло английское судно под командованием капитана Вильяма Килинга. Килинг послал своих агентов на острова Пуло Ай и Пуло Рун с богатыми подарками и письмами от английского короля Якова I. Пред­ложив более высокие цены, он скупил весь урожай мускатного ореха па этих островах. Одновременно он добился от старейшин двух островов — Банда Найра и Лонтор — разрешения по­строить здесь английские фактории. Руководители голландских факторий, уже обосновавшихся на Банда Найре и Лонторе, были в ярости. В результате конкуренции цены на мускатный орех поднялись здесь на 30% [242, с. 68; 263, с. 124].

8 апреля 1609 г. эскадра Верхуффа бросила якорь на рей­де острова Банда Найра. Вместе с шестью голландскими суда­ми, прибывшими сюда раньше, под командой адмирала теперь оказалось 14 кораблей — огромная военная сила для того вре­мени. Верхуфф вызвал к себе старейшин Банда Найры и, объ­явив, что желает построить форт для защиты голландцев и их товаров, потребовал, чтобы они предоставили ему для этого участок земли, а также чтобы они не продавали пряностей анг­личанам. Старейшины попросили отсрочки, чтобы посоветовать­ся. Им, однако, с самого начала было ясно, что закрепление господства голландцев на островах сулит им голодную смерть. Поэтому они использовали отсрочку, чтобы тайно вооружиться и попытаться привести в порядок заброшенную португальскую крепость на острове Лонтор. Кроме того, они обратились за по­мощью к Килингу. Килинг продал им кое-какое оружие и по­советовал поставить свои острова под протекторат короля Анг­лии. Активно же вмешиваться в конфликт, ввиду явного воен­ного превосходства голландцев, он не стал [158, с. 211; 242, с. 69].

Когда срок предоставленной старейшинам отсрочки истек, они попросили новую отсрочку, но Верхуфф отказал. Строи­тельство крепости на базе старого португальского форта нача­лось. Голландцы установили там 36 пушек. Тогда жители Бан­да Найры пошли на крайние меры. 22 мая 1609 г. Верхуфф был приглашен в дом совета старейшин для переговоров. Там на него и его охрану внезапно напали. 34 голландца были уби­ты. Вся Банда Найра взялась за оружие. Но силы противников были слишком неравны. Сменивший Верхуффа вице-адмирал Симон Хун пустил в ход артиллерию. Прибрежные деревни острова были снесены с лица земли. Затем голландцы выса­дились на берег. Слабо вооруженное банданское ополчение не могло долго сопротивляться. Началось кровавое подавление восстания. Зверства голландцев на Банда Найре поразили даже привыкших ко многому современников. Хун завершил строи­тельство крепости, которая получила название «Форт Нассау». Остров Банда Найра он объявил голландским владением по праву завоевания [242, с. 70—71].

Жители Лонтора не присоединились сразу к восстанию. 23 мая 1609 г. они поручили жившему на Лонторе голландцу Виллему ван ден Энде передать Хуну, что они не причастны к тому, что произошло на Банда Найре. Они не причинят гол­ландцам в Лонторской фактории никакого зла при условии, что крепость на Банда Найре будет ликвидирована, а голланд­ский флот уйдет. Вскоре ван ден Энде вернулся на Лонтор и сообщил старейшинам, что совет голландского флота согласил­ся на их требования. Через несколько дней ван ден Энде сно­ва прибыл в ставку Хуна в сопровождении нескольких старей­шин (орангкайя) для дальнейших переговоров. Хун тут же аре­стовал старейшин, объявил их заложниками за двух оставших­ся на Лонторе голландцев и послал на Лонтор ультиматум с требованием немедленной капитуляции. В ответ лонторцы уби­ли двух упомянутых голландцев. Голландская эскадра двину­лась к острову и расстреляла его главное селение Лонтор. Затем голландцы захватили и опустошили часть острова. Лон­торцы отступили в селение Саламан на северном берегу Лонтора и начали там возводить крепость. Новый губернатор ост­ровов Банда — Якоб де Биттер направился туда с сильным отрядом, чтобы разрушить это укрепление. Однако лонторцы ус­пешно отразили нападение. Де Биттер потерял 9 человек уби­тыми и 70 ранеными. Сам он вскоре умер от ран. Хун, подозре­вая, что капитан Килинг сообщает лонторцам о передвижениях голландских войск, потребовал, чтобы английское судно в пяти­дневный срок покинуло банданские воды. Килинг заявил про­тест, но вынужден был подчиниться. Позднее этот эпизод вы­звал трения между английским и голландским правительства­ми в Европе [158, с. 211].

Между тем сопротивление лонторцев продолжалось, гол­ландцы не могли сломить его вооруженной силой. Только жест­кая блокада, совершенно лишившая Лонтор подвоза продоволь­ствия, вынудила их пойти на переговоры. 10 августа 1609 г. между банданскими старейшинами и голландской Компанией был подписан новый договор. Он был заключен якобы от име­ни всех островов Банда, однако старейшины островов Пуло Ай и Пуло Рун на переговоры не явились. Голландцы пока оста­вили их в покое. Стороны обещали друг другу «вечный союз» и «неизменную братскую дружбу», помощь в борьбе против пор­тугальцев и других врагов. Мускатный орех и мускатный цвет банданцы обязывались продавать только голландцам и только по зафиксированным низким ценам. Остров Банда Найра на вечные времена переходил под власть Генеральных штатов и голландской Ост-Индской компании. Остальные острова сохра­нили статус «союзников» Голландии. Подписание договора со­провождалось салютом голландской эскадры в 1500 залпов. Эта канонада должна была лишний раз напомнить банданцам, что их ждет, если они опять поднимутся против Голландии [96, т. I, с. 66—69; 242, с. 73].

Считая положение на островах Банда стабилизировавшим­ся, голландцы перебросили свои основные силы на Молуккские острова. Здесь с конца июня 1609 г. уже действовал вице-ад­мирал Виттерт, заключивший с султаном Тернате новый дого­вор, расширявший права голландской Компании [96, т. I, с. 61—65]. Не имея достаточно сил, чтобы выбить испанцев из их крепостей, он стал создавать новые опорные пункты для будущего наступления. Так, в частности, он построил крепость на острове Мотире между Макианом и Тидоре. Затем он напра­вился к западным берегам Филиппин, чтобы воспрепятство­вать торговле между Манилой, и Китаем. Он захватил много торговых судов, но вскоре пал с большей частью команды в сражении с испанской эскадрой. Два уцелевших голландских корабля вернулись на Молукки, где Хун тем временем возвел на северной оконечности Тернате еще одну крепость — Виллемстадт и блокировал с моря Тидоре, чтобы отрезать его от под­воза продовольствия. В ноябре 1609 г. он вытеснил испанцев еще с одного молуккского острова — Бачан. Испанцы, выдер­жав первый штурм, ночью ушли из своей крепости и укрепи­лись на горе внутри острова. Голландские мушкетеры, однако, вскоре принудили их к сдаче. Князь Бачана 10 декабря 1609 г. подписал договор о дружбе и помощи с Голландией и Тернате и предоставил голландской Объединенной Ост-Индской компа­нии торговую монополию [96, т. I, с. 75—77; 158, с. 212].

Вскоре после этого из Европы пришло известие о заключе­нии 12-летнего перемирия между Испанией и Голландией. Воен­ные действия в Юго-Восточной Азии, однако, продолжались. Правда, были проведены переговоры об обмене пленными, и 25 марта 1610 г. ван Карден и другие голландские пленные на Тидоре были освобождены. После смерти Хуна (видимо, отравленного испанскими агентами) ван Карден возглавил гол­ландцев на Молукках, но 15 июня 1610 г. он снова попал в плен к испанцам и опять был посажен в крепость Гамламо. На новых переговорах испанцы потребовали за него выкуп — 40 тыс. реалов, но голландцам это показалось слишком дорого. Обезглавленный голландский флот долго не мог выбрать нового командира, и военная активность на Молукках временно сни­зилась [158, с. 211; 242, с. 75—76].

Между тем на островах Банда вспыхнуло новое антигол­ландское восстание. В середине февраля 1610 г. сюда прибыл английский корабль под командованием капитана Давида Миддлтона. Местные жители тайно обратились к нему с прось­бой о помощи, и он продал им известное количество оружия и боеприпасов. Голландский губернатор ван Бергель, заподозрив Мнддлюпа, пытался его арестовать. Но тот, не приняв боя с голландскими судами, ушел на остров Пуло Ай. Там он купил у местного населения полный груз мускатного ореха. Голланд­цы хотели пуститься за ним в погоню и заодно разгромить Пу­ло Ай. Но в это время муссон переменился, и голландские корабли, нагруженные пряностями, скупленными по предельно низкой цене на Банда Найре и Лонторе, должны были отпра­виться в Бантам. После ухода голландской эскадры в распо­ряжении руководства голландской Ост-Индской компании на Банда остался сравнительно небольшой гарнизон крепости Нассау. Банданцы воспользовались благоприятным моментом и вос­стали. Все голландцы, находившиеся за пределами крепости, были убиты. Ополчение, собравшееся со всех островов архипе­лага, осадило форт Нассау. Голландцы удержали крепость, но вся остальная территория островов оказалась в руках повстан­цев [38, с. 203; 158, с. 121; 242, с. 76].

Кризис в руководстве Компании в Индонезии помешал гол­ландцам быстро принять ответные меры против Банда. Между тем в Голландии к этому времени уже осознали необходимость централизованного руководства делами Ост-Индской компании в Южных морях. Если раньше власть была разделена между адмиралами, командирами эскадр, крейсировавших между Аф­рикой и Японией, то теперь был создан пост генерал-губерна­тора голландской Объединенной Ост-Индской компании, кото­рый вместе с состоящим при нем Советом Индии из пяти че­ловек должен был стать высшей инстанцией при решении всех вопросов текущей политики Компании на Востоке. Первым ге­нерал-губернатором был назначен Питер Бот, который 19 де­кабря 1610 г. прибыл в Бантам с эскадрой из 11 кораблей. На борту эскадры находился значительный контингент солдат, протестантские пасторы для ведения христианской пропаган­ды, а также ремесленники с семьями, которые должны были стать первыми голландскими колонистами в Юго-Восточной Азии [263, с. 126; 280, с. 80].

Боту в первую очередь пришлось наводить порядок среди разложившихся служащих Компании на Яве. Генеральный ди­ректор голландской компании в Бантаме Матео Котеелс, как оказалось, совершенно спился, устраивал дикие дебоши, оскорб­лял бантамских вельмож и их жен, издевался над бантамскими простолюдинами[3]. Не лучшим образом вел себя Абрахам Тхеу-неманс, глава только что основанной в Джакарте голландской фактории. Князь (пангеран) Джакарты жаловался, что Тхеу-неманс избивал местных жителей, а нескольких китайцев дер­жал в заключении.

Кроме того, большинство голландских служащих в Индоне­зии активно занимались частной торговлей в ущерб монопо­лии Компании. Бот провел большую работу по чистке админи­стративного аппарата и заменил разложившихся чиновников новыми кадрами. Среди этих новых людей наиболее видное место занимал 26-летний Ян Питерсзон Кун, впервые прибыв­ший в Индонезию в 1607 г. Энергичный и одаренный молодой человек, владевший семью языками, за пять лет проделал путь от младшего купца (низшая должность в иерархии голландской Компании) до главного бухгалтера Компании (следующий пост после генерал-губернатора). По совместительству он был на­значен главой факторий в Бантаме и Джакарте. Именно в моз­гу Куна впервые зародилась идея создания в Юго-Восточной Азии голландской колониальной империи с центром на Яве, там, где сходилось большинство торговых путей. Директора Компа­нии в Голландии и тогда и долгое время после этого считали, что для Компании гораздо экономичнее извлекать прибыль из сети торговых факторий, а территориальные приобретения (если не считать крошечных островов Пряностей) слишком обременят бюджет Компании и резко снизят ее прибыли. Кун, однако, с упорством фанатика в течение всей жизни стремился к постав­ленной цели. И он действительно заложил основы голландской колониальной империи, хотя общая площадь приобретенных при нем владений была весьма скромной [262, с. 83].

Резиденция Питера Бота и других генерал-губернаторов пос­ле него находилась на Амбоне или на Молукках. Борьба с ис­панцами за острова Пряностей еще продолжалась и требовала постоянного присутствия высшего чиновника Компании на Во­стоке, вблизи театра военных действий.

Однако Кун смотрел далеко вперед. Он знал, что Юго-Во­сточная Азия богата не только тонкими пряностями. Хотелось держать под контролем и перец, который выращивался в За­падной Индонезии. Главное же, нельзя было упускать из виду огромную межрегиональную торговлю, центром которой до пор­тугальских захватов была Малакка, а с XVI в. — западная Индонезия. В ее порты с запада поступали товары Арабского Мира и Индии, а с востока товары Китая и Японии. На западноиндонезийском перекрестке, главным образом в Бантаме, в меньшей степени в Аче, арабские, персидские, индийские и китайские купцы обменивали свои товары не только на пряно­сти, но и на товары дальних регионов. Эта внутриазиатская торговля велась силами азиатских мореходов. Португальцы в первой половине XVI в. своими пиратскими действиями в зна­чительной степени дезорганизовали эту торговлю, но порту­гальский торговый флот был слишком малочислен, чтобы заме­нить собой мощное азиатское мореходство. Уже во второй по­ловине XVI в. португальцы перешли от борьбы к сотрудниче­ству с азиатскими купцами, ограничиваясь сбором пошлин в своих немногочисленных опорных пунктах. Капиталистическая же Голландия со своим огромным флотом имела реальную воз­можность вытеснить азиатское мореходство из межрегиональной торговли. Если европейские товары (кроме оружия) имели в Юго-Восточной Азии и на Дальнем Востоке очень ограничен­ный спрос, то обмен индийских тканей на пряности, а пряно­стей на китайский шелк, а китайского шелка на японское се­ребро и т. д. сулил прочную и постоянную прибыль при более коротких морских маршрутах. Но, чтобы овладеть этой тор­говлей, голландская Ост-Индская компания должна была, во-первых, иметь собственный торговый центр, а во-вторых, бес­пощадно подавить все остальные торговые центры, конкурирую­щие с ним, лучше всего путем завоевания. Эта программа была выполнена голландской Компанией в течение XVII в., но пер­вые шаги к ее исполнению были сделаны именно Куном.

Главным центром международной торговли в Юго-Восточной Азии XVII в. был Бантам. Но Бантамский султанат представ­лял собой слишком серьезную силу, чтобы голландская Ост-Индская компания могла рассчитывать на захват его столицы и главного порта. Другое дело княжество Джакарта, связан­ное с Бантамом слабыми вассальными узами, практически почти независимое. Здесь в 1610 г. представитель голландской Ост-Индской компании Жан Л'Ермит уговорил пангерана усту­пить ему за 1200 реалов полоску земли на правом берегу реки Тьшшвунг для постройки фактории. Кун позаботился о том, чтобы расширить эти владения. Вскоре голландцы захватили лежащий против устья Тьиливунга остров Онруст и соорудили там доки. Затем Кун обратился к пангсрану за разрешением построить в Джакарте форт. В этом ему было отказано. Тогда Кун распорядился построить на приобретенной земле два проч­ных каменных пакгауза. Формально это были подсобные поме­щения фактории, а по существу маленькие крепости. Они даже, подобно крепостям, получили названия «Нассау» и «Маврикий» в честь голландского штатгальтера Морица (Маврикия) Нассауского. Так было создано ядро голландского центра в Юго-Восточной Азии. Кун теперь выжидал благоприятного момен­та, чтобы овладеть всей Джакартой [132, с. 146; 158, с. 217; 215, т. I, с. 152].

Между тем в Восточной Индонезии продолжалась борьба голландцев с испанцами и с местным населением за полный контроль над островами Пряностей. 11 февраля 1611 г. эскадра Питера Бота прибыла на Амбон. Здесь генерал-губернатор по­селил семьи первых голландских колонистов, которые имели право заниматься ремеслом и торговать на ближних островах провиантом и тканями. Торговля пряностями оставалась стро­гой монополией Компании. Укрепив таким образом свой тыл, Бот с девятью кораблями направился на острова Банда [242, с. 88].

Крепость Нассау на Банда Найре, хотя и выдержала осаду банданцев, находилась в полуразрушенном состоянии. Бот энер­гично взялся за ремонт крепости. Кроме того, поскольку над фортом Нассау господствовала прибрежная скала, он возвел второй форт на этой скале, назвав его «Бельгика». Он пытался построить крепость и на Лонторе, но упорное сопротивление банданцев срывало все его попытки. После тщетной шестиме­сячной борьбы с повстанцами Бот вступил с ними в перего­воры. Но поскольку в условия мирного договора он включил строительство крепости на Лонторе, переговоры зашли в тупик. Банданцы выдвинули встречное требование — снести обе гол­ландские крепости на острове Банда Найра прежде, чем будет подписан мирный договор. Только 20 августа 1611 г. Боту удалось заключить соглашение с несколькими деревнями на Лонторе. Жители основных селений Лонтора, так же как и население островов Пуло Ай и Пуло Рун, договора не подписали. Замирившиеся деревни предоставили голландцам моно­полию на скупку мускатного ореха и мускатного цвета, но не навечно, как в прежних договорах банданцев с голландской Компанией, а только на пять лет [158, с. 215].

После этого весьма скромного успеха эскадра Бота наконец отплыла на Молукки, куда прибыла 8 сентября 1611 г. Здесь на островах Макиан и Бачан Боту удалось расширить и ук­репить голландские крепости и усилить их гарнизоны. Тогда же голландцы устроили опорный пункт на крупнейшем острове Молукк — Хальмахере, где был заключен договор с нескольки­ми деревнями о совместной борьбе против испанцев и порту­гальцев. В нескольких местах на побережье Хальмахеры были размещены голландские гарнизоны. На острове Тернате была возведена еще одна крепость — под названием «Форт Голлан­дия».

5 января 1613 г. Боту удалось добиться еще одного дипло­матического успеха. Был заключен договор о дружбе с раджей острова Бутунг. Голландцам было разрешено построить кре­пость на Бутунге и вести там беспошлинную торговлю [96, т. I, с. 104—108]. Бутунгские воины в январе 1613 г. приняли уча­стие в голландском рейде против находившихся под португаль­ским контролем восточноиндонезийских островов Солори Тимор. Захватить Тимор голландцам не удалось. Попытка поднять тиморских князей против португальцев не увенчалась успехом. Однако на Солоре голландский командующий Схотте после трехмесячной осады 20 апреля 1613 г. принудил к сдаче пор­тугальскую крепость Генрикус. Гарнизон крепости из 30 пор­тугальцев и 250 индонезийцев получил разрешение покинуть ее с оружием и знаменами. Схотте даже дал им на дорогу про­довольствия. Через два дня после капитуляции с Тимора при­было подкрепление — 50 португальцев и 450 индонезийцев. Но было уже поздно. Солор остался в руках голландской Ост-Индской компании. Монополия португальцев на торговлю сан­даловым деревом Тиморского архипелага с Китаем и Японией была подорвана [158, с. 215—216; 242, с. 89—90].

В феврале 1613 г. Бот нанес давно подготавливавшийся удар против центра испанских владений на Молукках — форта Марико на Тидоре. После недолгого боя испанцы бежали, а тернатские союзники голландцев сожгли крепость. Бот не смог помешать разрушению форта Марико, но тут же начал строить рядом с ним новую, более мощную крепость. Окончательно за­крепив к сентябрю 1613 г. свой успех на Молукках, Бот после двух с половиной лет отсутствия вернулся на Яву.

На Яве в это время шла упорная борьба правителя Матарама Агунга с владетелями северояванских прибрежных госу­дарств. Когда эскадра Бота 14 сентября 1613 г. прибыла в Гресик, в этом городе только что закончились военные дейст­вия, в ходе которых полностью сгорела основанная в 1602 г. голландская фактория. Войска Матарама после захвата Гресика не смогли в нем удержаться и, сильно страдая от эпидемии, опять отступили в глубь острова. Представители Агунга, одна­ко, вступили в контакт с Ботом и дали ему понять, что Агунг готов установить с голландской Компанией взаимовыгодные от­ношения. Ввиду этого Бот решил перенести факторию из Гресика в Джапару, порт, давно и прочно удерживаемый Матарамом. Здесь можно было приобрести много дешевого риса, не­обходимого на островах Пряностей. Несколько позже Бот на­правил к Агунгу посольство во главе с Каспаром ван Цурком, которое прибыло в столицу Матарама в апреле 1614 г. Моло­дой правитель принял голландцев с большими почестями, раз­решил им построить в Джапаре не только факторию, но и не­большое укрепление, дозволил свободный экспорт риса и обе­щал Компании помощь в ее конфликте с Бантамом [158, с. 216; 242, с. 93—94].

Отношения голландской Компании с Бантамом в это время действительно сильно ухудшились. В огромном международ­ном порту, куда вслед за голландцами проникли английские, французские и датские купцы, где постоянно находились пред­ставители почти всех национальностей — от арабов до японцев, конкуренция торговцев постоянно создавала взрывоопасную си­туацию. Так, в 1612 г. сгорела голландская фактория в Банта-ме, а виновников поджога обнаружить не удалось [114, с. 149]. Кроме того, голландцы, чувствуя за собой силу наиболее могу­щественного в Южных морях флота, часто вели себя вызываю­ще по отношению к местным властям, не гнушались нападе­нием на торговые суда конкурентов в бантамских водах, укло­нялись от уплаты торговых пошлин. Регент Бантама пангеран Ранамангала с большим подозрением относился к беспокойным пришельцам и иногда поступал с ними довольно жестко. Чув­ствуя, что близкий разрыв неминуем, руководство голландской Ост-Индской компании продолжало готовить почву для пере­носа центра Компании на Востоке в Джакарту.

Когда в 1613 г. в Бантаме разразился правительственный кризис (регент Ранамангала арестовал малолетнего султана Абдул Кадира, приходившегося ему племянником), пангеран Джакарты, подстрекаемый Куном, выступил в защиту легитимного правителя. Военное столкновение кончилось неудачно для Джакарты, и она стала искать поддержки у голландцев. Бла­годаря этому Куну удалось заключить с пангераном новый, весьма выгодный для Компании договор. По этому договору пангеран запрещал торговать на своей территории испанцам и португальцам. С товаров, которые ввозились в Джакарту на голландских судах, пошлины не взыскивались. Стороны обе­щали оказывать друг другу военную помощь [215, т. I, с. 152].

Окончательный перенос центра голландской Объединенной Ост-Индской компании в Джакарту был, однако, отсрочен на несколько лет новой войной на островах Пряностей. В декабре 1614 г. Питер Бот был сменен на посту генерал-губернатора прибывшим из Голландии Герардом Рейнстом. Он имел ин­струкцию от Совета семнадцати как можно скорее полностью подчинить острова Банда, поскольку проникновение англичан на этот архипелаг вызывало у правления голландской Ост-Индской компании опасение, что банданцы встанут под протек­торат Англии. Когда в марте 1615 г. Рейнст прибыл на острова Пряностей, оказалось, что англичане развили большую актив­ность не только на островах Банда, но и на Южном Сераме и даже на Амбоне, где они скупали у местного населения гвоз­дику, несмотря на отчаянные протесты голландского губерна­тора Адриана Блока. Рейнст потребовал от англичан покинуть сферу голландских интересов, и они подчинились, оставив жи­телей Серама на расправу голландцам. На острове Банда Найра Рейнст снова столкнулся с английской эскадрой под коман­дованием Джорджа Болла. Генерал-губернатор приказал своим кораблям отконвоировать английскую эскадру за пределы ост­ровов Пряностей, но Джорджу Боллу удалось ускользнуть от конвоя и достичь острова Пуло Ай. Здесь в обмен на партию оружия он приобрел полный груз пряностей и отправился во­свояси. Узнав об этом, Рейнст со всеми силами приступил к острову Пуло Ай и начал осаду построенной здесь местными жителями крепости. 13 мая 1615 г. крепость была взята штур­мом. Затем голландцы соорудили на острове свой форт, красно­речиво назвав его «Возмездие». Однако едва эскадра Рейнста покинула Пуло Ай, местные жители восстали и изгнали гол­ландцев «с позором и потерей многих убитыми и ранеными», как писал один из современников событий (цит. по [132, с. 194]).

Рейнст не мог послать сразу же на Пуло Ай новую кара­тельную экспедицию, потому что в этот момент получил до­несение о серьезных приготовлениях испано-португальцев к ата­ке на Молукки. Губернатор Филиппин Хуан да Сильва снаря­дил и Маниле большой флот, который, соединившись в Малакке с португальской эскадрой из Гоа, должен был нанести удар по голландским владениям. В нападении обещал участвовать и Бантам, с которым испано-португальцы заключили тайное соглашение. Рейнст, однако, не дал союзникам соединиться. Посланная им эскадра под командованием адмирала ван дер Хагена внезапно ворвалась на рейд Малакки и частью сожгла, частью захватила стоявшие там португальские суда. Да Сильва, прибывший в Малакку вскоре после этого, решил дожидаться ноного подкрепления из Гоа. Подкрепление, однако, не при­было. Несколько месяцев спустя да Сильва умер, а его за­меститель, узнав, что голландские агенты организовали анти­испанское восстание на островах Соло и Минданао, поспешил вернуться с эскадрой в Манилу. Бантамский регент Ранаманга­ла, так и не дождавшийся известия о победе испано-португальской армады, воздержался от военного выступления [158, с. 218; 242, с. 98].

В декабре 1615 г. Рейнст умер. В течение полугода пост генерал-губернатора оставался вакантным. Фактическая власть во владениях голландской Ост-Индской компании на это время перешла в руки Куна, самого энергичного и влиятельного чле­на Совета Индии. Теперь, когда испано-португальская угроза была ликвидирована, он решил всерьез взяться за англичан. Узнав, что в конце 1615 года английский корабль привез в Бантам[4] послов с Пуло Ай, которые желают подписать дого­вор с Англией, он явился к главе английской фактории в Бан-таме Джону Джурдену и попытался его запугать. «Голландцы заставят уважать монопольные договоры, которые они заклю­чили с князьями островов Пряностей,— заявил он.— А если англичане туда сунутся, мы обойдемся с ними как с врагами» [115, с. 98]. Джурден на это возразил, что англичане не для того боролись вместе с голландцами против испано-португаль­ской монополии, чтобы отказаться теперь в пользу бывших союзников от свободы мореплавания. Что же касается островов Пуло Ай и Пуло Рун, особо отметил Джурден, то они вообще никогда не подписывали договоров с голландской Компанией. В подкрепление своей позиции он направил в январе 1616 г. на острова Банда эскадру из пяти кораблей под командовани­ем Сэмюзля Кастлтона. Кун, в свою очередь, приказал стянуть голландские силы на Банду [38, с. 206],

Примерно в это же время в Бантамском порту бросили якорь два французских корабля, снаряженные созданной во Франции новой Компанией для торговли с Ост-Индией. Не сму­щаясь тем, что он находится на территории суверенного индо­незийского государства, Кун приказал арестовать прибывших на этих кораблях моряков голландской национальности, наня­тых французской Компанией. Французы, лишившись значитель­ной части экипажа, уже не могли продолжить плавание на ост­рова Пряностей. Чтобы свести концы с концами, они продали один из своих кораблей, купили на вырученные деньги кое-ка­кие пряности и отплыли назад во Францию. Впоследствии французская Ост-Индская компания обратилась в голландский суд с жалобой на самоуправство Куна. По решению этого суда голландская Ост-Индская компания выплатила французской Компании значительное денежное возмещение, но Кун не понес никакого наказания. Напротив, вскоре после этого, в июле 1617 г., Совет семнадцати назначил его генерал-губернатором [158, с. 220—221].

Французская Компания была относительно слаба, и подор­вать ее торговлю было нетрудно. Но чтобы вытеснить отсюда английскую Ост-Индскую компанию, голландцам потребовалось, гораздо больше усилий. В марте 1616 г. эскадра адмирала; Кастлтона прибыла на остров Пуло Ай. С эскадрой вернулось посольство, которое жители острова посылали в Бантам за помощью к английскому резиденту. Кастлтон стал убеждать ост­ровитян признать своим сюзереном английского короля. До под­писания   договора,   однако,   не   дошло,  потому что к острову через  несколько дней подоспела  голландская эскадра под ко­мандованием Яна Лама. Завязался морской бой. Но едва про­тивники  обменялись  первыми  выстрелами,  Кастлтон  приказал прекратить огонь.  Голландские и  английские историки по-раз­ному оценивают этот поступок. По словам  голландцев,  Кастл­тон внезапно узнал, что голландской эскадрой командует адми­рал Лам, спасший ему жизнь во время войны с Португалией, и не смог поднять руку на своего спасителя. По мнению анг­личан,   Кастлтон  просто  струсил,  так  как  у  голландцев  было девять кораблей против  четырех   (впрочем,  по сведениям  голландцев,  пять  кораблей  Лама  отстали,  и  к  началу  сражения силы  противников  были  равны).   Во  всяком  случае,  несмотря на сильное сопротивление своего военного совета, Кастлтон от­правился   на   флагманский  голландский   корабль и заверил Лама, что англичане не будут оказывать помощи жителям Пу­ло Ай при условии, что во время военных действий против Пуло Ай  голландцы  не  тронут оставшихся  там  английских  тор­говых агентов. Если же голландцы завоюют остров, эти агенты закроют факторию и покинут остров. Затем,  обменявшись салютами, эскадры разошлись, причем английская эскадра отплыла на Тидоре,  где  Кастлтон  закупил  нужные ему пряности у испанцев.

Оставленные Кастлтоном на произвол судьбы островитяне тем не менее решили сопротивляться несмотря ни на что. Глава английской фактории Ричард Хант в последнюю минуту успел убедить старейшин островов Пуло Ай и Пуло Рун под­писать договор о переходе этих островов под власть Англии и поднять на своих укреплениях английские флаги. 6 апреля 1616 г. голландские войска высадились на острове Пуло Ай. В течение трех дней они захватили несколько малых укреплений, а 9 апреля подступили к главной крепости острова. Пос­ле целого дня интенсивной бомбардировки в стенах образовал­ся ряд проломов. Защитники крепости поняли, что удержать ее не удастся. Под покровом ночи они вышли из крепости и уст­ремились к берегу. Здесь их ожидали местные суда и лодки, но их оказалось мало. В результате из-за перегрузки лодок 400 человек утонуло. Остальные добрались до острова Пуло Рун. Еще несколько крепостей (бентенгов) продолжало сопро­тивление, в то время как подавляющая часть населения острова эвакуировалась на Пуло Рун. Когда пал последний бентенг, голландцы оказались хозяевами практически пустого острова. Не удалось им поймать и Ричарда Ханта, который бежал в Макасар [38, с. 206; 158, с. 220; 242, с. 99].

Завоевание острова Пуло Ай пядь за пядью обошлось голландцам так дорого, что они не решились повторить эту операцию в отношении острова Пуло Рун. Лам был вынужден всту­пить с банданцами в переговоры. 3 мая 1616 г. он заключил от имени голландской Объединенной Ост-Индской компании дого­вор со старейшинами островов Банда Найра, Пуло Ай, Пуло Рун и Розенгайн (старейшины острова Лонтор вступать в перегово­ры с голландцами отказались). Голландцы пошли в этом дого­воре на очень значительные уступки. Они отказались от всяких претензий на острова Банда Найра и Пуло Ай, признавали их полную независимость. Между сторонами заключался вечный мир. Банданцы обязывались продавать пряности только гол­ландцам и не допускать на свою территорию иностранцев, но цены на пряности были значительно повышены [96, т. I, с. 122—124].

Этот мирный договор, однако, действовал недолго. Голланд­цы первыми стали нарушать его, начав сооружать на Пуло Ай новую каменную крепость. Кроме того, они насильно пересе­лили на Банда Найру 500 жителей острова Сиау (к северу от Сулавеси), незадолго до этого отбитого у испанцев. Их хотели использовать как подневольных работников на мускатных план­тациях на отнятой у банданцев земле. В результате в конце 1616 г. на островах Банда снова началось восстание. Жители Сиау бежали на Пуло Рун, ставший центром сопротивления. Сюда же прибыли из Бантама два английских корабля под командованием Натаниэля Куртхоупа. Куртхоуп привез бан-данцам продовольствие, в котором они постоянно нуждались. Старейшины островов Пуло Ай и Пуло Рун заключили с ним договор о переходе своих островов под власть Англии. Затем Куртхоуп установил батарею на рифе Пуло Найлака, к севе­ру от острова Пуло Рун [115, с. 102].

13 января 1617 г. к острову Пуло Рун подошла голландская эскадра под командованием Корнелиса. Местные жители с по­мощью англичан отразили натиск голландцев. Вскоре, однако, корабли Куртхоупа один за другим были захвачены голландцами. В начале апреля 1617 г. на острова Банда прибыл новый голландский генерал-губернатор Лауренс Реаль. Он вступил в переговоры с Куртхоупом, предлагая вернуть ему оба корабля и оплатить убытки, если он покинет острова Банда. Куртхоуп эвакуироваться отказался. Тогда Реаль организовал плотную блокаду островов Банда. Лишенное подвоза продовольствия, население начало умирать от голода. Особенно пострадал ост­ров Лонтор, который дольше всех вел борьбу с голландцами. Его старейшины первые начали переговоры с Реалем. Затем к ним присоединились представители островов Банда Найра, Пу­ло Ай и Розенгайн. Они подписали с голландцами мирный до­говор, повторявший условия договора от 3 мая 1616 г. В нем содержались еще два пункта — о создании голландской фак­тории на Лонторе и обязательство участников договора не всту­пать ни в какие контакты с Пуло Рун [96, т. I, с. 127—130].

Как только голландская эскадра ушла, на островах вновь, несмотря на подписание мирного договора, разгорелась парти­занская антиголландская борьба. Реаль не мог возобновить блокаду Банда, так как его силы оказались связанными на Яве. 18 сентября 1617 г. его эскадра пришла в Джапару. Здесь он узнал о неудачном исходе миссии своего посла Геррита Дрюйффа, который должен был добиться разрешения укрепить голландскую факторию в Джапаре, но потерпел неудачу. Ре­аль, то грозя пушками, то задабривая местные власти богаты­ми подарками, добился разрешения превратить голландскую факторию в крепость. Это укрепление, однако, простояло не­долго. В следующем году матарамцы, возмущенные насилиями над местным населением, которые творил персонал фактории-крепости, захватили ее, а находившихся в ней голландцев по­садили в тюрьму [158, с. 217; 209, с. 38].

Из Джапары голландская эскадра проследовала в Джакар­ту, где пангерану Виракраме также был навязан договор о строительстве на его территории крепости. Пангеран, однако, вскоре денонсировал этот договор и пригласил в Джакарту англичан. Они построили свою факторию на левом берегу ре­ки Тьиливунг, напротив голландской фактории. В том же, 1617 г. английская Ост-Индская компания открыла факторию в Джапаре. Но не успели англичане здесь обосноваться, как перед Джапарой появилась голландская эскадра под коман­дованием Куна и сожгла город в отместку за арест персонала голландской фактории. В огне погибла и английская фактория [209, с. 39; 215, т. I, с. 153].

В Бантаме тем временем положение также стало очень на­пряженным. В конце 1617 г. из Бантамской фактории голланд­цев бежало несколько содержавшихся там испанских и порту­гальских пленных. Они попросили убежища в английской фак­тории. Глава голландской фактории послал группу вооружен­ных людей, чтобы захватить беглецов. Им удалось отбить у англичан одного испанца. Тогда англичане вместе с находя­щимися у них на службе японцами и яванцами (всего 250 чело­век), в свою очередь, напали на голландскую факторию. Выбив бревном дверь, они вступили в схватку с яванскими наемными солдатами, которые охраняли факторию. Трое из этих солдат было убито, а пятеро перешло на сторону англичан (англичане потеряли одного человека убитым и одного — раненым). Когда голландцы на следующее утро узнали, что один из английских кораблей отплывает в Макасар, они решили, что англичане вывозят беглых испанцев и португальцев, а также пятерых, яванских «перебежчиков». Они послали за этим судном погоню, остановили и обыскали его. Тех, кого искали, на борту не на­шли. Тогда голландцы взяли пятерых англичан заложниками в обеспечение возврата яванцев — «перебежчиков» [242, с. 110], Бантамское правительство было весьма озабочено столь буйным поведением своих гостей, тем более что через несколько дней в Бантамском порту разразился новый скандал. 28 декабря 1617 г. эскадра Реаля на подходе к Бантаму остановила два французских судна — «Сен-Мишель» и «Сен-Луи». Реаль снял с их борта 10 голландских матросов и капитана — гол­ландца Ганса Деккера, который замещал умершего в пути французского адмирала. Когда голландская эскадра прибыла в Бантам, Деккер прыгнул за борт и доплыл до английского судна. Англичане вскоре после этого передали его регенту Ранамангале. Кун потребовал его выдачи. Получив отказ, он наложил арест на французский флагманский корабль «Сен-Ми­шель». В ответ на это регент принял решительные меры. Он ос­вободил французский корабль и запретил вывоз перца на гол­ландских судах. Даже ранее купленный перец было запрещено грузить на борт голландских кораблей. Тогда Кун отдал при­каз готовиться к снесению голландской фактории и эвакуации. Правительство Бантама не было готово к немедленной вой­не с голландской Компанией. Морская блокада лишила бы Бантам большей части его доходов. Регент вступил в перегово­ры с Куном и отменил свой запрет. «Сен-Мишель», взятый Ку­ном в залог за возвращение Деккера (которому удалось скрыться) и оставленный его командой, был на некоторое вре­мя включен в состав флота голландской Ост-Индской компа­нии. «Сен-Луи» с малым грузом пряностей и пополненной азиатскими моряками командой в 1618 г. вернулся во Фран­цию. Французское правительство заявило Голландии резкий протест. В 1623 г. голландская Компания заплатила владель­цам «Сен-Луи» и «Сен-Мишеля» денежное возмещение за убыт­ки, но на карьере Куна это никак не отразилось [242. с. 110 — 111].

Готовясь к окончательному разрыву с Бантамом, Кун на­писал письмо Совету семнадцати с требованием прислать из Голландии значительные воинские подразделения. Тем време­нем Реаль с эскадрой снова отплыл на острова Банда. В конце марта 1618 г. у острова Банда Найра он соединился с эскад­рой ван дер Хагена, пришедшей с Молукк, где она боролась с испанцами. К этому времени голландский контроль над остро­вами Банда был практически ликвидирован. Большая часть гарнизонов крепостей Нассау, Бельгика и Возмездие вымерла от болезней. Оставшиеся в живых голландские солдаты были деморализованы и не хотели сражаться. Завоевание островов Банда надо было начинать сначала.

Первоначально было решено атаковать остров Пуло Рун. Но пока ждали прибытия вспомогательных индонезийских войск с Амбона, муссон переменился и плыть на Пуло Рун ста­ло невозможно. Тогда Реаль решил напасть на Лонтор. Адми­рал Лам с 600 голландскими солдатами и вспомогательным амбонским войском высадился на западном побережье острова Лонтор. Началась осада главного бентенга лонторцев, стояв­шего на крутой скале. Лонторцы успешно отбили все атаки. Война затягивалась. С Молукк начали поступать тревожные вести, даже частная победа над англичанами (корабль Курт-Хоупа, который плыл с острова Лонтор на Пуло Рун, был пере­хвачен голландской эскадрой, сам Куртхоуп пал в бою) не принесла голландцам большой пользы. Реаль вынужден был снова прибегнуть к дипломатии.

На этот раз в переговоры с голландцами согласилась вступить лишь малая часть банданцев. 25 июня 1618 г. Реаль под­писал договор со старейшинами восточной части острова Лон­тор и острова Розенгайн, обязавшимися поставлять мускатный орех в форт Нассау, и поспешил на Молукки [96, т. I, с. 133— 135; 242, с. 111—112],

На Молукках между тем местное население было на грани восстания. Уже в конце 1617 г. тернатцы внезапно атаковали голландский форт Оранжи и едва не захватили его. Причиной всеобщего недовольства было изгнание с Молукк всех азиат­ских купцов. Эти купцы привозили на Молукки продовольствие и ткани, без подвоза которых здесь, как и на островах Банда, существование было невозможно. Голландцы боялись, что эти купцы тайно вывозят с Молукк гвоздику, и беспощадно топили их суда. Даже всегда покладистый в отношении голландской Компании султан Тернате стал протестовать — ведь голландцы по договору имеют монополию только на скупку гвоздики. Тер­нате никогда не обещал закрыть свои двери перед всеми ино­странными купцами, кроме голландцев.

Ситуация на Молукках вызвала раскол в руководстве гол­ландской Компании. Стевен ван дер Хаген, Корнелис Дедель и даже сам Реаль считали, что изгнание местных купцов приве­дет к тому, что одежда (привозившаяся большей частью с Ко­романдельского побережья Индии) и продовольствие (рис и са­го с Явы) вздорожают в 4—5 раз. Ввоз же этих товаров на судах голландской Компании будет совершенно недостаточен по количеству и качеству и недоступен по цене. В письме Совету семнадцати ван дер Хаген писал: «Тернатцы хотят от нас освободиться, так как мы не допускаем сюда туземных купцов. Это главная причина, по которой они не заинтересованы в сборе гвоздики» [115, с. 113]. Другими словами, Компания ру­бит сук, на котором сидит.

Ван Дер Хагену вторил Реаль в своем письме, написанном в мае 1618 г. «Запрет на посещение (островов Банда.— Э. Б.) иностранными джонками,— писал Реаль,— сделал нас настоль­ко одиозными, что в это трудно поверить. Раньше каждый год в эти воды приходила сотня джонок. Они привозили жителям продовольствие и одежду, а теперь те впали в нужду, ибо гол­ландцы не привозят им рис, ткани же привозят только тех сортов, которые местные жители не могут употреблять, а цены на все товары очень высоки» [105, с. 57].

Однако Кун, в апреле 1618 г. получивший извещение, что он назначен генерал-губернатором, быстро подавил эту оппози­цию. Жители островов Пряностей, заявил он, потеряли право свободного плавания и торговли, потому что поставляли пряно­сти англичанам и другим иностранцам, вопреки договорам с голландской Ост-Индской компанией. Да и вообще с ними не­чего церемониться, ибо «мусульмане или язычники, члены про­клятого рода Хама, как враги Бога и христианской веры, рож­дены для рабства», считал Кун [242, с. 113]. Стало быть они должны быть довольны тем, что им дают голландцы. И даже если эти «туземцы» вообще все вымрут от голода, был убежден Кун, тоже не беда. Их место займут голландские колонисты, которые будут выращивать пряности с помощью рабов, «а ра­бов в Индонезии достать нетрудно» [242, с. 118; 262, с. 83; 263, с. 33].

От основания Батавии до освоения голландской Объединенной Ост-Индской компанией островов  Пряностей

Придерживаясь такого жесткого курса, Кун вынужден был держать большую часть военных кораблей Компании на Молукках. Между тем он сильно нуждался в военной силе и на Яве, так как здесь его конфликт с Бантамом и английской Ост-Индской компанией во второй половине 1618 г. достиг апогея. 29 сентября 1618 г. в письме к Совету семнадцати Кун писал, что Бантам и Джакарта «хотят разорить наши фактории, а вас убить» [115, с. 126]. В этом заговоре, как он полагал, уча­ствуют также правители Матарама и Чиребона. Поэтому он просил срочно прислать корабли и войска для захвата Джакар­ты (эти подкрепления опоздали; Кун обошелся своими силами). В октябре 1618 г. Кун распорядился начать в Джакарте строи­тельство большой крепости на базе небольших голландских ук­реплений, уже существовавших там ранее. Вскоре после этого он исполнил свою давнюю угрозу регенту Бантама и перевел свою бантамскую факторию в Джакарту.

Князь Джакарты, пангеран Виракрама, был совсем не рад наплыву в Джакарту голландских купцов и перспективам бо­гатой торговли, которые открылись перед его городом. Он по­нимал, что, располагая мощной крепостью, голландцы не ста­нут делиться с ним доходами от этой торговли. Более того, само существование его княжества явно оказывалось под угро­зой. Сначала он попытался избавиться от непрошеных гостей собственными силами. Он пригласил к себе Куна, но тот, ре­зонно подозревая, что во дворце пангерана его могут убить, отклонил приглашение. В ноябре 1618 г. в Джакарту прибыл с визитом пангеран Галанг, брат бантамского регента. Он по­просил у Куна разрешения осмотреть голландскую факторию. Получив такое разрешение, пангеран Галанг явился вечером в факторию в сопровождении пангерана Виракрамы и почетного эскорта из 500 солдат. Осталось неясным, был ли у высоких гостей  какой-то умысел,  но  Кун  заблаговременно  расставил мушкетеров у каждого окна, а товары и ценности переправил  на  борт стоящих на  рейде судов,  и визит прошел  мирно [242, с. 125].

Строительство крепости под прикрытием пушек голландской эскадры  между  тем  приближалось к завершению. Виракрама понял, что без союзников ему теперь с голландцами не справиться. Он,  правда  с  опозданием, запретил всем своим подданным  (как яванцам, так и китайцам)  работать на строитель­стве у голландцев  и направил послов в Бантам к тамошнему руководству   английской   Ост-Индской   компании.   «Сейчас   король Джакарты,  находясь в опасности,  прислал  посла в Бан­там,— писал в декабре 1618 г. Джон Джурден капитану Куртхоупу, не зная, что тот уже убит.— Созвав Совет, мы решили послать туда эскадру из  11  кораблей под командованием сэра; Томаса Дэйла и капитана Принга, чтобы не только захватить. Их  (голландцев.— Э. Б.) суда, но и   разрушить  их  крепость» [158, с. 222].

Соотношение сил на Западной Яве в этот момент было в пользу англичан. В начале декабря 1618 г. у них в Бантаме собралось 15 кораблей, а у Куна в Джакарте было только семь, из которых три находились на ремонте в доках острова Онруст (перед Джакартой). 14 декабря 1618 г. в Бантам при­был из Паттани голландский корабль «Черный лев». На сле­дующее утро его окружили четыре английских корабля и по­требовали, чтобы экипаж сдался. Голландский капитан выго­ворил своей команде право свободно покинуть судно с личным имуществом, но, когда англичане взошли на борт корабля, они, нарушив слово, арестовали всех голландских моряков. В сере­дине декабря Виракрама начал возводить укрепления вокруг голландской крепости, а англичане поставили батарею у своей фактории. Отсюда они могли через реку Тьиливунг вести огонь по голландцам. 22 декабря джакартцы стали вбивать бревна в дно реки между голландским фортом и рейдом, чтобы от­резать крепость от поддержки с моря. В этой обстановке Кув решил напасть первым. 23 декабря голландцы после длитель­ной бомбардировки переправились через реку, захватили анг­лийскую батарею и факторию (которую они сожгли). Затем они двинулись против предмостного джакартского земляного укрепления и овладели им. Стоявшие на второй линии укреп­лений джакартские батареи начали вести огонь по голландско­му форту. Перестрелка продолжалась весь день 24 декабря. 25 декабря голландцы сделали новую вылазку из крепости и попытались овладеть батареями джакартцев, но им пришлось отступить со значительными потерями [132, с. 1499; 263, с. 138—139].

В этих первых боях была израсходована значительная часть-боеприпасов. 29 декабря Кун собрал Совет Индии, чтобы при­нять решение о дальнейших действиях. Большинство Совета высказалось за то, чтобы оставить крепость, а людей и товары по­грузить на суда. Но утром 30 декабря, едва началась погруз­ка, на рейде Джакарты появилась эскадра адмирала Дэйла. День 31 декабря прошел в переговорах. Англичане требовали сдачи крепости, голландцы — возврата корабля «Черный лев». 1 января 1619 г. к Куну прибыло еще одно голландское судно с Суматры. Корабли, стоявшие на ремонте, к этому времени так­же были введены в строй. У Куна теперь было уже восемь ко­раблей, и с ними он решил выступить против 11 кораблей Дэйла. Англичане из-за встречного ветра не могли пойти на абордаж и использовать свое численное преимущество. Но и голландцы, за три часа боя расстреляв треть пороха, оказались в критическом положении. Обе эскадры стали на якорь. Кун снова собрал Совет Индии. Одни советовали атаковать на следующий день, другие — немедленно уходить на Молукки, чтобы спасти если не форт, то хотя бы корабли. Утром 3 ян­варя к англичанам подошло еще три корабля из Бантама. Тогда Кун переправил в крепость оставшиеся у него 10 бочек пороха и, приказав коменданту крепости Питеру ван ден Бруке удерживать форт до прибытия помощи, а если капитулировать, то только перед англичанами, а не перед пангераном Джакар­ты, отплыл на Молукки [38, с. 208; 132, с. 149; 158, с. 222].

Англичане и джакартцы начали осаду голландской крепо­сти. После отплытия Куна в крепости осталось 460 человек, из них — 250 солдат, включая японских и индонезийских наемни­ков. После 10 дней перестрелки утром 14 января пангеран Ви-ракрама приказал прибить к столбу перед стеной форта плакат с предложением мира. Ван ден Бруке вступил в переговоры с Виракрамой. 19 января 1619 г. они подписали соглашение. Гол­ландцы выплачивали пангерану 6 тыс. реалов, а он обещал ос­тавить форт нетронутым до прибытия Куна. Он также обещал не позволять англичанам строить возле голландского форта факторию или укрепление. Голландский интендант получил разрешение делать покупки в городе. 22 января ван ден Бруке прибыл во дворец пангерана для дальнейших переговоров. На этот раз пангеран предъявил голландцам дополнительные требования — выплатить еще 10 тыс. реалов, отдать две пуш­ки с ядрами и порохом и снести стены форта. До исполнения этих условий он взял ван ден Брука и еще шестерых голланд­цев под стражу в качестве заложников [96, т. I, с. 145—147; 132, с. 150].

Новый комендант Питер ван Рай сделал пангерану встречное предложение — 2 тыс. реалов за освобождение за­ложников. Ван ден Бруке писал в крепость каждый день, жа­луясь на каменные сердца своих земляков, но прижимистый ван Рай не повышал предложенной суммы. Утром 29 января голландцы увидели, что их противники за ночь навели мост че­рез реку. Теперь они могли атаковать крепость в самом уяз­вимом месте. Несколько часов спустя адмирал Дэйл предъявил ван  Раю  ультиматум. В случае сдачи   он гарантировал голландцам жизнь, которой якобы угрожали индонезийцы. 1 февраля 1619 г  командование голландской крепости подписало ка­питуляцию [96, т.  I,  с. 147—149].   По   условиям   капитуляции форт с вооружением и амуницией переходил в руки англичан, гарнизон крепости англичане обязывались на своих судах доставить на Коромандельское побережье Индии, где находились голландские   фактории. Деньги,   драгоценности и товары, на­ходившиеся в форте, передавались пангерану Джакарты.  Голландцы имели право забрать с собой только свое личное иму­щество. Голландцы максимально  использовали этот последний пункт соглашения. Едва капитуляция была подписана, все они бросились   грабить   имущество   Компании,   взламывали   ящики, вспарывали   мешки,   нагружались  до   предела,   все   это   якобы для того, «чтобы не досталось врагу» [242, с.  133—134].

Сдача была назначена на 2 февраля, но на рассвете этого дня в Джакарту неожиданно вошла бантамская армия и си­туация резко изменилась. Дело в том, что перед отплытием из Бантама Дэйл заключил с регентом Ранамангалой договор, по которому в случае взятия голландской крепости в Джакарте она будет передана Бантаму, а англичанам достанется гарни­зон и содержимое крепости. Увидев, что добычу делят без него, Ранамангала пришел в ярость. Особенно его возмутило то, что при попустительстве пангерана Виракрамы под боком у Бан­тама остается сильная европейская крепость (то, что голланд­цев в ней сменяли англичане, не имело принципиального значе­ния). Ранамангала отстранил Виракраму от власти и с позором прогнал его в джунгли. Джакарта была аннексирована Бантамом [158, с. 223—224]. Затем он взялся за англичан. Договор о капитуляции недействителен, заявил регент, форт должен пе­рейти в руки Бантама.

Обмен мнениями между недавними союзниками принял на­столько острый характер, что они оказались на грани войны. Опасаясь нападения бантамской армии, Дэйл со своей эскад­рой покинул Джакарту [107, с. 139].

Этот раздор в стане врага сильно ободрил командование голландской крепости. Когда Ранамангала потребовал сдачи крепости, обещая переправить гарнизон в Бантам, где он будет дожидаться возвращения Куна, ван Рай и Совет крепости по­пытались затянуть переговоры. На требование регента Бантама передать ему все пушки и половину денег и товаров (условие менее жесткое, чем в соглашении 1 февраля 1619 г.) голландцы ответили контрпредложением — они согласны были отдать толь­ко четверть товаров и денег и половину пушек, а для вывоза: остального имущества в безопасное место потребовали предо­ставить им несколько кораблей и гарантии, что англичане не нападут на них в пути [96, т. I, с. 149—151].

Проект договора был послан в Бантам на одобрение сул­тану. Это дало голландцам еще три недели передышки, во время которой они продолжали усиливать укрепление форта. 24 февраля из Бантама прибыло известие, что султан согласен на голландские условия, но адмирал Дэйл, крейсировавший в бантамских водах, не хочет дать пропуска голландцам. Это по­зволило голландцам еще более затянуть переговоры. Бантамские войска вели себя пассивно и не пытались штурмовать крепость. Их огневая мощь значительно уступала огневой мо­щи английской эскадры. В начале марта командование крепо­сти (которую оно окрестило «Форт Батавия») послало на Ам­бон яхту, чтобы сообщить Куну о решении «удерживать кре­пость, пока Бог позволит» [242, с. 135]. 9 апреля голландцы, воспользовавшись упадком дисциплины в стане врага, даже сделали вылазку и уничтожили  батареи,  поставленные в  свое время англичанами и джакартцами против крепости [158, с. 224]. Между тем Кун в феврале  1619 г. прибыл на Амбон, глав­ную базу голландской Ост-Индской компании в это время. От­туда он  разослал  приказ  во  все  районы  Южных  морей  всем голландским судам идти на соединение к западной оконечности Мадуры. 17 мая  1619 г. в этой точке собралось  17 кораблей. С этим флотом  Кун двинулся к Джакарте. По дороге 23 мая он  второй раз разграбил и сжег Джапару в отместку за раз­гром  матарамскими  властями  здешней  голландской   фактории в 1617 г. [209, с. 39]. 28 мая 1619 г. флот прибыл в Джакарту. Кун высадил на  берег десант в   1200 солдат,  которые 30 мая при поддержке судовой артиллерии и орудий форта атаковали противника.  Бантамские и джакартские солдаты, несмотря  на пятикратное превосходство в численности,  были слишком  пло­хо вооружены, чтобы долго сдерживать натиск   голландских мушкетеров. Тем не менее бой на улицах Джакарты шел весь день. Только к вечеру на рыночной площади пали последние защитники города. Джакарта была сожжена, каменные стены и земляные укрепления разрушены. 31 мая Кун со своим вой­ском выступил в периферийные районы Джакартского княже­ства. Здесь он взял штурмом два укрепления. Остальные на­селенные пункты были незащищенными деревнями и стали легкой добычей голландцев. Княжество Джакарта перестало суще­ствовать.  Кун  «по  праву завоевателя» объявил голландскую Ост-Индскую компанию «Господином королевства Джакарта», которое,  по его  понятиям,  доходило  до  южного  берега  Явы. На месте прежней  столицы  Кун  начал  возводить новый гол­ландский город — Батавию, которая вплоть до  1945 г. остава­лась центром голландских владений в Индонезии [132, с.   151; 263, с. 140].

Завершив завоевание Джакарты, Кун с мощной эскадрой направился к Бантаму. 7 июня 1619 г. эскадра встала на Бантамском рейде. Кун предъявил регенту Ранамангале ультима­тум с требованием немедленно освободить всех пленных гол­ландцев. Лишившись поддержки английского флота (эскадра Дэйла в это время находилась в Масулипатаме), регент порешил выдать пленных. Но другие требования Куна, сводившиеся к предоставлению голландской Компании исключительных привилегий в Бантаме, он отверг, и голландские корабли начали  многолетнюю  блокаду бантамского  побережья. Азиатские купцы вынуждены были поневоле вместо Бантама везти свои товары в Джакарту. Торговый центр в  Батавии быстро расцвел, в то время как торговля Бантама приходила в упадок. За первые 10 лет существования Батавии ее население выросло в два с половиной раза, главным образом за счет притока ки­тайских поселенцев [158, с. 227; 262, с. 92].

Пытаясь разрешить свой конфликт с голландской Компа­нией, Ранамангала в октябре 1619 г. направил в Батавию двух послов и переводчика, но, поскольку при них было найдено оружие, голландцы их убили [242, с. 140].

Одновременно с блокадой Бантама Кун прилагал все уси­лия,  чтобы окончательно вытеснить из     Юго-Восточной Азии своего основного торгового конкурента — Англию.    В    августе 1619 г. эскадра Куна захватила в проливе Сунда только что прибывший из Англии корабль «Стар». Тем временем три гол­ландские корабля, направленные в Малайю, встретили в порту Паттани  два   английских  корабля  под  командованием   Джона Джурдена,  руководителя  английской Ост-Индской компании  в Юго-Восточной   Азии.   Невзирая   на   протесты   королевы   Пат­тани   (позднее подкрепленные протестом ее сюзерена — короля Сиама), голландцы атаковали англичан в территориальных во­дах  Паттани.   Потери   англичан  в  этом   бою  были  настолько велики, что Джурден вынужден был начать переговоры о ка­питуляции. В ходе этих переговоров он вышел на палубу и тут же был убит выстрелом с одного из голландских    кораблей. Голландцы  утверждали,  что выстрел  был  случайным,  однако английский современник событий убежденно заявлял, что «фла­мандцы, выследив  его, самым  предательским и жестоким об­разом застрелили из мушкета» [38, с. 209].

После гибели Джурдена и смерти адмирала Дэйла в Ма­сулипатаме от тропической болезни в августе 1619 г. англий­ские силы на Востоке оказались обезглавленными. В сентябре 1619 г. голландцы нанесли английской Ост-Индской компании еще один сильный удар, захватив в порту Тику, на западном берегу Суматры, четыре английских корабля, зашедшие сюда для покупки перца. Только к весне 1620 г. англичанам удалось собрать у западных берегов Индонезии значительный флот под командованием адмирала Принга. Однако 8 апреля 1620 г. на подходе к Бантаму Принга догнало известие, что между Анг­лией и Голландией девять месяцев назад был заключен договор о совместных действиях на Востоке [38, с. 209; 158, с. 227].

Англо-голландские переговоры о разделе сфер влияния в Юго-Восточной Азии начались еще в 1611 г., когда руководст­во английской Ост-Индской компании подало жалобу англий­скому королю Якову I на то, что голландцы не допускают английские корабли на острова Пряностей. Яков I направил посла к голландскому правительству с требованием уважать свободу мореходства в Юго-Восточной Азии. Генеральные штаты отве­тили отказом, ссылаясь на то, что на Востоке они одни боро­лись против испано-португальцев и поэтому одни должны пожи­нать плоды победы. Переговоры в 1611 г. кончились неудачей. Общность интересов Голландии и Англии в Европе, однако, препятствовала окончательному разрыву между двумя странами. В 1613 г. в Лондоне состоялась англо-голландская конференция по вопросу о Востоке. Голландская делегация, которую возглавлял знаменитый юрист Гуго Гроций (автор трак­тата «О вечном мире»), предложила «компромиссное» реше­ние: голландская Компания сохранит свою монополию на тор­говлю с островами Пряностей, а английские купцы войдут в нее в качестве пайщиков. Такое слияние означало полное под­чинение более слабой английской Ост-Индской компании ру­ководству голландской Компании, поскольку права соответст­вовали бы вложенным капиталам, и англичане на это не пошли. Таким образом, переговоры зашли в тупик [38, с. 203; 252, с. 142].

В   1615 г.  была проведена новая  англо-голландская  конфе­ренция,  на  этот раз в  Гааге. Англичане  опять  настаивали  на свободе   мореплавания,   ссылаясь   на   «естественное   право   на­родов». Но соглашение так и не было достигнуто. Только к кон­цу 1618 г., когда стало приближаться к концу  12-летнее Ант­верпенское перемирие с Испанией и Голландии стала угрожать серьезная война в Европе, голландская Ост-Индская компания решила пойти на уступки. В декабре 1618 г. в Лондон прибыла новая   голландская   делегация,   состоящая   из   представителей Компании и Генеральных штатов. После семи месяцев ожесто­ченных споров между сторонами  (голландцы опять предлагали слить обе компании),  17 июля  1619 г., было наконец подписа­но  соглашение  о  сотрудничестве.  По  этому  договору:  1) обе стороны  обязывались  предать  забвению  прежние  обиды,   вер­нуть друг другу пленных  и захваченные  суда;  2)   обе  компа­нии обретали право свободно вести торговлю на  Востоке.  Ка­питалы их не сливались, и торговые операции намечалось ве­сти раздельно; 3)  при закупке перца каждая Компания могла купить половину имеющегося на рынке перца. Что же касает­ся тонких пряностей на островах Амбон, Банда и на Молукках, то  англичане  могли  теперь  приобретать  там  одну  треть  пря­ностей,  а голландцы — две трети;  4)   каждая сторона удержи­вала  крепости,  которыми  владела  к  моменту  заключения  до­говора;   5)   обе  стороны   обязались   не   заключать   договоров, исключающих другую сторону; 6)  для борьбы с испано-порту-гальцами,   а   также  с  местными  правителями  на   Востоке  об­разовывался  Совет обороны  из  восьми  членов — четырех  гол­ландцев и четырех англичан. Председателем по очереди наме­чалось назначать то голландца, то англичанина. Этому Совету подчинялся Флот обороны, состоявший   из 20 кораблей — по 10 от каждой страны [158, с. 227—228; 263, с. 140].

Кун, узнавший о подписании договора в середине апреля 1620 г., пришел в ярость. «Англичане добровольно ушли из Ин­дии,— писал он Совету семнадцати,— а Вы были так добры, что снова открыли им дверь» [158, с. 228]; «Вы хотите пригреть змею на своей груди» [242, с. 144]. Однако он вынужден был подчиниться и начал переговоры с адмиралом Прингом о формировании Совета обороны. Уже в июне 1620 г. первый флот Совета обороны, составленный из равного количества голландских и английских судов, отплыл в сторону Филиппин, что­бы охотиться там за испанскими кораблями.

Другой акцией Совета обороны (резиденцией которого, по настоянию Куна, стала Батавия) была посылка посольства в Бантам. Кун, по-видимому, был против посылки в Бантам ка­ких-нибудь посольств, но Совет семнадцати в Гааге считал иначе, и он подчинился. Когда Бантамское правительство, же­лая раздуть противоречия между недавними союзниками, со­гласилось впустить в свою страну только англичан, Кун на­стоял, чтобы Совет обороны усилил блокаду Бантама. Англи­чанам пришлось перенести свой торговый центр в Батавию. В качестве компенсации за оставление Бантама они потребо­вали восстановить их старую факторию и батарею рядом с ней на левом берегу реки Тьиливунг. Но эта батарея господствова­ла бы над устьем реки. Кун не мог этого допустить. Он пред­ложил англичанам участок для фактории за пределами города. Англичане были недовольны, но им пришлось согласиться. Они построили за городом небольшое укрепление, куда поме­стили гарнизон из 30 солдат [242, с. 144].

Еще более серьезные трения начались между англичанами и голландцами в Батавии, когда Кун попытался поставить анг­личан под юрисдикцию голландского суда. Английские солдаты и матросы действительно часто грабили китайских торговцев в Батавии, но местное руководство английской Ост-Индской ком­пании считало это недостаточным основанием для вмешатель­ства голландских судебных властей. Отношения между союзни­ками становились натянутыми, и вскоре англичане практически перестали участвовать в блокаде Бантама. Когда 24 декабря 1620 г. Совет Индии принял решение послать военную экспеди­цию против восставшего населения островов Банда и пригласил англичан принять в ней участие, они отказались под тем пред­логом, что у них не хватает судов и людей. В то же время анг­лийское руководство послало на острова Банда четыре корабля для наблюдения за действиями голландцев [115, с. 144—146; 158, с. 229].

13 января 1621 г. голландская эскадра из 16 кораблей с де­сантом в 1500 солдат под командованием Куна отплыла из Ба­тавии. Когда 14 февраля 1621 г. Кун прибыл на Амбон, он уз­нал от местного шпиона, что глава английской фактории на Пуло Рун Роберт Рейс уже успел предложить жителям Лонтора несколько пушек в обмен на признание своим сюзереном английского короля. Кун поспешил на остров Банда Найра, где часть старейшин еще сохраняла мирные отношения с голланд­цами. Глава местной общины Хиту, которого европейцы титу­ловали капитаном Хиту, стал посредником в переговорах между Куном и банданцами. Кун потребовал полного подчинения гол­ландской торговой монополии, немедленного изгнания всех ино­странцев и права для голландской Компании строить крепости на всех островах Банда. Это непомерное требование, однако, только сплотило жителей Банда. Началось всеобщее антигол­ландское восстание. Центром сопротивления стал остров Лонтор. Перед нападением на Лонтор Кун обратился к Роберту Рейсу с требованием эвакуировать английскую факторию, не­давно основанную на Лонторе. Тот занял выжидательную по­зицию, не вмешиваясь в борьбу, но и не спеша удовлетворить требование Куна [132, с. 194—195].

4 марта 1621 г. начались военные действия. Когда голланд­ское судно «Херт» попыталось высадить десант на южном бере­гу Лонтора у деревни Лакуй, с берега по нему был внезапно открыт артиллерийский огонь. Голландцы понесли большие потери убитыми и ранеными, судно было настолько поврежде­но, что не могло самостоятельно отплыть. Голландцы утвержда­ли впоследствии, что у пушек стояли английские канониры. Более вероятна, однако, английская версия, что лонторцы наня­ли португальских «солдат фортуны», бродячих наемников, ко­торых в XVI—XVII вв. было немало в странах Юго-Восточной Азии [242, с. 147—148].

7 марта 1621 г. Кун с основными силами из 17 рот выса­дился на северном берегу Лонтора, напротив деревни Уртатан. Но когда голландское войско двинулось вверх по крутой доро­ге, ведущей к деревне, оно оказалось под огнем хорошо замас­кированной батареи. Поняв, что без больших потерь к Уртатану не пробиться, Кун приказал отступить на корабли. 9 марта голландский флот снялся с якоря и двинулся вокруг Лонтора, выискивая более удобное место для нападения. 11 марта вой­ско Куна высадилось на западном Лонторе, у главного центра острова — города Лонтор. Город был защищен тремя линиями земляных укреплений, находившимися одна над другой. На нижней стояли полученные от англичан пушки. Не сумев взять Лонтор лобовой атакой, Кун прибегнул к хитрости. В то время как одна часть голландского десанта демонстративно атаковала Лонтор с севера, другая часть зашла с юга и, пре­одолев покрытую лесом гору, ударила в тыл защитникам Лон­тора. После тяжелого боя город был взят [132, с. 195].

После падения города Лонтора часть банданских старейшин дрогнула и стала искать пути к примирению. Они прислали к Куну послов с подарками и предложением кончить военные дей­ствия. Кун потребовал от послов выдачи всего оружия, сноса всех банданских укреплений, а также чтобы каждый старейши­на прислал ему сына в качестве заложника. Старейшины долго совещались, а затем прислали Куну некоторое количество мушкетов, большей частью сломанных, и десять сыновей. 17 марта 1621 г. был подписан новый договор с голландской Компанией, на основании которого Кун тут же приступил к строительству на Лонторе большой крепости [242, с. 148].

Между тем сопротивление банданцев далеко еще не исчер­пало себя. Беглецы с западного Лонтора, острова Розенгайн и других островов архипелага стали собираться в гористой восточной части Лонтора, центр которой — поселение Селаман не участвовало в переговорах с Куном. В труднодоступных го­рах они начали строить новые укрепления. Чтобы раз и на­всегда покончить с сопротивлением непокорных островитян, Кун решил выселить всех банданцев с их родины, с тем чтобы вновь заселить острова Банда голландскими плантаторами и привозными рабами. Это решение касалось и тех банданцев, которые, прекратили сопротивление или вообще не подымали оружия, как некоторые общины на острове Банда Найра. Гол­ландское командование объявило, что все банданцы, которые не хотят, чтобы с ними поступили, как с врагами, должны явиться с вещами в форт Нассау на Банда Найре. Оттуда они будут переселены в места, назначенные генерал-губернатором. Тому, кто явится, были обещаны жизнь и свобода религии.. Часть банданцев, около 800 человек из 15 тыс., подчинилась этому приказу, некоторые пытались бежать морем (но Кун, предвидя такую возможность, распорядился сжечь все при­брежные деревни и находящиеся в них лодки), большинство же присоединилось к укрывавшимся в горах Восточного Лон­тора [158, с. 229].

В апреле 1621 г. Маринус Сонк, назначенный губернатором островов Банда, начал новое наступление на Восточном Лон­торе. Селение Селаман и Вайра были захвачены. Основная часть повстанцев, однако, укрепилась в неприступных горах, возвышавшихся над этими селениями. Здесь они могли бы долго выдерживать натиск даже вооруженных по-европейски войск, если бы в этих диких местах было бы хоть какое-нибудь продовольствие. Жители Селамана тайно снабжали повстанцев тем немногим из еды, что осталось у них самих, но голланд­цы вскоре обнаружили на одной из горных троп зерна просыпанного маиса и риса. Жителям Селамана было приказано немедленно отправиться на берег, где их ожидала дальнейшая депортация. Когда они замешкались, выполняя это приказание, селение было окружено и сожжено. Большая часть жителей погибла вместе с ним [132, с. 195].

2 мая 1621 г. капитан Кольф с 220 солдатами двинулся на разведку в горы. Здесь ему преградил путь целый ряд укреп­лений на склонах. У повстанцев были и пушки. Потеряв под огнем банданцев более 40 человек убитыми и ранеными, Кольф  отступил. Это поражение привело Куна в ярость. Он сорвал свою злобу на банданцах, добровольно явившихся в форт Нассау. Забыв о данных им гарантиях, он приказал отправить 749 рядовых общинников в Батавию и продать их там в раб­ство. Старейшин же, числом 47, он приказал пытать. Двое из них умерло под пытками, один прыгнул за борт корабля и уто­нул, 44 остальных 8 мая 1621 г. были зарублены состоявшими при Куне японскими палачами [242, с. 149—150].

На следующий день, 9 мая 1621 г., старейшины острова Пуло Рун подписали с голландской Компанией договор, ставив­ший этот остров под управление Голландии. В обмен на отказ от покровительства англичан (у которых после этого осталась только батарея на рифе Найлака, к северу от острова Пуло Рун) жителям острова было разрешено оставаться на своих ме­стах. Впрочем, ненадолго. Вскоре губернатор островов Банда Сонк под тем предлогом, что жители Пуло Рун якобы хотят бежать на Серам, напал на остров, убил всех его взрослых жи­телей, а детей продал в рабство. Кун, узнав об этом, выразил свое одобрение [242, с. 154].

В июле 1621 г. наступил последний акт трагедии Лонтора. Губернатор Сонк во главе большого отряда снова двинулся в горы. На этот раз его никто не встретил огнем. Позади ук­реплений в лагере повстанцев он обнаружил 1500 могил и мно­жество непогребенных трупов. Все умерли от голода. Прочесы­вая леса Лонтора и других островов, голландцы еще некоторое время то там, то здесь наталкивались на небольшие группы ук­рывшихся банданцев. Почти никто не сдавался живым, многие бросались в пропасть. Впрочем, сдавшихся в плен голландцы убивали. Из 15 тыс. жителей архипелага только 300 смогли, ускользнув от голландских патрульных кораблей, добраться в лодках до Серама. Целый народ прекратил свое существова­ние. Его земли были разделены между служащими голланд­ской Компании. Рабы, купленные в разных частях Индонезии для работы на мускатных плантациях, стали предками нынеш­него населения архипелага Банда [132, с. 196; 158, с. 229; 262, с. 88].

Общественное мнение Голландии было потрясено зверской расправой с банданцами. Голландия в это время была самой свободной страной Европы. Здесь находили укрытие пресле­дуемые за свои убеждения, здесь огромными тиражами печатались памфлеты против тирании и насилия феодальных пра­вительств во всех концах света, для голландской прессы прак­тически не существовало понятие «цензура». Недавно закончи­лась национально-освободительная война, в которой голланд­ский народ страшно пострадал от зверств испанских войск во главе с герцогом Альба. Аналогии с событиями этой войны бы­ли слишком очевидны для современников. Вернувшийся в Гол­ландию сослуживец Куна Аэрт Гиселс писал: «Мы должны по­нять, что банданцы боролись за свободу своей страны точно так же, как мы в течение долгих лет отдавали наши жизни и средства в защиту свободы нашей страны. Им можно было бы оказать больше справедливости. Но этого не было сделано, ибо некоторые люди хотят, чтобы их имена запомнили до конца времен. Потомство, однако, осудит их, как были осуждены испанцы за их жестокость в Вест-Индии... Дела велись таким преступным путем, что кровь несчастного народа вопиет к не­бесам о возмездии...» [263, с. 141]. Под давлением обществен­ного мнения даже Совет семнадцати вынужден был пожурить Куна и высказать пожелание, чтобы в дальнейшем он проводил свою политику более умеренными средствами [38, с. 211]. Собы­тия на Банда, однако, стали эталоном поведения не только Голландии, но и других буржуазных государств — Англии, Франции, США — на Востоке. Свободы, завоеванные в метро­полии, ни в коей мере не распространялись на колонии. С тече­нием времени к этому привыкли, и дальнейшие «подвиги» коло­низаторов уже не вызывали у них на родине такой острой реак­ции, как трагедия островов Банда.

Покончив с банданцами, Кун приступил к укреплению гол­ландской власти на остальных островах Пряностей. Прибыв на Амбон, он приказал явиться сюда старейшинам всех мест, производящих гвоздику. Старейшины Амбона исполнили это требование, а старейшины Серама, помня о событиях на Банда, решили не искушать судьбу. Кун приказал амбонцам подписать с голландской Компанией новый договор, лишавший их послед­них остатков независимости, и уехал в Батавию, дав указание губернатору Амбона Герману ван Спеулту применить против «непокорного» Серама (в случае надобности) те же методы, что на островах Банда.

Южный Серам в это время был вассальным владением сул­тана Тернате. От имени тернатского султана власть здесь осу­ществлял его наместник—Кимелаха Хидаят. Северный Серам занимали независимые общины. Серамцы, так же как и жители Амбона, издавна продавали гвоздику в обмен на продоволь­ствие и ткани. Голландская политика истребления местного мо­реходства задевала Серам так же, как и остальные острова Пряностей. После прибытия на северо-восточный Серам не­скольких сот спасшихся от истребления банданцев антиголланд­ские настроения здесь достигли своего апогея. Население стало вооружаться. Антиголландское движение вскоре охватило и Южный Серам. Хидаят, внешне нейтральный, тайно поддержи­вал антиголландские акции. Для подавления серамцев ван Спеулт помимо голландских войск воспользовался и индонезий­скими наемниками. Его карательную экспедицию на Серам сопровождало 30 местных судов (прау) с солдатами вспомога­тельного войска из амбонских христиан (впоследствии голланд­цы не раз использовали религиозную рознь народов Индоне­зии). Войска ван Спеулта в первую очередь напали на селение Лисалата на северном берегу Серама и полностью уничтожили его. Неподалеку был воздвигнут голландский форт, ставший опорным пунктом дальнейшей агрессии голландской Компании на Сераме. Затем голландский террор обрушился на другие местности Серама и прилегающих островов, жители которых были насильственно переселены на Амбон. Их гвоздичные план­тации были разорены [242, с. 155].

На Молукки, где также сложилось крайне напряженное по­ложение, Кун послал нового губернатора, ветерана голландской Компании Фредерика Хоутмана. Прежний губернатор Молукк Лам, по мнению Куна, не справлялся со своими обязанностями и вел слишком мягкотелую политику. Лам считал ошибочным полное изгнание местных купцов с Молукк. Он требовал также повысить чрезвычайно низкие закупочные цены голландской Компании, потому что в ответ на это тернатцы резко снизи­ли производство гвоздики (ее выращивание теперь не окупа­лось). За подобный либерализм Лам был с позором отозван в Батавию. Фредерик Хоутман, опираясь на силу голландских фортов и флота, сразу повел на Молукках такую жесткую по­литику, что значительная часть тернатцев решила выселиться на остров Хальмахеру, где по крайней мере было много са­говых пальм и не так остро стоял вопрос о пище. Постоянно патрулирующие Тернате голландские корабли, однако, пресекли эту попытку. Доведенный до крайности, султан Тернате был готов даже на сотрудничество со своим давним врагом — Испанией. Когда в мае 1623 г. испанцы высадили на Тернате значительные силы и построили здесь новое большое укрепле­ние, султан заключил с ними перемирие [242, с. 156].

Установлению полного контроля голландской Компании над урожаем островов Пряностей помимо небольших испанских ан­клавов на Тидоре и Тернате мешало также существование анг­лийских факторий на Амбоне и Сераме, которое голландцы вы­нуждены были допустить в силу договора от 17 июля 1619 г. Едва эти фактории начали в 1621 г. функционировать, как Кун стал подыскивать предлог для их ликвидации. Первым таким предлогом стало слабое участие англичан в так называемом флоте обороны. После первого совместного набега на Филип­пины в 1620 г. англичане еще только один раз, в 1621—1622 гг. участвовали вместе с голландцами в походе против Гоа, окон­чившемся неудачей. Когда Кун в апреле 1622 г. с большой эскадрой отправился из Батавии к берегам Китая, англичане дали ему в помощь только два корабля [113, с. 230; 115, с. 218].

Китай в это время был закрытой для европейцев страной. Торговля с Западом велась только через португальскую коло­нию Макао. Кроме того, каждый год значительный флот боль­шегрузных джонок (на них иногда помещалось по нескольку сот человек команды и пассажиров) приходил из Китая в важ­нейшие порты Индонезии, Малайи и Сиама.

Кун стремился вырвать крайне доходную торговлю между Китаем и Юго-Восточной Азией из рук португальских и китайских мореходов. Первым шагом в выполнении этой программы стала попытка захватить Макао в июне 1622 г. Эта португаль­ская крепость была сильно укреплена, и штурм, предпринятый союзниками 24 июня, был отбит с огромными для них потеря­ми. После этого англичане потеряли интерес к дальнейшим авантюрам и ушли. Кун, скорее довольный, что избавился от этой символической помощи, оставив часть флота блокировать Макао, с остальными силами отправился на Пескадорские ост­рова, принадлежавшие Китаю, и здесь, у селения Пеху, начал возводить крепость [242, с. 219].

Губернатор  Амоя заявил  Куну энергичный  протест,  требуя немедленно покинуть Пескадоры. Кун не стал дожидаться, по­ка китайцы соберут силы, чтобы его изгнать, и напал на Ки­тай первым. Восемь голландских кораблей были посланы, что­бы жечь прибрежные селения Южного Китая и уничтожать все встречные китайские суда.  Губернатором Пескадорских остро­вов был назначен Мартин Сонк, отличившийся при истреблении банданцев.  Только  в   августе   1624  г.  губернатор  Амоя  сумел стянуть к Пескадорам  значительный  флот—118 судов с  эки­пажем  10 тыс. человек. Последовали переговоры, в ходе кото­рых голландцы согласились снести свой форт и уйти с Песка­дорских  островов.   Камни  и  прочие   строительные   материалы после разборки форта   они тут  же   перевезли на  Тайвань, где соорудили из них новую крепость — форт Зеландия. Голланд­ский контроль над Тайванем держался до 1661 г. Голландская Объединенная  Ост-Индская   компания,  опираясь  на  эту  базу, заставляла китайские суда плавать главным  образом  на Тай­вань или в Батавию, но открыть порты материкового Китая для голландских кораблей  ей так и не удалось [242, с.  221—224]. Между тем в Индонезии подошел к концу краткий период англо-голландского сотрудничества. 2 февраля 1623 г. Кун выехал в Голландию. Во время его четырехлетнего отсутствия обязанности генерал-губернатора выполнял его ставленник, бывший генеральный директор  торговли  Питер  де  Карпантье, во всем продолжавший политику Куна. Возможно, еще до отъ­езда Куна они сумели наметить с Германом ван Спеултом, губернатором   Амбона,   план,   как   покончить   с   английской   про­блемой.

23 февраля 1623 г. на Амбоне был арестован японский сол­дат, состоявший на голландской службе, который якобы соби­рал сведения о силе гарнизона амбонской крепости Виктория и времени смены караула. При допросе под пыткой он показал, что его подослал другой японец, ранее бывший на английской службе. Тот-де обещал ему награду за помощь англичанам в захвате форта Виктория. Этот второй японец был немедленно схвачен и также подвергнут пытке. Он дал еще более простран­ные показания — указал сумму награды (по 1 тыс. реалов каждому) и срок, когда будет захвачена крепость по англий­ским планам. Эти «разоблачения» дополнил европейский цирюльник Абель, уже сидевший за поджог дома. Он заявил, что именно ему глава английской фактории Габриэль Тауерсон по­ручил поддерживать связь с японскими шпионами. Вслед за этим был арестован весь персонал английской фактории. Аре­стованные под пыткой признались во всем, что от них требова­ли. Несмотря на явную абсурдность обвинения, 10 англичан, 10 японцев и 1 португалец — все служащие английской Ост-Индской компании — были приговорены 3 марта 1623 г. к смертной казни. По протоколу их следовало бы отправить в Батавию для утверждения приговора в высшей инстанции — Совете Индии, но ван Спеулт явно опасался, что в Батавии, в присутствии английского руководства, обвиняемые могут из­менить показания, и 10 марта 1623 г. все они были повешены в форте Виктория [132, с. 152; 158, с. 232; 263, с. 140].

Когда в Батавию прибыли двое уцелевших служащих анг­лийской фактории, которые были «помилованы», с тем чтобы увезти с Амбона имущество английской Компании (а ликви­дация фактории и была главной целью процесса), английские члены Совета обороны пришли в ярость и потребовали суда над ван Спеултом. Но Карпантье твердо встал на его защиту, а впоследствии действия ван Спеулта были оправданы и Ге­неральными штатами[5]. Тогда английское руководство решило покинуть Батавию и вернуть свой торговый центр в Бантам. Но этот план был тогда нереален, поскольку морская блокада Бантама силами голландской Ост-Индской компании все еще продолжалась. Англичане решили укрепиться на одном из ост­ровов в проливе Сунда, чтобы создать там Анти-Батавию. Но Карпантье, имевший осведомителей в английской фактории, опередил их. Он быстро построил крепость на наиболее под­ходящем для этого острове пролива — Пуло Себести. Англича­нам пришлось обосноваться в 1624 г. на другом острове — Лагунди. Едва начали строить крепость, как выяснилось, что микроклимат здесь очень нездоров и к тому же нет воды. За пять месяцев от болезней умерло 360 человек, а оставшиеся так ослабли, что не могли защищаться от набегов суматранцев. В мае 1625 г. они снова попросились на жительство в Батавию. Карпантье предоставил им под житье здание школы. В 1627 г. англичане окончательно покинули Батавию. Руководство анг­лийской Ост-Индской компании в Юго-Восточной Азии с 1627 по 1682 г. сделало своей штаб-квартирой Бантам. Все позиции англичан на островах Пряностей были утрачены [38, с. 212; 242, с. 162].

Жители  островов  Пряностей  потеряли  теперь  возможность покупать оружие у  англичан, но их воля к сопротивлению не была сломлена. В 1624 г. началось новое антиголландское вос­стание на Сераме. Общины Южного Серама — Лусисала, Луху и   Камбела   объединились   и   внезапно   атаковали   голландский форт   Хардевейк.   Голландцы   с   трудом     удержали     крепость. Только  в   апреле   1625  г.,  когда  из  Голландии  прибыл  новый флот из  13 кораблей, губернатор Амбона перешел в наступле­ние. Голландцы взяли штурмом Луху и другие малые укрепле­ния на Южном Сераме, сожгли все местные суда, которые им удалось встретить. Затем они вырубили на Южном Сераме не менее 65 тыс. гвоздичных деревьев. Тернатское правительство — сюзерен Южного Серама заявило протест против этой варвар­ской расправы. После долгих переговоров тернатский наместник на Южном Сераме кимелаха Лелиато подписал с голландцами договор о прекращении военных действий. Он обещал, что серамцы   будут  впредь  поставлять  гвоздику только  голландской Компании [96, т. I, с. 209—210].

Между тем Кун в Голландии пожинал плоды своих «подви­гов» на службе голландской Ост-Индской компании; правле­ние пожаловало ему 7 тыс. гульденов за завоевание Джакар­ты, 3 тыс. за завоевание островов Банда и 10 тыс. «за особые заслуги». Сверх того он получил золотую цепь с мемориаль­ной медалью стоимостью 2 тыс. гульденов, а его жалованье бы­ло повышено до 800 гульденов в месяц. Сам Кун, впрочем, счи­тал это вознаграждение недостаточным. Ведь он привез в Гаагу развернутый план создания голландской империи на Востоке, которая, по его мнению, должна была принести голландской Ост-Индской компании миллионные прибыли. В октябре 1623г. Кун представил Генеральным штатам и Совету семнадцати до­клад, в котором доказывал, что опора только на флот и дорого­стоящие гарнизоны крепостей, рассеянных в Южных морях, не­экономична и не может обеспечить в должной степени голланд­ского господства в Юго-Восточной Азии.

Согласно подсчетам Куна, Компания истратила в 1613— 1623 гг. 9396 тыс. гульденов, а доход от товаров, привезенных в Голландию, составил 9388 тыс. гульденов, поскольку Компа­ния в эти годы не только осталась без доходов, но и понесла убыток в 8 тыс. гульденов (однако по другим сведениям сред­ний годовой доход Компании в 1602—1622 гг. составлял 15%) [132, с. 142]. Кун считал, что, если его план будет осуществлен, Компания не только покроет все расходы, но и будет получать 5 млн. гульденов прибыли от внутриазиатской торговли и еще 5 млн. гульденов при условии вовлечения в торговлю Китая. Для этого необходима массовая колонизация завоеванных зе­мель «почтенными людьми с хорошими средствами». Компания подарит этим колонистам землю, плодовые деревья и рабов для ведения хозяйства. Кроме того, она будет продавать этим колонистам патенты на свободную торговлю внутри Южных морей, от мыса Доброй Надежды до Японии. Доходы от этой торговли могут окупить расходы на военный флот и даже на покупку пряностей для Европы. Кроме того, колонисты станут значительной военной силой, готовой всегда поддержать Ком­панию во всех ее начинаниях.

Это ядро европейских поселенцев Кун предполагал усилить колонистами из Мадагаскара, Бирмы, Китая. В случае же не­хватки волонтеров (Кун особенно надеялся на китайцев, кото­рых ценил за трудолюбие) он предлагал просто похищать в азиатских странах нужное число людей. Будучи чужеродным элементом среди местного индонезийского и филиппинского (Кун планировал также захват Филиппин) населения, эти лю­ди поневоле должны будут поддерживать голландскую Ком­панию, если им предоставят некоторые привилегии. Конечной целью Куна было полное уничтожение всего азиатского и евро­пейского (кроме голландского) мореходства в Южных морях, что принесло бы Компании планируемые Куном прибыли [263, с. 135].

Грандиозный план Куна вызвал возражения с двух сторон. Трезвомыслящий Реаль (предшественник Куна на посту гене­рал-губернатора) писал: «Это что же — намерение овладеть всей территорией, всем мореходством и даже всем сельским хо­зяйством в Индиях! Если так, то на что будут жить индийцы (азиаты.— Э. Б.)? Вы их перебьете или заморите голодом? Вы не получите от этого никакого дохода, ибо на пустых мо­рях, на пустых землях и от мертвых людей много ли прибыли можно получить? Силой оружия вы осуществите ваши планы получить монополию на торговлю в Индиях, которая кажется вам прекрасной. Вы не содрогнетесь, используя все несправед­ливые, даже варварские, средства. Но, таким образом, Компа­ния может стать причиной своей собственной гибели... Компа­ния, напротив, должна пытаться расширять туземную торгов­лю» [263, с. 137].

С другой позиции подошла к плану Куна значительная часть директоров и пайщиков Компании. Их не волновали во­просы гуманности, но они опасались, что свободная торговля колонистов даже внутри региона понизит доходы Компании. Только в октябре 1624 г. Куну удалось добиться от Совета семнадцати утверждения инструкции о выделении земли коло­нистам и о том, что врейбюргеры (свободные граждане) смогут получать разрешение на свободную торговлю на Востоке. Гол­ландским семьям, желавшим поселиться в колониях, предостав­лялся свободный проезд на судах Ост-Индской компании [242, с. 167—171].

Но в декабре 1624 г. на собрании пайщиков эта инструкция была аннулирована. Борьба между сторонниками и противни­ками частной инициативы тянулась до марта 1626 г., когда Совет семнадцати отложил решение вопроса о свободной тор­говле «до выяснения ситуации». Этот вопрос так и не был ре­шен за все время существования Компании. Врейбюргерам было разрешено вести на землях Компании плантационное хо­зяйство, но весь урожай пряностей они должны были продавать по фиксированным ценам представителям Компании.

Центральная Индонезия в первой четверти XVII в.

Кун, поняв, что большего ему не добиться, начал готовить­ся к отъезду в Индонезию. Английское посольство, пристально следившее за деятельностью своего самого упорного врага, не­медленно сделало демарш перед голландским правительством. Английский посол Карлтон потребовал не выпускать Куна на Восток, более того, привлечь его к ответственности как истин­ного виновника «амбонской резни». Кун был вынужден сесть на корабль, отходящий в Индонезию, тайно, так что об этом не знал даже адмирал, командующий эскадрой. Только шесть, дней спустя, 25 марта 1627 г., Карлтон получил донесение об отплытии Куна и потребовал объяснений от Генеральных шта­тов. Голландское правительство ответило, что ему ничего об этом неизвестно, а разрешение на выезд Куну не выдавалось. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1627 г., когда Кун благополучно достиг Индонезии и вновь вступил в должность ге­нерал-губернатора, Карлтон снова обратился к Генеральным штатам и потребовал отозвать Куна в Голландию. На это он получил издевательский ответ: «Обратитесь к амбонскому суду, так как дело о казни англичан входит в его компетенцию» [242, с. 172—173].

К моменту приезда Куна в Батавию Бантам все еще был сдавлен голландской морской блокадой. Молодой султан Абдул Кадир, избавившийся наконец от регента Ранамангалы, решил нанести голландцам ответный удар. В лесах, окружающих Ба­тавию, появились бантамские отряды, у берегов и даже на рей­де Батавии быстроходные бантамские прау стали наносить вне­запные удары по голландским кораблям, так же стремительно после этого исчезая. 24 декабря 1627 г. значительный бантамский отряд атаковал Батавскую крепость. Группа бантамских воинов пробилась даже в цитадель, но не смогла в ней закре­питься. Окруженные превосходящими силами врага, бантамцы прибегли к амоку и пробились обратно за стены города, усеяв свой путь трупами голландских солдат. Кун усилил гарнизон Батавии, построил в окрестностях города ряд передовых укреп­лений и создал специальные кавалерийские подразделения, ко­торые должны были преследовать бантамских партизан. Борьба с Бантамом была далеко еще не закончена, когда для голланд­цев возникла угроза со стороны другого, более мощного против­ника — Матарама [158, с. 235; 242, с. 173—174; 263, с, 142].

Государство Матарам и голландская Ост-Индская компания в первой четверги XVII в.

В последней четверти XVI в. во внутренней части Централь­ной Явы в бассейне рек Опак и Прага, впадающих в Индий­ский океан, возникло государство Матарам. Свое имя оно унаследовало от раннесредневекового индонезийского государства Матарам, гегемония которого над Явой относится к периоду около 1000 г. н. э. Начало новому Матараму положило посе­ление, основанное в середине XVI в. близ развалин древней столицы Ки Паманаханом, капитаном дворцовой гвардии султа­на Паджанга. Эту землю он то ли получил в дар от султана за свои военные подвиги, то ли просто занял самочинно, потому что в то время это был бесхозный, практически незаселенный участок джунглей. Постепенно округляя свои владения, Ки Паманахан к моменту своей смерти, в 1584 г., владел небольшим княжеством. Ки Паманахану наследовал его сын Сутавиджайя, вошедший в историю под именем Сенапати Ингалага — Предво­дитель в борьбе [133, с. 4; 209, с. 22].

Сенапати, так же как и его отец, не был связан с правив­шим на Яве княжеским кланом ни узами родства, ни узами брака. Правители отдельных областей рыхлого феодального образования во главе с султаном Паджанга считали его выс­кочкой. Но Сенапати был энергичен, обладал большим дипло­матическим и воинским талантом. Первый шаг к возвышению он сделал в 1585 г., когда уговорил правителей двух неболь­ших княжеств — Кеду и Багелена, расположенных к западу от Матарама, не посылать больше дани в Паджанг, а признать своим сюзереном его, Сенапати. Затем он укрепил свой город каменными стенами и сам перестал посылать традиционную дань в Паджанг [132, с. 101; 133, с. 72].

Разгневанный султан Паджанга Ади Виджайя потребовал у Сенапати объяснений. Но тот устроил посольству султана пышный прием и, завоевав расположение сына Ади Виджайи — Пангерана Бенава, стоявшего во главе посольства, сумел оття­нуть вооруженный конфликт до более удобного для себя вре­мени. В 1587 г., укрепив свои позиции, Сенапати дерзко напал на отряд паджангских воинов, конвоировавших опального вель­можу, которого султан отправил в ссылку. Освободив этого аристократа и пригласив его к своему двору, он бросил теперь уже открытый вызов Ади Виджайе. Султан, собрав армию, вы­ступил в поход на взбунтовавшегося вассала. Противники встре­тились у Прамбанана. Если верить поздней матарамской лето­писи, «войска Паджанга заняли всю землю, а у Сенапати было только 800 человек» [114, с. 101]. Неравенство противников не­сомненно очень преувеличено придворным летописцем победив­шей династии, но в том, что армия султана значительно пре­восходила по численности войско Сенапати, сомневаться не приходится. Это видно по тактике Сенапати. Не вступая в от­крытый бой и умело маневрируя, он стал поджигать лес на пу­тях движения султанской армии. Рискуя оказаться в огненном кольце, Ади Виджайя поспешил отступить в Паджанг [209, с. 30]. Дальнейшие события матарамская летопись «Бабад Танах Джази» излагает очень туманно: «Сенапати сидел ночью... и молился,— сообщает летописец.— Вдруг появился дух по имени Джурутаман, который любил Сенапати... Джурутаман ска­зал: „Господин! Если ты хочешь завоевать Паджанг и погубить султана, прикажи мне только, я лишу его жизни". Сенапати сказал: „Джурутаман! Я верю тому, что ты сказал, но я не сделаю выбора. И если ты изберешь путь действия, я не скажу тебе ни да, ни нет"» [132, с. 101 —102]. Не нуждаясь в дальней­ших поощрениях, Джурутаман помчался в кратон (дворцовый комплекс) Паджанга, а Сенапати вернулся в Матарам. Джу­рутаман невидимкой проник в кратон и ударил лежащего на постели Ади Виджайю в грудь. От этого болезнь, которой тот страдал, обострилась и султан вскоре умер [133, с. 87].

Если отбросить мистический элемент, нетрудно заключить, что Ади Виджайя был отравлен тайным агентом Сенапати. Заботясь о своей репутации, Сенапати поспешил на похороны в Паджанг, где рыдая целовал ноги покойного. После похорон Ади Виджайи правящий клан собрался на совет, чтобы избрать нового султана. Сенапати все еще никто не принимал во внима­ние. Султаном Паджанга был избран пользовавшийся поддерж­кой мусульманского духовенства зять Ади Виджайи князь Демака — Арья Пангири. Сын Ади Виджайи — Пангеран Бенава получил в удел княжество Джипанг [132, с. 102; 158, с. 157].

Отстранение от власти прямого наследника стало началом раздора, который вскоре расколол правящий клан Явы. К тому же князья убедились, что прогадали, предпочтя пассивному и простоватому Пангерану Бенаве энергичного и властолюбивого Арья Пангири. Этот последний стремился ликвидировать пат­риархально-феодальную форму власти совета родственников с тем, чтобы править как единоличный властитель-деспот. Для этого он пригласил к себе на службу большое число иностран­ных наемников — балийцев, бугов, китайцев и, опираясь на них, отнял у местных феодалов треть земель На землях султаната Паджанг началось всеобщее волнение. Сенапати ловко исполь­зовал создавшуюся ситуацию и убедил Пангерана Бенаву от­правиться в поход за наследием отца. В защиту «легитимного государя» теперь поднялись и другие князья, но захватив­ший инициативу Сенапати стал вождем коалиции. В 1588 г. наемная армия Арья Пангири потерпела поражение, а сам он был взят в плен. Клановые традиции не позволяли казнить род­ственника, поэтому Арья Пангири связали ноги шелковой тканью и отправили на носилках в его родовой удел — Демак [133, с. 92—94; 242, с. 102].

Пангеран Бенава был посажен на паджангский трон, но старые порядки уже не вернулись. Новый султан стал марио­неткой в руках Сенапати, который хитростью или силой под­чинил себе большую часть мелких центральнояванских князей и располагал теперь большой армией. Первым это почувство­вал Арья Пангири. Когда в конце 1588 г. войска Сенапати вторглись в его княжество, он, не принимая боя, бежал в Бан­там, где и провел остаток жизни при дворе дальнего родственника. В 1589 г. сошел со сцены и Пангеран Бенава. Он отрек­ся от престола и стал жить как отшельник.

Сенапати объявил Паджанг провинцией Матарама и по­садил туда своего губернатора, но вскоре понял, что поспешил. Эта мера оказалась настолько непопулярной в феодальных кру­гах, что в 1591 г. Сенапати снова вернул Паджангу статус кня­жества и посадил там в качестве своего вассала сына Пангера­на Бенавы. Этот князь, хотя тоже был марионеткой, удержался на своем месте до 1617 г., когда династия Сенапати перестала уже нуждаться в соблюдении декорума. Сенапати до самой смерти так и не принял титул султана. Он, как и его сын Седа Инг Крапьяк (1601—1613), ограничился более скромным титу­лом — панембахан. Консолидируя свои владения на Централь­ной Яве, Сенапати распространил свою власть на западе до границ княжества Чиребон. В 1590 г. он заключил союз с кня­зем Чиребона. Чиребон на долгие годы стал буферным госу­дарством между Матарамом и султанатом Бантам.

На востоке и северном побережье Явы объединительная по­литика Сенапати встретила, однако, гораздо более упорное со­противление.  Восточнояванские княжества, самым сильным  из которых  была  Сурабая,   не  признали     правителя-«выскочку». Портовые   города-государства   Северной   Явы — Джапара,   Тубан, Гресик и другие, слабо связанные с экономически отста­лыми районами внутренней Явы, на которые опирался Сенапати, также заняли враждебную позицию по отношению к Матараму. В  1589 г. Сенапати совершил первую попытку завоевания Восточной Явы. Он вторгся в область Джапан (совр. Маджакерта), где его войскам преградила путь коалиция восточных князей во главе с правителем Сурабаи Адипати. До генераль­ного сражения, однако, дело не дошло. Князь-мулла духовного княжества Гири, которого европейские современники называли «мусульманский папа», предложил противникам свое посредни­чество. Согласно яванской летописи, он загадал им загадку — предложил сделать выбор между шкатулкой и содержащимися в  ней драгоценностями.  Сенапати выбрал  шкатулку,  и  на ос­новании этого князь-«папа» Гири якобы объявил его верховным правителем Явы  (кому принадлежит шкатулка — тому принад­лежит и содержимое). После этого, по словам летописца, князь Сурабаи признал номинальное верховенство Сенапати, и войска противников вернулись в свои земли [132, с.  103;   133, с.   104]. Эта история скорее всего является измышлением  матарам-ских летописцев XVII—XVIII вв., имевших целью лишний раз подчеркнуть легитимность притязаний Сенапати  на верховную власть. Чтобы свести концы с концами в дальнейшем изложе­нии событий, они сами сообщают, что князь Сурабаи почти тут же  «передумал»  и  борьба  между  Центром   и   Востоком   Явы возобновилась  с  новой  силой.   В   рассказе  о  третейском   суде князя   Гири  имеется,  однако,   рациональное  зерно. Духовные владыки Гири в XVI — первой половине XVII в. действительно пользовались на Яве огромным авторитетом и действительно могли агитировать за объединение страны против политическо­го и религиозного врага — европейцев-христиан.

В 1590 г. против Сенапати выступил князь Мадиуна, кото­рый раньше тоже вроде бы признавал номинально власть Ма-тарама. Ему оказали военную поддержку князья Панарукана и Сурабаи. Сенапати лишний раз доказал, что в арсенале его средств дипломатия играла ничуть не меньшую роль, чем воен­ное искусство. Он направил в Мадиун женщину-посла. Послан­ница сообщила князю Мадиуна, что Сенапати готов ему под­чиниться. Завоевав расположение князя, она добилась частич­ного разоружения Мадиуна. После этого войско Сенапати на­несло короткий удар по Мадиуну и овладело его столицей. Князь Мадиуна, пытаясь бороться с Сенапати тем же оружием, оста­вил во дворце свою дочь, полагая, что она сможет одурачить матарамского правителя так же, как был одурачен ее отец. Но Сенапати был человеком другого склада. Он просто взял княжну в жены. Так как это был первый брачный союз Мата­рамского дома со старым правящим кланом Явы, матарамская пропаганда извлекла из него максимальную выгоду [209, с. 32].

В следующем году Сенапати выступил в поход против восточнояванского княжества Пасуруана, второго по силе после Сурабаи. Сенапати разбил в чистом поле пасуруанское войско под командованием генерала Адипати Капитена, которого, согласно летописи, он лично выбил из седла, но взять сильно укрепленную столицу Пасуруана не смог.

В 1592 г. Сенапати воспользовался династическим спором в княжестве Кедири, где боролись за власть братья только что умершего князя. Сенапати поддержал старшего из этих брать­ев, которого тоже звали Сенапати. Младший брат, в свою оче­редь, призвал на помощь сурабайцев, своих союзников. В итоге восточный блок одержал победу и Сенапати Кедирийскому пришлось бежать в Матарам. Здесь он оказал большие услуги своему тезке, как искусный специалист по военной фортифика­ции и талантливый полководец [114, с. 103].

В 1593—1595 гг. перевес сил оказался на стороне Сурабаи и ее союзников, и они начали наступление на Центральную Яву. Вершиной их успеха стал захват большей части терри­тории Паджанга и Мадиуна, но собственно Матарам остался в руках Сенапати. После ряда тяжелых боев, в одном из ко­торых пал Сенапати Кедирийский, Сенапати Матарамскому удалось восстановить прежнее положение. В конце XVI в. он уже был в состоянии начать новое наступление сразу по не­скольким направлениям. В 1598 г. он впервые вторгся в Бан­там, на троне которого в это время находился двухлетний ребенок— султан Абдул Кадир. Однако регент Бантама Ранамангала отразил это нападение. В том же году Сенапати оса­дил крупнейший порт Северной Явы Тубан, но осада, длив­шаяся более года, также не дала результата. Более удачным оказался поход против северояванского порта Джапара. В 1599 г. Джапара капитулировала. Через этот порт стал воз­можным вывоз риса, практически единственного товара, кото­рым располагал Матарам. Однако участие Матарама в конце XVI — начале XVII в. в международной морской торговле бы­ло незначительным. Голландцы, которые в последние годы правления Сенапати появились на Яве, ничего о нем не слыша­ли, зато им были хорошо известны правители Тубана и Сура­баи; они называли их королями [106, с. 32—33; 132, с. 104; 133, с. 123—125].

Новые попытки Сенапати завоевать Восточную Яву оказа­лись безрезультатными. Здесь из конгломерата независимых княжеств стало вырастать новое крупное государство, во главе которого стал князь Сурабаи, в 1599—1601 гг. подчинивший се­бе Пануракан и Баламбанган. Под контроль Сурабаи попала часть Мадуры и Южный Калимантан. Сенапати в это время вынужден был бороться со своим шурином князем Пати, по­следним независимым владетелем на Центральной Яве. Вой­ско князя Пати дошло в 1600 г. почти до столицы Матарама, но здесь потерпело поражение от кавалерии Сенапати. Контр­наступление матарамцев не было успешным, и Пати сохранило свою самостоятельность до 1627 г. [233, т. I, с. 46—47].

В 1601 г. Сенапати умер. Его государство осталось во мно­гих отношениях недостроенным. На престол взошел младший сын Сенапати Седа Инг Крапьяк. Старший сын Сенапати — Пангеран Пугер получил в удел лишь княжество Демак, ибо его мать была женщиной незнатного происхождения. Третий сын Сенапати — Пангеран Джагарага получил в удел княжест­во Панарага, расположенное к югу от Мадиуна. Сохранение удельной системы при наследниках Сенапати стало питатель­ной почвой для феодальных мятежей, которые раздирали мо­лодое государство Матарам долгие годы, не давая возможности Седа Инг Крапьяку собрать силы для борьбы с Сурабаей. Уже в первый год правления молодого государя Пангеран Пу­гер заявил свои права на престол Матарама. Опираясь на ре­сурсы Демака и помощь Сурабаи, он пять лет вел против свое­го брата опустошительную войну. Голландский адмирал Якоб ван Хеемскерк, посетивший со своей эскадрой в 1602 г. порты Демака и Сурабаи, вступил в сношения с претендентом и ока­зал ему военную помощь. Наступление матарамцев на Демак в этом году было отбито в значительной степени благодаря ог­ню голландских канониров. Только в 1605 г. мятеж Пангерана Пугера был подавлен, а сам он был отправлен в ссылку. За­тишье в Матараме было недолгим. Вскоре против Седа Инг Крапьяка поднялся другой его брат, Пангеран Джагарата. Только в 1608 г. его удалось схватить. Так же как и его брат, он не был казнен, его отправили в ссылку. Правда, оба они были при этом лишены слуг — неслыханное унижение для яван­ских вельмож [132, с. 104—105; 209, с. 36].

Только в 1610 г. положение в Матараме стабилизировалось настолько, что Седа Инг Крапьяк смог возобновить войну с Сурабаей. В течение трех лет его войска вторгались на сурабайскую территорию, опустошая сельскую местность. В 1613 г. матарамцы приступили к осаде самой Сурабаи. Голландцы, уже имевшие факторию в Сурабае, решили не ссориться с воз­можным победителем и открыли в этом же году вторую фак­торию на матарамской территории — в Джапаре. Но прежде чем осада Сурабаи дала какие-нибудь результаты, Седа Инг Крапьяк погиб на охоте [134, с. 20].

На престол был возведен младший сын Седа Инг Крапьяка (возможно, несовершеннолетний) Адипати Мартапура. Однако несколько месяцев спустя новый государь был отстранен от власти под тем предлогом, что он страдает душевной болезнью. После борьбы в придворных кругах между кандидатами на трон к власти пришел старший брат Адипати Мартапуры принц Рангсанг, вошедший в историю как султан Агунг (впрочем, ти­тул султана он принял только в конце своего правления).

Новый правитель в 1614 г. лично возглавил матарамские войска и совершил с ними глубокий рейд на Восточную Яву. Войска Агунга дошли до Балийского пролива и захватили ог­ромную добычу. Рейд оказался неожиданным для восточнояван-ских правителей. Только в конце 1614 г., когда войска Агунга уже возвращались назад, князья Сурабаи и Мадуры сумели организовать погоню, которая настигла матарамцев у реки Брантас. Укрыв трофеи за рекой, Агунг выступил навстречу преследователям и нанес им такое поражение, что они в па­нике бежали. Развивая успех, Агунг в следующем году оса­дил и взял штурмом Вирасабу — важную восточнояванскую крепость на реке Брантас [132, с. 107; 134, с. 30—32].

Военные действия еще не закончились, когда к матарамскому двору прибыло первое голландское посольство во главе с Каспаром ван Цурком. Агунг гордо заявил послам: «Можете свободно торговать в моей стране, не платя никаких пошлин. Я не купец, как правители Бантама и Сурабаи, которые боятся вашей конкуренции» [107, с. 105]. В дальнейших компаниях голландский флот не раз поддерживал войска Агунга, а но­вый голландский посол Стевен Дуне, прибывший в Матарам в мае 1615 г., привез Агунгу в подарок 4 пушки [209, с. 38].

Примерно в это же время в Матараме верховный визирь Арья Мандура (выходец из мелких феодалов) вступил в кон­фликт с князем Паджанга, представителем старого правящего клана Явы. Арья Мандура добился отстранения князя Паджан­га от власти над своим уделом. Тот, однако, не подчинился этому решению и, подняв восстание в Паджанге, призвал на помощь князя Сурабаи Сапанджанга и правителя Мадуры. В конце 1615 г. сурабайские и мадурские войска соединились в северояванском порту Ласем и отсюда начали наступление на Матарам. Но прежде чем они успели соединиться с князем Паджанга, Агунг разгромил этого мятежного феодала. Пад-жанг был взят и сровнен с землей. Жители были угнаны в Матарам, там их превратили в государственных рабов. Вскоре после этого Агунг отнял ряд высших административных постов у родовитых феодалов и отдал их военным. Сурабайцы и мадурцы вступили на территорию Паджанга, когда восстание уже было подавлено. У паджангского города Силаван Агунг пре­градил им путь и нанес восточнояванским союзникам тяжелое поражение [134, с. 35; 215, т. I, с. 155].

В конце 1616 г. войска Агунга при поддержке голландско­го флота взяли и разграбили Ласем. Но в следующем году отношения Матарама с голландской Компанией резко ухудши­лись из за вызывающего поведения голландского резидента. Поэтому матарамские власти тепло встретили английское по­сольство, прибывшее в Джапару в 1617 г., и разрешили ему развернуть здесь деятельность своей фактории. В 1618 г. кон­фликт с голландцами обострился до такой степени, что Агунг приказал захватить голландскую факторию в Джапаре, а ее персонал арестовать и вывезти во внутренние районы Мата­рама. В ответ на это Кун, как уже отмечалось, дважды — в 1618 и 1619 гг.— разгромил Джапару и стал ориентироваться на союз с князем Сурабаи и враждебным Агунгу правителем Бали Деви Агунгом, который в 1616 г. подчинил своей власти восточнояванские княжества Баламбанган и Пануракан. Кун вновь открыл голландскую факторию в Гресике, находившемся под властью Сурабаи, и обещал князю Сапанджангу военную помощь [158, с. 216; 209, с. 37—39; 215, т. I, с. 153].

Тем временем Агунг продолжал свое наступление на Восточ­ной Яве. В 1617 г. пала столица княжества Пасуруан, а князь Пасуруана бежал в Сурабаю. В 1619 г. Агунг осадил главный порт Восточной Явы — Тубан. Сурабая и Мадура не смогли оказать тубанцам существенной поддержки. Тубан был взят штурмом и сильно разрушен, после чего он навсегда потерял свое прежнее значение.

В 1620 г. Агунг начинает серию походов непосредственно против Сурабаи. Первые две компании — в 1620 и 1621 гг.— кончились для него неудачно, потому что голландские корабли крейсировали вдоль Восточной Явы и прикрывали Сурабаю и Мадуру от нападения с моря. Тогда Агунг решил вступить в новые переговоры с голландской Ост-Индской компанией. Он ос­вободил часть арестованных голландцев и в июне 1622 г. напра­вил в Батавию посольство во главе с регентом (правителем) Тегала. Регент Тегала от имени Агунга предложил Куну воен­ный союз против общего врага — Бантама. Куна и руководство Компании в Батавии, однако, не устраивал полный разгром Бантама. Они нуждались в нем, как в некоем противовесе рас­тущей силе державы Агунга. Тем не менее они направили к Агунгу посольство во главе с Хендриком де Хааном, которое прибыло в столицу Матарама Карту 11 августа 1622 г. Военный союз против Бантама заключен не был, и все же Агунг в одностороннем порядке обещал поддержать Батавию, в слу­чае если на нее нападет Бантам, и передал де Хаану для вру­чения Куну свой личный крис. Матарам обязался бесперебойно поставлять в Батавию рис, а голландцы обещали больше не оказывать поддержки Сурабае и Мадуре [134, с. 78; 158, с. 241; 242, с. 157].

Теперь Агунг смог обрушиться на южнокалимантанское кня­жество Сукадану, вассала Сурабаи. После завоевания Сукаданы (правительница которой была увезена в Матарам) флот Агун­га вернулся на Яву и атаковал Гресик, который был взят и разрушен в том же, 1622 г. В 1623 г. флот Агунга появился у берегов Суматры. Князья Джамби и Палембанга на Южной Суматре поспешили признать себя вассалами Матарама. Вас­салом Агунга признало себя и княжество Чиребон на Западной Яве. В 1624 г. матарамские морские силы атаковали Мадуру. Князья Сампанга, Бангкалана и Суменепа, союзники Сурабаи, выступили на защиту своего острова, но потерпели тяжелое по­ражение. Правящие семьи Мадуры были истреблены либо вы­везены в Матарам. Агунг оставил на Мадуре только князя Сампанга, которого он объявил своим наместником на острове. Реальная власть, однако, находилась в руках приставленного к наместнику матарамского губернатора. Воодушевленный эти­ми успехами Агунг принял в 1624 г. титул сусухунан — «тот, кому все покоряются» [158, с. 216; 209, с. 39—40; 263, с. 129].

В конце 1624 г. началась осада Сурабаи. С суши ее осаж­дала 100-тысячная армия Агунга. Крейсировавшие в Мадурском проливе голландские корабли препятствовали подвозу продо­вольствия в город по морю. Агунг не мог взять сильное укреп­ленную Сурабаю штурмом, поэтому он решил взять город из­мором. Положение стало критическим, когда войска Агунга отвели реку, снабжавшую город водой. От голода и эпидемий в 1625 г. большая часть жителей Сурабаи умерла. Тогда ста­рый, ослепший князь Сурабаи Сапанджанг решил капитулиро­вать. Агунг сохранил ему жизнь и оставил доживать век в Су­рабае. Но у его династии была отнята даже номинальная власть над этим обширным княжеством. Сын Сапанджанга, Пангеран Пекик, был увезен в Матарам. Здесь Агунг выдал за него замуж свою сестру, но, так же как и другие предста­вители старой знати, пангеран Пекик был обязан постоянно жить в столице Матарама [134, с. 93; 158, с. 216; 263, с. 129].

В следующем году, угрожая применением силы, Агунг за­ставил князя-«папу» Гири признать сюзеренитет Матарама, а в 1627 г. он напал на последнее независимое княжество Цен­тральной Явы — Пати. Князь Пати за три года до этого отсро­чил нападение, заключив с Матарамом династический брак. Но теперь пришел и его черед. Он тщетно пытался найти опору в оппозиционных кругах при Матарамском дворе и поднять восстание в северных округах Явы. Агунг лично повел войско против Пати. Защитники Пати сражались до последнего. 20 тыс. воинов Пати пало в бою. Овладев городом, разъяренный Агунг приказал перебить все мужское население, включая пангерана и его семью. В 1627 г. процесс «собирания земель» Агунгом был в основном закончен. За пределами его владений остались только Бантам, Батавия и крайний восток Явы, находившийся под контролем Бали [158, с. 216; 209, с. 42].

Государство Матарам, как оно сложилось к тому времени, при Агунге состояло из трех зон, более или менее традицион­ных для всех яванских крупных государств. Первая зона — Негара или Негара Агунг, ядро державы, домен сусухунана; вторая зона — Манча Негара (Внешние провинции) делилась на северные, прибрежные — Пасисиран и провинции, лежащие к западу и востоку от домена; третья зона — Бангветан (Маду­ра и крайний восток Явы, который был окончательно завое­ван только к концу правления Агунга).

Первая зона находилась под непосредственным управлением сусухунана, во главе провинций второй зоны стояли ближай­шие родственники сусухунана, во главе провинций третьей зо­ны — потомки старых правящих фамилий завоеванных кня­жеств. До и после Агунга (например, в конце XVII—XVIII в.) власть этих вассальных князей второй и третьей зоны была весьма велика, и они не раз выступали в качестве конкурентов по отношению к верховному правителю. Но при Агунге уро­вень централизации Матарама был гораздо выше, чем когда-нибудь прежде на Яве. При нем начало складываться государ­ство нового для этой области типа, феодальная деспотия, по­добная сложившейся примерно в это же время феодальной дес­потии Прасат Тонгов в Сиаме.

Голландский историк Бернард Влекке не случайно сравни­вал Агунга с Иваном Грозным [262, с. 93]. В деятельности обо­их этих монархов террор против крупных феодалов играл весьма значительную роль. При Агунге все князья, номинальные главы провинций (бывших независимых княжеств), обязаны были жить только в столице и несколько раз в неделю являться на прием к сусухунану. Отсутствие на аудиенции было доста­точным основанием для смертного приговора. Реальное управ­ление Внешними провинциями осуществляли «заместители» этих принцев — присланные из центра губернаторы, люди незнат­ного рода. Каждый крупный феодал и чиновник получал в кормление определенное число деревень, но фискальный аппа­рат был отделен от других органов власти. В каждой податной единице существовали два сборщика налогов (два — для взаим­ного контроля), подчиненные непосредственно центру. Личная армия сусухунана, собиравшаяся на землях домена, была от­делена от военных контингентов провинций, но каждый губер­натор имел право вооружить только строго определенное число людей. Все административные должности были ненаследственными. Хотя, как правило, сусухунан за определенную мзду назначал на пост умершего чиновника одного из его сы­новей, любой достаточно богатый человек мог перекупить эту должность. Для усиления контроля над провинциями во главе каждой группы провинций стояли два специальных комиссара с собственным контрольным аппаратом. Наконец, при Агунге был создан мощный корпус тайной полиции. Несколько тысяч ее агентов постоянно перемещались из одной местности в дру­гую, изучая настроения населения. Они обладали огромными полномочиями, могли войти в любой дом или дворец и аресто­вать любого, на кого пало подозрение [106, с. 11 —15; 158, с. 179—180; 263, с. 151 — 153; 280, с. 92—93].

Как свидетельствуют современные Агунгу голландские на­блюдатели, в начале 20-х годов XVII в. различные проявления феодальной анархии в Матараме еще имели место [117, с. 22— 23]. Но постепенно центральная власть сумела свести их до минимума. Государство Агунга во второй половине 20-х го­дов XVII в. стало мощной державой, и сусухунан начал плани­ровать создание общеиндонезийской империи в границах сред­невекового Маджапахита. На пути к этой цели у него был только один серьезный противник — голландская Ост-Индская компания, так что, несмотря на кратковременный альянс в 1622—1625 гг., столкновение между Матарамом и Компанией стало неизбежным.

Восточная Индонезия в первой четверти XVII в.

Район к северу и востоку от Явы, объединяемый под общим названием «Восточная Индонезия», в начале XVII в. был раз­делен на ряд крупных и мелких государств. Север Калиманта­на находился под властью султаната Бруней. Западный Кали­мантан был поделен между княжествами Самбас, Ландак и Сукадана. На юге Калимантана находился султанат Банджар-масин. Западная часть Малых Зондских островов находилась под властью индуистского государства Бали. В восточной части Малых Зондских островов находилась зона влияния Португа­лии, закрепившейся на Тиморе. На Сулавеси наиболее влия­тельным государством было княжество (впоследствии султанат) Гова с центром в Макасаре.

Проникновение голландцев в эту зону началось в 1600 г., когда на Калимантан прибыла эскадра адмирала Оливье ван Ноорта. Голландцев привлекали на Калимантане его тради­ционные богатства — золото, перец, камфора и алмазы. В то же время правители Калимантана, подвергавшиеся в начале XVII в. сильному давлению, как с юга, со стороны Матарама, так и с севера, со стороны испанцев, захвативших Филиппины, были заинтересованы если не в прямом военном союзе с Гол­ландией, то по крайней мере в приобретении европейского ору­жия и сами искали контактов с голландцами.

Уже в 1604 г. султан Брунея направил посольство к гол­ландскому адмиралу ван Варвейку, который в этот момент на­ходился в Паттани, с приглашением посетить его государство, В том же году ван Варвейк направил одно судно своей эскадры в Сукадану, где вскоре была открыта голландская фактория [242, с. 191]. 1 сентября 1609 г. голландская Ост-Индская ком­пания заключила торговый договор с князем Самбаса и Ландака (в этот момент два княжества были объединены) и от­крыла факторию в городе Самбас [96, т. I, с. 73—75]. В сле­дующем году открылась голландская фактория в Банджармасине.

Вскоре, однако, между голландскими купцами и калимантанскими правителями начались серьезные конфликты. Видимо, поведение служащих голландской Компании стало слишком вы­зывающим. Уже в 1610 г. князь Самбаса напал на голландскую факторию в его столице и перебил весь персонал. В 1611 г. был убит голландский купец в Банджармасине. Воспользовав­шись конфликтом голландской Компании с местными властями, на Калимантан стали проникать англичане. В 1611 г они осно­вали фактории в Самбасе и Сукадане, в 1614 г.— в Банджар­масине [134, с. 278; 242, с. 192—193, 271, с. 104].

В 1612 г. у берегов Калимантана появилась голландская эскадра, которая подвергла бомбардировке Самбас и Банджар-масин. Торговые отношения с Самбасом в XVII в. уже не возоб­новлялись. До 1626 г. торговля голландцев с Калимантаном бы­ла сосредоточена в Сукадане. Но после того, как в 1626 г. Сукадана была взята матарамскими войсками, причем гол­ландская фактория здесь сгорела, а служащие еле спаслись, голландская Ост-Индская компания возобновила торговлю с Банджармасином. Правда, фактория здесь больше не открыва­лась, а торговлю, видимо из предосторожности, вели с кораб­лей [158, с. 230].

На Сулавеси голландцы в первую очередь завязали торго­вые сношения с государством Гова, которое в источниках того времени обычно именуется «королевство Макасар» (по назва­нию столицы и главного порта этого государства).

Макасар привлекал голландцев как рынок дешевого риса и тонких пряностей, которые доставлялись сюда с Молукк и ост­ровов Банда. В отчете адмирал С. ван дер Хагена (1607) гово­рится о князе Телло, соправителе короля Макасара: «Он при­лагает большие усилия, чтобы привлечь торговцев в свою стра­ну, держит для этого специального агента на островах Банда, которого каждый год снабжает рисом, тканями и всем, на что там есть спрос, с тем чтобы собрать в своей стране как можно больше мускатного ореха и тем привлечь сюда купцов» (цит. по [233, т. I, с. 68]).

Уже в 1603 г. в Макасар прибыло голландское посольство с письмом к правителю Макасара Ала-уд-дину от штатгальтера Голландии принца Морица Оранского. Вскоре после этого в Макасаре была открыта голландская фактория. Ала-уд-дин раз­решил ее открытие только при условии, что голландцы будут заниматься в его владениях чисто коммерческой деятельностью. Он не хотел, чтобы голландско-португальская война осложни­ла его отношения с Малаккой [158, с. 211; 242, с. 192; 280, с. 80—85].

Голландцы первые годы вели себя в Макасаре смирно. Но к середине  10-х годов XVI! в. из-за войн, которые Макасар вел с   соседним   государством   Бонн,   рис   на   макасарском   рынке подорожал и его стало  выгоднее покупать на  Восточной  Яве. В то же время по мере того, как позиции голландской Ост-Инд­ской  компании  на  островах  Пряностей  укреплялись,  Макасар терял свою притягательную силу как рынок гвоздики и мускат­ного  ореха. Более того. Макасар стал   казаться  голландцам опасным конкурентом, и они начали вести себя соответственно. В 1615 г. Кун принял решение закрыть факторию в Мака­саре.  По его указанию глава  голландской  фактории Абрахам Стерн ночью тайно погрузил все имущество фактории на гол­ландский корабль,  стоявший  в  порту.  Утром  он пригласил  на борт нескольких макасарских вельмож и внезапно объявил им, что   берет   их   в   заложники.   Макасарцы   взялись   за   оружие. В последовавшем  бою на палубе все они,  кроме двоих,  были убиты. Эти двое  (один из них оказался родственником Ала-уд-дина) были увезены в Бантам. В отместку Ала-уд-дин захватил в 1616 г. голландское судно «Ээндрахт» и уничтожил его коман­ду [179, с. 190; 242, с. 193].

Так началась первая голландско-макасарская война. Англи­чане, открывшие в 1613 г. в Макасаре свою факторию, тайно поддерживали Ала-уд-дина. Вообще Макасар, наряду с Бан-тамом, оставался главной базой английской Ост-Индской ком­пании в Юго-Восточной Азии вплоть до 1667 г. К началу 20-х годов отношения Макасара и голландской Ост-Индской компании нормализовались, Кун отпустил заложников, но в 1625 г. отношения вновь обострились в связи с ультиматумом, который голландцы предъявили Ала-уд-дину. Они потребовали от него запретить своим подданным торговать на островах Пря­ностей. Макасарский султан ответил голландским послам ук­лончиво. Как доносил один из послов генерал-губернатору, Ала-уд-дин сказал: «Что касается Вашей (голландской Компа­нии.— Э. Б.) жалобы на то, что макасарцы увозят Вашу гвоз­дику, то это не так, ибо сами макасарцы занимаются только сухопутной торговлей... Этим могут заниматься малайцы, ко­торым вряд ли можно что-нибудь запретить, ведь они, выйдя в море из Макасарского порта, могут плыть, куда захотят» (цит. по [233, т. I, с. 65]).

Действительно, в это время буги — коренные жители Ма­касара мало занимались мореходством. Но вскоре положение изменилось, буги освоили постепенно морское дело и даже стали во второй половине XVII в. грозой Южных морей.

Малайя в первой четверти XVII в.

В конце XVI в. на Малаккском полуострове существовали две основные политические силы — Малакка, захваченная вме­сте с прилегающей к ней областью португальцами в 1511 г., и занимавший южную часть полуострова султанат Джохор, на­следник Малаккского султаната. Кроме того, в средней и север­ной части полуострова было несколько малайских княжеств — Паханг, Перак, Кедах, Паттани, Сингора и другие, которые были номинальными вассалами частью Джохора, частью Сиа­ма. В число вассалов Джохора в XVI — начале XVII в. время от времени входили также некоторые княжества на восточном побережье Суматры — Ару, Сиак, Кампар, Индрагири. Полити­ческая обстановка в этом районе осложнялась соперничеством между Джохором и расположенным на Северной Суматре сул­танатом Аче. Если бы эти два государства объединили свои силы, они, по-видимому, были бы в состоянии выбить порту­гальцев из Малакки, но они истощали друг друга в бесплод­ной борьбе, если же одно из них обращало свое оружие против Малакки, другое тут же начинало оказывать португальцам пас­сивную или даже активную помощь.

На рубеже XVI—XVII вв. в Малайе появляется новая си­ла — голландцы и англичане, что еще более осложняет проис­ходящую здесь борьбу. Уже в 90-х годах XVI в., базируясь на малайское побережье, они громили португальское судоход­ство в Малаккском проливе. В январе 1598 г. первый англий­ский посол Бенджамен Вуд прибыл в Кедах и завязал с этим княжеством торговые отношения. В 1601 г. в Паттани, главном порте Малайи, успешно соперничавшем с Малаккой, открылись сразу две голландские фактории. Вскоре была открыта гол­ландская фактория в Сингоре [242, с. 190; 271, с. 102, 105].

Султан Джохора Ала-уд-дин Риайят-шах III с интересом следил за первыми шагами голландцев и англичан в Малайе, видя в них потенциальных союзников против Португалии. Ко­гда в конце 1602 г. в Джохор прибыла голландская эскадра под командованием адмирала Якоба ван Хеемскерка, голланд­цы встретили здесь теплый прием. Ала-уд-дин Риайят-шах III направил с эскадрой Хеемскерка двух послов к голландскому штатгальтеру принцу Морицу Оранскому. Это были первые послы малайского государя, посетившие Европу. На обратном пути в устье реки Джохор (т. е. еще в джохорских террито­риальных водах) 25 февраля 1603 г. Хеемскерк встретил боль­шое португальское судно, возвращавшееся из Китая, и ограбил его (продажа захваченного груза в Голландии принесла ба­рыш в 3,5 млн. гульденов). Вскоре после этого к джохорской столице Бату-Савар подступила португальская эскадра под командованием Мендозы, только что вернувшаяся после разоре­ния островов Пряностей. Мендоза предъявил шаху ультиматум с требованием выдать «голландских воров» (персонал фактории, оставленный в Бату-Саваре Хеемскером). Султан от­ветил отказом. Тогда Мендоза начал осаду джохорской столи­цы. Ала-уд-дин Риайят-шах обратился за помощью к находив­шейся поблизости английской эскадре. Англичане прислали два корабля, которые помогли отбить первый натиск. Когда же к Джохору подошла прибывшая из Европы новая голландская эскадра, португальцам пришлось поспешно возвращаться на свою базу в Малакку [262, с. 76, 263, с. 118].

Весной 1606 г. в Джохор прибыл голландский адмирал Ма-телифф для переговоров о совместной войне против Малакки. Ала-уд-дин Риайят-шах III в принципе был готов воевать в •союзе с голландцами, но новые союзники никак не могли дого­вориться о разделе будущей добычи. Султан требовал, чтобы Малакка после завоевания была возвращена Джохору, как его исконное владение, Мателифф же не желал об этом и слышать. Договорились, что Малакка отойдет к Голландии, а ее окрест­ности, в частности предместье Малакки Кампонг Клинг, а так­же все захваченные в Малакке пушки и половина другой до­бычи будут переданы Джохору. Кроме того, Мателифф выго­ворил для голландской Ост-Индской компании право беспош­линной торговли и монополию на торговлю европейскими то­варами. Что касается военного союза в будущем, то Мателифф обещал Джохору поддерживать его только в войнах против ис­панцев и голландцев. Войны же против других врагов остава­лись личным делом султана Джохора. Впрочем, в случае кон­фликта с Аче Голландия обещала свое посредничество. На та­ких условиях 17 июня 1606 г. был подписан первый голландско-джохорский договор [157, с. 35; 158, с. 208; 271, с. 48].

В том же месяце Мателифф со своей эскадрой и джохорское войско приступили к осаде Малакки. Но Малакка с ее сте­нами толщиной 7,5 метра оказалась слишком крепким ореш­ком для союзников. К тому же Ала-уд-дин Риайят-шах III, разочарованный условиями договора, не был активен. Когда же в августе 1606 г. к португальцам подошло сильное подкрепле­ние из Гоа, Мателифф, после малоуспешного для него морско­го боя с португальской эскадрой, вынужден был снять осаду [182, с. 73; 271, с. 111].

Прибывший в январе 1609 г. в Бату-Савар голландский ад­мирал Верхувен вступил в новые переговоры с Риайят-шахом III. На этот раз он просил разрешения построить в Джохо­ре крепость, чтобы использовать ее как базу для военных дей­ствий против Малакки. Джохорский султан, резонно видя в этой просьбе угрозу для независимости Джохора, ответил кате­горическим отказом. После этого в голландско-джохорских от­ношениях наступило охлаждение. Голландцы сократили до ми­нимума свою торговлю в Бату-Саваре и сосредоточили свои капиталы в Паттани, государстве, враждебном Джохору. В от­вет на это Ала-уд-дин Риайят-шах III вступил в переговоры с Португалией и заключил с ней 10 ноября 1610 г. договор о дружбе и союзе. Поощряемый португальцами, джохорский султан стал выказывать великодержавные наклонности и под незначительным предлогом развязал войну с Пахангом. В то же время он начал проявлять военно-дипломатическую актив­ность и на восточном берегу Суматры [45, с. 34; 157, с. 50].

Западная Индонезия и Малайя в XVII — начале XVIII в.

Здесь он был встречен сильным сопротивлением, поскольку молодой султан Аче — Искандер Муда в это время стал прояв­лять интерес к богатым перцем и золотом княжествам Восточ­ной Суматры. Вскоре войска Аче начали брать верх над вой­сками Джохора и его ненадежных вассалов. В 1612 г. Искандер Муда без особого труда завоевал княжество Ару. Затем он ок­купировал Сиак, Кампар и Индрагири. Таким образом в его руках оказалась вся западная сторона Малаккского пролива. 7 мая 1613 г. ачехский военный флот появился у причалов Ба-ту-Савара. После 29-дневной осады город был взят штурмом и сожжен. Португальцы не оказали Риайят-шаху никакой помо­щи. Он вместе со всей семьей был взят в плен и увезен в Аче, где вскоре умер. В качестве своей марионетки Искандер Муда посадил на джохорский трон брата шаха — принца Бонг-су, который принял тронное имя Хаммат-шах (1613—1623) [45, с, 24; 158, с. 247; 179, с. 190].

Чтобы привязать к себе Хаммат-шаха, Искандер Муда же­нил его на своей сестре и выделил ему рабочих и строитель­ные материалы для восстановления столицы, а для присмотра за ним посадил в Бату-Савар гарнизон — 2 тыс. ачехских солдат.

В августе 1614 г. в Джохор прибыл голландский предста­витель Адриан ван дер Дуссен. Он вновь предложил джохорскому султану построить в его государстве голландскую кре­пость в обмен на защиту от всех врагов. Хаммат-шах отклонил это предложение. Тогда голландцы обратились к султану Аче с аналогичным предложением. Вопрос о крепости остался откры­тым, но военный союз между Аче и Голландией против Порту­галии был заключен. В начале 1615 г. Искандер Муда приказал всем своим вассалам собраться в Аче с войском и флотом для похода на Малакку. В числе прочих на сбор прибыл и Хаммат-шах, а с ним 30 тыс. воинов и 300 кораблей, включая 12 60-весельных галер. Флот Аче и его вассалов летом 1615 г. близ устья реки Муар встретился с португальской армадой из Гоа. Голландская эскадра, шедшая на соединение с ачехцами, опоз­дала, и Искандер Муда потерпел тяжелое поражение в этом морском бою [157, с. 36; 271, с. 114].

Хаммат-шах, вернувшись после боя в Бату-Савар, решил использовать сложившуюся ситуацию, чтобы вернуть себе не­зависимость. В августе 1615 г. он заключил мир с португальца­ми и династический союз с Пахангом, где местные феодалы — орангкайя посадили на трон его племянника, сына Риайят-шаха. После этого он изгнал из Бату-Савара ачехский гарнизон. Затем он направил свои посольства в восточносуматранские княжества и создал против Аче оборонительную лигу из Па-лембанга, Джамби, Индрагири, Кампара и Сиака (последние три княжества также провозгласили свою независимость). Эта довольно рыхлая лига, несмотря на свое численное превосход­ство, недолго продержалась против такого блестящего полко­водца, каким был Искандер Муда. Он быстро оправился от поражения при Муаре и, действуя, как всегда, стремительно, уже в конце 1615 г. атаковал Бату-Савар. На этот раз город был сровнен с землей. Жители его были угнаны в рабство в Аче. Те, кто уцелел, бежали в Джамби, Макасар, на Молукки. Среди беглецов был и Хаммат-шах. Он укрылся на острове Бинтан.

В 1616 г. Искандер Муда объявил себя султаном всей Су­матры и Джохора со всеми его вассальными владениями. Суматранские княжества довольно быстро признали гегемо­нию Аче, но бывшие вассалы Джохора на Малаккском полуост­рове решили защищать свою независимость с оружием в ру­ках. В 1617 г. Искандер Муда вторгся в Паханг. Жители Па-хэнга стойко защищались, и после нескольких месяцев боев ачехскому султану пришлось ни с чем вернуться на Суматру, Но в следующем году он снова вторгся в Паханг и, истребляя все на своем пути, наконец овладел столицей княжества. Тыся­чи жителей Паханга были угнаны в рабство. Затем Искандер Муда атаковал остров Бинтан, где укрылся Хаммат-шах, и по­следнему пришлось бежать на край своих владений — на ост­рова Риау-Линга [271, с. 114—115].

В 1619 г. Искандер Муда приступил к завоеванию Западной Малайи. Несмотря на упорное сопротивление местных жителей, он в течение двух лет завоевал Кедах и Перак. Война велась с исключительной жестокостью. Видимо, Искандер Муда не рассчитывал долго удержаться в этих районах, поэтому он при­казал уничтожить здесь все перечные плантации — основу бла­госостояния этих княжеств. Теперь перец можно было полу­чить только на Суматре. Десятки тысяч пленных были угна­ны в Аче, и Западная Малайя обезлюдела [179, с. 99—190].

В марте 1623 г. Искандер Муда разорил последнюю столицу Хаммат-шаха на острове Линга, шах бежал на остров Тамбе-лан и там несколько месяцев спустя умер. Его наследник Абдул Джалил-шах III (1623—1677) вынужден был несколько лет скрываться, выжидая перемен к лучшему [242, с. 189; 271, с. 115].

Бирма в первой четверти XVII в.

В конце XVI в. Бирма после долгих внешних и междоусоб­ных войн распалась на уделы. Это сделало возможной круп­ную колониальную авантюру в этой стране.

Захватив в 1598 г. крупнейший торговый порт Бирмы — Сириам, король Аракана Мин Разаджи (1593—1612) оставил в нем в качестве начальника таможни португальского авантюри­ста Филиппа де Бриту и Никоте с гарнизоном из 500 порту­гальских наемников. Несмотря на войну, бушевавшую в Бирме, международная морская торговля в прилегающих к ней морях продолжала развиваться, и де Бриту, прикарманивая часть пошлин, к 1600 г. накопил достаточную сумму, чтобы на месте таможни построить сильно укрепленный форт. Затем он подчинил своей власти весь Сириам и его окрестности. После этого он перестал посылать деньги в Аракан, изгнал араканского гу­бернатора и объявил себя независимым правителем [72, с. 153; 107, с. 70].

Тогда араканский король направил против него эскадру под командованием наследника престола принца Минхкамаунга. Но де Бриту к этому времени уже сам имел небольшой флот и наемное войско из 2 тыс. индийцев, негров и монов. Он устро­ил араканской эскадре засаду у острова Негрэ, разгромил ее наголову и захватил в плен Минхкамаунга. Араканскому ко­ролю пришлось заплатить за своего сына огромный выкуп [13, с. 52].

После этого де Бриту вступил в переговоры с феодалами Нижней Бирмы, тайно обещая каждому сделать его королем Пегу. Ему удалось убедить некоторых из этих феодалов направить посольство к португальскому вице-королю Гоа, и он вызвался лично сопровождать этих послов. В Гоа де Бриту втайне от послов предложил вице-королю иной план. В об­мен на военную помощь де Бриту обещал подчинить Нижнюю Бирму Португалии. Португалия, которая как раз в это вре­мя начала испытывать серьезный натиск голландских и англий­ских конкурентов в странах Южных морей, была заинтересо­вана в приобретении новых баз. Но ее материальные ресурсы уже были сильно подорваны, поэтому вице-король не мог ока­зать большой военной помощи. Однако он одобрил проект де Бриту, присвоил ему звание генерал-губернатора, выдал за не­го замуж свою побочную дочь, наполовину яванку, и отправил его обратно в Бирму завоевывать страну, снабдив его только небольшим количеством солдат и военными материалами [72 с. 159; 207, с. 125—126].

Между тем во время отсутствия де Бриту его заместитель Сальвадор Рибейра успешно отразил несколько нападений араканского короля и князей Таунгу и Прома. Затем он повел агитацию среди монских феодалов за неотложные выборы еди­ного короля Нижней Бирмы, который мог бы эффективно охра­нять эту страну от набегов с севера и запада. Монские феода­лы, не сумев договориться о кандидатуре из своей среды (ибо каждый готов был стать претендентом), по подсказке Рибейры остановились наконец на нейтральной для них фигуре — де Бри­ту. Ослабленная Португалия представлялась им гораздо менее юпасной, чем Аракан и верхнебирманские княжества.

Индокитай в XVII — начале XVIII в.

Вернувшись в Сириам, де Бриту согласился возложить на себя корону. На первых порах он исправно выполнял возложен­ные на него функции и победоносно отразил новые нападения Аракана и Прома и даже в 1604 г. принудил их заключить мир и прекратить набеги на Нижнюю Бирму. Моны дали ему за это прозвище «Нга Зинга» — «Хороший человек». Под властью де Бриту оказалась вся центральная часть Нижней Бирмы и часть Западной с портами Сириам, Далла и Бассейн. Бинья Дала, правитель расположенного на востоке крупного монского княжества Мартабан, формально вассал Сиама с 1599 г., но фактически независимый, заключил с де Бриту союз, скрепив его браком своей дочери с его сыном [142, с. 189].

В период правления де Бриту монский юг несколько опра­вился от потрясений конца XVI в. В новой столице государ­ства—Сириаме вновь образовалась обширная колония куп­цов — торговых посредников из многих стран Азии. Де Бриту завязал торговые отношения с Аче, главным центром торговли перцем на Суматре. Желая повысить значение Сириама, де Бриту создал военный флот, который крейсировал в Бенгаль-ком заливе и Андаманском море, заставляя все торговые суда сворачивать именно в этот порт. Апогеем успехов де Бриту стал 1612 год, когда он в союзе с князем Мартабана вторгся по воде и суше в княжество Таунгу и взял его столицу. Де Бриту захватил в плен князя Таунгу Тихатару и сделал его своим вассалом. Казалось, что скоро вся Нижняя Бирма окажется под властью Португалии [172, с. 156; 107, с. 77].

Между тем на севере,   в Верхней Бирме в  эти годы   посте­пенно крепла сила, которой было суждено положить конец пор­тугальской  колониальной  авантюре.  После  взятия  в  плен  по­следнего общебирманского короля  Нандабайина и распада Бирманской державы [12, с. 248] младший брат короля Нгьяунг Рамменг, княживший в Аве, начал снова собирать бирманские земли. Сначала его успехи были незначительны. С феодальной анархией, охватившей Бирму, невозможно было справиться од­ним  ударом.   Нгьяунг  Рамменг  начал  с  завоевания  прилегав­ших к его уделу шанских княжеств   (Могаунг, Мохьин и др.). Покорение  шанов  заняло  несколько  лет,  но  все  же  они  при­знали его сюзеренитет, а войско Нгьяунг Рамменга пополнилось большим   контингентом  стойких  шанских   воинов  [207,  с.   127]. Сын Нгьяунг Рамменга Анаупхелун  (1605—1628) уже обла­дал достаточным военным  потенциалом, чтобы объединить во­круг себя всю Северную и часть Центральной Бирмы. В 1607 г. он начал войну против своего родственника, князя Прома, при­нявшего титул короля и так же, как другие крупные феодалы, претендовавшего  на  верховную  власть  в   Бирме.     В     августе 1608 г. после восьмимесячной осады Пром пал. Его владетелю, взятому в плен, Анаупхелун сохранил жизнь и дал маленькую пенсию.  Княжество Пром  он сделал провинцией Авы, посадив здесь губернатором своего брата [72, с. 152;  142, с. 185].

Теперь наступила очередь королевства Таунгу, владетель ко­торого, дядя Анаупхелуна, сыграл решающую роль в падении Нандабайина. В первые годы правления Анаупхелуна оба госу­дарства находились по отношению друг к другу в состоянии вооруженного нейтралитета и даже обменивались время от вре­мени внешне дружественными посольствами. Но после того, как в августе 1609 г. старый король Таунгу умер и на престол взошел его сын, бесталанный и бесхарактерный Тихатара, Анаупхелун двинулся походом на Таунгу. В 1610 г. город пал. Чтобы ослабить возможность новых мятежей, Анаупхелун вы­селил большое число жителей Таунгу в Аву (среди них, впро­чем, было много прежних жителей Авы, Пегу и Прома, угнан­ных во время гражданских войн конца XVI — начала XVII в. [142, с. 185]). Тихатару он заставил принести присягу и оста­вил на прежнем посту в качестве вассального князя. Его род­ню Анаупхелун взял в заложники [112, т. I, с. 53].

Забрав в качестве главного трофея «Зуб Будды», государ­ственную реликвию Бирманской империи, оказавшуюся в Таун­гу, Анаупхелун с торжеством возвратился в Аву. Между тем обезлюдевший Таунгу оказался легкой добычей для португаль­ского агрессора. Как уже говорилось выше, в августе 1612 г. де Бриту с помощью Бинья Дала — князя Мартабана захватил Таунгу и принудил Тихатару переменить подданство. Узнав об этом, Анаупхелун пришел в ярость. По свидетельству современ­ников, он бросил на землю свои королевские одежды и по­клялся, что не будет молиться в храме, пока не покарает пре­ступника и святотатца де Бриту [112, т. I, с. 53].

Действительно, к этому времени де Бриту в глазах бирман­цев и монов уже не был просто иноземным завоевателем, ка­ких было много в истории Востока. В последние годы правле­ния, считая свое положение достаточно прочным, он отказался от прежней политики религиозной терпимости и приступил к массовому разрушению буддийских пагод всюду, где распро­странялась его власть. Золото, сорванное с куполов и статуй, шло в казну португальского «вице-короля» (как именовал себя де Бриту), а колокола переливались на пушки. Приглашенные де Бриту иезуиты начали силой крестить его подданных-буд­дистов. Наряду с этим де Бриту резко повысил пошлины в Сириамском порту, чем вызвал недовольство многонациональ­ного восточного купечества. Все это, вместе взятое, резко сузи­ло число сторонников де Бриту [29, с. 97—98; 107, с. 71].

Когда осенью 1612 г. Анаупхелун начал наступление на Нижнюю Бирму, он не встретил здесь практически никакого со­противления. В один-два месяца все земли бывшего «вице-королевства» де Бриту, за исключением сильно укрепленного Си­риама. перешли в руки короля Авы. Незадачливый князь Таун­гу Тихатара, не решаясь держать ответ перед своим двоюрод­ным братом за сдачу города де Бриту и присягу португальской короне, также укрылся в Сириаме, где принял католичество.

И  он,  и де Бриту еще  надеялись, что Португалия  не оставит их и беде [72, с. 156].

Вице-король Гоа, получив известие о  критическом  положе­нии Сириама, действительно начал готовить эскадру в помощь де Бриту, но события развивались слишком быстро (если учи­тывать тогдашние средства передвижения), и помощь опоздала. Когда в декабре 1612 г. Анаупхелун со 120-тысячным войском и флотом    в 400 кораблей подступил к стенам Сириама, де Бри­ту направил доверенное лицо для закупки пороха в близлежа­щий Бенгал,  но  этот португалец  не  оправдал  доверия  своего начальника и бежал вместе с деньгами. Понимая, что его ждет, де Бриту сопротивлялся отчаянно. Сначала он попытался про­рвать   морскую  блокаду,  направив  против  бирманского  флота свою небольшую,  но сильно   вооруженную   эскадру.   Морское сражение, однако, кончилось не в его пользу. В гавань верну­лось только  два полуразрушенных    португальских    корабля. Вскоре  у  португальцев  вышел  весь  порох.  Тогда  они  начали лить на осаждающих  вар и кипящее масло со стен крепости. Чтобы   избежать  лишних   жертв,  Анаупхелун   изменил   способ осады и начал вести подкопы под стены [142, с. 187].

Видя, что ресурсы крепости истощены, де Бриту послал к бирманскому королю парламентеров с просьбой о пощаде. Просьба была отклонена. В этот момент судьба как будто сно­ва улыбнулась португальцам. К Сириаму подошла эскадра из 50 араканских кораблей, посланных на выручку де Бриту его союзником королем Минхкамаунгом, который из-за вражды с королем Авы забыл свое унижение и плен у португальцев. Но араканцам не удалось захватить флот Анаупхелуна врас­плох. После жестокой битвы все араканские суда были потоп­лены или захвачены бирманцами [207, с. 129].

После этого осада длилась еще несколько недель.  Бирман­ский король не имел  пушек для пролома стен,  а  подкопы не дали ожидаемого эффекта. Но в Сириаме стало иссякать про­довольствие.  К тому же  монский  гарнизон,  в  шесть  раз  пре­восходивший по численности португальский, несмотря на традиционную вражду к бирманским  феодалам,  без энтузиазма за­щищал «короля-святотатца» — де Бриту. В начале марта 1613г. в гарнизоне созрел заговор. Монский командир по имени Бауна открыл ночью бирманцам ворота. После ожесточенного боя на улицах 500 португальцев сложили оружие. Анаупхелун со­хранил им жизнь, но превратил в государственных крепостных. Он сослал их в Верхнюю Бирму, где им была выделена земля для поселения. Они и их потомки в течение почти трех веков после этого были земледельцами-воинами, служившими в бир­манской артиллерии [112, т. I, с. 54; 142, с. 187].

Несмотря на репутацию кровожадного тирана, которую ему приписывали европейцы, Анаупхелун после взятия Сириама ог­раничился только двумя казнями. Де Бриту, как осквернитель пагод, был подвергнут мучительной казни — посажен на кол (его жену донью Луизу Сольданья взяли служанкой в королевский, дворец [112, т. I, с. 54]). За измену родине и религии был каз­нен и князь Тихатара. Но его, как члена королевского дома, казнили, согласно обычаю, без пролития крови: он был зашит в мешок из драгоценной ткани, а мешок бросили в море [72, с. 158].

Через месяц после взятия города в Сириам прибыла из Гоа португальская эскадра под командованием адмирала Хайме де Мендоза Фуртадо с десантом в 3 тыс. солдат. Эскадра попа­ла в засаду в Сириамской гавани и почти вся была истребле­на. Спасся только один корабль. После этого португальцы на­всегда прекратили свою колониальную активность в Нижней Бирме, хотя на Араканском побережье их пиратские набеги не прекращались до 60-х годов XVII в.

Покончив с португальским господством в Сириаме, Анаупхе­лун двинулся на Мартабан. Князь Мартабана Бинья Дала, союзник де Бриту, трезво оценил ситуацию и не стал оказы­вать сопротивление. В награду за это Анаупхелун сохранил за ним его земли при условии принесения вассальной присяги[6]. Сиамский король Экатотсарот, настороженно следивший за со­бытиями в Бирме, не протестовал против тесных контактов своего номинального вассала князя Мартабана с португальца­ми, так как это способствовало ослаблению его давнишнего врага — Бирмы. Теперь же, когда новое объединение Бирмы стало реальностью, он использовал переход Мартабана в под­данство Авы как повод к войне. Другим, еще более надуманным поводом была месть за казнь де Бриту, ибо Сиам в свое вре­мя не давал никаких гарантий этому самозванному королю [107, с. 72; 207, с. 139].

В том же, 1613 г. сиамские войска перешли бирманскую границу и заняли город Ие. Анаупхелун, однако, быстро орга­низовал контрнаступление, и к декабрю 1613 г. сиамцы не только были изгнаны из Ие, но и потеряли завоеванную ими в конце XVI в. бирманскую провинцию Тавой. Затем войска Анаупхелуна подступили к Тенассериму — важнейшему порту Сиама на берегу Бенгальского залива, и осадили его с суши и с моря. Гарнизон, состоявший в основном из португальских наемников, сумел, однако, удержать Тенассерим до подхода мощного сиамского флота. В завязавшейся морской битве Анаупхелун потерпел серьезное поражение. Потеряв много су­дов и 2 тыс. человек, он был вынужден отступить. С тех пор до второй половины XVIII в. Тенассерим оставался в руках Сиама [38, с. 262, 72, с. 159; 142, с. 189].

Но Анаупхелун не был обескуражен этой неудачей. Пере­группировав свои силы, он через год нанес удар по другому флангу Сиама — не на крайнем юге, а на крайнем севере.

В начале 1615 г. он вторгся в Чиангмай[7]. Здесь успех сопутст­вовал его оружию. Чиангмай был быстро завоеван и вновь объ­явлен вассальным владением. На его трон Анаупхелун посадил своего сына [72, с. 162, 173; 107, с. 189, 190].

В том же году Анаупхелун перенес свою резиденцию из Авы в прежнюю столицу Бирманской империи — Пегу в Нижней Бирме, расположенную вблизи моря и недалеко от сиамской границы. Это было заявкой на восстановление имперского ве­личия Бирмы XVI в. Здесь, в Нижней Бирме, Анаупхелун на­чал создавать базу для завоевания своих соседей — Сиама и Аракана [29, с. 99].

Но времена великого завоевателя Байиннауна (1550—1581) безвозвратно миновали. Когда в 1616 г. Анаупхелун, придрав­шись к пограничному инциденту, атаковал Аракан, он не смог добиться сколько-нибудь существенных успехов. Реалистически мыслившая часть бирманской феодальной верхушки понимала, что страна совершенно истощена непрерывными войнами, для­щимися почти восемь десятилетий, и ей необходима передыш­ка. Сторонники мира стали запугивать короля угрозой созда­ния коалиции Сиама, Аракана и Португалии. Анаупхелун эту угрозу во внимание принял, но от военных планов не отказался. В том же, 1616 г. он направил к вице-королю Гоа посольство с извинениями за казнь де Бриту и с предложением вернуть всех пленных португальцев, захваченных в Сириаме. Все это — в обмен на немедленное заключение военного союза против Аракана [142, с. 189].

Вице-король Гоа, которому тоже досаждали набеги ара-канского флота на португальские опорные пункты в Бенгаль­ском заливе, ухватился за это предложение. В 1617 г. в Пегу прибыло ответное посольство из Гоа во главе с португальским аристократом Мартино да Коста Фалькам. Но Анаупхелун вне­запно остыл к им же предложенному союзу. Посла продержалл несколько недель без аудиенции, наконец привели во дворец по­чему-то в полночь. В почти полной темноте посол произнес пе­ред каролем длинную речь, на которую Анаупхелун не отве­тил ни слова. Португальскому послу пришлось возвратиться в Гоа ни с чем.

Дело здесь было не в капризном характере бирманского мо­нарха, на который намекают некоторые западные историки. На­против, все действия Анаупхелуна отличались целеустремлен­ностью. Просто он заново взвесил возможные выгоды от союза с пришедшей в упадок Португалией и предпочел сделать став­ку на ее молодых, более мощных соперников — Англию и Гол­ландию. Толчком к этому решению, возможно, послужило внеш­не незначительное событие. В 1615 г. во время завоевания Чиангмая бирманцы захватили в плен и увели в Пегу находившегося там торгового представителя английской Ост-Индской компании Сэмюэля. Здесь он вскоре умер, а находившееся при нем и ставшее после его смерти бесхозным имущество англий­ской Компании в соответствии с бирманскими законами пере­шло в собственность государства [140, с. 33].

В   1617  г.  в  Пегу  прибыли  два  представителя   английской Ост-Индской компании — Форест и Стевенли с доказательства­ми того, что имущество Сэмюэля принадлежало не ему лично, а английской Компании, и потребовали вернуть это имущество. Несмотря  на  незначительность  порученной  этим     англичанам миссии, они были почти немедленно  (по здешним меркам) при­няты королем, и он  имел  с ними длительную  беседу. Дело в том, что это были первые англичане, которые в XVII в. добро­вольно прибыли в Бирму. Голландцы же, обосновавшиеся в бо­лее прибыльном для них Аракане, вообще не посещали коро­левство Анаупхелуна. Поэтому целеустремленный монарх сра­зу взял своих английских гостей в оборот. Оставив в стороне вопрос об имуществе Сэмюэля как мелочь, о которой не стоит и  говорить,  он  категорически  заявил  посланцам     английской Компании, что не выпустит их из страны, пока английские суда не  станут  регулярно  посещать  его  порты.  При  этом  он  имел в  виду не только покупку у  англичан оружия  и боеприпасов, но и, в качестве конечной цели, военный союз с Англией [140, с. 35—37].

Действительно, Форест и Стевенли просидели в почетном плену более двух лет, пока в 1619 г. в Пегу не прибыло для ведения переговоров официальное посольство английской Ост-Индской компании из Мадраса. Тем временем Анаупхелун за­вязал дипломатические отношения с одним из самых могущест­венных в это время государств Индонезии — Аче и даже с им­перией Великих Моголов в Индии в лице ее наместника в Бенгале. Получилось так, что посольства всех этих трех дер­жав прибыли в Пегу почти одновременно и Анаупхелун демон­стративно устроил им всем сразу прием, в частности чтобы по­казать англичанам, что теперь он не очень-то в них и нуждает­ся. Посла английской Компании ради этого даже посадили чуть ниже остальных послов [142, с. 190].

Триумфом дипломатической активности Анаупхелуна был обмен посольствами с Батавией, в результате которого в 1627г. была наконец открыта голландская фактория в Сириаме (анг­лийская фактория в этом порту открылась на семь лет раньше в результате переговоров 1619 г.). Международные торговые связи Бирмы были, таким образом, хорошо налажены, но ско­лотить военную коалицию из своих разношерстных торговых контрагентов бирманскому королю так и не удалось. Все они, кроме Могольской империи, не были заинтересованы в этот мо­мент в войне с Араканом или Сиамом. Могольская держава са­ма в это время терпела постоянные поражения от араканцев в Бенгале и мало чем могла помочь Анаупхелуну.

Как реагировал на такой поворот событий Анаупхелун? По мнению ряда историков, он, не считаясь ни с чем, все же решил начать в одиночку большую войну против Сиама. Для этого он перевел в 1628 г. остатки своего двора из Авы в Пегу (ради все той же пресловутой близости к сиамской границе) и якобы начал усиленные приготовления к войне. В этот мо­мент он и был убит своим сыном — принцем Минрейдиппой. Со­гласно официальной бирманской хронике, принц сделал это, чтобы избежать наказания за связь с наложницей отца. Неко­торые историки полагают, и, видимо, вполне резонно, что это убийство имело не бытовой, а политический характер, что руку убийцы направляла та часть бирманской знати, которая была недовольна политикой Анаупхелуна. Однако, на наш взгляд, не­которые историки неверно объясняют происхождение этого не­довольства. Так, в одном современном исследовании утвержда­ется, что, когда после краткого царствования короля-отцеубийцы Минрейдиппы (1628—1629) к власти пришел брат Анаупхе­луна Талун (1629—1648), «первым же постановлением собрав­шегося совета полководцев, сангхи и вельмож было: прекра­тить подготовку к войне с Сиамом, отказаться от ориентации на Юге страны и от союза с монами и перенести столицу на Север, подальше от моря и соблазнов мирового господства» [15, с. 71].

Если сходное по смыслу место действительно имелось в бирманской хронике, то оно явно было вписано туда позднее зад­ним числом. Достаточно вспомнить тот факт, что бирманская столица была перенесена обратно из Пегу в Аву только в 1635 г., т. е. семь лет спустя после смерти Анаупхелуна. А «ми­ротворец» Талун, которого так расхваливают бирманские лето­писцы, в момент убийства брата был занят упорной и крово­пролитной войной с шанскими княжествами, граничившими с Бирмой на Севере. Только 16 месяцев спустя, успешно завер­шив эту войну, он вернулся в Нижнюю Бирму, чтобы потребо­вать корону [142, с. 192].

Причина гибели Анаупхелуна и перемен в политике его пре­емников, видимо, была совсем иная. Анаупхелун, как нам пред­ставляется, был действительно человеком очень целеустремлен­ным, но отнюдь не фанатиком или оторванным от жизни меч­тателем на троне. Он последовательно шел к своей цели, но эта цель с течением времени менялась в зависимости от изменения конкретных обстоятельств. Возможно, он до конца жизни не отказался от своих планов завоевания Сиама, Аракана и дру­гих сопредельных государств (например, Лаоса), но он отнюдь не стремился осуществить эти планы любой ценой. Он явно понимал, что при отсутствии сильных союзников стране нуж­на длительная передышка. Последние 12 лет своего царствова­ния он лично не вел никаких войн (военная авантюра Талуна в северных шанских княжествах была частной инициативой крупного феодала, стремившегося расширить свой удел, и не имела  никакого  отношения  к  якобы  замышлявшемуся  на  юге страны походу на Сиам).

Начавшееся с поиска военных союзников установление тес­ных торговых контактов с рядом европейских и азиатских дер­жав не могло не повлечь за собой нового экономического подъ­ема монского Юга, всегда представлявшего собою наиболее развитую и богатую часть Бирманской державы. Если в 1600 г. разоренная дотла войнами конца XVI в. Нижняя Бирма пред­ставляла собою поистине жуткую картину[8], то уже в первые годы правления де Бриту, когда он, желая укорениться в стра­не, резко снизил норму феодальней эксплуатации[9], Юг начал оживать.

При Анаупхелуне, после краткого периода военных действий, ограничившихся в основном осадой Сириама, Нижняя Бирма 15 лет не видела на своей территории враждующих армий. Ино­странные суда, приходящие за рисом, сахаром, тиковым дере­вом, лаком и знаменитой мартабанской керамикой, а также за товарами Верхней Бирмы, откуда везли рубины, сапфиры и мускус, вновь заполнили южнобирманские порты — это спо­собствовало новому подъему городов — Сириама, Пегу и Мар­табана и росту лояльности монских горожан по отношению к бирманскому королю.

В то же время Анаупхелун проявлял заботу и о нуждах крестьянства, ограждая его от произвола и чрезмерной экс­плуатации со стороны отдельных феодалов. В 1622 г. он вос­становил даже один очень архаический обычай общения со своими подданными: у входа в королевский дворец в Пегу был повешен большой колокол, и каждый обиженный мог прийти и ударить в этот колокол, а король должен был тут же выйти и разобрать жалобу [142, с. 191] (в Сиаме такой же обычай засвидетельствован после социальных потрясений XIII в. [13, с. 42]). Конечно, на практике Анаупхелун не мог заниматься обидами каждого простолюдина (феодалы в колоколе не нуж­дались, так как встречались с королем на регулярных аудиен­циях). Но сам этот жест, несмотря на его явно демагогический характер, не мог не привлечь к королю симпатий народа. Не исключено, что он в то же время вызвал озлобление мест­ных феодалов, что и привело в конечном счете к гибели Анауп­хелуна.

Вернемся теперь к событиям мая  1628 г., когда Анаупхелун был убит своим сыном Минрейдиппой [72, с. 176]. Сразу после убийства короля министры собрали во дворце ассамблею знати (а она, видимо, состояла в основном из монских феодалов, ко­торыми окружил себя в Пегу Анаупхелун). Ассамблея провоз­гласила отцеубийцу королем. Брат убитого, Талун, узнал об этих событиях через девять дней и сразу заявил энергичный протест, но королевский двор не принял его во внимание. Мон-ское большинство феодалов, находившихся в Пегу, видимо, бы­ло недовольно заигрыванием Анаупхелуна с крестьянами, но их полностью удовлетворяла его политика, обеспечивавшая ве­дущую роль Юга в Бирманском государстве. А Минрейдиппа готов был продолжать эту политику. Феодалы бирманского происхождения, находившиеся на Юге, попытались силой сверг­нуть неугодного им кандидата. Источники сообщают о восста­нии шести губернаторов, которое было быстро подавлено.

Простой народ как в Нижней, так и в Верхней Бирме при­ветствовал наследника «доброго короля» (о подлинной причине смерти Анаупхелуна ему, следуя традициям восточных дворов, разумеется, не сообщили). Талун же, почти обожествленный феодальными хрониками, был явно очень непопулярен в наро­де. Об этом свидетельствует хотя бы то, что для подчинения (огнем и мечом) даже коренных бирманских районов Верхней Бирмы ему понадобилось целых 16 месяцев [403, с. 192].

Подступиться к монскому Югу, где население было сильно привязано к памяти Анаупхелуна, ему оказалось не под силу. Тогда Талун решил подорвать власть Минрейдиппы изнутри. Он захватил в качестве заложников семьи верхнебирманских гвардейцев, составлявших личную охрану короля, и, угрожая казнью близких, принудил их произвести переворот и аресто­вать Минрейдиппу [72, с. 176; 142, с. 192].

В  сентябре   1629  г.   Талун  торжественно  въехал  в   Пегу  и занял  трон.  Минрейдиппа  и  его  сторонники,  не  успевшие  бе­жать, были тут же казнены. Монам сразу же дали понять, что они  люди  второго  сорта,  единственное  назначение  которых — смиренно  служить  «высшей  расе» — бирманцам.  По-видимому, тогда  же снова  начал туго закручиваться пресс государствен­ных налогов и повинностей.     Неудивительно,  что   монские крестьяне ответили на эту политику массовым восстанием. Уже в конце  1620 г. созрел заговор среди податных людей, согнан­ных на строительство нового монастыря недалеко от Моулмейна   (в  отличие  от Анаупхелуна,  Талун  был  очень  богомолен). Восстание  началось  внезапно,  и  повстанцы  едва  не  овладели арсеналом,   расположенным   поблизости.    Шанские   гвардейцы еле удержали арсенал до подхода правительственных подкреп­лений.  Потерпев  эту  первую  неудачу,  повстанцы  не  пали  ду­хом и двинулись к Моулмейну, присоединяя к себе по дороге крестьян   из   окрестных   деревень.   Жители   Моулмейна    (тоже моны в подавляющем большинстве)  открыли им городские во­рота. Моулмейн стал главной базой восстания, которое охватило огромное пространство. Не обученные военному делу кресть­яне, однако,  не могли долго продержаться  против регулярной армии Талуна. Начались кровавые репрессии. Монов    целыми деревнями депортировали в Верхнюю Бирму, где превращали в государственных крепостных [142, с.  348]. Многие тогда реши­лись   на   отчаянный   шаг — бросить   свою   родину   и   бежать   в Сиам  (где моны никогда не подвергались дискриминации) [13, с. 47]. Сильно  обеспокоенный  этим,  Талун   направил  в  Сиам посольство   с   требованием   выдать   своих   беглых   подданных. Правительство короля Прасат Тонга ответило ему категориче­ским отказом. Это вызвало новую войну Бирмы с Сиамом, ту самую, которой   якобы   хотели   избежать   сторонники   Талуна. Военные действия длились с декабря 1630 г. по апрель 1632 г., главным образом на территории Чиангмая. Так началось цар­ствование Талуна (1629—1648),   прослывшего   в   позднейших хрониках «миротворцем» [72, с. 176].

Королевство Аракан в первой четверти XVII в.

Аракан, отделенный от остальной Бирмы высокими горами, в XVI—XVII вв. был независимым королевством, поэтому исто­рия его здесь рассматривается отдельно от истории Верхней и Нижней Бирмы. Экономический и политический расцвет Аракана начался с середины XVI в. и был связан с изменения­ми, которые произошли в Юго-Восточной Азии после вторжения е нее португальцев. После того как португальцы, захватив Малакку, надолго перерезали основные пути из Индии в Юго-Восточную Азию, Аракан, находившийся ближе всего к Индии к обладавший сильным флотом, взял на себя значительную часть торговли, которая прежде велась между Восточной Инди­ей и западной частью Индокитайского полуострова. Из собст­венных продуктов Аракан вывозил только некоторые местные ткани, слонов и серебро. Но через перевалы в араканские пор­ты стали поступать продукты из внутренних районов Бирмы и даже из Лаоса, которые потом выгодно сбывались на рынках Индии [137, с. 68].

Другим, еще более важным источником доходов араканских королей стало организованное пиратство и работорговля.

Известный французский путешественник Бернье, посетивший в XVII в. Индию, писал: «Король Аракана много лет давал убежище португальским поселенцам... Сюда стекались беглецы из Гоа, Цейлона, Кочина, Малакки и других португальских ко­лоний, преступники, беглые монахи и т. п. Всем оказывался ра­душный прием. Это были христиане только по имени. В Аракане... их поведение было самое отвратительное. Они убивали и травили друг друга без колебаний и угрызений совести. Ино­гда они убивали собственных священников. И, сказать правду, священники часто были не лучше своих убийц...

Они бороздили моря на легких судах, заходили в устье Ган­га и часто проникали на 40—50 лиг в глубь страны и внезапно нападали на деревни в базарный день или во время свадеб или других торжеств. Они захватывали рабов и сжигали все, что не могли унести. Из-за их непрерывных нападений многие прекрасные острова в устье Ганга полностью обезлюдели. Рань­ше они были густо заселены, а теперь — это убежище тигров и других диких зверей» (цит. по [112, т. I, с. 59—61]).

Араканский флот, укомплектованный этими португальскими наемниками, постоянно совершал сокрушительные набеги на берега разоренной войной Нижней Бирмы и не имевшей сколь­ко-нибудь значительного флота Могольской империи, уводя в плен тысячи местных жителей. Базируясь на захваченный у Бенгала порт Читтагонг, араканский флот не только разорял морское побережье, но и проникал часто по Гангу в глубь страны. В 30 км к югу от Читтагонга находился порт Дианга, который король Минбин предоставил в качестве вассального владения своим португальским наемникам. Это пиратское гнез­до, впрочем, вскоре приобрело полную самостоятельность. За­севшие там португальцы часто грабили не только индийское, но и араканское побережье [38, с. 274].

После того как Филипп де Бриту (тоже бывший в свое вре­мя наемником на араканской службе) выкроил себе государст­во в Нижней Бирме, король Мин Разаджи (1593—1612) осо­знал наконец всю опасность, нависшую над его государством. Де Бриту, вступив в переговоры с португальцами в Дианге, уже планировал одновременными ударами с северного и южно­го фланга (из Дианги и Сириама) обескровить и покорить Аракан. Мин Разаджи, оказавшись в политической изоляции (и Могольская империя, и набиравшее силу королевство Ава в Верхней Бирме были резко враждебны Аракану), стал искать новых союзников [137, с. 67].

В   1605 г.  голландцы  создали свою опорную  базу в  Масу-липатаме,  на     противоположном   берегу  Бенгальского  залива. Мин   Разаджи   решил  обратиться   за   помощью  к  голландской Ост-Индской   компании.   Он   предложил  голландцам   не   только право  беспошлинной торговли,  но и право построить крепость в своих владениях в обмен на военную помощь против порту­гальцев и империи Великих Моголов. Как писал в своем отче­те посетивший  в   1607 г.  столицу Аракана  Мрохаунг  голланд­ский   посол   Питер Виллемсзон,   «за   это    (т.   е.   за   военную помощь — Э. Б.) он  (Мин Разаджи.— Э. Б.) отдал бы нам вы­шеупомянутую крепость в Пегу  (Сириак.— Э. Б.), остров Сундиву   (Сандвип.— Э.   Б.),   Читтагонг,  Диангу  или  любую  дру­гую  местность  в  Бенгалии,  как  он  отдал  когда-то  португаль­цам» [154, т.  III, с. 287]. Характерно, что предусмотрительный араканский  король  предлагал  голландцам  только  такие  опор­ные пункты, которые еще предстояло завоевать   (кроме Читта­гонга, но и он находился под ударом врагов).

Голландские интересы в этот момент, однако, были сосре­доточены в Индонезии и Малайе. К тому же голландцы не ви­дели для себя никакого прока в войне с Могольской империей. Поэтому Ост-Индская компания отклонила предложение Мин Разаджи. Тем не менее она оказала ему некоторую помощь оружием против своих старинных врагов — португальцев. Бла­годаря этому Мин Разаджи смог в 1607 г. нанести внезапный и сокрушительный удар по Дианге. Почти весь португальский гарнизон, более 600 человек, был перебит. Остальные бежали [72, с. 141].

Португальские клещи, охватившие Аракан, были временно разорваны, и де Бриту предпочел заключить с Мин Разаджи перемирие. Но португальские авантюры в пограничной зоне между Бенгалом и Араканом на этом не закончились. Неболь­шой отряд португальцев во главе с Себастьяном Гонзалвишем Тибаном, бежавшим из Дианги, вскоре оброс новыми искателя­ми приключений и захватил себе новую базу на острове Санд­вип, расположенном в стратегически важном месте, близ устья Ганга. В 1609 г. Себастьян Тибан выбил оттуда угнездившихся там ранее афганских пиратов и объявил себя королем Сандвипа [112, т. I, с. 55; 142, с. 142].

Между тем внутренняя обстановка в Аракане осложнилась борьбой между различными феодальными кликами. В 1608 г. группа феодалов, опиравшаяся на живших в Аракане монов и индийцев, подняла мятеж, провозгласив королем сына Мин Разаджи принца Минхкамаунга. Центром мятежа стал город Сандовай. Находившийся там в этот момент Мин Разаджи ед­ва не был захвачен мятежниками. Восстание было подавлено с большим трудом. Король простил сына, а взятых в плен мятеж­ников превратил в храмовых рабов [142, с. 141].

Два года спустя разгорелся конфликт между Мин Разад­жи и его братом, губернатором Читтагонга. Не осилив короля в открытой борьбе, тот бежал на Сандвип к Тибану. Мятеж­ный араканский феодал и португальский авантюрист быстро нашли общий язык. Их союз был скреплен женитьбой Тибана на сестре принца, а следовательно, и самого Мин Разаджи. Та­ким образом новый претендент на трон обеспечил себе прочную поддержку со стороны португальцев. Создавшейся ситуацией заинтересовались и вице-король Гоа и де Бриту, который в этот момент находился на вершине могущества и в любой момент мог вновь открыть военные действия против Аракана. В то же время могольская армия в Бенгале атаковала северные вла­дения Аракана. Голландцы, также пристально следившие за событиями в этой стране, в сентябре 1610 г. приняли решение открыть факторию в Мрохаунге, но и на этот раз воздержались от прямого военного вмешательства. У припертого к стене Мин Разаджи остался один выход — любой ценой заключить мир со своим новоявленным родственником — Тибаном [112, т. I, с. 55].

Войска Тибана и Мин Разаджи некоторое время действовали вместе против Могольской империи (араканский принц, шу­рин Тибана, вскоре после заключения союза умер, отравленный то ли португальцами, то ли араканскими агентами, а Тибан за­хватил его сокровища). Но военные действия приносили мало добычи. Бенгальский берег был за последние годы разорен дот­ла. А тут наместник Бенгала предложил Тибану крупную сумму, если он перейдет на его сторону. Тибан пошел на эту сделку, хотя его племянник оставался заложником у Мин Разаджи. Он пригласил всех капитанов араканской флотилии, действовавшей вместе с ним, на борт своего судна и перебил их. Затем он овладел большей частью араканских кораблей, пе­ребив или продав в рабство их команды [142, с. 142].

Лишенное защиты флота, араканское побережье стало лег­кой добычей португальских пиратов. Тибан не только уничто­жил все форты и таможни, лежавшие у моря, но и, подняв­шись в глубь страны по реке Лемро почти до стен Мрохаунга, захватил там церемониальный королевский корабль, отделанный золотом и слоновой костью. Вскоре после этой катастрофы Мин Разаджи умер. Перед смертью у него было одно сомнительное утешение — он приказал посадить на кол племянника Тибана [112, т. I, с. 57—58].

Новому королю Минхкамаунгу (1612—1622) понадобилось три года, чтобы собрать силы для ответного удара. В 1615 г. вновь построенный араканский флот атаковал Сандвип, но был отбит с большими потерями. Тибан тем временем получил по­мощь от вице-короля Гоа, которому он обещал передать все сокровища Аракана после завоевания этой страны. В том же году регулярная португальская эскадра вместе с флотилией Тибана атаковала араканское побережье. Угроза захвата Ара­кана Португалией стала настолько реальной, что даже скупова­тое руководство голландской Ост-Индской компании, заблаго­временно извещенное своими агентами в Мрохаунге, прислало на помощь Минхкамаунгу свою эскадру. В продолжительном бою у побережья Аракана португальский флот был наголову разбит соединенными силами араканцев и голландцев. В этом бою был убит и португальский адмирал. Тибан с остатками своей эскадры бежал на Сандвип, но его сила была сломлена. Два года спустя, в 1617 г., Минхкамаунг уже один, без помощи голландцев, овладел Сандвипом и очистил его от португальцев [137, с. 68].

Несмотря на печальный опыт прошлых лет, Минхкамаунг и его преемник не перестали пользоваться услугами португаль­ских наемников. Только теперь они были сосредоточены в Чит­тагонге под присмотром араканских властей. В начале 20-х го­дов XVII в. спрос на рабов на араканских рынках резко повы­сился: голландцам нужны были рабочие руки для обработки плантаций на тех островах Пряностей, где они истребили мест­ное население, и араканские короли спешили удовлетворить этот спрос. В 1625 г. португало-араканское войско короля Тиритудхаммы (1622—1638), сына Минхкамаунга, совершило новый сокрушительный набег на Бенгал и разграбило его столицу Дакку. Могольский губернатор Бенгала, неспособный организо­вать эффективное сопротивление, вынужден был после этого на­бега перенести свою ставку в глубь страны [1,42, с. 143].

В том же году в Мрохаунг прибыло голландское посольство во главе с Антонием Кеном, имевшее, видимо, целью поощрить Тиритудхамму на новые пиратские подвиги такого же рода. И действительно, вскоре после этого араканский флот совершил дерзкое нападение на Нижнюю Бирму. Пестрое войско Тири-тудхаммы, в которое помимо португальцев входили японские христиане, моны, бирманцы, индийцы — мусульмане из Север­ной Индии, разграбило Моулмейн и Пегу. При этом из дворца бирманского короля был увезен в качестве трофея тот коло­кол, на звук которого Анаупхелун должен был выходить к просителям [38, с. 276].

Государство араканских королей все более приобретало па­разитарный характер.

Сиам в первой четверги XVII в.

В начале XVII в. Сиам был самым могущественным госу­дарством Юго-Восточной Азии. Король-полководец Наресуан (1590—1605), восстановивший в 80-х годах XVI в. независи­мость Сиама, не только нанес Бирме решительное поражение, но и подчинил себе значительную часть ее территории. В 1594г. войска Наресуана захватили Камбоджу. К концу своей жизни Наресуан возглавлял обширную державу, территория которой более чем вдвое превышала размеры Сиама до его завоевания Бирмой в 1569 г.

Могущество Сиама в этот период выросло не только за счет удачных войн, но и за счет исключительно благоприятной для него торговой конъюнктуры, сложившейся к началу XVII в. в регионе. Еще в прошлом столетии после захвата португальцами Малакки восточные купцы, чтобы избежать беспощадного гра­бежа, наряду с южным обходным путем (вокруг Суматры) ста­ли широко пользоваться и северным путем в обход Малакки — через Сиам.

Они либо перетаскивали свои суда волоком через перешеек Малаккского полуострова, либо двигались по пути Тенассе-рим — Аютия, по которому шел наиболее мощный поток людей и товаров. Этот путь шел от моря к верховьям реки Тенассе-рим. Здесь товары перегружались на повозки, запряженные во­лами, и доставлялись через горные перевалы к верховьям од­ного из притоков Меклонга, где их вновь грузили на лодки и везли к Сиамскому заливу и далее в Аютию. Неудобства трех­кратной перегрузки с избытком возмещались безопасностью и значительным сокращением пути, по сравнению с путем вокруг Малаккского полуострова и тем более вокруг Суматры. При этом значительная часть индийских, китайских, индонезий­ских и вьетнамских купцов, достигнув Аютии, предпочитала не везти свои товары дальше, а продать их на месте, чтобы здесь же приобрести нужные им товары, всегда имевшиеся в изоби­лии на этом крупнейшем международном рынке Дальнего Во­стока.

Наряду с торговлей привозными товарами Сиам вел зна­чительную торговлю товарами местного производства. Из мест­ных продуктов особенно большие доходы приносили сиамской торговле олово, свинец и селитра, находившие сбыт во всех странах Южной и Восточной Азии, слоновая кость, ценные сор­та дерева (орлиное или алойное дерево — калембак, сапан, тик), а также оленьи шкуры. Сиамские суда, груженные как иностранными, так и отечественными товарами, в XVI—XVII вв. курсировали от Японии до Персии и Аравии.

Первостепенную важность для Сиама имела торговля с Японией, начало которой было положено в конце XVI в. Офи­циальные дипломатические отношения между Сиамом и Япо­нией начинаются с письма сегуна Иеясу королю Экатотсароту (1605—1620), в котором он просил прислать ему ароматичное дерево и пушки сиамского производства, высоко ценившиеся в Японии (1606 г.) [129, с .27]. Сегун, в свою очередь, послал коро­лю в подарок несколько кольчуг и 10 японских мечей. На этом этапе Япония больше была заинтересована в развитии торго­вых отношений, чем Сиам. Поэтому в 1608 г., еще не дождав­шись ответа Экатотсарота, Иеясу вновь пишет Экатотсароту и вновь просит пороха и пушек. В третьем письме, написанном в октябре 1610 г., он благодарит сиамского короля за снаряже­ние посольства, которое наконец прибыло в Японию, и за обе­щание в следующем году прислать корабль с пушками и по­рохом.

Обмен посольствами продолжался и при преемниках Иеясу и Экатотсарота. Особенно оживленный характер приобрели дипломатические отношения в правление короля Сонгтама (1620—1627), когда обмен посольствами происходил почти еже­годно. Сегуны поощряли торговлю своих купцов с Сиамом. До нашего времени сохранились 53 экспортные лицензии 1592— 1615 гг., которые японское правительство выдавало судам, иду­щим в Сиам. Сиамские купцы также могли беспрепятственно торговать с Японией [129, с. 272, 284—292].

Всю торговлю между Сиамом и Японией в первой трети XVII в. можно разделить как бы на два потока, которые срав­нительно мало смешивались между собой. Один из них — это торговля и обмен подарками, так сказать, «на высшем уров­не» — между правительствами. Японское правительство получа­ло из Сиама огнестрельное оружие, порох, олово, селитру, сло­новую кость и некоторые предметы роскоши. Сиамское прави­тельство— японских лошадей, холодное оружие и также предметы роскоши. Все эти товары представляли собой предметы либо военного, либо придворного и княжеского обихода и (за исключением олова) не могли быть использованы другим пу­тем. Поэтому этот поток товаров не мог играть существенной роли для развития экономики обеих стран.

Иной характер носила торговля, которую в первые десяти­летия XVII в. вели главным образом частные купцы Японии и Сиама. Среди широкого ассортимента различных «мирных» товаров, которыми они обменивались, прежде всего необходимо выделить оленьи и буйволиные шкуры, с одной стороны, и медь и серебро — с другой.

Экспорт кожи из Сиама в Японию достигал в отдельные го­ды несколько сот тысяч шкур и, видимо, очень редко спускался ниже 100 тыс. штук [36, с. 67]. В обмен на кожу и большие партии сапанового дерева из Японии в Сиам шли крупные грузы дешевой японской меди и серебра.

Крупные размеры приняла в XVII в. торговля с Китаем, имевшая к тому времени уже многовековую традицию. «Сиам­ский король имеет своих торговых представителей в Пегу, Аве, Чиангмае, Лангчане (Луангпхабанге.— Э. Б.) и на Короман­дельском побережье, но особенно много — в Китае»,— писал в 30-х годах XVII в. известный путешественник Мандельсло (цит. по [46, с. 42]). Китайский император, в свою очередь, держал в Сиаме четырех постоянных представителей из китайцев, знающих сиамский и другие языки, для облегчения дипломати­ческих и торговых сношений. «Король (Сиама.— Э. Б.) и его брат,— писал примерно в это же время голландец ван Влит,— посылают каждый год корабли в Кантон... и другие районы Ки­тая. Король пользуется этой привилегией по старинному дого­вору с китайскими императорами» [264, с. 92].

Важную роль в развитии этой торговли сыграли китайские купцы и моряки, с давних пор обосновавшиеся в Сиаме. Сиам­ский торговый флот в значительной мере был укомплектован китайцами. В середине XVII в., в результате крестьянской вой­ны и войны с маньчжурами в Китае, объем торговли умень­шился, однако все еще оставался значительным. В частности, Сиам поставлял свинец, селитру, порох и оружие китайскому национальному герою Чжэн Чэнгуну и его соратникам, которые, опираясь на Тайвань, боролись с маньчжурами и голландцами [216, т. II, с. 204].

Важна была для Сиама и его торговля с Индией, не только потому, что Индия представляла объемистый рынок как для местных сиамских продуктов (в частности, слоновой кости и слонов), так и для ввозившихся Сиамом японской меди и ки­тайского фарфора, но и тем, что из Индии вывозились хлопча­тобумажные ткани. Этот товар не только находил широкий сбыт внутри страны, но и реэкспортировался из Сиама в доб­рый десяток стран, принося большой доход. Определенная часть индийских ремесленников специально работала на сиамский рынок. «Ткани из Короманделя и Сурата, продающиеся в Аютии, выделываются и расписываются по сиамским модам»,— отмечал ван Влит [264, с. 89].

Оживленная торговля велась также с соседними страна­ми — Лаосом, Камбоджей, Северным и Южным Вьетнамом, Индонезией и даже с Филиппинами. Сиамские суда доходили дс порта Мокка на Красном море [46, с. 312—315, 331, 335; 247, с. 365].

В Сиаме в первой половине XVII в. была развита и внут­ренняя торговля. Я. Стрейс, посетивший Сиам в 1650 г., писал: «Торговля внутри страны дает пропитание сотне тысяч чело­век». Далее он приводит список, (неполный, разумеется) про­фессий ремесленников, работавших на рынок: «Плотники, ко­рабельные мастера, кузнецы, ваятели, золотых и серебряных дел мастера, каменщики, златобиты, каменотесы, живописцы, граверы, ткачи, литейщики колоколов, медники, токари, обжигатели камня и извести, гончары, резчики по дереву, сундучных и ящичных дел мастера... несколько тысяч ювелиров и др.» [36, с. 67—68].

Наряду с давно обосновавшимися в Сиаме китайскими и ин­дийскими купцами, связанными главным образом с внешней торговлей, появились и местные купцы, занятые преимущест­венно во внутренней торговле: «Купцы, торгующие съестными припасами и одеждой,— пишет Стрейс,— ...странствуют из горо­да в город, из деревни в деревню. Этой торговлей кормятся ты­сячи и живут все время в своих лодках или торговых судах» [36, с. 68]. Н. Жерве в своем «Описании Сиама» дополняет эту картину: «Большая часть народа занята торговлей, одни прово­дят все время, торгуя на реке, с женщинами и детьми, другие живут в городах, продавая в лавках в розницу товары, которые они приобрели оптом с прибывших судов» [127, с. 145].

В этот период отдельные районы страны начали специали­зироваться на производстве определенных продуктов. Так, Цен­тральный район, долина нижнего и среднего Менама, специализировался на производстве риса; Северный район поставлял оленьи шкуры, сахар и воск; Западный район, долина Меклонга,— дерево сапан и соль; Юго-Восточный район, Малаккский полуостров,— олово, свинец, перец; Юго-Восточный район, у границы с Камбоджей,— корабельный лес, орлиное дерево, оленьи шкуры, благовонные смолы; плато Корат — железо; район Бангкока — фрукты [264, с. 67—69].

Столица Сиама Аютия, ставшая в XVI—XVII вв. крупней­шим центром международной торговли, по отзывам современни­ков, по своим размерам превосходила Париж. Считалось, что в Аютии проживают представители 43 наций [82, с. 136, 149]. Подданным какого-либо иностранного государства предостав­лялся особый квартал, или слобода, в которой они могли жить, следуя законам и обычаям своей страны, под управлением ста­рейшины, выбранного из их числа, который вел дела с сиамскими чиновниками [127, с. 69; 161, т. II, с. 237]. В числе ино­странцев, организованных таким образом, были англичане, арабы, армяне, бенгальцы, голландцы, голкондцы, камбод­жийцы, китайцы, кохинхинцы, лао, макасарцы, малайцы, под­данные Могольской империи, пегуанцы (моны), персы, порту­гальцы, тонкинцы, турки, чамы (тямы), представители яван­ских народов, японцы [80, с. 123—130].

Наряду с портами Бенгальского залива — Мергуи, Тенассе-римом, Джанк Сейлоном выросли в крупные торговые центры порты на восточном берегу Малаккского полуострова — Патта-ни, Лигор, Након-Сри-Дхаммарат, Сингора, Чайя. Большая тор­говля велась в городах Ратбури и Петбури (Пхетбури), лежа­щих на торговом пути Тенассерим — Сиамский залив. Важным торговым центром являлся также Питсанулок (Пхитсанулок) (второй по величине город Сиама), куда горцы из лаосских княжеств Лангчан и Чиангмай приносили золото, рубины, мускус, бензойную смолу (росный ладан), воск, камедь, рога но­сорога, которые затем отправлялись в лодках вниз по Менаму к Аютии. В свою очередь, лаосцы закупали в Питсанулоке си­амские и индийские ткани [80, с. 152; 264, с. 68].

Таким образом, товарно-денежные отношения играли значительную роль в Сиаме XVII в. В XVIII в., однако, эти отно­шения не получили дальнейшего развития, напротив, торговля пришла в упадок, а феодальная рента в основной своей массе вновь стала натуральной. Основной причиной этого было столк­новение торговых интересов Сиама с торговыми интересами ев­ропейских держав, прежде всего Голландии, в котором Сиам потерпел поражение.

Голландцы появились на территории Сиама в самом начале XVII в. В 1601 г. эскадра под командованием адмирала Якоба ван Нека достигла вассального сиамского княжества Паттани, богатого перцем [202, с. 85]. Несмотря на активное противодей­ствие португальских, китайских и японских купцов, ван Нек за­ключил с княгиней Паттани договор о торговле перцем и полу­чил разрешение открыть здесь факторию.

В 1603 г. глава фактории в Паттани ван дер Лек посетил Аютию, с тем чтобы выяснить возможности ведения торговли в сиамской столице. После обнадеживающих донесений ван дер Лека в Аютию был направлен с официальной миссией адмирал ван Варвейк (1604 г.). Здесь он встретил дружественный при­ем и даже получил аудиенцию у короля Экатотсарота, что но тем временам считалось исключительной милостью. Король дал голландцам разрешение торговать в Сиаме наравне с другими [63, с. 244].

Проникновение голландцев в Сиам сильно обеспокоило пор­тугальцев. Через своих соотечественников, живущих в Аютии, они стали вести в Сиаме усиленную антиголландскую пропа­ганду. В частности, они пытались убедить короля, что Голлан­дия не самостоятельное государство с определенной территорией, а всего лишь обширный союз пиратов [63, с. 246]. Престиж самих португальцев в Сиаме, однако, был уже настолько по­дорван, а выгоды торговли с голландцами, ликвидировавшими португальскую монополию, были настолько очевидны, что их дипломатические демарши остались безрезультатными.

Тогда португальцы от уговоров перешли к угрозам. Порту­гальский король в письме к своему вице-королю в Индии дал ему указание построить крепость в Мартабане, чтобы оттуда грозить Сиаму. По его мнению, если удастся запугать Сиам, «самое сильное государство в тех местах» [216, т. I, с. 3], и за­ставить его изгнать «мятежников» (т. е. голландцев), то все остальные правители Юго-Восточной Азии и подавно не решат­ся торговать с голландцами.

Но угрозы помогли португальцам не больше, чем уговоры. Король Экатотсарот не только не изгнал голландцев, но даже принял решение направить в Голландию свое посольство (де­кабрь 1607 г.). Осенью 1608 г. сиамское посольство, состоявшее из четырех крупных чиновников, в сопровождении свиты из 12 человек прибыло в Гаагу. 11 сентября 1608 г. сиамское по­сольство было принято штатгальтером Нидерландов принцем Морицем Оранским [63, с. 246]. Послы поднесли принцу бога­тые подарки (рубины и другие драгоценные камни). Объясняя цель своего прибытия в Голландию, послы с достоинством за­явили, что их король ни в чем не нуждается и лишь интере­суется жизнью и обычаями чужих народов. Единственное, что он хотел бы получить от Голландии, это плотников и корабель­ных мастеров для обучения сиамцев. Принц Оранский принял сиамских послов с большим почетом и на прощание подарил им несколько пушек [216, т. I, с. 1, 7].

В первые же годы своего появления в Южных морях голландцы, наряду с вывозом пряностей в Европу, стали занимать­ся посреднической торговлей между различными странами Во­стока. А для такой торговли Аютия была идеальным местом. Здесь голландцев в особенности привлекал давно установив­шийся товарообмен между Сиамом и Японией. Эту торговую линию, сулившую огромные прибыли, голландцы постарались освоить в первую очередь [216, т. I, с. 5, т. II, с, 4][10].

Второе по значению место в это время на сиамском рынке занимал обмен индийских тканей на местные и дальневосточ­ные товары. В этой торговле голландцы также стали прини­мать участие, начиная с первых десятилетий XVII в. В скором времени голландцы захватили в свои руки и большую часть торговых рейсов между Сиамом и Индонезией.

Помимо  прибылей  от  посреднической  торговли  Сиам   привлекал голландцев как неисчерпаемая продовольственная база для их крепостей и факторий в Индонезии и Малайе. Отноше­ния голландцев с индонезийскими правителями часто прини­мали характер открытой войны, и, отрезанные в результате этого от местных источников продовольствия, голландцы оказа­лись бы в очень затруднительном положении, если бы не могли покупать рис, масло и другие продовольственные товары в рас­положенном сравнительно недалеко Сиаме [216, т. I, с. 170, т. II, с. 4].

Наконец, менее важное, хотя также весьма существенное значение имел для голландцев перец Южного Сиама. На всем протяжении XVII в. голландцы упорно стремились сосредото­чить всю торговлю сиамским перцем в своих руках не потому, что им его не хватало (в индонезийских владениях голладской Ост-Индской компании перца было более чем достаточно), а для того, чтобы лишить своих португальских, английских и французских соперников возможности покупать перец здесь и тем самым сбить цены на него в Европе.

Для того чтобы добиться осуществления этих задач, гол­ландцы начали постепенно опутывать Сиам сетью своих фак­торий. В 1610 г. была основана фактория в Аютии, в 1612— в Лигоре и Паталунге. Несколько лет спустя были открыты фактории в Сингоре и на острове Джанк Сейлон (Пукет) [63, с. 246; 202, с. 86; 216, т. I, с. 11, 17].

Таким образом, наряду с центральным рынком в Аютии, факториями были охвачены все важнейшие центры производ­ства олова и перца, которые были расположены на Юге Сиа­ма. В этом районе голландцы развили особенную активность, используя отдаленность от центра и разобщенность располо­женных здесь полузависимых малайских княжеств. Если в соб­ственно Сиаме голландцы в первые десятилетия вели себя довольно сдержанно, то здесь они сразу дали местным прави­телям почувствовать свою силу, заставляя их подписывать вы­годные для Голландии договоры.

Проникновение голландцев в сиамскую торговлю в первой четверти XVII в. мало беспокоило сиамское правительство, так как в этот период сиамский торговый флот был сравнитель­но невелик. Основными статьями доходов государства от тор­говли были таможенные сборы и продажа местных товаров на экспорт. Число купцов сиамцев было очень незначительно. Поч­ти весь экспорт и импорт Сиама до появления голландцев на­ходился в руках индийских, персидских, китайских, японских, арабских и индонезийских купцов (последние известны также под общим названием «мавры»).

Именно это разноплеменное восточное купечество, коренные интересы которого затрагивало голландское проникновение, ста­ло застрельщиком борьбы против голландцев. Особым упор­ством, непримиримостью отличались японские торговцы, кото­рых голландцы начали теснить в первую очередь.

В этой упорной и жестокой борьбе за сиамский рынок сто­роны не останавливались ни перед какими средствами. Так, в 1605 г. японцы взяли штурмом и сожгли голландскую факто­рию в Паттани [46, с. 44]. Перевес в этой борьбе, однако, был явно на стороне Голландии, располагавшей более совершенной военной техникой и организацией. Фактория в Паттани была вскоре восстановлена, и голландцы сохранили за собой господ­ствующее положение в торговле этого княжества, как и вообще всего Юга Сиама.

В Центральном и Северном Сиаме, там, где власть сиам­ского короля была прочной, голландцы в первые десятилетия XVII в. придерживались иной политики. Здесь они не реша­лись прибегнуть к открытому военному нажиму. Они предпо­читали выступать под маской бескорыстных друзей Сиама. Ре­альную помощь сиамскому королю они, впрочем, оказывали только тогда, когда это было им выгодно. Голландские плотни­ки, корабельные мастера и другие специалисты охотно шли на: сиамскую службу, так как они получали здесь очень высокое жалованье [63, с. 247]. В 1612 г., во время мятежа японских наемных войск, совпавшего с вторжением в Сиам лаосского ко­роля, голландские артиллеристы выступили на стороне прави­тельства и продемонстрировали прицельную стрельбу из пушек, ранее подаренных сиамскому королю принцем Оранским [216, т. I, с. 67]. В данном случае для голландцев существовала ре­альная опасность, что в случае победы японцы заставят короля Экатотсарота или его преемника изгнать своих торговых со­перников из страны.

Гибкая тактика голландцев в Сиаме принесла свои плоды. Сиамские короли охотно предоставляли им различные льготы и привилегии. Так, после подавления японского мятежа в 1612 г. король Экатотсарот установил для голландцев льготный порядок таможенного досмотра. 17 июня 1617 г. голландцам удалось заключить выгодный договор о закупке у сиамского правительства кож — важнейшей статьи экспорта в Японию [216, т. I, с. 15],

Вслед за голландскими купцами в Сиаме стали появляться и английские. Первые попытки завязать торговые отношения с Сиамом предпринял еще в 1608 г. капитан Вильям Киллинг, который вступил в переговоры с сиамским послом в Бантаме. Последний от имени своего короля пригласил англичан тор­говать в Сиаме [46, с. 46]. Особенно усилился интерес к сиам­ской торговле после прибытия в Гаагу первого сиамского по­сольства. Снаряжая в 1610 г. свою седьмую экспедицию, ди­ректора английской Ост-Индской компании поставили одной из основных ее задач открытие торговли с Сиамом.

В июне 1612 г. корабль английской Ост-Индской компании «Глобус» доставил в Сиам представителя Компании Адама Дентона, снабженного письмом Якова I к королю Экатотсароту. Англичане, так же как и голландцы, на первых порах встретили в Сиаме самый радушный прием. Письмо Якова I было зачитано в торжественной обстановке. Экатотсарот одарил пос­лов богатыми подарками, а ответное посольство с письмом от Экатотсарота к Якову I, в котором английского короля проси­ли присылать больше торговых судов в Сиам, в 1613 г. выехало в Англию [46, с. 49; 216, т. I, с. 18]. Англичане получили по­стоянное разрешение на торговлю в Сиаме; для размещения английской фактории в Аютии был предоставлен трехэтажный каменный дом. Другая фактория, несмотря на противодействие голландцев, была в том же году основана в Паттани.

Подобно голландцам, англичане вывозили из Сиама в Япо­нию олово, свинец, драгоценные сорта дерева, благовония, кра­сители и оленьи шкуры. Так, в 1617 г. только на одном из кораблей английской Ост-Индской компании в Японию было вывезено 9 тыс. оленьих и буйволиных шкур. Английские суда крейсировали также между Сиамом и Тямпой [46, с. 65, 68].

Однако после первого периода быстрого подъема английская торговля в Сиаме также быстро пришла в упадок. Этому спо­собствовали отчасти частые войны, которые вели в это время Сиам и соседние с ним государства. Так, в 1615 г. бирманские войска, захватив Чиангмай, разгромили английскую факторию и увели в плен возглавлявшего ее персонал Р. Сэмюэля [46, с. 62]. Важной причиной упадка английской торговли в Сиаме была жестокая конкуренция со стороны голландских, португаль­ских и японских купцов.

Конкуренция эта принимала самые различные формы — от закулисных интриг до открытой вооруженной борьбы. В 1616 г, жертвой этой борьбы пал глава английской фактории в Аютии Бенджамен Фери, отравленный португальцами [216, т. I, с. 66]. В следующем году попытка английского фактора Питта за­ковать в кандалы голландца Петерсона во время «дружеского» банкета в Аютии привела к кровавой драке между голландцами и англичанами, в которой было убито несколько человек [46, с. 67]. Столкновения на суше дополнялись упорной борьбой на море. Португальские корабли, базировавшиеся на Макао, спе­циально выслеживали английские суда, идущие из Сиама в Японию. Голландцы также не упускали удобного случая за­хватить английский корабль, несмотря на то что официально Голландия считалась союзником Англии.

В итоге англичане в Сиаме не смогли выдержать голланд­ской конкуренции. Причины этого заключались не только в военном и экономическом превосходстве голландской Ост-Инд­ской компании, но и в ее более гибкой торговой политике. В то время как англичане основную ставку делали на сбыт своих отечественных товаров (главным образом сукно, которое поль­зовалось Малым спросом в тропиках), а посредническая тор­говля играла для них второстепенную роль, голландцы сразу стали уделять большое внимание посреднической торговле между странами Востока. В условиях Сиама, который сравнительно мало покупал европейские товары, такая торговая политика, естественно, была более реалистической.

У англичан в Сиаме была, в сущности, только одна, и то нерегулярная, связь — со своей факторией в Хирадо (Япония) (в отличие от голландцев, сразу наладивших рейсы между Сиамом, Индией, Индонезией, Китаем и Японией). Поэтому, когда эта ниточка была прервана голландскими и португаль­скими крейсерами, английские фактории в Аютии и Паттани оказались на пороге краха, В 1622 г. английская Ост-Индская компания решила закрыть фактории в Сиаме. Решение это было осуществлено только через год, так как главы факторий не мог­ли расплатиться с долгами. Вновь появились английские тор­говцы в Сиаме только 36 лет спустя — в 1659 г.

Камбоджа в первой четверти XVII в.

Король Сорьопор (Баром Реатеа IV) (1603—1618) укрепил­ся на троне с помощью сиамских войск и в обмен на это был вынужден признать Камбоджу вассалом Сиама. После разгро­ма Ниума [12, с. 269] ему пришлось подчинять провинции Кампонгсвай, Срей Сантхор, Сиемреап и Бапном, не желавшие признавать сиамского ставленника. Особенно упорное сопро­тивление Баром Реатеа IV встретил в пров. Треанг. Однако восставшие провинции были довольно быстро усмирены, и боль­шая часть правления Баром Реатеа IV стала для Камбоджи периодом мирного развития [22, с. 88; 28, с. 253; 84, с. 95—98].

Стремясь укрепить социальную базу своей власти, Баром Реатеа IV щедро одаривал буддийское духовенство, строил буд­дийские храмы и жаловал им обширные земли. Зависимость Камбоджи от Сиама (король Наресуан оставил у себя залож­ником старшего сына Баром Реатеа IV Чей Четту) в этот период имела только внешние проявления: при камбоджийском дворе ввели ряд тайских обычаев, в этикете и одежде напри­мер, но в других отношениях Камбоджа сохранила свою авто­номность. В правление Баром Реатеа IV страна стала посте­пенно оправляться от потрясений конца XVI в. Целый ряд урожайных лет позволил укрепить экономику, и народные дви­жения стихли. Только в 1605 г. камбоджийская летопись отме­чает локальное восстание, которое возглавили провозгласившие себя королями братья Па Рат и Лак Смина. Это восстание, од­нако, было быстро подавлено Чей Четтой, который в 1605 г. бежал из Сиама, воспользовавшись замешательством, вызван­ным внезапной смертью короля Наресуана [84, с. ПО—112; 127, с. 259—260].

Поражения Сиама в войне с Бирмой в 1615—1618 гг. при­вели Баром Реатеа к мысли, что настал момент восстановить независимость страны. Предвидя, что Сиам, даже ослабленный, не смирится с потерей своего вассального владения, Баром Реатеа IV решил заручиться сильным союзником. В 1618 г. ок обратился к правителю Южного Вьетнама Шай Выонгу с прось­бой выдать его дочь Анг Чув за Чей Четту. Династический брак был заключен, и в том же году 72-летний Баром Реатеа IV отрекся от престола в пользу своего старшего сына [84, с. 120— 122, 124]. По традиции, установившейся, видимо, в XIV в., должность короля в Камбодже была выборной. Даже если ко­роль сам назначал себе преемника, он должен был получить одобрение Совета знати. Летопись XVII в. называет следующих выборщиков: «Министры, мандарины и королевские служите­ли». По-видимому, в число выборщиков входили все чиновни­ки, находившиеся в столице, но право решающего голоса (как и в XIX в.) принадлежало пяти главным министрам (чауфеа — первый министр, йоммореат — министр юстиции и полиции, веанг — министр Двора и финансов, кралахом — морской ми­нистр, чакрей — военный министр) [197, с. 253—254]. Получив от Совета согласие на коронацию Чей Четты, Баром Реа­теа IV предотвратил возможность борьбы многочисленных чле­нов королевского клана за власть после своей смерти. А та­кая борьба, обычное явление в Камбодже XVI—XVII вв., была бы особенно губительна в момент надвигавшейся войны с Сиамом.

Новый король Чей Четта II (1618—1627), как показали дальнейшие события, был способным правителем и талантли­вым полководцем. Едва взойдя на трон, он принял решитель­ные меры к ограничению произвола феодалов. Он реорганизо­вал административное устройство страны. Подавая пример своему новому аппарату, он стал сам отправлять правосудие, и каждый жалобщик, даже представитель социальных низов, в принципе мог добиться рассмотрения своего дела лично ко­ролем. В 1620 г. Чей Четта II начал кодификацию камбоджий­ского права, которая была завершена четыре года спустя. Но­вый камбоджийский свод законов состоял из 24 томов. Кроме того, в 1621 г. он отменил смертную казнь, которая, по ста­рым камбоджийским законам, полагалась за одиннадцать ви­дов преступлений, и снизил размеры наказания за менее тяж­кие преступления [84, с. 129—130; 197, с. 283].

Все эти меры, несомненно, были вызваны воспоминанием о крестьянских войнах, потрясавших Камбоджу в XVI в., и сви­детельствовали о дальновидности молодого монарха. В 1622 г. Чей Четта II официально провозгласил независимость Камбод­жи; сиамский король Сонгтам ответил на этот акт немедленным вторжением в страну с суши и с моря. Он сам возглавил ос­новную армию, двигавшуюся по суше, состоявшую из 80 тыс. пехотинцев и 300 боевых слонов. В то же время наследник си­амского престола принц Четтатират с флотом, на который было посажено 20 тыс. солдат, атаковал Камбоджу с тыла, высадив­шись в порту Кампот. У Чей Четты II было всего 50 тыс. сол­дат и 700 боевых слонов. Умело маневрируя, он стал заманивать Сонгтама в глубь страны, в то время как все население, находившееся в полосе движения сиамской армии, по приказу Чей Четты II уходило в леса, оставляя врага без продовольст­вия. Наконец, заняв выгодную позицию у горы Пангканг, Чей Четта II принял бой. Перед этим он уменьшил свою и без того небольшую армию на две пятых, разместив в лесах близ до­рог, ведущих на север, юг и запад от места сражения, три за­садных полка. Характер горно-лесистой местности не позволял Сонгтаму атаковать войско Чей Четты II на широком фронте, и тот продержался до подхода вспомогательного войска, со­бранного губернаторами Баттамбанга и Сиемреапа, которое ударило в тыл сиамской армии. Сиамцы дрогнули и побежали. Но все пути отхода уже были перерезаны засадными полками. 10 тыс. сиамцев было убито, 30 тыс. взято в плен. Победителю достались также 250 из 300 боевых слонов Сонгтама. Оставшие­ся в живых сиамские солдаты рассеялись по лесам, многие погибли от голода и лишений. Сам Сонгтам с тремя сотня­ми лейб-гвардейцев едва вырвался из окружения [84, с. 134— 139; 128, с. 191 — 194; 264, с. 36; 273, с. 168],

Примерно в это время был разбит сиамский десант, выса­женный в Кампоте. Располагавший здесь незначительными си­лами брат короля Преах Утей имитировал поспешное отступле­ние, а ворвавшиеся в камбоджийский лагерь сиамцы нашли здесь еще кипящие котлы с рисом и мясом. Они неосторожно воспользовались этими трофеями, и вскоре большая часть вой­ска вышла_; из строя — пища была отравлена. Четтатират с не­многими уцелевшими солдатами поспешил к берегу и отплыл в Сиам. Пленные сиамцы были посажены на землю в качестве государственных крестьян в восточных провинциях Камбоджи [84, с. 139—142].

Желая взять реванш, Сонгтам обратился за помощью к гол­ландцам и англичанам. Но Голландия и Англия в это время были слишком заняты борьбой за острова Пряностей, чтобы ввязываться в отношения между странами Индокитайского по­луострова[11]. Не получив европейской поддержки, Сонгтам в 1623 г. все же направил против Камбоджи новое войско и флот из 500 судов под командованием Четтатирата. Но Чей Четта II к этому времени уже организовал 100-тысячную армию, кото­рая плотно прикрыла камбоджийские границы. Дело ограни­чилось долгим потивостоянием двух армий. Наконец, у Чет­татирата не выдержали нервы, и он ночью увел свое войско без боя [38, с. 249; 84, с. 143—146].

После  этого  на  протяжении  более  чем   полувека  Сиам   не предпринимал крупных вторжений в Камбоджу. Однако, от­стояв свою независимость от западного соседа, Камбоджа была вынуждена пойти на уступки восточному соседу — Южному Вьетнаму. Уже в 1623 г. в Удонг прибыло посольство правителя Южного Вьетнама Шай Выонга. В обмен на дружественный нейтралитет оно потребовало от Чей Четты II право основы­вать вьетнамские поселения в пров. Прейкор (Сайгон) и право собирать там налоги. Камбоджийский король вынужден был согласиться.

Многие важные посты в королевстве были отданы вьетнам­цам. Неподалеку от новой камбоджийской столицы — Удонга была построена вьетнамская мануфактура. В Удонге постепен­но образовалась значительная вьетнамская торговая община. К 1628 г. провинции дельты Меконга Прейкор, Кампеанг Секат-рей (Бьенхоа) и Бариа были уже густо заселены вьетнамскими переселенцами из северных малоземельных районов. Так было положено начало перехода дельты Меконга под власть Южно­го Вьетнама, хотя формально эта область еще долго входила в состав Камбоджи [22, с. 89; 28, с. 254; 104, с. 72—73; 125, с. 362].

Вьетнам в конце XVI — первой четверти XVII в

1592 г. был поворотным пунктом в гражданской войне, раз­диравшей Вьетнам на протяжении нескольких десятилетий. В этом году войска под командованием Чинь Тунга, выступав­шего от имени «законной династии» Ле, овладели столицей Вьетнама Тханглонгом (совр. Ханой), городом, носившим в то время также названия Ке-тё и Донг-кинь[12]. Войска династии Маков, правившей в Тханглонге в 1527—1529 гг., были оттес­нены на крайний Север Вьетнама в пров. Каобанг [12, с. 287].

Однако до полного объединения страны было еще далеко. На Севере страны вплоть до начала XVII в. постоянно вспы­хивали феодальные мятежи в пользу Маков; существовало еще довольно сильное крестьянское движение (отголосок крестьян­ских войн начала XVI в.); Юг тогдашнего Вьетнама — две об­ширные провинции Тханьхоа и Куангнам (находившиеся с 1558 г. под управлением способного полководца Нгуен Хоанга) фактически превратились в отдельное государство, лишь но­минально признающее верховную власть династии Ле. Сами Ле к этому времени окончательно лишились реальной власти, а Чинь Тунг, так же как и его отец Чинь Кием, не принимая на себя королевского титула, был реальным правителем госу­дарства.

Иезуит Александр де Род, прибывший во Вьетнам в первой четверги XVII в., так описывал создавшуюся здесь ситуацию: «Королевство Тонкин — это истинная монархия, и, однако, здесь два короля. Но один из них, которого зовут буа (вуа.— Э. Б.),— король только по имени. Другой, которого называют тюа, обладает всей властью и распоряжается всеми провинция­ми. Буа же получает только видимость поклонения на ежегод­ной церемонии. Он не бывает на людях и живет замкнуто в старом дворце, где проводит свою жизнь в праздности, тогда как тюа управляет всеми делами войны и мира» [223, с. 76].

В 1593 г. Нгуен Хоанг оставил свое удельное княжество на Юге и прибыл ко двору короля Ле Тхе Тонга (1573—1599) формально, чтобы принести ему свои поздравления с возвраще­нием в столицу, а фактически, видимо, чтобы прощупать, нель­зя ли вырвать власть из рук Чинь Тунга и самому занять ана­логичное положение, которым пользовался до 1545 г. его отец Нгуен Ким. Ле Тхе Тонг, тяготившийся засильем клана Чи-ней, пожаловал Нгуен Хоангу высокий титул и направил его про­тив сторонников Маков и крестьянских повстанцев на Севере страны. В течение нескольких лет Нгуен Хоанг успешно сра­жался на Севере, в частности он разгромил «грабителей» [так феодальные летописи именовали восставших крестьян) в пров. Хайзыонг [20, с. 13]. Но оттеснить Чинь Тунга от власти ему не удалось. Более того, тот к 1599 г. настолько усилил свои позиции, что официально стал верховным главнокомандующим всех вооруженных сил страны и получил титул выонг — выс­ший, следующий после королевского звания [39, с. 167; 75, с. 109—110; 191, с. 15].

Видя, что расчеты не оправдались и контроль над войсками ускользнул из его рук, Нгуен Хоанг решил вернуться на Юг. Воспользовавшись новым феодальным мятежом, вспыхнувшим летом 1600 г. в дельте Красной реки (некоторые современники считали, что он сам был подстрекателем этого мятежа), Нгуен Хоанг выступил с войсками якобы на подавление восстания, но, достигнув берега моря, бежал вместе со своими сторонниками в свои старые владения. Погоня, посланная Чинь Тунгом, не смогла его догнать. Между тем мятеж разыгрался не на шутку. Чинь Тунгу и королю Ле Тхе Тонгу пришлось бежать из столицы в пров. Тханьхоа. Нгуен Хоанга победа Маков, видимо, устраивала еще меньше, чем сохранение власти за Чинями, и он поспешил сделать последним мирные предложения — прислал в лагерь Ле Тхе Тонга в Тханьхоа в качестве заложников своего сына Хая и внука Хака и предложил свою дочь в жены Чинь Чангу, старшему сыну Чинь Тунга. Брачный союз был заключен, а мятежники, в лагере которых начались раздоры, были частью истреблены, частью бежали в Каобанг. «Законный» король снова вернулся в Тханглонг. Последующие 20 лет были периодом неустойчивого равновесия между властью Чи-ней на Севере и властью Нгуенов на Юге страны. Обе неофи­циальные династии собирали силы для окончательной борьбы за   объединение   страны   под  своей   гегемонией   [20, с. 13;  75, с. 111 — 113; 162, с. 18; 191, с. 15].

Двадцатилетнее  затишье  в  начале  XVII  в.  было  временем общего подъема  хозяйства  и  развития  внешней  торговли,  как на  Севере,  так  и  на  Юге  страны.  Если верить А.  де  Роду,  в 20-х годах XVII в. в Северном Вьетнаме имелось до 50 морских портов.  Особенно  важную  роль во внешнеторговых операциях Северного   Вьетнама   играл   расположенный   у   моря   Фохиен. Здесь, как и в столице Тханглонге, постоянно проживали ино­странные купцы — китайцы, японцы, португальцы и др. В Юж­ном Вьетнаме главным торговым портом был Файфо. Миссионер Кристофор Борри в  1618 г. писал:  «Основную торговлю в Ко­хинхине   (Южном  Вьетнаме.— Э.  Б.)   ведут китайцы  и  японцы на  ярмарке, которая  собирается  каждый  год в одном  из пор­тов... Король Кохинхины некогда разрешил японцам и китайцам выбрать место для постройки города, где  бы проводилась яр­марка, о которой мы говорили. Этот город называется Файфо. Он так велик, что можно сказать, что в нем два города, один — китайский, другой — японский. Каждый из них расположен от­дельно, каждый имеет свою администрацию, и живут там также по-разному.  Китайцы по законам и обычаям  Китая, японцы — по своим законам и обычаям» (цит. по [191, с. 51]).

В начале XVII в. у интернациональной колонии купцов во Вьетнаме появились новые конкуренты — голландцы и англича­не. Корабли голландской и английской Ост-Индских компаний появились во Вьетнаме не с Запада, а с Востока — из Японии, богатый рынок которой они стали осваивать в первую очередь. Европейские товары, однако, находили слабый спрос в Японии, к тому же доставка их стоила очень дорого. Между тем в Япо­нии существовал устойчивый спрос на вьетнамский шелк. Он ввозился сюда в основном в виде пряжи (но иногда в ви­де готовых белых и многоцветных тканей) и обменивался на дешевое японское серебро. Руководству голландской и англий­ской факторий в Хирадо одновременно пришла в голову мысль вклиниться в этот выгодный товарообмен, ив 1613 г. в Файфо из Хирадо прибыли два голландских и два английских торго­вых представителя. Эта первая попытка завязать связи с Юж­ным Вьетнамом кончилась неудачно. По свидетельству современников, глава английской миссии Темпест Пикон дерзко говорил с королем (наиболее вероятно, что разговор был с гу­бернатором пров. Куангнам), за что был убит, а его товары кон­фискованы. Вьетнамцы убили также одного из голландских представителей, а груз голландского корабля конфисковали [71, с. 117—118; 162, с. 9][13]. Возможно, здесь сыграла роль пор­тугальская интрига. Португальцы, давно укоренившиеся в Южном Вьетнаме и бывшие в особом фаворе у Нгуен Хоанга (при­мерно в это же время португалец Жан де ла Круа построил близ Хюэ литейню пушек [191, с. 92]), стремились любым спо­собом навредить своим старым противникам.

Этот инцидент, однако, вскоре был предан забвению. Уже в 1617 г. наследник Нгуен Хоанга — Нгуен Фук Нгуен (1613— 1635), более известный под именем Шай Выонг, рассылает письма директорам факторий голландской Ост-Индской компа­нии в Паттани, Лигоре и Аютки с приглашением прибыть в Южный Вьетнам для торговли. В том же году англичане завя­зали первые торговые контакты с Северным Вьетнамом [71, с. 119; 162, с. 14; 191, с. 55, 65].

В этот период во Вьетнаме активизируется еще одна евро­пейская сила — католические миссионеры, представленные меж­дународным орденом иезуитов. В январе 1615 г. в Южный Вьет­нам прибыло два иезуита — итальянец Франсуа Бузоми и пор­тугалец Диего Карвальо, которые обосновались в Файфо. Пер­воначально их сфера влияния распространялась только на мест­ных японцев христиан. Несколько лет спустя число иезуитов в Южном Вьетнаме дошло до десяти. Среди них был и молодой француз Александр де Род, который первым начал произно­сить публичные проповеди на вьетнамском языке. Он же за­вершил оформление латинизированной вьетнамской письменно­сти «куок нгы» и перевел на вьетнамский язык важнейшие, с богословской точки зрения, христианские религиозные произве­дения. К 1627 г. иезуиты окрестили в Южном Вьетнаме 2 тыс. человек, но их основные успехи были еще впереди [146, т. II, с. 57—58; 246, с. 11 — 13].

Между тем период затишья в обеих частях Вьетнама подхо­дил к концу. В 1619 г. разразился кризис в Северном Вьетнаме. Король Ле Кинь Тонг (1599—1619) попытался ниспровергнуть власть Чинь Тунга. Для этого он вступил в заговор с сыном Чинь Тунга, принцем Чинь Суаном. Попытка переворота, одна­ко, не была удачной. Ле Кинь Тонг был вынужден повеситься, а Чинь Тунг посадил на трон нового принца из династии Ле — тринадцатилетнего Ле Тхан Тонга (1619—1643 и 1649—1662) [20, с. 172].

В следующем году сходная ситуация сложилась в Южном Вьетнаме. Два брата Шай Выонга — принцы Хап и Чат за­думали свергнуть его и разделить Южный Вьетнам между со­бой. С этой целью они вступили в сношения с Чинь Тунгом. Он, естественно, одобрил план братьев. Была достигнута дого­воренность о совместных действиях. Чтобы создать «казус бел­ли», Чинь Тунг направил в г. Айты — столицу Южного Вьет­нама посла с требованием выплатить королю налоги с южных провинций, которые южновьетнамский правитель уже лет два­дцать как перестал присылать. Шай Выонг ответил уклончи­во: мол, пришлю, когда урожаи станут лучше. Тогда Чинь Тунг придвинул к южновьетнамской границе, которая проходила по реке Ниутле, корпус под командованием генерала Нгуен Кая. Шай Выонг отправил ему навстречу свои войска. Восполь­зовавшись ослаблением столичного гарнизона, Хап и Чат под­няли восстание в Айты. Захватив продовольственные склады, где хранился провиант для армии, они укрепились в этой ча­сти города, рассчитывая продержаться до подхода северовьет­намских войск. Нгуен Кай, однако, действовал нерешительно и не сумел форсировать Ниутле. Восстание принцев было подав­лено. Шай Выонг посадил их в тюрьму, где они, по словам летописцев, вскоре умерли «от угрызений совести» [75, с. 119]. После этого войска Нгуен Кая вернулись на свои базы.

Это столкновение положило начало длинной 'череде войн между Севером и Югом, тянувшейся более полувека. Инициа­тором в этих войнах было, как правило, государство Чиней, И не столько потому, что численность его войск примерно в два с половиной раза превосходила численность армии Нгуенов (это уравновешивалось большей боеспособностью южновьет­намских войск). Для Чиней завоевание Юга не было просто во­просом престижа. Северный Вьетнам в XVII в. был единствен­ной аграрно-перенаселенной областью Юго-Восточной Азии, С Севера и Запада его окружали горно-лесистые области, не­пригодные для выращивания риса, которым традиционно зани­мались вьетнамские крестьяне. Единственным направлением расселения в экологически однородной среде был Юг. Под властью Нгуенов находились обширные слабо заселенные про­странства, которые к тому же еще продолжали расширяться за счёт пришедшего в упадок государства Тямпа (в 1609 г, Шай Выонг отторг у Тямпы еще одну провинцию [191,с. 16]), а с середины XVII в. и за счет Камбоджи. Шай Выонг щедро наделял беглецов с Севера землей, создавая военные поселения на границах своего государства. Норма феодальной эксплуата­ции на Юге была ниже, чем на Севере, во-первых, потому, что Нгуены не могли слишком антагонизировать своих крестьян—полувоинов, а во-вторых, потому, что богатые крестьяне Юга, естественно, производили больше прибавочного продукта, чем малоземельные крестьяне Севера. Многим, крестьянам дельты Красной реки Юг казался обетованной землей, и Чини не мог­ли этого стерпеть.

Сборы северовьетнамского правительства на новую войну с Югом задержались из-за смерти, в 1623 г., Чинь Тунга, на­ходившегося у власти 53 года. Некоторые советники Шай Выон­га считали этот момент подходящим для похода на Тханглонг под лозунгом: «Освободим династию Ле от узурпаторов!», но осторожный Шай Выонг предпочел занять выжидательную по­зицию. Действительно, наследник Чинь ТунгаЧиньЧанг (1623— 1657) довольно быстро консолидировал ивою позицию и в 1626 г. направил в Айты новое посольство с требованием уп­латить дань. Получив отказ, он собрал 120-тысячное войско и двинулся к Ниутле. Война началась всерьез [75, с. 120].

Завоевание Филиппин Испанией

После нескольких неудачных попыток закрепиться на Фи­липпинах в первой половине XVI в. испанское правительство в ноябре 1564 г. снарядило в Мексике сильную эскадру под командованием Лопеса де Легаспи, которая прибыла на Фи­липпины в феврале 1565 г. Здесь Легаспи создал базу на ост­рове Себу и приступил к покорению Висайских островов, лежа­вших в центральной части Филиппин. Пользуясь разобщен­ностью и междоусобными войнами местных жителей, он заклю­чил договоры с частью висайских князей и с их помощью к началу 70-х годов XVI в. в основном завоевал всю территорию Висайев и Северного Минданао. В 1570 г. испанская агрессия распространилась на Лусон. Центр крупнейшего Лусонского княжества — г. Манила был взят штурмом 24 июня 1571 г. Ле­гаспи перенес сюда столицу испанских владений [93, с. 198— 203; 231, с. 19—68].

Вскоре вслед за этим была завоевана равнинная часть Лу­сона. Таким образом, в 80-х годах XVI в. все Филиппины, за исключением Южного Минданао и Сулу (где мусульманские княжества организовали испанцам энергичный отпор), а также слабо заселенных горных местностей перешли под власть Ис­пании. В ходе завоевания бок о бок с солдатами шли монахи-миссионеры, которые проповедовали на архипелаге христианст­во[14]. Успехи проповедников объяснялись тем, что филиппинское общество к этому моменту уже было готово к принятию клас­совой религии, но, за исключением южных районов Филиппин, куда уже проникло мусульманство, такой религии еще не име­ло. Христианская религия обещала всем угнетенным счастли­вую жизнь «на том свете». Старая же религия не давала даже и такой иллюзорной надежды.

В то же время испанское духовенство, апеллируя к широким массам зависимого крестьянства, сулило ему и некоторые зем­ные блага. На Филиппинах в это время существовал обширный слой «рабов», точнее, лично зависимых крестьян, состоявший как из военнопленных, так и из весьма многочисленных кабаль­ных должников. В документах католической церкви на Филип­пинах 60—80-х годов XVI в. нет недостатка в страстных обли­чениях института рабства, в требованиях немедленно запретить продажу людей в кабалу за долги и освободить всех рабов. Вопрос о рабстве был поставлен первым в повестке дня пер­вого Собора католического духовенства на Филиппинах, открыв­шегося в декабре 1581 г. в Маниле. В 1588 г. на основании решений этого Собора испанский король Филипп II издал указ, отменявший рабство на Филиппинах. Дети рабов, родившиеся после указа, становились свободными. Прочие рабы, принадле­жавшие филиппинцам, подлежали освобождению в течение 5— 10 лет. Испанцам также категорически запрещалось приобре­тать и держать рабов. В 1591 г. папа Григорий XIV издал бул­лу, запрещавшую рабство на Филиппинах [62, т. 7, с. 17, т. 8, с. 11, 70, т. 24, с. 280—281; 169, с. 52; 208, с. 114].

В то же время испанское духовенство на первых порах стре­милось предстать перед филиппинцами в роли заступника перед королем против насилий светской власти «на местах» (такая «гуманная» политика диктовалась трезвым политическим рас­четом. В последней трети XVI в. на Филиппинах произошло 33 крупных восстания против испанских колонизаторов [11, с. 117]). Благодаря переписке духовенства с правительством по этому поводу до нас дошла реальная картина того, как осу­ществлялось колониальное освоение Филиппин. Так, в мемо­рандуме 1573 г., составленном монахами августинского ордена для Филиппа II, подробно описываются чудовищные злоупо­требления, которые чинили так называемые энкомьендеро[15] в своих владениях (см. [прил., док. 1]).

Десять лет спустя епископ Доминго де Саласар писал Фи­липпу II: «Я не могу найти слов, чтобы описать Вашему Ве­личеству несчастья, несправедливости и притеснения, мучения и нищету, в которую бывают ввергнуты индейцы (филиппин­цы.— Э.Б.) во время сбора податей... Если вождь не дает энкомьендеро столько золота, сколько от него потребуют, или не платит подати за стольких индийцев, сколько ему назовут, то несчастного вождя распинают или зажимают ему руки в тиски, поскольку все энкомьендеро, отправляясь собирать пода­ти, берут с собой орудия пытки и бичуют и пытают вождей, по­ка те не уплатят полную сумму, которую требуют (испанцы.— Э. Б.). Иногда, если сам вождь не явится, хватают его жену или дочь. Многие вожди умерли от пыток... Их распинают и подвешивают за руки... Я узнал, что один энкомьендеро по­требовал у вождя, который не имел ни золота, ни серебра, ни тканей, чтобы уплатить подать, отдать ему индейца за 8 песо в счет тех девяти душевых податей, которые он задолжал. А за­тем (энкомьендеро.— Э. Б.) забрал этого индейца на корабль и продал его за 35 песо... Они собирают подати с детей, стари­ков и рабов, и многие остаются неженатыми из-за тягот этой подати, а другие убивают своих детей» [62, т. 7, с. 29—30].

Духовенство не возражало против эксплуатации филиппин­цев (оно и само вскоре приняло самое активное участие в этой эксплуатации), но оно стояло за организованную эксплуата­цию, даже если эта эксплуатация не приносила достаточных доходов казне[16]. Когда же в 90-х годах XVI в. положение на Филиппинах стабилизировалось, демагогическая деятельность, церкви «в пользу угнетенных» быстро пошла на убыль. Проте­сты против насилий конкистадоров почти исчезают из перепис­ки. В то же время резко ослабевает интерес церкви к защите прав филиппинских рабов.

Теперь, когда наиболее развитые и населенные районы стра­ны были прочно подчинены, а власть местных князей в них была не только подорвана, но и практически уничтожена, когда нуж­но было уже не столько разрушать старый, доиспанский строй, сколько создавать организационные формы нового, колониаль­ного строя, основное внимание колонизаторов обращается к низшему слою местного господствующего класса — старейши­нам деревенских общин (барангаев), «благородным» дружин­никам бывших князей. Эта прослойка должна была стать со­циальной базой, низшим административным звеном и основной военной силой колониального режима (ведь сами испанцы со­ставляли ничтожную долю населения страны и при всем своем военном превосходстве не смогли бы долго удерживать его в повиновении). Вместе с тем сами конкистадоры уже захватили большое число рабов и не собирались с ними расставаться. По­этому закон об отмене рабства довольно быстро был просто забыт.

Предварительно напугав знать перспективой утраты лич­но зависимых крестьян (рабов) в случае конфликта с испан­скими властями, колонизаторы в конце концов договорились с ней за счет эксплуатируемых (в 1594 г. по ходатайству ав­густинцев Филипп II пожаловал филиппинским старейшинам привилегии того же типа, что были даны ранее индейским касикам в Америке: налоговый иммунитет, дворянское звание и др. [208, с. 122]).

Верхнюю страту нового колониального общества составляли, естественно, испанцы. Из них более двух третей, по оценке советской исследовательницы Ю. О. Левтоновой, в XVII в. со­ставляли члены монашеских орденов. Остальная часть — это администраторы, военные и немного частных лиц (испанцы на королевской службе обычно занимали посты пять-шесть лет, после чего, нажившись, покидали  Филиппины)  [26, с. 74, 82].

Доходы испанской верхушки складывались из трех частей: из прибылей от международной торговли (на Филиппины по­ступало много товаров из Китая и Японии и значительно мень­ше — из стран Юго-Восточной Азии, последние вывозились в Мексику в обмен на серебро); из налогов, собиравшихся с местного населения, и из арендной платы за земельные угодья. Эту последнюю форму эксплуатации наряду с испанцами осу­ществлял и низший слой господствующего класса — местные, филиппинские помещики.

Как пишет Ю. О. Левтонова, «в результате испанской коло­низации произошли серьезные изменения в системе землевла­дения, существовавшей на архипелаге. Юридически вся земля была объявлена собственностью испанской короны. Королев­ские подданные, испанцы и филиппинцы формально обладали лишь правом пользования определенными земельными терри­ториями. На практике же они становились собственниками земельных угодий с правом их наследования и отчуждения.

С появлением испанцев исчезает общинная форма собственно­сти, уступая место помещичьему и крестьянскому частному зем­левладению. Испанцы оставили дато, махарлика и свободным крестьянам те земли, которые принадлежали им до прихода колонизаторов. Там, где обрабатываемая земля находилась в собственности барангаев, она либо переходила во владение, а фактически в собственность представителей бывшей общинной знати, либо раздавалась правительством в качестве земельных пожалований орденам и испанцам колонистам. Крестьяне-об­щинники, обрабатывавшие эти земли, становились безземель­ными арендаторами-издольщиками. Земли, не числившиеся в частном владении и отнесенные к разряду королевских, или ко­ронных, служили фондом для земельных пожалований церкви и колонистам» [26, с. 53—54].

Внизу социальной пирамиды находилось податное населе­ние — филиппинцы-крестьяне и китайцы-ремесленники и мел­кие купцы. Все мужчины филиппинцы в возрасте от 18 до 60 лет (кроме бывшей знати) должны были ежегодно платить 10 реалов (деньгами или в продуктовом выражении), китайцы платили 20 реалов в год. Фактически же сборщики налогов с помощью всяческих ухищрений выколачивали из податного на­селения гораздо большие суммы. Помимо этого податное на­селение несло разного рода трудовые повинности. Их могли в любое время оторвать от хозяйства и направить на строитель­ство дорог, мостов, корабельных верфей, судов, оружейных ар­сеналов, военных укреплений, на вырубку леса, постройку церк­вей и домов для испанских чиновников. Срок этой трудовой по­винности был установлен в 52 дня в году, но на практике был значительно больше. Наконец, крестьяне были обязаны прода­вать государству определенное количество риса и других продуктов по заниженным ценам. Но даже это частичное возме­щение они, как правило, не получали. Им выдавались только расписки. В результате к 1619 г. сумма государственного долга филиппинским крестьянам достигла 10 млн. реалов [26, с. 62] В сочетании с арендной эксплуатацией, которой подвергали крестьян помещики, а также с многочисленными поборами, ко­торые церковь взимала за свои «духовные» услуги, это состав­ляло тяжелый груз для трудового населения и служило причи­ной частых восстаний филиппинцев в конце XVI—XVII в.

[1] Вскоре после этого де Кейзер был отравлен. На Хоутмана пало силь­ное подозрение, и он даже на некоторое время был арестован собственной командой [263, с. 108].

[2] Чтобы блокировать эти обвинения, голландцы впоследствии не раз предъявляли местным правителям специально изготовленную карту Европы, на которой границы Голландии доходили почти до Москвы.

[3] После смерти Котеелса в  1613 г. бантамцы разорили его могилу и изу­родовали труп, такова была их ненависть [242, с. 92].

[4] Здесь с начала XVII  в. находился центр английской Ост-Индской компании в Юго-Восточной Азии.

[5] «Резня на Амбоне», как стали называть мартовские события 1623 г., на многие десятилетия стала козырным тузом английской Ост-Индской ком­пании в антиголландской пропаганде. Она послужила одним из предлогов как для первой, так и для второй англо-голландских войн. Только в 1667 г. по мирному договору в Бреда Генеральные штаты выплатили 3615 ф. ст. ком­пенсации наследникам казненных [132, с. 153].

[6] Бирманский  король  потребовал  также,  чтобы  Бинья  Дала  сам  казнил своего зятя, сына де Бриту, как соучастника святотатства [107, с. 72].

[7]  Чиангмай — некогда независимое королевство на севере современного Таиланда, в середине XVI в. завоеванное Бирмой, в 1599 г. перешедшее под власть Сиама [41, с. 255].

[8] Католический миссионер Бовес, посетивший Нижнюю Бирму в это вре­мя, писал: «Печальное зрелище являли берега рек, обсаженные бесконечными рядами фруктовых деревьев, где теперь лежали в развалинах позолоченные храмы и величественные строения. Дороги, поля были усеяны черепами и ко­стями несчастных пегуанцев, убитых или погибших от голода. Тела сбрасыва­ли в реку в таком количестве, что множество трупов преграждало путь ко­раблям» [138, с. 23].

[9] Впрочем, с разоренных монских крестьян в это время вряд ли можно было что-то взять, и даже в последние годы своего правления де Бриту по­полнял свою казну главным образом за счет духовенства.

[10] О размахе голландской посреднической торговли между Сиамом, с од­ной стороны, и Японией и Китаем, — с другой, можно судить по тому, напри­мер, что в первой четверти XVII в. голландские купцы ежегодно ввозили в Паттани одного только китайского белого шелка на 100 тыс. реалов [216, т. I, с. 55].

[11] Голландцы, завязавшие в 1618 г. выгодные торговые, сношения с Кам­боджей, уклонились от участия в сиамо-камбоджийском конфликте и даже временно закрыли свои фактории в Сиаме. В знак признательности за это Чей Четта II в 1623 -г; разрешил им открыть новую торговую факторию в г. Удонге, ставшем в 1620 г. столицей королевства, а также предоставил им значительные торговые привилегии (10, с. 28—29; 104, с. 75].

[12] От  этого   последнего  названия    произошло    название  «Тонкин»,    упот­реблявшееся  европейцами в   XVII  в. для  обозначения   Северного Вьетнама.

[13] Источники  излагают эту  историю  довольно  противоречиво.  Так,  глава английской фактории  в  Хирадо Ричард  Кокс,  в  1614 г. доносивший  на­чальству, что Т. Пикон «убит королем», в  1617 г. выдвигает уже другую вер­сию: «Т. Пикон утонул при столкновении судов» [162, с. 12].

[14] К началу 80-х годов было окрещено 100 тыс. филиппинцев, к 1586 г.— 170 тыс., к 1594 г.— 286 тыс. К 1600 г. численность христиан здесь возросла до 300—400 тыс. при общей численности населения колонии 700 тыс. В пер­вой четверти XVII в. испанцам удалось добиться почти полной «христианизации» своих владений [11, с. 27; 26, с. 51].

[15] В первый период колонизации губернаторы значительную часть зе­мель вместе с людьми отдавали в управление отдельным офицерам или чи­новникам — энкомьендеро.

[16] Филиппины в XVI—XVII вв. действительно были убыточной колонией испанской короны. Разницу между расходами на содержание административ­ного аппарата и духовенства и доходами покрывала дотация из королевской казны. Но фанатичный католик Филипп II еще в 1572 г. в ответ на предложение своих советников уйти с Филиппин гордо заявил: «Я знаю, что Филиппины, дриносят тяжкий убыток нашей казне. Но мой священный долг, завещанный мне любимой бабушкой, проповедовать нашу святую, католиче­скую веру в языческих землях за морем. Ради обращения жителей Филиппин я буду с радостью тратить сокровища Индии и даже свои собственные» [279, с. 265].

Вопрос об оставлении Филиппин поднимался еще при королях Филип­пе III (1619) и Филиппе IV (1621), но под давлением духовенства испанские короли каждый раз решали сохранить эту колонию, несмотря ни на какие убытки.