ГЛАВА  II

ПАГАНСКОЕ   ЦАРСТВО

(1044—1287)

1. Создание Паганского государства

1044 год не только открывает новый этап в истории Бирмы. Для историков 1044 г. — год начала письменной истории страны. Если до этой даты историю Бирмы приходится собирать по крупицам, основываясь на данных пока немногочисленных и недостаточных археологических раскопок, обращаясь к недостоверным в этом периоде хроникам и   легендам, разыскивая отрывочные сведения в китайских хрониках, то начиная с 1044 г. история Бирмы, по крайней мере политическая, в общих чертах достаточно документирована.

Преемственность (хоть порой и весьма условная) бирманских государств, последовавших за Паганским, создание бирманской письменности, зарождение    бирманской литературы вызвали к жизни национальные хроники, первые из которых создавались уже в монастырях Пагана начиная с XI—XII вв., так что составители этих хроник были очевидцами событий паганского периода.

Тот факт, что до наших дней не дошло ни одной паган­ской хроники, не означает их гибели. Хроники перепи­сывались непрерывно. Правда, порой они редактировались в соответствии с политической обстановкой, из них нередко выпадали те или иные части и вписывались другие, зачастую вымышленные эпизоды. Однако основная последовательность и датировка важнейших событий бирманской истории оставались неизменными.

Находка в Пагане надписи Раджкумара (надписи Мьязеди) с текстом на четырех сторонах каменной колонны позволила в свое время не только расшифровать [33] язык пью, но и проверить точность дат, сообщаемых хро­никами. В надписи, датированной 1113 г., давались даты восшествия на престол второго царя Паганской дина­стии — Тилуин Мана. При сверке этих дат с датами хро­ник обнаружилось, что они полностью совпадают. Дальнейшие находки надписей подтвердили точность хроник. Это относится ко всему паганокому периоду, за исклю­чением сравнительно короткого промежутка времени в середине XII в., о котором хроники не имеют общего мне­ния и противоречат друг другу. Это связано, очевидно, с тем, что в эти годы Паган вел неудачную войну с Цей­лоном, которую редакторы XV—XIX вв. предпочли обой­ти молчанием.

В 1044 г. Паганское государство, как отмечалось, за­нимало лишь часть среднего течения Иравади. Границы Пагана проходили на севере в районе современного го­рода Мандалай, на западе — по среднему течению Чин-дуина, на юге — вряд ли южнее самого Пагана. В 1077 г., когда умер Анируда, его царство в несколько раз превы­шало по площади государство 1044 г. По местонахожде­нию найденных археологами вотивных табличек с име­нем Анируды можно установить, что оно протянулось от реки Швели (24° сев. широты) до Тванте в дельте Ира­вади.   Расстояние   между   этими   пунктами   превышает 1 тыс. км.

Быстрота, с которой было создано это   государство, качественное различие между союзом племен, живущих в небольшой долине, и обширной страной с несколькими большими городами,  например   с Паганом,  одним     из крупнейших городов Азии — столицей этой страны,  не­редко приводили историков в замешательство. Дело тут не только в территориальном росте. Ведь именно за эти тридцать лет родился бирманский письменный язык, бы­ли сооружены первые громадные пагоды и написаны пер­вые фрески, была создана государственная машина, воз­никли и стали развиваться экономические и социальные отношения нового типа, были построены обширные ирри­гационные    сооружения,    многочисленные   пограничные крепости и т. д.

Более того, бирманские хроники в один голос утверж­дают, что в течение первых 13 лет, до 1057 г., никаких крупных событий в истории Бирмы не происходило. Толь­ко начиная с 1057 г., с похода на Татон, началось строительство [34] Паганской державы, т. е. государство было соз­дано всего за 20 лет.

Если следовать версии хроник, принятой многими ис­ториками, в 1057 г. при дворе Анируды появился монский буддийский монах по имени Шин Арахан. Шин Арахан склонил Анируду к переходу в буддизм Геравада (в «чистый буддизм»). До этого, по свидетельству хро­ник, в Пагане процветали ари — проповедники жестокого культа. Они угнетали народ, пьянствовали, развратнича­ли. Склоненный к истине проповедями    Шин   Арахана, Анируда, как говорит «Хроника Стеклянного дворца», «исполненный благочестия и мудрости, отверг ересь ари и последовал по стопам Шин Арахана». Анируда согласился на предложение Шин Арахана призвать на помощь из Татона других монахов и с их помощью выгнал ари из государства. Затем по совету того же Шин Арахана Анируда обратился к царю Татона Манухе с просьбой пе­редать ему часть имевшихся у того буддийских священ­ных текстов. Монский царь отказался, причем сделал это в очень грубой форме, и оскорбленный Анируда собрал армию и отправился в поход на монов во славу религии. С помощью славных воинов Анируда взял Татон, поко­рил прочие монские города, захватил в плен Мануху, об­ратил часть населения юга в рабов и вернулся в Паган, приведя несколько тысяч пленных, трофеи и в том чис­ле   пять   слонов, груженных желанными рукописями. В  Пагане Анируда построил для рукописей  специаль­ный дом.

Несмотря на верность дат и сохранение общей канвы происходивших в Бирме событий, в сообщаемой хрони­ками версии многое не соответствует истине. Причиной тому была важность, с точки зрения позднейших хрони­стов, первых лет существования Паганского царства для дальнейшей истории Бирмы. Исправляя историю, хрони­сты были ведомы вполне благочестивой и патриотичес­кой целью — вознести и прославить царя не только как создателя государства, но и как первого истинного по­кровителя религии, тем самым ставя его в пример после­дующим государям. Ради этого они шли на то, чтобы приписать Анируде действия, несовместимые с образом истинного буддиста, в частности заставили его вести чи­сто религиозную войну с другим буддийским государст­вом. В версии хроник загадка взлета Паганского царства [35] объясняется вмешательством религии, и создание госу­дарства прямо выводится из перехода Анируды и всех бирманцев в буддизм.

На настоящем этапе историческая наука о Бирме на­копила большое количество надписей, а также собрала воедино все основные хроники, в том числе хроники мон-ских городов и других областей Бирмы. Существует воз­можность воссоздать истинную картину событий второй половины XI в., которая существенно отличается от канонической.

Прежде всего необходимо отметить, что в Бирме в X в. не было никакого засилия «злых» проповедников-ари. Бирманский историк Тан Тун на основе скрупулез­ного исследования надписей как паганского, так и после-паганского периода обнаружил, что под ари составители хроник подразумевали аранов, или «лесных братьев» — секту, возникшую в Бирме на рубеже XIII в. и не обла­давшую никакими заведомо  отрицательными   чертами. Первые араны были   отшельниками,   аскетами,   уходив­шими в леса в знак протеста против обогащения буддий­ских монастырей, против стремления монахов к земным благам. Однако по истечении некоторого времени араны, создавшие в лесах монастыри, потеряли свой аскетиче­ский облик, и их монастыри стали брать дары от мирян и обогащаться, так что вряд ли можно было уже говорить о качественной разнице между ними и обычными буддий­скими монахами.

Некоторые обряды аранов  (например, употребление пальмового вина, порядок принятия пищи и т. д.) отли­чали их от обычных монахов, однако эти различия не иг­рали существенной роли. Главное заключалось в том, что араны были солидной социальной силой и соперниками ортодоксальных буддистов в борьбе за влияние на пра­вителей Бирмы. И если эта рознь между двумя крупней­шими направлениями в буддизме не ощущалась в паган-ский период, то впоследствии она обострилась. К XV  и XVI вв. относятся эдикты бирманских царей, направлен­ные против аранов. Впрочем, араны существовали вплоть до XVIII в.: так, в XVII в. бирманский царь, отправляясь в поход на Аютию, включил в свое войско отряд монахов-аранов.

Варианты хроник, обличающие аранов, создавались именно в XV—XVIII вв., когда борьба была в самом разгаре. [36] И современное хронистам явление было перенесено ими в глубь   веков.

По сведениям, которые дают надписи, можно уверен­но сказать, что в Пагане весьма мирно сосуществовали различные религии и секты, и описания религиозных це­ремоний включают в себя обряды самых различных тол­ков. Отступник и еретик в понятии бирманского средне­вековья означал отступника от какой-то конкретной ре­лигии, еретика по отношению к нормам исповедуемой веры, а не представителя другой веры иди религии. Что касается буддизма Теравада, то бирманцы, вероятно, бы­ли знакомы с ним еще до захвата власти в Пагане в пе­риод жизни в Чаусхе, ведь буддистами этого толка были и окружавшие их моны, и пью, и другие племена. Будди­стами, хоть и недостаточно «чистыми» с точки зрения буддиста XVIII в., были и сами бирманцы; но надо ска­зать, что такими же «нечистыми» буддистами были и мо­ны. Однако если отпадают ари, как противостоящая Анируде и Шину Арахану сила, то исчезает и необходимость идти походом на Татон для захвата рукописей.

В действительности ничего подобного не было. Исто­рия Паганского царства началась раньше 1057 г. Несмот­ря на сравнительно малые размеры, уже в начале XI в. Паган был княжеством, с которым в Бирме считались, и был известен за пределами Бирмы.

Перед пришедшим к власти Анирудой стояла задача взять в свои руки важнейшую торговую артерию стра­ны — Иравади и южное побережье Бирмы. Это была за­дача не одного похода, а целого ряда военных экспеди­ций. Ее выполнение облегчалось тем, что моны вряд ли твердо контролировали земли, принадлежавшие прежде государству пью, в том числе потерявшую свое значение, но еще существовавшую Тарекитару. Вполне возможно, что бирманцы уже до Анируды предпринимали походы на юг и экспедиции, проведенные Анирудой, только за­крепили их успех в этом направлении.

Тринадцать лет, прошедших с 1044 г. до захвата Татона, были годами походов, отзвуки которых сохранились в хрониках. Хроники рассказывают о соперничестве глав­ных городов монского юга, Татона и Пегу, и о подвигах богатырей Анируды, совершенных именно на юге и сов­сем не обязательно во время похода 1057 г.

Стремившемуся к окончательному покорению юга [37] Анируде помог случай. Город Пегу и подвластные ему земли страдали от набегов восточных горных племен. Татон, возможно опасавшийся усиления соседа, отказался прийти на помощь в отражении этих набегов, и прави­тель Пегу обратился за помощью к бирманцам. Анируда с готовностью заключил союз с Пегу для отражения набе­гов и прислал свою армию. Горцы были разгромлены, но бирманские войска из Пегу не ушли, и в руках Анируды оказались важнейшие ключевые пункты на южном побе­режье. Это случилось в конце 40-х — начале 50-х годов XI в.

Татон, основной оплот монов, очутился в изоляции, и падение его стало вопросом времени. Как писал Г. Люс, «Паган выступил в этой военной кампании в роли льва, который, будучи призван разнять двух шакалов, сожрал их обоих». Не исключено, что история с буддийскими ру­кописями действительно фигурировала как один из пово­дов для выступления против Татона, а впоследствии была взята на вооружение хронистами как наиболее удобная версия создания Паганского царства.

Захват Татона и покорение монских городов юга поз­волили Анируде начать широкое строительство в Пагане. Вывезенные из южных городов многочисленные опытные строители, художники, ученые приступили к сооружению первых пагод и храмов Пагана; бирманцы, накопившие основательный опыт за сто лет работы в долине Чаусхе и Пагане, оказались способными учениками.

Дальнейшему расцвету   Пагана    способствовало    не столько введение буддизма, сколько открытие для бир­манцев международных торговых путей, выход на рын­ки Индийского океана, непосредственные связи с Индией, Юго-Восточной Азией и Цейлоном. Особенно часто хро­ники и надписи упоминают о связях с Цейлоном. Это и понятно — ведь Цейлон был одним из основных центров буддизма Теравада. Известны три миссии, которые Ани­руда посылал на Цейлон. О миссиях говорится как в бир­манских, так и в цейлонских хрониках. Цейлонцы, со сво­ей стороны, обращались к Анируде с просьбой о военной помощи против Чолов. Анируда   помощи   не   послал — войска нужны были ему самому, но когда после оконча­ния войны цейлонцы попросили буддийские тексты вза­мен утраченных во время военных действий, их просьба была удовлетворена. [38]

Обмен посольствами с Цейлоном говорит о том, что Анируда уделял большое внимание вопросам идеологии, укрепления в стране основной религии, т. е. буддизма Теравада. Его внимание к идеологическим вопросам сви­детельствовало о стремлении к правовому оформлению государства,

После покорения юга Анируда предпринял ряд похо­дов на север страны, отодвинув границы государства да­леко в горы. Хроники объясняют эти походы той же за­ботой о религии — попытками добыть зуб Будды, хра­нившийся у правителя страны Тароп. Походы эти с точ­ки зрения хроник были неудачными, потому что зуба Анируда не добыл. Очевидно, бирманцам пришлось оста­новиться, ибо в своем стремлении к северу они неизбеж­но должны были вступить во владения Наньчжао, кото­рое все еще было слишком сильным соперником.

Во время северных походов были приведены к покор­ности некоторые шанские князья, и один из них отдал в жены Анируде свою дочь, судьба которой послужила впоследствии сюжетом для нескольких произведе­ний бирманской литературы. Шанскую княжну невзлю­били при бирманском дворе, и ей пришлось покинуть столицу.

Существует тайская традиция, говорящая о том, что Анируда завоевал также государство Лонгбури и Дваравати и кхмерский царь Урайядитьяварман II вынужден был вернуть себе власть над ними ценой признания вла­сти бирманцев над остальными завоеванными ими зем­лями. Сведения об этом являются преувеличением, одна­ко достижения бирманцев во второй половине XI в. и без того очень велики. И основное их значение вовсе не в мас­штабе территориальных приобретений, а в том, что было создано государство, просуществовавшее более 250 лет и создавшее своеобразную и высокую культуру.

2. Паган при преемниках Анируды

Неизбежная реакция на завоевательную политику Анируды наступила вскоре после его смерти. В 1077 г. престол в Пагане перешел к сыну Анируды Ман Лулану, известному по хроникам под именем Солу. Сразу по вступлении на престол Ман Лулан был вынужден отправиться [39] в поход на юг для покорения восставших монских городов. Войска бирманцев на  этот раз прошли значи­тельно южнее точки, достигнутой Анирудой, и расшири­ли границы Пагана до современного города Мергуи (Мьей). Но стоило бирманцам покинуть побережье, как восстание вспыхнуло вновь. Это случилось, по утвержде­нию хроник, в 1083 г., через 6 лет после смерти Анируды. Хроники не жалуют Ман Лулана. Образ царя, тер­пящего поражения, не импонировал их составителям, по­этому Ман Лулан предстает перед нами как игрок в ко­сти, проигравший царство   монскому принцу Янмакану, который и возглавил монов, захвативших   Патан  и убивших Ман Лулана. В хрониках даже не нашлось места для упоминания об успешном походе Ман Лулана на юг.

В решающей битве бирманские войска, которыми ко­мандовали Ман Лулан и его военачальник Тилуин Ман, впавший в немилость в последние годы царствования Анируды, потерпели поражение. Тилуин Ману удалось бежать. Ман Лулан попал в плен и был казнен.

Дальнейший ход борьбы с ионами интересен тем, что показывает действительную расстановку сил в Бирме в конце XI в. Тилуин Ман отступил не к Пагану, многона­циональному центру молодой империи, а дальше — в до­лину Чаусхе, оплот бирманцев. Само имя этого воена­чальника, Тилуин, совпадает с названием одного из каруинов долины Чаусхе, и это дало основание утверждать, что Тилуин Ман был одним из вождей бирманцев, гла­вой рода в Чаусхе.

Паган, брошенный на произвол судьбы (а значитель­ную часть его населения составляли угнанные Аниру­дой моны), был легко взят Янмаканом и разрушен. Бир­манское население города было угнано в рабство или перебито. В надписи, относящейся к концу XI в., гово­рится: «Когда враги нападают на город Аримадаинапур (Паган. — Авт.), то царь уничтожает их. Когда людей, живущих в городе, берут в плен и увозят вниз по реке, царь возвращает их и снова селит в городе».

В долине Чаусхе родовой знатью был избран новый царь Пагана. Им стал Тилуин Ман, наиболее популяр­ный военачальник, опиравшийся на остатки бирманской армии. В течение короткого времени Тилуин Ман смог собрать сильное войско и выступить навстречу подходившим [40] к Чаусхе монам. Теперь уже моны оказались в не­выгодном положении. Они далеко оторвались от своих баз и очутились среди враждебного им бирманского на­селения. В первом же сражении Тилуин Ман нанес монским войскам сокрушительное поражение. Янмакан был убит, и бирманцы, преследуя монов, вернули себе власть над дельтой Иравади и монскими городами.

Однако это третье завоевание монского юга не сопро­вождалось, как предыдущее, массовым угоном населе­ния и увозом добычи. Тилуин Ман — наиболее, пожалуй, интересная личность среди паганских царей — избрал другой путь умиротворения. Он понимал, что Пагану не­выгодны постоянные войны с ионами, и потому предпо­чел уравнять монов с бирманцами в Паганском государ­стве. Период царствования Тилуин Мана можно назвать периодом ионизации Пагана. С конца XI в. монский язык становится основным языком надписей в Пагане, монские вельможи начинают играть важную роль во всех церемониях государственного характера, имена монов часто встречаются в документах о деловых сделках, монское влияние в архитектуре становится доминирующим.

3. Правление Тилуин Мана

Войны на юге, очевидно, не вызвали цепной реакции в других покоренных бирманцами районах. По крайней мере хроники и первые бирманские надписи не упомина­ют о походах Тилуин Мана на север. После заключения в 1084 г. мира с ионами в жизни Паганского государства наступил спокойный период. Тилуин Ман обратил основ­ное внимание на внутренние проблемы. Единственным исключением была кратковременная война с араканским царем, который, очевидно, шел на помощь монам, но опоздал и оказался в одиночестве. После этой войны Аракан перешел в вассальную (правда, временами не более чем номинальную) зависимость от Пагана.

Во время правления Тилуин Мана были установле­ны связи с Китаем, куда паганский царь посылал два по­сольства (в 1103 и 1106 гг.). Паган стал господином тор­гового пути из Китая в Индию, сменив на нем Наньчжао, и во взаимных интересах Китая и Пагана было установление спокойствия на этом пути. Соглашения между [41] Китаем и Наганом давали возможность Тилуин Ману частично обезопасить свои северные пределы от воин­ственных племен Сычуани.

Продолжали укрепляться связи и со странами на дру­гом конце большого торгового пути. Они не ограничива­лись торговлей, но и распространялись на другие сферы. Ставший одним из оплотов буддизма, Паган предприни­мал шаги для подъема своего авторитета в этой области. На средства Пагана был проведен ремонт священного для буддистов храма Боддхгайя в Индии, пришедшего в упадок после ослабления в Индии буддизма. Репутация Пагана как буддийского центра даже превзошла славу Цейлона, обескровленного войнами с тамилами. Множе­ство монахов из стран, где буддизм находился в упадке, прибыло в Паган. Надписи указывают, что Тилуин Ману удалось склонить в буддизм одного из Чолов.

Широкая деятельность Тилуин Мана по укреплению Паганского государства нашла отражение в надписи, оставленной им в Проме. Пром, бывшая Тарекитара, сто­лица пью, снова возродился в паганские времена. В промской надписи, датируемой 3 июля 1093 г., говорится о первых 10 годах царствования Тилуин Мана. Надпись эта, одна из первых больших паганских надписей, пред­ставляет исключительную ценность как достоверный до­кумент о жизни Паганского царства в XI в. Она харак­терна тем, что Тилуин Ман совершенно не упоминает о своих военных подвигах, а перечисляет заслуги в строи­тельстве и развитии страны. В надписи говорится о воз­ведении пагоды Швезигон, о сборе и переписке питак — буддийского канона, о посылке денег, строителей и ма­териалов в Индию для восстановления Боддхгайи, о по­дарках монахам, о склонении к буддизму принца Чолов, об улучшении ирригационной системы, создании водохра­нилищ и строительстве плотин, отчего выросли урожаи и люди стали лучше жить. Кроме того, в надписи расска­зывается о народных праздниках, которые поощрялись царем, и о заповедниках для зверей и птиц. Наконец, надпись повествует о создании озера Мракан у горы Туй-ин — большого водохранилища, сохранившегося до на­ших дней, — и сооружении каменной библиотеки на бе­регу этого озера.

Другая надпись посвящена строительству царского дворца в Пагане. Дворец этот был деревянным и, как и [42] прочие гражданские здания Пагана, не сохранился. В надписи есть многочисленные упоминания о монах, ко­торые играли важную роль в освящении дворца, а также о пью и их музыке. Это одно из последних упоминаний о пью в истории. Любопытно, что именно с музыкой пью связано одно из первых документированных сообщений об этом народе и о ней же говорится в последнем упоминании о них.

4. Бирманская культура в конце XI — начале XII в.

Начало строительства больших храмов Пагана — ис­точника славы этого города — связано также с именем Тилуин Мана.

Первый из этих храмов, храм Ананда, был освящен, очевидно, в 1091 г., т. е. всего через 50 лет после восше­ствия на престол Анируды. Этот один из самых замеча­тельных храмов Юго-Восточной Азии был построен за несколько месяцев, так же быстро, как строились, впо­следствии другие громадные храмы. Скорость, с которой сооружались эти здания, говорит об экономическом по­тенциале молодого государства, о значительном росте Производительных сил в Бирме, а также о складывании административной службы Паганского государства.

Масштабы и красота храмов Пагана издавна наво­дили многих европейцев на мысль о том, что они не мог­ли быть построены «отсталыми» бирманцами. Даже сего­дня можно встретить (как в популярных статьях, так и в научных исследованиях) заявления о том, что храмы Пагана являются кальками с индийских средневековых храмов. Приводятся даже многочисленные примеры та­ких заимствований. Однако при внимательном изучении индийской и бирманской архитектуры средневековья не­трудно прийти к выводу о том, что паганские храмы ори­гинальны. Более того, с точки зрения техники строитель­ства и конструктивных новшеств паганские храмы пре­восходят все, что было создано в то время в соседних странах, включая саму Индию. Наиболее ярким приме­ром конструктивных достижений бирманцев является ар­ка. О существовании ее было известно архитекторам мно­гих стран мира, однако она практически не употреблялась [43] индийцами до тех пор, пока Индия не попала в сфе­ру мусульманского влияния. То же самое можно сказать и об архитектуре других народов Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. Бирманцы сделали арку основным элементом конструкции храмового здания, что позволило им строить громадные храмы, сохранившиеся и по сей день такими, какими они были в день завершения строи­тельства. Бирманцы изобрели и использовали множест­во самых различных типов арки и свода, создавая сме­лые и оригинальные конструкции.

Действительные корни бирманского зодчества следует искать не в Индии или Китае, которые во время создания бирманской культуры не оказывали непосредственного влияния на Бирму, а среди предшественников бирманцев в самой Бирме — среди пью и монов Татона. Именно там, в Тарекитаре и монских городах, найдены остатки небольших храмов VI-—X вв., в структуре которых мож­но угадать, как в зародыше, те вершины искусства, кото­рые были потом достигнуты в Пагане. Именно монские мастера и мастера Шрикшетры были теми, кто не только воспринял и развил идеи индийского, кхмерского и ки­тайского зодчества, но и нащупал пути к дальнейшему, самобытному развитию архитектуры в Бирме. Их опыт, объединившись с тем, что было известно и освоено сами­ми бирманцами за столетия их жизни в Сычуани, родил к жизни необыкновенное явление, которое теперь зовется архитектурой средневековой Бирмы.

Храм Ананда на 70 м возвышается над прибрежной долиной. Лишь три или четыре храма превосходят его по высоте. В плане он — правильный квадрат со стороной в 80 м. В середине каждой стены от высокого десятимет­рового дверного проема вытянулся длинный язык — кры­тая галерея, так что сверху храм кажется огромным кре­стом. Почти лишенные украшений, стены с двумя рядами окон поднимаются на высоту 12 м и переходят в крышу, над которой террасой поднимается еще одна. Завершает эту ступенчатую пирамиду сикхара — заимствованный из индийской архитектуры элемент, похожий на четырех­гранную сужающуюся башню. Храм светел, спокоен и ве­личествен, как и все большие храмы Пагана. И еще одна черта характерна для всех паганских храмов, как бы раз­нообразны они ни были в плане или по внешнему оформ­лению, — предельная лаконичность и строгость. И эта их [44] черта особенно бросается в глаза по сравнению с пышной орнаментикой храмов средневековой Индии или Кам­боджи.

В храмах Пагана сохранились многочисленные статуи и барельефы. В храме Ананда, например, находятся че­тыре десятиметровые статуи стоящего Будды и, что особенно интересно, две в человеческий рост скульптуры, одна из которых изображает Тилуин Мана, другая — Шин Арахана, крупного идеолога буддизма и первосвя­щенника Бирмы при первых царях Паганской династии. Скульптуры царя и монаха очень реалистичны и пред­ставляют собой исключение в скульптуре не только Бир­мы, но и Азии вообще — реалистические портреты жи­вых людей не типичны для азиатского искусства.

В других храмах Пагана сохранились чудесные фрес­ки, которые помимо своей художественной ценности пред­ставляют большой интерес для историков, как яркое свидетельство повседневной жизни Пагана и бирманцев.

При Тилуин Мане также развивались бирманский язык и бирманская литература. Обретший письменность только в X—XI вв. бирманский язык быстро вырабаты­вает нормы и каноны литературного письма. Надписи это­го периода наглядно показывают процесс развития и обо­гащения языка.

5. Паганское государство в первой половине XII в.

Со смертью Тилуин Мана в 1113 г. в стране возник новый политический кризис. Как бы много ни сделал Ти­луин Ман для укрепления государства, внутренние про­тиворечия были настолько существенны, что при малей­шем ослаблении центральной власти немедленно ставили под угрозу само существование государства. В отличие от некоторых других стран (например, от соседней Кам­боджи) Бирма состояла из объединенных силой оружия весьма различных — как в этническом отношении, так и с точки зрения социального развития — племен и на­родов, обладавших уже выраженным самосознанием, ощущением своей самобытности и стремлением к само­стоятельности. И если бирманцам удалось абсорбировать близких им пью, то ни моны, ни шаны (укреплявшиеся [45] на северных и восточных границах), ни араканцы не смирились с зависимым положением.

Политика Тилуин Мана, направленная на уравнива­ние в правах монов с бирманцами, не имела такого успе­ха при его наследниках. Бирманская знать противилась пребыванию монов при дворе и их влиянию на дела го­сударства. Особенно сильна эта оппозиция была в долине Чаусхе, где сосредоточились наиболее консервативные представители бирманской племенной аристократии.

Первые годы правления преемника Тилуин Мана — Кансу I — были заняты, как и при предыдущей смене пра­вителя, войнами и подавлением вспыхнувших в государ­стве мятежей. «Хроника Стеклянного дворца» пишет об этих годах следующее: «Бассейн, страна талаингов (монские области. — Авт.), был охвачен анархией. Нга Тит с острова Теттит (?) отказался повиноваться. Тенассерим перестал платить дань, и Текинминкатон (царь Аракана. — Авт.) забыл о правде и благодарности». Из других источников известно, что «разбойники» напали на дворец царя в Пагане и сожгли его.

Мятежи и волнения вспыхивали и в последующие го­ды правления Кансу I, но их удавалось подавить. Срав­нительная легкость, с которой достиг этого паганский царь, объяснялась несколькими причинами. Во-первых, в своих выступлениях против Пагана моны, шаны, аракан­цы действовали разрозненно, что давало возможность бирманцам разгромить их поодиночке. Во-вторых, бир­манские районы оставались спокойными и твердо стояли на стороне царя; бирманская знать была заинтересована в сохранении сильной власти. В-третьих, основные сопер­ники бирманцев, моны, были разобщены. Часть их знати, пошедшая на союз с бирманцами и группировавшаяся в Пагане (причем весьма влиятельная часть), поддержи­вала не восставших соотечественников, а бирманского царя.

Кансу I возглавил войско, выступившее на покорение Тенассерима и конских городов. Следующим был раз­бит старый враг Пагана, араканский царь, и Аракан вновь (временно) вернулся под власть Пагана. После этого Кансу направил несколько военных экспедиций на север. Хроники упорно называют их походами против страны Тароп с целью получения хранившегося у ее вла­стителя зуба Будды. На самом деле это несомненно были [46] карательные экспедиции против горных племен, бло­кировавших торговый путь и угрожавших северным райо­нам Паганского царства.

При Кансу I происходит реакция на процесс мониза­ции Пагана, который проводился Тилуин Маном. Окреп­шая бирманская знать старается вытеснить монов с вы­соких постов. Свидетельство этому — исчезновение упо­минаний о монских сановниках при описании церемоний, а также резкое уменьшение числа надписей на монском языке: если в конце XI в. они составляли большинство паганских надписей, то в XII в. бирманские надписи вы­теснили их почти полностью.

В XII в. Паганское государство складывается как в территориальном, так и в социальном отношении. В это время был составлен первый в Бирме свод законов, оформились система управления страной и чиновничий аппарат, закрепляются организационно идеологические основы власти, вырабатывается система мер и весов, раз­вивается система монастырского, государственного и ча­стного землевладения и т. д.

В XII в. ведется наиболее активное храмовое строи­тельство, которое к концу века уже начинает оказывать неблагоприятное влияние на экономику страны. Доста­точно сказать, что громадную пагоду Швегуджи бирман­цы соорудили за полгода, что несомненно потребовало напряжения всех сил государства.

Пагоды и храмы возводились не только в Пагане, но и в других местах страны как государем, так и частны­ми лицами, знатью и даже крестьянскими общинами.

6. Политическая система Паганского царства в XII — XIII вв.

Сложившаяся в XII в. организационно-политическая система Паганского царства сохранилась до 1287 г., а многие ее характерные черты надолго пережили само Паганское государство и существовали до конца XIX в.

Паганскому государству во многих сферах была свой­ственна двойственность, проистекавшая от молодости го­сударства, от того, что наряду с «новым» центром государства, Паганом, существовала и оказывала большое влияние на его жизнь долина Чаусхе — родовой центр [47] бирманцев. Эта двойственность выражалась во многих сторонах жизни государства, начиная с его администра­тивного устройства и кончая правовыми нормами, так что под оболочкой средневекового царства можно проследить родо-племенную структуру мранма.

Государство делилось на округа, называвшиеся каруинами, туиками и нуиннамами. Каруины были распо­ложены в центре страны; они, как уже говорилось, были местом первоначального поселения бирманцев. И в адми­нистративном и в правовом отношении каруины находи­лись в привилегированном положении. «Туики», что зна­чит «ограда», или «строение», были организованы на зем­лях, присоединенных бирманцами в первой половине XI в. Туики располагались обычно по берегам рек в Сред­ней Бирме. Несколько туиков объединялось в «клий» (провинцию). Паган был центром туика.

За пределами туиков лежали «нуинмамы» — завоеван­ные земли. Эти земли включали монские города, порты дельты Иравади и некоторые горные районы. По границам нуиннамов стояли многочисленные крепости — «мруи» (теперь это слово превратилось в бирманском языке в «мьо», что значит город вообще). Особенно многочислен­ны были эти крепости по северной и восточной границам. Гарнизонную службу несли там как бирманские войска, так и вассальные горцы. Наконец, внешним поясом госу­дарства было кольцо вассальных племен, плативших дань Пагану и поставлявших воинов. В горы, где обита­ли эти племена, периодически направлялись «экспеди­ции» за рабами.

Самой мелкой административной единицей во всех сельских округах была деревня «рва», в городах — квар­тал «арап».

Сам Паган, в отличие от многих других городов Бир­мы, не был укреплен. Уже к концу XI в. он вышел за пределы стен, а новые стены возводить не стали. Пока это было экономически возможно, Пагану не грозили вра­ги и надобности в таком громадном сооружении не воз­никало. Тогда же, когда существованию Пагана стали реально грозить соседи, его цари уже не обладали воз­можностью построить стену вокруг города с миллионным населением, раскинувшимся на много километров вдоль берега Иравади.

Во главе Паганското государства стоял царь, власть [48] которого, по утверждению хроник и надписей, была аб­солютной. Царь считался «воплощением Будды», «госпо­дином всех», «хозяином всей воды и земли»... Все сделки могли совершаться только с санкции царя, царь был во­лен в жизни и смерти любого из подданных, он выбирал себе наследника и т. д.

Однако в действительности царь, в отличие от других монархов того времени (кхмерского, например), не объ­единял в своем лице власть светскую и духовную. Цер­ковь всегда сохраняла определенную независимость. И когда в XIII в. глава церкви в знак протеста против действий монарха покинул страну, это сильно подорвало позиции монарха.

Кроме того, как бы ни подчеркивал царь абсолют­ность своей власти, он всегда был вынужден считаться с каруинами. Именно они передали трон Тилуин Ману, и это хорошо помнили последующие цари. Да и выбор на­следника еще не обусловливал спокойного перехода вла­сти к нему. История Паганской династии представляется исследователю клубком убийств и узурпации. Редко кто умирал естественной смертью и мало кто из царей мирно вступал на престол. Из 14 царей Пагана лишь о двух можно сказать наверняка, что они не были убиты, и толь­ко в пяти случаях престол перешел к преемнику без ме­ждоусобной войны.

Вопросы престолонаследия в Бирме и в последующие века были сложны. Множество жен и наложниц, десят­ки принцев и борьба различных родов за престол обычно приводили к трагедии, и вплоть до XIX в. назначение пре­столонаследника при жизни царя зачастую было равно­значно вынесению наследнику смертного приговора, ибо против него ополчались все дворцовые клики.

Непосредственно ниже царя на социальной лестнице находились «аматы» (министры). Название это произо­шло, видимо, от санскритского слова «аматья» — так на­зывались в Индии первых веков нашей эры крупнейшие сановники государства. В конце XII в. мы находим в над­писи упоминание о «совете министров» — в него входили пять аматов, которые делили между собой обязанности главного министра «махасман», верховного главнокоман­дующего, верховного судьи, министра финансов и глав­ного регистратора и одновременно были наместниками ключевых провинций. Впрочем, обязанности министров не [49] были строго разграничены. Скорее их можно считать главными советниками царя. Даже такая должность, как главнокомандующий, закреплялась за определенным человеком только на период военных действий. Каждый из министров выполнял и судейские обязанности.

Труднее разобраться в функциях чиновников более низких рантов. Надписи, упоминающие о том или ином должностном лице, полагают, что его обязанности и пра­ва известны читателю, и не пускаются в объяснения. Обычно мы встречаемся с ними при отчетах о тех или иных сделках или судебных процессах. (Большинство надписей посвящено именно этим проблемам — прочие темы не считались достойными того, чтобы их запечатле­вать на камне, а пальмовые листья и бумага не сохра­нились.)

Наиболее часто встречается в надписях титул «сукри». Он мог употребляться самостоятельно и в сочетании со словами «рва», «туик», «клий», когда он значил соответственно начальник деревни, туика, провинции. Быва­ли и такие должности, как «кисукри» — начальник жит­ницы, «туин сукри» — межевой чиновник и т. д. Скорее всего, слово «сукри» было административным термином, означавшим «начальник», «управитель», и относилось к различным степеням власти — от губернатора провинции до управляющего житницей.

Должность сукри могла иногда передаваться по на­следству. Сукри, особенно рва сукри каруинов, были важными персонами. Почти каждый из них в дополнение к основному званию имел также ряд титулов, указываю­щих на образованность и знатность. Звание сукри могли носить и женщины, которые в Пагане пользовались срав­нительно большими правами и могли заключать сделки, занимать посты в монастырской иерархии и весьма вы­сокие административные должности.

В надписях встречаются упоминания и о других долж­ностных лицах. Это, например, «калан» и «сампьян» — крупные сановники, занимающие посты непосредственно за министрами и связанные обычно с судейскими функ­циями. В отличие от сукри они не управляли террито­риями.

Целый ряд чинов и должностей встречается только в связи с каруинами. Другие должности относятся к воен­ным. Часто упоминаются мелкие чиновники: сборщики [50] налогов, писцы, чиновники, ведающие установкой меже­вых столбов, и др. Наконец, множество специальных должностей существовало при дворе, начиная с много­численных придворных дам и кончая астрологами, музы­кантами, веерничими, держателями ящика с бетелем и т. д.

7. Социальная структура Паганского царства

Социальные категории паганского общества к концу XII в. были уже определены, но еще не успели «затвер­деть» — ведь со времени рождения этого общества про­шло чуть больше 100 лет. Права свободных земледельцев и ремесленников ничем формально не ограничивались, и крестьяне могли, например, выступать в судебных делах соперниками знати и церкви. Даже раб, внеся определен­ную сумму за свое освобождение, становился равноправ­ным членом общества. Подобная социальная структура государства обеспечивалась сохранявшим силу в Пагаие обычным правом — решения судей диктовались зачастую не кодексами, разработанными недавно, а обычаями пле­мен мранма, которые ревниво оберегались каруинами.

Основой социальной структуры Паганского государст­ва можно считать деление на свободных и зависимых чле­нов общества. В число свободных входили чиновники, купцы, монахи, ремесленники и, наконец, свободные зем­ледельцы — «асаны». Низший слой общества составляли несвободные производители — «чваны», имевшие множе­ство подразделений.

Аристократия Пагана (как старая, родовая, так и но­вая, окружающая царя) и крупное чиновничество состав­ляли весьма немногочисленную высшую прослойку об­щества. К ней примыкали чиновники (их было немало в этом государстве), офицеры, торговцы, ростовщики. Паган стоял на важных торговых путях Юго-Восточной Азии, и потому торговцы и ростовщики были большой силой в царстве. Их имена нередки в надписях, где го­ворится о строительстве пагод, богатых пожертвованиях монастырям и храмам, покупке рабов и скота.

Основная масса свободного населения Пагана — ре­месленники, рудокопы, крестьяне — обычно не имели воз­можности делать дары церкви и надписей почти не оставили. [51] Однако и о них можно кое-что узнать из надписей, сделанных по приказу аристократов и царей. Построив пагоду, они, чтобы не забыли потомки, заказывали об­ширную надпись на камне, в которой перечислялось, сколько рабочих трудилось на строительстве, сколько и за что им платили, сколько и чего они съели. Эти надпи­си — интереснейший источник сведений как об экономике паганского общества, так и о социальном его составе.

Впрочем, в тех немногих случаях, когда в надписи по­является асан — в качестве ли свидетеля при сделке или продавца сельскохозяйственных продуктов, — о его со­циальном и правовом положении не говорится. Единст­венное, о чем можно сказать с уверенностью, это что асаны были свободными земледельцами и что в Паганском царстве существовала сельская община. В немного­численных надписях, в которых крестьяне фигурируют в качестве стороны в сделке или судебном процессе, отмечается, что земля «такая-то» принадлежит «асанам деревни такой-то», т. е. крестьяне выступают кол­лективно.

Чванов, или несвободных производителей, низший слой паганского общества, принято называть рабами. Однако это не всегда соответствует истине, и в понятии «чван» существует множество подразделений, статут которых различен. Главным источником их поступления были войны и набеги, но можно было попасть в чваны за долги.

Чваны делились на две большие категории — частных чванов и пагодных, или монастырских. Если частные чва­ны чаще всего использовались в домашнем хозяйстве, то в монастырях они выполняли всевозможные функции, как бы дублируя свободных в миру. Именно таких чванов можно считать рабами. Но иногда монастырям дарили в качестве чванов целые деревни крестьян с землей и сада­ми. Таких чванов, т. е. крестьян, прикрепленных к земле, можно считать крепостными, отдававшими свой приба­вочный продукт монастырю.

В пагодные рабы могли отдавать и знатных людей, вплоть до принцев. В таких случаях пагодные чваны были лишь «рабами божьими», ограниченными социально, но не экономически. Известны даже случаи самопосвящений в чваны.

Владелец мог отпустить чвана на волю, и мы имеем [52] письменные подтверждения, что такие случаи были в Пагане. С согласия хозяина чван мог стать монахом.

Таким образом, можно сделать вывод, что «чван» яв­ляется сложным собирательным понятием, включающим и рабство с несколько патриархальным оттенком (так, при продаже семьи не дробились), и крепостничество, и коммендацию.

Сложными были в Пагане и земельные отношения. Земли делились на государственные, частные и монастыр­ские. Формально собственником всей земли был царь, од­нако на практике его права были ограничены обычным и феодальным правом. Особенно это относилось к монасты­рям, которые пользовались определенным иммунитетом; количество земель, находившихся в их пользовании, не­прерывно увеличивалось, что привело в XIII в. к кон­фликтам между монастырями, ставшими «государством в государстве», и центральной властью.

В Пагане сложилась восточная деспотия, в системе ко­торой на протяжении длительного периода складывания феодализма прослеживаются значительные элементы ра­бовладения при одновременном сохранении сильного вли­яния родоплеменных отношений. Если к этому прибавить, что социальные отношения в бирманских районах Пагана весьма сильно отличались от отношений в областях, насе­ленных другими народами, находившимися в ряде случаев на более низких ступенях социального развития, то ста­нет понятной сложность структуры этого государства. Она усугублялась наличием в стране множества буддий­ских монастырей, интересы 'которых далеко не всегда сов­падали с интересами государства в целом.

Все это обусловило внутреннюю неустойчивость Паганского государства, привело к появлению в нем, наря­ду с центростремительными, центробежных тенденций, к чередованию периодов подъема и упадка.

8. Темный период; война с Цейлоном

Очередной период смут и невзгод наступил во второй половине XII в. Хроники практически обходят это время молчанием, уверяя, что он ничем знаменательным в исто­рии Пагана не отмечен и что за эти годы на престоле сменилось несколько незначительных царей. Единственное, [53] о чем они сообщают, это о религиозных реформах в самом конце XII в.

Царь Кансу I, согласно хроникам, был убит в 1167 г. своим сыном Нарату, который правил до 1170 г. Также лишь три года отводят хроники его преемнику Наратейнке, и только в 1174 г. престол надолго занял Нарапатиситу (Кансу II),

При описании правления двух «краткосрочных» вла­стителей хроники не жалеют черной краски. Особенно от­вратительным представлен Нарату — отцеубийца, узур­патор и отравитель, преступления которого были так ве­лики, что многие монахи бежали на Цейлон. Его убил, сообщают хроники, чужестранец «князь Патейкая».

Однако в описании этого краткого периода бирман­ские хроники полностью расходятся с современными им надписями. Надписи сообщают, что в 1165 г., т. е. за два года до принятой даты убийства Кансу, на престол вступил Имто Сьян (Нарату). Он начал строительство большого храма Дхаммаянджи, но в том же году оно было прервано, что необычно для Пагана, в котором строительство храмов всегда доводилось до конца.

За разрешением этого противоречия следует обратить­ся к хроникам и надписям Цейлона.

В цейлонской надписи Девангала говорится: «Царь Араманны сказал: Мы не будем заключать договора с Ланкой. И тогда его Величество царь Ланки сказал: по­грузите людей на тысячу кораблей и идите походом на Араманну». Далее сообщается, что полководец Кит Нуварагал, подчиняясь этому приказу, «взял штурмом го­род Кусумья и... через пять месяцев царь Араманны на­правил послов со словами: мы заключим договор».

Надпись Девангала датируется 1165 г., Араманна — это Раманадесса, т. е. Паган, Ланка — Цейлон, Ку­сумья — Бассейн. В этом году, как следует из бирман­ских надписей, было прервано строительство Дхаммаян­джи. Значит, в 1165 г. цейлонский царь посылал военную экспедицию против Пагана и взял бирманский город Бас­сейн в дельте Иравади.

Цейлонская хроника Чулавамса дополняет надпись рядом деталей. В ней говорится, что бирманский царь прекратил торговлю с Цейлоном и арестовал цейлонские грузы на Тенассеримском побережье; кроме того, бирман­цами была захвачена цейлонская принцесса, которую [54] везли в жены кхмерскому царю в Ангкор. Тогда цейлон­ский царь Параккама Баху приказал построить большой флот, который был организован и снаряжен за пять ме­сяцев. Военачальник по имени Китти взял город Бассейн, а другой полководец, Аддика, направился с отрядом дальше к северу, взял столицу бирманцев Уккаму, убил царя и на вечные времена присоединил Бирму к Цей­лону.

Несомненно, цейлонская хроника кое-что преувеличи­вает. Так, если бы цейлонские войска и в самом деле брали Паган, вряд ли бирманские хроники и надписи смогли бы полностью умолчать об этом. К тому же в со­временной событиям цейлонской надписи о захвате Па­гана и вообще о походе вверх по Иравади не говорится, а ведь цейлонскому царю не было смысла умалчивать о таком достижении. Однако с полной очевидностью мож­но утверждать, что в 1165 г. цейлонские войска действи­тельно вторглись в Бирму и паганскому царю пришлось пойти на унизительный мирный договор. Могло быть и так, что Имто Сьян — Нарату погиб в боях против син­галов. Это косвенно подтверждается бирманскими хро­никами, которые говорят, что он погиб от руки ино­странца.

Но цейлонская надпись уверяет, что мирный договор был заключен бирманским царем. Значит, в Пагане на­ходился все-таки какой-то царь. Вряд ли это был Наратейнка хроник, потому что о нем не сообщает ни одна надпись; даже надпись с горы Тецо, перечисляющая паганских царей XI и XII вв., ничего не говорит о нем, а после царя Имто Сьяна помещает непосредственно Кансу П. Можно предположить, что Кансу II вступил на престол вскоре после нападения цейлонцев и Имто Сьян процарствовал всего полгода. Возможно также, что Имто Сьян не был убит и правил до 1174 г., т. е. до общеприня­той даты вступления на престол Кансу II. В любом слу­чае с его именем были связаны весьма трагические собы­тия в истории Бирмы и прекращение строительства хра­ма Дхаммаянджи, и это сделало его личность весьма непопулярной у хронистов.

Действительные события этих лет были давно уже за­быты, и осталась, как это бывает, только плохая репута­ция царя. Это не единственный случай в бирманской истории: так было с Ман Лулаиом, который имел несчастье [55] не справиться с восстанием монов; так было и с царями XIII в., которые не смогли спасти разваливающееся Паганское царство.

Хроники всегда помимо чисто исторических задач вы­полняли задачи пропагандистские. Они составлялись в монастырях, а начиная с XVII в. — и при дворах госуда­рей. Они были не только воспоминаниями о прошлом, но и уроком для будущих властителей. Паганский период с течением времени все больше приобретал ореол «золото­го века», и в описание его с каждым новым столетием, с каждой новой хроникой все больше вплетались назида­тельные элементы. Особенно характерно это было для хроник, которые создавались в тяжелые для Бирмы вре­мена, в годы смут и междоусобиц.

9. Религиозные реформы и политические события конца XII — начала XIII в.

Имя Кансу II обычно связывается с религиозными реформами, которые он проводил с помощью цейлонских монахов. Вполне вероятно, что после заключения мира с Цейлоном отношения между двумя странами улучши­лись и Цейлон стал «поставщиком» ортодоксальной буд­дийской идеологии. Выработка норм богослужения и ор­ганизационных принципов церкви, попытка ограничить рост ее богатств и земельных владений были в интересах центральной власти, тем более что, судя по будущим со­бытиям, в народе зрело недовольство буддийской цер­ковью.

В конце XII в. не было крупных военных походов. В соседних землях укрепились государства, способные противостоять Пагану, и Паган перешел к обороне, пы­таясь хотя бы сохранить достигнутое. Впрочем, при Кан­су II еще велось обширное храмовое строительство, и один из крупнейших и наиболее самобытный бирманский храм, Годопалин, был создан именно в эти годы.

Наследовал Кансу II его сын Натомья (1211 —1231). Если верить хроникам, он был младшим из пяти сыновей Кансу II и его избрание на престол было предопределено свыше, ибо царский зонт, символ власти, склонился в его сторону (традиционное имя этого царя Тхиломинло — «тот, на которого указал зонт»). Однако надписи и здесь [56] вносят поправки в версию хроник. Натомья не был млад­шим из братьев: «старшие» — сыновья сингальской прин­цессы (опять косвенное свидетельство тесных взаимоот­ношений этих лет с Цейлоном) — были моложе его. Во­преки уверению хроник между братьями не было един­ства и они не прожили всю жизнь в мире и согласии. Один из братьев, Пьмкхи, поднял восстание, в котором приняли участие второй брат, Оингаиикан, и даже сын самого Натомьи, Клаква. Восстание было подавлено, и все его руководители, за исключением Клаквы, были каз­нены.

К правлению Натомьи относится война на севере, представлявшая, очевидно, попытку оградить Паган от наступления шанов и других горных племен. В 1228 г. Натомья наградил военачальника Лаккану Лавея за храбрость «в Таконской войне». К этому же времени от­носится упоминание о строительстве на севере крупной крепости Каунсин. Она стала центром обороны севера, и туда назначались самые надежные вельможи: в 1236 г., например, ее начальником был командир царских тело­хранителей.

Несмотря на реформы, проведенные Кансу II, раскол в буддийской церкви все-таки произошел. Характер этого раскола, шедшего снизу, обусловливался недовольством народа и рядовых монахов обогащением церкви. Буддий­ские монастыри в Бирме настолько отдалились от идеа­лов бедности и смирения, предписываемого догматами буддизма, что авторитет церкви стал катастрофически падать. Многие монахи уходили в леса и становились ас­кетами.

Это явление характерно не только для Бирмы. Изве­стно о существовании аранов—лесных братьев и в Сиаме и в других странах, т. е. везде, где официальная, поддер­живаемая двором буддийская церковь разочаровывала как верующих, так и монахов. Уход в леса не значил еще возникновения сектантских разногласий в основных дог­матах и мог не приводить к возникновению их.

Процесс ухода монахов в леса в бирманском царстве был весьма интенсивным, причем аскеты пользовались поддержкой не только рядовых мирян, но и многих высо­копоставленных лиц в Пагане. Неизвестно, скрывались ли за этим политические причины (например, связь офи­циальной церкви с иноземцами-цейлонцами), но уже через [57] несколько десятилетий после начала движения в ок­рестностях самого Пагана образуются целые монастыри лесных братьев, которые противопоставляют себя офици­альной церкви как могучая организация, способная со­перничать с армией монахов и богатейшими монастырями Пагана.

Мало чем отличаясь в обрядах и обычаях от реформи­рованной Кансу II буддийской церкви, лесные братья бы­стро богатели, забывали об аскетизме, и уже к середине XIII в. их монастыри могли соперничать с ортодоксаль­ными по количеству монахов и по богатству. Не только рядовые граждане Пагана, но и родственники царей, да и сами цари, делают лесным монастырям богатые дары. Возможно, это было одним из путей борьбы с официаль­ным монастырским землевладением, с официальной цер­ковью, которая, скопив невероятные богатства и обшир­ные земли, стала объективно выступать против централь­ной власти, начала подрывать основы Паганского госу­дарства.

10. Конфликт государства и церкви

Цари, занимавшие престол в Пагане во второй трети XIII в., — Уккана I (1231 —1235), его брат Клаква, быв­ший бунтовщик (1235—1249), Уккана II (1249—1256) и Ман Ян (1256) — характеризуются обычно как ничтож­ные государи, при которых ничего в жизни Пагана не происходило: войн не было, храмовое строительство уменьшилось и т. д. В мнении о ничтожности этих царей сходятся и бирманские хроники и многие историки но­вейшего времени. Так, Харви пишет: «Тхиломинло пере­дал престол своему сыну, который учил наизусть Трипитаку, читая ее по десять раз подряд, и писал мадригалы придворным дамам. Его сын Уккана любил вино и охоту. Он погиб при охоте на слонов». Холл еще более лакони­чен: «Сын Тхиломинло унаследовал набожность отца и оставил управление государством в руках своего сына. Последний правил государством всего четыре года и был убит на охоте... появились признаки вырождения дина­стии».

Такое мнение о царях, правивших Паганом с 1231 по 1256 г., не совсем справедливо. Приняв в руки слабеющее [58] государство, «ничтожные» цари старались как-то со­хранить его и при этом неизбежно вступали в конфликт с буддийской церковью. Возвращение государству огром­ных церковных богатств и стало одной из задач последних паганских царей.

Кансу II был последним паганским царем, делавшим многочисленные и щедрые пожертвования монастырям и храмам. Уже Натомья, а потом и Уккана I сводят эти пожертвования до минимума, хотя этим никак не умень­шается общее число пожертвований, которые совершали вельможи, чиновники и купцы государства, скупавшие земли для дарения церкви.

Попытки царей ограничить церковное землевладение запечатлены в нескольких надписях, повествующих о су­дебных процессах, которые цари вели против монасты­рей, пользуясь спорностью документов на владение теми или иными землями. Однако попытки отторжения этих земель вызвали резкое противодействие церкви и, оче­видно, части знати. Все до единой надписи повествуют о том, что цари эти тяжбы проигрывали и были вынужде­ны возвращать земли монастырям.

Последний подобный процесс относится к 1255 г. Он не был доведен до конца из-за внезапной смерти царя, случившейся, как уверяют хроники, на охоте.

Цари не смогли победить церковь. Последний паганский государь, Кансу III (1256—1287), открыто признал это в надписи, в которой говорится, что «пусть земли церкви не входят в наши земли даже на толщину волоса. Но не будет греха, если наша земля войдет в число цер­ковных земель».

К середине XIII в. относится другая попытка укрепить Паганское государство, которая также принадлежит од­ному из «ничтожных царей». Клаква приказал в 1249 г. установить у всех деревень государства выбитые на кам­нях эдикты, направленные против «разбойников и банди­тов». К настоящему времени обнаружено 11 таких над­писей. Сам размах этого начинания свидетельствует о том, что разбой в Пагане достиг весьма опасных масшта­бов и цари уже не могли обеспечить мир «полицейскими» акциями. Одна из фраз этих эдиктов: «Они достигают бо­гатства, разрушая деревни других людей, убивая их жен и детей» — свидетельствует о том, что бороться прихо­дилось не только с простыми грабителями и разбойниками, [59] но и с бандитами настолько крупными, что они мог­ли разрушать деревни. Возможно, под понятие «бан­дит» подпадали также и горные племена, совершавшие набеги даже на центральные районы Паганского госу­дарства.

11.  Падение Паганского царства

Кансу III уже не мог сделать ничего, что отсрочило бы гибель Паганского государства, раздираемого проти­воречивыми интересами царей, знати и церкви, а также центробежными тенденциями монского юга и населенно­го полунезависимыми племенами севера. Завоевание мон­голами Китая и появление их войск у северных границ Пагана только ускорило неизбежную гибель.

Свое вступление на престол Кансу III ознаменовал карательными экспедициями против восставших окраин. Восстания монов и шансе были подавлены, но это была лишь кратковременная отсрочка.

В 1271 г. губернатор Юньнани по приказу монгольско­го правителя Китая Хубилай-хана прислал в Паган пос­лов, чтобы вытребовать дань, которую Паган обязался платить еще в XI в. Дань была чисто формальной, и в более спокойные времена паганские цари не отказыва­лись платить ее, обеспечивая таким образом мир с Кита­ем. К тому же Китай сквозь пальцы смотрел на задерж­ки с данью, а в последние десятилетия занятый борьбой с монголами вообще не напоминал о ней.

Одержимый стремлением к покорению мира Хубилай вспомнил о дани, выплата которой позволила бы ему увериться в наличии еще одного вассала. Вряд ли на по­вестке дня монгольского хана стояли военные экспедиции на юг. Однако бирманский двор, преисполненный гордо­сти и оторвавшийся от весьма печальной действитель­ности, отнесся к появлению посольства как к оскорбле­нию величия Пагана. Послов даже не допустили на ауди­енцию к паганскому царю. На следующий год бирман­ская армия разгромила одно из горных племен, платив­ших дань Китаю. Такое бывало и в прошлом, но всегда заканчивалось мирно: в конце концов горные племена были общим противником Бирмы и Китая.

На этот раз Хубилай отнесся к инциденту с вниманием. [60] Это был отличный предлог для того, чтобы нака­зать непокорного соседа. В 1273 г. Хубилай послал в Па­ган трех послов для освобождения пленного вождя пле­мени и вручения нового требования о немедленной вы­плате дани. В противном случае император грозил воен­ным выступлением.

Эти послы так и не вернулись в Китай. Бирманские хроники пишут, что их убили по приказу разгневанного бирманского царя. Вряд ли так было на самом деле: по­сол считался личностью неприкосновенной. И тот же Кансу III, которому приписывают убийство послов, писал в надписи Мингалазеди: «Цари никогда не заключают послов в тюрьму». Но Кансу III, как и Имто Сьян и Ман Лулан, — непопулярная личность в бирманских хрони­ках. Ему, чье имя связано с гибелью Пагана, хроники приписывают всевозможные пороки, объясняя несчастья Пагана личными качествами царя.

Скорее всего, послы были перехвачены горными пле­менами и убиты. Об этом свидетельствует и то, что пос­ланный Хубилаем на поиски послов офицер вернулся в 1275 г. обратно, заявив, что поиски были безрезультат­ными, так как дорога в Паган перерезана «бунтовщика­ми». Да и сами китайские источники не обвиняют паганского царя в гибели послов.

Пограничные конфликты продолжались. Племена, признав сюзеренитет Китая, обратили все свои силы про­тив Паганского государства — монголы хорошо стерег­ли свои южные границы, и действия против них грозили неприятными последствиями. В 1277 г. бирманский от­ряд напал еще на одно горное племя, и тогда последо­вала карательная экспедиция. Монгольский отряд вторг­ся в пределы Бирмы, Участником этого похода был Мар­ко Поло, который находился тогда на службе Хубилая. Командовал отрядом наместник Юньнани Насреддин, имевший в своем распоряжении 12 тыс. арабских всадников (войско монгольского императора было многона­циональным — следствие громадных размеров монголь­ской империи) и отряд дворцовой челяди. Монгольские войска спустились в долину Иравади, и здесь состоялась битва с паганской армией. Бирманские хроники описыва­ют ее как грандиозное сражение, в котором участвовали все войска Китая. В действительности же шестидесятиты­сячная бирманская армия потерпела сокрушительное поражение [61] от сравнительно небольшого отряда, использо­вавшего в бою военную хитрость.

Паганское государство разваливалось на глазах. В 1281 г. моны, восставшие в Мартабане, убили бирман­ского губернатора и под руководством мона Вареру, быв­шего офицера бирманской армии, очистили от бирманцев юго-запад страны. Одновременно началось восстание в Пегу, во главе которого встал сам наместник Пегу Тарабья.

Паган еще пытался сдерживать центробежные силы. В 1283 г. Кансу III наградил за смелость своего полко­водца Раджасанкрама после подавления восстания в Танлуине и захвата крепости Тала — на юге Бирмы. Од­нако вряд ли экспедиция против монов принесла желае­мые плоды, потому что и в последующие годы Вареру и Тарабья выступают в качестве вождей независимого юга.

Перестал подчиняться Аракан — оттуда больше не поступала дань. Шанские князья не только не присылали войск, но и постепенно раздвигали границы своих владе­ний, подбираясь к каруинам и, вероятно, занимая уже часть долины Чаусхе.

В 1283 г. монголы вновь вторглись в Паганское цар­ство (возможно, эта экспедиция, как и экспедиция 1277 г., проводилась по инициативе наместника Юньнани Насреддина) и разбили бирманское войско под Каунсином. На этот раз они не отступили обратно в горы, как в 1277 г., а оставили гарнизоны в верховьях Иравади, объ­явив Верхнюю Бирму своей провинцией.

Получив известия о вторжении монголов и разгроме армии, Кансу III бежал на юг, ие дожидаясь, пока к Пагану подойдут завоеватели. Это был опрометчивый шаг. Монголы еще несколько месяцев вели войну в верховьях Иравади, штурмуя бирманские крепости. Несколько ме­сяцев держался Конкан, а центр севера — Тагаун пал только в январе 1284 г.

На юге, в дельте Иравади, Кансу III обосновался вре­менно в Бассейне. Власть царя еще существовала, но ре­ально Кансу III вряд ли мог претендовать на большее, нежели почетный титул.

В 1285 г. он направил в Китай два посольства с изъ­явлением покорности. Одно из них добралось до Пекина и получило аудиенцию у императора. Паганский посол, монах, признал от имени Кансу власть Хубилая над Бирмой [62] и просил не посылать более монгольских войск, по­тому что разоренная страна не сможет их прокормить. (Надпись, содержащая описание посольства, пожалуй, последняя из надписей паганского периода.) Хубилай, не заинтересованный в длительных войнах на юге, согласил­ся на просьбы посла и за присылку дани обещал оста­вить Паган в покое.

Получив эти благоприятные известия, Кансу III решил вернуться в Паган. Он избрал водный путь и поднимал­ся по Иравади на царском корабле. Губернатор Прома (по хроникам, один из сыновей Кансу III) воспользовал­ся случаем и, убив царя, провозгласил себя царем Бир­мы. Трона он все же не добился: в Бирме существовали более могучие силы, претендовавшие на паганский пре­стол. Но и они не смогли ничего сделать.

Не получив из Пагана ни дани, ни подтверждения до­говору, Хубилай приказал своему внуку Е Су Тимуру отправиться в поход на юг. Е Су Тимур без труда спу­стился по Иравади до самого Пагана, взял его и уже от­туда разослал отряды во все стороны Паганского царст­ва, приводя к повиновению бирманские провинции. Мон­голы, заинтересованные в Бирме как в торговом и стра­тегическом пути к Индийскому океану, предпочитали иметь дело с одним-двумя вассалами, а не с множеством воюющих между собой княжеств и племен. Но монголы опоздали. С центробежными силами, разорвавшими Па­ганское государство, они справиться не смогли.

Прежнее великое Паганское царство уже перестало существовать. [63]