ГЛАВА  V

НАКАНУНЕ БРИТАНСКОЙ АГРЕССИИ

(1752—1824)

1. Возрождение бирманского государства

Мьотуджи (правитель) городка Моксобо У Аун Зея, вошедший в историю Бирмы под тронным именем Алаунпая, был представителем среднего слоя бирманской знати. Его владения лежали на севере, в местах, где го­дами приходилось жить на осадном положении и где лишь стены городка укрывали крестьян из окрестных деревень от частых набегов шанов и манипурцев.

У Аун Зея и подобные ему мьотуджи окраинных об­ластей были недовольны политикой последних царей Авы, которые, будучи не в силах защитить свои земли, бро­сили их на произвол судьбы. Они были сторонниками сильной централизованной власти, требовали проведения более энергичной и жесткой политики по отношению к соседям, в первую очередь монам и шанам. Изоляционистские тенденции авского двора, интриги и заговоры пре­тили закаленным в войнах северянам, чьим идеалом был победоносный Байиннаун.

Когда Ава пала, У Аун Зея решил, что его час про­бил. Монский отряд, подошедший к Моксобо, неожидан­но натолкнулся на яростное сопротивление немногочис­ленных защитников крепости. Это была не регулярная армия авского царя, а ополчение из скрывшихся под за­щиту стен крестьян, остатков царских войск и пришедших на помощь отрядов из соседних городков. Отступать бирманцам было некуда: на севере лежали земли враж­дебных горцев, с востока грозили создавшие свое княже­ство крепостные, на юге были моны. Нападение монских войск на Моксобо было отбито, однако моны не придали значения этой осечке, не поняли, что столкнулись с гибельным [111] для себя явлением — переходом сопротивления из рук неспособного к этому царского двора и крупных феодалов в руки бирманского народа.

Через месяц после того как У Аун Зея отразил атаку монов, он повел свои отряды в наступление. Одержав ргяд побед, он принял имя Алаунпая, объявил себя претенден­том на бирманский престол и сделал столицей Моксобо, переименовав его в Шуэбо («город золотого вождя»).

В декабре 1753 г. Алаунпая осадил Аву, и моны, не надеясь на подкрепления из Пегу и неуверенно чувствуя себя во враждебном городе, бежали. Алаунпая не стал преследовать монов и направился на север, чтобы оконча­тельно подчинить шанских князей, которым он еще рань­ше нанес сильное поражение. Этот его шаг можно объяс­нить как тем, что он надеялся усилить свое войско шанами, так и выполнением определенных обязательств пе­ред своими подданными, которых он желал обезопасить от шанских набегов.

Война с монами приобретала затяжной характер. У монов было европейское оружие, их снабжали боепри­пасами французы и англичане. В 1754 г. Бинья Дала по­слал армию для того, чтобы вновь захватить Аву. Монские войска, которыми командовал Талабан, продвину­лись вплоть до Шуэбо, однако основной своей задачи — взятия Авы — выполнить не смогли и, преследуемые вер­нувшимся с севера Алаунпаей, бежали. В том же году на сторону Алаунпаи перешел Пром, население которого восстало против монов и выдерживало осаду до тех пор, пока в начале 1755 г. не подошел на выручку Алаунпая с большим войском.

Разбив в решающем сражении монские войска и при­няв изъявления верности от Бассейна, Таунгу, Хензады и Северного Аракана, Алаунпая закончил кампанию в мае 1755 г. в дельте Иравади, близ порта Дагон, который он переименовал в Янгон, т. е. «конец вражды». Это назва­ние, искаженное англичанами, перешло к основанной здесь в XIX в. столице Британской Бирмы — Рангуну.

Однако до конца войны было далеко. Пегу и Сириам оставались в руках монов, которые пользовались под­держкой европейцев, ведя дипломатическую игру как с французами, так и с англичанами. И Алаунпая, понимав­ший всю трудность овладения укрепленными городами монов без огнестрельного оружия, вмешался в эту игру. [112]

2. Англо-французское соперничество в Бирме

Губернатор французских владений в Индии Ж. Ф. Дюпле в течение многих лет вел успешную борьбу с англичанами, причем не только оборонялся, но зачастую и переходил в наступление. Хотя отношения ме­жду англичанами и французами в Индии всегда были сдержанными, почти враждебными, открытые военные действия возникли лишь с началом войны за австрийское наследство (1740—1748). Основным театром военных операций на Востоке была Индия, однако и англичане и французы внимательно следили за положением в Бирме. В Сириаме находились французские и английские аген­ты, а капитаны частных судов, заходивших в Сириам и Мартабан, нередко выполняли разведывательные зада­ния.

Позиция англичан в Бирме в тот период сформули­рована в анонимном документе 1750 г., в котором гово­рится: «В случае войны с любой европейской страной бу­дет важно обладать безопасной и вместительной гаванью для кораблей на небольшом расстоянии от Мадраса и Бенгалии». Дюпле смотрел дальше: он полагал, что по­корение Южной Бирмы и присоединение ее к француз­ским владениям поставит Францию в выгодное положе­ние и создаст крепкую цепь баз от Пондишери до Аннама. Отлично разбираясь в ситуации, сложившейся в Бир­ме, Дюпле считал, что французам следует поддерживать монов, которые были слабее и над которыми в случае их победы было бы значительно легче установить контроль, чем над бирманцами.

Договор с монами, дававший Франции преимущест­венное положение в Южной Бирме, был подписан в 1751 г. от имени Дюпле его агентом в Пегу де Бруно, ко­торый сообщил, что нескольких сот французских солдат будет достаточно для установления контроля над Бирмой. Дюпле обратился с этим предложением к директорам французской Ост-Индской кампании, однако согласия не получил: в Париже были обеспокоены положением в Европе и Индии и не считали Бирму представляющей ценность территорией.

Известия о переговорах французов с монами встрево­жили англичан, которые решили, что Дюпле хочет захва­тить остров Негрэ в дельте Иравади и основать там французскую [113] базу. Ошибку англичан и недооценку ими дале­ко идущих планов Дюпле можно объяснить тем, что они сами давно зарились на этот остров, полагая, что имен­но обладание им даст ключ к Южной Бирме. Еще до то­го как де Бруно отбыл в Пегу для заключения соглаше­ния с монами, английские власти в Индии сообщили в Лондон о якобы планируемом французами захвате Нег­рэ. Затем, не дожидаясь ответа, они послали в Пегу в 1752 г. капитана Тэйлора, который должен был добиться от монов уступки острова Негрэ англичанам в обмен на военную помощь в борьбе с бирманцами.

Прибыв в Пегу, Тэйлор обнаружил, что де Бруно опе­редил его, заключил договор с монами (содержания его Тэйлор не знал) и пользуется благорасположением монского двора. Тогда, стремясь во что бы то ни стало обо­гнать французов, англичане (которые в это время терпе­ли неудачи в Индии) решили захватить Негрэ без согла­сия монов. Вызванный в Индию бывший губернатор остро­ва св. Елены Хантер был поставлен во главе военной экс­педиции, направленной на Негрэ. Остров был захвачен, на нем построили форт, и моны, хоть и блокировали ост­ров, вернуть его себе не смогли.

Отказ Парижа дать разрешение на посылку в Бирму экспедиционного отряда привел к тому, что французские власти в Индии охладели к идее создания колонии в Бир­ме. Вкладывать средства в помощь монам в ответ лишь на торговые концессии было невыгодно; к тому же Дюпле не без оснований полагал, что без прямой военной помо­щи Франции моны не смогут победить бирманцев. Почув­ствовав это охлаждение французов, моны в 1754 г. обра­тились за помощью к англичанам, лредпочтя забыть, что те недавно захватили часть их территории. Угроза со сто­роны Алаунпаи была настолько велика, что Бинья Дала соглашался на все, лишь бы остановить продвижение бирманских войск.

Однако англичане не были уверены, на кого из сопер­ников делать ставку. Когда в 1755 г. Алаунпая потребо­вал у англичан, засевших на острове Негрэ, оружия, они прислали ему пушку и обещали более широкую помощь взамен признания их прав на остров. Алаунпая, считав­ший пребывание англичан на Негрэ временным и не ду­мавший оставлять после победы над монами никаких ино­земцев на бирманской земле, из тактических соображений [114] согласился на требование англичан. Он даже закрыл глаза на то, что англичане одновременно послали кораб­ли с военными припасами для монов в Сириам.

В ходе кампании 1756 г. Алаунпая, методически по­давлявший сопротивление монов, захватил Сириам. В плен к нему попал де Бруно (впоследствии он был казнен) и пришедшие на помощь монам два французских корабля с пушками и боеприпасами. Чувствуя, что дело монов проиграно, англичане все активнее сотрудничали с Алаунпаей. В результате проведенных переговоров Ала­унпая признал за ними право на Негрэ и разрешил от­крыть факторию в Бассейне. Затем Алаунпая направил в Англию послание, в котором предлагал английскому ко­ролю союз. Но никакого ответа на это письмо не последовало, что, с точки зрения Алаунпаи, означало отказ от союза, сделанный при этом в унизительной для бир­манского царя форме.

В мае 1757 г. Алаунпая взял штурмом и разрушил Пегу. С падением столицы монское государство было лик­видировано, однако сопротивление монов еще не было сломлено: отступив к югу, их военачальники продолжали сражаться. Поэтому Алаунпая не счел возможным сейчас же ликвидировать оплот англичан и даже согласился на переговоры с губернатором Негрэ капитаном Ньютоном. Тот (Алаунпая запомнил и это) послал к нему одного из своих младших офицеров, поставив себя таким образом на одну доску с царем Бирмы. В разговоре с «послом» Ньютона, заявившим о желании англичан заключить но­вый договор на владение Негрэ, Алаунпая выказал не­понятное англичанам раздражение, сказав, что он не понимает, зачем это нужно и неужели письмо, которое он послал английскому королю и на которое ему не удосу­жились ответить, недостаточно?

Договор был все же заключен и предусматривал еже­годную поставку бирманцам пороха и пушек в обмен на остров Негрэ и концессию в Бассейне. Подписав его, Ала­унпая был вынужден покинуть Южную Бирму, так как манипурцы снова вторглись на северо-западе. Впрочем, англичане сами не намеревались выполнять договор, по­скольку убедились, что оккупация Негрэ не приносит той пользы, на которую они надеялись. Нездоровый климат и невыгодное расположение острова, а также наличие в Бирме сильной власти сводили на нет все усилия англичан. [115] В обстановке, когда французы осаждали Мадрас, а надежд на территориальные завоевания в Бирме не было, англичане решили забыть о договоре и начали эвакуа­цию Негрэ. В течение апреля 1759 г. гарнизон был от­правлен в Индию. На острове остался лейтенант Хоуп с небольшим отрядом для охраны запасов тикового дере­ва, вывезти которое не успели.

В отсутствие Алаунпаи вспыхнуло новое восстание монов. Это отчаянное выступление, лишенное шансов на успех, было подавлено находившимися на юге войсками еще до прибытия Алаунпаи. Однако в ходе его было уби­то много бирманцев. Когда Алаунпая прибыл на юг, ему сообщили, что англичане помогали восставшим монам. Сейчас трудно установить, было ли так на самом деле, или армянские купцы, конкуренты англичан, выдумали эту версию для того, чтобы избавиться от соперников. Но Алаунпая, которого англичане уже не раз обманывали и унижали, ни на минуту не усомнился, что они помогли монам, и послал на остров Негрэ отряд захватить острог, и выслать англичан из страны.

Губернатор Бассейна, которому была поручена эта операция, направил для ее выполнения француза, нахо­дившегося на бирманской службе. Тот выполнил приказ куда решительнее, чем предписывалось: большинство ан­гличан было перебито, и только несколько человек были взяты в плен.

Как уже отмечалось, с вступлением на престол Ала­унпаи и приходом к власти среднего слоя феодалов в Бирме вновь возобладали настроения и идеи Байиннауна. После объединения страны на повестку дня встал традиционный вопрос присоединения Чиангмая и Сиама. Разгромив Манипур и переселив часть его жителей в бирманские земли, Алаунпая отправился в поход на Аютию. Помимо чисто завоевательных планов в расчеты Алаунпаи входило переселение сиамцев в опустошенную войнами Южную Бирму.

Вначале кампания 1760 г. развивалась благоприятно для бирманцев. Им удалось обойти основные сиамские силы, сконцентрированные на западных подступах к Аютии, и в апреле 1760 г. столица Сиама была окружена. Однако вскоре Алаунпая был смертельно ранен во время взрыва одного из осадных орудий. Осаду пришлось снять, и бирманская армия начала отступление. В дороге Алаунпая [116] умер. Его тело было привезено в Шуэбо и похоро­нено при огромном стечении народа.

Еще не завершились траурные церемонии в Шуэбо, как ко двору сына и наследника Алаунпаи Наундоджи прибыл посол англичан капитан Алвс, получивший зада­ние потребовать у бирманцев возвращения захваченных в плен англичан и имущества Компании. Конечно, англи­чане предпочли бы жестоко наказать бирманцев, но та­кой возможности у них не было. В то время, когда до Мадраса дошли сведения о конце гарнизона острова Не­грэ, англичане были настолько заняты войной в Индии, что не могло быть и речи о выделении карательной экс­педиции против бирманцев. Кроме того, даже если бы такие средства и нашлись, вряд ли мадрасские власти рискнули начать военные действия против одной из круп­нейших армий в Азии, закаленной в боях против монов и манипурцев и отлично по тем временам вооружен­ной. Поэтому капитан Алвс имел указания ни в коем случае не обострять отношений с бирманским правитель­ством.

Когда Алвс получил аудиенцию у Наундоджи, занято­го установлением спокойствия в стране, охваченной, как всегда в периоды смены царя, восстаниями и бунтами, тот встретил его достаточно любезно. Для этого были основания: один из претендентов на трон, близкий друг и крупнейший военачальник Алаунпаи, представитель династии Таунгу, захватил Аву и удерживал ее. Наундо­джи вернул пленных англичан и имущество Компании и согласился на установление торговых отношений с анг­личанами при условии, что те будут поставлять ему бое­припасы.

Обещав довести решение бирманского царя до пра­вления Компании, Алвс отбыл в Индию. Его доклад был недоброжелательным по отношению к Бирме и пессими­стическим в части торговых прогнозов. Возражений про­тив выводов Алвса в Мадрасе не последовало: до тех пор, пока Бирма была разъединена и слаба, Компания предпринимала попытки вмешаться в ее внутренние дела, однако теперь она была едина, и англичане перенесли все внимание на Индию, где речь шла не о торговых согла­шениях, а о территориальных захватах.

С тех пор в течение нескольких десятилетий англича­не почти не имели контактов с Бирмой. [117]

3. Внутреннее положение Бирмы при Конбаунах

Сыну Алаунпаи Наундоджи (1760—1763) при вступ­лении на престол пришлось выдержать жестокую борьбу за власть. Ему противостояли полководцы отца, считав­шие себя более достойными продолжить политику Алаун­паи. Короткое правление Наундоджи не было отмечено знаменательными событиями — царь умер раньше, чем смог выработать самостоятельную политику. К этим го­дам относится только завершающий эпизод бирмано-монской войны.

Бывший командующий монской армией Талабан, ко­торый в 1752 г. взял Аву и впоследствии потерпел пора­жение от Алаунпаи, в течение нескольких лет скрывался в пещерах неподалеку от города Татона. Он вел удачную партизанскую войну против бирманских гарнизонов, по­тому что пользовался поддержкой монского населения края. Бирманцам удалось найти и увезти в Шуэбо семью Талабана. Опасаясь за судьбу детей, Талабан сдался и предложил свою жизнь в обмен на жизнь родных. Узнав об этом, бирманский царь даровал Талабану жизнь и принял его на службу.

Не только в правление Наундоджи, но и в начале пра­вления наследовавшего ему его брата Синбьюшина (1763—1776) бирманским царям приходилось подавлять вспышки восстаний, в первую очередь в собственно Бир­ме. В отличие от восстаний предыдущих веков они не были направлены на раздел страны: борьба шла только за то, кому будет принадлежать престол в объединенной Бирме, и сводилась чаще всего к дворцовым заговорам. Авторитет центральной власти настолько поднялся, что твердо занявший престол царь мог не опасаться за свою жизнь и власть.

Укреплению царской власти способствовало и то, что остатки могучих родов, некогда владевших Бирмой, по­гибли в ходе войн с монами и в момент крушения дина­стии Таунгу. Алаунпая и его сподвижники были средними и мелкими феодалами, губернаторами небольших горо­дов, служилым офицерством. Опасаясь сепаратистских наклонностей знати, Алаунпая и его сыновья раздавали земли своим офицерам и чиновникам, однако не в наслед­ственное владение, а во временное кормление. Наместники такого рода, называвшиеся «мьоза», получали только [118] часть доходов с отданной им области и жили чаще всего в столице, при царском дворе. Для того чтобы мьоза не слишком укоренялись в определенных провинциях, цари периодически тасовали их.

Алаунпая и следовавшие за ним цари династии Конбаунов значительно расширили государственные земли, включив в их число не только бирманскую долину Чаус-хе, но и обширные участки на монском юге. Укрепле­нию центральной власти способствовало и широкое при­менение введенной еще Талуном политики, предусматри­вавшей поселение военнопленных на государственных землях. Становясь государственными крепостными, быв­шие военнопленные выполняли работы по поддержанию ирригационных сооружений и снабжению царских скла­дов рисом (в этих случаях их называли ламайинами) или несли службу в армии (этих крепостных называли ахмуданами).

Стремление бирманских царей заселить обезлюдев­шие после тяжелых войн монские земли и северные районы Бирмы приводило к усиленной охоте за военнопленными. Походы XVIII в. скорее напоминают широкого мас­штаба экспедиции за людьми, нежели попытки приведе­ния соседней страны к вассальной зависимости, как это было при Байиннауне и Нандабайине. Алаунпая, покорив Манипур, вывез оттуда несколько тысяч человек и посе­лил их в окрестностях Авы в качестве ахмуданов; впоследствии они составляли лучшие полки бирманской ка­валерии. Покорение Аракана в 1785 г. сопровождалось вывозом 20 тыс. пленных, ставших ламайинами на госу­дарственных землях в Бирме. Пленные были одной из це­лей ряда походов на Сиам — как того, что закончился смертью Алаунпаи, так и проведенного в 1764—1767 гг. Синбьюшином.

Взятие Аютии в 1767 г. сопровождалось уничтожени­ем города и угоном в плен многих тысяч сиамцев. Такая политика бирманцев дала повод историку Сиама Вуду присоединиться к мнению сиамских хронистов в безого­ворочном осуждении бирманцев: «Не лишено справедли­вости, — говорит Вуд, — высказывание сиамского авто­ра, который писал, что „царь Хантавади вел войну как монарх, царь Авы — как грабитель". Это означает, что вторжение царя Байиннауна в Сиам имело целью превра­тить Сиам в своего вассала, тогда как вторжение царя [119] Меггры (Синбьюшина. — Авт.) было предпринято без действительной причины и имело целью только разру­шить Сиам и захватить добычу и рабов».

Подобное деление бирманских царей на хороших и плохих и толкование мотивов их завоевательных походов как благородных или неблагородных весьма далеки от действительности. Массовый угон населения покоренной страны в Бирму при Алаунпае и его преемниках вызы­вался государственными соображениями и в тех услови­ях был рассчитан на то, чтобы быстрее поднять эко­номику страны и укрепить центральную власть. Для Сиа­ма же одинаково опустошительными были и завоевания Байиннауна и походы Синбьюшина; и те и другие вели к борьбе сиамцев за свою независимость, за освобождение от захватчиков.

К концу XVIII в. политика создания ахмуданских и ламайинских поселений в Бирме принесла плоды. В ахмуданский округ была превращена область Шуэбо — столицы Алаунпаи (Синбьюшин перенес столицу обратно в Аву, ближе к Чаусхе). Ахмуданскими стали район Мейктилы и другие центральные области страны. Губер­наторы этих областей, «вуны», являлись одновременно и начальниками ахмуданских воинских формирований, со­зываемых с подвластных им земель.

Расширение государственного земельного фонда про­водилось в основном за счет конфискованных владений мятежных шанских собв и монастырских земель. При Конбаунах была вновь проведена ревизия монастырско­го землевладения; сомнительные земли были изъяты го­сударством, окрепшим настолько, что оно могло уже не утруждать себя тяжбами с монастырями.

Сложившаяся еще в XVII в. социальная структура бирманского общества во времена Конбаунов получила свое завершение. Проведение переписей (в 1783—1784 и 1802—1803 гг.) и составление кадастров позволяло бир­манским царям контролировать поступление налогов. Бы­ла создана довольно стройная государственная система во главе с абсолютным монархом, власть которого не бы­ла ограничена, как в паганские времена, обычным пра­вом и существованием родовой аристократии.

Уничтожив крупнейших феодалов (или лишив их ос­новных прав), Конбауны сделали своей главной опорой зависящих от них чиновников — как крупных (мьоза), [120] так и нижестоящих (хотя термин «чиновник» и не харак­теризует полностью это социальное явление) — мьотуджи. И если мьоза — правители областей — часто сменялись, поскольку их укоренение в той или иной провинции могло угрожать целостности государства, то мьотуджи, одним из которых в свое время был Алаунпая, стали дей­ствительной опорой центральной власти, подобно русско­му дворянству XVIII в.

Словом «мьо», появившимся в Бирме еще в паганский период, первоначально называли укрепленный населен­ный пункт, часто крепость на границе. В XII—XIII вв. та­кой крепостью управлял назначаемый царем чиновник мьосукри. Впоследствии этот термин претерпел изменения и стал (вероятно, где-то в XV—XVI вв.) обозначать не только административную единицу, но и феодальное вла­дение, во главе которого стоял мелкий или средний фео­дал — мьотуджи. В состав мьо иногда входила всего од­на деревня, иногда — несколько деревень или даже срав­нительно крупный город. О функциях и правах мьотуджи периода феодальной раздробленности сохранилось очень мало сведений. Почти не вызывает сомнения, что они были мелкими феодалами, вассалами царьков и. князей. Помимо земель, принадлежавших непосредственно мьотуджи, в мьо входили и общинные земли кре­стьян, с которых мьотуджи собирали налоги.

С укреплением центральной власти в XVII в. функции мьотуджи претерпели дальнейшие изменения. К середине XVIII в. мьотуджи был уже одновременно чиновником, представлявшим центральную власть, и помещиком-фео­далом. После ликвидации крупных феодалов мьотуджи стали подчиняться либо мьоза, заменившим этих феода­лов, либо непосредственно государству. Сохраняя свои личные земли, мьотуджи собирали налоги с крестьян, вер­шили суд и расправу в своем мьо, набирали солдат для царской службы и следили за выполнением трудовых по­винностей.

В Бирме было около 5 тыс. мьо, и 5 тыс. мьотуджи со своими родственниками являлись основной опорой цент­ральной власти. Их должность передавалась по наслед­ству, хотя для вступления в нее наследник умершего мьотуджи должен был приехать в столицу и сдать «экза­мен на чин». Очевидно, этот экзамен был весьма услов­ным, и визит в столицу был скорее принесением присяги [121] царю. Мьотуджи были заинтересованы в сохранении крепкой централизованной власти, которая могла бы за­щитить их и от кабегов горцев и монов, и от бесчинств крупных феодалов, и от восстаний крестьян: немногие мьотуджи имели достаточные военные силы, чтобы посто­ять за себя.

Крестьяне, которых называли теперь «ати», продолжа­ли пользоваться личной свободой, однако сильно отлича­лись от асанов предшествующей эпохи. Асаны входили в сельскую общину с совместным владением землей; в XVIII в. земля уже нередко принадлежала лично кре­стьянам, причем мьотуджи могли совершать переделы земли и перекраивать крестьянские участки. Таким обра­зом, крестьяне попадают в частичную зависимость от мьотуджи. Этому способствовали и периодические пере­писи, которые фактически прикрепляли крестьян к земле. Но общинные земли в Бирме также сохранялись.

Полного закрепощения крестьян в Бирме не произо­шло, да и не могло, очевидно, произойти до тех пор, пока в опустошаемой войнами стране был излишек пригодных для обработки земель. Крестьянин мог занять пустую­щую землю, и она по прошествии некоторого времени становилась его собственностью. Однако до истечения этого срока крестьянин владел землей условно и мог ее потерять.

Разорение и закрепощение свободного крестьянства способствовало постепенному стиранию грани между ка­тегорией ати и ламайинами — бывшими военнопленными, ставшими государственными жрепостными. В XIX в., с прекращением крупных завоевательных войн, к категории ати все более приближаются и ахмуданы.

Значительную прослойку эксплуатируемого населения составляли рыбаки, охотники, ремесленники, платившие, как и крестьяне, налоги государству.

Важной чертой, отличавшей эпоху Конбаунов от сред­невековья, было постепенное свертывание монастырского землевладения. В XIX в. монастырские земли уже не составляли ощутимой части земельного фонда страны. По­мимо решительной политики царей, захватывавших мона­стырские земли, этому способствовала еще одна причина. Монастыри могли владеть громадными угодьями только до тех пор, пока в их распоряжении находилось значи­тельное число рабочих рук, обрабатывающих эти земли. [122] Еще в XVII в. отказавшись от практики дарения мона­стырям военнопленных, Талун и последовавшие за ним монархи нанесли монастырям непоправимый удар, от которого они уже не смогли оправиться, и изъятие в XVIII в. не приносивших доходов земель прошло безболезненно.

Таким образом, к началу XIX в. Бирма стала центра­лизованной монархией и по своей структуре значительно отличалась как от Паганского царства, так и от государ­ства периода первой авской династии. И вряд ли можно по отношению к ней говорить о застойности в обществен­ных отношениях.

4. Войны с Китаем

Действия бирманцев, параллельно с завоеванием Сиа­ма расширявших свою власть в северо-восточном направ­лении — над шанскими княжествами и государствами Лаоса, — обеспокоили Китай, который продолжал по тра­диции считать большинство шанских княжеств своими вассалами. Крупнейшее из этих княжеств, Кентунг, изъя­вило свою покорность Бирме, и через его территорию проходили бирманские войска, направлявшиеся в Лаос. Кентунг находился в состоянии войны с подвластным Ки­таю княжеством Кенхунг; воспользовавшись этим, а так­же жалобой на бирманцев нескольких маленьких кня­жеств в верховьях Салуина, китайцы решили наказать союзника бирманцев, и губернатор Юньнани в 1766 г. на­правил против Кентунга войска.

Собвы Кентунга и других шанских княжеств с по­мощью бирманских отрядов отразили нападение китай­цев. Поражение это было так чувствительно, что губер­натор Юньнани, опасаясь наказания, покончил с собой. В том же году новый губернатор Юньнани вторгся в Се­верную Бирму, но был задержан бирманскими погранич­ными войсками. Прибытие подкреплений с юга позволило бирманцам не только отразить китайское нападение, но и вступить на китайскую территорию. Губернатора тотчас же сместили, и для расправы с бирманцами прибыл сам зять китайского императора Минь Юй. Дождавшись кон­ца дождей в 1767 г., китайцы двумя колоннами двинулись в Бирму. К февралю 1768 г. войска первой колонны до­стигли Сингауна, города в 50 км к северу от Авы. Положение [123] было критическим, так как основная бирманская армия во главе с Синбьюшином находилась в Сиаме, Однако бирманский отряд, пройдя шанскими горами, от­резал китайские войска от их баз и, не дождавшись по­мощи от второй колонны, Минь Юй бежал на север, поте­ряв большую часть своей армии. Встретив командующего не пришедшей вовремя на помощь колонны, зять импе­ратора подверг его жесточайшей казни. Затем, не в силах пережить унижение и предстать перед лицом императора, он отрезал косу, послал ее тестю, а сам кончил жизнь самоубийством.

Узнав о позорных для Китая событиях на южной гра­нице, император приказал любой ценой разгромить бир­манцев. На этот раз китайские войска завязли в Север­ной Бирме и вынуждены были построить укрепленный лагерь, чтобы оградить себя от непрекращающихся атак бирманцев и шанов. После того как бирманцы изгнали врага из лагеря, китайские военачальники, опасаясь окон­чательного разгрома, в 1770 г. запросили мира. Бирман­ское командование согласилось на мир, по условиям ко­торого китайские войска уходили с бирманской земли, чтобы никогда туда не возвращаться, восстанавливалась китайско-бирманская торговля и раз в 10 лет бирманцы и китайцы должны были обмениваться посольствами. Пос­ле подписания договора китайцы в присутствии бирман­цев расплавили свои пушки и ушли через горные перева­лы, где многие из них погибли от голода.

Китайский император, наказав очередную группу неу­дачливых полководцев, предпочел сохранить лицо и изо­бразить поход китайцев как частичную победу. Но Синбьюшин был крайне разгневан, узнав, что бирманские вое­начальники позволили китайцам благополучно уйти восвояси, и грозил им всевозможными карами. Понимая, что царь не шутит, они решили в Аву не возвращаться и, повернув победоносную армию на запад, вторглись в Ма­нипур. Манипурцы были разбиты, их раджа бежал в Ас­сам, бирманская армия вернулась в Аву с несколькими тысячами пленных. Царь простил полководцев.

Результатом войн с Китаем было восстановление тор­говых отношений, не прерывавшихся уже до конца дина­стии Конбаунов. Однако эти события имели и негативную сторону: победа над китайскими отрядами, воевавшими в непривычных условиях, плохо вооруженными и слабо организованными, [124] была воспринята некоторыми кругами бирманского двора как победа над Китаем вообще. Раз­дутая царедворцами, она стала частью дворцовой леген­ды о непобедимости Бирмы, и это сыграло впоследствии отрицательную роль, способствуя переоценке бирманца­ми своих сил в конфликте с Англией.

5. Дворцовые перевороты

Последние годы царствования Синбьюшина были го­дами поражений и отступления. Взятие Аютии не озна­чало конца сопротивления сиамцев. Ставший во главе их Пья Таксин перенес столицу в Бангкок и, используя ме­тоды партизанской войны, беспрерывно наносил пораже­ния отдельным бирманским отрядам. Боевой дух бирман­ских солдат и офицеров, годами сражавшихся неизвестно за что вдали от родины, был подорван. Несмотря на то что войсками Синбьюшина командовали такие крупные полководцы, как победитель китайцев и завоеватель Ма­нипура Маха Тихатура и покоритель Аютии Тихапате, сломить сопротивление сиамцев, защищавших свои дома, было невозможно. Бирманские хроники рассказывают о том, что командиры бирманских частей в случае несогла­сия с приказом командующего попросту выводили свои войска из боя.

Чем хуже шли дела в Сиаме, тем неспокойнее стано­вилась обстановка в самой Бирме. Начались волнения среди монов, и во время нового восстания на юге был сожжен Рангун. После подавления восстания многие его участники бежали в Сиам, где они были тепло встречены. Синбьюшин бросил вдогонку за отступавшими монами армию, но союзники окружили ее у перевала Трех пагод и перебили.

Пья Таксин в конце концов нанес поражение Маха Тихатуре, очистил от бирманцев Сиам и вытеснил их из Чиангмая. Стареющий Синбьюшин рассылал во все сто­роны своих полководцев, но не успевали его воины вер­нуться домой, как уже с другой стороны вырастала угро­за войны или восстания. Чем тяжелее было положение, тем жестче становилась политика Синбьюшина. В 1774 г., после подавления восстания монов и получения известий о разгроме бирманских войск в Сиаме, Синбьюшин предпринял [125] торжественно обставленное путешествие вниз по Иравади. Во время этой демонстрации силы и единства страны Синбьюшин сделал богатые подарки пагоде Шве-дагон, позолотив ее; однако основная часть представле­ния происходила не у пагоды, а на берегу Иравади. В свите Синбьюшина находился престарелый царь монов Бинья Дала и его семейство. В знак полного покорения и ликвидации всяких надежд монов на независимость Синбьюшин приказал в своем присутствии утопить всех членов царского семейства в реке.

Судя по поведению командиров армии, недовольство политикой Синбьюшина было широко распространено в Бирме. Перед смертью Синбьюшина в 1776 г. в стране создалось положение, напоминавшее годы прихода к вла­сти царя Талуна: значительная часть бирманской знати, утомленная переставшими приносить славу и добычу без­надежными войнами, склонялась к тому, чтобы вернуться к политике изоляции, и в первую очередь отказаться от расширения бирманской территории на восток. Основным требованием оппозиции был вывод войск из Сиама и Чиангмая.

Сторону оппозиции принял знаменитый полководец Маха Тихатура, и это обеспечило ей победу. Наследовав­ший Синбьюшину его сын Сингу (1776—1782), зять Маха Тихатуры, немедленно отозвал остатки бирманских войск из Сиама и все свое внимание уделял религиозным и дворцовым делам.

Однако попытка вновь «уйти в себя» не могла быть такой же успешной, как за 100 лет до того. В Бирме были уже влиятельные слои общества, заинтересованные во внешней торговле, в связях с другими странами; были профессиональные военные, недовольные тем, что их от­странили от власти; существовали аристократы — прин­цы крови и мьоза, которые являлись сторонниками завое­вательной политики Синбьюшина. Эти силы крепли по мере того, как Сингу и его окружение все больше замы­кались в стенах авского дворца. Прошло всего пять с не­большим лет после окончания войн, и царствование Синбьюшина начало представляться многим бирманцам славным временем. Разочаровался в Сингу и его тесть Маха Тихатура; попав в немилость, он был отправлен в ссылку.

Вновь составился заговор, в результате которого на [126] престол был возведен юный Маун Маун, двоюродный брат царя, похожий на него внешне. Операция была про­ведена ночью, когда Сингу находился в отлучке. Приняв Маун Мауна за возвратившегося царя, стража пропусти­ла его и его сторонников во дворец. Вернувшийся утром царь был убит одним из своих министров, и сейчас же после этого на сцене появился Маха Тихатура, который, очевидно, был душой и движущей силой заговора и само участие которого в заговоре придавало ему характер ре­ставрации политики Синбьюшина.

Маун Маун процарствовал всего семь дней и был убит одним из двух оставшихся в живых сыновей Алаунпаи, Бодопаей, который, воспользовавшись услугами заговор­щиков, не намеревался делить с ними власть: щедро на­градив Маха Тихатуру и других ведущих заговорщиков, он отстранил их от дел. Это вызвало к жизни новый за­говор, теперь уже направленный против Бодопаи. Его брат и Маха Тихатура объединились, чтобы свергнуть Бодопаю с престола.

Бодопае удалось узнать о заговоре прежде, чем заго­ворщики успели перейти к действиям, и он жестоко рас­правился с ними. Однако на этом не закончились попытки отнять престол у Бодопаи. Через несколько месяцев еще один претендент на престол ворвался ночью во дворец во главе 200 сторонников. На рассвете стража поняла, что противников жалкая горстка, и все они были перебиты.

Мало кому из бирманских царей пришлось выдержать такую борьбу за власть, разочароваться в ближайших друзьях и родственниках, как Бодопае. И жестокость, с которой Бодопая подавлял сопротивление, наложила оп­ределенный отпечаток на его дальнейшие действия.

Одним из первых шагов Бодопаи, после того как он укрепился на троне, был перенос столицы в Амарапуру, находившуюся в нескольких километрах от Авы. И сам Бодопая, и бирманские хронисты, и последующие исто­рики объясняли это мистическими соображениями: Ава, с которой были связаны столь тяжелые воспоминания, исчерпала запас счастья и везения, выделенный ей судь­бой, и астрологи отыскали другое место, более счастли­вое. Однако у этого, казалось бы, бессмысленного пере­носа столицы, связанного с тяготами для десятков тысяч людей, вынужденных перетаскивать свой скарб и строить­ся на новом необжитом месте, с большими затратами на [127] сооружение новых дворцов и пагод, были и объективные причины, которые нигде не формулировались, но имели решающее значение.

В Бирме столицы переносились с места на место до­вольно часто, и не всегда эти переносы можно объяснить только стратегическими соображениями. Дело было в том, что тропический город, лишенный канализационных и водопроводных сетей, подверженный пожарам и эпиде­миям, сам себя душил и старился значительно раньше, чем северные города. Через несколько десятков лет даже спланированный заранее город превращался в скопище переулков и грязных базаров, задыхался от тесноты, не­хватки воды и болезней. Перенос столицы на новое место был, таким образом, своеобразным санитарным мероприятием, позволявшим избавиться от гнета сточных ка­нав и базарных отбросов.

6. Присоединение Аракана и первые столкновения с англичанами

Бодопая (1782—1819), придерживавшийся скорее ли­нии Алаунпаи, нежели изоляционистской политики Сингу, в отличие от своих предшественников в первую очередь обратил внимание на Аракан, неоднократно входив­ший прежде в состав Бирмы и покидавший ее в периоды слабости бирманского государства.

В начале XVII в. Аракан на равных участвовал в раз­деле Бирмы и добился от нее определенных территори­альных уступок. В последующие десятилетия Араканская держава, сила которой в значительной степени за­висела от португальских наемников, неоднократно всту­пала с ними в конфликты. Наконец в 1666 г. давнишний враг Аракана, правитель Бенгалии, сумел переманить большую часть португальцев и с их помощью разбить араканский флот. После этого бенгальцы присоединили западные провинции Аракана; лишенный флота, Аракан быстро скатился до положения второразрядной страны. Яркая и порой похожая на авантюрный роман история Аракана завершалась медленно и мучительно. Еще мно­го лет португальцы, подобно египетским мамелюкам, сажали на трон в Мраук У царей и свергали их, если счи­тали неугодными. Только в 1710 г. царь Аракана смог [128] изгнать португальских и индийских наемников из страны и поселить их на острове Рамри, где их потомки живут до сих пор. После смерти (в 1731 г.) этого последнего значи­тельного правителя Аракана на престоле в Мраук У сменилось еще 14 царей, прежде чем пробирмански на­строенные круги знати направили посольство в Амарапуру, прося Бодопаю взять Аракан под свое покрови­тельство.

Бодопая тщательно подготовился к завоеванию Ара­кана и двинул туда в 1785 г. три колонны по суше и флот. После упорной трехмесячной войны Аракан был покорен, его последний царь Тамада бежал в горы, где и был взят в плен. Вместе с пленным царем в Бирму было переселе­но более 20 тыс. араканцев — Бодопая продолжал поли­тику создания ахмуданских и ламайинских поселений на пустовавших бирманских землях. Большое значение при­давали бирманцы также и тому, что наконец удалось увезти из Аракана в Бирму древнюю священную статую Махамуни, объект поклонения паломников еще со времен Пагана.

Выступавшие против присоединения к Бирме араканские князья, большей частью мусульмане, вместе со свои­ми сторонниками бежали в Бенгалию, подпавшую к тому времени под власть англичан, и, поселившись там, начали совершать набеги на Аракан. Бирманские отряды, пре­следуя араканцев, вторгались в пределы Бенгалии, и это вскоре привело к первым военным контактам с британ­скими властями.

В 1794 г. бирманский отряд, преследуя араканцев, вторгся в Бенгалию и был встречен английским отрядом под командованием полковника Эрскина. Дальнейшие события можно восстановить по отчету бирманского офице­ра, командовавшего карательным отрядом. «Бунтовав­шие обитатели Аракана, — писал он, — опустошив страну, убежали в Читтагонг и спрятались там. Ввиду этого полковник Эрскин и я, оба уважаемые люди, рас­смотрели это дело и пришли к взаимовыгодному согла­шению».

Соглашение, о котором англичане впоследствии пред­почитали не вспоминать, а бирманцы расценивали как прецедент, заключалось в том, что полковник Эрскин вы­дал трех руководителей араканского рейда (двое из них были потом казнены). Бирманцы полагали, что подобные [129] отношения должны сохраняться и впредь, и англичане должны выдавать араканцев, опустошающих принадле­жащие бирманскому царю земли. Впрочем, и прямые на­чальники Эрскина, которые в то время еще не смотрели на Бирму как на объект военной экспансии, не подверг­ли критике его действия. И лишь будущие историки признали поступок Эрскина недостойным представителя великой державы.

Впоследствии англичане не только отказались при­знать действия Эрскина основой для отношений между Бирмой и Англией, но даже селили бежавших из Бирмы араканцев непосредственно на границе с Бирмой, что значительно облегчало им набеги и поддерживало на гра­нице напряженное положение.

После покорения Аракана Бодопая, следуя традиции многих бирманских царей, начал готовиться к походу на Сиам. Однако поход, задуманный как наступление четы­рех армий, полностью провалился. Бодопая оказался пло­хим полководцем и допустил ряд стратегических ошибок. Для сиамцев война с Бирмой была войной освободитель­ной, народной, и на борьбу с бирманским нашествием поднялась вся страна. Колонна, которую вел сам Бодо­пая, понесла сокрушительное поражение у перевала Трех пагод. Не имели успеха и действия двух других колонн. Только четвертая колонна добилась некоторых успехов и временно завоевала (в который уже раз!) Чиангмай, ко­торый был освобожден сиамцами только в 1802 г.

Военные поражения усилили в Бодопае, который под влиянием воспоминаний о великих предшественниках провозгласил себя «грядущим Буддой», манию подозрительности и религиозную нетерпимость. В годы его прав­ления население жестоко страдало от дополнительных налогов, шедших на содержание армии и на строитель­ство пагод. Бодопая издал даже ряд законов, которые сулили смертную казнь за потребление спиртных напит­ков, курение опиума, убийство быка или буйвола. Завер­шением его царствования была попытка соорудить в ме­стечке Мингун на берегу Иравади крупнейшую в мире пагоду, которая должна была достигнуть высоты в 200 м. В течение семи лет десятки тысяч бирманских крестьян и пленных араканцев вели работы на этом колоссальном строительстве. Тысячи людей умерли от голода и болез­ней, деревни вокруг были разорены непомерными поборами. [130] Строительство пагоды стало символом непопуляр­ного уже правления Бодопаи; в народе распространился слух, что, если пагода будет построена, Бирма погибнет. В конце концов строительство было прекращено — стра­на не могла вынести такого напряжения.

7. Отношения с Англией накануне первой англо-бирманской войны

Появление общей границы с Британской Индией пре­вращало Бирму в потенциальный объект английской ко­лониальной экспансии. В те годы Великобританию инте­ресовали в первую очередь южные районы Бирмы, ее порты, позволявшие обеспечить господство Империи в Индийском океане и связать Индию цепью баз с Малай­ским архипелагом. Однако на рубеже XIX в., как видно из эпизода с полковником Эрскином, власти Британской Индии, занятые войной с Францией, предпочитали ула­живать конфликты с Бирмой миром. К тому же англича­не опасались, что французы могут заключить с Бирмой договор, по которому получат право на использование южнобирманских портов в качестве баз против англичан в Бенгальском заливе. Французы действительно предпри­нимали некоторые шаги в этом направлении и в 1783 г. направили в Бирму миссию для заключения торгового соглашения. Она не принесла реальных результатов, но никто не гарантировал, что в будущем французы не пред­примут более удачной попытки.

В 1795 г. генерал-губернатор Британской Индии Шор направил в Бирму посольство во главе с капитаном Майклом Саймсом, который должен был договориться об установлении порядка на араканской границе, а также убедить бирманцев не вести переговоры с французами. Бирманцы приняли Саймса вежливо, однако дали ему понять, что бирманский царь желал бы вести переговоры не с английским чиновником (каковым они справедливо считали губернатора Индии), а с британским правитель­ством. Одновременно, основываясь на прецеденте, бир­манцы в письме на имя губернатора сообщили, что араканцы, которые совершают набеги на бирманскую терри­торию, должны и впредь выдаваться бирманским властям для следствия и суда. Царь дал согласие на то, чтобы в Рангуне проживал английский торговый резидент, но [131] отказался закрыть бирманские порты для французских судов.

Сайме, человек образованный и здравомыслящий, описал свое путешествие в Бирму в одной из лучших книг такого рода. И по сей день это сочинение остается инте­реснейшим документом по истории Бирмы, по ее культу­ре, а также по англо-бирманским отношениям на рубеже XVIII—XIX вв. Однако Сайме был исключением в длин­ной веренице последовавших за ним английских агентов и послов. С каждым годом политика Великобритании по отношению к Бирме становилась агрессивнее.

Прибывший в Рангун в 1796 г. британский резидент Хирам Кокс сильно отличался от Саймса. Понятные и объяснимые для Саймса обычаи бирманцев, требующие, например, снимать обувь при входе в священные для бирманцев места и подчиняться длинному и утомительно­му этикету восточного двора, вызывали раздражение у Кокса — офицера, принимавшего участие в покорении Индии и презрительно относившегося к азиатам. Непови­новение бирманским властям, сознательное нарушение бирманских обычаев насторожили двор в Амарапуре. Не добившись удовлетворения неприемлемых для бирманцев требований, Кокс стал угрожать, что покинет Бирму. В конце концов Кокс даже написал в Калькутту, что его жизни угрожает опасность и необходимо немедленно вы­слать вооруженный фрегат для наказания бирманцев. В других донесениях Кокс поносил Саймса, слишком, по его мнению, либерально относившегося к Бирме, и назы­вал бирманский двор «бандой клоунов».

Панические письма Кокса встревожили Компанию, но не в том направлении, в котором добивался Кокс. Компа­ния не хотела обострять отношения с Бирмой. Письмо, направленное бирманскому царю из Калькутты, было весьма сдержанным и скорее походило на извинение за недостойное поведение резидента. Бирманского царя про­сили отправить Кокса в Индию.

Вернувшись в Индию, Кокс продолжал нападки на Бирму, бирманцев, Саймса и всех на свете. Генерал-гу­бернатор Шор, человек осторожный, хорошо знавший Саймса и склонный доверять ему, не принимал Кокса всерьез. Однако Шор был сменен, и новый генерал-губер­натор, лорд Уэлсли, полностью одобрил поведение и от­чет Кокса. Но и Уэлсли на первых порах предпочитал [132] улаживать конфликты с бирманцами миром, так как в Индии англичане глубоко завязли в войне с маратхами. Уэлсли обещал бирманскому губернатору Аракана за­крыть границу для набегов араканцев, но одновременно отверг рекомендации видного востоковеда майора Франк­лина переселить в глубь Бенгалии вождей араканских беглецов. Набеги на бирманские владения не прекраща­лись, и губернатор Аракана прислал Уэлсли гневное письмо, угрожая в случае неспособности англичан уста­новить мир на границе вторгнуться в Читтагонг и своими силами наказать непокорных араканских беженцев.

Тогда Уэлсли решил направить в Бирму новое по­сольство. Он понимал, что для успеха проводимой им политики проволочек в Амарапуру следует послать че­ловека, знакомого бирманцам, знающего их и способного с ними договориться. И генерал-губернатор вызвал Сайм­са, которого после прихода к власти Уэлсли отправили офицером в один из полков, и приказал ему снова ехать послом в Бирму.

Инструкции, полученные Саймсом, были противоречи­вы. С одной стороны, он должен был предложить бирман­цам договор о помощи и объяснить бирманскому прави­тельству, что требование араканского губернатора о вы­даче Бирме араканских беженцев, к сожалению, невы­полнимо. С другой стороны, он имел тайные инструкции обещать военную помощь возможному претенденту на престол, если тот захочет свергнуть Бодопаю с престола.

Бирманцы так и не узнали о попытке англичан вме­шаться в дела амарапурского двора. Сайме быстро по­нял, что надеяться на раскол и гражданскую войну в Бирме не приходится и потому ограничился переговора­ми о договоре и обсуждением проблемы Аракана. Ему с трудом удалось выполнить свою миссию. Бирманцы не верили англичанам, хорошо помнили агрессивные выска­зывания Кокса и с подозрением относились к политике англичан в Аракане. Однако личные качества Саймса и проявленная им выдержка привели к тому, что он все-таки выполнил задание генерал-губернатора и добился устного обещания Бодопаи, что губернатор Аракана не будет вторгаться в Бенгалию и бирманское правительст­во не будет настаивать на возвращении всех беженцев. Более того, царь разрешил восстановить резиденцию анг­личан в Рангуне и позволил остаться там резидентом [133] лейтенанту Каннингу, который сопровождал Саймса в составе посольства.

За время своего пребывания в Амарапуре Сайме смог завязать личные отношения с несколькими крупными бир­манскими вельможами, включая наследника престола. Вернувшись в Калькутту в 1803 г., он в следующих сло­вах сформулировал политику «мирного проникновения в Бирму», сторонником которой он был: «Необходимо... добиваться всеми средствами преимущественного влияния в правительстве и администрации Авы».

Бирманцы сдержали свое обещание. Они больше не требовали возвращения беженцев и не грозили англича­нам вторжением в Бенгалию. Генерал-губернатор на вре­мя снял вопрос о Бирме с повестки дня. Это объяснялось не только положением в самой Индии, но и сообщениями Саймса и Каннинга, что позиции французов в Бирме незначительны и опасаться того, что бирманцы уступят им свои порты или разрешат строить военные базы на своей территории, не приходится.

Затишье на границе продолжалось до 1811 г., когда араканский вождь Чинбьян собрал в Бенгалии войско и не только вторгся в Аракан, но, захватив бирманцев врас­плох, поднял свое знамя в столице Аракана Мраук У. Оттуда он обратился к англичанам с просьбой о помощи, пообещав отдать Аракан Великобритании.

Предложение было соблазнительным, но несвоевре­менным: война с Бирмой не стояла еще на повестке дня. К Мраук У подходила бирманская армия, и судьба Чинбьяна должна была решиться в течение нескольких дней. Англичане отказались признать вождя и срочно по­слали в Амарапуру Каннинга, который должен был за­верить бирманское правительство, что англичане не име­ют к конфликту никакого отношения. На это бирманцы не без основания заметили, что им представляются неу­бедительными заявления, что на принадлежащей англи­чанам территории было набрано большое войско, сопро­вождаемое 150 военными судами, затем оно спокойно пе­решло границу — и ни один из англичан не знал об этом до тех пор, пока Чинбьян не захватил столицу Аракана, Бирманцы были убеждены, что араканский вождь пошел на Мраук У с ведома и согласия англичан.

Пока Каннинг пытался убедить бирманцев, что англи­чане ничего не знали, Чинбьян, оставив Мраук У под напором [134] бирманской армии, благополучно отступил в Бен­галию. Бирманцы, выполняя условия договора, остано­вились на границе и потребовали выдачи беглецов. Анг­личане, как было объявлено, не смогли поймать вождя араканцев. С приближением муссонов бирманцы отступи­ли от границы, и англичане прекратили поиски Чинбья­на. Тот немедленно захватил пограничные укрепления бирманцев. И снова англичане не смогли найти Чинбь­яна, когда он укрылся в Читтагонге.

Эта странная война продолжалась до 1815 г., когда Чинбьян умер. В течение четырех лет араканский вождь беспрепятственно нападал на бирманскую территорию, и это убедило бирманцев, что англичане не могут или не хотят держать своего слова и не без тайного умысла под­держивают напряжение на границе.

После миссии Каннинга официальные отношения меж­ду Бирмой и Англией на несколько лет прекратились. Бирманцы предпочитали не иметь с англичанами дела, англичане же пока не могли вести решительной политики в Бирме, так как все еще вели войну с маратхами.

В 1816 г. при бирманском дворе появился ассамский вельможа Бар Фукан. Он просил помощи против ассам­ского правителя. Бодопая послал армию, которая в 1817 г. свергла ассамского правителя и посадила на трон раджу Чандраканту Сингха. Как только бирманская ар­мия покинула Ассам, прежний правитель вернулся на престол. Бирманцы восстановили власть Чандраканты, но опять, стоило им уйти, как поднялось восстание, и на этот раз раджа Чандраканта бежал к англичанам. Бирман­ский полководец Маха Бандула предложил сменившему Бодопаю его внуку Баджидо (1819—1837) оккупировать Ассам, что и было сделано в 1821 г.

Недавние враги — претенденты на ассамский пре­стол — скрылись на английской территории, и оба, с ве­дома англичан, начали собирать армии для изгнания бирманцев. Помогавший им английский магистрат в Рангпуре убеждал Калькутту поддержать кого-нибудь из них и, пользуясь благоприятной возможностью, захватить Ассам. Калькуттские власти не пошли на прямую под­держку претендентов, но и не мешали им выступить против бирманцев с английской территории. Армии претен­дентов поочередно вторглись в Ассам, и обе были разбиты Маха Бандулой. [135]

В июле 1822 г. Маха Бандула направил в Калькутту письмо, требуя выдать ему ассамских вождей, которые после поражения снова окрылись в английских владени­ях. В требовании было отказано, и это укрепило бирман­ский двор в уверенности, что англичане не соблюдают договоров и война с ними неизбежна.

Вслед за тем произошли события в Манипуре, кото­рый считался вассалом Бирмы. Раджа Манипура, наде­явшийся с помощью англичан освободиться от этой вас­сальной зависимости, не прибыл на коронацию Баджидо, что было открытым вызовом Бирме. После окончания во­енных действий в Ассаме Маха Бандула совершил рейд на Манипур; раджа и многие манипурцы, помнившие, что бирманцы уводят пленных (из Ассама было уведено 30 тыс. человек), бежали в соседнее княжество Качар.

Опасаясь, что бирманцы, преследуя беглецов, вторг­нутся в Качар и тем самым получат стратегические преи­мущества в надвигавшейся войне (их владения охватили бы Бенгалию с севера), англичане немедленно объявили Качар своим протекторатом и ввели в него войска. Те­перь бирманские и английские армии стояли друг против друга на протяжении нескольких сот километров, от Аракана до Качара. Двадцать лет столкновение, ставшее не­избежным уже после того как бирманцы и англичане встретились в Аракане, откладывалось из-за существова­ния между противниками индийских государств. Англи­чане должны были покорить их, чтобы приступить к более трудной задаче — завоеванию Бирмы, — полностью под­готовленными. Развитие событий было ускорено самими бирманцами, которые двинулись англичанам навстречу. Действия бирманцев нельзя объяснить, как это делают многие историки, агрессивностью того или иного царя, безрассудством бирманцев, шедших на конфликт с вели­кой державой, и т. п. Если бы бирманцы не завоевали Ас­сам и Манипур, если бы они не шли на конфликты с анг­личанами на беспокойной араканской границе, от этого положение бы мало изменилось. Раньше или позже, анг­личане все равно вторглись бы в Бирму, южные провин­ции которой были нужны им как с военной, так и с тор­говой точек зрения. Шансы же бирманцев на удачный для них исход такого конфликта с каждым годом умень­шались: завоевывая Индию, Великобритания подчиняла индийскую экономику и увеличивала за счет индийских [136] солдат свои вооруженные силы на Востоке. В 1824 г. армия Британской Индии была значительно сильнее и опытнее, чем в 1800 т. И еще один фактор отрицательно сказывался на судьбе Бирмы: с разгромом наполеонов­ской армии Англия стала бесспорно сильнейшей европей­ской державой в Юго-Восточной Азии и стремилась к максимальным территориальным захватам.

В 1824 г. бирманские и английские войска столкну­лись на севере, где бирманцы, преследуя манипурцев, вторглись на территорию Качара. Англичане отступили, отступили и бирманцы. Это была проба сил. Маха Бандула понимал, что война уже практически началась, и полагал, что основным районом военных действии будет Аракан: именно оттуда лучше всего было угрожать Каль­кутте, центру английского владычества в Индии.

Не успел Маха Бандула приехать к войскам, как анг­личане, стараясь опередить его, объявили 5 марта 1824 г. войну Бирме. [137]