ГЛАВА VII

БИРМА В СОСТАВЕ БРИТАНСКОЙ ИМПЕРИИ

(1886—1939)

1. Начало вооруженной борьбы против колонизаторов

Третья англо-бирманская война, закончившаяся в не­сколько дней, была самой быстрой, самой бескровной и самой стремительной из всех войн, которые когда-либо вели англичане против крупной независимой страны. Успех казался полным, и даже самые осторожные и пре­дусмотрительные из завоевателей не ожидали, что сей­час же после окончания военных действий в покоренной стране начнется сопротивление, подавление которого по­требует от Великобритании в десятки раз больше уси­лий, нежели предшествовавшая кампания.

Первые сообщения о нападении бирманских отрядов на захваченный англичанами Мандалай поступили в Лон­дон почти одновременно с известиями о полной победе над войсками Тибо и пленении монарха. Английская пресса, несколько смущенная подобным оборотом дела, сначала комментировала эти события как бунт, подавлен­ный быстро и энергично, признавая при этом, что «в по­давлении бунта было потеряно больше жизней, чем в лю­бом сражении во время экспедиции». В последующие дни версия о подавленном бунте уступила место сообщениям о столкновениях с разбойниками — дакойтами.

Напуганное неожиданным восстанием, командование британских войск в Мандалае ввело военную цензуру, пытаясь пресечь утечку сведений о действительном поло­жении дел. Был издан строгий приказ о немедленной сдаче всего оружия, включая холодное; за невыполнение приказа грозила смертная казнь. Однако эти меры не по­могли: повстанцев становилось все больше.

Во время «официальной» войны англичан с Тибо [170] большинство бирманцев полагало, что наступление анг­лийских войск приведет лишь к замене Тибо другим ца­рем. С окончанием войны стало ясно, что англичане со­бираются остаться навсегда, и с этого момента отношение бирманцев к завоевателям и к судьбам страны резко пе­ременилось. У бирманцев, конечно, не возникало вопроса о том, быть или не быть монархии, — неизвестно было лишь, кто станет царем и вождем движения. И бирман­ские солдаты, офицеры, чиновники, крестьяне, подняв­шиеся на борьбу за спасение родины, ждали появления нового Алаунпаи.

В первые же дни после пленения Тибо объявились два претендента на престол — Тхе Тин и Бьян Сейн, оба принца царской крови. Через несколько дней к ним доба­вилось еще несколько претендентов. Каждый из них вел себя по-царски: раздавал золотые зонты, поднимал над ставкой белые с синей полоской флаги, символизирующие цвет шеи павлина — государственного герба Бирмы, со­бирал налоги и окружал себя свитой. Каждый из них не­дооценивал силы противника и с подозрением относился к «параллельным правителям».

В начале восстания англичане, не ожидавшие такого оборота событий, оборонялись. Им было необходимо удержать Мандалай — столицу страны, сохранить в сво­их руках коммуникации для подвоза подкреплений и клю­чевые пункты в долине Иравади. Яростные атаки пов­станцев на города, укрепленные пункты и отдельные колонны британских войск не приносили решающих резуль­татов. Британские войска несли значительные потери, но решающего, объединенного штурма Мандалая не после­довало, и англичане смогли даже перейти в контрнаступ­ление.

Взоры бирманцев в эти дни обращались к Шуэбо — родине Алаунпаи, откуда ждали вестей о появлении осво­бодителя. Именно против Шуэбо и направили англичане первый удар. Несмотря на то что мьовун Шуэбо признал власть англичан и даже выдал им одного из претенден­тов на престол, английское командование направило вверх по Иравади бригаду генерала Нормана. Высадив­шейся в Шуэбо бригаде пришлось сразу же вступить в бой с бирманцами, отряды которых стекались к городу в ожидании сигнала к большому походу. Повстанцам уда­лось даже временно захватить город, но удержаться в [171] нем они не смогли и огступили в окрестные селения, где между несколькими претендентами на престол сразу же начались разногласия.

Тем временем освободительное движение охватило всю Бирму. Повстанцы заняли Сагайн, местность между Минле и Паганом, осадили Нинджан, проявляли актив­ность в северных провинциях, шанских княжествах и т. д. Волнения распространились и на давно «умиротворен­ную» Нижнюю Бирму — там начались восстания, причем повстанцы временно занимали даже такие крупные цент­ры, как Пегу, Ситаун, Билин.

2. Партизанское движение во второй половине 80-х — начале 90-х годов XIX в.

Изображая бирманских повстанцев разбойниками, грабителями, дакойтами, руководители британской коло­ниальной политики наряду с этим принимали экстренные меры, пытаясь изменить соотношение сил в Бирме в свою пользу. Время в данном случае работало на них; ресурсы Индии и Англии были несравнимы с возможностями Бир­мы, Иравади оставалась все время в руках английских войск, и каждый день, потраченный повстанцами на бес­плодные споры, укреплял положение англичан.

В декабре 1885 г. в Бирме насчитывалось 10 тыс. анг­лийских и индийских солдат, и эти войска были разбро­саны по огромной территории. Число восставших превос­ходило оккупантов в десятки раз. В феврале 1886 г. анг­личанам удалось довести численность войск до 18 тыс. человек, в июле того же года их уже насчитывалось почти 33 тыс. Соотношение сил резко изменилось.

Первая волна всеобщего восстания, в ходе которого бирманские части захватывали города и осаждали крепо­сти, к этому времени схлынула. Отчаянные и неоргани­зованные атаки повстанцев, надежда на появление ново­го Алаунпаи, уверенность в том, что не сегодня-завтра оккупация прекратится, — все это ушло в прошлое. Если до середины 1886 г. бирманцы, поднимаясь против англи­чан, руководствовались абстрактными идеями, не знали толком противника, обращались к ложным авторитетам неспособных эгоистичных принцев, то со второго года борьба качественно изменилась. Повстанцы отступили от [172] городов, ушли в леса и горы, перешли к партизанской войне. Их вожди многому научились у англичан, и есте­ственный ход событий привел к тому, что во главе дви­жения встали уже не самые знатные, а самые способные военачальники.

Конец 1885 — начало 1886 г. был фактически послед­ним и самым ожесточенным этапом третьей англо-бир­манской войны. С весны-лета 1886 г. мы можем уже го­ворить о начале упорного партизанского движения в Бирме.

В середине 1886 г. британские власти, обеспечив тылы и убедившись в том, что у бирманцев нет надежды на объединение армии под единым командованием, перешли в наступление. Они частично отказались от методов борь­бы с повстанцами путем организации летучих отрядов и перешли к созданию укрепленных опорных пунктов по всей стране (к ноябрю 1886 г. их было уже около 100). Кроме того, создавались посты военной полиции из ин­дийцев. Большое внимание уделялось также созданию надежных путей сообщения — шоссейных дорог и желез­нодорожной линии Рангун — Мандалай.

В октябре 1886 г. командование британскими войска­ми в Бирме было передано генералу Робертсу, энергич­ному колониальному деятелю, нашедшему положение в стране крайне неудовлетворительным. Вместе с увеличе­нием числа и укреплением опорных пунктов и полицей­ских постов генерал потребовал увеличения численности войск до 40 тыс. человек, что и было сделано к концу 1886 г. С такими силами Робертс обещал установить в стране порядок в течение трех месяцев. Однако ничего из этого не вышло. Если на первом этапе бирманцы недооце­нили силы англичан, то теперь британские генералы недо­оценили силы повстанцев и их решимость продолжать борьбу.

Расходы на военные действия, возложенные Англией в основном на Индию, все увеличивались. Англичане вне­запно обнаружили, что вместо широко разрекламирован­ной британской прессой и чиновниками страны изобилия, богатой рисом, тиковыми лесами, драгоценными камня­ми, нуждающейся в английской мануфактуре, им достал­ся источник убытков. Посчитав, что движение повстанцев идет на убыль, колониальная администрация решила пе­реложить часть расходов на ведение войны на саму Бирму. [173] Были увеличены поземельный и подворный налоги, введены новые налоги и акцизы. Кроме того, бирманцы были обязаны содержать английские воинские части, снабжать их средствами транспорта, жильем и т. д. Эти меры вызвали вспышку голода и способствовали подъему повстанческого движения.

Получился заколдованный круг: с усилением налого­вого гнета, призванного компенсировать расходы на борь­бу с партизанами, увеличивалось число партизан, их враждебность к англичанам, что вело, в свою очередь, к дальнейшему увеличению военных расходов. Военные действия против повстанцев приняли особо жестокий характер. Англичане практиковали сожжение деревень, связанных с партизанами, истребление «сочувствующих», переселение в другие районы и города, тюремное заключение, ссылки в Индию и т. д. С начала войны по август 1888 г. только в Индию было выслано 50 тыс. человек.

На втором этапе повстанческого движения можно от­метить определенную локализацию партизанских сил и большую организованность их действий.

Важным районом повстанческого движения были ок­рестности Мандалая, где действовали отряды, в боль­шинстве своем подчинявшиеся принцу Мьин Сейну. С по­встанцами были связаны некоторые городские жители, в том числе известные монахи. Помимо нападений на по­сты предпринимались попытки вызвать восстание в горо­де, овладеть им одновременным ударом снаружи и из­нутри. Однако все заговоры были раскрыты англичанами, которые уже обзавелись осведомителями и союзниками в Мандалае, переманив на свою сторону часть знати, чи­новничества и купечества, заинтересованного в мире лю­бой ценой.

Крупным районом партизанской войны был округ Шуэбо. Действовавшие здесь отряды временами даже захватывали города и опорные пункты англичан.

Севернее, в районе рубиновых копей Могока, одного из центров устремлений английских войск, власть Вели­кобритании установилась лишь в конце 1886 г. Однако разработка рудников так и не началась в течение еще не­скольких лет, настолько активными были действия пар­тизан в этом лесном горном районе.

Интересная ситуация сложилась в самом северном районе Бирмы, в округе Бамо, граничащем с Китаем. [174] Несмотря на англо-китайское соглашение, предусматривавшее невмешательство Китая в английские дела в Бирме, к действовавшим в этом районе повстанцам по ини­циативе губернатора Юньнани и с молчаливого согласия китайского двора присоединились китайские отряды. В боях на севере участвовали также качины и другие горные племена.

В Центральной Бирме партизаны были весьма актив­ны в густонаселенных районах Авы и Сагайна, где борьбу вели десятки отрядов, практически блокировавшие англи­чан в городах. Это положение сохранялось до 1889 г.

Ниже по Иравади, в районах Пагана, Мьинджана, Минбу, Таемьо, Магуэ, партизанское движение также причиняло много хлопот англичанам. В этих районах дей­ствовали талантливые командиры, такие, как Бо Шуэй и У Оттама, неоднократно наносившие энергичные удары по английским отрядам.

Повстанцы проявляли активность в районах Таунгу, Пегу, Тенассерима и угрожали окрестностям Рангуна.

Даже краткое перечисление районов действия парти­зан в собственно Бирме, не говоря уже о крупных восста­ниях чинов, качинов, шанов, борьба с которыми ослож­нялась для англичан труднодоступными горами и джунг­лями, свидетельствует о необыкновенном размахе парти­занской войны. Сорокатысячная оккупационная армия почти беспрерывно находилась в боях. Резко возросли по­тери англичан.

Однако победы партизан были местными и не могли привести к решающему успеху. Если повстанцам удава­лось разгромить роту англичан или сипаев, то на смену ей приходил батальон; вместо уничтоженного опорного пункта или полицейского поста немедленно возникал но­вый, лучше укрепленный, а рядом с ним создавался еще один. Основной бедой бирманских повстанцев и на вто­ром этапе партизанской войны продолжала оставаться раздробленность сил, множественность независимых отря­дов, возглавляемых зачастую враждующими друг с дру­гом вождями. Крупные отряды создавались лишь на вре­мя отдельных операций, и этим отлично пользовались англичане, умело отыскивавшие трещины в возможных союзах и громившие повстанцев по частям.

К концу 1889 г. военные действия окончательно лока­лизовались в лесных и горных районах и большинство [175] партизанских отрядов перешло к тактике отдельных нападений на населенные пункты и посты англичан с по­следующим уходом в горы. Прошло время открытых сра­жений тысячных партизанских отрядов с британскими войсками — небольшие группы партизан оказались более жизнеспособными в новой обстановке.

До середины 90-х годов продолжалось сопротивление в районе Бамо и рубиновых копей. В 1893 г. вспыхнуло восстание качинов, подавленное окончательно лишь через два года. В горах Пегу и Тенассерима повстанцы также продолжали боевые действия до середины 90-х годов; лишь к 1896 г. были подавлены выступления шанов.

К концу XIX в. Великобритания наконец покорила Бирму. Последняя англо-бирманская война, таким обра­зом, продолжалась более 10 лет и обошлась Англии куда дороже двух предыдущих. Однако бирманцам, несмотря на размах и упорный характер их сопротивления, не уда­лось сломить колониальную машину: у них не было должной организации, вооружения, отсутствовала ясная и общая цель.

3. Создание системы колониального управления

Система управления Бирмой складывалась в обста­новке продолжающейся войны, и это наложило отпечаток на некоторые особенности административного устройства колонии. В первые месяцы после низложения Тибо в сре­де колониальной администрации существовало мнение о желательности посадить на престол послушного царя и сохранить Верхнюю Бирму формально самостоятельным, но фактически полностью подвластным государством. Однако этот план не мог быть проведен в жизнь не толь­ко из-за сопротивления экспансионистски настроенных представителей коммерческих кругов, но и из-за отсутст­вия подходящего кандидата на престол. По тем же при­чинам пришлось отказаться и от идеи создания протекто­рата. Сильные, связанные с Индией и Англией торговые компании Рангуна требовали прямого управления стра­ной.

В результате в 1886 г. вся Бирма была включена в Ин­дию в качестве особой административной единицы, уп­равляемой верховным комиссаром. Такое положение сохранилось [176] до 1897 г., когда Бирма была выделена в от­дельную провинцию Британской Индии, во главе ее по­ставлен вице-губернатор (впоследствии губернатор) и создан Законодательный совет из девяти членов, ни один из которых не избирался.

Включение Бирмы в Британскую империю повлекло за собой дальнейшую перестройку административной си­стемы. Верхняя Бирма, как и Нижняя, была поделена на несколько областей; в каждую область входило несколь­ко округов (дистриктов), делившихся на более мелкие единицы. Действовавшее с 50-х годов в Нижней Бирме законодательство, общее для Британской Индии, было постепенно распространено и на Верхнюю Бирму. Во гла­ве областей были поставлены комиссары, во главе окру­гов — заместители комиссара. Нижние ступени админи­стративного деления на первых порах, для удобства на­логового обложения, оставили без изменения. Мьотуджи, объединявшие под своей властью одну или несколько де­ревень, также остались на своих постах.

Подобное положение сохранялось недолго. В условиях непрекращавшейся партизанской войны мьотуджи были олицетворением старой независимой Бирмы и часто вста­вали во главе восстаний в своих районах. Вместо того чтобы перетянуть их на свою сторону, что требовало вре­мени и усилий, верховный комиссар Бирмы Кростуэйт, приверженец системы прямого администрирования, ре­шил упразднить должность мьотуджи и сделать основной административной единицей Бирмы деревни.

Опубликованный в 1889 г. «Закон о деревнях Бирмы» преследовал двоякую цель. С одной стороны, была до­стигнута унификация административной системы, при ко­торой деревня несла ответственность за любые антианг­лийские действия кого-то из ее жителей. С другой сторо­ны, замена мьотуджи, связанных корнями со своими де­ревнями, вершивших суд и собиравших налоги, безлики­ми чиновниками мьо-о, старостами деревень, которых ча­сто меняли и перебрасывали с места на место, уничтожа­ла основу феодального строя и создавала условия для четкого контроля и управления страной.

Проведенная англичанами административная рефор­ма носила антифеодальный характер и по своему содер­жанию была прогрессивной. Однако в созданной колонизаторами системе прямого управления бирманцам нашлось [177] место только на низших ступенях. Комиссары, за­местители комиссаров и другие высшие чиновники назна­чались в Бирму из Англии и Индии и чаще всего мечтали вернуться обратно; они не знали ни языка, ни обычаев страны, мерили увиденное вокруг неприемлемыми для Бирмы мерками. С течением времени эти противоречия нарастали, усугубляя конфликт между народом и британ­скими властями.

Горные районы Бирмы были исключены из системы прямого управления и поставлены под косвенный конт­роль. В шанских княжествах, в государстве Каренни и других районах во внутренней жизни сохранялась власть князей и вождей племен. Эти районы рассматривались администрацией как не имеющие прямого отношения к Бирме, и государство Каренни даже было объявлено не­зависимым под британским протекторатом.

Подорвав основы социальной организации бирманско­го общества, обескровленного к тому же длительной вой­ной и репрессиями, административные мероприятия пер­вых лет британского колониального господства в корот­кий срок изменили всю внутреннюю жизнь Бирмы.

4. Экономическое и социальное развитие колонии

Сопутствовавшие государственным преобразованиям экономические перемены, поддерживаемые колониальны­ми властями, сказались прежде всего на положении бир­манского крестьянства.

В независимой Бирме крестьянское хозяйство, в зна­чительной степени натуральное, велось без накоплений. Упорядочение налогового обложения и введение денеж­ной системы, прежде почти не проникавшей в сельскохо­зяйственный сектор бирманской экономики, поставили крестьян в трудные условия. Особенно нелегким стало их положение в результате рисовой политики британских властей.

Новую колонию следовало использовать в огромном механизме, именуемом Британской империей. Пряностей в Бирме не было, да они и не являлись уже тем товаром, из-за которого шли войны. Не было в Бирме и очевидных минеральных богатств: запасы нефти оказались сравни­тельно невелики, действующие оловянные, серебряные и [178] свинцовые рудники далеко уступали малайским, а добы­ча драгоценных камней и вывоз тика вряд ли могли по­крыть расходы на управление колонией. Плоские, жар­кие, прорезанные обильными реками, равнины Бирмы по­чти не поставляли товарной продукции.

Однако уже после окончания второй англо-бирманской войны, т. е. с середины XIX в., колониальным администра­торам стало ясно, что Бирма может быть использована в системе империи как поставщик продовольствия, а именно риса. Выращивая различные сельскохозяйствен­ные продукты, бирманская деревня кормила только себя и небольшие бирманские города; перейдя на преимущест­венное выращивание нужной во всей Азии культуры, Бирма обретала рентабельность. Она не могла из-за срав­нительно небольшой численности населения стать круп­ным потребителем английских товаров, но смогла играть роль житницы Британской империи. Особенно усилилась эта роль Бирмы после 1869 г., с открытием Суэцкого ка­нала, стимулировавшего рост мировой торговли.

В промежуток между второй и третьей англо-бирман­скими войнами площади под рисом выросли втрое. В дальнейшем этот рост продолжался столь же интенсив­но, и к 1914 г. уже более 10 млн. акров (4 млн. га) зем­ли было занято в Бирме под рисом.

Подобная специализация целой страны на производ­стве монокультуры неизбежно вела к быстрой ломке со­циальных отношений и к массовой перекачке населения из одних областей в другие с изменением при этом струк­туры сельскохозяйственного населения.

Основное внимание англичан уже с середины XIX в. было обращено на большие пустующие пространства Нижней Бирмы, в первую очередь дельты Иравади. В 1856 г. в Нижней Бирме жило около 1,5 млн. человек, к началу нашего века там проживало уже более 5 млн., а к 1911 г. — свыше 6 млн. Такое быстрое увеличение численности населения в этом районе страны объяснялось не только естественным приростом, но и притоком кресть­ян с севера, а также ввозом в страну индийских кресть­ян и батраков-сезонников.

Спрос на рис продолжал расти. Спекуляции земель­ными участками вели к укреплению ростовщичества — единственного реального источника кредита для крестьян, вынужденных изыскивать средства для подъема целины [179] и расчистки зарослей. И если в Верхней Бирме сохраня­лось еще в значительной мере старое владение, то в Ниж­ней Бирме земля постепенно переходила в руки помещи­ков нового типа — индийских ростовщиков, четтьяров, от­биравших землю за долги у крестьян. К началу нашего века Нижняя Бирма в значительной части стала вотчи­ной помещиков-абсентеистов, к которым к 1901 г. пере­шло уже более 15% всех земель в 13 главных рисопроизводящих районах, а к 1910 г. — более 20%. Сохранявшие еще землю крестьяне в той или иной степени зависели от ростовщиков. К началу первой мировой войны в Нижней Бирме более трети земли крестьянами арендовалось.

Появление товарных рисоводческих хозяйств вызвало потребность в дополнительной рабочей силе. До тех пор, пока надобность в ней не могла быть покрыта за счет внутрибирманских ресурсов, большое число сельскохо­зяйственных рабочих ввозилось из Индии. Отлично пони­мая важность подобной меры, британская администрация поощряла сезонную иммиграцию, идя даже на введение премий пароходным компаниям за перевозку кули. Ввоз наемного труда из Индии в Бирму неуклонно рос, и в 1913 г., например, в Бирму приехало 280 тыс. индийских иммигрантов. Часть из них по окончании сезонных работ возвращалась домой, часть — оставалась в Бирме, изме­няя не только национальный, но и социальный состав страны, ибо индийцы в массе своей оставались пролетар­ским, беднейшим слоем населения Бирмы.

Развитие бирманской промышленности также было связано с особенностями сельского хозяйства. Абсолют­ное число рабочих, занятых в традиционных отраслях бирманской промышленности — в копях, на лесоразра­ботках и на нефтяных промыслах, — было невелико. Ка­чественный скачок был вызван увеличением экспорта ри­са и тика и развитием соответственно морского и речного транспорта, а позже — и современной нефтяной про­мышленности. Все эти отрасли находились в руках ино­странного капитала.

Первая паровая рисовая мельница появилась в Бирме в 1859 г. В 1910 г. в стране было всего 301 фабричное предприятие, в том числе 165 рисовых мельниц. Рабочими на них в основном были индийцы, они же составляли ар­мию кули — портовых рабочих, грузчиков и докеров. Развитие промышленности способствовало и постепенному [180] увеличению числа промышленных наемных рабочих-бирманцев, хотя вплоть до конца колониальной эпохи они составляли меньшинство.

Изменения в социальной структуре Бирмы коснулись и верхних слоев бирманского общества. Лишь в сельском хозяйстве Верхней Бирмы бирманским помещикам уда­лось сохранить господствующие позиции. В промышлен­ности страны и в сельском хозяйстве Нижней Бирмы ос­новную роль играли англичане и индийцы. Бирманская буржуазия, появившаяся в конце XIX в., была в начале XX в. все еще слишком слабой по сравнению с индийца­ми и европейцами. И тем не менее бирманская буржуа­зия понемногу росла и желала приобщиться к дохо­дам более сильных конкурентов. Вот почему первые по­пытки политической оппозиции в новой форме исходили именно со стороны буржуазных элементов, в том числе национальной интеллигенции, и были направлены уже не на возвращение к старому строю, а на завоевание места в новом обществе.

5. Зарождение национального движения

Несмотря на то что к началу XX в. прошло лишь 15 лет со дня утраты Бирмой независимости, зародив­шаяся на рубеже двух веков политическая оппозиция ко­лониальному режиму не была прямо связана с остатками аристократии и не направлялась феодальными идеолога­ми. Бирманская аристократия была в значительной сте­пени уничтожена в годы сопротивления, а Верхняя Бир­ма, являвшаяся ее оплотом, уступила главенствующее место Нижней Бирме, ставшей к концу XIX в. более насе­ленной и экономически самой развитой частью страны. Именно там, в колониальной столице — Рангуне, в пор­товых городах Бассейне и Моулмейне, формировалась бирманская буржуазия, до какой-то степени приспособив­шаяся к английским порядкам (нельзя забывать, что Нижняя Бирма к 1900 г. уже обладала полувековым «стажем» колониального режима) и испытывавшая к ним двоякое чувство: возможности обогащения и внедрения в новый порядок примиряли ее с англичанами, сознание слабой конкурентоспособности и политической неполно­ценности делали это примирение непрочным. [181]

Насильственная, грубая ликвидация бирманского го­сударства иноземцами, не желавшими считаться с нацио­нальной самобытностью порабощенного народа, придала оппозиционным настроениям своеобразный психоэтнический характер, обусловленный стремлением народа со­хранить свою культуру, свои национальные черты. До 1885 г. забота о сохранении национальных традиций была прерогативой бирманского государства; с его исчезнове­нием ответственность за это первоначально легла на но­сителей буддийской идеологии.

В такой стране, какой была Бирма в начале XX в., с полным господством религии в мировоззрении широчай­ших народных масс, борьба за национальную самобыт­ность неизбежно превращалась в борьбу за сохранение национальной религии. И не случайно первой формой на­ционального протеста стала в Бирме организация буд­дийских ассоциаций.

После ухода с руководящих постов в Бирме админи­страторов типа Фейра, Слейдена, Фитча, знакомых с обы­чаями и культурой страны, у власти в провинции находи­лись, как правило, чиновники, рассматривавшие свое пре­бывание там либо как источник обогащения, либо как временную ссылку и, в лучшем случае, мерявшие бирманскую ситуацию индийскими мерками. Это равнодушие к особенностям страны выразилось, в частности, в отказе оставить за бирманской буддийской церковью право на внутреннюю юрисдикцию, что привело к подрыву дисцип­лины в монашеском ордене, к разладу в религиозных де­лах и к частичному падению авторитета церкви среди ве­рующих. Буддизм в Бирме оказался в положении пренебреженного института, которому грозила опасность не только со стороны британской администрации и поддер­живаемых ею христианских миссионеров, но и со стороны самих монахов, лишенных управления.

В 1897 г. в Мандалае было организовано первое Об­щество буддизма. Эта организация ставила целью защи­ту религии и соответственно национальной культуры. Через несколько лет подобные общества и ассоциации нача­ли возникать в других городах страны, пока наконец в 1906 г. не были созданы Буддийская ассоциация молоде­жи (БАМ) и Общество пропаганды буддизма — оба с центрами в Рангуне. Таким образом, хотя зарождение об­ществ буддизма произошло в Мандалае, руководство ими [182] вскоре перешло к нижнебирманским элементам и стало принимать все более светский и политический характер. Несмотря на то что буддийские общества организо­вывали национальные школы и даже начали издавать газеты и журналы, их деятельность поначалу не встреча­ла противодействия администрации. Одной из причин этого была подчеркнутая верноподданность руководите­лей ассоциаций: на ежегодном собрании БАМ, например, делегаты хором исполняли британский гимн «Боже, хра­ни короля», и лишь по истечении нескольких лет БАМ пошла на «смелый шаг», заменив слово «боже» на «Буд­да». Впрочем, одно мероприятие, за которое БАМ боро­лась активно, указывало на потенциальную возможность рождения из ассоциации в будущем более радикальных организаций. Этим мероприятием был «башмачный воп­рос». У входа в бирманские монастыри и пагоды обычно прикреплялась оскорблявшая религиозные и националь­ные чувства бирманцев надпись: «Вход в обуви запрещен всем, кроме европейцев». БАМ неоднократно обращалась к британским властям с просьбами распространить    за­прет на европейцев, что и было в конце концов сделано.

Вплоть до конца первой мировой войны оппозиция ко­лониальному режиму, нашедшая наиболее четкое выра­жение в деятельности буддийских обществ, оставалась лояльной по отношению к Великобритании. Во главе дви­жения находились в основном адвокаты, получившие об­разование в метрополии и твердо уверенные в непоколе­бимости британского владычества в Бирме. Сам тот факт, однако, что дотоле изолированная от внешнего мира Бир­ма была втянута в мировую политику, способствовал ро­сту и радикализации национального движения. Все боль­шее число состоятельных бирманцев получало образова­ние европейского типа в Индии и Европе, все большую роль начали играть газеты, как издававшиеся в Бирме, так и ввозимые из метрополии. События, происходившие за пределами Бирмы, приобретали реальность, могущую повлиять на дальнейшие судьбы страны.

Не удивительно поэтому, что в Бирме, как и в других порабощенных странах Азии, с большим вниманием сле­дили за русско-японской войной. Япония была первой азиатской страной, победившей в новое время крупную европейскую державу, и это способствовало росту нацио­налистических настроений в колониях. Немаловажным [183] фактором формирования национального сознания в Бир­ме был быстрый рост индийского национализма, извест­ный бирманцам. Но наиболее важную роль в развитии бирманского национально-освободительного движения сыпрали первая мировая война и Октябрьская револю­ция в России.

6. Бирма в годы первой мировой войны

Несмотря на то что Бирма не соприкасалась с райо­нами военных действий и ее непосредственное участие в мировой войне ограничивалось отправкой на Ближний Восток менее чем 20 тыс. солдат, набранных в основном в горных районах, война решительно повлияла на поло­жение в стране.

Нужда Британской империи в стратегических мате­риалах вызвала качественные изменения в бирманской экономике. Вольфрам, олово, свинец, нефтепродукты, а также тиковая древесина были нужнее, чем рис, вывоз которого из Бирмы во время войны несколько снизился. К концу войны Бирма уже давала треть мировой добычи вольфрамовой руды, в ней ежегодно добывали 300 млн. галлонов (13,5 тыс. т) нефти, расширилась также добы­ча серебра, олова и свинца. Численность рабочего класса в фабричной и горнорудной промышленности выросла с 50 тыс. до 70 тыс. человек. Ввоз в Бирму товаров широ­кого потребления из метрополии снизился, что способст­вовало некоторому оживлению национального производ­ства.

В целом за годы войны роль бирманской буржуазии в экономике Бирмы возросла, положение крестьянства ухудшилось, а ореол непобедимости, окружавший англи­чан, потускнел.

Определенную роль в изменении политической ситуа­ции в стране сыграли попытки английской администрации убедить население Индии (и Бирмы как ее провинции) в справедливости и благородстве устремлений и целей Ве­ликобритании в мировой войне. Попытки эти помимо чи­сто пропагандистских действий выражались и в весьма робких шагах, направленных на некоторое расширение законодательных органов в колониях (например, в Бирме число членов Законодательного совета при губернаторе [184] было увеличено с 17 до 19 человек). Однако эти меры привели к противоположному результату: вспышка анти­колониального движения, эпицентром которого в Южной Азии стала Индия, распространилась и на Бирму.

Численность индийских иммигрантов в Бирме во вре­мя войны достигла 800 тыс. Лишь малая их часть при­надлежала к эксплуататорским классам; основная масса индийцев представляла собой наиболее низкооплачивае­мый слой городского и сельского населения. Среди этих индийцев во время войны весьма активно действовала подпольная националистическая организация Гадр, штаб-квартира которой находилась в Бенгалии. Деятели этой и других антианглийских групп вели пропаганду среди ин­дусов и мусульман. Особое внимание они обращали на состоявшую из мусульман и сикхов военную полицию, с помощью которой надеялись поднять в конце 1915 г. воо­руженное восстание. Этот заговор не удался, но всерьез обеспокоил англичан.

Деятельность индийских экстремистов почти не затра­гивала бирманцев, и положение в колонии, в общем, не вызывало у англичан тревоги. Однако, несмотря на ка­жущееся спокойствие, в Бирме назревал подъем нацио­нального движения, и начался он уже в последние годы войны.

Во время войны в Бирме наряду с буддийскими ассо­циациями стали возникать светские объединения, как просветительского, так и чисто политического характера. Они известны под общим названием «вунтану атинов», или бирманских ассоциаций. С 1917 г. многие из них вли­вались в БАМ, что не могло не изменить характера этой организации. К 1918 г. в Бирме уже насчитывалось 50 ме­стных отделений БАМ, и решающую роль в БАМ начали играть молодые лидеры, которые противостояли старому руководству ассоциации — «солидным адвокатам и джентльменам». «Башмачный вопрос», в котором от­разилась борьба за власть в молодом национальном дви­жении, часто вставал на первое место в дискуссиях и со­браниях, и отношение к нему стало пробным камнем для националистической деятельности вообще.

Первую попытку дать открытый бой традиционным руководителям БАМ «младобирманцы» предприняли на всебирманской конференции БАМ в 1917 г., которую мож­но считать первым бирманским съездом националистов. [185] Конференция приняла ряд резолюций чисто политическо­го характера, которые свидетельствовали о поражении старого руководства. Приняв резолюцию по «башмачно­му вопросу», конференция выступила также против суще­ствования железнодорожных вагонов «только для европейцев», потребовала принятия закона против перехода земель в руки иностранцев и постановила отправить для встречи с министром по делам Индии делегацию, которая должна была требовать политических реформ для Бирмы. Отделение от Индии признавалось необходимым. Последнее требование, конечно, было продиктовано моло­дой бирманской буржуазией. Однако ликвидации индий­ского засилья, в первую очередь в сельском хозяйстве, желали и крестьяне, которые надеялись, что изгнание ин­дийских ростовщиков позволит им вернуть себе землю.

Решения конференции БАМ означали переход ассо­циации к политической деятельности и привлекли к себе внимание британской администрации. Если до 1917 г. бирманские чиновники, находившиеся на колониальной службе, имели право состоять в БАМ, то после 1917 г. было издано постановление, запрещающее им входить в. эту организацию. Таким образом, не только бирманские националисты осознали непримиримость своих интересов с интересами колониальной администрации, но и администрация отмежевалась от бирманских националистов, лишив их признания в лояльности.

7. Национально-освободительное движение и административные реформы

Крупные социальные перемены, происшедшие в Евро­пе в конце мировой войны, и в первую очередь Великая Октябрьская социалистическая революция в России, ока­зали на Бирму огромное влияние. Оно было и прямым, способствуя возникновению интереса к проблемам социа­лизма и к вопросам классовой борьбы, и косвенным, от­ражаясь в настроениях и переменах в английской коло­ниальной политике.

Парламентские выборы в Англии, спешно проведен­ные в декабре 1918 г. (дабы в них не успели принять участие возвращавшиеся с войны и зараженные новыми идеями солдаты), показали стремительное падение роли [186] либералов и появление новой силы в политической жиз­ни страны — лейбористов, которые через пять лет, в 1923 г., уже усилились настолько, что смогли сформиро­вать первое в истории Англии лейбористское правительст­во. В первые годы после войны в Англии быстрыми темпами росло профсоюзное движение: в 1920 г. уже бо­лее 8 млн. рабочих было объединено в тред-юнионах. Британское общество раскололось по вопросу о «домаш­ней» колониальной войне против стремившихся к незави­симости ирландцев. Все это не могло не отразиться на британской колониальной политике, которая всегда исхо­дила прежде всего из политической борьбы в самой Анг­лии.

Вскоре после окончания войны правительство Велико­британии было вынуждено пойти на некоторые уступки национальным интересам жрулнейших колоний, особенно тех, где оппозиция колониальному господству была ярко выражена. Наряду с этим оно стремилось для поддержа­ния расшатанной войной экономики выкачивать из коло­ний максимальную прибыль и принимало все меры, чтобы не упустить своих позиций в подвластных государствах.

Этой двойственностью и двусмысленностью характе­ризовались и действия британской администрации в Бирме.

Еще до окончания войны, в августе 1917 г., министр по делам Индии Монтегю заявил, что политика Англии имеет в виду «образование ответственного правительства в Индии как неотъемлемой части Британской империи». После войны, в 1919 г., был принят «Закон об управле­нии Индией», более известный как «Закон о диархии». По этому закону в непосредственном ведении британской администрации оставались такие ключевые посты, как оборона, внешняя политика, финансы, тогда как здраво­охранение, образование, сельское хозяйство и т. д. пере­давались в руки провинциальных властей, находящих­ся частично под контролем избираемых органов. Соот­ветственно расширялись законодательные советы и их права.

Сторонники традиционных методов управления коло­ниями были еще достаточно сильны, и потому законы о диархии были направлены в первую очередь не на дейст­вительное расширение участия населения колоний в уп­равлении, а на успокоение общественного мнения в Англии [187] и колониях без особого ущерба для доходов и власти метрополии.

Закон о диархии вызвал ожесточенное сопротивление в Индии, так как многочисленные благие пожелания ад­министрации о введении самоуправления по окончании войны оказались невыполненными.

Сравнительное спокойствие в политической жизни Бирмы привело авторов реформ к ошибочному заключе­нию, что в стране нет сил, желающих самоуправления. Поэтому Бирма была исключена из диархической систе­мы со следующей формулировкой: «Ее народ принадле­жит к другой расе, находящейся на другом этапе поли­тического развития, и ее проблемы совершенно особые». В законе утверждалось, что в Бирме нет сильного стрем­ления к выборным институтам. Более того, в ряде доку­ментов проводилась мысль о желательности отделения Бирмы от Индии, дабы предотвратить в будущем пагуб­ное влияние индийского национализма на Бирму — важ­ную сырьевую базу империи.

Бирманские политические организации также высту­пали за отделение Бирмы от Индии, однако требовали наряду с этим проведения в Бирме политических реформ, более широкого доступа бирманцев к государственной службе и т. п. «Отлучение» Бирмы от реформы вызвало в ней неожиданный для англичан взрыв негодования. Найти выход из создавшегося положения должен был на­значенный в 1918 т. в Бирму новый губернатор Р. Крэд-док. Колониальный администратор старой школы, сто­ронник сохранения статус-кво, Крэддок всегда появлялся в бирманских пагодах в обуви, подчеркивая тем самым свое пренебрежение к требованиям националистов. Не удивительно, что выработанный им план ничего не гово­рил о прямых выборах, предусматривал полное подчине­ние министров губернатору и в качестве избирателей на­зывал лишь деревенских старост — государственных чи­новников. Даже по сравнению с предложенной Индии ре­формой этот план был шагом назад.

Опубликование в конце 1918 г. «плана Крэддока» спо­собствовало дальнейшему размежеванию бирманских патриотических сил и привело к отходу от руководства БАМ «стариков», которые предпочли принять план, дабы не обострять отношений с администрацией. В политичес­кую деятельность втягивались все более широкие слои  [188] бирманского общества. Этому способствовали события в Индии, где после расстрелов в Амритсаре (март—апрель 1919 г.) началась кампания гражданского неповиновения, распространившаяся на индийское население Бирмы.

В августе 1918 г. прошла всеобщая забастовка доке­ров (в основном индийцев), в следующем году забасто­вали конторские служащие компании «Бирма Ойл» в Енанджауне, которых поддержали рабочие-нефтяники. В 1920 г. состоялось несколько крупных забастовок. Не­спокойно было и в деревне. В этой обстановке осенью 1919 г. в Англию направилась делегация БАМ, которая должна была потребовать политических реформ для Бирмы. Формально поездка в Англию закончилась без­результатно, так как официальные круги игнорировали ее присутствие. Фактически делегации удалось наладить связи с некоторыми деятелями Англии, привлечь под­держку такой влиятельной газеты, как «Таймс», и даже добиться постановки вопроса о Бирме в палате общин (это обсуждение не состоялось из-за отсутствия кворума в парламенте). Если до поездки делегации Бирма прак­тически не упоминалась на страницах газет и в парла­менте, то начиная с 1919 г. «друзья Бирмы» в Лондоне пе­риодически публиковали сообщения о положении дел в далекой колонии; в палате общин неоднократно делались запросы о Бирме.

Молодые политики Бирмы возглавили национальное движение в сентябре 1920 г., когда на очередной ежегод­ной конференции БАМ было принято решение переимено­вать ее в Генеральный совет бирманских ассоциаций (ГСБА). Отныне в Бирме существовала чисто политичес­кая организация, не ограничивающая себя просветитель­скими целями. Конференция отвергла «план Крэддока» и призвала к бойкоту иностранных товаров. Было выдвину­то требование передать бирманцам земли, попавшие в ру­ки индийских ростовщиков. На съезде произошло полное размежевание «стариков» и «молодых», в результате чего вышедшие из ГСБА политики сохранили БАМ как чисто просветительско-религиозную организацию.

На съезде выяснилось, что ГСБА стал массовой орга­низацией и что число крестьян в нем значительно увели­чилось. Центральный совет ГСБА требовал ограничивать­ся легальными действиями, но в местных организациях на этот счет не было единства. Политика ненасильственного [189] сопротивления, бойкота и т. п., заимствованная частично из Индии, не всегда была ясна бирманцам, у кото­рых понятие сопротивления связывалось именно с воору­женной борьбой. Низовые организации ратовали за ликвидацию долгов ростовщикам, отмену налогов и стреми­лись к действительной борьбе за права крестьян. Харак­терно, что в деревнях параллельно с существованием ле­гальных отделений ГСБА в это время создаются первые тайные общества «бу-атины» — крестьянские общества «неподчинения», которые прибегали к потраве посевов и даже убийствам особо ненавистных старост и офицеров лесной охраны.

Несмотря на кампанию протеста и напряженное по­ложение, решение вопроса о распространении реформ на Бирму все затягивалось. Оппозиция исходила прежде все­го от кадровых колониальных администраторов в Нью-Дели, которые в секретной переписке с министерством по делам Индии повторяли доводы о неподготовленности Бирмы к реформам.

Решающую роль в этом конфликте сыграл универси­тетский бойкот, еще более обостривший обстановку в Бирме. Закон об учреждении Рангунского университета был принят в августе 1920 г. Создание университета ожи­далось в стране с нетерпением, так как до этого единст­венной возможностью для получения высшего образова­ния была отправка молодых людей за границу. Однако после опубликования закона об университете обнаружи­лось, что он никак не меняет создавшегося положения. В нем должно было обучаться (включая христианский Джадсоновский колледж) чуть более 1 тыс. человек; обу­чение было платным, а знание бирманского языка было необязательным. Если учесть, что значительная часть сту­дентов оказалась небирманской — в университет отдали своих детей состоятельные индийские, англо-индийские и англо-бирманские торговцы и чиновники, — то окажется, что для бирманцев дорога к высшему образованию была так же закрыта, как и ранее.

Форма протеста против открытия такого университета была подсказана опытом индийского национально-осво­бодительного движения: это был бойкот «западного про­свещения, воспитывающего рабов».

После нескольких митингов у пагоды Шведагон, на ко­торых учащиеся и активисты ГСБА требовали изменения [190] закона об университете и реформ в системе образования вообще, и после отказа правительства пойти на уступки была принята резолюция о бойкоте университета. Бойкот был объявлен в начале декабря 1920 г., через несколько дней после вступления в силу закона. Бойкот немедленно распространился на другие учебные заведения, и вскоре вся система просвещения была парализована. Даже в миссионерских школах пустовали классы. Одновременно с этим в качестве положительной альтернативы «запад­ному просвещению» в Бирме началось создание на част­ные средства «национальных школ». Некоторые из них просуществовали в течение нескольких лет, и из их стен вышли крупные деятели национально-освободитель­ного движения.

Бойкот не ограничился системой просвещения, но рас­пространился и на другие сферы жизни. Бойкотировались иностранные товары, крестьяне отказывались платить налоги, рабочие и служащие бастовали. Обстановка в стра­не настолько накалилась, что сам Крэддок отступил с первоначальных позиций и вопреки мнению делийских властей обратился в Лондон с просьбой провести требуе­мые реформы.

В марте 1921 г. законопроект о распространении на Бирму диархической системы был внесен на обсуждение в палату лордов.

Однако эти меры запоздали: к 1921 г. диархия уже не удовлетворяла бирманскую общественность. Часть буд­дийских монахов, предводительствуемая У Оттамой, тре­бовала фактически полной независимости; левое крыло ГСБА выступало с программой «гомруля» — внутренней автономии в составе Британской империи. В октябре 1921 г. очередная конференция ГСБА приняла резолюцию о гомруле, за которую голосовали даже умеренные эле­менты. При этом из формулировки гомруля были исклю­чены слова «в составе империи», что давало возможность понимать резолюцию как требование независимости во­обще.

Когда в Бирму прибыла комиссия, призванная разра­ботать детали диархической системы, ГСБА постановил бойкотировать ее работу. Более того, бойкотировался да­же приезд в Рангун принца Уэльского, совершавшего по­ездку по Индии в надежде вызвать верноподданнические чувства в колонии. Разгневанная колониальная администрация [191] пошла на жесткие меры: в 1922 г. был введен «Закон против бойкота», по которому участники и орга­низаторы бойкота могли быть арестованы и заключены в тюрьмы. Тюрьмы были переполнены, причем в первую очередь власти постарались изолировать лидеров Гене­рального совета бирманских ассоциаций и других веду­щих деятелей бирманского национально-освободитель­ного движения.

Были приняты и «успокаивающие» меры. Губернатора Крзддока сменили. Сама система диархии трактовалась в Бирме шире, чем в других провинциях; право голоса было предоставлено всем главам семей, достигшим 18 лет, независимо от пола; в ведение Законодательного совета были переданы лесные ресурсы и т. д. Наконец, были сделаны попытки расколоть ГСБА, для чего уме­ренные деятели ГСБА привлекались на государственную службу и им обещали предоставить выгодные посты в ад­министрации.

Эта политика принесла свои плоды. В июне 1922 г. ГСБА раскололся. Восемь членов исполкома вышли из организации в знак несогласия с решением о бойкоте вы­боров, назначенных на ноябрь. Вскоре ГСБА покинули еще два десятка политиков умеренного направления, соз­давшие потом Националистическую партию. Несмотря на это, бойкот выборов прошел успешно и голосовало ме­нее 7% избирателей.

Образованный в Бирме Законодательный совет состо­ял из 103 членов, 79 из которых избирались, а остальные были назначены. Умеренные, столь вовремя покинувшие ГСБА, вошли в Законодательный совет, получив на вы­борах 28 мест. Двоим из них даже были предоставлены министерские посты.

Законодательный совет был лишен реальной власти, так как все бразды правления оставались в руках губер­натора, и даже если бы весь Законодательный совет вы­ступил против администрации, это ничем не грозило су­ществованию британской власти в Бирме. Совет был чисто совещательным органом, и политики, боровшиеся за ме­сто в нем, боролись скорее за власть, за близость к ад­министрации, за популярность, которую можно было ис­пользовать в личных целях. Национально-освободитель­ное движение развивалось вне стен Совета, помимо него и вопреки ему. [192]

8. Внутреннее положение Бирмы в 20-е годы

Послевоенные годы не принесли улучшения ни кре­стьянам, ни рабочим, ни национальной буржуазии Бир­мы. Результатом был общий рост недовольства в стране и все ширившееся осознание того, что лишь возвращение независимости может разрешить назревшие проблемы.

Бирманское крестьянство продолжало разоряться и те­рять землю. К концу 20-х годов в дельте Иравади уже половина земель перешла к ростовщикам и помещикам, а большая часть земли, оставшейся еще у крестьян, нахо­дилась в закладе. Так как и налоги и долги взыскивались с крестьянина обычно в конце года, когда он еще не ус­пел продать новый урожай, рис уходил к перекупщикам по низким ценам, и крестьянин еще более разорялся, тем более что само хозяйство велось примитивными методами и ни о каком повышении урожайности речи не было. Не­довольство крестьян вело к дальнейшему увеличению числа тайных обществ, к расширению участия крестьян в политической жизни страны и к развитию антииндий­ских настроений.

Сезонные иммигранты из Индии, сбивая цены на ра­бочую силу, объективно выступали в роли штрейкбрехе­ров как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Большая часть рабочих Бирмы состояла из индийцев, поскольку бирманских крестьян, разорявшихся, но упор­но державшихся за свое рисовое поле, мало привлекала работа в порту или на фабриках. К тому же оплата труда в промышленности находилась на минимальном уровне, рассчитанном на индийцев, уровень жизни которых был ниже бирманского.

В одном лишь 1927 г. в Бирму приехало 428 тыс. индийцев, из них осело более 70 тыс. К концу 20-х годов индийское население страны выросло до 1 млн. человек, причем большинство иммигрантов концентрировалось в крупных городах и окружающих местностях Нижней Бирмы. Индийцы соглашались на любую работу, жили и работали в таких условиях, что каждый десятый из них умирал в первый год жизни в Бирме. Обилие полунищих иностранцев, которых надо было прокормить, а также большого числа индийских торговцев, индийских поли­цейских, индийских чиновников на железных дорогах и в конторах не могло не раздражать местное население. [193] И не удивительно, что внушительная доля ненависти, ко­торую неизбежно вызывали колонизаторы-англичане, на­правлялась по другому руслу — против индийцев.

Бирманская буржуазия продолжала чувствовать себя неполноправной. Цены на рис диктовались британским картелем, крупнейшие фабрики, лесопилки, рисорушки принадлежали иностранцам. Попытки конкурировать с индийцами и англичанами проваливались, ибо бирман­ских предпринимателей некому было кредитовать. Так потерпела неудачу, например, попытка бирманского ка­питала создать акционерное общество — «Бирманскую прядильно-ткацкую компанию». Просуществовав шесть лет, компания разорилась, не выдержав конкуренции с индийским и британским текстилем. В то же время как грибы росли иностранные компании, пользовавшиеся кре­дитом, доверием банков и поддержкой соотечественни­ков. К середине 20-х годов в Бирме насчитывалось около 300 иностранных компаний — вдвое больше, чем сразу после войны. Крупнейшие компании, контролировавшие­ся британским капиталом, получали огромные прибыли. Достаточно сказать, что в 1923—1926 гг. общая сумма ди­видендов компании «Стил Бразерс» превысила основной капитал компании. К тому же многие из наиболее важ­ных компаний были зарегистрированы как иностранные и подоходным налогом не облагались.

В послевоенные годы в Бирме быстро рос слой разно­чинной интеллигенции — явление для Бирмы новое, до определенной степени детище колониальной системы, плод как сознательных, так и неосознанных изменений в системе просвещения, работы миссионерских и государ­ственных школ и колледжей, национальных школ, уни­верситета. Необходимость в подготовке низшего слоя чи­новников для колониального аппарата, школьных учите­лей, среднего медицинского персонала привела к появле­нию значительного отряда молодых людей, из числа ко­торых и формировались наиболее активные и радикаль­ные силы политической оппозиция. Молодая интеллиген­ция Бирмы превратилась в значительную силу, опасную для существующего строя не только своей антиколониаль­ной направленностью, но и распространением в ней со­циальных идей, в том числе марксизма.

Продолжавшаяся в 20-е годы перестройка бирманско­го общества вела к накоплению в нем горючего материала. [194] Однако до наступления в конце 20-х годов мирового кризиса положение в Бирме не угрожало Великобрита­нии революционным взрывом. Национально-освободи­тельное движение переживало еще время петиций и резо­люций, не выходящих в основном за рамки лояльной оп­позиции, хотя отдельные акты насилия уже имели место.

Поляризации сил в национально-освободительном дви­жении способствовало, с одной стороны, наличие Законо­дательного совета, с другой — все большее вовлечение в политику народных масс. Законодательный совет привле­кал правых и умеренных политиков: одних (их было большинство) — возможностью завоевать популярность, обогатиться, приблизиться к власти, других (таких было меньше) — искренней надеждой на возможность повли­ять на судьбы Бирмы, используя легальные, официаль­ные каналы, трибуну Законодательного совета, участие в административной деятельности. Из сторонников по­следней точки зрения образовалась партия «Гомруль», принявшая участие в Законодательном совете второго со­зыва (осень 1925 г.). Это привело к новому расколу ГСБА, из которого выделилось радикальное крыло. Ру­ководство ГСБА во главе с У Чит Хлайном выразило со­гласие с действиями «Гомруля» и поддерживавших эту партию деятелей ГСБА. Радикальное крыло получило поддержку группы монахов во главе с У Оттамой и У Визарой — сторонниками бескомпромиссной борьбы за не­зависимость.

Несмотря на раскол и сложность обстановки в ГСБА, число его членов непрерывно росло. На конференция 1924 г. присутствовало около 1 тыс. представителей рай­онных организаций и более 30 тыс. гостей. Процент кре­стьян в организации вырос настолько, что даже умерен­ные в ГСБА не могли игнорировать крестьянских инте­ресов, дабы не остаться в изоляции. ГСБА поддерживал, например, требование крестьян об отмене налогов.

Наряду с отделениями ГСБА в деревнях продолжали существовать уже упоминавшиеся бу-атины и экономиче­ские общества, боровшиеся против ростовщиков как доз­воленными, так и насильственными методами. При полу­чении информации о деятельности подобных обществ ко­лониальные чиновники спешили запретить их, не без ос­нования считая их опаснее стремящихся остаться в рамках закона организаций ГСБА. К сентябрю 1925 г. в [195] Бирме было запрещено более 300 крестьянских обществ, но это не привело к свертыванию стихийного крестьян­ского движения. В течение 20-х годов неоднократно про­ходили процессы в связи с убийствами старост или сбор­щиков налогов. Отказ от уплаты налогов был наиболее частой причиной крестьянских волнений.

К началу 20-х годов относится также последнее чисто феодальное восстание в Бирме. В 1922 г. один из шанских князей совместно с последним оставшимся в живых членом бирманской царской фамилии поднял в горах вос­стание. Оно не было поддержано местным населением и было быстро подавлено. Британская пресса с удовлетво­рением отмечала, что ликвидация последнего претендента на бирманский престол автоматически снимает угрозу объединения бирманцев под знаменем монархии. Ликви­дация рейда горцев во главе с последним принцем была воспринята колонизаторами как последний штрих в ус­покоении страны, управлять которой отныне можно чисто полицейскими и административными мерами.

Однако британская администрация ошибалась. Бир­манское крестьянство было охвачено все растущим недо­вольством. Крестьянскому поколению 20-х годов независимая Бирма уже стала представляться «золотым веком», веком без ростовщиков, без старост, без иностранных тор­говцев, когда у каждого крестьянина была собственная земля, а «свой» феодал или чиновник вершил суд по обы­чаю и закону предков. И бирманский крестьянин верил, что, как только прогонят индийских ростовщиков и анг­лийских чиновников, все вернется на свои места.

9. Бирма в годы мирового экономического кризиса

Начавшийся в 1929 г. кризис ударил по различным слоям населения Бирмы весьма неравномерно. Менее всех пострадали от него крупнейшие британские и индий­ские компании. Хотя их прибыли значительно сократились, все-таки по сравнению с компаниями в метрополии дела шли неплохо. Рисоторговые компании резко снизили закупочные цены на рис и потому уменьшили потеря, вызванные падением спроса на мировом рынке. А у неф­тяной компании «Бирма Ойл» в середине 1931 г., в раз­гар кризиса, даже сохранился положительный финансовый [196] баланс, и она выплачивала дивиденды   в   размере 22,5%.

Сохранили и даже укрепили свои позиции ростовщики-четтьяры и крупные индийские помещики, ибо нужда в кредите привела к росту залога, выкупить который крестьяне часто не могли, а также к увеличению залого­вого процента.

Для бирманских помещиков и владельцев рисорушек и других мелких предприятий последствия кризиса были более болезненны. Многие бирманские рисорушки и лесо­пилки закрылись; потеряли часть земельных владений бирманские помещики. Однако каковы бы ни были поте­ри бирманской буржуазии и помещиков, все же в целом они сохранили свои позиции, поскольку спрос на бирман­ский рис и на продовольствие даже в разгар кризиса со­хранялся.

Сохранение позиций помещиков и буржуазии было возможно в основном за счет крестьянства. Для того чтобы получать прибыль на торговле рисом, помещики и предприниматели снижали закупочные цены. А так как прибыль делилась между скупщиками риса, помещиками, владельцами рисорушек и оптовыми торговцами, то с каждым месяцем кризиса закупочные цены ползли вниз. Это особенно ударяло по крестьянам Нижней Бирмы — района товарного рисоводства. В середине 20-х годов за 100 корзин риса на внутреннем рынке платили до 200 ру­пий, в 1929 г. — 160, в 1930 г. — 130, в 1931 г. — 64 ру­пии. Уже при цене 150 рупий крестьянское хозяйство теряло рентабельность, а при цене 100 рупий дефицит составлял 54 рупии на каждые 100 корзин. Впрочем, та­кие цены были на рынке в Рангуне, а скупщики в дерев­нях платили крестьянам и того меньше: 100 корзин необ­рушенного риса временами стоили всего 10—15 рупий. Падение цен на рис привело к падению цен на землю (в 2 раза в некоторых районах Бирмы). Крестьянин ино­гда не мог расплатиться с кредиторами даже продажей земли. К концу кризиса в руки четтьяров перешли луч­шие земли Нижней Бирмы.

В эти годы резко возросла безработица. Разоренные арендаторы и поденщики устремились в города. Там же скапливались рабочие, уволенные с каучуковых планта­ций Тенассерима, нефтепромыслов, рудников, рисорушек. И если раньше наиболее низкооплачиваемые слои населения [197] — индийские рабочие порта, кули, поденщики — не встречали серьезной конкуренции со стороны бирманцев, то теперь за каждое, даже самое низкооплачиваемое, ме­сто шла борьба.

Не удивительно, что в такой обстановке резко обост­рилась национальная рознь. Озлобление бирманской бед­ноты вызывали иностранцы, казавшиеся зачастую прямой причиной всех несчастий. Когда в мае 1930 г. началась забастовка индийских докеров, британские компании на­няли на место бастующих бирманцев. Начались столкно­вения, приведшие к бирмано-индийской резне, в ходе ко­торой погибло и было ранено более 1 тыс. человек. Были и бирмано-китайские столкновения.

В годы кризиса произошла дальнейшая поляризация национально-освободительного движения. Бирманские политические паргии и организации все более четко от­ражали интересы различных слоев населения страны: представители общественных слоев, менее затронутых кризисом, поддерживали британское правительство; орга­низации, связанные с разоренным, доведенным до отчая­ния крестьянством, выражали свою оппозиционность в более решительных формах. К этому примешивалась ха­рактерная для Бирмы связь той или иной партии с лично­стью ее руководителя или руководителей, что вносило в политическую деятельность очевидный личный элемент, имеющий к политике, как таковой, лишь самое косвенное отношение. Характерно, что крупнейший писатель и об­щественный деятель Бирмы Кодо Хмайин написал в те годы ставшую знаменитой «Тику о собаках» — сочине­ние, повествующее о политиках, забывающих за сварами о судьбах страны.

В разгар кризиса в национально-освободительном движении существовало несколько основных группиро­вок. Это были прежде всего три фракции ГСБА: умерен­ные во главе с У Чит Хлайном, радикальная группа У Со Теина, отколовшаяся еще в 1925 г., и выделившаяся из группы У Со Теина фракция У Су, занявшая промежу­точное положение между двумя первыми. В 1930 г. в ГСБА (во всех трех фракциях) насчитывалось до 2 млн. человек, т. е. абсолютное большинство бирманцев, прини­мавших участие в политической жизни страны, поддер­живало ГСБА. Однако борьба между фракциями отни­мала у политиков большую часть времени, и реально [198] возглавить национально-освободительное движение не смогла ни одна из них. Единственное, в чем все три фрак­ции ГСБА были единодушны, это в противодействии вы­водам так называемой комиссии Саймона, которая в кон­це 20-х годов, изучив положение в Индии и Бирме, нако­нец-то рекомендовала Бирму от Индии отделить. Однако на этот раз боязнь отрыва от более опытного и сильного национального движения Индии привела к тому, что все три фракции ГСБА бойкотировали работу и выводы комиссии Саймона.

Трем фракциям ГСБА соответствовали три монашес­ких союза, каждый из которых поддерживал наиболее близкую ему по духу фракцию.

Правые партии, среди которых были сильны сторонни­ки отделения от Индии на предложенных англичанами условиях, группировались в основном в Законодательном совете.

К 1930 г. относится рождение новой политической ор­ганизации, которой в дальнейшем было суждено сыграть важную роль в национальном освобождении Бирмы и стать первой общебирманской революционной организа­цией. Во времена кризиса эта организация, получившая название «Добама Асиайон» («Ассоциация „Наша Бир­ма"»), лишь делала первые шаги и казалась незначитель­ной на фоне могучих фракций ГСБА. «Добама Асиайон» зародилась как союз радикально настроенных студентов. Они называли друг друга «такин», что означало «госпо­дин», «хозяин». В сложной символике бирманского языка, имеющего префиксы для разных степеней уважения при обращении к тому или иному лицу, слово «такин» упо­треблялось в течение многих лет лишь по отношению к англичанам. Употреблением такого обращения к себе члены «Добама Асиайон» подчеркивали право бирманцев на господство в собственной стране.

10. Восстание Сая Сана

Лишь одна из фракций ГСБА — фракция У Со Теи­на — поддерживала тесную связь с крестьянами. В 1928 г. У Со Теином была создана комиссия по обследованию положения крестьян, во главе которой стал член исполкома ГОБА Сая Сан. Комиссия провела большую работу, [199] посетив множество деревень и выявив ряд случаев беззакония при сборе налогов. Есть основания полагать, что уже в это время Сая Сан пришел к выводу о готовности крестьян Бирмы восстать. Для успеха такого восстания требовалась организация, руководство, единый центр, чего не могла предоставить ни одна из политических организаций Бирмы. Центром политической деятельности бирманских партий оставался город, формами этой дея­тельности — митинги, кампании протестов, бойкот, демон­страции и петиции. К решительным действиям в ГСБА не были готовы: руководители ГСБА сочувствовали крестья­нам, но не были выразителями их интересов.

Поняв это, Сая Сан вышел из ГСБА, хотя и не совсем разорвал связи с левыми элементами в ассоциации, и приступил к организации тайного общества галонов (Галон — мифическая птица, убившая в поединке дракона Нага). Члены общества вербовались как в деревнях, где у Сая Сана установились крепкие связи с тайными обще­ствами, так и среди наиболее решительных членов ГСБА (возможно, не без молчаливого согласия фракции У Со Теина, за что говорит немедленное запрещение англича­нами этой фракция после начала крестьянского восста­ния). Участие в организации общества галонов и подго­товке восстания принимали также многие буддийские мо­нахи, как связанные с тайными крестьянскими общества­ми, так и просто лично знавшие Сая Сана — бывшего монаха и знатока народной медицины. Этому способство­вало то обстоятельство, что монахи были чаще всего вы­ходцами из крестьян и были тесно связаны со своей де­ревней, с ее нуждами и заботами.

Восстание в Бирме оказалось неожиданным не только для англичан, но и для большинства бирманских полити­ков. В декабре 1930 г. исполнявший обязанности находившегося в отъезде английского губернатора бирманец сэр Дж. А. Маун Джи (из числа верных «адвокатов») отказался принять петицию крестьян округа Таравади, просивших сократить налоги, ибо платить их было нечем. У крестьян не оставалось иного пути, кроме восстания, и оно в несколько дней охватило округ Таравади и переки­нулось на соседние районы.

Организация галонов, в течение года проводившая подготовку к восстанию, не считала, что всё к нему го­тово, но, поставленная перед фактом, взяла руководство [200] в свои руки. Во главе восставших встал Сая Сан. Цент­ром восстания оказалась Нижняя Бирма, крестьянство которой наиболее сильно пострадало от кризиса. Однако очаги восстания наметились и в некоторых районах Верх­ней Бирмы и даже в шанских княжествах.

Восстание под руководством Сая Сана нельзя рас­сматривать как очередной крестьянский бунт, лишь коли­чественно превосходивший подобные выступления 20-х годов, как делают некоторые английские авторы. Вряд ли возможно рассматривать его и как общенациональную революцию. Будучи по составу участников крестьянским движением, восстание приняло характерные формы кре­стьянской войны, чему способствовала позиция его руко­водства. Сая Сан отлично сознавал, что вряд ли прихо­дится рассчитывать на прямую   помощь   национальных политиков, одна часть которых ограничится сочувствием, другая — публично отречется от действий крестьян. По­нимал Сая Сан и то, что лозунги предоставления Бирме статуса доминиона или введения свободно избираемого парламента непонятны крестьянам, требовавшим земли и риса. Восстанию нужно было знамя, под которым объеди­нились бы массы неграмотных, суеверных, обнищавших людей, и Сая Сан обратился к традиционным чувствам бирманцев. Через несколько дней, после того как Сая Сан взял на себя руководство восставшими, он основал новую столицу на горе Алаун и объявил себя царем Бирмы.

Обращение к прошлому послужило делу объединения крестьян и дало восставшим знамя и лозунги. Однако этот путь неизбежно вел к частичной изоляции восставших, к возрождению методов борьбы, с которыми англичане мог­ли и умели бороться.

У восставших была боевая организация — общество галонов, однако не было ни опытных командиров, ни кад­ровых военных. Крестьяне были вооружены пиками, топо­рами, ножами, некоторым количеством ружей, захвачен­ных на застигнутых врасплох полицейских участках и лесных постах, и защищены от английских пуль татуи­ровкой, которая должна была сделать галонов неуязви­мыми. Восстание характеризовалось невиданным в Бирме размахом, но широкое географическое распространение центров восстания, прослоенных «мирными» территория­ми, привело к разрозненности действий отдельных отря­дов. У Сая Сана не было возможности объединить крестьян [201] под единым командованием и координировать их действия в масштабе страны, тем более что сам он был лишь идеологическим вождем движения и никак не во­енным руководителем.

Отсутствие оружия, общей организации, командова­ния — все говорило за то, что восстание должно быть быстро подавлено англичанами. Но в дело вступил один неучтенный фактор — упорство и непримиримость вос­ставших.

Первый этап восстания (декабрь 1930 — февраль 1931 г.) характеризовался захватом населенных пунктов и отчаянными, но безуспешными боями с английскими регулярными частями. К февралю, потерпев поражение в первых боях, повстанцы почти прекратили военные дей­ствия, что дало основание губернатору Бирмы заявить, что восстание закончилось. Однако с началом дождливо­го сезона отступившие в джунгли отряды и те крестьяне, что временно вернулись в деревни, вновь начали военные действия. К. июню 1931 г. восстание охватило территорию в 50 тыс. кв. км. Из Индии прибыли дополнительные во­инские части, в стране было объявлено военное положе­ние, почти все левые и даже умеренные националистиче­ские организации были запрещены. Одновременно, чтобы расколоть силы восставших, был на четверть сокращен подушный налог.

Восстание подавлялось жестоко и беспощадно. Было убито не менее 2 тыс. повстанцев, еще около 300 казнили по приговору военных судов. В августе 1931 г. был аре­стован, а затем после суда в Рангуне казнен Сая Сан. Однако окончательно подавлено восстание было лишь к концу 1932 г.

Поражение восстания показало невозможность сверг­нуть власть колонизаторов с помощью средств и методов, которыми пользовался Сая Сан. Путь к освобождению лежал в единстве национальных сил, в организации мощ­ного движения за независимость. И как бы признавая это, Сая Сан, уже находясь в тюрьме в ожидании приго­вора, передал гонорар за издание своей книги «Признаки болезней» на покупку социалистической литературы.

Крестьянское восстание не было прямо поддержано городским пролетариатом, студенчеством и буржуазией, однако оно оказало решительное влияние на все классы бирманского общества. И если бирманские политики старшего [202] поколения официально отмежевались от восстав­ших, то шедшие им на смену националисты заявляли, что они берут с галонов пример. Отныне наибольшей под­держкой и популярностью в Бирме стали пользоваться те силы и политические организации, которые решительно требовали независимости и не шли на компромиссы с ко­лониальными властями.

11. Обстановка в Бирме в 1933—1936 гг.

К 1933 г. наиболее тяжелый период экономического кризиса миновал. Улучшилась конъюнктура на рисовом рынке. Крестьянское движение было подавлено, наиболее активные элементы, особенно в Нижней Бирме, погибли или находились в тюрьмах. Центр политической борьбы опять переместился в города.

Основной политической проблемой первой половины 30-х годов был вопрос о дальнейшей судьбе Бирмы в со­ставе Британской империи. Еще в конце 20-х годов пра­вительство Великобритании пришло к выводу о жела­тельности отделения Бирмы от Индии и превращения ее в самостоятельную колонию. Это решение было продик­товано как боязнью влияния на Бирму индийского осво­бодительного движения, так и тем, что индийская бур­жуазия стала серьезным конкурентом английских пред­принимателей в Бирме. На состоявшейся в конце 1930 г. Индийской конференции круглого стола, где Бирму представляли проправительственные делегаты, английский план отделения Бирмы от Индии был принят единодушно. Однако у большинства бирманцев этот план, инициа­тива которого исходила от английского правительства, вызвал недоверие. Отделение от Индии, национально-ос­вободительное движение которой добилось значительных успехов, означало, что Бирма останется один на один с Великобританией и что все дальнейшие успехи индийцев, направленные за достижение независимости, Бирмы не коснутся. Поэтому бирманцы были готовы поддержать английский план только при гарантии соответствующих реформ, которые будут сопровождать отделение.

Отрицательная реакция большинства бирманцев на отделение от Индии заставила англичан пойти на специ­альную конференцию в Лондоне по вопросам будущей судьбы Бирмы. Несмотря на то что из 24 делегатов от [203] Бирмы лишь 12 представляли собственно бирманцев (остальные были представителями малых народов, а так­же индийцев и англичан), да и среди самих бирманцез лишь пять делегатов являлись противниками отделения, выступления были весьма резкими. Даже самые умерен­ные националисты не могли не учитывать силы общест­венного мнения. Более того, как сторонники, так и противники отделения требовали для Бирмы статуса доми­ниона, на что Лондон не соглашался.

В конце конференции английское правительство заяви­ло, что предоставляет самим бирманцам право решать во­прос об отделении во время выборов в Законодательный совет. В любом случае, объявляли англичане, у Бирмы будет два пути: либо выйти из состава Индии на основе британских предложений, либо остаться в ней, но без права самоопределения в будущем. Расчет был на нацио­нальные чувства бирманских избирателей, недовольных засильем четтьяров и обилием в стране индийских имми­грантов. Англичане полагали, что перспектива навечно остаться в составе Индии заставит избирателей выбрать меньшее зло: отделение на английских условиях.

Однако этот план провалился. Позиции противников отделения от Индии были сильнее, чем предполагалось. Созданная бирманцами Лига противников отделения ре­шила принять участие в выборах и, получив в Совете большинство, голосовать в нем против отделения.

Острота борьбы против отделения от Индии, как и острота в прошлом борьбы вокруг «башмачного вопро­са», объяснялась не столько значением этих проблем для жизни бирманского общества, сколько тем, что они стано­вились выражением всего комплекса проблем, волновав­ших Бирму. И до тех пор, пока независимость не была достигнута, вопросы, подобные «башмачному» или вопро­су об отделении, продолжали оставаться в фокусе полити­ческой борьбы.

В период подготовки выборов на политической сцене Бирмы быстро выдвинулся один из лидеров Лиги против­ников отделения, Ба Мо, получивший впервые извест­ность в качестве адвоката Сая Сана, что было для бир­манцев доказательством его искренности в деле нацио­нального освобождения. Наряду с этим Ба Мо пользовал­ся негласной поддержкой индийских дельцов, тративших значительные средства на подкуп бирманских политиков, [204] чтобы провалить план отделения. В результате сторонни­ки Лиги, и в первую очередь Ба Мо и его окружение, получили в два раза больше голосов, чем сепаратисты, и завоевали абсолютное большинство в Законодательном совете.

Войдя в Совет, Ба Мо и его сторонники резко изме­нили свою позицию. Продолжая на словах выступать против отделения, Ба Мо, как и руководители ГСБА, по­шел на контакты с администрацией и начал борьбу за власть в Совете. В 1934 г., когда Ба Мо удалось добиться министерского поста, среди министров уже были его помощники и друзья. Впоследствии Ба Мо стал премьер-министром Бирмы.

Перетянув на свою сторону оппозицию, британская администрация добилась принятия проекта отделения Бирмы, который был утвержден английским парламентом в 1935 г. Для успокоения бирманского общественного мнения в проекте предусматривалось проведение некото­рых реформ. Он должен был вступить в силу с 1 апреля 1937 г. и вошел в историю как «Закон 1935 г. об управле­нии Бирмой».

По закону 1935 г. Бирма становилась отдельной ко­лонией и в ней создавался двухпалатный парламент, со­стоящий из палаты представителей и сената. В палату представителей входило 132 человека. Сенат в составе 36 человек наполовину избирался нижней палатой, напо­ловину назначался губернатором. Совет министров утвер­ждался губернатором и был формально ответствен перед парламентом. При этом в руках губернатора были сосре­доточены все ключевые позиции, включая оборону, внеш­ние сношения, охрану порядка, финансовую политику и т. д. В ведении губернатора также оставались районы, где проживали малые народности Бирмы. Эти районы за­нимали почти половину всей территории страны. Кроме того, Бирма должна была выплатить индийскому колони­альному правительству долг в размере 570 млн. рупий, который включал в себя расходы на покорение Бирмы, на строительство железных дорог и т. д.

С 1935 г. деление бирманских политиков на сторонни­ков и противников отделения от Индии потеряло смысл и было быстро забыто. И те и другие сконцентрировали свои усилия на борьбе за места в правительстве, на подготовке партий и группировок к будущим выборам в первый колониальный [205] парламент. Какой бы резкой критике ни под­вергали политики в ходе предвыборной кампании британ­скую администрацию, какие бы радикальные лозунги они ни выдвигали, делалось это в основном для привлечения голосов избирателей и с некоторой оглядкой на губерна­тора: судьба политиков в значительной степени зависела от отношения к ним англичан.

Вхождение в Совет делало покладистыми даже самых независимых прежде политических деятелей. Лидер ГСБА У Чит Хлайн был избран спикером Законодательного совета; возглавляемая им организация, перестав фактически отличаться от ранее проникших в Совет пар­тий, начала терять поддержку радикальных кругов бир­манского общества.

Утратило свое прежнее значение и монашеское движе­ние. Последней вспышкой активности монашеских союзов была поддержка ими Ба Мо и прочих противников отде­ления. Трансформация победителей внесла полный раз­брод в ряды монашества, верхушка которого предпочла в создавшейся обстановке обратить главное внимание на чисто религиозные проблемы. Левое крыло монашества, сильно поредевшее после поражения восстания Сая Сана и обескураженное нулевыми результатами выборов в За­конодательный совет, также ослабло. Таким образом, за два-три года и ГСБА и примыкавшие к нему монашеские организации сошли с политической сцены.

Ввиду того что наиболее известные политические дея­тели и наиболее крупные партии Бирмы перестали быть выразителями интересов бирманской общественности, все большую роль начала играть оппозиция, никак не связан­ная с колониальной администрацией, с Законодательным советом и интригами политиков старого толка. Такой оп­позицией стала организация такинов — «Добама Асиайон», созданная перед восстанием Сая Сана.

Если в первые годы своего существования «Добама Асиайон» была немногочисленной организацией, состоя­щей в основном из студентов Рангунского университета, то после ухода ведущих партий в Законодательный совет она начала быстро расширяться. Молодые руководители такинов вели агитацию в массах, проводили собрания, формировали ячейки организации, целью которой было полное изгнание англичан из страны. Несмотря на то что такины зачастую маскировали свою деятельность просветительскими [206] лозунгами, наиболее дальновидные британ­ские администраторы уже в 1934 т. обратили особое вни­мание на новую организацию. Сведения о содержании речей лидеров такинов дошли до колониальных властей, и некоторые из них были арестованы.

Подобные репрессивные меры лишь укрепляли авто­ритет такинов. В 1935 г. с «Добама Асиайон» объедини­лась Всебирманская лига молодежи. Тогда же такинам удалось привлечь на свою сторону большинство студен­тов университета, в результате чего руководство Союза студентов с 1935 г. стало фактически легальным отделе­нием «Добама Асиайон». В эти же годы такины продол­жали агитацию среди крестьян, создавали ячейки в де­ревнях, а также среди рабочих, например на нефтяных промыслах.

Политическая платформа такинов существенно отли­чалась от программ старых политических партий. Такины не только выступали как националисты, утверждая: «Бирма — наша страна, бирманский язык — наш язык. Будем же любить свою страну, уважать свой язык», не только призывали отказаться от «рабского склада мыш­ления», но и призывали к равенству бирманцев. Однако в пределах этой общей позиции взгляды такинов сильно разнились, ибо молодые лидеры зачастую не могли по­хвастаться глубоким образованием. Среди такинов были и ницшеанцы, и суньятсенисты, и марксисты, и фабианцы, и даже поклонники фашистов. Будучи широкой демокра­тической организацией, «Добама Асиайон» не была еди­ной партией и не стала ею.

«Добама Асиайон» противостояла не только британ­ским властям, но и всем политическим партиям, вошед­шим в Законодательный совет. Бирманские политики счи­тали такинов «бунтарями», «подрывателями основ», «тем­ными личностями» и т. п. Однако опасения лидеров ГСБА и других партий, что такины станут серьезными конкурентами на выборах в первый парламент, оказались напрасными. Разногласия в среде такинов, принимать участие в выборах или бойкотировать их, привели к тому, что политическая группа «Комин-кочин», решившая от имени «Добама Асиайон» бороться за места в парламен­те, слишком поздно приступила к агитации и выдвиже­нию кандидатов и не смогла составить серьезной конку­ренции старым партиям. [207]

12. Второй университетский бойкот

Первым крупным политическим выступлением такинов стал так называемый второй университетский бойкот в 1936г.

В январе 1936 г. президент находившегося под кон­тролем такинов Союза студентов Ко Ну выступил с кри­тикой ректора и с протестом против антидемократических порядков в университете. За это он был из университета исключен. В защиту Ко Ну выступил студенческий жур­нал, главным редактором которого был студент Аун Сан. Аун Сан также был исключен из университета.

Обстановка в университете была накалена, и исключе­ние Аун Сана стало последней каплей, переполнившей чашу. 25 февраля Союз студентов решил начать общую забастовку, руководили которой лидеры студенчества: Аун Сан, Ко Ну, Чжо Нейн и другие, большинство из ко­торых впоследствии стали во главе национально-освободительного движения.

Бастующие студенты университета, требовавшие демо­кратизации системы образования и восстановления ис­ключенных, разослали гонцов в другие районы Бирмы с просьбой о поддержке. Вскоре к ним присоединились студенты и школьники большинства учебных заведений страны. Симпатии бирманской общественности к студен­там выражались весьма недвусмысленно: холм у пагоды Шведагон, где располагался штаб бастующих, стал ме­стом паломничества жителей Рангуна — студентам при­носили пищу, одежду и деньги. Даже руководители уме­ренных партий, входившие в Законодательный совет, вы­ступили в защиту студентов и создали свой комитет по­мощи бастующим. Ба Мо, в те дни министр образования, приезжал к студентам и вел с ними переговоры.

Как в начале века «башмачный вопрос», как в 1932 г. вопрос об отделении от Индии, так в 1936 г. студенче­ский бойкот всколыхнул всю Бирму и стал фокусом, в ко­тором отразились настроения в стране. И если умеренные политики, торговцы, верноподданные и чуть-чуть оппози­ционные деятели Бирмы поддерживали студентов из-за того, что их поддерживали все без исключения бирманцы, то для бирманской молодежи, для передовой интеллиген­ции, для такинов студенческая забастовка была первым звеном в цепи выступлений против британской власти. [208]

В течение трех месяцев студенты оставались в центре внимания всей Бирмы. Наконец 10 мая бойкот был пре­кращен, так как Совет университета согласился пересмот­реть университетский устав, ввести представителя Союза студентов в свой состав и принять обратно исключенных.

Победа студентов привела к выполнению их требова­ний; победа такинов, стоявших за спиной бастующих, вы­разилась в сдвигах в политической жизни страны. В мае был создан Всебирманский союз студентов, вскоре объ­единивший 35 местных студенческих союзов страны. Все­бирманский союз студентов находился иод влиянием та­кинов и быстро превратился в крупную и активную орга­низацию, о чем свидетельствует хотя бы то, что на его вторую конференцию в 1937 г. приезжал из Индии лидер Индийского национального конгресса Дж. Неру.

Студенческие лидеры, выдвинувшиеся во время заба­стовки, не только взяли в свои руки руководство Всебирманским союзом студентов, но и внесли свежую струю в деятельность такинов вообще. Именно у них были все данные для того, чтобы возглавить «Добама Асиайон» и национально-освободительное движение в целом. В среде студентов широко распространялись социалистическая литература и социалистические идеи, студенческие лиде­ры были знакомы и с историей революции в России, и с деятельностью революционеров в Индии и Китае и от­лично понимали, что путь к свободе лежит не через бес­помощный Законодательный совет и не через стихийные крестьянские восстания.

13. Отделение Бирмы от Индии

Выборы в первый бирманский парламент, который должен был начать работу с апреля 1937 г., состоялись в конце ноября 1936 г. В ходе предвыборной кампании большинство старых партий объединилось в аморфный «Союз пяти цветков». Союз выступал за проведение ре­форм, однако не помышлял об обострении отношений с администрацией. Союз был сильнее любой другой партии или организации в финансовом отношении (его поддер­живали промышленники), однако лидеры его были к это­му времени полностью скомпрометированы, а лозунги не пользовались популярностью. Реальными целями Союза [209] было достижение максимального числа министерских и прочих постов.

Остатки ГСБА У Чит Хлайна, выступавшие за статус доминиона и отмену подушного налога, также оказались на позициях вчерашнего дня.

Партия «Синьега» («Бедняк») во главе с энергичным Ба Мо, сохранившая связь с деревней еще со времени вы­боров 1932 г., выступала с демагогической программой, насыщенной левыми («пролетарскими», по словам Ба Мо) лозунгами, в том числе требованиями бесплатного началь­ного образования, свободного кредита, раздачи земли безземельным. Ба Мо снова прибегнул к способу, принес­шему ему успех четыре года назад: обещать как можно больше, лишь бы пробиться в парламент. Следует учесть также, что, как'бы ни приспосабливался Ба Мо к действи­тельности, как бы ни сотрудничал с англичанами, в отли­чие от воспитанных в Оксфорде политиков он оставался решительным противником английского господства. Пока на горизонте не было видно силы, способной противосто­ять англичанам, Ба Мо оставался в рядах легальной оп­позиции. Стоило англичанам через несколько лет столк­нуться с Японией, и Ба Мо быстро перешел на прояпонские позиции.

Большинство мест в палате представителей досталось «Союзу пяти цветков». 16 мест добыла партия «Синьета», не обладавшая солидной финансовой поддержкой. ГСБА был вынужден довольствоваться 12 местами. Представ­лявшая такинов партия «Комин-кочин», поздно вступив­шая в борьбу, добилась трех мест. Но и этого было до­статочно на первых порах — была получена трибуна для легальной критики правительства. В основном же «Добама Асиайон» осталась внепарламентской оппозицией, что сослужило ей добрую службу: лидеры такинов на том этапе никак не были связаны с администрацией, ни в ка­кой степени не служили ей.

Во главе правительства, после яростной борьбы и тор­говли с другими партиями, вновь встал Ба Мо. После это­го «Союз пяти цветков» распался, и Ба Мо оставался премьером до 1939 г. Вплоть до начала второй мировой войны парламент Бирмы был ареной драки за власть, за портфели, источником коррупции, интриг и мелких за­говоров. Реальная угроза британскому правлению шла извне парламента. [210]

14. Подъем национально-освободительного движения в конце 30-х годов

Расцвет деятельности «Добама Асиайон» падает на ко­нец 30-х годов, когда танинам удалось проникнуть в слои общества, ранее не охваченные политической деятельно­стью (например, к нефтяникам), а также сильно потес­нить позиции партии «Синьета» и остатков ГСБА в де­ревне. Наиболее активной частью такинов оставались го­родская интеллигенция, мелкая буржуазия и, конечно, молодежь. Особенно это касается левых такинов, наибо­лее известным руководителям которых не исполнилось еще и 30 лет, а избранному в 1938г. новому генеральному секретарю Аун Сану было всего 23 года.

Успехам такинов немало способствовала экономичес­кая обстановка. С 1937 г. в мировой экономике наблю­дался спад, в резгультате чего неустойчивая стабильность в сельском хозяйстве Бирмы нарушилась и обезземелива­ние крестьян продолжалось весьма интенсивно. В 1938 г. более половины земель в Нижней Бирме принадлежало помещикам, среди которых наиболее сильны были индий­ские четтьяры. В некоторых округах более 60—70% зем­ли перешли в их руки. Остальная земля была заложе­на и обременена долгами. Правительство Ба Мо не могло и не хотело менять сложившуюся систему аренды. Соз­данная под давлением общественности в 1937 г. комиссия по аграрному вопросу заседала почти до начала войны, однако единственным результатом ее деятельности был закон об аренде 1939 г., в котором содержался призыв к «справедливой ренте». А так как понятия справедливости у крестьян и помещиков разнились, сдвигов в положении крестьян не произошло.

Крестьянство, среди которого, особенно в Верхней Бирме, личность Ба Мо прежде пользовалась популярно­стью в связи с его шумной избирательной кампанией, ис­пытывало разочарование в премьер-министре. Способст­вовала этому и деятельность недовольных Ба Мо мона­хов — основных идеологов деревни, и выступления поли­тических соперников Ба Мо в палате представителей, не­устанно разоблачавших деятельность премьера ради того, чтобы занять его место.

Еще большим было разочарование в рабочем классе Бирмы, численность которого только в обрабатывающей [211] промышленности к 1939 г. возросла до 90 тыс. Рабочие Бирмы были разобщены, не охвачены профсоюзами, и ус­ловия труда, особенно на мелких предприятиях, были крайне тяжелыми. Трудности для объединения и роста сознательности рабочего класса создавал и его многона­циональный характер. В порту и на фабриках больших городов были заняты в основном индийцы, на лесоразра­ботках и в рудниках трудились представители малых на­родов, индийцы и бирманцы. Такое же положение было на нефтепромыслах, но здесь концентрация рабочих была наибольшей. Именно среди нефтяников условия для агитации тамгаов были наиболее благоприят­ными.

В начале 30-х годов нефтяники Бирмы считались «спо­койными». Несмотря на то что на промыслах официально существовал двенадцатичасовой рабочий день и жилищ­ные условия были ужасными, ни забастовок, ни тайных организаций здесь не было, если не считать периодичес­кого появления политических агитаторов из Бенгалии, ко­торых арестовывали, или партийных деятелей в период предвыборных кампаний, которые угрозы спокойствию не представляли. Однако, после того как такины завязали связи с наиболее сознательными рабочими, процесс объ­единения нефтяников совершился крайне быстро. К кон­цу 1937 г. рабочие уже были частично объединены в профсоюзы: Рабочий конгресс в Енанджауне охватывал 1500 рабочих, Рабочий союз насчитывал около 4 тыс. чле­нов. Эти профсоюзы, как и находившаяся под контролем левых такинов Ассоциация служащих нефтепромыслов, считались нелегальными и не признавались администра­цией. Не без помощи такинов рабочие компании «Бирма Ойл» обратились с несколькими письмами к руковод­ству компании, требуя улучшения условий труда. Адми­нистрация не ответила на письма рабочих и в качестве ответной меры уволила профсоюзного лидера — такина. В январе 1938 г. на митинге, чуда спешно прибыли из Рангуна руководители такинов, решено было начать за­бастовку. Помимо требований экономического порядка, забастовщики выдвинули и политические требования — такие, как национализация нефтепромыслов.

Начавшись в Чау — втором по размеру центре нефте­добычи, забастовка перекинулась на другие промыслы, и через несколько дней 95% рабочих бастовали. При этом [212] забастовка охватила вначале почтя всех рабочих без раз­личия национальности и вероисповедания.

Отказавшись выполнить требования рабочих, адми­нистрация, поддержанная не только колониальными вла­стями, но и бирманским правительством Ба Мо, объявила локаут. Начались аресты среди лидеров забастовки и та­кинов.

Через несколько месяцев примерно половина рабочих, потеряв надежду на успех, вернулась к работе, но осталь­ные продолжали забастовку с помощью местных отделе­ний «Добама Асиайон», организовавших сбор средств. С каждым днем пример бастующих заражал рабочих других отраслей промышленности Бирмы: бастовали тек­стильщики, водители автобусов, рабочие нефтеперегонно­го завода. Создавались новые профсоюзы, организовыва­лись крестьянские союзы. В ходе движения 1938 г. воз­никла новая форма протеста: походы рабочих и крестьян в Рангун для представления петиций правительству. Пер­выми в такой поход отправились крестьяне Таравади. Го­товились и другие походы, которые, по замыслу такинов, должны были стать частью борьбы за права рабочих и крестьян, наглядной агитацией за новые методы борьбы. Собирались отправиться через всю страну и нефтяники, однако, прежде чем их поход начался, в Рангуне произо­шли события, отвлекшие внимание бирманской общест­венности от рабочего движения.

Используя общую накаленную обстановку в Бирме, такины направляли недовольство народных масс в об­ласть социальных действий, связанных с движением за политическое освобождение страны. Однако в то же вре­мя активизировались силы другого порядка. На полити­ческой сцене появилась одна из наиболее одиозных фигур в истории Бирмы — У Со. Этот рвавшийся к власти по­литический деятель явился изобретателем бирманской формы национал-социализма, в которой псевдореволюци­онные лозунги (себя У Со называл «галоном», подчерки­вая связь с восстанием Сая Сана) смешивались с шови­нистическими идеями типа «Бирма для бирманцев». По­литики традиционного толка чурались его воинственных лозунгов и речей, однако с помощью некоторых промыш­ленников и торговцев У Со создал частную армию галонов, которую нетрудно было навербовать из люмпенов большого города и групп молодежи. Определенную роль [213] в партии У Со «Мьочит» («Патриот») играла Шовинисти­чески настроенная часть монашества.

Агитация У Со не прошла бесследно. Взывая ж нацио­нальным чувствам, сетуя на упадок буддизма, У Со ост­рие атаки направил против индийцев, особенно мусуль­ман, отлично понимая, что антииндийские настроения сильны в бирманском обществе и память об индо-бир-манских столкновениях 1930 г. жива.

После отделения Бирмы от Индии положение индий­цев в Бирме практически не изменилось. В Бирме жило более 1 млн. индийцев, и население Рангуна было напо­ловину индийским. Более того, в колониальной армии Бирмы в 1938 г. из 6200 человек было всего 159 бирман­цев, остальные были представителями горных народов и индийцами. Подобное же положение существовало в по­лиции. Британская администрация по старому проверен­ному рецепту предпочитала охранять порядок в колонии с помощью солдат из другой колонии, чувствовавших се­бя в Бирме чужими.

В своем печатном органе, газете «Сан», У Со развер­нул антииндийскую кампанию, использовав в качестве предлога опубликованные еще в 1931 г. антибуддийские высказывания одного бирманского мусульманина. Тогда никто не обратил на них внимания, но в 1938 г. эти вы­сказывания были перепечатаны другим бирманским авто­ром и упали в благоприятную почву. У Со и близкие к нему правонационалистические круги призывали к кре­стовому походу в защиту буддизма и способствовали ор­ганизации в Рангуне массового митинга, после которого разгоряченные страстными речами монахи двинулись во главе толпы погромщиков в индийские кварталы. Поли­ция пыталась остановить погромщиков, но так как боль­шинство полицейских были индийцами, это еще более ра­зожгло страсти.

Погромы и столкновения, от которых пострадало мно­жество индийцев, продолжались до осени. Наводя в стра­не порядок, власти воспользовались случаем, чтобы снова произвести аресты такинов, хотя организация «Добама Асиайон» не принимала участия в расовых конфликтах. В официальном заявлении «Добама Асиайон» говори­лось, что столкновения провоцируют агенты британского империализма, дабы отвлечь народ от главной цели. Не будучи организованной англичанами, резня 1938 г. объективно [214] оказалась на руку властям, ибо и в самом деле на несколько месяцев приковала внимание бирманской общественности и дала повод применить резкие меры против всех неугодных политиков, имели они какое бы то ни было отношение к погромам или нет.

Преследования такинов не оказали существенного влияния на размах деятельности этой организации. Более важными представляются процессы, происходившие внут­ри самой «Добама Асиайон». Одновременный подъем борьбы рабочих и крестьян и вспышка национализма спо­собствовали политическому размежеванию такинов. «До­бама Асиайон», составленная из деятелей различной идеологической окраски, объединенных лишь стремлени­ем к достижению независимости, раскололась на две ор­ганизации. В основной, более радикальной, сохранившей прежнее название, к руководству пришли деятели второго университетского бойкота, молодые социалисты: Аун Сан, Ну, Хла Пе, Тан Тун и др. Аун Сан стал генераль­ным секретарем «Добама Асиайон».

В конце 1938 г. в Рангун отправилось более 1 тыс. нефтяников. За два месяца рабочие прошли половину Бирмы. Полиция пыталась задержать нефтяников, их ли­деров арестовывали, однако колонна продолжала стой путь к столице. Движимые их примером, со всех сторон к столице стекались другие отряды, состоявшие в основ­ном из крестьян. В общей сложности эти колонны насчи­тывали 20 тыс. человек.

Голодный марш нефтяников приковал внимание всей страны. Вновь забастовали студенты. В ходе одной из студенческих демонстраций на студентов напала полиция. Несколько десятков человек было ранено, один студент убит. Похороны его превратились в массовую антианг­лийскую демонстрацию. Еще одна демонстрация, органи­зованная монахами, была расстреляна в Мандалае. Там погибло несколько человек.

Тем временем нефтяники дошли до Рангуна и разбили лагерь на склонах холма у пагоды Шведагон. Там жз остановились колонны крестьян. Однако, несмотря на яростные схватки в парламенте, где, по разным сообра­жениям, дело рабочих поддерживали и такины и сторон­ники У Со, правительство Ба Мо, ощущая поддержку губернатора, не шло на уступки. Проведя несколько ме­сяцев в Рангуне, нефтяники были вынуждены уйти из города. [215] Покинули город и крестьянские делегаты. Но го­лодные походы не прошли даром. Одним из реальных плодов этого движения стало создание Всебирманской крестьянской организации, президентом которой был из­бран Такин Мья, член парламента от «Добама Асиайон».

Борьба рабочих и крестьян, голодные походы, заба­стовки и демонстрации студентов и монахов  вылились весной 1939 г. во всеобщую забастовку в Рангуне. Город вымер: не работал ни один завод, замолчал порт, опусте­ли школы и колледжи, не работали конторы. В создав­шихся условиях англичане решили принести в жертву Ба Мо, место которого занял У Пу, политик правого толка. На волне возмущения поднялся и У Со, которому в но­вом правительстве достался министерский пост. Замена скомпрометированного излишней преданностью прави­тельства другим, принципиально от него не отличающим­ся, была единственной уступкой, на которую пошла бри­танская администрация. Она отлично понимала, что антианглийские выступления в Бирме, несмотря на их размах, не представляют реальной угрозы положению  в колонии. Ни одна из политических организаций в стране не была готова к тому, чтобы возглавить и успешно про­вести борьбу за национальное освобождение. Даже дея­тельность наиболее реального противника, такинов, не была достаточно организованна и широка, чтобы объеди­нить все патриотические силы. К тому же такины, пере­живавшие организационный период и сами   далекие   от внутреннего единства, предпочитали мирные действия.

Решительная и жесткая политика британской коло­ниальной администрации в Бирме на том этапе оправда­ла себя и дала результаты. Вспышка рабочего и кресть­янского движения с середины  1939 г. пошла на убыль. Определенная часть городской буржуазии и интеллиген­ции, не видя дальнейшей перспективы, старалась убедить себя в том, что смена правительства является в некото­рой степени победой, дающей моральное право   отойти от борьбы. Сравнительно немногочисленный и разрознен­ный рабочий класс  Бирмы был  разочарован  неудачей стачечного движения. Крестьяне также потеряли веру в действенность голодных походов и депутаций. Влияние такинов несколько ослабло, так как предложенные имя методы борьбы, казалось, не дали результатов. Все боль­шее число бирманцев понимало, что одними демонстрациями [216] и петициями с англичанами не оправиться, и взо­ры радикально настроенных такинов обращались к крас­ному Китаю. Практически это выразилось в посылке в Китай ряда миссий доброй воли, руководящую роль в ко­торых илрали такины. Некоторые другие националистиче­ские политики связывали свои планы с активизацией Японии в Азии. Еще в 1935 г. в Японии была создана ассоциация «Бирма—Япония». Тогда же в Японии побывал У Со, проповедовавший союз с Японией ввиду расовой и религиозной общности. Япония оказывала финансовую помощь У Со, и в благодарность У Со публиковал в сво­ей газете прояпонские материалы. Японцы нашли также пути к Ба Мо, ушедшему в оппозицию и озлобленному на предавших его англичан. Наметились связи японской разведки и с частью деятелей «Добама Асиайон». Эти деятели выдвигали лозунг «Трудности для Англии — шансы для Бирмы», оправдывая таким образом союз с Японией как с потенциальным врагом Великобритании. Японские агенты со своей стороны не жалели заверений в помощи, в том, что освобождение Бирмы явится в гря­дущей войне одной из основных задач Японии. Под влия­нием такой агитации в 1940 г. внутри «Добама Асиайон» возникла Народно-революционная партия, ставившая своей задачей вооруженное свержение английского гос­подства и ориентировавшаяся на Японию. Несколько ра­нее, в 1939 г., также внутри «Добама» была создана Ком­мунистическая партия Бирмы, являвшаяся на том этапе небольшой группой левых такинов, которую скорее мож­но рассматривать как марксистскую фракцию в составе «Добама Асиайон». [217]