Глава XI

ОКОНЧАНИЕ БОСФОРСКОЙ ВОЙНЫ

1. Последние набеги

Первый казачий набег последнего десятилетия Босфорской войны, видимо, состоялся в 1651 г. Весной этого года донцы, зная о тогдашней тяжелой войне Турции с Венецией и сокраще­нии в связи с этим гарнизона Азовской крепости, где находи­лось всего 1200 воинов, разорили азовские предместья и погро­мили улусы, кочевавшие около города. Затем, через неделю пос­ле Пасхи, приходившейся в том году на 4 апреля¹, т.е. около 11 апреля, вышли в море флотилией из 12 стругов и 900 человек, по 75 казаков на судно.

Из расспросных речей воронежца Тимофея Мыхнева, посы­лавшегося на Дон за вестями, известно, что донцы, пройдя Тав­рический (Керченский) пролив², встретили на Черном море три турецких купеческих судна, которые шли «со пшеницею да с оре­хи в Царьгород». Казаки без особого труда и потерь захватили эти суда, забрали весь груз, перебили 70 турок, но находившихся на борту греков не тронули и даже отпустили их вместе с судами.

Далее, очутившись у берегов Анатолии, донцы внезапно на­пали на город, названный в источнике по-русски Каменным Базаром и располагавшийся «отСинопа-городаводнище». Раз­грабив этот Каменный Базар и взяв в плен 600 человек обоего пола, флотилия пошла на Дон. По дороге, однако, шторм занес ее к северо-восточному побережью Черного моря, к берегам, где обитали «горские черкасы» (черкесы), которым казаки и прода­ли часть своих пленников ³. Большинство же их было привезено в Черкасск, разделено «по себе», и потом ясырей продавали рус­ским торговым людям. Поход оказался вполне успешным и обо­шелся без каких-либо потерь.

Местонахождение Каменного Базара не определено. Вы­скажем осторожное предположение: не о Капташбазар-Диване ли идет речь? Это поселение располагается в Прибосфорском районе, между Эрегли и Акчашаром, ближе к Эрегли и в некотором отдалении от побережья. Но, очевидно, действия казачьей флотилии были более обширными и захватили гораздо большую часть побережья, чем узнал и рассказал Т. Мыхнев.

Казаки, по сведениям И. фон Хаммера, в 1651 г. «пристали к Аккерману вблизи Синопа (может быть, к Аклиману западнее Синопа? — В.К.), захватили пленных, и когда они (нападавшие, — В.К.,) увидели приближавшийся большой корабль Шехбаз-паши с четырьмя галерами, умертвили всех пленных и при мысе Истефане (он же Стефанос, между Синопом и Инеболу. — В.К.) приготовились к сражению. Это были шестнадцать чаек, которые окружили брошенного судами янычар Шехбаз-пашу; тем не менее ему удалось пробиться, потопив две последние (чайки. - В.К.)...»

Добравшись до Синопа, адмирал хотел повесить «капитана сбежавших галер» янычара Мехмеда (Мухаммеда), но не смог этого сделать из-за противодействия «полковника янычар Си­нопа». История кончиласьтем, что когда Шехбаз-пашасо свои­ми галерами, будто бы «разбив неприятеля», вернулся в Стам­бул, великий везир велел все-таки повесить Мехмеда перед за­лом заседаний адмиралтейства. Паша же был посажен в тюрьму, но через некоторое время выпущен.

О сражении при Истефане мы имеем известие и у одного из немецких авторов. Казаки, говорит он, «грабили... в 1651 году азиатский берег недалеко от Синопа. Шетос-паша (так назван Шехбаз-паша. — В. К.) поспешил сюда с турецким флотом и ата­ковал их, но сопротивление было таким энергичным, что гале­ры янычар обратились в бегство, и паша сам только с трудом смог пробиться».

В том же году русское посольство в Крыму, возглавлявшееся Иваном Еляковым, в соответствии с обычной практикой соби­рало разнообразную политическую и военную информацию. 26 мая в посольский стан явился русский пленник, бывший путивльский крестьянин Василий Бочков, и сообщил, что слы­шал в Гёзлеве о походе казаков к Стамбулу. Пленник сказал, что «донские казаки на море под Царемгородом розбили посад Гер-зу и товары поймали многие, и турских людей многих побили, и с того погрому прошли на Дон».

Сведения о том же набеге зафиксировало и посольство Ни-кифора Толочанова, находившееся тогда в Имеретин. В статей­ном списке посольства отмечена информация, сообщенная по­слу 19 июля приехавшим в Имеретию из Дадьянской земли аз­науром (дворянином) царя Теймураза Рамазаном. «Да... Рамазан сказал: приходили донские казаки многие морем струги и турского салтана многие городы разорили, Трепизон и ниже Тре-пизона к Царюгороду, и много в полон поймали... взято полону болши дву тысеч. Да казаки ж погромили на море тем же похо­дом тридцать каторг, и в те каторги казаки, нагрузя животов и ясырь посажав, и пошли назад».

Кроме процитированного официального статейного спис­ка, сохранился и его вариант, составленный вторым послом, дьяком Алексеем Иевлевым, который записал беседу Н. То­лочанова с азнауром со слов посольского толмача. Здесь име­ются некоторые отличия в отношении казачьего похода. «Да он же... Рамазан, сказывал: ходили... донские казаки к Царю-городу и многих... турчан побили, и в полон взяли больши тысячи человек. А живота... взяли бесчислено много. И тот... турский полон у казаков турские люди выкупали, молодых ребят и девок золотых подвести и больши, а старых мужиков и жонок золотых по сту. И богатейством... обогатились болшим».

В последнем случае направление похода указывается одно­значно — «к Царюгороду», тогда как официальный вариант спис­ка дает более растяжимое определение — к Трабзону и ниже его «к Царюгороду». Разбитый казаками город Герзе расположен между Самсуном и Синопом, ближе к последнему и довольно далеко от черноморского устья Босфора. В целом можно сде­лать вывод, что казачья флотилия в 1651 г., возможно, подходи­ла к проливу с азиатской стороны, однако говорить о набеге соб­ственно к Стамбулу нет оснований.

О следующем походе казаков, состоявшемся в 1652 г., изве­стно от привозившего на Дон царское жалованье сына боярско­го Мины Прибыткова. Он сообщал в Посольском приказе, что за две недели до приезда в Войско, который случился 12 июня, следовательно около 29 мая, вышла в море и при нем же, М. Прибыткове, вернулась домой из далекого похода казачья флотилия под командованием атамана Ивана Богатого. Ее возвращение, видимо, можно датировать августом — сентябрем названного года, поскольку 30 сентября информатор «в однодеревом стру­гу» пришел от казаков в Воронеж.

В расспросных речах М. Прибытков сказал, что «ходили на море для добычи казаки, 15 стругов, а было их с 1000 человек (в среднем по 67 казаков на судно. — В.К.)... И морем подошли близко к Царюгороду под рюмельскую сторону, и на рюмельской стороне турские многие села и деревни повоевали и здобычь взяли большую. А как пошли здобычью назад, и на них... нашли 10 катарг турских, и с теми катарги был у них бой, и на бою... казаки на катаргах побили турских многих людей, а сами отошли; и на Дон пришли все 15 стругов здорово... А ясырю... турского привезли на Дон с полтораста человек».

На основании этих же показаний изложил ход экспедиции В.Д. Сухоруков, добавив от себя некоторые краски. По его мне­нию, маршрут похода пролегал мимо крымских берегов. Объект набега автор определил так: миновав Крым⁴, казачий флот «на­правил путь свой прямо к Цареграду; пристав в окрестностях оного, казаки опустошали все соседние селы и деревни». В сухо-руковской черновой рукописи первоначально была фраза: «...не имея еще столько дерзости, чтобы предпринять против него (Стамбула. — В.К.) неприятельских действий, они ограничи­лись разграблением большого количества близлежащих к Ца­реграду сел и деревень...»

Автор, таким образом, считал, что казаки подошли весьма близко к османской столице, в ее окрестности, что предполага­ет заход флотилии в Босфор. Но как понимать выражение един­ственного информатора, М. Прибыткова, «близко к Царюгоро­ду под рюмельскую сторону», неясно. Румелия — это западное побережье Черного моря и область в глубь материка за этим по­бережьем⁵, норумелийским был и европейский берег Босфора, так что все зависит от степени близости разгромленного района к Стамбулу, которая нам неизвестна. В общем же действия ка­заков на Босфоре во время этой экспедиции, видимо, можно считать возможными.

Что касается столкновения с галерами, то В.Д. Сухорукое думает, что «донцы, не останавливаясь, вступили с ними в бой и, по кратковременном сражении побив большое число турок, разогнали суда их», при этом «турки, не в состоянии будучи вновь преследовать отступавших от них казаков, возвратились к бере­гам своим». Эти подробности — кратковременность боя, разгон и возвращение галер — не вытекают из источника и являются предположением автора.

К походам 1651 или 1652 гг. относится нападение казаков на Балчик. Неопределенность датировки вызвана нехваткойисточников. И. фон Хаммер, ссылаясь на Мустафу Найму и дру­гие турецкие данные, говорит, что «казаки беспокоили восточ­ный и западный берега Черного моря», что у Балчика 15 судов донских казаков пристали к берегу, громили и жгли эти места и что два османских корабля «дрались с ними (казачьими суда­ми. — В.К.), будучи не в силах их взять». Тюрколог упоминает утверждение Эвлии Челеби о том, что Мелек Ахмед-паша в кон­це концов казаков отбил.

«Их опустошения в Мисиври, Теркозе, Шиле, — пишет И. фон Хаммер, — побудили великого везира послать отслуживших в устье Босфора янычар (куруджи и отураков⁶) для охраны побе­режья». Далее в книге следует рассказ о сражении при Истефа-не, и напротив этого текста на полях указан 1651 г. Выходит, что и предыдущие события автор, очевидно, относил к этому году и, во всяком случае, не к следующему.

Переводчик «болгарских» записей Эвлии Челеби Д.Г. Гаджанов, отмечая отнесение у путешественника наблюдавшихся им балчикских событий к 1061 г. хиджры, вместе с тем указыва­ет, что «в датах имеется ошибка», и сообщает, что Эвлия в дру­гом месте называет иную дату своего пребывания в этой местно­сти - 1062, т.е. 1652 г

3. Абрахамович, публикатор текстов Эвлии на польском язы­ке, приводит сложенную этим современником хронограмму с указанием 1061 г., посвященную «несомненному триумфу» над гяурами в Балчике, но, считая дату ошибочной, относит сраже­ние к 1062 г. «Описанная тут победоносная битва Мелека Ах­мед-паши с казаками, — замечает 3. Абрахамович, —... увязыва­ется с их нападением на черноморское побережье Анатолии, о котором пишет турецкий историк Найма. Найма сообщает лишь о 16 казацких чайках, об инциденте же в Балчике не знает».

Мы также, хотя и не совсем уверенно, относим балчикские события к 1652 г.: сведения источников создают впечатление, что поход 1651 г. был больше привязан к восточно-анатолий­скому побережью, а набег 1652 г. — к румелийскому и западно-анатолийскому («рюмельская сторона» М. Прибыткова).

Само же дело при Балчике описано Эвлией Челеби следую­щим образом. Он, автор, находился при своем дяде Мелеке Ах­мед-паше, который был тогда наместником эйялета Узи (Сили-стрийского) и получил приказ «защищать от вызывающих от­вращение казаков портовый город Варну, а также лежащие на берегу моря городки Балчик, Каварну, Гюльград и Мангалию». Когда паша в сопровождении автора прибыл в Балчик, «один крестьянин, добрая душа», поздно вечером прибежал к приехавшему вельможе и сообщил ему, что 36 казачьих чаек кружат по морю и что можно ожидать их нападения на город. «В полночь послал паша бёлюкбаши Зипира, Гарто, Чинто и Хюсейна⁷ с сот­ней их пехотинцев, а также тысячу абхазских, черкесских и грузинских юношей на благородных арабских конях и приказал им стать в одном укрытии».

Сразу же после полуночи казаки высадили десант, который поджег Балчик с четырех сторон. Там началась паника, а «неук­ротимые казаки» приступили к разграблению и опустошению города, сопровождая свои действия боевым кличем «ю-ю». На рассвете к Балчику пристали все 36 казачьих судов, экипажи которых также принялись за грабеж, оставив на борту лишь по пять — десять человек.

«Когда уже развиднелось, поставленное в укрытии наше пе­шее войско, сеймены и сарыджа⁸, — говорит Эвлия, — с гром­ким призывом "Аллах! Аллах!" ринулись с горы по склону и, бросившись на стоявшие у берега суда неприятеля и никому не давая пощады, в одно мгновение завладели семнадцатью из них. Вызволив затем находившихся на них мусульман, которые были взяты в неволю, велели им грести и начали погоню на море, а когда настигли также и те лодки, которые убегали, поставили их в открытом море на якорь.

Казаки, которые грабили город, видя это, вынуждены были уже остаться на берегу, и тогда, встревоженные за свои души, повлезали они в те хлебные амбары, что есть в Балчике, почему и там разгорелась битва. Другие группами убегали в горы, но Мелек Ахмед-паша, примчавшийся во весь опор на помощь из Балчикбаши (района, где он ночевал. — В. К.), напал на убегав­ших неприятелей и одних побрал в ясырь, других же стер в поро­шок. Других еще взяли в неволю в горах отряды читаков».

«Держались, — по Эвлии, —лишь те казаки, которые в стра­хе за свои души закрылись в амбарах в окрестностях города Бал­чика. Паша выдал тогда немного денег своему войску, и началь­ники вскричали: "Живо, соколы! Вся добыча и ясырь принадле­жат вам!"» «И так ринулось войско в огонь, те строения разнесло, и в семь часов вся окрестность была захвачена⁹. Триста казаков были захвачены в ясырь, четыреста же пропали там погибшими, взято также тридцать шесть их чаек...»

«Эта радостная новость, — сообщает Эвлия, — дошла до монаршего Дивана, и Гюрджи Мехмед-паша доложил об этом событии его султанскому величеству Мехмед-хану Четверто-му. Обрадовался счастливый падишах, и так Мелеку Ахмед-паше вскоре затем были привезены ценный хылат (почетный кафтан из дорогой материи. — В.К.) и добрая весть, что будет по-прежнему занимать свой пост. Капуджибаши Мустафа-аге, который это подтверждение привез, вручил паша семь румских кесе (румелийских кошельков, 3500 гурушей. — В.К.)¹⁰. Затем приступил он к восстановлению поврежденного пожа­ром города Балчика»". Все бёлюкбаши «за мужество» в сраже­нии получили «прекрасные хылаты» и челенки — знаки от­личия за храбрость, прикреплявшиеся к чалме, с драгоцен­ными камнями.

Около 100 пленных казаков (автор добавляет: «как говорит­ся в реляции о том») отправили на румелийских шайках в Стам­бул, а остальных пленников разделили между агами. «Та часть трофеев, найденных на оных тридцати шести русских чайках, которая составляла имущество взятых в неволю мусульман, воз­вращена тем же, остальное же отдано на ремонт и восстановле­ние замков в Килии и Аккермане»¹².

В обшем, если верить Эвлии Челеби, разгром казачьей фло­тилии был сокрушительным и полным: все казаки попали в плен или погибли, все их суда оказались в руках турок. «Никогда еще, — замечает автор, — не случалось мне присутствовать при такой прекрасной победе».

3. Абрахамович, несмотря на свою «увязку» набега на Бал-чик с действиями той же донской флотилии у Анатолии и на вытекающее отсюда мнение, что Эвлия «преувеличил опасность ситуации (ибо удвоил число нападавших¹³)», тем не менее считает, что «в целом... сообщение его выглядит правдивым». И. фон Хаммер, видимо, не слишком доверяя Эвлии, не воспро­извел его красочных подробностей победы при Балчике.

Мы же полагаем, что в данном случае не может быть и речи ни о каком разгроме казаков, тем более сокрушительном и пол­ном. М. Прибытков был очевидцем абсолютно «здорового» воз­вращения донской флотилии из похода, без потери хотя бы од­ного судна, и нет оснований не доверять этому информатору, постороннему для Войска Донского.

Правда, можно предположить, что у Балчика погибла дру­гая, не известная нам флотилия, ходившая в поход, который также остался неизвестным. Хотя думается, что при всех пробе­лах в информации о том времени такое сокрушительное пора­жение казаков все же должно было оставить следы в других ис­точниках, но они не обнаружены. Вообще нам известен только один случай гибели в бою донской флотилии целиком — в 1638 г. в Адахунском сражении. Однако там дело происходило не в от­крытом море, а в кубанском лимане, в который зашли казаки и выход из которого был прочно перекрыт турками и крымцами. И адахунское поражение оставило следы не только в нарратив­ных источниках, но и в целом ряде документальных.

Кроме того, если бы все казаки при Балчике были пленены или погибли (всего, как мы видели, будто бы 700 человек), то на один струг должен был приходиться экипаж примерно из 19 ка­заков, что совершенно недостаточно для донских судов, отправ­лявшихся на Черное море. Обращает на себя внимание и то, что захваченные, по Эвлии, казачьи струги не были отправлены в Стамбул, а пленников отвезли на местных судах.

В целом приходится сделать вывод, что описанное, победо­носное для дяди автора сражение является мифом, в основе ко­торого, очевидно, находился обычный казачий внезапный и стремительный налет на Балчик, его разгром и такой же обыч­ный быстрый отход, может быть, при определенном сопротив­лении местных войск. Победная же реляция паши вполне могла иметь место, равно как и отправка в Стамбул 100 пленников, захваченных, возможно, при другом случае и в другом месте и не имевших отношения к данному набегу донцов. Не исключен, наконец, и вариант неведомого по отечественным источникам набега, в котором казаки могли понести совершенно незначи­тельные или сравнительно небольшие потери, раздутые Меле-ком Ахмед-пашой и его племянником, так хорошо владевшим пером.

Если все же речь идет о рассматриваемом нами походе, то донская флотилия после Балчика в полном составе пошла в сто­рону Босфора.

Н.И. Краснов касается этой экспедиции в двух своих рабо­тах и при ее характеристике допускает большие вольности. Преж­де всего, он двояко определяет объект нападения: в одном и том же сочинении казаки атамана И. Богатого сжигают то «предме-стные села Царьграда», то одно «пригородное царьградское се­ление». В более ранней работе говорится об опустошении «в окрестностях Константинополя селений» и обращении в бег­ство турецких кораблей, в более поздней — казаки захватывают и затем топят 10 галер, что противоречит источнику.

Согласно Н.И. Краснову, экспедиция будто бы имела пе­чальный конец: «По возвращении к Черкасску (имеется в виду движение от устья Дона к казачьей столице. — В. К.), нужно по-лагать, турки и ногаи окружили отряд, большею частью его унич­тожили и отняли добычу. Конечный исход поиска Ивана Бога­того, вероятно, и был причиною, что летописцы не с должным вниманием отнеслись к этому, если не ошибаемся, последнему проявлению самобытной отваги на Черном море». В другом ме­сте историк замечает: «Если не ошибаемся, до 1696 года это была последняя блестящая экспедиция донских казаков».

Увы, в обоих случаях автор ошибается. Еще раз скажем, что М. Прибытков недвусмысленно сообщает о вполне благополуч­ном возвращении флотилии на родину. И поход 1652 г. был да­леко не последним успешным черноморским предприятием казаков. Впрочем, — и это еще одна ошибка Н.И. Краснова, — он почему-то полагает, что набег И. Богатого состоялся в конце царствования Алексея Михайловича, видимо, в 1670-х гг. (прав­ление этого царя относится к 1645—1676 гг.). Источник заблуж­дений историка кроется в каком-то позднем и неизвестно кем составленном «перечне походов» донских казаков, на который он глухо ссылается¹⁴.

Специально этой экспедиции Н.И. Краснов посвятил так­же цикл беллетризованных очерков, который можно назвать и одним большим очерком или даже повестью, — «Поиск дон­ского казака Ивана Богатого под Царьград». Довольно сложно оценивать такое произведение с точки зрения историографии, но мы все же отметим несколько моментов в параллель с деталя­ми, которые упоминаются в уже рассмотренных работах того же автора.

Согласно очерку, казаки И. Богатого как будто бы приходят на Босфор со стороны Мраморного моря и то громят и поджига­ют в предместьях Стамбула, «в разных местах», «загородные двор­цы, фермы, дачи» и, более того, «заводы и фабрики» — пожар «распространился на десятки верст», то высаживаются «у бере­гов Золотого Рога» и зажигают «загородное царьградское селе­ние с роскошными дворцами султана и турецких пашей», выжи­гают «одно из лучших царьградских пригородных селений». Морской бой происходит у побережья Крыма, вместо 10 галер действуют фрегат и девять коммерческих судов. Отряд, окру­женный «татарами и ногаями», с боями пробивается кЧеркас-ску, теряя при этом большинство казаков и девять десятых до­бычи.

Автор приписывает походу весьма преувеличенное значение: «Оттоманская Порта изумилась столь дерзкому поиску, и как в начале XVII столетия, кроме жалоб на казаков Посольскому приказу и самому царю Алексею Михайловичу, все главные воен­ные силы Турции по крайней мере в продолжение нескольких лет отвлекались сосредоточением значительного отряда в сто­лице и ее окрестностях. На целое десятилетие приморские дачи и загородные дворцы на север от Царьграда оставались пусты, и можно сказать с некоторою достоверностью, что экспедиция Ивана Богатого столь же помогла царю Петру I одолеть Азов в 1696 году, как прежние экспедиции запорожских и донских ка­заков в Анатолию и Румелию помогли войсковому атаману Оси-пу Петрову взять эту же крепость одними силами донских каза­ков в 1636 году».

Десятилетие турецкого страха здесь упомянуто с несомнен­ным преувеличением, набег искусственно притянут к Азовским походам Петра, дата взятия донцами совместно с запорожцами Азовской крепости и атаман, руководивший этим взятием, на­званы неверно. Впрочем, в том же произведении в некотором противоречии с приведенными оценками Н.И. Краснов заяв­ляет, что в XVII в., «в ту героическую эпоху появления богаты­рей русского, самобытного закала, поиск Ивана Богатого не вы­ходил из ряда блистательных военных предприятий, совершен­ных запорожцами и обитателями кормильца Дона».

Видимо, автор прав в определении цели босфорского набе­га: главное не грабеж, а наведение паники на окрестности Стам­була. Вообще психологическое воздействие на неприятеля при­сутствовало в замыслах всех подобных набегов, а в данном слу­чае добыть «зипун», похоже, можно было и в не столь отдаленном районе ¹⁵.

24 августа 1654 г. донцы, приехавшие к Б. Хмельницкому в составе станицы, рассказали русским представителям при гет­мане дворянину Ивану Ржевскому и подьячему Григорию Бог­данову: «А как... они поехали с Дону тому шестая неделя (перед 21 июля. — В.К.), и на Дону... готовили казаки... к походу стру­ги болшие и хотели после их итги на море вскоре; и после их казаки на море пошли ль и в колких стругах, и многие ль люди, и они про то не ведают».

Из других источников известно, что флотилия отправилась в путь, причем в дальний поход. В названный день, 24 августа, вернувшийся из Крыма на Украину казак И. Нечаев (ранее упо­миналось, что он был послан изучать среди крымцев их язык) сообщил, что выехал на родину «тому четвертая неделя», т.е. около 1 августа. «И как... он из Крыму поехал, и ему... была весть, что донские казаки татарские юрты под Кафою громили, а роз-громили село Бокракой да село Кутлакой, и, погромя, пошли к Царюгороду; а пошло... их на море 37 стругов болших, в стругу человек по 90 и по 100, и болши...»

О нападении этой флотилии на Анатолию повествует рас­сказ одного из руководителей восстания сербов против осман­ского господства «капитана Ивана Юрьева», приехавшего под город Фастов около того же 24 августа¹⁶ просить помощи у Б. Хмельницкого. По словам этого представителя, сербским ка­питанам «ведомо учинилось, что донские казаки ходили на море в болших в 33 стругах, и было их в походе болши трех тысячь, и взяли у турского царя городов с сорок, и в тех городех добре много освободили неводников, и те казаки с неводниками были под самым Царем-городом в селе Новом (Еникёе. — В.К.), и Новое разоряли, и турков многих побили, а иных поймали в полон, и сами обогатились всякими узорочными вешми; и разоря Новое и пограбя животы, отошли вцеле. И турки... учиня с казаками перемирье, розменивались полоном, и казаки... тур­ком давали за руского полоняника турских полоняников чело­век по два и по три».

«А как... казаки у турского (султана. — В.К.) городы громи­ли, — добавил И. Юрьев, — и тому... недели с четыре, и им... сербом, про тот пофом учинилось ведомо из Царя-города в 6 день. А какой из Сербские земли выехал, тому третяя неделя».

Описанные действия донцов на море можно датировать двадцатыми числами июля — первыми числами августа 1654 г. Если во флотилии было 37 судов с экипажами по 90—100 чело­век, то число участников похода определяется примерно в 3300—3700 казаков, что в общем соответствует сербскому со­общению о более чем 3 тыс. участников экспедиции. По дан­ным последнего сообщения, на струг должен был приходиться в среднем 91 человек. Разница в числе судов, приводимом в двух известиях, может быть объяснена неточностью информа­ции и изменениями состава флотилии, в том числе потерями. Сообщение о взятии 40 городов, конечно, слишком преувели­чено, но набег в целом, вне всякого сомнения, был весьма эф­фективным и угрожающим для турецкой столицы, учитывая, что Еникёй расположен чуть ли не посередине между Черным морем и Стамбулом.

Впрочем, сравнительно недавно Г.А. Санин пытался отри­цать реальность похода к Анатолии. «В работах Хаммера... и Грушевского, составленных на основании польских и трансиль­ванских источников, — замечает историк, ссылаясь, однако, только на М.С. Грушевского, — поход рисуется как весьма ши­рокая морская акция. Во-первых, значительно смещены хро­нологические рамки похода — с июня — августа поход перено­сится на август — сентябрь. В сентябре предпринимать морс­кие походы казаки не решались из-за начинающихся осенних штормов. Далее приводятся совершенно фантастические слу­хи о том, что казаки подходили под самый Царьград, взяли Варну, разгромили отряд силистрийского паши Сияуша (Си-явуша. — В. К.), который пришел было спасать город. Казац­кие струги не дошли до Константинополя всего каких-нибудь 4 мили, разграбили северное и южное побережье Черного моря от Эрегли до Балчика, под Балчиком Сияушу удалось захва­тить один струг».

По мнению Г.А. Санина, донцы в 1654 г. действовали толь­ко в районе Таманского и Крымского полуостровов. «Истинную картину похода», утверждает автор, дает «официальный отчет войскового атамана (имеется в виду войсковая отписка в Москву от 18 ноября 1654 г. — В.К.), проверенный показаниями русских дипломатов, находившихся в Бахчисарае», а не слухи среди на­селения причерноморских областей, как всегда в подобных случаях значительно преувеличивающие и раскрашивающие реальный факт совершенно невероятными «подробностями». Согласно автору, эти слухи «могут свидетельствовать лишь о не­обычно сильной реакции среди населения Османской империи на казацкие походы, об эффективности этой меры, направлен­ной на сдерживание агрессии против украинских и русских зе­мель».

После изложения мнения Г.А. Санина посмотрим, что со­общает И. фон Хаммер. Основываясь на турецких источниках, он говорит, что пока османский флот летом 1654 г. крейсировал в Архипелаге, в Стамбул пришли сообщения о приступах каза­ков «на правом и левом берегах Черного моря к Эрегли и Балчи-ку». «За недостатком военных судов несколько судов из Скутари были наполнены янычарами и подчинены Сандуку Киайяси Махмуд-паше. Казаки, высадившиеся у Балчика, были отраже­ны поспешившим на помощь правителям Силистрии Сиявуш-пашой, и одна чайка взята».

Далее тюрколог описывает характерные для тогдашней Тур­ции события. Защитники-янычары, посланные на упомянутых скутарийских судах, высадились в Эрегли «с таким бесчинством, что жители с громкими воплями желали возвращения казаков. На обратном пути целая рота с судном, на котором находилась, пошла ко дну. Махмуд-паша при команде и мушкетном салюте явился на Босфор к оконечности Сераля, а несчастные ограб­ленные жители побережья, прибывшие в Константинополь по­дать свои жалобы, уже ничего не увидели из своего имущества, но лишь триумф наглого грабителя Махмуд-паши». В сноске И. фон Хаммер замечает, что Мустафа Найма, излагая эти собы­тия, приводит здесь арабское изречение, которое можно пере­вести приблизительно так: «Если у тебя совсем нет стыда, то делай что хочешь».

Свежие впечатления от казачьих набегов 1650-х гг. и осо­бенно 1654 г. изложил Павел Алеппский, проходивший в нояб­ре 1658 г. на судне вдоль черноморского побережья Турции. «Проплыв... около трехсот миль (от Сизеболы. — В.К.), мы, — пишет этот современник, — пересекли пролив Константино­польский со стороны Румелии и, поравнявшись с берегом Кара-мании, приблизились к городу, называемому Понто Гераклея (Эрегли. — В.К.)... прошли расстояние во сто миль, имея по правую руку горы и леса Карамании, и достигли славного города Амастриса (Амасры. — В.К.)... В окрестностях его когда-то был небольшой замок, теперь разрушенный и разоренный; остается только колокольня, в самой верхней части его; на ней, говорят, до сих пор есть один колокол, в который звонят, держа караул в летние ночи, из страха пред русскими (казаками. — В.К.)».

«Все эти области, — продолжает Павел, имея в виду район Эрегли, Амасры и Инеболу, — находятся в более или менее ра­зоренном состоянии, и главное несчастие — притеснения со стороны их правителей. Но из всего самое худшее для них — нападения русских на судах с Дона, которые производят край­ние опустошения».

Разносторонние сведения подтверждают, что в 1654 г. каза­ки действовали у берегов Анатолии, хотя турецкие источники не «пускают» донцов в сам Босфор, ограничиваясь сравнитель­но близким к нему Эрегли. Не И. фон Хаммер и М.С. Грушев­ский смещают хронологию и район набега, а Г.А. Санин путает его с июньско-августовским крымским походом донцов, о кото­ром рассказывает упомянутая отписка царю.

«И мы, — говорится в ней, —... по твоему указу и по грамо­там и слышачи... хана... собранье и умышленье, и скорой ево подъем, и чтоб ему нам помешать и ис Крыму поднятца не дать, ходили... войском в тритцати стругах¹⁷ Азовским морем под Крым, и стояли мы под Крымом на Чорном море и с сей сторо­ны на Азовском море два месяца ждали его, крымского хана, ис Крыму подъему. И Господь Бог... того крымского хана на то его злое умышление не попустил, умер скоро (Ислам-Гирей III скон­чался 30 июня. — В.К.)¹⁸. И многих... мы языков крымских лю­дей под Крымом брали, и полоняники к нам... многие к стругам ис Крыму прибегали... И мы... ис-под Крыму пришли стругами вЧеркаской город... дал Бог, поздорову августа в 18 день»¹⁹.

Поход же к Анатолии — это другая экспедиция, и о ней, мы видели, сохранились не только записанные слухи. Мнение Г.А. Санина о том, что казаки в сентябре не ходили в море, почти типично для историков, специально не занимающихся изучением казачьего мореходства, и мы говорили об этом в од­ной из предыдущих глав. Наконец, заметим, что в принципе нет оснований слепо доверять войсковым отпискам в Москву по той причине, что Войско, не желая «нервировать» царское правительство и ухудшать с ним отношения, зачастую наме­ренно не сообщало ему о своих действиях против Османской империи. Ниже мы увидим дозированную информацию войс­ковой отписки о походе 1659 г. — только о набеге на Крым, но не на Турцию.

По источникам получается, что в походах, начавшихся в июне и июле 1654 г., действовали отчасти одновременно две донских флотилии из 30 и 33—37 больших стругов. Однако об­щая цифра — 63—67 таких судов — кажется излишне большой для Войска Донского. Здесь, возможно, имеет место и преуве­личение состава второй флотилии, но, по-видимому, дело за­ключалось в том, что некоторые суда первой флотилии, а может быть, и большинство их, участвовали в походе на Анатолию²⁰.

Этот поход был последним известным набегом казаков не­посредственно на Босфор²¹. Босфорская война подходила к кон­цу, хотя, казалось бы, изменение турецкой политики России должно было подталкивать казаков к активизации набегов в «сер­дце империи». Обострение русско-османских отношений, на­метившееся в 1640-х гг., стало реальным после воссоединения Украины с Россией, когда, борьба Москвы против Крыма пере­росла в борьбу с Турцией. В следующем параграфе мы коснемся причин окончания Босфорской войны.

Волна страха, однако, еще не раз охватывала Стамбул, ожи­давший новых казачьих приходов. Такая тревога случилась и вес­ной следующего 1655 г. Австрийский дипломатический пред­ставитель в Турции С. Редигер 24 (14) апреля сообщал в Вену о панике, возникшей в османской столице при известии о воз­можном появлении в море 100 казачьих чаек. Запорожцы и дон-цы действительно тогда громили «турецких и крымских, и дру­гих государств торговых людей» и разбивали галеры, но у северо­черноморского побережья.

О последнем набеге казаков в район, близкий к Босфору, рассказывают сразу три источника. Это расспросные речи в По­сольском приказе 27 июня 1659 г. Тимофея Иванова, атамана приехавшей в Москву донской станицы, расспросные речи в том же приказе 17 сентября известного донского судостроителя К. Петрова, присланного с Дона во главе группы казачьих «стру­говых мастеров», которые должны были консультировать строи­тельство мореходных судов для Войска Донского, и, наконец, отписка войскового атамана Н. Васильева и всего Войска Дон­ского царю Алексею Михайловичу от 28 ноября того же года.

Автор первого сообщения выехал с Дона на четвертый день после отправления флотилии в поход и потому повествует толь­ко о его начале. Остальные источники говорят обо всей экспе­диции по ее завершении, при этом характерно, что войсковая отписка, рассказывая о крымской части похода, обходит молча­нием его анатолийскую часть. Более того, получается нечто вро­де намеренной дезинформации: согласно отписке, казаки сразу после погрома крымцев возвращаются домой («и, разоряя те крымские посады и села, и деревни... с моря пришли»).

По словам Н. Васильева, донцы, узнав, что крымский хан намеревается идти войной на русские украинные города, посла­ли в Москву легкую станицу с извещением об этом замысле, а сами пошли морем на крымские места, «хотя... ему, крымскому хану, в том ево подъеме и походе мешать». Т. Иванов сказал, что казаки собирались «бить прежде на крымские места, под Темрюк или под Кафу и под Керчью». О последующей цели (после ивановского «прежде») атаман умолчал, но позже выяснилось, что она предусматривала гораздо более обширный маршрут.

6 июня флотилия, которой командовал походный атаман Корнилий Яковлев, крестный отец и будущий знаменитый про­тивник С. Разина, вышла в Азовское море. В ее составе насчи­тывалось 30 стругов, «а в стругех в больших по 80, а в ыных 70, а в меньших по 60 (в тексте речей Т. Иванова зачеркнуто стояв­шее ранее: "и по 50". — В.К.) человек». Если в среднем на струг посчитать 70 казаков, то в походе участвовало приблизительно 2100 человек²².

Первый удар был нанесен по побережью между турецкими крепостями Темрюком и Таманью. В отписке говорится, что донцы, «прося у Бога милости, на Азовском море по черкеской стороне, меж Темрюка и Атамани, многие села и деревни по­жгли и разорили». К. Петров также указывает, что первой жерт­вой похода оказались черкесы: казаки, «идучи... от Темрюка до Томани, улусы темрюцких черкас и томанских пожгли и многих людей побили». Донцы, кроме того, «выходили... из стругов на берег... под Керчью».

Миновав Керченский пролив, флотилия пошла к центру турецких владений в Северном Причерноморье городу Кафе. По словам Н. Васильева, участники похода «в Крыму от Кафы и до Булыклеи-города (Балаклавы. — В. К.) посады... и села, и де­ревни выжгли ж и запустошили, и многих крымских людей по­били, и в полон жон и детей их поймали».

К. Петров рассказывал, что казаки «были под Кафою и под Булыклыею, и под иными многими местами... а выходили... из стругов на берег под Кафою и под Булыклыею... А ходили... от стругов на берег в Крым верст с 50». Таким образом, было потре­вожено все южное побережье Крыма²³. Во время нападений на черкесские и крымские поселения донцам удалось освободить «человек с полтораста» русских и «литовских» (украинских и польских) пленников²⁴.

От крымского побережья флотилия направилась поперек Черного моря к берегам Турции. Об этом втором этапе экспеди­ции известно мало и только со слов К. Петрова. «А натурской... стороне, — сказал он об участниках похода, — были под города­ми блиско Синопа и Костянтинова острова (вероятно, острова Кефкена неподалеку от Канды-ры. — В.К.)²⁶, и города Кондры, и до Царягорода за судки».

Кандыра расположена довольно близко от Босфора, между го­родом Эрегли и устьем пролива, ближе к последнему. Е.М. Апано-вич указывает, что именно Кандыра находится в сутках пути от Стамбула²⁶, однако информатор, судя по обороту его фразы, под последним местом действий донцов, вероятно, имел в виду рай­он, расположенный еще ближе к проливу и столице. Вместе с тем это, конечно, не район непосредственно Босфора и тем бо­лее не район Стамбула²⁷.

Командование флотилии, видимо, собиралось нанести и еще ряд ударов, может быть, и по Босфору, но помешали начавшие­ся сильные штормы. Пробыв в море два месяца и десять дней, казаки «от хуртин великих с моря пришли стругами августа в 16 день, дал Бог, поздорову». Надо полагать, что обратный путь был нелегким, поскольку во время штормовой погоды суда были еще вдвое перегружены людьми. В ходе экспедиции удалось нетолько освободить пленников, но и взять «ясырю турского и крымского мужского и женского полу з 2000 человек».

По информации войсковой отписки, казаки «полону... рус-кого привезли с собою с моря... московских и литовских ук-райных городов. ..девяноста шесть душ. И... тот полон, давим суды и запасу, и одежду, и котлы, и топоры, отпустили их к Русе (на Русь. — Б.К.) своронежцем... с Савельем Фоминским (привозившим царское жалованье. — В. К.) рекою Доном и до Воронежа».

К. Петров в свою очередь говорил: «... и которых... полоня­ников из Войска отпустили в государевы городы, и о том... писа­но к великому государю в войсковой отписке (привезенной им, струговым мастером, и пока не найденной историками. — В.К.)... А в тех... полоняникех, которые отпущены на Русь, есть люди нарочитые и дети боярские...» Речи К. Петрова же объяс­няют, почему у войскового атамана говорится о 96, а не о 150 пленниках: дело в том, что «ины... остались служить., .в Вой­ске». Таковых оказалось, следовательно, более 50 человек.

Экспедиция К. Яковлева проходила в сложной для России обстановке войны на Украине, где весьма заметную роль играли войска Крымского ханства. Конотопский поход русской армии воеводы князя Алексея Трубецкого против украинского гетмана Ивана Выговского, отложившегося от Москвы и вступившего в союз с Крымом, закончился полной неудачей. 27 июня 1659 г. пришлось снять более чем двухмесячную осаду города Конотопа, а на следующий день в сражении под Гадячем погиб цвет русской конницы; в результате последовало отступление армии, которая 10 июля пришла в Путивль.

«Российский государь, — отмечает В.Д. Сухорукое, — ...пи­сал к донским казакам, чтоб они, коль скоро узнают о выступ­лении крымских войск противу верных малороссийских каза­ков или на российские украины, в то ж время морем внесли бы в Тавриду ужас и смерть. Грамота об этом была послана на Дон июня 3 дня 1659 года, но донские казаки еще до получения оной, узнав о выступлении крымских войск в Малороссию для соединения с гетманом Выговским, отправили в море... каза­ков...»

Этим набегом и следующим, начавшимся 21 августа, дон­цы, как выражался Н. Васильев, «крымскому хану в войне и в походе большую поруху и незамешканья учинили». Е.М. Апа-нович видит «поруху» в том, что набег К. Яковлева «произвел большое впечатление на крымского хана, заставив его почувствовать, что отправка войска в Россию или на Украину ведет к разорению его собственных владений, оставленных без защи­ты». Н.А. Мининков, подчеркивая весьма важное значение по­хода для русской армии, обращает внимание на то, что удар ка­заков по Крыму позволил несколько ослабить опасность послед­ствий гадячского поражения и что действия донцов заставили хана уйти с «Украины, оставив у И. Выговского лишь небольшие силы, а это содействовало падению гетмана и замене его Юрием Хмельницким.

За крымскую часть похода К. Яковлева Войско Донское по­лучило царскую благодарность («... и мы, великий государь, вас, атаманов и казаков, за вашу службу жалуем, милостиво похваля-ем»), а также значительное жалованье: 3 тыс. рублей, 3 тыс. чет­вертей муки, 100 поставов гамбургских сукон, 200 пудов пороха и 100 пудов свинца. Анатолийская часть и удар, нанесенный казаками по Турции, сюзерену Крымского ханства, остались официально не отмеченными²⁸, хотя действия донцов охватили огромное пространство побережья Анатолии, в том числе и в непосредственной близости от Босфора.

Поход 1659 г. оказался последним казачьим набегом в этот район²⁹. В последующем лишь иногда возникали и обсуждались планы нанесения ударов по Босфору и Стамбулу и устрашения непосредственно османской столицы, появлялись и распрост­ранялись слухи о возможности и готовности казаков прийти под Стамбул и т.п. Особенно это относится к периоду резкого обо­стрения русско-турецких и польско-турецких отношений из-за Украины в конце 1660-х — начале 1680-х гг.

Летом 1670 г. в прибрежных поселениях Турции, в том чис­ле, видимо, и на Босфоре, были «великие страхи» в связи с пред­полагавшейся в Азове и Стамбуле возможностью мощного вы­хода разинцев в Азовское и Черное моря. Один из греков расска­зывал в Посольском приказе в Москве, что азовский правитель Сулейман-паша предупреждал везира: С. Разин «изготовил (чис­ло в источнике читается предположительно. — В. К.) стругов и хочет итить на Черное море к турским кра[ям]». Информатор добавлял, что в связи с этим в июле и августе «чинилась... на Черном море от вора... великое опасение и всполохи. И мно­гие... турские городы, при море будучие, приказал везирь по-крепить и воинскими и всякими запасы пополнить».

Зимой 1670—1671 гг. на Украине и в Польше предполагали возможное нападение запорожцев на Стамбул. В найденном Ю.А. Мыцыком в польской Ягеллонской библиотеке аноним-ном письме из города Язловца от 15 (5) февраля 1671 г. говори­лось, что кошевой атаман И. Сирко и руководитель казачье-старшинской группировки, ориентировавшейся на Речь Поспо-литую, Михаиле Ханенко готовят крупный набег на османскую столицу с участием якобы 3 тыс. чаек.

В следующем году царь Алексей Михайлович прислал на Дон повеление, формально открывшее для казаков возможность возобновления операций на море. Государь извещал Войско, что в Стамбул направлено предостережение относительно на­чала турками войны с Польшей и о соответствующих действиях России в этом случае. Султан, в частности, предупреждался, что «царское величество» укажет донским казакам «всякой воин­ской промысл чинить на Черном море». «А о случении с вами, атаманы и казаки, — говорилось в грамоте царя на имя Войска Донского, — запорожскому атаману и всему при нем посполь-ству (народу. — В.К.) наш... указ послан, ведено ему... для от­вращения той турецкой войны, случась с вами... чайками на Черное море выходить и всякой воинской промысел... турского салтанаи крымского хана над жители чинить...»

В.Д. Сухорукое говорит, что донцы, удерживавшиеся ранее московским правительством от морских походов, были столь обрадованы этим повелением, что через пять дней после отъез­да из Черкасска³⁰ российского представителя Василия Даудова, который вез упомянутое предостережение султану, открыли во­енные действия сначала против турецких Каланчинских башен в дельте Дона и Азова, а затем вышли в море на 34 стругах. Надо полагать, они действовали против Крыма¹¹.

«О успехе казаков... ничего не известно», — замечает исто­рик, но «слух о походе оном вскоре достигло Константинополя, молва увеличила число казачьих судов до 700, везде распростра­нился ужас, и никто не хотел записываться во флот, снаряжен­ный для вспомоществования Азова и отражения казачьих судов, разъезжавших по Черному морю». В. Даудов стал очевидцем того, что «турки были в великом страху», что не помогали и 50 «ефим­ков»³², которые власти обещали записывавшимся на службу, и что в Эдирне, где жил посол, «многие хлебом и всяким запасом готовились впред».

30 декабря 1672 г. на совещании в Москве о предстоявших военных действиях против Крыма и Турции атаман зимовой ста­ницы Фрол Минаев, впоследствии прославленный атаман Вой­ска Донского, заявил, что на Дону могут собраться 5 тыс. самых отважных казаков и что если к ним присоединить 8 тыс. русских ратных людей, то можно будет устрашить не только Азов, но и сам Стамбул, —«в то...время нетакмовАзове, но и в Царьграде страх был [бы] великой». По мысли Ф. Минаева, вследствие это­го султан, оставив Польшу, обратился бы на защиту собствен­ных владений.

В упоминавшейся ранее грамоте от 4 июня 1673 г., адресо­ванной крымскому хану, Алексей Михайлович, предваряя от­крытие военных действий русских войск и казаков под Азовом, счел необходимым напомнить этому правителю о прежних на­падениях донцов на турецкие черноморские порты и многократ­ном «прихождении» казаков под Константинополь.

О возможности набега на Стамбул вспоминали и в 1675— 1676 гг. 30 декабря 1675 г. старшина Родион Калуженин, сын О. Петрова, предложил московским боярам план совершенного утеснения азовцев прорытием Казачьего ерика³³ и построением двух крепостей на его верхнем и нижнем устьях и третьей крепос­ти на протоке Каланче с соответствующими сильными гарнизо­нами и артиллерией. По мнению старшины, эти крепости позво­лили бы донцам открыть свободное плавание по морю до самого Стамбула, держать в осаде не один Азов, но и османскую столицу.

Правительство одобрило замысел, однако попытка претво­рить его в жизнь встретила сильное сопротивление казаков, опа­савшихся излишнего усиления российского влияния на Ниж­нем Дону, и потерпела неудачу.

Военно-морские действия донских казаков в 1660—1690-х гг. ограничивались преимущественно нападениями на неприятель­ские поселения азовского побережья и Керченского пролива, а в Черном море — на Крым; акции запорожских казаков практи­чески не выходили за пределы Северного Причерноморья. Кро­ме того, в прилегающих акваториях казаки захватывали и унич­тожали суда, принадлежавшие Турции и Крымскому ханству. Набеги на Анатолию совершались крайне редко, а затем пре­кратились вовсе.

2. Причины окончания

Итак, закончилась Босфорская война, оказавшаяся в отли­чие от казачьих атак, всегда стремительных и быстрых, совсем не скоротечной, а весьма длительной, занявшей целые десяти­летия, многоэтапной, крайне тяжелой для Турции и нелегкой для казачьих сообществ.

Рассмотренный нами фактический материал, как представ­ляется, дает основание вычленить в этой войне несколько пери­одов.

Первый охватывал 1613—1619 гг. и знаменовал собой нача­ло морских походов казаков к Босфору и на сам Босфор. Вто­рой, датируемый 1620—1628 гг., представлял собой апогей вой­ны, когда на поселения этого района регулярно обрушивались самые мощные набеги очень крупных казачьих флотилий, дей­ствовавших по всему проливу вплоть до Мраморного моря, и когда османская столица фактически постоянно находилась в состоянии обороны. Третий период приходился на 1629— 1646 гг., и для него были более характерны действия в черно­морском Прибосфорском районе; набеги казаков из-за собы­тий на Украине и в связи с Азовом оказались менее масштабны­ми, чем раньше, хотя и весьма активными. Четвертый период мы бы датировали 1647—1650 гг., когда опять-таки из-за укра­инских и донских событий временно прекращались босфорские походы, однако Турция, в частности и на Босфоре, продолжала находиться в оборонительном положении. Пятый период мы относим к 1651—1659 гг., и это последний период активных дей­ствий казаков у Босфора и на самом Босфоре (с последним по­ходом в пролив в 1654 г.).

Наконец, к обозначенным периодам примыкают 1660— 1676 гг., когда казачьи набеги к Босфору уже не совершались, но они еще обсуждались и планировались, и Турция ожидала их возобновления; угроза прихода на Босфор казаков, все еще дей­ствовавших в северной части Черного моря, целиком исчезла только в конце 1670-х гг. Поэтому мы считаем, что период 1660— 1676 гг. для османов психологически являлся завершающим ак­кордом Босфорской войны, реально закончившейся в 1659 г. В этой связи и всю войну можно датировать двояко: действи­тельная война продолжалась около полувека, с 1613 по 1659 г., а с психологической «добавкой» — свыше 60 лет, по 1676 г.

Окончили Босфорскую войну, как и начинали, казаки (хотя начинали запорожцы, а заканчивали донцы), причем сделали это сами и без какого-либо решающего, переломного, заверша­ющего события, будь то крупный разгром неприятеля или страш­ное поражение собственных сил. Казаки не достигли победы в Босфорской войне, но и не потерпели в ней поражение, равно как и Турция вышла из нее без победы или поражения.

Война закончилась как бы «вничью». С одной стороны, ка­зачество добил ось поставленных целей: на протяжении долгого времени оно наносило мощные удары по самому центру Осман­ской империи, и Стамбул, ее «голова и сердце», более полувека находился в состоянии страха на «передовом фронте» войны; систематически подрывалась военная и экономическая мощь государства, уничтожались и захватывались ценности его бога­тейшей провинции, дезорганизовывалось управление государ­ством, вооруженными силами и хозяйством, парализовался и отвлекался военно-морской флот, и тем самым существенно ос­лаблялся османский натиск на Войско Запорожское и Войско Донское и оказывалась поддержка освободительному движению в империи. С другой стороны, и Турция, много терявшая и тер­певшая в ходе Босфорской войны, в конце концов избавилась от систематических и ужасных казачьих нашествий на Босфор.

Но казаки закончили войну не потому, что полностью ре­шили поставленные задачи, и даже вовсе не принимали реше­ние о ее окончании. Война, постепенно «затухая», закончилась «плавно», словно естественным путем. Начавшись без офици­ального объявления, она и завершилась без подписания согла­шения о перемирии и тем более договора о мире.

Война на Босфоре и в прилегающем к нему районе являлась составной частью всей большой войны запорожских и донских казаков с Османской империей и Крымским ханством и, разу­меется, в первую очередь морской войны. Ее размах во второй половине XVII в. постепенно сокращался, а театр военно-мор­ских действий казаков, суживаясь с течением времени, все мень­ше и реже захватывал побережье Анатолии и все больше — севе­рочерноморские и азовские берега. «Затухание» Босфорской войны прямо вытекало из сокращения и «сжимания» всей вой­ны казачества в Азово-Черноморском бассейне. Последнее же вызывалось не одной, пусть и очень значительной причиной, а целым комплексом международных и внутриказачьих причин и обстоятельств.

Можно сказать, что первый удар по казакам, ведшим морскую войну, последовал со стороны Польши, правящие круги которой наконец-то, хотя неосознанно и косвенно, выполнили требование Турции прекратить морские походы запорожцев. Речь Посполитая, выполняя свои обязательства перед Стамбу­лом, оформленные рядом соглашений (в 1640 г. был подписан польско-турецкий трактат о дружбе, подтверждавший все пре­жние договоренности о недопущении королем выхода казаков в море), неоднократно и разными способами пыталась ограни­чить военно-морскую активность Сечи, но без заметного успеха. Однако политика Варшавы по отношению к Украине и Вой­ску Запорожскому вызвала антипольские восстания 1630-х гг. с ведущим участием казачества, которое тем самым существенно отвлекалось от операций на море. Именно вследствие этого в указанное десятилетие стала падать активность запорожцев в Босфорской войне.

Затем Запорожской Сечи пришлось отдать все силы учас­тию в труднейшей освободительной войне 1648—1654 гг., что привело к полному прекращению морских походов сечевиков. Таким образом, Войско Запорожское было вынуждено выйти из Босфорской войны и больше уже в ней не участвовало, даже и по завершении войны с Польшей. Как отмечает Ю.А. Мыцык, тя­желые войны, протекавшие на территории Украины во второй половине XVII в., и распри между различными группировками казацкой старшины значительно ограничили возможности со­вершения крупных военно-морских походов украинского каза­чества. После 1654 г. запорожские действия на море осуществ­лялись гораздо реже, чем до начала освободительной войны, и не имели своей целью нападения на Босфор.

Отдельные запорожцы и их группы, конечно, продолжали принимать участие в Босфорской войне, но уже исключительно в составе донских флотилий, выходивших в море из Черкасска. К донцам не просто перешла руководящая роль в войне — Вой­ску Донскому пришлось продолжать ее одному, без своего силь­ного союзника, Войска Запорожского, которое, надо заметить, вообще оставалось союзником и не участвуя в набегах к Босфо­ру. С учетом предшествующей роли, которую играло в Босфор­ской войне Запорожье — ее зачинатель, первоначальный орга­низатор и гораздо более многочисленный участник, становятся понятными последствия такого развития событий для хода вой­ны в целом, для мощи, разрушительности и регулярности уда­ров по Босфору.

Тем более что в 1640-х гг. Войско Донское оказалось в кри­тическом положении. Великая Азовская эпопея привела к гибе­ли подавляющей части донского флота, а также к уничтожению леса, приготовленного для строительства судов (Мустафа Най­ма замечал, что при осаде Азова турки это «заготовленное... де­рево и предместья, которые были такими же деревянными, со­всем сожгли... иначе казаки, сделав двести либо триста чаек... пришли бы на море и ограбили прибрежные края»).

Но самое трагическое для донцов заключалось в безвозврат­ной потере огромного числа товарищей. При взятии Азова в 1637 г. погибли 1,1 тыс. казаков из 5,5 тыс. участвовавших в штур­ме, т.е. пятая часть. В осадном сидении 1641 г., согласно сведе­ниям Войска Донского, из 5367 казаков было полностью поте­ряно 3 тыс., или 56 % оборонявшихся; остальные оказались «все переранены», «увечные», неспособные к «промыслам и бою». Если считают, чтов 1638 г. донцов-воинов насчитывалось око­ло 10 тыс., а после 1641 г. 4 тыс., то, следовательно, за время Азовской эпопеи Войско Донское утратило 60 % своего боевого состава. Главнейшее участие в этой эпопее принимали низовые казаки, составлявшие основу донского флота, и их потери ока­зались, соответственно, очень большими, что затем не могло не сказаться на военно-морских действиях казачества³⁴.

Приток беглых людей на Дон не мог немедленно исправить положение, так как, во-первых, он стал многочисленным толь­ко с конца 1650-х гг., а во-вторых, это была вовсе не адекватная замена. Пришлые не имели никакого морского опыта, и теперь, с сокращением выходов казачьего флота за пределы Азовского моря, приобрести новые навыки стало для новоявленных каза­ков затруднительно.

Воспользовавшись резким ослаблением Войска, Турция попыталась выбить казаков с Нижнего Дона, служившего исход­ным пунктом морских набегов. В 1643 г. «Главное войско», «сби­тое с куреней» на Монастырском острове, было вынуждено от­ступить в Раздоры, и при этом, как отмечает П.П. Сахаров, «пал цвет старожилого казачества». В 1644 г. казакам удалось вернуть­ся на Нижний Дон, восстановив «Главное войско» в Черкасске, но все это делалось на пределе сил, которые далее продолжали заметно истощаться в боях второй половины 1640-х гг.

Ослабевшее Войско Донское оказалось вынужденным обра­щаться за непосредственной военной помощью к Московскому государству, которое в 1646 и 1648 гг. впервые посылало на Дон свои воинские подразделения. С этого времени началось «все прогрессирующее подчинение» Войска царскому правительству. А оно, видя своего главного противника на западе в лице Польши, как и в предшествовавшие десятилетия, не желало ос­ложнений на юге и потому пыталось мешать осуществлению казачьих морских походов, тем более к Стамбулу.

Донцов подстерегала еще одна беда «естественного» свой­ства. Казачьи морские суда имели в своем основании так назы­ваемую струговую трубу — цельнодеревое днище в виде выдолб­ленного ствола дерева, и уже к трубе с боков прибивались оши-вины. От размера трубы зависели длина судна и другие главныеразмерения. Для черноморских походов требовались большие струги и, соответственно, огромные, редко встречавшиеся, ве­ковые деревья, которых к середине XVII в. на землях собственно Дона уже не находили. В поисках подходящих деревьев казакам приходилось ездить на Северский Донец и покупать трубы у русских торговых людей.

Войску Донскому пришлось просить трубы у Москвы. Хотя Ю.П. Тушин утверждает, что они нередко включались в царское жалованье казакам, в действительности московское правитель­ство присылало трубы на Дон лишь три раза — 25 штук в 1673 г. и по 10 в 1692 и 1693 гг., т.е. во всех случаях уже после заверше­ния Босфорской войны. Строительство казачьих больших мор­ских стругов постепенно сокращалось, что наносило ощутимый ущерб донскому мореходству.

Это было тем более печально для казаков, что с 1640-х гг. они наблюдали усиление османского флота и на протяжении второй половины XVII в. не имели возможности угнаться за Тур­цией в развитии технических средств военно-морских сил³⁵. Как уже говорилось, историки по-разному оценивают тогдашнее состояние и силу османского флота, но для ослабевшего Войска Донского он стал гораздо более страшным врагом, чем раньше, и вместе с армией получил значительно большие возможности предотвратить широкомасштабные действия казаков против Анатолии.

В литературе указывается на «наличие определенных момен­тов стабилизации османского военно-феодального режима» в названное время, что и «позволило Порте... с 40-х годов XVII в. возобновить наступательные действия». В период Кандинской войны с Венецией 1645—1669 гг., отмечает «Всеобщая история о мореходстве», «турецкая морская сила столь была велика, что до того времени не бывало таковой», и венецианцы «теряли все­гда много, хотя и гораздо менее, нежели неприятели, и ни од­ной победы не одерживали, которая бы не стоила им многих судов и солдат». Правда, во второй половине 1650-х и начале 1660-х гг. османский флот сильно ослаб, понеся особо тяжелые потери в сражении с венецианцами у входа в Дарданеллы в 1656 г. (81 корабль из 100), однако с середины 1660-х гг. опять усилил­ся постройкой нескольких десятков галер.

Устояв перед османским натиском и воспользовавшись помо­щью Москвы и отвлечением сил и средств Турции на тяжелую и затяжную Кандийскую войну, донские казаки в 1650-х гг. заметно оправились. По мнению Н.А. Мининкова, в целом за это десятилетие Войско Донское не только восстановило свою боевую мощь и отбило наступление турок, но и стало совершать морские похо­ды, по своим масштабам напоминавшие походы 1620-х гг.; Дон вновь стал играть роль значительной антиосманской силы³⁶. Набе­ги казаков к Босфору 1651—1659 гг. подтверждают это мнение, хотя и уступают походам третьего десятилетия XVII в.

Однако в тех же 1650-х гг., а именно в 1656 г., произошли два события — одно у Азова, а другое в Стамбуле, которые са­мым существенным образом повлияли на ход казачьей морской войны и операции казаков на босфорском направлении.

В указанном году донцы вместе с запорожцами под руко­водством донского войскового атамана Н. Васильева попыта­лись штурмом вновь взять Азов и тем «опростать» (очистить) выход в море, но потерпели сокрушительную неудачу. Из более чем 3 тыс. участников штурма, по сведениям находившегося тогда в Черкасске русского дворянина Савостьяна Протасьева, в ходе предпринятой турками неожиданной вылазки погибло око­ло полутора тысяч, а 900 человек попали в плен. В руках непри­ятеля оказался и второй руководитель походного войска, быв­ший войсковой атаман, «знатный старшина» П. Федоров, кото­рого, как сообщали русские послы в Крыму, азовцы казнили, «а голову его в Крым привезли, а из Крыму тое голову послали в Царьгород к турскому салтану».

Г.А. Санин полагает, что «казаки понесли небывалые поте­ри. Ни в одном из походов столь значительных жертв не было. Войско Донское оказалось значительно ослабленным, и опас­ность вторжения неприятеля на территорию самих казаков рез­ко возросла». Правда, В.Д. Сухорукое, исходя из соотношения численности азовского гарнизона и приступавших, сомневает­ся в верности сообщения С. Протасьева. Вопрос этот до сих пор остается открытым, но в значительности тогдашних казачьих потерь, возможно, и меньших, чем у московского информатора, сомневаться не приходится, как и в том, что неудачный штурм унес в могилу вместе с руководителем многих морских экспеди­ций П. Федоровым и большое число других казаков-мореходов, и это после катастрофических потерь профессионалов морской войны в предшествовавшее время.

В том же 1656 г. в Турции начался знаменитый «период Кёп -рюлю» — время правления получивших огромную власть вели­ких везиров Кёпрюлю Мехмед-паши и его сына Кёпрюлю Фа-зыла Ахмед-паши, которые рядом сильных реформ «обновили» Османское государство.

Материальные, военные, людские, финансовые и прочие ресурсы громадной империи были несопоставимо велики в срав­нении с возможностями донского сообщества, и огромной уг­розой для казаков являлось бы установление элементарного по­рядка в Турции и более разумное и целенапраштенное, чем преж­де, использование названных ресурсов. И как раз этим занялись Кёпрюлю. В 1656—1676 гг. они упрочили совершенно расша­танную центральную власть, упорядочили государственный ап­парат, привели в порядок финансы, но первое, что сделали, — укрепили флот, а за ним и армию. В результате Турция, кото­рую многие наблюдатели уже обрекали на скорую гибель, не только сохранила свои границы, но и расширила их, завоевав в 1669 г. у Венеции Крит и в 1672 г. у Польши Подолье.

Действия донского флота 1650-хгг., в том числе не в после­днюю очередь у Босфора, и, очевидно, набег на сам пролив 1654 г. подтолкнули Кёпрюлю Мехмед-пашу к необходимости предпринять решительные и эффективные меры по ликвида­ции казачьей угрозы. Усиление обороны Босфора он, несом­ненно, рассматривал как полумеру и выбрал более действенный вариант — закрытие устья Дона.

Сразу по возвращении Азова, отмечал К. Крюйс, султан не замедлил «не токмо опустошенное и разваленное паки испра­вить, но и новыми укреплениями по новому образцу крепост­ного строения укрепить». Крепость была снабжена большим гарнизоном и мощной артиллерией и затем продолжала ук­репляться на протяжении многих лет. Однако этого даже в со­четании с турецким наступлением и крымскими нападениями на казачьи городки оказалось недостаточно, и надежды на то, что, как выражался в 1649 г. Ислам-Гирей III, «враги — да от­правятся они в ад — испугаются и воздержатся от набегов» на морское побережье, не оправдались. Тогда, чтобы «з Дону на море стругов никаких не пропустить и тем струговой ход от­нять», великий везир решил построить в донской дельте до­полнительные и сильные укрепления, способные закрыть глав­ные рукава реки³⁷.

В июне 1660 г., на следующий год после последнего казачь­его похода к Босфору, рассказывал атаман донской станицы в Москве, «ис Царягорода морем под Азов пришло с ратными людьми и со всякими запасы и снарядом 33 катарги, а на них воинских людей з девять тысячь». Туда же прислали около 10 тыс. «работных людей — венгров и волох, и мутьян» и подо­шли примерно 40 тыс. татар и черкесов во главе с крымским ханом Мухаммед-Гиреем IV. В течение полутора месяцев при­бывшие построили выше Азова три прочных каменных укреп­ления, которые были снабжены значительной артиллерией и гарнизонами из испытанных воинов.

Две башни — Шахи (Султанская башня) и Султанийе (Баш­ня султанши), вместе называвшиеся у турок Сед-Исламом (Щи­том Ислама), а у казаков Каланчами, — расположились по обе стороны главного рукава Дона, выше отделения от него второго важнейшего рукава Каланчи. Форт, также получивший назва­ние Сед-Ислам (Донецкий городок, Лютин, Лютик), размес­тился на берегу третьего из самых важных донских рукавов — Мертвого Донца³⁸.

Казаки из-за недостатка сил не смогли помешать строитель­ству новых укреплений. «А как... делали крепости, — говорил Л. Семенов, — и они (донцы. — В. К.) ходили на них для языков трижды; а крепостей... делать мешать было им некем, потому что у них в Войске было малолюдно (в Черкасске всего "с 3000 человек". — В.К.), и опасались от них на себя прихо­ду...» Крымцы для отвлечения внимания от сооружавшихся ук­реплений нападали на низовые городки и их «стада конские и животинные... все отогнали». Попытки донцов овладеть укреп­лениями в 1660—1670-х гг. не увенчались успехом, даже несмот­ря на помощь московских войск: не было тяжелой осадной артил­лерии, а расположение крепостей низко к воде не давало возмож­ности провести подкопы и взрывами проделать проходы в стенах.

Хотя Войско Запорожское понесло в ходе войны 1648— 1654 гг. значительные потери и затем было вовлечено во внутриукраинскую борьбу и войну на суше, османские власти все же опасались возможного возобновления военно-морской актив­ности запорожцев, и Кёпрюлю в том же 1660 г. в дополнение к системе уже существовавших турецких укреплений на Нижнем Днепре построил там еще одно — Тоган Гечиди (Замок Соколи­ного Брода).

Из османских войск, прибывших в дельту Дона, был усилен гарнизон Азова. В 1665 г. у города поставили дополнительные каменные укрепления, а в 1670-х гг. он был укреплен еше боль­ше и, по словам Готлиба Зигфрида Байера, «приведен... в такое состояние, в каком нашла оной Россия в 1695 году».

Меры, принятые Кёпрюлю в донской дельте, оказались для казаков судьбоносными. «Благодарение Богу, — писал в 1666 г. Эвлия Челеби, —... на берегу реки... построены... две славные крепости... и проклятым лодкам казаков стало невозможно вый-ти в Черное море». То же отмечали и европейские современни­ки. Ж. Шарден, не совсем верно описав эти крепости под 1672 г., тем не менее справедливо замечал, что теперь в отличие от пре­жнего времени выход из Дона в Азовское море «закрыт для боль­ших судов». В донесении одного из европейских представите­лей в Польше 1684 г. читаем, что если раньше казаки разоряли «турецкие города и поселки», то ныне «берега обеих рек, днеп­ровские и донские, вооружены... крепостями и преграждаются от казацких нападений».

Собственно, немало свидетельств о сложившемся принци­пиально новом положении, о «сидении взаперти» оставили и сами донские казаки-современники. «Весно (известно. — В.К.) тебе, великому государю, — писало Войско Донское царю Алек­сею Михайловичу в 1666 г., — давно на море не ходим, морской ход у нас... отнят, и добычи нам... ниоткуда нет». Донцы жало­вались, что «им учала быть скудость большая, на Черное море проходить им немочно, учинены от турских людей крепости». В свое время В.Д. Сухорукое, знакомый с такими оценками, очевидно, посчитал их преувеличенными. По его мнению, «все эти преграды (турецкие. — В.К.) не в состоянии были удержать казаков от любимого ими плавания по Азовскому и Черному морям». «Построение на Дону и на Мертвом Донце крепостей не принесло туркам и татарам тех выгод, каких они от этого ожи -дали. Казаки по-прежнему врывались в Азовское и Черное моря посредством реки Миуса и прокопанного ими Казачьего ери­ка...» Ту же мысль находим и у Н.И. Краснова: «Построив эти крепости, мусульмане надеялись, что заградят козакам путь в Азовское море, но весьма ошиблись...»

Конечно, в жалобах казаков имело место некоторое преуве­личение тяжести их материального положения. Речь шла о не­обходимости увеличения царского жалованья, и донцы, что на­зывается, прибеднялись — на это они вообще были мастера, что и отмечено историками. Но, без сомнения, прибеднялись не слишком сильно, о чем свидетельствует вскоре разразившийся разинский социально-политический катаклизм.

Сам В.Д. Сухоруков рассказывает о случаях, когда донцам не удавалось выходить в море по Казачьему ерику³⁹. Последний вытекал из Дона выше Каланчинских башен и впадал в Калан­чу ниже новых сооружений, и казаки могли обходить и Калан­чи, и Азов: не доходя до Каланчей, суда попадали в Каланчу, не имевшую укреплений, и шли по ней в море. Но путь по Казачьему ерику представлял значительные сложности. Это был, в сущности, небольшой мелководный «ручей», который азовцы сравнительно легко перекрывали, засыпая его землей и камнями и сооружая там шанцы с артиллерией и солдатами. Казакам приходилось углублять ерик, прибегать к волоку и прорываться с боями.

Путь по Миусу также не мог заменить прежних путей, по­скольку донцам нужно было из Черкасска подниматься вверх по Дону и затем по Северскому Донцу, из которого мелководными речками и с применением волока попадать в Миус, а уже из него в море.

Факты показывают, что Турции все-таки удалось перекрыть главные судоходные протоки Дона, прежде использовавшиеся казаками в азовских, черноморских и босфорских экспедици­ях. Новые пути выхода в море оказались более сложными и тяжелыми, в миусском варианте гораздо более длинными, в «еринском» варианте более опасными и во всех случаях мелко­водными.

Вследствие этого Войску Донскому теперь часто приходи­лось прибегать к отправке в море небольших отрядов и пре­имущественно малых судов, плохо пригодных для больших чер­номорских плаваний. Донцы продолжали вырываться в море, но в ближайшие после построения Каланчей и Лютика годы прекратили походы к побережью Малой Азии и стали редко действовать даже у северных берегов Черного моря; операции теперь охватывали почти одно Азовское море. После 1660 г. не состоялось ни единого донского набега к Босфору и тем более на Босфор.

Усиление московского наступления, крайне тяжелые усло­вия развития на Дону сельского хозяйства и промыслов, обус­ловленные непрестанными набегами неприятелей, и падение доходности военного дела в сочетании с увеличением числа бег­лых, прибывавших на Дон, социальное расслоение казачества и другие причины вызвали восстание С. Разина. В 1667—1671 гг. Войско Донское вовсе не осуществляло никаких военных дей­ствий против Турции и Крыма.

Рассмотренные нами обстоятельства вели к значительному ослаблению силы казачьего флота, потере многими казаками прежних навыков мореходства, особенно большого черномор­ского, и к существенным утратам в когда-то замечательной во­енно-морской тактике.

После жестокого подавления разинского восстания в 1671 г. донские казаки впервые принесли присягу на верность царю иего наследникам. Московское правительство, находившееся в 1600—1660-х гг. в войнах и конфликтах с Польшей и потому желавшее мирных отношений с Турцией, как мы отмечали, пы­талось ограничить черноморские походы казаков. Оно требова­ло от них, по их мнению, совершенно невозможного: с татарами воевать, а с их властителями Турцией и Крымом — нет; с Кры­мом воевать, а его сюзерена Турцию «не задирать»; Каланчи во­евать, а на Азов, частью оборонительной системы которого они являлись, не нападать, и т.п. С русско-польского Андрусовского перемирия 1667 г. отношения Москвы со Стамбулом стали резко обостряться, пока дело не дошло до русско-турецкой вой­ны 1677—1681 гг., за которой последовала и война 1686—1700 гг., когда правительству потребовались действия казаков против Османской империи.

Они совершили ряд успешных походов, в том числе и на Черное море, правда, не далее его северного побережья. Может быть, при сильной материальной поддержке Российского госу­дарства еще возможно было организовать и дальние набеги к Босфору, однако ни в Москве, ни у самих казаков такая идея, насколько известно, уже не возникала.

3. «Великая скудость живностей»

Казачья война против Стамбула велась даже в то время, ког­да ни запорожцы, ни донцы не совершали набеги на Босфор или к Босфору, и продолжалась по окончании собственно Бос­форской войны. Дело в том, что, действуя и на большом удале­нии от османской столицы, казаки наносили ей хотя и не пря­мой, но громадный экономический вред.

Стамбул чрезвычайно зависел от подвоза продовольствия и иных грузов с Черного моря, о чем сохранились многочис­ленные свидетельства современных наблюдателей. П. делла Балле в 1618г. отмечал, что «это море снабжает его (город. — В.К.) зерном, хлебом, маслом, кожами, всем лесом, который необходим им (туркам. — В.К.) для отопления, для постройки их домов, их судов, и тысячей других подобных продуктов». В 1634 г. Э. Дортелли, перечисляя предметы черноморского ввоза в Стамбул, упоминал пшеницу из придунайской Румелии, масло из Тамани, рыбу из Азова, Керчи и Кафы, икру из Темрюка и Азова, соль и кожи из Крыма, рабов из Крыма и с кавказского побережья.

Главными предметами вывоза из Кафы были рабы, рыба, икра, соль, пшеница, ячмень, просо, масло и вино; кроме того, вывозилось много шерсти, шкур ягнят, бараньих кож, говяжьего мяса, сала, нефти, меда, воска и др. Соляные озера у Керчи и Гёзлева снабжали Стамбул и все черноморское побережье сто­ловой и поваренной солью. Азов вывозил главным образом рыбу, икру, кожи и рабов. Ведущие потоки черноморских товаров на­правлялись в сторону Стамбула, но часть их следовала затем в османские провинции и за границу: рыба — в Венецию, икра — на острова Архипелага, кожи — в Италию, Фландрию, Англию и Францию и т.д.

Значение Черноморского региона для жизнеобеспечения османской столицы и всей империи не упало и к концу XVII— началу XVIII в. Посол Е. Украинцев писал Петру I в 1699 г., что в Стамбул «многий хлеб и масло коровье, и хороменный лес, и дрова привозят с Черного моря из-под дунайских городов — из Браилова и Измаила, из Галации и из Килии, из Белогородчины (района Аккермана. — В. К.) и из Очакова, и из Крыму — из Балаклавы и из Кафы, и из анатолийских городов, а масло коро­вье из Кубанской орды...» По сообщению другого посла в Тур­ции, П. Толстого, в столицу с Черного моря завозили пшеницу, ячмень, овес, коровье масло, сало, коноплю, мед, сыр, соленое мясо, кожу, воск и шерсть.

Стамбульский морской арсенал Касымпаша в XVII в. снаб­жался лесом из Причерноморья, железом из придунайских районов, медью из Анатолии, пенькой из Синопа и Трабзо­на, салом из Кафы и Варны. Лучшим корабельным лесом счи­тался синопский. Османский автор XVII в. Хюсейн Хезарфен справедливо замечал, что в империи «добывают с черномор­ских гор такое большое количество леса для строительства домов и кораблей, что турки могут легче любого другого наро­да в очень короткое время снарядить могучий флот». Важное для стамбульского кораблестроения и османского флота су­довое снаряжение и парусное пеньковое полотно поступали из Самсуна, славившегося местной коноплей. Знаменитый мелкий белый песок для корабельных и прочих часов добы­вался у Азова.

Канадский историк К.М. Кортепетер на основании турец­ких и западноевропейских материалов составил таблицу пред­метов экспорта черноморского побережья в XVII в. Приводим далее ее данные, видоизменив рубрики и порядок их располо­жения⁴⁰.

Значительная масса названных товаров перевозилась на судах через Босфорский пролив, который представлял собой очень важную, мощную и весьма загруженную транспортную артерию. Достаточно сказать, что генуэзский резидент в Стамбуле граф Синибальди Фиэски в начале 1670-х гг. «однажды вздумал со­считать суда, проходившие перед его домом (на Босфоре. — В. К.) от полудня до захода солнца, и насчитал около 1300».

Многие современники полагали, что подвоз продовольствия с Черного моря был для Стамбула важнее средиземноморского привоза. К. Збараский, ездивший послом в Турцию, в отчете сейму 1624 г. сообщал: «Из-за опустошения (разорения страны от безвластия, разбоев солдат и т.п. — В.К.)... земля почти не обрабатывается, мало сеют в окрестностях Константинополя. Все продовольствие для него доставляется по Черному морю и совсем немного (только рис и овощи из Египта) по Белому, но на всех этого не хватает».

Е. Украинцев писал царю, что если «запереть» Черное море, то «в Царьграде будет голод», ибо «с Белого моря только при­ходит пшено сарацинское (рис. — В.К.), сахар, кофе, бобы, го­рох, конопляное семя и сочевица, а иных хлебных запасов не приходит. Да и около... Царьграда и далее в иных местах хлебау них родится мало...» Иерусалимский патриарх Досифей, в свою очередь, в письме Е. Украинцеву замечал, что турки опа­саются, как бы не вышло много русских кораблей и «не пошли бы в разные места Черного моря восточныя и западныя в заго­ны, и будет оттого причина, что не будут приходить в Царьград хлебные запасы и будут препону иметь службы их восточныя и западныя великия и многая, и неначаянныя зла могут случить­ся от сего туркам, а наипаче смущения и мятежи, и трудности во всячине».

Е. Украинцеву и Досифею позже вторил и П. Толстой. Пе­речислив ввозившиеся в столицу черноморские товары, он за­мечал, что «ежели того с Черного моря не будет хотя един год, оголодает Константинополь».

Положение имперского центра усугублялось во время войн с Венецией, когда, как выражались современники-доминикан­цы Мариоди Сан-Джованни и Антониоди Сан-Назаро, подвоз съестных припасов в Стамбул становился «возможен только с этого (Черного. — В. К.) моря и ни с какой другой стороны». В 1646 г. венецианцы «одолели» несколько судов, шедших в сто­лицу с запасами из Архипелага, вследствие чего «в Царегороде великая смута востала». Венецианская блокада летом 1656 г. вызвала дороговизну в Стамбуле и резкое недовольство его жи­телей.

Именно последнего, подчеркивает один из тюркологов, «сул­таны всегда боялись и поэтому заботились о том, чтобы населе­ние Стамбула не знало недостатка в продовольствии». С XVI в. строго регламентировались качество хлеба, который мог прода­ваться только свежим, цены на хлеб и мясо, сама торговля про­довольствием и т.п.

После сказанного можно в общем понять, какую роль игра­ли военно-морские действия казаков в подрыве снабжения ту­рецкой столицы. Но, к сожалению, нет возможности восполь­зоваться какими-либо цифровыми данными, которые характе­ризовали бы ущерб, понесенный Стамбулом от запорожских и донских набегов. Приходится прибегать только к свидетельствам сведущих и авторитетных современников. Они же единодушно оценивают этот урон как чрезвычайно большой.

К. Збараский указывал, что когда во время Хотинской вой­ны 1621 г. и активных морских операций казаков Черное море и Дунай оказались закрыты для торговли, а на Средиземном море хозяйничали флорентийские и испанские галеры и «не было никакого подвоза продовольствия по морю», то крайне осложнилось продовольственное положение Стамбула: «Хлеб был столь дорог, что люди погибали от голода...» Папа римский Урбан VIII в инструкции своему нунцию в Польше в 1622 г. отмечал, что казаки уже не однажды умели «морить голодом» столицу Ос­манского государства.

Об особом недовольстве турок тем, что казаки мешают под­возу провизии в Стамбул, писал Т. Роу. 3 мая 1623 г. он доносил в Лондон о многих убытках, понесенных в результате закрытия из-за казаков столичного порта, и о том, что «на защиту торгов­ли» имперский флот вынужден отправить часть галер, а 30 мая извещал Д. Карлтона, что из-за тех же казаков продовольствен­ное снабжение Стамбула «очень расстроено». Когда упомяну­тые выше М. ди Сан-Джованни и А. ди Сан-Назаро, говоря о времени Кандинской войны или более раннем периоде, кон­статировали, что казачьи чайки легко запирали вход судам в Босфор, «к великому страху турок», то имелся в виду прежде всего страх перед возможным голодом.

В 1680 г. русский священник Тимофей в письме из Стамбу­ла в Москву излагал мнение иерусалимского и константино­польского патриархов, что царю Алексею Михайловичу следо­вало бы не воевать на Украине, а овладеть Крымом и Азовом и пустить по морю донских казаков для разорения турецких зе­мель и непропуска запасов в Стамбул. В письме указывалось, что османы сильно боятся русских, поскольку не имеют ни каз­ны, ни войска, и что «крепко дивятся все», почему царское вели­чество не бьется с ослабевшими турками. А представитель Ве­неции в Стамбуле, вернувшийся в июле 1684 г. на родину, рас­сказывал «о великом тамошнем смятении великой ради скудости живностей, и зоне (потому что. — В.К.) от стороны Черного моря, от казаков множество осажены; а когда б к ним из Белого моря 60 чайки (шаик. — В. К.) не пришли с запасом, то б голод вели­кой терпети».

В 1680— 1690-х гг. в Западной Европе не раз отмечали урон, который казачьи действия на Черном море наносили подвозу продовольствия в столицу Турции.

В связи с изложенным довольно странно видеть явную не­дооценку воздействия набегов казаков на положение Стамбула и империи у такого блестящего знатока истории османской сто­лицы второй половины XVII в., как Р. Мантран. Мы уже говори­ли во введении, что, по мнению этого историка, казаки больше угрожали Крыму, чем Турции, и что их первое появление на Босфоре, датируемое к тому же неверно, вызвало только «неко-торое волнение». Р. Мантран считает, что при этом и причини­ли они лишь «известные убытки» (впрочем, «многим селени­ям»). Причину такой недооценки приходится видеть в том, что наиболее значительные казачьи набеги на Босфор и Анатолию осуществлялись за пределами любимого времени историка, а само это излюбленное время являлось периодом «угасания» и затем полного прекращения казачьих походов на Босфор и Ана­толию⁴¹.

Ущерб, причинявшийся казаками Стамбулу, не следует по­нимать только в узком смысле. Речь должна идти не об одних казачьих набегах на Босфор, вследствие которых происходило его прямое блокирование, или о вызывавшем такой же резуль­тат присутствии запорожских и донских судов перед Босфором, поблизости от его устья. Мы должны иметь в виду и нападения казаков на турецкие суда вообще в Азово-Черноморском бас­сейне, даже в отдаленных от Стамбула районах.

Можно привести несколько примеров подобных нападений, в том числе и перехватов грузов, предназначавшихся для столи­цы, хотя далеко не все такие случаи отложились в источниках. Уже излагалисьжштоба крымцев, сообщенная Т. Роу 1 мая 1624 г., о взятии казаками многих судов с провизией для Стамбула и известие 1651 г. о захвате донцами в одном из районов Черного моря трех торговых судов, которые везли в столицу пшеницу и орехи. Атаман донской станицы Федор Прокофьев 26 сентября 1662 г. рассказывал в Посольском приказе в Москве, что казаки «взяли на море карабль, а шол тот карабль ис Кафы в Царьгород со пшеницею и с ясырем... а тою... пшеницею (донцы. — В.К.)... кормились, варили и ели»⁴².

Дело доходило до того, что из-за активных действий казаков крымский хан иногда не мог переправить в Стамбул регулярные подношения султану, великому везиру и другим высшим санов­никам государства. Бахадыр-Гирей I в письме второму адмиралу империи Узуну Пияле-паше в Очаков, датируемом, по-видимо­му, летом 1639 г., приносил извинения за то, что не смог по­слать подарки падишаху в связи с присутствием казачьих судов на море, и просил прислать два или три корабля османского флота, чтобы «поохотиться за казачьими чайками». Адмирал отвечал, что такое решение может быть принято только с позво­ления султана и капудан-паши.

Тем временем хан писал и великому везиру: «В соответствии с обычаями Чингизидов мы приготовили вам наши подарки и подношения, но между тем чайки казаков из Озю появились и проникли в гавани вплоть до пристаней. Мы сообщили вам че­рез вашего слугу, нашего кетхуду Осман-агу, что нас охватили страх и растерянность и что мы ждали прибытия имперского флота, несущего победу. [За отсутствием такового] мы попроси­ли прислать, по крайней мере, одну или две галеры, которых хватило бы, чтобы обеспечить перевозку подарков».

Перехват казаками судов, шедших с солдатами, боеприпа­сами и продовольствием в обратном направлении, из Стамбула и других портов Малой Азии в города и крепости Северного Причерноморья, косвенно в конечном счете также оказывал вли­яние на положение столицы и всего государства, так как ослаб­лял боеспособность османских сил и их возможности остано­вить выход казаков в море⁴³.

Еще большее воздействие на Стамбул производили непрес­танные налеты казаков на черноморские порты, из которых в турецкую столицу доставлялись различные товары. Впечатляю­щую картину разрушений и страха в этих портах рисовал Эвлия Челеби в описании всех своих путешествий по побережью. Что касается Румелии, то он писал о сожжении казаками Балчика, о размещении «всех зданий» Каварны «близ горы» из-за страха перед казаками, о проживании торговцев Мангалии с ее боль­шой пристанью, через которую «отправляют зерно в Царьград», в прочных домах, «поскольку... боятся казаков», о Кюстенджи, которая из-за того, что «находится на морском побережье», «не слишком богата и хороша, так как много раз подвергалась напа­дению, разорению и сожжению со стороны казаков», и т.д.

Припомним заявление П. делла Балле о том, что на Черном море уже нет мест, которые не попадали бы в руки казаков. Эта констатация относится к 1618 г., и еще предстояли казачьи дей­ствия 1620-х гг., сопровождавшиеся особенно большими убыт­ками Турции.

Военно-морские операции Запорожской Сечи и Войска Донского разрушали внутреннюю торговлю Османской импе­рии с крайне негативными последствиями для Стамбула. Ту­рецкие требования к странам, поощрявшим, по мнению сул­танского правительства, казачьи действия, о прекращении уро­на черноморской торговле становятся постоянными с середины XVI в. Еще в 1585 г. турецкий сановник Осман-паша, беседуя с русским послом Борисом Благово в Кастамону (южнее Инеболу), требовал, чтобы московский царь, если он хочет дружбы султана, «с Дону от Азова казаков велел свести, чтоб... от донс­ких бы казаков... Азову и на море торговым людем шкоты и тесноты никоторые не было». Результат этих «шкод» был самым разнообразным и подчас важным не только в экономическом, но и в политическом отношении, о чем скажем в главе XII.

На продовольственном и вообще экономическом положе­нии Стамбула сказывались и дезорганизация, сокращение и даже прекращение турецкого торгового судоходства во время актив­ных казачьих действий на море. Временами черноморское судо­ходство совершалось «только тайком, украдкой»: капитаны су­дов старались прижиматься к берегу, совершать лишь быстрые короткие переходы или просто не выходить в море. П. делла Балле в 1618 г. свидетельствовал, что «турецкие карамюрсели и другие их торговые суда почти не осмеливались этим летом пла­вать по морю».

Из-за казачьих набегов страдало и сельское хозяйство при­морских областей, что, естественно, ухудшало снабжение про­довольствием городов. К примеру, Эвлия Челеби, путешествуя в 1640 г. от Синопа к Самсуну и прибыв к устью реки Кызыл -Ирмака, отметил, что там «нет поблизости села, которое было бы возделано, из-за страха перед казаками».

Если верить этому автору, то четверть века спустя, в 1666 г., он слышал от волжских татар просьбы об усилении борьбы Тур­ции против Москвы, казаков и калмыков с таким обоснованием последующих выгод: «Избавьте Азов и Крым от мучений, [пре­терпеваемых ими] от казаков и калмыков. И тогда мы заставим поток сала течь через Черное море [прямо] в ваш Стамбул. И каж­дый год мы станем отправлять несколько сотен тысяч баранов, а также сало на кухню цезаря-падишаха».

Надо заметить, что особый урон столице и всей Османской империи наносила борьба казаков с Азовом. По словам Ш. Ле-мерсье-Келькеже, в XVI в. «любая угроза, направленная против Азова, немедленно отражалась на продовольственном положе­нии Стамбула, особенно в период крайнего недостатка в продо­вольствии, а также во время голода... поскольку Азов был пор­том довольно значительного сельскохозяйственного района, снабжавшего Стамбул продовольствием. Эта территория в зна­чительной степени была поставщиком зерновых культур (зер­новой хлеб, ячмень), сухих овощей, растительного масла...»

В следующем веке в связи с казачьим натиском экономи­ческое значение Азова для Османского государства резко умень­шилось, хотя он по-прежнему оставался «любимой вотчиной»⁴⁴ и «рыбнымдвором» султана. Азовское море, чрезвычайно обиль­ное ценной рыбой, первое в мире по рыбным запасам (на единицу площади и объема воды), у турок так и называлось — Ба-лук-Денгизи (Рыбное море). Азов оказался единственным горо­дом в Кафинском эйялете, имевшим специальное правитель­ственное постановление о рыбе и рыбопродуктах: государство установило свою монополию на осетровых. Казачьи удары по Азову, нарушавшие снабжение красной рыбой и икрой Стамбу­ла и империи, воспринимались турецкими властями крайне болезненно, а первые известные на сегодня выходы донских ка­заков в Азовское море связаны как раз с нападениями на азов­ских рыбаков.

«Хюсейн, эмин (управляющий. — В.К.) по снабжению им­перии продовольствием в богохранимой Кефе (Кафе. — В.К.), — говорилось в имперском приказе Сулеймана I крымскому хану Девлет-Гирею I от 2 июля 1552 г., — только что прислал письмо к моим стопам, убежищу блаженства, в котором он сообщает, что русы из края войны приходят во время лова рыбы имперски­ми сетями, находящимися в Азаке (Азове. — В.К.), уводят в плен рыбаков и захватывают сети и пойманную рыбу. Таким образом, своими действиями они наносят большой ущерб доходам фис­ка». Султан далее повелевал ввести в действие целую систему мер борьбы с казаками в районе Азова и на Азовском море.

В 1637—1642 гг., как известно, донцы не только владели Азовом, но и держали под полным контролем Азовское море. Экономический урон, понесенный вследствие этого Стамбулом и в целом империей, был колоссальным. «Поэтическая» азов­ская повесть приписывает турецкому «янычарскому голове» сле­дующую оценку событий того времени: «Затворили вы тем Азовом-городом все море Синее: не дадите проходу по морю ни кораблем, ни катаргам царевым (султанским. — В.К.) ни в кото­рые поморския городы».

Затронутые выше сюжеты «непрямого» воздействия казачь­ей морской войны на Стамбул вообще требуют подробного рас­смотрения, но находятся за непосредственными рамками на­шей темы. Однако не сказать о них хотя бы вкратце было бы неверно: эта война оказывала весьма значительное негативное влияние на экономическое положение османской столицы и многих других городов и районов, которые не раз прямо или косвенно попадали в казачье «затворение».

Сделаем выводы:

1. В 1650-х гг. Войско Донское осуществило последние опе­рации Босфорской войны. В 1651 г. был совершен набег на ази-атскую часть Прибосфорского района, в 1652 г. — на европей­скую часть того же района с возможным заходом казачьей фло­тилии в Босфор. В 1654 г. состоялось последнее известное на­падение казаков на поселения самого пролива, а в 1659 г. — последний известный казачий поход в Прибосфорский район. Все эти операции завершились успехом донцов.

2. Босфорская война, нанесшая громадный урон Османско­му государству и державшая в страхе его столицу, прошла не­сколько этапов, оказалась весьма продолжительной и захватила около полу века, с 1613 по 1659 г. Но, кроме того, до 1676 г. еще обсуждалась возможность нанесения казаками новых ударов по Босфору и Стамбулу, а Турция ожидала возобновления этих на­падений.

3. Босфорская война, постепенно «затухая», закончилась словно сама собой, без какого-либо переломного события. Вой­ну завершили, как и начинали, казаки, и произошло это по мно­гим причинам. Отношения с Речью Посполитой вывели из вой­ны Запорожскую Сечь, а Войско Донское, продолжавшее войну, с трудом, понеся огромные потери, вышло из критического по­ложения, в которое его поставило наступление Турции на Дону. Негативно сказалось и сокращение донского судостроения. С 1656 г. у власти в Турции оказались сильные правители Кёп-рюлю, которые смогли укрепить османский режим. В 1660 г., построив три дополнительные крепости, турки сумели закрыть главные судоходные рукава Дона, вследствие чего казакам стало крайне трудно выводить в море большие струги, способные осу­ществлять черноморские походы.

4. Войну против Стамбула и до и после 1659 г. казаки вели и не действуя на Босфоре и у Босфора. Османская столица чрез­вычайно зависела от поставок черноморских товаров, в первую очередь продовольствия, и военно-морские операции, прово­дившиеся казаками даже вдали от нее и дезорганизовавшие су­доходство, торговлю и хозяйство империи, резко ухудшали по­ложение Стамбула.

Примечания

¹ У Н.А. Мининкова — 30 марта.

² А.Н. Скрипов превращает его в несуществующий Таврический залив.

³ У Ю.П. Тушина переставлены события, и казаки захватывают суда с пшеницей и орехами после «торга» с черкесами.

⁴ Это. похоже, не совсем верно. Молдавский боярин Исар Еустатие в письме царю Алексею Михайловичу от 18 декабря 1652г. из Молдавии указывал, что 20 донских стругов «ударили около Крыму на села и деревни и розорили их зело, и животов их много побрали, и полону Молдавские земли освободили, и тот полон про то нам россказывали».

⁵ Интересно, что в XIX в. на Дону уже не помнили многое из черно­морской географической номенклатуры, с которой казаки XVII в. были пре­красно знакомы. При составлении описи документов 1625 — 1670 и 1685— 1686 гг. рюмельская сторона была понята как «окрестности города Рюмельска». Навсегда в памяти донцов остались само море и Царьград, который упоминается даже в лирических песнях, например, в песне о «ягодке-смо­родинке», «пораскиданной... до дворца... да до Царяграда».

⁶ Старых воинов и инвалидов, получавших пенсию.

⁷ В болгарском переводе: Запира, Грето, Ченто и Хюсейна.

⁸ Здесь разновидности местных иррегулярных войск, как и упоминае­мые ниже читаки.

⁹ В болгарском переводе: «... наши воины подожгли амбары и после семичасового боя все захватили».

¹⁰ В болгарском переводе Мустафа-ага получает награду от султана за добрую весть.

¹¹ Можно перевести с польского и как «уничтоженного». В болгарском переводе фигурирует «сгоревший Балчик».

¹² В болгарском переводе: «Сто пленников были отправлены в Царь-град с румелийскими шайками, а остальные в Килию и Александрию для поправки там крепостей».

¹³ Более чем удвоил: 36 судов вместо 16 у Мустафы Наймы или 15 у М. Прибыткова.

¹⁴ «Донская история и доселе столь мало разработана, что на Ивана Богатого, на эту выдающуюся личность и на преследуемые им, по-видимо­му, цели до сих пор обратили мало внимания сами потомки древних лыца-рей, и лишь в перечне походов приводится, что в конце царствования Алек­сея Михайловича отряд... Ивана Богатого выжег царьградское селение...»

¹⁵ Любопытно, что П.Н. Краснов излагает события похода 1652 г. не по сочинениям своего отца, а по В.Д. Сухорукову. С.И. Тхоржевский и взявшие у него информацию Б.В. Лунин и И.В. Степанов неверно относят набег к 1650 г., причем второй автор в одной из своих работ утверждает, что поход был до Царьграда, а последний, что на Константинополь. Н.Л. Янчевский также говорит, что в 1650г. донские казаки «ходили под Царьград», но не ссылается на источник. Полагаем, что и этот историк позаимствовал сведе­ния у С.И. Тхоржевского. Во всяком случае, мы не имеем никаких сообще­ний о каком-либо босфорском набеге 1650 г.

¹⁶ По И.П. Крипьякевичу, в первых числах сентября (что и получается но новому стилю). Капитан именуется Иваном Юрьевичем.

¹⁷ У Г.А. Санина фигурируют 39 судов. Цифра взята из показаний каза­ков, попавших в плен при штурме ими «земляного города» в Кафе («а во всяком стругу по семидесят человек, а в иных и больши»). Потом один из пленников уменьшил флотилию до 29 стругов. Кафинский правитель Мус-тафа-паша сообщал крымскому хану, что «объявились на море межи Кафы и Керчи... донских казаков тритцать воем стругов, а за ними... гребут иные струги, а сколко за ними стругов, того не усматрели».

¹⁸ Новым ханом султан определил младшего брата покойного правителя, Мухаммед-Гирея, который уже царствовал под именем Мухаммед-Гирея IV, был низложен и находился в заточении на острове Родосе. 25 августа заклю­ченного доставили в Стамбул, где и провозгласили ханом, а 30 августа посади­ли на галеру, чтобы отвезти в Крым. Далее последовал любопытный эпизод, связанный с военно-морскими действиями казаков. Как пишет В.Д. Смирнов, «пред отъездом таможенный управляющий задал хану пирушку в новом зда­нии, которое он только что соорудил себе в Терапии (Тарабье. — В.К.). Вдруг получено было известие... что несколько русских шаек (чаек. — В.К.) и каиков вышло в Черное море затем, чтобы захватить нового хана на пути его в Крым. Мухаммед Герай (в таком написании передает его имя автор. — В.К.) испугался этой вести, вылез из галеры и, посоветовавшись, нашел, что лучше ему отпра­виться сухим путем, что он и исполнил немедленно...»

Трудно сказать, в самом ли деле донцы намеревались перехватить хана или «у страха были глаза велики», но персональную ненависть к этому правителю казаки могли испытывать, поскольку Мухаммед-Гирей первый раз царствовал в 1641—1644 гг., в тяжелейшее для Войска Донского время турецко-тагарского наступления. Во всяком случае, прибыв длинным и кружным путем в Крым, хан, несомненно, от всей души выразил свое отно­шение к казакам, поручив одному из своих придворных заявить русским послам следующее:

«Как его, хана, из Царягорода турской салтан на крымской юрт отпус­кал, и он ему приказал... вам, посланникам... говорить: воры де донские казаки ежегод приходять морем, землю его воюют и людей побивать, и в полон емлють, и разоряють, и досады большие чинят, и такие де ему обиды ни от которые земли не бывает... чтоб вам, посланникам, государю извес­тить, а боярам и ближним людем говорить, что тех воров, донских казаков, от войны велели унять, а только де государь ваш тех донских казаков от той войны не уймет, и турской де салтан приказал ему, Мамет Гирею хану... в Царьгород отписать и к нему, хану, пришлет своих ратных людей 100 т[ы-сяч], и с теми его ратными людьми и с крымцы, и с нагайцы велить ему, хану, итти войною на тех донских казаков и их всех разорить, а разоря их, итти войною на Московское государство...»

Интересно, что когда Мухаммед-Гирей IV в 1666г. был вторично низ­ложен и попытался оказать сопротивление османскому правительству, он обратился за помощью к «соседним гяурам», в том числе к казакам, но не получил ее.

¹⁹ Попутно заметим, что войсковой атаман О. Петров, вопреки Г.А. Са­нину, не говорил о выходе казаков в море после получения 12 июля грамо­ты Б. Хмельницкого, а, как видим, ясно сообщал о двухмесячной продол­жительности похода.

²⁰ По А.А. Новосельскому, летом 1654 г. донцы вышли в двухмесячный поход на 30 стругах, захватили два турецких судна с хлебом и товарами, штурмовали Кафу, откуда ходили к анатолийскому побережью, подвергли его опустошению, затем, вернувшись, высаживались на побережье Крыма, отдавали на окуп татарский полон и освобождали русских и украинских полоняников. Упомянутые два судна являлись частью каравана, шедшего из Стамбула. По сообщению Мустафа-паши, «шли ис Царягорода х Кафе шесть короблен с хлебом и с тавары, и те... донские казаки к тем короблям приступали и взяли два коробля, один с хлебом, а другой с тавары».

²¹ В 1671 г. выяснилось, что среди личных вещей С. Разина, которые находились у одного из его «воровских» атаманов, бывшего стрельца Дружины Потапова, в Царицыне, имелся «город костяной» — макет, вырезан­ный из кости (видимо, слоновой). Младший брат С. Разина Фрол говорил, что, по словам Степана, «тот город зделан обрасцом как Царьгород», но не помнил происхождение этой вещи: то ли она была взята у товарища астра­ханского воеводы князя Семена Львова, то ли привезена из персидского похода.

Откуда С. Разин мог знать, что на макете был изображен Стамбул? От побывавших в этом городе? Сам Степан родился около 1629 г. и вполне мог участвовать в босфорском набеге 1654г. Источники ничего не сообщают о черноморских плаваниях казачьего предводителя, но, например, С.И. Тхор-жевский уверен, что он к началу своей каспийской экспедиции «много ви­дел, во многих местах побывал, от Черного моря до Белого» на севере. УА.Н. Сахарова встречаем утверждение, что С. Разин ходил к турецким берегам. Для низового казака того времени в этом не было бы ничего уди­вительного.

²² У Е.М. Апанович казаков было 2тыс. человек, у В.Д. Сухорукова — более 2 тыс.

²³ «Казаки, ворвавшись в крымские пределы, — пишет В.Д. Сухору-ков, — распространили ужас; все то, что только попадалось им между Кер­чью, Кафою и Балаклавою, жгли и истребляли, не находя нигде препят­ствия; нещастных жителей предавали смерти без различия пола и возрас­та...». Соглашаясь с этой оценкой воздействия набега на южнокрымское население, заметим, что источники вовсе не говорят о беспощадном отно­шении участников похода к жизни женщин, стариков и детей. Напротив, часть женщин и детей была захвачена в плен и, как увидим ниже, привезена в Черкасск. Крымский полон при этом проделал на казачьих стругах длин­ный путь через Черное море в оба конца и затем через Азовское море.

Кстати сказать, В.Д. Сухорукое своеобразно представляет себе и марш­рут похода. По описанию историка получается, что донцы, пройдя Азов­ское море, вошли в Керченский пролив, разгромили побережье между Кер­чью, Кафой и Балаклавой, потом будто бы вернулись к Тамани и в Азовское море, «разорили кочевавшие там улусы до самого Темрюка», снова вышли в Черное море и наконец пошли к Анатолии. Такой маршрут представляется нереальным; ошибка произошла из-за того, что К. Петров, рассказывая о походе, не придерживался строго его последовательности.

²⁴ Н.А. Мининков полагает, что этот полон был освобожден на пер­вом этапе, между Темрюком и Таманью. Но, судя по контексту сообщения К. Петрова, речь должна идти об освобождении пленников на азовских, керченских и южнокрымских берегах, а войсковая отписка и вовсе говорит, что полоняников «имали на посадах и по селам, и по деревням крымским».

²⁵ Небольшой скалистый остров Кефкен считается тем не менее одним из трех самых значительных островов Черного моря (вместе со Змеиным, или фидониси, и Березанью). Он расположен почти в 50 милях (92 км) от Босфора и в 7,5 кабельтова (1,4 км) от анатолийского берега. Играл важную роль в качестве ориентира при плавании вдоль побережья к Босфору. Сей­час является центром добычи редких черноморских омаров.

²⁶ О примерной дальности пути от Стамбула до Кандыры сказано в главе IV.

²⁷ Поэтому встречающееся в литературе утверждение о том, что казаки в 1659 г. ходили под Царьград, в узком смысле слова неверно. Ю.П. Тушинв одной из своих работ пишет, что донцы в этом набеге доходили до Царьг-рада, но в последующей работе снимает это утверждение, цитируя слова К. Петрова с упоминанием суток пути.

²⁸ Так что И.И. Ногин, указывающий, что царь Алексей Михайлович «щедро наградил казаков за их походы», в частности и близко к Константи­нополю, формально не прав.

²⁹ От 1675 г. мы имеем следующее известие, полученное в Эдирне пред­ставителями гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко: «Под Балою от Черного моря пограблено 2 села турецких; сказывали, что то учинили казаки из Запорожья или с Дону, и от того потревожились турки зело; а то было июля около 25 числа». О какой погромленной местности идет речь, неясно. Наиболее известный населенный пункт с названием Болу — это город южнее Эрегли, приблизительно в 60 км от него по пря­мой в глубь Малой Азии. Атака на этот район действительно должна была вызвать сильное беспокойство в правящих кругах Турции, но могли ли каза­ки в 1670-х гг. совершать такие нападения? Видимо, под «Болу» нередко понималось и Инеболу: у Павла Алеппского этот город именуется «Боли». Но вполне возможно, гетманские представители имели в виду какой-то пункт вовсе не в Анатолии.

³⁰ Ср. в другом месте: после приезда на Дон.

³¹ Ю.П. Тушин утверждает, что донцы «действовали у берегов Турции» и «навели панику на турецкое население».

³² Русифицированное название немецкой серебряной монеты «иоахимсталер», весом в 29,3 г.

³³ Этот мелководный проток позволял казакам выходить из Дона в море, минуя и Каланчинские башни, и Азов. См. об этом ниже.

³⁴ И.Ф. Быкадоров считает, что в 1641 г. на Дону было всего 7—8 тыс. казаков, и, таким образом, получается гибель 37,5—43 %. Согласно С.З. Щелкунову, после сидения в живых осталось 3 тыс. казаков, и из них «едва ли... десятая часть вполне здоровых».

³⁵ Это, однако, вовсе не означало, что были исчерпаны все возможно­сти активизации казачьей войны на море и использования самих казачьих судов. Даже в конце XVII в., уже после взятия Петром 1 Азова и создания российского флота, иерусалимский патриарх Досифей убеждал царя, что для борьбы с османами на Черном море «надобны мелкие морские мно­гие суды, которые великий страх могут здесь (в Турции. — В.К.) учинить, нежели корабли, и тех кораблей турки так не боятца, как мелких судов, потому, что те мелкие суды могут по всему Черному морю во все стороны рассеятися и жилищам бусурманским чинить огнем и мечем разоренье и пленение».

Н.И. Краснов считает, что Петр I совершил стратегическую ошибку, уничтожив казачий флот: «Нет никакого сомнения, что если бы вместо создания тяжелого азовского флота царь... поддержал бы и усилил казачий легкий флот... то, не прибегая к сухопутному походу на Дунай, он мог бы нанести роковой удар Турции со стороны моря». Поражение Петра в Прутской войне выявило «полную бесполезность затраченных трудов и денеж­ных средств, а равно испытанных всеми классами русского населения ли­шений на создание неуклюжих, дорогих кораблей, имевших своею задачею заменить мореходство на Черном море донских и запорожских казаков». Впрочем, по мнению Н.И. Краснова, в 1710-х гг. Петр «изменил свой прежний взгляд на морские силы казаков» и пытался воссоздать эти силы «после десятилетнего систематического преследования донского казачьего мореходства, рыболовства и судоходства».

³⁶ Согласно П.П. Сахарову, «старожилов Подонье» оправилось лишь к 1660-м гг. Во всяком случае этот процесс занял долгое время, и поэтому вряд ли правомерно считать, что казачество, ослабленное Азовским сиде­нием, «очень быстро восстановило свои силы».

³⁷ Процитированы расспросные речи в Москве 7 декабря 1660г. дон­ского атамана Логина Семенова. Эвлия Челеби приписывает изложенную мысль Мехмеду IV и Кёпрюлю, но в отношении султана это лишь дань верноподданнической вежливости.

Заметим здесь же, что В.П. Загоровский, критикуя историков, не со­мневающихся в антиказачьей направленности сооружения новых укрепле­ний, утверждает, что его главная причина состояла в нежелании турок про­пустить в море русский флот. Речь идет о строительстве в 1660 г. на реке Воронеже морских стругов, как первоначально предполагалось, для дон­ских казаков, а затем для перевозки в Приазовье русских войск и нанесения совместного русско-казачьего удара по Крыму. Всего было построено 502 струга, из которых 400 отправили вниз по Дону. В.П. Загоровскому эта флотилия представляется «грозной силой», появления которой на Азов­ском и Черном морях «очень испугались» турецкое и крымское правитель­ства.

Мы имеем здесь пример излишнего увлечения историка своей темой, которое мешает непредвзято взглянуть «окрест», на анализируемые и со­путствующие события и факты. В действительности огромная русская фло­тилия 1660 г. не представляла для Турции никакой особой угрозы. Это был флот, почти не способный плавать по морю. Еще идя по Дону, суда часто ломались, на них не было опытных кормщиков и гребцов, а солдаты из посланных на Нижний Дон наименее боеспособных полков имели невысо­кие воинские качества и бежали сотнями. К «морскому ходу» оказались пригодны едва 40—50 пригнанных судов, да и то после некоторого ремон­та. Разумеется, без участия казаков действовать на море они не могли.

Противореча собственной версии, В.П. Загоровский сообщает, что крымский хан по окончании сооружения новых укреплений (т.е. не дожи­даясь прибытия «грозной силы») ушел со своим войском с Дона в Крым и что московское правительство, как выяснилось, не намеревалось воевать не только против будто бы испуганной Турции вообще, но даже и против Азо­ва, а только против новых крепостей.

Сказанное, однако, не означает, что в Турции вовсе не могло появить­ся беспокойство, связанное с упомянутой «армадой», но тревога, которая вызывалась казачьими набегами, вне всякого сомнения, была гораздо весо­мее и основательнее.

³⁸ У И. фон Хаммера фигурирует донской замок с названием Седдул-Ислам, который получил наименование в параллель к названию одного из двух дарданелльских замков, сооруженных несколько ранее Кёпрюлю, — Седдул-Бахр (Плотина Моря). Султанийе напомнила Эвлии Челеби Галат-скую башню в Стамбуле

³⁹ См. также фразу историка: «Казаки, не имея почти возможности проходить в море по той причине, что главные рукава Дона были заняты турецкими крепостями...» и т.д.

⁴⁰ К этим данным можно добавить сведения Р. Мантрана: из Анатолии вывозились также квасцы, бура, такелаж, с Балкан пакля, из России меха и др. О черноморской торговле и ее значении для Турции см. также: 338, с. 180— 188. См. аналогичную таблицу К.М. Кортепетера по XVI в.: 597, с. 247.

⁴¹ Ю.А. Петросян утверждает, что в XV—XVII вв. «столица практически не знала серьезных перебоев в снабжении, тогда как во многих провинциях голод был нередким явлением, особенно в конце XVI — начале XVII в.», но на следующей же странице говорит, что венецианская блокада 1656г. не замедлила сказаться на продовольственном снабжении Стамбула, вызвав рост цен и ропот народа. Автор, видимо, полагает серьезными перебоями в снабжении только те, что вызывали непосредственно голод. Впрочем, воп­реки Ю.А. Петросяну Шанталь Лемерсье-Келькеже указывает, что по край­ней мере в XVI в. султанская столица часто страдала от голода.

⁴² Н.А. Мининков датирует этот случай 1661 г.

⁴³ Приведем один пример такого перехвата. В статейном списке русских послов, бывших в Крыму в 1655 г., Тимофея Хутынского и Ивана Фомина, отмечено: 22 июня приезжал к ним Багатырша-мурза Сулешов, который сообщил, что «тому... ныне 4 день шли из Царягорода к Кафе шесть кораб­лей с хлебом и с товары, и... донские казаки к тем кораблям приступали и взяли два корабля, один с хлебом, а другой с товары».

⁴⁴ Азов со времени Баезида II Вели (Святого), правившего в 1481 — 1512 гг., являлся султанским хассом — личным владением дома Османов.