Глава V

БОСФОР В ОГНЕ

1. Первый набег 1624г.

Отнюдь не все представители правящих кругов Речи Поспо-литой выступали за безоговорочную дружбу с Турцией и унизи­тельное терпение в отношении «непредсказуемости» крымских татар. Среди польских магнатов и еще больше рядовой шляхты были и сторонники решительной борьбы с османско-татарской угрозой, вплоть до ведения наступательных действий. Не со­всем забылась прежняя великая Польша «от моря до моря», имев­шая выход не только на Балтику, но и на Черное море, и даже претензии на владение Константинополем (в начале 1470-х гг. король Казимир IV и султан Узун Хасан, правитель малоазийского государства Ак-Коюнлу, вели переговоры о заключении антиосманского союза, причем со стороны Польши выдвигался проект передачи ей в случае победы всего Причерноморья, Стам­була и даже Греции)¹.

В 1620-х гг. о необходимости активного противодействия Тур­ции и возможности приобрести Стамбул напомнил полякам один из высших представителей шляхетства, коронный конюший князь Кшиштоф Збараский. По завершении своего «великого посоль­ства» в османскую столицу, в 1624 г., он представил сейму отчет «О состоянии Оттоманской империи и ее войска», произведший сильное впечатление на польское общество.

К. Збараский не верил в действенность только что заклю­ченного польско-турецкого договора 1623 г. и не сомневался в том, что татарские набеги на Польшу и взаимосвязанные с ними запорожские походы на османские владения будут продолже­ны. Удерживать казаков «без войска и с таким малым жаловань­ем сможет разве что Господь Бог», писал князь, а их новые мор- ские экспедиции приведут к тому, что турки предпочтут «смерть в открытом бою безвестной гибели со своими семьями», т.е. новую войну. Казаков можно было бы держать в повиновении лишь при условии прекращения крымских набегов, но для это­го Польше необходимо не нынешнее ополчение, а регулярное войско.

Князь высказывался не только против «ликвидации» каза­чества, сумбурные планы которой витали и в Стамбуле, и в Вар­шаве, но и за мощное, решительное использование запорожцев в государственных, стратегических интересах Речи Посполи-той — в сокрушении Османской империи. В отчете говорилось, что его автор хотел бы, «чтобы казаки были остановлены», дабы «не раздражали турецкого султана» своими действиями, от ко­торых Польше «нет никакой выгоды, а только... установленный мир — желанный для всех — нарушается», но вовсе «не согна­ны» с Днепра. К. Збараский считал, что запорожцы должны го­товиться и ждать «решения Речи Посполитой, когда всей своей могучей силой им ударить» по Турции. Решение же это следова­ло принять, «когда наступит время новых смут у турок и когда укоренившееся своеволие у них возобладает, из-за чего навер­няка они пойдут на другие народы».

При сказанном решении казакам следовало «действовать не так, как обычно (чем только возбуждают турок против нас), но, взяв в помощь Господа Бога, уничтожить... слабую армаду (ос­манский флот. — В.К.) на Черном море (что является делом воз­можным...), после чего взять Константинополь — гнездотурец-кого могущества. Издалека кажется могущественным, вблизи же он слабый и без труда попал бы в их руки, а если бы дал Господь Бог, и к нам бы перешел».

Краткое изложение своего плана и весь отчет К. Збараский завершал таким пассажем: «... ясно понимаю и вижу, что ни одному народу не дал Господь Бог больших возможностей для овладения жизненными силами этого государства (Турции. — В. К.), кроме Речи Посполитой. И есть надежда на окончатель­ную их (турок. — В.К.) гибель, если будем просить Бога высо­чайшего и если будем не гордостью возноситься, не надменнос­тью, а смиренно, но с мужественным сердцем захотим исполь­зовать подходящие возможности. Речи Посполитой Господь Бог те земли обещал, и я бы обосновал это подробнее, но сейчас закончу этим пожеланием».

К. Збараский рассматривал Османское государство как край­не ослабленный и раатожившийся организм, едва не находившийся в предсмертной агонии. Эти представления, как отмеча­ют публикаторы документа, «перекликаются с высказываниями Роу, который считал, что Османская империя настолько ослаб­лена, что 30 тыс. воинов, даже не прибегая к оружию, могли бы дойти до стен Константинополя». По мнению Н.С. Рашбы, князь пошел даже дальше Т. Роу, когда утверждал, что и без коалиции европейских держав Речь Посполитая, опираясь на казачество, была способна разгромить Османское государство. Отметим, что хотя непосредственно коалицию К. Збараский не упоминал, но из контекста отчета вытекает, что автор и в самом деле предполагал обойтись без ее создания и участия².

Х.М. Ибрагимбейли замечает, что князь старался «предста­вить врага слабее, чем он был в действительности», и таким об­разом «надеялся склонить правящую верхушку Речи Посполи­той к активной борьбе против Османской империи». Но автора «нельзя заподозрить в политическом авантюризме», поскольку он «не рекомендовал немедленных военных действий...считая необходимым выждать, когда там наступит новый период соци­ально-политических и военных потрясений, подобных тем, ко­торые он наблюдал ранее». Перед его приездом в Стамбул был низложен Осман II, а вскоре после отъезда, ускоренного опас­ностью нового мятежа, и Мустафа I. Можно добавить, что, со­гласно плану, решительный удар по Турции следовало нанести при наличии еще одного условия — после того, как она втянет­ся в какую-либо новую войну.

Публикаторы документа неточно комментируют некоторые его положения. «Понимая недостаточность сил Речи Посполи­той, он (К. Збараский. — В.К.), — пишет Х.М. Ибрагимбейли, — предлагал использовать для этой цели украинское казачье войс­ко... Для этого он советовал беречь силы казачества, не распы­ляя их на набеги на османские владения. В подходящий момент совместное выступление казачества и польского войска, кото­рое он предлагал реформировать, обеспечило бы выполнение задачи». У Н.С. Рашбы читаем, что князь предлагал реформи­ровать польское войско с целью нанесения решительного удара по Турции и даже овладения ее столицей, «но не сбрасывал со счетов казачество. Напротив, по его мнению, следовало беречь силы казачества до времени, когда империя снова вступит в по­лосу потрясений, в чем он не сомневался».

Читатель, надеемся, заметил, что К. Збараский предлагал реформировать польскую армию не для удара по Турции, а всего лишь для сдерживания татар, ничего не говорил о совместных боевых действиях польского войска и казаков против Осман­ской империи и Стамбула — все это, по плану, доставалось на долю одного казачества, плодами победы которого уже затем должна была воспользоваться Польша (может быть, тогда пус­тив в дело свою армию?). Следовательно, автор не просто не сбрасывал казачество со счетов, но отводил ему первенствую­щую роль. Вместе с тем гордый шляхтич вовсе не опускался до призыва «беречь» казаков, а ограничивался замечанием о том, что их не следует сгонять с Днепра, видимо, полагая, что они сберегут себя сами.

Отчет К. Збараского был написан в форме яркого памфлета и получил в списках широкое распространение по всей стране. Многие разделяли соображения автора, но они были отвергну­ты сеймом, желавшим продолжения мирных сношений с Тур­цией. Н.С. Рашба пишет, что планы князя «не были осуществ­лены при его жизни» и впоследствии заинтересовали Владисла­ва IV, «предполагавшего привлечь казачество к борьбе против Османской империи», однако «магнаты сорвали замыслы коро­ля». Мы должны здесь указать, что не имеем сведений о знаком­стве Владислава с отчетом К. Збараского, что план последнего не осуществился вообще никогда и что, говоря о привлечении казаков к борьбе с Турцией, Н.С. Рашба допускает небрежное выражение: их, постоянно воевавших с османами, совершенно не требовалось к этому привлекать.

Можно еще добавить, что когда выявилось «особое отноше­ние» к турецкой власти крымского хана Мухаммед-Гирея III и особенно его калги и брата, друга Персии Шахин-Гирея, кото­рые стали проявлять излишнюю самостоятельность и даже де­монстрировать враждебность к «Порогу Благоденствия», К. Збараский предложил «задействовать» казаков. Смысл его идеи сво­дился к тому, чтобы послать на помощь Шахин-Гирею запорожцев и лисовчиков (польская легкая конница. — Прим. ред.), по согласованию с калгой дать тайно Войску Запорожско­му деньги на строительство чаек и отправить казаков в числе 10—15 тыс. человек морем на Стамбул в надежде, что им, воз­можно, удастся овладеть султанской столицей. Но и этот план не встретил поддержки у правящих кругов Речи Посполитой.

Как и К. Збараский, османские власти не строили иллюзий о влиянии договора 1623 г. на прекращение или хотя бы сокра­щение казачьих морских походов. Еще зимой 1624 г., оказавше­гося, напротив, необычным по «босфорской» активности каза­ков, Турция начала готовиться к их приходу в пролив и соответствующему противостоянию. 21 февраля Т. Роу писал сэру Эд­варду Конвею, что против казаков капудан-паша «готовит арма­ду на Черное море». В письме тому же адресату от 12 марта по­сол сообщал, что «огромный флот уже подготовлен на Черном море», но что ходят слухи и о готовности казаков к нападению: у них будто бы приготовлено более 300 лодок. В результате, от­мечал Т. Роу, «все жители Босфора бегут ежедневно в город (Стам­бул. — В. К.). Страх всеобщи и, — что достаточно говорит о слабости (Турции. — В. К.), и прошедший год показал, что можно сделать с небольшими, но решительными силами».

Босфорское население, имея печальный опыт общения с казаками и зная их дерзость, смелость и силу натиска, таким образом, не слишком надеялось на защиту османского флота и, как показали последующие события, было право. К тому же с 1623 г. велась изнурительная и пока неудачная война Турции с , Персией, оттянувшая из Стамбула значительные силы, и требо­вались войска и корабли для других районов империи и против других ее неприятелей. Еще не закончились гражданские раз­доры, в связи с которыми от государства отложились паши Эр­зурума и Багдада.

В «Сообщении из Константинополя», составленном англий­ским посольством 15 мая, констатировалось, что вообще турки крайне редко ввязываются в военные действия одновременно с двумя противниками, но сейчас создалась такая ситуация, что пришлось отправить сразу три войска: одно под командовани­ем Байрам-паши к границам Польши и Татарии, «другое к Чер­ному морю для защиты от нашествия казаков» и третье, самое многочисленное, против персов. Кроме того, готовят еще два: для Средиземного моря и против венгерского короля Бетлена Габора, не говоря уже о войске, отправленном в прошлом году под начальством Джигале-паши против Персии, о войске Хафиз-паши в Диярбакыре и войске Элиас-паши в Анатолии; «в результате город (Стамбул. — В.К.) выглядит так безлюдно, как будто перенес 3-летнюю войну». Это само по себе, и помимо сведений и слухов о казаках, оказывало гнетущее психологичес­кое воздействие на население.

А двумя неделями ранее, 1 мая, извещая британское прави­тельство о том, что отправка армии в Азию откладывается, ви­димо, из-за неопределенного положения на Черном море, по­сольство сообщало о прибытии в Стамбул специальной делега­ции из Кафы во главе с тамошним муфтием. Делегация была уполномочена уведомить султана, что «400 казачьих лодок находятся в море (дословно: вне дома. — В.К.)», что они уже «за­хватили большую добычу на побережье Татарии и этой империи и взяли много судов, груженных провизией для порта (Стамбула. — В.К.)», и что еще 40 тыс. казаков, вооруженных и обеспе­ченных лошадьми, «готовы на новые покушения». Кафа проси­ла о ее защите.

На следующий день, 12 (2) мая, французский посол Ф. де Сези доносил своему королю: «Казаки на 80 лодках спустились по Борисфену и высадились довольно близко от Кафы на полу­острове, и разгромили крымский город, где убили много татар». По информации посла, в этом нападении участвовали «поляки казаки и рыжие» (запорожцы и донцы), «порядочное число во­оруженных лодок держалось у берегов, чтобы никто не мог спа­стись в море», а само известие о нападении поразило Стамбул больше, «чем все успехи короля Персии» (шаха).

В связи с просьбой делегации Кафы состоялось заседание Дивана, и Ибрахим-паша, как говорилось в английском посоль­ском сообщении, поспешил с 13 галерами, чтобы обеспечить охрану, пока не пришлют больше сил. Впрочем, из более по­зднего, от 15 мая, сообщения посольства Т. Роу видно, что «по­спешить» паша смог весьма относительно: «При... отправле­нии... галер, кактолько они вошли в Черное море, они встрети­лись с небольшим кармиссалом (карамюрселем. — В.К.), сообщившим, что впереди них было только 40 лодок казаков; янычары взбунтовались и заставили генерала (адмирала. — В. К.) вернуться в канал и требовать больше сил...» Ибрахим-паша «по­лучил выговор и был снабжен большим числом людей, и таким образом отправился вновь».

Очевидно, об этих же событиях писал и М. Бодье. По его словам, «казаки и русские (т.е. запорожцы и донцы. — В. К.) при­были из устья Дуная (Днепра? — В.К.) и на побережье напали на большой крымский город, который им (татарам. — В.К.) при­надлежит, овладели им, ограбили, вывезли из него богатства, увели в качестве рабов тех татар, что там жили, затем подожгли и из большого города сделали большой костер. Турки были вы­нуждены послать пятнадцать галер на это'"Черное море, чтобы остановить успехи тех казаков; но нашлось так мало людей, же­лающих идти сражаться, что министры велели силой взять ло­дочников канала, носильщиков и грузчиков-армян, чтобы сна­рядить эти суда командами».

«Султан Амурат (Мурад IV. — В. К.), рассерженный этими беспорядками, — согласно М. Бодье, — пригрозил своему великому везиру и главнокомандующему, что отрубит им головы, если они не найдут военного люда в достаточном числе, чтобы снарядить галеры». Министры доказывали своему повелителю, что янычары и сипахи «не умеют больше подчиняться и не хотят больше выходить из Константинополя»³.

В такой обстановке Мурад IV принял решение о смещении крымских правителей Мухаммед-Гирея и Шахин-Гирея. Это решение, оказавшееся крайне несвоевременным, вскоре «аукнулось» активным казачьим натиском на Босфор.

В английском посольском сообщении от 15 мая говорилось, что к 13 галерам, посланным охранять Черное море, добавлено еще 10, которые первым делом перевезут в Крым Джанибек-Гирея, чтобы сделать его ханом. Далее предполагалось использо­вать и эти корабли против казаков. Операцию по смещению старого хана и водворению нового и борьбу с казаками поручили возглавить самому капудан-паше, «Победителю казаков» Реджеб-паше ⁴.

Согласно русским источникам, 21 мая Джанибек-Гирей с янычарами на 12 галерах высадился в Кафе и укрепился там, после чего началось долгое противостояние двух ханов. По русским же сведениям, в июне к Джанибек-Гирею подошло турецкое подкрепление на 16 галерах, и, таким образом, в крымской операции и последующей борьбе с казаками на Черном море 1 участвовало около 30 галер. Эта цифра подтверждается и другими сообщениями ⁵.

В начале августа Джанибек-Гирей с войском, главным обра­зом турецким, выступил из Кафы на Мухаммед-Гирея и Ша­хин-Гирея и был разбит наголову. Кафа сдалась победителям, а капудан-паша вместе с флотом, уцелевшими янычарами и пре­тендентом на престол удалился в море. Шахин-Гирей в критический момент сумел договориться о помощи со стороны Войс­ка Запорожского, и запорожцы сыграли важную роль в одержан­ной крымской победе ⁶.

Как отмечалось в английских посольских известиях от 7 ав густа, целый месяц от капудан-паши не было отчета, и в Стам­буле ходили слухи, что татары схватили его вместе с флотом, насчитывавшим около 30 галер. Наконец 21 августа Т. Роу смог сообщить в Лондон, что с Черного моря прибыли две галеры, привезли тела двух убитых везиров и точные сведения о пора­жении османского войска в Крыму. Оказалось, что адмирал, потерявший часть кораблей и около 5 тыс. воинов, убитых и взятых в плен, остановился у Варны. Султану ничего не оставалось делать, как отправить галеру к Мухаммед-Гирею III с ут­верждением его на троне и возложить всю вину за случившее­ся на Реджеб-пашу. О том же день спустя сообщал в Париж и Ф. де Сези ⁷.

Турция находилась в сложном положении, о чем читаем у И.В. Цинкайзена: «Непостижимым образом — и ничто не по­казывает лучше тогдашнее неутешительное состояние импери и и правительства — даже не заботились... о стойкой защите при­теснявшегося побережья и подвергавшейся угрозе столицы». «Несмотря на то, что угрожающие слухи о козацком походе, даже в преувеличенных размерах, заранее ходили в Стамбуле, — ука­зывает другой историк, М.С. Грушевский, — капитан-паша ос­тавил столицу безо всякой зашиты, и козацкие чайки беспре­пятственно появились у Босфора».

На наш взгляд, ничего непостижимого здесь не было: тур­кам просто не хватало сил для обеспечения всех направлений борьбы с противниками, а крымская авантюра отвлекла значи­тельную часть османского флота и армии. Видимо, предполага­лось, что после водворения на крымский престол другого хана флот под личным руководством Реджеб-паши сумеет обеспе­чить оборону Стамбула и побережья на дальних рубежах, в осо­бенности у Днепра и Керченского пролива, но все планы пошли прахом.

Казаки, разумеется, не могли не учесть отвлечение импер­ского флота, о чем они знали непосредственно как участники разгрома Джанибек-Гирея и Реджеб-паши в Крыму, а вовсе не «от своих многочисленных языков и всякого рода перебежчи­ков», как полагает А.Л. Бертье-Делагард8. Взаимосвязь между отправлением флота в Кафу и набегом казаков на Босфор отме­чали Мустафа Найма, Т. Роу, П. Рикоут и другие современники, а также последующие историки. Франсуа де ла Круа писал, что это отправление «послужило как бы сигналом к опустошениям, предпринятым казаками на Черном море». По всей вероятнос­ти, казаки действительно воспользовались вовлечением осман­ского флота и его главнокомандующего в крщмские дела для со­вершения большого нападения на Босфор.

П.А. Кулиш утверждал, что в 1624 г. запорожцы «несколь­ко раз ходили на море, и это делалось без позволения старших, наперекор оседлой части Запорожского Войска». Однако ог­ромная численность казачьих флотилий, участвовавших в кам­пании этого года, заставляла сомневаться в верности послед­него утверждения. Вряд ли «стихийные» выходы, без участия старшины и Войска в целом в их организации и проведении, могли собрать многие десятки судов и тысячи участников, зато старшина могла изображать перед властями Речи Посполитой свое неучастие в походах и даже противодействие им. Обнаруженное Ю.А. Мыцыком в польском архиве письмо городских властей Киева — войта, бурмистра и райц — киевскому воеводе Т. Замойскому от 5 сентября 1624 г. расставляет все на свои места.

Со слов непосредственных участников босфорского набега в ркументе называется имя руководителя казачьей флотилии: поход возглавлял сам гетман Войска Запорожского, один из выдающихся деятелей казачестваXVII в. Олефир Голуб. В письме упоминается и руководитель другого морского набега того же года — Грицько Черный, также гетман. Столь высокий уровень руководства вполне соответствует масштабу рассматриваемых действий на Босфоре.

Первый босфорский поход запорожцев 1624 г. вообще был их вторым выходом в море во время кампании (первый имел результатом нападение на Крым). Это видно из письма киевского митрополита Иова литовскому гетману князю Кшиштофу Радзивиллу от 24 августа. Согласно названному документу, интересующий нас поход начался с большого, продолжавше­гося несколько дней сражения казаков в устье Днепра с турец­кими кораблями, в числе которых было 25 больших галер и 300 малых ушколов (легких одномачтовых парусно-гребных судов, использовавшихся для охраны торговых караванов и перевозки грузов)⁹. По словам Иова, казаки, разбив турок, пошли под Царьград. М.С. Грушевский правомерно полагает, что османы пытались не пропустить казаков из Днепра в море и что упомянутые галеры и ушколы, очевидно, были эскадрой капудан-паши¹⁰.

Замечание Иова о разбитии казаками галер и ушколов не­обязательно понимать в прямом смысле как разгром турецкого соединения. Скорее всего, здесь прав П.А. Кулиш, который счи­тает, что запорожцы «отбросили их в море», после чего «невоз­бранно проникли... в Босфор». Иными словами, речь идет об успешном прорыве казачьей флотилии сквозь преграждавшую путь неприятельскую эскадру. Возможно, указание на это сра­жение содержится в общей оценке Ф. де Сези первого набега казаков на Босфор 1624 г.: «Это предприятие столь отважно, что заслуживает уважения, так как чтобы его совершить, нужно было решиться сразиться с тридцатью галерами, которые есть на Черном море и которые были отправлены ранее на поиски казаков и для покорения короля (хана. — В. К.) Татарии».

Согласно М. Бодье, запорожцы не сразу направились к Бос­фору, а идя вдоль побережья Румелии, предварительно напали на Мисиври. «Город Месемврия, — пишет этот современник, —...расположен втрехднях пути от Константинополя, казаки и русские (запорожцы и донцы. — В.К.) захватили его силой, ог­рабили и подожгли...» После этого, «немного позже», они по явились на Босфоре. Вслед за М. Бодье о сожжении Мисиври говорит и «Всеобщая история о мореходстве»¹¹.

Не только М. Бодье, но и многие последующие историки убеждены в том, что в набеге на Босфор участвовали помимо за­порожцев и донские казаки. Среди таких авторов А.И. Ригель ман, А.В. Висковатов, В.А. Голобуцкий и др. Собственно говоря, Мустафа Наймадаже утверждает, что этот поход совершили одни донцы, и такой же точки зрения придерживаются Г.З. Байер, С. Жигарев, Н.А. Смирнов, В.К. Быкадоров, но ей противоречат показания иных источников. Присоединение же к запорожской флотилии донских судов было вполне вероятно, однако в какой момент и в каком месте оно произошло (если произошло), мы не знаем. В.М. Пудавов полагает, что часть донской флотилии, со­стоявшей из 55 стругов и около 1,5 тыс. человек и находившейся под командованием походного атамана Демьяна Черкашенина, после весеннего разгрома бывшей столицы Крымского ханства Эски-Крыма, недалеко от Кафы, осталась на море для продолже­ния военных действий, и именно эти оставшиеся струги затем принимали участие в босфорском набеге¹².

Многие авторы касались казачьих военно-морских опера­ций 1624г., несомненно, по причине их громкого эффекта, но, к сожалению, все это были довольно беглые упоминания либо поверхностные характеристики, сопровождавшиеся раз­нобоем в изложении конкретных фактов. Начать с того, что некоторые историки допускают путаницу даже в определении года рассматриваемых действий на Босфоре. X. Иналджык от­носит сожжение Еникёя не к 1624, а к 1625 г. Д.И. Эварницкий разделяет первый июльский поход 1624 г. на два набега, совер­шенно не замечая совпадения ряда приводимых деталей этих «двух» набегов, и оба датирует неверно: один из них — июнем — 21 июля 1623 г., а другой — 21 июня 1624 г. Такую же ошибку допускает М.А. Алекберли, тоже разделяющий один набег на два и датирующий их неправильно — 9 июля 1623 г. и концом сентября 1624 г.

Путаницу усугубляет А.Л. Бертье-Делагард: критикуя Д.И. Эварницкого, он ошибочно указывает, что тот вслед за Н.И. Ко­стомаровым путает 1624 и 1625 гг., тогда как в действительности путаница происходит с 1623 и 1624 гг. Н.И. Костомаров же, не путая годы, неверно датирует третий босфорский набег 1624 г., о чем скажем ниже.

Не лучше обстоит дело с точной датировкой первого июльского нападения на Босфор и у историков, правомерно относящих набег к 1624 г. К. Головизнин и 3. Вуйцик датируют напа-шие июнем, Д.С. Наливайко — 9 июня, Н.А. Смирнов — 20 июня с добавлением, что у И. фон Хаммера будто бы фигурирует дата 27 июля¹³, М.С. Грушевский — 9 июля нового стиля, а значит — 29 июня по юлианскому календарю.

Июль без указания числа называют как дату первого в 1624г. набега на Босфор Витторио Катуальди, В.М. Пудавов, А.П. Григорьев и А.Д. Желтяков¹⁴, начало июля — И.В. Цинкайзен. Вслед за Й. фон Хаммером, датировавшим появление казаков в проливе 21 июля¹⁵, ту же дату упоминают Н.И. Костомаров, В.А. Голобуцкий, Ю.П. Тушин, причем остается не совсем понятным, какой стиль имеется в виду.

Ян-Фома Юзефович и И.Х. фон Энгель относят набег к сентябрю, Ф. де ла Круа — к началу сентября, а Ю. (О.И.) Сенковский и за ним С. Голэмбёвский — даже к 7 октября.

Если не считать упоминаний об июле вообще и в некоторой степени о начале июля у И.В. Цинкайзена (однако полагая это начало по старому стилю), то ни одна приведенная дата не соответствует действительности, что и показывает весьма низкую степень изученности обстоятельств знаменитого набега.

В 1898 г. В.М. Истрин и в 1902 г. А.Л. Бертье-Делагард попытались разобраться с частью существующих в литературе хронологических несуразиц, но безуспешно. Первый ученый, отметив «полнейшую путаницу» в работах и раскритиковав построения Д.И. Эварницкого и Н.И. Костомарова, не смог разрешить противоречия и предложить верную дату набега. Второй не только не оказался более удачлив, но и еще больше запутал вопрос: обвиняя Д.И. Эварницкого, как мы отметили, не в той путанице, историк перенес из 1625 в 1624г. Карахарманское сражение (о котором речь впереди) и предложил опять-таки ошибочную дату первого набега на Босфор 1624 г. — 11 (21) июля.

Между тем более полное, чем ранее, использование источ­ников при непременном учете употреблявшихся в XVII в. юлианского и григорианского стилей летосчисления позволяет до­вольно точно датировать босфорские набеги указанного года.

О времени первого появления казаков на Босфоре в 1624 г. сообщают пять известных нам источников, из которых первые два принадлежат очевидцам:

1. В «Известиях из Константинополя», составленных по­сольством Т. Роу 10 (20) июля 1624 г.¹⁶, сказано: «9 этого месяцм от 70 до 80 лодок казаков, по 50 человек на каждой, гребцов и воинов, воспользовавшись удобным случаем, когда капитан -паша отправился в Татарию, вошли в Босфор приблизительно на рассвете...»

2. В донесении Ф. де Сези королю Франции из Стамбула от 21 июля 1624г. говорится: «В день пасхи турок, который был вчера, казаки пришли на ста лодках...»

3. В хронике Мустафы Наймы, согласно переводу тюрко­лога П.С. Савельева, сказано: «Покахан занимался в Кафе при­готовлением флота, донские казаки, находя море свободным, вышли на 150 чайках, 4-го шавваля (1033 г. хиджры. — В.К.), подходили к Босфору...»¹⁷. Приведем и более ранний польский перевод этого места, сделанный Ю. (О. И.) Сенковским (разу­меется, уже в переводе на русский): «Когда императорский флот находился в Кафе, занятый делом татарских ханов, казаки на 150 чайках, спустившись на Черное море, ударили в день 4 луны шеваль...»

4. В «Книге путешествия» Эвлии Челеби говорится, что ка­заки пришли в Еникёй в правление Мурада IV во время празд­ника Байрама¹⁸.

5. В греческой приписке к греческой же рукописи хроногра­фа Псевдодорофея XVII в., обнаруженной В.М. Истриным в Иверском монастыре на Афоне, читаем: «В лето 7131 в июле месяце в 9-й день пришли (на Босфор. — В. К.) из белокурого рода так называемые казаки на моноксилах числом около ста...»

Из первого, английского сообщения видно, что казаки по­явились в проливе 9 июля старого стиля, по которому тогда жила Англия, или 19 июля нового стиля. Второе, французское сооб­щение, датированное новым стилем, который был принят в ка­толическом мире, смещает событие на один день и относит его к 20 июля по новому стилю, или 10 июля по старому.

«Пасху турок», упомянутую Ф. де Сези, В.М. Пудавов оп­ределил как Рамадан-байрам, или Рамазан-байрам (дословно у автора: «ромазан бейром»), т.е. «праздник Рамадана (рамаза­на)». Действительно, христиане приравнивали к Пасхе, которая завершает Великий пост, окончание поста (уразы), соблюдаемого мусульманами в течение Рамадана — девятого месяца мусульманского лунного календаря¹⁹. Праздник окончания Рамадана, Ураза-байрам, приходится на первый день следую­щего месяца — шаввала. Именно этот праздник имел в виду Ф. де Сези, и о нем же вообще говорил Эвлия Челеби. 1 шавваля тогдашнего 1033 г. хиджры соответствует, по нашему пере­счету, 9 (19) июля 1624 г.

4 шаввала указанного 1033 г. Мустафы Наймы Ю. (О.И.) Сенковский пересчитал на христианское летосчисление как 7 октября 1624 г., однако это было грубой ошибкой. Ее затем неоднократно исправляли, но каждый раз называли разные даты. У П.С. Савельева в 1846 г. получилось 4 июля, у В.Д. Смирнова в 1887 г. — 20 июля, у С. Рудницкого в 1897 г. — 21 июля григо­рианского стиля, т.е. 11 июля старого стиля. Наш собственный пересчет дает дату 12 июля²⁰.

Наконец, пятое, греческое сообщение утверждает, что набег случился в 1623 г. (к нему относится июль 7131 г. от «сотво­рения мира»), но далее говорит: «В то время патриаршество­вал блаженнейший и святейший Кирилл-критянин, а царство­вал тогда агарянин султан Мурад, сын султана Ахмеда, брат султана Османа. Последнего убили янычары, и не только свое­го султана они убили, но и визиря и своего главнокомандую­щего, и всех пашей и знатных. И была среди них в то время большая резня. И посадили они вместо него (Османа II. — В.К.) на царский престол султана Мустафу, человека не в пол­ном рассудке».

Разбирая текст записи и заметив, что казачий набег на Бос­фор 1623 г. историкам неизвестен, В.М. Истрин обращает вни­мание на хронологическую несообразность, связанную с упо­минанием патриарха Константинопольского Кирилла Лукари-са и султана Мурада IV. Первый занимал патриарший престол до 17 мая 1623 г. и, естественно, не являлся патриархом в на­званный записью день набега — 9 июля 1623 г., а второй, став султаном 10 сентября 1623 г., 9 июля был лишь одним из прин­цев дома Османов, престол же тогда занимал, до указанного 10 сентября, Мустафа I (Османа II убили в результате государ­ственного переворота 20 мая 1622 г.).

«По-видимому, — рассуждает В.М. Истрин, — все говорит против достоверности записи. С другой стороны, запись пере­дает довольно много подробностей (мы приведем их ниже. — В.К.), чтобы она могла считаться сделанной без всякого осно- вания. Она сделана на чистом листе рукописи, рукою XVII века и по аналогии с другими подобными записями должна счи­таться принадлежащей непременно современнику или жив­шему немного позже записанного события. На то, что собы­тие, указанное в записи, хорошо было известно ее автору, ука­зывает то, что приводится не только год, но и месяц и число. На этом основании я думаю, что запись не может считаться передающей несуществовавший факт, но что где-нибудь кро­ется только ошибка».

В.М. Истрин сообщает, что профессор В.Г. Васильевский (известный византинист) в письме к нему предположил, что автор записи ошибся в годе и что надо было указать не 7131, а 7132 (1624) г., и тогда патриарх и султан оказались бы назван­ными правильно: Кирилл в 1624 г. вторично занимал патриар­ший престол, а на падишахском троне тогда действительно си­дел Мурад IV. Но В.М. Истрин отвечал, что, по И. фон Хамме-ру, набег казаков на Босфор в 1624 г. произошел не 9, а 21 июля. В свою очередь, В.Г. Васильевский в ответ предположил, что, может быть, дело заключается в разнице в стиле, которая в XVII в. составляла 11 дней. Однако и при этом получалось 20, а не 21 июля (фактически «недотягивание» до 21 июля было еще боль­шим, поскольку византинист ошибся в определении упомяну­той разницы: она составляла 10 дней).

В конце концов В.М. Истрин готов был бы согласиться с предложенным В.Г. Васильевским 1624 г., но публикатора ос­тановило то обстоятельство, что набег в 1624 г. оказался очень удачным для казаков, а набег в греческой записи, напротив, был решительно неудачным: «... до шестого часа осталось из них только до 60 человек; половина же их была изрублена, а осталь­ные взяты в плен»²¹.1622 г., по рассуждению В.М. Истрина, тоже не подходил, так как хотя Кирилл и был тогда патриархом, но на султанском престоле находился Мустафа, а не Мурад.

Поколебавшись, публикатор пришел к следующему выводу: запись все-таки повествует о неизвестном набеге 1623 г., но по­скольку она сделана позже набега, может быть, через несколько лет, ее автор допустил двойную ошибку — с упоминанием имен патриарха, невольно продлив патриаршество Кирилла на пол­тора месяца (на самом деле получается месяц и три недели), и султана, сократив правление Мустафы на два месяца ²².

Нам этот вывод представляется совершенно ошибочным, и одну из причин его появления, помимо неизученности вопро­са, мы видим в «зацикленности» В.М. Истрина на хаммеровскком 21 июля — дате даже не набега, а депеши Ф. де Сези по новому стилю. В греческой записи речь явно идет о первом набеге 1624 г. Имена патриарха (второе патриаршество Кирилла) и султана, число и месяц прихода казаков на Босфор и даже время дня (по Т. Роу), район, подвергшийся разгрому (о нем скажем ниже), — все это вполне соответствует нападению 1624 г. Примерное соответствие этому же набегу мы увидим и в упомянутом записью числе казачьих судов и казаков, находившихся на их борту. Напротив, известные нам сведения о действиях ка­раков в 1623 г. (В.М. Истрину они были неведомы) не имеют корреляции с фактологией греческой записи. Ее автор в самом деле допустил ошибку, но одну — с указанием года набега, что, очевидно, свидетельствует о большей, чем полагает публика­тор, хронологической отдаленности записи от самого события.    

Кроме того, автор несомненно не находился на Босфоре в 1624 г., иначе знал бы реальный конец казачьей экспедиции. Описание же разгрома казаков, сделанное в записи и дезориен­тировавшее В.М. Истрина, совершенно недостоверно: такого ис­хода нападения на Босфор в действительности не было не только в 1624 г., но и вообще никогда. Возможно, автор соединил какую-то реальную информацию о набеге с пропагандистскими утверждениями османских властей — ведь и Мустафа Найма, как увидим, неверно изображает окончание экспедиции.

В итоге хронологических изысканий мы получаем три даты первого казачьего набега 1624 г.: 9 (19) июля в известиях анг­лийского посольства, в ссылке французского посла на «пасху турок» и в греческой записи, 10 (20) июля у того же Ф. де Сези и 12 (22) июля у Мустафы Наймы. Две первые принадлежат очевидцам, но имеют довольно странное расхождение в один день. Верной датой является 9(19) июля, и не только по боль­шинству указаний. Английское сообщение составлено надень раньше французского, а кроме того, Т. Роу дал гораздо больше информации, чем Ф. де Сези, и о первом, и о втором казачьих набегах 1624 г. и, видимо, гораздо больше интересовался воен­но-морскими действиями казаков. Полагаем, что расхождение в датах набега у Т. Роу и французского посла возникло в силу технических причин: Ф. де Сези и его аппарат, очевидно, на­чали составление депеши 20 июля (откуда и появился вчераш­ний «день пасхи турок») и закончили 21 числа. У Мустафы Наймы же дата явно сдвинута по времени, если не произошло простой ошибки при ее чтении в турецком тексте, написан­ном арабской графикой²³.

Уже указывалось, что состав флотилии, произведшей на­падение на Босфор, Т. Роу определяет в 70—80 судов, гречес­кая запись дает около 100 судов, у Ф. де Сези фигурирует 100 су­дов и у Мустафы Наймы — 150. Последнюю цифру находим также у П. Рикоута. К этим сообщениям можно добавить изве­стие, содержащееся в письме пыркалаба (правителя) молдав­ского города Сороки Чолганского, которое датируется около 1624 г. и, по-видимому, говорит о рассматриваемом набеге: запорожцы ходили на Стамбул в 80 чайках²⁴, и сообщение Иова, который писал, что по разбитии турок в устье Днепра запорожцы вышли в море в 102 чайках и направились к Царьграду.

Кроме того, Эвлия Челеби утверждает, что «в год вступле­ния на престол султана Мурада IV днепровские казаки на трех­стах чайках совершили нападение». Здесь явно идет речь о Бос­форе как объекте атаки, поскольку с этим нападением автор свя­зывает строительство новых крепостей в проливе, но, можетбыть, обобщены известия не только о первом набеге 1624 г., но и о втором, большем по составу казачьей флотилии. Впрочем, в дру­гом месте Эвлия говорит о приходе 300 казачьих чаек в Еникёй, т.е. имеет в виду все же первый набег.

О численности казаков флотилии мы узнаем от Т. Роу, по сведениям которого получается 3,5—4 тыс. человек, и из гре­ческой записи, в которой сказано, что на судах «было до шести тысяч русов», следовательно, не по 50 казаков на судне, как у Т. Роу, а по 60, что вполне могло быть.

В литературе, как и в источниках, царит разнобой в определе­нии числа судов флотилии. 70—80 судов называют И.В. Цинкайзен, М.С. Грушевский, М.А. Алекберли (но 1623 г.) и Ю.П. Ту­шин. Минимальную цифру в 70 судов предпочитает С. Рудниц­кий. 100 судов фигурируют у Я.-Ф. Юзефовича²⁵, во «Всеобщей истории о мореходстве», у К. Головизнина, Д.И. Эварницкого (но 1623 г.), В.М. Пудавоваи Н.П. Загоскина. По П.А. Кулишу, в море вышли 150 судов, но до Стамбула дошли 102, а по Н.И. Костома­рову, наоборот, вышли 100 чаек, а к Стамбулу флотилия пришла в числе 150 судов. Последнюю цифру найдем у В. Миньо, И. фон Хаммера, С. Голэмбёвского, А. де Ламартина, Д.И. Эварницкого (для 1624 г.), А.Л. Бертье-Делагарда, А.П. Григорьева и АД. Жел-тякова, В.А. Голобуцкого.

Численность участников набега также не совпадает в разных работах. Если не считать общих оценок вроде «громадного чис­ла» казаков, напавших на Босфор, у В. Катуальди, то она возрастает от 4 тыс. у К. Осипова до 6 тыс.у А. де Ламартина, который читает по 40 казаков (20 гребцов и 20 воинов) на судно, и до 10,5 тыс. у Н.И. Костомарова, у которого на чайках размещается по 70 человек²⁶. Д.И. Эварницкий для «похода 1623 г.» отводит на чайку также 70 казаков, а для «похода 1624 г.» 90 человек²⁷, ак что получается соответственно 7 тыс. и 13,5 тыс. участников.

Последняя цифра определяется согласно И. фон Хаммеру, у которого описываются казачьи суда «с десятью веслами на каж­дом борту, на каждом весле по два гребца (всего, следовательно, 140. — В.К.), и имеющие, кроме последних, по пятьдесят хорошо вооруженных ружьями и саблями воинов», итого получается по 90 человек. Приведенная выше численность экипажа в 70 казаков, собственно, тоже взята у И. фон Хаммера, но с ошибочным подсчетом числа гребцов²⁸.

В свою очередь, тюрколог позаимствовал сведения о составе казачьих экипажей у П. Рикоута, у которого говорится: «Их суда длинные и легкие, имеют по десять весел на каждом борту и по два человека на каждом весле. Нос и корма построены почти одинаково, таким образом, чтобы они могли привязывать руль то к носу, то к корме, не разворачивая судно, что избавляет их от большой потери времени. На каждом судне по пятьдесят отбор­ных человек, вооруженных огнестрельным оружием и широки­ми саблями, которыми они прекрасно владеют». Сообщение П. Рикоута можно понимать двояко: к 40 гребцам прибавлять 50 воинов, как это делает И. фон Хаммер, или полагать, что из 50 человек 40 находились на веслах. Как уже указывалось, Г. де Боплан определял число весел чайки по 10— 15 с каждого борта, а численность ее экипажа в 50—70 человек.

Историки определяли состав казачьей флотилии в первом набеге на Босфор 1624 г. в тесной зависимости от использован­ного ими источника или предшествующего сочинения. Одна­ко, даже располагая более широким кругом источников, труд­но установить реальный состав флотилии. Видимо, все-таки судов было не 150 и тем более не 300, а скорее всего 70—80, как у Т. Роу. Хотя большие казачьи суда могли вмещать по 90 и даже более человек, наверное, следует поверить информированности англичан, находившихся в Стамбуле. Во всяком случае, казачья флотилия, насчитывавшая 70—80 судов и около 4 тыс. воинов, была весьма значительным и сильным соединением, и ее не­ожиданное появление в проливе потрясло весьма слабую турец­кую оборону.

2. Страшный разгром

Войдя в Босфор перед восходом солнца («приблизительно на рассвете») и «разделившись по группам», казаки, согласно английским «Известиям из Константинополя», «разграбили и сожгли почти все селения и увеселительные дома по обе сторо­ны реки (так назван пролив. — В.К.), до Замков (Румелихисары и Анадолухисары. — В. К.), в пределах 4 миль от этого горо­да (Стамбула. — В.К.). Главные места суть Бююкдере и Еникёй на греческом и Стения на азиатском берегу (ошибка: Истинье тоже расположено на европейском берегу. — В.К.), где, захва­тив большую и богатую добычу, они остановились не ранее 9 часов утра...»²⁹

Ф. де Сези в депеше Людовику XIII от 21 (11) июля сообщал, что казаки пришли, «чтобы разгромить одно большое местеч­ко³⁰, называемое Неокорис (Еникёй. — В.К.), которое соприка­сается с Башнями Черного моря³¹ (Румелихисары и Анадолухи­сары. — В.К.) на виду у Сераля великого сеньора и ближе отсюда (из столицы. — В.К.), чем многие увеселительные дома, где он иногда проводит время». Далее посол писал, что казаки остави­ли «после более чем десятичасового пребывания на земле мно­жество сожженных и опустошенных красивых домов на берегу канала». В другом донесении посла королю от 4 августа (25 июля) снова сказано, что «казаки разгромили Неокорис и другие места на виду у Сераля».

Иов замечал, что запорожцы пошли на предместья Стамбу­ла и, миновав замки, башни и сторожевые вышки, вторглись в Новую деревню (Еникёй) и взяли ее с большой добычей. В по­слании киевских городских властей также говорится, что каза­кам удалось занять «какое-то село близ самого Царьграда, захва­тив богатую добычу». В письме Чолганского подчеркивается, что добыча, взятая во время похода на Стамбул, «Пелагию, Пазарджик», была столь велика, что не только 80, но и 800 челнов не смогли бы ее всю увезти.

Сведения о набеге имеются в трактате^лриближенного Му-рада IV Кучибея, написанном в начале 1630-х гг. «С Черного моря, — читаем там, — появились... мятежные казаки, которые ежегодно грабили и разоряли прибрежные села и местечки, а жителей делали узниками оков и мучений. Так как не было ни­кого, кто бы противустал им, то они пришли в места близ Руми-ли-Хысара (Румелихисары. — В. К.); сожгли две деревни и мно­жество садов; разграбили и расхитили пожитки правоверных»³².

Мустафа Найма упоминает разгром лишь одного селения. Казаки, по словам хрониста, «напали на Еникьой, где сожгли несколько лавок и нанесли большой вред» (в другом переводе:  «ударили... на одно из селений, над цареградской тесниной лежащих, Еникёй называемое, которое ограбили и частично сожгли»). «Нападение их на Босфор, —сказано далее, —учинено было с таким ожесточением, которому подобного не слыхано было в истории».

У Эвлии Челеби находим упоминания о разгроме четырех селений. Автор утверждает, что жители Тарабьи пытались ока­зать казакам сопротивление, но понесли за это жестокое нака­зание: «Во время султана Мурада I (описка или опечатка, следу­ет: Мурада IV. — В.К.), когда русы захватили Еникёй, жители Тарабьи дали сражение казакам и отказались дать им даже зер­нышко горчицы. Неверные, взбешенные таким поведением, подожгли место и сожгли его дотла. Оно восстанавливалось вплоть до наших дней». О сопротивлении в Еникёе не сказано ни слова, но отмечено, что там казаки захватили 1 тыс. пленни­ков и пять полностью нагруженных судов. Далее, касаясь при­чин сооружения новых босфорских крепостей и явно имея в виду рассматриваемый набег, Эвлия снова говорит о том, что в прав­ление Мурада IV неверные пробирались со своим флотом вверх до Тарабьи и Еникёя, и упоминает еще грабежи и пожары Бю­юкдере и Сарыера.

В греческой записи очерчен обширный район нападения казаков: «Они ограбили весь Босфорский пролив от Гиерона (местности, где вскоре будут сооружены крепости Анадолука-вагы и Румеликавагы. — В.К.)ао Неохора и Соофения (Еникёя и Истинье. — В.К.) и все окрестности пролива и произвели там большой захват пленных». «Пришли они на рассвете» и действовали «до шестого часа», к которому якобы были раз­громлены.

У М. Бодье читаем, что казаки «спустились к Замкам Кон­стантинополя, которые... Черное море омывает своими волна-. ми; после обычного грабежа и опустошения большого селения рядом с Константинополем они его сожгли, причем пламя было видно из павильонов Сераля». По словам этого современника, в 1624 г. казаки «плавали по Черному морю так смело, что до­ходили до самых ворот Константинополя, грабили и сжигали красивые дома, которые турки наслаждения ради построили вдоль побережья вблизи Замков и которые часто принимали среди развлечений и удовольствий султанов — правителей государства». Далее М. Бодье замечал, что «казаки посмели по­явиться в двух лье от Константинополя, у двух крепостей, или замков, находящихся на обоих берегах Босфора, которые и были единственными преградами от их набегов и не дали им пройти дальше».

По-видимому, набег 1624 г. имел в виду хронист Павел Пя-сецкий, когда писал, что запорожцы, «наконецдобравшисьдаже до константинопольского предместья, нафуженные добычей в виду Константинополя, отошли на своих чайках без ущерба». Возможно, о рассматриваемом набеге говорил и Жан ле Лабурёр де Блеранваль. Упомянув о разгроме казаками Трабзона и Си-нопа, он замечал, что его «еще больше восхищает их (казаков. — В. К.) смелость, когда они разфабили предместья Константино­поля на глазах у города, великого сеньора и двора».

Приведем также сообщения о первом нападении на Босфор 1624 г., исходящие от современников казачьей морской актив­ности, но второй половины XVII в. Казаки, отмечал П. Рикоут (почему-то в разделе о 1626 г.), «действуют с такой скоростью, что их набеги совершаются прежде, чем о них доходят вести. Таким образом они дошли вплоть до Канала Черного моря, сжи­гая и фабя села и деревенские дома, встречавшиеся на их пути, Бюкждере, Еникёй, Стения были обращены в пепел: два пер­вых на греческом берегу, а последняя на азиатском». Очевидно, автор пользовался материалами посольства Т. Роу, поскольку повторил его ошибку с Истинье³³, но, как увидим позже, привел и оригинальные сведения о набеге 1624 г., касающиеся закры­тия Золотого Рога.

Ф. дела Круа пишет, что днепровские казаки соединили все свои суда и сообща высадили многие десанты на берега Турции. «Большое число городков и селений стало добычей этих пира­тов, обративших их в пепел. Они имели дерзость приблизиться на четверть лье к Константинополю и предали огню на глазах жителей этого великого города множество их увеселительных домов». Наконец, у И.-И. Мёллера говорится, что запорожцы прибыли по Черному морю к предместью Константинополя, высадились на берег в Еникёе, опустошили его и подожгли³⁴.

В целом источники создают впечатление ошеломляющего разфома казаками обоих берегов почти всего Босфорского про­лива от его черноморского устья до замков Румелихисары и Анадолухисары, расположенных перед Стамбулом. Упомянутые Т. Роу четыре английские морские мили, которые отделяли сто­лицу от разграбленной и сожженной местности, составляют 7,4 км, и это расстояние вполне соотносится с расположением Румелихисары приблизительно в 7,5 км по прямой от Топхане³⁵. Два лье М. Бодье — это 8,9 км, если имелись в виду сухопут­ные лье, что скорее всего и было, поскольку два морских лье составили бы 11,1 км. Видимо, от двух лье М. Бодье происходят две мили Пьера Шевалье: казаки, по его словам, «несколько раз даже осмеливались подойти на две мили под Константинополь и взять там пленников и добычу»³⁶.

Но вполне вероятно, что во время набега казачьи суда захо­дили и гораздо дальше в пролив или, иными словами, ближе к собственно Стамбулу. Иов указывал, что казаки прошли замки, что предполагает продвижение мимо Румелихисары и Анадолу­хисары, ибо других замков на Босфоре тогда не было. Д. Сафедо (правда, с ошибочным указанием 1626 г.), а за ним и И.Х. фон Энгель утверждали, что казаки высадились в миле от Стамбула³⁷ и приблизились к нему до четверти мили. Здесь, очевидно, под­разумевалось лье, которое переводят и как милю. Поскольку морское лье равно 5,556 км, а сухопутное 4,444 км, высадка дол­жна была произойти ближе к столице, чем расположен Румели­хисары, где-то приблизительно в районе Арнавуткёя — Куручешме. Но при этом, конечно, не может быть речи о первой казачьей высадке в проливе: если казаки громили Босфор начи­ная от Гиерона, то первый раз они должны были высадиться вскоре после захода в пролив.

О дерзком приближении казаков к столице на четверть лье говорит и Ф. де ла Круа. Последнее расстояние составляет всего 1,4 или даже 1,1 км в зависимости от того, какое лье имелось в виду, и это практически уже был район Топхане. Кроме того, перекрытие турками входа в стамбульскую гавань, о чем будет рассказано ниже, могло быть вызвано появлением казачьих су­дов не только у замков, но и непосредственно перед входом в Золотой Рог.

Разгром босфорских селений был сокрушительным, но по-казачьи стремительным и недолговременным: согласно И.В. Цин-кайзену, казаки офабили «все побережье вверх от Константи­нополя за несколько часов». В литературе называется и конк­ретное количество этих часов. «Всеобщая история о мореходстве» утверждает, что казаки «целые шесть часов упот­ребили на разграбление того края, украшенного великолепны­ми и пышными зданиями, куда сам султан иногда приезжал для увеселительной прогулки»³⁸. У Я.-Ф. Юзефовича встречаем ука­зание на то, что турки в Стамбуле в течение шести часов не осмеливались подать помощь жителям Еникёя, а М.С. Грушев­ский пишет, что запорожцы в продолжение тех же шести часов уничтожили «целый ряд роскошных вилл и богатых усадеб» и забрали «массу добычи».

Но обратимся к источникам, которые дают возможность представить, какое конкретно время потратили казаки на разгром Босфора. По Т. Роу получается, что флотилия вошла в про­лив около 5 часов утра современного счета времени («прибли­зительно на рассвете»), а погром был прекращен «не ранее 9 ча­сов утра». Следовательно, казаки действовали на берегу чуть более четырех часов, что, учитывая район разгрома, представляется, пожалуй, слишком коротким сроком даже для стремительных запорожцев и донцов. Может быть, «9 часов» Т. Роу следует пе­ресчитать с лондонского (гринвичского) времени на местное, т.е. прибавить три часа, и тогда получится 12 часов дня? Если это так, то разгром продолжался более семи часов. Последний срок ближе к данным Ф. де Сези, согласно которым казаки на­ходились на суше свыше 10 часов, т.е. приблизительно начиная с нынешних 5 часов утра до 3—4 часов дня современного счета времени. И этого срока было вполне достаточно для рассматри­ваемого разгрома.

Греческая запись утверждает, что все действия казаков от начала до мнимого поражения заняли время от рассвета до 6-го часа. Здесь используется так называемый «древний» счет, и со­гласно ему, если бы имелся в виду 6-й час дня, то на казачьи действия приходилось бы примерно 2,5 часа, что невозможно. Остается полагать, что запись говорит о 6-м часе ночи, и тогда получается, что на казачий разгром Босфора, турецкий отпор и якобы поражение казаков автор отводит свыше 18 часов, иными словами, от восхода солнца до ночи.

В ходе набега, сопровождавшегося, по Мустафе Найме, не­виданным ожесточением, особенно пострадал более населен­ный и более богатый европейский берег пролива. Согласно ита­льянским источникам, приводимым И. фон Хаммером, опус­тошению подвергся «правый берег Босфора», — полагаем, что преимущественно. Казакам, как говорят многие указания, до­сталась богатейшая добыча, в том числе значительное число пленников. Первоочередному разгрому, надо думать, подверг­лись великолепные дворцы и виллы, т.е., вполне возможно, загородные дома стамбульцев в Сарыере, усадьбы Бююкдере и Истинье, прибрежные дворцы и кёшки у Румелихисары, сул­танский дворец в Бейкозе, дворцы в Канлыдже и у Анадолухисары. В литературе встречаются утверждения о разрушении казаками военных укреплений на Босфоре, но источники об этом не сообщают³⁹.

Мы видели, что у современников среди погромленных мест особо выделяется Еникёй, и, очевидно, это селение подверглось особенно ожесточенному и сокрушительному разгрому, Сопровождавшемуся сожжением. Там было что грабить, посколь­ку, как мы уже говорили, в Еникёе находилось много отличных ромов, которые принадлежали богатым судовладельцам и капитанам, и это был крупный центр производства припасов для османского флота. Не исключено, что казаки могли выбрать Еникёй и как своеобразную базу, опорный пункт для развертывания своих действий.

Ю. (О.И.)Сенковский, опровергая слова одного из польских  авторов о том, что султан глядел из садов (окон) Сераля на подожженные казаками и дымившиеся села⁴⁰, утверждал, что казаки разгромили будто бы только один Еникёй и что даже его «из Стамбула из садов Сераля не видно». Отметим здесь известную подмену понятий, поскольку обсуждать надо вопрос о том, мог ли быть виден из Сераля дым от горевших селений, а не сами эти селения. Как явствует из приведенных материалов, Ф. де Сези дважды говорит, что Еникёй располагался «на виду у Сера­ля» (второй раз: «Неокорис и другие места»); у М. Бодье пламя горевшего большого селения рядом со Стамбулом было видно из павильонов Сераля; по Ф. де ла Круа, казаки сожгли увесели­тельные дома на глазах жителей Стамбула. Ранее цитировались заявление Скиндер-паши о том, что еще в 1610-х гг. из окон султана были видны дымы зажженных казаками пожаров, и за­мечание Ж. де Блеранваля о разграблении казаками столичных предместий на глазах у Стамбула и двора.

Конечно, некоторые из этих фраз надо понимать не в пря­мом, а в переносном смысле, но и в самом деле клубы дыма от горевших пригородных селений наверняка видели в столице: от Топхане по прямой до Еникёя лишь около 12 км, до Истинье около 11, до Румелихисары, как сказано, примерно 7,5, не гово­ря уже о том, что ветер мог смещать дым к Стамбулу⁴¹.

Ошибка Т. Роу и П. Рикоута с азиатским расположением Истинье невольно заставляет предположить, что имелся в виду какой-то другой пункт, действительно размещенный на азиат­ском берегу Босфора, тогда как Истинье попало в текст в резуль­тате оговорки. Если это так, то, вероятнее всего, английский посол мог иметь в виду Бейкоз. Во всяком случае, И. фон Хам- мер в одном месте ссылается на турецкую рукопись «Рауфатул-эбрар», где сказано, что казаки вместе с Истинье опустошили и Бейкоз на азиатском берегу.

В общем же разгрому подверглись Сарыер, Бююкдере, Тарабья, Еникёй и Истинье на европейском побережье Босфора, видимо, Бейкоз на азиатском берегу и, может быть, поселок при Румелифенери и селение при Румелихисары на европейской стороне пролива и поселок при Анадолуфенери, Канлыджа и пригород Анадолухисары на азиатской стороне или большин­ство из этих селений. Только втаком случае список разгромлен­ных пунктов будет соответствовать «почти всем селениям», ко­торые были разграблены и сожжены, согласно английским «Из­вестиям из Константинополя». Мы не исключаем, что приведенный список следует пополнить и некоторыми селени­ями, располагавшимися ниже замков⁴².

Названные известия сообщали, что «в то время весь город (Стамбул. — В.К.) и предместья были охвачены тревогой... ни­когда не видели большего страха и смятения». Позже в письме одному из князей Збараских от 10 сентября Т. Роу снова вспо­минал о казачьем «дерзком покушении внутри канала, которое привело всех в смятение». По словам М. Бодье, «одно имя каза­ков вызывало страх и ужас в Константинополе», а османские «министры были в таком испуге, что трусливо плакали какжен-щины вместо того, чтобы помогать своей стране как подобает мужчинам».

Паника в городе усилилась, когда пополз слух, что местные христиане хотят восстать против мусульманского господства и присоединиться к казакам. По сообщению Ф. де Сези королю, вследствие казачьего разгрома босфорских селений «турки были так раздражены, что предлагалось и обсуждалось, не убить ли всех христиан-франков (западноевропейцев. — В. К.), но Бог отвел это жестокое намерение, и было решено только, что их разоружат и посетят все дома, чего и ожидали с часу на час с благодарственным молебствием, если дешево отделаются, так что в течение двух дней бедные христиане не осмеливались вы­ходить из своих домов»⁴³.

Каймакам, по словам французского посла, хотел при сем бросить в Башни Черного моря посла Польши (речь идет о на­ходившемся тогда в Стамбуле польском дипломатическом аген­те), но он, Ф. де Сези, ходатайствовал за него, хотя это и было рискованно. Стамбульское население, «охваченное ужасом и пришедшее в ярость», говорит Ф. де ла Круа, «хотело истребить всех христиан города и особенно поляков и их посла», и жителей едва успокоили. Английское посольство в известиях от 10 июля констатировало, что турецко-польский договор о мире полностью разрушен.

Из сочинения М. Бодье узнаем, что дома некоторых евро­пейцев в османской столице все-таки пострадали. «У турок, — сообщал этот современник, — не было другого лекарства, кро­ме отчаяния, порождаемого в таких случаях малодушием, и они пометили крестами двери франков (как они зовут христи­ан Запада), а ночью, разбивая их окна камнями, кричали и угрожали, что будут их грабить и убивать, если они не воспрепятствуют набегам и опустошениям, чинимым у них (турок. — В. К.) казаками». Под угрозой оказалась жизнь духовного главы местных православных христиан, упоминавшегося патриарха Кирилла.

Один из историков утверждает, что тогда в Стамбуле «все спешило к оружию» против казаков⁴⁴. Но дело было вовсе не так, и, напротив, понадобились личные усилия падишаха для организации элементарной обороны. Английские посольские известия говорят, что во время набега Мурад IV «отправился вниз к берегу, каймакам в порт», а Эрмени Халил-паша «объя­вил себя вождем (дословно: СепегаП. — В.К.) в этой сумятице». «Во время этой тревоги, — сообщал Людовику XIII Ф. де Сези, — великий сеньор был верхом на лошади на берегу моря перед своим Сералем, где навел несколько орудий⁴⁵ и торопил отправ­ку лодок (против казаков. — В. К.), показывая столько же реши­мости, сколько его люди растерянности и страха»⁴⁶.

Дальнейшее развитие событий подробнее всего отражено в английских известиях. Турецкие военачальники, «не имея ни одной галеры, готовой к обороне... снабдили людьми и воору­жили все корабельные шлюпки, барки и прочие небольшие лод­ки, числом от 4 до 500⁴⁷, таким народом, который они надея­лись заставить грести или сражаться, и послали всех конных и пеших в городе, числом в 10 000, для защиты берега от дальней­шего грабежа».

«Мы, — говорилось в известиях, — надеялись тогда, что эти несчастные (казаки. — В.К.) тотчас же удалятся, но они, уви­дев приближающиеся к себе турецкие лодки, сами стянулись в середину канала, несколько выше Замков⁴⁸, и, укрепив весла к бою, стояли в форме полукруга в ожидании атаки; ветер и тече­ние были против них. Халил-паша велел несколько преждев­ременно открыть огонь издали, но они не отвечали ни единым мушкетом, только перебирались от одного берега к другому, без малейшего признака отступления. Вследствие этого вождь, видя их готовность и решимость, положил не атаковать их та­кими лодками, какие имел, но счел за благо хотя бы удержать их от дальнейших покушений, опасаясь, что если они разобь­ют его лодочный флот, что они легко могли сделать, то риск­нут пойти к Константинополю, который сейчас полностью лишен защиты»⁴⁹.

«И таким образом, — завершали рассказ известия, — эти немногие лодки (казаков. — В. К.), захвати в вначале богатую до­бычу, стояли целый день до заката солнца, дерзко глядя в лицо и угрожая великой, но испуганной столице света и всему ее мо­гуществу, и наконец ушли со своей добычей, с развевающимися флагами, не вступив в бой и почти не встретив сопротивления»⁵⁰. Уход казачьей флотилии произошел, видимо, вскоре после 10 ча­сов вечера современного счета времени, поскольку солнце на Босфоре заходило в те дни около этих 10 часов.

В депеше Ф. де Сези события освещены гораздо короче: «И затем (после погрома Босфора. — В.К.)... они (казаки. — В.К.) удалились без потери единого человека; так как здесь в порту не было вовсе галер, они (турки. — В.К.) такдолго снаря­жали лодки, что казаки имели полную возможность погрузить и увезти свою добычу». П. Рикоут, вкратце повторяя информа­цию английских известий, указывает типы мобилизованных ту­рецких судов: «шайки, чимберсы и другие мелкие суда»⁵¹.

Мустафа Найма замалчивает «стояние» двух флотилий и неприятный для османов результат преподносит в качестве ус­пеха. «Как только известие о такой неслыханной дерзости (разгроме Еникёя. — В. К.,) доставили в Стамбул, — читаем в перево­де Ю. (О.И.) Сенковского, — личную охрану падишаха немед­ленно бросили на суда, спеша на место сказанного своеволия, но проклятые (казаки. — В.К.) моментально в открытое сбежа­ли море». В переводе П.С. Савельева этот текст передан мягче: «Узнав об этом (разгроме Еникёя. — В.К.), начальник бостанд-жей и сейменов, сев на корабли, отправился против них; но про-клятники-казаки, пробыв немного, пустились обратно в море». Упомянутые здесь бостанджи («огородники») являлись при­дворными слугами, которые несли наружную охрану султанско­го дворца и выполняли полицейские функции, а сейменами, или секбанами («псарями, ловчими»), назывались свита султа­на и его охрана на охоте и одна из трех основных частей янычар­ского корпуса⁵². Собственно, важное добавление Наймы к имеющейся картине состоит в том, что придворный хронист сооб­щает о присутствиии в экипажах флотилии, наскоро направлен­ной против казаков, даже чинов султанской охраны.

Греческая же запись, обнаруженная В.М. Истриным, ухо­дит гораздо дальше Мустафы Наймы в фальсификации оконча­ния казачьего набега. Его итог оказывается совершенно фантас­тическим и как таковой не фигурирует ни в одном из других источников. Согласно записи, «до шестого часа осталось из них {казаков. — В.К.) только до 60 человек; половина же их была  изрублена, а остальные взяты в плен. Но они успели бросить огонь и сожгли два квартала»⁵³. При этом, после того как автор записи сказал об ограблении всего пролива и его окрестностей, а другие источники говорят о сожжении многих босфорских се­лений и домов, остается непонятным, что за кварталы имеются в виду. Уж не два ли квартала Галаты? Или очень сильно постра­давшего Еникёя?

Некоторые наблюдатели второй половины XVII в., аза ними и последующие историки, не имевшие сведений о флотилии из 400—500 «разнокалиберных» малых судов, утверждают, что про­тив казаков будто бы были направлены галеры, на самом деле отсутствовавшие в порту Стамбула. «Десять галер, которые вы­слали из порта с намерением их (казаков. — В. К.) отбить, — пи­шет Ф. де ла Круа, — оставались зрителями этих опустошений, не осмеливаясь пойти на риск боя». У И.-И. Мёллера и Я.-Ф. Юзефовича находим, что флот трирем, даже когда он был подготов­лен, не осмелился напасть на отплывавших казаков, которые счастливо вернулись домой⁵⁴.

Что касается ветра и течения, которые, по Т. Роу, были про­тив казаков, то здесь явно имелись в виду ветер и течение со стороны Мраморного моря по направлению к Черному, затруд­нявшие казакам атаковать приближавшуюся к ним неприятель­скую флотилию⁵⁵. Уже отмечалось, что вообще в проливе глав­ное течение идет от Черного моря к Мраморному и наибольшей скорости достигает как раз между Румелихисары и Анадолухи-сары, рядом с которыми происходило «стояние» флотилий. Однако имеется и встречное течение, направляющееся преиму­щественно вдоль европейского берега и заметное, в частности, от Бебека к Румелихисары, где при встрече с северным течением образуется водоворот, и от Балталимана к Еникёю, где оно уже теряет свою силу. Попутный ветер может заметно усиливать южное течение (зимой и весной, когда дуют главным образом юго-юго-западные ветры, оно становится таким сильным, что парусные суда с трудом могут проходить из Черного моря к Стам­булу, а иногда даже вынуждены ожидать северного ветра). Не­сомненно, в ходе набега сложилась подобная обстановка.

П. Рикоутутверждает, что казачьи суда «стояли под паруса­ми» против турецкой флотилии, и, надо полагать, это ошибка, так как паруса можно было использовать для «стояния» лишь в случае разнонаправленности ветра и течения. В свою очередь, слова английских известий об укреплении казаками весел к бою не следует понимать буквально, поскольку казачьи суда, потому же источнику, находились в движении от берега к берегу, а это удобнее было делать на веслах.

Не согласимся и с мнением А. де Ламартина о том, что каза­ки «гордо ждали захода солнца и ветра с суши, который подни­мается ночью, чтобы вернуться в Черное море». Со сменой дня и ночи ветер в самом деле нередко меняет направление, но в данном случае, если ветер и течение направлялись с юга, это было как раз то, что требовалось для быстрого отхода в море. Очевидно, совершенно иные соображения заставляли коман­дование казачьей флотилии не трогаться с места при виде «ар­мады» Эрмени Халил-паши.

В одной немецкой работе можно прочитать, что флотилия казаков «неожиданно исчезла» из Босфора. Представляется со­мнительным, чтобы упомянутая «армада», стоявшая непосред­ственно против казачьих судов, вовсе не заметила их ухода, даже несмотря на вечернее или ночное время и растерянность, хотя именно то, что казаки вдруг стали уходить, вполне могло быть неожиданностью для турок, ожидавших худшего.

В литературе при освещении этого этапа набега встречают­ся и другие существенные ошибки и неточности. По изложе­нию В.М. Пудавова, турки «столь медленно вооружали суда, что казаки свободно нагрузили добычу и увезли ее», и таким обра­зом у автора исчезает «стояние» флотилий⁵⁶. Напротив, соглас­но И. фон Хаммеру, суда османской флотилии «вышли немед­ленно из гавани Константинополя» на казаков, а по Д.И. Эварницкому, против них даже «выскочило... до 500 больших и малых судов», тогда как сообщения английского и французского по­сольств и соображения о времени, которое могло понадобиться для сбора такого огромного числа судов, их вооружения и снаб­жения экипажами, вовсе не позволяют вести речь о каком-то быстром отправлении флотилии.

«Пламя Бююкдере, — утверждает А. де Ламартин, — при­звало шестьсот парусов из порта Константинополя, чтобы отбросить варваров из Босфора... Казаки выстроили свою эскадру полумесяцем посреди широкого пространства, которое образу-ет Босфор между Бююкдере и берегом Азии...» Здесь неверно . показаны и число судов турецкой флотилии, которые врядли в  большинстве своем состояли из настоящих парусников, и место «стояния» двух флотилий, которое случилось отнюдь не у Бю­юкдере, а гораздо ближе к Стамбулу. В. Миньо, наоборот, уве­ряет, что «стояние» произошло прямо у входа в Золотой Рог: собранные «пятьсот сайков (так зовется у турков особый род легких судов)... развернулись противу лодок козачьих, остано­вившихся полукружием» перед «входом в гавань».

«Турки, — читаем у М.А. Алекберли, — мобилизовали... морской флот... открыли по ним (казакам. — В.К.) ураганный артиллерийский огонь. Положение казаков было крайне тяже­лое, и ветер не сопутствовал им. Турки имели большое количе­ство войска, превосходящее казаков в несколько раз...» Полага­ем, что автор преувеличивает тяжесть положения казаков. Хотя османских судов и людей на них было во много раз больше, чем у проти вной стороны, но турецкая флотилия, эта, как выражает­ся М.С. Грушевский, «импровизированная армада», состояла из разнотипных и не предназначавшихся для боевых действий судов, с самым разнообразным, наспех собранным вооружени­ем, в числе которого вряд ли было много артиллерии, со случай­но и поспешно укомплектованными командами, в значитель­ной степени набранными, по выражению упомянутого же исто­рика, из «всякого сброда». Такая «армада» не могла представлять для казаков слишком большую опасность, что и выявилось в ходе «стояния».

Подробности о действиях десятитысячного войска, направ­ленного для защиты босфорского побережья, нам неизвестны. Поэтому трудно сказать, шло ли оно «вровень с флотом, чтобы защитить землю и море от этих поджигателей», как утверждает А. де Ламартин, либо же имела место несинхронная спешная отправка различных отрядов к прибрежным селениям, но, во всяком случае, это войско не составляли одни янычары, как считает названный автор. Равным образом неизвестно, правы ли В. Миньо, согласно которому воины были «размещены обере­гать Перу, Галату, Скутари и прочие окрестности столицы», и следующий за этим историком Н.А. Смирнов, по которому «до 10 тыс. хорошо вооруженных людей заняли берега Босфора, а также Перу, Галату, Скутари в ожидании высадки казаков»⁵⁷. Можно только предполагать, что поскольку во время набега закрывался вход в Золотой Рог, должны были быть приняты меры и по обороне собственно Стамбула, Галаты и Ускюдара.

Наконец, скажем и о неточностях в литературе, связанных с определением общего времени пребывания казаков на Бос­форе. Согласно А.Л. Бертье-Делагарду, они простояли в про­ливе «на виду у Царьграда целые сутки», что не соответствует действительности, хотя автор и ссылается на И. фон Хамме-ра, В.Д. Смирнова и Д.И. Эварницкого, у которых нет таких утверждений⁵⁸. Невнятно относительно времени выражается М.С. Грушевский: в его истории казаки, разгромив за шесть часов виллы и усадьбы и забрав добычу, «около 9 часов» уходят в море; затем рассказывается о тревоге в Стамбуле, организации импровизированной флотилии, «стоянии» в проливе, продол­жавшемся до вечера, и беспрепятственном уходе казаков домой. Получается, что под «морем», куда казаки ушли около 9 часов, следует понимать пролив (уход с берега на суда, находившиеся в проливе)? 9 часов вечера здесь не могут иметься в виду, так как от рассвета до вечера было гораздо больше шести часов, да и в 9 часов вечера солнце еще не заходило⁵⁹.

Для защиты от набега турецкие власти были вынуждены при­менить знаменитую византийскую цепь, о чем расскажем осо­бо. Эта цепь, имевшая очень долгую историю, уже существовала в начале VIII в. и, перегораживая начало Золотого Рога, закры­вала вход в акваторию константинопольского порта. Она протя­гивалась от мыса Акрополя, который ныне называется Сарай-бурну (мыс Сераля)⁶⁰, до весьма укрепленной Галатской башни морской стены Перы. Направление цепи почти совпадало с на­правлением Галатского моста, связывающего с 1845 г. оба бере­га залива ⁶¹.

Собственно говоря, это была не цепь в прямом смысле, а боновое заграждение, состоявшее из деревянных колод-поплав­ков, которые соединялись кусками железа и железной цепью, и имевшее длину почти 700 м. В целом бон являлся мощной, мас­сивной преградой, для прорыва которой требовались корабли с особым приспособлением — гигантскими .«ножницами» или прочным тараном. «Механизм, регулировавший положение цепи, — по характеристике специалиста, — был устроен таким образом, что ее натягивали и отпускали со стороны города, а в Пере она была наглухо присоединена к башне».

Историки-византинисты считают, что цепь использовалась по крайнем мере пять раз: в 717—718 гг. против арабского фло­та, в 821 г. против повстанцев Фомы Славянина, пытавшихся в союзе с арабами захватить столицу, в 969 г. против русов, в 1203 г. против крестоносцев, сумевших прорвать бон, и в 1453 г. во время осады и взятия Константинополя османами. В этот послед­ний раз установкой заграждения руководил генуэзский инже­нер Бартоломее Солиго, цепь охраняла эскадра христианских кораблей, а район заграждения еще дополнительно обстрели­вался с зубцов крепостных стен города⁶².

В XII в. император Мануил I Комнин прибавил к этой цепи еще одну длиной свыше 1 км — от мыса Акрополя, от Манган-ской башни, до сооруженной им же на подводных камнях у по­бережья Скутари башни Леандра (Кызкулессы, Девичьей баш­ни)⁶³. Некоторые авторы говорят, что цепь протягивалась от этой башни также до Галаты. Боновое заграждение Мануила Комнина препятствовало подходу к Золотому Рогу из Мраморного моря и первоначально предназначалось против венецианцев.

После взятия Константинополя турки сохраняли цепь в морском арсенале Касымпаше64. И теперь, в июле 1624 г., она понадобилась, чтобы помешать расширению казачьих действий вплоть до собственно Стамбула. О применении цепи против казаков мы знаем от авторов XVII в. «Босфор, — писал П. Рикоут, — был закрыт большой железной цепью, как это делали гре­ческие императоры при осаде Константинополя». Историки Турции подчеркивают, что в 1624 г. цепь использовалась впер­вые за все время османского владычества, первый раз после по­корения византийской столицы, т.е. бон не применялся 171 год. В отношении конкретного использования цепи, места пе­рекрытия морской акватории и, следовательно, района, кото­рый защищала эта цепь, существует разноголосица мнений. По П. Рикоуту, как уже сказано, турки перекрыли Босфорский про­лив. И. фон Хаммер согласен с этим утверждением и, более того, называет точное место перекрытия. «Большая, с завоевания Константинополя еще не применявшаяся цепь, которая тогда запирала гавань, — говорит тюрколог, — была доставлена к Зам­кам Босфора, чтобы последний запереть...» Иначе говоря, по мнению И. фон Хаммера, турки перекрыли пролив между зам­ками Румелихисары и Анадолухисары.

Скажем здесь же, что В.Б. Антонович и М.П. Драгоманов из-за созвучия во множественном числе немецких слов Schloss (замок) и Schlosser (слесарь) неверно перевели хаммеровскую фразу «nach ren Schlossern des Bospores» и «закрыли» не про­лив, как у И. фон Хаммера, а гавань, и этот перевод затем сбил столку некоторых историков. «Большая цепь, сохранявшаяся со времени взятия Константинополя, когда она запирала гавань, — читаем у В.Б. Антоновича и М.П. Драгоманова, — была послана к слесарям Босфора, чтоб заперли гавань...» Приведенную фразу воспроизводит в кавычках и с изменени­ем одного слова В.А. Голобуцкий, правда, приписывая ее не­коему современнику⁶⁵. Слесарей находим и у Д.И. Эварницкого, который, однако, предпочитает закрытие пролива: «Для защиты столицы от страшных хищников велено было отпра­вить к слесарям Босфора большую железную цепь, некогда запиравшую Босфор... и ею запереть пролив от одного берега к другому».

У А. де Ламартина османское командование применяет цепь уже по завершении первого набега казаков для перекрытия Бос­фора, впрочем, в другом месте, чем у И. фон Хаммера: «Турки, чтобы не допустить их возвращения, протянули с одного берега пролива на другой, в устье Черного моря, знаменитую железную цепь, которая закрывала до Магомета II (Мехмеда II. — В.К.) вход из Золотого Рога в Константинополь». Согласно И.В. Цинкайзену, цепь притащили «в исток Босфора» и тем загородили по мере возможности вход. В литературе встречаются и прямые указания на то, что при Мураде IV «протягивали цепи, чтобы остановить нашествие русских», между Румеликавагы и Анадо-лукавагы.

Другая группа историков полагает, что в 1624 г. использо­вался «классический вариант», т.е. закрытие входа в Золотой Рог. Все в Стамбуле было приведено в такой ужас, утверждают Д. Сагредо и И.Х. фон Энгель, что гавань турецкой столицы впервые при турках была закрыта цепью⁶⁶. «Вход в гавань заперт железной цепью», — пишет В. Миньо. Перекрытие гавани упо­минается вслед за И.Х. фон Энгелем у Ф. Устрялова, а впослед­ствии у Н.А. Смирнова. С. Бобров считает, что 500 турецких судов пресловутой «армады» употреблялись «к охранению цепи». Собственно говоря, также получается и по В. Миньо.

К сожалению, из-за нехватки источников трудно отдать пред­почтение какой-либо одной версии, тем белее;.что турки в прин­ципе могли перекрыть как Золотой Рог, так и Босфор. А. В. Вис-коватов высказывает предположение, что казаки, которые «с 1620 по 1625 год беспрерывно держали в страхе население Кон­стантинополя... вероятно, пробились бы до султанского Сера­ля, если бы турки не заградили цепью вход в стамбульскую га­вань». Мы не уверены в том, что казаки ставили перед собой именно такую цель — прорваться в Золотой Рог и уж тем более приблизиться к Сералю со стороны входа в эту гавань (мимо Сераля по проливу, как помним, казачьи суда уже проходили) и что полученного результата для казаков было недостаточно. Видимо, византийская цепь сыграла определенную роль если не в остановке разгрома босфорских селений, то в известном поднятии морального духа деморализованных османских вои­нов и испуганных жителей южной части Босфора и самой сто­лицы.

Впрочем, есть историки, которые уверены в том, что каза­кам удалось прорваться в гавань Стамбула. Первый, П.А. Ку­лиш, утверждает, что запорожцы в 1624г. «невозбранно (т.е. беспрепятственно? — В. К.) проникли не только в Босфор, но и в Золотой Рог, где разграбили цареградское предместье, называв­шееся Новым селом». И далее: казаки «проникли было в Бос­фор, а из Босфора в Золотой Рог, мимо Ключа, мимо Черной Башни, мимо страшных для всякого другого войскаСтражниц, в Новое село и привезли домой богатую добычу»⁶⁷. Второй исто­рик, В.А. Голобуцкий, пишет, что, несмотря на применение турками цепи и десятитысячную охрану берегов Босфора, «ка­заки высадились в гавани, сожгли маяк и другие сооружения». Затем это утверждение повторяется и в другой работе, где высад­ка происходит несмотря на «500 галер и других судов» и 10 тыс. воинов, а сжигаются «маяк и другие портовые сооружения».

Оба автора делают неправомерные ссылки — соответствен­но на Иова и И. фон Хаммера — и имеют путанное представле­ние о географии Босфора и Золотого Рога: Еникёй, или Новое село, не имеет отношения к стамбульской гавани, маяк, кото­рый казаки сожгут во втором набеге 1624 г., располагался при входе в пролив, а не в гавань, и др.⁶⁸

Прорыва казаков через цепь в Золотой Рог в 1624 г., судя по имеющимся источникам, не произошло, и, как выражается И.В. Цинкайзен, турки «на этот раз отделались только стра­хом». Но, очевидно, правы и другие историки, согласно кото­рым «сам Сераль находился в состоянии обороны» и приходи­лось фактически защищать его стены⁶⁹.

Кроме того, интересные и, вполне возможно, реальные собы­тия, связанные с Золотым Рогом, могли найти отражение у В. Ми­ньо. Этот автор, считающий, что казачьи лодки остановились «пред помянутой цепью», в другом месте своего сочинения гово­рит о том, что Мурад IV старался быть строгим к сановникам, и сообщает, что он «даже единожды ударил капитан-пашу, зятя сво­его, который допустил Козаков ненаказанно насильствовать в самой гавани константинопольской: увести два судна и одно зато­пить под пушками подзорных крепостей». Имеется в виду, не­сомненно, Реджеб-паша, а учитывая время его пребывания на посту главнокомандующего флотом, указанный эпизод можно отнести только к набегу 1624 г. Если захват и потопление судов произошли в действительности, то остается предположить, что дело было еще перед закрытием гавани и как раз могло подтолк­нуть османские власти к использованию знаменитой цепи.

3. Другие набеги 1624 г.

Ю. (О.И.) Сенковский и следующий за ним А.Л. Бертье-Делагард относят второй казачий набег на Босфор 1624 г. к 7 ок­тября, однако в литературе чаще встречается утверждение, что казаки вернулись к проливу через 14 дней (или через две неде­ли) после первого нападения. При этом М.С. Грушевский оши­бочно предполагает, что сведения о первом набеге, изложенные Иовом, относятся ко второму приходу казаков, и неверно дати­рует сам этот приход: «Второе нападение имело место 20/VII: в депеше французского посла от 21/VII говорится о "вчерашнем" нападении». Тем самым историк принимает информацию Ф. де Сези о первом набеге за сообщение о втором. Две недели фигу­рируют и у Ю.П. Тушина, но он относит появление казаков у Босфора к июлю, а на Босфоре — к 4 августа.

И. фон Хаммер и Н.И. Костомаров поступают осторожнее, говоря о возвращении казаков в пролив через несколько дней. У Д.И. Эварницкого оно происходит «через несколько време­ни», однако после неверно определенной даты 21 июня.

О втором набеге рассказано в «Известиях из Константино­поля», подготовленных посольством Т. Роу 24 июля⁷⁰, т.е. в са­мом деле спустя 14 дней после составления известий о первом набеге. Но эти две недели — отнюдь не промежуток времени между двумя приходами казаков на Босфор. В документе от 24 июля указано, что казаки находились в устьв-пролива три дня и что там все еще остаются турецкие суда, отправленные в связи с их появлением, и еще какое-то время требовалось посольству для получения информации о случившихся событиях. В пись­ме Т. Роу от 25 июля упоминается несколько дней, прошедших после смятения, которое было вызвано набегом. К тому же, со­гласно П. Рикоуту, «пираты» снова появились в рассматривае­мом районе «немного дней спустя».

В результате можно утверждать, что казаки возвратились к Босфору перед 20 июля, иными словами, приблизительно через 10, а может быть, и меньше дней после известного «стояния» флотилий и ухода нападавших от Румелихисары и Анадолухисары.

«Казаки, — говорится в известиях от 24 июля, — после их первого прихода снова вернулись к устью Босфора с удвоенным числом своего первоначального флота, состоявшего теперь по крайней мере из 150 лодок; подкрепление было спрятано позади в засаде или для оказания помощи в случае необходимости, или для какой-то другой выгоды. Они оставались неподалеку от берега и на берегу еще 3 дня, сожгли Фарос⁷¹ (маяк. — В.К.) и 2 или 3 селения. Они угрожали прийти к Арсеналу, повергнув весь город в большое смятение».

«Караулы, — по английским сведениям, — находились и были усилены во всех частях суши⁷², и наконец две галеры, наполненные грузчиками и рабочими, которых взяли на улицах⁷³, и около 20 лодок были высланы для наблюдения, где все еще остаются у входа в канал; но казаки со своей большой добычей и двумя или тремя захваченными кармиссалами (карамюрселями. — В.К.) отступили, и страх прошел».

«За капитан-пашой, — продолжает документ, — послали в спешке, но встреча его, похоже, будет очень холодной за то, что город оставил так плохо охраняемым и так мало имел сведений о неприятеле».

На этот раз у нападавших были потери, хотя и минималь­ные: туркам удалось взять в плен нескольких казаков, которые на берегу оторвались от своих. «Несколько из этих несчастных грабителей, которых схватили отставшими слишком далеко на суше⁷⁴, — сказано в известиях, — признались на допросе, что Мехмет (Мухаммед-Гирей IV. — В.К.), князь татарский, явля­ется их союзником в этом покушении, мстя за попытку его сместить. Если верно, а это вполне возможно, что есть какая-то связь между этими двумя непоседливыми народами, то они ста­нут очень беспокойными для столицы и государства».

«Это признание, —читаем дальше, — ускорило смерть Хюсейн-паши, который во время своего правления сделал Мехмета из заключенного князем и освободил лордов Польши⁷⁵ (польских сановников. — В.К.), бывших здесь пленниками, и внезапно отправил князя Збараского, которые, если бы сейчас здесь нахо­дились, боюсь, стали бы заложниками. В этом смятении агент Польши был в определенной опасности, но мудростью везира он, однако, спасен».

Из письма Т. Роу Д. Кэлверту от 25 июля (к этому посланию приложены цитированные известия) узнаем, что и у английско­го посла были неприятные часы, связанные с казачьим набегом, и что послу пришлось поволноваться и предпринять меры, до­казывавшие его дипломатическую порядочность.

«Я, — говорилось в письме, — вынужден прибегнуть здесь в некоторых местах к шифру, потому что в момент последнего смятения, когда прибыли наши обычные пакеты, они неожи­данно вызвали подозрение беспокойного чиновника и были доставлены к каймакаму; было широко распространено лжи­вое обвинение в том, что некоторые из них будто бы обнаружи­вают сведения касательно казаков, и сиюминутная оскорби­тельная ярость подталкивала вскрыть их в Государственном Диване, или Совете, который обещал успокоить толки; но че­рез несколько дней мудростью везира они доставлены нам не­вредимыми».

«Следующей почтой, — писал Т. Роу, — я пошлю копии ва­шей чести и дам его величеству отчет о деле пиратов, в коем сделано что возможно (к сожалению, этот документ неизвес­тен. — В.К.); новый паша послан с новыми и горячими приказа­ми, каковые, я уверен, выполнит, чтобы мы могли торговать в будущем без опасения от них (казаков. — В.К.)».

Не исключено, что о тех же событиях, хотя, возможно, и о последовавших за ними, рассказано в сообщении Ф. де Сези из Стамбула от 18 (8) августа: «Морские силы (турок. — В.К.) чрезвычайно слабы, и если бы и были галеры, то нет здесь людей ни чтобы ими командовать, ни чтобы их снарядить. В течение про­шедших дней были отправлены три (галеры. — В.К.)тут побли­зости от устья Черного моря⁷⁶ с несколькими фрегатами (фыркатами. — В.К.), чтобы охранять и воспрепятствовать возвраще­нию казаков; но после того как они пробыли два дня в порту без сухарей, без пороха и других боеприпасов, все, кто был наверху (т.е. исключая рабов-гребцов. — В.К.), их покинули и вернулись сюда, оставив галеры на произвол судьбы. А на другой день ста­рик Халил-паша прислал мне просьбу одолжить⁷⁸ ему три бо­чонка пороху...»

О втором приходе казаков говорит П. Рикоут, согласно ко­торому «тревога Константинополя выросла вдвое из-за возвра­щения тех же пиратов, более сильных, чем в первый раз. Они плавали три или четыре дня у устья Черного моря и, сжегши маяки с близлежащими селами и захватив значительную добы­чу, ушли».

Обстоятельства нового прихода позволяют предположить, «что к Босфору, может быть, вернулась уже действовавшая там флотилия. Но поскольку она оказалась в значительно увеличен­ном составе, даже гораздо большем, чем указанные Иовом  102 судна, и равном «небывалому» составу следующей запорож­ской флотилии, о которой мы скажем ниже, можно полагать, что к прежнему соединению примкнула донская флотилия, а также, возможно, суда, вышедшие дополнительно из Днепра⁷⁹.

Ю.П. Тушин определяет число донских стругов, отнимая от 150 судов всей флотилии 80 чаек, в результате чего получается 70: «В июле 80 запорожских чаек появились у Босфора. Соеди­нившись с донцами, подошедшими на 70 стругах... они вошли в Босфор...» Однако эти подсчеты весьма относительны, так как чаек в конечном счете могло быть и больше 80. К тому же нам совершенно неизвестен состав казачьего подкрепления, кото­рое, по Т. Роу, было спрятано в засаде. М.С. Грушевский пони­мает сообщение об этом как указание на то, что за 150 судами «следовали резервы»⁸⁰.

О числе участников набега, насколько известно, высказался только К. Осипов, у которого оно составило 7—8 тыс. человек. Эта цифра вообще приемлема (на одно судно, если судов насчи­тывалось 150, приходилось бы по 47—53 казака), но также весь­ма приблизительна: на самом деле с резервами число казаков могло быть и больше. По утверждению немецкого историка, флотилия вернулась к Босфору ночью. Хотя источники на этот счет молчат, возможно, это так и было, если учесть большую склонность казаков именно к ночным нападениям. Вместе с тем не исключено, что упоминание о ночи появилось у автора по ассоциации с последующим сожжением маяка, которое впол­не могло произойти и днем.

Флотилия на этот раз не углублялась в Босфор, селения ко­торого только что подверглись разгрому, и ограничила свои дей­ствия устьем пролива. Упомянутый маяк, по И. фон Хаммеру, это тот, «где уже семьюстами годами ранее стояли на якоре суда Игоря»⁸¹, и, видимо, Румелифенери, хотя П. Рикоут утвержда­ет, что были сожжены оба маяка, т.е. и Анадолуфенери. Со­жженные маяки фигурируют и у В. Миньо, а также у С. Боброва. В. Катуальди называет пострадавший объект «Фанаром», что может запутать читателя, поскольку так называли селение при Румелифенери⁸².

Разгромленные казаками в данный приход селения могли быть поселками при маяках и, кроме того, поселениями, прилегавшими к устью Босфора с европейской и азиатской сто­рон, — Акпынаром, Кюмюрчюкёем, Кысыркаей, Килиосом, Ривой и др.

В работах некоторых авторов, как ни странно, три дня дей­ствий флотилии у входа в пролив превращаются в три дня пути от Стамбула. Казачьи суда, по С. Боброву, «идут у берегов Чер­ного моря, опустошают приморские султанские области, дос­тигают даже до Босфорского пролива, приводят турков в трепет в самой столице их империи, до которой оставалось им только три дни пути». То же находим и у И.В. Цинкайзена, согласно которому казачья флотилия «пришла... на Босфор, беспрепят­ственно произвела высадку в трех днях пути в некоторых пунк­тах побережья». Эти утверждения совершенно неверны, так как три дня пути уводят казаков далеко от босфорского устья.

В свою очередь другие историки приближают казаков к Стамбулу на слишком короткое расстояние. Немецкий автор пишет, что часть казаков «высадилась по соседству с городом». По М.С. Грушевскому, казачий флот снова явился у Констан­тинополя». У К. Осипова вслед за названным автором «Констан­тинополь снова увидел Козаков». Согласно Л. Подхородецкому же, казаки действовали едва ли не в Золотом Роге: «Смелость казаков дошла до такой степени, что в 1624 году флотилия, со­стоявшая из 150 лодок, направилась прямо к порту в Констан­тинополе и уничтожила маяк (получается, что он располагался при входе в залив. — В.К.), а стоявшие на якоре в порту корабли не смели выйти за ней в открытое море». Все эти ошибки имеют в основе пренебрежение к географии, которую, без сомнения, нельзя игнорировать, если речь идет о плаваниях и походах.

Совершенная путаница со вторым набегом 1624 г. получи­лась у Ю.П. Тушина. 102 чайки, упоминаемые Иовом, он отно­сит ко второму приходу казаков и объединяет сведения о пер­вом и втором босфорских набегах, в результате чего заставляет казаков во время второго прихода громить Бююкдере, Еникёй (раздваивающийся у автора на Неокорис и собственно Еникёй) и Истинье, сжигать маяк и грозить нападением на морской арсенал, а перед приходом еще выдержать сражение с турец­кой эскадрой по выходе из Днепровского лимана. Все это, по Ю.П. Тушину, происходило в течение июля — начала августа (вплоть до 4 числа). В конце книги этого же автора 102 чайки Иова участвуют уже в босфорском набеге, который Ю.П. Тушин датирует началом октября. В целом получается редкостное сме­шение первого, второго и третьего набегов.

Галеры и фыркаты, отправленные для наблюдения, у И.В. Цинкайзена оказываются посланными в погоню за казаками. Только после ухода казачьей флотилии, пишет тюрколог, «послали вслед за ней две плохо укомплектованные галеры и около 20 лодок, которые ее, конечно же, вовсе не настигли»⁸³. Учитывая огромный состав казачьей флотилии, трудно предполагать, что данные суда вообще предназначались для погони.

Что касается показаний взятых в плен казаков о союзе с крымским ханом, то добавим, что С. Рудницкий, неточно излагая эти показания (будто бы сам хан подговаривал казаков к походу), отмечает предложение, сделанное Шахин-Гиреем в августовском письме польскому королю о создании крымско-польско-запорожского союза с антитурецкой и антироссийской направленностью. Т. Роу не раз сообщал из Стамбула, что там боялись такого развития событий, и особенно «союзничества» татар и казаков. В «известиях обоим секретарям» в Лондон от 21 августа посол писал, что неожиданная уступчивость Мурада IV с утверждением мятежного хана на престоле подчеркивает большой страх перед опасным врагом, что еще неизвестно, как «татарин» примет подарок, уже взятый собственной силой, что в случае османско-крымской войны все дороги на Турцию оказываются открытыми для татар, а Адрианополь и прилегающие к нему территории уже находятся в страхе перед ними, и добавлял, что, как уже сообщалось, некоторые казаки присоединились к «тата­рину». Но мне кажется, заключал Т. Роу, что Татария и Турция все-таки помирятся.

По мнению М.С. Грушевского, первый и второй казачьи набеги на Босфор 1624 г. «таким образом, кроме добычничества, послужили диверсиею в интересах союзников — Гиреев. Может быть, они и имели такую цель». Оставляя здесь без ком­ментариев «добычничество», заметим, что Войско Запорожское (уже не говоря о Войске Донском, не вступавшем в союз с Мухаммед-Гиреем и Шахин-Гиреем) в первую очередь обеспечивало свои интересы и преследовало собственные цели. Босфорские походы просто не могли состояться исходя преимущественно из интересов Гиреев, и речь может идти о совпадении интересов, а также о восприятии этих походов как диверсий в пользу тогдашнего крымского режима.

Попутно отметим и мелькнувшую в литературе совершенно нелепую версию об убийстве татарами в августе 1624 г. в Карасубазаре московского посла Ивана Бегичева, направлявшегося в Стамбул, якобы в отместку за первый набег казаков на Босфор.

Против этой версии выступил Н.А. Смирнов, а обстоятельства убийства осветил А.А. Новосельский. По русским источникам, Шахин-Гирей, допрашивая И. Бегичева, «лаял матерно» осман­ского султана и заявлял, что скоро возьмет Стамбул. Помимо русского посла, были убиты и возвращавшиеся с ним из Москвы турецкие послы. Шахин-Гирей не только не мстил за босфор­ский набег, но был недоволен как раз дружественными сноше­ниями Москвы со Стамбулом.

М.С. Грушевский замечает, что казаки «простояли у бере­гов Босфора три дня, как бы насмехаясь над бессилием падиша­ха», а И. фон Хаммер подчеркивает, что участники набега «воз­вратились назад к своим берегам с добычей и сознанием, что потревожили Османскую империю в ее столице». Если у Иова, как мы думаем, первый и второй босфорские набеги совмещены в одном походе, то к 24 августа (дата письма митрополита) запо­рожцы вернулись от Босфора в Сечь. Более точное время и об­стоятельства возвращения запорожцев и Донцов неизвестны⁸⁴. По всей вероятности, оно было вполне благополучным: источ­ники не говорят ни о каких-либо сложностях или казачьих по­терях на обратном пути, ни об османских победах. Письма Иова и киевских городских властей свидетельствуют о большой добы­че, захваченной запорожцами. В этих условиях сложение О. Го­лубом своих полномочий по возвращении в Сечь, надо пола­гать, не было связано с неудачами в походе.

На протяжении месяца с лишним после первого набега бос­форское население все еще не отошло от связанных с ним пере­живаний, и когда во второй половине августа Мурад IV выезжал из Стамбула, это происходило «под вопли жителей правого бе­рега Босфора», опасавшихся нового прихода казаков и знавших о весьма невысоком моральном духе своих моряков и солдат.

С датировкой третьего за 1624 г. появления казаков у Бос­фора в литературе наблюдается такой же разнобой, как и с дати­ровкой первых двух. Н.И. Костомаров и П.Н. Жукович к тре­тьей экспедиции относят известие Мустафы Наймы о приходе казаков в пролив 7 октября. По Н.И. Костомарову, в сентябре запорожцы на 100 чайках вышли в море; турецкий флот стоял тогда в Кафе, занятый укрощением крымских междоусобий, и казаки дошли до окрестностей Константинополя, 7 октября ограбили и частично сожгли Еникёй, а потом благополучно ушли, избежав погони.

На самом деле все это неверно: османская эскадра к тому времени давно уже ушла из Кафы, а 7 октября, как мы видели, — ошибочный пересчет Ю. (О.И.) Сенковским 4 шаввала, которым турецкий хронист датировал первый казачий набег.

Мнение о том, что капудан-паша с флотом в сентябре был в Крыму, возможно, возникло из-за неверного сообщения Ф. де Круа, который утверждал, что в начале сентября нового стиля (12—26 августа старого) «великий адмирал» Турции отправился в Крым ставить нового хана, а казаки совершили нападение на Босфор. Тот же сентябрь находим у Д. Сагредо и И.Х. фон Энгеля (который исправляет 1626 г. Д. Сагредо на 1624 г. Ф. де ла Круа), а за И.Х. фон Энгелем все это повторяет М.А. Алекберли. 7 октября как дату набега видим и у Д.И. Эварницкого, правда, с переносом событий в 1623 г.; историк при этом делает ссылку на В.Д. Смирнова, но тот четко говорит об июле 1624 г.⁸⁵ Согласно Д.И. Эварницкому, 7 октября казаки «опять явились в виду Константинополя... ворвались в самый Босфор, разгроми­ли на берегу его селение Еникёй и после этого благополучно возвратились домой», — получается, что историк описывает со­бытия первого набега 1624 г.

Ю.П. Тушин искусственно объединяет сведения Иова о пер­вом набеге казаков с рассказом М.С. Грушевского о третьем их приходе к проливу: в конце августа 102 чайки с боем вышли из Днепровского лимана, часть их, дождавшись благоприятной погоды, в начале октября достигла окрестностей Стамбула и, разгромив его предместья, благополучно ушла с добычей.

Добавим еще, что у Н.А. Марковича запорожцы выходят в море после 1 октября. В этот день, пишет историк, казаки уби­ли гетмана Максима Григорьевича «за то, что он удерживал их от морских экспедиций на турков; потом пустились в ладьях в Черное море, вышли на берег за одну милю от Константинопо­ля, сожгли несколько селений и навели ужас не только на десять галер, но и на столицу Турции». То же встречаем у Н. Маркови-на: «В 1624 г., убив преданного королю гетмана Григорьевича за то, что он удерживал от морских экспедиций, казаки доезжали морем "почти и до Царяграда", делали великие грабежи у живу­щих там на берегах, в селах и местечках, и навели ужас на столи­цу Турции». Не вникая во внутреннюю историю Запорожской Сечи, укажем только, что и в приведенных высказываниях вид­ны факты, относящиеся к первому набегу.

В действительности третий в ходе кампании 1624 г. приход казаков к Босфору состоялся в конце сентября, поскольку о нем сообщается в известиях английского посольства из Стамбула от 1 октября. Очевидно, сентябрь у Ф. де ла Круа появился не случайно, а был связан с реальными событиями казачьей военно-морской деятельности и ассоциативно совместился с отсутстви ем капудан-паши в столице и на Босфоре.

Вероятно, третий набег возглавлял запорожский гетман Г. Чер­ный. В письме киевских городских властей от 5 сентября отме­чено, что на место О. Голуба был избран «некий Гришко Чер­ный из Черкасс, который, взявши на себя старшинство, пошел на море, имея с собой 130 челнов». О третьем походе запорож­цев говорит и Иов в письме от 24 августа. По сведениям митро­полита, Войско Запорожское в третий раз в течение года отпра­вило в море 150 челнов, «чего никогда не бывало».

Основываясь на последнем документе и одном письме из «лаврского сборника», датированном 3 октября, М.С. Грушев­ский пишет, что запорожцы, ободренные предыдущими успе­хами, 16 (6) августа «собрались в третью экспедицию на Кон­стантинополь. Такое количество больших экспедиций в один сезон было вещью неслыханной. На этот раз было также около 150 чаек. Но противные ветры задержали их под Очаковом бо­лее месяца; козаки истратили здесь много припасов, и несколь­ко десятков чаек поэтому возвратились обратно, а сто с лишним все-таки двинулись дальше, но никаких подробностей об этом походе не знаем».

Если сведения историка верны, то возобновление похода, таким образом, должно было последовать после 5 сентября. В этом случае киевские власти к указанному числу вряд ли могли уз­нать количество судов, отправившихся далее в море, и поэтому сведения о 130 челнах, может быть, следует рассматривать как искаженный вариант 150. Однако из депеш Т. Роу видно, что 4 сентября он знал о появлении казачьей флотилии у Варны, и, следовательно, не получается более чем месячная задержка под Очаковом. Тогда и в Киеве могли узнать о 130 чайках, продол­живших экспедицию. Флотилия у Варны состояла из 150 судов, и, как мы увидим дальше, по английским данным, к Босфору придут также 150 судов. Если это не преувеличение турецких информаторов, то остается иметь в виду возможность нового присоединения к запорожцам доне кой флотилии.

Последующий ход набега можно представить в общих чер­тах. «Капитан-паша, — писал Т. Роу Д. Кэлверту 4 сентября, — пришел в устье канала, вынужденный покинуть море из-за мя­тежей солдат и потерявший свое оружие и снаряжение... Но из-за нового сообщения из Варны о 150 лодках казаков, которых видели и которые замышляли против этого города, ему (капудан-паше. — В.К.) велели снова выйти (в море. — В.К.), подкрепив его людьми и всем необходимым, не без опасности для его жизни; молодой император (Мурад IV. — В.К.) лично послал к нему курьера в небольшой барке».

И.В. Цинкайзен на основании приведенного сообщения отмечает, что казаки «показались... на высоте Варны, но, однако, не предприняли ничего значительного». Возможно, этому помешала эскадра капудан-паши, хотя не исключен и вариант простого отсутствия сведений о казачьих высадках, которые могли затронуть не слишком крупные пункты побережья Румелии. Слухи о возможном появлении казаков продолжали будоражить османскую столицу. «Галерам, — отмечал английский посол в письме Збараскому от 10 сентября, — еще не позволили возвратиться (в Стамбул. — Б.К.). Император лично отправился к каналу, чтобы дать приказ об их усилении, из-за слухов, что опять видят казаков в море, где они караулят». «Об той разновидности войны, —- добавлял Т. Роу, — я и не знаю, то сказать, но если ее не предотвратить, то она породит еще большее неудобство... если этот ход (имеются в виду казачьи набеги на Турцию. — В.К.) продолжится, то это государство ойдет на все, лишь бы не переживать тревог по ночам в своем главном городе...»

В довершение к тревогам и слухам произошел бунт солдат, которые должны были охранять черноморский вход в пролив. Об этом мы узнаем из депеши того же Т. Роу принцу Уэльскому, датированной 18 сентября. «Солдаты на галерах в устье Босфора, — говорится в документе, — взбунтовались против своих начальников, забрасывая их камнями и отказываясь снова идти в море...» Властям удалось успокоить бунтовщиков, только согласившись «с условием, что они остаются там, где находятся, и несут стражу до тех пор, пока зимняя погода не прогонит казаков, и в этот день их (солдат. — В.К.) возвращают в город». Очевидно, речь шла о дне Касыма, считавшемся в Турции началом зимы и приходившемся, как мы указывали, на 26 октября⁸⁶.       Но задолго до этого дня казачьи суда снова подошли к проливу. «Казаки, — сообщало английское посольство в "Извести­ях из Константинополя" от 1 октября, — снова появились по­близости от устья Босфора со 150 фрегатами (на этот раз "фрега­тами" — фыркатами названы чайки и, возможно, струги. — В.К.) и взяли много добычи на греческом берегу, настолько, что все берега Черного моря стали безлюдными». Полагаем, что разгро­му могли подвергнуться уже перечислявшиеся селения европейского побережья, примыкавшего к Босфору, — Акпынар, Кю-мюрчкжёй, Кысыркая, Килиос, а также Мидье, Игнеадаидр.

В связи с новым приходом казаков, говорится в тех же изве­стиях, султан приказал капудан-паше «с его галерным флотом вновь выйти и опять идти в море». По словам англичан, «в двад цать четыре часа» было подготовлено к походу около 23 галер, но янычары не подчинились приказу направиться на корабли. Похоже, одним из аргументов нежелания произвести посадку было утверждение, что «море несудоходно для галер в это время года». Солдат пришлось уговаривать, и в конце концов «в ре­зультате убеждений их капитанов и ихлюбимого вождя, замес­тителя аги⁸⁷ в азиатских войнах, они отправились для несения охраны».

Казаки тем временем совершенно спокойно удалились, не предприняв на этот раз попытки войти в Босфор и, без сомне­ния, посчитав, что сделанного в предыдущих набегах было впол -не достаточно.

1624 г. был ужасен для Турции. Именно к этому году отно­сится уже цитированное ранее замечание И.В. Цинкайзена о том, что «казачье бедствие» приняло для Османского государ­ства чрезвычайно опасный характер. Английское посольство в Стамбуле расценивало действия казаков в кампанию 1624 г. как «самый большой, величайший» (greatest) выход в Черное море в сравнении с «обычными, обыкновенными» (usual) выходами, и это целиком согласуется с впечатлением митрополита Иова о том, что такого большого выхода никогда ранее не бывало.

Результат набегов вполне соответствовал выставленным ка­заками силам. И дело заключалось отнюдь не только в «техни­ческих» приобретениях — богатой добыче и взятых пленниках, но и в морально-политической победе. По справедливому заме­чанию П. Рикоута, казаки оставили Босфор, «стяжав славу без­наказанного оскорбления столицы могущественной империи оттоманов, грозы вселенной». Первый, самый грозный набег на Босфор, охарактеризованный английским посольством как «дерзкая попытка бросить вызов столь великой империи», сде­лал «удивительное открытие: как много у этого государства счи­талось страшной мощи и силы и как они (турки. — В.К.) слабы и неподготовлены!»

В английских и французских донесениях из Стамбула, в высказываниях современников не раз отмечалось кризисное положение в тогдашней Турции, резко усугубленное действия­ми казаков. В частности М. Бодье, говоря об угрозах в адрес европейцев в османской столице и о нападениях на их жилища. Считал, что это «явно показывает как беспорядок в их (турок. — В.К.) делах, так и слабость их государства».

Впоследствии «Всеобщая история о мореходстве» обобщила такие замечания следующим образом: «Устрашенный босфорским погромом 1624 г. — В.К.) Константинополь выдержал все сии поражения, не в силах будучи ответить. Амурат (Мурад IV. — В. К.) видел, что гавани его пусты, арсеналы оскудели, а подданные в возмущении, что, с одной стороны, персидский государь (Аббас I. — В.К.)... вооружась, учинился победителем и овладел множеством завоеванных у него турками городов, а с другой стороны, козаки приводили в трепет даже в самых его палатах и притом еще никоим образом не могли быть ощены в неистовстве»⁸⁸.

Сделаем выводы:

1. В Речи Посполитой и Османской империи не верили в действенность польско-турецкого мирного договора 1623 г. Князь К. Збараский предложил план будущей войны с Турцией, отводя ведущую роль, вплоть до взятия Стамбула, запорожским казакам. Однако сейм, желавший продолжения мирных отношений с Османским государством, отверг этот план.

2. Независимо от него Войско Запорожское готовилось к расширению военных действий, и 1624 г. оказался необычным по «босфорской» активности казаков. Решение Мурада IV сместить крымского хана Мухаммед-Гирея III и его соправителя Шахин-Гирея отвлекло турецкий флот, чем умело воспользовались запорожцы.

3. Первый набег на Босфор 1624г. оказался чрезвычайно мощным по числу казачьих судов и участников (в походе, возможно, участвовали и донцы) и очень успешным по результа­там. Стремительному и ошеломительному разгрому подвергся обширный район — почти все селения Босфора от его черно­морского устья до замков Румелихисары и Анадолухисары. Впол­не вероятно, казаки действовали и в пределах самого Стамбула, в частности в его гавани.

4. Для защиты от казаков турки были вынуждены впервые после взятия Константинополя применить византийскую цепь, перекрывавшую вход в Золотой Рог. Наспех собранная османская флотилия, формально более сильная, чем казачья, не решилась ее атаковать, в результате чего произошло «стояние» двух флоти­лий в проливе, которое закончилось моральной победой казаков.

5. Казачья флотилия в усиленном составе через 10 или мень­ше дней после первого набега возвратилась к Босфору, но ограничила свои действия его устьем — сожгла маяк и ряд селений, прилегавших к этому устью.

6. В ходе третьего казачьего набега 1624 г. нападению под­верглись селения европейского побережья, примыкающего к Босфору.

7.1624 г. явился страшным временем для Турции. Успешные босфорские набеги казаков, совершенные 9 июля, перед 20 июля и в конце сентября и сопровождавшиеся волнами небывалой па­ники в имперской столице, показали, что Османское государство было не в состоянии справиться с «казачьим бедствием». Эти на­беги усугубили кризисное положение Турции.

Примечания

¹ Расчеты строились на песке: в 1473 г. Узун Хасан потерпел сокруши­тельное поражение от Мехмеда II, в 1478 г. погиб, и территория Ак-Коюн-лу стала частью Османского государства.

² Согласно Х.М. Ибрагимбейли, К. Збараский считал, что разгрому Турции могли помочь покоренные ею народы. Однако в отчете не только ничего не говорится об этом, но, напротив, христиане Османской империи оцениваются крайне негативно.

³ См. во «Всеобщей истории о мореходстве» текст, основанный на сооб­щении М. Бодье: «Сии козаки, выступя чрез устье Дуная в Черное море, начинали опустошать приморские области султана... Амурат с трудом мог найти в своих гаванях 15 галер для учинения над ними поисков, а еше больше имел труда их вооружить. Не нашел ни галерных работников, ни морских служителей и никого, кто бы хотел итти в поход, принужден был силою брать таких людей, которые никакого не имели понятия о мореходном деле. Сие толь худо снаряженное ополчение не весьма могло устрашить Козаков, кото­рые всегда продолжали свои разбои с одинаким успехом».

⁴ По И. фон Хаммеру, он занимал этот пост в 1623—1627 гг., по Эвлии Челеби — в 1623—1625 гг. Мустафа Найма называет Реджеб-пашу главно­командующим флотом империи в 1625—1626 гг. Зыгмунт Абрахамович оп­ределяет время ухода Реджеб-паши с поста главнокомандующего «около 1628 г.». В том месте у И. фон Хаммера, где он говорит, что Реджеб-паша в 1623 г. стал великим везиром, допущена опечатка: этот пост занимался им с февраля до мая 1632 г. нового стиля, когда Реджеб-паша был убит по при­казу Мурада IV. Утверждение публикаторов сборника «Османская империя в первой четверти XVII века» о том, что в 1624 г. капудан-пашой был Ха-лил-паша, является ошибочным.

⁵ Мы увидим, что около 30 галер упоминает Т. Роу и ровно 30 галер Ф. де Сези. 30 галер фигурируют и у М. Бодье. «Всеобщая история о море­ходстве», а за ней С. Бобров говорят, что к 15 галерам на Черном море добавили еще 10, и всего, следовательно, их было 25. УСеверына Голэмбёвского султанский флот в Кафе насчитывает 40 галер. Ю.П. Тушин с большим преувеличением утверждает, что «к Кафе отплыл весь турецкий флот»; ранее у этого же автора фигурировал «почти весь» флот.

⁶ А.А. Новосельский пишет, что русские наблюдатели приписывали казакам решающую роль. Однако то же отмечается в турецких и западноевропейских источниках. Ф. де Сези, например, извещал Людовика XIII 1 сентября (22 августа), что капудан-паша, сопровождаемый двумя везирами, с войсками и 26 орудиями попытался атаковать брата крымского хана, но был разбит внезапной атакой, что с татарами были казаки, вооруженные аркебузами, и что именно эти казаки «произвели наибольший эффект».

⁷ О борьбе в Крыму в 1624—1628 гг. и участии в ней казачества см.: 54;

⁸ Та же ошибка и у Ю.П. Тушина, отягощенная еще и неверной датировкой. Попутно выразим здесь несогласие с мнением Н.И. Павлищева, что поход 1624 г. на Босфор был предпринят казаками «в отплату» за набег Кантемир-мурзы с татарами на Червоную Русь, случившийся в том же году и приведший к разорению «всего пространства от Снятына до Львова». Полагаем, что вряд ли стоит так прямо связывать эти два нападения.

⁹ П.А. Кулиш указывает, что в ушколах было по 30—50 человек экипажа, М.С. Грушевский — что ушкол вмещал от 25 до 50 человек.

¹⁰ По Ю.П. Тушину, это, видимо, была часть флота Реджеб-паши, направлявшегося к Кафе. Однако высадка Джанибек-Гирея в Кафе к тому емени, очевидно, уже состоялась, и флот капудан-паши, похоже, пытался выполнить вторую возложенную на него задачу — по борьбе с казаками. Д.И. Эварницкий, ошибочно относя события к 1623 г., совершенно неверно представляет дело так, что казаки, только взяв Кафу у капудан-паши и Джанибек-Гирея, пошли на Стамбул. Босфорский набег состоялся раньше падения Кафы.

¹¹ Правда, она допускает грубую ошибку, превращая три дня пути от Стамбула до Мисиври в «три мили от столицы». С. Бобров, в свою очередь следующий за «Всеобщей историей о мореходстве», усугубляет ошибку, утверждая, что казаки в этом набеге «достигают даже до Босфорского пролива, приводят турков в трепет в самой столице их империи, до которой оста­лось им только три дни пути; между тем... разграбляют и предают огню Меземврию», Получается, что казаки были на Босфоре в трех днях пути от Стамбула, тогда как пролив вовсе не имеет такой большой длины.

¹² Флотилия вышла из Монастырского городка в марте 1624г.; в ее составе находились и запорожцы, жившие на Дону. В нападении на Эски-Крым участвовала вышедшая из Днепра запорожская флотилия. После разгрома Эски-Крыма сечевики пошли к Днепру, а донцы к Дону. В конце мая, потеряв по пути от жестокого шторма 12 судов, донцы вернулись в Монастырский городок. По В.М. Пудавову, в набеге на Крым были боль­шей частью «молодые» донские казаки, а на море из них остались «отваж­нейшие».

¹³ Добавим, что в другом месте и также со ссылкой на И. фон. Хаммера у Н.А. Смирнова говорится о появлении казаков на Босфоре 27 августа.

¹⁴ К сообщению Эвлии Челеби об этом набеге А.П. Григорьев и А.Д. Жел­тяков делают примечание с указанием на совершенно другой, трабзонский набег и с утверждением, что он будто бы случился «в конце 1622 г. или начале 1623 г.» (в разгар зимы?), а уже потом говорят о нападении на Бос­фор в июле 1624 г.

¹⁵ По И. фон Хаммеру, казаки при этом «появились в первый раз на Босфоре, в виду Константинополя». Упомянув, что во время Византии ского императора Анастасия громадное войско гуннов и болгар проникло до залива Сосфениус (Истинье), что двумя столетиями позже болгары вторично дошли до того же места и рыскали до Золотых ворот, что еще через столетие русы с Аскольдом и Диром опустошили местность перед воротами Константинополя, а в следующем веке в правление императора Романа местность у залива Сосфениус опустошили болгары и через 20 лет русы во главе с Игорем, историк замечает: «Теперь пришли казаки первый раз по стопам скифов, болгар и русских...» Ему вторит А. де Ламартим, считающий, что казаки в 1624г. «впервые со времени захвата Босфора турками появились в виду Константинополя». Мы уже видели, что это совсем не так.

¹⁶ Обратим здесь внимание на то, что В.И. Ламанский, приведя отрывки из предыдущих сообщений Т. Роу (от 1 июля 1622 г., 30 мая 1623 г., 12 мар­та 1624г.) с датами по старому стилю, далее почему-то датирует интересу­ющее нас сообщение 20 июля, т.е. по новому стилю, не замечая и, есте­ственно, не объясняя получающийся разнобой.

¹⁷ Запятые, окружающие дату, так неудачно расставлены у П.С. Саве­льева. Она относится не к выходу казаков в море, а к их приходу на Босфор

¹⁸ Конкретно год не назван, однако из сообщения видно, что Еникёй при этом претерпел наибольший разгром за все время казачьих набегов и что нападению подверглась также Тарабья. Названные обстоятельства вме­сте с числом упомянутых автором чаек свидетельствуют о том, что речь идет о первом босфорском набеге 1624г.

¹⁹ Консультацией по поводу «пасхи турок» мы обязаны председателю Духовного управления мусульман Ростовской области и Юга России муф тию Д.З. Бикмаеву. Попутно заметим, что нам попалась современная газет­ная статья, которая уверенно, но тем не менее ошибочно определяет «му­сульманскую Пасху» как Курбан-байрам.

²⁰ С. Рудницкий нашел у Н.И. Костомарова еще дату 18 ребиул-еввеля и говорит, что, кажется, она взята из старшего издания И. фон Хаммера, но эта дата здесь совершенно не к месту. По пересчету С. Рудницкого, это 9 января 1624г. нового стиля. По нашему пересчету, 18 рабиаль-аввеля 1033 г. хиджры действительно соответствует 30 декабря 1623 г. старого сти­ля, или 9 января 1624 г. нового стиля.

²¹ Кстати сказать, у Ю.П. Тушина при пересказе записи допущены не­точности: осталось около 70 казаков вместо «до 60», и в набеге участвовало 100 казачьих судов вместо «около ста».

²² В рецензии на работу В.М. Истрина без какой-либо оценки излагает­ся его вывод. Он принят «Историей Дона», где говорится, что в 1623 г. казаки «захватили окрестности» Стамбула, и Н.А. Глининковым.

²³ Добавим, что с одним источником, вероятно, ценным, нам, к сожа­лению, не удалось познакомиться. И. Борщак сообщает, что в 12-м томе периодического сборника «Historisch verhad alder ghendenck – verrdischte geschiedenissen, die hier en daer in Europa....», являвшегося историческим об­зором событий в Европе и издававшегося К. Вассенаэром в Амстердаме в 1621 — 1632 гг. (всего вышло 20 томов), имеется статья «Казаки атакуют Кон стантинополь, 24 июля 1624 года». Надо полагать, что здесь указана дата не нападения, а сообщения.

²⁴ В письме сказано о походе запорожцев на Стамбул, взятии ими «Пелагии, Пазарджика — очень большого города», где они пробыли шесть дней. Известный Пазарджик — это город в Болгарии, в значительном удалении от моря, но есть и одноименное селение на черноморском побережье Турции, впрочем, далеко от Стамбула и Босфора — между Орду и Гиресуном.

²⁵ У автора 100 myoparonibus. Греческий миопарон — легкое каперское судно.

²⁶ Каждое судно «управлялось (надо бы сказать: приводилось в движение. — В.К.) двадцатью гребцами и пятидесятые воинами».

²⁷ В первом случае по 50 воинов и 20 гребцов, во втором — по 40 гребцов и 50 воинов.

²⁸ Н.А. Смирнов утверждает, что, по И. фон Хаммеру, на каждой «барке» будто бы было «по 20 весел и по 50 казаков, вооруженных ружьями, шашками, кинжалами».

²⁹ В польском переводе казаки вошли в пролив «у самого рассвета» и «в 9 перед полуднем успокоились».

³⁰ У А. В. Висковатова «большой город», что неточно. То же у К. Головизнина. а у Ф.Ф. Веселаго «целый город».

³¹ А. В. Висковатов совершенно неверно перевел: «с фортом на Черном море».

³² В.Д. Смирнов, кажется, полагает, что речь идет о набеге 1628 г., однако Кучибей вслед за приведенным сообщением говорит о строительстве новых укреплений на Босфоре, что последовало вследствие набега 1624г.

³³ И. фон Хаммер, называя Истинье Сдегной (Sdegna), укоряет П. Ри-Коута: «...для тогдашнего консула в Смирне сильная погрешность, что он Сдегну помещает на азиатском берегу Босфора». Но это еще большая по­грешность для Т. Роу: от Истинье до Измира (Смирны) весьма далеко, тогда как до Стамбула, где пребывал посол, совсем близко. У М.С. Грушевского Истинье также расположено на азиатском берегу.

³⁴ Один из авторов уверяет еще, что о набеге на Босфор 1624 г. писал И. Сирко, хотя в приписываемом ему письме, если принимать упомянутые  там даты, об этом походе не сказано ни слова.

³⁵ По Г. де Боплану, вообще запорожцы «даже достигали устья Черного моря в трех милях от Константинополя, где все предавши огню и мечу, возвращались затем домой с большой добычей». Автор явно имел в виду район Румелихисары и Анадолухисары, так как в другом месте у него гово­рится, что в трех милях от Константинополя расположены черноморские башни. В анонимном французском описании казаков, составленном в 1663 г. на основе текста Г. де Боплана, три мили убраны и сказано, что запорожцы «имели даже смелость заходить на вид Константинополя и захватывать там пленников и добычу».

³⁶ Впоследствии то же повторит и Жан-Бенуа Шерер: «Иногда даже хватало у них дерзости продвигаться так далеко, что до Константинополя оставалось два лье, и угонять пленных на виду у города».

³⁷ Карл Хаммердёрфер, вероятно, знал о более близком продвижении казаков к османской столице, чем указывал Ж.-Б. Шерер, и, перерабаты­вая текст последнего, поставил следующую фразу: «...и даже часто имели смелость проникать на расстояние мили от Константинополя и перед лицом этого города захватывать пленных». Источником для Ж.-Б. Шерера вообще служило сочинение С.И. Мышецкого, но у него нет указания на конкретное расстояние, а сказано только, что казаки действовали «близ Царяграда».

³⁸ Переводчик книги С. Бобров уже в своем собственном сочинении переделал этот текст, написав, что казаки «употребили целые шесть часов на расхищение сего пригородка (имеется в виду Еникёй. — В.К.), который но великолепию вида, пышности зданий и изящности домов служил украшени ем страны и увеселительным иногда местом для государя оттоманского».

³⁹ В.А. Голобуцкий пишет: «Казаки сожгли приморские укрепления в Буюкдере, Иенике (Еникёе. — В.К.) и Сденгу (ошибочное написание хаммеровской Сдегны. — В.К.)». М.А. Алекберли, переводя текст И.Х. фон Энгеля, указывает, что казаки сожгли много домов и «передовых укрепле­ний». У И.Х. фон Энгеля фигурируют Landhauser и Vorwerke. Первое слово можно перевести как загородные дома, дачи, второе — как мызы, фольвар­ки и, действительно, передовые укрепления, но вряд ли автор в данном случае имел в виду именно укрепления. Ф. Устрялов переводит это место так: «опустошили загородные домы и мызы». Любопытно, что у АМ. Саха­рова казачья флотилия в 1624г. сжигает «Коланчи у Стамбула», словно речь идет об устье Дона с известными турецкими Каланчами (башнями. — Прим. ред.).

⁴⁰ Подобный оборот не раз появлялся и в последующей литературе. См., например, у А.Н. Пивоварова: «Зарево сжигаемых (казаками. — В.К.) сел стало видно в самом Константинополе». «Жители того города часто видали зарево от селений, зажженных казаками». У того же автора: «Неда­ром султан начинает опасаться за себя, видя из Константинополя зарево горевших сел, разоренных казаками».

⁴¹ Во «Всеобщей истории о мореходстве» говорится, что казаки «выжгли знатное местечко, примыкающееся к цареградским окрестностям, так что с серальских теремов (здесь следует примечание С. Боброва: «Раvilions — кро­вель, крышек или верхнего жилья». — В.К.) легко можно было видеть дым и пламя». В своей книге С. Бобров, почти дословно повторяя сказанное, уже сам пишет: «... так что легко можно было с серальских верхов видеть разливающийся в той стране дым и пламень». Вряд ли под павильонами Сераля следует понимать дворцовые верхи.

⁴² Попутно отметим ошибки ряда авторов, связанные с разгромленны­ми пунктами. А.И. Ригельман уверяет, что казаки «подъезжали к самому Константинополю, где многие селения турецкие и татарские ограбили и разорили», хотя на Босфоре не было татарских селений. Д.И. Эварницкий, раздваивая набег, и из Еникёя образует два населенных пункта: Еникёй для 1623г. и Зенике для 1624г., на что обратил внимание В.М. Истрин. Ю.П. Тушин из того же Еникёя также делает два поселения: казаки «раз­громили г. Неокорнис (Неокорис. — В.К.)... сожгли... приморские укрепле­ния Бююкдере, Еникёй и Истинье»; казаки «разрушили Неокорис, Бююк-дере, Еникёй и Истинье». В другой работе Ю.П. Тушина вместо Истинье стоит: «и город Сденгу».

⁴³ У В. Миньо в описании набега 1624 г. говорится: «Люди в последней крайности нередко поступают на самые зверские лютости. Многие паши хотят, чтоб все христиане в Константинополе до единого были побиты, упреждая присоединение их к козакам. Но благоразумнейшие из членов Дивана до того не допускают».

⁴⁴ Это замечание проистекает из более осторожных слов И.В. Цинкайзена, которые относятся к несколько другому времени, к зиме 1624—1625 гг., и будут приведены ниже.

⁴⁵ У А.В. Висковатова: «где было выставлено несколько пушек»; у В.М. Пудавова: «приказывал наводить орудия».

⁴⁶ В литературе, особенно популярной, иногда особо подчеркивается трусость, которую проявляли султаны, в частности и Мурад IV, в ходе казачьих нападений. Например, «Всеобщая история о мореходстве», рассказав о набеге 1624 г., утверждает, что казаки «приводили в трепет» Мурада «даже в самых его палатах». Согласно Д.И. Эварницкому, запорожцы «залетали» в Стамбул, «окуривали его порохом своих мушкетов и в пламени закуривали свои люльки», и «самому турецкому султану подносили под нос «такой пынхвы», от которой он «чмыхал», как от крепкого хрену, и не раз поспешно бежал из столицы в далекие от нее турецкие города». Не имеем сведений о с лучаях такого бегства. Приведенные же выше посольские сообщениярисуют  вовсе не трепетавшего Мурада.

Другое дело — замечание, сделанное в дневнике князя А.С. Радзивилла, о том, что Мурад IV, как и его предшественник, не чувствовал себя безопасно в Стамбуле: опасность в самом деле была реальной. И, разумеется, набеги казаков вызывали гнев и ярость считавших себя униженными падишахов. Я. Собеский писал, что запорожцы «доводили султанов до бешенства нападениями на их приморские города, опустошением и грабежом самых богатых турецких провинций в Европе и Азии. Много раз султаны, наслаждаясь прогулкою в роскошных садах, бывали поражены печальным и унизительным для них зрелищем пожаров, истреблявших соседние села, ибо казаки, желая навести ужас на столицу, жгли ближайшие к ней села».

⁴⁷ В.И. Ламанский дает неверный перевод: Халил-паша «собрал все наличные суда, лодки и барки, вооружил их и поместил в них от 400 до 500 человек, которые могли быть воинами или гребцами».

⁴⁸ В польском переводе: «поблизости от Замков».

⁴⁹ В польском переводе: «могли бы тогда зайти вглубь Стамбула, полностью лишенного защиты». У В.И. Ламанского: «так как боялись тогда, что они проникнут внутрь Стамбула, лишенного всякой защиты».

⁵⁰ В польском переводе: «Вот таким образом несколько десятков лодок, учинив большие грабежи, отдыхали целый день, вплоть до захода солнца». У В.И. Ламанского неверно и с перестановкой смыслового акцента: «удалились козаки, правда, без потерь, но и без сопротивления».

⁵¹ И.В. Цинкайзен говорит о «малых судах, каиках, барках и рыбачьих судах».

⁵² П.С. Савельев после «сейменов» поставил пояснение: «отряда яны­чар».

⁵³ Не менее фантастические сведения о казачьих потерях приведены уже в наши дни Ф. Лонвёсом. Казаки, говорит он, сожгли сооружения на Босфоре, но заплатили в тот год «высокую цену», потеряв более 100 чаек, свыше 2 тыс. человек убитыми и почти 1 тыс. пленными.

⁵⁴ У И.Х. фон Энгеля против казаков послано также 10 галер. С. Боб­ров колеблется между галерами и шайками, смешивая к тому же действия турок до и во время казачьего набега: Мурад IV «с великим трудом мог найти в гаванях своих 15 галер (по уверению других, 500 сайков...)». Удивительное утверждение находим у В.А. Голобуцкого: «Турецкие власти выслали из стамбульской гавани навстречу казакам целый флот в 500 галер (!) и других судов». 500 галер фигурируют и у Ф. Лонвёса.

⁵⁵ В польском переводе английских известий: «имея противный ветер, сами нападать не могли». В переводе В.И. Ламанского: «ветер был против­ный, и сами они напасть не могли».

⁵⁶ В одной работе нам встретилось еще утверждение, что казаки, раз грабив Босфор, спокойно отплыли, а «турецкая флотилия кружилась возле них, обстреливала издали, но напасть не рискнула». Думаем, что нельзя говорить ни о каком «кружении» в проливе.

⁵⁷ В. Миньо, увеличивая вдвое численность этих войск, говорит о 20 тыс. А. Кузьмин же 10 тыс. турецких воинов превращает в 10 тыс. казаков.

⁵⁸ А.Л. Бертье-Делагарда, может быть, могло смутить употребление в XVII в. слова «день» и в значении «сутки», но в данном случае речь идет о «целом дне» с рассвета до захода солнца.

⁵⁹ По Ю.П. Тушину, «казаки простояли (в проливе.— В.К.) в течение 10 часов до вечера на виду у всего населения столицы Османской империи и только ночью удалились в море». «На виду» у столичного населения — это, конечно, фигуральный оборот, однако стояние в самом деле могло про­должаться 10 часов, если 9 часов утра английских известий пересчитать по «древнему» счету времени. Согласно Ф. де Сези, как помним, стояние дол­жно было начаться с 3—4 часов дня и, следовательно, продолжаться шесть-семь часов.

⁶⁰ От Красивых ворот, башни Кентенарий, башни Евгения, Манганской башни.

⁶¹ Первоначально мост был деревянным понтонным. В 1875 г. на его месте построили железный, замененный в 1912г. новым. Длина первого железного моста составляла 480 м, второго — 467 м.

⁶² Как известно, это не помогло защитникам Константинополя: турки сумели перетащить несколько десятков своих кораблей по суше во внутрен­нюю верхнюю часть Золотого Рога.

⁶³ Русский современник XVII в. писал, что эта «башня каменая, вели­кая» стоит на море на расстоянии полета стрелы от Скутари. Позже упомя­нутое расстояние исчисляли в 500 шагов и отмечали, что между башней и Скутари находится мель, не проходимая ни для каких судов. О происхож­дении назвали башни см.: 480. Водном из источников указано, что от угла Сераля и Топхане до башни соответственно 657,5 и 840 русских саженей, что составляет 1403 и 1792 м.

⁶⁴ Ее кусок выставлен ныне в Военном музее в Стамбуле.

⁶⁵ У В.А. Голобуцкого: «Большая цепь, — рассказывает современник, — сохранявшаяся со времени взятия Константинополя...» и т.д. Измененное слово: «отправлена» вместо «послана». См. также: 347.

⁶⁶ И.Х. фон Энгель ссылаясь на Д. Сагредо и исправляя его ошибочный 1626 г., говорит, что дело происходило будто бы в сентябре, но добавля­ет — когда флот ушел в Крым менять хана.

⁶⁷ В одной из поздних работ П.А. Кулиш повторит эти утверждения: казаки «прошли безоборонный Босфор, проникнули мимо Ключа в Золо­той Рог, миновали безнаказанно сторожевую Черную Башню, в которой недавно еще сидел коронный гетман (Станислав Конецпольский. — В.К.). ограбили предместья турецкой столицы и вывезли богатую добычу». В свя­зи со сказанным историк характеризует запорожцев как «завзятых варягов, разбивших турецкий флот, отважных аргонавтов, похитивших золотое руно у самой пасти мусульманского дракона», и уверяет, что будто бы «вывезен­ная из Золотого Рога добыча давала казакам возможность увеличить свою флотилию вдвое» в следующем 1625 г.

⁶⁸ Не догадываемся, что П.А. Кулиш подразумевал под Ключом. Может быть, один из замков — предшественников Румеликавагы и Анадолукавагы? Не Юрус ли? «Ключ» по-турецки — «анахтар» (от замка), «кургу» (для завода) или «чешме», «пынар» (источник, родник), возможно и «дере» (ру­чей). Босфорские топонимы с этими словами — Бююкдере (до Румелихиса-ры и Анадолухисары) и Куручешме (после этих крепостей). С греческими словами, обозначающими «ключ» («клейс» и др.), босфорские топонимы связать не можем. Черная Башня — это Анадолухисары или Румелихисары, но Стражницы — видимо, те же самые крепости. Еникёй расположен не после них, а не доходя их.

Добавим еще, что у Ива Бреере без указания дат утверждается, что казачьи «флоты перерезали цепи Босфора перед Стамбулом».

⁶⁹ «Однажды (казаки. — В.К.), — читаем в газетной статье, — обстреля­ли султанский дворец в Стамбуле, вызвав там страшную панику, о чем с восторгом и завистью доносили в свои столицы европейские дипломаты...» Неясно, относится ли это утверждение к 1624г., равно как не знаем и источники, повествующие о таком обстреле. В принципе казачьи суда, про­ходя мимо дворца, могли сделать несколько демонстративных выстрелов из Фальконетов по его стенам.

⁷⁰ В польском переводе 24 июля дано без указания на старый стиль, и поскольку ряд других документов в публикации датирован новым стилем, можно подумать, что и здесь приведена григорианская дата.

⁷¹ У В.И. Ламанского «Фар».

⁷² В польском переводе: «Караулы были непрестанные и всюду на суше удвоенные...»

⁷³ Там же: «наполненные грузчиками и наемниками, согнанными с улиц». В.И. Ламанский перевел: «галеры были вооружены бродягами и наемника­ми, взятыми с улиц».

⁷⁴ У В.И. Ламанского: «Поймано несколько заблудившихся этих раз­бойников...» И.В. Цинкайзен полагает, что эти «мародеры» «осмелились зайти слишком далеко на берег».

⁷⁵ В польском переводе: «господ поляков».

⁷⁶ В переводе А.В. Висковатова: «в устье реки к Черному морю».

⁷⁷ В том же переводе: «все, кто там были».

⁷⁸ В сборнике «Османская империя в первой четверти XVII века»: «про­дать».

⁷⁹ У С. Боброва почему-то 150 казачьих судов выступают «обыкновен­ным путем устьем Дуная».

⁸⁰ В.И. Ламанский переводит это место известий так: «а в тылу за собою ведя подкрепления».

⁸¹ По А. де Ламартину, казаки «сожгли маяк пролива, в который вошли их предки семь веков назад, сея ужас среди греков», но, согласно автору, сожжение произошло при отходе из первого набега, что не соответствует сообщениям источников.

⁸² Известен Фанар, ныне Фенер, — квартал на собственно стамбуль­ском (у Ю.А. Петросяна — «европейском») берегу Золотого Рога, в его цен- тре, населенный греками-фанариотами, находившимися на государствен­ной службе, преимущественно в должностях драгоманов (переводчиков); там разместили свою резиденцию константинопольские (вселенские) пат­риархи православной церкви. Румелифенери, как указывалось, называли и Фаналом, и Фанараки.

⁸³ По В.М. Пудавову получается, что три галеры с несколькими «фрега­тами» были поставлены в устье пролива после первого прихода казаков.

⁸⁴ Правда, С.А. Холмский пишет: «В 1624 году донские казаки совер­шили отважный наезд на окрестности самого Константинополя, причем захватили богатую добычу, а возвращаясь на Дон, по пути потопили немало встречных турецких кораблей». Но в части потопления кораблей это просто выдумка автора.

⁸⁵ А.Л. Бертье-Делагард ошибочно пишет, что у Д.И. Эварницкого ка­заки появляются под Константинополем в октябре 1624 г.

⁸⁶ Комментируя Эвлию Челеби и говоря о XVII в., А.П. Григорьев и А.Д. Желтяков тем не менее дают пересчет стилей для XX в., в результате чего 26 октября старого стиля оказывается 8 ноября нового стиля, тогда как для XVII в. должно было получиться 5 ноября. У названных тюрколо­гов то же получается и с определением дня Хызырильяса.

⁸⁷ Заместитель аги носил титул кетхуда-бей.

⁸⁸ Эти выражения повторяет С. Бобров, добавляя, что казаки приводи­ли султана в «крайний трепет» и что он «с отчаянием духа сокрушался, что ни гордости первого (персидского шаха. — В.К.), ниже (тем более. — В.К.) бурной отважности последних укротить не находил возможности. В таком-то унылом положении брат солнца и луны находился».