Глава 2

ЭФИОПИЯ НА ПЕРВОМ ЭТАПЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЦЕНТРАЛИЗАЦИИ (1855—1868)

Объединение страны при Теодросе II

С середины XIX в. Эфиопия вступает в качественно новый период своего развития, основным содержанием которого стали процессы объединения дотоле раздробленных областей страны в единое централизованное государство. Эти процессы, опреде­ляя сущность внутриполитической жизни Эфиопии на последую­щие десятилетия, в зависимости от конкретных объективных и субъективных факторов порой получали определенное ускоре­ние, порой же были малозаметны. На всем протяжении второй половины XIX в. изменялись формы и методы процесса цен­трализации, наблюдались перепады в динамике его осущест­вления; неизменной оставалось суть самого процесса, направ­ленного на ликвидацию феодальной раздробленности.

Какие же факторы лежали в основе этого процесса, что яви­лось предпосылками столь значительных изменений в историче­ском развитии страны? Как правило, исследователи проблемы генезиса централизованной Эфиопии часто ищут аналоги в исто­рии некоторых стран Европы, уже миновавших этот этап. При­чина такого подхода кроется в схожести некоторых черт фео­дальной системы этой африканской государственности и запад­ноевропейских стран. Вместе с тем, и на это справедливо ука­зывают польские эфиописты А. Бартницкий и И. Мантель-Нечко, всякий формальный перенос понятий, отражающих европей­ские процессы общественного развития, на эфиопскую почву ведет к искажению истории, так как при этом не учитывается специфика этого древнейшего государства Тропической Африки [169, с. 179].

Своеобразие исторического развития Эфиопии, прежде всего незрелость товарно-денежных отношений, и предопределило ха­рактер процессов централизации страны. Если, например, в странах Западной Европы в период возникновения централизо­ванных национальных государств шел активный процесс разло­жения феодальной системы, то в Эфиопии середины XIX в. по­зиции феодализма были сильны и не было ни крупных городов, ни городских торгово-предпринимательских слоев — тех сил, которые [38] сыграли важнейшую роль в процессе централизации мно­гих стран.

Политическая раздробленность страны, частые междоусоб­ные войны, натуральный характер хозяйства, труднодоступность отдельных областей, отсутствие выхода к морю — все эти факторы оказали пагубное влияние на развитие торговли. Тор­мозом на ее пути были и многочисленные таможенные посты, бессчетные торговые налоги и пошлины. Оценивая состояние торговли Эфиопии в первой половине XIX в., англичанин У. Плоуден отмечал, что «торговая община немногочисленна... Мусульмане абиссинского происхождения, кроме галла, редко избирают для себя другой путь, в их руках сосредоточено три четверти всей торговли. Во всей стране вряд ли сыщешь и 20 купцов-христиан» [37, с. 111].

Мало привлекало христианское население и занятие ремес­лом. В эфиопском обществе и торговля и ремесленничество были главным образом уделом нехристианского населения, не иг­равшего заметной роли в политической жизни государства.

О неразвитости в Эфиопии того времени товарно-денежных отношений свидетельствует и нераспространенность в стране де­нег, этого, по выражению Ф. Энгельса, «могучего оружия против феодализма» [5, с. 407]. В зависимости от района денежным эквивалентом служили различные товары: бруски соли (амоле), красный перец и чаще всего ружейные патроны.

Таким образом, в конкретно-исторических условиях Эфиопии центральная власть, являвшаяся, по определению Ф. Энгельса, «представительницей образующейся нации в противовес раз­дробленности на мятежные вассальные государства» [5, с. 411], не могла опираться в борьбе за свое укрепление на те социаль­ные силы, которые сыграли столь важную роль в аналогичных процессах в Европе. Поэтому если в истории Европы главную роль в объединении многих государств сыграли экономические и социальные сдвиги, то консолидация эфиопского государства могла осуществиться лишь «сверху», военным путем.

При этом следует иметь в виду, что существовал ряд факто­ров, способствовавших реализации этого процесса. Так, укреп­ление государственности в новых условиях было для Эфиопии во многом восстановлением чего-то уже существовавшего в прошлом, во времена Аксума или же в период правления импе­ратора Зэра Яыкоба. На протяжении многих десятилетий «вре­мен князей» в общественном сознании не ослабевала идея о необходимости восстановления былого величия страны, той единой и обширной Эфиопии прошлого, восточной границей ко­торой служило Красноморское побережье.

Определенную роль в централизации страны играла и угроза внешней опасности, существовавшая на северных и северо-за­падных рубежах государства, где местным армиям то и дело приходилось вступать в сражения с египтянами. Однако следует подчеркнуть, что в условиях распада Эфиопии на враждующие [39] между собой области борьба с мусульманскими северными со­седями не принимала характера общенациональной войны. Идея воссоздания единой Эфиопии не случайно получила наи­более широкое распространение среди населения северных об­ластей страны, ибо здесь внешняя угроза была реальной дейст­вительностью (подробнее см. [246, с. 53—56]).

К середине XIX в. страна находилась в упадке, раздираемая постоянными междоусобными схватками феодалов. Казалось, ничто не сможет положить конец этим постоянным сражениям, когда вытаптывались поля и сжигались селения, и никто не чув­ствовал себя в безопасности.

В Эфиопии повеяло переменами, когда в начале 50-х годов на политической арене страны появился Каса из Куары, сын мелкого феодала с Севера. Его действия, направленные на со­здание сильной центральной власти, нашли поддержку у кре­стьянского населения, больше всего страдавшего от феодальной раздробленности. В истории Эфиопии наступил период, когда политика правителя в значительной степени стала подчиняться общенародным интересам.

Формы и методы осуществления политики централизации на каждом этапе зависели от личности политического деятеля, воз­главившего этот процесс. Безусловно, в конкретных условиях Эфиопии, когда процесс централизации осуществлялся «сверху», характер личности играл крайне важную роль в выборе направ­лений и средств достижения этой сложной цели. Здесь уместно вспомнить замечание К. Маркса о том, что «ускорение и замед­ление в сильной степени зависят от этих „случайностей", среди которых фигурирует также и такой „случай", как характер лю­дей, стоящих вначале во главе движения» [1, с. 175].

Каса Хайлю начал свой путь к императорской короне с до­вольно невысокой ступени феодальной иерархии. По образному выражению одного из авторов, «он появился на свет без сереб­ряной ложки во рту» [281, с. 11]. Родился он в 1818 г. в мес­течке Куара на севере Эфиопии, в семье мелкого феодала, ко­торая к тому же вскоре потеряла своего кормильца. Каса Хай­лю отличался умом и сообразительностью. Возможно, поэтому его мать, используя родственные связи, устроила сына в мона­стырскую школу. Грамотных людей в то время в стране было немного, и получивший образование человек всегда мог наде­яться на кусок хлеба. Пожалуй, школьные годы были самым спокойным периодом в бурной жизни будущего императора. Чтению и письму, заучиванию псалмов Давида и других рели­гиозных текстов пришел конец, когда монастырь был разграб­лен одним из мятежных феодалов. Лишившись монастырского крова, Каса резко меняет свою жизнь, скромный школяр стано­вится бесстрашным воином.

В условиях феодальной Эфиопии с ее частыми внутренними беспорядками и междоусобными войнами военная стезя откры­вала самые широкие перспективы для продвижения в жизни. В [40] своих очерках об эфиопской армии К. Арнольди писал: «У каждого даже самого незначительного ашкера (рядового солдата.— Авт.) может явиться при благоприятных условиях надежда на известную карьеру, которая приведет его к званию пятидесятни­ка, сотника, тысячника, а иногда и к высшим должностям государства, чему бывали неоднократные примеры. Нигде, как в Абиссинии, так не верна поговорка о солдате, носящем в своем ранце фельдмаршельский жезл, и сколь дэджазмачей и расов вышло из рядовых ашкеров, не отличавшихся ничем, кроме лич­ной храбрости» [82, с. 17]. Поэтому выбор военной карьеры был для честолюбивого юноши совершенно закономерен. Во время службы солдатом в отряде своего дяди Кынфу, одного из при­ближенных правителя области Амхара раса Али, Каса постигал нелегкую военную науку, участвуя во многих сражениях.

Оставив спустя несколько лет службу у дяди, Каса органи­зовал собственный отряд. Молодежь Куары быстро признала в нем своего лидера и стекалась к нему со всех концов области. Мелкий чиновник, смещенный со своей должности, Крестьянин, волею помещика лишенный земельного участка, все они нахо­дили место в его отряде.

Каса становился все более заметной фигурой на политичес­кой арене Амхары. Его восхождение к власти — это сражения с вассалами правителя области, укрепление в результате побед над ними своей политической базы и увеличение армии и в ко­нечном счете победа над войсками самого раса Али. Преследуя отступающего противника, Каса сжег столицу Амхары Дэбрэ-Табор, а в бою при Айшале 29 июня 1853 г. довершил разгром одного из самых могущественных феодальных владетелей Эфио­пии.

После этой победы вся Северная Эфиопия, за исключением Тыграя, оказалась под контролем Касы. В решающем сражении с армией раса Уэбе, правителя Тыграя, практически решался вопрос о будущем императоре Эфиопии. Битва произошла вбли­зи р. Тэкэзс, являющейся естественной границей между Амхара и Тыграем. Благодаря английскому путешественнику Генри Дафтону сохранились слова, с которыми Каса обратился к сво­ей армии перед решающим сражением: «Следуйте за мной, и по божьей воле завтра я уже не буду называться Касой!» [96, с.131].

Что Каса имел в виду? В истерзанной феодальными междо­усобицами Эфиопии ходило немало пророчеств о лучшей жизни, о времени, когда земледелец бросит зерно в пахоту и поле его не будет вытоптано враждующими армиями феодалов. Во «вре­мена князей» особенно большое распространение получило про­рочество о грядущем восшествии на императорский престол пра­вителя по имени Теодрос, который восстановит древнюю славу империи. Возможно, магия имени новоявленного мессии, а ско­рее всего военное превосходство над противником обусловили победу армии Касы. Описывая сражение с тыграйцами в своей [41] хронике, алека Уольдэ Мариам лаконично сообщает: «Каса одержал победу, а Уэбе стал его пленником» [74, с. 147].

Уже на следующий день после сражения, 11 февраля 1855 г., в ближайшей церквушке произошла церемония коронования но­вого императора Эфиопии. Выбор Касой имени Теодрос в каче­стве тронного не являлся шагом хитрого политикана, спекули­ровавшего на народных настроениях. Анализ заявлений и дей­ствий нового императора позволяет убедиться, что он действи­тельно ставил перед собой задачи, совпадающие во многом с теми, что приписывали ожидаемому мессии. С другой стороны, правитель по имени Теодрос мог рассчитывать, хотя бы на пер­вых порах, на поддержку части населения страны, больше всего заинтересованной в твердой верховной власти.

«Каса должен был определить свою миссию,— пишет швед­ский исследователь С. Рубенсон,— он должен был отождествить себя с чем-нибудь или с кем-нибудь в традициях своего народа, что позволило бы освободиться как от своего прошлого, когда он был одним из бунтовавших феодалов, так и отмежеваться от своих предшественников, беспомощных представителей домз Давида и Соломона в Гондэре. Каса достиг всего с помощью од­ного... Он объявил себя Теодросом, царем, который должен явиться и править миром в покое и справедливости в течение со­рока лет» [384, с. 49]. По мнению американского исследователя Д. Левина, успехи Теодроса II в объединении страны в 50-е го­ды прошлого столетия были обусловлены не только его воин­скими качествами, но и популярностью среди масс, измученных ожиданием мессии и наконец дождавшихся его [335, с. 158].

Говоря о причинах успеха Теодроса в борьбе за верховную власть, следует иметь в виду следующее обстоятельство. В зна­чительной степени его успеху способствовала сама внутриполи­тическая обстановка «времени князей», когда в условиях фео­дальной раздробленности каждый раз ему противостояла ар­мия лишь какого-либо одного крупного феодала, а не объеди­ненные вооруженные силы страны.

Формы и методы политики объединения

Свою первоочередную задачу Теодрос II объявил уже во время коронации: «Клянусь этой короной моих предков, что со­беру под своей властью все провинции, которые в прошлом вхо­дили в состав империи» [321, с. 111]. Новаторство, коим было отмечено все его правление, проявилось уже при организации военной кампании: никогда раньше правители страны не отправ­лялись в поход, не дождавшись окончания сезона дождей.

Следует подчеркнуть, что многие пункты программы импе­ратора по объединению страны были реализованы в ходе борь­бы за престол. Под его контролем уже находилась Северная Эфиопия, колыбель эфиопской государственности и культуры. [42] Таким образом, из крупных областей государства, сохранявших свою независимость от центральной власти, оставалась область Шоа, расположенная у южных пределов христианской Эфиопии, Поэтому вовлечение этого последнего, самого крупного оплота центробежных сил в орбиту централизованной государственно­сти означало бы практическое решение проблемы объединения страны.

Между Северной Эфиопией, объединенной под властью ново­го императора, и пока еще сохранявшей независимостью Шоа лежала обширная область Уолло, основное население которой составляли оромо (галла), появившиеся здесь в процессе своей экспансии в XVII в. Внутриполитическая ситуация в Уолло яв­лялась полным отражением картины феодальных междоусобиц, присущих Эфиопии в целом. Борьба за власть отдельных правителей и отсутствие единства между племенами оромо стали главным препятствием на пути создания мощного государствен­ного образования этого этноса, способного, по мнению ряда ис­следователей, определять судьбы эфиопского государства. «Не­сомненно, — отмечал А. Булатович, — что галласы с их по край­ней мере пятимиллионным населением, занимающим лучшие земли, на всем протяжении говорящие одним языком, могли бы представлять, если бы они сплотились, громадную силу. Но сепарастический характер народа не допустил подобного спло­чения» [85, с. 81]. Оценивая многочисленность и потенциальные возможности оромо в исследуемый период и подчеркивая отсут­ствие между ними единства, американский историк Р. Хесс не без основания утверждает, что, «если бы галла не были так разобщены, история Эфиопии могла бы превратиться в историю галлаского государства» [318, с. 48].

Несмотря на союз, достигнутый между отдельными племе­нами оромо в обстановке нависшей опасности, Уолло не стало камнем преткновения на пути Теодроса к объединению страны. Насчитывавшая в своих рядах около 60 тыс. воинов армия императора не имела в то время себе равных. Особо следует под­черкнуть то обстоятельство, что традиционно армии правителей северных областей вследствие их близости к торговым путям Красноморского побережья лучше других были оснащены огне­стрельным оружием. Достаточно сказать, что лишь в результа­те победы над правителем Тыграя арсенал армии Теодроса по­полнился 7 тыс. единиц огнестрельного оружия [96, с. 131].

Расположенная в южной части страны Шоа была отделена от северных областей страны своеобразным «оромским барье­ром», и это периферийное положение нередко избавляло ее от необходимости участия в феодальных распрях Севера. Вследст­вие этого на протяжении значительного периода здесь сохраня­лись условия для создания достаточно прочной шоанской госу­дарственности с устойчивой экономикой. Долгий период факти­ческой независимости, успешные походы шоанских войск против соседей-оромо и неуклонное расширение территории области [43] способствовали укреплению местного шоанского национализма. По словам ганского исследователя истории Эфиопии Кофи Дарквы, к середине XIX в. «Шоа представляла собой наиболее стабильную и процветающую часть Эфиопской империи» [297, с. 35].

Тем не менее в военном отношении Шоа уступала импера­торской армии, использующей военный и людской потенциал всей остальной Эфиопии. На сложившуюся ситуацию оказали влияние и некоторые субъективные факторы: отсутствие един­ства мнений среди правящей шоанской верхушки о целесооб­разности сопротивления и неожиданная смерть ныгуса Шоа Хайле Мэлекота. Неопределенность подрывала дух шоанских войск; наиболее воинственно настроенные феодалы вывели свои отряды из армии ныгуса и объявили о своем намерении бороть­ся с неприятелем самостоятельно.

В результате, еще не начавшись, битва была проиграна. Шоанская армия оказалась не готовой к отпору. Покорив послед­нюю независимую область Эфиопии, Теодрос II завершил вы­полнение своей первоочередной задачи. Впервые с «времен кня­зей» Амхара и Тыграй, Годжам и Шоа, другие части страны перестали быть «государствами в государстве», объединенными лишь смутной идеей принадлежности в далеком прошлом к еди­ной государственности.

Создание централизованного государства выдвигало на пер­вый план задачу установления административной системы уп­равления им. Первым шагом в этом направлении стало образо­вание центра управления империей. Многие современники отме­чали нелюбовь Теодроса II к городам, являвшимся, по его мнению, центрами борьбы против верховной власти. Выбор есте­ственной крепости Мэкдэлы, расположенной на вершине столо­вой горы, в качестве резиденции вполне отвечал духу воинствен­ного императора, большую часть времени проводившего в похо­дах. Видимо, на выбор Теодроса II повлияло и то обстоятельст­во, что географически Мэкдэла находилась в центре империи, что должно было облегчить контроль над всеми областями стра­ны. Как показали последующие события, это соображение было не безосновательным.

Касаясь в своей хронике решения императора, алека Уольдэ Мариам пишет: «Мэкдэла превратилась в место, где император собирал свои сокровища, и вышедший указ гласил: „Мэкдэла будет моим домом, пусть каждый, кто меня любит, прибудет ту­да"» [80, с. 149]. Судя по всему, император не пользовался все­общей любовью, поскольку насильно в Мэкдэлу было достав­лено немало пленников, главным образом отпрысков крупней­ших феодальных домов страны, которых император держал при себе в качестве заложников. Одним из них был наследник шоан­ского престола Сахле Мариам, будущий император Эфиопии Менелик II.

Объединив силой оружия все области страны, Теодрос II [44] выполнил важную, но, пожалуй, не самую сложную задачу. До сих пор опыт, накопленный им, был преимущественно опытом военачальника, а не верховного правителя значительного по размерам государства, вступившего при этом в новый период развития. Создание прочной государственности в условиях под­спудно бурливших центробежных тенденций представляло для Теодроса II новую и сложную задачу.

Отсутствие прочных (уже не говоря о родственных) связей среди феодальной элиты побуждало Теодроса II искать опору главным образом среди мелкопоместных феодалов, своих сорат­ников в борьбе за власть. Таким образом, в борьбе с родовитой знатью, мечтающей о восстановлении прежней независимости от центральной власти, император пытался опереться на своеоб­разное служилое дворянство, обязанное лично ему.

Тем не менее, учитывая внутриполитическую обстановку и сохраняющееся влияние традиционной знати, император был вынужден в ряде случаев назначать на посты губернаторов про­винций представителей местных правящих фамилий, выразив­ших ему свою лояльность, но при этом выжидающих благопри­ятного момента для выступлений против центральной власти.

Феодальная оппозиция

Выступления против политики объединения, осуществленной императором Теодросом II, не заставили себя долго ждать. Только в первые годы правления было совершено около двадца­ти покушений на его жизнь. Феодальная верхушка, правители областей, смещенные с традиционных постов, не могли прими­риться с утратой привилегий.

Еще в 1856 г., когда только что короновавшийся Теодрос II осуществлял военную кампанию по установлению контроля над Уолло и Шоа, начались феодальные выступления в Годжаме. В 1857 г. восстание против центральной власти охватило обла­сти, населенные оромо. Год спустя императорская армия была направлена против мятежников Ласты. Как правило, это были локальные выступления в пределах какого-либо одного района или области, и в конечном счете порядок был восстановлен. Но потерпевшие поражение феодалы уводили свои отряды в горы и другие малодоступные места и продолжали вооруженную борь­бу. Таким образом, тлеющие угли феодальной вольницы готовы были вспыхнуть каждый раз когда создавалась благоприятная обстановка.

Центробежные настроения нарастали и в Шоа, где выступление против центральной власти возглавил брат последнего ныгуса Сэйфу. Сменив ставленника императора, он провозгла­сил себя независимым правителем области. Повторный поход в Шоа закончился поражением шоанских мятежников, но в усло­виях крепнувшей феодальной оппозиции по всей стране стоил и [45] императору больших усилий. Восстановив порядок в Шоа, Теодрос направился в Бэгемдыр, откуда тоже доносились тревожные вести. В наказание за нелояльность к трону столица Шоа, Анкобэр, была отдана на разграбление императорской армии.

Следует отметить, что по мере роста оппозиции и с увеличе­нием числа феодальных выступлений все больше ужесточалась, внутренняя политика Теодроса II.

Вместе с тем нетрудно убедиться, что, выступив в роли мес­сии, новый император стремился соответствовать той роли, ко­торую от него ожидали. Свои политические задачи он намере­вался осуществлять в обстановке умиротворения и порядка. Со­гласно анонимному хронисту, вскоре после коронации Теодрос обратился к населению с воззванием: «Земледельцы, обраба­тывайте свою землю! Знатные люди, владельцы наследственных земель... вы получите от меня все, чем владели ваши отцы! Тор­говцы, занимайтесь своим делом! Тот, кто подвергнется ограбле­нию, пусть явится ко мне, предварительно отметив камнями ме­сто, где их ограбили. Пусть те, кто грабит и ворует, бросит это ремесло и сдастся! Горе падет на головы тех, кто занимается грабежом!» [80, с. 147—148]. Объективно эти меры облегчали положение крестьян, больше других заинтересованных в уста­новлении в стране порядка. Практически крестьянин был безза­щитен перед любым воином, которого он был обязан кормить и которому он должен был предоставлять постой.

Эта забота о подданных характеризовала действия Теодроса скорее на начальном этапе его правления, когда еще не участи­лись антиправительственные выступления феодалов и казалось, что достигнутая степень централизации страны не подвергнется особым испытаниям. Можно усмотреть некоторый парадокс в; том, что именно Теодрос II, поборник внутреннего порядка и защитник справедливости, стал причиной ухудшения положения широких народных масс. Осуществив объединение страны воен­ным путем, он и в дальнейшем государственном строительстве полагался на военную силу, что обусловливалось конкретной внутриполитической обстановкой, характеризующейся феодаль­ными выступлениями.

Вспыхивающие то там, то здесь мятежи привели к тому, что императорская армия постоянно находилась на марше. Резуль­татом были вытоптанные поля и сожженные деревни, обобран­ные до нитки постояльцами-солдатами крестьяне. Стремление эфиопского императора покончить с главной причиной внутри­политической нестабильности — феодальной междоусобицей — приводило к неменьшим кровопролитиям и опустошениям. Теод­рос руководствовался уже иным правилом: «Я много раз про­щал мятежников, но они упорствуют в неподчинении и пренеб­регают мною,— так заявил он в беседе с одним из европейцев.— Теперь я решил преследовать их повсюду, и буду отправлять их тела в могилы, а души — в ад!» [105, т. 1, с. 251]. От этого прежде всего страдали крестьяне, на которых падали все тяготы [46] военных операций императора. «Теодрос,— пишет алека Уольдэ Мариам,— снова пришел в Загэ и разграбил его... затем он раз­грабил все житницы Бэгемдыра, а потом приказал все сжечь; весь скот он увел с собой и разделил его среди солдат» [74, с. 15]. Сообщая подробности других военных походов импера­торских войск и сопутствующие им карательные меры, хронист восклицает: «И с этого времени все возненавидели Теодроса, ко­торый использовал формы наказания, до этого неизвестные в стране!» [80, с. 151].

Наиболее серьезная оппозиция режиму Теодроса II возникла в Тыграе, где местные феодалы сплотились вокруг одного из них, Ныгусе, и на протяжении нескольких лет вели порой ус­пешные действия против отрядов императорской армии. В ко­нечном счете и это выступление мятежных феодалов было силой подавлено, и жестокость, с которой все это было сделано, уве­личила армию противников императора (подробнее см. [246, с. 76—79]).

На определенном этапе в оппозицию к императору стала и христианская церковь. На первый взгляд это может показаться странным, ведь по отзывам современников Теодрос был как бы эталоном ревностного христианина, который если и выпускал из рук Библию, так только лишь для того, чтобы взять ружье или копье. Нуждаясь в поддержке духовенства в борьбе за реали­зацию своей цели — объединение Эфиопии,— Теодрос еще в 1854 г. заключил с главой эфиопской церкви абуной Сэлама III соглашение, предусматривавшее введение по всей стране алек­сандрийской догмы о сущности Христа. На всем протяжении своего пребывания у власти он словом и мечом осуществлял распространение «истинной веры» среди своих подданных. Так что в области религиозных догматов эфиопская церковь обрела в Теодросе усердного проводника.

Конфликт императора с духовенством, во многом определив­ший его судьбу, имел в основе чисто экономические причины. По словам английского миссионера Стерна, обширные церков-ше земельные владения, одни из лучших в стране, были «соринкой» в глазу императора, который не мог примириться с тем, что с них в государственную казну не поступало никаких нало­гов. Были и другие причины его недовольства духовенством. «Государь Теодрос,— отмечал анонимный эфиопский летопи­сец,— не любил монахов и дэбэтэра и особенно не любил этих последних. Оскорбительно для них он сказал: „Они носят на голове тюрбан, не воюют и не платят налоги; они живут в горо­дах с девками и чужими женами"... Поэтому он отобрал церков­ные земли и заявил, что пяти духовных лиц достаточно для лю­бой церкви, а пяти священников — для соборной церкви. Поэто­му священники не любили его» [351, с. 260].

Шаги Теодроса, направленные на подрыв экономического по­ложения церкви, вызвали у нее ожесточенное сопротивление. И если выступления отдельных феодалов против центральной власти [47] происходили несогласованно и имели локальный характер, то христианская церковь в своем неприятии внутренней полити­ки императора выступила единым фронтом. С этих пор действия любого светского феодала против Теодроса получили благо­словение клира.

Посягнувшего на церковные владения Теодроса в глазах ду­ховенства не могло оправдать даже то, что он последовательно проводил политику единоверия, боролся с исламом и отходом от монофиситского христианства. Например, в 1864 г. император издал указ, по которому все мусульмане и иудаисты-фалаша должны были перейти в христианство, в противном же случае они рассматривались как мятежники. Говоря же о религиозной политике Теодроса в целом, следует подчеркнуть, что в ее осу­ществлении он исходил прежде всего из своей главной цели — создание в Эфиопии сильной центральной власти. Именно поэто­му он выступал против тех религиозных течений, которые слу­жили идеологическим выражением сепаратизма и поддержива­ли феодальную раздробленность.

Таким образом, не религиозные, а экономические соображе­ния определили отношение эфиопского духовенства к своему мо­нарху. Оппозиция со стороны церкви, пользовавшейся огромным влиянием на умы людей, определявшей для традиционного об­щества, что есть богоугодное, а что нет, значительно обострила обстановку внутри страны. Позиция, занятая духовенством, яв­лялась важной поддержкой для феодальной верхушки в ее се­паратистских устремлениях.

Упорство Теодроса в проведении своей линии по отношению к церковным землям привело к окончательному разрыву с вер­хушкой эфиопской церкви. Вражда достигла своей кульминаци­онной точки, когда абуна Сэлама с амвона предал императора анафеме, за что в 1864 г. был заточен в Мэкдэле в темницу, где вскоре и умер.

Анализируя трудности, возникшие па пути централизации Эфиопии в исследуемый период, историки-эфиописты особо вы­деляют оппозицию духовенства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так, С. Рубенсон не так и преувеличивает, ут­верждая, что характер взаимоотношений между верховной властью и церковниками явился, «возможно, единственной, наи­важнейшей причиной провала планов объединить Эфиопию» [384, с. 72].

Таким образом, трудностей на пути объединения страны и создания сильной центральной власти было немало. Но самое главное — от Теодроса стали отходить крестьянские массы, об­надеженные поначалу возможностью установления порядка в стране, но затем разочарованные отсутствием каких бы то ни было изменений для себя. На настроения крестьянства влияли и церковные антиправительственные проповеди, и выступления против центральной власти их сюзеренов-феодалов, и сохраняю­щееся положение полного бесправия. [48]

Внутренние реформы

Оценивая действия Теодроса, направленные на оздоровление внутриполитической обстановки, необходимо иметь в виду, что их осуществление происходило на фоне непрекращающихся вы­ступлений части феодалов, стремившихся к восстановлению прежних порядков.

Приступая к преобразованию Эфиопии, император не мог не осознавать главного препятствия на пути своих планов: факти­чески продолжавшейся раздробленности страны, сохранения в различных областях ее полунезависимых правителей со своими армиями. Наличие таких армий, безусловно, сохраняло возмож­ность выступлений против центральной власти. Поэтому одним из первых шагов Теодроса в области реформ явилась реоргани­зация армии. Как отмечал Ф. Энгельс, «вести борьбу против феодальных порядков с помощью войска, которое само было феодальным, в котором солдаты были более тесно связаны со своими непосредственными сюзеренами, чем с командующим королевской армией,— это, очевидно, означало вращаться в по­рочном кругу и не сдвинуться с места» [5, с. 412]. Новаторство императора выразилось в его намерении объединить войска от­дельных правителей областей в национальную армию, иными словами, создать новый тип военной организации, соответствую­щий задачам централизации страны. Оценивая этот шаг, У. Плоуден писал: «Он свел солдат в полки, назначив офицеров различных знаний, установив им жалованье и определив их обя­занности; произвольно перемешав в этих полках солдат из раз­ных провинций, он нанес тем самым могучий удар той феодаль­ной системе, при которой люди собирались вокруг предводителя из своей родной области и следовали за ним как в повиновении, так и в мятеже» [37, с. 166].

Реорганизованная армия стала самым надежным орудием Теодроса в осуществлении ряда реформ в системе управления страной. Опасаясь усиления местных правителей, не исключая и тех, кого он назначил сам, император разделил каждую об­ласть на более мелкие административные единицы, поставив во главе их верных себе чиновников.

Похоже, что на многих современников-европейцев решитель­ные действия Теодроса оказали в некотором роде гипнотизирую­щее воздействие. Всех их объединяет желание увидеть в этом политическом деятеле непримиримого борца против феодализма, человека, для которого борьба с феодализмом стала главным пунктом его программы по преобразованию страны. На этих же позициях стоят и некоторые современные исследователи (см. [265, с. 19; 321, с. 258]).

Интерес представляет, однако, анализ внутриполитической деятельности Теодроса, содержащийся в статье М. Морган, в которой достаточно определенно проводится идея, что он отнюдь не ставил перед собой цели уничтожения феодальной системы [49] Эфиопии: «Ничего не изменилось настолько, чтобы поставить под угрозу саму основу устройства общества... Реформы Теодроса были направлены на оживление традиционной бюрократической структуры империи на более четкой и сильной основе. Они не подрывали существенно власть земельной знати, а ско­рее ставили своей целью подчинить эту власть государству в лице императора» [351, с. 263].

Эпоха Теодроса была ознаменована попыткой осуществить целый ряд реформ, охватывающих многие стороны бытия эфи­опского общества. Они затрагивали самые различные стороны политической и социальной жизни страны, преследуя одну и ту же цель: укрепление центральной власти и усиление эфиопской государственности. Г. Дафгон пишет, что Теодрос «упростил за­коны о торговле и таможенных пошлинах» [96, с. 137]. У. Плоуден поясняет, что император положил конец бесчисленным вы­могательствам у купцов и приказал все налоги взимать лишь в определенных местах [37, с. 151]. Многочисленные торговые пошлины всегда были проклятьем для торговли страны, поэтому упорядочение торговой политики способствовало ее развитию и увеличению поступлений в государственную казну.

Теодрос был первым императором Эфиопии, с именем кото­рого связывают попытки, пусть и не очень активные, ограничить в стране работорговлю. По времени эта акция совпадает с ожи­влением внешнеполитических контактов императора и скорее всего была направлена на то, чтобы произвести благоприятное впечатление на европейские державы. В основе новой политики лежало не осознание пагубности рабства и работорговли, а конъюнктурные соображения, продиктованные желанием уста­новить прочные контакты со странами Европы.

Несмотря на обнародованный указ о запрещении работор­говли и серьезное наказание за нарушение его — уличенный в торговле рабами-христианами подвергался отсечению правой руки и левой ноги [362, с. 93],— это привычное и вполне достой­ное в восприятии традиционного эфиопского общества занятие отнюдь не шло на убыль. Практически действие императорско­го указа распространялось лишь на христианские области.

Первая попытка ликвидировать работорговлю или хотя бы ограничить ее не привела к заметному успеху. Как и во многих других случаях, формальный указ императора не учитывал силу общественного сознания эфиопского общества и его традиций и в конкретных условиях Эфиопии середины XIX в. был обречен на неудачу. Вместе с тем в этом отношении Теодрос как бы на­метил направление дальнейших действий своим преемникам на императорском троне.

Нововведения коснулись и судебной системы. Восстанавли­вая прерогативы могущественных императоров прошлого, Теод­рос объявил себя верховным судьей и каждый день находил время заниматься разбором жалоб своих подданных. Во всех областях страны были назначены судейские чиновники, вершившие [50] суд именем императора, при этом право смертной казни являлось прерогативой самого императора. Сообщая об измене­ниях в судебных уложениях, предпринятых по инициативе Теод­роса, хронист пишет, что император «изменил законы, касаю­щиеся наказания за убийство. Он приказал, чтобы смерти пре­давался лишь сам убийца и чтобы не трогали ни его отца, ни брата, ни других родственников, кроме тех случаев, когда эти люди являлись сообщниками или были задержаны на месте преступления» [80, с. 149].

Достигнув самого высокого места в феодальной иерархии с помощью военной силы, Теодрос и дальше продолжал уделять серьезное внимание трансформации армии, испытанного орудия в централизации страны. Попытка создания общенациональной регулярной армии сопровождалась установлением жалованья для воинов, введением системы обучения войск, контролируе­мой, по словам У. Плоудена, самим императором [105, с. 151].

С желанием усилить боевую мощь армии связано и намере­ние Теодроса наладить производство пушек. Первая попытка изготовить пушку относится к 1853 г., когда, по словам дэбтэра Зэнаба, автора одной из хроник, о жизни и деятельности Теод­роса, Каса решил использовать в качестве пушечного ствола вы­долбленное и укрепленное железными обручами дерево [364, с. 294]. Став императором, Теодрос для изготовления пушек привлек находившихся в то время в Эфиопии европейских ре­месленников. Было отлито несколько орудий, самое крупное из которых весом 70 т было названо «Севастополь» в честь герои­чески оборонявшегося в Крымской войне русского города.

К эпохе Теодроса относится также начало строительства до­рог. Движение императорской армии, то и дело вынужденной выступать на подавление очередного мятежа против централь­ной власти, значительно замедлялось бездорожьем. Эта пробле­ма еще больше усилилась, когда возникла необходимость транс­портировки пушек. Кроме того, дороги должны были облегчить движение торговых караванов, а значит, способствовать улуч­шению торговли. По отзывам современников, Теодрос сам уча­ствовал в дорожном строительстве, «с киркой в руках, как про­стой рабочий» [364, с. 295].

В историографии Эфиопии Теодросу отведено место велико­го новатора, политического деятеля, который пытался осущест­вить объективно назревшие реформы во многих областях жиз­ни страны. Однако осуществленные по инициативе императора многие реформы сошли на нет с его гибелью.

Внешняя политика Эфиопии. Английская интервенция 1867—1868 гг.

С приходом к власти Теодроса начался выход Эфиопии из той международной изоляции, в какой она оказалась в течение предыдущих столетий. Выдающийся политический деятель и [51] один из самых образованных людей страны, Теодрос не мог не осознавать огромной пропасти, разделявшей промышленно раз­витую Европу и находившуюся где-то на уровне европейского средневековья Эфиопию.

Внешнеполитическая концепция эфиопского монарха была весьма проста: использование по мере возможностей техниче­ских достижений Европы для модернизации страны и привле­чение европейских держав, в первую очередь Англии, к борьбе с турками, контролировавшими Красноморское побережье.

Важным фактором во взаимоотношениях Теодроса с евро­пейскими державами было его стремление привлечь их на свою сторону в провозглашенном им крестовом походе против му­сульман. Еще в 1855 г. Плоуден сообщал о планах императора отвести воды Нила и освободить Иерусалим [37, с. 84].

Если освобождение Иерусалима было скорее всего полити­ческим лозунгом, который должен был повысить престиж импе­ратора среди населения и создать вокруг него ореол ревностно­го христианина, то борьба за получение выхода к морю явля­лась одним из важных направлений внешней политики Теодро­са. И до Теодроса многие эфиопские правители стремились ра­зорвать мусульманскую блокаду побережья. Однако в условиях феодальной раздробленности страны необходимость выхода к морю не могла быть проблемой общенационального значения. Ее носителями выступали правители наиболее близко располо­женного к побережью Тыграя. Выход к морю, а следовательно, и получение возможности свободно покупать огнестрельное ору­жие интересовал их прежде всего с точки зрения повышения своих шансов в борьбе за политическую гегемонию в стране. Для Теодроса же получение такого выхода являлось одним из пунктов его программы по восстановлению былого величия Эфиопии. Внимание, которое он оказывал этой проблеме, сви­детельствовало, что на политической сцене страны появился го­сударственный деятель, мыслящий не как феодал-сепаратист, а как исходящий из национальных интересов всей Эфиопии дея­тель, который был убежден, что вопросы внешней политики — прерогатива одного императора.

Красноморские планы Теодроса нашли полную поддержку у английского консула при эфиопском дворе У. Плоудена, связы­вающего будущее Эфиопии с осуществлением всех начинаний императора. Если Плоудену и удалось вызвать у Форин офиса интерес к красноморским планам Теодроса, то совсем не потому, что британский МИД был озабочен личной судьбой эфиопско­го монарха. Контроль Турции над Красноморскими портами по­степенно ослабевал, и в Лондоне не исключали такое развитие ситуации, когда Эфиопия сможет решить задачу выхода к морю без посторонней помощи. В случае же содействия в получении Эфиопией Массауа Англия собиралась выставить условие, что­бы губернатором порта «был назначен один из европейцев, на­ходившихся на службе императора» [37, с. 152]. [52]

Надеждам Теодроса на содействие Англии в решении проб­лемы выхода к морю был положен конец, когда та выступила на стороне Турции в Крымской войне 1853—1856 гг.

Стремясь к установлению контактов с европейскими держа­вами, правитель Эфиопии в то же время достаточно хорошо представлял цели африканской политики Запада. «Знаю я так­тику европейских правителей,— заявил он в беседе с француз­ским консулом Лежаном,— когда они хотят захватить восточ­ную страну, они сначала присылают миссионеров, затем консу­лов для поддержки миссионеров и, наконец, батальоны для под­держки консулов. Я не индийский раджа, чтобы дать одурачить себя подобным образом. Я предпочитаю иметь дело сразу с ба­тальонами» [100, с. 160]. Поэтому, несмотря на свою заинтере­сованность в установлении более прочных отношений с той же Англией, Теодрос наотрез отказался пойти на открытие в Эфио­пии официального британского консульства. По мнению С. Ру-бенсона, отказ был продиктован также нежеланием императора, чтобы кто-то из находившихся в его стране выходил за пределы его юрисдикции [384, с. 182]. Дипломатическая неприкосновен­ность сотрудников консульства рассматривалась Теодросом как посягательство на священное право императора распоряжаться жизнью людей и землей в собственных владениях.

Побудительной причиной поисков контактов с европейскими державами было желание добиться присылки оттуда ремеслен­ников. С такими просьбами Теодрос обращался к Западу на всем протяжении своего правления. Так, в 1857 г. он обратился к О. Рассаму: «Желательно, чтобы вы снеслись с Ее Величест­вом королевой и прислали мне человека, искусного в изготов­лении пушек и мушкетов, а также человека, умеющего плавить железо, и инструктора-артиллериста. Я хочу, чтобы эти люди прибыли со своими инструментами и всем необходимым для ра­боты. Обучив нас, они вернутся домой» [105, с. 559].

Основным источником технических знаний для Теодроса, главными исполнителями его проектов, будь то литье металлов или строительство дорог, были миссионеры. Владение каким-ли­бо ремеслом становилось своеобразным пропуском для въезда в страну европейца, желавшего послужить своей церкви в Эфио­пии. Благодаря усилиям главы миссии англиканской церкви в Эфиопии С. Гобата была даже создана «Рабочая миссия» из миссионеров-ремесленников. Заинтересованный в технических знаниях европейцев эфиопский монарх относительно спокойно реагировал на их религиозную деятельность. Вместе с тем, хо­рошо представляя логическую цепочку миссионеры — консу­лы — армия, он неоднократно высказывал желание, чтобы нахо­дившиеся на его службе европейцы порвали все связи с роди­ной. Особое поощрение вызывали у императора браки миссио­неров-ремесленников с эфиопками.

Таким образом, именно благодаря знаниям и усилиям евро­пейских ремесленников эфиопское общество имело возможность [53] познакомиться с некоторыми достижениями технической мысли. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что в целом консерва­тивное эфиопское общество ко всем этим новшествам относи­лось с подозрением. История не сохранила никаких свидетельств того, что кто-либо другой, помимо Теодроса, был активным проводником идеи внедрения в стране технических знаний и опыта европейцев. И наоборот, имеется немало свидетельств, что именно среди живших в стране европейцев находил он еди­номышленников по вопросам модернизации Эфиопии. Воз­можно, что именно отсутствие единомышленников среди сооте­чественников привело к тому, что ближайшими и доверенными друзьями Теодроса стали У. Плоуден и поступивший на службу к императору Дж. Белл. Близость этих двух англичан в значи­тельной степени и определяла то обстоятельство, что поддержку своим планам Теодрос искал прежде всего у Англии.

Уже отмечалось, что, по эфиопским  понятиям, Теодрос мог считаться одним из образованных людей в стране. Он обладал: живым умом и интересовался    событиями,    происходящими за пределами своих владений, будь то гражданская война в США_Г действия Англии в районе Золотого Берега или Крымская вой­на. И вместе с тем, знакомясь с содержанием писем, направляе­мых им в Англию, нельзя не поразиться    тому, насколько его видение мира соответствовало скорее    временам     религиозных войн в средневековой Европе, чем индустриальному и практиче­скому XIX веку. Выше его понимания было многое: и почему христианство в Европе разделено на несколько церквей, и как это европейские христианские державы могут идти на союз с мусульманами, и как в этом союзе они могут воевать с другой: христианской страной? Так,  Крымская война   и расстановка в: ней противников представляли для эфиопского монарха нераз­решимую головоломку. «Теодросу никогда не понять нашей вос­точной политики в  поддержании больного (Турции.— Авт.)  на ногах,— отмечал Г. Дафтон,— в Крымской войне его симпатии были скорее на стороне России» [96, с. 117].

В феврале 1860 г., во время очередного покушения на Тео­дроса, погиб У. Плоуден, постоянно восхищавшийся Теодросом. Новый представитель Англии при императорском дворе Ч. Ка­мерон прибыл лишь в 1862 г. Уже во время первой беседы с ниш Теодрос поднял вопрос о поддержке Англией своих планов вы­хода к морю. Об этом он писал и в письме от 30 ноября 1862 г. королеве Виктории. Отрезанный от внешнего мира, эфиопский; монарх не знал, что за последние годы политика Англии стала более протурецкой. Министр иностранных дел Великобритании лорд Рассел отнесся весьма недоброжелательно к этому письму. Во всяком случае, на письмо не последовало ответа, а Камеро­ну было приказано покинуть Эфиопию и переехать в Массауа.

Отсутствие ответа на письмо, с которым у Теодроса были; связаны многие планы, породило у императора подозрения по отношению к Англии, тем более что, хотя и с опозданием, для [54] него стала очевидной поддержка английской дипломатией Тур­ции. Подозрения императора в отношении Англии усилились еще и потому, что она неожиданно отказала в покровительстве эфиопским паломникам в Иерусалиме и монахам расположенно­го там эфиопского монастыря. Для Теодроса этот шаг представ­лялся актом предательства братьев по вере и свидетельством сближения Англии с мусульманским миром.

Долгожданное письмо, вернее отписка на императорское по­слание, прибыло в феврале 1864 г., но оно лишь усугубило на­чавшееся расхождение в отношениях между обеими странами. Поскольку Теодрос не мог требовать удовлетворения у европей­ских держав, его гнев обратился на находившихся в стране ев­ропейцев. Все они, включая и не успевшего покинуть пределы Эфиопии Камерона, были арестованы. Отношения между обеи­ми странами вступили в сложный и чреватый последствиями период.

Попытки Англии урегулировать конфликт по дипломатиче­ским каналам ни к чему не привели. При этом в Лондоне хоро­шо осознавали, что в значительной мере вина за сложившуюся ситуацию лежит на их собственной дипломатии, поставившей эфиопского императора в унизительное положение. Но великая держава сочла себя оскорбленной арестом своих подданных ка­ким-то полуварварским правителем. «Как бы ни было не право правительство графа Рассела,— писал в этой связи Г. Даф­тон,— которое первым отказалось ответить на вежливое письмо императора Теодора... национальный характер должен быть выдержан, национальная честь защищена, хотя бы это стоило огромных средств и даже крови» [96, с. 282]. В Англии нача­лась кампания по обработке общественного мнения в пользу по­сылки в Эфиопию экспедиционного корпуса для освобождения Камерона и других европейцев.

Решение о его посылке было принято в августе 1867 г., но еще за несколько месяцев до этого английский политический агент в Адене полковник Меревезер произвел разведку ситуации на побережье Красного моря. Представленный им отчет содер­жал также анализ внутриполитического и военного положения в Эфиопии и рекомендации установить тесную связь с противниками императора [232, с. 26]. В дальнейшем план предстоящей экспедиции разрабатывался с учетом помощи со стороны мя­тежных феодалов.

Внутриполитическая обстановка в Эфиопии для вторжения в эту страну была весьма благоприятной. Никогда еще за весь период правления Теодроса не были так сильны центробежные тенденции. Выступления противников центральной власти сле­довали одно за другим.

Бежавший в июне 1865 г. из Мэкдэлы наследник шоанского престола Сахле Мариам, достигнув пределов области, объявил о независимости Шоа. Под контролем местных феодалов нахо­дился почти весь Годжам. В Уолло поднялось восстание оромо [55] под руководством царицы Уоркиту, сын которой был казнен па приказу Теодроса после многих лет заточения в Мэкдэле. О сво­ем неподчинении центральной власти заявил правитель области Ласта уаг-шум Гобэзе. В 1866 г. он перешел к активным дейст­виям и захватил Адуа. В Тыграе местная феодальная знать сплотилась вокруг дэджазмача Касы, будущего императора Йоханныса IV, который также объявил о своей оппозиции императору.

Положение Теодроса ухудшалось с каждым днем. Успехи мятежных сил привели к дезертирству части его армии; если еще в начале 1866 г. под его знаменами было около 80 тыс. воинов, то к решающему сражению в его распоряжении остава­лось лишь 15 тыс. К моменту высадки английского корпуса власть императора распространялась на ничтожную часть стра­ны: Мэкдэлу, Дэбрэ-Табор и район оз. Тана [385, с. 82].

В Англии со всей серьезностью подошли к подготовке и сна­ряжению военной экспедиции. В стране все еще не улеглось не­довольство действиями английской армии в Крымской войне, и действия в Эфиопии должны были подтвердить целесообраз­ность ряда мер, предпринятых для повышения ее боеготовности. Достаточно сказать, что в эфиопской кампании английская ар­мия впервые применила ряд технических средств и видов ору­жия, включавших в себя пароходы для доставки войск, новей­ший тип водной помпы, разборную железную дорогу для вы­грузки снаряжения и боеприпасов, оборудование для фотогра­фического размножения карт, ружья, заряжающиеся с казенной части, и нечто вроде прототипов современных прожекторов. По­скольку английские военные специалисты рассматривают экс­педицию Нэпира с военной точки зрения как первую кампанию британских вооруженных сил в XIX в., осуществленную с ис­пользованием упомянутых технических средств, ее описание вышло в специальной серии «Военные кампании XIX века» [353].

Командующим экспедиции был назначен опытный деятель английской колониальной администрации генерал-лейтенант Роберт Нэпир, участник подавления народного восстания в Ин­дии в 1857—1859 гг. и тайпинского восстания в Китае. В момент назначения он занимал видный военный пост в английской ад­министрации в Индии. Базой подготовки экспедиции был изб­ран Бомбей. Учитывая климат и характер местности, по которой корпусу предстояло осуществить длительный марш к Мэкдэле, Лондон счел целесообразным широко использовать в предстоя-цей операции индийских солдат, прежде всего сикхов.

Р. Нэпир принадлежал к тем кадровым военным, которые, прежде чем приступить к выполнению поставленной задачи, тщательно продумывают все мелочи, не оставляя ничего на про­извол судьбы. Несколько месяцев ушло на определение состава экспедиции, закупку вьючных животных и фуража. В частности, в Испании, на Мальте, в Италии, Сирии и Турции было приобретено [56] свыше 7 тыс. мулов. Помимо многих тысяч верблюдов, волов, лошадей и ослов для транспортировки наиболее тяжелых грузов решено было использовать 44 слона.

В Англии мало кто сомневался в успехе предпринимаемой экспедиции в Эфиопию. Английская регулярная армия счита­лась одной из лучших в Европе, ею был накоплен богатый опыт ведения колониальных войн, поэтому эфиопская армия не рас­сматривалась как серьезный соперник. Абиссинский вопрос, как называли в Англии проблему освобождения своего представите­ля и других европейских пленников, занимал видное место в парламентских дебатах и на страницах английской прессы.

Насчитывающий вместе со вспомогательным персоналом около 60 тыс. человек английский корпус, боевые части кото­рого на ²/₃ были укомплектованы солдатами-индийцами, 21 ок­тября 1867 г. высадился на Красноморском побережье вблизи Зулы, откуда начал свое продвижение к Мэкдэле. 26 октября, спустя пять дней после высадки, Нэпир издал две прокламации. В одной из них, обращенной к Теодросу, содержалось требова­ние освободить пленных, целью другой было, с одной стороны, успокоить общественное мнение Эфиопии, а с другой — усилить антиправительственные настроения. В этой прокламации, в ча­стности, говорилось: «Губернаторам, вождям, духовенству и на­роду Абиссинии... Знайте... что королева Англии не питает к вам враждебных чувств, у нее нет никаких планов, направленных против вашей страны или вашей свободы... Единственной причи­ной присылки английских войск в Абиссинию является желание освободить подданных Ее величества. Никто не намеревается оккупировать какую-либо часть территории Абиссинии или вме­шиваться в управление страной» [353, с. 82].

Несомненно, обнародование такой декларации было полити­чески верным ходом со стороны англичан. Опасавшиеся окку­пации страны феодалы успокоились и один за другим стали изъявлять желание о сотрудничестве. Наибольший интерес для англичан представляло установление надежных отношений с правителем Тыграя Касой, по территории владений которого пролегала большая часть пути экспедиции. Враждебная пози­ция тыграйцев могла бы во многом усложнить, а то и сделать невозможным продвижение англичан, незнакомых с местностью и нуждающихся в поставках продовольствия. Сам Каса через своих представителей заявил о готовности пойти на сотрудниче­ство, но тем не менее всячески затягивал личную встречу с Нэпиром. Безусловно, правителя Тыграя устраивало заявление ан­гличан, что они не собирались оставаться в стране, но этого ему было мало. Из декларации не было ясно, какая судьба ждет Теодроса в случае поражения, и Каса боялся, что, освободив пленных европейцев, англичане удалятся, оставив все как было [281, с. 137]. Тем не менее встреча состоялась 25 февраля 1868 г., и было достигнуто соглашение, по которому в обмен на оружие Каса обещал снабжать англичан продовольствием и обеспечить [57] охрану их коммуникаций. Как правитель Тыграя, так и другие военные феодалы Эфиопии рассматривали складываю­щуюся ситуацию с точки зрения своих перспектив в борьбе за власть в стране. С. Рубенсов отмечает, что во время встречи с Нэпиром Касу больше интересовало возможное нападение на него правителя Ласты уаг-шума Гобэзе, чем судьба Теодроса [384, с. 259].

Не меньше предстоящая борьба за власть беспокоила и пра­вителя Ласты. Заверив прибывшего к нему представителя Нэпира о своей готовности поддержать действия англичан, он тем не менее не пошел на участие в боевых действиях против импе­ратора. Предоставив англичанам решать военные задачи своими; силами, основное внимание Гобэзе направил на подготовку сво­ей армии к борьбе с правителем Тыграя за политическую геге­монию в Эфиопии. Не случайно большая часть его письменного послания Нэпиру была заполнена обоснованием своих прав на престол и обвинениями в адрес Касы. «Если он будет уверять вас, что Тыграй принадлежит ему по праву отцов, не верьте ему»,— писал правитель Ласты в этом письме [281, с. 139].

Таким образом, степень поддержки феодалами планов ан­гличан во многом была обусловлена их собственными планам» на будущее. Наиболее могущественные из них, такие, как пра­вители Тыграя, Ласты и Шоа, примеривались к императорскому трону, другие же надеялись на возвращение к временам фео­дальной вольницы. Во всяком случае, наличие внешней угрозы в этой ситуации отнюдь не стало предпосылкой к усилению цен­тростремительных тенденций в стране и не привело к сплочению народа для защиты эфиопского трона. Более того, можно гово­рить о создании своеобразного фронта Англии и эфиопских фео­далов против Теодроса. При этом феодалы придерживались раз­ной тактики. Если правитель Тыграя прочно связал себя с анг­личанами, рассчитывая на их поддержку в борьбе за корону, то, например, правитель Ласты был более осторожен, уклонившись от прямых с ними контактов. Скорее всего Гобэзе рассчитывал, что, не запятнав себя связями с иностранцами, он сможет » дальнейшем получить большую поддержку своим планам среди населения страны [232, с. 31].

На первом этапе эфиопской кампании английское правитель­ство какое-то время обсуждало возможность посылки к Мэкдэле для освобождения европейцев летучего отряда из числа экс­педиционного корпуса, однако это предложение не нашло под­держки прежде всего у Нэпира. Свою позицию он аргументиро­вал тем, что в случае неудачи этой акции Теодрос может прика­зать умертвить заложников [281, с. 130—132].

Буржуазная историческая наука прилагает немалые усилия, чтобы облагородить цели западных держав в Африке, возвели­чить их действия и преувеличить трудности. В этом отношении кампания Нэпира не является исключением. В многочисленных [58] исследованиях, опубликованных в Англии об этом событии, многие страницы заполнены описанием тех трудностей, которые выпали на долю британского солдата в Эфиопии. Но если по­пытаться разобраться в характере этих трудностей, то в целом они могут быть сведены отнюдь не к боевым действиям, а к трудностям перехода от побережья до Мэкдэлы. Действитель­но, труднопроходимые места, горы, ущелья и бурные реки, пол­ное отсутствие дорог сами по себе являлись союзником населе­ния страны в борьбе с внешней агрессией. Тем не менее медленно, но уверенно англичане с каждым днем приближались к Мэкдэле.

Гораздо сложнее ситуация складывалась для Теодроса. В момент высадки англичан он находился со своей армией в Дэбрэ-Таборе, расположенном на полпути между оз. Тана и Мэкдэлой. Хотя расстояние между Дэбрэ-Табором и крепостью до­ставляло всего около ¹/₃ расстояния, которое предстояло пройти англичанам, Теодрос ненамного опередил противника. Если благожелательное отношение со стороны противников импера­тора и ввезенные в страну в огромном количестве талеры (по подсчетам Р. Панхерста, 4530 тыс. — Авт.) открывали перед ан­гличанами «зеленую улицу» и на всем пути экспедиционного корпуса на него ни разу не было совершено нападения, то ар­мии Теодроса приходилось сталкиваться с открытой враждеб­ностью населения. До открытых столкновений с армиями сопер­ников дело не дошло — само имя императора внушало им страх, но даже мелкие нападения отдельных феодальных отрядов за­медляли продвижение армии Теодроса. В этот момент власть императора определялась радиусом действия его артиллерий­ских орудий. Сложность транспортировки пушек по бездо­рожью являлась, пожалуй, самой важной причиной медленного продвижения армии Теодроса. На наиболее трудных участках пути требовались усилия нескольких сотен воинов, чтобы та­щить орудия в гору. Были дни, когда в день удавалось преодо­леть всего несколько километров. Единственная и знаменитая дорога была сооружена как раз во время последнего марша Теодроса к Мэкдэле.

27 марта императорская армия вернее, то, что от нее осталось, достигла крепости и приступила к организации обороны. Несмотря на свои поредевшие ряды, эта армия все еще пред­ставляла немалую силу. Во время марша к Мэкдэле ее покинули слабые телом и духом, и в крепости вокруг императора спло­тились наиболее преданные воины.

Еще до подхода основных сил английского корпуса к Мэкдэле императорская армия атаковала двухтысячный отряд противни­ка на равнине Ароге, на полдороге между крепостью и р. Бэшило. Хотя императорские воины численно превосходили врага (С. Рубенсон приводит цифру 4—7 тыс. против 2 тыс. [384, с. 264]), решающую роль сыграло превосходство в военной тех­нике и воинской дисциплине. Английская артиллерия почти пря­мой наводкой расстреливала наступавших эфиопов, прорвавшихся [59] к английским позициям воинов буквально косили скоро­стрельные винтовки «снайдер», многие погибли от штыков сик­хов. Первое в истории сражение с частями европейской регу­лярной армии закончилось для эфиопской армии сокрушитель­ным поражением. Потери с эфиопской стороны почти вдвое уменьшили императорскую армию. Англичане потеряли всего 2 человека, 18 получили ранения [384, с. 264].

Если до битвы при Ароге Теодрос и сохранял какие-то иллю­зии на благоприятный исход решающего сражения, то теперь они улетучились. Все дальнейшие шаги императора были дейст­виями человека, осознавшего свою обреченность. 12 апреля в праздник Пасхи он освободил всех пленников и послал англи­чанам пасхальный дар — 1000 коров. В письме на имя Нэпира Теодрос писал о своих несбывшихся планах освободить от ту­рок Иерусалим и жаловался на свой народ, который противился нововведениям. Касаясь последнего поражения, он сетовал на отсутствие в эфиопской армии дисциплины и пушек. Предвидя исход штурма Мэкдэлы, он обратился к Нэпиру с просьбой по­заботиться о женщинах и стариках, находившихся в крепости, которые могли стать жертвами воинов-оромо, окруживших по­чти со всех сторон Мэкдэлу. «В моем городе есть множество народу, который я кормил и которые вчера стали вдовами, пре­старелые родители, лишившиеся своих детей, беззащитные де­вушки... не забудьте об этих людях. Ведь вокруг владения языч­ников» [80, с. 111 —112]. Узнав, что подарок не принят, Теод­рос, желая избежать лишнего кровопролития, освободил вои­нов от присяги.

13 апреля англичане начали штурм крепости. Предшество­вавший ему артиллерийский обстрел практически разрушил Мэкдэлу и уничтожил большую часть ее защитников. В хронике об этом говорится так: «Вскоре началась ужасная битва. Артил­лерийский снаряд англичан разрушил ворота Мэкдэлы и уничто­жил многих воинов, находившихся поблизости. Взрывы снаря­дов напоминали раскаты грома во время сезона дождей. Ан­гличане стреляли снарядами, размеры которых были равны рас­стоянию от большого пальца до локтя, внутри они были запол­нены большим количеством пороха и зарядов, когда снаряды ударялись о землю, они взрывались, выбрасывая свое содержи­мое. Другие снаряды взрывались в воздухе... Прорвавшись через ворота, англичане вошли в город. Тогда Теодрос отступил к другим воротам... Враги искали императора у главных во­рот... Когда Теодрос увидел их, он решил скорее умереть, чем попасть им в руки... и застрелил себя из револьвера» [80,. с. 157].

Смерть от собственной руки, а не сдача в плен вернула Теодросу часть того почитания, которым он пользовался в стране в первые годы правления. Воинская доблесть занимала одно из первых мест в системе духовных ценностей традиционного эфи­опского общества, и этот поступок императора положил начало [60] легенде о бесстрашном    герое, который  предпочел пленению смерть. В одной из народных песен о его гибели говорится:

«Стон несется из Мэкдэлы,

Знайте, там погиб мужчина с сердцем льва.

Смерть от чужой руки

Была бы для него бесчестьем» [74, с. 139—140].

Для англичан штурм Мэкдэлы оказался не самым трудным делом в ходе эфиопской кампании. Их потери составили всего 10 человек ранеными. Сразу же после захвата крепости неис­траченная энергия победителей обратилась на грабежи, осуще­ствленные, по словам английского военного историка Ф. Мьятта, «в лучших традициях британской армии того времени» [353, с. 165].

18 апреля экспедиционный корпус отправился в обратный путь к побережью. Еще через два месяца последнее подразделе­ние англичан покинуло территорию Эфиопии. Позади остались сожженная Мэкдэла и страна, лишенная верховной власти. В качестве трофеев в Англию были увезены семилетний сын импе­ратора Алемайеху, императорская корона и собрание старин­ных эфиопских рукописей, среди них священная для эфиопов Кыбрэ-Нэкэст.

Выведя свои войска из Эфиопии, Англия постаралась обес­печить за собой преобладающее влияние в этой стране. Вслед­ствие этого наиболее лояльному из всех эфиопских феодалов правителю Тыграя Касе была передана часть снаряжения: 12 пу­шек, 725 мушкетов и 130 винтовок, а также боеприпасы к ним [64, с. 97]. По мнению англичан, это оружие должно было сы­грать решающую роль в борьбе Касы за императорский пре­стол.

Эфиопская кампания Англии и последовавшая в результате ее смерть Теодроса ознаменовали собой окончание важного эта­па исторического развития страны.

Среди историков-эфиопистов не существует единой оценки деятельности Теодроса. Не будет преувеличением утверждать, что это была самая противоречивая фигура политической исто­рии Эфиопии прошлого столетия. Так, буржуазные исследовате­ли порой изображают Теодроса как неуравновешенного в своих действиях человека, близкого к сумасшествию. Следовательно, и его действия были непредсказуемыми и лишенными внутрен­ней логики. А отсюда легко дойти до вывода, что он являлся если не случайной, то во всяком случае преждевременной фигу­рой в эфиопской политике, и дело его жизни было не чем иным, как химерой.

Несомненно, некоторые реформы и нововведения Теодроса в силу объективных причин не могли быть реализованы в условиях Эфиопии середины XIX в. В основе его неудач лежали и чисто военные методы достижения цели, и поспешность в их реализа­ции. Обращенное к прошлому традиционное эфиопское общест­во, с трудом воспринимавшее даже неторопливый ход эволюционного [61] развития, не могло не остаться глухим к радикальным действиям императора. Однако все это отнюдь не означает, что Теодрос был случайной фигурой в истории страны, который, не сумев понять объективные законы развития эфиопского обще­ства, пытался навязать ему свои собственные. Реформы императора были направлены прежде всего на консолидацию стра­ны, где центральная власть стала атрибутом прошлого и даль­нейшее развитие могло привести к ее полному распаду на отдельные независимые государства. Следовательно, определен­ные объективные условия вызывали необходимость централиза­ции Эфиопии и требовали конкретных действий в этом направ­лении.

В значительной степени вопрос сводится не к тому, нужны ли были предпринятые Теодросом реформы, а к характеру ме­тодов их осуществления. Ожесточенная борьба с противниками централизации и идеи создания национального государства с сильной властью монарха способствовала разрушению произво­дительных сил страны. В конечном счете Теодрос лишился под­держки на всех уровнях иерархической системы феодальной Эфиопии.

Известный эфиопист М. Абир так оценивает причины неуда­чи Теодроса II: «С первых дней своего правления, даже не ук­репив свою власть над только что захваченными областями, он вступил в борьбу с самыми мощными силами Эфиопии: цер­ковью, знатью, исламом, галла — со всеми сразу. В результате поспешности и суровости он лишился даже поддержки простого народа, воображение которого он воспламенил при своем во­царении» [261, с. XXV].

Несмотря на незавершенность планов Теодроса по созданию централизованного эфиопского государства, в национальной ис­ториографии страны он считается первым объединителем Эфиопии. При оценке его деятельности необходимо помнить слова В. И. Ленина, который указывал, что «исторические за­слуги судятся не по тому, что не дали исторические деятели сра­внительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками» [7, с. 178].

В отличие от своих предшественников Теодрос стремился стать олицетворением активного руководства и вмешательства во все стороны жизни эфиопского общества. Разрушая все от­жившее и пагубное для развития страны в новых историче­ских условиях, он как бы расчищал путь для своих последо­вателей, определяя направления их государственной политики. Впервые после многих десятилетий феодальной раздробленно­сти в период правления Теодроса II, главным образом в первые годы, хоть и на короткое время, в некоторой степени была со­здана модель будущей централизованной Эфиопии. Многие из выдвинутых им идей государственного строительства были под­хвачены его последователями, прежде всего императором Менеликом [62] II, который избрал для реализации аналогичных планов по централизации страны скорее эволюционный, нежели рево­люционный путь.

В целом же действия Теодроса по объединению и модерниза­ции эфиопского государства представляли собой, используя со­временную терминологию, политику большого скачка, когда не учитываются ни конкретная обстановка, ни реальные возмож­ности. Попытка при помощи силы победить традиции привела к тому, что эфиопское общество отторгло Теодроса, что в конеч­ном итоге предопределило неудачу его политики. Однако, не­смотря ни на что, он остается одной из самых ярких политиче­ских личностей в новой истории Эфиопии. Как отмечал один из первых эфиопских просветителей, Гэбрэ Хыйуот Байкэдань: «Мысль Теодроса не умерла, хотя и не осуществилась. Абба Татэк (традиционное прозвище императора по кличке его боевого коня.— Авт.) хоть и плохо кончил, но умер, оставив по себе сла­ву незабываемую» [87, с. 7]. [63]