Глава 5

ЭФИОПИЯ В КОНЦЕ XIX— НАЧАЛЕ XX в.

Успешный исход итало-эфиопской войны устранил на время угрозу внешней опасности для Эфиопии, укрепил ее позиции на международной арене, вынудил европейские державы искать новую основу в выработке принципов двусторонних отношений.

Сообщение о победе Эфиопии было по-разному воспринято в столицах европейских государств, проводивших активную поли­тику по отношению к этой африканской стране. В результате политического кризиса в Италии правительство Криспи вынуж­дено было уйти в отставку. Не скрывала своего разочарования английская дипломатия, которая опасалась усиления своего главного соперника — Франции. Что же касается Франции, то она имела все основания считать, что с ослаблением Италии пе­ред ней открылись благоприятные возможности для дальней­шего укрепления в Эфиопии (подробнее см. [246, с. 222—224]).

Говоря о характере русско-эфиопских отношений, следует подчеркнуть, что как во время войны, так и до нее позиция Рос­сии способствовала укреплению эфиопского государства. При этом моральная поддержка Эфиопии со стороны России — в прессе и по дипломатическим каналам — сочеталась с оказани­ем военной помощи. Так, в начале 1896 г. Эфиопии было пере­дано 30 тыс. берданок, 5 млн. патронов и 5 тыс. сабель [19, ф. 400, д. 135, л. 7].

По частной инициативе в России развернулся сбор средств для оказания помощи раненым эфиопам. Направленный в Эфиопию отряд российского Красного Креста в период своего пребывания в стране оказал медицинскую помощь десяткам ты­сяч эфиопских пациентов. Укрепление русско-эфиопских связей в конце XIX в. привело к установлению в 1898 г. дипломатиче­ских отношений между обеими странами на уровне миссий.

Благоприятная обстановка, создавшаяся в результате побе­ды в итало-эфиопской войне, была использована правящими кругами Эфиопии для реализации планов по дальнейшему ук­реплению эфиопской государственности. Одним из главных на­правлений эфиопской государственной политики в этот период было расширение территории страны в южном, юго-западном и юго-восточном направлениях. [111]

Территориальное расширение страны

К концу XIX в. Эфиопия оказалась окруженной колониаль­ными владениями империалистических держав. Однако на ок­раинах страны, на границах с колониями продолжали сохранять свою независимость «ничейные» области. Туда и были направ­лены императорские войска.

В 1896 гг., уже после окончания войны, была предпринята попытка присоединить граничившую с Кенией область Борану. Однако лишь со второй попытки, в июле 1897 г. армия фитаурари Хабтэ Гийоргиса сумела подавить сопротивление местного населения и установить контроль над областью.

С еще большими трудностями было сопряжено завоевание Кэфы, достаточно сильного государства, расположенного в бас­сейне рек Аббай и Омо. Возникшее в конце XIII в. кэфское го­сударство по мере своего укрепления распространило контроль над такими государственными образованиями, как Джимма, Энарея, Кулло и ряд других. Шесть предыдущих попыток войск Менелика, тогда еще ныгуса Шоа, покорить Кэфу закончились безрезультатно.

В 1896 г. Кэфа бала атакована сразу с трех сторон. Относи­тельно быстрый захват столицы государства, Андрачи, еще не означал успеха всей кампании. Тактика партизанской войны, применяемая кэфскими воинами, сковывала дальнейшее продвижение эфиопской армии.

Военные действия на территории Кэфы достаточно подробно описываются А. К. Булатовичем, побывавшим на месте сраже­ний спустя несколько месяцев. «Разорение страны,— писал рус­ский офицер,— далеко не вело еще к покорению ее: пока король был жив и на свободе, дело Каффы не могло считаться уже проигранным... Уже много раз абиссинцы разоряли Каффу, но в конце концов почти всегда победители отступали... По уходе же неприятеля скрывавшийся король снова появлялся в столице, из дебрей и пещер выходили женщины и дети, пригонялся вновь скот, приносились благодарственные жертвы, отстраива­лись сожженные дома — и... Каффа заживала по-старому!» [85, с. 210].

Сопротивление местного населения прекратилось в середине сентября 1897 г. лишь после пленения каффичо Тченито, царя Кэфы.

В конечном счете Кэфу постигла судьба других присоединен­ных к Эфиопии областей, население которых оказало импера­торской армии упорное сопротивление. Вся завоеванная терри­тория была отдана под управление завоевавшему ее военачаль­нику, а население превращено в крепостных гэббаров.

Вовлечение в состав эфиопского государства Кэфы откры­вало возможности дальнейшего продвижения в южном и запад­ном направлениях. Осенью 1897 г. в Аддис-Абебе были разрабо­таны планы очередных военных походов. Как отмечал А. К. Булатович, [112] планировались три главные экспедиции: «1) Рас Маконен, генерал-губернатор Харара и Сомалийских земель, во главе 30-тысячного отряда должен был двинуться на запад и завоевать богатую золотом область Бени-Шангуль и затем до­стигнуть, если представится возможность, берегов Нила; 2) Дадьязмач Тэсэмма, генерал-губернатор крайних юго-запад­ных областей Абиссинии, с 8-тысячным отрядом получил пред­писание овладеть нижним течением р. Собата и верхним тече­нием Нила; 3) Рас Вальде Георгис, генерал-губернатор Каффы и южных областей Абиссинии, должен был из Каффы идти на юго-юго-запад, присоединить все свободные, находящиеся в этом направлении земли, утвердиться на оз. Рудольфа. Крайним при­делом для его завоеваний было 2° с. ш. и истоки Нила из оз. Альберта» [85, с. 178].

Две из этих экспедиций были подробно описаны русскими офицерами, сопровождавшими эфиопские войска. Поручик Булатович был прикомандирован по личной просьбе к армии Уольдэ-Гийоргиса, а полковник Аратамонов к отряду Тэсэммы [83; 85]. Подводя итоги своего пребывания в военной кампании, А. К. Булатович отмечал: «В течение лишь четырех месяцев кор­пус этот присоединил к Абиссинии площадь с лишком 40 тыс. квадратных верст. Во вновь захваченных землях расположены гарнизоны, и эти области должны считаться теперь окончатель­но потерянными для всякой другой державы, которая, может быть, имела на них притязания» [85, с. 339—340].

Не меньший успех сопутствовал и экспедициям раса Мэконнына в Бени-Шангуль и дэджазмача Тэсэммы к Белому Нилу. Последняя из них осуществлялась как совместное франко-эфи­опское предприятие, направленное на установление контроля каждой из сторон на земли по берегам Нила. И если эфиоп­ский отряд полностью выполнил поставленную перед ним зада­чу, то французский отряд капитана Маршана постигла неудача. Достигнув Фашоды много позже установленного для встречи с эфиопским отрядом срока, он был вынужден оставить этот рай­он Африки вследствие активных действий Великобритании (под­робнее см. [246, с. 98—101]).

Фактически поход эфиопского отряда к Белому Нилу явился последней экспедицией Эфиопии, направленной на расширение территории страны. Его продолжение неизбежно привело бы к вооруженной конфронтации с одной из трех западноевропейских держав, колониальные владения которых плотным кольцом ок­ружали Эфиопию.

Таким образом, период территориального расширения Эфио­пии, начавшейся в середине 60-х годов XIX в., завершился. За последующие три десятилетия площадь страны практически ут­роилась, достигнув (если не считать Эритреи) ее нынешних размеров.

Процесс объединения в рамках единой империи многочислен­ных областей являлся одной из самых характерных черт исторического [113] развития Эфиопии во второй половине XIX в. Можно по-разному оценивать формы и методы государственной поли­тики в ходе этого процесса. Однако совершенно очевидно, что с точки зрения государственных интересов создание объединен­ной Эфиопии в конце прошлого века наряду с укреплением цен­тральной власти явилось важным фактором сохранения страной своей политической независимости. В условиях империалистиче­ского раздела Африки населявшим ее народам была уготована одна участь — колониальное порабощение. Исключение соста­вила лишь Эфиопия, независимость которой обусловила и неза­висимое развитие включенных в ее этнический состав различ­ных этносов.

Вместе с тем, анализируя социальные и экономические по­следствия для населения территориального расширения при­соединенных областей, следует отметить, что в качестве поддан­ных эфиопской короны оно попало под двойной гнет: своей традиционной знати и завоевателей. Закабаление этих народов и превращение их в гэббаров вело к обогащению феодально-хри­стианской верхушки страны и укреплению феодальной системы в целом.

Политика европейских держав

и установление государственных границ

Усиление эфиопского государства в результате победы над итальянским колониализмом обусловило его более твердую по­зицию в отношениях с европейскими державами. По словам английского дипломата Р. Родда, эфиопы «превратились в силу, с которой необходимо считаться» (цит. по [354, с. 25]).

Конец XIX — начало XX в. явились свидетелями оживления европейской дипломатии в Эфиопии. Одна за другой в страну прибывали европейские миссии с целью установления диплома­тических отношений и обеспечения собственных интересов в Эфиопии.

В 1897 г. в Аддис-Абебу прибыла английская миссия, перед которой стояло три задачи: получение от Менелика обещания не помогать махдистам, определение судано-эфиопской границы и заключение торгового соглашения [343, с. 182]. Сообщая о проезде английской миссии через Каир, посол России в Египте подчеркивал, что «Абиссиния, объединенная Менеликом, может явиться весьма важным фактором при разрешении суданского вопроса» [18, ф. Политархив, д. 139, л. 2].

В 1903 г. в Эфиопию прибыла германская миссия с целью установления дипломатических отношений между обеими стра­нами. Заключенный несколько позже германо-эфиопский торго­вый договор предоставлял немцам такие же привилегии, кото­рые до этого получали английские, французские и итальянские торговые компании. [114]

В том же году Аддис-Абеба встречала дипломатическую миссию США. В отличие от западноевропейских стран США преследовали главным образом экономические интересы, рас­сматривая Эфиопию как обширный рынок сбыта своих товаров. В результате эфиопо-американских переговоров в декабре 1903 г. был подписан торговый договор и открыто американское консульство.

Аналогичные соглашения были подписаны в 1905 г. с Авст­ро-Венгрией и в 1906 г. — с Бельгией. Правящие круги Эфиопии особенно охотно шли на завязывание отношений со странами, не имевшими колоний в непосредственной близости от Эфиопии и, следовательно, представляющими меньшую угрозу террито­риальной целостности страны.

Одной из самых насущных задач, стоявших перед Эфиопией в конце XIX в., было установление государственных границ.

Достаточно быстро была согласована пограничная линия между Эфиопией и владениями Франции на Африканском Роге. Желая заручиться согласием императора на посылку военной экспедиции к берегам Белого Нила, французский представитель Л. Лагард на переговорах в марте 1897 г. с готовностью пошел на предложенные эфиопской стороной условия. Поскольку Франции было важно сохранять контроль над портом Джибу­ти, то договоренность была достигнута без особого труда [52, т. 2, с. 421]. Кроме того, Эфиопия получила право пользоваться портом для внешней торговли, прежде всего для ввоза в страну огнестрельного оружия. На этих же переговорах была достигну­та договоренность о строительстве железнодорожной линии от Джибути в глубь Эфиопии.

Больше сложностей возникло в ходе переговоров по установ­лению границ между Эфиопией и английскими колониальными владениями. Значительное беспокойство Лондона вызывало улучшение махдистско-эфиопских отношений, а также опасение, что Эфиопия в своих интересах перекроет плотиной верховье Нила, что могло угрожать гидроснабжению Судана. Оценивая позицию Менелика по вопросу установления границ в целом, следует подчеркнуть, что он относится к нему как к одной из самых насущных задач. Поэтому, оставаясь твердым во всем, что касалось территориальных вопросов, он с относительной легкостью шел на уступки в вопросах, которые считал второсте­пенными. Менелик без колебаний принял условия англичан з отношении махдистского Судана и заверил, что не предпримет никаких шагов, направленных на строительство плотины в вер­ховьях Нила. В результате 14 мая 1897 г. было подписано со­глашение о линии границ между Эфиопией и Сомалилендом, а 2 мая 1902 г. — между Эфиопией и Суданом [343, с. 190].

Из трех европейских держав, вступивших с Эфиопией в пере­говоры об определении линии границ, потерпевшая поражение в войне Италия оказалась в самом невыгодном положении. В ее интересах было как можно дольше затягивать решение этого [115] вопроса в надежде на укрепление своих позиций в будущем. Однако энергичные действия Менелика привели к тому, что в ходе нескольких переговоров, первые из которых относятся к июню 1897 г., а последние к маю 1908 г., был согласован воп­рос об установлении пограничной линии между Эфиопской им­перией и Итальянским Сомали. Северная часть границы долж­на была следовать «по линии, принятой итальянским правитель­ством в 1897 г.», но это не решало проблемы, поскольку эта ли­ния не была четко зафиксирована. В результате пограничная линия была установлена «чисто теоретически, и в эфиопо-сомалийских пограничных районах ее можно было определить толь­ко приблизительно, так как в этом районе не было ни рек, ни поселков, по которым можно было бы ориентироваться и кото­рые дали бы возможность точнее нанести границы на карте» [169, с. 383].

С установлением государственных границ территория Эфио­пии получила достаточно четкие очертания, что означало конец притязаниям европейских империалистических держав на ее пределы. По мере укрепления независимости эфиопского госу­дарства соперничество западных держав переместилось в ос­новном в экономическую сферу.

Наибольший успех в экономическом проникновении в Эфио­пию сопутствовал Франции, умело использовавшей свою под­держку этой стране в период итало-эфиопской войны. «С того момента, как Менелик поссорился с итальянцами и увидел, что от них нельзя больше ничего получить,— отмечал апологет бри­танского колониализма А. Уилд,— он начал свою великую дружбу с французами, которые, не теряя времени даром, при­няв индифферентную позу, сделали все возможное, чтобы стать его советниками» [109, с. 57—80]. Франция оказывала влияние на императора Эфиопии через своих политических агентов и торговцев, ученых и врачей. Через руки французских коммер­сантов шла наиболее ценная часть эфиопского экспорта, кофе и слоновая кость. Французские предприниматели получали са­мые выгодные концессии, важнейшей из которых была концес­сия на строительство железной дороги от Джибути до Харэра и дальше в глубь страны.

Укрепление экономических позиций Франции не могло не беспокоить ее основных империалистических соперников — Ан­глию и Италию. Английская дипломатия, в частности, делала все, чтобы помешать строительству железной дороги, поскольку, как заявил посол Великобритании в Эфиопии Харрингтон, до­рога «отдала все будущее экономическое развитие Эфиопии в руки французов» (цит. по [364, с. 202]). Подобные опасения вы­сказывались и прежде.

В феврале 1902 г. правление железной дороги и правитель­ство Франции подписали соглашение, в соответствии с которым контроль за строительством должен был осуществляться из Па­рижа. Все важнейшие решения, связанные со строительством, [116] должны были получать одобрение французских министерств — колоний, финансов и иностранных дел.

Таким образом, из частного предприятия компания превра­тилась в собственность Франции, действующую на территории Эфиопии, но без всякого контроля со стороны эфиопов.

Противовес экономическому усилению Франции Менелик ре­шил искать в Великобритании. В том же, 1902 г. было подписа­но англо-эфиопское соглашение о предоставлении английской компании права на строительство железной дороги между Уган­дой и Суданом через территорию Эфиопии. Кроме того, импера­тор пошел на значительные уступки Великобритании, отказав­шись от своих претензий на область, расположенную по правой стороне верхнего течения Нила, т. е. на те земли, которые были включены в состав эфиопской империи в результате экспедиции Тэсэммы.

В целом начало XX в. было отмечено усилением соперниче­ства между империалистическими державами в экономике Эфиопии. Вместе с тем Англия, Франция и Италия готовы были объединить свои интересы в борьбе с усилением в Эфиопии по­зиций других западноевропейских держав, в частности Герма­нии.

Действительно, после подписания в 1905 г. германо-эфиоп­ского договора о дружбе и торговле влияние Германии в стране неуклонно возрастало. «Германия приходит с удивительно пла­номерной политической программой и утверждается здесь и как торговая держава, и как защитница африканской империи,— от­мечал Кохановский.— Постепенно она завоевывает место на рынке Абиссинии. Появляются немцы-купцы, немцы-приказчи­ки, концессионеры, служащие на абиссинской службе лица... И сейчас самый ортодоксальный абиссинец упоминает в разговоре Германию рядом с Россией, прибавляя сюда Соединенные Шта­ты. Эта группировка является относительно Абиссинии единст­венной, так как упомянутые державы не могут иметь в Абисси­нии территориальных интересов» [89, с. 31—32].

Угроза политическому и экономическому влиянию в стране Англии, Франции и Италии со стороны новых соперников в зна­чительной степени обусловила заключение между ними в декаб­ре 1906 г. трехстороннего соглашения, которое отражало планы империалистических держав в отношении Эфиопии и определя­ло позиции каждой из них.

Для политического будущего Эфиопии важнейшей из статей Лондонского соглашения была 1-я, в которой говорилось, что «Франция, Великобритания и Италия будут сотрудничать друг с другом в деле сохранения в Эфиопии политического и терри­ториального статус-кво» [52, т. 2, с. 43]. Это соглашение под­креплялось обязательством договаривающихся сторон «воздер­живаться от всякого вмешательства в дела страны». В других статьях определялась зона экономических интересов каждой из держав: Англии в бассейне Нила, Италии — в районе Эритреи и [117] Сомали, Франции — относительно Французского Сомали и райо­на, по которому будет пролегать железная дорога» [52, т. 2, с. 436—444].

Это, колониальное, по своей сути, соглашение, заключенное за спиной Эфиопии, тем не менее содержало для    последней и некоторые  положительные  моменты.  Лондонское соглашение в определенной степени связывало руки каждой  из подписавших его держав, обеспечивая в Эфиопии статус-кво, т. е. существо­вание ее как политически независимого государства. Как спра­ведливо отмечают польские историки, «независимо от того, ка­ковы были стремления сгран — участниц Лондонского договора, его заключение формально гарантировало независимость Эфио­пии» [169,   с.   391].

Скорее всего опытный политик Менелик видел и положитель­ные и отрицательные стороны этого соглашения. Отсюда и весь­ма сдержанная реакция: «Мною получена конвенция трех дер­жав. Благодарю за сделанное мне сообщение о желании укреп­лять и поддерживать независимость нашего государства. Но настоящая конвенция и соглашения, заключенные некоторыми из них (подписавших конвенцию держав.— Авт.), относятся к компетенции нашей суверенной власти. Да будет вам известно, что они никоим образом не могут связывать наши решения» [33, с. 138].

В значительной степени Лондонское соглашение 1906 г. было направлено и против России. Прибытие в начале 1898 г. в Ад­дис-Абебу русской дипломатической миссии во главе с П. М. Власовым положило начало официальным отношениям между двумя странами.

За последние годы в советской исторической литературе появился ряд исследований, посвященных анализу характера русско-эфиопских отношений в конце XIX — начале XX в. Преж­де всего к ним можно отнести монографию И. И. Васина [172],. содержательные работы Ю. М. Кобищанова и А. А. Ханова [203; 242]. На основании широкого круга архивных материалов: эти авторы убедительно показали ту положительную роль, кото­рую Россия сыграла в укреплении политической независимости Эфиопии.

Успешное, по крайней мере на первом этапе, развитие рус­ско-эфиопских  отношений   объяснялось   главным   образом  тем,, что Россия не участвовала в колониальном разделе Африки и, следовательно, не представляла никакой угрозы для Эфиопии.. Соперница  Англии  и  Италии  в     европейских  делах,     Россия объективно становилась в Эфиопии политическим противовесом империалистическим планам этих держав.  Перед русской мис­сией ставилась задача «снискать доверие Негуса и по возмож­ности охранять его от козней наших политических соперников, в особенности англичан, преследующих в Африке столь често­любивые, хищнические цели» [242, с. 63].

Отсутствие ярко выраженных политических и экономических [118] интересов в Эфиопии позволило России занять место благоже­лательного советчика при эфиопском императоре. Русские офи­церы своим участием в военных экспедициях эфиопских войск внесли немалый вклад в дело укрепления территориальной це­лостности Эфиопии.

Однако незаинтересованность русского правительства в африканских делах, определившая Эфиопии место на пери­ферии политических интересов России, обусловила неактив­ный и относительно вялый характер русского присутствия в этой стране. Из всех европейских держав Россия, имея на это, может быть, больше оснований, чем кто-либо еще, не заключила с Эфиопией договора, который обеспечивал бы ей режим наи­большего благоприятствования. А. А. Ханов объясняет отсутст­вие у МИД России четкой линии в отношении Эфиопии финан­сово-экономической неконкурентностью России по сравнению с ее основными соперниками и необходимостью сосредоточивать усилия на районах жизненно важных интересов России в тот период — в Европе, на Дальнем и Ближнем Востоке. «Возмож­ности и потребности русской дипломатии сотрудничать с Эфио­пией для ведения совместной борьбы с Англией,— отмечает он,— существенно сократились после поражения России в русско-японской войне 1904—1905 гг. и окончательно свелись к нулю после вступления России в Антанту в 1907 г.» [242, с. 68].

Русским дипломатам пришлось работать в Эфиопии в доста­точно сложных условиях, в обстановке нараставшего противо­действия западноевропейской дипломатии, не желавшей укреп­ления позиций России в этой стране. Интриги западноевропей­ских дипломатических представителей вкупе с усиливавшейся прогерманской ориентацией влиятельной части эфиопского дво­ра привели к тому, что постепенно официальные русско-эфиоп­ские связи сошли на нет. «В течение ряда лет единственным ус­пешным мероприятием в отношениях между странами была деятельность русского госпиталя. Однако в 1906 г. и русский госпиталь прекратил свою работу, а его персонал был отозван в Россию» [242, с. 69].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что действия России в Эфиопии в исследуемый период, ее бескорыстная дипломатиче­ская и материальная поддержка явились важным фактором ук­репления положения этой страны. По меткому знамечанию со­ветского исследователя, «специфическое положение России на Африканском континенте на рубеже XIX—XX вв. ...позволило выступать правящим кругам царской России в Эфиопии, как и на Балканах, в мало свойственной ей в общем-то роли — в качестве сторонника борьбы за свободу и независимость» [242, с. 69]. [119]

Внутренняя политика. Модернизация страны

Победа над итальянским колониализмом в значительной сте­пени была достигнута благодаря успеху центральной власти в деле объединения страны. Вместе с тем тлеющие очаги феодаль­ного сепаратизма порой превращались в огромные пожары, уг рожавшие достигнутому единству. В 1898 г. против верховной власти выступили феодалы Тыграя, недовольные тем обстоя­тельством, что по договору 1896 г. часть их владений за линией рек Мэрэб—Бэлеса—Муна осталась под контролем Италии.

Мятеж тыграйцев был прежде всего на руку западноевро­пейским колониальным державам, не заинтересованным в суще­ствовании единой и сильной Эфиопии. Разжигание феодальных междоусобиц оставалось одним из главных средств западной дипломатии в этой части Африканского континента. Италия бы­стро откликнулась на ситуацию в Тыграе, поддерживая Мэнгэшу оружием и деньгами.

Быстрота, с которой императорской армии удалось справить­ся с мятежными феодалами, лишний раз свидетельствовала о крепости центральной власти. Бесперспективность выступления против Аддис-Абебы хорошо представляли себе остальные пра­вители страны, в частности ныгус Годжама Тэкле Хайманот, от­казавшийся от предложения Мэнгэши о совместном выступлении против Менелика. В середине февраля 1899 г. тыграйская армия прекратила сопротивление, а ее командующий, правитель Тыг­рая рас Мэнгэша — в который уже раз — явился в распо­ложение императора с камнем на шее в знак полного подчи­нения.

Укрепление внутриполитического положения страны и лик­видация на время угрозы внешней опасности позволили Мене-лику целенаправленно осуществить ряд мер по укреплению эфиопской государственности.

В  области  экономики  большое  внимание     правящие  круги страны уделяли созданию благоприятных условий для торговли. Ее развитию способствовал интерес к коммерческим операциям: со стороны самого императора,  поощрявшего любого предпри­нимателя, готового внести вклад в экономическое развитие стра­ны.  «Чтобы поддержать и развить торговлю,— отмечал Кохановский,— Менелик ссужает охотно бедных европейцев деньга­ми. По примеру императора знатные абиссинцы тоже раздают ссуды индусам, грекам, армянам, получая прибыль в торговых предприятиях до 24%  с капитала» [89, с.  14]. Вследствие сла­бости национальной торговой общины Менелик в большинстве случаев сам выступал в роли посредника в торговых операциях с европейцами, получая доход со многих торговых сделок.

Важное значение для будущего развития страны имели из­менения в поземельных отношениях. С характером император­ской политики в области межнациональных отношений связан ряд указов, относящихся к 1903—1904 гг., в соответствии с которыми [120] восстанавливались права оромо на земли, экспропри­ированные у них в период территориальной экспансии Шоа. По­будительным мотивом этого шага была отнюдь не скорбь импе­ратора «видеть молодежь галла, лишенную земель их отцов», как об этом пишет Гэбрэ Сылласе [81, т. 1, с. 359]. В условиях создания многонационального государства эфиопский монарх стремился расширить национальную основу своей власти, асси­милируя в состав феодальной верхушки иноэтническую знать и сплачивая вокруг трона всех феодалов страны.

Если возвращение оромо некогда принадлежавших им зе­мель не выходило за рамки традиционной практики, отражая лишь государственную мудрость императора Менелика в вопро­сах внутренней политики, то «Декрет о купле и продаже земли» от 1907 г. означал радикальные перемены в традиционной си­стеме землевладения. В соответствии с этим декретом отдель­ные лица, в первую очередь светские и духовные феодалы, по­лучали право владеть, покупать и продавать земельные участки в пределах Аддис-Абебы. Таким образом, впервые в истории Эфиопии земля переставала быть священной собственностью эфиопского монарха, а становилась предметом купли-продажи, что привело к сосредоточению огромных земельных площадей в частных руках. Инициатором проведения этой реформы была прежде всего тесно связанная с императорским троном феодаль­ная верхушка, опасавшаяся ущемления своего положения после смерти Менелика [329, с. 30]. По мнению эфиопского историка Ляписо Дилебо, «декрет Менелика о купле и продаже земли отражал возросшую политическую силу шоанских феодалов, которые объединились для защиты своих классовых и местниче­ских интересов...» [329, с. 31].

В известной степени с неопределенностью путей развития страны после ухода с политической арены императора Менели­ка, здоровье которого постоянно ухудшалось после перенесенно­го в 1906 г. апоплексического удара, связаны изменения в тра­диционной системе государственного управления. 25 октября 1907 г. был обнародован декрет о создании впервые в истории Эфиопии кабинета министров, в состав которого вошли девять министерских постов: юстиции, обороны, внутренних дел, тор­говли и иностранных дел, финансов, сельского хозяйства, обще­ственных работ, управления дворцовыми делами, канцелярии императора. Хотя, по словам Гэбрэ Сылласе, в основе этого шага лежало желание императора «ввести в Эфиопии европей­скую систему управления» [81, т. 2, с. 527], и это в значитель­ной степени согласуется с осуществлявшимся в стране процес­сом модернизации, не менее важной причиной было желание шоанской правящей верхушки обезопасить свое привилегиро­ванное положение в стране, обеспечив через кабинет министров преемственность государственной власти. Не случайно, что сре­ди назначенных императором министров не было ни одного нешоанца. [121]

Продолжавшаяся на протяжении многих десятилетий борьба за политическую гегемонию в стране завершилась с воцарением Менелика на императорский престол победой Шоа. С тех пор государственная политика эфиопского государства проводилась неизменно в интересах шоанских феодалов, составивших свое­образную элиту класса феодалов страны в целом. Ощутившие при Менелике вкус власти шоанские феодалы проводили госу­дарственную политику, направленную на закрепление своего господствующего положения в настоящем и будущем. Своеоб­разное отражение этой ситуации можно найти у Гэбрэ Хыйуот Байкэданя. «С давних времен и по сей день,— сетует он,— для шоанцев тыграец или годжамец и плохой человек — одно и то же. Они были бы не прочь править ими так, как того достоин плохой народ — держа их в рабстве... Действительно, до сих пор все важные должности при дворе, особенно же министер­ские посты, находятся исключительно в руках шоанцев» [87, с. 11].

В июле 1908 г. в совете министров был создан пост премьер-министра, который занял военный министр фитаурари Хабтэ-Гийоргис. Заботой о сохранении в стране внутриполитической стабильности было продиктовано решение создать регентский совет, предназначенный для оказания помощи преемнику Мене­лика в управлении государством и сохранении прежнего внут­ри- и внешнеполитического курса страны.

Наряду с введением реформы государственного управления были осуществлены изменения в системе судопроизводства. По-указу императора территория всей страны была разделена на шесть районов, в каждом из которых закон представляли 12 су­дей. Они не подчинялись местным правителям. Введение новой судебной системы означало шаг вперед в централизации судеб­ных органов Эфиопии, поскольку лишало местную администра­цию части традиционных прерогатив [81, т. 2, с. 531].

Все упомянутые новшества явились составной частью процес­са модернизации Эфиопии, начало которого относится к первым годам XX в. Правящая верхушка страны хорошо осознавала, что усиление эфиопского государства в условиях сохранявшейся угрозы со стороны империалистических держав в значительной степени зависело от способности как можно скорее воспринять и реализовать достижение европейской экономической, техниче­ской и государственной мысли.

Как и в деле централизации страны, процесс модернизации Эфиопии во многом осуществлялся «сверху», отражая личный интерес императора Менелика и его единомышленников. В сво­ем развитии этот небезболезненный процесс наталкивался на оппозицию феодально-консервативных кругов, прежде всего ду­ховенства, и предрассудки среди населения, в целом обуслов­ленные самим характером аграрно-феодального общества, ис­пытывающего страх перед всяким новшеством.

Модернизация охватывала  многие стороны внутриполитической [122] жизни страны. В 1905 г. в качестве филиала Националь­ного банка Египта был создан Банк Абиссинии, к услугам которого неоднократно прибегал император в своих торговых операциях. В стране была создана собственная почтовая служба, получили развитие телефонная и телеграфная системы. Их внедрение способствовало улучшению руководства страной со сто­роны императора и контроля над местной администрацией.

В императорские планы по модернизации страны входило сооружение многочисленных дорог и мостов, улучшение инфраструктуры страны в целом. Реализации этих планов препятст­вовало глубоко укоренившееся в психологии христианского на­селения пренебрежительное отношение к ручному труду. Наряду с использованием на строительных работах выходцев из других стран — индийцев, греков и армян Менелик предпринял ряд шагов, направленных на искоренение традиционных предрас­судков в отношении к ремеслам. В изданном в 1908 г. императорском указе, в частности, говорилось: «Пренебрежение к тру­ду есть результат невежества... своими оскорблениями вы лишаете мою страну людей, которые умеют сделать плуг, и земля... станет бесплодной и бесполезной. Человек, уличенный в ос­корблении другого из-за рода его занятий, будет приговорен к тюремному заключению на год» [80, с. 193]. Издание подобно­го указа свидетельствовало об определенном изменении тради­ционных представлений среди прогрессивной, хотя еще и весьма малочисленной, части эфиопского общества.

В 90-е годы прошлого столетия в Эфиопии значительно возросла прослойка европейцев, прибывших в страну «на ловлю счастья и чинов». Скорее всего правящие круги Эфиопии, прежде всего сам император Менелик, не могли не осознавать, что своеобразная политика «открытых дверей» способствует экономическому закабалению страны европейскими державами, подданные которых являлись проводниками их влияния в Эфио­пии. Но в стране не было собственных национальных кадров, способных осуществить начавшуюся модернизацию. Как ни парадоксально, даже та небольшая группка молодых эфиопов, которая получила образование за границей, не получила возможности применить свои знания на родине. Консервативное эфиопское общество с трудом воспринимало молодых интелли­гентов, мировоззрение которых столь сильно отличалось от при­вычных представлений и которые, вернувшись из-за рубежа, оказались чужаками в своей родной стране.

К этому периоду относится и становление в стране медицинской службы, начало которой было положено русскими врачами из состава отряда Красного Креста. Первый эфиопский госпи­таль, открытый в 1909 г., как раз помещался в старом здании русской лечебницы.

Таким образом, в последовавшие за окончанием войны с Италией полтора десятилетия во внутренней жизни Эфиопии был предпринят ряд шагов, направленных на модернизацию [123] страны. Оценивая многообразие новшеств, предпринятых в этот период, легко впасть в крайность и утверждать, что они изме­нили облик феодального государства, внесли существенный вклад в его социально-экономическое развитие. Осуществлен­ный «сверху» процесс модернизации Эфиопии носил достаточно поверхностный характер, не затрагивая глубинных основ бытия традиционного эфиопского общества. Прошло еще слишком ма­ло времени, чтобы посеянные семена принесли плоды. Пока же можно говорить о том, что модернизация делала первые робкие шаги, ограничиваясь главным образом столицей страны, а то и просто пределами императорского дворца (подробнее см. [246, с. 255—263]).

Первое десятилетие XX в. исследователи часто характеризу­ют как апогей процесса политической централизации Эфиопии. При Менелике, как никогда за многие последние десятилетия, возрос авторитет центральной власти, которая контролировала «каждую отрасль управления страной, даже самую незначитель­ную» [343, с. 214]. Период правления императора Менелика явился триумфом идеи централизации, провозглашенной в сере­дине прошлого столетия Теодросом и поддержанной Йоханнысом. Еще недавно разрозненная, раздираемая феодальными междоусобицами страна превращалась в единый политический организм. Отмечая внутриполитическую стабильность Эфиопии, один из европейских путешественников писал: «От Гильдессы на востоке и Уомбэры на западе имя Менелика означало безопас­ность, и правители провинций с почтением вставали, демонстри­руя свое уважение при виде печати императора» (цит. по [343, с. 279]).

Становление эфиопского централизованного государства на рубеже XIX—XX вв. имело и некоторые отрицательные сторо­ны. Оно привело к значительному укреплению крепостнических отношений, что консервировало господство феодального способа производства. Феодальная монархия в условиях того времени в обширной стране, обретшей политическое единство, давала наи­большие возможности господствующему классу феодалов удер­живать свою власть над народом.

В этот период свое развитие получили многие тенденции по­литического и экономического устройства эфиопского государст­ва, получившие завершение в последующие десятилетия, в пе­риод правления императора Хайле Селассие I, такие, как по­ощрение иностранного капитала, широкая система концессий, начало создания наемной армии, начало бюрократизации госу­дарственного аппарата. В целом централизованная Эфиопия при Менелике явилась важным этапом на пути становления эфиопского абсолютизма. [124]

Правление Лиджа Иясу (1913—1916)

В последние годы правления Менелика внутриполитическая обстановка в стране заметно обострилась. Ухудшавшееся с 1906 г. здоровье монарха ставило на повестку дня вопрос о его возможном преемнике, а в более широком смысле — о путях дальнейшего развития эфиопского государства. Неизбежные перемены тревожили как различные феодальные группировки, так и дипломатию западноевропейских держав, проводивших активную политику по отношению к Эфиопии. Проблема пре­столонаследия осложнялась еще и тем, что в 1906 г. умер бли­жайший соратник и единомышленник императора рас Мэконнын, считавшийся наиболее вероятным преемником Мене­лика.

Отсутствие прямых потомков по мужской линии у Менелика значительно повышали шансы его внука Лиджа Иясу. Однако эта кандидатура вызывала немалые сомнения со стороны части феодалов, опасавшихся укрепления на политической арене стра­ны отца Лиджа Иясу, одного из крупнейших правителей стра­ны, раса Микаэля, оромо по национальности. Не случайно сде­лавший свой выбор на Лидже Иясу еще в 1907 г. Менелик в те­чение целого года воздерживался от провозглашения его сво­им официальным преемником.

В июне 1908 г. император впервые с определенностью выска­зался о своем желании видеть во главе государства своего вну­ка [343, с. 231]. Несмотря на заявление императора, обстановка в стране по вопросу о престолонаследии оставалась напряжен­ной. Лишившиеся в результате коронации Менелика политической гегемонии феодалы Тыграя и других северных областей не хотели терять свой шанс на восстановление утраченных позиций. Во главе группировки североэфиопских феодалов стояла импе­ратрица Таиту, которая, действуя от имени быстро дряхлеющего мужа, все больше прибирала к своим рукам управление госу­дарством. В планы императрицы входило провозглашение им­ператором своего племянника раса Гуксу Уоле, губернатора Бэгемдыра, либо императрицей Зоудиту, дочь Менелика от пер­вого брака. В любом из этих случаев Таиту планировала сохра­нить за собой реальную власть в стране.

Усиливавшиеся позиции североэфиопской группировки фео­далов ускорили процесс сплочения между шоанской и южно­эфиопской знатью. Возможные последствия победы группировки Таиту шоанские феодалы стали ощущать на себе еще задолго до решения противоборства — все больше шоанцев смещалось с административных постов и заменялось уроженцами Севера.

О решимости шоанско-оромской группировки обеспечить вое хождение  на  престол  Лиджа  Иясу  свидетельствует  заявление военного министра Хабтэ Гийоргиса: «Лидж Иясу признан на­следником эфиопского престола. Галла Уолло и амхара договорились следовать желанию государя в  принятии и поддержке [125] Лиджа Иясу. Соглашения между знатью достаточно для сохра­нения нынешней династии на троне...» (цит. по [343, с. 237]).

Неопределенность внутриполитического положения сказыва­лась прежде всего на государственных делах. В обстановке ожидания перемен местные правители избегали проявлять ини­циативу в делах, оживала провинциальная знать, ощутив ос­лабление контроля из центра.

Консолидация сил, поддерживавших Лиджа Иясу, явилась важной предпосылкой успеха шоанско-оромской группировки в борьбе с феодалами Севера. В марте 1910 г., заручившись у абуны освобождением от клятвы верности императрице, отря­ды шоанских феодалов окружили императорский дворец и об­винили Таиту в злоупотреблении властью [343, с. 244—245]. Не имея в столице союзников-северян и не получив поддержки ог представителей европейских держав, находившихся в Аддис-Абебе, императрица была вынуждена принять условия шоанцев и ограничить в будущем свою деятельность лишь заботой о больном супруге.

Таким образом, борьба за власть завершилась победой сто­ронников укрепления эфиопской государственности под эгидой Шоа. На практике это означало, что в управлении государством оставались люди, назначенные еще Менеликом. Это гарантиро­вало сохранение за Шоа привилегированного положения.

Последующие месяцы были ознаменованы дальнейшим уси­лением позиций шоанско-оромских феодалов. После несколь­ких вооруженных столкновений с войсками Шоа сдался рас Уоле, лидер тыграйской оппозиции, что обеспечило правитель­ству контроль над Тыграем. Постепенно власть в стране все больше сосредоточивалась в руках самого Лиджа Иясу, регента раса Тэсэммы и кабинета министров. Поскольку до смерти ко­ронованного монарха традиция запрещала возводить на престол его преемника, Лидж Иясу официально считался наследником престола, и его личная печать имела на себе не надпись «Импе­ратор Иясу», а «Иясу, сын Менелика, царя царей Эфиопии» [343, с. 251].

Царствование Лиджа Иясу (1913—1916) представляет собой один из самых сложных и малоизученных периодов в истории Эфиопии нового времени. Противоречив и портрет нового эфи­опского монарха, созданный на страницах исторических иссле­дований как в самой Эфиопии, так и за ее пределами. Офици­альная эфиопская историография периода правления Хайле Селассие приложила немалые усилия для искажения личности и деятельности Лиджа Иясу с тем, чтобы оправдать законность свержения его с императорского престола. В целом той же точ­ки зрения придерживаются и западные историки.

Наиболее интересными работами, в которых содержится анализ особенностей правления Лиджа Иясу, представляются исследования Ю. М. Кобищанова и В. С. Ягья [203; 260]. На основе большого фактического материала, включая и архивные [126] документы, авторы дают самостоятельную оценку личности Лиджа Иясу, во многом отличающуюся от общепринятой.

Встав у кормила государственной власти в сложный полити­ческий период, когда накануне первой мировой войны в Эфио­пии усилилось вмешательство западноевропейских империали­стических держав, 17-летний император избрал политический курс, во многом отличный от политики своего предшественника Менелика. Характерными чертами этого курса были установле­ние военно-политических связей с мусульманами вне и внутри Эфиопии, отход от традиционного союза со странами Антанты и ориентация на страны Тройственного союза, стремление по­дорвать политическую гегемонию шоанских феодалов. Проведе­ние подобной политики неизбежно должно было привести импе­ратора к конфликту с мощными противниками, справедливо ус­матривавшими в его действиях угрозу собственным интересам.

По мере активизации политики Лиджа Иясу в стране нара­стала оппозиция его режиму. Огромную роль в разжигании антиимператорских настроений сыграла английская пропаганда среди христианского населения, которая умело фальсифициро­вала многочисленные заявления Лиджа Иясу о своей якобы приверженности исламу. Объективно интересы шоанской вер­хушки, эфиопского духовенства и Антанты совпадали, и не слу­чайно между ними были установлены контакты с целью сверже­ния Лиджа Иясу.

После первой неудачной попытки государственного перево­рота 30 августа 1916 г. последовала более удачная — 27 сентяб­ря того же года, когда, воспользовавшись отсутствием импера­тора, шоанская оппозиция ввела в Аддис-Абебу верные войска и объявила о низложении Лиджа Иясу. Стремясь продемонстри­ровать желание вернуться к прежнему политическому курсу, антиимператорская группа провозгласила императрицей страны дочь Менелика Зоудиту, а регентом и престолонаследником — лидера шоанской оппозиции Тэфэри Мэконнына (подробнее см.. [259, с. 18—26]).

Оценивая короткий период правления Лиджа Иясу, необхо­димо отметить, что с точки зрения интересов централизации и укрепления эфиопской государственности его политика объек­тивно представляла собой шаг назад. В обстановке противо­борства про- и антиимператорских группировок в стране среди отдельных правителей областей множились сепаратистские на­строения, усиливалось неподчинение центральной власти. Но­вому руководству страны предстояла сложная задача укрепле­ния верховной власти в стране и обеспечения ее политической независимости в условиях вмешательства в ее внутренние дела западных держав. [127]