Глава VI

ПЕРЕЛОМ

Покушение

Итак, Нобунага остановился в хорошо знакомом ему месте, в Хоннодзи — это был храм секты Нитирэн, где он часто располагался на постой, приезжая в Киото, с тех пор как был официальным покровителем сегуна. Не успев еще построить в столице дворец — впрочем, не было ли это ловким ходом? — он находил в Хоннодзи все увесе­ления, достаточно роскошные для того, чтобы олицетво­рять его власть: от павильончиков для чая до театральных подмостков для спектаклей но, а также просторные сало­ны, где могли собираться вассалы и высокопоставленные сановники. Он здесь располагал также всеми средствами защиты, необходимыми для военного вождя, — внуши­тельной наружной стеной, глубокими рвами, дозорными башнями, в общем, оборонительной системой, какую умели выстроить только монахи-воины.

Дело было 1 июня 1582 года. Нобунага предпочел не следовать за армией, а остаться здесь, внимательно сле­дя за партией, которая разыгрывается далеко отсюда, за боевыми рубежами Мори. Пусть последние победят (они на это способны) — и вся затейливая ткань завоеваний Хидэёси расползется так же быстро, как она возникла. Важно контролировать столицу, где в конечном счете бу­дет решаться все. Пока ничто не внушало тревоги. Со­всем напротив, изысканная жизнь двора текла со своей светской пышностью, пусть даже несколько поблекшей из-за нехватки денег. Нобунага совершенно неожиданно устроил чайную церемонию: на ней присутствовал правитель империи, и задолго до наступления ночи гости 3 восхищались коллекцией чашек и чайных принадлежно­стей, составлявшей гордость Нобунага. Наконец многочисленные приглашенные улеглись, и потекла безмятеж­ная ночь. Пробуждение оказалось более чем грубым: на ранней заре слишком слабую защиту преодолела свирепая армия. Вот она, измена, тень которой никогда не прекра­щала тревожить Нобунага: он успел заметить искаженное ненавистью лицо Акэти Мицухидэ, приверженца, обра­тившегося во врага, и сопротивляться уже не было смыс­ла. Оставался один выход — смерть, самоубийство, если удастся опередить захватчиков. Вскоре вспыхнул огонь и разгорелся, пожрав все, — тело великолепного хозяина Адзути, умершего в зените славы, в возрасте сорока вось­ми лет, так и не найдут.

Что же случилось? Как вчерашний почтительный вас­сал мог превратиться в безжалостного убийцу, предавше­го огню все: своего господина, храм, приютивший по­следнего, и даже неповинных гостей?

Надо вернуться к событиям, происходившим несколь­ко раньше. Эгоцентрик, полностью поглощенный свои­ми делами, Нобунага несомненно редко интересовался жизнью своих людей, еще меньше его волновало их ду­шевное состояние. Несмотря на заслуги Мицухидэ, он не раз грубо обращался с последним, при случае высмеивал его, как любил делать и в отношении Хидэёси, но не все обладали терпением «Обезьяны» и его непоколебимой уверенностью в будущем успехе. И, что намного хуже, — Нобунага был прямым виновником страшной смерти, по­стигшей родную мать Мицухидэ.

Драма началась под замком Яками, недалеко от Киото, в провинции Тамба. Чтобы избежать бесполезного затяги­вания осады, всегда опасного, когда оно сковывает силы и осаждающего, Мицухидэ предложил защитнику крепо­сти, Хатано Хидэхару, сохранить ему жизнь. Тот согласился на сделку, но потребовал в обмен на немедленную сдачу выдать ему заложника—родную мать Мицухидэ, что в во­енном обществе той эпохи было обычной гарантией. Но как раз Нобунага не всегда соблюдал феодальные законы своего времени — иногда он даже находил определенное удовольствие в том, чтобы их попирать. Когда Хидэхару явился в Адзути, чтобы заявить о том, что присоединяется к Нобунага, последний велел его казнить, и притом столь позорной казнью, как распятие, словно уголовника. Когда люди казненного узнали об этой развязке, они схватили заложницу, мать Мицухидэ, и замучили ее страшными пытками. Тогда Мицухидэ бросился к крепости Яками; словно демон отмщения, он захватил замок и истребил в нем все живое. Но эта неумолимая месток была неспо­собна утолить худшей ненависти, пылавшей у него в серд­це, — ненависти к своему господину Нобунага, который, вопреки всем законам гостеприимства и рыцарской вой­ны, нарушил данное слово, обошелся с самураем столь же непочтительно, как с вором, и стал причиной ужасной смерти неповинной старой женщины.

Тем не менее долг службы обязывал: надо было как можно скорей набирать войска и идти выручать Хидэёси, попавшего в ловушку под Такамацу. Мицухидэ вернулся в свой замок Сакамото в земле Оми и собрал всех людей, кого мог найти, верный своей задаче и готовый отправить­ся в поход на защиту своей группировки, как подобало.

Но когда он узнал, что Нобунага заехал в Хоннодзи с маленькой командой, мир перевернулся. В голове Ми­цухидэ возник план, который он немедля выложил свое­му главному штабу: Киото находится по пути в далекую провинцию Биттю, где ждет Хидэёси; прежде чем до­стичь Такамацу, армия остановится в Киото и осуществит правосудие, то есть убьет Нобунага. Все поняли, какие последствия неумолимо влечет за собой это решение, но ни один из присутствующих не смог возразить решению вождя; значит, надо было победить, добиться успеха или, скорее, мужественно встретить смерть — было немысли­мо, чтобы другие полководцы Нобунага оставили безна­казанным поступок, который, сколь бы оправданным он ни был, представится им прежде всего изменой, а потом опасным прецедентом. Так Нобунага захлебнулся в кро­ви, которую сам щедро проливал до тех пор.

Тем временем ситуация вокруг Такамацу, подтоплен­ного замка, никак не могла разрешиться. Защитник ци­тадели, которому сообщили, что к Хидэёси неминуемо прибудут подкрепления, чувствовал, что надежды тают. В то же время Хидэёси захватил ценного пленника — гон­ца Акэти Мицухидэ, направлявшегося к Мори. Хидэёси мгновенно понял все — какая драма произошла в Хоннод-зи и какие она влечет опасности; оставалось только дей­ствовать, прежде чем эта весть донесется до врагов. После этого он с готовностью принял гонца от Мори — монаха по имени Анкокудзи Экэй. Прежде, чем рассказ о событи­ях в Хоннодзи дошел до Мори и участника переговоров с их стороны, было заключено перемирие. Но, похоже, до­стигнутое таким образом равновесие удовлетворило всех, потому что Мори не возобновили враждебных действий, даже узнав о смерти Нобунага. Этот мир несомненно от­ражал относительное равновесие сил обеих сторон, мо­гущество которых стремилось к максимуму, нечто вроде раздела основной части Японии: группа Ода доминирует в центре Хонсю, Мори сохраняют за собой Запад и помо­гут Хидэёси наказать вероломного полководца.

Месть

Атмосферу в Киото определяли подозрительность и страх. Никто не пролил ни слезы по покойному тирану, но повсюду царила неуверенность, и каждый задавался вопросом, что предпримет сосед. Говорили, что Мицухидэ намерен убить Хидэёси; но почему его, а не кого-то другого? Каждый из крупных полководцев Нобунага мог лелеять мечту встать во главе клана, в котором, кстати, Мицухидэ мог рассчитывать на многих союзников — на семейства Тёеокабэ, Хосокава, Такаяма, Накагава, Цуцуи. Претендовать на гегемонию мог и он сам, потому что лич­ная гвардия его бывшего господина погибла вместе с по­следним в Хоннодзи, тогда как старший сын Нобунага, Нобутада, окруженный без надежды на помощь во дворце Нидзё, тоже покончил с собой вечером дня покушения.

Десять долгих дней ни с одной стороны не было ни­какой реакции. Но воображение людей работало активно, и это его порождения в большей степени, чем факты, дош­ли до потомства, населив коллективную память японцев рассказами об откликах эпического характера. Поскольку люди того беспокойного времени сами находились в не­обычной ситуации, отделить реальное от вымышленного часто трудно.

Пока каждый подсчитывал собственные шансы и шан­сы других, Мицухидэ направился во дворец Адзути, гор­дость Нобунага и образец новой японской военной архи­тектуры; рукой, которую направляла ненависть, он ломал, разорял, уничтожал, потом, наконец успокоившись, вер­нулся в Киото, к императору. Бедный суверен предоста­вил ему все и еще больше — например, титул сегуна, до тех пор никому не присвоенный.

Мицухидэ, который сам был отпрыском рода Сэйва-Гэндзи, в свою очередь проявил щедрость: объявил об освобождении жителей Киото от налогов, преподнес императору пять серебряных слитков, раздал милостыню храмам и святилищам. Но за кулисами началось движе­ние. Токугава Иэясу удалился на земли Микава, чтобы набрать войска. В Осаке второй сын Нобунага и полково­дец Нива Нагахидэ размышляли, придумывали план дей­ствий, как и весь бан и арьербан семейства Ода.

Что касается Хидэёси, он уже принял решение. Мчась во весь опор — он проделывал в день восемьдесят ки­лометров, — он вернулся в Киото и встретил Мицухидэ в Ямадзаки, в земле Ямасиро, близ столицы; он искрошил армию мятежника, измученную маршами, контрмаршами и неизбежностью гибельного исхода. Мицухидэ попытал­ся укрыться в своем замке Сакамото, чтобы организовать оборону, но по пути его опознали крестьяне, схватили и убили.

Через тринадцать дней после смерти своего господи­на Хидэёси выставил голову убийцы на месте преступ­ления, чтобы успокоить душу жертвы. И сказители на улицах начали со множеством подробностей, реальных или вымышленных, рассказывать трагическую историю бунтаря, который в конечном счете оказался всего лишь «тринадцатидневным сегуном» (дзюсан кубо).