V

СОГЛАШЕНИЯ, ВОЙНЫ, ЗАГОВОРЫ

Заключение договора с Рудольфом II. — Отношения с Византией. — Второй поход на Рим. — Сарацины. — Ратхерий Веронский и Арнулъф Баварский: события в Вероне. — Гуго и византийцы в Южной Италии. — Крах Бозона и третий поход на Рим. — Вторжение в Бургундию: бракосочетание Лотаря и Аделаиды. — Анскарий Иврейский-Сполетский. — Четвертый поход на Рим.

Изгнанный из Рима, Гуго вернулся в Павию в феврале или марте 933 года. Однако вместо того, чтобы начать ор­ганизацию похода на город, где ему нанесли столь серьез­ное оскорбление, Гуго был вынужден решать проблемы, которые требовали срочного вмешательства — как в самом королевстве, так и за его пределами.

И если маркграф Иврейский, осознав свои ошибки, пытался разрешить противоречия, которые испортили его добрые отношения с венецианцами — неурядицу местного значения, не повлиявшую на дальнейший ход событий¹, — то Гуго прилагал все усилия к тому, чтобы предупредить гораздо более серьезное недоразумение.

За время отсутствия короля некоторые магнаты — име­на которых не сохранились — поняли, что просчитались, поменяв нетребовательного короля, каким был Рудольф И, на авторитарного и деспотичного правителя, каким ока­зался Гуго. Поэтому они предложили Рудольфу вернуться в Италию.

Рудольф, который помнил все события своего краткого правления в Италии и прекрасно знал Гуго, выжидал и размышлял так долго, что Гуго успел вернуться в Павию и раскрыть новый заговор своих «дражайших» (carissimi) подданных. Безусловно, мастер переговоров его уровня без труда нашел способ договориться с соперником и спасти Итальянское королевство, принеся ради этого в жертву Прованс.

В 928 году заключив соглашение с Раулем Француз­ским, Гуго уступил одному из своих подданных Вьеннское маркграфство и таким образом сохранил власть, хотя и не подтвержденную титулом, над всей территорией Прованса.

Указ о передаче Вьеннского маркграфства новому вла­дельцу остался мертвой буквой. Но в 933 году, когда рим­ский поход Гуго завершился полным крахом, а магнаты снова пригласили в Италию Рудольфа II, Рауль Француз­ский присвоил себе вьеннские земли, будучи уверенным в том, что Гуго не сможет отстоять условия соглашения 928 года.

Рудольф II, вновь оказавшись в Италии, не скрывал, что для него было бы гораздо легче избежать этого похода. Поэтому Рудольф охотно принял предложение Гуго: в об­мен на торжественное обещание никогда более не появ­ляться в Италии и не претендовать на итальянский трон он получил власть над Провансом.

Нужно отметить, что при оформлении передачи Ру­дольфу II прав на Прованс Гуго пришлось использовать весьма неточную формулировку, в которой упоминалось о состоянии Прованского королевства на момент смер­ти Людовика III и не было даже намека на соглашение 928 года с Раулем и на совершенный им захват Вьеннского маркграфства. По заключенному с Гуго договору Рудольф становился единоличным государем Прованса, чей трон пустовал с 928 года, и приобретал все соответствующие полномочия: право сбора налогов, опеки над церквами и монастырями, право распоряжаться свободными феода­ми и должностями и т. д. Впрочем, Гуго, некоронованный король Прованса, уступая свои полномочия, неизбежно должен был воспользоваться расплывчатой формулиров­кой, в которой ничего не говорилось о королевской вла­сти. Однако эта неточность могла стать яблоком раздора между Рудольфом и Раулем — который присвоил себе ти­тул Вьеннского короля, — а Гуго был достаточно умен, чтобы просчитать возможные последствия².

Тем временем Гуго развил активную дипломатическую деятельность в отношении Германии и Византии. В пер­вую очередь ему нужно было позаботиться об укрепле­нии дружеских отношений с Генрихом Саксонским. Слава об этом короле дошла и до Италии, особенно после бли­стательной победы, которую он одержал над венграми в 933 году. Его громкий успех вызывал опасения, что при желании он с легкостью вмешается и в дела Италии. Более того, ходили слухи о том, что Генрих собирается в Рим, причем не приходилось сомневаться, что к его религиоз­ным устремлениям добавились бы и политические задачи. Однако Генрих Саксонский внезапно скончался, так и не успев покинуть пределы собственных владений, а у Гуго стало одной проблемой меньше³.

Немедленного вмешательства на дипломатическом уров­не требовала и ситуация в Византии, где Альберих, вос­приняв политический курс своей матери, начал собствен­ные переговоры.

Чтобы получить согласие римской курии на посвяще­ние в сан патриарха Константинопольского одного из своих сыновей, юного Феофилакта, Роман Лакапин начал пере­говоры о браке другого своего сына и сестры Папы, доче­ри Мароции. Мароция исчезла с политического небоскло­на еще до завершения этих переговоров, но год спустя их возобновил Альберих. Воспользовавшись появлением в Константинополе четырех папских легатов, которые долж­ны были передать разрешение Папы на избрание юного Феофилакта патриархом, Альберих попросил себе в жены византийскую принцессу, надеясь опереться на авторитет Византийской империи и вместе с рукой принцессы полу­чить признание нового режима, который он установил в Риме. В то же время переговоры показали, что знать и про­стой люд Рима стремились под защитой Восточной Римской империи (Византии) обрести стабильность и безопасную жизнь, которых им уже не могла обеспечить Западная Рим­ская империя. Иоанн XI, пленник собственного брата, поддерживал эту политику и датировал свои грамоты прав­лением императора Византии. По плану Альбериха Визан­тийская империя должна была предоставить ему необходимые средства и моральное право сопротивляться Гуго и его претензиям на императорскую корону. Однако Гуго узнал о надвигающейся опасности и отправил в Констан­тинополь новое посольство, которое расстроило матримо­ниальные планы Альбериха.

Византийская империя никогда формально не отказы­валась от своих притязаний на Италию и Рим. Предложен­ный Альберихом брачный союз, казалось бы, предоставлял византийцам прекрасную возможность вернуться в Вечный город, но, дав свое согласие, они были бы вынуждены при­знать навязанную Альберихом форму правления, что для них означало бы отказ от прав на Рим, которые Византия намеревалась сохранить.

Не порывая отношений с Альберихом — византийские дипломаты были слишком опытны для того, чтобы совер­шить подобную ошибку, — Византия предпочла пойти на союз с Гуго. На это решение во многом повлияла оценка военной мощи короля Италии и маркграфа Сполето, ко­торая могла послужить — или навредить — интересам Ви­зантии в Южной Италии. Время внесло ясность в этот вопрос⁴.

Когда опасность нашествия Генриха Саксонского и про­исков Альбериха на первый взгляд миновала, а соглаше­ние с Рудольфом II давало Гуго возможность не опасаться удара в спину, в конце 933-го или в начале 934 года король стал готовиться к походу на Рим.

Длительная осада такого большого города, каким был Рим, была не по силам войску, которое с трудом собрал Гуго. Поэтому военные действия представляли собой се­рию опустошительных набегов на окрестности Рима. Ред­кие попытки штурма горожане, защищенные высокими и крепкими стенами, отражали без особого труда.

Эд, аббат монастыря Клюни и старый друг Гуго, кото­рый несколькими годами ранее, когда речь шла о важном для его аббатства деле, ходатайствовал за него перед Па­пой, стал настаивать на том, чтобы король примирился с Альберихом и прекратил военные действия. Поговорив с одним и с другим, аббат лишь частично добился своей це­ли. Соперники не пришли к дипломатическому решению конфликта, однако Гуго снял осаду — которую более не мог продолжать. Поскольку о его передвижениях с конца сентября 933-го по первую половину мая 934 года ничего не известно, можно предположить, что он сразу вернулся на север Италии⁵.

В источниках нет хронологической последовательности событий 923—937 годов. Важнейшие из них: набеги сара­цин на Лигурию и поданскую Италию, разграбление Ге­нуи, разгром сарацинского войска в Акви, попытка втор­жения в Италию Арнульфа Баварского, новый поход Гуго на Рим, заговор Бозона, который Гуго раскрыл и обезвре­дил; союз Гуго с византийцами, которые попросили его и маркграфа Сполето о помощи в борьбе против князей Ка­пуи, Беневенто и Салерно, — описаны весьма бессистем­но. Рассказывая об этих событиях, необходимо учитывать их логическую последовательность, закономерность, с ко­торой одно могло вытекать из другого. Однако логика и историческая реальность не всегда совпадают.

Ни источники, ни логика не позволяют нам утверждать, как это делают некоторые историки, что Гуго снял осаду Рима и помчался в Северную Италию сражаться с сараци­нами. О набегах сарацин на Италию в 933 году рассказал только Флодоард, который вместе с тем забыл упомянуть о двух набегах 934 и 935 годов, описанных Лиутпрандом и арабскими хронистами. В связи с этим возникает подозре­ние, что франкский историк перепутал даты, что случа­лось с ним не раз.

В арабских источниках говорится о том, что в 935 году, как и в предыдущем, 934-м, сарацины отправились из Се­верной Африки в Лигурию. Кульминацией этого похода под предводительством Якуба-бен-Изака стал опустоши­тельный грабеж, устроенный полчищами сарацин в Генуе. Предположительно, во время именно этой вылазки отдель­ные группы мусульман перебрались через Апеннины и дошли до города Акви, жители которого после жестокой битвы уничтожили эти группы захватчиков.

Ни в одном из источников не говорится об ответных действиях короля. Сопротивление набегам венгров или сарацин, скорых на подъем, внезапно прекращавших и во­зобновлявших военные действия, представлялось практи­чески невозможным для представителя центральной вла­сти, которому нужно было время, чтобы собрать войско. От сарацин и от венгров города оборонялись своими сила­ми, поэтому такое сопротивление было, как правило, сла­бым, непостоянным и неэффективным⁶.

В конце 934 и начале 935 года Гуго хотя и не сражался с сарацинами, но оказал сопротивление другому, неожи­данно появившемуся врагу, который не собирался, подоб­но венграм или сарацинам, захватить как можно больше трофеев, пленников и быстро убраться восвояси. Он наме­ревался завладеть если не всем королевством, то, по край­ней мере, Веронским маркграфством. Этим врагом был Арнульф Баварский.

На протяжении почти 40 лет — с момента гибели Арнуль­фа Каринтийского — германские князья не интересовались итальянскими делами, поскольку постоянно вели войны с норманнами, славянами, венграми, которые опустошали их владения.

Арнульф Баварский в 910 году наследовал своему отцу Лиутпольду, павшему в битве с венграми, и заявил о себе как о предприимчивом и смелом человеке, защищая неза­висимость своего герцогства от притязаний на нее коро­левской власти и доблестно сражаясь с варварами.

Торговые и религиозные связи между Италией и Бава­рией были достаточно сильными, и представители обеих сторон, как правило, встречались в Вероне, добираясь до нее по мосту через реку Адидже. Из всех итальянцев жите­ли Вероны наиболее полно осознавали значимость фигуры Арнульфа, и именно они снабжали его сведениями обо всем, что происходило в Итальянском королевстве. Поэто­му было бы вполне логичным, если бы веронцы, подняв мятеж против собственного короля, стали искать поддерж­ки у Арнульфа Баварского. Кроме того, герцог обеспечил себе тыл, заключив в 927 году соглашение с венграми, и, по всей видимости, заявил о своих намерениях вмешаться в дела Италии⁷.

К заговору, который возглавил Милон, граф Верон­ский, примкнули епископ Ратхерий, значительная часть городского духовенства и многие местные именитые граж­дане.

Выявить причины, которые привели к заговору, а тем более определить вклад, внесенный в дело каждым кон­кретным участником, не представляется возможным. На­пример, совершенно непонятно, что подтолкнуло к мяте­жу Милона, который получил графский титул именно от Гуго. А вот Ратхерия с королем действительно связывали не самые дружеские отношения.

История Ратхерия настолько показательна, что стоит рассказать о ней поподробнее.

Ратхерий был монахом в Лоббе; в Италию он приехал вместе с Хильдуином Льежским, священником из знатно­го рода, который отчаялся получить епископский сан в родном городе и перебрался в Италию, в надежде преус­петь при дворе Гуго, своего дальнего родственника. Гуго пообещал Хильдуину сан архиепископа Миланского, как только кафедра освободится, и временно сделал его епи­скопом Вероны. Ратхерий, в свою очередь, надеялся за­нять место Хильдуина в Вероне, когда тот уедет в Милан.

Ламберт, архиепископ Миланский, умер 10 июня 931 го­да, и ему на смену призвали Хильдуина. За паллием и благословением понтифика он послал в Рим своего друга Ратхерия, и тот не преминул воспользоваться представив­шейся возможностью и связями в курии, чтобы заручиться поддержкой Иоанна XI и его советников в своих притяза­ниях на веронскую кафедру. К тому же обстановка в Веро­не на тот момент благоприятствовала его избранию.

Ратхерий был образованным, набожным и аскетичным монахом: в вопросах религии и морали он не признавал компромиссов. К епископскому сану он стремился не из честолюбия, а из ревностного благочестия. Он страстно жаждал обрести власть, которую хотел употребить для про­ведения необходимой, с его точки зрения, реформы нра­вов духовенства и паствы. Однако этот добродетельный монах обладал скверным характером и чрезмерно острым языком.

Гуго не знал, что делать с таким епископом: на епи­скопской кафедре ему был нужен человек, готовый все­цело повиноваться светской власти. Поэтому, по всей ви­димости, король намеревался предложить Вероне — го­роду, имевшему важнейшее стратегическое значение, — вместо Ратхерия другого епископа. На это место претендо­вали трое: некий уроженец Аквитании, имя которого нам неизвестно; Гарафрид, не менее таинственный персонаж, и его племянник Манассия, уже избранный епископом в Арле.

Заинтересованность Иоанна XI в избрании Ратхерия епископом Веронским стала для короля весьма неприят­ной неожиданностью. С одной стороны, было бы полити­чески недальновидно противоречить Папе, который, как надеялся Гуго, рано или поздно все-таки согласился бы возложить на его голову императорскую корону. В то же время Гуго меньше всего хотел отдавать Верону столь не­сговорчивому и негибкому человеку, каким был Ратхерий. Безусловно, король, прибегнув к своим обычным ухищре­ниям, нашел бы способ обойти рекомендацию понтифика, не обидев его, если бы Ратхерий не заболел так тяжело, что его друзья объявили о его скорой кончине. Гуго поверил их словам о том, что Ратхерий стоит на краю могилы, и согласился на его избрание, считая, что оно не будет иметь никаких последствий. Вместе с тем он показал, что хотел угодить Папе и остальным друзьям Ратхерия. Сразу же по­сле избрания Ратхерий внезапно выздоровел, а Гуго при­шел в ярость, поняв, что его обвели вокруг пальца. Нет, пока он жив, Ратхерию не видать кафедры, которую он у него выманил! Поэтому он потребовал передать часть до­ходов с епископства в пользу королевской казны, и Ратхе­рий, который прекрасно знал свои права и обязанности, немедленно взбунтовался. Гуго не мог объявить избрание чрезмерно независимого прелата недействительным; но он не мог и заставить его повиноваться. Поэтому король на­чал плести интриги, с помощью которых он надеялся вы­нудить Ратхерия отречься от сана или же перейти в откры­тую оппозицию, что дало бы Гуго возможность сместить ^его, обвинив в измене. В конечном счете Ратхерий действительно примкнул к заговорщикам, поддерживавшим Ар-нульфа Баварского⁸.

Некоторые представители духовенства разделяли пре­тензии епископа Вероны к королю. А знатные горожане надеялись на то, что со сменой правителя Италии вновь наступят счастливые времена, как при Беренгарии, когда Верона, любимый город государя, практически была второй столицей и пользовалась всеми столичными привилегиями.

Осенью 934-го или зимой 935 года Арнульф пересек долину реки Адидже с отрядом, собравшим весь цвет его герцогства. В отряде был Адальберт, епископ Зальцбурга, который не отправился бы в путь без группы помощников, а там, где были епископы, нашлось место и для графов.

Мил он и Ратхерий отворили ворота Вероны, а оттуда герцог решил направиться к Милану и Павии. Арнульф и веронцы рассчитывали на то, что к ним примкнут еписко­пы и знатнейшие феодалы Итальянского королевства, но этого не произошло. Гуго без всякой спешки собрал вой­ско и выступил к Вероне, выслав вперед несколько конных отрядов, которые перекрыли все дороги на восток.

Единственное крупное сражение произошло в Буссо-ленго, где королевские войска одержали внушительную по­беду. Армия герцога понесла огромные потери, многие его воины разбежались. Сам Арнульф был ранен в бою и ре­шил немедленно отступать в Баварию, взяв в заложники Милона, чтобы иметь возможность повторить вылазку в другое время и с большими силами.

Однако Милон, видя, какой оборот принимают собы­тия, успел скрыться. Он более не обольщался насчет Арнульфа и союза с ним. Более того, он уверился в том, что новый поход также не имел бы успеха, поскольку крупные феодалы, не поддержавшие инициативу первого похода, не одобрили бы и второй. Немного поразмыслив, Милон пе­решел от Арнульфа на сторону Гуго. Один из его братьев вместе с кучкой вассалов открыто взбунтовался, забарри­кадировался в Веронском замке и какое-то время выдер­живал осаду герцога.

Арнульф относительно быстро сломил сопротивление и продолжил путь в Баварию, увозя с собой пленных мятежников. А Гуго 2 февраля вошел в Верону во главе войска, со свитой из епископов и графов⁹.

Своевременно приняв решительные меры, Гуго пре­дотвратил роковые для государства последствия, которые вполне могли произойти после заговора Милона и вторже­ния Арнульфа. Правда, подавление мятежа и расправа с мятежниками произошли весьма интересным образом.

Милон укрылся в надежном месте, его брат попал в плен, тем самым невольно доказав верность своей семьи законному государю. В серьезную переделку попал Ратхе­рий. Именно он рассказал — хотя и довольно бессвязно — о событиях, последовавших за вступлением королевских войск в Верону. Этот рассказ пролил свет на реальную по­литическую обстановку в итальянских городах того време­ни, на ситуацию, которую хронисты описывали схематично и однообразно.

Лиутпранд сообщил только то, что Арнульф «охотно принят графом Милоном и епископом Ратхерием, словно они его пригласили». После этого он описал военные дей­ствия во время похода, а затем рассказал об отступлении герцога и его последствиях: «...когда он отступил, король Гуго немедленно вернулся в город, а плененного им Ратхерия, епископа этого города, Папа отправил в изгнание». Так он завершил свой рассказ об этом эпизоде.

В свою очередь, Ратхерий дает нам понять, что не толь­ко он с Милоном, но и горожане перешли на сторону Арнульфа. Однако общественное мнение в Вероне играло немаловажную роль. Утром 2 февраля во время торжест­венной мессы, когда восхваляющий Господа и присутст­вующие обменивались поцелуем мира, многие из тех, кто знал о неминуемом вторжении в город королевского вой­ска, открыто заявили епископу, что именно на нем лежит ответственность за произошедшие и грядущие несчастья.

Бургундцы, из войска Гуго, сначала преследовали от­ступавших воинов Арнульфа, а затем вошли в город и при­нялись громить все вокруг, грабить и убивать. Было произ­ведено множество арестов, а епископа, который не успел, подобно графу, вовремя переметнуться на сторону Гуго и к тому же попался на глаза людям короля, когда беседовал с одним из приспешников герцога, взяли под стражу. С ним хорошо обращались, поскольку его происхождение и его дружба с Хильдуином создали ему репутацию своего чело­века при дворе и, возможно, приближенного короля. Тем не менее ночью Ратхерий не смог сомкнуть глаз, думая об угрозе, которая нависла над остальными арестованными — простыми горожанами и священниками, начиная с архи­диакона. Очевидно, всех их ожидала виселица. Ратхерию удалось поговорить с неким влиятельным «другом», воз­можно, Хильдуином. Тот дал Ратхерию множество сове­тов и помог ему на следующее утро, 3 февраля, устроить встречу с теми арестованными, которые скомпрометиро­вали себя более всего. Эти люди составили письменное по­слание, которое должно было снять с них все обвинения. Ратхерий не говорит ни о том, кому предназначалось это письмо, ни о том, каким образом его содержание могло помочь обвиняемым. Можно предположить, что это было анонимное послание королю, но кого именно его авторы осыпали «ругательствами» (convicia), которыми, по призна­нию самого Ратхерия, пестрел текст письма, нельзя даже предположить.

Орсо, зять архидиакона, который составил и переписал письмо, всю ответственность за его содержание переложил на епископа. Остальные поступили так же, и весь королев­ский гнев обрушился на Ратхерия. Гуго приказал перевез­ти его в Павию и заключить в так называемую башню Вальперта¹⁰.

Рассказ очевидца событий, более того, их главного дей­ствующего лица, снимает все сомнения в том, что власть имущих епископов и графов всегда окружала целая толпа горожан, которые находили возможность выразить свою точку зрения и изъявить свою волю. Наиболее знатные горожане активно участвовали в принятии решений по тем политическим вопросам, которые могли затронуть их личные и общие интересы. Сведения о деятельности горо­жан Вероны во времена Ратхерия придают более глубо­кий смысл: добровольному подчинению «граждан» (cives) Милана и Павии Арнульфу Каринтийскому в 894 году, о котором Лиутпранд упоминает после рассказа о падении Бергамо; сопротивлению туринцев епископу Амолону, ко­торое описывается в Хронике Новалиса; «злонамеренному заговору» (malivola conspiratio) жителей Модены, на кото­рый Гвидо намекает в своей грамоте от 891 года; участию горожан Бергамо в обороне города в 904 году; участию жителей Мантуи в прибылях от деятельности монетного двора в 945 году; просьбе граждан Генуи о защите, удовле­творенной королем в 958 году. Старый феодальный мир неуклонно менялся, и новые социальные слои спешили занять господствующее положение в политической и эко­номической жизни Северной Италии¹¹.

Гуго сумел извлечь выгоду из событий в Вероне, в ре­зультате которых Ратхерий оказался в темнице. Он передал епископскую кафедру Вероны своему племяннику Манассии, прибавив к ней епископства Мантуи и Тренто — а по некоторым сведениям, и Виченцы, — которые вместе со­ставляли Триентское маркграфство. Это маркграфство ко­роль также пожаловал Манассии, связывая его по рукам и ногам своей щедростью, чтобы племянник доблестно за­щищал границу своих земель, в случае если Арнульф еще раз совершит попытку ее пересечь¹².

Положившись на преданность и бдительность Манас­сии, Гуго оставил его заботам северные районы королевст­ва, а сам решился принять предложение византийцев о со­вместном походе в Южную Италию.

Весной 935 года, с началом нового судоходного сезона, византийский флот из одиннадцати военных кораблей от­плыл по направлению к Италии. Командовал операцией протоспафарий Епифаний, получивший от императора приказ вынудить к подчинению князей Салерно, Капуи и Беневенто. В свое время эти князья отвергли протекторат Византии и заняли византийские территории в Апулии, Калабрии, Лукании. Помощь в этом им оказывал Тебальд, герцог Сполетский, придерживавшийся старого политиче­ского курса своих предшественников, которых уже само географическое расположение их собственных земель вы­нуждало вмешиваться в дела южных лангобардских кня­жеств.

Византийцы прекрасно знали, что сами не смогут спра­виться с мятежниками, и поэтому направили все усилия на то, чтобы расстроить их союз и обеспечить себе поддержку короля Италии. Они отправили Гуго, его самым влиятель­ным графам и епископам, а также и Тебальду щедрые да­ры: шелка, кубки из оникса, сирийское стекло и другие ценные вещи. Однако Гуго и без даров с радостью принял бы столь лестное предложение.

Безусловно, Гуго и византийцы преследовали различ­ные цели. Гуго надеялся получить императорскую корону и, несмотря на сопротивление герцога Сполетского, уже навещал южные территории Италии. Однако он вовсе не хотел, чтобы византийцы укрепили свои позиции и вос­становили свой протекторат над землями южноитальян­ских князей, которые сам Гуго хотел бы при помощи Сполето подчинить Павии. Но отказываться от сотрудничест­ва с византийцами было опасно, поскольку они могли тут же договориться с Альберихом и затруднить, если не пере­крыть, ему дорогу к Риму и императорскому венцу. Таким образом, Гуго передал свое согласие византийскому по­сольству, но, конечно же, постарался оказать Епифанию самую незначительную помощь. Все его помыслы были на­правлены на организацию нового похода на Рим, которо­му как будто бы благоприятствовала сложившаяся в Тоскане ситуация¹³.

Бозон организовал заговор против своего царственного брата, и, возможно, не последнюю роль в принятии этого решения сыграла его супруга, Вилла Бургундская. Кто бы­ли его сообщники и какую цель они преследовали, сказать трудно. Возможно, они хотели вновь пригласить в Италию Рудольфа II, поскольку Бозон, по-видимому, не имел та­кого количества сторонников, чтобы претендовать на ко­ролевский титул.

Гуго вовремя предупредили и на этот раз. Его люди схватили брата, и Гуго конфисковал все его имущество, его жену с позором отправил в Бургундию и передал вла­дение Тосканским маркграфством своему незаконнорож­денному сыну Губерту, матерью которого была Вандельмода, «благороднейшая женщина» (mulier nobilissima). Он родился, когда Гуго еще жил в Провансе, и ему должно было исполниться, по крайней мере, 25 лет. Безусловно, он был самым преданным из всех тех, на кого Гуго мог положиться.

Положившись на верного Губерта, Гуго в третий раз отправился в поход на Рим.

Воспоминания о позорном финале его римского похо­да 932-933 годов, о неудачной экспедиции 933-934 годов, мысли о том, как Альберих чествовал в Риме попавших в немилость людей Гуго, которые, оказавшись в безопасно­сти, разжигали ненависть и вражду, — все это подогревало в короле жажду мщения. Однако летом 936 года короля по­стигла такая же неудача, как и в 933-934 годах. Его армия пострадала от царившего в Центральной Италии голода, мор напал как на верховых лошадей, так и на вьючных жи­вотных, и Гуго вновь был вынужден отступить.

Неудачи, постигшие короля на пути в Вечный город, побудили его к поискам дипломатического решения зада­чи, которую он не сумел решить с помощью оружия. По­этому он согласился на посредничество Папы Льва VII, который отправил в Павию Эда, аббата Клюни, для обсу­ждения условий мирного договора. Условия оказались во­все не такими плохими, какими могли показаться на пер­вый взгляд. Гуго действительно предлагалось в той или иной форме отречься от притязаний на Рим, но Альбе­рих соглашался жениться на его дочери Альде, тем са­мым отказавшись от провизантийской политики и от сво­их надежд на брак с принцессой императорской крови, ожидая которого, Альберих все это время оставался холо­стяком.

Для Гуго бракосочетание его дочери с Альберихом, вла­дыкой Рима, казалось бы, предоставляло возможность вме­шиваться во внутреннюю политику Вечного города и из­влекать из этого те выгоды, которые подсказывал бы коро­лю его проницательный ум. Но, хотя Альберих обращался с Альдой как с королевой, как с императрицей, вмешаться в римские дела Гуго так и не удалось: зятю всегда удава­лось сдерживать предприимчивого тестя¹⁴.

Как только Гуго заключил мир с Альберихом, Рим и Италия перестали его интересовать, поскольку все его вни­мание приковали к себе события в Бургундии.

Двенадцатого или тринадцатого июля скончался Ру­дольф II Бургундский, оставив жену, Берту Швабскую, с тремя малолетними детьми, которых звали Конрад, Ру­дольф и Аделаида. Гуго решил, что на этот раз сумеет пре­творить в жизнь замысел 912-913 годов, когда он женился на вдове Рудольфа I, чтобы получить опекунство над Ру­дольфом II, но потерпел неудачу. К несчастью для себя, Гу­го не смог немедленно отправиться в Бургундию, посколь­ку неотложные дела неизвестного нам характера призвали его в Тоскану. В итоге он перешел через Альпы только поздней осенью, но ему удалось довести дело до желаемого конца. Трижды вдовец, он в четвертый раз женился на Бер­те Швабской и пообещал своему сыну Лотарю (которому тогда было 10 или 12 лет) в жены шестилетнюю Аделаиду¹⁵.

Обе новобрачные получили щедрые подарки. Ко вдове, вступавшей во второй брак, отошли шестнадцать помес­тий и аббатство, в общей сложности 2500 мансов* (* Манс — земельный надел. (Примеч. ред.)). А ма­ленькой Аделаиде достались три важнейших королевских поместья: Маренго, милое сердцу императора Ламберта; Корана, которое было подарено императрице Агельтруде; Олона, древняя резиденция лангобардских королей, где еще жили сказания о Теодолинде и Агилулфе и где так охотно останавливался Беренгарий. К трем поместьям до­бавились три тосканских аббатства, в целом 4580 мансов средней площадью в 12 югеров** (** Югер — равен примерно 0,25 га. (Примеч. ред.)) каждый. Помимо земли, согласно, казалось бы, щедрому обычаю, новобрачная по­лучала дорогие одежды и драгоценности. Щедрым этот обычай действительно только казался, поскольку земли и драгоценности оставались в семье; к тому же все это не имело бы никакого значения, если бы Гуго удалось добить­ся опеки над малолетним королем Конрадом.

Право Конрада на корону признали все магнаты Бур­гундского королевства. Практически сразу после смерти отца его короновали в Лозанне, но он был еще ребенком. Поэтому отчим Конрада имел возможность спокойно по­думать над тем, как извлечь из ситуации наибольшую вы­году. Сразу же возникает мысль о том, что Гуго постарался бы аннулировать договор, заключенный с Рудольфом II в 933 году, и вернуть себе Прованс. Затем, если бы Конрад умер во младенчестве, а за ним и его маленький брат Ру­дольф, единственной наследницей осталась бы Аделаида. Вместе с ней на трон поднялся бы Лотарь, который объе­динил бы королевства Италии и Бургундии. Все это силь­но напоминало историю о горшочке с молоком (pot-au-lait)* (* Автор вспоминает басню Жана де Лафонтена (1621—1695) «Молочница и горшок молока». В этой басне рассказывается о девушке, несшей молоко в город на продажу. Размечтавшись о том, что она приобретет, выручив деньги, молочница уронила горшок и разбила его. (Примеч. ред.)) и тоже добром не закончилось.

Правители соседних государств также интересовались перспективами развития политической ситуации в Бургун­дии. Особенную заинтересованность этим вопросом выка­зывал правитель Германии Оттон Саксонский, который, возможно, уже тогда детально разрабатывал программу возрождения Священной Римской империи, и присоеди­нение Бургундского королевства к одному из близлежа­щих государств или же его раздел между ними никоим об­разом не входили в его планы.

Границы Бургундского королевства были неопределен­ными еще во время правления Рудольфа II, и часть земель, которые Гуго уступил ему в 933 году, к этому времени по­пала в руки Каролингов Франции. Несомненно, они не преминули бы воспользоваться ситуацией для того, чтобы расширить свои владения. К тому же, если бы король Фран­ции Людовик IV** (** Людовик IV Заморский — король Франции в 936-954 гг. (Примеч. ред.)) не сумел бы довести до конца это пред­приятие, можно было опасаться того, что могущественные французские сеньоры, оспаривавшие между собой право на владение Бургундским герцогством — Гуго Великий и Гуго Черный, — собственными силами продолжили бы борьбу за присоединение новых земель. Перспектива рас­ширения Французского королевства в ущерб Бургундии не могла радовать короля Германии, однако возможность объединения Бургундского и Итальянского королевств и возникновения огромного государства по обе стороны от Альп, очевидно, волновала его гораздо больше.

Если планируемое бракосочетание двух детей, Лотаря и Аделаиды, не волновало общественное мнение — не счи­тая политических суждений бургундцев по этому поводу, — то свадьба их родителей вызвала настоящий скандал. Хотя первой женой Гуго была вдова Рудольфа I, он не постес­нялся взять в супруги вдову своего пасынка, Рудольфа II, точно так же как 4 или 5 лет тому назад без зазрения совес­ти женился на вдове сводного брата.

Нужно полагать, что всеобщее неодобрение, выражен­ное новому брачному союзу Гуго, немало повлияло на кру­шение его надежд и на успех предприятия германского ко­роля Оттона.

Без всякого промедления, сославшись на расплывчатую формулировку о феодальной зависимости, которую в свое время Генрих I навязал Бургундии, Оттон вступил в преде­лы этого королевства. При поддержке враждебных Гуго крупных феодалов он совершил государственный перево­рот, присвоив себе опекунство над юным Конрадом, кото­рый оказался в его власти. Его мгновенный оглушитель­ный успех лишил Гуго возможности предпринять какие бы то ни было ответные действия.

Оттон захватил власть в стране, и Гуго пришлось вер­нуться в Италию с новой супругой и маленькой невесткой. Оба эти брака принесли ему еще меньше пользы, чем сою­зы с Виллой и Мароцией, и к его переживаниям добави­лось глубочайшее разочарование. Отныне и он, и Лотарь, вступив в бесполезные с политической точки зрения бра­ки, не могли рассчитывать на более выгодные партии, ко­торые могли представиться в ближайшее время¹⁶.

Вернувшийся в свое королевство Гуго через некоторое время отправился в Центральную Италию, где пробыл достаточно долго, с марта по июнь. Возможно, он вернулся к обсуждению проблем, которые оставил без внимания, уехав в Бургундию, и результат этого обсуждения стал про­возвестником событий, которые в 939—940 годах привели к гибели Анскария Иерейского, маркграфа Сполето.

В 926 году, после смерти Альбериха, Гуго доверил управ­ление этим маркграфством Петру, брату Иоанна X. Ко­гда Петр погиб, Гуго передал маркграфство во владение Тебальду, сыну своей сестры Тевтберги, а когда умер и Тебальд, отправил в Сполето Анскария, сына другой своей сестры, Эрменгарды Иврейской.

Отношения Гуго с маркграфами Ивреи всегда были не­простыми. Эрменгарда, которая до прихода брата к власти вела себя, по меньшей мере, подозрительно, а затем вошла в число его сторонников, пылко уверяя его в своей предан­ности, умерла, по всей видимости, в 932 году, поскольку позже о ней в источниках не упоминается.

Беренгарий, пасынок Эрменгарды, унаследовавший Иврейское маркграфство, сначала был в хороших отноше­ниях с королем и женился на Вилле, одной из четырех дочерей Бозона Тосканского. Однако он редко появлялся при дворе, потому ли, что сам туда не стремился, или же потому, что Гуго дал ему понять, что не рад видеть того, кто мог бы предъявить претензии на корону Беренгария I. Будучи супругом Виллы, которая могла скорее заставить себя ненавидеть, чем любить, Беренгарий окончательно превратился в нежелательного гостя при дворе, когда Бо­зон отошел от дел¹⁷.

В такой же ситуации оказался и Анскарий, сын Эрмен­гарды, второй ребенок Адальберта Иерейского. В 936—937 го­дах, после смерти Тебальда, Гуго доверил ему управление Сполетским маркграфством, таким образом проявив свое уважение к нему. Сполето, граничившее с папским госу­дарством и с лангобардскими королевствами Южной Ита­лии, было слишком важным стратегическим пунктом, и Гуго мог доверить его только тому, в ком был полностью уверен¹⁸.

Подобно Ламберту и Бозону, Анскарий в конце концов вызвал какие-то подозрения у Гуго. Однако вместо того, чтобы действовать самому, король решил использовать про­тив Анскария графа дворца Сарилона.

Сарилон, граф дворца с 935 года, женился на вдове покойного маркграфа Тебальда Сполетского, и Гуго убе­дил его поехать в это маркграфство, а там с помощью де­нег короля и связей жены, уроженки этой местности, при­влечь на свою сторону побольше людей и вырвать власть у Анскария.

Сарилону это предложение показалось заманчивым, он отправился в маркграфство и добился того, что на его сто­рону перешли многие вассалы, верные памяти Тебальда или, по крайней мере, желавшие перемен.

Впрочем, Анскарий был не из тех, кого можно было легко лишить имущества, даже если он и не собирался, вопреки опасениям Гуго, заявить о своей независимости и завладеть королевством. Чтобы сломить сопротивление молодого маркграфа, Сарилону пришлось начать самую настоящую войну.

Собрав войско, граф дворца направился к городу, где находился Анскарий (Сполето?) и пошел в атаку с тремя отрядами воинов.

Несмотря на то что Анскарий располагал меньшим, чем его противник, количеством людей, причем один из его командиров сразу же ударился в бегство со всем своим отрядом, а другой получил смертельное ранение, — начало сражения он, безусловно, выиграл. Тогда Сарилон послал на поле боя еще два отряда под командованием графа Аттона, одного из бывших вассалов Анскария, перешедших на сторону врага. Анскарий убил Аттона в последовавшей схватке. В бою Анскарий совершал чудеса храбрости, бил­ся, как лев, но убитая лошадь увлекла его за собой, и его закололи копьями.

После гибели Анскария сопротивление вассалов было сломлено. В память о молодом герое, павшем в битве, в народе слагали песни, но власть в маркграфстве захватил Сарилон. Сполетское маркграфство постоянно переходи­ло из рук в руки, и зачастую его новый сеньор правил без официального согласия короля, как во времена Альбериха. Тем не менее Гуго и слышать не хотел о том, чтобы признать власть Сарилона законной, как он обещал ему в самом начале этой затеи.

Облечение Сарилона маркграфским титулом могло иметь тяжелейшие последствия: согласившись с тем, что дело сделано, Гуго одновременно признался бы в своем соуча­стии в убийстве Анскария и дал бы подтверждение всем слухам, что ходили по Италии. Обычно Гуго не слишком беспокоился об общественном мнении, но в данном слу­чае его воплощением мог стать Беренгарий, брат Анска­рия, который мог бы, жаждая отмщения, поднять восста­ние. С другой стороны, ситуацию, в которой один вассал пошел войной на другого, завладел его землями и титулом, а потом стал пользоваться всем этим с одобрения короля, нельзя было пускать на самотек. Гуго изобразил справед­ливый гнев и заявил, что глубоко оскорблен поведением подданного, который осмелился пойти войной на племян­ника своего короля. После этого он приказал маркграфу Тосканскому покарать предателя на поле боя.

Губерт повиновался, вынудил Сарилона укрыться в зам­ке на границе Тосканы и Сполето, после чего начал осаду. У Сарилона не оставалось другого выхода, как взмолиться о пощаде. Гуго простил его и назначил его управлять коро­левскими монастырями в Тоскане и Марке. Должность бы­ла хоть и не слишком почетной, но, безусловно, выгод­ной¹⁹. Должность графа дворца, а вместе с ней и управле­ние маркграфством Сполето Гуго доверил Губерту²⁰.

Препоручив Центральную Италию заботам верного Гу­берта, Гуго отправился в Рим.

Источники не сообщают, каким образом Гуго попал в город: то ли он взял Рим штурмом после длительной оса­ды, подавив сопротивление защитников, то ли договорил­ся с Альберихом. Нет точных свидетельств даже о том, был ли это военный поход, то ли речь шла о мирном визите, который был подготовлен целой серией переговоров и имел вполне конкретную цель. Нет никаких сомнений лишь в том, что 25 июня 941 года Гуго находился в мона­стыре св. Агнессы вне городских стен, а на следующий день, 26 июня, он уже был в Риме.

По-видимому, в самом городе король не встретил ни­какого сопротивления, поскольку за два дня успел пожа­ловать привилегии и уступки двум монастырям. Впрочем, некоторые сомнения по этому поводу возникают из-за то­го, что производственная часть (actum) грамот датирована другим днем. Однако сдержанный, сухой тон обеих гра­мот, в которых не содержится даже намека на пребывание короля в Риме, указывает на то, что если в Вечном городе Гуго не встретил сопротивления, то там не ждал его и тор­жественный прием.

Пребывание короля в Риме и на этот раз не заверши­лось императорской коронацией. Гуго пробыл в городе сравнительно недолго, до 20 июля, и не сделал ничего, что вызвало бы резонанс в других районах Италии или за ее пределами.

Враждебность аристократов и членов папской курии, подстрекаемых Альберихом, могла послужить причиной того, что пребывание короля в Риме было недолгим и не завершилось императорской коронацией. Отсутствие де­тальных сведений не позволяет нам судить как о важности и возможных последствиях этого посещения Рима, так и об опасности новой угрозы. Нам доподлинно известно, что ни Гуго, ни Лотарь так никогда и не удостоились другого титула, помимо королевского. Однако известно также, что, оставив Рим, Гуго вновь воспылал ненавистью к Альбериху, поскольку Эду из Клюни вновь пришлось творить чу­деса дипломатии, чтобы убедить врагов подписать новый длительный мирный договор²¹.

Тем не менее авторитет короля не слишком пострадал, поскольку Лев, аббат монастыря св. Винцентия в Волтур-но, посчитал необходимым лично попросить у него под­тверждение привилегиям, которые в прежние времена это­му монастырю даровали короли и императоры. Грамота, которую получил от короля аббат Лев, в сущности, ничем не отличалась от множества других подобных грамот, пред­назначавшихся для церковных учреждений. Намерению позаботиться о «состоянии и восстановлении церквей Гос­подних» (de statu ac restauratione ecclesiarum Dei), выра­женному в этой грамоте, не суждено было воплотиться в жизнь, как и таким же намерениям Людовика III, о ко­торых тот объявил в 901 году на заседании генеральной ассамблеи.

В середине августа Гуго, вероятно, вернулся в Север­ную Италию, где завершил давно начатые переговоры с ви­зантийцами о совместном походе против сарацин²².

Сарацины угрожали всем государствам Средиземно­морского бассейна. Но вклинившаяся между Италией и Провансом колония Фраксинет, откуда сарацинские вои­ны нападали на Корсику и Сардинию, особенно досажда­ла королю Италии и населению этих двух островов.

В 931 году византийцы пытались организовать поход против Фраксинета с берегов Сардинии, но не добились успеха²³. В 934-935 годах обосновавшиеся во Фраксинете сарацины оказывали серьезную поддержку тем отрядам, которые отплывали из Африки, чтобы опустошить Ли­гурию, разграбить Геную, разорить Корсику, обратить в бегство прибывшую из Сардинии византийскую эскадру. В дальнейшем набеги сарацин на Апеннинский полуост­ров и на острова продолжались, принося с собой гибель и разруху, и в 940 году Гуго отправил в Константинополь к императору Роману Лакапину послов с просьбой о помо­щи в борьбе с общим врагом.

Император действительно мог предоставить королю Италии то, чего ему так не хватало: он мог выслать флоти­лию, которая заблокировала бы Фраксинет с моря, лишив сарацин возможности получить подмогу из Испании и Африки, и открыла бы итальянскому войску путь для на­падения с суши.

Роман Лакапин благосклонно воспринял предложе­ние Гуго, пообещал ему поддержку с моря и попросил у него руки его дочери для своего внука, будущего Романа II. Поскольку у Гуго не было незамужних законных дочерей, Роман согласился женить своего внука на внебрачной до­чери Гуго, красавице Берте, которая в то время была еще ребенком.

О значении этого брака для Романа Лакапина и для внутренней политики Византии много спорили, основываясь на предположении о том, что союз с внебрачной до­черью византийцы должны были посчитать бесчестием. На самом же деле византийские императоры обычно вы­бирали себе красивых жен, не обращая внимания на знат­ность их происхождения и влиятельность родни. Однако в нашем случае свадьба дочери Гуго, хотя и внебрачной, с наследником Византийского трона, по всей видимости, воспринималась как верный способ польстить королю Италии, обязать его следовать политике Константинополя и использовать его военную мощь для защиты владений Византии в Италии. Таким образом, шаткое соглашение 935 года перерастало в многообещающий и длительный союз²⁴.

Переговоры подошли к концу, и зимой-весной 942 го­да карательная экспедиция против Фраксинета началась и успешно завершилась. Пока в порту горели сарацинские корабли, в которые моряки византийской эскадры мета­ли «греческий огонь», Гуго с войском вынудил сарацин отступить к Мавританской горе. Точное расположение этой горы неизвестно, но можно предположить, что сей­час она входит в горную цепь, которая называется Маври­танской. Король собирался начать осаду, чтобы взять всех сарацин в плен, однако непредвиденные события поме­шали ему завершить поход, на который было положено столько сил²⁵.