ГЛАВА 2

«Итак, о братие, примем триумфальный знак креста!»

Проповедь аббата Мартина о крестовом походе, собор в Базеле, май 1200 года

В конце 1199 и начале 1200 годов папский пре­стол активизировал усилия для поддержки идеи Четвертого крестового похода. Новости о предполагаемой экспедиции прошли по католическому миру, передаваясь из уст в уста среди торговцев, пилигримов, дипломатов и солдат. Проповедники без устали трудились при дво­рах, па рынках и в соборах Франции, Германии, Нидерландов, Англии и Италии. Невзирая на языки, политику и социальный статус, призыв к крестовому походу проникал повсюду: на­стойчивое, беспрестанное напоминание каждо­му о христианском долге возвращения Святой Земли.

Одним из самых видных проповедников по­хода был Фульк Нейский.¹ Он сделал карьеру от простого приходского священника, став из­вестной фигурой, привычной для парижских школ и широкой публики. Современники описывали его как человека, сурового и неумолимого в осуж­дении грешников, особенно неверных женщин и ростовщи­ков. Кроме того, ему приписывали многие чудеса и исцеле­ния. «Повсюду его принимали с величайшим почтением, как ангела Божия», — писал современный Фульку летописец-цистерцианец Ральф из Коггсхалла. При этом Фульк в не­котором роде был типичным представителем своей эпохи. Жестокий аскетизм религиозных фанатиков был не для него. О нем было известно, что он любит хорошо поесть и никогда от этого не откажется — что вызывало удивление у тех, кто представлял святого человека лишь постящимся и страждущим.²

Папа Иннокентий слышал об ораторском мастерстве Фулька и просил его принять участие в проповеди нового крестового похода.³ В итоге священник направился на встре­чу в аббатство Сито, чтобы убедить монахов-цистерциан­цев оказать поддержку идее похода. Увы, здесь он не нашел поддержки, хотя монахи Сито долгое время в проповедях сами агитировали новых крестоносцев. Фульк был возму­щен и лично выступил у ворот аббатства, призывая собрав­шуюся по случаю толпу направиться в Иерусалим. И репу­тация его была столь блестяща, что люди стали стекаться, чтобы присоединиться к кампании. «Они спешили отовсю­ду в огромном количестве: бедные и богатые, знатные и про­столюдины, старые и молодые, бесчисленное множество людей обоих полов. И радостно они принимали из его рук знак креста», — пишет Ральф Коггсхалл.⁴

Фульк собрал в Париже еще нескольких знакомых про­поведников, но их действия были далеко не столь плодо­творны. Вероятно, они были слишком привержены идеям внутренней чистоты и духовного самосовершенствования (которые были особенно важны для современного им цер­ковного мировоззрения), чтобы удачно перевести все это в призыв к новому крестовому походу.⁵

Весной 1200 года проповеднику надлежало посетить город Базель и земли Верхнего Рейна, уже прославившиеся в истории крестовых походов. Официальное уведомление гласило: третьего мая, в день празднования Обретения Че­стного Креста Господня, настоятель Мартин из Пайри, цистерцианского монастыря в Эльзасе, прочтет проповедь в соборе Святой Марии в Базеле.⁶ Наконец-то правоверным предоставлялась возможность принять знак креста и поне­сти христианский символ на священную войну. Чтобы по­лучить представление о мотивах крестоносцев, историки чаще всего полагаются на содержание летописей, папских булл, писем современников и официальных хартий. Однако в случае Четвертого крестового похода рассказ Гунтера, монаха из Пайри, содержит полный текст проповеди о кре­стоносцах, которая дает живое представление о том, как проходила агитация.⁷

Гунтер создал свою «Нistoria Constantinopolitana» не по­зднее конца 1205 года, основываясь по большей части на от­чете об этой экспедиции, предоставленном ему самим насто­ятелем. Мартин являлся активным участником разграбле­ния Константинополя и привез в монастырь немалое коли­чество святынь. Гунтер создавал свой труд, чтобы оправдать такое «священное» воровство, рассматривая человечество как божье домостроение. В итоге он создал сложное творение, искусно построенное, чтобы лучшим образом раскрыть затронутые темы.⁸

Сам текст проповеди крестового похода предваряется сле­дующим образом: «Он [Мартин] говорил так или похожими словами». В сущности, Гунтер таким образом признает, что его текст не является дословным текстом проповеди, а лишь основывается на заготовленном варианте речи настоятеля, который (возможно) был немного изменен автором. Несмот­ря на такое предупреждение, перед нами одна из самых древ­них и самых полных современных записей проповеди о крестовом походе, чье общее содержание отражает папское воззвание к стремлениям, чаяниям и вере крестоносцев. Возникновение города Базеля относится к римским временам, а название происходит от греческого слова «basileus», что означает «император», и было принято в честь импера­тора Валентиниана I (364-375). Город стоит на Рейне, важ­ной водной артерии, пересекающей Германию и Центральную Европу. Собор Святой Марии располагается на горе примерно в ста футах над рекой. Чтобы выслушать Марти­на, в нем могла собраться достаточно большая аудитория, поскольку размеры собора составляют более 160 футов в длину, а неф имеет почти 45 футов в ширину.⁹ Однако в 1185 году храм был серьезно поврежден пожаром, восстанов­ление шло медленно, а потому маловероятно, что к 1200 году неф был полностью перекрыт крышей заново. Следует пред­положить, что западная часть церкви являлась в какой-то мере строительной площадкой и отчасти могла оставаться открытой всем стихиям.

К моменту речи Мартина, вероятно, уже была установ­лена серия цельных величественных арок, перекрывавших пространство собора. Верхушка каждой арки была слегка заострена в том стиле, который являлся самым последним архитектурным достижением того времени и который мы сегодня называем ранней готикой. Сегодня мы не видим по­чти ничего, кроме светлого розоватого песчаника, из кото­рого создана основная часть храма. Это придает зданию весьма аскетичный вид, но во времена Мартина детали цер­кви были покрыты яркими красками фресок и украшений, изображавших библейские сцены и события из жизни свя­тых. Сложные и замысловатые скульптуры украшали ко­лонны и надгробия собора, часть из них уцелела до наших Дней. Те же падшие христиане, ветхозаветные герои и сви­репые мифические чудища взирают на сегодняшних тури­стов и верующих, как смотрели на Мартина и его слушате­лей восемьсот лет назад.

В крытой галерее крипты сохранилось изображение Лютольда Аабургского, епископа Базельского, принявшего уча­стие в Четвертом крестовом походе. Голова и ноги Лютольда были расчищены из-под позднейших напластований, появив­шихся при модернизации здания, изображение остального туловища утрачено. Интересно, что здесь мы имеем един­ственное современное (или почти современное событиям) изображение участника экспедиции. Впрочем, он был уве­ковечен таким образом скорее как выдающийся епископ, чем как крестоносец.

На северном трансепте собора Святой Марии сохрани­лась серия изображений, призванных напомнить о страда­ниях святого Винсента, раннего христианского мученика. Здесь представлены его осуждение, избиение, пытка огнем и водой, заключение, а также его погребение — полная кар­тина самопожертвования истинного христианина. Для потенциальных крестоносцев, слушающих Мартина, идеи страдания и смерти могли лишний раз живо напомнить о возможной судьбе, тогда как образы ангелов служили за­логом вечной награды для верных.

Средневековая церковь часто была центром жизни го­рода. Сегодня в них чаще всего тихо, все находится в стро­гом порядке — но чтобы увидеть церковь в Средние века, нужно вообразить нечто совершенно другое. В них царил шум, хаос и разноцветье. Торговцы съестным, менялы, дру­гие продавцы кружили вокруг входа в здание, предлагая лю­бопытствующим, нуждающимся и неосторожным свой то­вар или мастерство. Исполнители искали возможности привлечь слушателей к своим песням или рассказам о подвигах и чудесах. Звуки и запахи приготовления пищи, крики тор­говцев, восклицания людей, собравшихся вокруг игроков в  кости, составляли неизменную часть окружения. Толпы снаружи собора гудели от новостей и ответных рассказов о последних сплетнях и интригах. Такие собрания были луч­шим источником новостей и информации, а истории о скан­далах или бедствиях распространялись со скоростью лес­ного пожара.

Надо также представить и смешение языков. В сердце Европы, в ключевой точке такого канала связности, как Рейн, чаще всего звучали французский, немецкий, окситанский (язык Южной Франции) и латинский; от более отважных странников можно было услышать датскую, испанскую, английскую или русскую речь. Суматоха вокруг собора про­сачивалась и внутрь, где пилигримы и гости смешивались с местными прихожанами и клириками. Больные, калеки и нищие собирались, выпрашивая подаяние и пытаясь ухва­тить долю милостыни, брошенной всем. В некоторых хра­мах пол делался наклонным, чтобы скопившаяся за день грязь и мусор от толпы людей вымывались в конце дня на улицу. В Базеле основным источником шума была, разуме­ется, проповедь нового крестового похода, которая привела б собор огромную толпу.

Возможно, для настоятеля Мартина это было выступле­ние перед самой большой аудиторией за все время поездки. Мы мало знаем о его предшествующей деятельности — но вполне вероятно, что количество слушателей было самым значительным за всю его жизнь. На нем лежала ответствен­ность за успех предприятия во славу господа, а потому было чрезвычайно важно достичь результата — и эту задачу по­ставил строгий повелитель, папа Иннокентий III.

Готовясь к проповеди, Мартин должен был учесть раз­личные, иногда и противоречивые обстоятельства. Аббату надлежало представить воззвание так, чтобы оно было вос­принято на нужном уровне. Его слушателями были простые люди, а не собрание образованного духовенства или группа местных феодалов, с которыми приходилось сталкиваться в повседневной жизни монастыря. Сквозь всю речь должна была четко прослеживаться единая мысль: требовалось осо­бо подчеркнуть острую необходимость в крестовом походе и неоценимую награду для тех, кто к нему присоединится. Избыток теологических построений или чрезмерная слож­ность помешали бы воспринять самую суть речи.

Мартин обязан был вызвать у слушателей целую палитру эмоций: гнев, сожаление, желание отомстить — вот какие чувства должно было породить желание спасти Святую Зем­лю от рук язычников. А кроме того, нужно было создать на­строение личного интереса к воззванию, сыграв на желании каждого искупить свои грехи, избежать адских мучений и спасти душу в покаянном паломничестве (иными слова­ми — в крестовом походе). Можно было апеллировать и к мирским ценностям: чести семьи, традициям крестовых по­ходов, стремлении получить богатую прибыль.

По существу, принявший знак креста соглашался ока­заться в чрезвычайных обязательствах, делая, вероятно, са­мый значительный выбор за всю свою жизнь. Странствие за 2200 миль от Базеля до Святой Земли, риск болезней и ранений, грядущая схватка с безжалостным и могучим врагом, не говоря уже об огромной стоимости экипировки, транспорта и пропитания — все это делало крестовый по­ход серьезнейшим предприятием. Мартину приходилось призывать людей оставить свои семьи, покинуть жен и детей, лишив их защитника, в надежде на то, что они благопо­лучно дождутся его возвращения.

Этим отрицательным факторам Мартин должен был про­тивопоставить ряд весьма привлекательных идей. Главным козырем была неотъемлемая религиозность того времени. Глубоко укоренившаяся набожность принизывала христи­анскую Европу того периода и служила основным мотивом для крестовых походов с самого возникновения этого движения в 1095 году. Более того, поскольку к 1200 году уже состоялось несколько экспедиций, традиция крестовых по­ходов проникла в некоторые знатные роды и целые регио­ны, что также играло на руку аббату. Такие традиции обо­рачивались убежденностью, что каждое поколение в рыцарском роду должно сыграть свою роль в борьбе за Святую Землю. Еще Мартин мог напомнить и о перспективе материаль­ного обогащения. Для некоторых духовных лиц мысль о получении выгоды от религиозных войн казалась неприемлемой, но папство хорошо осознавало положение вещей и примирилось со ставшей традиционной практикой крестовых походов. Кроме того, добыча была необходима для того, чтобы покрыть расходы на кампанию — ведь требовалось платить жалованье рыцарям, оруженосцам и остальным сол­датам. Существовало каноническое право (смесь библейс­ких прецедентов и решений предыдущих римских пап), по которому даже во время войн за веру солдатам выплачивалось некоторое жалованье. Но склонность к излишествам официально осуждалась, поскольку захват армией слишком богатой добычи мог привести к греху стяжательства, след­ствием которого стало бы лишение господнего благоволе­ния, что, в свою очередь, грозило провалом всей экспеди­ции.¹⁰

Когда отец Мартин взвешивал свои слова, вполне воз­можно, что он, посоветовавшись с кем-то или вспомнив об этом сам, обращался к примеру предшествующих кресто­вых походов. В охватывавшей всю Европу иерархии цистерцианских монастырей Пайри был связан с общиной Моримой, «интеллектуальным» центром ордена. Возмож­но, Мартин обращался за информацией туда. В тамошней библиотеке хранилась история Первого крестового похода наряду с письмами и трудами другого цистерцианца, Бернара Клервоского, умершего в 1153 году. Бернар, позднее канонизированный, был одним из самых ярких проповед­ников крестовых походов XII века и за свои красивые и убе­дительные речи получил прозвище «сладкозвучного док­тора». Вполне резонно предположить, что Мартин позаим­ствовал у него часть аргументов и оборотов. Сам Бернар б декабря 1146 года произнес проповедь в Базеле, призы­вая ко Второму крестовому походу.¹¹

Даже та незначительная информация о настоятеле Мар­тине, которой мы располагаем, указывает, что он был хоро­шо подготовлен к чтению проповеди. Правда, основным на­шим источником является Гунтер, товарищ Мартина по мо­настырю, то есть его рассказ может быть пристрастным и содержать некоторые преувеличения. Тем не менее из него следует, что отец Мартин был приятным человеком. Его опи­сывают жизнерадостным, смиренным (непременный атрибут описания достоинства духовного лица) и популярным. Его ценили за мудрость, за мягкость в обращении с братией, хотя при этом он пользовался авторитетом у мирян всех кругов общества. Гунтер пишет, что «и клирики, и миряне считали его привлекательным и легким в общении». Когда настоя­тель начал путешествовать с проповедями, часть монахов переживала, что ему, возможно, ослабленному годами ас­кезы, поста и молитвы, будет сложно выдержать тяготы это­го утомительного занятия. Несколькими десятилетиями ранее святой Бернар задал себе столь жесткий повседнев­ный распорядок, что почти разрушил собственную пище­варительную систему. Он так часто чувствовал себя плохо, что рядом с его местом в церкви приходилось помещать спе­циальный сосуд, куда он время от времени сблевывал. Но Мартин, следовавший этому же распорядку, оказался куда более крепким человеком; к тому же он был вдохновлен по­ставленной перед ним задачей, за решение которой взялся с «энергичной самоуверенностью».¹²

Объявление о проповеди было дано заранее, чтобы со­брать максимальную аудиторию. Многие слушатели Мар­тина являлись местными жителями, но некоторые приеха­ли специально, чтобы послушать его. В конце апреля — на­чале мая Базель словно начал притягивать к себе людей. Дороги стали заметно многолюднее, потенциальные крес­тоносцы, торговцы и просто любопытствующие стягивались к собору. Люди приезжали в повозках, обменивали, выпра­шивали или покупали еду. Двигаясь к городу, они уже на­чинали испытывать меж собой некое чувство единства. Путешественникам было что обсудить. Они обменивались новостями о положении в Святой Земле и о ставшей леген­дой свирепости врагов-мусульман; спорили о лучшем пути на Восток; обсуждали, как лучше распорядиться землями, что нужно, чтобы оставить семью, и у кого занять денег. Некоторые уже совершали паломничество на Восток или участвовали в предыдущих крестовых походах. На их опыт полагались, а рассказам верили безусловно, щедро приук­рашивая их при пересказе другим.

Много шло речей и о подвигах героев крестовых похо­дов. Со времен Первого крестового похода события этой благословенной богом экспедиции пересказывались столь часто, что поступки и слава ее вождей стали эпосом. Песни трубадуров о рыцарских подвигах, эпические сказания (chansons de geste) и монастырские хроники не уставали на­поминать людям о славе предшественников.

Наконец 3 мая настал великий день, о котором говори­лось, что множество людей «жадно» ожидали начала пропо­веди. Алтарь собора в Базеле воздымается над криптой, так что Мартин стоял на несколько футов выше своей аудито­рии, что давало ему прекрасную возможность обращаться к ней. Когда аббат поднялся на возвышение, чтобы начать про­поведь, возбужденная толпа стихла. Мартин был исполнен предвкушения, «все его существо горело небесным рвением», и перед началом речи он предложил каждому помолиться в своей душе. Объятый божественным вдохновением, аббат приготовился говорить. Нынешнему читателю многие из его слов и образов покажутся излишне напыщенными, а мощ­ная реакция слушателей представится неестественной. Се­годня выражение общественным деятелем открытых эмоций вызывает лишь иронические комментарии. В средневековье же плач, тесный физический контакт, падение на землю рас­ценивались как естественное проявление религиозных чувств и были вполне обычным делом. Летописцы их отмечали — но не в качестве чего-либо необычайного или предосудитель­ного. Следует вспомнить и о масштабах цели, которую по­ставил перед собой аббат. Чтобы убедить людей принести такую огромную жертву, какой следует считать участие в кре­стовом походе, требовалось нечто исключительное.

В начале проповеди Мартин применил поразительный для слушателей прием. Он внушил им, что слова, которые они слышат, принадлежат самому Христу:

«Внемлите словам моим, господа мои и братие, внемли­те словам моим! Воистину не моим словам, по Христовым! Сам Иисус Христос сотворил эту проповедь, а я лишь нич­тожное Его орудие. Христос сегодня обращается к вам, говоря моими устами. Это Он, скорбящий сегодня перед вами о своих ранах».

Таким образом проповедь сразу же была проникнута присутствием самого Господа и его божественным установ­лением. Аудитория с самого начала была вынуждена соот­ветствовать тому, что угодно ее богу.

Аббат быстро перешел к самой сути. «Христос изгнан из Его священного обиталища, места его могущества. Его выш­вырнули из того города, где Он принес в жертву за нас свою кровь. О, какое это мучение!» Образы потери Иерусалима и пролития крови (крови Христовой, пролитой ради всего че­ловечества) были удачно усилены восклицанием Мартина о страдании. Заявив, что через него к собранию обращается Христос, аббат создал впечатление, что в этот момент в со­боре Базеля сам господь стенает от боли. Другими словами, Мартин донес страдания Христовы и его потерю прямо до слушателей.¹³

Далее аббат развил мысль о мучениях, причиненных Христу изгнанием христиан из Иерусалима. Он напомнил слушателям о его жизни, воскресении и о его учении апос­толам. Он подчеркнул, что сам Христос учредил таинство причащения его тела и крови (евхаристию), близкое каж­дому из его слушателей, которые, конечно же, ведут регу­лярную церковную жизнь. После короткого отступления, напомнившего о неразрывной связи присутствия Христа на земле и его даре человечеству с потерей материального Иерусалима, Мартин вернул аудиторию к основной теме: «И эта земля сейчас попирается варварскими обычаями язы­ческих племен! О, несчастье, горе, беда несказанная! Святая Земля... отдана была в руки нечестивых. Церкви ее разру­шены, гробницы ее [то есть Гроб Господень] осквернены, цар­ский трон и достоинство повергнуты в прах». Образ оск­верненного рая и поругания Святой Земли восходил ко времени Первого крестового похода и нередко применялся в проповедях о крестовых походах. Естественно, такое опи­сание должно было вызвать в аудитории чувство гнева: не­честивое и богоборческое племя заполонило землю Хрис­тову.

Коснувшись темы о разрушении церквей Святой Зем­ли — тех зданий, в которых присутствующие могли сами бывать во время паломничеств, — Мартин снова обратил внимание людей к сегодняшнему дню. Кроме уничтожения церквей, аббат упомянул и об утрате Истинного Креста Гос­подня: «Этот самый священный и почитаемый Крест из древа, которое пропитала Христова кровь, спрятан и за­перт людьми, для которых он не значит ничего, и ни один христианин не знает, что сделали с ним и где его искать».

Истинный крест был, вероятно, самой важной уникаль­ной реликвией и считался частью креста, на котором был распят Иисус Христос. Тело его вознеслось на небеса, сле­довательно, не осталось мощей, которые можно было бы использовать в качестве реликвий — а потому особую цен­ность обретали предметы, связанные с земной жизнью Спа­сителя. Истинный Крест, на котором Иисус пострадал за все человечество, разумеется, был предметом невероятного духовного значения. Он был обретен в Иерусалиме Еленой, матерью первого христианского императора Рима, в IV веке, и память об этом событии празднуется католической цер­ковью 3 мая* (* В Православной церкви память об обретении Креста Господня приходится на 27 сентября по новому стилю. (Прим. перев.)). Таким образом, Мартин в день религиозного праздника удачно связал такие ключевые исторические моменты, как страдания Христа и обретение креста, с крес­товым походом.¹⁴

Сама реликвия была разделена на две части: одна была переправлена в Константинополь, другая осталась в Иеру­салиме. Та часть, что находилась в Иерусалиме, была зах­вачена персами, но затем в VII веке вновь приобретена Иерусалимским патриархом Ираклием. В этом же столе­тии после арабского вторжения крест вновь был разделен, и большой его фрагмент был обнаружен вскоре после взя­тия крестоносцами Святого града в 1099. Запутанная исто­рия этой реликвии и ее идентификации страдает множе­ством нестыковок, но крестоносцы верили в ее абсолютную правдивость.

Деревянные остатки Истинного Креста были закрепле­ны на большом металлическом кресте, украшенном золо­том и серебром, который сохранялся в особой часовне цер­кви Гроба Господня. Франки брали его с собой в битвы, рас­считывая па защитную силу святыни. В июле 1187 года в битве при Хаттине Саладин захватил крест, и с тех пор о нем ничего не было известно. Его возвращение было основ­ной заботой церкви, которая вела по этому поводу перего­воры, окончившиеся неудачей. Мартин побуждал своих слушателей помочь обретению реликвии, теснейшим обра­зом связанной с земной жизнью Иисуса. Выбор для речи дня празднования обретения Креста Господня добавлял его воззванию еще большую силу — что лишний раз убеждает в тщательности подготовки деталей проповеди.¹⁵

Затем священник перешел к описанию военной ситуа­ции в Леванте. «В сущности, все христиане, населявшие эту границу, были уничтожены». Отметив, что те, кто выжил, собрались вокруг города Акра (север современного Израи­ля) и многократно подвергались вражеским нападениям, Мартин добавил, что и тут «наследие Христа заставляет сегодня взывать к вам через меня».

Реальные обстоятельства были не совсем таковы, как представил их аббат. Хотя земли франков значительно со­кратились после завоеваний Саладина в 1187 году, результаты Третьего крестового похода позволили европейцам сравнительно надежно закрепиться на прибрежной полосе. Кроме того, мусульманский мир раскололся из-за жесто­кой распри между наследниками Саладина и был не спосо­бен организовать серьезные нападения на христиан. Но в контексте проповеди излишняя точность не являлась необ­ходимой. Едва ли сам Мартин или его слушатели знали точ­ные детали — а то, что франки были слабы и не смогли удер­жать Иерусалим, было правдой.

Как бы то ни было, преувеличение составляло основу проповедей о крестовых походах с самого начала. В 1095 году папа Урбан II описывал, как христиан на Святой Зем­ле привязывают к столбам, используя в качестве мишеней для тренировки языческих лучников — это описание было лишено каких-либо оснований. Но такие заявления, будь они правдой или нет, служили целям проповедников и по­могали подстегивать религиозные чувства слушателей и их стремление отомстить мусульманам. Людям нужно было верить, что они рискуют жизнями ради возвышенных це­лей, и сложное положение их собратьев-христиан на Свя­той Земле составляло немаловажную часть этой веры.¹⁶

После пламенной демонстрации необходимости совер­шить работу во славу господа аббат напрямую обратился к аудитории: «Теперь, истинные воины, поспешите помочь Христу. Войдите в Его христианскую армию. Летите вос­соединиться с полками света. Сегодня я вверяю вас делу Христа, чтобы вы могли потрудиться для восстановления Его наследия, из которого он был столь безжалостно изгнан». Так вновь возникла тема необходимости срочных действий.

Также была затронута и болезненная для Западной Ев­ропы тема справедливости, а именно — честного наследова­ния собственности. О наследственном праве на землю про­ходили бесконечные дискуссии, и мысль о потере земли могла затронуть сильные чувства в душе человека. А уж если на­следства был лишен сам Иисус Христос, необходимость вос­становить справедливость становилась еще важнее.

Настоятель Мартин обратился и к опасностям, подстере­гающим крестоносцев, проблемам, встающим перед ними, и постарался укрепить своих слушателей, напомнив о подви­гах предшественников. «Как бы ни были вы напуганы, что сей­час свирепость язычников против нашего народа усилилась многократно, я хочу, чтобы вы помнили о достигнутых успехах... прославленной экспедиции, которую возглавлял герцог Жоффруа [первый франкский правитель Иерусалима]».

Напоминание об историческом уроке должно было обратиться к рыцарскому чувству чести и возбудить желание превзойти подвиги предшественников при выполнении христианского долга. Мартин также ободрил слушателей, заметив, что Первый крестовый поход завершился успехом, несмотря на отсутствие какой-либо базы на Леванте. А в 1200 году христиане удерживали Акру и Антиохию, а также множество других замков, что могло обеспечить хороший плацдарм для наступления на Иерусалим.

Последняя часть проповеди была посвящена награде крестоносца. Выдвинув аргументы, касающиеся нравственных обязательств христианина, аббат также коснулся двух самых главных интересов человека Средневековья: загробной жизни и денег. Крестовый поход — промысел божий, и Мартин пообещал, что «абсолютно» любой, «принявший крест и принесший истинное покаяние, будет освобожден от грехов, и, оставив сию преходящую жизнь, неважно, где, да и как это случится, обретет жизнь вечную».

Трудно преувеличить масштабы средневековой озабоченности заглаживанием своих грехов и страха вечных адских мучений. Один историк охарактеризовал это состояние как «самый угнетенный чувством вины век в истории человечества», когда грех насилия, похоти, алчности и зависти проникал в мысли и поступки людей. Одного взгляда на графику той эпохи или сохранившиеся до нашего времени скульптуры на дверях церквей в Отане, Конке или Ари достаточно, чтобы безошибочно угадать изображение ада мук.* (* См. вторую страницу вклейки. (Прим. авт.)) Ужасные демоны с жуткими зубами и когтями волокут несчастных грешников к месту разнообразных вечных мучений. К грудям блудниц присосались змеи, в глотки фальшивомонетчиков вливается расплавленный металл, многогрешного рыцаря поджаривают на вертеле, а другого — запихивают в пасть огромного чудовища.

Но крестоносец, покаявшись в грехах, мог быть избав­лен от бремени своих проступков. Таковы были условия сделки: участие в божьем деле, то есть крестовом походе, было настолько суровой епитимьей, что участник получал награду с исчерпывающей щедростью. Этот договор обес­печил привлекательность идее священной войны для не­скольких поколений крестоносцев, начиная со времени Первого крестового похода в 1095 году.

Особо подчеркивалось, что время смерти крестоносца не влияет на получение им божественной награды. Это сни­мало весьма важную проблему. Рискнувшие отправиться в поход прекрасно понимали, что многие из них могут погиб­нуть еще по пути к Святой Земле — из-за кораблекруше­ния, нападения неприятеля или, что наиболее вероятно, просто от болезни. Мартин постарался убедить людей в том, что, приняв обет и покаявшись в грехах, они уже обеспечат себе место на небесах. Другими словами, если намерения крестоносца будут чисты, райская награда не будет отнята у него, даже если он не сможет достичь Святой Земли.¹⁷

Кроме предложения стяжать место на небесах, Мартин подкрепил свою мысль выражением надежды и на земную награду. Некоторые из источников, описывающие пропо­ведь папы Урбана II в Совете Клермона в 1095 году, отме­чают, что папа говорил о тех краях, куда направляются кре­стоносцы, как о землях «молока и меда». Несколько пропо­ведников Второго и Третьего крестовых походов были вполне искренни в описаниях мирских целей в качестве приманки к участию в экспедиции. В этом смысле Мартин Даже был несколько уклончив. Он сказал так: «Сейчас я не стану даже упоминать о том, что земли, куда вы направляетесь, куда богаче и плодороднее, чем здешние. Вполне веро­ятно, что многие из вас достигнут даже в материальных вопросах благосостояния, которым вполне смогут насла­диться, вернувшись на родину».

Циники могут возразить, что Гунтер подготавливал чи­тателей к последующим событиям своей хроники, когда Мартин (разумеется, от лица Церкви) собрал богатые дары. Можно предполагать, что крестоносцы были воодушевле­ны на стяжание и земных благ самой проповедью, которая, как мы помним, получила благоволение Христа. Кроме того, при отсутствии сохранившихся текстов проповедей того времени, можно лишь предположить, что подобное заявле­ние стало уже общим местом. Кстати, с учетом того, сколь­ко франкских рыцарей погибло или было пленено в битве при Хаттине в 1187 году, если бы Четвертый крестовый по­ход преуспел в возвращении Святой Земли, для крестонос­цев в самом деле существовала реальная возможность по­лучить там земли и нажить состояния.

Эту часть проповеди Мартин закончил напоминанием: «Взгляните, братие, кто поручается за вас в этом палом­ничестве. В наследовании Царства Божия существует бе­зусловная уверенность; да и в деле временного мирского бла­госостояния вероятность выше средней». Кто мог устоять против столь привлекательного предложения?

Переходя к завершению речи, Мартин привел заключи­тельный довод: «Я сам принимаю обет присоединиться к по­ходу и его трудам и, будь на то Господня воля, надеюсь раз­делить с вами и успех и испытания». Большинство пропо­ведников, агитировавших за крестовые походы, сами не принимали участия в экспедициях — но здесь Мартин стра­стно уверил свою аудиторию в том, что готов лично разде­лить с ними все трудности предприятия. Так ему удалось вновь добавить нечто новое к силе своих слов и убедитель­ности аргументов.

В самом конце проповеди, после воодушевленного уве­щевания, Мартин потребовал от своих слушателей дей­ствий. «Итак, о братие, примем триумфальный знак крес­та с духом радости. Преданно послужив делу распятого Христа, вы стяжаете богатую и вечную плату за корот­кую и ничтожную работу».

К этому времени священник был эмоционально и физи­чески измучен. Ему приходилось напрягать голос, чтобы по­крыть им такое огромное пространство, и вкладывать в свои слова всю силу и энергию. Его слезы и вскрики добавляли речи живости, демонстрируя глубину чувств. Слова пропо­ведника сильно подействовали на слушателей. Во время речи он неоднократно отмечал: «вы видите слезы... на гла­зах у всех... слышите стоны, плач и воздыхания, которые указывают на чувство раскаяния».

Продуманное построение речи и тщательно выбранные призывы, усиленные живой манерой изложения, должны были оказать на слушателей максимальное воздействие. В результате все присутствующие разделили страдания Хри­ста, оценили опасности, возникающие перед христианами на Востоке, вспомнили о героях Первого крестового похода, уяс­нили возможность получения огромных духовных и мате­риальных наград. «Когда, сжав губы, мудрец замолкает, тол­па ревет со всех сторон, терзаемая сладостной болью. Они спешат возложить на себя знак распятия, вписать свое имя в ряды соратников Спасителя, ведущего нас крестным путем к небесам».

Несмотря на утомление, Мартин, должно быть, чувство­вал воодушевление. Толпа хлынула вперед, чтобы принять от него благословение и выполнить волю Господню. Воз­можно, некоторые из присутствующих уже заранее реши­ли войти в ряды крестоносцев — но именно слова пропо­ведника обратили их мысли в реальность. И почти навер­няка эти слова убедили принять участие в походе многих и многих других.

Когда суета стихла, Мартин смог обратиться к повсед­невным обязанностям. Он назначил дату, к которой все дол­жны были привести в порядок личные дела. Тогда собрав­шиеся в поход должны были вновь собраться в храме и «вме­сте с нами вступить на путь священного паломничества».¹⁸