ГЛАВА 4

«Наши господа умоляют тебя про­явить, ради Бога, милосердие к лежа­щим за морем землям»

Венецианский договор, апрель 1201 года

Венеция, расположенная на группе островов в лагуне Адриатического моря, была могуще­ственной и независимой силой средневекового мира, гордившейся достойной и самобытной историей.¹ Острова были заселены рыбаками еще с Римских времен, когда эти земли явля­лись частью великой империи. В те времена лагуна была куда более обширной, глубже вре­заясь в сушу и простираясь к северу и югу от земель, которые позже стали Венецией.

С падением Римской империи в IV-V веках большая часть Италии оказалась под управле­нием германских племен. Исключение состав­ляла территория, называвшаяся Венетия* (* В английском — Venetia, в отличие от Венеция — Venice. (Прим. перев.)). Ею продолжали править чиновники, присланные из Константинополя, ставшего «новым Римом» с 331 года, когда императоры нашли для себя на востоке более безопасное местопребывание. Эта связь с Византией стала ключевой в дальнейшем развитии Венеции на протя­жении нескольких последующих веков.

Ломбардское вторжение из Италии в 580 году вынудило многих беженцев с материка искать безопасного укрытия на островах среди лагуны. Несколько существовавших поселе­ний разрослись, и в 697 году Византия назначила для управ­ления территорией первого дюка (или дожа). В 810 году сын Карла Великого Пипин попытался завоевать эти земли для Франкской империи — но не смог добраться до острова Риальто, который уже являлся центром поселения. Последо­вавший за этим мирный договор закрепил тот очевидный факт, что Венеция являлась частью Византийской империи, хотя вскоре островитяне начали декларировать свою неза­висимость. Это ярко проявилось в 829 году, когда из Алек­сандрии были украдены мощи святого Марка, а сам апос­тол начал считаться покровителем города вместо святого Феодора, греческого воина. Но все же ослабление полити­ческих связей не означало полного разрыва с Константи­нополем, торговые узы по-прежнему оставались крепкими, равно как и греческое влияние на культуру — в частности, на архитектуру.

Примерно с этого периода венецианцы начали упраж­няться в мореходстве, сначала в долинах бесчисленных рек, стекавших в просторный природный бассейн, расположен­ный ниже Доломитских Альп в Северной Италии. Их ло­дочники стали отличными торговцами, продававшими соль и рыбу со своей родины, а также товары, привезенные ви­зантийскими купцами из Средиземноморья — пряности, шелк и ладан. Все это обменивалось на основные продукты питания, в том числе зерно, которое было невозможно вы­ращивать на небольших песчаных островах.

Соседние регионы, например, долина реки По, в течение IX и X веков становились все более умиротворенными, здесь наступил экономический расцвет, и венецианцы понемногу стали путешествовать дальше, чтобы удовлетворить потреб­ность в предметах роскоши. Их корабли начали пересекать просторы Средиземного моря, ведя торговлю с мусульман­ской Северной Африкой, Малой Азией и Левантом. Важ­ными статьями экспорта становились рабы из славянских земель и древесина с равнин и гор к северу от Венеции. Ра­бов и дерево продавали в Северную Африку в обмен на зо­лото — которое, в свою очередь, обменивалось в Констан­тинополе на предметы роскоши, хорошо продававшиеся на Западе. Этот рост торговли вкупе с доступностью древеси­ны дал стимул для развития в Венеции кораблестроения, которое в свою очередь способствовало достижению горо­дом коммерческого влияния.

В 1082 году византийский император Алексей I пожало­вал венецианцев полным освобождением от налогов по всей Византийской империи, что стало существенным подспо­рьем экономики островов.² К XI веку Венеция уже стала сильной, состоятельной и энергичной политической и эко­номической величиной. В отличие от соперничающих с ней Пизы и Генуи, она смогла сохранить независимость от гер­манского императора, правившего большей частью Север­ной Италии. Ко времени Четвертого крестового похода Венеция превратилась в один из крупнейших урбанистиче­ских центров Европы с населением примерно в 60 000 чело­век, которое проживало на островах, расположенных вок­руг Риальто.

В начале 1202 года посланцы Тибо, Людовика и Балдуина замедлили бег своих коней на восточной окраине рав­нины Венето и пересели на небольшие барки, чтобы проде­лать последний отрезок пути. Их лодки миновали пышную растительность лагун и, подойдя ближе к открытой зеле­ной воде, послы бросили первый взгляд на Венецию. Они увидели силуэт города, который отличался от любого дру­гого в Северной Италии. Века соперничества привели к тому, что в Сиене, Генуе, Болонье или Перудже над городами возвышался целый лес высоких каменных башен. Их строили семейства или кланы в качестве подтверждения своего благосостояния и могущества — а также для защиты от агрессивных соседей как внутри города, так и за его пре­делами. В Венеции таких башен не было. Отчасти причи­ной тому являлось отсутствие череды политических пере­воротов — столь удачно работала система выборов ненас­ледственных правителей-дожей; но в первую очередь здания такого рода было бы очень сложно выстроить на песке. На­ходящиеся под песком слои глины, формирующие дно лагу­ны, вкупе с деревянными сваями создавали некое подобие фундамента, однако непрочность грунта и отсутствие мест­ного камня приводили к затруднениям в строительстве вы­соких сооружений. Сегодня силуэт Венеции остается срав­нительно невысоким, нарушает его лишь сampanilе (коло­кольня) на площади Сан-Марко. Впервые она была воз­ведена в 1173 году, а нынешнее здание берет свое начало в XVI веке, хотя обрушение в 1902 году привело к необходи­мости ее перестройки.

Вскоре после прибытия послов правитель Венеции дож Энрико Дандоло явился, чтобы поприветствовать францу­зов. Эта яркая личность стала одной из центральных фигур Четвертого крестового похода.³ К тому времени он уже был весьма уважаемым человеком, возраст которого, видимо, пе­ревалил за девяносто. Кроме того, он был слеп. То, что ему удалось дожить до столь почтенного возраста, было весьма большой редкостью для средневековья; этот факт указыва­ет на крепкое сложение дожа. Хотя род Дандоло вообще от­личался долголетием — несколько его представителей до­живали до восьмидесяти лет и даже больше.⁴

Энрико ослеп в 1170-х годах. Он сам рассказал Виллардуэну, что слепота возникла в результате сильного удара по голове. Впоследствии слухи приписывали нанесение этого увечья императору Мануилу Комнину, относя его ко време­ни венецианского посольства в Константинополь в 1172 году. Мануил осознал, что Дандоло был опасным противником, и арестовал его, а затем ослепил, направив сфокусированный линзой солнечный свет прямо ему в глаза. Тогда, как гласил этот рассказ, Дандоло поклялся отомстить грекам — отсюда и возник поворот Четвертого крестового похода на Константинополь. К сожалению, столь прямолинейная трактовка причин похода не соотносится с имеющимися у нас данными, поскольку, помимо рассказа Виллардуэна, мы знаем, что дож еще был зрячим в 1176 году. Таким образом, сколь бы ни была красива легенда о долгой личной неприязни к грекам из-за ослепления Дандоло Мануилом Комнином, она не соответствует действительности.⁵

Несмотря на свое увечье, Дандоло был человеком на редкость энергичным, настойчивым и целеустремленным, стремившимся привести свой народ к богатству и славе. Некоторые современники, в частности, Иннокентий III (а также позднейшие историки), упрекали его за алчность и честолюбие; вместе с тем многие из крестоносцев с уважением говорили о его личных качествах.⁶ Гунтер из Пайри так описывает его: «Он был незряч, однако весьма чуток и компенсировал физическую слепоту живым умом и проницательностью. Когда что-то было неясно, люди старались получить его совет и практически всегда следовали его руководству в общественных предприятиях».⁷ Балдуин Фландрский писал о глубоком уважении, которое питали к нему все крестоносцы.⁸ Робер де Клари считал Дандоло «весьма достойным человеком».⁹

Дандоло был избран дожем в 1192 году, после чего быстро стал расти и его личный престиж, и престиж города. Одним из поводов послужила переход городской чеканки монет со стандартного денье на монеты нового достоинства, включая крупный серебряный grosso* (* Grosso — итал. «крупный». (Прим. перев.)), стоивший не менее двадцати четырех денье. Стандартной национальной (не говоря уж о международной) монеты в средние века не существовало. Каждый город или графство имело собственную валюту, что приводило к развитию мощного и сложного об­менного рынка.

Кроме финансовой функции, монеты могли нести ин­формацию о характере места, где их чеканили. В эпоху, ког­да не существовало средств массовой информации, монеты были одним из немногих предметов, имевших широкое рас­пространение, и их вид доносил информацию о некой тер­ритории и ее правителях далеко за ее пределы. Некоторые правители, например, французские короли, не старались проявить себя, чеканя сравнительно неинформативные мо­неты, на которых стояло лишь их имя, титул и простой крест. Другие, например, германские императоры, предпочитали изображать монархов на троне и со всеми регалиями. В1194 году Дандоло решил преобразовать венецианскую чеканку монет, и его grosso стал шедевром политической и религи­озной образности, равно как и декларацией финансового могущества города (см. изображение на вклейке).

На одной стороне монеты — прекрасно выполненное изображение восседающего на троне Христа, на другой — покровитель Венеции святой Марк благословляет дожа, имя которого упомянуто ближе к краю монеты. Другими слова­ми, grosso демонстрирует божественное одобрение действи­ям дожа и подчеркивает связь между его властью и святым покровителем города. Монета стала самой ценной валютой Европы, будучи отмечена отличным качеством и чистотой пробы: для чеканки использовалось не менее 98,5% сереб­ра, что значительно превосходило все, что чеканилось на Западе до тех пор.

Учитывая положение Венеции в международной торгов­ле, Дандоло интересовался не только европейским рынком, но и Византией, и Восточным Средиземноморьем. Еще прежде венецианцы использовали монеты из Иерусалимс­кого королевства, а во второй половине XII века к ним до­бавились византийские. Впрочем, в течение нескольких пос­ледних десятилетий их качество значительно ухудшилось, ^что на фоне нестабильности в отношениях между греками ради подготовки всех своих самолетов для одного клиента, а затем еще в течение некоторого последующего времени обслуживала бы только его одного.

Для нас уровень риска подобного предприятия кажется неоправданно высоким, и к такому соглашению можно прийти только при самых надежных гарантиях и огромном вознаграждении. Но в случае Четвертого крестового похо­да не следует забывать и о двух таких движущих силах, как вера и коммерция. Мотивация венецианцев как христиан вкупе с надеждой получить долгосрочные экономические преимущества в Восточном Средиземноморье были весьма мощными побуждениями.

Кроме строительства кораблей, венецианцы должны были бы вести флот и участвовать в экспедиции. Взятые вместе, эти обязательства вовлекли бы в крестовый поход куда боль­шее количество людей, чем когда-либо участвовало в нем прежде. Привлеченным к происходящему оказался бы и дож, как и надлежит правителю приморского государства. В1122-1124 годах дож Доменико возглавил крестовый поход в Тир — теперь же Энрико Дандоло предлагалось сделать то же самое. Сам факт того, что человек его возраста был готов по­святить себя трудностям морского путешествия и священной войне, показывает невероятную энергию этого человека.

В качестве отступления можно отметить, что несколько руководителей Первого крестового похода тоже были срав­нительно пожилыми людьми. Существует предположение, что они собирались закончить земное существование на Святой Земле, чтобы быть погребенными в ней, освящен­ной присутствием Христа. Возможно, Дандоло тоже рассчи­тывал именно на такую судьбу.¹² Учитывая необычайно высокий уровень необходимых обязательств, Дандоло вме­сте со своими согражданами должен был потребовать са­мых надежных гарантий того, что расходы полностью оку­пятся. Если бы дело потерпело поражение, Венеции при­шлось бы столкнуться с финансовым крахом — а сам Дандоло нес бы ответственность за эту катастрофу. Неделю спустя посланцы вернулись во дворец, и после дальнейших обсуждений Дандоло объявил условия, на ко­торых венецианцы готовы принять предложение крестонос­цев, при условии одобрения их Большим советом и пала­той общин. Виллардуэн приводит следующую информацию.

«Мы строим транспортные корабли, достаточные для перевозки 4500 лошадей и 9000 оруженосцев, а так­же суда для размещения 4500рыцарей и 20 000 пехотин­цев. В контракт также включаются поставки продоволь­ствия для людей и фуража для лошадей в течение девя­ти месяцев. Мы готовы предпринять все эти действия при условии, что нам будет заплачено по [четыре]марки за лошадь и две марки за человека. Кроме того, мы связы­ваем себя условиями соглашения, которое вам представ­ляем, на один год с момента отправления флота из вене­цианского порта, для службы во имя Господа и христи­анства. Общая стоимость всех поименованных действий составит 85 000 марок. Но мы готовы на большее. Ради любви к Господу мы предоставим пятьдесят вооружен­ных галер при условии, что пока длится наш союз, мы бу­дем получать одну половину, а вы другую от всего завое­ванного как на суше, так и на море. Теперь вам решать, готовы ли вы принять и выполнить наши условия».¹³

Сам договор полностью сохранился. Виллардуэн приво­дит лишь его основные положения, хотя в нем были и дру­гие детали, например, обязанность снабжать крестоносцев провиантом — пшеницей, мукой, фруктами, овощами, ви­ном и водой, равно как и фуражом для лошадей. ¹⁴

Посланцы попросили один день, чтобы обсудить предло­жение, и после затянувшегося допоздна разговора согласи­лись с предложенными условиями. На следующее утро они официально приняли соглашение. Однако на этом переговоры еще не были завершены, поскольку дожу нужно было уговорить своих сограждан поддержать разработанный план. Во-первых, ему нужно было убедить Большой Совет, груп­пу из сорока видных представителей горожан.

По данным Виллардуэна, Дандоло постепенно склонил их к своему мнению и убедил в необходимости одобрить соглашение. Виллардуэн отмечает некоторое несогласие части членов Совета. Учитывая масштабы предложения, не удивительно, что потребовалось некоторое время для их убеждения. Затем нужно было получить одобрение венецианских горожан. Для них Дандоло решил подготовить более эмоциональное воззвание и прекрасно выбрал обста­новку, тонко рассчитав все для получения намеченного ре­зультата.¹⁵ Кроме учета коммерческих интересов Венеции, Дандоло, как любой благочестивый человек средневековья, вдохновлялся надеждой освобождения Святой Земли. В конце концов, именно такой была цель всего движения крестоносцев. Виллардуэн и его спутники оказались материальным воплощением этих чаяний, поклявшись сражаться, а если потребуется, то и умереть ради Господа. Стало быть, особое значение приобретало правильное воздействие на религи­озные чувства венецианцев. Дандоло собрал десять тысяч горожан на мессу во имя Духа Святого в соборе святого Марка, чтобы испросить божественного наставления в от­вете на просьбу посланцев о помощи.

Собор святого Марка изначально существовала как час­тная молельня дожа, чей дворец находился (и находится по сей день) по соседству.¹⁶ Первая церковь здесь была выст­роена для размещения мощей святого Марка, украденных из Александрии в 828 году. Пожары и оседания почвы привели к необходимости нескольких перестроек. Изначальный план церкви — греческий крест (все четыре ветви которого имеют равную длину). Замена деревянных куполов пятью новыми каменными во второй половине XI века сформировала облик здания, который мы видим и сегодня. Старые купола остаются на своих местах, хотя снаружи они скрыты более поздними освинцованными луковичными фонарями, создающими современный облик храма. Другими сло­вами, чтобы представить себе собор во времена Виллардуэ­на, надо вообразить его гораздо более приземистым. Для поддержания куполов были наращены мощные толстые сте­ны, а также многочисленные апсиды и портики. Форма и декорирование собора свидетельствуют о культурном род­ство между Венецией и Византией, поскольку образцом для Сан-Марко был сознательно взят храм Святых Апостолов в Константинополе (разрушенный в 1453 году). Массивные центральные столпы пронизываются арками, что создает ощущение наполненности светом, а центральный купол с кольцом небольших окон кажется парящим над могучим сводом. Усыпальница святого Марка сделана в виде крип­ты под высоким алтарем, располагаясь с краю огромного пространства, которое священники или дож могли исполь­зовать для своих торжественных церемоний.

Часть уцелевшей мозаики, скульптур, пола и мраморно­го декора относятся ко времени после разграбления Кон­стантинополя. Но уже весной 1201 года французы вступи­ли в роскошно украшенный храм. Часть мозаик существо­вала и тогда, а часть существующих ныне (например, цент­ральное изображение Христа над восточной апсидой) яв­ляются копиями произведений XII века. Под этим огром­ным образом Христа располагались изображения четырех святых покровителей города, облаченных в голубые и цве­та слоновой кости одеяния, несущих дары. Они относятся приблизительно к 1106 году.¹⁷

Войдя в церковь, посетитель оказывается перед множе­ством мозаик, выполненных преимущественно в коричне­вых, золотых, зеленых и синих тонах. Взор привлекает фан­тастическое разнообразие неземных существ, событий из священной истории. Полностью украшенные стены произ­водят впечатление роскоши и мощи. Последние три арки короткого нефа сливаются с центральными опорными колоннами. По ним взгляд поднимается к трем центральным куполам, а затем спускается вниз к главному средоточию церкви — восточной апсиде с фигурой Христа над гробни­цей святого Марка.

Виллардуэн со своими спутниками вошли в церковь. Все находившиеся там уже знали о том, что в город прибыли посланцы, знали и о сути, если не о деталях, их дела. Фран­цузы, на плечах которых красовались кресты, прошли по боковому нефу. С галерей над портиком, из нефа, со всех сторон за ними внимательно наблюдали люди. Наверняка это были волнующие минуты. Посланцы решали вопрос» быть или не быть крестовому походу. Теперь им предстояло столкнуться с последним препятствием, которое могло лишить их возможности достичь цели. Встреть их предложение противодействие — и с идеей нового крестового похода будет покончено.

Дандоло представил французов, и Виллардуэн, в основном с помощью переводчика, обратился к толпе. Он страстно воззвал к венецианцам, обратив их внимание на то, что знать Франции, признавая Венецию важнейшей морской силой, обратилась именно к ней. Он обратился к ним с просьбой проявить милосердие к Иерусалиму и умолял их ради Бога «отомстить за поношение нашего Господа... Они [французская знать] велели нам пасть к вашим ногам и не подниматься до тех пор, пока вы не дадите согласие проявить милость к Святой Земле»: Он привел и традицион­ные доводы гражданской гордости и религиозного рвения.

Посланники свято верили в свое дело и, когда Виллар­дуэн приблизился к завершению своей речи, его спутники начали проливать слезы и пали на колени перед собравшим­ся народом. Призыв о помощи священным местам заставил рыдать также дожа и его сограждан, так что вся церковь в едином порыве вскричала: «Мы согласны! Мы согласны!»

Крики толпы эхом поднялись к украшающим стены и купола скульптурам, словно венецианцы собирались уверить духовных наставников в своем энтузиазме и искренности. Набожность толпы обрела воплощение; «высокая волна благочестия», по выражению Виллардуэна, донесла мечту о крестовом походе до реальности. Экспедиция была провозглашена, и венецианцы выразили согласие участво­вать в священной войне. Дож вернулся к аналою и, испол­ненный гордости и волнения, произнес: «Господь почтил вас честью, заставив прекраснейшую на земле нацию отвернуть­ся от других народов и обратиться к вам, чтобы присоеди­нить к столь священному предприятию, как освобождение нашего Господа!» Каков бы ни был безжалостный коммер­ческий расчет, важно помнить, что духовное воззвание кре­стового похода должно было глубоко затронуть венециан­цев.

Надлежащим образом были подписаны все документы о соглашении. В них были отражены как религиозные при­чины крестового похода, так и коммерческие пункты. На следующий день были согласованы детали. Обе стороны теперь были связаны нерушимыми узами чести, огромны­ми финансовыми затратами и высоким риском. Оплата ве­нецианцам должна была проводиться четырьмя взносами к апрелю 1202 года, а флот должен был быть готов к отплы­тию 29 июня того же года, в день празднования апостолов Петра и Павла.¹⁸

Подписанные и скрепленные печатями документы были доставлены во дворец Дандоло, где в присутствии Большо­го совета он предполагал передать их посланцам. Это было торжественное мероприятие. Полнейшее согласие так рас­трогало Дандоло, что, передавая французам документы, пре­старелый дож пал на колени и начал рыдать. Со слезами на щеках он поклялся на Библии не отступать от условий до­говора.

Тронутые волнением своего предводителя, венецианские советники также принесли присягу, а их примеру последо­вали крестоносцы. Они тоже осознавали важность этой ми­нуты и также прослезились. Возможно, именно тогда вене­цианцы и французы поняли, что их планы начинают пре­творяться в реальность, и теперь их жизни неразрывно связаны с крестовым походом.¹⁹

Если масштаб соглашения не имел прецедентов, то ос­новные условия транспортировки армии крестоносцев по фиксированной цене за человека и лошадь были вполне традиционны. Самым свежим примером мог служить контракт, заключенный генуэзцами и французами в 1190 году. В нем шла речь о перевозке 650 рыцарей, 1300 лошадей и 1300 ору­женосцев по цене в девять марок с единицы (то есть за од­ного рыцаря, двух лошадей и двух оруженосцев) за восемь месяцев, что равнялось 13,5 марки в год. Венецианская так­са составляла четырнадцать марок в год, то есть приблизи­тельно столько же.²⁰

Однако в соглашении 1201 года кардинальным отличи­ем был размер армии. Крестоносцы обязались доставить в Венецию к апрелю 1202 года 33 500 человек — и то, что эта цифра не была достигнута, создало основной раскол, ока­завшийся критическим для судьбы всей экспедиции. Мож­но сказать, что в момент рождения договоренности возник изначальный порок, который смог исказить всю идею в ходе ее развития.

При оговоренном для переправки количестве крестонос­цев у Венеции возникала существенная проблема огромной стоимости их транспортировки. Сумма в 85 000 марок со­ответствовала 60 000 фунтов стерлингов, что составляло примерно двойной годовой доход короля Джона Английс­кого или Филиппа Французского. С одной стороны, перед нами предстают огромные расходы венецианцев по созда­нию флота, а с другой — это заставляет задуматься о масш­табах контракта.²¹ В случае контракта короля Филиппа с Генуей он был уверен, что его будут сопровождать шесть­сот пятьдесят рыцарей. Будучи правителем Франции, он знал размер своей армии от своих советников и по вассаль­ным обязательствам. Что касается посланников, у них не было твердых оснований для подобной уверенности. Ско­рее всего, они хорошо представляли себе количество лю­дей, вступивших в ряды крестоносцев из Фландрии, Шампани и Блуа. Вероятно, они могли примерно судить о размере некоторых отрядов из Германии или Италии, собирав­шихся присоединиться к действиям. И все же 33 500 чело­век было очень значительным числом для тогдашней поли­тической обстановки, которое, судя по всему, существенно превышало количество уже имевшихся добровольцев.

Не имея точных цифр, относящихся к предыдущим кре­стовым походам, историки путем сравнения все же сделали приблизительную оценку, придя к заключению, что в Пер­вом крестовом походе принимало участие семь тысяч ры­царей и пятьдесят тысяч прочих воинов. Крупнейшая ар­мия крестоносцев была собрана Фридрихом Барбароссой. Принято считать, что в ней было около двадцати тысяч ры­царей и до восьмидесяти тысяч прочих участников.²²

Ключевой проблемой посланцев в 1201 году была надеж­да на будущее присоединение к крестоносцам множества людей, а не расчет на уже сделанные твердые обязательства. В сущности, посланники просто строили предположение. И все же они были опытными крестоносцами и дипломата­ми. Им необходимо было назвать определенное число, что­бы заключить окончательное соглашение. Сам Виллардуэн принимал участие в Третьем крестовом походе, как и Конон Бетюнский, Мило Брабантский и Иоанн Фризский. Другими словами, четверо из шести послов могли предста­вить масштаб сил, которые необходимы для ведения вой­ны. Они должны были произвести обдуманный расчет, что­бы заинтересовать венецианцев. Только время могло пока­зать, насколько их оценки окажутся реальными или станут пагубным просчетом.

Наряду с договоренностью относительно снабжения провиантом в подписанном контракте был еще один пункт относительно планирования предстоящей экспедиции — тайная договоренность о том, что первоначально кресто­носцы направятся в Египет, а лишь затем в Святую Зем­лю.²³ Сперва такое решение кажется нелогичным. Если целью кампании было завоевание Иерусалима, зачем пы­таться покорять другие мусульманские страны? Но на деле мысль о вторжении в Египет была, по крайней мере, в смыс­ле стратегии, великолепным и понятным решением проблемы покорения священного города. Попытки крестоносцев и франкских поселенцев в Леванте захватить Египет, дабы вынудить мусульман сдать Иерусалим, имели уже долгую историю. Невероятное плодородие дельты Нила и торговые маршруты из Северной Африки на Ближний Восток дали бы христианам беспрецедентное военное и экономическое могущество, которое позволило бы уверенно удерживать Святую Землю. Более того, в результате было бы покончено с неустойчивым положением франков, удерживающих по­бережье Средиземного моря, но на суше окруженных со всех сторон исламскими силами.²⁴

Немедленное взятие Иерусалима было бы объявлено триумфом и наверняка привело бы к некоторому падению духа в мусульманском мире — но затем общий баланс сил опять вернулся бы к той ситуации, что имела место перед захватом Саладином Иерусалима в 1187 году. Мусульмане и франки давно понимали, что контроль над Египтом вел к владению Святой Землей. Более поздний автор замечал, что «ключи к Иерусалиму нужно было искать в Каире».

В 1160-х годах процветание Египта повергло франкско­го гостя в изумление. Архиепископ Уильям Тирский (скон­чался в 1185 году), канцлер Иерусалимского королевства и автор истории Латинского Востока, писал о «волшебном изо­билии там всего необходимого и любых предметов роскоши; несметных богатствах самого властителя; податях и на­логах с городов как на побережье, так и в глубине материка; об огромных ежегодных доходах... Тамошние жители привык­ли к роскошной жизни и несведущи в военных науках, рассла­бившись за долгий мирный период».²⁵ После покорения этой страны Саладином в 1169 году, Уильям жаловался на то, что «он присвоил себе источник чистого золота великолепного ка­чества, количество которого трудно даже оценить».²⁶

Франкские поселенцы тратили значительные усилия на попытки завоевать эту страну, которую они называли Вавилоном. Первый король Иерусалима Балдуин I (1100-1118) скончался, возвращаясь из похода в Египет. Последующие кампании происходили в 1120-х и 1140-х годах. Между 1163 и 1169 годами иерусалимский король Амальрик (правил в 1163-1174 годах) вторгался в страну не менее пяти раз. Во время одной из экспедиций королевский стяг даже поднял­ся над Александрией — хотя в конечном итоге поход закон­чился неудачей. Позднее Ричард Львиное Сердце, самый знаменитый вождь эпохи, признавал необходимость завое­вания Египта для обеспечения долгого существования го­сударства крестоносцев. За время Третьего крестового по­хода он дважды предпринимал попытки убедить армию от­правиться на юг вместо того, чтобы двигаться к Иерусалиму. Однако в обоих случаях оппозиция со стороны солдат, со­биравшихся достичь вожделенной цели, невзирая на поли­тическую картину, приводила к невозможности осуществ­ления его планов. Ричард также начал переговоры с Гену­ей, предполагая использовать ее опыт мореплавания для будущего покорения Египта в обмен на коммерческие пре­имущества.²⁷

Основные пункты договора 1201 года совпадали с плана­ми Ричарда: необходимость мореходного опыта для нападе­ния на Египет (Амальрик использовал пизанский и визан­тийский флоты); предложение торговых льгот поставщику морских сил; осведомленность относительно возможного со­противления со стороны основной массы крестоносцев дви­жению на Каир вместо прямого наступления на Иерусалим. Виллардуэн и его товарищи уже сталкивались с подобным противодействием между 1191 и 1193 годами, а потому без колебаний предпочли сохранить в тайне этот пункт догово­ренности. Маршал писал, что эта часть плана «хранилась в строжайшей тайне; людям было просто объявлено, что мы отправляемся в заморские страны».²⁸

У Иерусалима, где жил и проповедовал Христос, не было Равных по духовному потенциалу целей. Только туда могла быть направлена вспышка народного энтузиазма, способная в итоге сформировать успешный крестовый поход и убедить людей рискнуть жизнями или хотя бы просто покинуть сво­их любимых. Какими бы ни были долгосрочные планы ли­деров крестоносцев, призыв к нападению на Египет никогда бы не завоевал популярности в Западной Европе. Выбор Виллардуэном термина «заморский» был удачным обманом, по­скольку в понимании обычного рыцаря, оруженосца или пе­хотинца автоматически символизировал Святую Землю, во­одушевляя с радостью присоединиться к крестоносцам.

Кроме того, умолчание о направлении крестового похода было вполне разумно с точки зрения стратегии. Мусульманс­кий мир после смерти Саладина пребывал в некотором смяте­нии. Правители Каира, Алеппо и Дамаска стремились занять господствующее положение над своими соперниками. Фран­ки были хорошо информированы об этих неурядицах и пони­мали, что такую ситуацию стоит использовать. Заранее наме­ченное нападение на одном участке вполне могло заставить мусульман отложить распри и подготовиться к серьезной обороне. К тому же сам Египет находился в далеко не луч­шем положении. На рубеже XIII века Нил пять лет подряд не разливался, что привело страну к нищете и голоду.

Наконец, надо было учитывать и дипломатические аспек­ты. Между Иерусалимским королевством и мусульманами Сирии было заключено пятилетнее перемирие. Гунтер из Пайри отмечал, что именно это соглашение было одной из причин решения атаковать Египет, а не Иерусалим.

«Они [крестоносцы] решили... плыть к Александрии, что в Египте, дабы напасть на нее. Они избрали это на­правление, поскольку в то время в заморских землях действовало перемирие между нашим народом и варварами. Наши не могли нарушить соглашение, на которое пошли по доброй воле».²⁹

В начале XIII века и христиане, и мусульмане на Святой Земле пребывали не в лучшей военной форме, а потому им требовалось время для отдыха и перегруппировки сил. Обе стороны старались соблюдать такие перемирия, поскольку нарушения привели бы к лишению смысла подобных дого­воров в дальнейшем. Однако вторжение в Египет условия­ми перемирия не оговаривалось, что давало христианам возможность действовать в пределах буквы договора.

Наряду с дипломатическим фактором еще одной причи­ной выбора Египта в качестве объекта нападения служило превосходство западных мореходов. Мусульманский флот по сравнению с венецианским был заметно слабее. Сирийские мусульмане, правившие страной с конца 1160-х, принадле­жали сухопутной культуре кочевников, считавших мореп­лавание опасной забавой, которую лучше предоставлять преступникам. И действительно, многие моряки на мусуль­манском флоте были каторжниками. Арабская пословица «Лучше внимать верблюжьей вони, чем рыбьей молитве» вполне удачно отражает подобное отношение. Саладин по­пытался создать свой флот, однако ограниченность в ресур­сах и недостаток морского опыта практически свели его уси­лия на нет. Основная часть его флота была захвачена при осаде Акры в 1191 году. Масштаб бедствия был таков, что наследники Саладина ко времени Четвертого крестового похода еще только предпринимали попытки по восстанов­лению морских сил.³⁰

С точки зрения венецианцев надежда занять доминиру­ющее положение в Александрии была, разумеется, весьма соблазнительной. Несомненно, этот город являлся торго­вой жемчужиной Восточного Средиземноморья и давал прямой выход на рынки Северной Африки и Ближнего Во­стока. Египет служил основным источником квасцов, саха-Ра, пряностей, пшеницы и был важным рынком древесины ^и металлов. Доступ в страну у венецианцев был ограничен, и торговля с Александрией составляла не более 10% объе­ма всей их торговли в Восточном Средиземноморье. Для сравнения — на долю Византии приходилось 55%, на госу­дарства крестоносцев - 25%.³¹

В отличие от Венеции, Генуя и Пиза были более активны в мусульманских портах.³² Папские директивы запрещали торговлю с исламским миром, и в ответ на попытки Иннокентия заручиться поддержкой венецианцев в начале Четвертого крестового похода этот город направил посланников, чтобы испросить особого разрешения на ведение дел с Египтом. Папа римский выразил недовольство тем, что Венеция продает сарацинам военные ресурсы (оружие, железо, строевой лес для галер), и пригрозил в случае продолжения отлучением от церкви. В то же время он признавал, что венецианцы с их экономикой, направленной на торговлю, а не сельское хозяйство, получают все необходимые средства к существованию именно от коммерческих операций. Для того, чтобы обеспечить их содействие крестовому походу, он все же дал им разрешение продолжать торговлю — но предметами, не относящимися к военной области. Таково было рассчитанное прагматическое действие Иннокентия, который пытался удовлетворить противоречивые дипломатические, религиозные и экономические результаты деятельности венецианцев.³³

Дандоло сам был в Египте в 1174 году и видел его великолепную торговую мощь, а также приходящую в упадок военную силу, которую не смог восстановить даже Саладин. Уильям Тирский дает яркое описание города, относящееся приблизительно к этому периоду:

«Александрия расположена самым удачным образом для широкой коммерческой деятельности. Два ее порта отделены друг от друга узкой полоской суши. На конце языка суши вздымается башня удивительной высоты, называемая Фарос. Из Верхнего Египта по Нилу Александрия в избытке получает любое продовольствие и все прочее, что только может понадобиться. Если чего-то не хватает в самой стране, недостающее в изобилии привозят на кораблях из заморских стран. В результате Александрия славится большим количеством товаров, чем любой другой приморский город. То, чего нет в этой час­ти света, например, жемчуг, пряности, азиатские сокро­вища, иностранные товары, привозят из обеих Индий, Сабы, Аравии, Эфиопии, а также из Персии и окрестных земель... Люди с Запада и Востока собираются туда в ог­ромных количествах, а Александрия служит рынком для обоих миров».³⁴

Ибн Джубайр, совершая паломничество в Мекку в 1184-1185 годах, восхваляет александрийские постройки:

«Нам никогда не доводилось видеть города с улицами шире или домами выше, древнее или прекраснее. И рынки здесь прекрасны. Особо замечательно то, что здания под землей так же прекрасны, как и над ней, даже изыскан­нее и крепче, поскольку воды Нила вьются под землей ниже строений и проходов... Мы наблюдали также множество мраморных колонн такой высоты, величия и красоты, какие трудно даже вообразить».³⁵

Следовательно, у венецианцев была весомая причина на­целиться на Александрию. Для сравнения: порты франк­ского Востока, хотя и довольно значительные (особенно Акра), все-таки оставались второстепенными в плане тор­говли.

Если не приходится сомневаться в огромном значении Венецианского договора в судьбе крестового похода, то и сделанные ставки были весьма высоки. Основных выплат по контракту с крестоносцами должно было хватить на по­крытие первоначальных вложений в строительство кораблей и их экипировку. Но в действительности Дандоло смог убедить городских советников, лишь посулив им коммерческое преобладание в большинстве самых важных портов Средиземного моря. Венецианцам представилась уникальная возможность, какой не бывало никогда прежде. Для Дандоло появился случай увенчать время своего пребывания в должности дожа двойным триумфом: помочь вернуть хри­стианам землю Христа — и утвердить родной город в каче­стве крупнейшей коммерческой силы Средиземноморья.

Между Венецией и Александрией существовала еще одна связь, которая оставалась в тени и до поры до времени считалась мелочью на фоне важных коммерческих и стра­тегических вопросов. Покровителем Венеции был еванге­лист Марк, спутник святых апостолов Петра и Павла, со временем поселившийся в Александрии и принявший там мученическую смерть около 74 года нашей эры. В IX веке два венецианца привезли из Александрии мощи святого Марка, спрятанные в грузе свинины, чтобы мусульманские чиновники в порту не досматривали груз слишком придир­чиво. Их поместили в личной часовне дожа, которая затем превратилась в собор святого Марка. Такая связь между святым покровителем города и непосредственной целью крестового похода могла придать особую пикантность вов­лечению венецианцев в экспедицию.³⁶

После того, как было достигнуто соглашение в виде офи­циального и секретного договоров, французы заняли денег, чтобы сделать начальный платеж. Первый взнос мог вносить­ся до августа, однако посланники хотели, чтобы венецианцы начали немедленно работать над флотом, и сразу же запла­тили пять тысяч серебряных марок. После этого они отпра­вились домой, проехав по Северной Италии до Пьяченцы, где разделились. Виллардуэн направился на север во Фран­цию, а остальные повернули на запад и юг, чтобы побывать в других торговых итальянских городах, Пизе и Генуе, и оце­нить, готовы ли они помочь крестовому походу. Учитывая доминирующее положение Венеции, это представлялось ма­ловероятным — но, возможно, посланцы думали, что часть крестоносцев могла из соображений удобства предпочесть от­правляться в путь из Западной Италии. Поэтому они хотели разведать, что именно может быть предложено.³⁷

В Венеции тем временем начались работы по созданию мощного флота. У венецианцев было тринадцать месяцев, чтобы подготовить имеющиеся корабли и построить новые. Дандоло вместе с советниками раздавал соответствующие распоряжения. Все должно было сконцентрироваться вок­руг флота для крестоносцев, а коммерческую деятельность приходилось сокращать. Тысячи моряков должны были уп­равлять этим огромным флотом. Их необходимо было за­вербовать и обучить. Требовалось собрать обширные про­довольственные запасы, и торговые агенты отправились в хо­зяйства на севере Италии договариваться о закупке урожаев в небывалом доселе размере. Были подключены региональные центры, такие, как Падуя и Пьяченца, а немного южнее — Ра­венна и Римини. Для людей и лошадей собиралось зерно и бобы, для крестоносцев было приобретено 16 775 амфор вина плюс по меньшей мере равное количество — для венецианс­ких моряков и солдат. После сбора урожая осенью 1201 года дороги по направлению к Венецианскому побережью, паро­мы и барки в лагуне кишели рабочими, непрестанно переправ­ляющими в хранилища съестные припасы. Город поглощал продовольствие с аппетитом, который казался ненасытным.

Вероятно, Дандоло созвал городских корабелов и озна­комил их со всеми требованиями контракта — хотя, скорее всего, он уже консультировался с ними, прежде чем утвер­дить соглашение. Стоимость создания кораблей была столь огромна, что позднее один венецианский автор отмечал, что дожу пришлось чеканить дополнительные серебряные §го580, чтобы платить мастерам, поскольку мелких монет на оплату было недостаточно.³⁸

Сердце венецианского кораблестроительства носило наименование Арсенала. Он располагался (и располагает­ся сейчас) примерно в 750 ярдах к востоку от собора свято­го Марка, в соседнем квартале Кастелло. Арсенал впервые возник в 1104 году как официальная судоверфь Венецианс­кого государства, в задачи которой входило создание и под­держание флота. Совершенно естественно, что в результа­те был получен огромный технический опыт, ставший осно­вой морского могущества Венеции. Здесь разрабатывались и создавались корабли, специально приспособленные для ведения морских боев, для перевозки лошадей и транспортировки войск; кроме того, Арсенал производил запасные части и прочее оборудование, необходимое для поддержания судов в рабочем состоянии. Дандоло был совершенно уверен, что Арсенал сможет разработать и построить корабли, которые отвечали бы его собственным запросам и удовлетворяли бы требованиям крестоносцев.³⁹

Требуемое количество кораблей было невероятным. 4500 рыцарей, 9000 оруженосцев и 20 000 пехотинцев должны были путешествовать на нефах — больших морских судах, которые часто переоборудовались под перевозку грузов. В источниках сохранились названия самых крупных из них, известны они и благодаря особой роли, которую сыг­рали в последующих событиях. Размер кораблей был различным. Самый большой, названный «Мир», и другие, такие, как «Рай» и «Пилигрим», несли настолько высокие мачты, что в 1204 году они достигали высоты башен Кон­стантинополя. Но основная часть кораблей была значительно меньше. Принято считать, что для перевозки крестонос­цев потребовалось 60-70 таких судов (см. вклейку).

Нам эти корабли показались бы безобразными и неуклюжими. Они походили на приземистые круглые бочонки. Не­которые сохранившиеся изображения, такие как мозаики, керамика и иллюстрации к манускриптам, наряду с деталя­ми корабельных соглашений XIII века позволяют представить их размеры и вместимость. Трехпалубный «круглый» корабль имел примерно 110 футов в длину и 32 в ширину. Для сравнения: современный пассажирский авиалайнер, на­пример, аэробус А-320, имеет в длину 120 футов при ширине фюзеляжа около 16 футов. Он перевозит до 150 пассажиров и восемь человек экипажа, и продолжительность полета обычно не превышает 4,5 часов. К концу полета большая часть пассажиров страдает от затекших конечностей, а иногда и от нервного расстройства. Если же посмотреть на средневековый корабль, по размерам примерно соответствующий самолету и использовавшийся в качестве основного вида транспорта, то, учитывая, что путешествия длились много недель, эти цифры заставляют задуматься.⁴⁰

На каждой из оконечностей средневекового корабля име­лись деревянные конструкции, называемые замками, кото­рое увеличивали общую высоту корпуса до 40 футов. С обе­их сторон на корме располагались огромные рулевые весла, подвешенные к деревянным «крыльям», обеспечивавшим их связь с кораблем. Эти весла с помощью системы шарниров и талей связывались с румпелем, которым управлял рулевой из кормового замка. Вплоть до XIV века штурвалы на Сре­диземноморье не встречаются. Каюты рыцарей находились в кормовой башне и считались весьма роскошным местом размещения, предлагая, по крайней мере, хотя бы относитель­ную приватность. На верхушке основной конструкции по­мещалась легкая надстройка, гарантировавшая некоторую защиту от стихий, которая также предлагалась знатным пас­сажирам. Основная же часть людей располагалась в централь­ной секции корабля, с таким расчетом, чтобы каждый зани­мал минимум пространства — обычно два на пять футов, как отмечалось в одном из договоров середины XIII века. На каж­дом из больших судов, помимо 600 пассажиров (обычно на кораблях перевозилось меньшее количество) имелось 80-100 человек команды. Скрип дерева, хлопки снастей, запах моря и пота, тесное соседство множества людей оставляли у путе­шественников самые яркие впечатления.

Средневековые жители были привычны разделять для ночлега большой зал замка, но на воде к этому добавлялись непривычность морского путешествия и то, что матросам приходилось выполнять свою работу прямо среди кресто­носцев. Пассажиры скучивались под палубами, перекаты­ваясь в темноте из стороны в сторону, погруженные в промозглые недра корабля, и большинство людей быстро начинало скорбеть о том, что покинуло сушу. Сумятица штормов пугала крестоносцев. Внезапные шквалы, типич­ные для Средиземного моря, приводили в трепет, заставляя людей молиться и раскаиваться в совершенных за прожитую; жизнь грехах. Мачты с огромными парусами возвышались над ними более чем на 96 футов. Они скрипели и хлопали на вет­ру под реями, доходившими в длину до 150 футов.

Скорости по сегодняшним меркам были невысоки. На путешествие из Венеции до Акры (1800 миль пути), если все шло благополучно, уходило от четырех до шести недель. Обычно после плавания по Адриатике главными пунктами захода судов были Крит, затем Родос, бухта Анталии на юге Малой Азии, Лимасол на Кипре, побережье Леванта близ Бейрута, затем уже сама Акра. За каждым кораблем букси­ровались две или три небольших гребных лодки, с помо­щью которых устанавливалась связь с берегом, чтобы пополнить запасы пресной воды. Таким образом, большой «круглый» корабль, тянущий за собой несколько «отпрыс­ков», в движении чем-то напоминал утку с выводком утят; я Транспортировка по морю лошадей была занятием опасным и трудным.⁴¹ Лошади были необходимы, чтобы рыца­ри могли сеять страх своим видом. Они являлись весьма л дорогостоящим знаком принадлежности к военной элите. Корабли для перевозки лошадей, называвшиеся тарида, скорее всего, брали на борт до тридцати животных. Каж­дую лошадь нужно было подвесить на стропах, чтобы при резких движениях корабля она не потеряла равновесия и не получила повреждений. На судне приходилось держать огромный запас фуража и воды. Необходимо было чистить стойла и выбрасывать навоз за борт. Животных перевози­ли в нижнем трюме, боковой вход в который при полной загрузке судна оказывался ниже уровня воды. Когда корабль подходил к берегу, этот вход можно было открыть только после частичной разгрузки. Обычно к этому моменту всадники уже сидели на оседланных лошадях в полном вооружении. Покинув судно по специальному пандусу, они зачастую оказывались прямо в середине боя.

При том количестве рыцарей, которое предполагали набрать крестоносцы, развертывание ударных частей в сражение прямо с моря дало бы христианским армиям значи­тельное преимущество, которое можно было бы использо­вать для создания решительного тактического превосходства. Перевозка четырех с половиной тысяч лошадей крестонос­цев потребовала бы примерно ста пятидесяти кораблей. Но такие суда шли в основном на веслах. Таким образом, для движения каждого корабля понадобилось бы около ста че­ловек плюс еще тридцать в составе палубной команды — что в общем итоге задействовало бы в кампании еще 19 500 ве­нецианцев.

Наконец, существовал еще и венецианский флот числен­ностью в пятьдесят боевых галер под руководством окрашен­ного в багрянец корабля дожа. Здесь также требовалось око­ло ста гребцов на каждый корабль, не считая команды из сол­дат, офицеров и моряков. Галеры имели примерно 125 футов в длину, но лишь около 12 футов в ширину (сравните соот­ношение ширины и длины, которое у галер составляло 1:10, а у «круглых» кораблей 1:3). Максимальная высота носа у галер составляла 14 футов, средняя — 11 футов. Гребцы обычно работали, сидя на скамейках попарно, а весла дости­гали 22 футов в длину.

Идя только на веслах, галера могла делать примерно три морских мили в час днем — но, в отличие от парусных су­дов, галеры вынуждены были останавливаться ночью для отдыха. Другая проблема состояла в том, что галеры имели очень низкие борта, чтобы наиболее эффективно использо­вать весла. Однако это приводило к тому, что в открытом море при сильном волнении их сразу же начинало заливать, а также возникали сложности с креном при быстром пово­роте. Кроме того, галерам также приходилось нести большой объем пресной воды — из расчета около галлона* (* 3,8 литра. (Прим. перев.)) в день на человека, чтобы команда могла получать достаточное количество воды в летнюю жару.

Несмотря на все эти недостатки, галеры были основным ударным орудием средневековых флотов Средиземноморья, и на коротких рывках их гребцы могли достигать скорости в десять узлов. Основным оружием галеры был заострен­ный окованный металлом выступ на носу, выше уровня воды — в отличие от таранов римских галер, расположен­ных ниже поверхности моря. Он был предназначен для на­несения повреждений веслам вражеских галер. Такой выс­туп ломал весла, прежде чем солдаты, используя абордаж­ные крюки и веревки, сцеплялись с противником борт о борт и атаковали вражеское судно. Галеры были необходимы для подавления любого морского сопротивления, которое мусульмане могли оказать крестоносцам. Во многих случаях в прошлом, например, при осаде Тира (1124) и Акры (1191), морские победы сыграли существенную роль в последующих успехах на суше. В начале XIII века возрождавшийся еги­петский флот обладал некоторым количеством боевых галер» Следовательно, крестоносцам было необходимо получить возможность вступать с ними в бой и побеждать их.⁴² 

По приведенным приблизительным оценкам видно, что венецианцам, чтобы управлять оговоренным в контракте флотом, нужно было задействовать не менее 30 000 человек — что, вероятно, составляло около половины взрослого населения самого города. Судя по всему, тысячи моряков с берегов Адриатического моря решили присоединиться к крестовому походу, когда венецианцы стали предпринимать шаги по выполнению своих обязательств.

Тем временем, двигаясь на север, Виллардуэн вез известие об успешном завершении переговоров. Он наверняка; интересовался, как проходит набор в армию крестоносцев, и кто из знатных людей предполагает присоединиться к экспедиции. На перевале через гору Денис в Северной Италии он случайно встретился с Вальтером Бриенским, видным французским ноблем, принявшим крест вместе с самим Виллардуэном и графом Тибо Шампанским. Вальтер направлялся в Апулию на юге Италии, чтобы восстановить там права владения землями, принадлежащими его новой супруге, происходившей из сицилийского королевского дома. Вместе со спутниками он выразил восхищение дос­тижениями Виллардуэна и пообещал присоединиться к ар­мии в Венеции, как только закончит дела на юге. Маршал продолжил свое путешествие в добром расположении духа. Он еще не знал, что крестовый поход скоро столкнется с первым трагическим препятствием.⁴³