Часть IX

Гази II Герай

1588-1608

СОЛОВЕЙ И БЕРКУТ

Гази Герай на иранском фронте — Четыре года неволи и бегство из плена — Встреча с султаном и проживание в Янболу — Гали II Герай назначен ханом — Возвращение крымских изгнанников на родину

(1588-1589)

Позт Газайи, чьими изысканными стихотворениями и затейливы­ми мелодиями для танбура наслаждались лучшие собрания Стамбула и Бахчисарая, был известен не только в кругу ценителей искусства, но и среди лишенных всякой сентиментальности «мужей войны»; причем в их устах любимец просвещенной публики носил иное про­звание — Бора, что означало лютый зимний буран, считавшийся на черноморских берегах настоящим стихийным бедствием. Прозви­ще было вполне заслуженным, поскольку и османские командиры, и крымскотатарские воины уже не раз убеждались, что этот соловей поэтических садов обладал удивительной способностью мгновенно перевоплощаться в яростного беркута, без пощады разящего врагов. Гази Герай — которому и принадлежали оба этих прозвища — по­кинул родину еще в 1578 году, когда вместе с Адилем Гераем в числе первых ханских отрядов отправился на иранский фронт. С тех пор, со дня своего прибытия в Ширван, принц не знал иных занятий, кроме войны с кызылбашами — войском умелым и опасным, каждая встре­ча с которым становилась бесценной школой боевого мастерства.

После того, как Адиль безвозвратно исчез в плену, а Мехмед II Герай с братьями и сыновьями повернул из Закавказья домой, Гази остался в Ширване вместе с двухтысячным крымским отрядом. Вскоре везирь увел с фронта на зимовку и значительную часть османской армии, а Гази Гераю было поручено охранять границу. Крымский полководец достойно выполнил свое задание: ему удалось не только отстоять но­возавоеванные города, но и разгромить зимний стан иранской армии, за что он был удостоен особой благодарности падишаха.¹

Весной 1581 года, когда в очередном походе Гази Герай и его люди расположились на ночевку, кызылбаши нежданно напали на спящий лагерь. Гази вскочил на ноги, оседлал коня и поскакал прочь через ночной лес — но конь в темноте наткнулся на дерево, и всадник вы­летел из седла прямо под ноги врагам.²

Заковав пленника в цепи, кызылбаши привели его к своему главно­командующему: Хамза-Мирзе, сыну иранского правителя. Тот попы­тался устроить допрос крымскому принцу — однако Гази Герай удо­стоил его лишь несколькими насмешливыми фразами, и оскорблен­ный Хамза приказал бросить гордеца в казематы крепости Аламут.

Через два года, когда в Иране узнали о столкновении Мехмеда II Герая с османами, у Хамза-Мирзы появилась надежда привлечь вос­ставших крымцев к борьбе против турок. Шахские слуги спустились в подземелье к Гази Гераю и, конечно же, в подробностях описали, какую несправедливость учинил османский правитель над крым­ским ханом. Вслед за этим пленнику была предложена сделка: если Гази Герай согласится служить шаху и воевать с османами, то прави­тель Ирана отдаст ему в жены свою дочь, наделит его войском и на­значит в наместники Ширвана.³

Искушение было велико, но Газайи оставался самим собой даже среди грязи и мрака вражеской темницы. Он ответил коротким сти­хотворением:

Мы по опыту знаем,

Что в вашей стране

Спокойно живется

Лишь в крепости или в тюрьме.⁴

Не составляло труда догадаться, что за опыт подразумевал в этих строках закованный в кандалы поэт. Недавняя история с Адилем Гераем недвусмысленно свидетельствовала, что излишняя близость к переменчивому шахскому двору легко могла обернуться куда боль­шим несчастьем, нежели тюремное заключение. Напоминание о громком скандале, опозорившем, а затем и погубившем шахскую супругу, вряд ли пришлось по вкусу адресатам стихотворного послания.

Прошло четыре года, прежде чем Гази Гераю удалось найти путь на свободу: он подкупил двух своих тюремщиков и в образе странству­ющего дервиша⁵ бежал на турецкую сторону границы, в Эрзурум.⁶ Переведя дух, он снова взялся за саблю и отправился на фронт мстить кызылбашам. Однако на этот раз Гази Герай недолго задержался в действующей армии: у него не сложились отношения с новым осман­ским командующим Чигала-заде, который — очевидно, из зависти — стал обвинять крымского принца в своих неудачах.⁷

Попрощавшись с недоброжелательным командиром, Гази Герай отправился в Стамбул. Султан Мурад III, давно уже наслышанный об отважном воине, принял крымского героя с большим почетом и пообещал сделать его ханом — и даже сверх того: особым указом за­крепить ханский престол исключительно за потомками Гази Герая.⁸

Османский правитель наделил Гази Герая поместьем близ города Янболу, и тот, получив возможность отдохнуть от сражений и зло­ключений, вел тихую жизнь, окружив себя обществом образованных собеседников.⁹ Воинственный герой ширванских холмов вновь сме­нил образ и превратился в поэта, слагающего стихи в провинциаль­ной тиши. Эта пора творческого уединения закончилась для Газайи весной 1588 года, когда после кончины Исляма II султан взялся вы­полнить свое обещание и возвел Гази Герая в ханское достоинство. Для поэта и воина, блестяще справлявшегося с обеими своими пре­жними ролями, настал час испытать себя в новом обличье — в вели­чественном образе правителя.

В конце апреля Гази II Герай сошел с борта турецкой галеры в Ба­лаклавском порту, вернувшись в Крым после десятилетнего стран­ствия по Кавказу, Ирану и Турции. Первым делом он разузнал о по­ложении дел в ханском семействе: выяснилось, что Мурад с Сафой по-прежнему пребывают у русских; Алп объявил себя ханом и стоит с войсками у Ак-Кермана; там же находится и Фетх; Селямет охраняет Ор-Капы; а Мубарек прикрывает Керченский пролив. Гази Герай ра­зослал всем своим братьям приказ немедленно отвести войска с по­зиций и прибыть в столицу. Единственным, кого он не желал видеть в Крыму, был убийца Мехмеда II, Алп Герай: будучи уверен, что тот не остановится перед очередным вооруженным мятежом, хан прика­зал казнить его. Прибыв 27 апреля из Балаклавы в Бахчисарай, Гази II снарядил еще двух гонцов — к Мураду и Сафе Гераям, приглашая обоих вернуться в Крым.¹⁰

Ханские братья повиновались приказу и собрались в Бахчисарае — все, за исключением бежавшего в Турцию Алпа Герая, а также Муба­река Герая, который переправился из Керчи в Черкессию и укрылся там. Встретившись с родичами в столице и выслушав их приветствия, хан отдал пост калги Селямету Гераю, а нурэддином назначил Вахта Герая — сына погибшего в иранском плену Адиля.

Не менее важной была и встреча с крымскими беями, на которой предстояло провести церемонию выборов. Строго говоря, присвоение Мурадом III ханского титула Гази Гераю явно противоречило крым­ской традиции престолонаследия: ведь старшинство в ханском роду принадлежало Алпу и Мубареку. Османские султаны и прежде вме­шивались в споры Гераев за трон, но до сих пор выступали лишь как защитники древнего чингизидского обычая,¹¹ именно на этом основа­нии отказав в свое время Гази I и Исляму I в пользу Саадета и Сахиба.

Однако на этот раз Мурад III не имел даже и такого формально­го довода в пользу своего кандидата, и потому был вынужден осо­бо объясниться перед крымскими беями. В специальном послании, адресованном к знати Крыма, султан перечислял заслуги и достоин­ства Гази Герая, который долгие годы томился в оковах, отверг заман­чивые предложения врагов, геройски бежал из плена, проявил муже­ство в боях и потому заслуживает исключительного вознаграждения. «Вы должны признать Гази Герая своим ханом и никогда не поступать вопреки его слову, — призывал султан. — Не дайте втянуть се­бя в беспорядки и не станьте изменниками своей веры, слушая речи разбойников и интриганов».¹²

Беи не стали перечить султану и подтвердили его выбор. Умный и отважный Гази пользовался среди них большим уважением, не­жели Алп и Мубарек, да и растущая угроза со стороны Запорожья и Астрахани требовала, чтобы во главе Юрта встал опытный боец. Все политические соображения говорили в пользу Гази II Герая, он действительно был лучшим из всех возможных кандидатов в ханы — но вместе с тем, в крымско-турецких отношениях отныне появился прецедент, который со временем станет правилом: смену ханов будут определять не столько крымские обычаи, сколько личные симпатии османских правителей...

Тем временем, получив ханское послание, в Крым из своего изгна­ния направился Сафа Герай. Вслед за Сафою на родину потянулись и все прочие беженцы — десятитысячный клан крымских Мансуров со своим предводителем Арсланаем, а также опальные мирзы из родов Ширин и Яшлав. В начале июня Сафа Герай и его спутники прибыли на Чонгар, где их радостно встретили родичи, а хан, взявший в жены мать Сафы Герая, торжественно объявил вернувшегося изгнанника своим названным сыном.

Многим в Крыму, напротив, пришлось в эти дни изрядно поволно­ваться — тем, кому, по словам крымцев, «вольготно жилось при Исляме Герай-хане: они без вины убили много добрых людей, а у дру­гих разграбили имущество, и многие пришли к хану с жалобой на них».¹³ «Будет большая ссора»,¹⁴ — предрекали жители полуострова, и не ошиблись: ссора между возвратившимися изгнанниками и их обидчиками разразилась нешуточная. Опасаясь расплаты за свои не­благовидные деяния, калга Селямет Герай и ширинский бей Али бе­жали в Кефе. Сафа Герай погнался за ними, Спрятавшись за стенами османской крепости, Селямет Герай не отрицал своей вины и оправ­дывался: «Я бежал не от хана, а от недругов своих: приехал к хану Сафа Герай-султан и Арсланай-мирза, и множество ногайских мирз, а ведь мы у Сафы Герай-султана отца убили, а у Арсланай-мирзы — брата, Эсени-бея... А от смерти кто же не побежит...».¹⁵

Гази Герай потребовал у кефинского наместника немедленно вы­дать беглецов, но тот ответил, что уже запросил у Стамбула указа­ний, как поступить с ними дальше, и покуда не получит ответа, не выпустит калгу с беем ни к хану, ни к султану.¹⁶ Новым калгой вза­мен Селямета Герая, не пробывшего на своем посту и пяти недель, стал Фетх Герай.

Возвращение Сафы Герая и Мансуров еще не означало оконча­тельного восстановления порядка и спокойствия в Крыму: на родину непременно следовало вернуть также и Мурада Герая. Без этого все надежды на прочный мир в Крымском Юрте оставались лишь благи­ми пожеланиями — ведь пока Мурад находился у русских, со счетов было рано сбрасывать возможность его наступления на Крым в ком­пании царских стрельцов.

Уже в первые недели своего пребывания в Крыму Гази Герай пере­дал в Москву свое послание: «Мурад Герай-султан прибыл к государю вашему, и мы, будучи за морем, слышали, что брат наш, царь и вели­кий князь, оказал ему милость, поил и кормил его, всячески ему бла­годетельствовал и держал у себя, как собственного сына, за что пе­редаю ему глубокий поклон. И если захочет Мурад Герай-султан по­ехать к нам, то пусть ваш государь позволит ему это».¹⁷

Ханское посольство побывало и у самого Мурада Герая. Хотя Му­рад немало поусердствовал на службе у недругов Крыма, хан прощал племяннику вынужденную дружбу с царем, звал его на родину и обе­щал, что присвоит ему сан калги.¹⁸ Возможность стать калгою при но­вом хане была гораздо более реальною, нежели призрачная надежда самому воцариться в Крыму с помощью русского оружия — тем бо­лее, что московский двор уже утратил доверие к Мураду. Поэтому в ответном письме в Бахчисарай Мурад Герай заявил о своей покорно­сти хану¹⁹ и стал готовиться к скорому отъезду в Крым. Как и прежде, он находился на своем астраханском подворье под пристальным над­зором русских воевод. Для того, чтобы покинуть Астрахань вместе со своим семейством и слугами, ему требовалось позволение москов­ского царя — и Мурад Герай стал терпеливо дожидаться прощально­го письма от Федора.

«У КРЫМА МНОГО РУК И ГЛАЗ...»

Схватки с казаками в Гёзлеве и ханская экспедиция па Украину — Отмена планов похода на Хаджи-Тархан — Гибель Мурада Герая в Астрахани — Поход Гази II Герая на Москву — Возвращение хана в Крым и беседа с московским послом

(1589-1592)

Перемена на крымском престоле принесла хлопоты не только ви­новникам гибели Мехмеда II Герая, но и московским боярам, которые уже считали покорение Крыма делом скорого будущего и даже, как упоминалось, заверяли в этом польских соседей. Прекращение крым­ской смуты спутало и рассыпало тот политический пасьянс, который столь старательно выстраивала в последние годы Московия.

Но если боярам пришлось отменить свои воинственные планы, то запорожские казаки, уже приглашенные Москвой в крымский по­ход,²⁰ не захотели отказываться от прибыльной экспедиции и решили напасть на Крым независимо от того, пойдут ли туда русские.

В начале лета 1589 года в крымском порту Гёзлев проходил большой ярмарочный торг, собравший купцов со всего Причерноморья, и город­ские склады ломились от всевозможных ценных товаров. В эту пору на гёзлевском побережье и высадилась лодочная флотилия атамана Кула­ги из восьмисот запорожцев. Пока крымские гонцы мчались сообщить о нежданном десанте хану и калге, ярмарка превратилась в побоище: казаки успели разграбить триста лавок, перебив либо взяв в плен их владельцев — турок и караимов.²¹ Фетх Герай срочно привел в Гёзлев войска, и бой с казаками завязался на улицах города. Отстреливаясь, налетчики отступили к своим лодкам и ушли в море, оставив в Крыму тридцать пленных сотоварищей и убитого в перестрелке атамана.²²

Хан выступил к польским пограничьям. Выследить и истребить прячущихся в днепровских плавнях запорожцев было невозможно, и за доходную вылазку казаков расплатились селяне окрестностей Львова и Тарнополя, где ханская армия в сентябре 1589 года произ­вела немалые разрушения. На обратном пути крымцы встретились-таки и с казаками, которые подстерегали отяжелевшее от трофее! войско на днестровской переправе. В схватке погибло немало хан­ских воинов, но и казакам пришлось убедиться, что Гази Герай, не в пример прежнему хану, очень опасный противник.²³ После этой встречи казацкие флотилии надолго оставили крымские побережья в покое — тем более, что польский король обязался наблюдать за сво­ими подданными, дабы они без его ведома не нарушали перемирий Польши с Турцией и Крымом.

Крымский удар по польским владениям был на руку Московии, и хан не упустил возможности напомнить царю об этом. Он сообщал Федору о своих успехах на польском фронте, просил у него средств для снаряжения войск, но главное — настаивал, чтобы царь скорее вернул в Крым Мурада Герая.²⁴ Кроме того, подчеркивал Гази Герай, Московия крупно обязана ему отменой османского похода на рус­скую Астрахань.²³

Это было сущей правдой: турецкие солдаты, уже ожидавшие в Ке-фе отправки на Волгу, сразу после воцарения Гази Герая были пере­правлены на иранский фронт, галеры вернулись в Средиземное море, а свинцовые покрытия, снятые с куполов кефинских бань для пере­плавки на пули, были возвращены владельцам.²⁶

Причиной отмены похода были, конечно, не симпатии хана к царю, а трезвый стратегический расчет. Крыму больше не угрожали с Ниж­ней Волги ни ордынцы, ни покоренные Москвой хаджи-тарханцы и ногайцы, а для того, чтобы усмирить астраханских воевод, под при­целом следовало держать вовсе не Астрахань, а саму Москву.²⁷ В 1569 году шестнадцатилетний Гази Герай уже участвовал в знамени­том хаджи-тарханском походе своего отца²⁸ и, похоже, пришел к вы­воду, что Крыму нет никакого смысла сражаться за земли Поволжья. Что же до пресловутой «славы», которая вела к берегам Волги ханов прошлых лет, то на этот счет Гази Герай имел особое мнение.

Несмотря на дружелюбие крымского правителя по отношению к Московии, его старания вернуть в Крым племянника оставались на­прасными. Хотя Москва и заявляла, что не держит Мурада Герая си­лой, тому не удавалось покинуть Астрахани.²⁹ Бояре оказались в очень непростой ситуации: с одной стороны, дальнейшая задерж­ка «владыки четырех рек» грозила испортить отношения с Крымом, но с другой, Мурад Герай за последние годы столько узнал о тайной русской политике на Кавказе и достиг такого влияния среди местных правителей, что отпускать его, вооруженного этими знаниями и свя­зями, было немыслимо.

Истомившись безрезультатным ожиданием, в 1591 году Мурад Ге­рай решил отправиться на родину без царского позволения. Его не стали удерживать силой и даже дали собраться в путь, но накануне дня отъезда Мурад Герай и его сын Кумык Герай скоропостижно скон­чались.³⁰ Их постигла та же странная внезапная смерть, что недавно унесла и Саадета Герая.

Чтобы отвести подозрения от себя, астраханские воеводы устрои­ли громкий показательный процесс, во время которого были найде­ны, подвергнуты пыткам и сожжены на костре «колдуны», якобы на­ведшие на крымских гостей роковые чары. Разумеется, «виновники» досадного происшествия отыскались не среди царских служителей, а среди татар, якобы подосланных из Крыма и Малой Ногайской орды.³¹

Жена Мурада, Ес-Туган (которая прежде была замужем за Саадетом Гераем и, стало быть, потеряла совершенно сходным образом уже второго супруга) писала в Крым, что ее мужа и пасынка опоили ядом³² — но, кроме слов женщины, других доказательств преступле­нию не имелось.

Гази Гераю очень не понравилось, как обошлись в Московии с его род­ственником. Не меньшее негодование хана вызвало и то, что русские на­чали новое наступление на Кавказ, строя там крепости и увеличивая гарнизоны. К Кавказу у Гази Герая было особое отношение: здесь жи­ли родственники, вассалы и союзники Гераев; здесь в семьях черкес­ских князей воспитывались ханские дети; через Кавказ пролегала доро­га между Кефе и Ширваном, от которой во многом зависел успех осман­ских кампаний; да и в целом, здешние края были той частью ордын­ского наследства, от которой Гази Герай не был намерен отказываться.³³

Крепости возводились и по окраинам Московии на крымском на­правлении. Стремление русских защититься от крымских походов было понятным — но в памяти крымцев живо вставала Казань, где подобные же укрепления на границе со временем превратились в отправные пункты царского наступления.

Возникало все больше подозрений, что Москва бросает Крыму дерзостный вызов со всех направлений, хотя и не заявляет об этом открыто. Это подтверждали и беи, убеждая хана напомнить боярам о крымской силе и добавляя, что среди Гераев уже сложился достох-вальный обычай, когда каждый крымский правитель считает своим долгом хотя бы раз повидать берега Оки.³⁴

Гази Герай наверняка уже дважды видел окский берег, сопровождая своего отца в его знаменитых походах на Московию,³⁵ но не отказался побывать в тех краях еще раз: гибель Мурада Герая была к тому до­статочным основанием.

К лету 1591 года Гази Герай собрал 150-тысячную армию и повел ее к русской столице. Хан строго запретил грабить по пути земли непри­ятеля, чтобы не замедлить продвижения к цели.'⁶

Войско без помех перешагнуло заветный берег Оки и 13 июля подош­ло к Москве. Гази Герай поставил свой походный шатер на Поклонной горе, чтобы следить с высоты за передвижениями армии. Город ока­зался хорошо подготовлен к обороне: Борис Годунов (первый боярин и фактический правитель Московии при недееспособном царе) зара­нее выставил артиллерию, ружейные полки и деревянные укрепления наподобие гуляй-города, чтобы не дать крымцам приблизиться к мос­ковским кварталам и зажечь их, как это сделал Девлет Герай.

При первом же штурме, который повели ханские братья, обнару­жилось роковое несоответствие между вооружением двух армий: крымцы и ногайцы по старинке стреляли из луков, тогда как навстре­чу им летел рой пуль и ядер. Обстрел мешал ханским воинам прибли­зиться к вражеским линиям вплотную, и искусство сабельного боя оказалось бесполезным.

Царя Федора не стали эвакуировать из столицы. Первую полови­ну дня он старательно молился в своих покоях, а затем подошел к окну и с непостижимым равнодушием наблюдал за полем битвы, ко­торое хорошо обозревалось вдали из высокого царского терема. При­дворный боярин, объятый ужасом, рыдал у него за плечом, но царь оторвал бессмысленный взгляд от окна и, обернувшись, вымолвил: «Будь спокоен! Завтра не будет хана!».³⁷ Напрасно гадать, что породи­ло такую уверенность в неясном рассудке Федора, но слова блаженно­го царя сбылись с поразительной точностью.

Гази Герай перенес свой наблюдательный пункт на Воробьевы го­ры и смотрел, как море крымской армии наступает и откатывается перед линией огня, напрочь отрезавшей подступы к городу. Хану не впервые приходилось брать укрепленные города, и он, конечно, уже давно понял, что для взятия этой крепости требовались не ногайские стрелы и крымские сабли, а турецкие пушки и мушкеты. Пока Крым лихорадило от внутренних потрясений, русские успешно осваивали европейское стрелковое вооружение, и в первых рядах защитников Москвы стояли их учителя — наемные немцы и поляки. Оставаться здесь далее означало попусту губить людей.

Наступил вечер, и хотя вести прицельный огонь в темноте было уже невозможно, русское войско ради устрашения продолжало безостано­вочную пальбу в воздух. Под грохот этих выстрелов в ханском шатре всю ночь шел военный совет. Оценив итоги прошедшего дня, беям оставалось лишь согласиться с ханом, что армии следует отступить — и не просто отступить, а уходить прочь стремительным маршем, что­бы ее не настигли пули преследователей.

За час до рассвета по крымскому лагерю прозвучала команда сни­маться с места и скакать на юг. Русские пустились в погоню, и это оказа­лось тяжким испытанием для крымской армии: под обстрел попал да­же сам хан, который получил ранение в левую руку, а отставшие крым­ские отряды были истреблены под Тулой. Походный строй нарушился, войско отступало в беспорядке, и когда калга Фетх Герай 5 августа при­скакал в Бахчисарай, то не мог дать внятного ответа, где же находится хан. Через неделю ночью в столицу прибыл и сам Гази Герай, едущий на телеге с подвязанной рукой. Ранен был и Вахт Герай, а Сафа Герай вернулся из похода тяжело больным и умер, не прожив и месяца.³⁸

Последний в истории Великого Улуса поход на Москву закончился поражением.

Гази Герай не был бы поэтом, если бы не умел усмехнуться над пре­вратностями судьбы. Вызвав царского посланца Бибикова, пребывав­шего тогда в Крыму, хан посетовал: «Был я у Москвы, и меня не угощали: гостям там не рады!». Бибиков набрался духу, чтобы ответить в тон хану: «Хан повелитель!.. Ведь ты у Москвы постоял лишь немножко, а если бы постоял подольше — тогда наш государь сумел бы тебя и угостить». Шутка была весьма дерзкой, но Газайи оценил находчивость посланни­ка, пригласил его к своему столу и подарил парчовый кафтан.³⁹

Затем с остроумным дипломатом беседовали крымские беи, задав­шие ему вопрос: для чего царь строит крепости по всей границе с Кры­мом? Бибиков, уверовав в силу своего красноречия, пытался отделаться наивным объяснением, что, мол, в Московском царстве от множества народу наступила теснота, оттого и строятся новые города, — но беи не приняли словесной игры и всерьез предостерегли посла (тоже, впрочем, не без изящества слога): «Ваш царь хочет поступить с Крымом, как с Ка­занью: там тоже вначале поставили город у границы, а потом и Казань взяли. Но Крым — не Казань: у Крыма много рук и глаз...».⁴⁰

На следующий год Фетх и Вахт Гераи постарались загладить горечь поражения, подвергнув опустошению окрестности Рязани, Каширы и Тулы и доставив оттуда, среди прочего, немало пленных для прода­жи, однако это было не попыткой реванша, а лишь обычным набегом за трофеями, средством восполнить убытки прошлого года. Гази Ге-рай, хотя и не препятствовал этому выступлению, все же объявил его самовольной вылазкой султанов: события вокруг Крыма разворачи­вались таким образом, что теперь хану требовалось загасить старые конфликты с соседями и заключить с ними мир.

ЦАРСКИЙ ПОДАРОК

Мубарек Герап бежит на Кавказ и строит интриги против хана — Гази II Герай планирует перенести ханскую столицу на Днепр либо в Гёзлев — Османы приглашают крымцев на войну в Венгрию — Гази II Герай заключает мир с Московией — Окончание борьбы за наследство Великого Улуса

(1593-1594)

Алп и Мубарек Гераи, бежавшие при воцарении Гази II, все еще на­деялись вернуть утраченную власть. Но если Алп, поселившийся в Турции, редко давал знать о себе, то Мубарек (известный также под прозвищем Шакай) был гораздо активнее и сумел-таки доставить ха­ну немало хлопот.

После бегства из Крыма Мубарек Герай поселился у черкесского князя Аслан-бека — скорее всего, тот приходился ему тестем, посколь­ку у Мубарека была знатная супруга-черкешенка.⁴¹ Укрывшись на Кавказе, беглец тут же стал прокладывать обратную дорогу в Крым. Вначале он напрямую просил султана, чтобы тот передал ханский ти­тул законному наследнику престола — Алпу Гераю (для себя Мубарек оставлял пост калги), но эти просьбы не возымели успеха.⁴² Затем, узнав, что Гази Герай ушел в поход на Польшу, Шакай-Мубарек по­пытался проникнуть на полуостров⁴³ — но и это у него не вышло.

Не смутившись неудачами, Мубарек стал действовать хитрее. Он знал, что османы обеспокоены московским продвижением на Кавказ, и решил показать себя единственным защитником турецких интере­сов в этих землях. Царь строил на Кавказе новые крепости и увеличи­вал казацкие гарнизоны, а хан, занятый походами на Львов и Москву, казалось, ничуть не заботился о безопасности османских владений — и выглядело так, что лишь верный Мубарек Герай неустанно требовал у падишаха войск и снаряжения для освобождения Кавказа. Похоже, Шакай сумел склонить султана на свою сторону: поползли слухи, что падишах собирается прислать Алпа Герая с восьмидесятитысячной ратью, назначить его ханом вместо Гази, дать Мубареку янычарские отряды и отправить все это воинство против терских казаков. Погова­ривали даже, что султан вознамерился казнить Гази Герая!⁴⁴

Эти известия явно не были досужими вымыслами, потому что Гази Герай стал всерьез готовить оборону. Опыт стратега подсказал хану, что ни лежащий на дне долины Бахчисарай, ни плохо приспособлен­ный к длительной осаде Кырк-Ер не будут надежным убежищем в случае, если ему придется защищать от османов свой трон, и потому Гази Герай решил перенести ханскую столицу на материк — к одной из днепровских переправ,⁴⁵ где защитой укрепленного города стала бы степная ширь, непроходимые для судов днепровские пороги и по­лоса реки у подножия крепости.

По словам ханского посланца в Москве, Гази Герай собирался сбро­сить зависимость от султана, покинуть Бахчисарай, построить на Днепре укрепленный город и перевести туда все крымские улусы — иными словами, собрать там всю свою армию. Хан просил у царя тридцать тысяч рублей на строительство крепости и предлагал объединиться в борьбе с общим неприятелем. Сознавая, что его сло­ва будут встречены с недоверием, Гази Герай обязывался прислать в заложники своего сына Тохтамыша.⁴⁶

Бояре не вполне доверяли столь неожиданному предложению, но все же от имени царя намекнули, что готовы помочь: они отправили хану третью часть затребованной суммы, пообещали прислать в но­вую крепость артиллерийский отряд и наконец-то отпустили в Крым жену Мурада Герая Ес-Туган вместе с ее прислугой и сыновьями от Саадета Герая: Девлетом, Мехмедом и Шахином.⁴⁷

Однако нужда в возведении днепровской ставки отпала сама собой: Мубарек Герай в тот же год скончался в своем кавказском убежище, а султана, похоже, сумели убедить, что Гази Герай незаменим на своем посту, всегда был лоялен к Стамбулу, и его не стоит оскорблять по­пусту — тем более, что к нему скоро придется обращаться за военной помощью.

И все же хан не оставил мечты о новой столице, раскинувшейся на просторе (похоже, еще со времен войны на Кавказе Гази Герай увереннее чувствовал себя на открытых, хорошо обозреваемых пространствах, нежели в теснинах и ущельях). Он решил сделать своей столицей Гёзлев,⁴⁸ который вполне мог стать «крымским Стам­булом» — тем более, что главная черта сходства с заморским мега­полисом, отцовская мечеть, уже украшала городской силуэт. Гази Герай давно наметил столичное будущее для столь полюбившего­ся ему города (ведь недаром он с самого начала перенес сюда свой монетный двор, и надпись «Гёзлев» теперь чеканилась на всех крым­ских монетах⁴⁹), но воплотить этот замысел ему так и не удалось: появились заботы, которые надолго отвлекли хана от обустройства новой столицы.

Османская империя, захватившая в прежние десятилетия обшир­ные территории в Юго-Восточной Европе, столкнулась с проблемой охраны своих завоеваний. Пока османы воевали с Ираном, австрийс­кий император попытался отодвинуть турок от своих рубежей и вы­теснить их из пограничной Венгрии. Султан, доведя войну с кызылбашами до победного конца, перебросил войска с восточного края империи на западный, чтобы восстановить свое владычество в вен­герских землях. Мурад III хорошо помнил, какую пользу принесли крымские войска в иранской кампании, и потому решил воспользо­ваться их помощью и в новой войне против Австрии.

Гази Герай без возражений принял султанское приглашение: все-та­ки он был обязан османам своим воцарением, да и новые подвиги на полях сражений надолго заставили бы замолчать тех, кто мечтал о его смещении. Но прежде, чем выступить к дунайским берегам, хану следовало срочно уладить отношения с соседями, чтобы обезопасить Крым на время своего отсутствия.

Гази Герай начал мирные переговоры с царем уже вскоре после возвращения из московского похода. Будучи осведомлен о кознях Шакая-Мубарека, хан принес царю извинения за недружественный шаг и предложил условия мира: Москва продолжит по традиции вы­плачивать Бахчисараю «поминки», а хан со своей стороны оставит претензии на Казань и Хаджи-Тархан.⁵⁰ Самовольный набег Фетха и Вахта Гераев поставил было примирение под угрозу, но хан, торопясь в Венгрию и не имея времени на выстраивание сложных диплома­тических комбинаций, сумел склонить царя к миру совершенно не­отразимой приманкой: помимо отказа от волжских владений Орды, Гази Герай признал за Федором царский титул и впервые оформил письмо к нему как к независимому правителю: к листу была приве­шена подобающая в таких случаях золотая печать.⁵¹

Хан прекрасно сознавал, что преподнес Москве во всех смыслах «царский» подарок. «Скажи брату моему [Федору], — наставлял он русского посла, — что я не отказал ему в великой чести, чего при пре­жних ханах не бывало!».⁵²

Собственно говоря, на этом можно поставить точку в истории борьбы Крыма за наследство Золотой Орды: владыка Великого Улу­са официально признал за московским правителем ханский титул и отказался от верховенства над волжскими юртами.⁵³ Если бы из глу­бины веков мог вернуться Тохтамыш-хан, он наверняка наградил бы Гази Герая множеством жестоких упреков. Но времена Тохтамыша давно миновали; нынешний крымский хан был сыном своей эпохи и великолепно ориентировался в ее реалиях.

Патриархальные символы XIII и XIV столетий уже мало что значи­ли на пороге XVII века, а Гази Герай был очень расчетливым полити­ком, ставил превыше всего практическую целесообразность и ради нее не страшился пойти вразрез с вековыми традициями (о чем крас­норечиво свидетельствовало и его намерение сменить столицу).

Не так много связывало Крым с волжскими юртами, слишком отда­лены они были друг от друга и слишком разные народы населяли их, чтобы Кыпчакская Степь, насильно объединенная когда-то монголь­скими завоевателями, могла и далее оставаться одним государством. Единый Улус Бату просуществовал недолго; народы, прежде подчи­ненные Сараю, при первой же возможности разбежались из-под сени ордынского трона, и ни Намаганы, ни Гераи не смогли удержать их. Это не вызывало сомнений уже в XV столетии; потому-то правители Крыма никогда и не надеялись по-настоящему править обоими мате­риками, а стремились лишь формально господствовать над ними — ибо только такое господство, покоящееся на династическом старшин­стве среди окрестных правителей, могло уберечь Крымский Юрт от извечной угрозы со стороны степных обитателей.

Но теперь выстраивать патриархальные альянсы на востоке стало не с кем: Москва под корень уничтожила волжские государства, а во взаимоотношениях с ней пресловутая «слава» наследников Бату не давала никаких преимуществ: сталь и свинец значили здесь гораздо больше, чем золотые чернила, которыми полагалось выписывать в ярлыках имя верховного хакана.

Гази Гераю довелось долго служить под началом османских коман­диров, и цель войны, как он привык ее понимать, заключалась в заво­евании новых земель и покорении новых народов. Сражения же за ста­ринные титулы, давно утратившие свое реальное содержание, должно быть, казались Гази Гераю бессмысленным расточительством сил.

Это, однако, не означало, что хан и вовсе отрекся от наследия Вели­кого Улуса. Напротив: он не отказался ни от титула предков,⁵⁴ ни от тех бывших ордынских владений, которыми можно было по-настоя­щему и с выгодой владеть: Северного Кавказа на востоке и Молдовы с Валахией на западе. На эти земли и обратил теперь свое присталь­ное внимание крымский правитель.⁵⁵

Летом 1594 года посередине моста над пограничной рекой Сосной (на том дальнем рубеже Крымского Юрта, где когда-то Менгли Герай остановил ордынское войско) встретились два знатных посланца, крымский и русский, обменявшиеся договорными грамотами своих государей.⁵⁶ Между ханом Великого Улуса и его бывшим московским вассалом был заключен мир.

Тем временем Гази Герай с 80 тысячами крымцев и ногайцев³⁷ уже спешил к венгерским равнинам, где ему предстояло подтвердить свою славу воителя, неукротимого, словно зимний буран.

ОТВАГА И ЗАВИСТЬ

1-й венгерский поход Гази II Герая, его отношения с везирем — Отвага крымских войск на венгерском фронте — Возвращение в Крым, задержка в Валахии — Гази II Герай желает поставить крымского правителя в Молдове — Смена султана и последствия этого для Гази II Герая — Хан посылает в Венгрию Фетха Герая

(1594-1596)

В июле 1594 года Гази II Герай прибыл в Венгрию, где стояло большое османское войско. Турецкий главнокомандующий, везирь Синан-паша, устроил в честь прибытия хана военный парад и торжественный прием. Подъехав друг к другу на лошадях, хан и везирь обменялись рукопожатием, а затем Синан пригласил Гази Герая в свой походный шатер. Когда крымский гость вошел вовнутрь, везирь предложил хану место справа от себя и уселся с ним рядом. Началась трапеза. По окончании обеда слуги везиря подали Гази Гераю золотую чашу для ополаскивания рук, а Синан-паша преподнес ему подарки: пять тысяч золотых монет и прекрасного боевого коня. На нем крымский государь и вернулся в свой лагерь.

Могло бы показаться, что командир османской армии оказал крым­скому союзнику исключительный почет и гостеприимство. Но это было не так. Достаточно было уже того, что паша, завидев хана, не слез с седла — хотя простолюдинам (даже столь высокопоставлен­ным, как везирь) непременно полагалось бы спешиться при прибли­жении царственной особы. Неподобающе выглядело и то, что везирь ввел хана в свою палатку, да еще и занял там почетное место, тогда как для встречи столь важной особы надлежало поставить отдельный шатер. Эти тонкости восточного этикета были моментально подмече­ны всеми присутствующими: везирь вел себя с ханом, как будто тот был равен ему по рангу! Никто, включая самого хана, не подал виду, что заметил это, но поведение турецкого вельможи многое сказало Гази Гераю о настроениях при султанском дворе.³⁸

Скоро хан и паша снова вместе сидели в шатре, обсуждая предстоя­щее сражение с австрийцами. Перед ними простиралась река, а далее стояла неприятельская крепость Рааб, у стен которой австрийцы уст­роили «табор» — подобие русского «гуляй-города», хорошо знакомо­го крымцам по их московским походам.

Гази Герай предложил следующий план: крымское войско со свои­ми лошадьми пересечет реку вплавь и разгромит табор — и тогда тур­ки смогут соорудить понтонный мост и переправить по нему пушки. Переплывать под обстрелом реку и сражаться с табором было весь­ма рискованным предприятием, но крымцы справились со своим за­данием. Османы построили мост, подкатили пушки к самым стенам крепости, начали обстрел, и теперь Рааб был обречен.

Как ни странно, успех этого маневра вселил в Синан-пашу не столь­ко радость, сколько зависть по отношению к Гази Гераю: ведь если хан и далее будет так удачлив, то он получит лавры победителя, а ве­зирь останется в стороне (тем более, что до прибытия крымцев паша отнюдь не блистал на поле боя). Потому, чтобы не делиться с Гази Гераем славой взятия Рааба, везирь сказал ему, что дальше справится с крепостью и сам — а крымские воины пусть идут осаждать соседний замок, называвшийся Тэта.

Везирю не удалось «уберечь» Гази Герая от славы покорителя крепос­тей: через некоторое время ему донесли, что Тата взят крымцами и без турецкого содействия.⁵⁹ Столь же блистательно крымский полководец выступил и при взятии замка Коморн, повторив свой прием с переправой через реку и оказав османскому войску неоценимую помощь.⁶⁰

Успехи хана сильно раздражали везиря. Не смея задеть самого Гази Герая, паша нашел повод выместить свое неудовольствие на его под­данных. Следует отдать должное предусмотрительности турок: ведя войну в Венгрии, они старались причинять как можно меньше бедс­твий местному населению, сознавая, что грабежи и насилия могут превратить завоеванные земли в безлюдную пустыню, где нельзя бу­дет найти продовольствия. Однако ханские воины придерживались иного мнения: они с самого начала рассчитывали на богатую добычу от венгерского похода, и в перерывах между сражениями рассыпа­лись по окрестностям, собирая свой «урожай». Под тем предлогом, что был нарушен строгий запрет на грабежи, везирь приказал пове­сить нескольких зачинщиков набегов.⁶¹

Он мог наложить на виновных разные виды наказания, но избрал именно виселицу как самую позорную казнь. Если Синан-паша же­лал тем самым досадить Гази Гераю, то попал точно в цель. Сколь бы ни провинились ханские бойцы, нарушив указ везиря, вешать вои­нов, еще вчера сражавшихся за султана, было оскорблением для их правителя. Гази Герай собрал свою армию и увел ее обратно в Крым (за исключением десяти тысяч ногайцев, которых он все же оставил при паше⁶²) — тем более, что подступала зима, когда военные дей­ствия приостанавливались.

Обратный путь крымцев лежал через дунайские княжества: Вала­хию и Молдову. Эта дорога была выбрана ханом не случайно. Триста лет назад земли обоих княжеств входили в улус эмира Ногая и под­чинялись Золотой Орде.⁶³ Затем они были покорены Османской им­перией, и с тех пор правителей (господарей) Валахии и Молдовы на­значал и смещал Стамбул. Однако даже после османского завоевания княжества продолжали платить дань Крыму в память обычая, устано­вившегося при ордынском господстве.⁶⁴

Отказавшись от бесполезной борьбы за Волгу, Гази Герай вспом­нил об этих бывших владениях Великого Улуса, подчинение кото­рых представлялось вполне осуществимой задачей. Конечно, Га­зи Герай не рассчитывал отобрать дунайские княжества у Осман­ской империи, но его замысел и не требовал этого: хану было достаточно того, чтобы султан назначал правителями Молдовы и Валахии не князей из числа местных жителей, а крымских принцев из рода Гераев. В Крыму уже был готов и кандидат в прави­тели Молдовы: Адиль Герай, сын нурэддина Вахта.⁶⁵

Гази Герай считал, что это послужило бы достойным вознагражде­нием за помощь, оказанную крымцами османам в венгерской кампа­нии, и еще на фронте пытался завести разговор на эту тему с Синан-пашой. Ответ завистливого везиря, разумеется, был отрицательным, что однако, не пошатнуло надежд хана добиться господства Гераев над дунайскими княжествами.

Как раз накануне османско-австрийской войны валашский госпо­дарь Михай и молдавский господарь Аарон восстали против султана. Особенно силен был Михай: он на время изгнал турок из Валахии, и османской армии никак не удавалось справиться с ним. Гази Герай ре­шил вмешаться и подавить мятеж — вероятно, он рассчитывал, что за такую услугу султан выполнит его желание.

Поход в Валахию едва не стал для крымского правителя роковым: во время яростной схватки с повстанцами Гази Герай был тяжко ра­нен пулею. Крымское войско отступило на болгарский берег Дуная, в Силистру. Там армии пришлось задержаться, пока местный цирюль­ник лечил ранение хана, и потому воины смогли вернуться в Крым лишь весной на следующий год.⁶⁶

Осенью 1595 года Гази Герай продолжил борьбу за дунайские кня­жества, где у него появился серьезный соперник: польский король. Зигмунт III, который, как и хан, тоже считал себя наследственным господином молдавских земель, послал туда войска, сверг Аарона и поставил на пост господаря своего ставленника Иеремию Могилу.⁶⁷ Хан не мог остаться безучастным к такому шагу соседа — и тоже вступил в Молдову с немалой армией. Вскоре Гази Герай уже сообщал султану, что овладел мятежным краем, и что жители Молдовы сами желают видеть его своим повелителем.⁶⁸ При таком успехе можно было бы не сомневаться, что падишах пойдет ему навстречу и пришлет указ, провозглашающий правителем Молдовы Адиля Герая... Тем глубже было разочарование хана, когда он дождался ответа из Стамбула: совет везирей постановил, что отдавать край под управление Гераев неце­лесообразно.⁶⁹

Польские отряды в Молдове, со дня на день ожидавшие схватки с крымцами, были поражены резким разворотом ханской политики: Гази Герай вступил в мирные переговоры, признал Иеремию закон­ным господарем и обязался вывести свои войска в течение трех дней.⁷⁰ Зная подоплеку событий, эту внезапную перемену понять нетрудно: теперь для хана уже не имело значения, кто станет хозяином края; главное, что османы отказали в этом ему, своему верному и заслу­женному союзнику.⁷¹ Вряд ли крымский правитель был утешен тем, что Иеремия обязался выплачивать ему дань в прежнем размере: Гази Герай считал, что заслуживает гораздо большего.⁷²

Холодность, которая стала хорошо заметна в отношении стамбуль­ского двора к крымскому хану, объяснялась не только происками завистливых вельмож, но и сменой султана. Мурад III, считавшийся другом Гази Герая, умер в январе 1595 года, и ему наследовал сын, Мехмед III. Восхождение на трон нового падишаха ознаменовалось событием, ужаснувшим весь Стамбул: ради того, чтобы исключить в будущем всякие споры за престол, Мехмед III приказал истребить девятнадцать своих братьев, что было тотчас исполнено.⁷³

Отныне Гази Герай уже не мог полагаться на свой прежний автори­тет при султанском дворе: к власти там пришли совершенно другие люди, и все привилегии и обещания, данные когда-то Гази Гераю по­койным Мурадом, были — по витиеватому выражению османских летописцев — «брошены в лохань забвения».⁷⁴ Забвению были пре­даны и недавние заслуги Гази Герая на венгерском фронте: в своих ра­портах султану Синан-паша приписал их собственному сыну, руме-лийскому наместнику Мехмеду.⁷⁵ В лице Синан-паши Гази Герай об­рел опасного врага: везирь явно добивался смещения хана и старался убедить нового падишаха, что крымский правитель намерен в союзе с Польшей и Молдовой выступить против Османского государства.⁷⁶

В 1596 году Мехмед III решил лично побывать на венгерском фронте и воодушевить бойцов своим присутствием. Туда же он пригласил и Гази Герая. Хан без возражений собрал войско, взял с собой калгу Фетха Герая и двинулся в путь. Однако когда крымская армия проходила мимо Валахии, Гази Герай отдал калге часть своих отрядов и приказал хорошо воевать, и решил защищаться до последнего. Пример Мехмеда II Герая, который в одиночку восстал против султана и проиграл бой, убеждал, что для успешного сопротивления туркам понадобится целая международная коалиция.

Не теряя времени, Гази Герай разослал письма ко всем соседним правителям: польскому королю, австрийскому императору, госпо­дарям Молдовы, Валахии и Трансильвании и даже к запорожским казакам. Гази Герай извещал их, что порывает всякие отношения со Стамбулом, и приглашал вместе выступить против османов.⁸³

Послания, составленные Гази Гераем в те дни, свидетельствуют, что поступок султана стал для него тяжким ударом: хана потрясла не столько потеря престола, сколько вероломная неблагодарность Стам­була, ведь Мурад III, утверждая Гази на престоле, обещал, что назна­чает его ханом пожизненно. Гази Герай с горечью сетовал в своих письмах, что ради славы дома Османов провел годы в иранской нево­ле, и что следы от тюремных кандалов до сих пор остались на его те­ле — а наградой за все страдания и подвиги стало унижение, которо­му подверг его ныне султан...⁸⁴ Свергнутый хан более не считал нуж­ным скрывать то глубокое презрение к Мехмеду III, которое накопи­лось у него в сердце: «Человек ничтожный и лживый, — гневно писал он о султане, — неверный, рожденный рабыней; грех, что мы до сих пор ему служили!!!».⁸⁵

За короткий срок своего пребывания на везирском посту Чигала-заде развернул кипучую деятельность и успел натворить немало бед: помимо устроенной им интриги вокруг крымского престола, он нало­жил такие тяготы на население империи, что многие подданные сул­тана присоединились к восстанию мятежников-джеляли, разворачивавшемуся тогда в Анатолии. Поэтому торжество Чигала-заде прод­лилось недолго: через несколько месяцев Мехмед III отправил его в отставку.⁸⁶

Новый везирь, Ибрагим-паша, немедленно разъяснил султану, ка­кой ошибкой было смещение Гази Герая. Новые беспорядки в Крыму не только лишат Турцию крымской военной помощи, но, пожалуй, и заставят отозвать с фронта драгоценные силы для усмирения взбунтовавшегося хана. Потрясения в Крыму неминуемы, даже если султан отменит свой указ о назначении Фетха — ведь у того тоже име­лись влиятельные сторонники...

Безрассудная месть бывшего везиря завела османский двор в глухой тупик. Султану осталось лишь прибегнуть к уловке: он подписал два одинаковых указа, один из которых утверждал ханский титул за Гази, а второй — за Фетхом. Затем придворному порученцу приказали от­правиться в Крым и тщательно разузнать, кто из двух претендентов на престол имеет за собой больше сторонников. Сильнейшему из них и надлежало вручить именную грамоту, а копию, предназначенную для второго кандидата, бесследно уничтожить.

Хандан-ага, которому была поручена эта деликатная миссия, ока­зался давним другом свергнутого хана. При первой же встрече Хан­дан-ага передал в руки Гази Гераю бумагу, выписанную на его имя, а экземпляр Фетха, очевидно, тут же превратился в пепел.⁸⁷ Получив заветный документ, Гази Герай не замедлил предъявить его в Кефе и заявить о своих законных правах на престол. Тут же в Кефе появился и Фетх Герай, у которого тоже имелся веский аргумент: падишахский указ, провозглашавший его ханом.

Два разных документа говорили об одном и том же, и каждый ут­верждал за своим владельцем ханское звание. Чтобы не допустить стычки и кровопролития, вопрос решили вынести на рассмотрение суда. Верховный кефинский судья, кади Абд-ур-Рахман-эфенди, изу­чил оба султанских распоряжения и заключил, что Фетх Герай обла­дает более солидными основаниями занимать трон: во-первых, его бумага выдана позже, а во-вторых, на ней присутствует личная под­пись султана.

Такое решение не устроило Гази Герая и его приверженцев, и они обратились в наивысшую судебную инстанцию: к муфтию Азаки-эфенди. Глава мусульманской общины Крыма задумался, рассматри­вая лежавшие перед ним листы, а затем указал присутствующим, что на письме, предъявленном Гази Гераем, присутствует султанская тугра — рисованная каллиграфическая монограмма, издавна служив­шая знаком власти османских султанов и изображавшаяся на важ­нейших документах. Без этого символа, своего рода удостоверительной печати, указ Фетха Герая — пусть даже и подписанный султа­ном — становился простой запиской. На том и порешил суд муфтия: ханом следует признать Гази Герая, а тот, кто воспротивится сему, будет считаться врагом падишаха.⁸⁸

Муфтий нечасто высказывался по вопросам политической жизни, но когда ему доводилось делать это, слово муфтия становилось законом для всех без исключения крымских мусульман. Фетх Герай понял, что теперь ни войско, ни народ не поддержат его, и потому был вынужден признать свою отставку. Справедливость в отношении Гази Герая вос­торжествовала — но можно ли было представить в прежние времена, что судьба хаканского престола станет зависеть от расположения чер­нильных завитков на вощеной бумаге стамбульской канцелярии...

После всего, что произошло, Фетх Герай, конечно, не мог оставать­ся в Крыму. Султанский двор звал его в Турцию и даже обнадежи­вал, что когда-нибудь снова сделает его ханом, но кто-то предупредил Фетха Герая, что на самом деле султан задумал казнить его.⁸⁹ И дей­ствительно: убедившись в неспособности Фетха удержать трон, осма­ны больше не нуждались в его услугах, и им оставалось лишь изба­виться от неудачника.

Поэтому Фетх Герай отправился не в Стамбул, а в Черкессию,⁹⁰ по­следовав давнему примеру Шакай-Мубарека. Судьба этих двух бра­тьев оказалась на удивление схожа. Ранее, после смерти Мубарека, Фетх Герай взял замуж его вдову-черкешенку" — и, стало быть, на­шел теперь убежище там же, где некогда скрывался от хана и Шакай: во владениях кавказского тестя. Подобно Мубареку, Фетх Герай не желал сдаваться и мечтал вернуться к власти — но не с помощью ко­варного султана, которому он больше не доверял, а исключительно собственными силами.

Когда летом 1597 года Гази Герай собрал войска и покинул Крым, Фетх Герай подумал, что хан удалился в очередной поход на Венгрию. Понадеявшись на долгое его отсутствие, Фетх Герай вместе со своим калгой Бахтом Гераем и прочими приверженцами ворвался на полу­остров и попытался захватить Бахчисарай. Хотя в московских и вен­герских походах Фетх показал себя храбрым воином, мятеж раскрыл в нем никудышного стратега: он пренебрег разведкой — а иначе бы знал, что хан отправился вовсе не к далеким венгерским равнинам, а всего лишь к низовьям Днепра.

Услышав о волнениях в Крыму, Гази Герай за считанные дни вер­нулся к столице со всеми своими силами. Фетху пришлось бежать в Кефе — прибежище далеко не безопасное, откуда его могли легко пе­реправить к султану. Очутившись меж двух огней, мятежник предпо­чел просить милости у брата, нежели ехать в Стамбул.⁹²

В милости ему было отказано.

Неизвестно, когда у Фетха Герая зародилась мысль бежать в Московию — то ли еще в Черкессии, то ли уже в Кефе — но об этом его намерении узнали многие.⁹³ Хан помнил, какую угрозу навлекла на Крым эмиграция Мурада Герая, и категорически решил не допустить повторения этого.

Покинув Кефе, бунтовщик явился к хану, чей походный шатер сто­ял в небольшом селении по соседству с городом. Фетх Герай снял шап­ку, опустился на одно колено и собрался поцеловать полу ханского ха­лата, когда один из окружавших хана мансурских мирз шагнул к каю­щемуся бунтовщику и разбил ему голову боевым топором. Бахт Герай оставался снаружи шатра и не видел происходящего, но почувствовал опасность и вскочил в седло — однако ханские слуги схватили его ло­шадь под уздцы и убили Бахта на месте. Вслед за этим мирзы истреби­ли и всю семью Фетха Герая, не исключая девятерых его детей.⁹⁴

Жестокость в отношении потомства поверженного мятежника не может быть оправдана, но может быть объяснена — ведь, по сути, не имело значения, доберется ли до царя сам Фетх Герай, либо только его сыновья: история с крымскими беженцами на московской службе грозила повториться и в том, и в другом случае.

Говорили, правда, и другое: что расправа с Фетхом Гераем сверши­лась не в присутствии хана и даже без его ведома: якобы некий мирза, желая выслужиться перед ханом, самочинно избавил его от сопер­ника, а Гази Герай, удрученный гибелью брата, даже сложил о этом скорбную эпитафию:

Жестоко обошлись сегодня

С Фетхом Гераем небеса —

Уместно, коль заплачут сегодня

Люди на земле, ангелы на небе.⁹⁵

Однако трудно поверить, что кто-либо в Крыму осмелился бы по­сягнуть на жизнь целого семейства ханских родичей без одобрения самого хана. Судьба Фетха Герая воистину была достойна сожаления: 39-летний калга, выделявшийся среди братьев своими дарованиями,⁹⁶ верно служивший хану и никогда ранее не помышлявший о бунте, позволил использовать себя в опасной интриге — и был равнодушно брошен своими стамбульскими покровителями, едва только рухнула сделанная на его имя ставка.

ДЕНЬ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ

2-й венгерский поход Гази II Герая — Силистрийский паша отдает в управление хану западный берег Черного моря — Мятеж в Крыму — Бегство Селямета Герая в Турцию, опасения хана по этому поводу — 3-й венгерский поход Гази Герая: зимовка в городе Печ — Амнистия мятежникам «джеляли» и Селямету Гераю — Гази Герай возвращается в Крым

(1598-1603)

Пока в Крыму разворачивалась драма, связанная с воцарением и мятежом Фетха Герая, в Венгрии не прекращалась война, и османы, как и прежде, ожидали крымской помощи. Нетрудно понять, почему они так и не дождались ее в 1597 году: слишком велико было оскор­бление, нанесенное хану, чьи прежние подвиги на службе падишаху были поставлены ни во что.

Вряд ли Гази Герай отправился бы сражаться за неблагодарного сул­тана и на следующий год, но дальнейшее игнорирование падишах­ских призывов становилось опасным: дошли слухи, что Мехмед III снова стал поговаривать о замене хана — на сей раз кандидатом вы­ступал Алп Герай. Приближенные еле отговорили султана от новой попытки устроить переворот в Бахчисарае, втолковав ему, что хан очень популярен в ггароде, и лишить его престола означает вызвать в Крыму новые потрясения с тяжкими последствиями.⁹⁷

То, что в Стамбуле вновь вспомнили об Алпе, должно было всерь­ез обеспокоить Гази Герая. Хотя османы, занятые войной, и не могли оказать Алпу Гераю мощного военного вспоможения, тот с легкостью мог одолеть хана тем же оружием, каким Гази победил Фетха: судом! Ни один житель Крыма не смог бы оспорить, что Алп Герай, как стар­ший в ханском роду, несомненно обладает первоочередным правом на престол.

Потому Гази Герай решил не усложнять напряженные отношения с султаном и летом 1598 года в очередной раз вывел крымскую армию в венгерский поход. Он сделал это вопреки своей воле: хан не желал во­евать и не скрывал этого от европейских правителей, у которых даже возникла надежда включить Крым в антиосманский союз. Если Гази Герай встанет вместе с Европой против турок, — подсказывали они хану в тайных посланиях, — Крым получит все земли, какие только сможет сам отвоевать у Османской империи.⁹⁸ Известно, что вопрос о землях весьма волновал Гази Герая, но все же заключить подобный союз он решился: хан понимал, что войну с Турцией на стороне хрис­тианских держав не поддержат его собственные войска.⁹⁹

Бои на фронте шли вяло: хотя Гази Герай с османским командую­щим Сатырджи Мехмед-пашой и захватили важную крепость Варад в Трансильвании, других крупных сражений не последовало, и с на­ступлением осени хан отвел своих бойцов на зимовку к городу Сомбору, а сам отправился в Силистру, где когда-то лечил раны, полу­ченные в валашском походе.¹⁰⁰ Этот городок был столицей обширной османской провинции, что охватывала почти весь западный берег Черного моря от Янболу до Дуная. Наместником этой области и был Сатырджи-паша, который подружился с Гази Гераем и пригласил его перезимовать у себя.

Хан был по-прежнему разочарован тем, что Крым так и не получил от османов должного вознаграждения за участие в войне. Он рассказал паше свою грустную историю о самоотверженном герое и неблагодар­ном падишахе — и тот, выслушав друга, решил восстановить справед­ливость. Сатырджи-паша распорядился, чтобы налоги и доходы с Силистрийской провинции передавались в пользу Гази Герая — то есть, фактически, передал край в уггравление хану. Дружеская щедрость дорого обошлась великодушному наместнику: прибыв на фронт сле­дующим летом, главный везирь казнил его за самоуправство.¹⁰¹

Так Гази Гераю был нанесен очередной удар: его добрый товарищ ли­шился жизни за попытку оказать хану благодеяние. Подобное поведе­ние султана в отношении крымского правителя объяснялось не только наветами клеветников, но, видимо, и страхом — ибо по Турции ходи­ли слухи, что Гази Герай постепенно и без лишнего шума продвигает своих сторонников на высшие посты при падишахском дворе, чтобы затем устроить переворот и занять престол Османской империи!¹⁰²

Убийство Сатырджи-паши заставило Гази Герая опасаться и за собст­венную жизнь: теперь он встречался с везирем только в сопровожде­нии отряда телохранителей, а вскоре и вовсе покинул Венгрию, как ни старался османский командующий задобрить его дарами и почестями.

Осенью 1599 года хан вернулся на родину. Подарив целый год венгер­скому походу, он считал себя вправе заняться делами своего государст­ва. Но Гази Герай не нашел покоя и в собственном доме: на этот раз но­вая сеть интриг была сплетена в кругу его родичей и приближенных.

Имена тех людей в Крыму, что поддержали недавний мятеж Фетха Герая, остались в тени, но можно догадаться, что это были ширин-ские вельможи — ведь недаром за расправу с мятежником, его сооб­щниками и семейством взялись именно Мансуры, давние соперни­ки Ширинов. У предводителя Ширинского клана к тому времени уже накопился длинный список претензий к хану. Первой и главной из них была та, что хан сильно урезал полномочия родовой знати в го­сударственной жизни страны. Гази Герай ввел при своем дворе долж­ность капы-агасы, подобную должности османского везиря, и назна­чил на нее Ахмед-агу — черкеса по происхождению, полностью зави­симого от хана и всецело преданного ему. Капы-агасы стал постоян­ным спутником своего повелителя в боевых походах, его доверенным лицом в переговорах с соседними правителями, главным телохрани­телем и секретарем. Как и подобало везирю, Ахмед-ага стал одним из наиболее влиятельных лиц в государстве. Помимо того, хан набрал себе из тех же черкесов и гвардию ружейных стрелков-тюфенкджи в полтысячи человек. Она походила на отряды секбанов, учрежден­ные ранее Сахибом Гераем, но если Сахибу на содержание гвардейцев деньги присылал султан, то Гази Герай не желал, чтобы его личная охрана каким бы то ни было образом зависела от Стамбула, и содер­жал ее сам, введя для этого специальный налог с населения Крыма.¹⁰³ Такая самостоятельность хана никак не устраивала Ширинов. Этим решил воспользоваться молодой нурэддин Девлет Герай, который за год отсутствия хана в Крыму успел почувствовать вкус к власти и пожелал сам стать правителем. Нурэддин сговорился с ширинским беем Кутлу-Гиреем, чтобы тот помог ему убить Гази Герая и занять престол. Кутлу-Гирей одобрил дерзкую затею и отрядил на помощь мятежнику своих сыновей. Но, видимо, кто-то из посвященных лиц выдал тайну, и план покушения стал известен хану раньше, чем заго­ворщики успели приняться за дело.

12 июня 1601 года, в день Курбан-Байрама (мусульманского празд­ника Жертвоприношения), Гази Герай по своему обыкновению созвал на праздничный пир крымскую знать — в том числе и верхушку кла­на Ширин вместе с Девлетом Гераем. Такие празднества проводились у хана каждый год, и заговорщики прибыли в гости к правителю в уве­ренности, что тот не догадывается об их замыслах. Рассевшись на ков­рах между шатрами и уже приступив к пиршеству, изменники вдруг с тревогой заметили, что вокруг них собираются ханские гвардейцы. Тюфенкджи вскинули ружья, грянули выстрелы, и самонадеянный нурэддин вместе с ширинским беем пали в этот день жертвой собс­твенного властолюбия. Братья Девлета — Мехмед и Шахин Герай — вместе с тремя сыновьями Кутлу-Гирея вырвались из кольца порохо­вого дыма и бежали в Турцию.¹⁰⁴

Калга Селямет Герай, похоже, что-то знал о планах заговора — хо­тя, с другой стороны, он сам считался первым наследником и вряд ли был согласен пропустить вперед себя на трон Девлета. Гази Герай имел сильные подозрения в отношении Селямета, но подтвердить их, видимо, было нечем, и потому хан ограничился серьезным разгово­ром с братом, после чего оба поклялись всегда быть в ладу друг с дру­гом. Ахмед-ага пытался убедить хана, что Селямет Герай — такой же мятежник, как и прочие, и просил позволения устранить его, но Гази Герай, не желая нарушать клятву, приказал оставить калгу в покое.

Видимо, за Селяметом Гераем действительно водились некие пре­грешения, потому что теперь он стал жить настороже. Он даже поки-нул свой дворец Салгыр-Сарай и переселился в шатры у Кызыл-Каи, объяснив такую предосторожность тем, что из-за возникшей в горо­де эпидемии следует избегать больших скоплений народа. Наконец, в сентябре, улучив момент, калга бросил свой лагерь и умчался из Кры­ма в степи — в Ак-Керман и далее, в Стамбул.¹⁰⁵

Тайное бегство Селямета стало лучшим доказательством его винов­ности — а заодно и источником постоянной тревоги для хана: ведь в распоряжении Стамбула оказался новый кандидат на крымский пре­стол, и хану приходилось опасаться новых интриг в свой адрес — те­перь уже с участием Селямета Герая.

Гази Герай потребовал от султана, чтобы тот либо выдал беглого калгу в Крым, либо казнил его сам. Падишах отверг эти требования, но пообещал, что отправит беглеца в далекую ссылку, где тот не смо­жет вредить Гази Гераю. Так и случилось: Селямет Герай был сослан в Анатолию, а Мехмед III, оказав услугу хану, в который раз напомнил ему, что ожидает прибытия крымских войск на венгерский фронт.¹⁰⁶ Селямет Герай недолго оставался в местности, отведенной ему сул­таном для жительства. В эти годы в Анатолии разгоралось восстание «джеляли» — турецких крестьян и беглых солдат под предводитель­ством братьев Кара-Языджи и Дели-Хасана. Сражаясь с султанскими войсками, мятежники овладели обширными областями в Восточной Турции, где жил теперь Селямет Герай. Недолго думая, крымский бег­лец покинул место ссылки и присоединился к участникам мятежа.¹⁰⁷ Это могло несколько успокоить хана: ведь дружба с бунтовщиками должна была лишить Селямета всякого доверия при султанском дво­ре и вычеркнуть его из числа соперников хана.

Поэтому осенью 1602 года Гази Герай решился оставить Крым и вы­ступить в свою третью венгерскую кампанию. Все ханские братья к этому времени либо погибли, либо покинули Крым, и на пост перво­го наследника был назначен 13-летний сын Гази Герая — Тохтамыш Герай. Отец видел его будущим правителем Крыма и стал смолоду приучать к управлению страной: юному калге было поручено охра­нять Крым от неприятеля в отсутствие хана. Разумеется, в помощь ему были назначены опытные советники.¹⁰⁸

В прифронтовых землях хан появился лишь в октябре, когда основ­ные сражения уже закончились и османские войска расходились на зи­мовку. Гази Герай поселился переждать зиму в венгерском городе Печ. Здесь он нашел себе образованного собеседника: его частым гостем стал местный уроженец, венгр-мусульманин Ибрагим Печеви, знаме­нитый в будущем историк. Впоследствии Печеви рассказывал о сво­их встречах с ханом: «Я большую часть дней находился в его благород­ном обществе, а по временам мы ездили даже на охоту и ходили про­гуливаться; иногда же проводили время в писании и в некоторых дру­гих похвальных занятиях. Он заставил меня выучиться писать почер­ком таалик, преподав мне правила, как действовать пером в этом по­черке».¹⁰⁹ Гази Герай научил Печеви не только искусству арабской кал­лиграфии, но и персидскому языку, которым владел в совершенстве и на котором писал стихи.

Обретя вдали от придворной суеты много свободного времени, Га­зи Герай взялся за создание поэмы — воображаемого диалога между Кофе и Вином, который и был написан долгими зимними вечерами в Пече. Гази Гераю, к слову, было чем гордиться на литературном поп­рище. Среди всего пестрого разнообразия ближневосточной поэзии он создал целый новый жанр, которому в будущем появилось немало подражаний.¹¹⁰ Если основным лирическим героем у прежних поэтов был влюбленный юноша, то в стихах Газайи заговорил воин-аскет:

Святого преклоненья перед стягом

Пленительный стан девы не заменит,

И к бунчуку привязанности сердца

Благоуханье пери не заменит.

И пылкую любовь к мечу и стрелам,

Которую не излечишь из сердца,

Ни брови, рассекающие душу,

Ни глаз аркан и стрелы не заменят.

И наготу клинка, что дарит радость

И нас сопровождает постоянно,

Притворная и приторная сладость

Серебряного тела не заменит.

На шелковистой шее иноходца

Узла волос, сжимающего душу,

Прядь завитая на висках любимой

И косы юной серны не заменят.

Коня мы любим с выучкой искусной,

С упругим, легким, словно ветер, бегом,

Его нам ни красавица, ни пери

С походкою газели не заменят.

Мы душу нашу вверили джихаду,

Войну за веру предпочли любимой

С обличьем пери и небесным взглядом,

Которая нам цели не заменит.

Лишения военного похода,

К которому влечет нас неизменно,

На муки страсти к девушке жестокой

Мы ни за что на свете не заменим.

Мы жаждем всей душою газавата

И, с Газайи испытывая жажду

И требуя той жажды утоленъя,

Вода нам кровь неверных не заменит.¹¹¹

Весной 1603 года венгерские равнины вновь покрылись марширу­ющими колоннами: везирь привел турецких солдат с зимних квар­тир и расставлял их по прежним позициям. Среди турецкого войска выделялись полки, более похожие на толпы разбойников, нежели на воителей ислама: это были «джеляли». Не сумев подавить восстание силой, султан все же нашел, как укротить мятежников: он пообещал им полную амнистию, высокие посты и плату за участие в венгер­ской кампании. Вожак «джеляли», Дели-Хасан, чувствовал себя хозя­ином положения и очень вольно обращался с везирем — а тот, опаса­ясь немилости падишаха, не смел перечить его бесконечным капри­зам и дерзким выходкам.¹¹²

Хан был возмущен тем, что султан поставил анатолийских разбой­ников наравне с честными воинами, и отказался являться к командующему, пока тот держит мятежников при себе. Но гораздо больше его заботила другая мысль: если даже Дели-Хасан, при всех его про­шлых злодеяниях, находится теперь в такой чести у султана — то что же тогда говорить о Селямете Герае? Ахмед-ага укорял хана, что тот не позволил ему расправиться с калгой еще в Крыму: «Вот то-то, го­сударь, зачем ты не предоставил меня самому себе? Если бы я при те­бе же зарезал его, как режут желтого быка, так ты бы теперь был из­бавлен от этих дум и опасений».¹¹³

Дурные предчувствия оказались не напрасны: к лету стало извест­но, что все крымские беглецы, присоединившиеся к Дели-Хасану, — Селямет Герай и братья Девлета Герая — тоже получили падишах­ское помилование. Не дожидаясь, пока беспокойные родичи появятся в Крыму с должным образом оформленной грамотой на ханский ти­тул, Гази Герай свернул свои походные шатры и быстрым маршем от­правился домой.¹¹⁴

Хана уговаривали остаться, а командующий фронтом передал ему через Печеви 30 тысяч аспров. «Отнеси-ка это обратно, — сказал го­стю Гази Герай, — слава Аллаху, я в этом не нуждаюсь: дать татарам по одной монете мне не позволяет честь моя, а если бы я захотел дать по две, так этого не хватит».¹¹⁵

Больше в Венгрию хан никогда не возвращался.

На службе султану в венгерских землях он провел в общей сложности два года. Это было бы в порядке вещей для какого нибудь паши или янычарского командира — но для правителя го­сударства, которого годами не видела собственная страна, это было недопустимо.¹¹⁶

СТРАНА КРЫМ

Гази II Герай в союзе с Польшей готовится обороняться от османов — Новый султан, примирение хана со Стамбулом — Крым и Северный Кавказ — Дружеские контакты с иранским шахом — Смерть Гази II Герая и отзывы современников о нем — Краткий итог

(1603-1608)

Отход с позиций в начале лета грозил дорого обойтись Гази Гераю. Османы и без того были недовольны его слишком поздним прибы­тием прошлой осенью,¹¹⁷ а покинуть фронт теперь, до начала боевых действий, означало неминуемую ссору с султаном. Тем не менее, хан сознательно пошел на риск: ему требовалось немедленно оказаться в Крыму, пока Мехмед III не вздумал послать туда Селямета Герая.

Очевидно, султан не замедлил излить свой гнев на Гази Герая, ибо тот, вернувшись домой, стал готовиться к обороне — в точности, как десять лет назад; только на этот раз хан избрал своим союзником не Московию, а Польшу. Он написал Зигмунту III о своей вражде с сул­таном, попросив его помочь в постройке крепости и прислать в Крым побольше огнестрельного оружия. Гази Герай даже намекал в своем послании, что готов признать верховенство Польши над своим го­сударством — если только ему удастся с помощью короля избавить Крым от верховенства османов.¹¹⁸ Этот неожиданный политический маневр был не столь уж и фантастичен, имея некоторое основание в старинных традициях: ведь когда-то, посадив на крымский престол Хаджи Герая, Казимир считал себя его покровителем (и сам Хаджи Ге­рай, когда ему было выгодно, не отрицал этого).¹¹⁹ В Польше всерьез задумались над предложением хана и горячо обсуждали его.

Тем временем Гази Герай ожидал османского вторжения, напряжен­ность между Бахчисараем и Стамбулом нарастала, над Крымом сгу­щались тучи — но гроза так и не грянула: в конце года Мехмеда III хватил сердечный удар, и он умер. Новым повелителем османов стал 13-летний сын султана, Ахмед. О характере нового правителя многое сказал его отказ от братоубийства при восхождении на трон: Ахмед I не тронул своего брата Мустафу и отменил этот жестокий обычай.¹²⁰

Перетасовка придворного штата при юном султане надолго отвлек­ла внимание стамбульского двора от особы крымского хана, и унизительный образ покорного слуги падишаха (должно быть, самый ненавистный из всех образов, которые доводилось принимать Гази Гераю) наконец-то мог быть без опаски сброшен. Хан освободился от докучливого надзора и бесконечных упреков; никто больше не слал ему угрожающих требований немедленно явиться в Венгрию: Ахмед I вполне удовлетворился тем, что на фронт из Крыма был прислан Тохтамыш Герай. Хан охотно отпустил часть своих войск на помощь османам: во-первых, Тохтамышу Гераю пора было испытать себя в настоящем бою, а во-вторых, в Крыму из-за неурожаев начался голод, а участие в кампании позволяло прокормить тысячи крымских вои­нов за счет османского провианта и военной добычи.¹²¹

Примирившись со Стамбулом, хан вернулся к осуществлению сво­ей давней мечты о расширении рубежей собственной державы. Про­бовать удачи в дунайских княжествах он больше не стал: все прежние попытки укрепить крымское влияние в этих краях лишь разжигали подозрительность везирей и неприязнь султана. Потому Гази Герай решил довольствоваться данью, что по-прежнему платили ему Мол­дова и Валахия, и занялся восточным флангом своего государства — Северным Кавказом.

Пока Гази Герай по требованию султана тратил месяцы и годы на за­щиту османских владений в Европе, Московия на Кавказе, по давнему выражению Девлета I Герая, все упорнее «неслась Крыму в соседи».¹²² Донские и терские казаки стали угрожать Малой Ногайской Орде, чей правитель, Кан-мирза, жаловался, что из-за их натиска вынужден си­деть в османской крепости Азак, «как мышь в гнезде».¹²³ Незавидным было положение и союзных Крыму черкесских князей: враждующие с ними кабардинские племена приняли царское подданство и обрели большую силу.

Уже в правление Гази Герая на границах Кабарды и Кумыкии воз­водились новые казацкие остроги — но хану, связанному венгерской войной, было недосуг противостоять этому. Теперь, избавившись от фронтовой повинности, Гази Герай взялся наводить порядок в этих землях.

В противовес русским острогам Гази Герай поставил на Кавказе крымскую крепость, которая была названа Гази-Кермен (несомненно, в честь самого хана). Укрепление было выстроено в верховьях Куба­ни, на подступах к Черкессии, и хан мог отправлять отсюда военную подмогу своим кавказским союзникам.¹²⁴

Занявшись всерьез кавказскими делами, Гази Герай счел нужным примириться с иранским шахом, чье влияние отчетливо ощущалось здесь в Дагестане и Кумыкии. В итоге у хана сложились прекрасные отношения с правителем страны, памятной ему тягостными годами неволи. Многое изменилось с тех пор, и теперь Гази Герай рассматри­вал Иран как возможное убежище на случай ссоры с султаном.

Так, в осенние дни 1601 года, когда хан с тревогой ожидал возвраще­ния беглого Селямета Герая с турецким войском, во владения черкес­ского племени Беслене прибыл крымский военачальник Батыр-Шах, один из предводителей Мансуров. Он участвовал в недавнем венгер­ском походе, был ранен в ногу и прибыл к своим черкесским друзьям для лечения. Батыр-Шах под большим секретом рассказал, что в слу­чае поражения в грядущей схватке с османами хан намерен укрыть­ся в Черкессии, а оттуда перебраться либо на Терек к русским, либо в Персию к шаху.¹²⁵

Новый повелитель Ирана, Аббас I, в 1603 году возобновил войну с османами за земли Закавказья. Шах сильно опасался, что турки бросят против него крымские войска — и поспешил задобрить хана: когда в плен к кызылбашам попал тот самый Хандан-ага, что некогда столь предусмотрительно распорядился султанскими грамотами для Гази и Фетха, Аббас снарядил специальное посольство и отправил пленника в Крым. Расчет на то, что Гази Герай оценит благородство шаха, ока­зался верен. В ответном посольстве Гази Герай передал Аббасу, что хочет жить с ним в мире и дружбе. Посол Хаджи-Байрам, донесший эту весть до иранского правителя и преподнесший шаху дорогие по­дарки от хана, был выслушан с великим вниманием и принят с боль­шим почетом.¹²⁶

Мирные заверения хана не были пустыми словами: когда султан пригласил крымцев снова выступить вместе на Иран, Гази Герай отве­тил ему отказом (тем более, что командующим на персидском фрон­те опять стал его давнишний недруг Чигала-заде).¹²⁷

Гази Герай шаг за шагом приближался к тому, чтобы действительно стать покровителем всего Северного Кавказа: многие местные владетели вошли с ним в союз, а когда в 1605 году царские воеводы попы­тались помешать этому — в Дагестане грянуло сражение, в котором кумыки при помощи крымских войск и турецких янычар истребили и согнали с прикаспийских рек все русские гарнизоны. Московское продвижение на Кавказ было остановлено на целое столетие.¹²⁸

Гази Герай имел все основания торжествовать: его планы наконец начинали сбываться. Все, казалось, свидетельствовало о том, что Кав­каз в скором будущем прибавит к достижениям хана-воителя¹²⁹ еще одну крупную победу...

Осенью 1607 года хан прибыл в Гази-Кермен. Он оставался там всю зиму, приводя к присяге правителей Кабарды, Кумыкии и Северного Дагестана. Воодушевленные победой союзники строили планы на бу­дущее: они решили возвести на Кавказе еще одну крепость на месте заброшенного ордынского города Маджар у реки Кумы.¹³⁰

Ближе к концу зимы Гази Герай собрался обратно: его ждал Крым. Хан направился от заснеженных ущелий Черкессии к Керченскому проливу; горы сменились степями. Пересекая их, хан, вероятно, и не заметил той минуты, когда к нему, уцелевшему среди звона персид­ских сабель и грохота австрийских пушек, безмолвно прикоснулась гибель: болезнь, само название которой звучало как стон всеобщего бедствия — «таун».¹³¹

Гази Герай умер перед самым порогом Крыма, в Темрюке. Скорбная процессия переправилась через пролив и пересекла с востока на за­пад весь полуостров, чтобы похоронить Гази II Герая в мавзолее Бах­чисарайского дворца рядом с его отцом.¹³²

Ночью слезы, сна не зная, льет печальная свеча,

От страданья разгораясь, тает плавная свеча.

Понимая, что нет счастья без любимого лица,

Как израненное сердце, пьет отчаянье свеча.

Встречи с другом ожидая, жжет горячая слеза.

В доме мира догорает гостья — тайная свеча.

Утром с грустью понимая, что желанья не сбылись,

От печали убывая, сникла талая свеча.

То разлуки, то свиданья вспоминая, Газайи,

То рыдает, то сияет сострадалъная свеча.¹³³

Этот прекрасный стих Газайи, междустрочия которого полны со­кровенными смыслами, зазвучал теперь как автоэпитафия хана, ко­торому в своей жизни слишком часто доводилось сталкиваться с ра­зочарованиями. Не было недостатка и в других эпитафиях — отзы­вах современников, и их слова свидетельствовали, что незаурядные достоинства Гази Герая были оценены должным образом еще при жизни.

«Он был славнейшим из всех, кто правил Таврикой Перекопской... Он настолько славился своими добродетелями и великодушием, что и чужеземные правители, и собственные подданные почитали его, как второго Марка Аврелия».¹³⁴

«Это был хан, наиболее достойный трона среди всех своих пред­шественников... К его редким качествам прибавлялись приветливость и великодушие, покорявшие сердца... Он обладал всеми свойствами, что делают правителя великим».¹³⁵

Так французский посланник Жюльен Бордье (побывавший в Кры­му в правление Гази Герая) и османский историк Абдуллах Ризван-паша-заде (живший в Кефе чуть позже) в один голос — почти в точ­ности повторяя друг друга! — отзывались об ушедшем хане.

Обладая талантами, которых с избытком хватило бы на несколь­ких человек, Гази Герай прожил срок, едва достаточный и для одно­го: пятьдесят пять лет. В другое время и в другой стране правитель подобного масштаба наверняка смог бы круто развернуть путь свое­го государства и войти в число атлантов, что держат на плечах фасад всемирной истории. Гази Герай пришел править Крымом на перело­ме двух эпох. Идеал Великого Улуса, двигавший некогда целыми на­родами, превратился для современников в мертвое предание; эра Ве­ликой Орды умерла вместе с Гази Гераем, который собственноручно поставил точку и в борьбе за Престольный Край на востоке, и в обла­дании Тохтамышевым наследством на западе.¹³⁶

Преемники Гази II Герая на престоле еще не раз заговорят в буду­щем об этом древнем достоянии их династии — но эти воспомина­ния будут служить уже совершенно иным целям и задачам, которые поставит перед крымскими правителями новая эпоха. Прежние, века­ми существовавшие соотношения сил вокруг Крыма неузнаваемо из­менятся и заставят будущих ханов искать новые пути сохранить свое небольшое государство между жерновами соседних держав. Как ни пытался Крым остаться самостоятельной силой между ними, он ока­зался слишком мал, чтобы заменить собой треснувший жернов Улуса Бату. Новой Ордой вместо Крыма стала Московия, достигнув этого не по праву наследования, а силой собственных войск и слабостью соперничавших тюркских правителей; и покоренные ею евразийские степи остались для Гераев столь же чужими и грозными, как и во вре­мена владычества Намаганов.

Настороженно следя за северным соседом и порой покидая свой на­блюдательный пост из-за внутренних неурядиц, Герай, конечно, заме­чали, что с каждым десятилетием всё глубже входят в зависимость от соседа южного. Сила, с которой Стамбул постепенно втягивал Крым­ский Юрт в свою орбиту, мало зависела от желания или нежелания крымцев и была столь же неумолима, как притяжение большой пла­неты, удерживающей рядом с собой меньшую. Степень этого тяготе­ния волновала еще Девлета Герая; Мехмед II и Гази II были готовы и во­все разрубить узы, наложенные на них Стамбулом, но не преуспели в этом, и трудные размышления над нарастающей зависимостью Крыма от Османской империи остались в наследство их преемникам.

Страна Крым продолжала свой славный и трагический путь в бушу­ющем море истории; ее повелители мысленно озирали горизонты двух материков, удерживали равновесие сил на рубежах страны, обустраи­вали свой край и защищали свой трон, а крымцы — те самые несмет­ные тысячи крымцев, которым надлежало воплощать грандиозные за­мыслы своих правителей — отходя вечерами ко сну, молили Всевыш­него, чтобы завтрашний день был не хуже дня минувшего.

¹ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation: Europe and The Caucasus, New York 1972, p. 65, 70-72.

² C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 73. В источниках встре­чается и другая версия пленения Гази Герая: кызылбаши схватили его во время боя, окружив плотным кольцом и отрезав все пути к отступлению (C.M.Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 73; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма. Симферополь 2004, с. 43).

³ C.M.Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 89.

⁴ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов, с. 44.

⁵ Гази Герай мог мастерски сыграть роль дервиша, поскольку был досконально знаком с суфийской средой и культурной традицией. Об этом свидетельствуют многие его ли­тературные произведения, изобилующие характерной суфийской символикой и следую­щие канонам традиционной суфийской поэзии. Известно также, что наставником юно­го Гази Герая был один из наиболее выдающихся суфийских мудрецов Крыма — шейх Ибрагим-эфенди (Татар-Шейх), которого Девлет I Герай специально пригласил для вос­питания сына. Вместе с тем, в список крымских ханов, которые непосредственно член-ствовали в суфийских братствах (Ислям II Герай, Мехмед IV Герай и другие) Гази II Ге­рай не входит (A.Soysal, Kirimda Yetisen Buyukler Kirimi Ibrahim Efendi, "Emel", s. 23, 1964, s. 5-7; Н. Абдульваап, Суфизм в Крыму, "Qasevet", №31, 2005, с. 16).

⁶ История освобождения Гази Герая изложена здесь в варианте, приведенном в сочине­нии «Гульбун-и ханан» (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов, с. 44). Существует также и другая версия, где освобождение излагается следующим образом: решив усы­пить бдительность шаха, Гази Герай сделал вид, что согласен принять его условия. Тог­да Хамза-Мирза выпустил пленника из тюрьмы, взял его с собой в Тебриз — и уже отгу­ла Гази Герай в образе дервиша бежал в Эрзурум (C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 89).

Подтверждением этой второй версии могло бы служить упоминание о том, что одна из жен Гази Герая приходилась шаху сестрой (C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 227) — стало быть, Гази Герай принял предложение шаха и пород­нился с ним, как тот и предлагал? Имена четырех жен хана известны: это Фатма-Султан, «Кармешай», Михри-Султан («Мехривафа») и Зейнаб (А.М.Некрасов, Женщины хан­ского дома Гиреев, в кн.: Древнейшие государства Восточной Европы, Москва 2000, с. 219), но упоминаний об иранском происхождении которой-либо из них мне пока не встречалось. В этом свете весьма примечательно бытовавшее в Крыму предание о том, что большой мавзолей над могилой Мехмеда II Герая на Азизе Малик-Аштера в Эски-Юрте был построен на средства погребенной в нем дочери персидского шаха, бывшей замужем за одним из крымских ханов (П. С.Паллас, Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793-1794 годах, Москва 1999, л. III). Вероятность того, что мавзолей был построен в правление Гази II Герая, может оказаться достаточно высокой — ибо восстановление справедливости, по­пранной убийством Мехмеда II, было важной частью политического курса Гази II. Сле­дует, впрочем, заметить, что в семействе Гераев встречается и другая «дочь персидского шаха»: жена Шахина Герая, калги при Мехмеде III Герае в 1624-1628 гг. (оба приходились Мехмеду II Гераю внуками; см. также: О. Гайворонский, Ханское кладбище в Бахчисарайском дворце, Симферополь 2006, с. 8).

Вариант Халима Герая принят в этой книге за основной, поскольку он подтвержден словами султана Мурада III, который в письме к крымским беям особо отмечал, что Гази Герай не поддался на посулы иранцев, хотя и имел такую возможность (A. Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, La Moscovie, I'Empire Ottoman et la crise successorale de 1577-1588 dans le Khanat de Crimee, "Cahiers du monde russe et sovie'tique", vol. XIV, nr. 4, 1973, p. 485).

⁷ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 90.

⁸ В.Д.Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала ХVIII века, Москва 2005, с. 331; Халим Гирай султан. Розовый куст ханов, с. 51 .

⁹ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 90. Янболу — нынеш­ний г. Ямбол в Болгарии. Наряду с Визе и несколькими небольшими городками на евро­пейском берегу Босфора, Янболу служил местностью, где султаны выделяли чифтлики (поместья) обитающим в Турции членам рода Гераев. Это значение Янболу сохранял на протяжении всей последующей истории существования Крымского ханства.

¹⁰ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова в 1587-1588 году, изд. Ф.Ф. Дашков, "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №14. 1891, с. 69.

¹¹ A. Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, La Moscovie, l'Empire Ottoman et la crise successorale de 1577-1588, p. 471.

¹² A. Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, La Moscovie, l'Empire Ottoman et la crise successorale de 1577-1588, p. 485-487.

¹³ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 78. ⁴ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 75.

¹⁵ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 77.

¹⁶ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 77. В последу­ющем Селямет Герай жил в Крыму и снова занимал пост калги — стало быть, конфликт был улажен и Селямет получил возможность остаться.

¹⁷ Статейный список московского посланника в Крым Инана Судакова, с. 73-74. В ста­рорусском оригинале текста благодарность хана выражена фразой «много челом бью».

¹⁸ Н.М.Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, Санкт-Петербург 1843, с. 84.

¹⁹ A. Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, La Moscovie, I'Empire Ottoman et la crise successorale de 1577-1588, p. 472; A. Bennigsen, M. Berindei, Astrakhan et la politique des steppes nord pontiques (1587-1588), "Harvard Ukrainian Studies", vol. III-IV, 1979-1980, part 1,p. 89.

^:0 A. Bennigsen, M. Berindei, Astrakhan et la politique des steppes nord pontiques, p. 86-87.

²¹ В источниках жертвы набега названы «турками и жидами» (С. М.Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, Москва 1870, с. 321). Под «жидами», несомненно, следует разуметь местных караимов, чья община проживала в Гёзлеве и занимала вид­ное место в торговой и финансовой жизни Крыма.

²² С.М.Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 321; С.А.Леп'явко, Козацькі походи на татар у 1570-1580-х роках, "Південна Україна", вип. 5, 1999, с. 197.

²³ С. А.Леп'явко, Козацькі походи на татар, с. 197-198.

²⁴ С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 321.

²⁵ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 80.

²⁶ Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 69, 80; A. Bennigsen, M. Berindei, Astrakhan et la politique des steppes nord pontiques, p. 91.

²⁷ H.Іnalcik, The Origin oj the Ottoman-Russian Rivalry and the Volga-Don Canal (1569). "Ankara Universitesi Yilligi", vol. I, 1947, p. 96.

²⁸ Посольство Ивана Новосильцева в Турцию (1570), в кн.: Записки русских путешественников ХVI-ХVII вв., Москва 1988, с. 190.

²⁹ Московские послы имели точные сведения, что Мурад Герай намерен вернуться в Крым (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой по­ловине XVII века, Москва — Ленинград 1948, с. 37, прим. 110).

³⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 37.

³¹ Подозрение в том, что гибель Мурада Герая была делом рук крымских агентов, вы­глядит совершенно несостоятельным уже по той причине, что Гачи Гераю (независимо от его истинного отношения к деятельности Мурада Г'ерая на русской службе) в любом случае было выгоднее заполучить хорошо осведомленного племянника в Крым, нежели убивать его, едва тот собрался ехать к хану.

Материалы «следствия по делу колдунов» любопытны с точки зрения представлений того времени о колдовстве и магии, поэтому приведу здесь их пересказ. Видя, что Му­рад Герай с излишним усердием служит русским в Астрахани, «бусурманы» прислали к нему из Крыма и из Малой Ногайской орды колдунов, которые и навели на него пор­чу. Астраханский воевода привел к Мураду Гераю лекаря-араба, и тот сказал, что изле­чить его возможно, если будут найдены виновные в порче колдуны. Воевода взял свой отряд и пошел в местные татарские улусы, где разыскал и задержал колдунов. Во время пытки злоумышленники признались, что пили кровь Мурада Герая и его родичей, пока те спали, и если эта кровь еще жива, то несчастных можно спасти, помазав их ею. Тогда араб приказал колдунам выплюнуть всю проглоченную ими кровь в лохань, и они сде­лали это. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кровь Мурада Герая и его жены уже мертва. Царь прислал в Астрахань для расследования Остафия Михайловича Пуш­кина и велел снова пытать колдунов. Но ничего более добиться от них не удавалось. Тогда араб пришел на помощь воеводе, вложил колдунам в зубы конские удила и велел под­весить их за руки, но бить не по телу, а по стене напротив них — и тогда они заговори­ли и признались в своем злом намерении. Затем воеводы приказали сжечь колдунов на костре, что араб и исполнил, причем гибель чародеев сопровождалась зловещими зна­мениями (Н. М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, прим. 254).

³² Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, прим. 254.

³³ A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, La poussee vers lex mers chaudes et la barriere du Caitcase. La rivalite Ottomano-Moscovite dans le seconde moitie du XVIe siecle, "Journal of Turkish Studies", vol. 10, 1986. p. 32-40; C.M.Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 109.

³⁴ Н. М. Карамзин, История государства российского, кн. 111, г. X, с. 84.

³⁵ Следует заметить, что участие Гази Герая в походах на Москву 1571 и 1572 годов не подтверждено четкими указаниями источников. Московские документы говорят лишь о некотором числе «царевичей», сопровождавших Девлета Герая. Однако, принимая во внимание тот факт, что в 1569 году Гази Герай следовал за отцом в Хаджи-тарханской кампании, причем во главе отдельного отряда, можно с высокой вероятностью предпо­лагать и его участие в походах 1570-х годов.

³⁶ Цифру в 150 тысяч человек подают русские источники (Н.М.Карамзин, История го­сударства российского, кн. III, т. X, с. 85). Двумя годами позже, в 1593 году, сам хан го­ворил о 200 тысячах войска в его распоряжении (Памятники дипломатических сноше­ний Крымского ханства с Московским государством к XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, изд. Ф. Ф.Лашков, Симферополь 1891, с. 29), что подтверждал и московский посланник (Статейный список мо­сковского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, изд. Ф.Ф.Лашков, "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №15, 1892, с. 77). Состав этой армии помогает уяснить еще одно высказывание Гази Герая: в первый год своего правления он сообщал, что его силы увеличились на 100 тысяч человек за счет примкнувших ногай­цев (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 36).

³⁷ Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. 111, т. X, с. 87-88, прим. 265.

³⁸ Н.М.Карамзин, История государства российского, кн. 111, т. X, с. 85-90, прим. 267, 264. Московские послы сообщали, что людей в Крым вернулось «с треть». Это не мо­жет означать, что 100 из 150 тысяч ханского войска погибли в московском походе. Сле­дует понимать, что ногайские отряды (насчитывавшие, по словам хана, около сотни ты­сяч), возвращаясь, повернули не в Крым, а в свои улусы на Дону и Кубани. Доводом в пользу этого объяснения можно принять и то, что через два года хан вновь собрал ар­мию с участием ногайцев, значительно превышающую 100 тысяч человек (см. преды­дущее Примечание).

³⁹ Н.М.Карамзин. История государства российского, кн. III, т. X, прим. 269; С.М.Со­ловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 324. Выражением «Хан повели­тель!» я передаю фразу оригинала «Вольный человек царь!». «Вольный человек» — одно из принятых в крымско-московской переписке выражений для обозначения суве­ренного государя.

⁴⁰ С. М, Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 324.

⁴¹ Сношения России с Кавказом. Материалы, извлеченные из Московского главного ар­хива Министерства иностранных дел С. А. Белокуровым, вып. 1 (1578-1613 гг.), "Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете", кн. III, 1888, с. 75; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 350.

⁴² C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 120, not. 68.

⁴³ Сношения России с Кавказом, с. 75.

⁴⁴ Сношения России с Кавказом, с. 72, 75; Кабардино-русские отношения, изд. Т. X. Ку­мыков, Е.Н.Кушева, т. I, Москва 1957, с. 68-69; С.М. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 120, n. 68.

⁴⁵ Хотя источник перечисляет сразу несколько названий этой переправы — «Кошкити», «Ебулай», «Добрый перевоз» и «Кошкин перевоз», я не смог составить представления о его точном расположении. Источник подает приблизительную локализацию этой мест­ности: «на Днепре, выше порогов» — иными словами, где-то в районе нынешнего Дне­пропетровска (Статейный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, с. 82).

⁴⁶ Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государ­ством, с. 32; Статейный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, с. 82.

⁴⁷ Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государ­ством, с. 32-33.

⁴⁸ Статейный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова,с. 82.

⁴⁹ O. Retowski, Die Munzen der Girei, "Труды Московского нумизматического общества", т. III, вып. 1, 1903, с. 45-56; О.Ретовский, К нумизматике Гиреев, "Известия Тавриче­ской ученой архивной комиссии", №18, 1893, с. 118.

⁵⁰ С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 325.

⁵¹ Такие печати, подтверждающие подлинность документа, выглядели как фигурные пластинки из золота с кратким благословительным текстом. Это была давняя традиция, чингизидские правители прошлых столетий называли такие печати «пайцза».

⁵² С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 330.

⁵³ «В 1515 году между Крымом и Московией начался длительный конфликт за овла­дение бывшим Улусом Бату, предметом которого были Казанское и Астраханское хан­ства и который окончательно завершился в 1593 году победой московской стороны» (A.Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, Le khanat dе Crimee au debut du XVIe siecle. De la tradition mongole a la suzerainete Ottomans, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol.XІІІ, nr. 3, 1972, p. 323). Следует заметить, что в 1620-1650-х годах тема возвраще­ния Казани и Хаджи-Тархана под верховенство Гераев снова поднималась в высказыва­ниях и письмах крымских правителей.

⁵⁴ Как и его предшественники, Гази II Герай титуловал себя «великим ханом Великого Улуса, Великой Орды и Кыпчакской Степи», добавляя к этому позаимствованный из султанского титула эпитет «абу-ль-фатих» — «отец победы» (Памятники дипломати­ческих сношений Крымского ханства с Московским государствам, с. 30, 36, 39; Мате­риалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 9, 16).

⁵⁵ A. Fisher, The Crimean Tatars, Stanford 1978, p. 45.

⁵⁶ С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 329.

⁵⁷ В этом войске было 20 тысяч хорошо вооруженных бойцов (C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 154, n. 38; Щоденник Еріха Ляссоти із Стеблева, 1588-1594, в кн.: Мемуари до історії Південної Русі, вип. I (XVI ст.), Дніпропетровськ 2005, с. 193). Сверх того, за ханом следовало не менее 60 тысяч невооруженных участ­ников — скорее всего, это были улусы Малой Ногайской орды, сильно страдавшие в своих землях от усобиц и набегов донских казаков и надеявшиеся поправить свое поло­жение за счет военной добычи. О 70 тысячах войска с ханом и 15 тысячах с калгой го­ворят и московские источники (А. А. Новосельский. Борьба Московского государства с татарами, с. 42).

⁵⁸ Хюсейн Хезарфенн, Изложение сути законов Османской династии, в кн. Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура, Москва 1990, с. 265; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 243-244, 332; C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 141,219.

⁵⁹ C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 142, 155, n. 57. Крепо­сти Рааб и Тата — ныне города Дьёр и Тата в северо-западной Венгрии.

⁶⁰ Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, Москва 1976, с. 264. Крепость Коморн — ныне город Комарно в Словакии на Дунае.

⁶¹ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A.Bennigsen, P.N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 332.

⁶² C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 142; А. А.Новосель­ский, Борьба Московского государства с татарами, с. 42.

⁶³ В.Л.Егоров, Историческая география Золотой Орды в ХIII-ХIV вв., Москва 1985, с. 33-36. Общий обзор ордынско-молдавских отношений см. в: Н.Д. Руссев, Молда­вия в «темные века»: материалы к осмыслению культурно-исторических процессов, "Stratum Plus", №5, 1999, с. 379-407.

⁶⁴ М. Броневский, Описание Крыма, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", г. VI, 1867, с. 357; A. Fisher, The Crimean Tatars, p. 14, 19.

⁶⁵ Collectanea z dziejopisow lureckich rzeczy do historyi polskiej stuzqcych. Z dodatkiem objasnien potrzebnych i krytycznych nwag, wyd. J. S. Siekowski, t. 1, Warszawa 1824, s. 110, 121. Кого из своих родственников Гази Герай готовил на престол Валахии, неизвестно. Некоторые исследователи сообщают, что он прочил на молдавский и валашский престо­лы сыновей умершего в астраханском изгнании Саадета II Герая: Мехмеда и Шахина Гераев (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 86). Ссыл­ка на источник у автора не приведена, но мне это сообщение представляется весьма маловероятным: в 1595 году Мехмеду Гераю было всего 11 лет, а Шахину и того меньше.

⁶⁶ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 142-144.

⁶⁷ R. Hejdensztejn, Dzieje Pohki od smierci Zygmunta Augusta do roku 1594, t. II, Petersburg 1857, s.340-348.

⁶⁸ Collectanea 2 dziejopisow tureckich, s. 110; В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 333.

⁶⁹ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 333; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 45.

⁷⁰ R. Hejdensztejn, Dzieje Pohki od smierci Zygmunta Augusta do roku 1594, t. II, s. 350-354; C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 145-146; D.Skorupa, Stosimki polsko-tatarskie, 1593-1623, Warszawa 2004, s. 63.

⁷¹ Об этом писали сами османы: Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 110.

⁷² D. Skonipa, Stosimki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 63. Молдавские летописи сообщают также, что в следующем году хану, «чтобы не разорял княжества», были переданы некие шесть селений в Бессарабии (Л. Е. Семенова, Валахия и Молдавия в системе Османской империи, в кн.: Славяне и их соседи, вып. 8, Москва 1998, с. 151). Значительно позже, в конце XVIII века, немецкий автор перечислял шесть бессарабских селений во владении Крымского ханства: Каушан, Буджак, Паланка, Татар-Бунар, Тобак, Салкуца (И. Тунманн, Крымское ханство, Симферополь 1936, с. 60-61).

⁷³ Г. Iналджик, Османська імперія. Кяасична доба 1300-1600, Кшв 1998, с. 70; G. Necipoglu, Dynastic Imprints on the Cityscape: The Collective Message of Imperial Funerary Mosque Complexes in Istanbul, in; Cimetieres et traditions funeraires dans le monde islamique. Actes du Colloque international du Centre national de la reserche scientifique organize par I'Universite Mimar Sinan, vol. II, Ankara 1996, p. 32-33; S.A.Skilliter, Mehemmed III, in Encyclopaedia of Islam, vol. VI, Leiden, 1991, p. 981.

⁷⁴ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 347.

⁷⁵ Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, с. 264-265.

⁷⁶ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 147, 157, n. 83.

⁷⁷ C. M, Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 149, n. 91.

⁷⁸ C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150.

⁷⁹ Ныне г. Эгер на севере Венгрии.

⁸⁰ Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, с. 270.

⁸¹ Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, с. 270; C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 147, 149-150.

⁸² Халим Гкрай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 49; А. Ф. Негри, Из­влечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. I, 1844, с. 385; M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis l'an 880 jusqu'en l'an 1198 de I'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 429; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 333-334.

⁸³ D.Skorupa, Stosimki polsko-tatarskie, 1593-1623. s. 69-70. Насколько известно, это был первый проект военного альянса между Крымским Юртом и запорожским казачеством (если не считать описанного в одной из предыдущих глав предложения казаков Саадету II Гераю в 1584 году нанять их на службу для совместного противостояния османам).

⁸⁴ C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 164.

⁸⁵ D.Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 70. В польском тексте докумен­та — "poganiec, z niewolnicy sie urodzit". Слово "poganiec" ("язычник"), очевидно, явля­ется переводом употребленного ханом термина "kafir" — "неверный". Цитируемая фра­за, промелькнувшая в письме Гази Герая валашскому господарю, приоткрывает воззре­ния крымского двора на столь малоизученную сферу ханской жизни, как семейные отношения. Хорошо видно, что хан презирает султана ча то, что тот рожден бывшей рабы­ней. Мать Мехмеда III, Сафие, действительно была невольницей: урожденная венеци­анка по имени Чечилия Баффо, она в юности была захвачена турецкими пиратами, об­ращена в мусульманство, попала в гарем будущего султана Мурада III и со временем добилась большого влияния при дворе (C. Balim, Sqfiyye Walide Sultan, in Encyclopaedia of Islam, vol. VIII, Leiden 1995, p. 818a). Хотя в источниках встречаются полные списки имен жен Девлега Герая (А. М. Некрасов, Женщины ханского дома Гиреев, с. 216-217), имя и происхождение матери Гази II Герая остаются невыясненными. Но с учетом при­веденного высказывания, можно не сомневаться, что она принадлежала к мусульман­ской родовой аристократии: многочисленные источники свидетельствуют, что Гераи во все эпохи предпочитали заключать браки с женщинами из высшего круга крымскота-тарской, ногайской и черкесской родовой знати. Этим женский состав ханского семей­ства коренным образом отличался от обитательниц султанского двора, которые были невольницами, купленными на работорговых рынках (M.Kravets, From Nomad's Tent to Garden Pa/ace: Evolution of a Chinggisid Household in the Crimea, "Toronto Studies in Central and Inner Asia", no. 7, 2005, p. 52-53). Происхождение т рабыни выглядело поро­чащим фактом не только в глазах Гази Герая, но и во всей традиции крымского двора с присущим ему культом аристократизма, столь отличавшим крымские государственные обычаи ог османских. Первые указания на происхождение отдельных членов рода Гераев от матерей-невольниц начинают появляться сравнительно поздно, лишь в XVII сто­летии (В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 365). Лица, родившиеся от ханских рабынь, предстают в этих описаниях полноправными членами ханского рода, но сам характер указаний на их происхождение указывает на нетипичность такого обстоятельства для биографий представителей ханского дома.

Постигнуть отношение Гази Герая к Мехмеду III помогает и другой эпизод, имевший место осенью 1595 года во время мирных переговоров с Польшей после молдавско­го противостояния. Доверенный Гази Герая, Ахмед-ага, заявил, что хан своей славой не только не уступает султану, но и превосходит его (R. Hejdensztejn, Dzieje Polski od smierci Zygmunta Augusta do roku 1594, t. II, s. 355). В этой связи следует вспомнить, что подобное же отношение высказывалось некогда и Девлетом I Гераем в адрес Селима П. Можно видеть, что Гераи вполне осознавали большее благородство своего происхожде­ния по сравнению с Османами, хотя и весьма редко заявляли об этом вслух.

⁸⁶ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150, 221.

⁸⁷ В некоторых трудах говорится, что Хандан-ага и Гази Герай встретились в Кефе (В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 334, прим. 3; C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150). Другие же сообщают, что Гази Герай отправился на корабле в Стамбул, чтобы защищать там свои права, но морская буря занесла его судно в Синоп. Туда же, якобы случайно, ветры привели и судно Хандан-аги, направлявшего­ся из Стамбула в Крым. Встретившись с Гази Гераем в Синопе, Хандан-ага передал ему документ и посоветовал, как поступать дальше (Халим Гирай султан, Розовый куст ха­нов или История Крыма, с. 45; А.Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содер-жагией историю крымских ханов, с. 386; M.Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimes, p. 430; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 334). Мне представляется бо­лее правдоподобной версия о встрече в Крыму, поскольку поездка в Турцию выгляде­ла смертельно опасным предприятием: во-первых, Гази Герай сам говорил, что султан намеревался лишить его не только трона, но и жизни, а во-вторых, он уже вел перего­воры с польским королем о предоставлении убежища в Польше (D.Skorupa. Stosunki pohko-talarskie, 1593-1623, s. 69, 71-73)

⁸⁸ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 50; А.Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, с. 386; M. Kazimirski, Precis de I 'histoire des Khans de Crimee, p. 430-431; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 334-335.

⁸⁹ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 76.

⁹⁰ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 76.

⁹¹ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 350.

⁹² D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 76.

⁹³ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98.

⁹⁴ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 50; А.Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, с. 387; M.Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee, p. 431; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 335-336. О судьбе прочих членов семейства Фетха Герая известно немно­гое. Его черкесская супруга, бывшая ранее за Мубареком Гераем, спустя некоторое вре­мя после гибели Фетха вышла замуж за Селямета Герая (В.Д.Смирнов, Крымское хан­ство, с. 350). Есть сообщение о том, что другая его супруга, венгерка по происхожде­нию, погибла одновременно с мужем (C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98). С другой стороны, в крымскотатарских хрониках имеется предание о некоей пленнице польскою происхождения из гарема Фетха Герая, кото­рая — видимо, за выкуп — была отпущена на родину к отцу и умерла в пути при родах. От рожденного нею ребенка впоследствии выводили побочную ветвь Чобан-Гераев (Ха­лим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 57; В. Д. Смирнов, Крым­ское ханство, с. 365-368).

⁹⁵ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 50-51.

⁹⁶ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 336.

97 D.Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 83, n. 84; C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 230.

⁹⁸ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 165.

⁹⁹ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 166.

¹⁰⁰ Варад — ныне г. Орадя на западе Румынии; Сомбор ныне расположен на территории Сербии; Силистра — город в северной Болгарии.

¹⁰¹ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 337-338; C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 167-172. В Силистрийский эялет, среди прочих, входили и те земли, что когда-то были подчинены Золотой Орде и, стало быть, в глазах хана являлись ордынским наследством Крыма. Наверняка именно это объясняло интерес Гази Герая к Силистрийскому эялету и повлияло на решение Сатырджи Мехмед-паши.

¹⁰² C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 180. В Крыму и Тур­ции была распространена убежденность в том, что если род Османов по каким-либо причинам прервется, то стамбульский престол должны будут занять Герай. Говорили даже о некоем договоре, который был заключен на данный счет между двумя династи­ями — причем еще в первой половине XVII столетия этот договор считался «давним правом» (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie poselsnva jego do Forty Ottomanskiej odr. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbior pamietnikow historycznych o dawniej Polszcze, wyd. J. U. Niemcevvicz, t. V, Lipsk 1840, s. 322). Французский посланец де Пейссонель во время своего пребывания в Крымском ханстве в 1750-х годах специально ин­тересовался этим вопросом, но существование такого договора не подтвердили ни слу­жащие ханского двора, ни местные историки (C. Ch.de Peyssonel, Traite sur le commerce de la mer Noire, t. II, Paris 1787, p. 230-231; см. также об этом: В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 237-238).

¹⁰³ В.Д.Смирнов. Крымское ханство, с. 344-345.

¹⁰⁴ Сношения России с Кавказом, с. 352; C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 176; D.Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 101.

¹⁰⁵ Trzy poselstwa Lawrzyna Piaseczynskiego do Kazi Gereja chana perekopskich Tatarow, wyd. K. Pulaski, "PrzewodnikNaukowy i Literacki", nr. 39, 1911, s. 365-366, 467; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 104. Дворец Салгыр-Сарай, официальная рези­денция калги, находился неподалеку от города Ак-Месджид (ныне Симферополь).

¹⁰⁶ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 105, 110.

¹⁰⁷ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 51; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 340. О мятеже см.: M.Akdag, Kara Yazidji, "Encyclopaedia of Islam", vol. IV, Leiden 1990, p. 594-595; А.С.Тверитинова, Восстание Кара-Языджи — Дели-Хасана в Турции, Москва-Ленинград 1946.

¹⁰⁸ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 113.

¹⁰⁹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 340-341.

¹¹⁰ H.Inalcik, Ghazi Girayll, "Encyclopaedia of Islam", vol. II, Leiden 1991, p. 1047.

¹¹¹ Стихотворный перевод Франциска Балицкого. Украинский перевод этого стихотворения на основе немецкого переложения Й.Хаммера-Пургшталла (J.Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unler Osmanischer Herrschaft, Wicn 1 856, p. 71-72) сделал в свое время Иван Франко:

Проста душа для нас ліпша, як простий ріст.

Від чорних брів миліший кінський хвіст. *

До луків тужимо ми все и до гострих стріл,

Більш ніж до гарних лицъ та до жіночих тіл.

Товариш наш — меч гострий та твердий,

Байдуже до пухких та білис нам грудий.

…

Ми серце до коня в'яжем, що бистро ніс,

Не до маленьких ніг та золотистих кіс.

Острогами коня зіпнем, хай бистро грає,

А жадна Пері нас очима не спіймас.

Ми присвятилися війні й боям святим,

Рум'яне личко и стан дівочий — менше з тим!

Душа в нас каждого лиш боротъби жадить,

Замістъ воды й вина нам кров ворожу пить!

* Так зв. бунчук, що служив татарам за военний стяг (Прим. І. Франка).

Специальную работу о поэтическом творчестве Газайи см. в: i. H. Ertaylan, GaziGiray Han, hayati ve eserleri, Istanbul 1958.

¹¹² В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 339; C. M. Kortepeter. Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 178.

¹¹³ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 341.

¹¹⁴ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 341.

¹¹⁵ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 342; C. M. Kortepeter. Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 178.

¹¹⁶ Во время первой венгерской кампании 1594 года Гази Герай провел непосредствен­но на фронте 2 месяца, но с учетом похода на Валахию и лечения в Силистре его отсут­ствие в Крыму затянулось на 9 месяцев. Вторая венгерская кампания в 1598-99 годах за­няла целых 14 месяцев. Третья, в 1602-03 годах, — 8 месяцев.

¹¹⁷ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 342.

¹¹⁸ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie. 1593-1623. s. 121-123.

¹¹⁹ Крымский Юрт никогда не зависел напрямую от Польши и Литвы, однако обе сторо­ны помнили, что до своего прихода к власти Хаджи Герай был гостем и вассалом Витовта и Казимира, и что Казимир возвел его на ханский престол. Стоит вспомнить дипло­матичный ответ Хаджи Герая на приглашение папского посла к участию в антитурецком союзе: хан сказал, что окончательное решение зависит от воли его друга и покровителя (в оригинале "brata i pana" — "брата и господина") Казимира (см. Примечание 75 в ча­сти I этой книги). См. также: F. Koneczny. Geneza uroszczen Iwana III do Ritsi Litewskiej, "Ateneum Wileriskie", rok 111, zesz. 10-11, 1926, s. 9-10.

¹²⁰ S. A. Skilliter, Mehemmed III, p. 981.

¹²¹ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 179.

^122: Сношения России с Кавказом, с. lxvi.

¹²³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 4 1 .

¹²⁴ В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 342; C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 230.

¹²⁵ Сношения России с Кавказом, с. 352-353.

¹²⁶ Г. Алкадари, Ассари Дагестан (исторические сведения о Дагестане), Махачкала 1929; C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 228.

¹²⁷ C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 230.

¹²⁸ Сношения России с Кавказом, с. сх; Н. М. Карамзин, История государства Россий­ского, кн. III, т. XI, с. 43; A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Laponssee vers les mers chaudes et la barriere du Caitcase. p. 39-46; Ch. Lemercier-Quelquejay, Co-optation of the Elites ofKabarda and Daghestan in the Sixteenth Century, in The North Caucasus Barrier. The Russian Advance towards the Muslim World. London 1992, p. 40.

¹²⁹ Значение имени "Gazi" — "воитель [за веру]".

¹³⁰ Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606-1610 гг.), изд. А. М. Гневушев, "Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете", кн. И, 1914, с. 177. Маджар был крупным ордынским городом, разрушен в конце XIV века во время походов Тимур-Ленка. Ныне в этой местности расположен город Буденновск Ставропольского края России. В окрестностях Маджара на­ходилась одна из главных ставок Малой Ногайской Орды (В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологический сборник, 2003-2004: Тюркские народы в древности и средневековье, Москва 2005. с. 281)

¹³¹ Халим Гирай султан, Гульбун-и хапан или История Крыма, с. 46; В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 343; M. Kazimirski, Precis del'hisloire des Khans de Crimee, p. 432. "Таун" — чума; от нее же умер и отец Гази II Герая. Девлет I Герай. На Центральном Кавказе поныне существуют природные очаги этого заболевания.

¹³² Халим Гирай султан, Гульбун-и ханан или История Крыма, с. 46. Разные источники подают различные даты смерти Гази II Герая: от ноября 1607 года до марта 1608. Отчеты иностранных послов, находившихся на тот момент в Крыму, указывают, что это произо­шло в феврале 1608 к (см. D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 147, n. 329).

¹³³ Стихотворный перевод Франциска Балицкого.

¹³⁴ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palaіs de Topkapi, p. 334. Марк Авре­лий — древнеримский император в 161-180 гг., прославившийся как «философ на троне». Отличался высокой образованностью, был автором нескольких философских со­чинений.

¹³⁵ A. Zajaczkowski, La chronique des steppes kiptchak 'Tevarih-i Dest-i Qipcaq' du XVIIe siecle, Warszawa 1966, p. 84

¹³⁶ Под «Тохтамышевым наследством на западе» я подразумеваю украинские земли. В первом разделе этой книги говорилось о том, как Хаджи Герай подтвердил акт Тохтамыша, которым тот формально передал бывшие украинские владения Орды под власть Великого княжества Литовского. Последующие ханы (например, Менгли Герай и Сахиб Герай) тоже выдавали такие подтверждения, ставшие своего рода традиционным при­ложением к мирным договорам Крыма и Польши. Дары, поступавшие ханам от литов­ских великих князей и польских королей, рассматривались в Крыму как компенсация дани, ранее поступавшей в Орду с этих земель. В 1607 году Гази Герай заключил с коро­лем новый мирный договор, в котором впервые не было упоминаний о «землях Тохтамыша» — то есть, Польша обретала безоговорочное право владения этими территория­ми. Кроме того, польские дары отныне должны были присылаться только в том случае, если хан по просьбе короля оказывал Польше военную помощь. Иными словами, из обя­зательной ежегодной дани с переданных земель эти дары превратились в обычное воз­награждение союзнику. Об условиях договора см.: D. Skorupa, Stostmki polsko-tatarskie, 1593-1623. s. 141-144.

¹³⁷ «Крымское ханство проиграло длительную битву за наследство Золотоордынской империи, битву, продолжавшуюся полстолетия [автор цитаты, X. Иналджик, отно­сит момент проигрыша к 1550-м годам, т.е. к падению Казани и Хаджи-Тархана. — О. Г.]; Москва достигла верховенства в Восточной Европе раз и навсегда. Восточноев­ропейские степи, которые на протяжении, по меньшей мере, 1300 лет являлись домом для тюрок, оказались теперь под владычеством славян» (H. Inalcik. The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry, p. 61). См. также краткое подведение итогов этой борьбы в: А. Каппелер, Росія як поліетнічна імперія; Виникнення. Історія. Розпад, перекл. X. Назаркевич, Львів 2005, с. 45-48.

¹³⁸ Деятельность крымских ханов XVII столетия будет освещена в следующих томах сочинения «Повелители двух материков».