Часть II

Менгли Герай

1466-1515

ЗНАК, ПРИНОСЯЩИЙ УДАЧУ

Воцарение Нур-Девлета и поворот в его политике — Соперничество Менгли Герая и Нур-Девлета — Ханом избран Менгли Герай — Нур-Девлет в каффинском плену — Отношения Менгли Герая с генуэзцами

(1466-1471)

Хаджи Герай оставил после себя обширное семейство. Старший из его восьми сыновей умер еще при жизни отца, и наследником престо­ла стал следующий по старшинству брат — Нур-Девлет, которого беи и избрали ханом.¹

Как принято среди царствующих особ, Нур-Девлет разослал пра­вителям соседних государств весть о своем восхождении на трон. Од­но из его посольств прибыло к Казимиру, заверяя, что новый хан, по примеру отца, будет хранить давнюю дружбу с Польшей и Литвой. В ответ король выразил надежду, что Нур-Девлет пойдет по стопам своего выдающегося родителя и унаследует его достоинства.²

К пожеланию Казимира вполне могли бы присоединиться и крым­ские беи — но скоро им предстояло убедиться, что Нур-Девлет вовсе не намерен быть продолжателем дела Хаджи Герая. Другое посоль­ство Нур-Девлета отправилось в столицу Орды и, должно быть, нема­ло удивило хана Ахмеда: новый крымский правитель просил волжско­го владыку, дабы тот утвердил его на крымском престоле и выдал ему соответствующий ярлык (как будто в прошлом не было двух побед Хаджи Герая над Ордою, вырвавших Крым из-под владычества Са­рая)! Ахмед с готовностью выписал такую бумагу³ — будучи, навер­няка, немало обрадован тем, что благоразумный сын отбросил често­любивые притязания отца и готов вернуть свою страну в подчинение ордынского престола.

Нур-Девлет пошел на это вовсе не из-за верноподданнических чувств в отношении Сарая, а, вероятно, лишь из стремления возвы­сить свой авторитет перед собственной роднёй — ведь уже с самого начала с Нур-Девлетом стал спорить за трон его младший брат, Менгли. Но если Нур-Девлет рассчитывал, что ярлык Ахмеда удержит ро­дичей от посягательств на ханский титул, то он обманулся в ожида­ниях. Шаг в сторону Орды стал его роковой ошибкой.

Менгли, которому шел тогда 22-й год, был, несомненно, самой яр­кой и одаренной личностью среди всех своих братьев. Еще при его появлении на свет домочадцы Хаджи Герая обратили внимание, что тело младенца от природы помечено неким «знаком судьбы» — ведь недаром принца назвали Менгли, что означает "имеющий родимое пятно". Подобные знаки считались хорошим предзнаменованием, и вполне возможно, что воспитатели ханского сына предрекали особое благорасположение судьбы к этому ребенку.

Говорили, что юный Менгли провел несколько лет в генуэзской Каффе, получив там образование по европейской системе и изучив иностранные языки, философию, математику, историю, юриспру­денцию, медицину, литературу, поэзию и музыку.⁴ Этот перечень наверняка преувеличен — но, с другой стороны, известно, что Менг­ли Герай владел наречием генуэзцев, не был чужд поэзии, интересо­вался историей и всю жизнь относился к крымским итальянцам как к своим лучшим друзьям.⁵

Менгли был шестым по счету сыном Хаджи Герая и отнюдь не вхо­дил в число первоочередных преемников хана. Но по древнему, уже полузабытому обычаю, наследником отцовского дома был именно младший сын. Когда-то этому правилу последовал и сам Чингиз-хан: он отдал старшим сыновьям все завоеванные области, а коренные кочевья и трон завещал младшему сыну от главной жены, Тулую. Этот пример великого предка, возможно, и стал для Менгли поводом заявить о своих претензиях на престол.⁶ Дабы подчеркнуть свои осо­бые права на отцовское наследство, Менгли присоединил имя отца к собственному имени и стал зваться Менгли Герай.

Когда осенью 1466 года ханом был избран Нур-Девлет, Менгли Герай выступил против старшего брата. Поначалу ему даже посчастливи­лось одолеть Нур-Девлета и занять столицу⁷ — но торжество оказалось недолгим: очень скоро Нур-Девлет вернулся и прогнал его прочь.

Менгли Гераю пришлось бежать в Каффу. Прибыв туда, он поста­рался убедить генуэзцев, чтобы они оставили свое невмешательство в дела крымских правителей и помогли ему добыть престол — вза­мен же будущий хан обещал значительно снизить дань, взимаемую Юртом с Каффы. Но главной задачей Менгли Герая было заручиться поддержкой беев, чье мнение являлось решающим во всех вопросах жизни ханства. Знаменитого Тегене Ширина уже не было в живых, и теперь предводителем крымскотатарской знати являлся его сын Мамак. Беи благосклонно отнеслись к молодому кандидату в правите­ли: видимо, они и без того были возмущены проордынским курсом Нур-Девлета (в самом деле: они ведь вовсе не для того пригласили на трон Хаджи Герая, чтобы его преемник вернул страну волжским вель­можам). Слово в пользу Менгли Герая замолвили перед беями и ге­нуэзцы — и карьера Нур-Девлета была решена: собравшись, старей­шины крымских родов постановили, что нынешний хан неспособен к правлению и должен уступить свое место брату.⁸

В июне 1468 года Менгли Герай верхом на белом коне торжествен­но вступил в городские ворота Каффы. Шествовал он, очевидно, из Эски-Кырыма — родового центра Ширинов, поскольку вместе с ха­ном в Каффу прибыл Мамак и весь цвет крымской аристократии. Кон­сул Джентиле Камилла приготовил для высоких гостей лучшие апар­таменты в своем дворце и устроил для них пышное празднество, про­должавшееся целую неделю. Здесь и произошло избрание Менгли Герая в ханы. По давнему обычаю, беи должны были поднять своего из­бранника на белом войлочном полотне и, помолившись, препоручить Крымскую Страну во власть ее нового правителя.⁹

Новопровозглашенный хан выполнил все обещания, которые дал генуэзским союзникам: он подтвердил старые, еще ордынские, дого­воры, по которым итальянцы владели землями в Крыму, и особым указом снизил сумму, которую Каффа должна была выплачивать в ханскую казну. Затем, сопровождаемый отрядом генуэзских солдат и бейской конницей, Менгли Герай двинулся к столице Юрта, Кырк-Еру. Нур-Девлет отчаянно оборонялся, и борьба продолжалась с сере­дины лета до конца года, когда Менгли Гераю, наконец, удалось одо­леть брата и занять столицу.¹⁰

Вытесненный из Кырк-Ера, Нур-Девлет укрылся на Северном Кавка­зе. Он страстно желал вернуться в Крым, но не надеялся на собственные силы и потому задумал призвать на помощь османского султана. Пла­нировалось, что турки ударят с моря по генуэзским крепостям, а Нур-Девлет тем временем зайдет на полуостров с востока. К сверженному ха­ну потянулись и разного рода авантюристы: один из них, генуэзец Гри­мальди, вызвался набрать отряд наемников для похода с Нур-Девлетом на Эски-Кырым. Менгли Герай перехватил тайное письмо, где было из­ложено это намерение, и передал бумагу консулу Каффы. Опасаясь ссоры с ханом, генуэзские власти арестовали Гримальди и приговорили его к казни, но Менгли Герай попросил помиловать преступника.¹¹

Этот случай заставил консула взяться за наведение порядка в уда­ленных северокавказских владениях Генуи, чтобы излишняя предпри­имчивость генуэзских подданных не навлекла впредь на Каффу хан­ского гнева. На кавказский берег был отправлен вооруженный отряд, чья экспедиция увенчалась неожиданным успехом: в плен к генуэзцам случайно попал сам Нур-Девлет вместе с тремя своими братьями.¹² Бывший хан был доставлен в Каффинскую крепость и поселен там под строгим надзором. Менгли Герай был крайне признателен генуэз­цам за такую услугу и не возражал, чтобы пленники находились под их присмотром.¹³ Несколько позже, правда, Менгли Гераю еще придет­ся сильно раскаяться в том, что его соперники оказались в чужих ру­ках — но пока что радость победы ничем не была омрачена для хана.

Жизнь Нур-Девлета и его братьев в Каффе ничуть не походила на арестантскую: хотя пленники и не могли покинуть крепости, они имели в ней собственный особняк, располагали четырьмя десятками слуг и свободно принимали гостей. Не прошло и года после плене­ния, как слуга Кобаш донес Нур-Девлету, что начальник стражи Джованни Барбо подговаривает его совместно убить Нур-Девлета (как подозревали, нить заговора тянулась к самому Менгли Гераю). Нур-Девлет созвал своих товарищей, чтобы решить, как ему поступить. Все сошлись на том, что Барбо следует заманить в дом Нур-Девлета, но далее мнения расходились: генуэзец Дельпино настаивал, что зло­умышленника надо убить, а Нур-Девлет хотел связать Барбо и отдать его под суд консула. Дельпино и Кобаш для вида согласились с Нур-Девлетом, однако действовать решили по собственному плану.

Ночью Кобаш явился к Барбо и доверительно шепнул ему, что на­стал удобный момент для расправы с Нур-Девлетом. Одураченный Барбо отправился к дому, где жили пленники. Едва он подошел к две­рям, как Кобаш с Дельпино набросились на него и убили, а Нур-Де­влет, не зная об этом, всю ночь напрасно провел в засаде, поджидая злоумышленника внутри дома и надеясь схватить его живым.

Наутро по Каффе разлетелся слух, что Нур-Девлет убил генуэзца. Вокруг жилища ханских братьев собралась разъяренная толпа, тре­бовавшая возмездия. Началась драка: горожане наседали на дом Нур-Девлета, а тот с братьями и слугами защищался, как мог. Появились жертвы. Консулу стоило огромного труда разогнать бушующее скопи­ще народа. Он переправил пленников на двух больших шлюпках из Каффы в неприступную крепость Солдайя, где и поселил их отныне.¹⁴ Консул тайно признавался своему начальству в Генуе, что смерть этих узников избавила бы Каффу от многих забот и опасений¹⁵ — но, видимо, несмотря на существовавшие подозрения, Менгли Герай все-таки не давал согласия на подобное решение проблемы.

Можно смело признать, что начало правления Менгли Герая сложи­лось удачно: конкуренты были сокрушены, беи с их войском и гену­эзцы с их золотом твердо стояли на стороне хана, а главный недруг, Ахмед, пока что держался поодаль от крымских пределов,

Единственным, кто мог внушать Менгли Гераю опасения, был южный сосед — османский султан (недаром именно о нем вспомнил Нур-Девлет, обдумывая свой реванш). Мехмед II продолжал свое по­бедоносное шествие по Балканам, и не приходилось сомневаться, что османы способны покорить все побережье Черного моря. Такая пер­спектива давно приводила в ужас Каффу и Готию, наслышанных о печальной судьбе завоеванных турками балканских государств. И ес­ли Хаджи Герай предпочитал поддерживать в них этот страх, обра­щая его к собственной выгоде, то Менгли Герай уже не скрывал пе­ред соседями своей тревоги по поводу намерений османов.¹⁶ Подоб­но тому, как крымских христиан пугал пример Балкан, хан мог ви­деть грозное предостережение в судьбе турецких эмиратов Анато­лии, утративших независимость и присоединенных к Османской империи на правах обычных провинций.

Менгли Герай заключил с Каффой договор о взаимопомощи, обя­завшись защищать соседей от всякого врага. К этому союзу (очевид­но, по настоянию хана) присоединилась и Готия, прекратив, наконец, свой многолетний конфликт с Каффой. Договор не уточнял, против кого готовились вместе обороняться крымцы и генуэзцы, но другие документы указывают, что в качестве общего неприятеля подразуме­вался именно султан.¹⁷

Нужда в таком союзе подтвердилась летом 1469 года, когда к Каффе подошли турецкие галеры Якуб-бея. Высадив на берег десант, осма­ны сожгли несколько окрестных селений и захватили в плен немало каффинских жителей. В ответ на этот демарш Менгли Герай напра­вил письмо Мехмеду ІІ. Обращаясь к султану в самых учтивых выра­жениях, хан, тем не менее, твердо настаивал на освобождении взятых в Каффе пленников. «Ущерб, причиненный Каффе, это ущерб, при­чиненный мне», — заявил он.¹⁸

Генуэзцы почитали за счастье, что крымский хан готов встать на их защиту. «Повелеваем нашим властям в Каффе при надобности прибегнуть к Вашей Светлости как к отцу и старшему своему и быть неизменно послушными в исполнении всех Ваших желаний»,¹⁹ — пи­сали Менгли Гераю генуэзские должностные лица. Так, подобно Хад­жи Гераю, прозванному «отцом и господином» в Готии, Менгли Герай удостоился того же именования и из уст генуэзцев.

Что же до Мехмеда II — то султан был великим стратегом и умел годами поджидать своего часа, не торопя событий.

ОПАСНЫЙ КОЗЫРЬ

Спор кандидатов на место ширинского бея — Беем становится Эминек — Интрига матери Шейдака — Генуэзцы вынуждают Менгли Герая назначить беем Шейдака — Мятеж беев и свержение Менгли Герая

(1473-1475)

Осенью 1473 года в доме ширинских беев царил траур: аристократы прощались со своим умершим предводителем Мамаком. Читая мо­литвы над его могилой, ни духовные лица, ни родичи покойного, ни сам хан не могли предвидеть, чем в итоге обернется для Крыма уход из жизни этого человека.

Взамен умершего бея следовало избрать нового. Собственно, об «избрании» как таковом речи не шло, поскольку древняя традиция четко определяла, что освободившееся место во главе родового ку­рултая должен занять следующий по старшинству брат бея. Правда, окончательное решение все же принадлежало хану, который мог вы­дать ярлык на бейский титул и кому-нибудь иному из ближайших ро­дичей покойного. Помимо того, в выборах бея имело вес и мнение генуэзского консула — ведь глава Ширинов являлся одновременно одной из ключевых фигур каффинской администрации, нося в ней титул "тудун" или "сеньор Кампаньи" (Кампаньей итальянцы назы­вали принадлежавшую им по договору сельскую округу Каффы и Солдайи, мусульманское население которой подчинялось тудуну).

Мамак имел нескольких братьев, старшими из которых были Кара-Мирза и Эминек. Новым беем должен был стать Кара-Мирза — тем более, что его прочил в свои преемники и сам Мамак, когда еще был жив.²⁰ Но Эминек задался целью во что бы то ни стало добыть этот титул для себя. Достичь желаемого было не так-то просто: в отличие от Кара-Мирзы, находившегося в родстве с ханским братом Айдером, Эминек не имел влияния при ханском дворе, и Менгли Герай по каким-то причинам не питал доверия к нему. Тогда Эминек решил действо­вать через генуэзцев. Он приложил все старания, чтобы завоевать сим­патии соседей, обещал каффинцам всяческие блага и выгоды, и в конце концов добился своего: генуэзцы стали просить Менгли Герая, чтобы хан утвердил на бейском посту этого замечательного человека. Менгли Герай прислушался к горячим настояниям союзников и назначил беем Ширинов не Кара-Мирзу, как намеревался вначале, а Эминека.²¹

Почувствовав себя первым после хана лицом в Крыму, Эминек от­бросил былую скромность и начал донимать Менгли Герая несконча­емыми просьбами, зная, что правитель целиком зависит от его подде­ржки и ни в чем не откажет ему. Пока требования Эминека касались привилегий и льгот, хан не имел причин отказывать своему главному вельможе, но вскоре запросы бея перешагнули пределы приличия: когда Менгли Герай в очередной раз гостил в Каффе, Эминек дерзко потребовал, чтобы хан отдал ему в жены свою мать, вдову Хаджи Ге­рая! (Вероятно, Эминек хотел подражать великим ордынским беям прошлого, которые роднились с правящим домом и распоряжались страной от имени ханов-марионеток). Менгли Герай вскипел гневом и резко ответил, что он скорее готов лишиться власти и самой жизни, нежели допустить столь неслыханный позор, чтобы ханская вдова была выдана замуж за собственного подданного.²² С Эминека доволь­но и того, что он получил свой пост, — а напрашиваться к хану в названные отцы ему не позволено.

Эминек выслушал отказ спокойно, но от своего не отступился. Когда Менгли Герай уехал обратно в Кырк-Ер, бей обратился к ге­нуэзцам, чтобы те добились от хана согласия на брак. Итальянцы уверяли, что ничем не могут помочь в этом деле, но Эминек много­значительно возразил: при желании найдутся и средства.²³

Консул сразу понял намек бея. Генуэзцы действительно располага­ли средством, способным вынудить хана к любой уступке: в их ру­ках находился Нур-Девлет, содержащийся в Солдайе. Если бы консул пригрозил хану, что в одну прекрасную ночь стража отомкнет засовы и пленники Солдайской крепости выйдут на свободу, то от Менгли Герая наверняка можно было бы добиться очень многого. Но генуэз­цы понимали, что тем самым превратят хана из друга в смертельного врага, и ни за что не соглашались вынуть свой опасный козырь. Тогда Эминек пригрозил каффинцам, что они дорого заплатят за отказ по­мочь ему, и перекрыл пути, по которым в город из Кампаньи достав­лялось зерно. Это ощутимо ударило по Каффе, где сразу стали расти цены на хлеб и продовольствие.

Осенью 1474 года Менгли Герай снова приехал в Каффу и встретил­ся там с Эминеком. Но скандала между ханом и зазнавшимся беем не произошло, поскольку оба были озабочены уже новой, куда более серьезной проблемой.²⁴

Кроме Эминека и Кара-Мирзы, вождем Ширинов мечтал стать и Шейдак, сын Мамака. По всеобщему мнению, этот человек был не­достоин столь высокого сана. Тем не менее, Шейдак тоже вступил в борьбу за вожделенный пост. Примечательно, что основные усилия к этому прилагал не столько он сам, сколько его мать, супруга Мамак-бея, в обход всех правил пробивавшая для сына путь к бейскому ти­тулу. Как и Эминек, она обратилась за помощью к генуэзцам. Консул Джустиниани отказался вмешиваться в это заведомо проигрышное дело, зато другие каффинские чиновники приняли от вдовы Мамака мзду в несколько тысяч золотых, разделили деньги между собой и пообещали ей уладить дело.²⁵

Но, как сказано выше, беем стал Эминек, а Шейдак остался ни с чем. Потерпев неудачу, он — то ли по собственному разумению, то ли по наущению матери — решил искать помощи за пределами Крыма. Шейдак отправился на Дон и там встретился с ордынскими властями. Конечно же, те были рады поддержать обиженного бейского сына, ведь теперь у Сарая появился повод вмешаться в крымские дела и попытаться вернуть власть над полуостровом. Видимо, было уговорено, что Орда сделает Шейдака первым беем — а тот взамен поможет сместить Менгли Герая и признает правителем Крыма ор­дынского принца Джанибека.²⁶

Вести с донских берегов обеспокоили и Менгли Герая, и Эминека. Встретившись в Каффе, хан с беем задумались, как лучше органи­зовать оборону от незваных ордынских гостей. Тут к Менгли Гераю подошли некоторые из генуэзцев и предупредили хана, что Эминек тайком от него давно ведет какие-то переговоры с Мехмедом ІІ. Эта новость очень не понравилась Менгли Гераю: турецкий султан вовсе не числился среди его друзей, и союз заносчивого бея с турками не обещал хану ничего хорошего. Может ли Менгли Герай положиться в грядущей борьбе с Ордою на столь неблагонадежного помощника, как Эминек?

Поразмыслив, Менгли Герай придумал, как обезопасить себя и от происков Шейдака, и от тайных интриг Эминека. Вначале хан издал указ, которым сместил Эминека с бейского поста. Каффинцы собрались уже было убить отставного бея, причинившего городу столько бедст­вий своей блокадой, но тот вовремя спохватился и бежал на Кавказ.

Затем, когда бейское место освободилось, Менгли Герай послал на Дон за Шейдаком. Хан приглашал его в Крым и обещал, что назначит его предводителем Ширинов. Это была лишь уловка, призванная вы­манить беглеца из Орды, пока тот не вернулся вместе с Джанибеком и ордынской армией. Как и рассчитывал хан, обнадеженный Шейдак не устоял перед искушением и прибыл из ордынских степей в Каффу, рассчитывая достичь заветного титула без боев и сражений.²⁷

Замысел Менгли Герая удался блестяще: одно подозрительное ли­цо было изгнано из Крыма, а второе, напротив, удалено из опасного соседства с Ордой. Теперь можно было назначить ширинским беем Кара-Мирзу и поставить, наконец, точку в этом затянувшемся споре.

В феврале 1475 года Менгли Герай с братом Лидером и ширински-ми мирзами прибыл в Каффу, чтобы утвердить Кара-Мирзу в новой должности. Ширины знали о сделке жены Мамака с генуэзскими вель­можами и заявили, что не войдут в город, пока консул не гарантирует, что беем будет назначен Кара-Мирза. Но прежний консул, когда-то на­прочь отказавшийся от денег вдовы, уже ушел в отставку, а его менее принципиальный преемник, Кабелла, сам входил в долю с заговорщи­ками. Он заявил Ширинам, что должность тудуна уже обещана Шейдаку. Мирзы стали возражать — и тогда продажные чиновники выта­щили свой главный козырь. Они потребовали у хана, чтобы бейский титул был присвоен не Кара-Мирзе, а укрывшемуся в Каффе Шейдаку — а иначе Нур-Девлет будет выпущен из Солдайи на свободу.²⁸

Можно представить, какое унижение на глазах у всех подданных пришлось пережить хану, и какой гнев разгорелся в его душе. Но де­лать было нечего: если бы Нур-Девлет вышел на волю и удалился в Орду, он стал бы стократно опаснее Шейдака, и выманить его обрат­но было бы нечем. Негодуя от собственного бессилия, Менгли Герай выписал ярлык на имя Шейдака.

Празднества в честь новоназначенного бея гремели в Каффе шесть дней, но Менгли Гераю было не до увеселений. Он хорошо представ­лял себе, во что может вылиться эта история: Ширины презирали Шейдака и негодовали от того, что хан поступил вопреки их жела­нию и нарушил древний обычай. Кроме того, повторный отказ Кара-Мирзе рассорил Менгли Герая и с Лидером — а вражда с братьями, как показывал пример Нур-Девлета, была чревата очень опасными последствиями.

В свое время, отказываясь от сделки с матерью Шейдака, консул Джустиниани сказал, что избрание этого человека «не предвеща­ет ничего другого, кроме гибели Каффы; и все татары против это­го».²⁹ Жуткий водоворот событий, развернувшихся в Крыму вслед за злосчастной эпопеей с избранием ширинского бея, показал, что слова консула оказались пророческими. Семь тысяч золотых из кошелька вдовы оказались в конечном итоге той суммой, за которую мздоим­цы, сами того не желая, погубили и самих себя, и генуэзскую Каффу. Когда торжества в Каффе закончились, консул Кабелла бодро от­рапортовал в Геную, что жители края приняли кандидатуру Шей­дака с большим воодушевлением.³⁰ Это было явной ложью. Кучка сторонников нового бея действительно ликовала, но большая часть знати была возмущена как своим новым предводителем, так и пове­дением хана.

Менгли Герай вернулся из Каффы в Кырк-Ер, где ему предстоял очень неприятный разговор с крымской аристократией. Подробнос­ти событий, происходивших в крымской столице в марте 1475 года, остаются неизвестными, но, скорее всего, мирзы гневно напомнили Менгли Гераю, что он смог пробиться к власти лишь благодаря помо­щи знатных родов. И если хан полагает, что он вправе ломать древ­ние обычаи и навязывать крымской знати недостойных вождей, то он весьма заблуждается, а беи вправе отказать такому правителю в дальнейшей поддержке.

Беседа закончилась тем, что собрание знати низложило хана, и в марте 1475 года Менгли Гераю пришлось вновь укрыться в Каффе.³¹

«КОЛЬЦО В УХО»

Бунт Эминека и его контакты с османами — Турецкое нашествие на Крым и завоевание Каффы — Менгли Герай взят в османский плен и доставлен в Стамбул

(1475)

Изгнанный из Крыма Эминек был возмущен сотворенной над ним несправедливостью, когда ничтожный Шейдак занял его место бла­годаря подкупам и интригам. Этого нельзя было оставлять безна­казанным, и Эминек нашел способ покарать своих обидчиков. Бей уже давно установил связи со стамбульским двором. До сих пор эти контакты были тайными, поскольку их не одобрял Менгли Герай. Но теперь изгнаннику не от кого было таиться, и Эминек написал пади­шаху письмо, призывая его выступить войной на Каффу и обещая помочь османам в завоевании генуэзских колоний.³²

Как только стало известно о свержении хана, Эминек вернулся с Кав­каза на полуостров. С Айдером, которого беи возвели на престол вместо Менгли Герая,³³ у Эминека были прекрасные отношения: недавно они сообща совершили очень прибыльный набег на литовские владения и Эминек уже давно подбивал ханского брата к захвату власти.³⁴

С его возвращением наступила черная пора для Шейдака. Спасаясь от соперника, Шейдак спрятался у своих генуэзских покровителей в Каффе, а Ширины привели войско к стенам города, чтобы добраться до интригана и покарать его.³⁵

Сидя в осажденной Каффе, Менгли Герай мог лишь с горечью на­блюдать, как рушится порядок, который ему с таким трудом удалось выстроить в Крыму за годы своего правления. Каффинцы боялись теперь выходить за пределы города, в окрестностях которого бесчин­ствовали приверженцы Эминека. Менгли Герай все еще не терял на­дежды уладить дело миром и призывал восставших к переговорам,³⁶ но никто не обращал внимания на воззвания свергнутого правителя и не хотел с ним ни о чем договариваться. Видимо, мятежники уже за­горелись мечтой захватить Каффу и завладеть ее несметными богат­ствами — ведь Эминек в своем письме султану выразил пожелание, чтобы при завоевании города все трофеи достались крымцам, а Стамбул довольствовался бы лишь верховной властью над новозавоеван­ными землями.³⁷

Мехмед II уже давно следил за развитием событий на полуострове. Для него не составило бы труда справиться с Каффой и Готией еще двадцать лет назад — но на страже этих крошечных государств стояли крымские ханы. Теперь же ситуация целиком переменилась: хан-пок­ровитель генуэзцев сошел со сцены, а первые лица Крыма сами звали султана на помощь и обещали ему свое повиновение. Мехмед II не за­медлил воспользоваться их приглашением — тем более, что интересы падишаха в Крыму заключались не только в покорении Каффы и Го-тии, но и в том, чтобы поставить себе на службу самих крымцев. Как раз в эти годы Мехмед II готовил большой завоевательный поход на Молдову, правитель которой, князь Штефан, оказался сильным и опас­ным противником. Для успеха будущей кампании Мехмед II нуждался в поддержке крымскотатарских войск, чтобы вместе с ними нанести Штефану удар с двух сторон. Подчинение беев Стамбулу предоставило бы в распоряжение султана всю военную силу Крыма — и потому Мехмед II, отложив все прочие планы, приказал готовить армию к походу на Крым, а сам выступил к Дунаю, поближе к молдавским границам.³⁸ Последний весенний день 1475 года стал, без преувеличения, днем эпохального события в истории Крыма, на столетия вперед опреде­лившего его дальнейшую судьбу. 31 мая по Каффе разнесся клич, ко­торого тут уже давно со страхом ожидали: с моря к городу прибли­жается огромная эскадра турецких кораблей! Горожане могли наблю­дать, как на линии горизонта вырастает лес парусов: суда, шедшие впереди, были уже ясно различимы — а в морской дали тем временем появлялись все новые и новые корабли. К Каффе направлялось поч­ти полтысячи больших и малых судов;³⁴ крымским берегам еще не до­водилось встречать такой колоссальной армады. На палубе большой флагманской галеры стоял везирь Гедик-Ахмед-паша — знаменитый полководец, албанец по происхождению, правая рука Мехмеда II в завоевательных походах.

Везирь решил высадить войско в стороне от Каффы и разбить там свой лагерь. Подойдя ближе, османы увидели на берегу большой от­ряд крымскотатарской конницы. Завоеватели насторожились: с одной стороны, было известно, что крымская знать сама позвала турок на помощь — но разве было исключено, что Менгли Герай в последний момент вернулся к власти и приготовился оборонять свои владения? Едва турецкие посыльные заговорили с всадниками, как сомнения развеялись: османов встречало войско Эминека, который с нетерпе­нием дожидался прибытия турецких союзников.⁴⁰

Сойдя на берег, армия Ахмед-паши подошла к стенам Каффы и на­чала пушечный обстрел городских укреплений.

Зная, что рассчитывать на пощаду не приходится, консул пригото­вился к упорной обороне. Но едва генуэзцы заняли боевые позиции, как греки и армяне, составлявшие большинство населения Каффы, заявили, что отказываются защищать город. Они потребовали от ге­нуэзских властей, чтобы те сдали крепость туркам без всяких условий, угрожая, что в противном случае сами вырежут всех итальянцев⁴¹ (го­рожане рассчитывали, что за добровольную сдачу Ахмед-паша поща­дит их жизни и ограничится лишь сбором дани⁴²). Сражаться, имея напротив себя османские пушки, а за спиной — бунтующую толпу, итальянцы не могли. Консул Кабелла был вынужден сложить оружие и поднести Ахмед-паше ключи от города.

6 июня турки вошли в ворота Каффы. Как и надеялись греки с ар­мянами, завоеватели не стали устраивать массовых расправ: капиту­ляция консула спасла жизни тысяч горожан. Генуэзцам же пришлось гораздо хуже: три сотни защитников Каффы были казнены осма­нами на месте.⁴³ Паша занял консульский дворец и приказал приве­сти к себе всю каффинскую молодежь в возрасте от 7 до 20 лет. Ото­брав из этого числа более тысячи юношей для янычарских частей и около пяти сотен девушек для гаремов Стамбула, османы заставили все население города выплатить огромную контрибуцию и заново от­строить разрушенные обстрелом городские стены.⁴⁴ Затем горожанам было объявлено, что они могут возвращаться к своим повседневным занятиям, а уцелевшие генуэзцы были погружены на суда, вывезены в Стамбул и поселены там в специально отведенном квартале.⁴⁵

Собрав со всего города огромную дань и дочиста ограбив всех за­стигнутых в Каффе иноземных купцов, Ахмед-паша стал обладате­лем несметных богатств. Наивная надежда Эминека на то, что турки поделятся с ним этими сокровищами, рухнула. Впрочем, и Эминек не остался без награды: ворвавшись в Каффу вслед за османами, он разыскал ненавистного Шейдака и отрубил ему голову.⁴⁶

Захватив Каффу, паша отправил свою армию на завоевание осталь­ных генуэзских крепостей. Турки с легкостью смяли сопротивление малочисленного гарнизона Солдайи и двинулись дальше — к Чемба­ло, Каламите и готской столице Феодоро, а освобожденный османами из солдайского застенка Нур-Девлет вышел на волю и направился в Кырк-Ер.

В генуэзской Каффе проживало немало крымских татар — и хотя большинство из них присоединилось к Эминеку,⁴⁷ другие остались верны Менгли Гераю и не покинули его в осажденном городе. Не­смотря на свое бедственное положение, сверженный хан старался вы­полнить давние обязательства покровителя Каффы: едва османы вы­садились на побережье, как хан с полуторатысячным отрядом своих приверженцев вступил с ними в бой — но не устоял против огромной армии и отступил обратно в крепость.⁴⁸

Когда османы вошли в Каффу, Менгли Герай был схвачен и достав­лен к Ахмед-паше, причем в его задержании участвовали не толь­ко турки, но и враждебно настроенные к нему соотечественники.⁴⁹ Вооруженное выступление Менгли Герая против османского вой­ска служило достаточным основанием, чтобы казнить его, подобно генуэзским защитникам крепости. Но Менгли Герай был не простым пленником, а мусульманским монархом (пусть и лишенным престо­ла) и наследником великого рода Чингиза. Ахмед-паша не отважился самостоятельно решать судьбу коронованной особы и решил отпра­вить бывшего крымского правителя на суд султана.

Менгли Гераю пришлось признать свое поражение и примириться с тем, что свершилось. Он заявил Ахмед-паше, что признает себя под­данным падишаха и благодарит его за вызволение из заточения в кефинских стенах (где он, вследствие мятежа Ширинов, был вынужден безвыездно находиться еще с начала весны).⁵⁰ Видя это, османы гор­деливо сообщали соседним правителям: «Некоторые из начальников татарских, воочию засвидетельствовав превосходство победоносных армий наших... облеклись в одеяние покорности и вдели в ухо кольцо повиновения».⁵¹

Враги Менгли Герая, первыми среди которых были Нур-Девлет и Эминек, спешили отомстить бывшему хану за все свои давние оби­ды и усердно очерняли его перед султаном. Еще находясь в Каффе под надзором паши, Менгли Герай писал стамбульскому везирю, на по­мощь которого рассчитывал: «Хотя мои враги многочисленны — я не произнесу ложных слов и не унижусь до интриг. Я опасаюсь, что вы поверите их клевете. Не возбуждайте же в себе гнева против меня пре­жде, чем выслушаете меня самого».⁵² Через некоторое время у Менг­ли Герая появилась возможность лично высказаться в свою защиту: Гедик-Ахмед отправил царственного пленника кораблем в Стамбул.⁵³

О пребывании крымского правителя в османской столице суще­ствует несколько повествований. Одно из них сообщает, что Менг­ли Герай вместе с прочими каффинскими пленниками был отправ­лен для продажи на невольничий рынок. Тем временем в Стамбул прибыли крымские послы, просившие султана дать им правителя на опустевший престол Крыма. Случайно зайдя на работорговый базар, они узнали в толпе «живого товара» своего бывшего хана, бросились перед ним ниц и немедленно сообщили султану о своей удивитель­ной встрече. Мехмед II освободил пленника и принял его с почетом.⁵⁴ Второе предание еще более драматично: встретившись с Менгли Гераем, падишах бросил его в застенок и присудил к смерти. Настал день казни, и палач уже ждал, когда Менгли закончит читать послед­нюю молитву, чтобы отрубить ему голову, — но в последний момент Мехмед II передумал, отменил приговор и сделал бывшего смертника своим приближенным.⁵⁵ Третий вариант наиболее краток (и, скорее всего, наиболее достоверен): он говорит, что султан поселил Менгли Герая у себя при дворе, где тот и прожил три года, пользуясь уваже­нием и благосклонностью турецкого правителя.⁵⁶

Несмотря на разнобой в деталях, эти сказания сходятся в главном: будучи доставлен в Стамбул, Менгли Герай оказался гостем султана. Жизнь на положении пленника — пусть даже и почетного, проводя­щего свои дни среди великолепия стамбульского дворца — никак не могла быть по нраву Менгли Гераю, лишившегося в одночасье и тро­на, и родины.

Но иного выбора у него, собственно говоря, и не было.

ОСИРОТЕВШАЯ СТРАНА

Беспорядки в Крыму — Вторжения в Крым Джанибека и его краткий приход к власти — Эминек просит султана вернуть Менгли Герая на престол — Возвращение Менгли Герая в Крым — Новые отношения Крымского Юрта и Османской империи

(1475-1479)

Менгли Герай оказался за морем, а взбудораженный османским за­воеванием Крым все не мог найти ни мира, ни покоя: хрупкое равно­весие, установившееся ранее в стране, было разрушено до основания. Ночами с высот столичной крепости Кырк-Ер наверняка были вид­ны зарева пожаров, пылавших вдали над горными грядами: это Ге­дик-Ахмед-паша осаждал Феодоро. Как и в Каффе, там поначалу тоже нашлись приверженцы добровольной капитуляции — но в итоге во­зобладало решение стоять до конца.⁵⁷ Построенная на неприступном горном плато, готская столица успешно отражала атаки везиря целых полгода, надолго задержав Ахмед-пашу в Крыму. Осада Феодоро ста­ла одной из самых тяжелых и затяжных завоевательных кампаний Мехмеда II, османы потеряли в Готии тысячи своих солдат, однако к декабрю 1475 года Ахмед-паша покорил и эту твердыню.⁵⁸

Хозяином ханской столицы снова стал вернувшийся из заточения Нур-Девлет, и Айдеру (конечно, не без настояния беев) пришлось уступить ему трон. Он сделал это не по своей воле, и отношения между братьями сложились теперь очень напряженные.

Не было мира и в доме Ширинов. Эминек полной мерой пожинал последствия поднятого им мятежа: обретя вкус к бунтам, многие мир­зы перестали повиноваться ему самому и выдвинули из своей среды новых искателей бейского чина. Против Эминека восстал его младший брат Хаджике, который пошел по стопам покойного Шейдака и сделал ставку на союз с Ордой. Хаджике увлек за собой добрую половину лю­дей Эминека и позвал на помощь Джанибека, который давно уже то­мился в ожидании подходящего момента для вторжения в Крым. Вско­ре произошло то, чего в свое время опасался Менгли Герай: Джанибек в компании своих союзников вступил на полуостров, и Эминеку лишь с огромным трудом удалось отбить его назад. Тогда Джанибек с Хаджике направились за подмогой к ордынскому хану Ахмеду и нашли у него полное сочувствие и поддержку. Не было сомнений, что вскоре они вернутся, многократно усиленные ордынской военной силой.⁵⁹

Тем временем Мехмед II, покончив с Каффой и с Готией,⁶⁰ смог взяться и за Молдову. Султан приказал крымцам собираться в поход на Штефана. Тревожная пора, когда в Крыму со дня на день ожидали ордынского вторжения, была не лучшим временем для походов в чу­жие страны, но Эминеку пришлось выполнять свое обещание, и ле­том 1476 года он повел десять тысяч воинов в направлении Днестра. Экспедиция выдалась неудачной: крымцы дважды атаковали Штефа­на — и каждый раз молдаване успешно отбивали их удар.⁶¹

Прознав, что лучшая часть крымскотатарских войск удалилась в дальний поход, Ахмед-хан послал на Крым Джанибека, который вновь ворвался на полуостров и разграбил страну. Когда Эминек получил эту страшную новость, он немедленно покинул молдавский фронт и двинулся назад защищать Крым. Едва он прибыл на полуостров, как неприятели бросились схватить его, и бею едва удалось скрыться от преследователей под защитой стен Эски-Кырыма.⁶² В этот раз победа осталась за ордынцами: Нур-Девлет был свергнут, и новым правите­лем Крыма стал Джанибек.

Этот переворот не мог не напомнить крымцам о подзабытых уже ими временах, когда каждые несколько лет страна переходила от одного чужака к другому, и жители едва успевали запомнить имя очередного правителя. Сам Джанибек, похоже, неплохо знал исто­рию ордынской смуты и потому не рассчитывал надолго удержаться у власти. Едва заняв крымский престол, он стал тайно договаривать­ся с московским князем, чтобы тот на всякий случай подготовил ему убежище в своей стране.⁶³

Спор за титул ширинского бея очень дорого обошелся Крымскому Юрту. Прошло каких-то четыре года со дня смерти Мамака — а стра­на изменилась до неузнаваемости: потомство Хаджи Герая было уст­ранено от власти, юг полуострова стал турецким, а остальной частью Крыма опять завладела Орда!

Джанибек не зря заранее позаботился о политическом убежище: менее, чем через год крымцы одолели его и вернули на престол Нур-Девлета.⁶⁴ Это, впрочем, ничуть не помогло восстановить порядок в стране — хан крупно поссорился с Лидером и, поглощенный дворцо­вой склокой, забросил все государственные дела. Нур-Девлет выпус­тил страну из-под контроля, а Эминек был бессилен в одиночку за­щитить государство.⁶⁵ Между тем, в ордынских степях перемещались войска, готовые опять ринуться на Крым.

На фоне всех этих бедствий, грозящих самому существованию Крымского государства, спокойное и благополучное правление Мен-гли Герая вспоминалось теперь жителями Крыма как сказочный «зо­лотой век» всеобщей безопасности и благоденствия. Глубоко раска­иваясь в своем мятеже против хана, весь Юрт теперь в один голос клялся, что желает снова видеть Менгли Герая своим повелителем и готов беспрекословно повиноваться ему.

Эминеку пришлось вновь сесть за письмо в Стамбул. Ему, навер­ное, было непросто вынудить себя к этому (ведь бею приходилось противоречить своим предыдущим посланиям, направленным про­тив Менгли Герая) — но времена настали такие, что заботиться при­ходилось уже не о собственном престиже, а о спасении страны.

«Нур-Девлет и Айдер не желают примириться и не слушают моих со­ветов, — писал султану предводитель Ширинов. — Если Менгли Герай вернется в Крым, то все население покорится ему и будет соблюдать его приказы... Сделайте милость, назначьте Менгли Герая, пока [ордын­ский хан] не подступил к Крыму: лишь так мы сможем сохранить нашу страну... Если Вы немедля отправите к нам Менгли Герая — Вы восста­новите порядок в нашем государстве, и Аллах вознаградит Вас в обоих мирах. Народ и беи Крыма не желают видеть ханом Нур-Девлета: он не годится к правлению, он враждует со своим братом и не заботится о стране, он тягостен для подданных. Наше желание таково, чтобы Вы повелели Менгли Гераю: "Займись усердно делами страны и не отвер­гай советов Эминека". Прочее же зависит от Вашей милости».⁶⁶

Для Нур-Девлета не было секретом, что аристократы шлют неблаго­приятные отзывы о нем в Стамбул султану. Хан не оставался в долгу и жаловался Мехмеду II, что подданные клевещут на него, а Эминека и вовсе объявил мятежником.⁶⁷ На глазах у султана разворачивалась целая эпистолярная война между ханом и его первым беем: в осман-скую столицу прибывали всё новые послания, подписанные то одним, то другим из них. Мнение падишаха складывалось не в поль­зу Нур-Девлета: во-первых, хан разочаровал Мехмеда II своей без­деятельностью во время молдавской кампании,⁶⁸ а во-вторых, склон­ность Нур-Девлета жаловаться на собственных подданных лишь под­тверждала его неспособность самостоятельно управляться с ними.

В конце концов, прошения крымской знати возымели успех. Мехмед II признал, что Менгли Герая и впрямь стоит вернуть на родину: за три года, прожитые под пристальным надзором в Турции, крым­ский гость успел внушить султану достаточное доверие. В случае сво­его возвращения к власти Менгли Герай обещал стать добрым союз­ником Турции — тем более, что его противники-ордынцы, опасав­шиеся союза Османов с Гераями, начали проявлять враждебность к султану (так, например, Джанибек в свое короткое правление успел пообещать венецианцам 200 тысяч бойцов для борьбы с турками⁶⁹).

Поэтому весной 1478 года Менгли Герай на турецком корабле от­правился в долгожданное обратное путешествие к крымским берегам. Он прибыл в Кефе — правда, двинуться далее ему позволено не было: видимо, султан, опасаясь нового взрыва вражды в Крыму, не спешил выполнять просьбу Эминека и желал сперва понаблюдать, как крым-цы отнесутся к появлению своего бывшего правителя. Менгли Герай был поселен в Кефе под присмотром, не имея права покидать преде­лов города.⁷⁰ Стоит полагать, это очередное пленение было трудным испытанием для Менгли Герая: совсем близко за городскими стенами простирались знакомые холмы и равнины родного Юрта, а хан снова оказался заперт в Кефе и не мог повидать свой край. Менгли Герай писал султану о бедности и разрухе в той местности, где его поселили, и просил позволения сменить место жительства⁷¹ — но Стамбул пока что молчал в ответ.

Народ был чрезвычайно воодушевлен возвращением своего пре­жнего правителя.⁷² Видя это, Менгли Герай связался со своими сто­ронниками в Кырк-Ере. Старейшины ханской столицы обещали поддержать его возвращение и не признавать над собой иного прави­теля, взамен же хан клятвенно пообещал им всяческие льготы и ми­лости.⁷³ Твердо убедившись в симпатиях соотечественников, Менгли Герай решил добраться до своей столицы, не дожидаясь соизволения Стамбула. Вскоре ему, как рассказывали современники, представил­ся весьма неожиданный способ обмануть бдительность османских стражников.

Как-то раз в Кефе были устроены состязания местных джигитов в стрельбе из лука: на открытом ровном месте были вкопаны высокие столбы с перекладиной, к которой на тонкой нити была подвешена до­рогая серебряная чаша. Удалец должен был на всем скаку пронестись между столбами, обернуться в седле назад и выпустить стрелу с серпо­видным наконечником. При метком попадании стрела перерезывала нить, и упавшая наземь чаша доставалась стрелку в качестве приза.

Менгли Герай тоже вызвался принять участие в соревновании. Он взял лук и поскакал к столбам, однако, пронесясь между ними, не стал разворачиваться и стрелять, а лишь сильнее пришпорил коня и умчался за пределы города, оставив своих сторожей в полной расте­рянности. За городом его уже дожидалась сотня верных товарищей. К Менгли Гераю стали стекаться люди со всего Крыма во главе с Эминеком. Вскоре хан занял Эски-Кырым, а затем двинулся на Кырк-Ер, где и взошел на свой трон.⁷⁴

Нур-Девлет и Айдер сочли за лучшее покинуть страну. Общий провал примирил враждовавших братьев: они вместе ушли искать убежища у Казимира, который и поселил их в Киеве.⁷³

Вернув престол и обосновавшись в Кырк-Ере, Менгли Герай отпра­вил посла к своему новому союзнику и «старшему брату» — осман­скому падишаху.⁷⁶ Отношения, сложившиеся отныне между ханом и султаном, вовсе не означали, что Юрт превратился в турецкое вла­дение. Ханство по-прежнему оставалось суверенным государством, а хан — суверенным правителем. Как и прежде, султан не мог коман­довать ханскими подданными или распоряжаться делами Юрта, а в ханской и султанской частях полуострова действовали разные законы и ходила разная монета.⁷⁷ Тем не менее, отныне на крымском прави­теле лежала обязанность предоставлять свои войска на помощь сул­тану по первой его просьбе, да и в целом, в отношениях с падишахом хан считался теперь подчиненным лицом. Это, впрочем, можно бы­ло признать не столь уж и существенной потерей, если учесть, что потрясения последних лет — переворот, осада, плен и чужбина — поначалу и вовсе не оставляли Менгли Гераю надежды когда-либо вернуться на родину, а тем более на трон.

Кроме того, уния с Турцией несла в себе ту несомненную выгоду, что Османская империя была очень сильным союзником, и как раз теперь наступали годы, когда хану предстояло отчаянно защищать Крым от посягательств Орды, а султану — сказать свое веское слово в защиту Менгли Герая.

«КТО ВСТУПИЛ НА МОЕ ЦАРСТВО КОПЫТОМ...»

Гибель ордынского хана Ахмеда — Пребывание в Крыму его сыновей — Нашествие Сеид-Ахмеда II на Крым и Кефе — Новая внешняя политика Крыма: союз с Москвой и разрыв с Литвой — Поход Менгли Герая на Киев

(1480-1486)

Если Менгли Герай имел все основания торжествовать по поводу своего чудесного возвращения на родину, то у Ахмед-хана новости из Крыма могли вызвать лишь досаду и разочарование. В самом деле: едва у Сарая появилась надежда вернуть под свою власть мятежную крымскую провинцию, как, вопреки всем ожиданиям, Менгли Ге­рай вернулся на престол, да теперь еще и в новом статусе османского союзника.

Потерпев неудачу в Крыму, Ахмед решил поправить свой пошат­нувшийся авторитет в другом владении Орды — Московии.⁷⁸ Ахмед отправил московскому великому князю Ивану III суровое письмо, требуя от него беспрекословного подчинения и исправной выплаты дани. Князь ответил дерзостным отказом — и тогда в 1480 году ор­дынский правитель выступил против непокорного вассала. Хан до­шел до пограничной реки Угры, но, встретив хорошо подготовленное княжеское войско, не решился вступить в бой и повернул обратно.⁷⁹ Отступая, Ахмед пригрозил Ивану, что еще вернется, и попытался устрашить его своими былыми победами: «Недруг встал на моем царстве копытом, и [тогда] я встал на его царстве всеми четырьмя копы­тами»⁸⁰ — писал хан, намекая на недавнее вторжение Орды в Крым (и умалчивая, что эта победа давно сменилась поражением). Угрозы Ахмеда остались невыполненными. На обратном пути его повстре­чали давние недруги: сибирский хан Ивак и ногайский бей Ямгурчи. Подкараулив момент, они напали на спящий ордынский лагерь, вор­вались в шатер Ахмеда и убили его.⁸¹

Сыновья погибшего хана — Сеид-Ахмед, Муртаза и Шейх-Ах­мед — оказались в бедственном положении. Теперь, когда их вой­ска разбежались, им приходилось опасаться любой шайки грабите­лей, каких немало рыскало тогда по степям. Главный ордынский бей, Темир из рода Мангыт, повел принцев в Крым, чтобы там попросить помощи у Менгли Герая. Расчет бея оказался верен: крымский пра­витель гостеприимно встретил скитальцев и за собственный счет снабдил их лошадьми, одеждой и всем необходимым. Хан надеял­ся, что сможет сделать вчерашних врагов своими союзниками и даже принять их на свою службу — но не тут-то было: поправив силы в Крыму, беженцы покинули Менгли Герая и со всем подаренным до­бром ушли в степи. Хан погнался было за неблагодарными гостя­ми — но сумел задержать лишь одного Муртазу, который теперь из гостя превратился в заложника.⁸²

Взамен погибшего Ахмеда ордынским ханом стал его сын, Сеид-Ах­мед П. Под предлогом освобождения Муртазы из крымского плена он начал собирать войска в поход на Менгли Герая. Правда, Сеид-Ахмед весьма опасался, что на помощь к Менгли Гераю придут османы, и потому заранее постарался разузнать, много ли турецких войск стоит сейчас в Крыму.⁸³ Видимо, разведка донесла, что османский гарни­зон в Кефе невелик, и опасаться нечего. Кроме того, совсем недавно, в 1481 году, Мехмед II умер, и вместо свирепого завоевателя, наво­дившего ужас на соседние страны, Османской империей стал пра­вить его сын Баезид II — человек добросердечный и миролюбивый.⁸⁴ Получив эти обнадеживающие сведения, Сеид-Ахмед с Темиром дви­нулись в бой.

Удар ордынских войск на Крым был настолько силен, что Менг­ли Герай не удержал позиций и, раненый, бежал в крепость Кырк-Ер. Муртаза вышел на свободу и присоединился к брату. Цель похо­да была достигнута, но Сеид-Ахмед не пожелал остановиться на этом и решил завоевать Крым. Видимо, взять Кырк-Ер ордынцам оказа­лось не по силам, и Сеид-Ахмед, грабя встречные села, направился к Эски-Кырыму. Он осадил город, но старая столица крепко удержи­вала наступление, и взять ее удалось лишь хитростью: Сеид-Ахмед пообещал, что не причинит жителям никакого вреда, если те прекра­тят сопротивление и впустят его. Горожане, поверив, открыли ему ворота. Как только хан добился своего, он отрекся от принесенной клятвы — и ордынское войско разграбило город, истребив в нем многих жителей.⁸⁵

Опьяненный успехом, Сеид-Ахмед задумал вслед за этим проучить и турок, продемонстрировав новому султану, кто является истинным хозяином причерноморских земель. Огромная ордынская армия при­близилась к Кефе. Уверенный в своем превосходстве, Сеид-Ахмед направил посыльного к османскому наместнику Касым-паше с тре­бованием сложить оружие и сдать Кефе ордынцам. Касым-паша при­нял ханского представителя на удивление любезно, предложив ему подождать до завтра, покуда для высокостепенного хана будут при­готовлены дары. Посол отправился на ночлег, а паша тем временем незаметно отдал кое-какие распоряжения.

Наутро Касым-паша пригласил посла в беседку полюбоваться да­рами, приготовленными для вручения хану вместе с ключами от го­родских ворот. Неспешный осмотр подарков еще продолжался, когда в помещение стремительно вошел турецкий офицер. Он доложил паше, что падишах прислал из Стамбула флот, дабы покарать Сеид-Ахмеда за творимые им бесчинства. Касым подозвал ордынского гос­тя, чтобы тот взглянул на море — и ханский посол увидел, что из-за прибрежного мыса в Кефинский залив выходит вереница турецких галер. Суда выстроились в линию вдоль берега и дали дружный залп из бортовых орудий. В ответ им грянули выстрелы османских пушек с башен Кефинской крепости. Сбросив маску приветливости, Касым-паша грозно заявил ордынскому посланнику: «Пойди и скажи своему хану, что слуга падишаха не может стать слугой кому-либо другому, и пусть он готовится к битве!»

Ордынские воины, стоявшие на морском берегу под стенами Ке­фе, ранее не сталкивались с тяжелой артиллерией, и вид грохочущих пушек произвел на них очень сильное впечатление. Когда перепу­ганный посланник вернулся от паши и пояснил, в чем дело, ордын­цы дрогнули и они стали отступать, пока турки не расстреляли их из своих смертоносных орудий. Отступление превратилось в поспеш­ное бегство, и Касым-паше, наблюдавшему за этой сценой, остава­лось лишь гордиться своей находчивостью: ведь и «внезапный» ви­зит «стамбульского посланца», и военная демонстрация кораблей бы­ли подстроены им самостоятельно, без всякой помощи из столицы.

Менгли Герай со своими беями бросился в погоню за отступавшим врагом. Напуганное османами ордынское войско стало теперь легкой мишенью для крымцев, которым удалось отбить у Сеид-Ахмеда всю добычу и захваченных им в Крыму пленников.⁸⁶

Опасность миновала, а османы показали, что могут оказать Крыму неоценимую помощь в обороне от ордынских набегов. И все же сам факт нашествия, пусть и успешно отраженного, не мог не вселить в хана тревоги за будущее страны: было очевидно, что новое поколе­ние правителей-Намаганов вступило в яростную борьбу с Гераями за Крым и не откажется так просто от своих намерений. Сражаться с ними в одиночку Менгли Гераю было тяжело, и он занялся поиском союзников.

Растеряв собственные окраины, Орда лишилась и бывших славян­ских вассалов. Потерю Украины и ее переход в состав Великого кня­жества Литовского признал еще Тохтамыш. Что же касалось Велико­го княжества Московского, то и оно успешно продвигалось к осво­бождению от ордынского господства, о чем свидетельствовал недав­ний провал Ахмеда. Борьба с общим противником, Сараем, делала Крым и Москву союзниками, и Менгли Герай, давно уже пытавшийся наладить контакты с Иваном III, продолжил прерванные турецким нашествием переговоры. Вскоре хан и великий князь принесли друг другу обязательство сообща бороться против Ахмеда, а затем и его сыновей.⁸⁷

С точки зрения Крыма этот союз означал, что Москва признаёт крымского хана повелителем всей Великой Орды и переходит к нему в формальное подданство, сбросив зависимость от Сарая. Унаследовав традиционное ордынское верховенство над московским великим кня­зем, Менгли Герай отказался от привилегий, унижавших союзника: он освободил Ивана от выплаты дани и стал называть его в письмах «своим братом». Щепетильный вопрос о титуле был очень важен для Ивана III, ведь хан как представитель господствующей династии был бы вправе называть ордынского вассала и «холопом», однако вместо этого признал московского правителя равным себе, что сильно укре­пило авторитет Ивана среди соседей.⁸⁸

Правда, соглашение с Иваном стоило хану старинной, наследствен­ной дружбы с Казимиром, ведь Московия, издавна посягавшая на земли Литовской Руси, была непримиримым врагом Литвы. Пыта­ясь найти управу на Ивана, король завел переговоры об антимосков­ском союзе с ордынскими ханами. Эта новая политика стала большой ошибкой польско-литовского правителя: слабеющая Орда ничем не помогла ему в борьбе с московскими притязаниями, зато сближение с Сараем надолго рассорило короля с гораздо более ценным союзни­ком — Крымом.

Готовя свой роковой поход 1480 года, о котором говорилось выше, Ахмед попросил у Казимира помощи, и тот пообещал прислать ему литовские силы для совместного удара на неприятеля. Отряды Кази­мира уже готовились выступить на подмогу Орде, но Менгли Герай бросил им навстречу крымские войска, и вместо похода на Московию литовцам пришлось защищать свои владения. Это и стало при­чиной поражения Ахмеда, который, не дождавшись прибытия союз­ников, не рискнул сражаться с русскими в одиночку и отступил назад навстречу своей гибели.

Оценив успех этой крымской кампании, Иван III неуклонно на­стаивал, чтобы хан не оставлял борьбы с Литвой и нанес свой сле­дующий удар в самый центр Литовской Руси — Подолье либо Киев.⁸⁹ Менгли Герай согласился, что Казимира следует предостеречь от дружбы с Сараем, и приказал своим войскам собираться в поход вдоль Днепра.

Киевский воевода Иван Хоткевич узнал о приближении крымской армии за четыре дня до ее прихода и стал готовиться к обороне. Под защиту стен Киевской крепости собрались жители всего города и окрестных селений, туда же были перенесены казна и драгоценности из Киево-Печерской лавры.

Менгли Герай подошел к Киеву 10 сентября 1482 года. Приближать­ся вплотную к крепости, а тем более идти на ее штурм, хан не стал: ведь в этом случае для воеводы не составило бы труда обстрелять на­ступающее войско из пушек и отбить атаку. Поэтому, держа основ­ные силы на расстоянии от укреплений, крымские воины зажгли с двух сторон окружавшие крепость деревянные жилые кварталы и, чуть отступив, стали дожидаться, пока огонь сделает свое дело. Пламя быстро охватило ветхие постройки, перекинулось внутрь укреплен­ной цитадели — и Киев пал без всякой битвы. Те, кто надеялся укрыть­ся в крепости, были изгнаны пламенем наружу, а те, кто спрятался в  монастырских  пещерах,  задохнулись  от  дыма.   Покидая  горя­щие укрепления, защитники Киева попадали в плен к крымскому войску; среди пленников оказался и сам воевода с семьей. Ханские отряды вошли в поверженный город, собрали там богатую добычу, а затем повернули домой.⁹⁰

Менгли Герай немедленно сообщил о победе своему московскому союзнику и послал ему в подарок два драгоценных трофея из знаме­нитого собора Софии Киевской: золотую причастную чашу и золо­той поднос для богослужений.⁹¹ Нанеся Казимиру сокрушительный удар чужими руками, Иван от души благодарил Менгли Герая за его верность данному слову.⁹²

Король не мог отплатить хану ответным ударом и предпочел ула­дить дело миром. Впрочем, он не упустил случая остро уязвить крым­ского соседа, справившись у него через послов: мол, ходят слухи, что хан воюет с Литвой по повелению Москвы? Выпад попал точно в цель. Менгли Герай возмутился: разве московский князь, его поддан­ный, вправе повелевать хану?!⁹³ Этим спор и ограничился, и Казимир взялся за восстановление разрушенного города.

Казимир, похоже, знал, какую струну задеть в душе Менгли Ге­рая — ведь Иван, несмотря на свой статус «младшего брата», все-таки располагал одним средством, которое если и не позволяло ему прика­зывать хану, то, во всяком случае, придавало немалую убедительность тем смиренным челобитиям, что направлялись им из Москвы в Крым.

Дело в том, что волею судеб в руках московского князя оказался тот самый козырь, которым когда-то со столь сокрушительными послед­ствиями распорядились генуэзцы: в гостях у Ивана пребывал хан­ский брат Нур-Девлет.

ПОСЛЕДНИЙ УДАР

Нур-Девлет и Айдер в Московии — Менгли Герай желает вернуть Нур-Девлета на родину — Последнее ордынское вторжение в Крым — Менгли Герай заключает брак с Нур-Султан и становится названым отцом казанского хана

(1486-1491)

Отношения Менгли Герая с его братьями складывались по-разному. Старшие сыновья Хаджи Герая, Нур-Девлет и Айдер, перебрались из Крыма в Киев. Оз-Демир искал было пристанища в Орде, но затем и он переселился во владения Казимира. Младшие же, Ямгурчи и Мелек-Эмин, предпочли остаться на родине, причем Ямгурчи полу­чил сан калги — ханского наследника.⁹⁴

Менгли Гераю навсегда запомнилась неприятная история с Нур-Девлетом и генуэзцами, и потому эмиграция братьев в Литву ста­ла для хана источником постоянных тревог — ведь Казимир, отно­шения с которым ухудшились, при желании легко мог использовать беглых братьев хана для борьбы с крымским правителем. Поэто­му настоящим облегчением для Менгли Герая стала весть о том, что осенью 1479 года Ивану III удалось переманить Нур-Девлета и Айдера на жительство в свое государство.⁹⁵

Перебравшись в Московию, Айдер вызвал к себе из Крыма жену с сыном и жил как частное лицо, не вмешиваясь в большую политику. Вскоре появились слухи, что Казимир хочет тайно переправить Айде­ра обратно к себе. Менгли Герай, по-видимому, уже не опасался Ай­дера и отнесся к этим известиям безразлично, но Иван счел за лучшее отправить гостя под арест в Вологду, вне досягаемости королевских посланников. Там крымский изгнанник и умер через несколько лет.⁹⁶

В отличие от Айдера, Нур-Девлет стал весьма заметной фигурой. Иван дал ему во владение город Касимов с окрестными землями — взамен же Нур-Девлет обязался служить великому князю. Удел Нур-Девлета представлял собой целое маленькое ханство — «Касимов­ский юрт», где крымский гость располагал собственным двором и да­же собственным татарским войском, с которым по указанию Ивана ходил против Орды. Рассказывали, что в одном из таких походов он настиг ордынский стан и уже собрался разорить его дотла, но один из приближенных Нур-Девлета убедил своего господина, что не годит­ся во славу чужого правителя искоренять достояние своих родичей.⁹⁷ То, что Нур-Девлет превратился в грозу Намаганов, не могло не ра­довать Менгли Герая. Вместе с тем, хана удручало, что его брат по-прежнему находится в руках чужеземцев. Безусловно, Менгли Гераю было бы намного спокойнее, если бы Нур-Девлет вернулся в Крым; ради этого хан был готов примириться с братом и дать ему на родине все, что тот пожелает — конечно, за исключением трона.

Менгли Герай поделился своими раздумьями с Иваном и спросил князя: как он полагает, согласится ли Нур-Девлет вернуться в Крым на том условии, чтобы никогда больше не претендовать на престол? Иван III ответил, что Нур-Девлет, пожалуй, без труда даст такое обя­зательство — но, в свою очередь, уверен ли Менгли Герай, что брат сдержит свою клятву? Нур-Девлет уже когда-то правил Крымом, — писал князь, — и ему служили те, кто теперь служит тебе. Можешь ли ты поручиться, что они не пожелают вновь сделать его ханом?⁹⁸

В этом вопросе и заключалась основная сложность. Даже если Мен­гли Герай был готов положиться на слово брата, то доверять цели­ком своим вельможам он, конечно, не мог, да и ордынцы не упустили бы столь удобного случая вновь разжечь вражду между сыновьями Хаджи Герая.

Между тем, Орда и впрямь нашла Нур-Девлету место в своих пла­нах относительно Крыма. В 1486 году Муртаза направил в Москву два письма. Первое было адресовано Ивану III. Обращаясь к князю, ордынский правитель не скрывал своего желания свергнуть Менгли Герая и поставить вместо него над Крымом Нур-Девлета. Муртаза пи­сал Ивану, чтобы тот отпустил своего крымского гостя в Орду и даже предлагал оставить в залоге у князя жен и детей Нур-Девлета, пока тот не придет к власти в Крыму.⁹⁹

Второе письмо предназначалось самому Нур-Девлету. «Исстари и по сей день мы одного отца дети, — писал Муртаза, напоминая об об­щем происхождении от Чингиза, — правда, впоследствии так сталось, что наши предки рассорились за сладость господства над Юртом,¹⁰⁰ и потому между ними было много зла и вражды. Но после они это зло от себя удалили, и потоки крови, что текли между ними, вновь стали течь молоком, а огонь вражды был угашен водою любви, и ваш юрт с нашим юртом стали как бы одним, когда ушел на покой святой Ахмед-хан. И когда мы уже примирились, то брат твой, Менгли Герай-хан, вновь возжег огонь брани, и попрал справедливость, и учинил нам не­заслуженное насилие... Негоже видеть, что ты, твое величество, брат наш, живешь среди неверных... И если ты пожелаешь покинуть эту нечистую землю, то я к Ивану с тем же послом Шейх-Баглулом отпра­вил послание о том же; если же не пожелаешь — то будь здрав, где бы ты ни был, а нас в братстве не забывай».¹⁰¹

Сложно судить, как ответил бы на это обращение Нур-Девлет. Иван III не пропустил письма к адресату, а вместо того переправил послание Муртазы к Менгли Гераю. Ознакомившись со столь откро­венным изложением планов Орды, хан был вынужден отказаться от замысла вернуть брата на родину: риск новых потрясений и смут был слишком велик.

Витиеватое, украшенное замысловатыми поэтическими оборо­тами письмо Муртазы свидетельствовало, что во главе Орды вста­ли образованные и хитроумные правители. Учась на своих преж­них ошибках, сыновья Ахмеда неутомимо изобретали новые спосо­бы справиться с Менгли Гераем. Урок, полученный Сеид-Ахмедом II у стен Кефе, показал, что пытаться одолеть османов военной силой бес­полезно, да и хан теперь стоял настороже в ожидании ордынского на­скока. Поэтому было решено перед очередным вторжением усыпить бдительность и Баезида, и Менгли Герая.

Муртаза вновь взялся за перо. На этот раз письмо предназначалось падишаху. «Наш старший брат Менгли Герай писал тебе, — сетовал Муртаза, — что мы враждуем с ним и чиним ему зло, но это дело про­шлое, а теперь мы живем с ним в миру и братстве».¹⁰²

Провозглашая крымского хана своим другом (и более того — сво­им «старшим братом»!), ордынский правитель полностью противо­речил собственным же письмам в Москву и намеренно обманывал султана. Муртаза обладал несомненным талантом составлять изыс­канные послания: ему удалось убедить Баезида в искренности своих слов. Падишаху давно была не по душе вражда двух мусульманских государств — Орды и Крыма. Возрадовавшись, что между ними на­конец-то воцарился мир, Баезид спроста отменил отправку в Кефе дополнительных турецких войск, о которых его уже давно просил крымский хан. Вместо янычарских отрядов Баезид послал Менгли Гераю письмо с призывом примириться с Ордой.¹⁰³

Менгли Герай, давно мечтавший о мире и спокойствии для своего государства, последовал совету падишаха. И когда летом 1491 года в Крым прибыли ордынские послы с дружескими письмами от волж­ских правителей, Менгли Герай охотно заключил с ними мирное со­глашение.

В предыдущие годы хану приходилось постоянно держать свое войско на страже крымских границ от ордынских вторжений, но поскольку теперь Намаганы уверяли в своем миролюбии, Менгли Герай мог распустить бойцов по домам — тем более, что наступало время жатвы, и крымцам пора было обрабатывать свои поля.¹⁰⁴ Именно на это и рассчитывали сыновья Ахмеда. Едва крымское ополчение разошлось по жнивам, как Сеид-Ахмед и Шейх-Ахмед ворвались в Крым, опустошили обширные террито­рии полуострова (в особенности пострадали владения рода Барын) и отошли к Нижнему Днепру, где стали собирать силы для следую­щего сокрушительного удара. Менгли Герай — проклиная, наверня­ка, свою доверчивость — выставил войско на пути врага и приказал всей стране прятать зерно и все прочее добро в крепостях. Затем он срочно отправил калгу Ямгурчи в Стамбул за военной подмогой, а другие ханские посланцы поскакали с тем же поручением в Москву и в Казань.¹⁰⁵

Как только султан узнал от Ямгурчи об истинном положении дел в Крыму, он без лишних слов отправил в Кефе две тысячи янычар. Тем временем с севера к тылам ордынской армии подступили отряды сына Нур-Девлета Сатылгана и казанского хана Мухаммед-Эмина, усилен­ные вдобавок русской артиллерией. Это заставило Сеид-Ахмеда и его союзников отступить; Крым был спасен.

Сыновья Ахмеда не оставляли надежды покорить полуостров и уже замышляли новые вторжения — но этому их походу было суждено остаться в истории последним ударом Орды по Крымскому Юрту. Противоборство Намаганов с Гераями близилось к развязке.

В событиях 1491 года показал свою силу международный альянс, со­бранный Менгли Гераем для борьбы с Намаганами. Помимо Крыма, Стамбула и Москвы с Касимовым, в него вошла также и Казань, с пра­вителями которой у Менгли Герая в последнее время установились не просто дружеские, но и родственные отношения: ведь если в Касимо­ве у Менгли Герая был брат, то на казанском престоле у него нежданно появился названный сын!

Дело в том, что давняя неудача Улу-Мухаммеда, вынужденного в 1438 году бежать от недругов на север, в конце концов обернулась успехом. Хотя хан-изгнанник и его сыновья никогда больше не вер­нулись в Сарай, они, обжившись на новом месте, стали основателя­ми нового государства — Казанского юрта, где отныне стала править династия потомков Улу-Мухаммеда. Но, как это часто бывает, со вре­менем в ханском семействе разгорелся спор за власть, в который не преминули вмешаться и соседи. Эти события в итоге и привели к сближению Казани с Крымом.

У внука Улу-Мухаммеда, Халила, была жена по имени Нур-Султан — дочь того самого Темира из рода Мангыт, что слу­жил первым вельможей при сыновьях Ахмеда и ходил вместе с ни­ми на Крым. В 1462 году Халил взошел на казанский трон. Он пра­вил недолго и умер, не оставив наследников. К власти пришел его брат Ибрагим, который взял овдовевшую Нур-Султан себе в же­ны. Однако над семейным счастьем этой женщины как будто на­висло проклятье: в 1479 году она потеряла и второго мужа, но те­перь на ее попечении остались два сына, родившиеся от Ибрагима: десятилетний  Мухаммед-Эмин и четырехлетний Абд-уль-Лятиф. Между тем, очередным правителем Казани стал Ильхан, старший сын Ибрагима от другой жены. Видимо, при новом правителе Нур-Султан стала неуютно чувствовать себя в Казани и потому решила переехать в Крым: во-первых, там занимал высокий пост ее двоюрод­ный брат, а во-вторых, было известно, что Менгли Герай с большим радушием принимает ордынскую знать, желающую обосноваться у него в стране. Особым почетом хана пользовался род Мангыт — са­мый влиятельный род Орды, который Менгли Герай хотел привлечь на свою сторону.

Менгли Герай не только приветливо встретил высокородную го­стью, но и сделал ее своей супругой. Так Нур-Султан нашла в Кры­му надежное пристанище, став хозяйкой ханского дома. Менгли Гераю эта женитьба принесла немалую политическую выгоду: во-первых, с ним теперь примирился Темир,¹⁰⁶ а во-вторых, его приемными сыно­вьями стали дети Нур-Султан, будущие казанские ханы. Знатная го­стья привезла с собой в Крым лишь младшего сына, тогда как стар­ший проживал на воспитании у Ивана III. Московский правитель по­селил Мухаммед-Эмина у себя при дворе, рассчитывая когда-нибудь возвести его на казанский престол как своего протеже. Менгли Герай не возражал против этого, потому что московские ставленники в Каза­ни были для него гораздо предпочтительнее ордынских.¹⁰⁷

Вскоре план князя осуществился: в 1485 году Ильхан был свержен, а Мухаммед-Эмин при поддержке Ивана стал казанским правите­лем. С этих пор Казань присоединилась к союзу Крыма и Москвы, и Мухаммед-Эмин по просьбе Менгли Герая посылал свое войско в тылы Орды, когда та нацеливалась на Крым.¹⁰⁸

Мухаммед-Эмин никогда не виделся со своим крымским отчимом, но хранил к нему глубочайшее почтение. В переписке казанский хан называл крымского «братом», подразумевая под этим термином не столько родственные отношения, сколько равенство по ханско­му рангу. Точно так же он именовал и своего покровителя Ивана, однако Менгли Герай, сверх того, удостаивался в устах Мухаммед-Эмина чрезвычайно возвышенных эпитетов, ставивших крымско­го хана превыше всех прочих правителей, не исключая и турецкого султана.¹⁰⁹ Как уже говорилось, термины и эпитеты официальных документов много значили в те времена, и слова Мухаммед-Эмина выражали нечто большее, чем просто сыновнюю благодарность за заботу о матери. Хотя пышные фразы казанских писем были несом­ненным преувеличением, их целью было показать, что Мухаммед-Эмин признаёт Менгли Герая старшим среди всех мусульманских государей, подобно тому, как в старину удельные ханы Улуса Джучи признавали первенство верховных повелителей Чингизидской импе­рии — хаканов.

Это было исключительно важно для Менгли Герая. Династическое старшинство над Казанью стало первым шагом к исполнению его величественного замысла: не только навсегда пресечь претензии Намаганов на владычество в Крыму, но и заступить их место во главе всего Великого Улуса; ведь для того, чтобы Орда, наконец, переста­ла тревожить Крым, крымскому хану оставалось лишь взять ее под собственный контроль и самому стать ее повелителем.

ВОЗВРАЩЕННАЯ ПОБЕДА

Шейх-Ахмед пытается прорваться в крымские владения — Противостояние крымских и ордынских войск у реки Сосны — Поход Менгли Герая 1502 года и разгром Орды

(1500-1502)

После очередной неудачи в Крыму ордынское войско удалилось в свои прикаспийские кочевья. Для Намаганов настали трудные време­на. Все богатые окраины бывшей империи с многолюдными города­ми и оживленными рынками стали для них зарубежьем, и владения Сарая сузились до полосы пустынных степей между Доном и Каспи­ем. Большой Орде попросту не оставалось места на карте.

На просторах былых кочевий оставалось все меньше уголков, где ордынцам удавалось пасти свои стада и табуны без риска очутиться под градом чужих стрел. Они шли к предгорьям Кавказа — но там на них, пробираясь из горных ущелий, нападали черкесы; границу лесных краев охраняли казанские татары; а на зеленых приднепров­ских лугах одна за другой вырастали крепости Менгли Герая, прегра­дившие привычную дорогу на запад. На востоке, за Волгой, земли были беднее — но тем ревностнее сторожила их сильная Ногайская Орда, обосновавшаяся в этих местах. От дельты Волги ордынцев от­резал хаджи-тарханский хан, который, хотя и приходился сыновьям Ахмеда двоюродным братом, захлопнул двери своей столицы перед бедными родственниками, когда те пришли к нему в поисках пропи­тания и военной помощи.¹10

Подданные тысячами бежали из Большой Орды в более зажиточ­ные земли и оставались там навсегда. Таких беженцев во множестве принимал и Крым.¹¹¹ Вчерашние ордынцы пополняли войско крым­ского хана и были готовы сражаться за своего нового господина, дав­шего им пристанище в изобильном краю.

Великая некогда империя превратилась, по сути, в огромную толпу обнищавших скитальцев, которых везде принимали как нежеланных гостей.

В 1500 году Шейх-Ахмед повел свои улусы на запад, к сочным паст­бищам Нижнего Днепра, где Орда издавна откармливала свой скот на густых летних травах.¹¹² Эти места были хорошо знакомы ордынцам, но теперь раздольный край было не узнать: там и здесь на речных переправах поднялись крымские крепости, возведенные Менгли Гераем за последние годы. Жерла турецких пушек, направленные с кре­постных стен в степные дали, молчаливо предостерегали кочевников держаться подальше от Днепра и Перекопа.

Наткнувшись на этот заслон, Шейх-Ахмед попробовал решить затруднение переговорами — но не с самим крымским ханом (чей отказ заранее не вызывал сомнений), а с его «непосредственным на­чальством»: османами. Ордынский правитель обратился к сыну сул­тана Баезида, Мехмеду, который в то время был наместником Кефе, прося у него позволения кочевать между Днепром и Днестром.

Мехмед, который глубоко уважал Менгли Герая и был женат на его дочери, пресек эту попытку распорядиться ханскими землями без участия хана. Он ответил Шейх-Ахмеду, что побережья Днепра принадлежат не османам, а суверенному государю Менгли Гераю, у которого и подобает просить позволения: «Если будешь другом и братом Менгли Гераю — то будешь другом и братом и мне, а пока что я не позволяю тебе кочевать к Днепру; и отец мой об этом знает».¹¹³

Уразумев, что договориться с Мехмедом невозможно, Шейх-Ахмед обратился с той же просьбой к самому Баезиду II. Но и здесь его постигла неудача: рассердившись за пренебрежение к словам своего сына, султан холодно принял ордынского посла и твердо пов­торил отказ.¹¹⁴

Конечно же, такой ответ не устроил Шейх-Ахмеда, ведь спор шел уже не о титулах и славе, а о насущном хлебе: Орда голодала, и новые кочевья были крайне необходимы ей. Однако мириться с Менгли Гераем правители Сарая упорно не желали и решили снова сразиться с ним. Последние походы показали, что попытки завоевать Крым с каждым разом становятся все более опасной затеей — но зато в слу­чае удачи Намаганам достался бы цветущий богатый край, где не бы­ло ни черкесских разбойников, ни безводных песков.

Так днепровские берега стали ареной смертельной схватки двух держав: Орды, силившейся отвоевать прежние владения, и Крыма, защищавшего свою независимость.

Крымский правитель был хорошо осведомлен о планах противни­ка: во-первых, у Менгли Герая были свои агенты в ордынской ставке, а во-вторых, осенью 1500 года в Крым переселился главный мулла Шейх-Ахмеда. Он предупредил Менгли Герая, что весной или летом следующего года Орда планирует ударить на Крымский Юрт.

С наступлением весны Менгли Герай созвал к себе всех первых лиц государства и бросил по стране клич собираться в поход. На защи­ту Крыма призывались все мужчины старше 15 лет. «А кто останет­ся дома, — предупреждал ханский указ, — тот не слуга ни мне, ни моим сыновьям, ни беям; тот будет ограблен и казнен».¹¹⁵ На сборы было отпущено две недели.

Миролюбивый султан Баезид в очередной раз попытался предот­вратить кровопролитие между мусульманами. Он обещал предоста­вить Менгли Гераю всю необходимую военную помощь, но попросил вначале испробовать все пути к примирению. Впрочем, и сам Менгли Герай вовсе не жаждал крови: он рассчитывал, что при встрече с ним ордынские подданные попросту бросят Шейх-Ахмеда и перей­дут на сторону крымцев¹¹⁶ — ведь если крымский хан позволит под­чинившимся ордынским пастухам кочевать в своих землях, то зачем им воевать за Шейх-Ахмеда?

Наконец, к хану поступили точные сведения, что ордынская армия вышла на запад и уже приблизилась к Дону.

Эта кампания Орды мало походила на слаженную военную опера­цию. Шейх-Ахмед и без того пребывал в натянутых отношениях со своими младшими братьями, а новая война против Крыма лишь по­родила новые разногласия в семействе Намаганов. Сеид-Ахмед с са­мого начала не верил в успех кампании и старался отговорить от нее Шейх-Ахмеда, но тот и слышать не хотел об отмене похода,¹¹⁷ и Сеид-Ахмеду пришлось с неохотой последовать за братом. Разведав, что крымцы уже идут им навстречу, братья остановились у места впаде­ния реки Сосны в Дон и построили здесь укрепление, готовясь отбить удар. Однако даже угроза близкой схватки с противником не удержа­ла Намаганов от ссор между собой: когда два обнищавших кочевых лагеря Шейх-Ахмеда и Сеид-Ахмеда съехались у Дона и смешались между собой, Шейх-Ахмед выкрал из ставки брата двух самых бога­тых купцов (и наверняка ограбил их, потому что крайне нуждался в средствах). Сеид-Ахмед отправил к брату слугу, чтобы потребовать возмещения, но Шейх-Ахмед не пожелал выслушивать нотаций и без лишних слов убил посыльного. Возмущенный Сеид-Ахмед в гневе развернул свою армию и повел ее прочь, к Хаджи-Тархану.¹¹⁸

Казалось, что расчет Менгли Герая оправдывается: враги рассори­лись между собой и силы их ослабли. Но Шейх-Ахмед быстро воспол­нил потерю: он призвал на помощь Ногайскую Орду, которая хотя и не слишком приязненно относилась к сыновьям Ахмеда, все же при­няла приглашение в надежде поживиться добычей в Крыму.¹¹⁹

Встретившись с ордынцами на реке Сосне, Менгли Герай сразу увидел, что силы неравны: даже после отхода Сеид-Ахмеда у против­ника оставалось на 5 тысяч воинов больше, чем у крымского хана. Вдобавок выяснилось, что крымское войско неважно подготовилось к кампании: съестные запасы быстро иссякли, люди стали голодать. Хану пришлось отступить в Крым. К нему уже шли на помощь русские — но оставаться на Дону хотя бы еще неделю Менгли Герай не рискнул, потому что с востока к ордынцам спешили ногайцы, и если бы они успели прибыть сюда раньше русских, то крымцев ожидал бы разгром, а полуостров — разорение.¹²⁰

Шейх-Ахмед радовался удаче: хотя он и не пробился в Крым, зато пастбища от Дона до Днепра были теперь в его распоряжении. Здесь можно было провести осень и зиму, а на будущий год продолжить наступление. Ордынский правитель продвинулся еще далее на за­пад и пригласил литовского князя Александра (который в 1492 году сменил умершего Казимира) вместе выйти против крымского хана следующей весной.

Над Крымом нависла страшная угроза. Если раньше ордынская ставка располагалась где-то далеко на волжских просторах, то теперь она со всей своей армией обосновалась почти вплотную к воротам Крыма. Десятки тысяч нищих, голодных и отчаявшихся воинов в лю­бой миг могли ринуться на полуостров с днепровских берегов.

Осенью, пока степи еще не укрылись снежным покровом, Менг­ли Герай приказал поджечь сухую траву вокруг тех мест, где стояла Орда — и на огромных степных пространствах заполыхали пожары, обрекая ордынский скот и лошадей на зимнюю бескормицу.¹²¹

Зима в этом году выдалась поистине лютая: на равнинах свиреп­ствовали невиданные ранее морозы, губя людей и стада Шейх-Ахме­да. Ордынцы — и простолюдины, и знать — тайно покидали своего правителя и бежали в Крым, где хан, по обыкновению, охотно при­нимал их в свое подданство. Шейх-Ахмед терял сторонников одного за другим и поссорился со своим первым беем Таваккулом.¹²² Предво­дители ордынского войска не раз и не два являлись к хану с требова­нием прекратить гибельное противостояние с Крымом и позаботить­ся о подданных, умиравших от мороза и голода.¹²³ Но Шейх-Ахмед оставался непреклонен — ив конце концов это обернулось для него личной драмой: собственная супруга хана, устав от бесконечных ски­таний и тягот жизни в морозной степи, покинула мужа и в сопровож­дении немалого военного отряда направилась в Крым¹²⁴ (наверняка в этом ее решении не последнюю роль сыграл пример Нур-Султан).

Учтя грустный опыт предыдущего похода, Менгли Герай стал гото­виться к следующему гораздо тщательнее: в этот раз права на ошиб­ку у него не было. Дав на сборы вместо прежних двух недель целых два месяца, хан потребовал, чтобы армия была сполна снабжена всем необходимым, и приказал бойцам взять с собой по одной телеге и па­ре волов на каждых пять воинов, по два запасных коня на каждого всадника и запас продовольствия по меньшей мере на два месяца. За­тем Менгли Герай лично отправился в Кефе к Мехмеду и вернулся от него с турецкими пушками и янычарами.¹²⁵

Менгли Герай был готов биться до конца: «Не может быть и мыс­ли, чтобы не пойти или, выйдя, вернуться: я иду непременно. Если встретим своих недругов в какой-нибудь крепости и придется сто­ять под ней — я буду стоять все лето, но прочь не отступлю... В про­шлом году мы просчитались: пришли на них без пушек; но теперь речь идет о том, что останется либо Шейх-Ахмед, либо мы — как пожелает Аллах».¹²⁶ О такой решимости хана стало известно и в Орде. Шейх-Ахмед, похоже, уже и не знал, кого позвать на помощь: осознав обреченность Орды, литовский князь не прислал своих во­йск, ногайцы тоже предпочли сохранить нейтралитет, а московский правитель ответил точь-в-точь как турецкий султан: помирись вна­чале с Менгли Гераем — и тогда сможешь стать нашим другом.¹²⁷

Следуя своему обычаю, Баезид II вновь воззвал к примирению крымцев и ордынцев. Ради сохранения мира он был готов позволить Орде переправиться через Днепр и кочевать у Южного Буга. С этими предложениями он отправил посла в ордынскую ставку. Тот добрался до Днепра и стал разыскивать Шейх-Ахмеда — но ордынцы, встретив османского гостя, убили его и тем самым лишили себя всякой надеж­ды на благосклонность Стамбула.¹²⁸

Сама природа дала Менгли Гераю шанс основательно приготовить­ся к великой битве. Хан планировал выступить в поле весной, и весен­ние месяцы уже наступили, но свирепая зима надолго укрыла крым­ские горы и степи снегами. Настоящая весенняя погода настала лишь к маю: «В эту пору у нас всегда уже жнут, а жаворонки вьют гнез­да, — писал Менгли Герай Ивану, — но теперь зима пришла необыч­ная. Лишь когда Хаджи Герай-хан Орду взял, такая же была зима, а кроме нее я другой такой зимы не припомню».¹²⁹

Менгли Герай недаром вспомнил знаменательный год своего двад­цатилетия, 1465-й, когда его отец разбил на Дону ордынского хана Махмуда. Великая победа Хаджи Герая канула в истории бесследно: его скорая смерть, длительные ссоры между сыновьями-наследника­ми, перипетии османского завоевания и ордынских вторжений почти на сорок лет выбили из рук Гераев тот главный приз, что добыл в бою Хаджи Герай: обладание всеордынским престолом. И теперь Менгли Гераю, который в молодости сам немало поспособствовал междоусоб­ным спорам, предстояло повторить отцовский подвиг и вернуть свое­му роду утраченную победу.

3 мая 1502 года Менгли Герай оседлал коня и повел крымцев на се­вер — туда, где расположилась ставка Шейх-Ахмеда.

Орда, осенью насчитывавшая 60 тысяч воинов с сотней тысяч жен­щин и детей при них,¹³⁰ сильно поредела в эту страшную зиму из-за голода и бегства многих улусов в Крым и в Ногайскую Орду. На сто­роне Менгли Герая стояли Османская империя, Молдова, Московия с Касимовым и Казань. Бывшие союзники Сарая (Литва, Хаджи-Тар­хан и Ногайская Орда) отступили в сторону и не стали вмешиваться в заведомо проигрышное дело. Шейх-Ахмед остался встречать Менгли Герая в одиночестве.

Большое крымское войско стремительно продвигалось вдоль Днеп­ра. По пути ему то и дело встречались толпы ордынских беженцев, бросивших своего хана и бегущих от него в Крым. Как выяснилось, Шейх-Ахмед спешно строит укрепление там, где река Суда впадает в Днепр, но отряд турецких пушкарей, наверное, лишь усмехнулся этой новости: в прежних походах им доводилось брать и не такие тверды­ни, как наспех слепленный из ила и веток земляной вал. Наконец, к середине июня крымцы подошли к ордынской ставке.¹³¹

Сохранилось немало сведений о том, как Менгли Герай подго­тавливал свой поход, однако само сражение не было подробно опи­сано ни в одном из известных источников. Падение Великой Орды и переход венца Бату-хана к Гераям свершились вне поля зрения летописцев.

Существует лишь немногословная реляция Менгли Герая, состав­ленная им 15 июня, когда все уже было завершено: «Слава Аллаху, я прогнал нашего недруга Шейх-Ахмеда, а его орду и все улусы Аллах передал в наши руки».¹³²

Хотя точный ход сражения остается неизвестным, очевидно, со­бытия развернулись так, как и предвидел заранее Менгли Герай: ор­дынские воины отказались сражаться и предпочли покориться ему, потому что, прогнав Шейх-Ахмеда, Менгли Герай сразу повел его обессилевших подданных к Перекопу, к заветным нижнеднепровс­ким лугам, чтобы несчастные могли, наконец, накормить свой ото­щавший скот.¹³³ Несомненно, для многих ордынцев победа Менгли Герая стала долгожданным освобождением от бесконечных лишений. Шейх-Ахмед сумел избежать плена и скрылся в степях, но лишился всего своего войска и подвластного народа: при нем осталось лишь около трех сотен человек.¹³⁴

Эту примерную дату (15 июня 1502 года) и приблизительную местность (место впадения Суды в Днепр) следует знать и помнить, ибо в те дни на украинском пограничье свершилось одно из величай­ших событий в средневековой истории Европы: здесь, покоренная Крымом, пала Великая Орда.

ТРОН «ПОВЕЛИТЕЛЯ МИРА»

Крым становится центром Великого Улуса — Менгли Герай обновляет столицу государства — Строительство соборной мечети, Зынджирлы-медресе, мавзолея Хаджи Герая и дворца Девлет-Сарай — Новые титулы Менгли Герая

(1498-1503)

Разгром Шейх-Ахмеда означал для Менгли Герая гораздо больше, чем удачная военная операция, и даже больше, чем окончательное избавление Крыма от ордынской угрозы. Это была грандиозная перемена в статусе самого Крымского государства. После победы над Намаганами Герай обрели право считаться повелителями всей Великой Орды и носить новый, более высокий титул хакана, то есть "хана над ханами" — титул, который изначально принадлежал одному-единственному лицу во всей Чингизидской империи: ее верховно­му повелителю. Собственно говоря, разгром Шейх-Ахмеда не означал ликвидации подвластной ему империи: Великой Ордой отныне стало именоваться государство Гераев, а престол Великого Улуса перемес­тился с Волги в Крым.¹³⁵

Все это было для Менгли Герая не похищенным в бою военным трофеем, а наследственным достоянием собственной династии: он не раз повторял соседям, что вернул престол своего отца.¹³⁶ Готовясь к решающей схватке с Намаганами, Менгли Герай не только снаряжал войска и укреплял границы, но и заранее обустраивал в Крыму новую имперскую столицу, в которую и вернулся с триумфом с Днепра.

Города Бахчисарая, известного позже как столица Крымского хан­ства, в ту пору еще не существовало. Однако в долине, где в буду­щем встал знаменитый дворец, уже давно располагалось несколько селений, а на горном мысу, что воздымался над ней, с незапамятных времен стояла крепость, называвшаяся Кырк-Ер.¹³⁷ Когда-то Хаджи Герай переселился в эту местность из столицы предков, Кырыма, и перенес сюда свою резиденцию. Как показали последующие десяти­летия, основатель Крымского ханства не ошибся в выборе: во вре­мя недавних ордынских вторжений город Кырым не раз подвергал­ся опустошениям, тогда как горная твердыня Кырк-Ер, укрепленная самой природой, всегда оставалась неприступной для противника. В мирное же время правитель мог разместить свой двор в селениях ни­зины: в Эски-Юрте, что лежал при выходе из долины, либо в Салачике, скрытом в ущельях ее верховий.¹³⁸

Салачик располагался в поразительно красивой местности: он как будто лежал на дне глубокого каменного котла, окруженный со всех сторон отвесными скалами и утопающий в яблоневых садах и вино­градниках.¹³⁹ Горы защищали его от пронизывающих зимних ветров, расщелины скал щедро источали родниковые струи, а по дну долины бежала чистая речушка Ашлама.¹⁴0 Золотоордынские владетели полу­острова оценили эти живописные и безопасные места задолго до Хад­жи Герая — говорили, что здесь стоял старый дворец с железными воротами и с четырьмя башнями по углам, построенный якобы еще основателем Великого Улуса, Джучи-ханом.¹⁴¹ И хотя Джучи никогда не бывал в Крыму, вовсе не было исключено, что ордынские намест­ники Кырк-Ера уже издавна могли иметь тут свои резиденции. В этих местах и поселился Хаджи Герай, и его прах уже тридцать лет покоил­ся в подземном склепе в Салачике.

Теперь, по замыслу Менгли Герая, в этой местности должна была встать новая столица Великого Улуса. В главном городе любого му­сульманского государства можно было встретить традиционный на­бор сооружений, присущих исключительно столице: дворец прави­теля, главная мечеть при нем, медресе при этой мечети, усыпальница правящей династии и общественные постройки, сооруженные пра­вителем для горожан — как, например, фонтаны и городские бани. Этой традиции решил последовать и Менгли Герай.

Конечно, с самого начала встал вопрос о немалых средствах, кото­рых требовало подобное начинание. Не довольствуясь золотом соб­ственной казны, Менгли Герай обратился за помощью к своим дру­зьям. Семнадцать лет назад, когда умер султан Мехмед II, его преемник Баезид послал Менгли Гераю торжественное извещение о своем восше­ствии на престол. К письму были приложены драгоценные реликвии в память о покойном султане: халат и золотой перстень с алым рубином, принадлежавшие некогда Мехмеду. Нуждаясь теперь в средствах для постройки новой столицы, Менгли Герай решился расстаться с этим подарком. Хан отправил перстень великого завоевателя в дар своему союзнику Ивану, добавив в письме: «Его тебе, брату моему, на руке но­сить подобает; как взглянешь на него — вспомнишь меня в сердце сво­ем, и будут между нами братство и любовь».¹⁴² Само собой подразу­мевалось, что князь должен преподнести достойный ответный дар, и Менгли Герай подсказал ему, что уместным воздаянием станет при­сылка из Москвы 70 тысяч денег. (Речь шла именно об обмене дарами, ибо о продаже памятного перстня нельзя было и помыслить: это оскор­било бы Баезида). Хан не делал тайны из того, зачем ему потребовалась столь значительная сумма: «Я дал обет украсить дом Аллаха, средств в моих руках мало, жемчугов мало — что мне делать?».¹⁴³ Следует понимать, что речь здесь идет о ханской соборной мечети, со строитель­ства которой Менгли Герай приступил к обновлению своей столицы.

В 1500 году, когда мечеть, очевидно, была закончена, неподалеку от нее было выстроено и ханское медресе, где предназначалось постигать премудрости духовных наук будущим муллам, судьям и законоведам. Крым в то время располагал сотнями тысяч отважных воинов¹⁴⁴ — но страна не менее нуждалась и в образованных государственных мужах, и потому хан считал строительство медресе чрезвычайно важным делом. По преданию, Менгли Герай собственноручно копал землю и клал камни на стройке, а когда работа была завершена, на­путствовал подданных торжественной речью: «Разум делает человека совершеннейшим из всех созданий. А совершенствование разума — в знании. Кто не почитает знание, то будь он даже хан или падишах, не сможет создать ничего основательного, ничего долговременного, и рано или поздно не избежит позора. Я повесил цепь в этих дверях, чтобы каждый, кем бы он ни был, склонял свою голову при входе в этот священный храм наук в знак почтения к знанию», после чего сам с глубоким поклоном прошел под цепью в помещение.¹⁴5 По этой тяжелой раздвоенной цепи ("зынджир"), повещенной над входом, столичное духовное училище и получило свое название — Зынджирлы-медресе.

В следующем году над склепом Хаджи Герая, что располагался ря­дом с медресе, Менгли Герай возвел великолепный мавзолей с бога­то украшенным порталом. Этим он не только увековечил память от­ца, но и обустроил фамильную усыпальницу для себя самого, своих родичей и потомков.¹⁴⁶ Когда в 1503 году в Касимове скончался Нур-Девлет, Менгли Герай пожелал похоронить брата на родине и попро­сил Ивана, чтобы тот переправил к нему останки покойного. Через некоторое время в Крым переехала жить жена Нур-Девлета, привез­шая в своем обозе его гроб.¹⁴⁷ Скорее всего, Менгли Герай поместил его именно в новом мавзолее.

Одновременно с постройкой мечети, медресе, мавзолея и городских бань у подножия Кырк-Ера возводилась (либо основательно пере­страивалась) и новая резиденция правителя. Подобно древней став­ке ханов Великого Улуса, она была названа "Сараем" — то есть, про­сто "Дворцом", а по примеру стамбульского Счастливого Порога (как торжественно называли дворец султана) к имени Сарая был добавлен эпитет "девлет" — "счастливый". Прежде Менгли Герай подпи­сывал свои ярлыки и письма в Кырк-Ере, а теперь под текстом хан­ских повелений указывалось новое название: «написано в Счастливом Сарае».¹⁴⁸

Рассматривая затейливую конструкцию Зынджирлы-медресе и резное каменное кружево на портале мавзолея, легко заключить, что хан призвал к делу лучших архитекторов своего времени, и остается лишь догадываться, сколь прекрасна была построенная ими новая ханская резиденция. К сожалению, ныне от нее не осталось ни под­робных описаний, ни каких-либо следов. Никаких, кроме одного-единственного.

Если началом большого строительства в Салачике была ханская мечеть, то завершительным аккордом стал роскошный дворцовый портал, украсивший ханскую столицу неожиданною для Крыма сти­листикой Ренессанса и появившийся тут благодаря чистой случайно­сти. Необычная история его создания достойна того, чтобы изложить ее особо.

В 1499 году послы Ивана III наняли в итальянских городах несколь­ких мастеров для благоустройства московского Кремля. Одним из них был архитектор Алоизио Ламберти да Монтаньяна,¹⁴⁹ который в сопровождении нескольких своих коллег и московских дипломатов отправился к новому месту работы. Путь из Венеции в Москву проле­гал через Молдову. По несчастью, накануне этого путешествия Иван всерьез рассорился с молдавским князем Штефаном, и едва москов­ское посольство с итальянскими мастерами вступило в молдавские земли, как попало под арест. Не сумев добиться освобождения своих людей, Иван позвал на помощь Менгли Герая, чтобы тот убедил Ште-фана отпустить пленников. Хану удалось выполнить его просьбу, и послы с мастерами под охраной крымского отряда прибыли на полу­остров. Они были готовы двинуться далее на север — но тут возник­ли недоразумения уже между Менгли Гераем и Иваном, и путникам пришлось снова задержаться, на этот раз в Крыму. Пока хан и князь вели переговоры, Алоизио Ламберти да Монтаньяна построил в ханской столице тот изумительный портал Демир-Капы, что ны­не стоит в Бахчисарайском Ханском дворце, а первоначально, судя по всему, украшал вход Девлет-Сарая в Салачике.¹⁵⁰ Наконец, спор двух правителей был улажен (примечательно, что в знак примире­ния Менгли Герай отправил Ивану еще один перстень из своей кол­лекции: чудодейственный перстень из носорожьего рога, лизнув ко­торый, можно было не опасаться отравленной пищи¹⁵¹), и архитектор со своими спутниками благополучно добрался до Москвы, снабжен­ный похвальным письмом Менгли Герая.¹⁵²

Так за несколько лет уютный поселок под скалами превратился в настоящий столичный город — небольшой, но весьма красивый и вполне достойный своего нового статуса. Стремясь подчеркнуть этот статус, Менгли Герай запечатлел свои новые титулы в каменной резьбе монументальных надписей. И если на закладной плите, вмуро­ванной в стену Зынджирлы-медресе за два года до разгрома Намага-нов, крымский правитель упоминался просто как «Менгли Герай-хан, сын Хаджи Герай-хана», то надпись над фамильным мавзолеем, на­чертанная в год великой победы, называла его уже иначе:

«Эту священную, покойную и красивую гробницу приказал соорудить великий хан, знаменитый хакан, повелитель мира, Менгли Герай-хан, сын Хаджи Герай-хана».¹⁵³

На портале Демир-Капы, среди пышного великолепия итальянских резных узоров, золотом горят буквы арабской надписи:

«Этот величественный порог и эта возвышенная дверь построены по приказу государя двух материков и хакана двух морей, государя, сы­на государя, Менгли Герай-хана, сына государя Хаджи Герай-хана».¹⁵⁴

"Великий хан", "знаменитый хакан", "повелитель мира"... Это не исхищрения красноречивых придворных стихописцев, а освященные ве­ками старинные титулы, принадлежавшие ранее верховным правите­лям Великого Улуса. Хакан — это повелитель не одного лишь Крыма, но и всех необъятных владений бывшей Золотой Орды, протянувшихся через Европу и Азию, Черноморье и Каспий; это «повелитель двух ма­териков», как и гласит высеченная в мягком известняке золотая вязь.¹⁵⁵ Так, в истории Крыма было славное время, когда райский уголок, укрывшийся среди отвесных скал, готовился стать столицей гигант­ской империи, некогда раскинувшей свои крылья от Дуная до Си­бири. Повествование о том, как род Гераев стремился вновь собрать эти необозримые пространства воедино под собственным верховен­ством, и является главной темой моей книги.

ОДИНОКИЙ ПЛЕННИК

Шейх-Ахмед пытается собрать силы для реванша — Ногайская Орда признаёт верховенство Менгли Герая — Бегство Шейх-Ахмеда в Киев и его арест — Шейх-Ахмед в почетном плену в Литве

(1502-1505)

«Слава Аллаху: отцовскую Орду в руки взял — и теперь в доб­ром имени хожу»,¹⁵⁶ — говорил Менгли Герай и, пожалуй, ничуть не льстил себе в том, что касалось доброй славы его имени. За те годы, что он провел у власти, его имя и впрямь стало весьма почитаемым как в Крымском Юрте, так и далеко за его пределами. В сражениях на сторону Менгли Герая без единого выстрела переходили тысячные ордынские улусы, он без всякого принуждения сумел собрать вокруг себя могучий альянс союзников, его по доброй воле признала отцом Казань, османский падишах не кичился перед ним своим первенством и был готов выполнить любую просьбу крымского правителя, а сын падишаха, наместник Кефе, учтиво называл хана «дядею».¹⁵⁷ Ни одну из этих побед не возможно было бы одержать при помощи оружия, и доброе имя правителя здесь действительно значило гораздо больше. У Менгли Герая, конечно, оставалось достаточно недоброжела­телей: разгромленное семейство Намаганов, их родичи на престоле Хаджи-Тархана, гордые потомки Эдиге в Ногайской орде. Но даже и они не смогли бы оспорить, что в землях Великого Улуса в ту пору не было более уважаемого владыки, чем Менгли Герай. И если род Гера­ев во главе со своим мудрым патриархом вступал в эпоху могущества и славы, то наследникам Ахмеда, растерявшим остатки былой мощи, предстояло вскоре окончательно покинуть сцену истории.

После того, как в 1502 году бесчисленные кибитки кочевого наро­да Орды бросили своего хана и потянулись на юг за Менгли Гераем, Шейх-Ахмед умчался от Днепра к Волге.

Нельзя не оценить упорства Шейх-Ахмеда, который далее в столь плачевной ситуации не сдался на милость судьбы, а тотчас взялся за подготовку реванша. Он по-прежнему рвался в бой с Менгли Гера­ем, и для этого ему требовалось одно: раздобыть где-нибудь войска и снова бросить их на Крым. Отойдя к волжскому берегу, Шейх-Ахмед принялся за поиск союзников. Ими могли стать правитель Хаджи-Тарханского ханства Абд-уль-Керим (двоюродный брат Шейх-Ахме­да) и бей Ногайской Орды Ямгурчи. К ним свергнутый хан и обратил свой призыв.¹⁵⁸

Ногайцы кочевали где-то далеко за Волгой, и собрать их вместе было делом небыстрым, а хаджи-тарханский хан оказался союзни­ком только на словах: благосклонно приняв кузена, он не оказал ему никакой действенной помощи. У Шейх-Ахмеда, которому не терпе­лось скорее приступить к делу, появился замысел сбросить Абд-уль-Керима с трона и самому овладеть Хаджи-Тарханом: тогда у него поя­вилось бы достаточно бойцов для заветного рывка на запад... Созна­вая, что не может взять город самостоятельно, Шейх-Ахмед написал письмо Ивану III: хан обещал, что готов разорвать свой союз с Лит­вой и стать другом Московии — лишь бы русские помогли ему заво­евать Хаджи-Тархан! Великий князь согласился помочь, но поставил условие, чтобы Шейх-Ахмед примирился с Менгли Гераем. Разумеет­ся, сверженный хан был готов пообещать и это, лишь бы снова обре­сти власть.¹⁵⁹

Тем временем ногайский предводитель Ямгурчи обсуждал со сво­ими мирзами предложение Шейх-Ахмеда. Крым научился отлично обороняться: стоит ли губить ногайских бойцов только ради того, чтобы Шейх-Ахмед вновь наслаждался ханскими почестями? Стоит ли идти в бой за хана, не имеющего ни двора, ни войска? Не пора ли потомкам великого Эдиге покинуть своих давних подопечных, Нама-ганов, уронивших венец Орды, и перейти на сторону Гераев, на чьей стороне стоят сила и удача? В итоге Шейх-Ахмед получил отказ, а к Менгли Гераю, напротив, отправилось письмо, в котором Ямгурчи признавал его своим верховным государем.¹⁶⁰

Это стало очередной большой победой крымского хана, одержан­ной, снова-таки, без ссражений — при том, что Ногайская Орда об­ладала немалой силой и, при желании, могла бы оказать весомую по­мощь Шейх-Ахмеду. Письмо Ямгурчи воодушевляло Менгли Герая не только дружеским тоном, но и тем, что теперь старшинство Гера-евпризнало еще одно государство на просторах Великого Улуса: Ногайская Орда. Старинный титул хакана, правителя над правителями, обретал реальное наполнение.

Ногайские беи и их подданные принадлежали к многочисленному роду Мангытов, пустившему ветви во многих уголках Великого Улу­са: в степной части Крыма, в Хаджи-Тархане, и, конечно, в Сарае, где мангытские беи издавна служили первыми вельможами при ордын­ском дворе. Мангытом был и главный бей Шейх-Ахмеда — Таваккул, сын Темира. По сути, именно он, а не хан, являлся главным коман­диром ордынского войска, и не исключено, что его ссора с Шейх-Ах­медом весной 1502 года как раз и стала причиной тому, что ордынцы без боя покинули хана. Таваккул тогда тоже оставил Шейх-Ахмеда и вскоре прибыл в Крым, где жила его родная сестра Нур-Султан. Здесь он встретился с Менгли Гераем и присягнул ему. Крымский прави­тель был чрезвычайно обрадован прибытием столь могущественного гостя: ведь вслед за мангытским беем на крымские и приднепровские равнины потянулись из степей тысячи его единоплеменников, оседая здесь и приращивая силу крымского войска. Менгли Герай поставил Таваккула во главе всех крымских Мангытов и сделал его одним из своих первых приближенных, что, конечно, скоро стало известно и в Ногайской Орде.¹⁶¹

Впрочем, полного единогласия на курултае ногайской знати до­стичь не удалось. Некоторые мирзы, жаждавшие военной добычи, не подчинились слову Ямгурчи и решили все-таки идти с Шейх-Ахме­дом. Они собрали свои отряды и летом 1503 года прибыли к кочево­му стану ордынского хана. Шейх-Ахмед был, по-видимому, так рад прибытию союзников, которых уже и не чаял увидеть, что не стал дожидаться помощи из Москвы и вместе с подоспевшими ногайцами атаковал Хаджи-Тархан. Взять город ему не удалось: Абд-уль-Керим выдержал удар, и нападавшим пришлось отступить.¹⁶²

Тогда, оставив Хаджи-Тархан в покое, Шейх-Ахмед повел ногайс­ких мирз в сторону Крыма. Ямгурчи был возмущен непослушанием своих подданных. Он предупредил Менгли Герая об их наступлении и заявил, что считает врагов крымского хана своими собственными врагами.

Продвигаясь все дальше на запад, союзники Шейх-Ахмеда начали осознавать всю рискованность своей затеи: им поочередно пришли предупреждения от крымского и казанского правителей, а глав­ное — от Ямгурчи, который мог легко наказать ослушников, кон­фисковав весь остававшийся у них дома скот и имущество. Подумав, мирзы решили не рисковать и развернулись в обратный путь. Шейх-Ахмед следовал за ними вспять до самой Волги, уговаривая мирз не бояться и продолжать поход, но ногайцы не прислушались к его сло­вам и разошлись по своим улусам.¹⁶³

На этот раз Шейх-Ахмеду уже нельзя было долго оставаться в По­волжье: он опять лишился войска, и Абд-уль-Керим мог легко отомс­тить ему за попытку штурмовать Хаджи-Тархан. Несчастливому хану снова пришлось бежать: на этот раз он задумал укрыться у османского султана. В сопровождении своих братьев и трехсот слуг он поскакал от Волги к устью Днестра, где находилось ближайшее турецкое владе­ние, крепость Ак-Керман. Но выяснилось, что об убежище в Турции не может быть и речи. Ак-керманский паша передал Шейх-Ахмеду и его братьям гневные слова Баезида II: «Каким путем вы пришли к нам — тем же путем возвращайтесь: мы вас не знаем; наш друг и брат — Менгли Герай-хан, а мы друзья ему. Кто Менгли Герай-хану недруг — тому и мы недруги, и пути в наше государство вам нет».¹⁶⁴ Турки намерились не только отогнать, но и арестовать Намаганов — и бегле­цам пришлось поскорее удалиться от Ак-Кермана вместе с остатками своего отряда, который теперь сократился всего до полусотни.¹⁶⁵

Положение Шейх-Ахмеда стало бедственным: теперь ему, будто беглому разбойнику, приходилось скрываться везде и ото всех. На­ступившую зиму Шейх-Ахмед и его спутники провели в приднеп­ровских лесостепях, но там их нашли сыновья Менгли Герая, и лишь зимние метели с глубокими снегами позволили Намаганам усколь­знуть от погони.¹⁶⁶

Не имея иного выбора, Шейх-Ахмед решил податься в Великое кня­жество Литовское и прибыл в Киев.

Можно лишь посочувствовать беглому хану, чьи надежды руши­лись одна за другой. Не оправдалась и надежда на Литву: вместо по­мощи и поддержки он нашел здесь плен. Киевский градоначальник припомнил Шейх-Ахмеду, что зимою тот грабил украинские пограничья, и взял его под стражу. Для большей надежности пленник был переправлен в крепость Вильно, а его братья разосланы по другим городам Великого княжества. Так Шейх-Ахмед почти в точности пов­торил путь Сеид-Ахмеда I: поражение в борьбе с Крымом, бегство в Киев и плен в Литве!¹⁶⁷

Король Александр не стал обращаться со столь знатным пленни­ком как с простым арестантом. Он пригласил хана в Брест, где сам пребывал в то время. В знак почтения к царственному гостю Алек­сандр вышел встречать Шейх-Ахмеда за милю от города и усадил рядом с собой в богатом шатре во время торжественного приема ли­товской и татарской знати.¹⁶⁸ Проживая в Литве, Шейх-Ахмед ни в чем не знал нужды, польские государственные мужи спрашивали у него совета по вопросам восточной политики и даже обнадеживали перспективой возвращения на трон — и все же, при всех внешних почестях, плен оставался пленом, и гость короля не мог сделать и ша­гу без позволения своих стражей. Энергичный и деятельный Шейх-Ахмед, привыкший к степному раздолью и никогда не знавший над собой начальников, был недоволен такой жизнью, о чем прямо заяв­лял королю.¹⁶⁹

Александр немедленно сообщил Менгли Гераю, что за гость ока­зался в его стране. Король намекнул, что в любой момент может ос­вободить Шейх-Ахмеда и послать его в поход на Крым: все зависит от поведения крымского соседа.¹⁷⁰ Но Менгли Герай не боялся Шейх-Ахмеда: двухлетние скитания бывшего ордынского правителя дока­зали, что тот неспособен собрать достаточно войска для войны с Кры­мом. Сам Александр тоже понимал это и, убедившись в невозмути­мости крымского хана, утратил интерес к пленнику, чье имя больше не сулило политических выгод.

Отставного хана поселили в Тракае — неприступном литовском замке, что стоит на озере и с трех сторон окружен водой. Мечтая вер­нуться к борьбе и не вынося бездеятельности, Шейх-Ахмед пытался бежать оттуда — но был пойман и водворен на прежнее место. Мед­ленно потекли бессчетные дни в тракайской ссылке. Редким развле­чением для хана стали встречи с заезжими дипломатами, охотно заез­жавшими в Тракай, чтобы отобедать за одним столом с необычайной личностью — последним ханом знаменитой «Заволжской Тартарии», «Азиатской Сарматии», что когда-то грозила Европе из восточных далей. Иногда ему доводилось повидаться и с давними товарища­ми — ногайскими мирзами, что приезжали к королю с просьбой освободить Шейх-Ахмеда и неизменно получали отказ.¹71

Юрт сарайских Намаганов, разгромивший когда-то самого Тохта-мыша, растаял на глазах у современников за каких-то три года. Мно­готысячная армия, выступившая в 1501 году к Днепру, в одночасье превратилась в небольшой отряд, который затем тоже стремительно сократился: вначале до кучки измученных странников под стенами Киева, а теперь и до одинокого пленника в богатых хоромах среди озерных туманов чужого края.

Волжская Орда ушла в небытие, но ее поверженный правитель все еще ждал, что рано или поздно настанет его счастливый час. Основа­ний к таким ожиданиям не оставалось практически никаких, но, как известно, последнее, что умирает — это надежда.

«ДВЕ БАРАНЬИ ГОЛОВЫ В ОДИН КОТЕЛ НЕ ЛЕЗУТ»

Отношения Менгли Герая и Баезида II с сыновьями — Османские принцы на посту наместников Кефе — Селим восстает против султана и просит помощи у Менгли Герая — Конфликт Селима и Мехмеда Герая — Селим I становится султаном

(1507-1512)

Проследив за бесславным падением главных противников Менгли Герая, дома Намаганов, обратимся теперь к отношениям крымского хана с его главными союзниками, Османами.

Крымский и турецкий правители были почти ровесниками (хан был на два года старше) и оба уже разменивали седьмой десяток. Од­нако провести старость каждому из них было суждено по-разному.

Менгли Герай являлся почтенным патриархом многочисленного се­мейства, украшением которого были его сыновья — Мехмед, Ахмед, Махмуд, Фетх, Бурнаш, Мубарек, Саадет и Сахиб. Младший из вось­ми братьев, малыш Сахиб, едва вышел из младенческого возраста, а старший, Мехмед, был уже сорока лет от роду — но для всех них авторитет Менгли Герая был абсолютно непререкаем. Никто из хан­ских сыновей не смел помыслить о том, чтобы перечить отцу либо ссориться у него на глазах с братьями. После недавней кончины калги Ямгурчи, последнего брата Менгли Герая, титул главного наследника по обычаю перешел к Мехмеду Гераю, и вопроса о том, кто будет пре­емником престола, в Крыму не стояло.¹⁷²

Совершенно в ином положении оказался владетель султанского дворца по другую сторону Черного моря. Старому и тяжело больно­му Баезиду II не посчастливилось насладиться спокойною старостью в окружении почтительного потомства. Султан тоже желал завещать трон старшему сыну, Ахмеду, но отцовское мнение ничего не значи­ло для остальных его детей, каждый из которых считал себя более достойным кандидатом и готовился сразиться с братьями за власть, едва отец отойдет в мир иной. Наиболее энергичный и нетерпеливый из султанских сыновей, Селим, считал, что дожидаться кончины Баезида — пустая трата времени, и что беспрестанно хворающему стар­цу пора бы отправиться в отставку уже теперь.

По традиции, султаны назначали своих взрослых сыновей намес­тниками османских провинций, чтобы те на практике постигали искусство управления государством. Каждому из детей Баезида бы­ла назначена своя область. Поскольку среди провинций Османской империи числился и город Кефе с прилегающими землями Южного Крыма, то и там тоже появился наместник из султанского дома: шах-заде Мехмед, один из младших сыновей Баезида.¹⁷³

Это назначение поначалу обеспокоило Менгли Герая. До сих пор наместниками в Кефе назначались не султанские сыновья, а офице­ры-паши, и Менгли Герай имел влияние на подбор их кандидатур. За кого-то из них он мог замолвить слово перед султаном, а кого-то ли­шить поста своей жалобой в Стамбул, и потому паши стремились за­служить симпатии хана.¹⁷⁴ Но теперь хозяином Южного Крыма стал наследник османского престола, который никак не зависел от бла­горасположения крымского правителя. Менгли Герай выражал свои опасения вслух: «Сейчас он молод и слушается наших слов, но когда подрастет — то лишь Аллаху известно, как он поведет себя с нами. У нас среди старых людей есть пословица: "две бараньи головы в один котел не лезут". И если он нас не послушает, а мы — его, то быть меж­ду нами беде, чего мы и остерегаемся».¹⁷⁵

Пока что Мехмед-шахзаде не подавал никаких поводов для тре­вог и во всем слушался своего «дядю», как называл он Менгли Герая. Султанский сын породнился с крымским правителем, женившись на его дочери Айше,¹⁷⁶ и стал надежным помощником Крыма в борьбе с Ордой — достаточно вспомнить и его суровый ответ на письмо Шейх-Ахмеда, и отправку артиллерии на помощь Менгли Гераю.

Тем временем три других сына Баезида II правили в своих провин­циях: Ахмед в Амасьи, Коркуд в Сарухане, а Селим в Трабзоне. Всем им было строго запрещено покидать место службы без позволения султана. Селим очень беспокоился, что престарелый падишах пере­даст трон своему любимцу Ахмеду, и страстно желал переселиться из далекого Трабзона поближе к столице, чтобы в момент смерти отца первым оказаться у опустевшего трона. Он просил Баезида дать ему в управление какую-нибудь провинцию в европейской части Турции, но султан, понимая умысел сына, отвечал ему отказом.¹⁷⁷

Вскоре 23-летний Мехмед умер в Кефе, и новым наместником ту­рецких владений в Крыму был назначен другой высокородный юно­ша — Сулейман, сын Селима. Селим сразу сообразил, как обратить это себе на пользу: под предлогом встречи с сыном он покинул Траб­зон и отплыл к Кефе, переправив туда же и свой военный отряд.¹⁷⁸ Появившись в Крыму, турецкий гость с подчеркнутым уважением отнесся к Менгли Гераю и называл его даже не «дядею», как Мехмед, а «отцом»!¹79 Селим стремился стать как можно ближе к хану и вой­ти в круг его родственников. Вначале он предложил Менгли Гераю поженить Сулеймана и овдовевшую Айше, но затем (желая, видимо, завязать еще более тесные родственные узы) сам взял ее в жены.¹⁸⁰ Причины такой приязни Селима к Менгли Гераю очевидны: султан­ский сын нуждался в поддержке крымского хана, чтобы осуществить свой давний замысел и добыть османский трон.

Баезид забеспокоился, приказал непокорному сыну немедленно возвращаться в Трабзон и призвал Менгли Герая на помощь как посредника. Хан передал в Стамбул ответ Селима: «Если бы даже каждый камень в Трабзоне был драгоценным, я не соглашусь вернуться на этот пост».¹⁸¹

Повидавшись с сыном и набрав в Крыму вооруженных доброволь­цев, Селим продолжил свой путь — снова движимый, по его словам, родственными чувствами: теперь он направлялся в Стамбул «поцело­вать руку отцу, которого не видел двадцать шесть лет».¹⁸² Путь его ле­жал от Крыма к Дунаю и далее вдоль западного берега Черного моря: так ему было легче подступить к Стамбулу, нежели двигаясь от Траб­зона. Баезид выставил на пути сына военные отряды, однако яныча­ры, обожавшие Селима за смелость и мечтавшие видеть его своим правителем, без помех пропустили мятежника на юг. Вскоре его от­ряды приблизились к столице — но сражение с султанскими войска­ми оказалось неудачным. Селим отступил к Варне и оттуда на кора­бле вернулся в Кефе, чтобы основательнее подготовиться к повторно­му броску.¹⁸³ Селим не достиг своей цели, но его демарш показал всей Турции, что этот кандидат на престол не остановится ни перед чем на пути к власти.

Снова высадившись на крымском берегу, Селим приказал кефин-ским корабелам срочно строить на верфях военные суда, а сам отпра­вился собирать по Крыму армию для будущего похода. Здесь нельзя было обойтись без помощи Менгли Герая.

Султанский сын прибыл в ханскую столицу и был принят там с большим почетом. Когда приветствия и церемонии закончились, тесть с зятем уселись обсудить дела, и Селим попросил у хана де­сять-пятнадцать тысяч крымскотатарского войска для наступления на Стамбул будущей весной. Просьба заставила Менгли Герая крепко задуматься: ведь Селим приглашал хана к мятежу против законно­го султана, который, к тому же, всегда хорошо относился к своему крымскому соседу.

Задача еще более осложнилась, когда во время встречи с Селимом Менгли Гераю принесли письмо от Ахмеда. Тот писал: «Брат мой Се­лим нашел у вас прибежище. Его цель — пробраться в пределы румелийские,¹⁸⁴ но если вы ему не поможете, ему это не удастся. Вот наш скромный подарок его величеству хану, состоящий в высочайшей грамоте, по которой все находящиеся в Кефинской области владения с девятью славными и известными крепостями пусть будут ваши, только не пропускайте, пожалуйста, в ту сторону моего брата».¹⁸⁵

У любого правителя могло бы захватить дух от предложенных ус­ловий — ведь в обмен на помощь хана Ахмед соглашался отдать ему все турецкие владения на Крымском полуострове и Азовском море с их девятью крепостями: Кефе, Балаклавой, Ин-Керманом, Мангупом, Судаком, Керчью, Таманью, Темрюком и Азаком! Приняв предложе­ние Ахмеда, Менгли Герай мог стать хозяином всего Крыма, с 1475 го­да разделенного по горной гряде на две части, ханскую и османскую.

Хану стоило шевельнуть пальцем — и Селим, связанный, отпра­вился бы в Турцию на верную казнь к отцу или к братьям. Однако Се­лим был гостем (и, более того, зятем), а в Крыму в те времена еще не привился дурной обычай султанского двора предательски губить ро­дичей. Но и это было не главным. Менгли Герай, конечно, знал о том, что большая часть османских войск настроена против Ахмеда и, ста­ло быть, тот вовсе не обязательно станет падишахом и сможет вы­полнить свое обещание. Не было сомнений, что дни дряхлого Баези-да сочтены, а у Селима наибольшие шансы стать его преемником. И если крымцы помогут будущему султану уже сейчас, то он будет обя­зан им до конца своих дней, а иметь на османском престоле вечного должника — фактически, своего ставленника — было бы очень вы­годно для Крымского Юрта.

Поэтому Менгли Герай отложил письмо Ахмеда в сторону.

Когда об этом послании узнал калга Мехмед Герай, он стал горя­чо убеждать отца немедленно выполнить просьбу Ахмеда, ведь тот предлагает столь ценный дар! Но Менгли Герай возразил: «Сын, если твою цель составляют крепости и владения, то тебе и Селим в них не откажет: проси у него».

Вскоре после этого хан устроил пир в честь своего гостя, собрав множество приглашенных. Ночью, в разгар празднества, Мехмед Ге­рай встал с чашей в руках и обратился к султанскому сыну:

— Селим-султан, отцу твоему недолго осталось жить, и тебе скоро придется сесть на престол. Если я в ту пору у тебя попрошу кое-что, то ты исполни!

— Чего же ты желаешь? — спросил Селим.

— Отдай нам во владение находящиеся в Кефинской области кре­пости и пристани, и мы их заберем во дни твоего благополучия.

Многоголосье пира, наверняка, мгновенно стихло и все присутству­ющие прислушались в ожидании, что ответит турецкий гость.

— Падишахи берут земли, но никому не отдают, — наконец про­изнес Селим. — Проси сколько хочешь золота, серебра — только зе­мель у меня не проси: земля ценнее всего на свете.¹⁸⁶

С этими словами гость оставил пирующих и удалился в свой ша­тер. Ответ был исключительно смелым, ведь сила была на стороне Мехмеда Герая, и отказывать калге, хозяину положения, было крайне рискованно. Мехмед Герай возмутился:

— Вот, посмотри-ка, — обратился он к Менгли Гераю, — что говорит этот шут! Султан Ахмед с расстояния в два месяца пути жалует нам области, крепости, шлет грамоты на владение ими, а этот, сам будучи у нас в руках, в нашем кулаке, — слышал ли ты, какие речи говорит? Этот скверный шут не то, что не даст нам владений, но, если станет падишахом, еще и наши заберет! Я не упущу случая и захвачу его.

Не обращая внимания на уговоры хана, негодующий калга (кото­рый, наконец, осмелился поспорить с отцом) встал и тоже покинул пир, чтобы собрать военный отряд и поступить согласно своему на­мерению.

Видя непреклонную решимость Мехмеда, Менгли Герай срочно при­звал своего любимого сына — 20-летнего Саадета Герая, который, по всеобщему признанию, блистал среди братьев особой одаренностью и острым умом. Юный красавец, «милый, как глазной хрусталик»,¹⁸⁷ по мнению отца, более всего годился, чтобы стать глазами и голосом Крыма при дворе будущего падишаха. Хан дал ему военный отряд и приказал как можно скорее увести Селима с полуострова. Не мешкая, ханский сын и османский наследник тотчас пустились в путь и ушли за Перекоп к Днепру. Когда Мехмед Герай вернулся с войском, чтобы схватить надменного гостя, того уже давно не было на месте.¹⁸⁸

Поход Селима против собственного отца увенчался победой. Под­ступив с крымским отрядом Саадета Герая и прочими своими сторон-никами к стенам Стамбула, он начал переговоры с султаном, и Бае-зиду II пришлось признать Селима первым наследником престола. Стамбульские янычары ликовали, когда их кумир вступал в османс­кую столицу. Убедившись, что сила на его стороне, Селим выдвинул к отцу новые требования и заставил его отречься от престола.

Собрав из дворца все свое имущество, старый султан отправился на пожизненный пенсион в дальнее имение. Через тринадцать дней, еще не добравшись до места назначения, старик скончался. Погова­ривали, что Селим I приказал отравить отца, дабы не тратиться на его содержание¹⁸⁹ — ведь отставному султану была обещана огром­ная пенсия в 200 тысяч аспров ежегодно.

Едва заняв престол, Селим I отправил войско на восток, чтобы расправиться со своим главным соперником, Ахмедом. Задача была поручена Саадету Гераю и Герсек-заде Ахмед-паше, которые безуп­речно выполнили султанский приказ, настигнув Ахмеда и покончив с ним.¹⁹⁰

Так началось правление Селима I — одного из наиболее знаме­нитых османских султанов, вошедшего в историю как Селим Явуз (Грозный). Крыму довелось сыграть выдающуюся роль на его пути к вершинам власти, и Селим, помня об услугах крымских союзников, ввел Саадета Герая в число своих наиболее доверенных лиц, женил его на своей дочери¹⁹¹ и, как прежде, с большим почтением относился к Менгли Гераю.

Расчет хана на дружбу благодарного султана, на первый взгляд, оправдался. Но приближался час, когда крымский престол должен был перейти к Мехмеду Гераю, к которому грозный султан питал куда менее дружеские чувства.

УЗЕЛ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Итоги правления Менгли Герая — Ногайская Орда нападает на Крым — Поход Мехмеда Герая на Волгу — Распад союза Крыма и Московии — События в Казанском ханстве — Смерть Менгли Герая

(1507-1515)

Шло время — и правители, вершившие судьбами Восточной Евро­пы в предыдущие десятилетия, один за другим сходили с подмостков истории. К середине 1510-х годов в мир иной отошло уже большинс­тво прежних политических партнеров Менгли Герая: польские коро­ли Казимир IV и Александр I, московский великий князь Иван III, ногайский бей Ямгурчи, молдавский князь Штефан, османский сул­тан Баезид II. Разве что Шейх-Ахмед еще длил свое существование в литовском плену, но и его уже давно можно было списать со счетов. Менгли Герай оставался последним представителем своего поколения правителей; на смену старикам шли энергичные наследники.

Какой итог мог подвести Менгли Герай своему долгому правле­нию?

С одной стороны, хан добился немыслимого успеха: он превратил Крым в великую державу, которая теперь сама претендовала быть пок­ровительницей соседних стран и народов. Он навсегда избавил Крым­ский Юрт от угрозы со стороны Великой Орды, сам ставши ее повели­телем. Он переселил в крымские владения многие тысячи ордынских Мангытов, прибавив их силу к прежним «четырем столпам» своего Юрта — крымским кланам Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак.¹⁹²

«Я буду как великий хан Тохтамыш, а ты как его главный бей» — провозглашал Менгли Герай, возводя своих аристократов в бейское звание.¹⁹³ Но до того, чтобы действительно стать новым Тохтамышем, объединителем Великого Улуса, хану предстояло пройти еще очень неблизкий путь. Волжская Орда рухнула, но род Намаганов не пресекся на Шейх-Ахмеде. Ветвь этого семейства процветала на престоле Хаджи-Тархана и, в противовес Гераям, считала свой юрт прямым преемником Великой Орды.¹⁹⁴ Эти претензии мало заботи­ли бы крымского правителя — в конце концов, где-то по степям до сих пор скиталось несколько уцелевших братьев Шейх-Ахмеда, тоже мнивших себя повелителями империи, да и силами Хаджи-Тархан обладал весьма незначительными. Однако в спор вмешалась могучая Ногайская Орда — и Крыму, как в прежние времена, вновь пришлось с тревогой вглядываться в восточные горизонты.

Ногайцы ревностно защищали независимость своей орды и не же­лали видеть над собой ни Намаганов, ни Гераев. В 1503 году бей Ямгурчи признал было Менгли Герая своим господином — но правле­ние этого бея было недолгим, а его преемники решительно отвергли верховенство Крыма. Более того, они задумали разгромить крымско­го хана, чтобы тот не смел считать ногайцев своими подданными.

В 1507 году, когда крымская армия ушла в поход на Литву, ногай­ская конница попыталась ворваться на полуостров. Наперерез ей ус­пел выступить калга Мехмед Герай. На пути у него случилась непри­ятность: Мехмед упал с лошади и сильно расшибся, но, к счастью, это не помешало его войску перекрыть дорогу в Крым и отбросить ногайских мирз прочь от ханских владений.¹⁹⁵

Неудача не смутила ногайского вождя Агиш-бея. Поднакопив сил, че­рез два года он снова решил отправиться к крымским пограничьям, и на этот раз к нему присоединился хаджи-тарханский хан Абд-уль-Керим.

Новости о недобрых намерениях соседей сильно встревожили Менгли Герая. Получалось, что победа 1502 года не принесла Крыму желанной безопасности: над страной по-прежнему нависала угроза с востока — только теперь вместо Шейх-Ахмеда с его Мангытами жи­телям Крыма следовало опасаться Абд-уль-Керима с союзными ему ногайцами.

Попытку возрождения волжской Орды следовало пресечь на кор­ню, и потому Менгли Герай поднял в бой всю военную силу, какую только смог собрать в своем государстве. Когда переписчики закон­чили подсчет войска, получилась гигантская цифра в 250 тысяч во­инов!¹⁹⁶ Такой колоссальной армии Крым никогда еще не собирал. В значительной части она состояла не из старожилов-крымцев, а из ор­дынцев, совсем недавно поселившихся в Крыму — стало быть, Мен­гли Герай не зря в последние годы потратил столько усилий, чтобы собрать под свою руку бродячие ордынские улусы.

Над всей этой несметною ратью встал Мехмед Герай, который ле­том 1509 года повел воинов на восток, к Волге. Калга подоспел как раз в тот момент, когда ногайцы перебирались через реку: половина их уже переправилась на западный берег, а прочие всё еще оставались в заволжской степи. Мехмед Герай без труда разгромил неприятельское войско, пополам разрезанное широкой рекой. Множество ногайских воинов попало в плен, и когда Мехмед Герай привел их в Крым, то шествие пленных через Перекоп продолжалось более 20 дней.¹⁹⁷

Угроза миновала, и было очевидно, что ногайский бей теперь не скоро отважится вновь напасть на Крым. Но не менее очевидным ста­ло и то, что спор с юртом Намаганов далек от завершения и еще при­несет Гераям немало хлопот в будущем — тем более, что за спиной Абд-уль-Керима, помимо ногайцев, начал вырисовываться и другой сильный союзник.

Готовя волжский поход, Менгли Герай попросил нового правителя Московии, Василия III, чтобы тот отправил вниз по Волге к Хаджи-Тархану несколько судов с пушками. Такую помощь предусматривал договор, по которому Крым и Москва обязывались вместе бороться с Намаганами — «Ахматовыми и Махмутовыми детьми».¹⁹⁸ Но вмес­то ожидаемого подкрепления хан получил уклончивый отказ: князь просил не гневаться и оправдывался, что из-за войны с Литвой не мо­жет заняться постройкой и снаряжением кораблей.¹⁹⁹ На самом деле причины отказа заключались вовсе не в литовской войне.

Менгли Герай делал явные успехи на международном поприще, и пышная фраза его титула «великий хан Великой Орды» с каж­дым годом все больше соответствовала реальному положению дел: Крым стал сильнейшим из всех государств, возникших на осколках бывшей империи. В Москве появились опасения, что Великий Улус, возродившись под венцом Гераев, вернет и прежние отношения со своими московскими данниками, чего князья, разумеется, не желали. Поэтому между Москвою, Хаджи-Тарханом и ставкой ногайских беев все чаще стали курсировать неприметные в степных пустошах гон­цы. Московские придворные писари составляли послания мастерс­ки — так, чтобы ни один крымский шпион, случайно прочтя грамоту, не смог доказать, что князь призывает ногайцев неустанно громить Крым. Зато мирзы выражались в ответ прямо и были готовы воевать вместе с Василием против Крыма — «лишь дай нам знать, хотя бы птичьим свистом».²⁰⁰ Просьбы князя подкреплялись подарками и не оставались без ответа: так, первая ногайская атака на Крым 1507 года была устроена с прямого одобрения Москвы.²⁰¹

Впрочем, дружба Крыма с Московией дала первую трещину еще ранее того, и яблоком раздора между бывшими союзниками стала Казань.

Пока Мухаммед-Эмин, храня добрые отношения и с Москвой, и с Крымом, правил Казанским юртом, при дворе Менгли Герая подрас­тал его младший брат — Абд-уль-Лятиф. Когда тот вышел из детско­го возраста, Иван упросил Менгли Герая и Нур-Султан прислать юно­шу в Москву, что и было сделано. В 1497 году великий князь возвел его на казанский престол, но скоро раскаялся в этом, потому что Абд-уль-Лятиф, в отличие от старшего брата, отказался признавать всякую за­висимость Казани от Московии. Неудивительно, что Иван сместил его с трона и возвратил в Казань верного себе Мухаммед-Эмина.

Менгли Герай не одобрял устремлений Абд-уль-Лятифа, чья враж­да с Москвой была лишь на руку Орде. Хан не стал возражать про­тив его отставки, но был всерьез оскорблен тем, что князь отправил его названного сына в унизительную ссылку. Так не подобало посту­пать с членами семьи своего главного союзника. Менгли Герай даже пригрозил Москве расторжением союза и после длительных перего­воров добился того, что провинившийся был освобожден из-под аре­ста и поселен при княжеском дворе.²⁰² И Менгли Герай, и Нур-Султан много раз просили Василия вернуть Абд-уль-Лятифа в Крым, а князь столь же упорно отказывал.

Но и Мухаммед-Эмин, вернувшись в Казань, не оправдал надежд своего московского благодетеля. Видя, как русские поступили с его братом, и желая избавиться от тяготившей его зависимости, он от­казался подчиняться Москве, а когда Иван умер, Мухаммед-Эмин заявил, что не приносил присяги верности Василию III и не связан перед ним никакими обязательствами.²⁰³ Тогда новый князь отправил на Казань войска. В 1505-1507 годах татарская армия отбила несколь­ко русских наступлений, а Мухаммед-Эмин разослал послов в Крым и Польшу с призывами о помощи.²⁰⁴

Это стало концом крымско-московского союза. Тот общий интерес, что объединял Крым и Москву в борьбе с Са­раем, исчез после победы Менгли Герая над ордынским ханом. Еще в марте 1502 года, за считанные месяцы до разгрома Орды крымцами, московский князь опасался вставшего близ его границ Шейх-Ахмеда и даже впервые за многие годы выплатил ему дань.²⁰⁵ Теперь же Москве было некого и нечего бояться.

Видя, как поворачивается ситуация, Менгли Герай решил восста­новить союз с прежним другом Крыма и давним соперником Моско­вии — Польско-Литовской державой. Король Зигмунт I был рад, что Крым снова готов стать союзником его государства. Но он не мог ока­зать действенной помощи ни Крыму, ни тем более Казани, поскольку и сам едва справлялся с московским наступлением на восточные ок­раины Великого княжества Литовского — даже несмотря на военную поддержку, которую ему оказывали ханские сыновья.

Таков был узел противоречий, распутывать который предстоя­ло уже наследнику Менгли Герая, Мехмеду. Крым поднялся на неви­данную ранее высоту и значительно увеличил свою силу — но полу­чил взамен одного противника на востоке сразу трех неприятелей с востока и севера: Абд-уль-Керима, Агиш-бея и Василия. С точки зре­ния крымского престола все трое были удельными правителями про­винций Великого Улуса,²⁰⁶ и тот, кто принял на себя сан хакана, был просто обязан оправдать свой титул, склонив соседей если не к покор­ности, то к миру.

Менгли Герай провел на крымском престоле почти полвека — 43 года. На его глазах Крым сильно изменился: с южных побережий навсегда исчезли друзья-генуэзцы,²⁰⁷ лесной край готских князей стал турецкой провинцией, а равнины севера наполнились многолюдьем степняков-новопоселенцев. Хан помнил свою страну в разные эпохи и в разных обличьях; он и сам менялся вместе с ней: юный принц, растолкавший братьев на пути к трону; тридцатитрехлетний плен­ник стамбульского двора, чудом вернувшийся на родину; семидеся­тилетний патриарх, обладатель престола покоренной им империи...

17 апреля 1515 года великий хан Великой Орды Менгли Герай ото­шел туда, где ничего не значат самые высокие титулы, но где много стоит обретенное при жизни доброе имя. На следующий день прах хакана был погребен в Салачикском мавзолее,²⁰⁸

Взоры Крымского Юрта обратились к Мехмеду Гераю.

Калга распорядился, чтобы два его брата немедленно отправились с войсками на Перекопский перешеек и наглухо перекрыли его, никого не впуская на полуостров и не выпуская с него. Исключений не дела­лось ни для кого: и простые, и знатные путники с обеих сторон были вынуждены остановиться и ждать, пока крепость Ор-Капы снова от­кроет свои засовы. Весь полуостров превратился в эти дни в укреп­ленную твердыню, затворившую свои врата.²⁰⁹ Предосторожность Мехмеда Герая понятна: ведь известие о кончине хана вполне могло вдохновить соседей на какие-нибудь смелые шаги. Чем позже за пре­делами полуострова станет известно о смерти Менгли Герая — тем безопаснее будет для Крыма.

Поставив на перешейке сторожевые отряды, Мехмед Герай разослал гонцов за всеми остальными своими братьями: предстояли выборы нового правителя, и все ханское семейство было обязано явиться в столицу. Торжество предстояло тем более выдающееся, что в 1515 го­ду избирался не просто хан Крыма, а великий хан Великого Улуса.

¹ Восточные генеалогии говорят о 8 либо 12 сыновьях Хаджи Герая (В. В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, Санкт-Петербург 1863, с. 98, прим. 47; H. Іnalcik, Yeni vesikalara gore Kinm hanliginin osmanli tаbiligine girmesi ve ahidname meselesi, "Belleten", vol. VIII, nr. 30, 1944, s. 200). Наиболее достоверным принято считать родословие, приведенное Абуль-Гази, который перечисляет 8 имен: Девлет-Яр, Нур-Девлет, Айдер, Кутлуг-Заман, Кельдиш, Менгли Герай, Ямгурчи и Оз-Тимур. Документальные источники добавляют к этому списку имя Мелек-Эмин ("Mulchamam" генуэзских документов и "Милкоманъ" московских) — возможно, что это иной вариант имени Кутлуг-Заман.

Рано умерший старший сын Хаджи Герая — Девлет-Яр: его имя не встречается в других источниках, кроме родословных. Высказывалось мнение, что ранее отца умер и Кельдиш (А.М.Некрасов, Возникновение и эволюция Крымского государства в XV-XVI веках, "Отечественная история", №2, 1999, с. 50), однако это не так: в 1470-х годах Кельдиш был жив и пребывал вместе с Нур-Девлетом в Каффе, о чем свидетельству­ют генуэзские источники (M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie i problem wschodni w latach 1453-1475, Warszawa 1947, s. 280).

² J. Dlugosz, Dzieia wszystkie, t. V, Krakow 1870, s. 450.

³ A. Fisher, The Crimean Tatars, Stanford 1978, p. 9.

⁴ С. Сестренцевич-Богуш, История Царства Херсонеса Таврийского, т. II, Санкт-Петербург 1806, с. 204; Л. П. Колли, Падение Каффы (1466-1475), "Известия Тавриче­ской ученой архивной комиссии", №54, 1918, с. 131.

⁵ Сохранилось стихотворное произведение, написанное Менгли Гераем (см. О. Акъчокъракълы, Эсерлер топчамы, Акъмесджид 2006, с. 102-103). О том, что хан увлекался историей, известно из его переписки: так, заказав в Стамбуле книжную новинку (мно­готомную хронику османской истории) и получив первый том, Менгли Герай нетерпе­ливо напоминал османскому везирю, что ждет присылки продолжения (см. письмо хана в Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, P.N.Boratav, D.Desaive, Ch.Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 92). Знакомство Менгли Герая с языком генуэзцев может подтверждаться тем, что Генуя составляла свои пись­ма к хану не на официальной латыни, которой переписывалась с каффинскими властя­ми, а на лигурийском народном диалекте — очевидно, для того, чтобы адресат, владев­ший этим наречием, мог самостоятельно прочесть послание без помощи переводчиков.

⁶ Обычай, при котором старшие сыновья поселяются отдельно, а все отцовское владение по смерти родителя переходит к младшему сыну — один из наиболее распространен­ных порядков наследования у множества народов древности и средневековья. По это­му же принципу разделил свое государство и Чингиз-хан: три его старших сына полу­чили новозавоеванные области империи, тогда как центральная часть империи, то есть сама Монголия, досталась в удел его четвертому сыну Тулую (В. В.Трепавлов, Государ­ственный строй Монгольской империи XIII в. Проблема исторической преемственно­сти, Москва 1993, с. 102-110).

В этой связи А.М.Некрасов предположил, что Менгли, шестой сын Хаджи Герая, за­явил о своих правах на трон именно потому, что в год смерти отца оказался четвертым из ныне живущих братьев — после Нур-Девлета, Айдера и Мелик-Эмина (А.М.Некра­сов, Возникновение и эволюция Крымского государства, с. 50-51). Однако для обретения Менгли Гераем четвертого порядкового номера исследователю приходится предполагать и раннюю смерть Кельдиша, что не подтверждается источниками. Тем не менее, пред­положение о том, что Менгли Герай мог основывать свои требования на порядке разде­ла империи Чингиз-ханом, мне кажется вполне уместным. Для этого Менгли Гераю было достаточно являться не четвертым среди всех сыновей хана, а лишь младшим среди де­тей главной жены Хаджи Герая — ибо и Чингиз-хан делил государство только между сы­новьями от своей старшей супруги. К сожалению, имена жен Хаджи Герая, а тем более перечень сыновей каждой из них, неизвестны. О матери Менгли Герая известно лишь то, что она была дочерью некоего «Индиаву»-бея (Памятники дипломатических сноше­ний Древней Руси с державами иностранными: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Ногайской ордами и с Турцией, т. I, "Сборник императорского Русского исторического общества", т. ХLI, 1884, с. 270).

⁷ H. Іnalcik, Yeni vesiklara gore Kirim Hanliginin Osmanli tabiligine girmesi, s. 200. Об этом кратковременном успехе Менгли Герая свидетельствует ярлык, изданный им в Кырк-Ере в 1467 г. (И. Н.Березин, Тарханные ярлыки крымских ханов, "Записки импе­раторского Одесского общества истории и древностей", т. VIII, 1872, с. 5; В.Д.Смир­нов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII века, Москва 2005, с. 213). Примечательно, что юный хан — не успевший, очевидно, в спеш­ке переворота изготовить собственной печати — скрепил этот документ большой пе­чатью своего отца (М. А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса ХIV-ХVI вв., Ка­зань 1979, с. 33 ).

⁸ J.Dlugosz, Dziela wszystkie, t. V, s. 488.

⁹ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 278-280; Л. П. Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 132-133. Поднятие беями новоизбранного правителя на войлоч­ном пологе — обычай, который возник в древнетюркских государствах Евразии, был впоследствии перенят Монгольской империей, а затем и Ордой (В.В.Трепавлов, Государственный строй Монгольской империи XIII в., с. 70). Эта церемония бытовала и в Крыму. О том, что она имела место в 1468 году при избрании Менгли Герая, источни­ки не сообщают, но трудно сомневаться в том, что она состоялась, поскольку извест­но, что данный обычай продолжал соблюдаться в Крыму даже в начале XVII века (см. В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 346).

¹⁰ M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 279-280.

¹¹ Л. П. Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 133-134; M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 291-292. Хан амнистировал Гримальди по просьбе его друзей, которые выплатили Менгли Гераю большую сумму — очевидно, в качестве выкупа за его жизнь.

¹² Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 135; M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 280.

¹³ Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 166. Менгли Герай проявил доверие к генуэзским союзникам и тогда, когда ему по какой-то причине пришлось изолировать другого своего брата, Мелик-Эмина: тот по ханскому приказу был отправлен в генуэз­скую крепость Чембало.

¹⁴ Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 144-146; M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 304.

¹⁵ M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 304-305.

¹⁶ Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 136. Прибыв в начале 1470 г. в Геную, отставной консул сообщал, что и Менгли Герай, и каффинцы встревожены известиями о начавшихся сборах турецкого флота, цель похода которого оставалась неизвестной.

¹⁷ Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 137, 140, 148; M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 281.

¹⁸ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 44; A.N. Kurat, Topkapi Saravi Muzesi Arsivindeki Altm Ordu, Kirim ve Turkistan Hanlarma Ait Yarlik ve Bitikler, Istanbul 1940, s. 85; H. Inalcik, Yeni vesiklara gore Kirim Hanliginin Osmanli tabiligine girmesi, s. 203.

¹⁹ Л.П.Колли, Падение Каффы (1466-1475), с. 137.

²⁰ M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 324.

²¹ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 312-313; Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), "Известия Таврической ученой архивной комиссии", № 55, 1918, с. 149.

²² M. Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 314; Л.П.Колли, Падение Каф­фы (1474-1475), с. 149.

²³ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 314.

²⁴ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 314-315; Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 149-150.

²⁵ С.Сестренцевич-Богуш, История Царства Херсониса Таврийского, с. 206; В.Гейд, История торговли Востока в средние века, "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №52, 1915, с. 178; Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 150; M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 320.

²⁶ Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 150.

²⁷ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 321; Л.П.Колли, Падение Каф­фы (1474-1475), с. 155.

²⁸ С.Сестренцевич-Богуш, История царства Херсониса Таврийского, с. 207; В.Гейд, История торговли Востока в средние века, с. 178; Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 150; M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 324.

²⁹ Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 156.

³⁰ M. Malowist, Kaffa — kolonija genuenska na Krymie, s. 325.

³¹ M.Malowist, Kaffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 326; H.lnalcik, Yeni vesiklara gore Kirim Hanliginin Osmanli tabiligine girmesi, s. 205.

³² И. Барбаро, Путешествие в Тану, в кн. Барбаро и Контарини о России, Москва 1971, c. 155; H. Inalcik, Yeni vesiklara gore Kirim Hanliginin Osmanli tabiligine girmesi, s. 205.

³³ Вельяминов-Зсрнов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 97; С.Сестренцевич-Богуш, История Царства Херсонеса Таерийского, т. II, с. 208.

³⁴ M. Malowist, Kaffa — kolonija genuenska na Krymie, s. 325, not. 159. В июне 1474 г. Айдер, Мелик-Эмин и Эминек совершили военный поход на литовскую Украину (Подо­лье и Галичину). Оттуда ими было приведено большое количество скота и невольников, проданных впоследствии через готский порт Каламита в Турцию. Этот поход, по сути, являлся обычным набегом (см. о разнице этих понятий в Примечании 5 в части VII этой книги), поскольку был совершен против воли хана. Однако когда генуэзцы попросили Менгли Герая остановить этот набег, он не выполнил их просьбы — либо потому, что опасался лишний раз конфликтовать с первыми лицами своего государства, либо из-за своего недовольства наметившимся сближением польского короля с ордынским ханом (Л.П.Колли, Падение Каффы (1474-1475), с. 149-150; J.Dlugosz, Dziela wszystkie, t.V, s. 574-575; M. Maiowist, Kqffa - kolonija genuenska na Krymie, &. 316-317).

³⁵ M. Cazacu, K. Kevonian, La chute de Caffa en 1475 a la lumiere de nouveaux documents, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XVII, nr. 4, 1976, p. 532, not. 66.

³⁶ M. Malowist, Kqffa — kolonija genuenska na Krymie, s. 326.

³⁷ M. Cazacu, K. Kevonian, La chute de Caffa en 1475, p. 532, not. 66.

³⁸ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №45, 1911, с. 9, 10, 14-15.

³⁹ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 12, 17; M. Malowist, Kqffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 330-331; M. Cazacu, K. Kevonian, La chute de Caffa en 1475, p. 536, not. 76. Источники называют разное количество турецких судов, участво­вавших в этом походе: от 350 до 482. Оценивали, что османская армия, отправленная на Крым, состояла из 10000 янычар, 10000 пехотинцев и 1000 всадников.

⁴⁰ M. Malowist, Kqffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 329, not. 172.

⁴¹ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 15, 16; M.Malowist, Kqffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 333.

⁴² Ф. X. Хайбуллаева, Новый турецкий источник по истории Крыма, "Материалы по ар­хеологии, истории и этнографии Таврии", т. VIII, 2001, с. 364.

⁴³ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 16.

⁴⁴ M.Cazacu, K. Kevonian, La chute de Caffa en 1475, p. 522, 538, not. 103.

⁴⁵ M. Malowist, Kаffa - kolonija genuenska na Krymie, s. 333-337.

⁴⁶ M. Cazacu, K. Kevonian, La chute de Caffa en 1475, p. 532, not. 66.

⁴⁷ Л.П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 15.

⁴⁸ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 14, 16.

⁴⁹ Л. П. Колли, Исторические документы о падении Каффы, с. 12.

⁵⁰ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 57.

⁵¹ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 50.

⁵² Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 57; A.N. Kurat, Topkapi Sarayi Miizesi Ar$ivindeki, Istanbul 1940, s. 89

⁵³ В старых крымскотатарских и османских исторических сочинениях выражены два мнения касательно отправки Менгли Герая в Стамбул; одно из них подтверждает этот факт, а другое отрицает. См. обзоры этого вопроса в: Y.Ozturk, Osmanli hakimiyetinde Kefe, 1475-1600, Ankara 2000, s. 34; В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимов­ских царях и царевичах, 1863, с. 99-112; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 225-226. Более достоверной представляется первая версия, утверждающая, что после падения Каффы Менгли Герай действительно был доставлен в Стамбул. Она изложена в боль­шинстве восточных источников и подтверждена европейскими хрониками (J.Dlugosz, Dziela wszystkie, t. V, s. 594-595).

⁵⁴ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 226.

⁵⁵ В. В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 101-102.

⁵⁶ L. Langles, Notice chronologique des khans de Crimee composes principalement d 'apres les auteurs turcs et persons, in G.Forster, Voyage du Bengale a Petersbourg, vol. 3, Paris 1802, pp. 404; С.Сестренцевич-Богуш, История Царства Херсонеса Таерийского, т. 11, с. 256.

⁵⁷ A. Vasiliev, The Goths in the Crimea, Cambridge, Mass. 1936, p. 254-256; Ф.Х. Хайбуллаева, Новый турецкий источник по истории Крыма, с. 365.

⁵⁸ А.Г.Герцен, По поводу новой публикации турецкого источника о завоевании Крыма, "Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии", т. VIII, 2001, с. 366-386.

⁵⁹ Le khanat de Crimee dam les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 62.

⁶⁰ Территории бывших генуэзских владений и княжества Готии были включены в состав Османской империи на правах обычной провинции. Что же касается Крымского ханства, то османы не вступали на его территорию и оно осталось независимым государством. Таким образом, по горным грядам полуострова пролегла граница: земли к югу от нее (горы и южные побережья) принадлежали Турции, а предгорья и степи — Крымскому Юрту. Такое разделение Крыма на две части сохранялось до 1774 года, когда турецкие владения на полуострове были присоединены к Крымскому ханству.

⁶¹ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 63.

⁶² Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 65; В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с, 112.

⁶³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 14. Указаний на происхождение Джанибека в источниках нет, однако существуют аргументы, позволяющие видеть в нем сына Сеид-Ахмеда I, то есть, правнука Тохтамыша (l.Vasary, A Contract of the Crimean Khan Mdngli Girciy and the Inhabitants of Qtrq-yer from 1478/79, "Central Asiatic Journal", vol. XXVI, nr. 3-4, 1982, p. 289-300). В таком случае могут быть объяснены его претен­зии на владение Крымом: Джанибек, по-видимому, считал Крымский Юрт наследствен­ным владением своего отца и прадеда.

⁶⁴ Уже весной 1478 года Нур-Девлет отправил новое посольство к Казимиру (см. J. Dlugosz, Dziela wszystkie, t. V, s. 632).

⁶⁵ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 71.

⁶⁶ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 71.

⁶⁷ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 67.

⁶⁸ В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 106.

⁶⁹ И.В.Зайцев, Крымское ханство в 50-х—70-х годах XV века, в кн. И.В.Зайцев, Между Москвой и Стамбулом (Джучидские государства, Москва и Османская империя в на­чале XV - первой половине XVI вв.), Москва 2004, с. 89; Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в ХV-ХVI вв., Москва 1984, с. 84.

⁷⁰ И. Барбаро, Путешествие в Тану, с. 155.

⁷¹ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 69-70. Место, где было составлено это послание, в письме не указано, но его можно определить по времени написания (май-июнь 1478) и общему смыслу текста (упоминание о разорен­ном крае, в котором с немалой вероятностью узнается Кефе в первые годы после заво­евания). См. также A.N.Kurat, Topkapi Sarayi Miizesi Arsivindeki, s. 99. Еще одним под­тверждением такому предположению может являться прямое указание И. Барбаро на то, что в данный момент хан пребывал именно в Кефе и стремился покинуть город.

⁷² И. Барбаро, Путешествие в Тану, с. 155.

⁷³ I. Vasary, A Contract of the Crimean Khan Mengli Giray, p. 289-300.

⁷⁴ И.Барбаро, Путешествие в Тану, с. 155-156, прим. 122. Иосафат Барбаро, сообщаю­щий эти сведения, добавляет, что Менгли Герай, овладев Кырымом, убил Эминек-бея. Это явная ошибка: многочисленные документы доказывают, что Эминек еще более де­сяти лет являлся первым беем при Менгли Герае, причем выступал как его союзник. Вероятно, до автора в искаженном виде дошли слухи о борьбе Менгли Герая с Нур-Девлетом или с врагами Эминека из числа ширинских мирз. Крымские и османские ис­точники не упоминают этих подробностей, сообщая лишь, что Менгли Герай, назначен­ный султаном на ханский пост, прибыл в Крым с турецким военным отрядом и овладел государством (В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и цареви­чах, с. 102, 106; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 226-229).

⁷⁵ Ряд исторических сочинений добавляет к этому, что между ханом и султаном был за­ключен соответствующий договор (L.Langles, Notice chronologique des khans de Crimee, p. 405-406; M. Kazimirski, Precis del'histoire des Khans de Crimee depuis I 'an 880 jusqu 'en Van 1198 de 1'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 351; В. Д. Смирнов, Крымское ханство, c. 236-239). В позднейших исследованиях справедливо указывалось, что в до­кументах крымско-османских отношений ссылок на такой договор ни разу не встречает­ся, да и сами его пункты отражают реалии более позднего времени (см. аргументацию к отсутствию такого договора в: В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 236-241; H.Inalcik, Yeni vesiklara gore Kmm Hanliginin Osmanli tabiligine girmesi, s. 223-228). Тем не ме­нее, Менгли Герай все же был связан определенными обязательствами перед султаном. Во-первых, как известно из его письма (Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 57), еще до отправки в Турцию он в присутствии Гедик-Ахмед-паши признал себя подданным султана и обязался держать с ним союз. Во-вторых, тот факт, что турки приглашали хана к участию в своих военных кампаниях, показывает, что Менгли Герай был обязан помогать османам военной силой (что являлось обычным и едва ли не главным условием вассальных соглашений во всем мусульманском мире).

⁷⁶ В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 126-128.

⁷⁶ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 77.

⁷⁷ Признаками суверенитета правителя в мусульманском мире считалось право "сикке" и "хутбе" — т.е. право чеканить собственную монету и право быть поминаемым в пят­ничной соборной молитве, читаемой по всей стране. Это право осталось за крымской династией и после признания Менгли Гераем верховенства османского султана. См. так­же: A. Fisher, Crimean Separatism in the Ottoman Empire, in Nationalism in a Non-National State. The Dissolution of the Otoman Empire, Columbus 1977, p. 64-69; A.Bennigsen, Ch.Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimee au debut du XVIe siecle. De la tradition mongole a la suzerainete ottomane, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 327; Примечание 34 в VII части этой книги.

⁷⁸ В источниках и исторической литературе встречаются разные наименования страны, которая с XVII века станет называться Россией: "Московское государство", "Русское государство", "Московская Русь" и др. В Европе эта страна была известна как "Московия". Эта краткая форма используется в книге наравне с основной: "Великое княжество Московское".

⁷⁹ С.М.Соловьев, История России с древнейших времен, т. V, Москва 1872, с. 95-103; В.В.Каргалов, Конец ордынского ига, Москва 1980, с. 102-113. В популярной исторической литературе это событие принято за веху окончательного освобождения Велико­го княжества Московского из-под ордынской зависимости. В русской и мировой исто­риографии не раз высказывалась обоснованная критика этого тезиса, однако поход Ах­меда действительно стал последним в истории нападением Орды на Московскую Русь.

⁸⁰ А. А. Горский, Москва и Орда, Москва 2000, с. 198.

⁸¹ Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), в Полное собра­ние русских летописей, т. XXXVII, Москва-Ленинград 1950, с. 93-94; Н.М.Карамзин, История государства Российского, кн. II, т. VI, Санкт-Петербург 1842, с. 91-100.

⁸² В.В.Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 123; В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 116.

⁸³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 53.

⁸¹ А.Кримський, Історія Туреччини, Київ-Львів 1996, с. 122; Г.Іналджик, Османська імперія. Класична доба 1300-1600, Київ 1998, с. 40-41.

⁸⁵ M. Kazimirski, Precis de I 'histoire des Khans de Crimee, p. 354-355.

⁸⁶ M. Kazimirski, Precis de 1 'histoire des Khans de Crimee, p. 355-356; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 235.

⁸⁷ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 1-11, 18-20, 25-26 и др.

"* А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию. Конец XV ~ начало XV] вв., Москва 2000, с. 113; F.Koneczny, Sprawy z Mengli Girejem, "Ateneum Wilenskie", rok I, nr. 3-4, 1923, s. 143. Династическое неравенство между двумя правителями сохра­нялось и признавалось обеими сторонами, хотя и не подчеркивалось. Московский князь писал свои письма в Крым в форме прошений ("челобитий"), а хан отвечал ему повеле­ниями ("ярлыками") — в точности так же, как это ранее было принято во взаимоотно­шениях Москвы и Сарая. Хотя Московия и была освобождена от выплаты дани, за ве­ликим князем сохранилась обязанность ежегодных подношений хану и его двору, что на двустороннем уровне трактовалось теперь не как дань ("выход"), а как личные по­дарки хану ("поминки"). См. также А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к проти­востоянию, с. 116-123, 137-139, 240-258; М. А.Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 195-202; С.Ф.Фаизов, Поминки-«тыш» в контексте взаимоотношений Руси-России с Золотой Ордой и Крымским юртом, "Отечественные архивы", №3, 1994, с. 49-52; C.G.Kennedy, The Juchids of Muscovy: A Study of Personal Ties Between Emigre Tatar Dynasts and the Muscovite Grand Princes in the Fifteenth and Sixteenth Century, Harvard University 1994, p. 53-58.

⁸⁹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 34.

⁹⁰ М. I. Грушевський, Історія України-Руси, т. IV, Кшв 1994; В. I. Ульяновський, Київський воевода в Криму: "змова князів" і трагедия Киева 1482 р., "Сугдейский сборник", вып. II, 2005, с. 367-369.

⁹¹ Софийская вторая летопись, в Полное собрание русских летописей, т. VI, Санкт-Петербург 1853, с. 234.

⁹² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 35.

⁹³ F.Koneczny, Sprawy z Mengli Cirejem, s. 155. К слову, сами русские именно так и вос­принимали эту ситуацию, говоря в своих летописях: «Князь же великий послал к Мен Гирею крымскому, повелел воевать королеву землю» (Софийская вторая летопись, с. 234).

⁹⁴ В.Е.Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, "Ученые записки Московского государственного университета", вып. 61, 1940, с. 18-19.

⁹⁵ В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 91-93, 126-130; Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 17-18.

⁹⁶ В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 131; Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 35, 74.

⁹⁷ В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 1 32- 138.

⁹⁸ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 75-76.

⁹⁹ Памятники дипломатических сношений, т. I, 68-69.

¹⁰⁰ Я привожу здесь приближенное истолкование поэтической фразы, которая в изна­чальном старорусском переводе (тюркский оригинал письма утерян) передана так: «предние наши о кости о лодыжном мозгу юрта деля своего розбранилися», то есть, «наши предшественники рассорились за костный мозг своего юрта». Выражение «костный мозг» — присущий мусульманской литературе фразеологизм, означающий, в ши­роком смысле, «лакомая сердцевина», «ценная суть чего-либо».

¹⁰¹ Памятники дишаматических сношений, т. I, с. 69-70.

¹⁰² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 111-112.

¹⁰³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 112.

¹⁰⁴ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 108.

¹⁰⁵ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 108, 112, 116. Тактика нападения на Крым, когда его население занято жатвой, показалась ордынцам очень удачной. Шесть лет спустя Шейх-Ахмед заявлял, что собирается повторить этот маневр (В.Е.Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 11).

¹⁰⁶ В. В.Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 124.

¹⁰⁷ И. В.Зайцев, «Дешт-и Кыпчак» в османской титупатуре: политические претензии и реальное содержание в системе османских представлений о власти, в кн. И.В.Зайцев, Между Москвой и Стамбулом (Джучидские государства, Москва и Османская империя в начале XV - первой половине XVI вв.), Москва 2004, с. 184.

¹⁰⁸ Об основании Казанского ханства и событиях, связанных с эмиграцией в Крым Нур-Султан см.: В.В.Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 3-13; М.Г.Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, Москва 1991, с. 22-53; J. Pelenski, Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology, The Hague - Paris, 1974, p. 23-29; Sh.Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552): Internal and External Factors that Led to Its Conquest by Ivan the Terrible, New York University 1984, p. 130-174; Д. М. Исхаков, Тюрко-татарские государства ХV-ХVI вв., Казань 2004, с. 8-10; М.Н. Бережков, Нур-Салтан — царица крымская, "Известия Таврической уче­ной архивной комиссии", №27, 1897, с. 1-17.

¹⁰⁹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 146, 207. В оригинальном старорус­ском переводе послания употреблены фразы: «над турским господарем и над азямским господарем волен еси» и «над азямским и над турским свыше государь еси» («азямский» означает «персидский»). См. также: М. А.Усманов, Жалованные акты Джучие­ва Улуса, с. 198. Точно такую же форму употреблял московский великий князь при об­ращении к османскому султану (Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 162).

¹¹⁰ Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 255, 263, 279; И.В.Зайцев, Шейх-Ахмед — последний хан Золотой Орды (Орда, Крымское ханство. Османская империя и Польско-Литовское государство в начале XVI в.), в кн. И. В. Зайцев, Между Москвой и Стамбулом (Джучидские государства, Москва и Османская империя в начале XV- пер­кой половине XVI вв.), Москва 2004, с. 99-100.

¹¹¹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 323.

¹¹² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 301.

¹¹³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 321.

¹¹⁴ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 354.

¹¹⁵ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 354.

¹¹⁶ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 356.

¹¹⁷ А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 155.

¹¹⁸ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 367.

¹¹⁹ Пояснение употребления терминов «Ногайская Орда» и «ногайцы» представляется исключительно важным. В практике современного разговорного крымскотатарского языка словом «nogaylar» принято называть всех лиц, происходящих из степных районов Крыма и обладающих монголоидными признаками в своем антропологическом типе. Однако во времена Крымского ханства использование термина «ногаец» было иным и зависело не от внешнего облика либо культурных особенностей, а исключительно от родовой принадлежности.

Ногайцами назывались потомки нескольких тюркских полукочевых племен (главным образом, Манштов), которые в XV-XVII веке обитали у северного берега Каспийского моря в междуречье рек Волги, Урала и Эмбы. По мере ослабления Золотой Орды этими племенами было создано особое государственное образование — Ногайская Орда, отно­шения которой с Крымским ханством в силу ряда причин чаще всего были напряженны­ми. В середине XVI века Ногайская Орда была подчинена Московией и раскололась на две части — Большую Ногайскую Орду (оставшуюся на прежних кочевьях и признавшую атасть московских царей) и Малую Ногайскую Орду (переселившуюся на Кубань и под­чинявшуюся крымским ханам). В XVII веке население Большой Ногайской Орды было вытеснено со своих прикаспийских кочевий пришедшими из Центральной Азии калмы­ками. Это поатекло массовое переселение ногайцев в 1630-х годах в земли Крымского ханства — в основном, в причерноморские степи от Дона до Дуная. Переселившись на эту территорию, ногайцы сохранили некоторую политическую автономию (организовав несколько орд: Буджакскую, Едисанскую, Джембойлукскую и Едичкульскую, которыми в XVIII веке управляли специальные наместники, назначавшиеся крымскими ханами) и оказывали немалое влияние на политические события в Крымском ханстве. После аннек­сии Крымского ханства Российской империей в 1783 году значительная часть ногайцев покинула завоеванную Россией территорию и откочевала дальше вдоль берега Черного моря в османские владения — Добруджу, Болгарию и собственно Турцию, где их потом­ки составляют теперь немалую долю крымскотатарской диаспоры.

С другой стороны, население степных районов Крымского полуострова издавна включало многочисленные группы, которое по облику, быту и способу хозяйствования не отличались от ногайцев, однако к ним никогда не принадлежали и этим термином не обозначались, поскольку их предки не проживали в междуречьи Волги и Эмбы. Ис­ключение составляли лишь подданные рода Мансур — крымской ветви рода Мангыт, которая обосновалась в Крыму задолго до образования Ногайской Орды.

В документах ханской эпохи «татары» и «ногайцы» всегда четко различаются и раз­деляются (см. Примечание 10 в части III этой книги), причем под названием ногай­цев выступают не все крымские степняки без исключения (ведь часть этих степняков была подчинена крымским беям и потому включалась в число крымских татар), а лишь потомки жителей Ногайской Орды и Мансуры. Все остальное мусульманское тюркоя-зычное население Крымского Юрта, независимо от антропологического типа и спо­соба хозяйствования, входило в категорию, обозначенную в ханских документах как «татары» (крымские татары, крымцы). Главным принципом этого разделения была не географическая и не этнографическая, а родовая, административная, принадлежность. Ногайцы — это прежде всего подданные ногайских родовых старейшин, традиционно составлявшие особое, правое крыло крымского войска (крымцы же, включая и тех из них, кто обитал в степях, составляли левое крьио, основное).

Таким образом, употребление этого термина в современной разговорной практике несколько изменилось по сравнению с его употреблением в эпоху Крымского ханства, и противопоставление крымцев и ногайцев, о котором часто приходится говорить при описании событий ХVI-ХVIII столетий, не имеет отношения к делению современно­го крымскотатарского народа на субэтнические группы. Говоря практически, ногайцем сегодня правомерно может называться лишь тот, кто достоверно осведомлен о своем происхождении от ногайских родов: Мансур, Едисан, Джембойлук и др. либо о прожи­вании своих дальних предков во владениях этих родов: гёзлевских и керченских степях (а также на причерноморских равнинах за пределами полуострова, где в XVII-ХVIII ве­ках обитали переселившиеся с Волги ногайские орды). При отсутствии таких сведений различить современных потомков ногайцев и степных крымцев невозможно.

См. фундаментальный труд об истории формирования ногайского народа, историче­ском пути Ногайской Орды и ее взаимоотношениях с Крымом: В. В. Трепавлов, Исто­рия Ногайской Орды, Москва 2002. Множество ценного материала из источников XVI-XVII столетий приведено также в сочинении: А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. Москва - Ленинград 1948.

¹²⁰ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 368-369; А. Л.Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 155-156.

¹²¹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 377.

¹²² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 417, 419.

¹²³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 381, 417; А.Л.Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 156; С. Герберштейн, Записки о Московии, Москва 1988, с. 182.

¹²⁴ М. Мiechowita, Орis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiei, Wroclaw – Warszawa – Krakow - Gdansk 1972, 8. 41; С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 182-183.

¹²⁵ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 378, 379, 414, 417.

¹²⁶ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 414-415.

¹²⁷ Памятники дипломатических, сношений, т. I, с. 384.

¹²⁸ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 417-418.

¹²⁹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 414.

¹³⁰ М. Мiechowita, Орis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiei, s.41.

¹³¹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 419. Место при впадении Сулы в Днепр, где произошло сражение Менгли Герая с Шейх-Ахмедом, расположено на тер­ритории современной Полтавской области и, вероятно, скрыто ныне под водами Кременчукского водохранилища. Уместно поднять вопрос об увековечении этого историче­ского события памятным знаком.

¹³² Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 420. Примерная хронология этих со­бытий такова: 14 апреля Менгли Герай вернулся в Кырк-Ер из Кефе после встречи с Мехмедом, планируя выступить в поход на 10-й день после окончания Уразы, то есть, 27 апреля. Однако он задержался из-за прибытия московского посла и потому вышел «на пятой неделе после Пасхи, в субботу», что соответствовало 3 мая 1502 года (по гри­горианскому летосчислению, в соответствии с которым приведены все даты в этой кни­ге для удобства их соотнесения с современным календарем). Покинув Крым, Менгли Герай на некоторое время остановился в районе реки Самары (окрестности современно­го Днепропетровска). Путь от Перекопа к ставке Орды занимал от 9 до 15 дней, как сообщали бежавшие в Крым ордынские улусы. С Самары хан писал Ивану III, чтобы тот к 20-25 июня прислал к нему в помощь отряд ружейных стрелков — очевидно, он рас­считывал, что встреча с ордынским войском придется именно на эти даты. Однако мо­сковская подмога не понадобилась: уже 15 июня Менгли Герай известил Ивана о сво­ей победе над Шейх-Ахмедом. См. Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 414, 416, 417, 419, 420. В старорусском переводе ханского письма дата указана так: «июня в шестой день, в неделю» (т.е. в воскресенье), тогда как 6 (16 по григорианскому сти­лю) июня 1502 года было понедельником. Исходя из того, что ошибка источника в пе­реводе даты более вероятна, чем ошибка в обозначении дня недели (который был един в мусульманском и юлианском календаре), я уточняю дату написания письма как вос­кресенье 15 июня.

¹³³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 419; M. Kazimirski, Precis de 1'histoire des Khans de Crimee, p. 356.

¹³⁴ M.Miechowita, Opis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiej, s. 41. Некоторые ранние исто­рические сочинения, а вслед за ними и ряд современных исследователей, утвержда­ют, что Менгли Герай в этом походе достиг Нижней Волги и полностью разрушил Са­рай (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 20; H. Inalcik, Power Relationships Between Russia, the Crimea and the Ottoman Empire as Reflected in Titulature, in Passe turco-tatar, present sovietique. Etudes offertes a Alexandre Bennigsen, Paris 1986, p. 181; M. Urekli, Kirim hanliginin kitrulusu ve osmanli himayesinde yiikselisi, Ankara 1989, s. 23; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimee face a Moscovie en 1521, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XII, nr. 4, 1971, p. 483). Менгли Герай действительно был готов к столь дальнему выступлению, заяв­ляя перед началом похода: «если они побегут к Волге — мы их не отпустим» (Памят­ники дипломатических сношений, т. I, с. 414). Но такой необходимости не возникло, и преследовать ордынцев до самого Сарая крымцам не пришлось. Последующая дипло­матическая переписка хана ясно свидетельствует, что Менгли Герай вернулся с Днепра в Крым. Очевидно, факт взятия кочевой ставки Шейх-Ахмеда на Днепре был истолко­ван рядом историков как взятие самого волжского Сарая.

¹³⁵ L.Collins, On the Alleged "Destruction" of the Great Horde in 1502, "Byzantinische Forschungen", Band XVI, 1991, p. 361-399; А.Л.Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 98-99, 162-163. Ранние примеры именования Крымского хан­ства "Великой Ордой" и "Великим Улусом" см. в; Памятники дипломатических сноше­ний Древней Руси с державами иностранными: Памятники дипломатических сноше­ний Московского государства с Крымской и Ногайской ордами и с Турцией, т. II, "Сбор­ник Императорского русского исторического общества", т. ХСV. 1895, с. 19-30, 70-76; М. А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 192.

Это наименование сохранялось за Крымским государством на протяжении всего его дальнейшего существования. Примеры тому имеются и в XVII столетии (см., напри­мер, Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским госу­дарством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, изд. Ф.Ф.Лашков, Симферополь 1891, с. 42, 55, 73, 79 и др.; С. Ф. Фаизов, Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654-1658. Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского времени, Москва 2003, с. 28-30) и, реже, в XVIII веке (И.Тунманн, Крымское ханство, Симферополь 1991, с. 23).

О значении титула "хакан": см.: В.В.Бартольд, Сочинения, т. V, Москва 1968, с. 602, 604; М. А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 158-159; В.В.Трепавлов, Государственный строй Монгольской империи XIII в., с. 59-62.

¹³⁶ Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 475; А.Л.Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 99; L. Collins, On the Alleged "Destruction" of the. Great Horde in 1502, p. 380.

¹³⁷ Ныне крепость Кырк-Ер известна под более поздним названием Чуфут-Кале, полу­чившим распространение с XVII века.

¹³⁸ Следует уточнить, что приведенные здесь названия селений фигурируют лишь с XVII века и, скорее всего, не являются изначальными. Известно, что в XVI столетии Кырк-Ером называлась не только крепость, но и весь прилегающий к ней край вме­сте с поселением в низине (В.Е.Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 62, прим. 17). Ныне Эски-Юрт и Салачик (переименованные в 1948 г. в Подгороднее и Староселье) — соответственно западный и восточный микрорайоны города Бахчиса­рая. Подробнее о поселениях-предшественниках Бахчисарая и их значении для первых крымских ханов см.: У. Боданинский, Б. Засыпкин, Чуфут-Кале (по материалам раско­пок 1928-1929 гг.), "Известия Таврического общества истории, археологии и этногра­фии", №01 (60), 1929, с. 181; О. Гайворонский, Мысли об Эски-Юрте, "Qasevet", №31, 2005, с. 13-24.

¹³⁹ М.Броневский, Описание Крыма, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. VI, 1867, с. 345.

¹⁴⁰ Позже, когда в XVII веке на речке будут построены сильно загрязняющие воду коже­венные мастерские Бахчисарая, ей дадут другое имя — Чурук-Су, означающее «гнилая вода» (Книга путешествия. Турецкий автор Эвлия Челеби о Крыме (1666-1667), Сим­ферополь 1999, с. 39). Это позднее название речка носит и сейчас.

¹⁴¹ Книга путешествия, с. 39.

¹⁴² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 267-268.

¹⁴³ Памятники диплачатических сношений, т. I, с. 268. В старорусском переводе хан­ского письма употреблено выражение «храм Божий», которое я передаю здесь как «дом Аллаха».

¹⁴⁴ В разных источниках приводятся разные оценки численности крымского войска. Следует учитывать, что в те годы оно быстро росло за счет иммигрантов из Орды. На­пример, в 1501 году Менгли Герай вывел в поле 25 тысяч человек (видимо, несмотря на строгий наказ, в бой пошли не все его воины), в следующем году у хана насчитыва­ли 100 тысяч бойцов, а в 1509 году (т.е. уже после подчинения улусов Большой Орды) Менгли Герай смог собрать 250 тысяч воинов (Памятники дипломатических сношений, ^т- II, с. 70). Насколько известно, этот максимум был однажды повторен при Сахибе Ге-рае, но никогда более не был превзойден. См. также: В. Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 43; L. Collins, On the Alleged "Destruction" of the Great Horde in 1502, p. 397.

^l45 C.S.Kinmer, Onsoz, "Emel", nr.60, 1970, s. 12-13, N.Abdtilvahap, "Ilim mabedi". Zmcirli medresemn tarihindeki bazi bir tartismali meselelerge dair, "Giinsel", №4, 2000, s. 14.

¹⁴⁶ Существует предание, что Менгли Герай перенес прах отца в этот новый мавзолей из некоего другого места (Халим Гирай султан. Розовый куст ханов или История Крыма, с. 14). Последние реставрационные исследования показали, что подземная погребаль­ная камера мавзолея сооружена значительно ранее надземной части постройки (оче­видно, лишь эта надземная часть и была обновлена Менгли Гераем в 1502 году). Склеп наверняка уже существовал на момент смерти Хаджи Герая и вполне мог служить пер­воначальным местом его погребения.

¹⁴⁷ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 544, 553.

¹⁴⁸ Первые упоминания о салачикском Сарае (Девлет-Сарае) как о месте подписания ханских документов относятся к 1502-1503 годам. (Памятники дипломатических сно­шений, т. I, с. 431, 446, 468,475, 476).

¹⁴⁹ Мастер, известный под этим именем в итальянском искусстве, в московских источ­никах именуется «Алевиз Новый» (см.: С.С. Подъяпольский, Деятельность итальян­ских мастеров на Руси и в других странах Европы в конце XV— начале XVI века, "Со­ветское искусствоведение", №20, 1986, с. 81, прим. 57; C. E. B. Brett, Towers of Crim Tartary. English and Scottish Architects and Craftsmen in the Crimea, 1762-1853, Donington 2005, p. 29).

¹⁵⁰ Н.П.Кондаков, О Бахчисарайском дворце и его реставрации, "Искусство и художе­ственная промышленность", №6, 1899, с. 440; Н. Л. Эрнст, Бахчисарайский Ханский дво­рец и архитектор вел. кн. Ивана III фрязин Алевиз Новый, "Известия Таврического об­щества истории, археологии и этнографии", т. Н (59), 1928, с. 42.

¹⁵¹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 476.

¹⁵² История путешествия итальянских мастеров и московского посольства изложена в статье: Н.Л.Эрнст, Бахчисарайский Ханский дворец и архитектор вел. кн. Ивана III, с. 47-51, с многочисленными ссылками на Памятники дипломатических сношений, т. I.

¹⁵³ Бахчесарайские арабские и турецкие надписи, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. II, 1850, с. 526. Надпись датирована месяцем шевва-лем 907 года. Это означает, что она создана несколькими неделями ранее победы Менг­ли Герая над Шейх-Ахмедом, буквально накануне выступления хана на Орду, поскольку шевваль 907 года в григорианском летосчислении соответствует 18 апреля—16 мая 1502 года. Выше в тексте показано, что в эти дни Менгли Герай заканчивал последние при­готовления к походу и покинул Крым 3 мая (16 шевваля).

¹⁵⁴ См. версии перевода в: Бахчесарайские арабские и турецкие надписи, с. 491-492; Н, Д. Эрнст, Бахчисарайский ханский дворец и архитектор вел. кн. Ивана III, с. 39. Чте­ние надписи приведено с уточнением перевода слова «султан» как «государь» (см. М. А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 157-158).

¹⁵⁵ Титул «султан двух материков и хакан двух морей» («sultan ul-berreyn ve haqan ul-bahreyn») по своему происхождению был османским и имел еще более ранние аналоги в Византии. Османы, начиная с Мехмеда Н, использовали его как символ преемственности своей власти от византийских императоров (A. Fisher, Crimean Separatism in the Ottoman Empire, p. 60-61). Менгли Герай, очевидно, сознательно соединил в своем титуле чингизидские и османские компоненты, чтобы показать причастность истоков своей власти к обеим великим империям. Если и в Турции, и в Крыму под «двумя материками» могли понимать только Европу и Азию, то «моря», несомненно, подразумевались разные: для османов это были Черное и Средиземное, а для Менгли Герая — Черное и Каспийское (над которым стояла древняя столица Орды). Извещая польского короля о своей победе над Шейх-Ахмедом, Менгли Герай назвал себя «ханом двух орд» (А. Л.Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 99) — то есть Крымского Юрта и Вели­кой Орды. Примечательно, что еще в 1492 году тот же титул использовал в письмах к Менгли Гераю и казанский хан Мухаммед-Эмин: за искаженным русским переводом «от воды и земли создан еси» (Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 146), очевид­но, скрывалась та же стандартная формула — «султан [двух] морей и [двух] земель» (В.Д.Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII века, с. 296, прим. 1).

¹⁵⁶ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 475.

¹⁵⁷ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 283.

¹⁵⁸ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 456.

¹⁵⁹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 456,482, 489; И. В. Зайцев, Астрахан­ское ханство, Москва 2004, с. 64.

¹⁶⁰ Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 474; В.В.Трепавлов, История Ногай­ской Орды, с. 133, 163.

¹⁶¹ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 518; В.В.Трепавлов, История Но­гайской Орды, с. 131-132; В. Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 36.

¹⁶² Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 486; И.В.Зайцев, Астраханское хан­ство, с. 64.

¹⁶³ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 477-478, 490.

¹⁶⁴ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 516.

¹⁶⁵ M. Miechowita, Opis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiej, s. 41; С.Герберштейн, Записки о Московии, с. 182-183; Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 516.

¹⁶⁶ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 516.

¹⁶⁷ M. Miechowita, Opis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiej, s. 41; С.Герберштейн, Записки о Московии, с. 182-183; Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 522, 527. «Виль­но» — польское название Вильнюса. На сходство участи Шейх-Ахмеда и Сеид-Ахмеда I обращал внимание Менгли Герая и Иван, высказывая мнение, что король не отправит Шейх-Ахмеда с войском на Крым, а оставит его плену пожизненно, так же, как ранее это было сделано с Сеид-Ахмедом I.

¹⁶⁸ M. Stryjkowski, Kronika Polska, Litewska, Zmodzka y wszystkiej Rusi etc., Krolewiec 1582, s. 690; M. Miechowita, Opis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiej, s. 41; С. Герберштейн, За­писки о Московии, с. 183.

¹⁶⁹ M. Stryjkowski, Kronika Polska, Litewska, Zmodzka, s. 693.

¹⁷⁰ Памятники дипломатических сношений, т. I, с.521-522.

¹⁷¹ M. Stryjkowski, Kronika Polska, Litewska, Zmodzka, s. 693; С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 183.

¹⁷² В. Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 19-20.

¹⁷³ Y.Oztiirk, Osmanli hakimiyetinde Kefe (1475-1600), s. 48-49. «Шахзаде» — титул сыно­вей османских султанов.

¹⁷⁴ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 81; Памятники дипломатических, сношений, т. I, с. 288.

¹⁷⁵ Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 288.

¹⁷⁶ A.D.Alderson, The Structure of the Ottoman Dynasty, Oxford 1956, p. 88, tab. XXIX; M.Kravets, From Nomad's Tent to Garden Palace: Evolution of a Chinggisid Household in the Crimea, "Toronto Studies in Central and Inner Asia", nr. 7, 2005, p. 53.

¹⁷⁷ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 8 1 ; S. N. Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-1512, Urbana 1948, p. 96-97.

¹⁷⁸ Y.Ozturk, Osmanli hakimiyetinde Kefe (1475-1600), s. 49-51; S.N.Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-1512, p. 98-99.

¹⁷⁹ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 296.

¹⁸⁰ Менгли Герай сам сообщал османскому везирю, что Селим предлагал женить Сулеймана на его дочери, ранее выданной за Мехмеда (Le khanat de Crimee dam les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 91). Однако впоследствии в списках жен Сулеймана крымская принцесса нигде не упоминается, тогда как брак самого Селима с доче­рью крымского хана, иногда называемой Айше, — факт общеизвестный в истории Тур­ции и зафиксированный европейскими источниками (S. N. Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-1512, Urbana 1948, p. 98; M.Kravets, From Nomad's Tent to Garden Palace, p. 53). Остается полагать, что Селим отменил сватовство сына и сам взял вдову Мехме­да в жены.

В некоторых научных трудах и в популярных представлениях широко распростране­но мнение, что в браке с ханской дочерью у Селима якобы родился сын Сулейман, бу­дущий султан (см., например, A. Fisher, The Life and Family of Suleyman, in: H.lnalcik, C.Kafadar (eds.), Suleyman the Second and His Time, Istanbul 1993, p. 9, n. 20). Однако, по данным вакуфных архивов, мать султана Сулеймана, Хафса-Султан (называемая так­же Айше-Хафса), была новообращенной в ислам, что полностью исключает возмож­ность ее происхождения от мусульманского правителя Крыма (G. Veinstein, Suleyman, in Encyclopaedia of Islam, vol. IX, Leiden 1997, p. 883a; M.C.Uluqay. Padisahlann Kadinlari ve Kizlari, Ankara 2001, s. 29-30). Вероятно, причиной путаницы послужило одинаковое имя — Айше, которое носили и Хафса-Султан, и дочь Менгли Герая.

¹⁸¹ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 91.

¹⁸² S.N. Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-15/2, p. 99.

¹⁸³ S.N.Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-15/2, p.100, Y.Ozturk, Osmanli hakimiyetinde Kefe (1475-1600), s. 53-54.

¹⁸⁴ Румелия (от "Rum Eli") — название европейской части Турции.

¹⁸⁵ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 286.

¹⁸⁶ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 287; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 28; M.Urekli, Kirim hanliginin kurulusu, Ankara 1989, s. 22, n. 94ю

¹⁸⁷ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 292.

¹⁸⁸ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 287-288.

¹⁸⁴ S. N. Fisher, The Foreign Relations of Turkey 1481-1512, p. 103.

¹⁹⁰ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 288.

¹⁹¹ A.D.Alderson, The Structure of the Ottoman Dynasty, p. 88, tab. XXIX; M.Kravets, From Nomad's Tent to Garden Palace, p. 53.

¹⁹² Вследствие своей многочисленности и традиционной значимости в Орде переселив­шиеся в Крым Мангыты стали вторым по влиянию кланом после Ширинов. Однако вплоть до времен Сахиба Герая они не считались «крымским» родом и не входили в со­став "четырех Карачи" — совета беев четырех знатнейших кланов Крыма. Состав этого совета менялся на протяжении истории ханства. При Менгли Герае его составляли беи родов Ширин, Барын, Кыпчак и Аргын, а в XVII веке карачами называли уже беев родов Ширин, Мансур (т. е, Мангыт), Барын и Сиджеут. Первенство всегда оставалось за Ширинами. См. U. Schamiloglu, The Qaraci Beys of the Later Golden Horde: Notes on the Organization of the Mongol World Empire, "Archivum Eurasiae Medii Aevi", vol. IV, 1984, p. 284; B.F. Manz, The Clans of the Crimean Khanate (1466-1532), "Harvard Ukrainian Studies", vol. 11, nr. 3, 1978, p. 284, 287-288; A.Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanal de Crimee an debut du XVle siecle, p. 330; В. Е.Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассаш, с. 28-32; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 31.

¹⁹³ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 172; А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 163.

¹⁹⁴ И.В.Зайцев, Астраханское ханство, с. 59-63.

¹⁹⁵ В. В.Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 164.

¹⁹⁶ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 70; В.В.Трепавлов, История Ногай­ской Орды, и. 164.

¹⁹⁷ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 70-80; И.В.Зайцев, Астраханское ханство, с. 70-71. Следует заметить, что пленных ногайцев привели в Крым не для каз­ни и не для продажи, а для поселения в ханских землях — в точности так же, как по­ступали ранее с ордынцами. Очевидно, пленники были отданы в распоряжение бея рода Мангыт, который и расселил их в своих улусах. В 1511 году несколько мирз, пришедших из Ногайской Орды, пытались отбить от Перекопа улусы с женщинами и детьми — оче­видно, они таким образом пытались вернуть в родные кочевья своих соотечественни­ков, переселенных Менгли Гераем в приднепровские степи.

¹⁹⁸ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 19, 71. «Ахматовы дети» — Шейх-Ахмед, Сеид-Мухаммед, Муртаза и прочие их братья. «Махмудовы дети» — Абд-уль-Керим и вся династия хаджи-тарханских ханов.

¹⁹⁹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 20, 64, 65. Василий III, сын Ивана III, занял московский великокняжеский престол после смерти своего отца в 1505 году.

²⁰⁰ Памятники дипломатических сношений, т. 11, с. 13. В оригинальном старорусском переводе — «птичьим языком».

²⁰¹ В.В.Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 164; А.Б.Кузнецов, Россия и полити­ка Крыма в Восточной Европе в первой трети XVI вв., в: Россия, Польша и Причерно­морье в ХV-ХVIII вв., Москва 1979, с. 68-69; А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 175-179.

²⁰² Переговоры по делу об Абд-уль-Лятифе послужили причиной, по которой Менгли Герай отложил отправку в Москву освобожденных им из Молдовы русских дипломатов с итальянскими мастерами (в числе которых был Алоизио Ламберти да Монтаньяна, см. главу "Трон «повелителя мира»"). Упомянутый Менгли Гераем в письме «чудодей­ственный перстень» был подарен им великому князю в знак примирения по вопросу о дальнейшей судьбе пасынка.

²⁰³ А. Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 166-167.

²⁰⁴ Книга посольская Великого княжества Литовского. 1506, "Сборник кн. Оболенско­го", №1, 1838, с. 22; М.Г.Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 55-69; J. Pelenski, Russia and Kazan, p. 30-33; Sh. Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552), р. 175-186.

²⁰⁵ А.А.Горский, Москва и Орда, с. 182-183.

²⁰⁶ Гераи признавали за хаджи-тарханским правителем сан "хана", оставляя титул "ве­ликих ханов", "хаканов", исключительно за собой. Чин московского великого князя в крымской иерархии соответствовал статусу улусного бея. Так он порой назван и в хан­ских документах (Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimes face a Moscovie en 1521, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. Xll, nr. 4, 1971 , p. 483).

²⁰⁷ Выше говорилось, что большинство кефинских генуэзцев было вывезено османами в Стамбул. Небольшая их группа, однако, сумела избежать этого и после возвращения Менгли Герая в Крым попросила убежища в Крымском ханстве. Хан выделил беженцам землю возле села Сююр-Таш и принял некоторых из них на дипломатическую службу. Община потомков генуэзских беженцев, постепенно утрачивая родной язык и обычаи (но долго сохраняя римско-католическое вероисповедание) просуществовала в Крыму до конца XVII века. Постепенно община утратила и конфессиональную идентичность, частично приняв ислам, а частично православие, вследствие чего к началу XVIII века полностью растворилась среди окружающего населения — греков и крымских татар. См.: Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, "Записки императорского Одесско­го общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 127-129; М. Броневский, Описание Татарии, с. 345-346; R. J. Loenertz, Le origine del/a missions, secentesca dei Domenicani in Crimea, "Archivum fratrum praedicatorum", vol. V, 1935, p. 269-285; О.Гайворонский, Ге­нуэзцы в Крымском ханстве, «Qasevet», №33, 2008, с. 8-12.

²⁰⁸ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131, 143. В некоторых хрониках при­веден рассказ о том, будто Мехмед Герай, находясь в момент смерти отца за Перекопом, приказал скрыть этот факт от подданных до тех пор, пока сам не прибудет в столицу. Вследствие этого Менгли Герай был похоронен якобы только через 40 дней после смер­ти (M. Urekli, Kirim hanhginm kurulusu, s. 24). В свете данных московских послов, нахо­дившихся на месте событий и приводящих точные даты смерти Менгли Герая и восше­ствия на престол Мехмеда Герая, эти сведения следует признать легендой. В середине апреля 1515 года Мехмед Герай находился в Девлет-Сарае и ему ничто не мешало похо­ронить отца в полном соответствии с мусульманским погребальным обрядом, на следу­ющий день после смерти. Однако факт смерти хана действительно мог стать известен за пределами полуострова с опозданием, поскольку Мехмед Герай принимал специаль­ные меры к этому.

²⁰⁹ Памятники дипломатических сношений, т. П, с. 131.