Часть III

Мехмед I Герай

1515-1523

«ПАДИШАХ ВСЕХ МОГУЛОВ»

Воцарение Мехмеда I Герая — Его взаимоотношения с Селимом I — Новый титул хана — Неудавшийся поход против Хаджи-Тархана и Ногайской Орды — Ногайские беи добровольно подчиняются Крыму

(1515-1517)

Тот, кому предстояло стать новым правителем Крыма, был хорошо знаком своим подданным: Мехмед Герай вырос у них на глазах и в последние годы все чаще заменял стареющего отца в боевых похо­дах и на заседаниях государственного совета. Столица готовилась к торжественной церемонии избрания нового хана, и для этого в Де-влет-Сарай собирались беи и мирзы в сопровождении многочислен­ной свиты. Процедура выборов была лишь данью традиции: обычай предписывал, чтобы правителем стал старший в ханском роду, и лишь очень серьезные причины могли изменить этот порядок. Но обсто­ятельств, которые могли бы помешать избранию Мехмеда Герая, не предвиделось: после смерти отца пятидесятилетний Мехмед остался старшим в ханской фамилии, он уже давно стоял у руля государства и зарекомендовал себя как отважный воин и проницательный стратег. Представить кого-либо иного на его месте было невозможно.

Бремя ханских обязанностей легло на Мехмеда Герая еще до дня вы­боров: первой нуждой подданных было подтвердить свои старые яр­лыки на владение землей или освобождение от налогов. Несомненно, в эти дни в столицу стекалось множество людей, несущих на подпись новому правителю свои бережно хранимые свитки, и Мехмеду Гераю пришлось выписывать подтвердительные грамоты уже на следую­щий день после похорон отца.¹

Наконец, в пятницу 23 апреля 1515 года беи торжественно возвели Мехмеда I Герая на престол Великого Улуса, а пост калги перешел к следующему по старшинству сыну Менгли Герая — Ахмеду.²

Выборы хана обычно сопровождались всенародным праздником с бесплатным угощением для жителей столицы и пиром для ханских приближенных. В столицу Крыма один за другим прибывали послы из Польши и Молдовы, Московии и Ирана, Египта и других арабских стран с поздравлениями от своих государей. Некоторые из них, не вполне доверяя известиям о кончине Менгли Герая, на всякий случай везли с собой два послания: одно к прежнему хану (на случай, если он, вопреки слухам, жив), а другое, приветственное, — к новому.³

С особым вниманием в ханском дворце ждали гостей из Стамбула: что скажет султан Селим, когда на крымский престол взойдет тот, с кем он имеет личные счеты?

Султан, пожалуй, действительно мог бы многое сказать по этому поводу. Его почтение к Менгли Гераю было общеизвестно, но турец­кие хроники раскрывают истинное отношение султана к крымцам, которых он, не таясь, опасался. Однажды ночью, среди долгих бес­сонных раздумий, Селим призвал к себе в покои главного везиря и задал ему вопрос: «Кто для нас самый страшный враг?». «Персы», — не задумываясь, ответил везирь. «Ты ошибаешься, — возразил сул­тан, — больше всего я опасаюсь татар, быстрых, как ветер, охотников на неприятелей...».⁴ Селим знал, о чем говорил: захватив Стамбул с помощью крымского отряда Саадета Герая, он успел оценить боевые качества крымских соседей.

Неприязнь султана к Мехмеду Гераю стала настолько известна, что Василий III даже предложил Турции заключить военный союз против Крыма.⁵ Но в итоге султан все же решил оставить свое мне­ние при себе: он уклонился от предложения русских и отправил послов с поздравлениями к Мехмеду,⁶ продемонстрировав, что при­знаёт его избрание ханом. Другого выбора султан и не имел: воцаре­ние Мехмеда Герая было безупречным с точки зрения всех законов и обычаев.⁷

Мехмед Герай тоже предпочел сохранить видимую приязнь с Се­лимом, с нарочитым смирением подписываясь в письмах к нему «скромный Мехмед Герай, слабейший из всех созданий». Однако текст, подписанный столь смиренно, твердо давал понять султану, чтобы тот не рассчитывал на услуги крымских войск в своих евро­пейских кампаниях.⁸

Мечта стать объединителем Великого Улуса была столь же близка Мехмеду I Гераю, как и его отцу. Похоже, что примером для нового крымского правителя служил уже не Тохтамыш и не Бату, а сам Чин­гиз-хан, ибо Мехмед Герай присвоил себе титул, подобающий лишь Чингизу: «падишах всех могулов» — то есть, «монголов»!⁹

Живые настоящие монголы обитали где-то в немыслимых далях евразийского континента; и если сам хан мог гордиться родством с их знаменитым правителем, то подвластный Гераям крымскотатарский народ имел к монголам лишь то отношение, что его предки были когда-то жестоко покорены монгольским оружием.

Но Мехмеда Герая не следует подозревать в безумстве, простершем­ся до претензий на Гоби и Алтай. Скорее всего, дело было в другом.

Много лет назад, двинувшись завоевывать мир, потомки Чингиз-хана присваивали покоренным народам старые монгольские назва­ния, к которым сами привыкли в родных степях. Так, земледельческие народы в их устах получали название "тат" (в самой Монголии так называли уйгуров), а кыпчаки-скотоводы — "татар" (так называлось монгольское племя, истребленное Чингиз-ханом). Эти имена при­жились: свои "таты" и свои "татары" были в Центральной Азии, на Кавказе, в Крыму и во многих других краях, где правили Чингизиды. Разноплеменные "татары" в разных уголках Великого Улуса сильно отличались между собой, и объединяла их лишь власть монгольской династии и одинаковое название, присвоенное им завоевателями.

Но теперь, когда центр Великого Улуса переместился в Крым, когда тут встал хаканский престол — разве уместно было называть здеш­них жителей прежним названием "татар", годившимся лишь для по­коренных окраинных племен? Население хаканского юрта, главно­го юрта империи, должно называться "могулами", в точности, как при Чингиз-хане! Видимо, в этом значении Мехмед Герай и употре­бил данный термин, желая лишний раз подчеркнуть свой статус пра­вителя Великого Улуса. Его нововведение, впрочем, не прижилось ни в Крыму (чьи жители предпочли остаться "татарами", "татами", "крымскими татарами", "крымцами", "крымским народом", но не приняли имени "могулов"), ни за пределами полуострова.¹⁰

Правитель был вправе примерять сколь угодно пышные титулы, но все они оставались пустым звуком до тех пор, пока Крымскому Юр­ту по-прежнему, как во времена господства Сарая, приходилось опа­саться угрозы с востока. Однако Мехмед Герай не был пустословом: заявляя о грандиозных планах, он был готов немедленно претворять их в жизнь.

На восточных рубежах Юрта стояла напряженная тишина: Хаджи-Тархан и Ногайская Орда были усмирены, но не приходилось сомне­ваться, что они (поощряемые, к тому же, Московией) рано или поздно снова пошлют своих всадников к крымским границам. Разведка до­несла хану то ли тревожную, то ли курьезную новость: на виду снова показались сыновья Ахмеда — Хаджике и Муртаза, каким-то образом избежавшие печальной участи своего старшего брата. Удалившись в северокавказские степи и собрав там вокруг себя кучку случайных попутчиков, они «воссоздали» Великую Орду, провозгласив ее ханом Хаджике.¹¹ Само по себе это никак не угрожало Крыму — но кто-либо из более могучих обитателей тех краев вполне мог использовать бег­лых Намаганов в очередных кознях против Гераев, а это уже заслужи­вало пристального внимания хана.

Вскоре стало известно и то, что ногайцы с хаджи-тарханцами сно­ва переправляют войска из Заволжья на западный берег Волги. Это вселяло подозрения, что степняки задумали очередное наступление на Крым. Пока перекопские окрестности снова не покрылись кибит­ками чужаков, Мехмед Герай решил ударить первым и поднял своих бойцов в новый поход на восток — дорога туда была ему хорошо известна.

В начале лета 1515 года крымская армия вышла за Перекоп. Хан планировал, как в прошлый раз, застать противника врасплох на пе­реправе. Но, миновав речку Сют-Су,^п Мехмед Герай встретил табун­щиков, гнавших в Крым лошадей из Хаджи-Тархана. Расспросив их о последних событиях на волжских берегах, хан узнал, что ногайцы с хаджи-тарханцами уже проведали о приближении крымской армии и вернулись за Волгу.¹¹

Мехмед Герай собрал военный совет. Было ясно, что бросаться в по­гоню и переправляться через широчайшую реку под дождем вражес­ких стрел будет безрассудством. Посовещавшись, командиры реши­ли: хотя неприятелю и удалось скрыться, но к зиме степные бураны и голод обязательно выгонят его из заволжских полупустынь обратно на запад. А крымское войско пока что пусть вернется по домам, от­дохнет и подкормит лошадей, а весной повторит поход. Беи настаи­вали, чтобы хан на следующий год непременно добился от Василия присылки судов, которые закроют ногайцам переправы. Порешив на этом, беи развернули поводья в Крым.¹⁴

Через несколько месяцев проблема отношений с Ногайской Ордой разрешилась сама собой, без всякого боя.

Как выяснилось, скрывшиеся от крымцев за Волгой союзники пере­ссорились между собой, а два брата-предводителя Ногайской Орды, Ал-Чагыр и Шитим, поспорили за власть. Проигравшему Ал-Чагыру пришлось бежать из Орды. Он направился в Крым, прибыл к Мехме-ду Гераю и, прося у него приюта, клялся быть его верным слугой.

Победитель схватки, Шигим, недолго радовался своей победе: узнав, куда убежал Ал-Чагыр, он встревожился, что тот заключит с ханом союз и с помощью крымского войска овладеет всей Ногайской Ордой. Поэ­тому Шигим следом за Ал-Чагыром отправил своих послов к Мехмеду Гераю, чтобы опередить брата и склонить Крым на свою сторону. Он предлагал хану самые выгодные условия: признал себя его подданным, обещал вместе выступить против Хаджи-Тархана, а в подтверждение своей преданности был готов породниться с крымским правителем и отдать свою сестру в жены хану, а дочь — ханскому сыну.

Как только Ал-Чагыр услышал, что в Крым прибыли послы Ши-гима, он незамедлительно покинул полуостров. «Ал-Чагыр убежал от меня, — удивлялся Мехмед Герай, — не знаю, чего он опасает­ся».¹⁵ Пугливость ногайского гостя показалась хану странной — ведь Шигим уверял в своих посланиях, что не будет больше враждовать с братом. Но Ал-Чагыр, разумеется, гораздо лучше знал, насколько искренними могли быть эти обещания.¹⁶

Уладив дело с Ногайской Ордой и приняв ее в свое подданство, Мехмед Герай испытал большое облегчение — по его собственным словам, у него «сердце на место встало».¹⁷ Повод к радости у хана и в самом деле был. Без всяких усилий со стороны Крыма, без сражений и кровопролитий, была устранена угроза с востока. Опасный союз между хаджи-тарханскими Намаганами и ногайцами рухнул сам со­бою, а бывшие противники превратились в добрых соседей и близ­ких родичей.

СВОЕВОЛЬНОЕ СЕМЕЙСТВО

Отношения хана с Ахмедом Гераем — Ахмед Герай покидает Крым и пытается вести самостоятельную внешнюю политику — Попытки примирения — Ахмед Герай просит у султана помощи против хана — Гибель Ахмеда Герая — Заговор Ширинов

(1516-1519)

Если на внешнем фронте правление Мехмеда Герая началось с крупных побед, то во внутрикрымских делах хану пришлось столк­нуться с серьезным конфликтом, главную роль в котором сыграл его брат Ахмед Герай.

Ахмед ничем не выделялся среди прочих сыновей Менгли Герая — за исключением, разве что, хромоты. Будучи следующим по старшин­ству братом после Мехмеда Герая, он с полным основанием претен­довал на пост калги, и хотя отношения Мехмеда с Ахмедом были не слишком теплыми, в день воцарения нового хана Ахмед получил причитавшийся ему по обычаю чин. Это, впрочем, не принесло ему ожидаемого влияния и почета: вторым лицом в государстве фактичес­ки стал не он, а старший сын Мехмеда, Бахадыр Герай. Сам воспитав себе надежного помощника и советчика, Мехмед Герай поручал сыну все важные дела и полностью доверял его мнению, а Ахмед Герай ока­зался лишенным всякого веса при дворе. Придворные поговаривали: «У Бахадыр-султана в руках и отец его, и все люди — что он захочет, то и сделает».¹⁸

Невнимание хана и пересуды челяди глубоко уязвляли самолюбие Ахмеда Герая. Раздраженный тем почетом, которым пользовался при дворе племянник, Ахмед Герай досадливо сетовал: «Когда отец наш был хан — то он один и был ханом, а мы, дети, его слушались; и беи, и все люди его тоже слушались. А теперь брат наш хан, и сын у него — тоже хан, и беи у него — тоже ханы... Как не стало отца — мне от своего брата никакого почтения не было».¹⁹

Не вынеся такой жизни, оскорбленный калга покинул Крымский полуостров и удалился в свой удел на Нижнем Днепре у крепости Ак-Чакум (Очаков). Если, по его словам, при нынешнем дворе все были «ханами», то теперь «ханом» позволил себе стать и он сам, действуя в своем улусе как независимый правитель и не появляясь более в ханс­кой столице. Может быть, Ахмед Герай рассчитывал, что Мехмед ста­нет упрашивать его вернуться обратно — но тот не жаждал общения с вечно обиженным братом и, казалось, вовсе позабыл о нем. Почув­ствовав вкус к вольной жизни, калга решил самостоятельно заняться внешней политикой.

Если раньше Ахмед охотно участвовал в походах на московские ок­раины, то теперь, назло брату, вызвался быть верным другом Мос-ковии. Невзирая на мир, заключенный между Крымом и Литвой, Ахмед Герай намеренно посылал своего старшего сына Геммета в походы на украинские владения Литовского княжества, а Василию, напротив, писал длинные послания, полные дружественных завере­ний. Калга извещал князя о положении дел в ханстве и планах крым­ской армии, клялся непрестанно громить польского короля и строил фантастические планы совместного с Василием завоевания Киева и Вильна.²⁰ Ахмед Герай называл себя в письмах «холопом великого кня­зя», чем неслыханно унижал достоинство ханского рода, а при встрече с московскими послами выводил перед ними своего младшего сына и демонстративно спрашивал его: «Чей ты сын?». «Я великого князя сын», — заученно отвечал мальчик, но московский посланец видел фальшь и писал в отчете своему правителю: «А что у него в сердце, государь, — кто знает...».²¹

Ахмед Герай заискивал перед московским князем, дабы тот подде­ржал его в борьбе против хана — но Василий III не верил его внезап­но проявившемуся дружелюбию, относился к своему новоявленно­му «холопу» без всякого почтения и не воспринимал его всерьез: для Ахмеда не осталось секретом, что в какой-то беседе Василий назвал его «ни к чему не годным хромцом и глупцом».²²

Мехмеду Гераю поначалу было мало дела до этой добровольной ссылки брата, но когда стало известно, что тот, помимо Московии, хочет завязать дружбу и с Хаджи-Тарханом, хан решил встретиться с Ахмедом. Калге было послано приглашение на заседание государс­твенного совета. Посчитав, вероятно, что своим отсутствием он на­конец-то заставил хана считаться с собой, Ахмед Герай отправился в Салачик. Но когда калга встретился с братом, оказалось, что дела хана отнюдь не разладились за год отсутствия Ахмеда при дворе, и что хан пригласил его вовсе не для того, чтобы покаяться перед ним. Мехмед Герай объяснил, что Крым нуждается в мире с Польшей и Литвой, а Ахмед Герай мешает этому, беспрестанно нападая на ли­товскую Украину. Хан попросил калгу, чтобы тот ушел из-под Ак-Чакума, примирился с королем и отправил к нему своего младшего сына Юсуфа (согласно обычаю, но которому сын или близкий родич одного правителя, гостящий при дворе другого, становился залогом мирных отношений двух стран).

Услышав все это, разочарованный Ахмед Герай свирепо плюнул пе­ред ханом на пол, покинул дворец и удалился обратно в свой улус.²³

Как ни был задет Мехмед Герай этой выходкой, ему пришлось вер­нуться к вопросу об отправке кого-либо из младших членов ханского семейства в Польшу: король Зигмунт настаивал на этом для заклю­чения мирного договора. Вопрос был непростой и вызывал много споров, поскольку при дворе были как сторонники, так и противни­ки такого союза. Бахадыр Герай, выступавший за тесную дружбу с Польшей и Литвой, убеждал отца, что это совершенно необходимо, и Мехмед Герай был согласен с ним.

Хан позвал свою супругу Нурун-Султан, чтобы та привела двух младших братьев Бахадыра — Гази и Бабу Гераев. Когда мальчики явились на собрание, Мехмед Герай подвел второго из них к Бахады-ру: «Вот сын мой и брат твой, отдай его в Литву. Ты знаешь, что де­лаешь».

Бахадыр Герай обрадовался, что отец прислушался к его совету, но тут один из придворных тихо сказал маленькому принцу: «Беги ско­рей к матери, не то отдадут тебя литовцам, и ты умрешь там!». Ис­пуганное дитя в слезах умчалось к матери, которой уже нашептали, как опрометчиво она согласилась на путешествие сына. Нурун-Сул­тан забрала детей и отправилась прочь, передав хану: «Когда меня не будет — тогда и отдавайте моих детей в Литву, а до того, пока я жива, детям моим там не бывать!».

Узнав об этом, Бахадыр Герай в возмущении бросился к отцу: «Ка­кой же ты хан, когда тебя женщина не слушается!».

Раздраженный Мехмед Герай, которому уже порядком надоело своенравие родичей, взорвался и с издевкой бросил сыну насмешли­вый «совет», как заставить всех повиноваться: «Что ж, поедь, догони ее — и я возьму твою мать за волосы, а ты отрежь ей голову, и тогда забери своего брата!!!».²⁴ Действительно: упрекать всегда легче, чем терпеливо управляться со столь своевольным семейством... Мира в ханском доме не было уже давно, и Нурун-Султан не стыдилась опус­каться до мелочных жалоб на собственного мужа перед московскими послами — мол, хан проматывает деньги в пиршествах со своими ос­тальными, любимыми, женами.²⁵

Союза с королем так и не получилось, мир сменился войной. Хан вновь позвал к себе калгу, и тот, узнав о перемене в ханской по­литике, прибыл к Мехмеду Гераю. Ахмед Герай упал перед ханом на колени, раскаиваясь в своем своеволии и обещая впредь полное по­виновение. Обняв брата и подняв его с пола, Мехмед Герай заверил, что прощает его.²⁶

К сожалению, примирение оказалось недолгим. Неизвестно, что именно послужило причиной нового скандала между братьями — но уже через несколько месяцев калга снова был за Днепром, в Ак-Чаку-ме. Убедившись, что московский князь не слишком заинтересован в нем как в союзнике, Ахмед Герай задумал нанести брату страшный удар с другой стороны: навести на него османского султана.

Селим I навсегда запомнил те дни в Крыму, когда калга Мехмед Ге­рай требовал связать его и отправить на расправу в Турцию. Султан ничего не забыл и ничего не простил хану, хотя и хранил до сих пор молчание. При османском дворе жили двое ханских братьев: Саадет Герай и присоединившийся к нему Мубарек Герай. Они писали Мех-меду Гераю из Стамбула любезные письма, уверяя, что вовсе не со­бираются оспаривать у него трон и титул.²⁷ Но обмануть крымского правителя было невозможно: хан знал, что на самом деле они намере­ны оспорить и то, и другое, и что Селим при случае охотно поможет им, мстя за свое давнее унижение.

Стамбульские гости слали письма не только в Салачик, но и в Ак-Чакум, и содержание этих посланий оставалось для хана секретом. Столь же таинственными были и переговоры калги с султанскими посланцами, которые беспрестанно наведывались к нему.

Наконец, тайна открылась: в начале 1519 года Ахмед отправил в Турцию своего сына Геммета Герая за военной помощью против хана.²⁸ Будучи первым наследником, Ахмед Герай, не иначе, рас­считывал свергнуть брата с помощью янычар и завладеть ханским троном.

На этот раз терпение Мехмеда Герая лопнуло и он оставил свое обычное миролюбие. Узнав об открытой измене Ахмеда Герая, он приказал двум своим сыновьям выйти с войском и разгромить его. Те отправились к Днепру. Бахадыр Герай встал на Перекопе и заградил подступы к Крыму, а Алп Гер,ай разыскал мятежника в степях и убил его. «Такова была воля Аллаха, — подвел итог Мехмед Герай, — брат мой Ахмед Герай-султан поверил слову злого человека и отложился от меня, и пошел по пути зла, и Аллах ему воспрепятствовал...».²⁹

Хотя Ахмед Герай и был покаран самым суровым образом, дурной пример его своеволия оказался заразителен. Видя долготерпение хана по отношению к неприкрытому мятежу калги, крымские вельможи стали вести себя намного смелее. Агиш, бей рода Ширин, похвалялся: «Меня беем сделал Аллах и Менгли Герай — а этого хана ханом сделал Аллах и я во главе четырех карачи-беев».³⁰

Ширины давно были настроены против хана. В его споре с Ахме­дом они держали сторону калги, женатого на Ширин-Бек, внучке Эминека. Причиной к недовольству вельмож послужило то, что Мех-мед Герай, по их мнению, слишком высоко вознес Мангытов в ущерб привилегиям старых крымских родов.³¹ После гибели Ахмеда Герая рознь между Ширинами и ханом усилилась. Ширины укрыли у себя супругу мятежного калги с двумя его младшими сыновьями, Юсу-фом и Бучкаком Гераями. Появились подозрения, что в клане Ширинов зреет заговор — и эти подозрения лишь усиливались от того, что ширинские предводители избегали встречи с ханом и игнорировали заседания государственного совета.³²

Тем не менее, Мехмед Герай надеялся поладить с аристократами ми­ром. Хан приблизил к себе племянника Агиш-бея, Бахтияр-мирзу — одного из наиболее влиятельных представителей Ширинского клана. Он защищал его от обвинений в измене, которые выдвигал Бахадыр Герай, и даже тайно платил Бахтияру жалование, скрывая это от сво­их сыновей.³³ Но мирзу не тронули попытки хана подружиться с ним. Вместе со своими родичами и единомышленниками из других кланов он тайно готовил переворот, намереваясь свергнуть хана (стало быть, обвинения Бахадыра были не беспочвенны).

Из-под пера Бахтияр-мирзы и его сообщников за море к Саадету Ге­раю летели письма, где Мехмед Герай изображался в самых черных красках: хан обвинялся в распутстве, пьянстве, дружбе с шиитскими еретиками и даже в сговоре со злейшим врагом османов — персид­ским шахом. Мирзы упрашивали Саадета Герая прибыть в Крым и взять власть в свои руки: «Мы все готовы положить за Вас свои голо­вы!» — клялись заговорщики во главе с Бахтияром.³⁴

В Кефе побывал посланец, тайно посланный к Ширинам от Сааде­та и Геммета Гераев. Он сообщил, что Селим I готов помочь своим фаворитам и даже назвал точную дату переворота. Бахтияр нетер­пеливо ожидал турецкого десанта — но назначенная дата минова­ла, не ознаменовавшись никакими событиями, и мирза снова писал стамбульским принцам, с досадой спрашивая: почему намеченное не осуществилось и когда следует ждать следующей попытки?³⁵

Селиму I было некогда сейчас вмешиваться в крымский спор: в эти годы он был занят завоеванием Египта и Мекки. Он лишь указал ха­ну в письме, чтобы тот не смел причинять какого-либо вреда семье Ахмеда Герая,³⁶ продемонстрировав тем самым, что потомки мятеж­ного калги и весь род Ширинов взяты под личное покровительство падишаха.

Казалось, недоброжелатели обложили хана со всех сторон — и все же, несмотря на немалые сложности в отношениях со знатью, Мехмед Герай оставался хозяином положения, и его наиболее блистательные достижения были еще впереди.

ОТПРЫСК НАМАГАНОВ

Ногайцы спасаются в Крымском ханстве от нашествия казахов — Смерть казанских ханов Абд-уль-Лятифа и Мухаммед-Эмина — Московский ставленник Шах-Али на казанском троне — Свержение Шах-Али и воцарение в Казани Сахиба Герая

(1519-1521)

Летом 1519 года в Крыму появились послы ногайского правителя Шигима, сообщившие, что ногайцы атакованы с востока страшным противником и просят у хана убежища в крымских землях.

Оказалось, что у северного берега Каспия появились неожиданные гости, о которых в тамошних краях давно уже не слыхали. Это были казахи, которые много лет странствовали далеко на юге, а теперь по­вернули к степям между Уралом и Волгой — туда, где обитала Ногай­ская Орда. Казахский хан Касым считал эти земли своими владения­ми и решил вернуть их в повиновение.

Гигантское войско казахов неслось через безлюдные полупустыни к волжским берегам. Уж на что ногайцы считались отважными воина­ми, но противостоять этому натиску они не могли. Ногайские улусы тысячами бежали к Волге и перебирались на ее западный берег. Здесь их подстерегал хаджи-тарханский хан, грабивший обессиленных бе­женцев в отместку за их недавний союз с Крымом. Подданным Шиги­ма оставалась одна дорога — дальше на запад, во владения Мехмеда Герая. Сам Шигим до Крыма не добрался: успев попросить хана об убежище, он погиб в схватке на переправе. Во главе ногайцев встали новые правители: двоюродные братья Агиш и Мамай.³⁷

Вытеснив ногайские улусы на запад и достигнув берега Волги, каза­хи остановились и стали разведывать, что за земли лежат далее. Мех-мед Герай был начеку. Когда Селим I пригласил его в военный поход против Польши, хан отказался, пояснив причину: «В землях, что были ранее населены племенем ногайцев, которых мы недавно подчинили, обосновались разбойники, называемые казахами, под предводительс­твом своего хана. Они пришли, как бродяги, и встали там, вниматель­но наблюдая за нами. Если мы предпримем войну против польского короля, то они объединятся с ханом Хаджи-Тархана, который также является нашим давним недругом, и разорят нашу страну».³⁸

Казахи еще никогда не встречались в бою с крымцами, и Касым-хан счел за лучшее остаться на месте — тем более, что на территории к западу от Волги он не претендовал.

Теперь, когда в причерноморских степях кочевали десятки тысяч вооруженных ногайцев, обязанных хану своим спасением и подчи­ненных ему, Мехмед Герай мог гораздо увереннее чувствовать себя в отношениях со своенравной крымской знатью. Хан окружил себя аристократами из племени Мангытов — и теми, которые только что примчались из-за Волги, и теми, что уже давно жили в Крыму. Мангы-ты стали его первыми друзьями и приближенными особами. Даже в соседних государствах стало известно о предпочтениях хана, который «крымских татар перестал любить, а сильнее стал любить ногайских татар, которых у него было множество, держа их близ себя и считая их своими доброжелателями».³⁹ Естественно, это не нравилось крымским вельможам, но поделать они ничего не могли: объединенные силы крымских и волжских Мангытов не уступали мощи Ширинов.

Укрепив таким образом свои позиции и покончив с мятежом Ах­меда, хан наконец-то смог вернуться к делам Великого Улуса — тем более, что там разворачивались важные события, затронувшие его сводных братьев в Казани.

Мухаммед-Эмин, который в 1505 году восстал против своих мос­ковских покровителей, вышел победителем из двухлетней войны и заключил с Василием мир. Внешне мало что изменилось в отноше­ниях хана и великого князя, но на деле Московия лишилась былого влияния на Казанский юрт.⁴⁰ В 1516 году Мухаммед-Эмин серьезно заболел — да столь тяжко, что не приходилось сомневаться в скорой кончине хана. Возникал уместный вопрос о преемнике престола. Де­тей у Мухаммед-Эмина не было, но в любом случае первым наслед­ником хана являлся его младший брат, Абд-уль-Лятиф.

Как уже говорилась, судьба Абд-уль-Лятифа в Московии сложи­лась трагично: он был отстранен от власти, многие годы провел на положении пленника, и все попытки Менгли и Мехмеда Гераев вер­нуть его в Крым оказались напрасными. Когда всем стало очевидно, что Мухаммед-Эмин скоро умрет, Василий не посмел в открытую нарушить древний чингизидский обычай и был вынужден публич­но признать своего пленника наследником казанского трона. Одна­ко князь решил любыми средствами не допустить Абд-уль-Лятифа к власти. Василий ждал случая, чтобы вновь подчинить Казань, и меч­тал о таком правителе, который находился бы в полной зависимости от Москвы. Разумеется, непокорный Абд-уль-Лятиф не годился на эту роль, и потому князь готовил казанцам в правители совсем дру­гого кандидата.

Касимовским юртом, бывшим уделом Нур-Девлета, более двадцати пяти лет управляла крымская династия: после Нур-Девлета там пра­вил его старший сын Сатылган, а затем младший, Джанай. Но когда в 1512 году Джанай умер, линия потомков Хаджи Герая в Касимове пресеклась. Желая продолжить ее, Мехмед Герай предлагал Василию в касимовские ханы Сахиба Герая или кого-нибудь из своих сыновей, но тот отдал юрт Шейх-Авлияру — скрывшемуся в Московии после разгрома Орды двоюродному брату Шейх-Ахмеда.

Не вызывало сомнений, что московский князь назло крымскому хану пытается возродить из пепла дом Намаганов, с которым сооб­ща боролись их предки. Мехмед Герай гневно возражал против это­го, а крымские Ширины (чьи родичи занимали первые посты при ка­симовском дворе) заявляли, что пойдут войной на Касимовский юрт и выбьют оттуда ордынскую династию, — но ни хан, ни беи ничего не добились. В 1516 году Шейх-Авлияр умер, оставив трех сыновей-подростков: Шах-Али, Джан-Али и Тохтамыша. Старшего из них князь и вознамерился сделать казанским ханом, но до поры держал свой замысел в секрете.⁴¹

Что же касалось законного наследника казанского трона, Абд-уль-Лятифа, то в те времена было известно немало хитрых снадо­бий, позволявших быстро избавиться от неугодных лиц. Почти сразу же вслед за тем, как князь признал Абд-уль-Лятифа будущим ханом Казани и поселил его в Подмосковье, тот скоропостижно скончал­ся от некоей таинственной болезни. Странная своевременность его кончины вызывала подозрения. Стараясь отвести их, слуги вели­кого князя даже допустили к смертному ложу Абд-уль-Лятифа крым­ского представителя, дабы тот убедился в ненасильственной природе смерти.⁴²

Как и Мухаммед-Эмин, Абд-уль-Лятиф не имел сыновей: эти два бездетных брата оказались последними представителями династии Улу-Мухаммеда.⁴³ Теперь наследниками казанского трона по праву становились сводные братья казанских правителей: дети Менгли Ге­рая. Младшего из них, Сахиба, отец с рождения прочил на волжский престол: еще в 1510 году, когда Нур-Султан ездила в Казань и Моск­ву повидаться со своими сыновьями, Менгли Герай отправил с ней и девятилетнего Сахиба Герая, чтобы познакомить беев Казанского юрта с их будущим повелителем.⁴⁴ Законность такого порядка насле­дования не вызывала сомнений, и потому Мехмед Герай открыто со­общил Василию, что после смерти Мухаммед-Эмина в Казань будет отправлен Сахиб Герай. Князь лишь промолчал в ответ, не желая до времени раскрывать свои карты.⁴⁵

В декабре 1518 года Мухаммед-Эмин, обессиленный мучительной болезнью, скончался. Весть об этом быстро достигла Крыма. Сахиб Герай был готов ехать в Казань — но тут в Крыму случился мятеж Ахмеда Герая, и хану пришлось отложить все свои ближайшие пла­ны: и весенний поход на Хаджи-Тархан, и отправку младшего брата на казанский престол.

Тем временем Москва, давно уже поджидавшая этого момента, возвела на казанский трон своего ставленника Шах-Али. Прибыв в Казань под защитой русского военного отряда, тринадцатилетний хан подписал с великим князем вассальный договор. Зависимость Казани от Москвы не только возобновилась, но и значительно уси­лилась.⁴⁶ Крымские послы в Москве возмущались назначением ордынца в казанские правители — но бояре лицемерно разводили руками: мол, мы предлагали татарам в ханы родича Мехмеда Герая, но они отказались и настойчиво требовали себе в правители Шах-Али.⁴⁷

Новый хан вызвал неприязнь подданных при первой же встрече: уродливая внешность юноши — огромный живот, короткие ноги, ба­бье лицо с длинными ушами — никак не соответствовала народным представлениям о царственном облике. Сами русские тоже потеша­лись над его безобразием, добавляя: «Такого им, татарам, нарочно избрали царя в унижение и насмешку».⁴⁸ Очень скоро Шах-Али дал казанцам гораздо более серьезные поводы к ненависти: всеми дела­ми юрта стал заправлять от его имени боярин Карпов, по татарской столице разгуливали отряды русских стрельцов, и все это весьма по­ходило на чужеземное завоевание. Беи попытались втолковать хану, что ему не следует излишне потакать иноземцам — но в результате очутились в темнице, а кое-кто и на плахе.⁴⁹

Казанские посланцы отправились в Крым. Они просили Мехмеда Герая прийти на помощь татарам и отправить в Казань, как было уго­ворено, младшего брата. И если вначале бунт калги помешал Мехмеду Гераю вовремя помочь казанцам, то теперь хан мог осуществить свой давний план. Весной 1521 года Мехмед Герай снабдил Сахиба Герая тремястами лучших воинов и благословил его в путь.⁵⁰ Малая численность отряда не должна удивлять: ведь речь шла не о захвате Казанского юрта крымскими войсками, а лишь о присылке правите­ля со свитой. Казанцы намеревались справиться с ненавистным Шах-Али и его стрельцами собственными силами.

Как только крымский принц появился в волжской столице, тата­ры подняли восстание против московского засилья. Стоявший в го­роде русский гарнизон был истреблен полностью вместе с гвардией Шах-Али. В руки восставших попался и сам потомок Намаганов. Казанцы хотели немедленно казнить навязанного им в ханы чужа­ка, но победитель, Сахиб Герай, удержал их от этой меры: каков бы ни был Шах-Али, он принадлежал к царственному потомству Чинги­за, а проливать ханскую кровь считалось недопустимым деянием.⁵¹ Во внимание следовало принять и молодой возраст хана-неудачни­ка, оказавшегося марионеткой в чужих руках. Можно было надеять­ся, что урок пойдет юнцу на пользу, и в будущем Шах-Али воздер­жится от участия в сомнительных интригах иноземцев. (Забегая вперед, стоит отметить, что благие надежды Сахиба Герая не оправ­дались: повзрослев, Шах-Али превратился в заклятого врага Гераев, а татарам еще не раз пришлось испытать на себе его тяжелую руку тирана).

Помиловав противника, Сахиб Герай отпустил его на все четыре стороны. С Шах-Али сняли дорогие одежды, оставив одну рубаху, по­садили на худую лошадь и вместе с тремя сотнями свиты вывели вон за городские ворота. Вслед за бывшим ханом отправился и разору­женный русский воевода — его оставили в живых, дабы тот из пер­вых уст доложил князю о казанском разгроме.

Изгнанники двинулись к Москве, путь к которой оказался очень непростым. Чтобы избежать встреч с разбойниками, Шах-Али и его безоружным спутникам пришлось обходить стороной торные дороги и блуждать по лесам, питаясь падалью, ягодами и травой. Наконец им все же удалось добраться до русской столицы, где Василий III, уже не чаявший дождаться своего любимца, был чрезвычайно рад увидеть его снова.⁵²

МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ

Цель борьбы крымских ханов - воссоединение Великого Улуса — Мехмед и Сахиб Гераи совершают поход на Москву — Нападение Хаджи-Тархана на Крым и возвращение крымской армии из похода

(1520-1521)

Будь жив Менгли Герай, он, без сомнения, гордился бы сыном, ко­торый овладел отцовским умением одерживать победы без боев и сражений. Теперь под венцом Гераев, помимо Крыма, были собраны Ногайская Орда и Казанский юрт. Надежды воссоединить Великий Улус становились все более основательными. Для того, чтобы они на­конец стали реальностью, Мехмеду Гераю оставался последний шаг: овладеть центральным улусом бывшей Орды, что располагался на Нижней Волге.

Эта полупустынная, засушливая и удаленная от Крыма область не представляла бы никакого интереса для крымского хана, если бы не одно обстоятельство: эти земли были освящены вековой традицией как центр великой империи, и над безбрежными ковылями тамош­них степей поныне высились развалины запустевшей столицы золо-тоордынских ханов. Обладание этой землей, именовавшейся Тахт-Эли ("Престольный Край"), искони составляло первую цель всех, кто боролся за ордынский трон. Наряду с обладанием белым шатром великого хана, оно служило признанным символом наивысших пол­номочий и ключом к власти над всею Ордой.⁵³ Владетель этой терри­тории имел право требовать, чтобы все народы Кыпчакской Степи признавали его верховным государем. Именно к этому и стремился Мехмед Герай.

После падения Орды пустоши Тахт-Эли вошли в границы Хаджи-Тарханского юрта. Мехмед Герай давно уже приглашал Василия III вместе ударить на этот последний оплот Намаганов. Хан не возражал, чтобы после совместной победы русские поставили в Хаджи-Тархане свой гарнизон и пользовались природными богатствами края. «И ры­ба, и соль, и все, что нужно, — то пусть будет брату моему, великому князю, — писал Мехмед Герай, оставляя за собой главное: — А мне бы только слава была, что город — мой».⁵⁴

В этих словах Мехмеда I Герая заключается вся суть великоимперской политики Крыма.

В мире, где столетиями тянулись войны за малейшие клочки земли, где великие державы поглощали целые континенты (вспомним, что Менгли и Мехмед — современники Колумба и Кортеса), Крым вел странную войну без завоеваний и аннексий: войну за символы власти рухнувшей под собственным весом империи. Крымское ханство не расширяло своей территории и даже не собирало дани с подчинив­шихся ему тюркских государств: целью Гераев была та самая «сла­ва» — то есть, признание всеми окраинами Орды династического старшинства крымских ханов, что автоматически означало вечный мир с правителями этих окраин. Крошечный Крым, который несколь­ко тысяч кочевников могли дотла разорить за считанные недели, вы­страивал вокруг себя широкий фронт вассалов-союзников, чтобы не опасаться, как в прежние годы, внезапных нашествий из степи. А дру­гих противников у Крыма пока еще не появилось...

Василий III не соблазнился каспийскими осетрами и солью. Князь не стал помогать Крыму против Хаджи-Тархана: московский прави­тель вовсе не собирался ослаблять тамошних Намаганов, а напро­тив, старался помочь поверженной династии, поставив ее отпрысков над Касимовым и над Казанью. Стало очевидным, что Московия в нарушение договора о совместной с Крымом борьбе против «детей Ахмеда и Махмуда» круто развернула свой прежний курс и встала на сторону недругов Крыма. Поэтому хан счел нужным предостеречь московского соседа, дабы тот прекратил свою дружбу с Намаганами и оставил надежды свергнуть в Казани Сахиба Герая. Приняв такое реше­ние, Мехмед Герай стал готовиться к походу против Василия III — первому крымскому походу на Москву.

Прежде, чем начинать эту кампанию, Мехмед Герай попытался примириться с хаджи-тарханским правителем Джанибеком и предло­жил ему заключить союз против Василия. «Мы с тобою братья, — пи­сал хан, — я дружил с московским князем, но он изменил мне: Казань была нашим юртом, а он посадил там султана из своей руки, которо­го Казанская земля, за исключением одного сеида, не хотела. Казан­цы прислали ко мне человека просить у меня султана, и я им в Казань отпустил султана, а сам иду на московского князя со всей своею си­лою. И если ты хочешь быть со мной в дружбе и в братстве, то выйди и сам на московского князя».⁵⁵ Мехмед Герай не добился желаемого: Джанибек остался при своих промосковских симпатиях.

Хан планировал вывести свою армию на Москву весной 1521 года, сразу вслед за отъездом Сахиба Герая, чтобы отвлечь на себя русские силы, пока брат укрепится в Казани.⁵⁶ Но поход пришлось отложить до лета: крымскому выступлению воспротивился Стамбул.

Осенью 1520 года скончался грозный султан Селим I, так и не успев­ший отомстить Мехмеду Гераю за свое давнее унижение. Наследник Селима, Сулейман I, относился к хану столь же холодно⁵⁷ — ведь, пре­бывая в Крыму рядом с отцом, и он не избежал бы гибели, если бы по­следнее слово в том давнем споре осталось за Мехмедом Гераем.

Сулейман вел войну с Венгрией, на стороне которой стояла Поль­ша, и потому Московия, давний враг польских королей, рассматрива­лась в Стамбуле как ценный союзник.⁵⁸ Узнав о приготовлениях ха­на, Сулейман пригрозил ему: «Мы слышали, что ты хочешь пойти на землю московского князя. Побереги свою жизнь и не ходи на него, ибо он мой большой друг, а если пойдешь на московского князя — то я пойду на твою страну».⁵' Мехмеда Герая это раздосадовало, но от­нюдь не испугало: разумеется, султан не бросил бы войну в Европе ради того, чтобы сражаться с Крымом.

Смена на османском престоле сильно обеспокоила Саадета и Гем-мета Гераев. У молодого султана в начале правления было бессчетное множество более важных проблем, нежели вмешательство в крым­ские семейные ссоры. Не в силах более бездействовать, крымские гости падишаха отправились к устью Днестра и созвали к себе всех обитавших там кочевников — очевидно, для того, чтобы вторгнуть­ся в Крым. Но у Мехмеда Герая уже было собрано все крымское вой­ско, с которым он и встал за Перекопом, готовый во всеоружии встре­тить беспокойных родичей. Хан отправил к Геммету и Саадету гон­ца с письмом, но те изорвали его послание в клочья: «Не нужен нам ни посол твой, ни твои грамоты!».⁶⁰ Заговорщики явно нервничали: они прекрасно понимали, что собственных сил для борьбы с Мехме­дом у них недостаточно, а султану некогда прийти им на помощь. Понял это и Мехмед Герай. Не колеблясь более ни минуты, он повел своих людей на Москву.

В июле крымское войско пересекло пограничья Московии, быст­ро продвинулось вглубь страны и достигло берегов Оки. Растерян­ность застигнутых врасплох воевод еще более усилилась от известия, что от Казани к Москве навстречу Мехмеду Гераю движется и Сахиб Герай. Двое ханов-братьев шли на противника с разных сторон, и Василий III оказался меж двух огней. Не желая рисковать головой, князь бежал из своей столицы, скрываясь по пути от ханских до­зорных отрядов в стогах сена. Наместником в осажденной Москве остался царевич Петр — бывший Худай-Кул, брат по отцу Мухам-мед-Эмина и Абд-уль-Лятифа.⁶¹ Мехмед и Сахиб встретились у селе­ния Коломна и, объединив свои силы, в начале августа подошли к московским стенам.

Столица, куда от пожаров и разрушений в разгромленных крым-цами и казанцами подмосковных селах сбежались огромные толпы крестьян с имуществом и телегами, оказалась не готова к обороне. В Кремле имелся артиллерийский отряд, но его многопудовые пушки были разбросаны по всему городу, а запасов пороха к ним приготов­лено не было.⁶² Как говорили очевидцы, город вполне можно было бы взять приступом или сжечь, но целью Мехмеда Герая был не захват и разрушение Москвы, а устрашение князя Василия.

Поэтому, не растрачивая сил на штурм Кремля, Мехмед Герай легко согласился на мирные переговоры с осажденными. Он принял пос­ланные ими дары⁶¹ и заявил, что готов покинуть земли Московии, если Василий III признает его верховенство на тех же условиях, на которых прежние московские князья признавали господство ордын­ских ханов. Стремясь любой ценой отвести грозу от столицы, Петр с боярами выдали хану от имени князя соответствующую грамоту, содержанием которой Мехмед Герай остался вполне доволен.

Ханские армии отошли от Москвы к Рязани и занялись сбором вы­купа за пленных, которых во множестве захватили в землях Моско­вии. Мехмед Герай приказал наместнику Рязани Ивану Хабару, как слуге своего московского вассала, лично явиться в ханскую ставку и выдать крымскому войску провиант. Желая оттянуть время для подготовки артиллерии к обороне, Хабар ответил, что ничего не знает о вассальной зависимости Василия Ш от Мехмеда Герая. Тогда ему направили княжескую грамоту, в которой Москва признала свое вечное данничество в отношении Крыма. Пока Хабар внимательно знакомился с содержанием документа, его пушки с крепостной сте­ны начали обстрел ханских позиций. Крымские командиры уже бы­ли готовы штурмовать город — но тут по войску внезапно разнесся ханский приказ немедленно возвращаться домой. Сборы были спеш­ными: как говорили, крымцы снялись с места и стремительно ушли на юг, даже не успев забрать у Хабара ту самую грамоту, что должна была стать главным трофеем московского похода.⁶⁴

Выяснилось, что пока крымская армия находилась в Московии, по­луостров подвергся нападению хаджи-тарханцев. Их пришло всего шесть сотен, но поскольку защищать Крым было некому, незваные гости сотворили здесь все, что им заблагорассудилось: они захватили в плен большое число женщин с детьми и угнали несметные стада скота. Спасаясь от набега, крымские жители покидали обжитые места и бежали в Кефе под защиту турецкого бея.⁶⁵

Примчавшись в Крым, ханская армия уже не застала хаджи-тар­ханцев на полуострове и не успела перехватить налетчиков: забрав добычу, те успели скрыться от возмездия. До сих пор Хаджи-Тархан не осмеливался нападать на Крым, и эта вылазка, сорвавшая москов­ский поход, стала для хана окончательным доводом в пользу военно­го удара по Нижней Волге. События московской кампании показали, что хаджи-тарханские Намаганы, сдружившиеся в последние годы с Москвой, не оставят Крым в покое до тех пор, пока не будут разгром­лены окончательно.

Что до Василия III, то бегство князя из Москвы и подписание уни­зительного договора (лишь благодаря случайности не сохранившего­ся в руках у хана), конечно, отнюдь не укрепили его авторитета. На­казав виновных и невиновных, Василий попытался защитить свою пошатнувшуюся репутацию, собрав огромное войско на Оке и вы­звав Мехмеда Герая на бой. В ответ хан безучастно заявил, что при­вык начинать войны лишь тогда, когда сам сочтет это нужным.⁶⁶ (Не исключено, впрочем, что князь, знавший военные обычаи крымской армии, именно на такой ответ и рассчитывал).

Несмотря на досадную утрату главного трофея, Мехмед Герай до­бился своей цели: князь был предупрежден о тяжких последствиях, которые может повлечь за собой вражда с ханом. Теперь Мехмеду Гераю можно было смело выступать на Хаджи-Тархан: не приходилось сомневаться, что Василий еще долго не осмелится чинить ему каких-либо препятствий.

ХОД ЧЕРНОГО ШАХА

Взятие крымским войском Хаджи-Тархана — Хаджи-тарханским ханом становится Бахадыр Герай — Бегство Гази и Бабы Шераев в Крым — Заговор ногайских беса — Убийство Мехмеда и Бахадыра Гераев — Нашествие ногайских беев на Крым

(1522-1523)

Осенью 1522 года Мехмед I Герай пересек донские степи и вышел к волжскому берегу. За ним следовало войско в 130 тысяч крымцев и ногайцев.''⁷ Ногайцы отлично зарекомендовали себя в прошлогодней московской кампании, и Мехмед I Герай не сомневался, что может це­ликом положиться на своих новых подданных во главе с их предво­дителем Мамай-беем.

Наступление на Хаджи-Тархан увенчалось полной победой: хаджи-тарханский правитель бежал, а Мехмед I Герай вошел в покоренный город и устроил там выборы нового хана. Теперь повелителем Хаджи-Тарханского юрта стал Бахадыр Герай.⁶⁸

В ханской семье царило ликование. Зима и начало весны 1523 года стали временем, когда давняя мечта Гераев стала явью: под крыльями Крымского Юрта, наконец, были собраны все земли Улуса Бату. Как говорили о Мехмеде I Герае, в эти дни он был преисполнен гордости.⁶⁹ Надо признать, у него были к тому все основания.

Участники похода самозабвенно праздновали победу, а приближен­ные ханских сыновей и вовсе чувствовали себя на вершине славы. Еще бы: теперь они стали первыми лицами при правителе Хаджи-Тарханского государства. В особенности ликовали слуги младших братьев Бахадыра — Гази и Бабы Гераев, и для некоторых из этих слуг искушение властью оказалось непосильным. Новоиспеченные упра­вители, в одночасье скакнувшие высоко вверх по служебной лестни­це, ринулись применять свои полномочия — и вскоре к хаканскому порогу стали стекаться хаджи-тарханцы, жалующиеся на самоуправ­ство и притеснения.

Узнав о происходящих в городе безобразиях, Мехмед I Герай силь­но разгневался. Он не для того шестнадцать лет готовился к взятию Хаджи-Тархана, чтобы теперь придворные служки разжигали своим поведением вражду к крымцам среди волжан. Он разыскал и строго покарал зарвавшихся приказчиков, а затем взялся и за сыновей, раз­баловавших своих слуг.⁷⁰

Отцовское наставление о правилах управления государством навер­няка прошло очень бурно, поскольку Гази и Баба вышли из ханского шатра сильно оскорбленными. Еще бы: они были уже не детьми, а мужчинами (Гази Гераю недавно стукнуло целых девятнадцать лет, а Баба был лишь немногим младше), и получать от отца нагоняи — да еще, наверняка, в присутствии подданных — было для них крайне унизительно.

К пылающим обидой молодым принцам тут же подступили некие беи. Очевидно, это были Ширины, которые с самого начала не же­лали идти в Хаджи-Тархан (ибо разжиться в пустынном краю было нечем, а ханская «слава» их заботила мало) и давно уже были раздра­жены благоволением хана к Мангытам.⁷¹ Возможно, они и нашептали вспыльчивым юношам, что отец не должен обращаться с ними, как с младенцами, и что раз Мехмед Герай позволяет себе так унижать сво­их сыновей, то пусть сам и управляет покоренной страной. Эти или другие доводы привели безвестные благожелатели, но в тот же вечер Гази и Баба Герай вскочили на коней и вместе с беями (а заодно и с бейскими войсками) поскакали обратно в Крым.⁷² Если отец настоль­ко не ценит их — что ж, гордые принцы не держатся за свои новые посты и готовы вернуться домой.

Мехмед Герай далеко не сразу узнал о ночном бегстве своих сы­новей и крымских беев, а Мамай-бей с братом Агишем уже были в курсе всех новостей и зорко наблюдали за событиями. Убедившись, что Гази с Бабою и частью крымских войск покинули Хаджи-Тархан, ногайские предводители принялись за дело: настал час осуществить тайный план, задуманный ими задолго до похода.

Перейдя несколько лет назад в крымское подданство, ногайские правители — Шигим, а затем Мамай — сделали это вовсе не по доб­рой воле, а лишь потому, что были изгнаны с родных мест казахами. Мехмед Герай, конечно, знал это, но наверняка надеялся, что гости обживутся в крымских степях и останутся здесь навсегда, как это бы­ло с ордынцами при Менгли Герае. Потому-то он, несмотря на наре­кания крымских беев, и окружил ногайскую знать особым почетом. Однако гордых степняков это положение не устраивало. Ногайцы издавна привыкли подчиняться только своим собственным беям, и статус ханских вассалов был для них тягостен.

Пока в землях Ногайской Орды хозяйничали казахи, беженцам оставалось лишь смириться с властью крымского хана, приютивше­го их в своих владениях. Но грозный казахский правитель недавно умер, его подданные вернулись обратно в Среднюю Азию, и Ногайс­кой Орде пора было возвращаться на прежние кочевья.⁷³

Потому-то Мамай с такой готовностью и двинул свою многотысяч­ную армию к Волге вслед за Мехмедом Гераем: он собирался вернуть­ся в родные края и больше не появляться в крымских пределах. Но тут вырастала новая проблема: воцарение в Хаджи-Тархане Бахадыра Герая сулило ногайцам, что их орда, даже вернувшись на прежние земли, навсегда останется под надзором ханского ока. Этого Мамай-бей, конечно, не хотел.

У бея состоялся очень серьезный разговор с братом, который ска­зал, что ногайцы совершенно напрасно помогают крымцам в борьбе за Хаджи-Тархан. Влияние Крыма растет с каждым днем, и Мехмед Герай уже стал властелином Волги. Все закончится тем, — убеждал Агиш, — что невероятно усилившийся хан однажды захочет изба­виться от Мамая с Агишем и убьет их.⁷⁴ Мамай согласился, что это вполне возможно. И действительно: почему бы хану, воцарившему родичей над всеми волжским ханствами, не поставить кого-нибудь из своих сыновей и над Ногайской Ордой?

Так было решено избавиться от хана и его сына, самим завладеть Хаджи-Тарханом и вернуть народ на старые кочевья. Это было явным предательством по отношению к Мехмеду Гераю, но, как рассудили ногайские вожди, свобода была дороже.

Обнаружив наутро, что Гази и Баба бежали в Крым, Мехмед Герай пришел в растерянность. Еще более тяжким ударом для него стало бегство бейских отрядов. Но тут к хану вошел его преданный соратник, Мамай-бей. Он пообещал, что поможет догнать и наказать беглецов.⁷⁵ Эти слова вернули Мехмеду Гераю уверенность: пусть часть крымцев сбежала, но с ханом по-прежнему остаются верные ему ногайцы. Хан и его старший сын собрали оставшиеся крымские войска и отправи­лись вместе с Мамаем по следам ночных дезертиров. За городом к ним присоединился Агиш с многотысячной ордой, а также друзья и родичи ногайских беев — хаджи-тарханские и крымские Мангыты во главе с Тениш-мирзой. Настал вечер, и войско остановилось на ночлег. Ман-гытские беи и мирзы собрались в шатре Мехмеда Герая на ужин.⁷⁶

Как говорит предание, ходившее между кавказскими ногайцами еще сто лет назад, после обильного пиршества Мехмед Герай сел иг­рать с Мамаем в шахматы. Зрители столпились вокруг клетчатого по­ля, наблюдая за сражением белого шаха с черным. За спиной хакана встал племянник Мамая, Урак-мирза, носивший прозвище Дели ("Бешеный"). Он внимательно следил за руками Мамая.

Хан подвинул свою фигуру. Бей надолго задумался над своей шахматной армией, затем осмотрелся вокруг — и впечатал в доску очередной ход. Бешеный Урак, давно ожидавший этого заранее ус­ловленного знака, выхватил саблю и отрубил Мехмеду Гераю голо­ву, затем рванулся к Бахадыру Гераю и тоже обезглавил его. В ту же минуту были перебиты и все ханские приближенные, что оказались в компании игроков.⁷⁷

Тем временем большое ногайское войско по команде набросилось на крымскую армию, которая уже устроилась на ночевку и, разумеет­ся, не ожидала нападения от расположившихся рядом союзников. Те, кто не был истреблен в этой ночной атаке, бросились наутек.

Мамай с Агишем вышли из залитого кровью шатра и пустили сво­их бойцов в погоню за отступавшими крымцами. Хаджи-Тархан и За­волжье теперь никуда не уйдут от бея, а пока что следовало ненадолго вернуться на запад — туда, где лежал совершенно незащищенный и богатый всяким ценным добром Крым.

Весть о гибели хана и разгроме крымского войска быстро разнес­лась по всему краю. Ногайцы, остававшиеся в Хаджи-Тархане, поки­нули город и помчались вслед за Агишем и Мамаем: никто не хотел упустить возможности поживиться в Крыму. Город опустел, там не осталось ни крымцев, ни ногайцев: одни бежали прочь, а другие гна­лись за ними. Свергнутый хаджи-тарханский хан беспрепятственно вернулся в свою столицу и занял оставленный трон.⁷⁸

Тысячи крымских воинов, ошеломленных смертью главнокоман дующего, беспорядочно отступали, разбегаясь мелкими группами по степям, где их отыскивали и истребляли ногайцы. Крымцы стре­мительно удалялись от Волги, но вскоре перед ними встал преградой Дон. Стоял март, и уже начался ледоход: теперь реку нельзя было пе­рейти по льду, а переплывать ее в холодной воде среди кружащихся льдин было смертельно опасно. Но выбирать не приходилось — пре­следователи приближались — и беглецы бросались в воду, надеясь добраться до западного берега. Кое-кому повезло, но для многих Дон превратился в могилу. Странники, что проезжали этими краями спус­тя несколько месяцев, на протяжении нескольких дней пути встреча­ли на речном берегу трупы утонувших людей, лошадей и верблюдов, а также множество брошенных телег.⁷⁹

Гази и Баба Герай с отрядом в полсотни человек примчались в Крым 7 апреля. Их догоняли ногайцы, к которым присоединился и Шейх-Айдер — сын последнего ордынского хана Шейх-Ахмеда. Едва достигнув Перекопа, ханские сыновья немедленно попытались укре­питься там и заслонить врагу проход на полуостров, однако наспех организованная оборонительная линия продержалась лишь три дня, а на четвертый день лавина неприятельской армии прорвала ее и хлы­нула на крымские просторы. Здесь вражеское войско разделилось на два потока, из которых первый направился к Кырк-Еру, а второй — к Кырыму. Степнякам не удалось взять этих укрепленных городов, где скрылась семья Мехмеда Герая, но вся прочая территория полуос­трова оказалась в их полном распоряжении.

Тем временем к укреплениям Ор-Капы из степей подошли остатки бейских отрядов Мемиша Ширина и Девлет-Бахты Барына, за кото­рыми следовали также бей рода Сиджеут, уцелевшие бойцы ханской гвардии и ханский сын Ислям Герай. Им удалось собрать по степям 12 тысяч человек из разбежавшейся крымской армии и даже разбить несколько отставших ногайских улусов. Беи подошли к Перекопу 29 апреля, но здесь их встретил Шейх-Айдер. Битва закончилась раз­громом крымцев. Ислям Герай попал в плен, а разбитое бейское вой­ско бросилось под защиту крепости Ор-Капы — однако турки, слу­жившие в крепостном гарнизоне, в страхе за свою жизнь не отперли ворот и лишь затащили веревками на крепостную стену уцелевших беев и мирз, а всех остальных оставили снаружи, на волю судьбы и неприятеля.⁸⁰

Больше защищать Крым было некому.

Орда безнаказанно грабила Крым на протяжении целого месяца. В ее руки перешел весь найденный в Крыму скот и лошади, а также масса пленных — в основном, жителей горно-лесных районов. Также из Крыма были выведены улусы тех ордынцев и ногайцев, что посе­лились на полуострове в последние десятилетия. Когда добыча была собрана, неприятель повернул назад и удалился к Хаджи-Тархану. Уз­нав, что ногайцы покинули полуостров, в Крым потянулись тысячи его жителей, разбежавшихся от погрома по причерноморским сте­пям.⁸¹

Избежавшие пленения крымцы подсчитывали потери, а беи и мир­зы съехались вместе для избрания нового хана. Поскольку старшим из всех членов ханского рода, остававшихся на тот момент в Крыму, оказался девятнадцатилетний Гази Герай, то он и стал правителем страны. Калгою при нем был назначен Баба Герай.⁸

Так великая победа сменилась ужасающим разгромом, равного ко­торому полуостров не помнил со времен Тимур-Ленка.

¹ Памятники дипломатических сношений Древней Руси с державами иностранными: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Ногайской ордами и с Турцией, т. 11. "Сборник Императорского русского исторического общества", т. ХСV, 1895, с. 140.

² Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131.

³ Памятники дипломатических сношений, т. II. с. 131-135, 156.

⁴ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала Х\'Ш пека, Москва 2005, с. 290-291.

5 Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 113-117, 121; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimee face a Moscovie en 1521, "Cahiers du mondc nisse et sovietique", vol. XII, nr. 4, 1971, p. 484; Н.lnalcik. The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry and the Volga-Don Canal (1569), "Ankara Universitesi Yilhgi", vol. I, 1947, p. 54.

⁶ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 156.

⁷ A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanai de Crimee an debut du XVle siecle. De la tradition mongole a la suzerainete ottomane, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 328.

⁸ Le khanat de Crimee clans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A.Bennigsen. P. N.Boratav, D.Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 114; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimee face a Moscovie en 1521, p. 490. 481-484.

⁹ Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению импера­торской Академии наук ич Московского главного архива Министерства иностранных оел, изд. В. В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 1. В оригинале: "^'^-^ Л^ Ч Л" ("barсa mogul padisahi").

¹⁰ В. В.Бартольд, Сочинения, т. V, Москва 1968, с. 559-561; В.А.Бушаков, Этноним "татары" во времени и пространстве, " Qasevet'', №23, 1994, с. 24-29; Ф.Д.Люшкевич, Термин "тат " как этноним в Средней Ачии, Иране и Закавказье, "Советская этно­графия", №3, 1971, с.25-28; C.E. Bosworth, E. Jeremikhs, Tat, in Encyclopaedia of Islam, vol. X. Leiden 2000, p. 368. О происхождении и использовании терминов "тат" и "татар" существует обширная дискуссионная литература, ссылки на которую приведены в пе­речисленных изданиях.

Еще один яркий пример, когда в титулах крымских ханов использовался утративший первоначальное значение монгольский термин, можно видеть в традиционном перечис­лении народов, подвластных крымским правителям. Приведу один из многих образцов ст апдартного ханского титула XVII столетия (Ислям III Герай, 1652): "Ulug Orda ve Ulug Yurtmu, ve Taht-i Qirimnin, ve barca Nogaynin, ve tag ara Cirkesnin, ve Tat milau Tavgacnin ve Dest-i Qipcaqnm, ve barca Tatarnin ulug padisahi" — «Великой Орды и Великого Юрта, и Крымского Престола, и всех ногайцев, и горных черкесов, и татов с тавгачами, и Кыпчакской Степи, и всех татар великий падишах» (Материалы для истории Крымского ханства, с. 459). Изначально "татами" и ''тавгачами" в монгольском улусе Чингиз-хана называли соседние народы: уйгуров и китайцев, затем эти же термины были распро­странены па самые разные народности в разных областях империи. В Крыму термином "тат" обозначали население горной части полуострова, тогда как название "тавгач" не было присвоено ни одной из народностей, населявших полуостров. Этот компо­нент чингизидского титула утратил в Крыму всякий смысл — однако в силу освященно­го веками обычая традиционная формулировка "таты и тавгачи" использовалась Гераями на протяжении всего XVII столетия. См. С.Ф.Фаизов, Письма ханов Ислам-Гирея Ш и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654-1658. Крьшскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского вре­мени, Москва 2003, с. 29, прим. 49.

¹¹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 144-145; В.В.Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 150-152.

¹² Ныне известна как река Молочная; окрестности г. Мелитополя Запорожской области.

¹³ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 147, 150.

¹⁴ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 151.

¹⁵ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 378.

¹⁶ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 291, 292, 311, 378, 364, 311; В.В.Тре­павлов, История Ногайской Орды, с. 153-154; А. Исин, Казахское ханство и Ногайская Орда во второй половине ХУ-ХУ1 в., Семипалатинск 2002, с. 59-60.

¹⁷ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 297.

¹⁸ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 438; В. Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, "Ученые записки Московского государственного университета", №61, 1940, с. 53. Бахадыр Герай здесь наделен титулом "султан", что следует разъяснить подробнее. Слово "султан" использовалось во всем мусульманском мире в значении "государь", "правитель", будучи арабским аналогом тюркского титула "хан" ("хакан") и персидского "шах" ("падишах"). В Орде, Турции и многих других странах этим словом обозначался держатель высшей власти. И если в Турции эта традиция сохранялась на протяжении всего существования Османской империи, то в Крыму практика примене­ния этого титула со временем изменилась. Вначале в Крыму (как и в Орде), "султаном" называли только верховного правителя (хана): здесь примером могут служить надписи Хаджи Герая на монетах («султан справедливый») и Менгли Герая на столичных по­стройках в Салачике («султан, сын султана»). Однако уже в первой половине XVI века ханов перестали называть "султанами", оставив этот титул только для тех представите­лей династии Гераев, которые никогда не занимали престола: ханских братьев, сыновей, племянников и т.д. Таким образом, в Крыму титул "султан" стал обозначать не самого правителя, а лишь его родственников. В этом значении его и следует понимать везде, где говорится о «Герай-султанах», «крымских султанах» и т.п.

¹⁹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 359, 304. Приведены фразы из двух разных писем Ахмеда Герая к Василию III.

²⁰ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 212, 348, 367, 394; В. Е. Сыроечков­ский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 54.

²¹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 368.

²² Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 366.

²³ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 360, 472, 473, 501, 502.

²⁴ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 502-503.

²⁵ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 364.

²⁶ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 513.

²⁷ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 272.

²⁸ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 607.

²⁹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 636.

³⁰ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 313.

³¹ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 299; В. В. Сыроечковский, Мухаммед-Герой и его вассалы, с. 58; A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimee au debut du XVle siecle, p. 334.

³² Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 668, 670.

³³ B.F. Manz, The Chans of the Crimean Khanate (1466-1532), "Harvard Ukrainian Studies", vol. II, nr. 3, 1978, p. 301, 303-304.

³⁴ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 106-107. Обвине­ния Мехмеда I Герая в пьянстве, помимо этого письма и упоминавшейся выше жалобы Нурун-Султан московскому послу, звучат также в сообщении Аппак-бея (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 272). Подобная частота свидетельств может указы­вать, что обвинения были небезосновательными (это, впрочем, не оправдывает тех кате­горичных уничижительных характеристик, что были вынесены хану на этом основании позднейшими историками, см. H.H.Howorth, History oj the Mongols from the 9th to the 19th Century, part II, London 1880, p. 477; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimee face d Moscovie en 1521, p. 480). Достойно внимания, что сам Мехмед 1 Ге­рай четко разграничивал время для развлечений и для государственных дел. Однажды, когда Агиш-бей явился к хану обсудить внешнеполитические вопросы, он застал его на пиру. «Сегодня мы пьяны, — сказал бею Мехмед Герай, — напомни с утра, тогда и по­говорим» (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 372).

³⁵ Памятники дипломатических сношений, т. 11, с. 670.

³⁶ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 670.

³⁷ Памятники диплоАштических сношений, т. II, с. 668; В.В.Трепавлов, История Ногай­ской Орды, с. 155-160; А.Исин, Казахское ханство и Ногайская Орда во второй половине ХV-ХVI в., с. 59-65.

³⁸ Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimee face d Moscovie en 1521, p. 488-489; Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 114.

³⁹ Книга Степенная царского родословия, в Полное собрание русских летописей, т. XXI, ч. П, Санкт-Петербург 1913, с. 603; В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 168.

Конечно, это противопоставление крымпев ногайцам следует распространять не на все население страны, а лишь на соперничающие группировки знати: Ширинов (которых хан действительно едва ли мог «любить» за их планы свергнуть его) и Мангытов, на которых он рассчитывал как на противовес Ширинам.

⁴⁰ М. Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, Москва 1991, с. 61-69; Sh. Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552): Internal and External Factors that Led to Its Conquest by Ivan the Terrible, New York University 1984, p. 179-185.

⁴¹ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 377-378, 663; В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, Санкт-Петербург 1863, с. 247-251; И. И. Смирнов, Восточная политика Василия III, "Исторические записки", № 27, 1948, с. 24-27.

⁴²  М. Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 72-73; И. И. Смирнов, Вос­точная политика Василия III, с. 25, прим. 33.

⁴³ Мухаммед-Эмин и Абд-уль-Лятиф действительно оказались последними наследни­ками династии Улу-Мухаммеда, несмотря на то, что у них был брат по отцу — Худай-Кул, имевший собственных сыновей. Но еще в 1487 г. Худай-Кул был увезен из Казани в Москву в качестве пленника, обращен в православие и получил имя Петр. Сменив вероисповедание, он утратил всякие права на престол Казанского юрта и ничем, кроме происхождения, не отличался от русских бояр. В 1521 г. он оборонял Москву от Мехмеда и Сахиба Гераев. См.: С. Герберштейн, Записки о Москокии, Москва 1988, с. 170-171; В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 177-189.

⁴⁴ Постниковский летописец, в Полное собрание русских летописей, т. XXXIV, Москва 1978, с. 10; М. Н. Бережков, Нур-Салтан, царица крымская. "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №27, 1897. с. 14; Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678.

⁴⁵ Памятники дипломатических сношений, г. II, с. 520, 597-598; И. И. Смирнов, Вос­точная политика Василия III, с. 26. Единое имя "а*»-»", которое носили ордынский (Улу-Мухаммед), крымский и казанский ханы, приведено в разных диалектных формах: так, для ордынских и казанских деятелей употреблена кыпчакская форма "Мухаммед", а для крымских — используемая в крымскотатарском языке форма "Мехмед".

⁴⁶ И. И. Смирнов. Восточная политика Василия III. с. 27.

⁴⁷ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 661 .

⁴⁸ С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 172; В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 258.

⁴⁹ История о Казанском царстве (Казанский летописец), в Полное собрание русских ле­тописей, т. XIX. Санкт-Петербург 1903, с. 31; М.Г.Худяков, Очерки по истории Казан­ского ханства, с. 80.

⁵⁰ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678.

⁵¹ История о Казанском царстве, с. 32.

⁵² История о Казанском царстве, с. 32-33; С. Герберштейн. Записки о Москокии. с. 172-173.

⁵³ H.Inalcik, Power Relationships Between Russia, the Crimea and the Ottoman Umpire as Reflected in Titulature, in Passe turco-tatar, present sovietique. Etudes offertes a Alexandre Bennigsen. Paris 1986. p. 179.

⁵⁴ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 377.

55 Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 679. Сеиды — представители высшего мусульманского духовенства, возводившие свое происхождение к пророку Мухаммеду. См. об этой категории служителей культа в: Д. М. Исхаков, Сеиды и позднезолотоордынских татарских государствах. Казань 1997.

⁵⁶ И. И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 38.

⁵⁷  Московский агент в турецком Азаке доносил Василию III: Мехмед Герай, желая поссорить Стамбул и Москву, писал Сулейману, что московский правитель продает артиллерийское вооружение врагу султана, персидскому шаху — «а османский государь этому не потакал, знает его собачьи уловки, а хочет, государь, дружбы с гобой, как и его отец» (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 706). Неприязненное отношение султана к Мехмеду Гераю подтверждает и процитированная ниже в тексте угроза хану на случай, если тог ударит на Московию.

⁵⁸ H.Inalcik, The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry, p. 54; K.Wawrzyniak, Ottoman-Polish Diplomatic Relations in the Sixteenth Century. Bilkent University 2003, p. 31-32.

⁵⁹ Памятники дипломатических сношений, т. П. с. 682.

⁶⁰ Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678; И. И.Смирнов. Восточная политика Василия III. с. 38.

⁶¹ Об обстоятельствах, приведших Худай-Кула на службу великому князю, см. Примечание 43 в этой же главе.

⁶² Этот беспорядок в подготовке обороны дал основание Сигпзмунду Герберштейну (австрийскому послу при московском дворе) сделать следующее наблюдение: «Таков неизменный обычай московитов: держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах.» (С. Герберштейн, Записки о Москокии, с. 173).

⁶³ Любопытный бытовой штрих: источник сообщает, что «наместник и другие защитни­ки города сочли за лучшее умилостивить царя Мухаммед-Гирея, послав ему обильные дары, в особенности же мед» (С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 174). Здесь навер­няка подразумевается не пчелиный мед (водившийся в Крыму в таком изобилии, что его продавали в Стамбул, и вряд ли представлявший ценность для хана), а распространен­ный у русских алкогольный напиток того же названия. Можно предположить, что Петру было известно о пристрастии Мехмеда Герая, и он рассчитывал подобным подарком вы­вести главнокомандующего армии противника «из строя».

⁶⁴ С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 173-175; С.М.Соловьев, История России с древнейших времен, т.V, Москва 1872, с. 336-338; И.И.Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 39-43.

⁶⁵ И.В.Зайцев, Астраханское ханство, Москва 2004, с. 87; И.И.Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 43-44.

⁶⁶ С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 176.

⁶⁷ Вологодско-Пермская летопись, в Полное собрание русских летописей, т. XXVI, Мо­сква 1959, с. 312.

⁶⁸ С.Герберштейн, Записки о Московии, с. 183; И.В.Зайцев, Астраханское ханство, с. 90-94; В.В.Тренавлов, История Ногайской Орды, с. 166.

⁶⁹ И. В. Зайцев, Астраханское ханство, с. 90; В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 167.

⁷⁰ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 299; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 24.

⁷¹ Об этом Ширины заявляли в своем послании к Саадету Гераю. Желая настроить султа­на против хана, они добавляли, что Мехмед Гсрай хочет взять Хаджи-Тархан ради того, чтобы объединиться затем с персидским шахом против османов (Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi. p. 106).

⁷² В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 299; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 24-25.

⁷³ В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 161-162, 169.

⁷⁴ С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 184.

⁷⁵ В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 300.

⁷⁶ В.Д.Герберштейн, Записки о Московии, с. 184; В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 300.

⁷⁷ И. В. Зайцев, Астраханское ханство, с. 92-93.

⁷⁸ И. В. Зайцев, Астраханское ханство, с. 95. Когда войска ушли, жители Хаджи-Тархана нашли тела Мехмеда Герая и его сына и похоронили у себя в городе (M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depais I 'an 880 jusqu'en I 'an 1198 de 1'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 361-362; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 22). Точное место погребения неизвестно.

⁷⁹ В. Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 57.

⁸⁰ А.Малиновский, Историческое и дипломатическое собрание дел, происходивших между российскими великими князьями и бывшими в Крыме татарскими царями с 1462 по 1533 год, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. V, 1863, с. 235-236; В.Е.Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 57; И.В.Зай­цев. Астраханское ханство, с. 96.

⁸¹ А. Малиновский, Историческое и дипломатическое собрание дел, с. 235; В.Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 57-58, И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с.46-47.

⁸² В.Д.Смирнов, Крымское ханство, с. 300.