Часть XI

Джанибек Герай

(первое правление)

1610-1623

РОКОВАЯ ОХОТА

Мехмед Герай у везиря Насух-паши — Случай на султанской охоте, Мехмед Герай брошен в крепость Еди-Куле — Шохин Герай в Буджакской Орде — Поход Джанибека Герая против Шохина Герая, бегство последнего на Кавказ — Налеты запорожских казаков на побережья Крыма и Турции — Ханский поход на Украину — Джанибек Герай отправляется на иранский фронт

Мехмед Герай считал воцарение Джанибека Герая незаконным: как он сам пояснял позже, «ханом не может быть тот, кто носит звание султана; отец же Джанибека Герая — султан, ханский сын, не хан».¹ И действительно: ни отец, ни братья Джанибека Герая никогда не занимали престола, тогда как прямые предки Мехмеда Герая, вплоть до прадеда, являлись ханами, что делало Мехмеда гораздо более предпочтительным кандидатом в правители Кры­ма. Но власть Джанибека Герая опиралась не столько на традиции ханского дома, сколько на военную силу, присланную с берегов Босфора — и, стало быть, именно там, на Босфоре, и следовало теперь действовать Мехмеду Гераю в защиту своих прав. Ему оста­валось лишь придумать, как заявить о себе при султанском дворе, но при этом не пострадать от интриг недоброжелателей.

На счастье, у отважного беглеца появился могущественный союзник: с Мехмедом Гераем пожелал познакомиться новый сул­танский везирь Насух-паша. Он пригласил скитальца в Стам­бул, предложил Мехмеду свое покровительство и намекнул, что сумеет проложить ему дорогу к трону. Не имея иного выбора, Мех-мед Герай положился на везиря, а тот искал случая представить своего подопечного султану. Подходящий момент для этого на­стал, когда Ахмед I устроил охоту и пригласил на нее всех высших придворных, включая Насух-пашу, — а везирь, в свою очередь, позвал с собой и Мехмеда Герая.

Охотники во главе с падишахом рассыпались между холмами в поисках дичи. Внезапно прямо на султана выскочила косуля — тот натянул было тетиву и прицелился — но опустил лук: косуля уже кувыркнулась на бегу, пронзенная чьей-то стрелой. Вслед за этим из-за пригорка вылетел верхом Мехмед Герай: он уже радо­вался своему меткому выстрелу, но столкнувшись лицом к лицу с султаном, немало опешил. Поклонившись, он умчался обратно за холмы в смущении от того, что случайно перехватил добычу падишаха.

Ахмед I, напуганный неожиданным появлением незнакомца, резко спросил своих спутников: кто этот выскочка, которого он не помнит в числе приглашенных. Свита, состоявшая из недругов Насух-паши, с готовностью пояснила, что этого человека само­вольно пригласил везирь. Радуясь случаю навредить Насух-паше, придворные добавили, что татарин наверняка метил вовсе не в косулю, а в самого падишаха: не иначе, везирь задумал подстро­ить «несчастный случай» с султаном на охоте и возвести крым­ского принца на османский трон!² Разгневанный султан приказал бросить нахального стрелка в крепость Еди-Куле, а Насух-паша впал в немилость и впоследствии был казнен.

Так Мехмед Герай вернулся в уже знакомый ему застенок и тю­ремные засовы лязгнули за его спиной.³

Тем временем Крым присматривался к своему новому прави­телю. Первое впечатление, произведенное Джанибеком Гераем на подданных, наверняка оказалось приятным. Хан был милостив, щедр (что считалось одним из главных свойств царственной на­туры⁴), обладал утонченным вкусом и литературным талантом.⁵ Выбор Селямета Герая казался весьма удачным и Джанибек Герай мог надеяться на счастливое безмятежное правление.

Увы, насладиться покоем ему не было суждено. На северных границах Крымского Юрта росли скопления запорожских каза­ков, чьи нападения с моря на крымские прибрежные селения до­ставляли столько беспокойства прежним ханам. В последнее вре­мя их морские набеги стали реже, поскольку множество казаков ушло воевать в Московское царство, помогая там польским став­ленникам на русский престол.⁶ Но походы в Московию выдались малоудачными, и теперь массы изголодавшихся запорожцев, вернувшись на Днепр, готовили свои чайки (большие лодки) к поискам добычи на черноморских берегах.

Султан знал об их приготовлениях и предупреждал польского короля Зигмунта III, что если казаки посмеют громить побережья Турции, Польшу ждет ответный удар. Король парировал, что ка­заки ходят в море самовольно, вопреки его запрету, и делают это в ответ на набеги татар — в частности, Буджакской Орды. Ни ко­роль, ни султан не желали затевать войну между собой, но вни­мательно следили за стычками своих беспокойных подданных на пограничных землях и выжидали, чья сторона перевесит.

Король недаром называл буджакцев главными нарушителя­ми спокойствия на границах. С тех пор, как вождем буджакских ногайцев стал Кан-Темир, их вторжения в Речпосполиту сильно участились — причем буджакцы (в точности как и запорожцы) пренебрегали мирными договорами своих правителей и ходили в набеги, когда им заблагорассудится.⁷ В этих налетах участвовал и Шахин Герай, который, проводив брата в Стамбул, предпочел остаться в Буджаке. Вместе с отрядами Кан-Темира он пригонял из соседних стран скот и пленников, выгодно сбывая затем свои трофеи на рынке Ак-Кермана. Это приносило удачливым добыт­чикам такие прибыли, что в их сторону стали с завистью посма­тривать ханские войска,⁸ а беглый нурэддин накапливал средства и силы, чтобы в удобный момент ворваться в Крым и сбросить хана с престола.

Намерения мятежника, укрывшегося среди буджакских удаль­цов, тревожили хана сильнее, чем угроза со стороны казаков. За годы, прожитые вместе с Шахином на Кавказе, Джанибек успел убедиться в неукротимости его нрава: что говорить, если Ша­хин, будучи еще 17 лет от роду, осмелился бросить вызов самому Гази Гераю — а ведь теперь он стал и старше, и опытнее, тогда как Джанибеку было весьма далеко до легендарного Гази... Не­смотря на все свои достоинства, на поверку он оказался челове­ком пугливым и несамостоятельным, полностью зависимым от своего первого советника Бек-аги. Крымцы быстро подметили это и насмехались над ханом: «Велит Бек-ага хану стоять — и тот стоит, а велит хану сидеть — и хан сидит; и что бы ни повелел хану делать — то хан и делает».⁹

Популярность отважного бунтаря, наводящего страх на само­го хана, росла с каждым днем.¹⁰ Хан пытался было жаловаться на Шахина Герая в Стамбул, но у падишаха было достаточно соб­ственных хлопот, и тогда по совету Бек-аги Джанибек Герай сам выступил на Буджак, чтобы разорить гнездо мятежа и положить конец своим опасениям.

Весной 1614 года ханское войско прибыло в буджакские степи, но Шахин Герай уклонился от сражения и пропал из виду. Про­стояв впустую несколько недель у Ак-Кермана, Джанибек Герай повернул домой: воевать было не с кем, да и крымские воины от­нюдь не рвались в бой со своим тайным кумиром. Хан уже пере­секал Днепр на обратном пути, когда стало известно, что Шахин вновь показался у Ак-Керманской крепости. Тогда Бек-ага с не­большим отрядом развернулся с полдороги и бросился в погоню. Ему удалось настигнуть и разгромить спутников Шахина Герая, но сам мятежник сумел ускользнуть. В буджакских степях раз­вернулась настоящая охота за ним, а хитроумный беглец запуты­вал следы и распускал ложные слухи о своих намерениях: одни говорили, будто он бежал на Днепр к казакам, другие утвержда­ли, что он скрылся у черкесов, а бывшая жена Шахина (полька, по некоей причине получившая развод и отпущенная супругом на родину) припоминала, что ее муж собирался уйти в Персию. На самом же деле опальный нурэддин затаился совсем неподалеку от Ак-Кермана, в придунайском селении Килия. Но там его разыска­ли люди султана, и Шахину Гераю пришлось покинуть Буджак, уйдя далеко на восток — к Кавказу.¹¹

Между тем запорожцы (вопреки запрету короля, опасавшего­ся разозлить турок) принялись за свои морские рейды. Их фло­тилии числом от 30 до 100 чаек ежегодно выходили из устья Дне­пра и направлялись грабить приморские селения на турецких и крымских побережьях. Ханский порт Гёзлев, прежде уже не раз страдавший от казацких нападений, в 1612 году вновь подвергся разгрому с моря, а на следующий год казаки вторглись в Крым дважды.¹²

Хан не остался в долгу. Его войска неоднократно наносили удары по украинским владениям короля, а в 1615 году Джанибек Герай лично выступил в поход на Речпосполиту. Ни казаки, ни польские солдаты не сумели преградить ему путь на Украину — и крымская армия опустошила обширные районы от Подолья до Галичины. Этот поход оказался невероятно прибыльным: на полуостров были согнаны тысячи пленных и несметные стада скота. «В следующий раз, - хвалились крымские воины, - земли короля будут разорены так, что и петух нигде не прокричит».¹³ Боевые успехи вернули Джанибеку пошатнувшийся было авто­ритет и даже принесли ему прозвище «Счастливого Хана». По возвращении из похода он написал Зигмунту III, что удар был местью за казацкие нападения на Крым, и что если король сам не утихомирит запорожцев, то ханское войско еще не раз появится в польских границах.¹⁴

Разгром Украины ничуть не утихомирил казаков; напротив, размах их морских рейдов лишь нарастал: летом 1616 года лодоч­ная флотилия гетмана Сагайдачного сожгла Кефе, осенью казаки вышли на Самсун, разграбили Трабзон и опустошили босфорские побережья у самого Стамбула. Османский флот, не сумев настичь увертливые казацкие лодки на морском просторе, зашел в устье Днепра и разрушил казацкие становища — но это мало повреди­ло запорожцам, которые в тот момент по большей части находи­лись далеко в море.¹⁵

В Польше с тревогой ожидали, что после столь дерзостных казацких вылазок хан осуществит свою недавнюю угрозу — но, вопреки ожиданиям, крымские послы прибыли в Польшу с предложениями мира и дружбы. Выяснилось, что у Джанибека Герая появилась новая забота: султан призвал его на персидский фронт, и теперь хан старался обезопасить Крым на время своего отсутствия.¹⁶

Оставив страну на попечение калги Девлета Герая, Джанибек Герай во главе крымской армии двинулся на восток. Он перебрал­ся через Керченский пролив и направился к дагестанским горным проходам в Закавказье, где и разворачивались турецко-иранские баталии.

Следуя на фронт, Джанибек Герай намеревался попутно вы­яснить отношения со своим зятем Иш-Тереком — беем Большой Ногайской Орды (которая, будучи полвека назад покорена Москвой, стремительно утрачивала остатки своей былой силы). При­чиной ханского гнева было то, что Иш-Терек, задумав избавить свою орду от царского засилья, обратился к падишаху с просьбой принять волжских ногайцев в османское подданство и сообща вы­бить московских воевод из Астрахани. Султан отказался воевать с русскими, которых считал своими союзниками в борьбе против Польши, однако выполнил первую просьбу бея и прислал ему символ власти — санджак, почетное знамя, чем бей чрезвычайно возгордился.¹⁷ Как бы ни 8ыл послушен Джанибек падишаху, ре­шение Стамбула глубоко уязвило его, ведь делами волжских но­гайцев искони ведали крымские ханы, и у прежних султанов не было принято вмешиваться в эту сферу их влияния.

Конечно, Джанибек Герай не посмел упрекать султана, зато от­крыто высказал свое недовольство Иш-Тереку, заявив ему, что тот должен подчиняться не Стамбулу, а Бахчисараю. Но осмелевший Иш-Терек дерзко ответил, что хан ему вовсе не господин, а лишь равный по чину «брат», который и сам посажен на трон тем же султаном.¹⁸ Джанибек Герай не вытерпел такого унижения от коче­вого князька и решил наказать Иш-Терека.

Заслышав о приближении крымского войска, Иш-Терек забыл о присяге султану и сбежал под защиту астраханских воевод, и Джанибек Герай ограничился тем, что, пересекая земли Кабарды, разгромил засевших там союзников бея (сам наполовину черкес, Джанибек Герай отлично разбирался в хитросплетениях родства и союзничества в кавказских краях). На этом его победоносное шествие и закончилось, ибо когда крымцы наконец добрались до Дагестана, оказалось, что дальнейший путь по ущельям наглу­хо перекрыт кумыками, кабардинцами и волжскими ногайцами, оскорбленными ханской враждебностью к их бею.

Продвигаться дальше не было никакой возможности, и Джани­беку Гераю пришлось со стыдом возвратиться в Крым.¹⁹ Падишах остался очень недоволен провалом похода и настойчиво повторил приказание: в следующем году хан обязан выступить в Персию.²⁰

На сей раз Джанибек Герай не рискнул идти через Кавказ: вме­сто этого он переправил на кораблях десятки тысяч своих бойцов из Кефе в Трабзон, а уже оттуда повел к персидским границам. Крымцы не хотели идти в дальний опасный поход; некоторые из них даже уклонялись от призыва и скрывались в Буджаке у Кан-Темира.²¹ Без сомнения, хану тоже очень не хотелось покидать Крым — но пререкаться с падишахом он не мог, и бежать от су­ровой воли стамбульского повелителя ему было некуда.

ЯТАГАН В НЕБЕСАХ

Шахин Герай у иранского шаха — Разгром ханского войска в Иране — Неудачный побег Мехмеда Герая из тюрьмы и ссылка на Родос — Шахин Герай собирает на Кавказе силы для вторжения в Крым — Калга Девлет Герай обороняет полуостров — Знамение красной кометы

(1617-1619)

Крымское войско пересекло Черное море и, преодолев пустын­ные нагорья, оказалось у линии фронта. Пока османы готовили к бою свои тяжелые орудия, крымцам и ногайцам предстояло сра­зиться с конницей кызылбашей,²² способной померяться с ними в мастерстве верховой езды и сабельного боя. Не исключено, что в ханских отрядах можно было найти нескольких престарелых вете­ранов предыдущей персидской кампании, в которой крымцы уча­ствовали почти сорок лет назад, но большинство воинов, конечно же, оказалось в этом краю впервые. И непривычный ландшафт, и незнакомые боевые кличи противника — все это было в новин­ку для крымских бойцов. Однако еще более неожиданной для них стала встреча со своим бывшим нурэддином — Шахином Гераем, которого они увидели на поле боя в первых рядах неприятельской армии.

Что же привело его сюда?

Покинув Буджак в 1614 году, Шахин Герай не рискнул надол­го задерживаться на Кавказе: там заправляли черкесские родичи Джанибека и Девлета, которые не преминули бы изловить бегле­ца и выдать его хану. Поэтому Шахину пришлось искать приста­нища по другую сторону Кавказского хребта — во владениях персидского шаха Аббаса Т.

Это было довольно рискованным решением, ведь правители Ирана до сих пор знали крымских татар лишь как неприятелей, подсобную силу османов. Иранскому двору уже доводилось ви­деть крымских принцев, но все они все прибывали сюда в це­пях, захваченные на поле боя, тогда как Шахин Герай явился по доброй воле, предлагая Аббасу свои услуги в борьбе с турками. Крымского гостя поселили при дворе, подозрительно присматри­ваясь к его поведению, — впрочем, обращались с ним учтиво и на шахских пирах он занимал почетное место среди подвластных Ирану кавказских правителей. Как отзывались очевидцы, Шахин выделялся среди них крупной статью и был чрезвычайно разу­мен и быстр.²³

Шахин Герай не собирался бездействовать, и как только ему представился случай досадить своим недругам, он блестяще справился с заданием — ведь это именно Шахин, созвав кумы­ков, дагестанцев, кабардинцев и недовольных ханом ногайцев, наглухо перерезал путь в Иран армии Джанибека Герая.²⁴

Убедившись наконец, что Шахин Герай не является османским лазутчиком, Аббас без опасений отправил его воевать против ту­рок — и вот как раз в этот момент на помощь турецким войскам из Трабзона подошли крымцы.

Стоит полагать, крымскому изгнаннику было не так-то легко под испытующими взглядами иранских эмиров стегнуть свое­го коня, чтобы двинуться в бой против земляков — однако ему пришлось сделать это. Предварительно Шахин Герай упросил шаха, чтобы иранское войско отдавало в его распоряжение всех пленных крымцев — и получив такое позволение, отпускал соотечественников на волю (впрочем, такую милость он оказы­вал лишь простолюдинам, тогда как к ханской знати был столь же беспощаден, как и к туркам).²⁵

Персидская кампания закончилась для османов и Джанибека Герая полным разгромом — по Крыму даже прошел слух, что хан погиб в этом походе.²⁶ Турецкие командиры взвалили всю ви­ну на хана, а хан оправдывался тем, что коварный Шахин выдал кызылбашам все секреты и военные хитрости крымской армии, что и привело к поражению.²⁷ Потери были ужасны: в Иране погибли первые командиры крымского войска - бей рода Ширин и бей рода Мансур; в плен попал всесильный ханский советник Бек-ага; в боях полегло не менее 8 тысяч простых воинов (и не встреться крымцам на фронте Шахин Герай, эти утраты были бы еще большими за счет истребления пленных).²⁸

В конце 1617 года в османской столице воцарилась неразбери­ха. Ахмед I умер и султанский двор стал ареной противоборства двух враждующих партий: вначале одна из них возвела на пре­стол Мустафу, слабоумного брата Ахмеда, но затем верх одержала другая, провозгласившая падишахом Османа II, 14-летнего сына покойного султана.

Узнав обо всем этом, Джанибек Герай забеспокоился: не взду­мает ли окружение нового султана отправить его в отставку? Основания к такому беспокойству имелись: по Крыму и Польше уже гуляли слухи, будто султан готов назначить ханом сидящего в тюрьме Мехмеда Герая!²⁹ (Впрочем, если даже под сводами стам­бульского дворца и мелькнула идея заменить неудачливого полко­водца храбрым узником, то вскоре от нее пришлось отказаться: в феврале 1618 года, когда внимание всего Стамбула было поглоще­но дворцовым переворотом, Мехмед Герай попытался бежать из Еди-Куле. Он тайно договорился с неким Халиф-мирзою, тот при­вел к стенам крепости лошадей — и Мехмед Герай, выбравшись из тюрьмы, помчался прочь от своей темницы. Стража быстро обнаружила побег и пустилась в погоню. Мехмеда Герая схватили уже на болгарском берегу, в Правади. Беглеца доставили к новому падишаху, и тот приказал отправить Мехмеда подальше от сто­лицы, на эгейский остров Родос, а Халиф-мирза с прочими его сообщниками был казнен).³⁰

Джанибек Герай засобирался прочь с иранского фронта, спеша срочно оказаться в Стамбуле, чтобы заверить нового падишаха в личной преданности и продлить свои ханские полномочия. Но перемены в турецкой столице побудили к действию не только его одного: Аббас I, тоже внимательно наблюдавший за событиями, счел, что османская смута представляет Шахину удобный шанс захватить власть в Крыму.³¹

Шахин Герай последовал его совету и отправился на Кавказ, чтобы собрать силы для возвращения на родину. Породнившись с влиятельными кабардинскими и кумыкскими князьями,³² он стал собирать вокруг себя союзников. К нему потянулись все, кто был обижен ханом и боялся османов, и Шахин с удовлетворением подсчитывал свои растущие силы, желая привлечь к себе и кав­казских горцев, и ногайцев Большой и Малой орд, и даже русских казаков с Терека.

Тревоги Джанибека Герая оказались напрасными: новый сул­тан сохранил за ним прежний титул, но теперь ханский сан Джа­нибека Герая был словно подвешен на тонкой нити: в персидском походе хан потерял свой главный символ власти — врученный ему когда-то Ахмедом туг (бунчук из белых конских хвостов), а Осман II отказался выдавать ему новый, что выглядело недобрым знаком.³³

Весной 1619 года Джанибек Герай с остатками войска вер­нулся в Крым. Поздравив старшего брата с возвращением, калга Девлет Герай рассказал ему о событиях, произошедших за те полтора года, что хан отсутствовал в Крыму. Важное место в них занимало имя Шахина Герая, который, как и прежде, грозил бахчисарайским правителям — но уже не из Буджака, а с Кавказа.

В 1617 году, когда хан отправился в Персию, султан приказал калге выступить на Польшу. Приказ был весьма несвоевремен­ным: Девлет Герай как раз в это время собирался в черкесские края, дабы там поставить заслон наступлению Шахина. Он по­просил султана отложить польскую кампанию — но падишах был непреклонен, да и крымские бойцы, мечтавшие разбогатеть в походе, стали роптать: мол, они уже сделали долги, занимая в счет будущей добычи лошадей и военное снаряжение, а кал-га удерживает их дома... Девлет Герай вовсе не желал, чтобы все войско умчалось в Польшу, а Крым остался беззащитен перед наступлением Шахина. Поэтому он отправил на помощь султа­ну лишь несколько мирз с отрядами, а всем остальным приказал оставаться на месте. Но удержать вооруженные толпы, уже гре­зившие о несметных трофеях, было невозможно: они обходили заградительные посты на Перекопе, окольными путями просачи­вались из Крыма в степи и неслись на запад, где их ожидало во­жделенное богатство...³⁴ Если в этот раз Шахин Герай не овладел Крымом (оставшимся без хана и практически без войска), то, на­верное, лишь потому, что слишком поздно узнал о столь редкост­ном шансе к успеху.

Этот польский поход султана был задуман для усмирения ка­заков. Прежде, когда султан грозил королю походом против запо­рожцев, Зигмунт III намеренно обескураживал его своей невоз­мутимостью: польские послы в Стамбуле равнодушно заявляли, что королю нет дела до беглых разбойников, и турки могут посту­пать с казаками, как хотят. Но когда Осман II и впрямь отправил к польским границам свою армию, добавив к ней силы Буджака и Крыма, на пути турок встал польский коронный гетман Станис­лав Жолкевский. Не решившись на открытое сражение, стороны разрешили вопрос миром: Польша обязалась запретить казакам морские рейды, а османы обещали, что татары не потревожат бо­лее королевских земель.³⁵

Однако правительственные договоры мало интересовали воль­ных добытчиков по обе стороны границы: в следующем году Кан-Темир с сыновьями вновь разорял Галичину, а казаки грабили села на турецких побережьях.³⁶ Султан, в свою очередь, вновь на­правил на Речпосполиту крымские силы — и они, соединившись с Кан-Темиром, прошлись «огнем и мечом» до самой Волыни.³⁷

В 1619 году украинские походы были отменены: хан и калга го­товились защищать Крым от Шахина Герая. Тот, отправленный Аббасом добывать крымский престол, опять надвигался с Кавка­за и на этот раз представлял серьезную угрозу, поскольку сумел поднять за собой всех кубанских ногайцев.

Если Джанибек Герай мог считать своей вотчиной Черкессию, откуда происходила его мать, то Шахин Герай мог питать подоб­ное отношение к Малой Ногайской Орде, где 35 лет назад он и его брат Мехмед появились на свет. Их мать Ес-Туган была дочерью знаменитого Гази-бея, основателя малоногайского улуса.³⁸ Как из­вестно, Гази-бей был близким другом хана Девлета I Герая и вос­питателем его внуков и правнуков.³⁹ Это означало, что у Мехмеда и Шахина среди кубанских ногайцев были эмельдеши — «молочные братья», то есть, сыновья их воспитателей. Такие связи счи­тались не менее прочными, чем родственные, и неудивительно, что Шахин нашел среди ногайцев немало сторонников, готовых помочь ему в возвращении в Крым.

Джанибек к этому времени уже вернулся из Персии, но, желая перевести дух после тяжкого похода, не пошел на Кавказ сам, а послал туда Девлета Герая со всем крымским войском.⁴⁰ Сколь бы ни был могуч Шахин Герай, он не рискнул сражаться с такой силой и счел за лучшее отступить назад, укрывшись у своего те­стя в Кумыкии, — а Девлет Герай, вступив на Кубань, сурово по­карал здешних ногайцев за их пособничество мятежнику.⁴¹ Эта расправа лишь еще больше настроила жителей Прикавказья про­тив калги и хана, тогда как Шахин Герай обретал тут новых дру­зей, и это не предвещало ничего хорошего Джанибеку Гераю.

Тревожны были и знамения с небес. Минувшей осенью над ночными горизонтами Черноморья на несколько дней нависла красная комета в форме кривого ятагана. Стамбульские звездоче­ты истолковали ее появление как предзнаменование новой пер­сидской войны.⁴² Что сулил этот кровавый меч Крыму — оста­валось лишь догадываться. И хотя даже без подсказки небесных светил было очевидно, что в стране наступили непростые време­на, едва ли кто мог предположить, насколько тяжкие испытания ожидают Крымский Юрт в скором будущем...

НЕВОЛЬНИК ПАДИШАХА

Попытки Зшмунта III взять казачество под правительственный контроль — Спор хана с королем из-за уплаты упоминков — Цецорское сражение 1620 г. — Хотинское сражение 1621 г.  — Гнев султана на Джанибека Герая  — Мирное соглашение Польши и Турции

(1620-1621)

Польский король Зигмунт III шел на все, чтобы сохранить мир с Османской империей. Он не только декларативно осуждал перед султаном набеги казацких флотилий на турецкие побережья, но и на самом деле пытался взять запорожцев под свой контроль, ибо их самовольные вылазки подавали южным соседям Речпосполитой предлоги к новым нападениям. Король объявлял казакам, что готов принять их к себе на службу и выплачивать им жалование («вписать в реестр») — а взамен те прекратят самовольные рейды и будут выступать в походы только по королевскому приказу.⁴³ Однако и это не стало решением проблемы: небогатая польская казна могла содержать лишь малую часть казачества, а тем, кому не посчастливилось попасть в королевский реестр, оставалось по-прежнему кормиться за счет войны — тем более, что своих напа­дений на украинские пограничья Речпосполитой не оставляли ни буджакцы, ни крымцы. И если набеги Буджакской Орды, подобно большинству казацких рейдов, были мало связаны с большой по­литикой и служили в первую очередь средством к пропитанию, то обоснование ханских походов коренилось в давней истории взаимоотношений Крымского Юрта с Польским Королевством.

Как уже было рассказано в первом томе, Крымский Юрт уна­следовал верховенство над всеми бывшими владениями Великой Орды, в том числе и над подвластными ей восточнославянскими княжествами. Именно на этом основании Хаджи Герай в свое вре­мя формально «уступил» польско-литовским правителям укра­инские земли; именно поэтому Крым получал ежегодную плату от бывшей ордынской данницы — Москвы.⁴⁴ И хотя, в отличие от московской династии, польские короли никогда не были вас­салами Орды, они тоже регулярно отчисляли в пользу крымско­го двора определенную сумму «упоминков», которые в сути сво­ей были заменой дани, поступавшей ранее в Орду с украинских земель. Польша не раз предлагала Крыму изменить этот давний обычай, и при Гази II Герае стороны согласились, что король бу­дет по-прежнему слать дары хану, — но уже не в обязательном порядке, а лишь в награду «за ханскую службу», то есть, как воз­награждение за крымскую помощь в военном союзе.⁴³

Однако вскоре после подписания договора Гази Герай умер, Селямет Герай пробыл на троне недолго, а Джанибек отказал­ся продлевать соглашение. И это понятно: ведь дары соседних держав были в глазах Гераев данью, причитающейся им как на­следникам золотоордынских ханов, и являлись не только источ­ником пополнения казны, но и символом государственного пре­стижа. Джанибек Герай желал, чтобы упоминки выплачивались регулярно и без каких-либо условий, да еще и требовал погаше­ния задолженности, накопившейся со времен Гази II Герая. Со своей стороны, Зигмунт III соглашался отправить дары лишь по­сле заключения военного союза и с возмущением отвергал саму мысль о каких-либо долгах. Два гордых правителя столкнулись в заочном противостоянии: крымский отстаивал свои привилегии, а польский защищал свой суверенитет. Джанибек Герай заявлял, что крымские походы на Польшу вызваны не только казацкими налетами, но и невыплатой упоминков, и если король не прислу­шается к этому предупреждению, то удары последуют вновь и вновь.⁴⁶

Однако угрозы Джанибека Герая утратили убедительность, когда в Польше узнали о масштабах персидского разгрома: со­гласно подсчету, проведенному ханом по возвращении из Ирана, в Крыму оставалось всего лишь 30 тысяч боеспособного войска.⁴⁷ Потому, уже не опасаясь ослабевшего соседа, Зигмунт III оставил вынужденное миролюбие в отношении турок и вернулся к дав­нему спору с султаном за влияние в Молдове, правитель которой недавно восстал против османов и ждал от короля военной по­мощи.

В сентябре 1620 года коронный гетман Станислав Жолкевский вступил в Молдову. Предвидя, что султан может позвать на под­могу Джанибека Герая, гетман написал хану письмо. Он убеждал Джанибека, что грядущая схватка — это дело турок и поляков, и крымским татарам нет резона вмешиваться в нее. «Докажи, — взывал гетман к гордости хана, — что ты свободный правитель, а не раб турецкого султана! Вспомни своего дядьку Мехмеда II Ге­рая, который предпочел умереть, нежели оставаться подданным турецкого падишаха!».⁴⁸

Джанибек Герай действительно не выступил в этот поход — но причиной тому стали не столько призывы Жолкевского, сколько страх перед Шахином, который по-прежнему кружил в Предкавказье и выжидал случая ринуться в Крым.⁴⁹ Вместо хана на помощь османским союзникам пошел Девлет Герай. Там его уже ожидали везирь Искендер-паша и Кан-Темир со своей отбор­ной конницей.

Встретив Девлета Герая, везирь поставил крымское войско глу­боко в тылу сторожить обоз, пояснив свое решение тем, что яко­бы не хочет подвергать риску драгоценную жизнь высокородного калги. Девлет Герай понял, что паша действует по указке Кан-Темира, который хочет отстранить крымцев от боевых действий, дабы не делиться с ними будущими трофеями. Калга заявил, что если к его бойцам будут относиться столь пренебрежительно, он уведет их обратно в Крым — и Искендер-паше пришлось пере­распределить войска: на левом крыле армии встали крымцы, на правом буджакцы, а в центре сами османы.⁵⁰

Храбрая настойчивость Девлета Герая спасла турецкую армию. В первом же бою у селения Цецора Жолкевский сокрушил осма­нов, и тех выручил лишь сильный удар крымцев, налетевших сбоку на польские отряды и нанесших гетману сильный урон. Оценив потери, Жолкевский понял, что проигрывает бой. Следо­вало отступать, но это было непростой задачей, поскольку обрат­ную дорогу в Польшу ему перерезал «Кровавый Меч» (так поля­ки называли Кан-Темира).⁵¹ Тогда Жолкевский через посыльного передал Искендер-паше, что готов прекратить сражение и поки­нуть Молдову — но для этого требует в заложники Кан-Темира, которого отпустит, как только доберется до польской террито­рии. Везирь собрал в своем шатре военный совет, пригласив туда и польского посланца. Османские командиры склонялись к тому, чтобы принять предложение гетмана, — но тут под полог шатра вступил Кан-Темир, чья судьба и обсуждалась на собрании.

Сохранилось яркое описание этого момента, сделанное осман­ским историком.

Ногайский вождь — человек великанского роста, закованный в железную броню и всем своим видом напоминающий боево­го слона — вошел в шатер, громовым басом поприветствовал везиря и, не обращая внимания на прочих военачальников, усел­ся рядом с главнокомандующим. Посланец гетмана, оробевший при виде этого устрашающего гиганта, невольно встал и снова сел, не зная, что сказать. «Кто этот неверный?» — спросил Кан-Темир, смерив поляка взглядом. Искендер-паша объяснил, что гетман предлагает мир и просит отдать его, Кан-Темира, в залож­ники. Услыхав это, Кан-Темир рассвирепел: «Что?! Я тридцать лет рублю саблей их отцов и сыновей — а сегодня должен сам от­даться им в руки, чтоб они меня живьем на вертел насадили?!!». Побагровев от гнева, Кан-Темир покинул шатер. Переговоры были сорваны.⁵²

Так ни о чем и не договорившись, Станислав Жолкевский стал отступать к польской границе. По дороге его войско было раз­громлено Кан-Темиром, гетман погиб. Разделавшись с поляками, Кан-Темир устроил в королевских владениях такой погром, кото­рого тут еще никогда не видали: буджакцы и примкнувшие к ним крымцы обратили в руины обширный край вплоть до Перемышля, куда их войска прежде никогда не добирались. Дошло до того, что в Польше стали опасаться за саму Варшаву, советуя королю на всякий случай эвакуироваться из столицы.⁵³

Успех под Цецорой чрезвычайно воодушевил 16-летнего сул­тана Османа П. В упоении победой он намерился двинуться даль­ше — в султанском окружении зазвучали разговоры о том, что падишах собрался дойти до самой Балтики и покорить своей власти все Польское Королевство! Ближайшие советники султа­на с восторгом поддержали эту идею и пренебрегли предостере­жениями муфтия и военачальников, выступавших против новой войны.⁵⁴

Следующей весной Кан-Темир с отрядами из Буджака и Добруджи снова громил Галичину, летом в сторону крепости Хотин на польско-молдавском пограничье двинул огромную армию сул­тан, а вскоре туда подтянулись и крымские силы: падишах заставил участвовать в своем грандиозном походе и хана Джанибека, и калгу Девлета, и нурэддина Азамата Герая.

Сражение, грянувшее под Хотиным 2 сентября 1621 года, стало одной из крупнейших битв в Европе начала XVII века: в нем со­шлось более сотни тысяч османов, крымцев и буджакцев против шестидесяти тысяч поляков и украинцев. Стороны обменивались яростными ударами, возобновляя атаки вновь и вновь на протя­жении четырех недель. Скоро выяснилось, что в этом сражении удача отвернулась от османов: хотя они и удержали свои пози­ции, потери султанской армии были втрое больше, чем у польско­го войска. Две огромных армии сцепились в смертельном клинче, не в силах сдвинуть одна другую с места.

Джанибек Герай шел в этот поход с большой неохотой, стремясь поскорее вернуться домой — видимо, хан сильно тревожился за покинутый без надзора Крым. Желая увести своих бойцов подаль­ше от гибельного артиллерийского огня, он просил позволения распустить крымцев по Украине, чтобы те опустошали территории противника — но падишах приказал оставаться на месте: приви­легия легкого добычливого похода уже была отдана буджакцам.⁵⁵

Кан-Темир, бросаясь из-под Хотина вглубь украинских земель и возвращаясь обратно к султанской ставке, обильно одаривал падишаха захваченными там невольниками и всевозможным до­бром. Его войска немало помогли османам, перекрыв противнику всякое сообщение с Польшей и отбивая польско-казацкие атаки. Султан, восхищенный щедростью и доблестью Кан-Темира, на­значил его наместником Силистрийского эялета — большой османской провинции, что охватывала весь западный берег Чер­ного моря от Днестра до болгарских земель. Столь молниеносный карьерный взлет мирзы очень не понравился Джанибеку Гераю: выходило, что бывший ханский подданный получил везирский чин и при случае, чего доброго, попытается командовать самим ханом! Джанибек Герай пытался было возражать против назначе­ния Кан-Темира, но Осман II не стал его слушать.⁵⁶

Когда битва уже подходила к концу, султан, наконец, позво­лил крымскотатарским отрядам поживиться в польских владе­ниях, однако Джанибек Герай уже не хотел идти никуда, кроме как обратно в Крым. В итоге войско, не слушаясь хана, унеслось с калгою и нурэддином на украинские пограничья, а хан остал­ся в одиночестве — его покинула даже собственная гвардия, ко­торая предпочла отправиться в набег вслед за всеми прочими и вознаградить себя обильной добычей за месяц изнурительного противостояния.⁵⁷

Хотинский поход погубил карьеру Джанибека Герая. Наблю­дая за его поведением, Осман II заподозрил, что хан намеренно саботирует кампанию. В Стамбуле уже ожидали было, что пади­шах казнит хана, но султан удержался от крайних мер и лишь из­лил на крымского правителя поток своего гнева, припомнив ему позорный разгром в Персии и обвиняя в бабьей трусости: «Ты достоин смерти, — бушевал Осман, — и я пощадил тебя лишь ради заслуг твоего брата Девлета Герая»!⁵⁸ Заслышав о казни хана, эту идею поддержали и польские посланцы, готовившие переми­рие с турками: они потребовали, чтобы султан обязался покарать хана смертью, если тот после заключения мира вновь нападет на Польшу. Османы отвергли это предложение, но обещали снять хана с престола, если тот позволит себе поступать подобным образом.⁵⁹

Это было не последним из унижений, что пришлось пере­жить в те дни Джанибеку Гераю. Когда поляки потребовали, что­бы мирный договор был заключен не только с султаном, но и с ханом, везирь лишь отмахнулся в ответ, презрительно бросив о Джанибеке Герае: «Хан — невольник султана. И государство его, и голова в воле и в милости падишахской».⁶⁰ Без сомнения, эти слова стали сильным ударом по гордости хана, столь заботивше­гося о своем престиже наследника ордынских владык в глазах польского соседа.

Стороны сошлись на том, что Варшава и Стамбул удержат своих подданных от взаимных набегов, король будет посылать хану дары в знак военного союза с ним, а дипломаты подготовят окончательный мирный договор между двумя державами. Поре­шив на этом, Осман II приказал своей поредевшей армии пово­рачивать обратно и еще раз повторил этот приказ для буджакцев и крымцев, широко рассыпавшихся по Украине: им было велено тотчас покинуть королевские владения и вернуться по домам.⁶¹

Джанибек Герай наконец-то оставил молдавскую границу и побрел в Крым дожидаться возвращения своих воинов.

ЗЕМНОЙ РАЙ

Мехмед Герай на Родосе — Мере-Хусейн-паша обещает сделать его ханом — Янычарский бунт и смута в Османской империи — Польша требует отселить Кан-Темира из Буджака — Смена везирей, Джанибек Герай получает отставку — Мехмед Герай назначен ханом и прибывает в Крым

(1621-1623)

Под знойным небом безмятежно пенилась эгейская лазурь, скалистые утесы Родоса утопали в зелени старых олив и розовом цвету олеандров — место ссылки Мехмеда Герая было поистине земным раем, но невольный гость этих живописных мест, без со­мнения, охотно отдал бы все здешнее великолепие за один взгляд на ковыльные курганы Тарханкута и соляные пустоши Присивашья. Мехмед Герай жил здесь на свободе и в достатке, одна­ко для его энергичной натуры были невыносимы вынужденное бездействие и оторванность от внешнего мира. Судьбы родины вершились где-то далеко за тремя морями, вести из столиц дости­гали острова нескоро, и время на Родосе текло медленно, словно кипарисовая смола на жаре. Порою в здешней гавани бросали якорь большие корабли из Стамбула — и тогда однообразные будни расцвечивались яркими встречами и беседами о последних новостях.

Встречи на острове выдавались разными. Однажды Мехмеду Гераю довелось повидаться со своим давним недоброжелателем: начальником султанского гарема Мустафою, который когда-то сильно навредил Мехмеду интригами в пользу Джанибека. Те­перь главный евнух в чем-то провинился перед султаном, потерял свою должность и направлялся в ссылку. Мустафа предпочел бы не видеться с Мехмедом Гераем, но ему было приказано доставить крымскому принцу 30 тысяч акче «на кофе» из султанской казны. Принимая передачу, Мехмед Герай не упустил случая уязвить не­друга: «Благодаря Аллаху, — сказал он, — я вижу тебя удален­ным и в немилости: ты был причиной того, что у меня отняли ханство и я нахожусь здесь».⁶²

Совсем иначе сложилась встреча Мехмеда Герая с Мере-Хусейн-пашой, завернувшим на Родос по пути в Египет. Крым­ский изгнанник и османский сановник подружились между со­бой, и Хусейн перед отъездом пообещал Мехмеду Гераю, что если когда-нибудь станет везирем, то добьется его назначения ханом.⁶³ Окрыленный этой надеждой, Мехмед Герай стал дожидаться пе­ремен в Стамбуле.

Эти перемены не замедлили наступить. Если Хотинская кам­пания принесла Джанибеку Гераю немало тревог, то для Османа II она и вовсе обернулась полным крахом. Молодой султан, сильно раздосадованный на своих янычар за их поражение под Хотиным, по возвращении в Стамбул решил строго наказать их. Его гнев имел основания: в последние годы эти отборные части османской армии и впрямь сильно разленились и разнежились, утрачивая былую боеспособность. Но янычары, привыкшие считать себя высшей кастой, возмутились столь суровым обхождением и вос­стали против падишаха. В мае 1622 года Стамбул несколько дней пылал янычарским бунтом; все закончилось тем, что янычары истребили неугодных им командиров и везирей, а затем убили и самого Османа, который запоздало пошел на попятную, но уже не смог совладать с яростью вооруженной толпы.⁶⁴

С гибелью Османа II империя лишилась своего единственно­го династа, способного править государством, ибо из трех остав­шихся наследников престола один (Мустафа) был сумасшедшим, а двое других (Мурад и Ибрагим, братья покойного Османа) — малолетними детьми.⁶⁵ Не имея иного выбора, на трон возвели Мустафу, и теперь государством стали заправлять алчные вре­менщики, стремившиеся любыми способами заработать симпа­тии янычарских казарм и пробиться к посту верховного везиря при невменяемом султане. В стране наступило безвластие, казна опустела, на окраинах империи разгорались мятежи, с востока вновь поднимал оружие иранский шах, а неутихающие налеты запорожцев на турецкие побережья несли куда большую угрозу, чем прежде: ведь столица в дни смуты стала весьма уязвима, и ес­ли бы казаки взялись сейчас атаковать ее, это могло бы иметь для Стамбула непредсказуемые последствия.⁶⁶

Прежние планы покорения Польши были забыты; теперь османские политики спешили заключить прочный мир с коро­лем, ибо война с ним могла окончательно подорвать силы осла­бевшего Османского государства. Тем временем ни казаки, ни буджакцы, вопреки прошлогоднему перемирию, не собирались прекращать взаимных набегов: пока запорожцы жгли османские прибрежные поселки, Кан-Темир снова бесчинствовал на Галичине и Волыни.⁶⁷ Послы Зигмунта III, прибывшие в Стамбул для под­писания мирного договора, поставили условие: мир между Поль­шей и Турцией станет возможен лишь тогда, когда Кан-Темира вместе с его ордой уберут прочь от польских границ.⁶⁸ Османы и не возражали бы против этого (ведь в ответ король брался утихо­мирить казаков), но о каком переселении Кан-Темира могла идти речь, когда распоряжения верховной власти с трудом выполня­лись даже в самом Стамбуле... Сила и заносчивость буджакского вождя были общеизвестны; везирь знал, что своенравный мирза попросту откажется выполнять приказ и это станет позором для стамбульского двора. Не желая выдавать этой слабости, в ответ на требования польского посла везирь отнекивался до последне­го, а затем в сердцах бросил: «Оставь в покое Кан-Темира! Это — шайтан!!! Сместить его мы не можем никак!».⁶⁹

За несколько месяцев, что миновали со дня переворота, при османском дворе уже четырежды сменялись верховные везири. Наконец, в феврале 1623 года везирский пост перешел к Мере-Хусейну, который когда-то гостил у Мехмеда Герая на Родосе. В от­личие от своих предшественников, Хусейн-паша был рассудитель­ным политиком: он сознавал, что империи невыгодны напрасные войны, и еще за год до Хотинской кампании советовал султану вместо безрассудного похода на Польшу заняться освоением пу­стующих земель в Азии.⁷⁰ Хусейн-паша очень неприязненно от­носился к Кан-Темиру и сразу согласился с требованиями короля. «Обещаю тебе, — сказал он польскому послу Збаражскому, — что ни Кан-Темира, ни какого-либо другого пса там не оставлю, ибо от них нельзя ждать ничего хорошего!.. Будь проклята душа того, кто советовал султану поставить там этого разбойника!».⁷¹ Конечно же, мирза мог воспротивиться решению везиря — но у Хусейн-паши на примете был человек, хорошо знавший Буджак и способный договориться с тамошними вождями: Мехмед Герай.

Итак, Хусейн-паша выполнит свое обещание и сделает Мехме­да ханом — а тот окажет везирю ответную услугу: он собствен­ными силами угомонит Кан-Темира, и у османов станет одной за­ботой меньше.

Как и три года назад, Джанибек Герай встревожился очередной сменой султана, ибо каждая такая перемена грозила ему потерей трона. Едва узнав о янычарском бунте, он поспешил отправить в Стамбул своего верного советника Бек-агу (который каким-то обра­зом сумел выбраться из иранского плена), дабы тот продлил у нового султана ханские полномочия Джанибека Герая.⁷² Везирь Гурджи-Ахмед-паша, задобренный подарками, без труда выдал хану нужный указ — но вскоре этот давний друг Джанибека был сбро­шен со своего поста, а пришедший ему на смену Хусейн-паша имел особое мнение касательно крымских дел. Все усилия и дары Джа­нибека Герая пропали даром: новый везирь твердо решил отпра­вить его в отставку и уже вызвал к себе с Родоса Мехмеда Герая.

Весной 1623 года крымский изгнанник с радостью покинул на­скучивший остров, явился к везирю, а вместе с ним предстал и перед султаном. Встреча с падишахом наверняка была тягостным зрелищем: несчастному безумцу, случайно вознесенному на трон великой империи, во время аудиенций связывали под одеждой руки и ноги, чтобы он сидел смирно и не нарушал приличий.⁷³ Тем не менее, из султанских покоев Мехмед III Герай вышел уже в ханском звании и стал готовиться к отплытию в Крым.

Такая подготовка требовала некоторого времени, поскольку везирь собирал в помощь новому хану отряды сейменов и снаря­жал для него военный флот. Памятуя, какой ожесточенный отпор встретили в Крыму турецкие войска при свержении Мехмеда II и Саадета II Гераев, османы ожидали сопротивления и от Джанибе­ка. Более того: в Стамбуле не исключали, что разгневанный хан может заявить в отместку о своих правах на османский трон — ибо был известен давний неписаный уговор: если династия Османов по каким-либо причинам прервется, род Гераев вправе унаследовать турецкий престол. Об этом в Стамбуле опасливо вспомнили уже сразу после убийства Османа II, когда ни один из оставшихся претендентов не годился в правители: один был по­мрачен разумом, а два других слишком малы...⁷⁴

Но Мехмед Герай лучше прочих знал цену гордости и отва­ге своего родича, и потому ничуть не опасался грядущей встре­чи с ним. В ожидании, пока будет готов ханский эскорт, он без­заботно праздновал в Стамбуле свою победу, устраивая пиры и прогуливаясь на легком судне по Босфору. Во время одной такой прогулки он заметил стоящий в гавани корабль, на котором со­бирались плыть в обратный путь до Азака русские послы. Рядом с ними на борту находился и азакский наместник, направляв­шийся в подвластную ему провинцию. Мехмед Герай развернул свою лодку, подошел к галере и весело крикнул бею, что повесит его в Азаке, как только сам прибудет в Крым (не был ли этот бей тем самым Хаджи-Коем, что подло обманул Мехмеда 13 лет на­зад?). Не оставил он без внимания и русских, напомнив, что ждет от них дани и потребовав, чтобы они уже сейчас преподнесли ему соболиных мехов. Бей в ужасе сбежал с корабля, а московские по­сланники отправились жаловаться Хусейн-паше. Везирь «успоко­ил» дипломатов, уверяя, что Мехмед Герай задирал их не всерьез или же просто был навеселе после очередного пира.⁷⁵

Наконец, сборы были окончены и флот вышел в море. Хан­ский кортеж состоял из шести галер,⁷⁶ на которых Мехмеда Герая сопровождали семья, свита, охрана, султанский посланец (чауш) с указом о назначении Мехмеда Герая на крымский трон и несколь­ко отрядов османского войска.

19 мая 1623 года бывший скиталец высадился на Кефинской пристани. Торжественно встретив его здесь, беи и мирзы с поче­том сопроводили нового правителя в Бахчисарай. Здесь, в Хан­ском дворце, чауш публично зачитал падишахский указ — и со­брание знати, возглавленное Азамат-беем Шириной, Кара-беем Барыном и Ибрагим-беем Яшлау, провозгласило Мехмеда III Ге­рая повелителем Крымского Юрта.⁷⁷

Джанибек Герай спешно покинул Бахчисарай еще до прибы­тия Мехмеда:⁷⁸ видимо, он убедился, что крымские татары рады его отставке и не заступятся за него. Вскоре Джанибек Герай явил­ся к везирю и (немало удивив тех, кто уже ожидал было его на­ступления с крымским войском под стены Стамбула) смиренно отбыл в отведенное ему поместье близ Эдирне.⁷⁹

Крым же праздновал избрание нового хана: в день воцарения Мехмеда III Герая в Бахчисарае был устроен пушечный салют и грандиозное пиршество (как это велось, с угощением всех горо­жан за ханский счет, для чего было зарезано много скота).⁸⁰ Нынешний год подавал крымцам не столь уж много поводов к радо­стям: в стране свирепствовали эпидемии и голод, жизнь в Крыму была отнюдь не легка.⁸¹ Но тем больше надежд на добрые переме­ны связывалось с именем нового правителя, который давно сла­вился на родине как человек отважный и опытный — недаром встречать его в Кефе вышла не только знать, но и «весь Крым».⁸²

¹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII века. Москва 2005, с. 358. На этом высказывании Мехмеда Герая следует остановиться подробнее: оно связано с кругом понятий и фактов, лежавших в осно­ве упорного стремления Мехмеда III Герая и его брата к власти.

Как отмечалось в первом томе книги (Том 1, с. 215-216), крымские ханы уже дав­но стремились заменить устаревший ордынский порядок престолонаследия (от старшего брата к младшему) на более прогрессивный османский (когда отцу на­следует старший сын). В силу разных обстоятельств с первых десятилетий суще­ствования Крымского ханства в стране утвердился именно «османский» порядок. Так, Хадж к Гераю вначале наследовал его старший сын Нур-Девлет. Затем Менгли Герай оставил престол своему старшему сыну Мехмеду I Гераю, а тот готовил себе в преемники своего первенца Бахадыра Герая. Этот порядок был нарушен лишь в чрезвычайной ситуации 1523 года, когда гибель Мехмеда I и Бахадыра Гераев, а также интервенция ногайских беев заставили крымскую знать обратиться за по­мощью в Стамбул, который утвердил на престоле брата покойного хана, Саадета I Герая. Таким образом, в практику был возвращен «ордынский» обычай, а сыновья Мехмеда I оказались оттеснены от трона. Сахиб I Герай пытался вернуть порядок, существовавший при первых ханах: он прочил себе в наследники своего старше­го сына Эмина Герая — но этому помешало, снова-таки, внешнее вмешательство, когда Стамбул посадил на трон ханского племянника Девлета Герая. Впрочем, и Девлет Герай пошел по следам своих предшественников: он оставил престол сыну Мехмеду II Гераю, а тот, в свою очередь, тоже хотел завещать власть старшему из своих потомков, Саадету II Гераю — однако это вызвало сопротивление ханских братьев, которые сами рассчитывали унаследовать престол в силу чингизидского обычая. «Ордынский» порядок престолонаследия был применен и при свержении Мехмеда II Герая, когда Стамбул прислал ему на замену Исляма II Герая — сле­дующего по старшинству брата. Последовавшее за этим назначение Гази II Герая не имело обоснования ни в османской, ни в ордынской традиции: оно основывалось лишь на личной воле османского султана. Воцарившись, Гази II Герай последовал примеру своих предшественников, стараясь гарантировать ханское звание в буду­щем для своего сына Тохтамыша Герая, — и вновь Стамбул в своих интересах вы­ступил как поборник обычаев Чингизидов, отвергнув ханского сына и назначив ханского брата (Селямета I Герая).

Приведенная последовательность наглядно иллюстрирует, что практически все крымские ханы стремились закрепить престол за своими старшими сыновьями, и если этот порядок нарушался, то лишь в результате прямого внешнего вмешатель­ства. В осуществлении этой реформы ханам неизменно противостояли две силы: предводители крымской аристократии и османские султаны. Первые упорно защи­щали архаичные староордынские обычаи, на которых основывались их собствен­ные наследственные привилегии. Беи с основанием опасались, что установление полного ханского единовластия лишит их исконных прав и огромного влияния в государственной жизни, как это случилось прежде с турецкой родовой знатью (по сути, уничтоженной как класс и низведенной до статуса всех прочих подданных падишаха).

Что касается османских султанов, то сохранение в Крыму «ордынского» порядка престолонаследия предоставляло им гораздо больше возможностей манипулиро­вать кандидатами в ханы, нежели строгая прямая преемственность от отца к сыну. Поначалу, вмешиваясь в вопросы наследования крымского трона, султаны высту­пали в обличье ревнителей чингизидского обычая, что стало формальным основа­нием к назначениям Саадета I Герая, Исляма II Герая, Селямета I Герая. По мере роста османского влияния в Крыму во внимание стала приниматься уже не столько традиция, сколько личная воля султана, и первым примером этого стало, как уже упоминалось, назначение Гази II Герая. Причем, если его утверждение на престоле еще могло иметь некое обоснование в статусе Гази II Герая как одного из братьев прежнего хана (пусть и не первого по старшинству среди них), то назначение Джанибека Герая, не приходившегося ни родным сыном, ни братом кому-либо из преж­них ханов, стало примером чистого «волюнтаризма» султана с точки зрения обеих вышеописанных традиций престолонаследия.

Принимая это во внимание, претензии Мехмеда III Герая на власть (равно как и мятеж в 1601 г. его старшего брата Девлета) получают полное обоснование, ведь и тот. и другой являлись прямыми и единственными наследниками трона согласно «османскому порядку»: ибо они, как и их отец, как и их дед, являлись старшими сыновьями своих царствовавших отцов.

Об особенностях употребления в Крыму титула «султан» см. Том I, с. 148, прим. 18. Напомню, что «султанами» в Крымском ханстве называли не верховных пра­вителей, как в Турции, а напротив, лишь тех членов правящей династии, которые никогда не занимали трона.

² Независимо от того, насколько обоснованными были обвинения Насух-паши в планах возведения крымского принца на османский трон, они подтверждают ма­лоизвестный, но примечательный факт: в Стамбуле первой половины XVII в. не раз звучали опасения, что Герай могут заявить претензии на престол Османской империи. Это станет заметным фактором неформальных отношений крымского и османского двора в описываемую эпоху и потому представляет немалый интерес. В первом томе уже говорилось (Том I, с. 358-359, прим. 102) о бытовавшем в Крыму и в Турции представлении, согласно которому турецкий престол должен будет пере­йти к роду Гераев в том случае, если род Османов по каким-то причинам прервется; причем в первой половине XVII столетия эта договоренность уже считалась «дав­ним правом» (Wyjаtki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie poselstwa jego do Party Ottomanskiej odr. 1621 do r. 1628 inclusive, w: Zbior pamietnikow historycznych o dawniej Polszcze, wyd. J.U. Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 322). Источники подтверждают, что такое опасение время от времени действительно возникало в Стамбуле. Так, например, в прежние десятилетия в намерении овладеть османским троном подозревали Гази II Герая (C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation: Europe and The Caucasus, New York 1972, p. 180). В 1622 году подобных же претензий ожидали и от Джанибека Герая (см. ниже). Подозрения и беспокой­ство по тому же самому поводу еще не раз возникнут в Стамбуле: в 1623, 1637 и 1640 гг., о чем будет упоминаться в последующих главах.

³ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 352, прим. 4; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, Wien 1856, s. 97. В некоторых источниках говорится не о косуле, а о ловчем соколе Мехмеда Герая, перехватившем добычу у соколов султана, однако финал описывается тот же: гнев султана и арест Мехмеда Герая. Следует также заме­тить, что историческое сочинение «Теварих-и Дэшт-и Кыпчак (История Кыпчакской степи)», написанное Абдуллахом, сыном Ризван-паши (уникальное в своем роде, поскольку описывает ряд событий 1608-1611 гг., не отраженных ни в одном другом источнике), излагает обстоятельства пребывания Мехмеда Герая в Стамбуле совер­шенно иначе: Мехмед сам явился в Эдирне к Насух-паше, покаялся в мятеже, был прощен, и султан относился к нему с такой благосклонностью, что это вызвало рев­ность и опасения Джанибека Герая. Но впоследствии султану пришлось за какие-то проступки заключить Мехмеда Герая в Еди-Куле, где впрочем, с ним продолжали обращаться очень обходительно (A. Zajаczkowski, La chronlque des steppes kiptchak (Tevarih-i Dest-i Qipcaq) du XVlle siecle. Edition critique, Warszawa 1966, p. 92).

⁴ Как писал французский посланник Клод Шарль де Пейссонель, посетивший Крым в XVIII веке, «первое чувство, которое с детства стараются привить этим султанам [т. е. ханским сыновьям — О. Г.], — это щедрость, как первый и истин­ный признак величия» (C. Ch. de Peyssonel, Traite sur le commerce de la mer Noire, t. II, Paris 1787, p. 247-248).

⁵ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 53. По поводу щедрости Джанибека Герая современниками высказывалось и противоположное мнение. См. с. 87 в этом томе.

⁶ См. подробный список военных акций украинских казаков в Западном При­черноморье (крепости Джан-Керман на Днепре, Ак-Керман и Бендер на Днестре, османские владения в Молдове, на побережьях Болгарии и т.д.) за 1600-1614 гг. в: М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, Київ - Львів 1909, с. 325-327, 344-348; M . Berindei, La Porte ottomaneface aux cosaques zaporogues, 1600-1637, "Harvard Ukrainian Studies", vol. I, nr. 3, 1977, p. 275-278.

⁷ Кан-Темир появляется в источниках как предводитель набегов на польскую Украину еще в 1606 году. См. перечень буджакских и крымских нападений в 1606-1620 гг. на пограничья Польши в: M. Horn, Chronologia i zasiеg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600-1647, w: Studia i materialy do historii wojskowosci, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s. 8-32, tab. 1. О некоторых из этих акций указано, что они проводились без повеления хана.

⁸ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 351.

⁹ А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине ХVII в., Москва-Ленинград 1948, с. 183-184. Недовольство подданных, вы­раженное в этой фразе, определялось, скорее всего, не столько моральным обли­ком хана, сколько его предосудительной зависимостью от т. н. служилой знати, к которой принадлежал Бек-ага. Первостепенное значение в государственной жизни Крыма традиционно принадлежало родовой знати — главам крупных аристокра­тических родов. Стремясь снизить чрезмерное влияние клановой аристократии в государственной жизни страны, крымские ханы (начиная с Газы II Герая) ввели при дворе аналог османского поста везиря — пост хан-агасы, который у Джанибека Герая и занимал Бек-ага. На эту первостепенную должность мог быть назначен по личному выбору хана любой кандидат, независимо от знатности происхождения. Благодаря этому сильно возрастало значение всей придворной прослойки служи­лых чинов (командиров ханской личной гвардии, служащих ханской канцелярии и т. д.), что, в свою очередь, ограничивало исконное влияние родовой знати и, есте­ственно, вызывало ее неудовольствие. Хан, слишком симпатизирующий служи­лой знати в противовес родовой, рисковал настроить против себя знатных беев и мирз — что, как видим, и произошло с Джанибеком Гераем.

К психологическому портрету хана можно добавить отзыв польского посла, ко­торый после встречи с Джанибеком Гераем нелицеприятно охарактеризовал его как человека «глупого, надменного, упрямою и злобного, с которым не только я, но и сами татары не знают, как обращаться» (D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, Warszawa 2004, s. 229).

¹⁰ Ханские придворные говорили: «Хан боится Шахина Герай-султана, а татарам не доверяет, потому что татары за хана с Шахином Гераем не сражаются, а стоят за хана лишь немногие придворные и приближенные» (Наказ, данный отправлен­ным в Крым посланникам Амбросию Ладыженскому и подъячему Петру Данилову с объявлением об избрании на Российское царство государя Михаила Феодоровича, изд. А. Сергеев, "Известия Таврической ученой архивной комиссии". №50, 1913, с. 55).

¹¹ Наказ, данный отправленным в Крым посланникам Амбросию Ладыженско­му и подъячему Петру Данилову, с. 52; Pisma Stanislawa Zolkiewskiego, kanclerza koronnego i hetmana, wyd. A. Bielowski, Lwow 1861, s. 223-224.

Здесь необходимо сделать замечание, касающееся хронологии событий. В со­чинении Наймы говорится, что Мехмед и Шахин вместе пребывали в Буджаке до 1614 г., а затем Джанибек Герай разгромил их обоих, и братьям пришлось скры­ваться порознь в домах простолюдинов. Затем Насух-паша пригласил Мехмеда Герая в Стамбул, а Шахин Герай остался в крепости Килия на Дунае. После ареста Мехмеда Герая османы решили схватить и Шахина, однако тот вовремя покинул Килию и ушел в Персию (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 351-353). Однако польские и русские источники, в деталях описывающие поход Джанибека Герая в Буджак в 1614 году, упоминают в качестве соперника хана одного лишь Шахина, не говоря ни слова о Мехмеде. Вероятнее все­го, Мехмед III Герай покинул Буджак задолго до разгрома Шахина Герая Бек-агой.

¹² Перечень и описание морских рейдов запорожского казачества в это время см. в: М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 347-358; M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 278-279; V. Ostapchuk, The Human Landscape of the Ottoman Black Sea in the Face of the Cossack Naval Raids, "Oriente moderno", vol. XX (LXXXI), nr. 1, 2001, p. 39-49: D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 149-150, 176.

¹³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 86-87.

¹⁴ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 186; Жерела до історії Украіни-Руси, т. VIII. ч. 2, Львів 1908, с. 163; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 353-354; M. Horn, Chronologia i zasieg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 20.

¹⁵ Pisma Stanislawa Zolkiewskiego, s. 303-305; Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 132-134; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 354-357.

¹⁶ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s.  194.

¹⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 93. Пред­лагая султану совместный поход на Астрахань, бей возвращался к давнему не­реализованному проекту, который его предшественники уже не раз предлагали османским султанам. Стамбул дважды (в 1569 и 1587 гг.) принимался за осущест­вление этой идеи, но обе попытки оказались неудачны. См. об этом подробнее: Том 1, с. 248-253, 304, 318, со ссылками на источники.

¹⁸ В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 417; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 93.

¹⁹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 94-95; Е.Н. Кушева, Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI -30-е гг. XVII вв.), Москва 1963, с, 318-321.

²⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 94-95.

²¹ Переправа войска через море была нестандартным решением, которое немало удивило соседей. Командующий польскими войсками на Украине Станислав Жол-кевский писал об этом: «Хан татарский переправляется от Кафы к Трапезунду, большая часть его войска уже переправлена... Об этом уже давно говорили, но по­скольку это выглядело неправдоподобным и никогда не слыханным, чтобы такое большое войско переправлялось через всю морскую ширь, то я тогда и не доверял этим известиям; но теперь казаки прислали мне пленника-татарина, пойманного в Арцели, который о том достоверно рассказывает, а сам попал в плен потому, что, спасаясь от этой персидской войны, ехал с некоторыми другими татарами сюда, в войско Кан-Темира мирзы» (Pisma Stanislawa Zolkiewskiego, s. 273).

Данные о числе войск, ушедших в Персию с Джанибеком, различны: одни источ­ники говорят о 10 тысячах (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 99), другие о 30 (M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis fan 660 jusqu'en I'an 1198 de I'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 434; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 353), а иные - о 40 (Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 335).

²² «Кызылбаши» («красноголовые») - распространенное в Крымском ханстве и Турции название иранцев. Отличительным признаком войск правившей тогда в Иране тюркской династии Сефевидов была красная чалма, откуда и происходило это название.

²³ Сношения России с Кавказом. Материалы, извлеченные из Московского главного архива Министерства иностранных дел с. А. Белокуровым, вып. 1 (1578-1613 гг.), "Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Москов­ском университете", кн. III, 1888, с. cxiv-cxv, прим. 159; Viaggi di Pietro della Valle, U pelegrino, descritti da lui medesimo in letters familiari all 'erudito suo amico Mario Schipano, divisi in tre parti: la Turchia, la Persia e I 'India come vita e retratto dell 'autore, vol. I, Brighton 1843, p. 754.

²⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 94-95; Е.Н. Кушева, Народы Северного Кавказа и их связи с Россией, с. 321.

²⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112; Viaggi di Pietro della Valle, s. 816.

²⁶ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 210.

²⁷ Халим Гирай султан. Розовый куст ханов или История Крыма, с. 54; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 353; Le khanat de Crimes dans les Archives du Musee dn Palais de Topkapi, p. 335.

²⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 99-100; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Haffa aus der erste Halfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 140.

²⁹ D. Skorupa. Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 210.

³⁰ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56-57; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 353.

³¹ Viaggi di Pietro della Valle, t. I, p. 817. Тот же источник указывает и на другой мотив шаха поскорее попрощаться с Шахином Гераем: пребывание почетного гостя при дворе слишком дорого обходилось шахской казне.

³² Различные источники говорят о наличии у Шахина Герая жен в Кабарде и в Кумыкии (см., напр., Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч., 1634, "Записки император­ского Одесского общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 113; А.П. Но­восельцев, Русско-иранские отношения в первой половине XVII в., в кн.: Между­народные отношения России в XVII - XVIII вв., Москва 1966, с. 118); S. Przyl^cki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejow polskich, tatarskich i tureckich w XVII wieku, Lwow 1842, s. 52.

³³ D. Skorupa, Stosunki poisko-tatarskie, 1595- 1623, s. 229.

³⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 87, 99.

³⁵ Pamiаtki historyczne krajowe, wyd. K. Milewski. Warszawa 1848, s. 123-136; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, tibers. und komment. von A. Armbruster, Graz - Wien - Koln 1980, s. 75; Османская империя в первой четверти XVII века, Москва 1984, с. 188-189; Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej stuzacych, wyd. J. S. Siеkowski, t. I, Warszawa 1824, s. 128-129; Жерела до історії Украіни-Руси, т. VIII, ч. 2, Львів 1908, с. 202-203; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 358-359; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 198-202; L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, Krakow 1979, s. 14-16.

«Коронный гетман» - звание верховного (после короля) командующего поль­скими войсками, который был уполномочен сам, без обязательных консультаций с королем, вести переговоры с иностранными правителями.

³⁶ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 204; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 76; M. Horn. Chronologia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 25-29; L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 113.

³⁷ M. Horn, Chronologia i zasieg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 29; Жерела до історії Украіни-Руси, т. VIII, ч. 2, с.  198.

³⁸ А. М. Некрасов, Женщины ханского дома Гиреев, в кн.: Древнейшие государства Восточной Европы, Москва 2000, с. 219. О том, что оба брата родились в Малой Ногайской Орде, говорил сам Шахин Герай (А. А. Новосельский, Борьба Москов­ского государства с татарами, с. 130). Похоже, что Мехмед и Шахин были близне­цами или двойней: это предположение напрашивается после исследования вопроса об их возрасте. Сочинение «Розовый куст ханов» сообщает, что на момент смерти (последовавшей в 1629 г.) Мехмеду III Гераю было 45 лет - это означает, что он ро­дился в 1584 году (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56). При этом в 1625 г. Шахин Герай говорил о себе, что ему «больше сорока лет» (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 128). Калга не мог быть старше хана — стало быть, в 1625 году Шахин Герай имел 41 год от роду, что указывает на тот же 1584 год как на год его рождения. Все, что известно о семействе Саадета Герая, свидетельствует, что Мехмед и Шахин были детьми одной матери — и, стало быть, предположение о них как о близнецах либо двойне находит еще одно обоснование.

³⁹ См. Том 1, с. 238-239; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с та­тарами, с. 16, 130.

⁴⁰ Pisma Stanislawa Zoikiewskiego, s. 365; Жерела до історії Украіни-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 204.

⁴¹ В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологи­ческий сборник, 2003-2004: Тюркские народы в древности и средневековье, Москва 2005, с. 296-298.

⁴² J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, IV Bd., Pest 1829, s. 511; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 140.

⁴³ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 350-352, 363-366, 379-387.

⁴⁴ Подробнее об этом говорилось в: Том I, с. 23-24, 63-64, 108, прим. 88.

⁴⁵ Об условиях этого договора см.: D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 143-144.

⁴⁶ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 186-187, 194, 199.

⁴⁷ Б.Н. Флоря, Османская империя и государства Центральной и Восточной Европы в первые годы Тридцатилетней войны (до 1634 г.), в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., ч. 1, Москва 1998, с. 83.

⁴⁸ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 234.

⁴⁹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 100.

⁵⁰ Collectanea z dziejopisow tureckich, s.  135-138.

⁵¹ Это прозвище являлось прямым переводом имени мирзы, в котором "qan" означа­ет "кровь", а "temir" — "железо".

⁵² Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 141.

" О ходе Цецорского сражения 1620 г. и последующем нападении на Западную Украину см.: L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 33-48; Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 131-145; «Каменецкая хроника» братьев свя­щенника Агопа и Аксента, 1610-1652, в кн.: А.Н. Гаркавец, Кыпчакское письмен­ное наследие. Том 1. Каталог и тексты памятников армянским письмом, Алматы 2002, с. 544-546; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 82-90; L. Podhorodecki, Chanat krymski ijego stosunki z Polskq w XV-XVIII w., Warszawa 1987, s. 136-138; M. Horn, Chronologia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 33-37.

⁵⁴ Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 145; L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna cho­cimska 1621 roku, s. 52-53, 58; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 91. Интерес, возникший у влиятельных фигур осман­ского двора к войне с Польшей объяснялся еще и тем, что в 1618 г. в Европе началась Тридцатилетняя война, в которой блок католических государств во главе с Австри­ей противостоял блоку протестантских (Швеция, Голландия, вассальная османам Трансильвания и др.). В этой войне Польша формально сохраняла нейтралитет, но на деле поддерживала Австрию — давнюю соперницу Турции на Дунае. Одной из попыток польского короля помочь австрийскому императору и стал в 1620 г. поход Жолкевского к Цецоре: Зигмунт III рассчитывал, что Жолкевский отвлечет турок от австрийского фронта (L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 23-30; Османская империя в первой четверти XVII века, Москва 1984, с. 29-32).

⁵⁵ L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 193.

⁵⁶ Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 162. Т. Роу, английский посол в Стамбуле, писал, что успехам османской армии посодействовал не столько хан, сколько Кан-Темир-мирза, который теперь в милости у султана (Wyjatkiz negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 297).

⁵⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 100, прим. 11.

⁵⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 100; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 298.

⁵⁹ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 241.

⁶⁰ L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 250, D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 241. Год назад Джанибек Герай уже столкнулся с подоб­ным же пренебрежением османов к его древним привилегиям наследника ордын­ских правителей, когда Искендер-паша предложил полякам уплачивать упоминки не в Бахчисарай, а непосредственно в Стамбул (D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595-1623, s. 196), что было категорически отвергнуто польским двором.

Главным мотивом таких предложений со стороны османов было вовсе не нане­сение ущерба престижу крымского хана, а совершенно иные соображения. Турция неоднократно обращалась к Польше с подобной просьбой, соглашаясь даже до­вольствоваться меньшею суммою, чем та, которую требовали от королей крымские ханы. Но ответом Варшавы всегда был жесткий отказ, и пояснялся он тем, что та­кие подарки (независимо от конкретной суммы, в которой они выражались) имели в международных отношениях прежде всего символическое значение, четко ото­бражая «табель о рангах» между государями соседних держав.

Как уже говорилось, польские правители, в отличие от московских, никогда не были вассалами ордынских ханов, и потому их ежегодные упоминки в Крым в сути своей являлись не пережитком вассальной дани, а своего рода «компенсацией» за формально «уступленную» им Тохтамышем часть ордынских владений — Украину с прилегающими территориями. Это позволяло польским королям сохранять пол­ное равенство в отношениях с крымскими ханами (и даже более того: в дипломати­ческой риторике Речпосполитой порой негласно проявляется склонность намекать на верховенство польского двора над крымским: это следует из многочисленных заявлений Варшавы о «службе» крымских ханов польским королям, а также о ко­ролевских упоминках как награде за эту «службу»).

Однако ситуация с Турцией была совершенно иной. Варшава не владела террито­риями, которые были бы подвластны в прошлом османам, и потому единственным поводом платить упоминки могла бы являться лишь ее вассальная зависимость от Стамбула. И потому, сколь ни были бы малы эти упоминки в денежном отношении, — единожды получив их, Османская империя обрела бы полное право считать Реч-посполиту зависимым и подчиненным себе государством. Потому-то польские по­слы, вручая султанам на аудиенциях королевские подарки, всегда особо подчерки­вали, что это не дань с Польши, а лишь персональный дружеский презент лично от короля. Впрочем, существовало одно условие, при котором Варшава соглашалась на выплату упоминок Стамбулу: это стало бы возможным, если бы Османская им­перия отдала Речпосполитой Молдову с Валахией. В этом случае Турция получала бы плату на том же основании, что и Крым: за уступленную территорию. Однако, в свою очередь, османы не могли принять такого условия.

⁶¹ О ходе Хотинской битвы 1621 г. см.: Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 152-171; «Каменецкая хроника», с. 550-565; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 94-103; Жерела до 1сторп Украши-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 231-244; Pamietniki o wyprawie chocimskiej roku 1621, wyd. Z. Pauli, Krakow 1853; L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 185-257.

⁶² В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 359.

⁶³ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 359.

⁶⁴ J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, IV Bd., Pest 1829, s. 532-556; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 305-310; Османская империя в пер­вой четверти XVII века, с. 79-90, 99, 149-153; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 109-111.

⁶³ У Османа II был прежде еще один брат, 16-летний Мехмед, но в январе 1621 г. сул­тан приказал убить его, опасаясь претензий на престол с его стороны (Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 146). Степень психического расстройства султана Мустафы была тяжелой: впоследствии, когда встал вопрос о его смещении, заведомая не­способность Мустафы ответить на вопросы улемов «Как тебя звать? Чей ты сын? Какой сегодня день?» стала формальным основанием к его отстранению от власти. Вместе с тем, султана Мустафу почитали как святого безумца и опасались при­чинять ему какое-либо зло (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 324; Османская империя в первой четверти XVII века, с. 98).

⁶⁶ Кризис, воцарившийся в Османской империи в начале XVII в., убеждал европей­ских стратегов в том, что украинские казаки при надлежащей подготовке вполне могли бы разгромить османские силы на Черном море и захватить турецкую сто­лицу. Польские деятели (в том числе и те, кто лично побывал в Турции и Крыму) не раз предлагали королю снарядить большой казацкий флот, направить его против османов и занять Стамбул (Османская империя в первой четверти XVII века, с. 161; Wyjаtki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 327; Жерела до гсторп Украти-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 221-223; Б. Н. Флоря, Османская империя и государства Цен­тральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в период Тридцатилетней войны (до 1634 г.), в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., ч. I, Москва 1998, с. 83-84).

⁶⁷ M. Horn, Chronologia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 41. В 1622 г. запорожцы нападали на Анатолию и Ак-Керман, угрожали Кефе и Стамбулу (Wyjаtki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 305; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 142; M. Berindei, La Porte ottomans face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, s. 290; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie 1595-1623, s. 249).

⁶⁸ Османская империя в первой четверти XVII века, с. 112, 121; Collectanea 2 dziejopisow tureckich, s. 177; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie 1595-1623, s. 250.

⁶⁹ L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, s. 295; Османская импе­рия в первой четверти XVII века, с. 111. Эта слабость центральной власти видна и в высказывании другого везиря по поводу своеволия янычар: «Что я могу сделать с людьми, которые не только пашей и везирей, но и султанов, как воробьев, убива­ют?!» (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 319). Тот же автор сообщает, что поляки требовали смещения хана — однако, вероятно, он ошибочно называет здесь ханом Кан-Темира, поскольку в документах польских посольств не встреча­ется требований сместить Джанибека Герая, зато то же самое требование относи­тельно Кан-Темира повторяется в них несколько раз.

⁷⁰ Османская империя в первой четверти XVII века, с. 140. Хусейн-паша стал верховным везирем в начале февраля 1623 года. Прежде он уже занимал этот пост ле­том предыдущего года, но пробыл на нем лишь 7 недель.

⁷¹ Османская империя в первой четверти XVII века, с. 147-148. Хусейн-паша прямо указывал муфтию и везирям, что Османской империи необходимо хранить мир с королем, и был убежден, что набеги Кан-Темира на Польшу служат главной при­чиной продолжающихся набегов казаков: «Повод в твоих людях, а не в них», — го­ворил он в свое время Осману II (Османская империя в первой четверти XVII века, с. 140-141; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 105). Неприязнь Хусейна к Кан-Темиру объяснялась, очевидно, и тем, что Кан-Темир получил при Хотине чин паши, уравнивающий его с высшими османскими вельможами. Придворные чины Стамбула никогда не считали Кан-Темира ровней себе (при том, что он, в отличие от них, был знатного происхождения). Как говорил османский историк Найма, «достоинства этого богатыря вызывали лишь вечную ненависть Дивана, и если все его заслуги на благо ислама были вознаграждены его введением в число начальников османских, то этим проявлением доброй справед­ливости он был обязан лишь случайной милости султана» (Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 171). О том, что Кан-Темира не следовало настолько возвышать, гово­рил и командующий флотом Халил-паша (Османская империя в первой четверти XVII века, с. 122).

⁷² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 100.

⁷³ Эти детали описывал в своем отчете о поездке в Турцию польский посол (Осман­ская империя в первой четверти XVII века, с. 119).

⁷⁴ О том, что османы ожидали сопротивления со стороны Джанибека и опасались претензий с его стороны на султанский трон, свидетельствовал английский посол в Стамбуле Т. Роу (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 322). О негласной договоренности Османов с Гераями по поводу наследования престола Османской империи см. в Примечании 2 выше.

⁷⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 107.

⁷⁶ Английский посол в Стамбуле сообщал о 6 галерах, русские послы в Крыму — о 1 2 (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 322; А. А. Новосельский, Борь­ба Московского государства с татарами, с. 108). Разница в цифрах легко объяс­нима: вышедший из Стамбула кортеж Мехмеда Герая мог по дороге дополниться судами, стоявшими в Черном море. Примерно такие же силы были в 1610 г. предо­ставлены Стамбулом Джанибеку Гераю: несколько судов свиты султанского чауша были усилены военной эскадрой из 8 галер (A. Zajaczkowski, La chronique des steppes kiptchak (Tevarih-i Dest-i Qipcaq), p. 89).

⁷⁷ E. Schutz, Fine armenische Chronik van Kaffa, s. 143; Жерела до 1сторп Украти-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 275; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 108. Все даты в этой книге приводятся по григорианскому календа­рю («новому стилю»).

⁷⁸ E. Schutz, Eine armenische Chronikvon Kaffa, s. 143; A. Zaja^czkowski, La chronique des steppes kiptchak (Tevdrlh-i Dest-i Qipcaq), p. 93; Жерела до 1сторп Украши-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 280.

⁷⁹ Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 322; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 354; M. Kazimirski, Precis de l'histoire des Khans de Crimee, p. 435; Жерела до кторн Украши-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 280.

⁸⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  109.

⁸¹ E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 142.

⁸² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  108.