Часть XII

Мехмед III Герай

1623-1628

ХРОНИКА СОКОЛИНОГО ПОЛЕТА

Мехмед III Герай переселяет Буджакскую Орду к Крыму — Противоречия между Крымом и Речпосполитой — Мехмед III Герай ограничивает полномочия крымской знати — Нурэддином назначен бывший пастух Девлет Герай — Шахин Герай приглашен в Крым, его прощание с иранским шахом

(1623)

Справедливость, которой давно добивались сыновья Саадета II Герая, восторжествовала: их семейство, некогда насильственно от­страненное от власти, наконец вернуло себе ханский престол.

Едва отгремели праздничные салюты в столице, как Мехмед III Герай взялся за дело, ради которого Хусейн-паша и возвел его в ханский сан: требовалось отвести из Буджака Кан-Темира. Хан стал собираться к Ак-Керману и крымские беи с готовностью под­держали это начинание: недовольные чрезмерным возвышением мансурского мирзы, они были рады укротить его непомерную гордыню.

В начале 1623 года Польша и Турция заключили между собой окончательный мирный договор,¹ на стражу которого и был по­ставлен новый хан, но Кан-Темир, ничуть не заботясь об этом, продолжал громить владения короля, с каждым набегом проби­ваясь все ближе к Кракову и Варшаве.² В конце июля везирь ли­шил Кан-Темира поста силистрийского паши, а Мехмед Герай со всей крымской армией выступил в Буджак.³ Попутно хан разослал стражу на днепровские переправы, чтобы она встречала отряды, возвращавшиеся в Крым из самовольных вылазок с Украины, и отбирала у них невольников.⁴ Хотя Мехмед Герай и вел с собой значительную военную силу, он предпочитал решить вопрос миром: ведь Кан-Темир, у которого Мехмед когда-то нашел прибежище, вовсе не был его врагом. Вместе с тем, их нельзя было уже назвать и друзьями, поскольку в прошлом году тесть Мехмеда Герая, знатный черкес, по какому-то поводу убил ногай­ского мирзу, приходившегося Кан-Темиру дядей.⁵ И хотя Мехмед Герай, пребывая тогда на Родосе, не имел никакого отношения к их ссоре, вскоре ему пришлось полной мерой пожинать плоды кровной вражды двух семейств.

Подробности встречи хана с буджакским вождем неизвестны. Переговоры были долгими и, вероятно, непростыми, но в итоге Кан-Темир уступил: к октябрю того же года он вместе со всей сво­ей ордой откочевал из Буджака к реке Сют-Су — поближе к хан­скому оку и подальше от польских границ.⁶

Добиться покорности от самого Кан-Темира, которого по­баивались даже турки, было нешуточным успехом. Теперь Мехмед Герай был вправе требовать от Зигмунта III ответного шага в отношении запорожцев. Но тот был не в силах выпол­нить свои обязательства: до сих пор не выплатив казакам обещанного жалования за участие в Хотинской битве, король не мог рассчитывать и на их послушание. Запорожцы же не прекращали своих вылазок: пока хан с Кан-Темиром вели свою долгую беседу под Ак-Керманом, казаки настойчиво пробивались в Крым. Одни отряды угоняли стада из-под Перекопа, другие сумели прорваться через Ор-Капы, разграбили селения внутри Крыма и едва не достигли Бахчисарая, а третьи тем временем гро­мили с моря османские владения: Балаклаву, Синоп и окрестно­сти Стамбула.⁷

Прочного мира с Польшей, на котором настаивал Хусейн-паша, не получилось. Хан попросил у везиря позволения ото­мстить за разорение Крыма казаками.⁸ Была ли удовлетворена эта просьба или нет, но к зиме Али-беи, глава крымских Мансу­ров, ударил на польскую Украину и захватил там столько плен­ных, что изобилие живого товара привело к обвалу цен на не­вольничьих рынках.⁹

Во взаимоотношения Бахчисарая с Варшавой добавлял остро­ты и старый спор об упоминках. Как и его предшественник, Мехмед III Герай резко требовал от короля регулярной выплаты дани, тогда как Зигмунт соглашался слать дары лишь в награду за услуги хана в борьбе с общим врагом: Московией. Польский посол убеждал хана при встрече:

— Дорого обошлась такая алчность предку Вашей Ханской Милости, хану Золотой Орды: лишился он и отцовского престо­ла, и Астрахани, и Казани, и чувашей с черемисами, и Сибири, а теперь и Крым как на нитке подвешен. Стыд вам от этого перед всеми соседями. Ведь московцы, такой грубый народ, изменни­ки повелителя моего, мужики, — а такие славные орды взяли в ярмо, словно буйволов или верблюдов! Как только не стыдно вам и не жаль их!

— Москва от нас откупается, каждый год хорошую дань дает, — заметил хан в ответ.

— И правильно дает: ибо это откуп с покоренных орд ва­ших! — парировал посол. — Принимая его, навлекаете вы про­клятие на себя согласно вашему же Писанию; ибо можете освобо­дить своих братьев, но не заботитесь о том...¹⁰

Упоминание о Казани и Астрахани прозвучало из уст коро­левского посланца не случайно. Польский двор интересовался: не близка ли Мехмеду III Гераю мечта его предков об освобож­дении волжских юртов из-под русского господства? Не грезит ли он о былой славе «повелителей двух материков»? В этом случае хан мог бы стать ценным союзником Польши в альянсе против Московии. Но нет: староордынские идеалы, вдохновлявшие ха­нов предыдущего столетия, не находили отклика в душе Мехмеда III Герая. Казаки на Днепре беспокоили его гораздо больше, чем воеводы на Волге, и антимосковский союз Польши с Крымом не состоялся. Напротив: получив при воцарении обильные подарки от русских, хан заверил царя Михаила, что запретит своим лю­дям тревожить границы Московского царства.¹¹

Шли месяцы; подданные ближе знакомились со своим ханом. Было видно, что годы скитаний и тюрем выковали в Мехмеде Герае твердый характер: он предстал перед придворными как че­ловек бывалый, проницательный и жесткий. Вельможи, привык­шие помыкать Джанибеком, с трудом привыкали к властному и самостоятельному правителю. Как говорили они, «Джанибек Герай-хан был смирен и во всем полагался на нас, приближенных. А нынешний хан, Мехмед Герай, сам обучен грамоте и умеет пи­сать. И когда он скрывался от Джанибека Герай-хана, то много где побывал и ничто ему не в новинку».¹²

Так, например, когда во дворце утверждался мирный договор с Московией, хан в присутствии русских послов и своих первых беев принес шерть — торжественную клятву соблюдать согла­шение. Русские ожидали, что вслед за ханом, согласно традиции, шерть по очереди принесут и предводители знатных родов, — но Мехмед Герай отменил былой обычай: «Мои приближенные мне не товарищи, как было при Джанибеке Герае, а рабы!» — отре­зал он.¹³ Времена ордынской военной демократии, когда родовые старейшины принимали решения наравне с ханом, миновали.

Подобно своему далекому предшественнику Саадету I Гераю, воцарившемуся в Крыму ровно сто лет назад, Мехмед III Герай следовал блистательному примеру османских султанов, которые правили государством единолично и самовластно.

Урезая полномочия родовой знати, хан, тем не менее, избегал настроить ее против себя. Надеясь, что золото поможет вельмо­жам смириться с ограничением их давних привилегий, он су­щественно расширил список тех, кому причиталась доля посту­павшей ко двору московской дани, для чего и потребовал у царя, чтобы сумма ежегодных выплат в Крым была увеличена. Щедро раздавая дары, Мехмед Герай не мелочился: сравнивая его с пред­шественником, придворные заключали, что если Джанибек был рад получить и копейку, то «новому хану и сто рублей за копейку сойдут».¹⁴

И все же, сколь бы ни был хан самостоятелен, он, конечно, нуждался в надежных помощниках — не в услужливых лицеме­рах, а в людях по-настоящему преданных. Таким помощником на первых порах стал его дальний родич — нурэддин Девлет Герай, человек удивительной судьбы, заслуживающей, чтобы изложить ее подробнее.

Когда-то в гареме Фетха Герая (запомнившегося крымцам сво­ей отвагой на венгерском фронте и неудачным мятежом против Гази II) появилась знатная польская девушка, захваченная в плен крымскими войсками в очередном походе. Фетх пожелал взять ее в жены, но та отказалась изменять своей вере, и тогда польку решили вернуть отцу за выкуп. Придворный служащий Хаджи-Мустафа повез пленницу в Польшу, чтобы доставить ее на роди­ну и забрать выкупные деньги. Спустя некоторое время прошел слух, что по дороге домой у польки родился сын. Некий слуга Фетха Герая, рассчитывая на вознаграждение за добрую весть, до­нес этот слух до своего господина и поздравил его с прибавлени­ем в ханском семействе. Тот с возмущением отверг всякую свою причастность к беременности панночки, в гневе избил сплетника и послал за путниками погоню, дабы истребить их обоих за блуд, опозоривший его имя. Но выяснилось, что пленница уже умерла при родах, а Хаджи-Мустафа бежал, захватив с собой и ребенка. После гибели Фетха Герая Хаджи-Мустафа вместе с мальчиком, названным Мустафой, вернулся в Крым и поселился близ Ак-Месджида.

Вырастя, Мустафа стал пастухом и вел жизнь простого селяни­на; в его семье появилось двое детей. Ничто не предвещало пере­мен в жизни неприметного скотовода, но вот его разыскали в сте­пях ханские посланцы и велели срочно явиться в столицу. Здесь Мехмед III Герай ошеломил Мустафу невероятною новостью, объявив, что признаёт его сыном Фетха Герая и назначает своим нурэддином. Единственным условием, которое хан поставил пе­ред новообретенным троюродным братом, была смена имени — и отныне Мустафа стал зваться Девлетом Гераем (в точности как покойный старший брат Мехмеда и Шахина), а его дети вместо прежних нищенских кличек Кул-Болды и Чул-Болды обрели благородные имена Фетха и Адиля Гераев (впрочем, прозвище Чобан — «Пастух» — навсегда прилепилось к этому семейству).¹⁵

Нетрудно понять мотивы такого выбора: приблизив к себе вчерашнего чабана, всецело зависимого от хана и безмерно ему благодарного, Мехмед Герай обретал по-настоящему верного соратника.¹⁶

Однако первым, на чью помощь и поддержку мог бы с полной уверенностью положиться Мехмед, был не нурэддин, а родной брат, Шахин Герай. С ранней юности они вместе делили тяготы и опасности — а теперь настал час разделить и торжество об­щей победы. Мехмед Герай готовил для брата пост калги, и по­тому, едва прибыв в Крым, обратился к шаху Аббасу с просьбой отпустить Шахина Герая на родину. Это одобрял и Хусейн-паша: везирь опасался, что усердными стараниями Шахина Герая весь Северный Кавказ скоро подчинится Ирану, и желал, чтобы крым­ский гость Аббаса поскорее покинул персидскую службу.¹⁷

Письмо Мехмеда III Герая открыло перед шахом заманчивую перспективу: Ирану еще никогда не доводилось иметь союзни­ка на вершине власти Крымского государства. Охотно исполнив просьбу хана и снабдив Шахина двухтысячным отрядом кызыл-башской гвардии, Аббас отправил его в путь. Когда Шахин Герай уселся в седло и уже собирался тронуться, шах придержал рукой его стремя и спросил:

— А что, если падишах пошлет тебя, будешь ли ты с нами сра­жаться?

Вопрос был не из простых. Аббас достаточно хорошо узнал Шахина Герая, чтобы не сомневаться: этот человек никогда не станет «невольником падишаха». Но персидский правитель не до­ждался и клятвы верности, на которую, вероятно, рассчитывал: Шахин Герай предпочел сослаться на кодекс чести свободного воина, предпочитающего хранить верность лишь своей собствен­ной сабле:

— Когда волк завидит ягненка — достанет ли у него тер­пения? Когда Сокол завидит голубочка — разве хватит у него сдержанности?¹⁸

Ответ был дерзок, но изящен. Похоже, он пришелся по душе Аббасу, для которого была важнее не преданность Шахина пер­сидскому двору, а его ненависть к двору османскому. Аббас отпу­стил стремя Шахина Герая — и тот тронулся в путь.

Его ждал родной Юрт, в истории которого крымскому Соко­лу предстояло запечатлеть хронику своего стремительного по­лета: череду невероятных событий, сделавших Шахина главным героем краткой, но искрометно яркой эпохи, которую десяти­летия спустя крымские татары и их соседи будут вспоминать как «Шахин-Гиреево время».

«ЧЕСТЬЮ ПОДОБНЫЙ ДАРИЮ»

Перемена власти в Стамбуле — Мехмеда III Герая решено сместить с трона — Шахин Герай усмиряет знать и готовит оборону — На службу к хану приглашены запорожские казаки — Джанибек Герай прибыл в Кефе и осажден там — Переговоры османов с ханом и калгой — Нападения казаков на Стамбул

(1623-1624)

Многое изменилось при крымском дворе за месяцы, прошед­шие с воцарения Мехмеда III Герая, — но еще больше перемен свершилось в Стамбуле. В августе 1623 года с везирской должно­сти был снят Хусейн-паша, а в следующем месяце лишился трона и сам султан: вместо безумного Мустафы I падишахом объявили юного Мурада IV. Османская верхушка вновь обновилась сверху донизу, а некоторые посты вернулись к своим прежним облада­телям, как это сталось, например, в дворцовом гареме, где опять стал начальствовать вернувшийся из ссылки евнух Мустафа.

Евнух не забыл обидных слов, брошенных ему Мехмедом Ге-раем на Родосе, и задумал отомстить хану — тем более, что к Мустафе уже обратился Джанибек Герай, предложивший своему давнему покровителю огромную взятку в двести тысяч гурушей, лишь бы тот помог ему вернуться на ханский трон.¹⁹ Охотно взяв­шись за это дело, гаремный начальник стал распускать слухи, будто Мехмед Герай сговорился с братом напасть на османскую столицу и захватить власть в империи.²⁰ Еще серьезнее звучало другое обвинение: должно быть, хан вовсе не случайно списал­ся с шахом и хочет сделать калгой персидского наймита Шахина Герая — наверняка между Крымом и Ираном готовится тайный союз!

Эти подозрения усилились, когда Мехмед Герай наотрез от­казался идти на персидский фронт, куда его с осени настойчи­во звали османы. Везирь стоял на иранских границах и ожидал 10-тысячного ханского подкрепления, однако Мехмед Герай оставался при своем: крымские татары не пошли в Иран.²¹ Хан пояснял, что не может оставить Крым, когда ему с Днепра угро­жают казаки — но Стамбул не поверил ему, и наветы евнуха об­ретали правдоподобность.²²

Крымские беи, недовольные строгостью Мехмеда Герая и уже втайне мечтавшие о возвращении послушного Джанибека, чут­ко уловили перемену в настроениях османского двора. Они стали писать в Стамбул доносы, жалуясь, что хан не радеет о государ­ственных делах и занят лишь пирушками. Обвиняя правителя в ротозействе, жалобщики ссылались на недавнее возмутительное происшествие: в апреле 1624 года, пока ханские дозорные сторо­жили Перекоп от запорожцев, в Крым вторглись донские казаки. Полуторатысячная шайка донцов высадилась на безлюдном бе­регу где-то под Судаком, перебралась через горы к Эски-Кырыму, устроила там резню и невредимой вернулась к морю.²³ Сообщая об этом, беи многозначительно намекали, что при Джанибеке Герае подобных эксцессов не бывало.²⁴

Настойчивость евнуха и жалобы вельмож возымели действие. Весной 1624 года султан объявил о низложении Мехмеда Герая и возвращении ханского титула Джанибеку Гераю.

С Мехмедом III поступили в точности так же, как когда-то с его дедом, Мехмедом II, которого тоже лишили престола за от­каз воевать в Персии. Ситуация казалась знакомой, и султанские везири ожидали, что события будут разворачиваться по нака­танной стезе: этот хан был не первым, кто лишался престола по воле падишаха. Конечно, следовало ожидать, что он попытается сопротивляться, — но столетний опыт усмирения мятежных ханов убеждал, что, во-первых, исход дела всегда зависел от воли беев (и эта воля была хорошо известна из их тайных посланий), а во-вторых, что даже самая многочисленная ханская конница не­способна устоять перед турецкими пушками.

Все это было верно — и тем не менее, стамбульские стратеги недооценили, с кем они собрались иметь дело на этот раз.

Наступил май, и в Крыму наконец-то появился Шахин Герай. Он покинул Иран еще осенью, но по пути задержался на Кавка­зе, ведя там переговоры с черкесскими и ногайскими беями. Про­славленного изгнанника встретил взрыв ликования: жители полуострова поздравляли друг друга с его приездом.²⁵ Братья снова оказались вместе — и очень своевременно, ибо по другую сторону моря, в Стамбуле, Джанибек Герай уже погружал свое добро на галеры, готовясь отчалить к крымским берегам.

Шахин Герай привез с собой из Ирана богатейший багаж. И главным в нем был вовсе не новый титул калги на персидский лад («величием подобный Феридуну, честью подобный Дарию, подобный солнцу сияющему»²⁶), не дорогие дары от шаха, не кы-зылбашская гвардия и даже не жена-персиянка,²⁷ а ценнейший опыт управления страной, приобретенный им при иранском дворе. Шах Аббас, у которого десять лет гостил Шахин Герай, умел добиться от своих эмиров безропотной покорности — и хотя способы, которыми он достигал этого, показались бы изу­верски жестокими не только в Крыму, но даже в Стамбуле, они были чрезвычайно действенны: сановники иранского двора боялись даже помыслить что-либо против шаха, не говоря уже об открытом противлении ему.²⁸

Зная о мятежных настроениях знати, Шахин взялся приводить крымских вельмож к повиновению — да так, что суровость Мех-меда Герая показалась им теперь сущим пустяком. Первым на пла­ху отправился Хаджи-Ахмед: тот самый гвардейский командир, ко­торый еще в 1601 году преследовал Мехмеда с Шахином по приказу Гази II Герая и был причастен к убийству их старшего брата. Вслед за ним распрощались с головой или свободой и многие другие не­доброжелатели царственных братьев. Неприязнь Шахина к свое­нравной и переменчивой аристократии ничуть не уменьшилась с тех пор, когда он, воюя под знаменами шаха, брал в плен крымских мирз и отпускал простолюдинов. «Знатные люди, — говорили в Крыму, — его не любят, потому что он жесток, хочет многих казнить, и прислужиться к нему никто не может», зато простые крымцы души не чаяли в своем кумире, который, по тем же отзывам, «не давал их в обиду».²⁹

Эта горячая симпатия народа распространялась не толь­ко на калгу, но и на нурэддина (вероятно, крымским селянам льстило видеть в нем человека своего круга, чудесным образом вознесшегося от овечьих отар к вершинам власти), и, конеч­но же, на самого хана — ибо твердый отказ Мехмеда губить своих людей в бессмысленном кызылбашском походе принес ему всеобщую признательность простых воинов.

Джанибек с янычарами мог высадиться в кефинском порту со дня на день, и братья приказали беям готовиться к обороне. Те без возражений стали собирать войско, рассчитывая прибегнуть к давнишнему трюку: сразу по прибытии нового хана перемет­нуться на его сторону. Но Шахин Герай, многому научившийся в Персии, разрушил их замысел. Он разделил крымское войско на две части: беи остались под началом хана, а их сыновья посту­пили в распоряжение калги. Было объявлено, что если кто-либо из беев посмеет изменить хану, то его сыновья во втором отряде будут повешены, и наоборот: предательство со стороны сына не­минуемо повлечет казнь отца.³⁰ Это неслыханное прежде ново-введение гарантировало верность вельмож куда крепче, чем лю­бая присяга.

Тем временем на помощь к калге прибывали его друзья с Се­верного Кавказа: отряды черкесских и кумыкских беев, мирзы обеих ногайских орд.³¹ Братьям удалось собрать огромную кон­ницу — однако этого было недостаточно, чтобы смело встретить артиллерию янычар. И все же Шахин Герай нашел, как выйти из этого затруднения.

Недавний весенний шторм выбросил на крымский берег за­порожскую лодочную флотилию, промышлявшую в очередном морском рейде. Несколько сотен казаков, избежавших гибели среди волн, были схвачены на берегу, и теперь, без сомнения, ожидали продажи в Турцию на галеры (как это случалось с их предшественниками, попадавшимися в крымский плен). Но этим пленникам посчастливилось: Шахин Герай явился к ним и по­обещал запорожцам свободу, если те согласятся воевать про­тив ханских недругов. Казаки, по их собственному признанию, охотно согласились.³² Так в крымской армии и появился большой отряд стрелков, которого ей недоставало: в отличие от крым­ских и ногайских лучников, казаки умели на равных поспорить с янычарами и в ружейной, и в пушечной перестрелке.³³

3 июня в Кефинской бухте пришвартовались 12 османских галер. Джанибек Герай со своим братом сошел на берег, чтобы торжественно прошествовать в Бахчисарай — но не тут-то бы­ло: путь к ханской столице оказался прегражден двумя линиями войска. Калга стоял под стенами Кефинской крепости, а далее, на подступах к Карасубазару, расставил свои отряды хан.

Султанский чауш объявил о низложении Мехмеда III Герая и передал ему приказ явиться ко двору падишаха. Хан в ответ про­демонстрировал, что не враждует с султаном — и, стало быть, тот не имеет законных причин лишать его власти: в знак почтения к османскому правителю Мехмед послал к нему своего единствен­ного сына Ахмеда Герая с подарком из трехсот невольников.³⁴ Но Стамбул не пожелал принять этого мирного жеста. Напротив: узнав, что Джанибек с Девлетом не могут шагу ступить из осаж­денного города, совет везирей отправил в Крым капудан-пашу Реджеба с дополнительным флотом и янычарским войском. Те­перь в Кефе собралось до 40 османских судов.³⁵

Оказавшись в Кефе, Реджеб-паша разведал обстановку и по­нял, что пробиться с ходу к Бахчисараю не получится. Он пред­ложил братьям компромисс: если те опасаются ехать к султану, то пусть, распустив войска, направляются из Крыма в любую про­винцию Морей или Герцеговины.

Мехмед III Герай не удостоил ответом это унизительное пред­ложение. Ради чего ему снова оставлять свою родину? Низкие интриги гаремных взяточников и переменчивое настроение юнца-султана не могут являться основанием к тому. Хан и его брат — не турецкие провинциальные наместники, которых мож­но перебрасывать из области в область, а законные наследники древних правителей своей земли.

Вместо хана ответ османам дал калга. Шахин Герай предупре­дил капудан-пашу, что крымское войско с каждым днем увеличи­вается за счет прибывающих из восточных степей ногайцев, что у него готовы пушки и ружья, и что если османы попытаются поко­рить крымцев силой, им достанется лишь выжженная земля. «Мы ожидаем от вас, что вы не сделаетесь причиной разорения здеш­них мечетей и медресе» — с угрозой писал Шахин адмиралу. Что­бы не дать поводов к обвинениям в открытом мятеже, он заклю­чал свое письмо почтительным реверансом: «Мы ожидаем, что вы доложите султану о нашем положении и снова будете считать нас своими верными слугами».³⁶ Султан (а вернее, придворная клика, стоявшая за его спиной), конечно, прекрасно знал о положении дел в Крыму — но Шахин Герай предоставлял ему последнюю возможность избежать кровопролития.

Реджеб-паша, со своей стороны, тоже не рвался в бой. Похоже, он считал затею со сменой ханов вздорным капризом придвор­ных чиновников, столь несвоевременным сейчас, когда перед им­перией стоят куда более серьезные проблемы, нежели спор крым­ских династов за престол.

Противостояние у Кефе продолжалось уже третий месяц: Реджеб-паша не спешил выступать с войском за ворота Кефе, а Ша­хин Герай не снимал осады. Некоторые из крымских беев, рискуя головой, тайно призывали турок выйти в атаку³' — но полагаться на них паша не мог: своей угрозой казнить потомство изменников калга крепко взял в узду бейское войско. Простые же воины все­цело стояли на стороне братьев. Их приверженность к хану и калге не смог поколебать даже высочайший авторитет кефинского муфтия Эбу-Бекра: ему было поручено разуверить крымских та­тар в «бессмысленных словах мятежников» — однако несправед­ливость, учиненная над ханом, была слишком очевидна, чтобы муфтий мог убедительно оправдать ее в глазах мусульман.³⁸ В конце концов, Реджеб-паше, несмотря на все его нежелание, при­шлось двинуться в сражение против крымцев — и причиной тому стали события, развернувшиеся тем временем в Стамбуле.

Новость о том, что крымские правители восстали против султана и зовут казаков на подмогу, моментально донеслась до Днепра — и вскоре Стамбул был потрясен устрашающим зрелищем.

В конце июля у Босфора появилось около сотни казацких чаек. Они вошли в пролив, и высадившиеся на берег запорожцы стали жечь и грабить селения в предместьях Стамбула. В городе поднялась тревога: казаки еще никогда не подбирались так близ­ко к османской столице. Как назло, почти весь султанский флот был отправлен в Кефе усмирять хана, и Стамбул оказался, по сути, беззащитен перед нападением. Галер в столице не оста­лось; султану пришлось наспех собирать для защиты Стамбула все суда, какие нашлись в городской гавани, не исключая лодок и торговых барок. Видя это, казаки отошли от берега и встали на середине пролива. Импровизированный столичный флот не решался вступить с ними в бой из опасения, что в случае неуда­чи налетчики ринутся в город. Простояв так три дня над глубина­ми Босфора, казаки развернулись и ушли: Стамбул спасся лишь чудом.

Через несколько дней явилась следующая казацкая флотилия, но на этот раз османы сумели отогнать ее и даже захватили не­скольких пленных. При их допросе выяснилась ошеломляющая новость: оказывается, казаки действовали, чтобы помочь крым­скому хану, мстящему туркам за свое смещение с трона!

Союз непокорного хана с черноморскими пиратами вызвал в Стамбуле страх и стоил жизни отставному везирю Хусейн-паше: его казнили, обвинив, что это именно он привел ко власти Мехмеда III Герая. Что же до Реджеб-паши, то ему было приказано безотлагательно завершить все дела в Крыму и вернуть флот для защиты столицы.³⁹

ИНОСТРАННЫЙ ЛЕГИОН

Разгром османского войска под Карасубазаром — Взятие Кефе, переговоры с Реджеб-пашой — Османское правительство вынуждено признать Мехмеда III Герая ханом — Взгляды хана и калги на дальнейшие отношения с Турцией — Шахин Герай предлагает Польше союз против Турции

(1623-1624)

Хотел того Реджеб-паша или нет, но откладывать наступление на Бахчисарай он больше не мог. Собрав всех своих воинов, паша двинул их в поход. Османское войско насчитывало около десяти тысяч бойцов и было вооружено пушками, снятыми с военных судов и с башен Кефинской крепости.⁴⁰ Сам капудан остался в Ке­фе, а его армия под командованием трех пашей 11 августа вышла за городские ворота. Никто не препятствовал ей на пути: Шахин Герай отступил от крепостных стен куда-то вглубь полуострова и дорога на ханскую столицу казалась открытой. Обманчивая тишина настораживала турок, и Джанибеку Гераю приходилось подбадривать их по пути: «Не сегодня-завтра, — уверял он, — татары явятся ко мне с изъявлениями покорности!».⁴¹

На третий день пути, уже приближаясь к Карасубазару, Джанибек Герай наконец завидел крымские отряды — но они вовсе не стремились припасть к его ногам. Дорогу здесь преграж­дало укрепление из деревянных бочек, наполненных грунтом и прибитых кольями к земле. Его возвел «иностранный легион» Шахина Герая — запорожцы, которые тотчас открыли по тур­кам ружейный огонь. Янычары бросились к своим телегам, что­бы схватить инструмент, быстро вырыть окопы и отстреливаться оттуда — но тут обнаружился роковой промах их командиров: не ожидая подобной встречи, те не захватили с собой лопат и за­ступов! Казаки продолжали обстрел из укрытия, а несметная хан­ская конница стала окружать янычар с двух сторон.

К ночи перестрелка утихла; потери османов были удручающи. Турки собрали военный совет: «Что же, — спросили они Джанибека Герая, — вы говорили, что татары придут, но они не прихо­дят и не уходят: что прикажете делать? Сегодня сколько уже убито людей! Их сто тысяч, а у нас нет и десятой части этого — что же мы будем делать завтра?». Джанибеку было нечего сказать. Тогда, посовещавшись, османы решили: пусть Мехмед Герай остается ха­ном, о чем ему следует выписать указ от имени капудан-паши — и выписать немедленно, пока крымцы не начали утреннюю атаку. Заслышав об этом, Джанибек Герай погрустнел: «Как только это письмо и указ будут отправлены, у вас сейчас же потребуют мо­ей выдачи. Я знаю, что меня ожидает; прощайте!» — сказал он и, оседлав коня, поскакал среди ночи к Кефе.

Его бегство ненароком сорвало почетную капитуляцию, кото­рую запланировали на завтра турки. Заметив, что свита несосто­явшегося хана пустилась наутек, за ней последовала и османская конница, желавшая избежать утреннего сражения. Топот копыт бегущего отряда заслышали в ночи крымские дозорные; нурэд-дин Девлет Чобан-Герай погнался за османами — и погиб в пер­вой же стычке. Гибель народного любимца разъярила крымцев, и на янычарский лагерь обрушилась лавина ханского войска. Бро­сив тяжелые пушки, османы кинулись обратно в Кефе, а крым­ские и ногайские всадники настигали их и разили на дороге. Раз­гром был нещадным: множество янычар погибло от сабель и пуль либо было затоптано конницей.⁴²

Те, кому посчастливилось уцелеть и добраться до кефинской пристани, погрузились на суда и покинули Крым. Среди них был и Джанибек Герай, поспешно отплывший вместе с братом к Варне.

Тем временем Шахин Герай со своим войском ворвался в Кефе. Крепостной гарнизон не мог оказать ему сопротивления, ведь пушки Кефинской крепости были увезены османами под самый Карасубазар и брошены там на поле боя. Отряды кал-ги рассыпались по городу, хватая встречных янычар. Победи­тели устроили шумный праздник, и по бросовой цене обме­нивали своих пленников на бузу, отдавая человека за кадушку этого хмельного напитка.⁴³ Как всегда при военных действиях, в Кефе не обошлось без грабежей, но даже это не помешало многим жителям города радоваться поражению своих османских начальников, отягощавших горожан многочисленными зло­употреблениями: «Благодарим всемогущего Бога, Царя царей, — писал проживавший в Кефе армянский священник, — за то, что Он смилостивился и укрепил силы благословенных Ша­хина Герай-султана и Мехмеда Герай-хана, чье правление в Стране Солхатской и в Кефе принесло достаток, мир, любовь и покой».⁴⁴

Реджеб-паша не мог убежать из города вслед за всеми, ибо до­ложить султану о сдаче Кефинской провинции означало верную смерть. Бросив якорь своей галеры поодаль от берега, паша от­правил к хану посыльного. Казаки и крымцы, стоявшие на кре­постных стенах, взяли было лодку парламентера на прицел — но тот крикнул, чтобы его проводили к правителю.

Мехмед Герай стоял близ Эски-Кырыма. Он не последовал за братом в Кефе: ведь лишь переступи хан границу своих владений, как Стамбул с полным основанием обвинил бы его в вооруженном захвате османских земель. Именно в этом и попытался укорить хана парламентер, но Мехмед Герай прервал его:

— Слушай, чорбаджи, ты препираться, что ли, с нами пришел? Так теперь не время спорить. Тебе неизвестны те насилия, кото­рым я подвергался от дома Османского! — возмущенно восклик­нул Мехмед и поведал всю историю своих бедствий, рассказав о тюрьмах, побегах и ссылках, об интригах стамбульского евнуха и о постыдной торговле ханским титулом за взятки.

— Слова ваши, мой государь, совершенная правда, — выслу­шав хана, ответил посланник Реджеб-паши, — но как вам теперь угодно решить? Если вы не оставите Кефе, это станет причиной большой войны. Пусть будет, как было: ханство по-прежнему останется за вами, а за Шахином Гераем звание калги, только будьте добры с домом Османским: возвратите захваченных в плен людей и орудия и выведите из Кефе татар.

Все посмотрели на калгу, в чьих руках находился теперь Кефе. По-видимому, Шахину Гераю не хотелось возвращать завоеван­ный им город. Но хан не желал войны со Стамбулом — и потому, смолчав, калга отдал решение вопроса бейскому собранию, кото­рое приняло предложение османов.⁴⁵

Через несколько недель чауш, прибывший от султана, доста­вил Мехмеду Гераю указ о подтверждении его ханского титула. Спасая свой престиж после позорного разгрома, Мурад IV пояс­нял, что поход против хана был самоуправством везиря, а пади­шах якобы ничего не знал о нем.⁴⁶ Мехмед Герай принял эту игру и снова заявил, что не бунтует против султана: надев на плечи присланный падишахом парчовый халат, он с показным смире­нием поцеловал и приложил себе ко лбу заветный указ. Его по­чтительность никого не могла обмануть: всем было ясно, что хо­зяином положения ныне является вовсе не султан, а хан.

Если Мехмед Герай демонстрировал османам крайнюю учти­вость и дружелюбие, то его брат намеренно сыграл на этой встре­че совершенно противоположную роль. Желая устрашить чауша, калга на глазах у него устроил показательную казнь двух воров, приговоренных к смерти за ничтожную провинность. Намек был ясен: та же судьба постигнет всех, кто посмеет противиться крым­ским правителям, и в этом Шахин не остановится ни перед чем.⁴⁷

Итак, Мехмед III Герай оставался ханом. Под грохот празд­ничного салюта он вошел в Кефе, но уже не как завоеватель, а как почетный гость. Вокруг него столпились с поздравле­ниями слуги Джанибека Герая, бросившие прежнего господи­на и перешедшие на сторону победителя (среди них был да­же знаменитый Бек-ага, гонявшийся когда-то за Шахином по буджакским степям). Поцеловать полу ханского халата явились и родичи хана — пятеро сыновей Селямета Герая: Азамат, Муба­рек, Ислям, Сафа и Мехмед, которые прибыли из Турции вместе с Джанибеком, стали свидетелями его краха и предпочли остаться в Крыму. Хан приветливо принял их и назначил Азамата Герая своим нурэддином на место погибшего Чобана.⁴⁸

25 сентября 1624 года в Кефе было устроено большое празднество.⁴⁹ Повторное воцарение Мехмеда III Герая ста­ло для братьев днем окончательной расплаты по давним сче­там: ведь ровно сорок лет назад был низвержен и убит Мехмед II Герай — а теперь его внуки, пройдя через те же испытания, торжествовали победу и султан оправдывался перед ними!

Хан принимал в Кефе поздравления, а калга тем временем обдумывал план действий. Перед братьями встал непростой во­прос о дальнейших отношениях с Турцией — и ответ на него оба видели по-разному. Мехмеду Гераю был ближе пример тех его предшественников (и прежде всего Гази II Герая), которые не от­рицали верховенства османов, но и не позволяли Стамбулу вме­шиваться во внутренние дела ханства. Мехмед дорожил тем, что никогда не преступал границу мятежа — а стало быть, сохранял право объявить все посягательства на свою власть противозакон­ными.

В отличие от брата, Шахин Герай жаждал более решитель­ных действий. Он считал, что османское господство несет Крыму смуты и бедствия, мешает Гераям быть хозяевами в собственном государстве и подпитывает своеволие знати. Казалось, Крымский Юрт стремительно утрачивает былую славу и значимость: его жи­телей силой гнали на далекие фронты и губили там тысячами, его правителей назначали и смещали, словно обычных чиновников, судьбу трона Чингизидов стали решать алчные евнухи без рода и племени. Среди этих невзгод была безнадежно заброшена борьба за великоордынское наследство — Волгу, Кавказ, Придунавье, — борьба, которой Крым отдал минувшие полтора столетия.

Путь к избавлению подсказывала история: легендарный Хаджи Герай, свободный государь, в союзе с великим князем литовским сбросил ордынское верховенство и вывел страну из хаоса, а Менг-ли Герай покорил земли бывшей Орды и вошел в число могуще­ственнейших правителей своей эпохи. Вывод напрашивался сам собою: дабы вернуть себе славу «повелителей двух материков», Ге­раям следует, как прежде, освободиться от чужеземной зависимо­сти и объединить под своей властью окрестные народы. Разумеет­ся, османы не откажутся подобру от господства над Крымом — но подобно тому, как Менгли Герай поднял против Орды всех своих соседей, Шахин Герай объединит всех недругов султана от Балти­ки до Индийского океана!

Эта разница в воззрениях двух братьев проявилась и в вопро­се о дальнейшей судьбе Кефе: хан согласился вернуть город осма­нам, тогда как калга возражал ему.⁵⁰ Шахина нетрудно понять: крымцам впервые в истории удалось покорить эту твердыню, Герай впервые стали властителями всего Крымского полуострова (включая и южную его часть); и если бы Кефе остался за ними, султанам стало бы куда труднее вмешиваться во внутреннюю жизнь Юрта. Но в итоге калга все же покорился воле старшего брата, ибо к «большой войне», которой грозили турки, Крым не был готов.

Что ж, стало быть, к ней следовало подготовиться — и Шахин Герай взялся за дело.

Мысль привлечь к себе на службу украинских казаков воз­никла у Шахина Герая не случайно. Пребывая в Персии, он на­блюдал, как Аббас I готовился заключить антитурецкий альянс с Польшей. В этих планах нашлось место и запорожцам: шах предлагал королю собрать из них флот в 10-20 тысяч бойцов и направить его на Стамбул (в связи с чем даже возникли планы создания «казацкой республики» где-нибудь на грузинских или трапезундских берегах).⁵¹ Случайно ли при иранском дворе за­говорили о запорожцах именно тогда, когда там появился крым­ский беглец, знакомый с ними не понаслышке и лучше прочих знающий, сколь грозным оружием могут стать казацкие флоти­лии? Но, кто бы ни являлся автором идеи, она так и не была во­площена; зато теперь, оказавшись в Крыму, Шахин вернулся к давнему проекту. Еще пребывая в Кефе, калга сел за письмо Зиг-мунту III. Разговор шел начистоту: отбросив дипломатические иносказания, Шахин Герай открыто делился с королем планами и просил его о помощи.

— Наши предки, — писал Шахин Герай, — жили с вашими в любви и дружбе, но турки посредством различных уловок разо­жгли вражду между нами. Они не имеют иных намерений, кроме как уничтожить и вас, и нас, и надеяться на мир с ними напрасно. Вспомните, как они недавно намеревались завладеть и вашим ко­ролевством, но Всевышний обратил их замысел против них са­мих. Изо дня в день они строят козни против нас, но им будет воздано злом за зло. Скорее пришлите к нам ваших казаков, дабы мы могли вместе воевать против турок — ибо, хотя наша армия и велика, нам нужны ружейные стрелки, чтобы сражаться с яны­чарами. Мы же со своей стороны обещаем Польше прочный мир: отныне и курица не пропадет в землях ваших!

Далее калга разворачивал перед королем грандиозный план передела границ:

— Все орды, что еще остаются в Буджаке, мы уведем за Днепр; тамошние османские крепости Ак-Керман, Бендер и Килия останутся пусты, и если вы пожелаете овладеть ими, они станут вашими. Когда же, по милости Всевышнего, будет покончено с османами, мы выступим против Московии и возвратим себе края и города, некогда подчиненные нашим предкам: Казань и Хаджи-Тархан, а саму Московскую провинцию с троном ее передадим в ваше распоряжение.

К письму был приложен подарок: великолепный меч, укра­шенный золотом и драгоценными камнями. Шахин пояснял, что этот меч пригодится королю в сражениях с турками и что сам об­ладает подобным же клинком, который ему для борьбы с осман­ским недругом вручил иранский шах. В качестве ответного дара калга не желал ни мехов, ни денег, как это было принято до сих пор. Ему требовались совсем иные подарки:

— Пришлите нам свинца и пороха, — просил Шахин, — ибо прежде мы покупали эти запасы у турок, но теперь, будучи на­шими врагами, они перестанут продавать их нам.⁵²

Запаковав подарки и свитки (к которым было приложено так­же и личное послание королю от шаха Аббаса), Шахин Герай от­правил их с гонцом в Варшаву и стал дожидаться ответа.

ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ

Кан-Темир покидает Крым и снова громит Речпосполиту — Шахин Герай заключает военный союз с украинскими казаками — Планы Шахина Герая возобновить борьбу с Москвой за волжские ханства — Стамбул стремится рассорить Бахчисарай и Варшаву

(1624-1625)

Пока Мехмед и Шахин Герай спорили с османами, Кан-Темир не терял времени даром. Предводитель буджакцев не стал по­могать ни султану, ни хану, ибо был равно оскорблен обоими: первый лишил его высокого титула паши, а второй насильно переселил из родных степей. Поэтому, как только весной 1624 года Стамбул объявил о низложении Мехмеда III Герая, Кан-Темир вместе со всей своей ордой покинул Сют-Су и вернул­ся на родину, в Буджак. Хан с калгою осаждали янычар в Кефе, а буджакское войско, истосковавшееся по добычливым набегам, тем временем вторглось в западную Украину и намерилось про­биться еще дальше: об этом горделиво писал королю сам Кан-Темир, суля донести свой бунчук до Варшавы и разорить всю Польшу до самой Балтики.⁵³ Но его угрозы оказались пустыми: коронный гетман Станислав Конецпольский разгромил орду и заставил ее отступить.⁵⁴

Поведение Кан-Темира очень не понравилось Шахину Гераю: во-первых, набеги мирзы грозили сорвать едва наметившийся со­юз с Польшей, а во-вторых, его самовольный уход с Сют-Су вы­глядел как вопиющее неповиновение хану. Калга собрался в Буд­жак, чтобы силой вернуть Кан-Темира на прежнее место. К зиме он с 12 тысячами своих воинов выступил к Ак-Керману, а по пути завернул на Днепр, где хотел проведать украинских казаков и раз­узнать, что думает король по поводу предложенного ему союза.

Шахин Герай не сомневался, что будет принят запорожцами как желанный гость. Отпуская осенью на Днепр казаков, что слу­жили ему при Кефе, калга щедро одарил их: бывшие пленники получили не только свободу, но и солидную награду по несколько десятков золотых, и даже транспорт, чтобы довезти до Сичи свои трофеи и лодки (на каждый десяток запорожцев калга отрядил по телеге с двумя волами).⁵⁵ Так и теперь, собираясь на Днепр, Ша­хин послал казакам гостинец, весьма нелишний в голодное зим­нее время: тысячу овец, триста коров, бочки вина и возы хлеба.⁵⁶

Шахин Герай подошел к месту на Днепре, где крымцы и ка­заки издавна обменивались пленными, и встретился здесь с ка­зацкими старшинами. Новости из Варшавы были неопределен­ными: король уклонялся от прямого союза и в его ответном по­слании калге содержались лишь общие благопожелания.⁵⁷ (Эта внешняя сдержанность скрывала оживленные споры при поль­ском дворе: оптимисты убеждали короля, что союз с Крымом и Персией позволит Польше навсегда покончить с турецкой угро­зой, а пессимисты предостерегали, что новая война с османами станет гибельным безрассудством — и Зигмунт не спешил де­лать выбор).

Не оставляя надежды на то, что король рано или поздно опре­делится с решением, Шахин Герай предложил казакам заключить альянс уже сейчас — и те согласились, гордясь, что калга же­лает вступить с ними в союз, словно с отдельным государством. Так 3 января 1625 года был торжественно утвержден первый в истории крымско-казацкий военный договор. Соседи обязались хранить между собой прочный мир и помогать друг другу с оружием в руках. На днепровских берегах был устроен празд­ник с пиршеством; запорожцы салютовали ружейными залпа­ми, а Шахин Герай собственноручно угощал присутствующих чаркой.⁵⁸

Долго задерживаться на Днепре калга не мог: его ждал Буджак. Шахин поднял свое войско и двинулся в путь, пригласив казаков следовать за собой.⁵⁹ Но военная помощь союзников в этом походе не понадобилась: ногайцы согласились мирно покинуть Буджак. Видимо, после неудачной схватки с Конецпольским будлсакские мирзы уяснили, что им негоже ссориться сразу и со Стамбулом, и с Бахчисараем — и потому уговорили Кан-Темира повиновать­ся приказу калги. Предав огню все, что не могли увезти с собой (дабы добро не досталось казакам), они проследовали за Шахином Гераем обратно к Перекопу.⁶⁰

Пока буджакские степняки вновь расставляли свои кибитки на берегах Сют-Су, окрестные степи наполнялись их дальними сородичами с востока: обитателями Большой Ногайской Орды.⁶¹ Предводитель переселенцев, Ак-мирза, просил Шахина Герая, чтобы тот освободил Нижнюю Волгу от московского господства, под которым его орда вконец ослабла. Шахин Герай, радуясь прибытию гостей, разослал гонцов в Поволжье, призывая та­мошних ногайцев переселиться ближе к крымским владениям.⁶² Несколько его посланцев попались в руки астраханских воевод — и русские власти забеспокоились: не задумал ли Крым вернуться к давнему спору с Москвой за бывшие ордынские владения на Волге?

Основания к такой тревоге имелись. В отличие от своего брата, Шахин Герай не желал мириться с Московией, и царь уже успел убедиться в этом. В разгар кефинской кампании в Керчи остано­вился корабль с турецкими и русскими послами, направлявши­мися из Москвы в Стамбул. Шахин заподозрил, что две державы, объединенные общей враждебностью к Польше, что-то замысли­ли и против восставшего Крыма. Послы были задержаны, и Ша­хин Герай явился лично допросить их. Стараясь выведать тайные планы царя и султана, он бранил падишаха последними словами и клялся, что рано или поздно захватит Стамбул.⁶' Так ни о чем и не дознавшись, он велел, чтобы послы были казнены, их слу­ги распроданы на невольничьих рынках, а дорогие подарки для султана (соболиные меха и охотничьи кречеты), обнаруженные в посольском багаже, отосланы в дар шаху Аббасу.⁶¹ Демарш калги грубо нарушил общепринятые посольские обычаи, но возымел свое действие: контакты Москвы и Стамбула прервались на не­сколько лет, что и требовалось Крыму.

Так и теперь, очередное русское посольство, прибывшее к хану, встретило у калги довольно суровый прием. Явившись к Шахину, московские гости застали его в саду: тот пировал с гвардейски­ми командирами и Ак-мирзой. Не тратя времени на дипломати­ческие вежливости, калга заговорил о донских казаках, которые нынешней весной в морском набеге под Гёзлев учинили невидан­ные ранее жестокости над жителями окрестных сел.⁶⁵ Русские, по обыкновению, оправдывались, что царь не властен над этим беглыми холопами, но Шахин Герай оборвал их:

— Послушайте-ка, что я скажу. Вот, я помирился с запорож­цами, и они, хотя и ходят сейчас по морю вокруг всего Крыма, не причиняют нам никакого вреда. А что это за мир у нас с вами: вы приходите просить о мире, а донские казаки тем временем не­престанно нападают. Не забыто и прежнее ваше вероломство: вы свергли с Казанского и Хаджи-Тарханского юртов наших ханов и велели умертвить в Астрахани нашего отца Саадета Герай-хана и дядю Мурада Герай-султана.

Вспомнив о погубленных родичах, Шахин пришел в ярость: встав, он разорвал царское письмо и двинулся к посланникам; товарищи едва удержали его от рукоприкладства. «Если б они не были послами — я велел бы изрубить их на части!» — бро­сил Шахин, остывая. В доказательство того, что его благо­склонность не купить никакими подношениями, он без сожа­ления роздал присланные ему царские дары сидевшим вокруг мирзам и агам, а мешок с деньгами велел разрезать и на глазах у послов рассыпать в траве по всему саду. На прощание калга заставил московских гостей выпить вина (те напрасно отнеки­вались, ссылаясь на пост), набросил на них по халату в качестве ответного подарка и отправил восвояси. Если Шахин Герай хо­тел произвести на русских сильное впечатление — это ему, не­сомненно, удалось.⁶⁶

Шахин Герай и прежде заявлял, что Крым должен вернуть захваченные Московией волжские ханства, освободить от цар­ских казаков Дон с Тереком и построить крепость на реке Куме.⁶⁷ Не бросая слов на ветер, калга стал готовить поход на Московию. По его замыслу, нурэддин Азамат Герай с Кан-Темиром долж­ны были отвлечь царя ударом по южным границам, а Шахин тем временем планировал подступить к Астрахани, занять ее и повернуть к Дону, чтобы разогнать оттуда казаков.⁶⁸ Для штурма Астраханской крепости требовались пушки и ружья — и кал-га призвал на помощь запорожцев. Те разделились во мнениях, стоит ли предпринимать этот восточный поход, но в итоге при­слали к Шахину Гераю восьмисотенный отряд.⁶⁹

На этом приготовления и закончились. Поход был отменен ха­ном — ибо у Крыма появилась новая тревога: к его берегам при­ближался османский флот.

Шахин Герай стремительно бросился к Днепру, чтобы созвать казаков и ногайцев, а Мехмед Герай остался встречать турок в Ке-фе. Хан вышел к ним с учтивыми приветствиями, заверяя, как и прежде, что не враждует с падишахом. Вопреки опасениям, прибывшая эскадра не собиралась вступать в бой: она лишь до­ставила в Кефе нового наместника и отряд крепостной стражи.⁷⁰ В этот раз везирь не рискнул посылать весь флот против хана, потому что запорожцы уже успели пригрозить Стамбулу новым нашествием, и теперь галеры Реджеб-паши были заняты поиском казацких флотилий на море, чтобы истребить их при первой же встрече.⁷¹

Но, до поры отложив попытки свергнуть Мехмеда Герая силой, везирь приготовил ему другую ловушку. Пусть, — рассудили в Стамбуле, — хан докажет, что не является мятежником и непри­частен к казачьим набегам. Пусть он выйдет в поход на Польшу и покарает короля за потакательство запорожцам. Если же Мехмед Герай откажется — значит, он открыто восстал против халифа на стороне разбойничьего сброда. Тогда он не сможет далее скрывать свой мятеж, его власть станет незаконной и улемы без труда до­кажут это всему крымскому войску. Станут ли тогда крымцы за­щищать заблудшего правителя?

Стамбул явно пытался поссорить хана с королем и казаками, но с ходу отвергнуть приказ Мехмед Герай не мог — лишившись привычных доходов от военной добычи, мирзы уже давно ропта­ли на ханский запрет воевать с соседями.

Лучшим выходом было затянуть время. Мехмед Герай не отказал падишаху, но резонно потребовал, чтобы приглаше-ние было оформлено по всем правилам. Разгадав его уловку, стамбульская канцелярия сработала на редкость прытко. Уже через месяц в Кефе прибыл очередной чауш, который вручил хану падишахский указ, дорогую саблю, почетное одеяние и прочие регалии, до мелочей выполнив все полагающиеся в та­ком случае церемонии. Тогда, заявив, что должен посоветовать­ся со своими командирами, Мехмед Герай неспешно созвал бейское собрание и добился, чтобы поход был назначен как можно позже: беи постановили, что выступят в бой, когда реки покроют­ся льдом.⁷²

Время, назначенное для похода, приближалось очень быст­ро.

Но тут на помощь к крымскому соседу снова пришли казаки. Они помогли хану выйти из затруднения — да так, как, вероят­но, никто от них и не ожидал. На исходе осени к Мехмеду Гераю прибыл отряд запорожцев, которые попросили хана в точности о том же, чего требовал и султан: двинуть крымское войско против Польского королевства.

КРОВЬ ЗА КРОВЬ

Польское правительство приводит казаков в повиновение — Казаки зовут хана выступить против короля — Крымские походы на Украину в 1626 г. и противодействие им Шахина Герая — Буджакские мирзы убивают в Черкессии ханского тестя — Кан-Темир вновь бежит из Крыма, Шахин Герай истребляет его семью — Кан-Темир с помощью султана готовит вторжение в Крым

(1625-1627)

Недавние морские походы запорожцев, столь встревожившие Стамбул, не остались без ответа. Султан предупредил короля, что если тот не заставит казаков прекратить набеги, то Турция объявит Польше войну.⁷³ Зигмунту III пришлось заняться казацкой проблемой, ибо на северных границах назревал конфликт со Швецией, и мир с османами следовало сберечь во что бы то ни стало.

Но дело было не только в султанских угрозах. Казаки явно выходили из подчинения королю, и мириться с этим Зигмунт III не мог. «Они считают себя отдельной республикой»⁷⁴ — гово­рил польский правитель, и имел к тому основания: казачество, словно самостоятельная держава, вело переговоры с московским царем (порой намекая о свой готовности подчиниться ему⁷⁵), с донскими казаками, с крымским калгой; оно взяло в свои руки власть в приднепровских провинциях. Все увещевания о том, что самовольные походы могут накликать войну с Турцией, звучали впустую (казаки лишь отвечали: «это король заключал мирные договоры с султаном, а мы нет»⁷⁶), и Зигмунт III решил приме­нить силу.

Осенью 1625 года коронный гетман Станислав Конецпольский пришел к Черкассам с большим войском. Он потребовал, чтобы казаки вернулись в повиновение и не предпринимали без ведома короля ни военных походов, ни международных перего­воров. Лодочный флот полагалось сжечь без остатка, а казацкое войско ограничить до 6 тысяч бойцов. Им и было обещано жа­лование, а всем остальным надлежало разойтись с Днепра туда, откуда пришли. Казацкие старшины поначалу ответили отка­зом, но после нескольких военных стычек приняли требования правительства.⁷⁷

Порешив на этом, Конецпольский удалился с Приднепро­вья, а новоизбранный казацкий гетман Михаиле Дорошенко остался решать непростую задачу. Набрать шеститысячный реестровый отряд не составляло труда, но вот отправить по до­мам остальных — «выписчиков», которых насчитывалось чуть ли не всемеро больше, не было никакой возможности. Возвра­щаться к своим прежним господам они не хотели, на жалование рассчитывать не могли (многим из них, собственно, и некуда было возвращаться: и король, и коронный гетман не раз писали султану, что крымцы и буджакцы сами «плодят казаков», разру­шая во время своих нападений украинские села и вынуждая их обитателей уходить на Сичь⁷⁸). Так, не находя себе места, выпис-чики тысячами покидали центральную Украину и скрывались от гетмана и короля среди бескрайних камышей и бесчисленных островов Запорожья.

Несколько тысяч таких скитальцев добралось до самого Крыма. Они и предложили Мехмеду III Гераю вместе ударить на короля, которого отныне считали своим врагом.⁷* Конецпольский уже давно опасался, что на помощь бунтующим казакам могут прийти крымские татары, и если этого не случилось до сих пор, то лишь благодаря Шахину Гераю: не теряя надежды привлечь на свою сторону и казаков, и короля, калга не стал вмешиваться в их спор.⁸⁰ Но Мехмед Герай увидел в этих противоречиях выход из ловушки, приготовленной ему Стамбулом, и крымский поход на Польское королевство все-таки состоялся.

В январе 1626 года крымско-буджакское войско пересекло Днестр и разошлось от Подолья до Галичины и Волыни. Пока Конецпольский и коронный стражник Стефан Хмелецкий⁸¹ со­бирали силы, оно успело разграбить более 200 селений. Вместе с крымцами шел отряд казаков⁸² — возможно, тех самых выпис-чиков, что прибыли к хану. Вряд ли им довелось встретиться в этом походе со своими товарищами «по другую сторону фрон­та» — реестровыми казаками, которые вместе с польскими от­рядами Хмелецкого уже спешили наперерез хану. Мехмед Герай уклонился от боя и повернул назад, но не избежал потерь: на Днестре начался ледоход, и множество ханских бойцов погибло среди льдин на переправе.⁸³ Досадная неудача была вознагражде­на для хана другим: завернув на обратном пути в Ак-Керман, он застал там Хаджи-Коя, столь подло обманувшего его 16 лет назад, и воздал алчному дельцу по заслугам, повесив его.⁸⁴

Шахин Герай, возмущенный происходящим, не только не уча­ствовал в этом походе, но и противодействовал ему. Калга пись­мом предупредил Конецпольского о ханском наступлении и пере­слал ему султанский указ об этом походе,⁸⁵ что оказалось весьма кстати — ведь османы, желая окончательно рассорить Бахчиса­рай с Варшавой, заверяли поляков, будто Мехмед Герай совершил свое нападение против воли падишаха.⁸⁶

Едва хан вернулся из похода, как султанский двор, радуясь успеху своего плана, вновь приказал ему идти на короля. Видимо, в этот раз Шахин Герай резко возразил брату и настоял на своем: хотя они едва не поссорились, поход все же был отменен.⁸⁷Однако буджакцев, вернувшихся к излюбленному ремеслу, было уже не остановить: весной Кан-Темир снова направился на Подолье, а осенью его сыновья с нурэддином Азаматом Гераем пытались пробиться к Киеву. Оба похода не удались, особенно второй, ког­да в ожесточенном бою с силами Хмелецкого и Дорошенко погиб­ли тысячи ногайских воинов.⁸⁸

Пожалуй, хану и калге могло показаться, что трудности пер­вых лет правления уже позади: султан до поры оставил попытки свергнуть их силой, а недоброжелатели из числа знати не смели поднять голоса (ибо Шахин заранее преподал им урок, казнив для острастки нескольких мирз, заподозренных в измене и тайном сговоре с Джанибеком⁸⁹). Но надежда на то, что жизнь в Крыму наконец-то потечет спокойно и размеренно, не сбылась: слишком серьезен был вызов, брошенный братьями, чтобы им было позво­лено наслаждаться тишиной и покоем.

Начало 1627 года не предвещало бед и потрясений, и Мехмед Герай решил выйти в поход на черкесский род Беслене, который, воспользовавшись передрягами в Крыму, вышел из повиновения хану и перестал платить ему дань.⁹⁰ Недавно в тех краях уже по­бывал калга, разгромив главных смутьянов, черкесских родичей Джанибека Герая,⁹¹ но этого оказалось недостаточно. На сей раз Шахин с Кан-Темиром остались в Крыму, а Мехмед, собрав 10 ты­сяч крымцев и буджакцев, отправился на Кавказ. Там его уже ожидали черкесы-союзники во главе с Гази-беем — ханским те­стем, которого Мехмед Герай очень любил и уважал. Хан прошел вглубь горного края и остановился у реки, куда вскоре явился и Гази-бей. Обменявшись подарками, тесть и зять провели вместе целую неделю, беседуя и пируя в шатрах.

Затем Гази попрощался с ханом и направился к себе в горы — а буджакские мирзы, переглянувшись, покинули крымский ла­герь и бесшумно последовали за ним. Зайдя в ущелья подальше от ханских глаз, буджакцы преградили бею дорогу. Их командир, Салман-Шах-мирза, имел серьезные счеты к этому черкесу, 5 лет назад убившему его отца — и бей, по закону гор, заплатил в этот день кровью за кровь, будучи застрелен Салман-Шахом из муш­кета.

Мирза насытился местью, но его выстрелом был попран другой закон гор: незыблемый закон гостеприимства. Ханский тесть был убит, едва отойдя от шатра своего зятя, и позор этого злодеяния ложился на хана. Мехмед Герай в гневе бросился за но­гайцами — но те умчались прочь. Было очевидно, что Салман-Шах никогда не отважился бы на такую дерзость по отноше­нию к хану, если бы не был подговорен своим двоюродным братом Кан-Темиром — и потому Мехмед Герай послал гон­ца к Шахину с приказом немедленно арестовать буджакского предводителя.⁹²

Получив послание брата, Шахин Герай направился к Кан-Темиру. Тот в последний миг узнал о намерениях калги и ускольз­нул от него. В одном кафтане, бросив дом и семью, он поскакал из Крыма в Буджак, а за ним понеслись и все его товарищи. Гвардей­цы Шахина бросились в погоню — но ногайцы, отстреливаясь, исчезли в степных далях. Бегство буджакских мирз ничуть не обескуражило калгу: опыт жизни при шахском дворе подсказы­вал ему весьма действенные способы вернуть беглецов.

Шахин приказал разыскать по Крыму всех остававшихся здесь родичей беглых мирз, обрить им головы, нагрузить состри­женными волосами телегу и отправить ее к Кан-Темиру. «Знай­те, — передал он со слугой, — что если Кан-Темир не вернется, все заложники погибнут в страшных муках!».⁹³ Дрогнув при ви­де груза, присланного калгой, многие мирзы двинулись назад в Крым, чтобы спасти своих близких. Кан-Темир не тронулся с места. Это стоило жизни его семейству: Шахин выполнил свою угрозу, и домочадцев Кан-Темира постигли чудовищные казни на персидский манер, страшное эхо которых разлетелось далеко за пределами Крыма.⁹⁴

Гибельная волна ненависти и мести, уже готовая затопить весь Крым, набирала мощь: распря черкесской и ногайской знати вы­лилась теперь в кровную вражду могущественного буджакского вождя к повелителям Крыма.

Дабы отомстить своим смертельным врагам, Кан-Темир был готов примириться с султаном. Отойдя подальше за Дунай, мирза отправил посыльных в Стамбул, горячо убеждая султан­ский двор, что Мехмед и Шахин — явные предатели и откровен­ные противники османов, и что их бесчинствам пора положить конец. Если только будет на то султанская воля, — предлагал буджакский предводитель, — он схватит обоих и доставит к падишаху.⁹⁵

Конечно же, Мурад IV не отказался от такой услуги. Память о позорном разгроме под Карасубазаром не могла быть изглажена никакими мирными заверениями мятежников, и если султан до сих пор не расправился с ними — то лишь потому, что не имел к тому возможности. Теперь же, благодаря Кан-Темиру, такая воз­можность появилась: пусть в прошлый раз братья отбили атаку с моря — но ведь тогда у них за спиной лежала спокойная степь, а сейчас их можно взять в клещи с двух сторон...

Над Мехмедом и Шахином нависла серьезная угроза: оборо­няться сразу на два фронта им было, пожалуй, не под силу. Бра­тья начали действовать — каждый по-своему.

Шахин Герай задействовал все связи, какие только имел в Стамбуле, чтобы везирь забрал Кан-Темира на персидскую войну и удалил его из опасного соседства с Крымом.⁹⁶ Ради этого калга сделал вид, будто оставил былую вражду к османам: он согласил­ся помочь туркам в строительстве крепостей в устье Днепра и да­же обещал выступить вместе с ханом на Польшу.⁹⁷ Мехмед Герай же, казалось, и вовсе переменил свой курс: не питая более надежд ни на короля, ни на реестровых казаков, он старался угодить сул­тану, договариваясь с Московией о союзе против Речпосполитой; более того, хан даже заявлял вслух, что намерен разгромить запо­рожцев и призывал царя поступить тем же образом с донцами.⁹⁸

Но польские дела теперь мало тревожили османов: казацкие вылазки и без того уже почти прекратились из-за строгого запре­та гетмана, и хан безнадежно опоздал со своими заявлениями. Внимание османского двора было ныне приковано к восточным окраинам империи, где вдобавок к непрестанной войне с Ираном вспыхнуло очередное восстание приграничных пашей. Уловив эту перемену в настроениях, на виду появился Джанибек Герай. О нем давно уже не было слышно; ходили даже слухи, что отстав­ной хан умер в ссылке⁹⁹ — но не тут-то было: выйдя из тени, Джа­нибек Герай объявил, что непременно пошлет крымцев в Иран на помощь османам, если только падишах вернет его на престол.¹⁰⁰

Что же до персидского похода Кан-Темира — то мирза быстро догадался, от кого исходит эта затея, и отверг ее, убедив султана, что наведение порядка в Крыму — более срочная задача. Кан-Темир ушел в Буджак собирать силы для наступления на Крым, а султан приказал всем османским войскам в Силистрийском эя-лете оказать мирзе всяческую помощь и содействие. Вокруг Кан-Темира стали собираться ногайцы Буджака и Добружди, а также османские отряды из близлежащих крепостей.¹⁰¹ Увеличиваясь с каждым днем, его войско ожидало весны, когда по окончании штормов в море смогут выйти галеры, — и тогда османский флот ударит на хана с моря, а армия Кан-Темира вступит на полуостров с суши.

Буджакский вождь терпеливо дожидался начала похода, гото­вясь раз и навсегда свести счеты с калгой и ханом. Он вовсе не собирался, как обещал Мураду IV, доставлять двух мятежников в Стамбул на суд падишаха: кровь взывала к крови, и Кан-Темир жаждал самолично истребить своих врагов с лица земли.¹⁰²

ГЕТМАН, ПОГИБШИЙ ЗА ХАНА

Слухи о скорой смене хана — Разгром крымской армии в Добрудже — Шахин Герай вновь призывает на помощь казаков — Вторжение в Крым Кан-Темира и Буджакской Орды — Хан и калга осаждены в крепости Кырк-Ер — Гетман Михайло Дорошенко идет на помощь союзникам — Сражение на Алъме, гибель гетмана и разгром Кан-Темира — Украинские казаки в Бахчисарае — Кан-Темир скрывается в Кефе

(1627-1628)

Зимой по Крыму поползли слухи о том, что султан уже вызвал к себе Джанибека Герая для возведения его в ханы. Мехмед Герай хотел, чтобы подданные как можно позже узнали об этом — но все испортил ханский приближенный АльТази-ага: хан доверил ему тревожную весть, а тот разнес ее по всему двору. Мехмед Ге­рай чуть не убил болтливого слугу, но было поздно: новость вы­порхнула наружу и вызвала всеобщее оживление.¹⁰³ Знать уже дав­но мечтала о возвращении Джанибека, да и простой люд, прежде единодушно поддерживавший братьев, постепенно терял к ним доверие. Крымцы не одобряли жестокостей Шахина: в Крыму не было принято, чтобы правитель вел себя подобным образом, и люди с осуждением говорили, что «калга бесчинствует, многих убивает, а хан за них не заступается».¹⁰⁴

Султан не спешил раскрывать своих замыслов и поначалу приказал Мехмеду с Шахином готовить очередную кампанию против Польши: он рассчитывал прислать в Крым Джанибека, когда братья уйдут в поход. Те поняли, куда клонит падишах, и, с виду подчинившись, стали собирать войска — однако нацели­лись вовсе не на Украину, куда посылал их султан, а на Буджак, где засел Кан-Темир.¹⁰⁵

Начиналась опасная игра: Мурад IV задумал окружить крым­ских правителей с моря и суши, однако Мехмед и Шахин Гераи вполне могли сорвать его план — для этого им следовало разгро­мить Кан-Темира прежде, чем утихнут весенние шторма и осман­ский флот сможет подойти к берегам Крыма.

Хан с калгой еще в декабре обратились к своим запорожским союзникам, приглашая вместе ударить на Кан-Темира. Казаки не отказались, но поскольку, в отличие от крымцев, не любили зим­них кампаний, выступление пришлось перенести ближе к ранней весне.¹⁰⁶ Однако когда настал час выступать, на Запорожье при­шел гетман Дорошенко со строгим приказом отставить все само­вольные походы¹⁰⁷ — и казакам пришлось остаться на месте.

В марте 1628 года Шахин Герай вышел к Ак-Керману.¹⁰⁸ Сколь бы ни роптали беи на хана и калгу, угроза вторжения Буджак-ской Орды возмущала их еще больше, и потому вслед за калгой двинулось все войско рода Ширин.¹⁰⁹ Казацкого подкрепления не поступило, но успех сопутствовал Шахину Гераю и без посторон­ней помощи: он победоносно шествовал по приморским степям, овладевая турецкими крепостями на Днестре и Дунае. Пройдя Буджак, калга вступил в Добруджу, и османы подозревали уже, что он хочет пробиться к Эдирне и Стамбулу¹¹⁰ — а КанТемир все отступал от него и уклонялся от боя.

Наконец, Шахин Герай подошел к селению Бабадаг рядом с одиноким островом густого леса, затерянным среди добруджских степей. Тут ему, наконец, и попался на глаза Кан-Темир: неприятель стоял в степи с малым числом охраны и при виде крымской армии бросился наутек, нырнув под полог леса. Радуясь удаче, Шахин пустился за ним; в горячке погони крымский отряд уно­сился по лесной дороге все глубже в чащу — и вдруг из-за дере­вьев выступили вооруженные люди, и калга сообразил, что по­пался в ловушку: лес оказался наполнен янычарами и ногайцами, поджидавшими его в засаде.¹¹¹

Окружив крымцев в лесу, Кан-Темир перебил их всех до едино­го. Вырваться из вражеского кольца удалось лишь самому Шахи­ну Гераю с несколькими товарищами. Калга бежал к Дунаю, пере­правился в лодке на противоположный берег, а оттуда что есть сил помчался в Крым со страшной вестью: поход провален, крым­ское войско истреблено, а 30-тысячная армия Кан-Темира гонит­ся за ним по пятам.¹¹²

Пересекая по пути Днепр, Шахин послал вестника к казакам, а сам, не задерживаясь, поскакал далее к крымской столице. Калга напоминал гетману о былом союзе и просил прислать в Крым 4-5 тысяч казаков с пушками, обещая взамен щедро на­градить их.¹¹³

Предложение было заманчивым; причем не только для ка­заков, но и для гетмана. Безусловно, самовольные походы были строго запрещены правительством — но ведь ныне речь шла не о налетах на турецкие порты, а лишь об усмирении мятежного мирзы, давнего врага Польши и разорителя Украины, да к тому же по приглашению самих крымцев. Королю легко рассылать приказы и запреты — но чем гетману прокормить своих бойцов, если из Варшавы до сих пор так и не прислано жалования? Кро­ме того, калга в своем послании обещал отдать гетману при­днепровскую крепость Ислям-Кермен — а ведь как раз ее король и поручил казакам снести этим летом...¹¹⁴ Михайло Дорошенко погрузился в раздумья, а в Крыму тем временем бушевали собы­тия, подобных которым тут не помнили с ордынских времен.

Шахин Герай примчался в Бахчисарай 3 мая, а через несколько дней вслед за ним на полуостров хлынули буджакцы. Защищать Крым было практически некому: лучшие отряды Ширинов по­гибли под Бабадагом, а крымские Мансуры и нурэддин Азамат Герай перешли на сторону Кан-Темира.¹¹⁵ Ворвавшись в Крым, буджакский предводитель с торжеством доложил султану, что мятежники разгромлены и что на крымский престол пора при­сылать нового хана. Говоря это, Кан-Темир подразумевал вовсе не Джанибека, которого недолюбливал еще со времен Хотина. Мир­за желал воцарить в Крыму собственного ставленника и прочил на эту роль кого-нибудь из проживавших в Стамбуле сыновей Гази II Герая.¹¹⁶

Положение Мехмеда и Шахина было ужасающим: остатки крымского войска разбежались, нурэддин переметнулся к врагам, и при хане оставалось лишь несколько сотен гвардейцев. Сердце Мехмеда Герая дрогнуло; он подумывал было бежать из Крыма,¹¹⁷ но отступать было уже некуда: Буджакская Орда заполонила весь полуостров, опустошая владения крымских беев. Остава­лось единственное убежище: горная крепость Кырк-Ер вблизи от Бахчисарая, в прежние века не раз выручавшая крымских ханов во время ордынских нашествий. В ней и затворились братья со своей немногочисленной гвардией.

К полудню 10 мая буджакская армия подступила к столице. Поставив свой шатер в Эски-Юрте, Кан-Темир двинулся штурмо­вать Кырк-Ер.¹¹⁸ Однако взять скалистые уступы этой твердыни оказалось непросто: осажденные отстреливались из-за непри­ступных стен, и даже обычный камень, пущенный ими вниз по крутому склону, превращался в грозное оружие. Тогда Кан-Темир окружил укрепление и стал дожидаться, когда голод и жажда за­ставят братьев сдаться.

Потекли томительные дни противостояния. Буджакцы стояли внизу у подножья, а ханский отряд удерживал их на прицеле. Кре­пость была крайне скудна водой и пищей, и голод стал нешуточной угрозой для ее защитников. В Кырк-Ере, правда, проживала караимская община, у которой можно было раздобыть кое-какие припасы, но съестного и, главное, воды все равно не хватало на всех.¹¹⁹ К концу четвертой недели осады стало ясно, что ослабев­шие гвардейцы больше не продержатся и десяти дней¹²⁰ — а зна­чит, близок час, когда Кан-Темир ворвется в ворота и устроит кро­вавое побоище...

Но тут с дальних горизонтов, обозреваемых с кырк-ерских вы­сот, долетели едва различимые раскаты пушечных выстрелов. Это стреляли казаки, которых Мехмед и Шахин уже отчаялись дождаться в своем поднебесном плену! Ликующий калга прика­зал палить в воздух, подавая союзникам знак, что еще держится в крепости.¹²¹

Отряд в четыре тысячи бойцов вел сам Дорошенко. Буджак­цы уже давно доложили своему вождю о приближении казаков, но Кан-Темир приказал не отвлекаться и продолжать осаду Кырк-Ера. Мирза не знал, что казаков ведет сам гетман, и счел, что те вышли в обычный набег за скотом, после чего отскочат от Пере­копа обратно к Днепру. Но украинцы, построившись "табором" (то есть, защитив себя подвижной оградой из сцепленных телег) устремились вглубь Крыма и за шесть дней пробились к реке Альме в нескольких часах пути от Бахчисарая.¹²²

Кан-Темир понял свой промах, оставил Кырк-Ер и развернулся наперерез противнику. К нему на помощь спешно подтянулись османские сеймены из Балаклавы — и 31 мая на Альме грянул бой. Сражение выдалось тяжелым: Михайло Дорошенко погиб в нем от османской пули, казаки потеряли сотню человек, но зато одержали победу и снесли последнюю преграду на пути к Бахчи­сараю: Кан-Темир, раненный в бою, бежал к Эски-Кырыму, а Азамат Герай, бросив неудачника-мирзу, удалился в Ак-Керман.¹²³

Узнав о разгроме своего вождя, буджакское войско разбежа­лось от Кырк-Ера вслед за Кан-Темиром, а хан с калгой радостно вышли из крепости навстречу союзникам. Весть об альминской битве быстро разнеслась по стране. В Бахчисарай стали прибы­вать крымские беи и мирзы, готовые вместе с ханом мстить Кан-Темиру и его улусам за разорение своих земель.¹²⁴

Над стеною Бахчисарайского дворца взвилось казацкое знамя, которое хан позволил вывесить в знак того, что столица находит­ся под надежной охраной союзников,¹²⁵ а сами казаки расположи­лись в Эски-Юрте, на месте покинутого лагеря Кан-Темира.¹²⁶ Ви­димо, здесь же были проведены и выборы нового гетмана взамен геройски погибшего Дорошенко: теперь предводителем казаков стал Мойженица.¹²⁷

Верный своему слову, Шахин Герай наградил казаков: каж­дому из них досталось по 5 золотых, не считая других подарков (лошадей и одежды), которые было не так-то просто сыскать в разоренных Кан-Темиром окрестностях. Вознаграждение было солидным, но перед казаками блеснула надежда получить еще большее, поскольку калга вновь нуждался в их помощи: ему пред­стояло разыскать и добить бежавшего Кан-Темира. Мойженица согласился помочь Шахину Гераю, и войско горячо поддержало его. Казаки были готовы двинуться в путь тотчас же, но калга велел им повременить и отдохнуть: хану требовалось некоторое время, чтобы собрать в поход крымскотатарскую армию.¹²⁸

Казацкий лагерь остался ожидать команды к выступлению, а его обитатели присматривались к чужой стране и делились на­блюдениями. «Теперь-то мы повидали Крым, — говорили ка­заки. — Прежде мы думали, что Крым настоящая крепость, а крымцы настоящие бойцы; но теперь видим, что Крым беззащи­тен, как деревня, а крымцы слабы, сражаться не умеют. Ныне мы присягнули хану с калгой и получаем от них жалование; но когда-нибудь мы возьмем Крым, и он будет Божий да наш. В Крыму нет укреплений, сюда можно незаметно пройти по суше и морю, и Бахчисарай от моря близко: оно видно отсюда. Как-нибудь летом мы придем сюда: половина морем, а половина верхом от Переко­па, и возьмем Крым — ведь в Московском государстве мы и не такие крепости брали, да и московцы лучше воюют в сравнении с крымцами».¹²⁹

Несомненно, эти разговоры доходили и до Шахина Герая, но они были ему на руку: Крым ожидало впереди противостояние с османами, и воинственность казаков могла еще весьма приго­диться калге.

Через две с половиной недели хан, наконец, собрал все крым­ские войска. Поход не предвещал больших сложностей: буджак-цы были загнаны на восток Крыма, и Мехмеду с Шахином оста­валось лишь настичь их и втоптать в море. Сделать это было тем легче, что казаки отбили на Альме у Кан-Темира 12 больших польских пушек (захваченных им еще у Жолкевского при Цецо-ре) и теперь представляли собой грозную огневую силу.

Стоило ожидать, что буджакцы попросят убежища в Кефе у османов, но уж на этот счет калга был спокоен: новый кефинский наместник, бейлербей Мехмед-паша был его другом. Шахин Герай весьма уважал этого 75-летнего старца, величал его в письмах «своим отцом» и был уверен, что тот не станет вмешиваться, укрывая Кан-Темира в городе¹³⁰ — ведь хан и калга не бунтуют против султана, а лишь укрощают мятежное степ­ное племя.

Но этот расчет не оправдался. Явившись к паше, Кан-Темир за­пугал его, что Шахин Герай со дня на день ворвется в Кефе, чтобы разорить город и отдать его жителей в рабство казакам.¹³¹ Поверил ли ему паша или нет, но мирза имел и более веский довод: сул­танский приказ всем османским властям оказывать содействие буджакскому предводителю. С этим паша спорить не мог: воля падишаха была превыше дружбы с Шахином Гераем. Ворота Ке­фе растворились — и тысячи степняков вошли в город. Кефе за­полнился буджакскими воинами, их юртами, телегами, семьями и скотом; перепуганные турки и армяне бросали свои дома в пред­местьях и бежали от незваных гостей в крепостную цитадель.¹³²

Получив эту новость, Шахин Герай сильно рассердился. Паша обманул его ожидания, и теперь все значительно усложнилось: ведь одно дело разгромить Кан-Темира в степях, а совсем дру­гое — добраться до него в Кефинской крепости. Впрочем, это в любом случае было лучше, нежели иметь его у себя за спиной.

ПОЦЕЛУЙ НА РАССВЕТЕ

Хан и калга осаждают Кан-Темира в Кефе — Крымская знать переходит на сторону Джанибека Герая — Поражение Мехмеда и Шахина Гераев при Кефе, их отступление — Шахин Герай просит польского короля о помощи — Польское правительство тайно приказывает казакам помочь крымским изгнанникам

(1628)

Братья двинулись на Кефе во главе двух отрядов: впереди выступал Мехмед Герай с бейским ополчением, а чуть поодаль следовал Шахин Герай с украинскими союзниками. Казаки под­нялись в поход с воодушевлением: им предстояло взять богатей­ший город, второй на Черном море после Стамбула, и в случае успеха это сулило огромное вознаграждение от калги в сто тысяч золотых.¹³³

Кан-Темир, ободрившись поддержкой паши и не желая, чтобы его, «как бабу, в городе застали», вышел из Кефинской крепости навстречу противнику. Его удаль дорого обошлась буджакцам: Шахин Герай с лету нанес им такой удар, что Кан-Темир бросил­ся обратно в Кефе, его конь, загнанный до смерти, пал у город­ских ворот, и стражники едва успели захлопнуть двери крепости перед войском Шахина. В этом бою крымцы захватили многих буджакских мирз, а вместе с ними и сына Кан-Темира. Калга, с его пристрастием к устрашающим экзекуциям, казнил молодого мирзу на глазах у отца, который наблюдал за происходящим из­дали с крепостной стены.¹³⁴ Затем Шахин Герай разослал по Кры­му своих всадников на поиски разбежавшихся буджакцев — и вражда между кланами вспыхнула с новой силой: если месяцем раньше орда Кан-Темира разграбляла селения крымцев, то теперь бейские воины истребляли буджакцев и жгли улусы крымских ногайцев.¹³⁵

Тем временем Шахин Герай подступил к Кефе и потребовал от Мехмед-паши выдать Кан-Темира. Видя под городскими стенами большое войско, кефинский наместник не посмел перечить. По словам бейлербея, он запустил степняков в город как раз для то­го, чтобы они не ушли от хана, — лишь пусть Шахин Герай по­дождет, пока об этом будет сообщено в Стамбул. (Надо сказать, что Мехмед-паша уже давно известил султана о происходящем, прибавив к этому просьбу скорее прислать нового хана — «так как теперешний оказался мятежником»). Калга вполне мог бы вырвать мирзу из города силой, тем более, что на немедленном штурме крепости настаивали и казаки, — но ему пришлось по­слушаться Мехмеда Герая, который, как и прежде, надеялся обой­тись без вторжения в османские границы и не давал согласия на атаку.¹³⁶

Паша ждал — а султан медлил с ответом. Похоже, Му-рад IV, поглощенный тяжелой войной с Персией, растерял­ся: ведь могучий Кан-Темир, надежда падишаха, был дважды наголову разбит за последний месяц, и теперь сам нуждался в помощи.

Молчание Стамбула тревожило буджакского предводителя. В страхе перед внезапным штурмом Кефе он не рисковал ночевать в городе и каждый вечер отплывал на галере в море, где и проводил ночь. Возвращаясь поутру к Мехмед-паше, Кан-Темир настаивал, чтобы тот сыскал и казнил всех скрытых приверженцев Шахина. Враги мерещились ему повсюду: так, выдумав, что калга тайно принял христианство и что кефинские священники призывают его скорей захватить город, Кан-Темир потребовал истребить всех христианских священнослужителей в Кефе. Желая успокоить го­стя, паша взял армянских и греческих священников под стражу, но все же не решился проливать кровь по столь вздорному навету и со временем выпустил их за крупную взятку.¹³⁷

Начиная уже отчаиваться в успехе, Кан-Темир со своими мир­зами стал продумывать путь к отступлению: в случае проигры­ша он собирался увести всех ногайцев к Астрахани, там принять подданство русского царя и ударить на Крым вместе с московски­ми стрельцами.¹³⁸ Платой за такую помощь стало бы подчине­ние Крыма Московии — но Кан-Темир был готов и на это, лишь бы стереть с лица земли своих ненавистных врагов, Мехмеда и Шахина.

Мехмед-паша с нетерпением вглядывался в морской горизонт, высматривая паруса османской эскадры. Порой, завидев вдали силуэты кораблей, идущих со стороны Стамбула, он торопился поднимать знамена и палить в воздух, приветствуя избавителей салютом¹³⁹ — но каждый раз торжество оказывалось преждевре­менным: на прибывавших судах не было ни янычар, ни нового хана, и никто не мог точно сказать, когда же падишах пришлет подкрепление... Наконец, ожидание наместника было вознаграж­дено — к пристани причалили два корабля с долгожданной ве­стью: к Кефе движется большой османский флот с новым ханом на борту, готовьтесь встречать его ближе к ночи.

Так и сталось: незадолго до полуночи кефинский порт напол­нился десятками галер, янычары скатывали по сходням пушки, а Джанибек Герай, опасливо озираясь, вступил на крымский берег и вместе с Девлетом под усиленной охраной проследовал на ноч­лег. Шахин Герай понял, что пальба и гомон в крепости на этот раз — не ложная тревога, а сигнал к скорой битве. Это не только не испугало, но и обрадовало его: калга был уверен в своих силах и язвительно высмеивал давнего соперника, снова явившегося попытать счастья в борьбе за трон.¹⁴⁰

Полный отваги и надежд, Шахин Герай дожидался рассвета, чтобы ринуться в бой, — но, как вскоре выяснилось, этому про­тивостоянию суждено было разрешиться не звоном клинков и грохотом орудий, а перешептыванием темных фигур, сновавших во мраке от шатра к шатру в ханском лагере.

Утром 30 июня братьев потрясла ужасающая новость: стало известно, что на рассвете командиры крымского войска все как один отправились в Кефе к Джанибеку Гераю, поцеловали полу его халата и признали его своим законным правителем. Первым, кто поспешил засвидетельствовать свою покорность новому ха­ну, стал Мемет-Шах-ага, командир отряда, что стоял ближе всех к городским стенам, а за ним на поклон к Джанибеку Гераю по­тянулись и все остальные.

Это была катастрофа.

Еще вчера вельможи были готовы сражаться вместе с калгою и ханом против Кан-Темира — но теперь в Кефе появился Джа­нибек, который был им гораздо милее Мехмеда Герая, а с Кан-Темиром можно будет поквитаться и при новом правителе. Что же до простых бойцов, то они сызмальства были приучены пови­новаться прежде всего своим родовым старейшинам, и лишь за­тем — хану. Потому, выполняя волю беев, войско беспрекословно обернулось против своих прежних повелителей — и теперь бра­тьям оставалось лишь спасаться от собственных подданных.

Мехмед Герай, не тратя ни минуты, бросил свой стан и с дю­жиной верных слуг скрылся в горных лесах. Мирзы хотели схва­тить и Шахина Герая — но взять калгу было очень непросто: его окружало несколько тысяч казаков, не ждавших пощады и потому оборонявшихся с отчаянной яростью. Ощетинившись во все стороны пушечными стволами, казацкий табор стал мед­ленно отползать от Кефе в сторону Арабата. Девлет Герай с Кан-Темиром вышли из крепости и накинулись на казацкий строй, но были отброшены назад пушечным огнем. Казакам удалось покинуть Крым без серьезных потерь: дойдя до Арабатской стрел­ки, они прошли по ней к переправе через мелкий морской про­лив, вступили на материк и добрались до Запорожья.¹⁴¹

Вместе с казацким войском на Днепр прибыл и Шахин Герай. Он в одночасье лишился и власти, и родины, и брата (судьба Мех-меда Герая оставалась неизвестной: по Крыму ходили слухи, буд­то его убили, отыскав в лесу, родичи Кан-Темира¹⁴²). Однако даже столь сокрушительное поражение не поколебало духа Шахина: утратив всё, что имел, он по-прежнему рвался в бой.

Поставив свой небольшой лагерь рядом с казацкими куреня­ми, крымский изгнанник сел за письмо польскому королю. Это был трудный разговор для калги. Если даже в прежние дни, ког­да Шахин Герай был в силе, Зигмунт принимал его горячие при­зывы к союзу лишь с осторожной отстраненностью — то чем же теперь сможет склонить короля на свою сторону несчастный изгнанник? Но у Шахина Герая еще оставалась последняя, самая высокая, ставка — и он выложил ее перед королем.

Опыт показал, что как ни пытался Шахин Герай вызволить свою родину из-под османского господства, это ему не удалось. Новая эпоха уже не позволяла Крыму оставаться, как прежде, равной величиной между могучими соседями, и Мехмед Герай был по-своему прав, не отваживаясь воевать с султаном: стоит ли меряться силами с Османской империей, если даже схватка со степною ордой за месяц обратила в пепел пол-Крыма... Что ж, если малая страна в этом мире не может прожить вовсе без покро­вителя — то у нее, по крайней мере, остается возможность перей­ти под покровительство другого господина. Так поступил в свое время великий Хаджи Герай, так намеревался было поступить и Гази II Герай: оба они, отвергая ордынских и османских владык, обращали взоры к польско-литовскому престолу. Их примеру по­следовал и Шахин Герай.

«Всякому доводится пережить и счастье, и несчастье, — груст­но начинал он свое письмо к королю. — Преданный собственны­ми подданными, я с грустью покинул отчизну в поисках помощи и в ожидании лучших времен. Я решил прийти к Днепру, чтобы вместе со своими соратниками склониться под Вашу корону и за­щиту. Отправляю к Вам посла Исая с товарищами; с ним передал я письмо о своем желании подчиниться польской короне в числе прочих членов Речпосполитой и предложить себя к услугам Ва­шей Королевской Милости, дабы вы отомстили моим врагам за их несправедливости... Прошу заметить, что я обратился именно к вам, государю христианскому, помимо других государей, пусть и моих единоверцев, дабы враг наш не радовался бедствию моего отечества».¹⁴³

Шахин Герай хотел, чтобы король отрядил ему на помощь 12 тысяч казацкого войска: с такой силой он непременно вернет себе власть в Крыму — и тогда, обещал калга, Украина и вся Речпосполита забудут, что такое вторжения с южных границ!

Сами казаки, на чью помощь рассчитывал неукротимый калга, охотно бы вышли в новый поход: Крым оказался вовсе не столь неприступным, каким виделся раньше, и воспоминания об изобильном приморском городе (который уже почти что был у них в руках!) звали их снова попытать счастья на полуострове. Ед­ва вернувшись на Запорожье из-под Кефе, казаки поведали о сво­их крымских приключениях коронному стражнику Стефану Хмелецкому и убеждали его, что Шахину Гераю непременно следует помочь. Тот согласился, что это может принести немалую пользу государству, и изложил свои соображения в письме к королю.¹⁴⁴

Вскоре в Варшаву прибыли посыльные от коронного страж­ника, от казацкого войска и от Шахина Герая. Узнав от них обо всем, что происходило на юге в последние месяцы, королевский двор всерьез взялся за обсуждение крымского вопроса. От пред­ложения Шахина Герая захватывало дух; казаки уверяли, что смогут завоевать Крым для короля этой же осенью; да и Хмелецкий предупреждал, что воцарение Джанибека Герая су­лит Речпосполитой новые набеги и вторжения, тогда как Шахин Герай поклялся, что в случае его успеха «татарской ноги не будет в Польше».¹⁴⁵ Эти известия вызвали воодушевление среди коро­левских советников, восклицавших: «Лучше бы не придумал и Юлий Цезарь! Это такая возможность, которой не имел ни один польский король!».

Правда, на пути смелого замысла вставало серьезное препят­ствие. Вступиться за крымского изгнанника означало объявить войну Турции, чего Польша, сражавшаяся ныне со шведами, ни­как не могла себе позволить. Но тут князь Збаражский подсказал, как помочь Шахину Гераю и в то же время не нарушить мирно­го договора с османами: польский двор не должен открыто вме­шиваться в эту борьбу; пусть все выглядит так, будто казаки, как обычно, действуют без ведома короля.¹⁴⁶

Зигмунт III последовал этому совету. Он заявил, что охот­но принимает дружбу Шахина Герая и обещает ему свою коро­левскую милость — но, что касается принятия Крыма в состав Речпосполитой, то Польская держава не нуждается в этом: она настолько могущественна, что ее доходы за один день равны го­довому доходу Крыма. Если же когда-нибудь Шахину Гераю по­счастливится достичь власти в Крыму, то пусть он, как принято, просит утвердительную грамоту у падишаха, потому что король свято хранит мир со Стамбулом и не желает нарушать его.¹⁴⁷

Однако эти слова, во всеуслышание провозглашавшиеся в за­лах аудиенций, предназначались лишь для того, дабы турецкие соглядатаи не выискали повода к войне. В тайных устных беседах с доверенными лицами польское правительство отдавало совер­шенно иные распоряжения: оказать Шахину Гераю всяческую по­мощь и поручить казакам сопровождать его в Крым. Если к рее­стровому отряду пожелают присоединиться выписчики — пусть гетман закроет на это глаза и позволит калге вербовать их самостоятельно. Главное — чтобы турки не получили улик против короля, а в остальном Зигмунт III полагается на опыт и рассуди­тельность своих верных слуг: Стефана Хмелецкого и новоизбран­ного гетмана Григория Чорного.¹⁴⁸

Между тем, пока в Варшаве шли переговоры, а Шахин Герай с нетерпением ожидал ответа короля, днепровский стан калги быстро разрастался вширь сотнями новых шатров. Каждый день сюда поодиночке и большими отрядами прибывали беженцы из Крыма: мирзы и простолюдины, скрывавшиеся от тех бедствий, что постигли Крым после изгнания братьев.¹⁴⁹

Вскоре сюда прискакал и еще один всадник. Узнав его в лицо, весь лагерь взорвался ликованием: это был живой и невредимый Мехмед Герай! Как выяснилось, отступив от Кефе, хан сумел за­путать следы и переждал погоню в лесах, а затем совершил стре­мительный бросок через весь полуостров, от гор до Перекопа. Пробившись через крепость Ор-Капы, Мехмед Герай выскочил на простор приднепровских степей и разыскал в них Шахина.¹⁵⁰

Братья радостно обнялись. У них не было причин отчаивать­ся — напротив, все сулило скорую победу: польский государь обещал свою помощь, украинские друзья готовили пушки к по­ходу, а соотечественники жаловались на бесчинства новой власти и звали своих прежних правителей вернуться на трон.

Борьба продолжалась.

¹ Османская империя в первой четверти XVII в., Москва 1984, с. 44-50, 191-194.

² В июне 1623 г. войска Кан-Темира, пройдя Галичину, вышли к Висле и разгра­били окрестности городов Тарное и Сандомир в Краковском воеводстве — то есть, проникли в границы Речпосполитой не до Украины, как обычно, а до самой Польши (M. Horn, Chronologia I zasiеg najazdow tatarskich naziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600-1647, w: Studio i materialy do historii wojskowosci, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s. 42).

³ M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, "Harvard Ukrainian Studies", vol. I, nr. 3, 1977, p. 292; А. А. Новосельский, Борьба Москов­ского государства с татарами в первой половине XVII в., Москва - Ленинград 1948, с. 110; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa aus der erste Halfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 143.

⁴ Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, Львів 1908, с. 280.

⁵ Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортел-ли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, изд. А. Л. Бертье-Делагард, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 107. В этой публикации говорится о «зяте хана», но поскольку крымские принцессы не выдавались замуж за черкесскую знать, остается заключить, что в действительности речь должна идти не о «зяте», а о «тесте». Это подтвержда­ют и русские посольские источники, где говорится о черкесе Гази, ханском тесте (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119, прим. 82). У Мехмеда III Герая было четыре жены: Зулейха, Халиме, «Невхархан-султани» (очевидно, Гевхер-Хан-султани), имя четвертой неизвестно, как неизвестно и то, которая из них приходилась дочерью Гази (Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №39, 1906, с. 90).

⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 143. Река Сют-Су известна ныне как река Молочная в Запорожской области.

⁷ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, Київ-Львів 1909, с. 510;А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 143; M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 293.

⁸ Османская империя в первой четверти XVII в., с. 49; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, Warszawa 2004, s. 252-253.

⁹ M. Horn, Chronologia i zasigg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 45; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110-111. Цена на пленника упала до 10 золотых (при обычной цене от 20-30 до 50 золо­тых, что, для наглядности, можно соотнести с порядком цен на дюжину лошадей). См. материалы к таким расчетам в: A. Fisher, Muscovy and the Black Sea Slave Trade, "Canadian-American Slavic Studies", vol. IV, nr. 4, 1972, p. 583; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 436; А. Бертье-Делагард, Цен­ность монетных номиналов в Крымском ханстве, "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №51, 1914; Описание Черного моря и Татарии, с. 152, прим. 33. Коснувшись темы работорговли, уместно отметить, что согласно османским налоговым регистрам Кефе (главного невольничьего рынка Крыма, где аккуму­лировался поток «живого товара» со всего Причерноморья) налог с торговли не­вольниками составлял лишь 15% всего городского налогового сбора, значительно уступая таким статьям торговли, как сельскохозяйственная продукция, рыба, соль, ткани (A. Fisher, Sources and Perspectives for the Study of Ottoman-Russian Relations in the Black Sea Region, "International Journal of Turkish Studies", vol. I, nr. 2, p. 82) — вопреки распространенному в популярной литературе заблуждению о рабо­торговле как «основе экономики Крыма».

¹⁰ Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 275-276. Посол называет русских «изменниками короля» по той причине, что в 1610 г., в период борьбы за московский престол, русские бояре заочно признали королевича Владислава (сына Зигмунта III) своим правителем, но впоследствии избрали себе другого царя. Владислав пре­тендовал на титул великого князя Московского до 1634 г., пока не отрекся от него по окончании Смоленской войны.

¹¹ D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593-1623, s. 252-253; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110, 111; Ф. Лашков, Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, Симферополь 1891, с. 47-50. Как и его предки, Мехмед III Герай использовал старинный титул всеордынского правителя: «Великой Орды и Великого Юрта, Кипчакской Степи, Крымского государства, несчетных татар и бесчисленных но­гайцев, и горских бесчисленных черкесов великий падишах».

Примечательно, что среди юртов, упомянутых польским послом в числе велико-ордынского наследствия династии Гераев, наряду с Казанским и Астраханским хан­ствами появляется и Сибирское ханство. Насколько известно, в XVI в., т.е. в период, когда крымские ханы активно стремились к установлению своего верховенства над Поволжьем («Белой Ордой», западной частью бывшей Золотоордынской империи), они никогда не предъявляли претензий на Сибирское ханство (ибо оно, пребывая под влиянием Бухарского ханства, относилось к восточному крылу — т. н. «Синей Орде», на которую Гераи не претендовали; см. об этом в предыдущем томе: Том I, с. 182-183, прим. 18). Тем не менее, в XVII в. Сибирь прочно вошла в традиционный перечень династических претензий Гераев, и свидетельства этому участятся к се­редине столетия. Остается признать, что включение Сибири в список юртов, якобы подвластных ранее крымскому престолу, было своего рода историческим анахро­низмом, усвоенным идеологией крымского двора в сравнительно поздний период.

¹² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 109. Дан­ное высказывание Ибрагим-бея Яшлау указывает, по-видимому, на то, что Джани-бек Герай был неграмотен. Если это и было так, то не представляло собой чего-то экстраординарного, ибо неграмотность в ту эпоху порой встречалась даже на са­мом верху общества и не считалась чем-то зазорным. Однако в другом источнике имеются сведения, что Джанибек Герай был поэтом и писал стихи и прозу (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 53), хотя его произведений и не сохранилось. Возможно, бей подразумевал здесь неспо­собность или нежелание Джанибека Герая самостоятельно составлять официаль­ные документы и государственные распоряжения, что выглядело резким контра­стом на фоне склонности Мехмеда III Герая вникать во все дела самому.

¹³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 111.

¹⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 109-111.

¹⁵ Имена Qul Boldi и Сul Boldi означают, соответственно, «стал рабом» и «стал оборванцем». Историю происхождения этого семейства подают многие старинные труды по истории Крыма, объясняя происхождение побочной ветви Чобан-Гераев («Пастух-Гераев»), к которой принадлежал хан Адиль Герай (бывший Чул-Болды), правивший в 1666-1671 гг.: см. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховен­ством Отоманской Порты, с. 365-368; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 57-58; L. Langles, Notice chronologique des khans de Crimes composite principalement d'apres les auteurs turcs et persons, in G. Forster, Voyage du Bengale a Petersbourg, vol. 3, Paris 1802, p. 417.

¹⁶ В позднейших исторических трудах причины этого выбора объяснены иначе: якобы после прибытия Мехмеда III Герая все находившиеся в Крыму члены хан­ского семейства покинули родину и у хана не осталось иного выбора, кроме как назначить нурэддином лицо с сомнительной родословной (В. Д. Смирнов, Крым­ское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 364-365; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 55). Однако источники XVII в. указывают (хотя и не называя имен), что при хане все же пребывало несколько других членов династии: во-первых, отчет русских послов сообщает о его прибы­тии в Крым с «царевичами и их семьями», а во-вторых, сам хан, утверждая мирный договор с Москвой, приносит обязательство не только от своего имени, но также от имени «царевичей», «детей» и «племянников» (А. А. Новосельский, Борьба Мо­сковского государства с татарами, с. 108; Ф. Дашков, Памятники дипломатиче­ских сношений, с. 49).

¹⁷ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejow polskich, tatarskich i tureckich w XVII wieku, Lwow 1842, s. 2.

¹⁸ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 354. В оригинале это стихи, построеные на игре слов: слово «Сокол» («sahin») одновременно является и личным именем Шахина Герая.

¹⁹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 359.

²⁰ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 337.

²¹ Л. Е. Семенова, Молдавия и Валахия в отношениях стран региона с османами (1618 — 1634 гг.), в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., Москва 1998, с. 119.

²² J.W. Zinkeisen, Geschichte des osmanischen Reiches in Europa, IV Th., Gotha 1856, p. 488.

²³ В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 125-126; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 143; А.А. Ново­сельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 129. Здесь московский царь столкнулся с той же проблемой, с которой нередко сталкивались и польские короли в отношении украинских казаков, и крымские ханы в отношении буджакцев: самовольная военная деятельность подданных ставила под угрозу мир с сосе­дями. Дорожа мирным договором с крымским ханом, который сам не воевал про­тив Московии и запрещал делать это всем прочим в Крыму (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 150-157), царь написал донским казакам гневное письмо. Он упрекал их, что те своими набегами навлекают на Московское царство угрозу со стороны Крыма («вы в прошлом году взяли Старый Крым и людей высекли, и из-за этого к хану приходили всем Крымом, чтобы он послал воевать наши окраины» — возмущался царь) и строго запрещал донцам впредь нападать на земли хана (Донские дела, кн. 1, "Русская историческая библио­тека", т. XVIII, 1898, с. 248; В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 131-133).

²⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

²⁵ E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 144.

²⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 134.

²⁷ По меньшей мере одна из жен Шахина Герая происходила из Персии. Одни источники прямо называют Шахина Герая зятем шаха Аббаса, другие говорят, что он был женат на подданной шаха (Воссоединение Украины с Россией: докумен­ты и материалы, т. I, Москва 1953, с. 51; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 513, прим. 3). Известно также, что впоследствии, когда Шахин Герай вновь покинул полуостров, несколько его супруг остались в Крыму, а одна перебралась в Персию и Шахин Герай пересылал ей туда ценности (S. Gole.biowski, Szahin Giraj i kozacy, "Biblioteka warszawska", t. II, 1852, s. 27; Ukrainne sprawy, s. 52).

В этом свете обретает особый интерес сообщение Палласа, который в подписи к изображению Эски-Юрта в своем описании Крыма упоминает следующее местное предание: «В самом большом здании, называемом Азиз, погребена дочь персидско­го шаха, бывшая замужем за одним из крымских ханов. Говорят, что этот мавзолей и фонтаны Эски-Юрта воздвигнуты ею на свой счет» (П. С. Паллас, Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государ­ства в 1793-1794 годах, Москва 1999, с. 217). Речь идет о сохранившемся доныне мавзолее Мехмеда II Герая на азизе Малик-Аштера, изображенном на рисунке. См. также Том I, с. 352, прим. 6.

²⁸ Яркие зарисовки нравов иранского двора при Аббасе 1 и его ближайших преемни­ках содержатся, например, в труде Адама Олеария, шлезвиг-голыптейнского посла при персидском дворе в 1637 гг. (Путешествие Адама Олеария в Москву и Персию, "Чтения в Императорским обществе истории и древностей российских при Мо­сковском университете", кн. IV, 1869, с. 847-883).

²⁹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 354; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

При Гази II Герае Хаджи-Ахмед занимал пост капы-агасы (ханского «везиря») и командира отряда ханских гвардейцев, в 1601 г. учинивших расправу над Девлетом Гераем, сыном Саадета II Герая (см. Том 1, с. 340-341).

³⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  112.

³¹ Эти силы перечисляет сам Шахин Герай: «наши давние преданные друзья, ста­рые и новые, собранные нами из черкесов, ногайцев, туманцев, шевкальцев и мно­гих других» (A. Baran. Shanin Girai of the Crimea and The Zaporozian Cossacks, in Ювілейний збірник Украінської Вілъної академії наук в Канаді, Вшншег 1976, с. 26). Туманцы — воины из Тюменского улуса на Северном Кавказе; шевкальцы — от­ряды, присланные шевкалом (правителем Кумыкии).

³² Zrzodla do dzlejdw polskich, wyd. M. Malinowski, A. Przеzdziecki, t. II, Wilno 1844, s. 175; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 513.

Источники с крымской и османской стороны сообщают, что казаков было 800 (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 357; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie poselstwa jego do Forty Ottomanskiej od r. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbior pamiqtnikow historycznych o dawniej Polszcze, wyd. J. U. Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 331), тогда как сам Шахин Герай и ка­зацкий гетман Любович сообщали о 300 (A. Baran, Shahin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, р. 26, 32). Разрешить это противоречие позволяет другая фраза из письма гетмана, где он говорит, что после окончания военных действий свободу получили не только три сотни казаков, но и «еще большее число других пленников» (A. Baran, Shahin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, с. 32-33). Можно предполагать, что «иностранный легион» Шахина Герая включал, наряду с тремя сотнями казаков, и с полтысячи бойцов других сословий, попавших в Крым в разное время как пленники с територий Речпосполитой.

³³ Шахин Герай вскоре писал Зигмунту III, что нуждается в казаках «не потому, что у нас не хватает войск — слава Аллаху, наша армия многочисленна и искусна, — но потому что у турок много мушкетов и пушек, и против такого войска нам нужны ружейные стрелки» (A. Baran, Shahin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, с. 29-30).

³⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112. От­правка сына либо иного близкого родича ко двору султана — старинный обычай, практиковавшийся в отношениях Гераев и Османов еще с начала XVI в. Лицо, пору­ченное таким образом в распоряжение султана, называлось «рехин» — «заложник». В сути своей этот обычай был призван гарантировать верность хана своим обязательствам перед султаном, но на деле являлся простой формальностью, посколь­ку султаны не наказывали и не ущемляли этих «заложников», как бы напряжен­но ни складывались отношения османского двора с крымским. Яркой иллюстра­цией к тому служит пример самого Ахмеда Герая: даже когда его отец вошел в открытый конфликт с султаном, Ахмед Герай в полной безопасности пребывал в Стамбуле, первенствовал среди прочих проживавших там членов рода Гераев и даже беспрепятственно получал ценности, которые ему в самый разгар противо­стояния с падишахом посылал отец (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верхо­венством Отоманской Порты, с. 369; Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 16). Это может объяснять, почему Мехмед 111 Герай, готовясь к военному столкновению с османами, без опаски отправляет сына к султанско­му двору в знак своего формального подчинения падишаху. Здесь были, впрочем, и исключения: ниже (в Части «Инает Герай») будет идти речь о гибели в Стамбу­ле сыновей взбунтовавшихся Инаета Герая и Хусама Герая — однако этот пример является столь же нехарактерным для общей картины взаимоотношений крымско­го и турецкого двора, как и последовавшая казнь султаном самого Инаета Герая.

Подаренные султану невольники наверняка были адыгами, очень ценившими­ся в Стамбуле. Их число (300 человек) — это традиционный размер своего рода «живой дани», которую вассальные черкесские беи платили крымским ханам, а те, в свою очередь, пересылали османским султанам. Источником поступления этих невольников были восточноадыгские языческие племена (кабардинцы), против ко­торых совершала походы мусульманская западноадыгская (собственно черкесская)

³⁵ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356; A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and The Zaporozhian Cossacks, c. 26; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 325-326; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 144.

«Капудан» (от итальянского слова «capitano») — звание командующего осман­ским флотом.

³⁶ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356-357; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, Wien 1856, s. 1105-106.

³⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

³⁸ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356.

³⁹ Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 326-328; В. Остапчук, О. Галенко, Козацъкі чорноморські походи у морській історії Кятіба Челебі "Дар великих мужів у воюванні морів", в: Mappa mundi. Studio in honorem Jaroslavi Daskevyc septuagenario dedicata, Львів - Київ - Нью-Йорк 1996, с. 370-371. V. Ostapchuk, The Human Landscape of the Ottoman Black Sea in the Face of the Cossack Naval Raids, "Oriente moderno", vol. XX (LXXXІ), nr. 1, 2001, p.70-71. Английский посол Роу, пре­бывавший тогда в Стамбуле, заметил, что это событие «открыло удивительную ис­тину: это государство, выглядящее столь грозным и могучим, в действительности является слабым и беззащитным». Он отметил также по поводу союза крымцев и казаков: «Если правда всё то, что касается союза этих двух кочевых народов, то он может стать очень опасным для столицы и для всего [Османского] государства».

⁴⁰ В. Д. Смирнов. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 357. Шахин Герай говорил о 10 тысячах османского войска; московские послы сообщали о 6 (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 1 13). Очевидно, истинная цифра находится где-то посередине: сами османы, оце­нивая крымские силы в 100 тысяч человек, говорили, что у них самих не наберется и десятой части этого числа (см. ниже в тексте).

⁴¹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 357.

⁴² В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 357-358; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 3; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 144; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, s. 107-108.

⁴³ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 360.

⁴⁴ E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 144-145. Причина радости горожан объяснялась, среди прочего, также и тем, что во время осады в Кефе начались перебои с продовольствием, городу грозил голод, а конец противостояния отвел его угрозу. Османские источники добавляют, что Шахин Герай приказал всем жителям Кефе с семьями погрузиться на суда и на три дня покинуть город (оче­видно, во избежание напрасных жертв во время разграбления города войсками), причем в течение этого срока несчастные сильно страдали на кораблях от жажды (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 358; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, s. 109). В хронике армянского священника этот эпизод отсутствует.

⁴⁵ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 358-359; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, s. 109-110.

⁴⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 126.

⁴⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  126.

⁴⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 113. При Джанибеке Герае Азамат Герай также занимал пост нурэддина.

⁴⁹ E. Schutz, Erne armenische Chronik von Kaffa, s.  145.

⁵⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 115.

⁵¹ Viaggi di Pietro deila Valle, il pelegrino, descritti da lui medesimo in lettere familiari all'erudito suo amico Mario Schipano, divisi in tre parti: la Turchia, la Persia e I 'India come vita e retratto dell'autore, vol. I, Brighton 1843, p. 612-621; О. Баран, Козацько-перські взаемини в творах П'етра Делла Валле, Вінніпег 1985, с. 53-55; Я. Р. Даш­кевич, Укратсько-іранські переговори напередодні Хотинської війни, "Український історичний журнал", №9, 1971, с. 129; Б. Барановский, Кавказ и Польша в XVIІ в., в кн.: Россия, Польша и Причерноморье в XV - начале XVIII вв., Москва 1979, с. 249.

⁵² Здесь мной изложен сокращенный пересказ письма Шахина Герая Зигмунту III от 19 августа 1624 г. Полный текст документа см. в: A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and The Zaporozhian Cossacks, c. 25-30; S. Golеbiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 17-21.

Следует подробнее разъяснить предложение Шахина Герая, касающееся переда­чи Московского царства под управление короля. Со смертью в 1598 г. царя Фёдора Иоанновича пресеклась правившая в Москве династия Рюриковичей. Это вызвало длительный кризис («Смутное время»), ознаменованный борьбой различных пре­тендентов на московский престол, в которой приняла участие и Польша. Одним из кандидатов, поддерживавшихся ею, был Владислав, сын Зигмунта III. Вооружен­ные попытки возвести его на русский трон вкупе с конфликтом из-за пограничных территорий привели к очередной русско-польской войне. После перемирия, заклю­ченного в 1618 г., Зигмунт III продолжал считать Владислава законным кандидатом на московский трон и к 1624 г. эта проблема оставалась для него актуальной. Таким образом, Шахин Герай обещает королю свою помощь в возведении Владислава на московское царство.

⁵³ Pamietniki o Koniecpolskich. Przyczynek do dziejow Polskich XVII wieku, wyd. S. Przylеcki, Lwow 1842, s. 252-253.

⁵⁴ S. Golеbiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 5-7; M Horn, Chronologia i zasiеg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 45-47.

⁵⁵ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 513; S. Przylejcki, Ukrainne sprawy, s. 3. Награда в несколько десятков золотых была немалой суммой, которую на королевской службе казак мог заработать лишь за несколько лет (годичное жа­лование реестрового казака составляло 10 злотых).

⁵⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 1 14.

⁵⁷ B.Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, Lodz 1948, s. 30-33;

⁵⁸ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 517; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 36-37; В. А. Брехуненко, Московська держава і козацько-татарський військовий союз, "Ukrterra", 2005 [http://www.ukrterra.com.ua/ review/7/brеhunenko.htm, retrieved 01 March 2008].

⁵⁹ Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 51; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 114. Казаки не при­няли активного участия в этой кампании: их мысли были заняты сейчас прожектом большого весеннего похода на Стамбул. Автором замысла был османский авантю­рист Яхья, объявлявший себя сыном султана Мехмеда III от греческой принцес­сы. По утверждению Яхьи, в детстве он был тайно увезен матерью в Македонию и крещен, получив имя Александр. Теперь Яхья-Александр странствовал по дворам разных европейских правителей, заявляя о своих правах на османский престол и безуспешно прося средств на организацию антитурецкой лиги. Зимой 1624 г. он по­явился и на Запорожье. Он уверял казаков, что к весне испанский король и флорен­тийский герцог пришлют ему галеры, войска и деньги, что в Османской империи его ожидает 130-тысячное войско из греков, болгар, сербов и албанцев. Призывы Яхьи нашли горячий отклик среди казаков, 18 тысяч которых собралось в весенний поход на Турцию, и оставалось лишь дождаться прихода денег из Италии.

Будучи на Днепре, Шахин Герай пожелал встретиться с Яхьей. Казаки отнеслись к этому настороженно, опасаясь, что калга захочет заполучить его в свои руки. (Их опасения были обоснованны: конечно, Шахин Герай не мог признать за этим само­званцем право на османский престол, при том, что в Стамбуле уже несколько лет всерьез говорили о возможности воцарения над Турцией Гераев). Сам Яхья тоже отказался от встречи, оправдываясь, что его удерживают казаки. В итоге Шахин Герай пообещал, что если запланированный казаками и Яхьей поход состоится, он пришлет им на помощь всю крымскую армию.

Заручившись поддержкой запорожцев, Яхья-Александр отбыл к московскому двору. Здесь ему отказали во всякой помощи, запретили вербовку донских казаков и через Архангельск выслали морем в Европу. В Московии была еще свежа память о двух собственных самозванцах, тоже объявлявших себя царскими сыновьями, скликавших антитурецкую лигу и сильно усложнивших отношения Москвы с Тур­цией и Крымом (М.Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 518-520; С.М. Со­ловьев, История России с древнейших времен, т. X, Москва 1990, с. 427-428).

⁶⁰ S. Przylеcki. Ukrainne sprawy, s. 4; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 114.

⁶¹ S. Przylеcki. Ukrainne sprawy, s. 4.

⁶² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 116, 145-146.

⁶³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  125.

⁶⁴ Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 331; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 125-126. Приняв этот подарок, Аббас по­пал в неловкое положение: ему пришлось оправдываться перед русскими послан­никами в Иране, что он никаким образом не причастен к дерзкой выходке калги.

⁶⁵ В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 128.

⁶⁶ С. Фаизов, Первый крымско-запорожский военный союз в статейном списке русских посланников Опта Прончищева и Рахманина Болдырева (1625 год), "Україна в Центрально-Східній Європі", №5, 2005, с. 207-209.

⁶⁷ А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 127; см. также цитировавшееся выше письмо Шахина Герая Зигмунту III. По замыслу калги, крепость в Прикаспии позволила бы Крыму добиться контроля над волж­скими ногайцами, но главное — обеспечила бы сообщение Крыма с Ираном. Таким образом, Шахину Гераю удалось бы создать непрерывную цепь единого антиосманского альянса, тянущуюся от Польши к Ирану через Молдову, Запо­рожье, Крым, Кубань, Ногайскую Орду, Кумыкию и Дагестан.

⁶⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  128; Донские дела, кн. 1, с. 247, 232-233, 238; В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с.  130-131.

⁶⁹ Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. 1, с. 57-58. Сомнения казаков объяснялись тем, что в походе на Астрахань им пришлось бы вы­ступить против Московии, которую часть казаков рассматривала как возможного союзника в грядущем восстании против короля. Кроме того, после разгрома осман­ским флотом казацкого рейда под Трапезунд летом 1625 г. казаки сочли, что калга ведет «двойную игру» и сообщил османам об их вылазке. Украинцы высказали калге свои подозрения и даже грозили разрывом союза; Шахину Гераю пришлось улаживать этот конфликт (В.А.Брехуненко, Стосунки українського козацтва з До­ном у XVI - середині XVII ст.. Кит - Запоріжжя 1998, с. 165-168). Более веские причины к недовольству Шахином Гераем казаки имели в том, что калга, все еще ожидая помощи от короля, сохранял лояльность в отношении польского правитель­ства. Между тем, у казаков назревало открытое столкновение с королем, и они рас­считывали в этом на крымскую военную поддержку (Б. Н. Флоря, Запорожское ка­зачество и Крым перед восстанием Хмельницкого, в кн.; Исследования по истории. Украины и Белорусии, Москва 1995, с. 53), а стремление Шахина Герая сохранить добрые отношения с Варшавой ставило такую поддержку под сомнение.

⁷⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  115-116.

⁷¹ О военных акциях запорожских казаков на Черном море в 1625 г. и их сражении с эскадрой Реджеб-паши см. в: Collectanea z dziejopisow tweckich rzeczy do hisloryi polskiej sluzqcych, wyd. J. S. Siеkowski, t. 1, Warszawa 1824, s. 178-181; В. Остапчук, О.Галенко, Козацькі чорноморсьм походи у морськії історії Кятіба Челебі, с. 375-382; Описание Черного моря и Татарии, с. 98; М.Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 533-537.

⁷² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 116.

⁷³ Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 286.

⁷⁴ Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 285-286.

⁷⁵ Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 55, 56, 62.

⁷⁶ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 538.

⁷⁷ Эти события 1625 г. получили название «Куруковская ординация» (по урочищу Куруков на правобережье Днепра напротив нынешнего Кременчука, где после воен­ного столкновения было подписано соглашение между польским правительством и казацким войском). См. более подробно о ходе событий и достигнутых договорен­ностях в: Zbior pamietnikow Mstorycznych o dawniej Polszcze, wyd. J. U. Niemccwicz, t. VI, Lwow 1833, s. 143-241; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII. с. 537-561; В. А. Серчик, Речь Посполитая и казачество в первой четверти XVII в., в кн.: Россия, Польша и Причерноморье в XV - начале XVIII вв., Москва 1979, с. 192-194. Первоначально Консцпольский требовал сократить казацкое войско до 5 тысяч бойцов, но после переговоров согласился увеличить еще на тысячу. Окончательное соглашение от 27 октября 1625 г. предусматривало, что 5000 реестровых казаков будут расквартированы в приднепровских провинциях, а 1000 — в Запорожье (при том, что туда же, в Запорожье, двинулись и десятки тысяч казаков, не вошед­ших в реестр королевской службы — «выписчиков»). В обязанности запорожского реестрового отряда входило противодействие несанкционированным морским по­ходам выписчиков.

⁷⁸ L. Podhorodecki, N. Raszba, Wojna chocimska 1621 roku, Krakow 1979, s.  110.

⁷⁹ Б. Н. Флоря, Запорожское казачество и Крым перед восстанием Хмельницко­го, с. 53; С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. X, Москва 1990, с. 428-429; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 116.

⁸⁰ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, с. 538; B. Baranowski, Polska a Talarszczyzna w latach 1624-1629, s. 42-43.

⁸¹ «Коронный стражник» — военная должность в Речпосполитой, начальник по­граничной стражи.

⁸² С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. X, с. 429.

⁸³ S. Goltjbiowski, Siefan Cmielecki, "Biblioteka warszawska", t. II, 1853, s. 528; Ojczyste spominki w pismach do dziejow dawniej Polski, t. I, Krakow 1845. s. 61-62; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 44-48; M. Horn, Chronoiogia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 47-50; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 117.

⁸⁴ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 5.

⁸⁵ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 5; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 335. Сообщалось также, что калга обратился к гетману Дорошенко с просьбой не воевать против хана и что Дорошенко выполнил его просьбу, повернув назад, при­чем часть казаков во главе с Олифером Голубом даже перешла на сторону крымцев (С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. X, с. 428-429). М. Гру­шевский полностью отрицал достоверность этой истории, и действительно: иных подтверждений тому, что Дорошенко повел себя именно таким образом, не имеет­ся, зато известно, что казацкий отряд был в войске Хмелецкого (М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, Київ - Львів 1922, с. 26; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629. s. 49). Тем не менее, факт обращения нереестровых казаков Олифера Голуба к хану с предложением совместной борьбы против коро­ля зафиксирован и другими источниками (Б. П. Флоря, Запорожское казачество и Крым перед восстанием Хмельницкого, с. 53; А. А. Новосельский, Борьба Москов­ского государства с татарами, с. 116). Следует учитывать, что Дорошенко был гетманом реестровых казаков, а Голуб — одним из предводителей нереестровых. Их отряды действовали независимо друг от друга, и участие выписчиков Голуба в ханском походе состоялось, скорее всего, вообще без гетманского ведома.

⁸⁶ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII. ч. I, с. 25; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 51; Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 335.

⁸⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 117. Полу­чив из Стамбула очередной указ о походе на Польшу, братья не отвергли его прямо: и Мехмед, и даже Шахин согласно пообещали султану, что организуют такой поход (Акты Московского государства, изданные Императорской академией наук, т. I, Санкт-Петербург 1860, с. 203), хотя на деле не собирались выполнять этого обеща­ния. Вместе с тем, они решительно отклоняли любые приглашения на персидскую войну, которые всё продолжали поступать от султана (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 113). Вероятно, здесь играла роль пози­ция знати: походы на Украину до последнего времени были сравнительно безопас­ными и очень прибыльными; аристократия была заинтересована в них; тогда как участие в персидской войне было связано с большим риском и приносило гораздо меньше выгод. Учитывая эти настроения, хан и калга могли смело отказываться от войны в Иране, но вели себя более осторожно, когда речь заходила о походах на Речпосполиту.

⁸⁸ S. Golеbiowski, Stefan Cmielecki, s. 529-535; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 60-65; M. Horn, Chronoiogia i zasiеg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolilej Polskiej, s. 50-51; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 31; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татара­ми, с. 117; Акты Московского государства, т. I, с. 203.

⁸⁹ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 360; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119.

⁹⁰ Акты Московского государства, т. I, с. 210; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119.

⁹¹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 5; Е. Н. Кушева, Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI — 30-е гг. XVII вв.), Москва 1963, с. 153, 319.

⁹² Описание Черного моря и Татарии, с. 107-108; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s.  5; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 360.

⁹³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 6.

⁹⁴ Описание Черного моря и Татарии, с. 108; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s.  6; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 145.

⁹⁵ Описание Черного моря и Татарии, с.  108.

⁹⁶ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 6.

⁹⁷Акты Московского государства, т.1, с. 203; М.Грушевский, Історія України-Руси, т. VIII, ч. ІІ, с. 37-40; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 145. За­планировав строительство двух крепостей в низовьях Днепра, османы надеялись поставить преграду морским вылазкам запорожцев (см. подробнее в: М.Веrindei, Lа Роrtе ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, р. 297-299). Шахин Герай охотно поддержал эту инициативу: это, во-первых, было средством умиротворить султана, но главное — участие в строительстве крепостей позволяло ему высту­пить в роли верного союзника Конецпольского и Дорошенко, ведь те и сами при­нимали меры к прекращению самовольных рейдов. Кроме того, эти укрепления могли весьма пригодиться Шахину Гераю для будущей обороны от османов — ведь именно с такой целью еще в 1593 г. крепость на днепровском берегу собирался строить Гази II Герай (см. Том 1, с. 323-324). Горячая заинтересованность Шахина Герая в этом проекте вызвала неудовольствие Польши (которая предпочитала само­стоятельно контролировать деятельность казаков и не желала вмешательства калги в этот вопрос), да и османы, похоже, разгадали уловку Шахина Герая. и он впал у султана в еще большее подозрение (S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 6).

⁹⁸ Л. М.Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 63-64, 85-90.

⁹⁹ Акты Московского государства, т. I, с. 203.

¹⁰⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119.

¹⁰¹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7; Описание Черного моря и Татарии, с. 108-109; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 361; Л.М.Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 17.

¹⁰² Об этих намерениях говорил впоследствии Джанибек Герай, обращаясь к са­мому Кан-Темиру: «Ты хотел убить Мехмеда Герай-хана и Шахина Герай-султана, хотя падишах посылал тебя в Крым вовсе не для того, чтобы истребить их» (Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., и. 72).

¹⁰³ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 95-96.

¹⁰⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 118; Акты Московского государства, т. I, с. 210, 211.

¹⁰⁵ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 17; А. А. Но­восельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119.

¹⁰⁶ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 98.

¹⁰⁷ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 26.

¹⁰⁸ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым е 1626-1628 гг., с. 69.

¹⁰⁹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7.

¹¹⁰ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 360-361.

¹¹¹ Описание Черного моря и Татарии, с.  109.

¹¹² Описание Черного моря и Татарии, с. 109; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 120; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 361; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146.

¹¹³ Описание Черного моря и Татарии, с. 109; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7, 50.

¹¹⁴ М. Грушевський, Історія України-Руси, т.VIII, ч. І, с. 41.

¹¹⁵ Описание Черного моря и Татарии, с. 109; Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тар­беева в Крыме 1626-1628 гг., с. 69; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7.

¹¹⁶ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7.

¹¹⁷ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 69.

¹¹⁸ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 70.

¹¹⁹ Эту нехватку красноречиво показывают источники, свидетельствующие о неве­роятном росте цен на продукты первой необходимости и воду: по сравнению с мир­ным временем, хлеб подорожал в десятки раз, баран продавался по цене дюжины лошадей, а ведро простой воды ценилось как мешок пшеницы. Важно учитывать, что эти цифры отражают положение дел уже после того, как осада была снята.

Эти приближенные сопоставления сделаны на основе цен, что приводили на­ходившиеся в Кырк-Ере русские послы: четверик пшеницы стоил 15 золотых, ба­ран — 10 золотых, молодая овца — 20 золотых, ведро воды — 6 копеек (Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 71-72). В 1628 г. Крым страдал от засухи и неурожая, и продукты были весьма дороги даже вне связи с военными событиями: те же послы еще до начала осады покупали четверик пшени­цы по 2 золотых, а равную меру ячменя — по 1,5 (Л. М. Савелов, Посылки в Крым к XVII веке, "Записки Одесского императорского общества истории и древностей", т.ХХП, 1904, с. 75). Это было весьма дорого по сравнению с предшествовавшими урожайными годами, когда ок. 480 кг пшеницы продавались всего за 2 серебряных монеты, фунт баранины за полкопейки и т. д. См. о методологии подобных сопо­ставлений в: Описание Черного моря и Татарии, с. 152. прим. 33.

¹²¹ Описание Черного моря и Татарии, с. 109; Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тар­беева в Крым к 1626-1628 гг., с. 70; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 7-8; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146.

¹²² S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 24, 26, 50. Источники приводят разную числен­ность казацкого отряда: московские послы говорят о 6 тысячах (Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 70), армянская хроника — о 12 тысячах (E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146), но сами казаки в письме к королю сообщали о 4 тысячах человек в своих рядах (S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 27, 50).

¹²³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 8; Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 70.

¹²⁴ Описание Черного моря и Татарии, с. 110; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 50. Армянская хроника описывает масштабы грабежей, учиненных войсками Кан-Темира: «Ногайцы опустошили округу со всех четырех сторон, угнали весь скот и овец, а всех лошадей пустили в пищу для войска» (E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146). То же подтверждают и пребывавшие в Бахчисарае московские дипломаты.

¹²⁵ Описание Черного моря и Татарии, с. 110. Как сообщает этот источник, на знамени было изображение креста. Не исключено, что с ним соседствовало и изо­бражение полумесяца: такое сочетание было весьма распространенным на стягах украинских казаков.

¹²⁶ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 70, 97.

¹²⁷ М.Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. 1, с. 43. Место захоронения гетмана Дорошенко в известных источниках не указывается. Подходящие для это­го кладбища существовали неподалеку от армянского монастыря в христианском квартале Бахчисарая, а также при греческом монастыре в Салачике.

Здесь уместно обратить внимание на особое значение Бахчисарая и его окрест­ностей в украинской истории как места героической гибели и захоронения гетмана Михаила Дорошенко (родного деда прославившегося в последующие десятиле­тия гетмана Петра Дорошенко). Гетман, погибший за хана, — образ яркий и по­казательный, однако доныне не получивший должной известности. В этой связи очевидна необходимость увековечения памяти о событиях 1628 г. установкой па­мятного знака в честь гетмана Михаила Дорошенко неподалеку от места его ги­бели — например, у нынешнего автомобильного моста через р. Альму на дороге Севастополь - Симферополь.

¹²⁸ Описание Черного моря и Татарии, с. 110; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 51.

¹²⁹ Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 98. Приме­чательно, что за 90 лет до этих событий соотношение сил между крымскими тата­рами и русскими оценивалось иначе. Литовский дипломат, побывавший в Крыму в 1530-х гг., сравнивал, что крымцы «в сражении более стойки, чем московиты, хотя и хуже вооружены» (Михалон Литвин, О нравах татар, литовцев и москвитян, Москва 1994, с. 66).

¹³⁰ Описание Черного моря и Татарии, с. 110.

¹³¹ Описание Черного моря и Татарии, с. 110.

¹³² E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146.

¹³³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 51.

¹³⁴ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 8.

¹³⁵ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 8; Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 99.

¹¹⁶ Описание Черного моря и Татарии, с.  110-111.

¹³⁷ Описание Черного моря и Татарии, с. 111-112. Подозрения Кан-Темира в не­благонадежности кефинских священников могли иметь некоторые основания: это подтверждает приведенная выше цитата армянского священнослужителя Хачату-ра Кафаеци, который с большим сочувствием писал о победе Мехмеда и Шахина Гераев над османами в 1624 г. Что же касалось подозрений об обращении Шахина Герая в христианство, то это было явным измышлением Кан-Темира. Сам Шахин Герай не давал поводов к подобному заключению и впоследствии не раз однозначно заявлял о себе как о мусульманине.

¹³⁸ Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 98-99.

¹³⁹ E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 146-147.

¹⁴⁰ Описание Черного моря и Татарии, с.  112.

¹⁴¹ Описание Черного моря и Татарии, с. 112; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 8-9, 26-27, 51; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 147; Л. М. Савелов, Посоль­ство С. И. Тарбеева к Крым в 1626-1628 гг., с. 71; Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Москов­ского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В. Всльяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 32.

¹⁴² Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 99.

¹⁴³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 43-44.

¹⁴⁴ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 24-26,50-52.

¹⁴⁵ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 28,50-52.

¹⁴⁶ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 38-39; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 48-49.

¹⁴⁷ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 44-45, 47-48. Приведенное королем соотноше­ние доходов Польши и Крыма является сильным преувеличением. Хотя Речпосио-лита и была более крупным и населенным государством, чем Крымский Юрт, все же подобный разрыв в уровне их доходов был невозможен (тем более, что в нача­ле XVII в. доходы польской казны сильно снизились: так, постоянной проблемой правительства стал критический недостаток средств на оборону южных границ, выплату жалования польским солдатам и украинским казакам). Это намеренное преувеличение в устах Зигмунта III служило лишь риторическим приемом, при­званным без ущерба для государственного престижа отклонить принятие Крыма под верховенство польского короля (истинная же причина заключалась в опасении войны с Турцией, чего король, естественно, не желал признавать вслух).

¹⁴⁸ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 49-50; В. Ваrаnowski, Роlska а Таtarszczyzna w latach 1624-1629, s. 87. Прежний гетман, избранный в Крыму Мойженица, был казнен казаками при возвращении из крымского похода: выяснилось, что он присвоил средства из полковой казны, украв, видимо, часть вознаграждения, выплаченного казакам Шахином Гераем (S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 51). Подобное преступление считалось в казацком войске непроститель­ным и каралось смертью (Д. I. Яворницький, Історія запорозъких козаків, т. I, Київ 1990, с. 188, 189).

¹⁴⁹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 25, 28, 52; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 136. Помимо крымцев, в войске Шахина Герая были также черкесы, ногайцы из Азака и молдаване. Молдавские отряды пришли на помощь Шахину Гераю по приказу господаря Мирона Бернавского. Хорошо зная и уважая Шахина Герая, Бернавский надеялся с его помощью освободить Молдо­ву из-под турецкой зависимости. В своих письмах в Польшу он настаивал, чтобы король всемерно поддержал крымского изгнанника (S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 30, 31; Л. Е. Семенова, Молдавия и Валахия в отношениях стран региона с осма­нами (1618 - 1634 гг.), с. 122).

¹⁵⁰ Описание Черного моря и Татарии, с. 112; Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 93-94.