Часть XIII

Джанибек Герай

(второе правление)

1628-1635

ЗВЁЗДЫ НАД КРЫМОМ

Бедствия в Крыму: голод, чума и междоусобные войны — Упреки Джанибека Герая Кан-Темиру — Поход Мехмеда и Шахина Гераев с казаками под Ор-Капы в ноябре 1628 г. — Провал экспедиции, возвращение на Днепр

(1628)

Под охраной большого янычарского отряда, сопровож­даемый крымской знатью, Джанибек Герай шествовал от Кефе к Бахчисараю. Торжество долгожданной победы омрачалось удру­чающими картинами, что открывались хану с дороги. Поля и пастбища были дотла выжжены суховеями небывалой засухи, многие селения опустели из-за бегства жителей в поисках про­питания. Голоду сопутствовала и другая напасть: чума, эпидемия которой выкосила кое-где целые села.¹ В довершение бедствий, страна была охвачена пожаром вражды и насилия: вырвавшись из кефинского окружения, улусы Кан-Темира ринулись мстить своим обидчикам-крымцам.

Давняя усобица продолжалась; гонители и гонимые в кото­рый раз поменялись местами. Очевидцы описывали братоубий­ственную смуту последних месяцев: «Татары говорят, что такого разорения и войны в Крыму не бывало с тех пор, как Крым сто­ит. Когда Кан-Темир бежал из Крыма к султану, хан и калга веле­ли грабить его ногайцев и отбирать их имущество и лошадей в пользу крымцев. Когда же Кан-Темир одолел хана и калгу, то но­гайцы выграбили весь Крым. А когда Мехмед Герай-хан с калгой Кан-Темира разбили, то крымцы многих [буджакских] ногайцев истребили, а у тех ногайцев, что жили в Крыму, разграбили иму­щество. А когда в Крым пришел Джанибек Герай-хан, а Мехмед Герай-хан бежал, то Кан-Темир и Урак-мирза с ногайцами истре­били многих крымских татар, и чинили насилие над их женами и дочерьми, и многие крымские татары от ногайцев из Крыма разбегались».²

Первейшим долгом хана было немедленно прекратить это без­умие. Добравшись 9 июля до столицы, Джанибек Герай принялся наводить порядок в стране. Как говорили в эти дни придворные, «у хана теперь нет времени: он обустраивает и судит свое государ­ство, ибо многие во время усобиц друг друга истребляли и граби­ли, и хану нужно все расследовать и рассудить».³

Следует отдать Джанибеку Гераю должное: уже через месяц жители Крыма говорили о недавней усобице как о деле прошлом и заявляли, что теперь они снова едины.⁴

Вслед за ханом в Бахчисарай прибыли все крымские аристо­краты, чтобы присягнуть ему на первой тронной аудиенции, а за­одно и получить награды, причитающиеся им за поведение при Кефе. Среди прочих гостей ко двору явился Азамат Герай (кото­рый благополучно переждал все потрясения в Ак-Кермане и те­перь вернулся на свой прежний пост нурэддина), а также и глав­ный герой недавних событий — Кан-Темир. Буджакский вождь был разочарован возвращением старого хана: ведь известно, что он мечтал совсем о другом кандидате.⁵ Однако спорить с волей падишаха не приходилось, и Кан-Темир тоже явился поздравить повелителя с воцарением.

Несомненно, всемогущий мирза рассчитывал на особо уважи­тельный прием, но его допустили к хану далеко не сразу и заста­вили провести пять дней в унизительном ожидании. Раздражен­ный бойней, что устроили в Крыму буджакцы, Джанибек Герай встретил гостя неприветливо. «Говорят, ты называешь себя вто­рым ханом в Крыму, — резко спросил он Кан-Темира, — и хотел убить Мехмеда Герай-хана и Шахина Герай-султана, хотя падишах вовсе не за тем посылал тебя в Крым?». Мирза оставил эти слова без ответа, а хан поостерегся продолжать упреки: Джанибеку бы­ло не с руки излишне раздражать могущественного союзника, и Кан-Темир хорошо понимал это. Он с показным смирением воз­ложил себе на голову саблю и присягнул верно служить хану.⁶

В начале ноября на Запорожье состоялась всеобщая казацкая рада. В присутствии гетмана Мехмед и Шахин Герай принесли присягу королю в том, что если им только удастся вернуться к власти, они будут оказывать Польше военную помощь, откажут­ся от ежегодных королевских даров, запретят любые нападения на Речпосполиту и освободят всех польских и украинских плен­ников, какие только найдутся в Крыму. Казакам было обещано, что каждый получит за эту экспедицию по 10 золотых. Если же поход выдастся неудачным, союзники договорились вернуться на Днепр и продолжать борьбу.⁷

Наконец, объединенная армия из 6 тысяч казаков и 8 тысяч крымцев выступила в поход. Увы, с первых же шагов гетман и калга столкнулись с затруднениями. Дело в том, что уже начи­нался ноябрь, и многие казаки, еще вчера рвавшиеся в бой, те­перь поговаривали, что из-за скорых холодов выступать на Крым слишком поздно. Шахин Герай знал, что казаки не любят зим­них походов, и потому заранее пообещал каждому из них в на­граду по теплому овчинному тулупу — но истинная причина отговорок крылась вовсе не в грядущих морозах, а в том, что многим казакам пришелся не по душе новый гетман. В войске обнаружилось немало противников Григория Чорного, которые не желали подчиняться его приказам и развернулись прочь, едва войско покинуло Запорожье. И хотя этих недовольных набралось более двух тысяч человек, большинство казаков не последовало за ними, а продолжило путь с гетманом и ханом.

Перебравшись через Днепр и пройдя к югу вдоль берега, че­рез два дня союзники вышли к речушке Каирлык, откуда лежал прямой путь на Перекоп. Наступал вечер, казаки хотели разбить лагерь, но Шахин Герай просил их не делать этого. По его расче­там, Джанибек Герай мог подоспеть на защиту Перекопа уже че­рез сутки — но если казаки вместо ночного отдыха продолжат быстрый марш по степи, к утру они окажутся у крепости Ор-Капы и ворвутся в нее первыми. Однако бойцы предпочли отдохнуть: «За столь малое время ничего не случится!» — заве­рили они Шахина Герая, и стали устраиваться на ночлег.

Тем временем по крымским дорогам к Перекопу уже мчались ханские лучники и сипахии: Джанибек, Девлет и Кан-Темир спе­шили встретить врага во всеоружии. Проведя в скачке весь следу­ющий день, они достигли крепости к вечеру — и оказались в ней первыми! Врата Ор-Капы наглухо затворились, а турецкие пуш­ки на стенах наполнили небосвод грохотом: это был знак всем окрестным жителям срочно собираться на защиту укрепления.

К полуночи (лишь несколькими часами позже Джанибека Ге­рая) из степей к перешейку подтянулись и казаки. Завтрашний день, 15 ноября, обещал стать днем решающей битвы.

На рассвете Григорий Чорный с несколькими смельчаками отправились в поле на разведку. Осмотрев крепость издали, они заметили неподалеку от нее ногайский улус, пасший огромное стадо скота. Гетман вернулся в лагерь и стал совещаться с каза­ками: ударить ли сразу на крепость, или захватить сперва стадо? Оживившись при известии о добыче, бойцы единогласно решили поживиться за счет врага. Такой поворот весьма встревожил Ша­хина Герая: калга предвидел, что отягощенному добычей войску будет гораздо труднее продолжать поход. Шахин призывал каза­ков пробиться через Перекоп к Бахчисараю, где их ожидает куда более солидная награда, но его слова остались без внимания. Вы­нужденный подчиниться воле большинства, Шахин Герай уда­рил на улус вместе с союзниками, и пока казаки загоняли скот и развязывали найденных при улусе невольников, конница Шахи­на громила разбегающихся по степи ногайцев.

Когда скот был согнан в тылы казацкого лагеря, настала по­ра атаковать крепость. Наблюдая со стен, как вражеский табор подступает все ближе к Ор-Капы, Джанибек Герай с Кан-Темиром усомнились в своих силах и стали обдумывать пути к бегству. Но вместо того, чтобы ударить на крепость, табор остановился вне досягаемости пушечных выстрелов и замер. Наблюдатели навер­няка подумали, что противник собирается с силами перед бро­ском и вот-вот ринется на стены — но это было не так. Казаков остановил очередной спор, разгоревшийся внутри табора.

Завладев с утра несметными стадами, бойцы уже не хотели думать о чем-то ином, кроме сохранности свалившегося на них богатства. Как и предупреждал гетмана калга, они отказались от штурма крепости и решили возвращаться на Днепр, чтобы не растерять драгоценной добычи. Видя, что поход близок к прова­лу, Шахин Герай воззвал к союзникам: «Паны молодцы! Не таков я, чтобы желать войску позора и вести на верную гибель, — на­против, я веду его к славе и заслугам! Разве пристойно воину от­ступать, не попытав счастья в бою с неприятелем и лишь при­дав ему смелости?! Дайте мне еще одну ночь — у меня там есть друзья, что сообщат мне о силах и замыслах врагов моих: стоит ли нам дальше бороться или нет — а тогда уже и отступайте».⁸ О том же упрашивал казаков и гетман, представлявший, с каким стыдом он будет докладывать королю о бесславном про­вале экспедиции.

Казаков заботило, что им негде напоить и накормить свой скот — и когда спустилась ночь, Шахин Герай повел их к забро­шенному селению Косараны близ Перекопа. Но там не нашлось ни сена, ни колодцев. На этом поход завершился. Не желая более слушать никаких увещеваний, казаки развернулись в обратный путь — а Шахину с Мехмедом осталось лишь с отчаянием взгля­нуть на звёзды, сиявшие в ночных небесах над столь близким, но совершенно недосягаемым Крымом.

Дозорные на стенах Ор-Капы, должно быть, с трудом повери­ли своим глазам: под голодный рев злосчастного стада табор от­ступал во тьму прочь от крепости. Кан-Темир быстро понял, в чем дело. Отбросив теперь всякий страх, он открыл ворота и погнался за казаками. Настигнув их на каланчакских озерах (где наконец-то нашлась вода для скота), Кан-Темир набросился на табор — но откатился назад, теряя янычар и всадников: казаки умело оборо­нялись. Кан-Темир преследовал их до самого Днепра и, ничего не добившись, повернул обратно — а казаки переправились через реку и встали перевести дух после тяжкого марша.

Пока войско занималось на отдыхе долгожданным дележом добычи, Шахин Герай обдумывал, как ему быть дальше. За по­следние три месяца он достиг невозможного, снова превратив­шись из несчастного беженца в грозного военного вождя и вос­создав из ничего многотысячную армию — но теперь все было погублено в одночасье. Ему оставалось лишь возвращаться с бра­том на Днепр и дожидаться весны, когда поход можно будет по­вторить снова.⁹

Можно представить, какая невыносимая досада пылала в серд­це Шахина Герая — но он ни словом не упрекнул союзников. В своих письмах Зигмунту III и Хмелецкому калга объяснял про­вал похода не своеволием казаков и не беспомощностью гетмана (склонного более совещаться и упрашивать, чем отдавать прика­зы), а лишь многочисленностью врага.¹⁰

Шахин Герай уже не раз проявлял необычайную силу духа, спасавшую его в минуты самых безнадежных поражений. Так и теперь, когда, казалось, рухнули все его надежды, крымский из­гнанник продолжал свято верить в победу — и более того: все­лять эту веру во всех, кто оказывался с ним рядом.

ОБРЕТЕННЫЙ ПОКОЙ

Султан требует от короля выдачи Шахина Герая — Налет запорожцев на Мангуп-Кале — Мехмед, Шахин и казаки выступают в новый поход на Крым в мае 1629 г.  — Провал похода, отступление казацкого войска — Мехмед III Герай решает сдаться противнику — Гибель Мехмедя III Герая — Разгром казаков, бегство Шахина Герая — Джанибек Герай возвращается с победой в Бахчисарай

(1629)

Как ни пытался Зигмунт III скрыть от османов свое содействие ноябрьскому походу Шахина Герая, это ему не удалось. Правда, прямых улик против короля османы не имели, и Стамбул не ре­шался бросить Варшаве обвинение в нарушении мира, зато упор­но требовал выдать крымских беглецов, «которые всегда вместе: как две руки, как две двери в воротах». Эти настояния многократ­но повторялись в письмах, поступавших в Польшу от султана и османских пограничных военачальников.¹¹

«Шахин Герай враждует с Джанибеком Гераем, но какое мне дело до них? — с притворным возмущением отвечал туркам Сте­фан Хмелецкий. — По мне, так пусть бы земля разверзлась и по­глотила их обоих, ибо они со своими татарами постоянно нару­шали мир Польши и Турции... Вы пишете, что он у казаков, — но лишь Богу ведомо, где он скрывается по полям и островам, среди рек, озер и болот».¹²

На самом же деле и Хмелецкий, и Зигмунт III были прекрас­но осведомлены о местонахождении и планах Шахина Герая, который сам извещал их об этом в письмах. Едва вернувшись из-под Перекопа, неукротимый калга стал готовить новый бро­сок на юг. Он решил повторить поход ранней весной, сразу после ледохода, когда казаки станут легче на подъем, а турецкие гале­ры еще не успеют выйти в Черное море.¹³ Надежды на успех были тем основательнее, что у крымских изгнанников появился новый союзник: Касим-бей, предводитель Малой Ногайской Орды, и Мехмед III Герай отправился на Кубань, чтобы весной привести к Днепру отряды малоногайской конницы.¹⁴

Провал осеннего похода сильно разочаровал короля, но все же он позволил казакам попытать счастья еще раз: правительство понимало, что изголодавшиеся за зиму выписчики весной непре­менно отправятся в новые рейды, и для Польши было безопаснее, чтобы вместо грабежа турецких портов они добывали себе про­питание на службе у Шахина Герая.

И действительно: с наступлением весны на Запорожье по­тянулось огромное множество казаков. Хмелецкий не без удив­ления докладывал королю, что их собралось почти столько же, сколько в свое время при Хотине — то есть, около 40 тысяч человек!¹⁵ Ожидая полного сбора, Шахин Герай не терял вре­мени: он насылал своих всадников на крымские пограничья в низовьях Днепра, распугивая с тамошних пастбищ ногайские улусы.¹⁶

Джанибек Герай был начеку. Уже в марте он послал Девлета Герая с Кан-Темиром стеречь Ор-Капы, а в конце апреля присое­динился к ним и сам.¹⁷ Три недели спустя к хану поступили тре­вожные вести из столицы: пока крымское войско стоит на страже северных границ, враг нацелился в самое сердце полуострова!

Как выяснилось, запорожская флотилия в 5-7 сотен бойцов высадилась ночью где-то на юго-западных побережьях и, прой­дя лесами, на рассвете вышла к крепости Мангуп-Кале. Эта при­родная твердыня в нескольких часах езды от Бахчисарая, бывшая столица княжества Готии, славилась своей неприступностью, и здесь даже не считали нужным держать большой гарнизон.¹⁸ Но казаки смогли прорваться в крепость, и разорили ее дотла. Они знали, куда шли: ханский двор издавна хранил в Мангупе свои ценности,¹⁹ и добыча, собранная здесь, оказалась поистине ска­зочной.

Однако жители мангупской округи вышли навстречу налетчи­кам и сумели отогнать их назад. Те, разбегаясь по лесам, бросали трофеи наземь — и теперь ханскими сокровищами обогатились храбрые селяне. Уцелевшие казаки отошли в море и еще несколь­ко раз пытались повторить свои атаки. Видя, что под угрозой ока­залась сама столица, семейство и слуги Джанибека Герая на вся­кий случай покинули Бахчисарай и направились вглубь степей, под защиту ханского войска.²⁰

Этот морской набег был призван отвлечь хана от Перекопа (и казаки, схваченные в море турками, на допросах признавались, что вышли помогать Шахину Гераю²¹), но Джанибек, несмотря ни на что, не стронулся с места: он поджидал своего главного врага.²²

На Днепре все было готово к походу. 18 мая на Запорожье со­стоялась рада, и союзники подтвердили все свои прежние взаим­ные обязательства — с той разницей, что недавно вернувшийся с малоногайским подкреплением Мехмед Герай присягнул лишь перед своими мирзами, а присягу перед поляками и казаками по­ручил брату. Награда оставалась прежней: каждый боец получал 10 золотых и коня.²³

После этого казаки двинулись на юг, а братья со своими зем­ляками задержались еще на несколько дней, ибо шел к концу свя­щенный месяц рамадан, и мусульманское воинство дожидалось окончания поста. Когда же на небе засиял серп новой луны, Мех-мед с Шахином поднялись в путь и быстро нагнали союзников у днепровской переправы: те стояли, распределяясь по полкам и обсуждая дорогу к Перекопу. Вопрос был жизненно важен, ведь огромному войску требовалось надежное снабжение водой, а близ перешейка, как показала осенняя экспедиция, источников не было. Гетман хотел идти в обход через Качкири, где можно было пополнить водные запасы — но в войске поднялся ропот, памятный по прошлогоднему походу: желая сократить дорогу, казаки требовали идти через Каланчак. Увы, это оказалось не единственным поводом к спорам. В рядах казаков возобновились давние раздоры по поводу гетмана: часть войска сохраняла вер­ность нынешнему, а часть избрала себе другого командира — и 29 мая войско продолжило путь уже с двумя предводителями.²⁴

Каланчакские озера преподнесли неприятный сюрприз: воды тут почти не осталось. Но кружить в поисках других источни­ков казаки не стали и пошли напрямик к Перекопу. Вскоре они наткнулись на цепь ханских войск, преградивших подступы к Ор-Капы. Джанибек, Девлет и Кан-Темир поджидали врага, обо­зревая степь со сторожевых курганов. Здесь и состоялась первая схватка. Казаки потеряли в ней до тысячи бойцов, но к вечеру все же одолели Джанибека Герая и заставили его отступить в кре­пость. Так прошел день; а назавтра союзникам предстояло штур­мовать Ор-Капы.

Ночью в крепости проходил военный совет. Джанибек Ге-рай с тревогой признал, что противник имеет перевес и в чис­ленности, и в искусстве ружейного боя. «Эти проклятые — чи­стый огонь; с ними по частям нельзя сражаться: этак они всех нас перестреляют!» — предупреждали военачальники. Посове­щавшись, решили, что спасти Крым от вторжения можно лишь отчаянной атакой на врага со всех четырех сторон, каковы бы ни были потери.²⁵ Присутствовавший здесь же Кан-Темир дал еще один дельный совет. Он заметил, что у неприятеля иссякают за­пасы воды, потому что от табора до самого Днепра по степям растянулись вереницы телег с бочками, и если перерезать эту нить — то вражеское войско вскоре обессилеет от жажды. Так и было сделано: отряды Кан-Темира разошлись по степи и пере­ловили всех казацких водовозов.²⁶ Теперь союзники остались без капли воды.

Утром 30 мая Девлет Герай и Кан-Темир вышли из крепости навстречу неприятелю: калга отвлекал казаков перестрелкой, а мирза, командуя янычарами с мощной артиллерией, готовился врезаться в табор сбоку.

Мехмед и Шахин Гераи ждали подкрепления с той стороны Перекопа от своих приверженцев в Крыму — но Кан-Темир пред­усмотрел и это: он заранее поставил на перешейке заградитель­ные отряды, чтобы ни одна живая душа не могла выйти с полу­острова и присоединиться к мятежникам.²⁷ Противостояние долго не приносило перевеса ни одной из сторон, но на исходе жаркого дня, наконец, дала знать о себе жажда. Казакам стано­вилось все труднее удерживать прежнюю позицию, а говорить о штурме Перекопа уже не приходилось и вовсе. Несомненно, в эти минуты в таборе раздались первые призывы к отступлению, в точности, как в предыдущем походе.

Этого Мехмед III Герай перенести не смог. На его глазах безна­дежно рушилась уже вторая попытка пробиться в Крым. Конеч­но, после такого провала король больше не станет помогать бра­тьям, и их судьбой до конца дней останутся скитания. Родосское одиночество теперь и впрямь могло показаться истинным раем по сравнению с предстоящим бесконечным бегством «по полям и островам, среди рек, озер и болот»...

Дух Мехмеда Герая, всю жизнь мечтавшего о свободе, был сломлен. Сверженный хан признал себя побежденным — и за­просил пощады.

Мехмед Герай выбрался из табора и тайно отправился к рядам противника. Там он объявил, что готов сложить оружие и покориться Джанибеку Гераю, если тот поклянется сохранить ему жизнь.²⁸ Что же до казаков, то пусть Джанибек поступает с ними, как пожелает, хоть продаст их всех на галеры, ибо до этих вечно ссорящихся неудачников, дважды проваливших великое начинание, Мехмеду Гераю больше дела нет. Последнее, для че­го ему необходимо вернуться в табор, это забрать оттуда своих союзников-мирз, ибо он присягнул не оставить их в беде.

Произнеся все это, Мехмед Герай возвратился в казацкий стан и, видимо, подал своим всадникам знак готовиться к отходу. Те оседлали коней. Казаки заподозрили недоброе: они потребовали от союзников спешиться и вернуться в общий строй.

Тем временем Кан-Темир, узнав, очевидно, о поступке Мехме-да и сильно воодушевившись этим, решился атаковать табор. Он бросил на казаков большой ногайский отряд, и Мехмед Герай, спеша увести своих людей из табора до начала разгрома, стал го­рячо убеждать казаков, что наступающая конница — это крым­ские союзники, которых он давно дожидался. Уступив его настоя­ниям, казаки разомкнули ряды, чтобы впустить всадников — но выскочить из круга Мехмед Герай не успел. Ворвавшиеся буджак-цы стали разить направо и налево, а казаки, разгадав замысел Мехмеда, бросились на него и его спутников. Вырываясь, Мехмед Герай срубил гетману выписчиков голову — и тут же сам пал за­мертво, пронзенный казацкой пикою.²⁹

...Дрогнув душой и возмечтав о покое, хан тут же обрел его — однако этот покой оказался вечным.

Глазам Шахина Герая предстала кошмарная, немыслимая картина: в лагере все смешалось; брат лежал на земле мертвым; украинцы дрались со своими вчерашними союзниками; буд-жакцы рубили и тех, и других, — а в это время янычары разво­рачивали пушки в упор на разомкнутый табор... Шахин Герай едва успел увернуться от огненной бури, которая в тот же миг обрушилась на ряды казаков. Зажимая руками рану, он вырвал­ся из пылающего ада и с немногими уцелевшими спутниками помчался прочь.

Казаки каким-то чудом сумели сомкнуть строй и оттеснить врага. Отбиваясь от сонмища атакующих войск, они целых четы­ре дня продирались к Днепру. Здесь Кан-Темир развернулся назад, а гетман с ужасом подсчитал потери: получалось, что от пуль и от жажды погиб каждый четвертый боец. При казацком войске еще оставалась последняя сотня всадников из отряда Шахина. Разво­дя руками, казаки отпустили их по домам, говоря, что убили хана неумышленно и готовы вновь повторить поход, если только Ша­хин Герай вернется и пожелает продолжить борьбу.³⁰

Джанибек Герай возвращался домой от Ор-Капы. Схватка с мятежными родичами и их украинскими друзьями дорого обо­шлась хану: за неделю он потерял в боях 6 тысяч воинов,³¹ и это было лишь немногим меньше, чем в злополучном иранском по­ходе. Тем не менее, победа осталась за Джанибеком. За ханским эскортом медленно ползла повозка с похоронными носилками Мехмеда III Герая, чье тело было подобрано на поле боя. Прибыв в Бахчисарай, хан приказал похоронить своего предшественника со всеми почестями, и тот был положен в большом мавзолее на Азизе Малик-Аштера, где покоились Саадет II Герай и Мехмед II Герай ³² (удивительно сходство судеб этих трех правителей — де­да, отца и сына — каждый из которых был свержен, изгнан, убит за пределами Крыма и вернулся на родину лишь мертвым под своды родового мавзолея).

Военный обоз вез с Перекопа и другую находку, обнаруженную на месте сражения: отрубленные головы казацкого гетмана и не­скольких его полковников. Янычары забрали их с собой в Кефе, где Мехмед-паша приказал водрузить эти страшные трофеи на го­родской стене «в устрашение неверным» (а равно и всем «верным», кто осмелится снова мечтать о возвращении Шахина и зазывать его в Крым).³³ Радостно встретив свое победоносное войско, ке-финский наместник устроил в городе праздничный салют.³⁴ Его сполохи, озарившие жаркую июньскую ночь над Кефе, возвестили окончание крымского мятежа: меч рода Османов высоко и прочно утвердился над мечом крымских потомков Чингиза.

ЧЕРНЫЙ СПИСОК

Кан-Темир истребляет ширинских мирз — Новый ханский везирь Мемет-Шах-ага — Неудачные походы крымских войск на Украину — Москва добивается смещения Джанибека Героя — Волнения в Стамбуле — Походы ханских войск на Московию в 1632-1633 гг. — Султан решает переселить Буджакскую Орду и грозит снятием Джанибеку Гераю — Крымцы требуют от хана выступить против Кан-Темира — Джанибек Герай просит помощи у украинских казаков

(1629 - 1634)

Обвиняя Кан-Темира в намерении стать «вторым ханом», Джа­нибек Герай не слишком преувеличивал. Поведение буджакского мирзы не оставляло сомнений, что он действительно стремится стать таковым — если и не по титулу, то по влиянию. Пробива­ясь к вершине власти в Крыму, Кан-Темир вознамерился устра­нить со своего пути Ширинов, этих извечных соперников его собственного клана. Он стал убеждать хана, будто Ширины гото­вят заговор и потому заслуживают поголовного истребления. На­конец, вытребовав ханское позволение, Кан-Темир послал своих бойцов в родовое поместье ширинского бея Азамата и учинил там погром: несколько ширинских мирз были убиты, а остальные, во главе с беем, в ужасе разбежались из Крыма. Когда с верхушкой Ширинов было покончено, Кан-Темир раздал их брошенные уде­лы своим соратникам, а сам поселился в опустевшей резиденции Азамат-бея и присвоил себе титул ширинского предводителя.'⁵

Эта неслыханная выходка превзошла все жестокости Шахина Герая — ибо тот, при всей своей суровости, все же никогда не по­кушался истребить ширинских старейшин и полностью отстра­нить их от управления государством. Неудивительно, что крымские аристократы горько раскаялись в своем поступке у стен Кефе. Да, они, как и мечтали, вернули к власти покладистого и управ­ляемого хана — однако управлял им отныне не блистательный совет крымских беев, а свирепый и безжалостный чужак! Беи и мирзы не желали мириться с таким унижением. Собираясь летом 1629 года в Бахчисарай на очередной совет к хану, они сговори­лись дождаться прибытия Кан-Темира и сообща убить его. Но осторожный Кан-Темир почуял опасность и не явился на совет — а вскоре, на всякий случай, и вовсе покинул Крым, удалившись подальше от заговорщиков, в родной Буджак.³⁶

Уход буджакцев стал большим облегчением для Джанибека, которого сильно тяготило присутствие в Крыму «второго хана» с его воинственной ордой: крымский правитель предпочитал иметь менее амбициозных советников. Верного Бек-аги к тому времени уже не было в живых: три года назад он поплатился жизнью за преданность Джанибеку. (Судя по всему, бывший хан-агасы тай­но доносил Джанибеку о всех событиях при дворе Мехмеда III, и однажды Шахин Герай, придя к Бек-аге в дом, собственноручно убил его — при этом калга пребывал в таком гневе, что, покидая двор аги, запнулся за порог и сломал себе ногу³⁷). Ныне достойной заменой Бек-аге стал Мемет-Шах-ага — тот самый гвардейский командир, который первым переметнулся на сторону Джанибека в недавнем противостоянии у Кефе. Старые придворные силь­но недолюбливали этого черкеса за его неимоверную алчность и произвол,³⁸ однако Джанибек Герай был доволен своим новым ве-зирем, который, подобно покойному Бек-аге, стал опорой хана во всех его делах.

Благопристойным предлогом к возвращению Кан-Темира в Буджак стали сборы в очередной поход на Польшу, поднятый ханом в отместку королю за поддержку Мехмеда и Шахина. Осе­нью 1629 года Девлет Герай с 10-15 тысячами воинов подошел к Днестру, где его дожидался Кан-Темир со своими бойцами. Объединив силы, калга и мирза направились жечь села Галичины. На этом их поход и завершился: при встрече с отрядами Хмелецкого крымско-буджакская армия была разбита. Двоюродный брат ха­на Ислям Герай попал в плен, Кан-Темир потерял в бою сына, а из всего большого войска в Крым вернулось в живых лишь 7 тысяч человек.³⁹ Через две зимы на Приднепровье попытался вторгнуть­ся ханский сын Мубарек Герай, но и он потерпел поражение: по­ловина участников похода погибла в степях от сильных морозов.⁴⁰ На этом Джанибек Герай оставил мысль о возмездии Варша­ве — тем более, что ее союз с крымскими мятежниками распался, и король уже не мог угрожать власти Джанибека в Крыму. И хотя над ханом по-прежнему тяготела опасность лишиться трона, ис­ходила она теперь не из Польши, а совсем с другой стороны.

Около двадцати лет назад Московское царство, ослабленное внутренней смутой, вернуло Речпосполитой несколько спорных пограничных городов с прилегающими областями: Чернигов, Смоленск и другие. Ныне срок русско-польского перемирия под­ходил к концу, и Москва готовилась вернуться к давнему спору за земли. Эти планы нашли полное сочувствие в Стамбуле: царь и султан стали строить планы совместной борьбы против Поль­ши; между ними возобновился обмен послами, прерванный было Шахином Гераем.

Для Джанибека Герая стало весьма неприятным открытием, что эти переговоры затрагивали и его собственную персону: рус­ские настаивали, чтобы султан сместил хана с престола, и турки не возражали против этого.⁴¹ Джанибек по праву возмущался коварством Москвы, ведь он, в отличие от многих своих предше­ственников, всегда стремился хранить с нею мир, направлял свои походы исключительно на Польшу, а мелкие самовольные набеги приграничных мирз в счет не шли. По ханскому рассуждению, уж скорее крымцам следовало бы жаловаться на русских, ибо морские набеги донских казаков ныне участились, как никогда: лишь за три последних года от них пострадали Карасубазар, Керчь, Кефе, Балаклава, Судак, Отуз, Ай-Серез и Арпат.⁴² Словом, хан, и без того донельзя стесненный изменчивой волей османско­го султана, никак не мог позволить, чтобы в число вершителей его судьбы вошел еще и русский царь.

Крымские и ногайские мирзы, разорившиеся в провальных украинских походах, уже давно просили у хана позволения вы­ступить на Московию — и если прежде Джанибек Герай, опаса­ясь султанского гнева, отвечал им отказом,⁴³ то теперь мнением падишаха можно было и пренебречь. В эти дни Мураду IV было не до Крыма, ибо в османской столице вспыхнул мятеж. Площа­ди Стамбула, в точности как в дни Османа II, вновь заполнились бунтующими толпами янычар и сипахиев. Вооруженные мятеж­ники врывались в султанский дворец и, угрожая самому пади­шаху, требовали казнить неугодных им вельмож — и никто не мог поручиться, что Мураду удастся выйти из этих потрясений живым.⁴⁴

Летом 1632 года Салман-Шах-мирза во главе большого ногай­ского войска вышел из Крыма на Московию. Он действовал без прямого ханского позволения⁴⁵ — но Джанибек, желавший при­пугнуть царя, отнюдь не возражал против такого самоуправства. Ногайская конница не пыталась осаждать укрепленные города или пробиваться вглубь страны; разорив обширные сельские районы от Верхнего Дона до Курска, Салман-Шах с богатой добы­чей покинул русские пределы.⁴⁶

Этот набег стал настоящим подарком судьбы для польского войска — ибо в те же самые дни, пользуясь замешательством поляков после недавней смерти Зигмунта III, царь двинул свои полки на Смоленск, но когда русские командиры узнали, что но­гайцы далеко в тылу громят их сельские поместья, многие из них бросили осаду города и поспешили назад спасать свое добро.⁴⁷

Новый польский король Владислав IV сполна оценил неожи­данную подмогу и направил к Джанибеку Гераю посольство. Как и покойный Зигмунт, Владислав напоминал хану о гибели Вели­кого Улуса и о постыдной утрате Казани и Хаджи-Тархана в поль­зу Москвы. Король обещал щедрую награду за совместную борьбу против царя — и Джанибек Герай принял его предложение.⁴⁸ Сре­ди встречных условий, выставленных ханом, было освобождение пленного Исляма Герая, а также выдача Шахина, если тот когда-нибудь снова сунется в Польшу.⁴⁹

В следующем походе на Москву летом 1633 года принимало участие уже все крымское войско, над которым был поставлен 18-летний ханский сын, нурэддин Мубарек Герай. В XVI столетии в Крыму говорили о неписаном обычае, согласно которому каж­дый хан должен хоть раз повидать берега Оки. Так, после долгого перерыва, традиция была продолжена и в правление Джанибека Герая — пусть и не самим ханом, а его сыном.⁵⁰

Большая часть царских войск в то время собралась у гра­ниц Речпосполитой, и южный путь к Москве был открыт. Бес­препятственно добравшись до Оки, крымские отряды пере­секли реку и вышли к Серпухову и Кашире. Здесь Мубарек Ге­рай замедлил ход своей армии. Штурм Кремля и захват чужой столицы не входили в его планы, и нурэддин ждал, чтобы русские сами явились к нему для переговоров. Царь Михаил понял намек и направил своих людей в лагерь нурэддина. На встрече с ними Мубарек Герай потребовал уплатить Крыму упоминки за два года, убрать казаков с Дона и немедленно отправить посольство к хану. В противном случае нурэддин гро­зил остаться в Московии со всем своим войском до самой зимы. Русские заверили, что пришлют в Бахчисарай послов, и те дадут ответы на все вопросы — и тогда Мубарек Герай развернул своих бойцов домой.⁵¹

Это был последний раз в истории, когда крымскотатарское войско подступало почти вплотную к русской столице: с той поры старинный неписаный обычай навсегда ушел в прошлое.⁵²

В походном шатре нурэддина, а затем и на ханской аудиенции в Крыму, в адрес царя прозвучало много упреков, но главный из них ханские дипломаты избегали доверять бумаге. «Для чего, — спрашивали они, — царь, вопреки обычаю, затеял переговоры с султаном без ханского ведома»? Московские послы прекрасно понимали, к чему клонит крымский правитель, и отвечали с лу­кавой наивностью: «Разве султан — враг хану? О чем же тогда хан досадует?».⁵³ Разумеется, Джанибек Герай не мог во всеуслы­шание ответить на этот вопрос. Он заключил с послами мир и отпустил их, так ничего и не добившись: той же осенью русские снова жаловались на Джанибека в Стамбуле и просили убрать его из Крыма.⁵⁴

В дни, когда крымское войско уже поднялось в поход на Москву, в Кефе прибыл чауш с султанским повелением немедлен­но двинуть войска на Польшу. Джанибек не желал менять своих планов и пошел на хитрость: под тысячей разных предлогов он оттягивал встречу с чаушем до тех пор, пока крымская армия не покинула полуостров, — а тогда уже, встретившись, лишь раз­вел руками: мол, все крымцы ушли в поход, и хан, увы, ничем не может помочь султану!⁵⁵ Эта уловка не смогла обмануть никого в Стамбуле и лишь пополнила список прегрешений хана, в ко­тором уже числился и другой серьезный проступок: будучи не­давно призван в Персию, Джанибек Герай уклонился от похода и отправил вместо себя на фронт своего младшего брата Мехмеда Герая — да притом не с двадцатью тысячами войска, как обещал поначалу, а лишь с четырьмя.⁵⁶

Самовольный союз с Польшей, нежелание воевать в Ира­не... Действия Джанибека Герая, понадеявшегося на ослабление султанского надзора, стали подозрительным образом напо­минать поведение Мехмеда и Шахина. Скоро в этот «черный список» добавилось и еще одно непростительное деяние на их манер: попытка привлечь к себе на службу запорожских казаков!

Осенью 1633 года Мурад IV повторно приказал Джанибеку Гераю оставить Московию в покое и наступать на Польшу. Если же и теперь он проявит непослушание, — говорилось в посла­нии, — то к берегам Крыма придет военный флот и хан лишится трона, а кандидат ему на смену уже найден.⁵⁷

Оставить без внимания столь грозное предупрежде­ние Джанибек Герай не мог, тем более, что Мурад IV, умело стравив янычар с сипахиями, к тому времени уже давно пога­сил мятеж и вернул себе бразды правления империей. Однако хан очень не хотел ссориться и с Варшавой, поскольку до сих пор ожидал королевской казны в награду за свой московский поход. К радости Джанибека, через несколько месяцев про­блема разрешилась сама собой: наступление шаха на востоке заставило султана отменить польскую кампанию.⁵⁸ Более того: добиваясь усмирения запорожцев, турки пообещали королю, что снова уберут Буджакскую Орду из соседства с Речпосполитой.⁵⁹

Буджакские мирзы, откочевав из Крыма вслед за Кан-Темиром, вернулись к своему привычному занятию: набегам. Их не забо­тили политические расчеты хана, и пока Джанибек выстраивал свой союз с королем, буджакцы по-прежнему громили польскую Украину.⁶⁰ В Стамбул летели жалобы на Кан-Темира — причем не только от поляков, но и от османских пограничных пашей: те докладывали, что буджакский вождь стал неуправляем, что его набеги вызывают ответные набеги казаков, и что беспокойного мирзу лучше всего было бы убрать отсюда либо на персидский фронт, либо в Анатолию.⁶¹ В конце концов, при дворе было при­нято решение переселить Кан-Темира с семейством в одну из османских провинций, а его улусы перевести в крымские степи под надзор хана.⁶²

Видимо, именно эти планы переселения орды и стали об­суждать с ак-керманским пашой ханские посланцы, прибывшие в Буджак из Бахчисарая. Их появление привело Кан-Темира в такое бешенство, что он без лишних разговоров истребил хан­ских посыльных всех до единого. Когда весть об этом донеслась до Крыма, крымские мирзы взбунтовались: «Хан окружил себя ногайцами, а те убивают наших людей!» — шумели они. Мир­зы схватили всех высокопоставленных родичей Кан-Темира, что еще оставались в Крыму, и дружно требовали от хана выступить на Буджак.⁶³ Джанибек Герай успокоил своих военачальников и велел им готовиться к походу — тем более, что отселение Кан-Темира утвердил султан, и ак-керманский паша был готов помочь хану.⁶⁴

К осени 1634 года крымские войска стали собираться у Днепра, а хан тем временем обратился к своим былым неприятелям: запо­рожским казакам. Джанибек Герай просил у них 5-тысячный от­ряд для борьбы с «общим врагом» — которого, впрочем, избегал называть прямо.⁶⁵ Могло показаться, что Джанибек зовет казаков на борьбу с Кан-Темиром — но ведь в Буджаке крымцев ожидала османская поддержка, и стало быть, помощь «иностранного ле­гиона» была там совершенно ни к чему. Не султанская ли угроза свержением с трона заставила «невольника падишаха» пойти по стопам своих мятежных предшественников и заранее заручиться военной поддержкой соседей?..

Так или иначе, все эти приготовления оказались напрасны. Ханский поход к Ак-Керману не состоялся, а Кан-Темир так ни­куда и не двинулся из Буджака. Видимо, султан, наблюдая за по­ведением хана, решил, что Стамбулу рановато отказываться от буджакского союзника, столь полезного в борьбе с мятежными устремлениями бахчисарайского двора. Поэтому, когда крымцы уже были готовы двинуться к Днестру, Мурад IV неожиданно по­велел Джанибеку Гераю развернуть их в обратную сторону: на Иран.⁶⁶

«ДВА ПАДШИХ СВЕТИЛА»

Судьба Шахина Герая после поражения при Кефе — Шахин Герай собирает в Иране войско для похода на Крым — Расправа Джаниоека Герая с крымскими сторонниками Шахина Герая — Бегство Шахина Герая из Ирана и его примирение с султаном — Джанибек Герай отстранен от власти — Джанибек и Шахин Гераи становятся соседями по родосской ссылке

(1629 - 1635)

Несомненно, в войске раздались возмущенные возгласы, когда Джанибек Герай огласил падишахский указ о новой цели похода. Но делать было нечего: хан так и не дождался казацкой подмоги, а без нее он не мог позволить себе пререканий с Мурадом IV. Джа-нибеку Гераю оставалось лишь подчиниться султанской воле и, невзирая на негодование мирз, покорно последовать на восток.

Если хан надеялся, что его многолетняя репутация верного слуги падишаха позволит избежать наказания за мимолетное вольнодумство, то он ошибся: именно ему, всегда покорному и безропотному, султан был менее всего склонен прощать даже ма­лейший намек на непослушание. Вопрос об отставке осмелевше­го хана был решен, и Мураду IV оставалось лишь подобрать под­ходящего кандидата.

Калгою при нынешнем хане был его младший брат Мехмед Герай, которого Джанибек и готовил себе в преемники,⁶⁷ но крым­ские традиции престолонаследия уже давно ничего не значили в Стамбуле: султан подыскивал будущего хана по своему вкусу из тех принцев-Гераев, что проживали в османской столице. Сделать выбор было не так-то просто: дети Селямета I Герая были еще слишком молоды для трона, нрав сыновей Гази II Герая вселял со­мнения в их благонадежности, Ахмед, а Богдан-Ахмед Герай, сын Мехмеда III Герая, был сыном наложницы и потому не пользо­вался уважением среди прочих принцев, рожденных от знатных матерей, а о ЧобанТераях нечего было и вспоминать.⁶⁸

Имелся, впрочем, и еще один кандидат: в цветущем возрасте, с огромным опытом, и с таким талантом правителя, которого, дай ему волю, с лихвою хватило бы на целую империю. Когда под сводами султанского дворца стали вслух размышлять, не по­садить ли этого героя на ханский трон, сердце Джанибека дрог­нуло от страха: ибо речь шла о ненавистном Шахине Герае. Трижды побежденный, наголову разбитый и бесследно исчезнув­ший, неотвязный враг как будто восстал из ада, чтобы снова на­водить ужас на хана самим своим существованием.

Появление Шахина Герая и впрямь походило на возвращение из небытия.

Гибель брата и жестокий разгром под Перекопом вынудили Шахина бежать — но не заставили сдаться. В тот злосчастный день он с горсткой уцелевших товарищей помчался от Ор-Капы в Малую Ногайскую Орду. Путь на восток оказался очень опасен: проносясь окрестностями Азака, беглец лишь чудом увернулся от пуль донских казаков, чей внезапный налет погубил большую часть его свиты.⁶⁹

Шахин Герай добрался до кубанских степей, но укрыться в них не смог, ибо вслед за ним сюда явился ханский кузен Акче-Мубарек Герай, чтобы покарать ногайцев за их недавнее пособ­ничество Мехмеду III. Кочевые становища запылали пожарами, а малоногайские мирзы шли к Акче-Мубареку на поклон, прося его о пощаде и клянясь, что вовек не посмеют бунтовать против хана. Шахину пришлось отступить к ущельям Черкессии — но Акче-Мубарек, усмирив ногайцев, направил свой карательный поход и на черкесов.⁷⁰ Тогда беглец отошел еще дальше, к рубежам Кумыкии. Здесь он пытался подружиться с терскими казаками, однако и эти края не стали надежным убежищем: прознав, где скрывается беглец, хан уговорил царя, чтобы тот подослал своих лазутчиков убить Шахина.⁷¹

Итак, к северу от Кавказского хребта пристанища найти не удалось — и тогда Шахин Герай двинулся знакомым путем в Иран. Своего прежнего покровителя, Аббаса I, он уже не застал в живых: тот недавно скончался, завещав трон внуку, шаху Сефи. Помня о прежних заслугах Шахина Герая, Сефи принял крымско­го гостя приветливо и даже пожаловал ему высокий пост в одной из своих провинций.⁷²

Оказавшись в безопасности, Шахин Герай мог вернуться к главному делу своей жизни: борьбе за Крым — куда, по его соб­ственному выражению, он намеревался «расчистить дорогу». Еще прежде, при Аббасе, Шахин Герай собирался построить для шаха крепости на Тереке и в Кабарде (и это позволило бы Ирану добиться господства над всем Кавказом, а Шахину — проложить себе путь на родину). Эту давнюю задумку он и взялся осуще­ствить теперь. Шахин Герай звал к себе в союзники кумыков, ка­бардинцев, дагестанцев, ногайцев, терских казаков, астраханских воевод — словом, всех, кто согласился бы вместе с ним бороться против османов. Как ожидалось, шах даст ему 40 тысяч иранского войска, с которым Шахин пройдет через Черкессию и подступит вплотную к Крыму — и тогда Джанибеку несдобровать.⁷³

Разослав свои воззвания по Кавказу, Шахин Герай поспешил напомнить о себе и в Крыму, куда тоже направил тайные посла­ния. Зерна бунта, засеваемые неугомонным изгнанником, упали на благодатную почву. На сторону Шахина Герая стали склонять­ся даже ближайшие подручные хана: калга Азамат Герай со свои­ми братьями, Акче-Мубареком и Сафой. Однако летом 1632 года придворные соглядатаи задержали в Крыму посланца Шахина Ге­рая — и тайна открылась хану.

Ответ Джанибека Герая был быстр и безжалостен. С наступле­нием Курбан-байрама он устроил пир, на который пригласил и Азамата Герая. Здесь между ними разгорелся спор, и хан в гневе покинул застолье, а торжество продолжилось праздничным са­лютом, во время которого один из стрелков по ханскому наказу развернул ствол в сторону Азамата Герая и застрелил его на ме­сте. Покончив с Азаматом, Джанибек Герай приказал казнить и его братьев — но те разбежались из Крыма в разные стороны, и жертвой ханского гнева пали семьи беглецов: три сына Акче-Мубарека, старшему из которых исполнилось всего пять лет, бы­ли истреблены.⁷⁴

О невероятной судьбе Шахина Герая стало известно и в осман­ской столице. Янычарские командиры, восхищенные его отвагой, отзывались о Шахине с большим уважением, а Мурад IV был готов на все, лишь бы крымский изгнанник удалился с Кавказа, где османы и без того терпели от шаха поражение за поражением. Султан понимал, что выманить беглеца из Ирана способна лишь перспектива вернуться на родину в прежнем чине — тогда-то в Стамбуле и задумались: то ли сделать ханом безродного Ахмеда Герая, чтобы тот вызвал дядю в Крым, то ли отдать ханство само­му Шахину...⁷⁵

Между тем, грандиозные планы Шахина Герая ворваться в Крым на плечах кызылбашей в одночасье рухнули: он по какому-то поводу смертельно рассорился с одним из шахских наместни­ков и убил его. Оставаться после этого во владениях шаха стало невозможным. Присвоив себе все богатства неприятеля, Шахин Герай бежал к своему тестю в Кумыкию.⁷⁵ Однако, как и в про­шлый раз, Шахину Гераю не нашлось места на Кавказе. В Кумыкии ему угрожало соседство терских казаков, которым царь поручил истребить беглеца,⁷⁷ а владетели Черкессии и Малой Ногайской Орды, наученные недавним горьким опытом, один за другим умоляли Шахина покинуть их земли, покуда сюда не явились крымские карательные отряды. Тогда Шахин пошел к во­ротам Азака — но местный паша не пустил опасного смутьяна в город.⁷⁸

Впрочем, не все было так безнадежно. Как уже говорилось, неустрашимому изгнаннику симпатизировали янычары. Види­мо, именно через них Мурад IV, уже давно следивший за стран­ствиями Шахина, и передал скитальцу свое послание, обещая ему милость и прощение, если тот приедет в Стамбул.⁷⁹ Принять это любезное приглашение означало немалый риск: ведь прибы­тие в османскую столицу вполне могло обернуться возвращени­ем в тюремный застенок, но, с другой стороны, в здешних краях Шахину было уже попросту некуда деваться, а янычары заверя­ли, что оградят его в Стамбуле от всех неприятностей. Поэтому Шахин Герай отважился рискнуть и заранее позаботился о том, чтобы задобрить султана, везирей и янычарских командиров по­дарками (благо, он захватил с собой из Персии немало ценного добра, а кроме того, на Кавказе было легко купить черкесских не­вольников, столь ценившихся при османском дворе⁸⁰).

Летом 1633 года двое его посыльных отплыли из Азака в Стам­бул с большою казной для султана и везирей. Когда их корабль остановился в Кефе, сипахии из городского гарнизона ринулись схватить пособников бунтовщика и завладеть их сокровища­ми — но кефинские янычары в ответ обнажили ятаганы: как из симпатии к своему любимцу, так и в силу давнего соперничества с сипахиями, которое сильно возросло после недавних волнений в Стамбуле. Конники и пехотинцы уже были готовы сцепиться в вооруженной схватке — но в итоге сипахии отступили, и судно отчалило на юг.⁸¹

Чуть позже вслед за своими посланцами за море отправил­ся и сам Шахин Герай. Командир стамбульских янычар лично встретил его на босфорской пристани и с почестями сопроводил во дворец. При встрече с падишахом Шахин Герай склонился в раскаянии: он приносил вину за все свои прежние мятежи и обе­щал, что впредь не будет водить дружбы ни с христианами, ни с шиитами. Султан в восторге смотрел на легендарного мятежни­ка, которого, наконец, удалось укротить. Очень довольный своей победой, Мурад принял Шахина Герая с большой приязнью и на протяжении многих дней приглашал его в свои покои для бесед. Падишах и калга стали чуть ли не друзьями, и Мурад вовсе не ис­ключал, что когда-нибудь сделает своего гостя крымским ханом.

Наконец, султан снарядил две галеры и велел доставить Шахина Герая на Родос, обеспечив его там всем необходимым для безбед­ной жизни.⁸²

На Родосе, отдыхая от долгих невзгод и лишений, и пребывал Шахин, пока Джанибек Герай по султанскому приказу брел на персидскую войну.

Начиналась весна 1635 года. Хан со своими отрядами уже сто­ял на Кубани, готовясь к трудному броску через Кавказ. Старею­щему Джанибеку, конечно, очень не хотелось браться за такое трудное предприятие, но участие в иранской кампании позволя­ло вернуть благосклонность султана и отвести от себя подозре­ния в мятеже. То, что эту благосклонность не вернуть уже ничем, Джанибек Герай понял слишком поздно — как и то, что внезап­ный приказ о персидском походе был лишь уловкой, призванной отвести хана подальше от Крыма и от Днепра. На Кубани Джани-бека Герая нагнал чауш, который и вручил ему султанский указ об отставке.

Скрыть эту неприятную новость от местных ногайцев, стол­пившихся вокруг ханского лагеря, не удалось. Узнав, что Джани­бек Герай, столь досадивший им в прошлом своими карательны­ми походами, отныне лишен всякой власти, степняки бросились на бывшего хана с саблями — и низложенному правителю при­шлось убегать от них. Джанибек добрался до Тамани, спешно переправился в Кефе, а оттуда, забрав свою семью и прислугу, от­плыл в османскую столицу.⁸³

Отставной правитель был сослан на Родос и поселен там не­подалеку от Шахина. Нет сомнений, что Шахин Герай, умевший остро и зло высмеивать своих недругов (на что в свое время жа­ловались бахчисарайские вельможи⁸⁴), дал волю своему красно­речию в адрес поверженного противника, виновника стольких бедствий. Соседство со своим злейшим врагом стало тяжким ис­пытанием для старого хана, ибо даже прислуга Шахина Герая не упускала возможности досадить Джанибеку, задирая его слуг и якобы по недоразумению присваивая вынесенные ими из дома на просушку персидские ковры, подушки и тюфяки.⁸⁵

Как не без изящества заметил автор старинной крымско-татарской хроники, Джанибек и Шахин Гераи — эти «два пад­ших светила» — на протяжении всей жизни не могли мирно уместиться вдвоем на бесконечных просторах Дэшт-и Кыпчака,⁸⁶ а теперь им приходилось уживаться на крошечном клочке земли среди эгейских волн... Душевные страдания Джанибе-ка Герая продлились не слишком долго: спустя полтора года 70-летний хан попрощался с этим миром.⁸⁷

Переплетение судеб двух непримиримых противников ока­залось столь крепким, что его не смогла разорвать даже смерть Джанибека Герая. Старый хан не оставил после себя сыновей (его единственный сын, Мубарек, скончался в Крыму еще при жизни отца⁸⁸), и доля словно посмеялась над Джанибеком: по воле сул­тана Шахин Герай стал наследником всего имущества и богатств, что покойный хан бережно скопил на земле за свою долгую жизнь.⁸⁹

¹ Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбеева к Крым в 1626-1628 гг., "Известия Таврической ученой архивной комиссии", №39, 1906, с. 72; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами к первой половине XVII в., Москва — Ленинград 1948, с. 182. Число жертв эпидемии чумы исчислялось сотнями тысяч человек (Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио До-ртелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч., 1634, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 132).

³ Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 99 (сравн. с. 72 того же документа: «А когда нурэддин и Кан-Темир бежали от Бахчисарая, и до того, как Джанибек Герай-хан в Бахчисарай пришел, у крымских татар между собой непрестанно шли схватки и грабеж»). Ту же самую картину рисуют и дру­гие источники: казаки в письмах Хмелецкому и Зигмунту 111 («Многие крымские мирзы согласны с планами Щахина и бегут к нему... Причина тому — ожесточение ногайских татар, которые решились отомстить крымским за обиды и оскорбления, причиненные им Шахином Гераем; вообще, в [Крымской] Орде произошло страш­ное замешательство и междоусобное кровопролитие»); и анонимная польская ре­ляция («По отходе Шахина Герая [воины Кан-Темира] взялись мстить бодракам и всем сторонникам Шахина, казня жен и детей и сотворяя великие тиранства») (S. Przylеcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejow polskich, tatarskich i tureckich w XVII wieku, Lwow 1842, s. 26, 9.

«Бодраки» («бадраки», «патраки») — встречающееся в источниках XVII в. на­звание крымцев (Описание Черного моря и Татарии, с. 129, 130; Книга путеше­ствия. Турецкий автор Эвяия Челеби о Крыме (1666-1667 гг.), Симферополь 1999, с. 55,71,105; В. Бушаков, Етнонгми "бодрак" і "буртас". До питания про кторичну долю буртаав, "Східний світ", №2, 1995, № 1, 1996, с. 94-103).

Урак-мирза (в русских документах именуется «князь Петр Урусов») — Урак-мирза бин Джан-Арслан, потомок беев Большой Ногайской Орды. В детстве был взят заложником к московскому двору, крещен и назван Петром Арслановичем Урусовым. Впоследствии бежал из Московии, принял мусульманство, сблизился с Кан-Темиром и стал его влиятельным сторонником (В, В. Трепавлов, Российские княжеские роды ногайского происхождения (генеалогические истоки и ранняя история), в кн.: Тюркологический сборник. 2002: Россия и тюркский мир, Москва 2003, с. 320-353). Планируя в случае поражения обратиться за помощью к русско­му царю, Кан-Темир рассчитывал на помощь Урак-мирзы и его давние связи в Москве.

³ Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 73.

⁴ Московские посланцы в Бахчисарае передают слова жителей Бахчисарая в эти дни: «Казаков мы теперь не боимся: плохо было нам, когда мы были в розни с ногайцами, но теперь мы вместе пойдем на казаков» (Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбееаа в Крым в 1626-1628 гг., с. 94).

⁵ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 8.

⁶ Л.М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 72.

⁷ S. Golеbiowski. Szahin Giraj i kozacy, "Biblioteka warszawska", t. II, 1852, s. 21; М.Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, Київ-Львів 1922, с. 51. Помимо того, братья обещали отдать во владение казакам «Ногайскую державу». Под этим термином можно разуметь лишь Буджак — ибо Шахин Герай, призывая Польшу к союзу, дважды предлагал королю овладеть этой территорией в числе прочих турец­ких провинций близ Днестра и Дуная. Все прочие ногайские «державы» на Волге и Кубани были слишком удалены и не представляли для казаков никакого интереса.

⁸ S. Golebiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 24.

⁹ Подробное описание похода см. в: S. Golebiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 21-26 (украинский перевод: М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 51-55).

М. Грушевский подытоживает этот поход следующим образом: «Второй поход на Крым 1628 г. не удался, хотя имел много шансов на успех. Его убило несогла­сие среди козачества, жажда добычи, отсутствие дисциплины, отсутствие сильной умелой руки предводителя. Характерны... эти постоянные колебания, эти постоян­ные рады, которые совещались над тем, что ни в какой военной операции не может быть предметом совещания, и криком толпы проваливали самые разумные аргу­менты. Все это показывало ясно, как мало новый гетман соответствовал своей роли и насколько он ниже стоял своего предшественника... Для всех стало ясно, что Чер­ный не дорос до булавы» (М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. 1, с. 56-57). По возвращении в Запорожье Григорий Чорный лишился гетманского поста, но вскоре (очевидно, по настоянию правительства) был восстановлен в должности.

Подробное освещение социально-политических процессов, протекавших в ту пору внутри украинского казачества, выходит за рамки тематики этой книги, но в качестве необходимого комментария следует сказать, что неповиновение части казаков Чорному стало предвестником глубокого расслоения в казацкой среде, которое с тех пор лишь усиливалось и усугублялось. Внереестровое большинство казаков, поставленное правительством вне закона (и в то же время негласно привле­каемое к службе, когда политическая ситуация требовала того), отказывалось при­знавать назначенных этим правительством реестровых гетманов. Вскоре выписчики стали выдвигать из своей среды собственных вождей, что впервые проявилось в крымском походе 1629 г. (см. следующую главу). Это стало знаком серьезного кризиса в отношениях казачества и правительства.

¹⁰ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 67, 70.

¹¹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 56, 60-62, 64-65.

¹² S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 60, 64.

¹³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 68, 70.

¹⁴ S. Golеbiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 25-26; S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 68, 70. В этих источниках (второй из которых — переводы писем самого Шахина Герая) говорится, что предложение о помощи пришло из Большой Ногайской Орды. Бей-родственник братьев нигде не назван по имени. Однако свидетельств участия волжских ногайцев в последующей кампании нет, тогда как присутствие кубанских ногайцев из Улуса Гази подтверждено сообщениями о потерях, понесенных ими в боях, а также о наказании, наложенном на Малый Ногай Джанибеком Гераем за поддержку мятежников (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137; В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологический сборник, 2003-2004: Тюркские народы в древности и средне­вековье, Москва 2005, с. 302-303). То, что термин «Великий Ногай» был употреблен обобщенно и на самом деле означал лишь кубанский Улус Гази, подтверждается и документом, где прибывшие с Мехмедом Гераем мирзы прямо названы мирзами из Малого Ногая (М. Грушевсъкий, Історія України-Руси, т. VIII, ч. 1, с. 61).

¹³ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 86. О 40 тысячах казаков, выступивших в 1629 г. в поход на Крым, говорится и в других источниках: турецком, крымско-армянском и русском (Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej siuzqcych, wyd. J.S. Si^kowski, t. I, Warszawa 1824, s. 187; E.Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa aus der erste Hdlfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarurn Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 147; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 136). Известно, впрочем, что не все казаки, собрав­шиеся весной 1629 г. на Запорожье, пошли затем в крымский поход. Как было со­считано на марше, в нем участвовало 23 тысячи человек (М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 62). Примерно ту же цифру (25000) подтверждают и московские данные (А.А. Новоссльский, Борьба Московского государства с та­тарами, с. 136). В любом случае, майский поход 1629 г. может быть признан одной из крупнейших военных акций казачества первой половины XVII в.

¹⁶ S. Golebiowski, Szahin Giraj i kozacy, s. 26.

¹⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 136.

¹⁸ Точная численность мангупского гарнизона в 1620-х гг. неизвестна, но сорок лет спустя она составляла лишь 15 человек, не считая командира (Книга путешествия, с. 33).

¹⁹ Описание Черного моря и Татарии, с. 121; Жан де Люк, Описание перекопских и ногайских татар, черкесов, мингрелов и грузин, "Записки императорского Одесско­го общества истории и древностей", т. XI, 1879, с. 484.

Административно крепость Мангуп-Кале не принадлежала Крымскому Юрту: она относилась к владениям Османской империи (владевшей всеми территориями Юго-Западного Крыма к югу от Бельбека) и являлась центром Мангупского кадылыка, подчиненного кефинскому бейлербею наряду с Судакским, Кефинским, Кер­ченским и Таманским кадыльтками. В силу географической изолированности этих земель от Кефе и их территориальной общности с ханскими владениями султаны предоставляли правителю и жителям Крымского Юрта особые права в Мангупском кадылыке. Так, помимо использования Мангупа ханами как сокровищницы и тюрьмы (М. Броневский, Описание Крыма, "Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. VI, 1867, с. 344), ханские подданные владели тут земельными наделами и прочим имуществом, а султан по просьбе хана жало­вал здесь целые округа ханским придворным, позволяя им же собирать здесь нало­ги в пользу османского правителя (Ф. Ф. Дашков, Сборник документов по истории крымско-татарского землевладения, "Известия Таврической ученой архивной ко­миссии", №22, 1895, с. 92, 98, 99, 100; №24, 1896, с. 79, 80, 127, 128).

²⁰ Описание Черного моря и Татарии, с. 121; В. Д. Сухоруков, Историческое описа­ние земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 143; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 136.

²¹ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy, s. 72-73.

²² Хан остался сторожить границу даже несмотря на второй набег на Крым, случив­шийся почти одновременно с запорожской атакой на Мангуп-Кале. Донские казаки высадились на берег в восточной части полуострова, пробрались к Карасубазару, разграбили город и истребили множество людей. С ними из города бежали две сот­ни невольников (В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 140; Описание Черного моря и Татарии, с. 120; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 148; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с тата­рами, с. 136). Как и при набеге 1624 г., донцы подверглись за это осуждению царя, опасавшегося разрыва мира с Крымским ханством (Донские дела, кн. 1, "Русская историческая библиотека", т. XVIII, 1898, с. 309-311; В.Д. Сухоруков, Историче­ское описание земли Войска Донского, с. 140).

Нет сомнений, что нападение с Дона было связано с уходом крымских войск к Перекопу; возможно также, что сведения об этом поступили к донцам от запорожцев — однако этим связь донского набега с готовящейся кампанией Шахина Герая исчерпывалась. Войско Донское всегда оставалось в стороне от антиосманской борьбы крымских правителей. С одной стороны, запорожцы порой объединялись с донцами в морских рейдах на османские владения (например, той же весной их совместная флотилия атаковала с моря османскую Керчь, см.: А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 136). Но, с другой стороны, из­вестно, что запорожцам, несмотря на все усилия, так и не удалось привлечь донцов к антитурецкому альянсу с Крымом: Войско Донское не восприняло той гибкой политики военных союзов, которую с успехом проводило Войско Запорожское. Максимум, что смогли сделать здесь запорожцы — это удержать донцов от набе­гов на Крымское ханство после заключения украинскими казаками союза с Шахином Гераем (В. А. Брехуненко, Витоки кримсъкої політики Богдана Хмелъницъкого, "Український історичний журнал", №4, 1995, с. 89-90). Временами источники упо­минают малочисленные группы донских казаков на службе у Мехмеда и Шахи­на Гераев (В. А. Брехуненко, Витоки кримської політики Богдана Хмелъницъкого, с. 90), однако это были лица, лишь частным порядком присоединившиеся к запо­рожцам, и их присутствие не означало союза Войска Донского с крымскими мя­тежниками.

²³ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 61; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, Lodz 1948, s. 96-97.

²⁴ Имена этих двух гетманов источник указывает неопределенно, называя одного «Тарасом» (вероятно, Тарас Трясило), а второго — «Чернятой» (Григорий Чорный?). См.: М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 61; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 97. См. также Примечание 29 ниже.

²⁵ Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 187; В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII в., Москва 2005, с. 364.

²⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137.

²⁷ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 62; Описание Черного моря и Татарии, с. 112.

²⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137.

²⁹ Описание Черного моря и Татарии, с. 112-113; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 62. Существует несколько описаний гибели Мехмеда III Герая (см.: Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 41-42, 94; Collectanea z dziejopisow tureckich, s. 187-188; Халим Гирай султан, Ро­зовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 56; M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis I'an 880 jusqu'en I'an 1198 de I'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 437; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под вер­ховенством Отоманской Порты, с. 364). Они отличаются существенным разно­образием деталей — и тем не менее, сходятся в главном, что и позволяет восста­новить достоверную последовательность событий. Примечательно, что турецкие и крымские источники (включая труд д'Асколи) не упоминают о намерении Мехмеда Герая сдаться Джанибеку Гераю, зато иногда говорят о том, что мусульманские от­ряды Мехмеда и Шахина Гераев раскаялись в мятеже против единоверцев и потому оставили своих прежних предводителей. Польские и русские источники, значи­тельно более детальные, не дают оснований к выводу, что братья были покинуты собственными войсками.

В целом, принимая во внимание общий дух эпохи, внезапное раскаяние бойцов исключительно по религиозным мотивам выглядит не слишком убедительной версией, поскольку события XVII в. недвусмысленнно показывают, что сооб­ражения религиозного и национального единства все чаще уступали главенство соображениям политической целесообразности; причем это было характерно для всех сторон-участниц исторического процесса. Это следует из множества крас­норечивых примеров, которые подают и крымские ханы, призывавшие польских правителей к совместной войне против османов; и непрестанно противоборствую­щие Москва с Варшавой, каждая из которых надеялась победить соперницу, зару­чившись военной поддержкой Бахчисарая; и запорожские казаки, зовущие крым­ских татар в совместные походы против короля; и буджакские мирзы, готовые противостоять султану на стороне Речпосполитой (не говоря уже о более далеких примерах, наподобие надежд Турции получить русскую помощь в войне против Ирана и расчетов Франции на свои дружеские отношения с османами в соперни­честве с другими европейскими державами). Разумеется, религиозная риторика звучала в политической жизни ничуть не реже, чем прежде, однако истинным движителем событий чаще являлись куда более прозаические мотивы; на этом пути порой складывались самые неожиданные альянсы; и рассуждения об «извечной и непримиримой вражде цивилизаций» выглядят на таком фоне боль­шим упрощением.

Имя гетмана, убитого Мехмедом Гераем, неизвестно. В любом случае, как отме­чает М. Грушевский, это не был ни Григорий Чорный, ни Тарас Трясило — потому что оба названных лица пережили перекопскую кампанию 1629 г. и продолжали активную деятельность на Украине. Потому остается либо признать, что под име­нами «Тарас» и «Чернята», упомянутыми в качестве предводителей этого похода, подразумеваются совсем другие лица (что вероятнее), либо допустить, что в казац­ком войске был еще и некий третий гетман.

³⁰ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 62. Украинский источник говорит, что в казацком войске было убито 5 тысяч человек и, кроме того, много погибло от безводья. Эти данные уточняются русскими донесениями, где общая цифра потерь указана в 8 тысяч человек (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137). То, что казаки оправдываются в убийстве хана, не должно удивлять: хотя вина Мехмеда Герая была несомненна, в представлениях людей XVII столетия сам факт цареубийства не мог быть оправдан никакими об­стоятельствами.

³¹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137.

³² Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56; В. Д. Смир­нов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 364.

³³ Collectanea z dziejopisow tureckich, t. 1, s. 187; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 364.

³⁴ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 364.

³⁵ S. Przylеcki, Ukrainm sprawy, s. 9; E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 147; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 187.

Разрозненные данные имеющихся источников, будучи собраны воедино, дей­ствительно позволяют предположить узурпацию власти в роду Ширин представи­телями рода Мансуров (Мангытов). Насколько известно, прецедентов этому в исто­рии Крыма не было, и потому соответствующие свидетельства источников стоит изложить подробнее.

В конце правления Мехмеда III Герая главой рода Ширин являлся Азамат-бей (Материалы для истории Крымского ханства, с. 27). То же самое имя, Азамат, но­сил и бей рода Мансур (Там же) — но, в отличие от своего ширинского тезки, он встречается в источниках и под другим именем: «Гулим-бей Дивеев» (Л. М. Савелов. Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., с. 16). Это кажущееся несоответствие разъясняется другим документом, где хан упоминает его под пол­ным двойным именем: «Азамат-Гулюм-бей» (Материалы для истории Крымского ханства, с. 93).

2 сентября 1628 г. Кан-Темир с ханского согласия убил в Кефе родичей Азамата Ширина (E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 147). Сам Азамат-бей бе­жал из Крыма в Турцию, после чего Кан-Темир присвоил себе его двор и поселился там (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 187).

Похоже, что Кан-Темир завладел не только двором, но и титулом изгнанного Аза-мата, потому что после этого Джанибек Герай называет ширинским беем самого Кан-Темира. Так, перечисляя высших сановников Крыма в своем письме от января 1629 г., хан пишет: «Ширинский бей Кан-Темир с его братьями и мирзами; мангытский бей Азамат с его братьями и мирзами...» (Материалы для истории Крымского ханства, с. 37).

Летом 1629 г. Кан-Темир покидает Крым и уходит в Буджак. Его место занимает Гулюм-бей (E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 148).

В 1633 г. пост ширинского бея принадлежит Азамату (Ф. Дашков, Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, Симферополь 1891, с. 62, 68, 69). Поскольку в одном из документов тех лет хан называет его «Азамат-Гулюм-бей» (см. выше), в нем следует видеть не прежнего ширинского бея, изгнаного Кан-Темиром, а бывшего предводителя крымских Ман­суров. Что же касается рода Мансур, то во главе его встала новая фигура: Али-беи (Там же).

Летом 1634 г. крымская знать укоряет хана в том, что он слишком приблизил к себе «кан-темировых братьев»: ширинского бея Азамата и мангытского бея Али. Более того: мирзы задерживают Азамат-бея, чтобы он не смог бежать из Крыма к Кан-Темиру в Буджак (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 189). Сопоставляя приведенные данные, остается предположить, что в 1628 г. в роду Ширин произошел переворот: прежняя верхушка рода была из­гнана Кан-Темиром и замещена представителями клана Мансур — вначале самим Кан-Темиром, а затем его родичем Азамат-Гулюм-беем. Достойно внимания, что их власть признавалась членами рода, о чем говорит стремление ширинских мирз удержать Азамат-Гулюм-бея от бегства в Буджак.

³⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 187.

³⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 118.

³⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 185.

³⁹ S. Przylijcki, Ukrainne sprawy, s. 91-99; Gmusame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, ubers. und komment. von A. Armbruster, Graz - Wien - Koln 1980, s. 117-119; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 148; S. Gol?biowski, Stefan Cmielecki, "Biblioteka warszawska", t. II, 1853, s. 531-535; B.Banmowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629,$. 105-116; M. Horn, Chronologia i zasie.g najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600-1647, w: Studia i materiafy do historii wojskowosci, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s. 55-56.

Ислям Герай, оказавшийся 7 ноября 1629 г. в польском плену, — будущий хан Ислям III Герай (правил в 1644-1654).

⁴⁰ E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 153; А. А. Новосельский, Борь­ба Московского государства с татарами, с. 183; M. Horn, Chronologia i zasiеg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 57.

⁴¹ В.М. Базилевич, Из истории московско-крымских сношений в первой половине XVII в. Посольство Т. Я. Анисимова и К. Акинфиева в Крым, 1633-1634 гг., Киев 1914, с. 9-10; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 169; Б. Н. Флоря, Османская империя, Крым и страны Восточной Европы в 20-х - на­чале 30-х гг. XVII в., в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., ч. I, Москва 1998, с. 110.

⁴² В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 145-146; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 148-151.

Чаще всею донские казаки действовали самостоятельно, но порой небольши­ми группами присоединялись и к рейдам запорожцев (несмотря на строгий за­прет царя, опасавшегося, что запорожцы переманят донцов на службу польскому королю). Крупная акция такого рода состоялась и в рассматриваемый период. Сведения о ней интересны с точки зрения топографии; здесь упоминаются мест­ности Юго-Западного Крыма, редко фигурирующие в других источниках. Материалы русских посольств в Крыму (В. Д. Сухорукое, Историческое описание земли Войска Донского, с. 152-153, прим. 244, 245) сохранили яркое описание этих событий.

18 августа 1633 г. на побережьи Гёзлева высадилась казацкая лодочная флоти­лия из 1300 запорожцев и 200 присоединившихся к ним донцов. Не устояв перед их натиском, ханские стрелки отступили в Гёзлевскую крепость и отстреливались из нее — а та часть города, что лежала снаружи от крепостных стен, была раз­граблена и дотла сожжена казаками. Собрав добычу, казаки вернулись на лодки и отплыли к Сары-Кермену (развалинам древнего Херсонеса в черте современного Севастополя). Причалив к берегу, казаки устроили здесь временный лагерь, откуда стали совершать пешие вылазки к крымским селам, проникая до 20 километров вглубь полуострова. 26 августа Джанибек Герай послал хан-агасы Мемет-Шах-агу собирать войско для обороны края, а сам с тремя сотнями ружейных стрелков на­правился к Мангуп-Кале (который, несомненно, и был главной целью налета, тем более, что четыре года назад запорожцы уже разграбили хранившуюся тут ханскую сокровищницу). На подступах к Мангуп-Кале между ханской гвардией и казаками завязался ожесточенный бой. В нем погибло много ханских гвардейцев и некоторые высокопоставленные придворные служащие, были потеряны две пушки. Джани-беку Гераю пришлось отступить обратно в Бахчисарай, поскольку значительных сил для противостояния казакам Мемет-Шах собрать не смог: крымское войско находилось в походе за пределами полуострова. Через два дня казаки продвину­лись уже к селению Бельбек (в оригинале: на «жидовские и греческие Бельбеки»), угрожая самому Бахчисараю. В столице воцарилась паника: караимы, населявшие «жидовский городок» (т.е. крепость Чуфут-Кале, ранее известную в источниках как Кырк-Ер), бежали с семьями прочь из столицы; Джанибек Герай вместе со своим семейством также покинул Бахчисарай и отошел в степи. Тем не менее, запорожцы не решились штурмовать Бахчисарай и, ограничившись разгромом Ин-Кермана, 30 августа покинули Сары-Кермен и ушли в море.

Организаторами акции были не донцы, а запорожцы — причем, не исклю­чено, те самые, которые в 1628 г., вызволив Мехмеда и Шахина Гераев из осады, говорили, что разведали путь от моря к крымской столице и намеревались вер­нуться сюда за добычей, когда закончится правление их союзников. Однако Джанибек Г'ерай, оправдывая перед османами свой последующий поход на Московию, умолчал о роли украинских казаков в этом набеге и возложил всю ответствен­ность за него на донцов.

В этой истории представляют интерес и редкостное упоминание о запорожской флотилии в Сары-Кермене, и вопрос идентификации «жидовских Бельбеков», в ко­торых, вероятно, можно усматривать некие караимские поселения в Бельбекской долине. Подчеркнутый в источнике страх бахчисарайских караимов перед каза­ками вполне оправдан: известно, что караимские торговцы становились жертва­ми казацких набегов на Гёзлев еще в конце XVI в. (вероятнее всего, без грабежа караимских лавок не обошлось и при нынешнем посещении Гёзлева казаками). Примечательно также отсутствие упоминаний о каком-либо участии османов в со­противлении казакам, несмотря на то, что территория к югу от Бельбека, включая Сары-Кермен, Ин-Керман и Мангуп-Кале, принадлежала не Крымскому Юрту, а Османской империи. Можно видеть, что оборона этих территорий была целиком возложена на хана.

Остается, наконец, заметить, что хотя в публикации документа и указан 1631 г., весь сопутствующий фактаж (летний поход крымского войска за пределы полу­острова, запоздалое прибытие чауша с приказом идти на Польшу, аргументация ханом необходимости военного удара на Московию) свидетельствуют о том, что описанные события разворачивались в 1633 г., во время похода Мубарека Герая на Москву, о чем см. ниже.

⁴³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 190, 193.

⁴⁴ J. von Hammer, Ceschichte des Osmanisches Reiches, V Bd., Pest 1829, s. 140-144.

⁴⁵ В.М. Базилевич, Из истории московско-крымских сношений в первой половине XVIIв., с. 13.

⁴⁶ Акты Московского государства, изданные Императорской академией наук, т. I, Санкт-Петербург 1860, с. 369-373; А. А. Новосельский, Борьба Московского го­сударства с татарами, с. 196; 210-212.

⁴⁷ С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX. Москва 1990, с. 156; В. М. Базилевич, Из истории московско-крымских сношений в первой половине XVII в., с. 15.

⁴⁸ B. Baranowski, Stosunki pohko-tatarskie w latach 1632-1648, Lodz 1949, s. 17-18; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 196-197.

⁴⁹ Материалы для истории Крымского ханства, с. 86-87.

⁵⁰ См. Том 1, с. 320. Сам Джанибек Герай однажды уже прошел этим путем: это было весной 1609 г., когда Селямет Герай отправил его на помощь царю Василию Шуйскому, сражавшемуся против сторонников лже-Дмитрия II, но тогда Джанибек еще не носил ханского чина, будучи калгой (Б. Н. Флоря, Османская империя, Крым и страны Восточной Европы в конце XVI - начале XVII вв., в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., ч. 1, Москва 1998, с. 56; Лисейцев Д. В., Русско-крымские дипломатические контакты в начале XVII столетия, в кн.: Тюркологический сборник, 2005: Тюркские народы России и Великой степи, Москва 2006, с. 266, 269-270).

⁵¹ В.М. Базилевич, Из истории московско-крымских сношений, с. 11-13; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 215.

⁵² Напомню последовательность предыдущих походов крымских ханов на Москву, описанных в Томе 1; Мехмед І Герай в 1521 г. (осада города и заключение мирно­го соглашения на условиях хана), Сахиб I Герай в 1542 г. (поход сорван заговором Бакы-бея на переправе через Оку), Девлет І Герай в 1571 г. (сожжение Москвы) и 1572 г. (крымские войска отбиты на подступах к городу), Гази 11 Герай в 1593 г. (неудачная попытка штурма и отступление).

⁵³ В.М. Базилевич, Из истории московско-крымских сношений, с. 15.

⁵⁴ С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 201; А. А. Ново­сельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 179.

⁵⁵ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, hetmana wielkiego koronnego (1632-1646), oprac. A. Biedrzycka, Krakow 2005, s. 208.

⁵⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 191.

⁵⁷ Korespondencja Stanistawa Koniecpolskiego, s. 196, 206, 208; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 179. Этим кандидатом, не назван­ным по имени, был, скорее всего, Шахин Герай. См. об этом подробнее в следую­щей главе.

⁵⁸ Описание Черного моря и Татарии, с. 116; Б. Н. Флоря, Османская империя, Крым и страны Восточной Европы в 20-х - начале 30-х гг. XVII в., с. 109-111.

⁵⁹ Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 146, 147; M. Berindei, La Porte ottomaneface aux cosaques zaporogues, 1600-1637, "Harvard Ukrainian Studies", vol. I, nr. 3, 1977, p. 303.

⁶⁰ M. Horn, Chronologia i zasieg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 13-14, 67. Коронный гетман Станислав Конецпольский намеревался повернуть военную деятельность Буджакской Орды в русло государственных интересов Речпосполитой: он желал нанять буджакских мирз, чтобы те помогли королю в войне с Московией (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 197, 201). Однако в 1634 г. польско-русская война за Смоленск закончилась перемирием, и вопрос потерял актуальность.

⁶¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 95, 101, 121.

⁶² Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 260, 267.

⁶³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 189.

⁶⁴ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 267.

⁶⁵ Материалы для истории Крымского ханства, с. 117; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 37-39; В. А. Брехуненко, Витоки кримської політики Богдана Хмелъницького, "Украінський історичний журнал", №4, 1995, с. 90-91.

⁶⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 243.

⁶⁷ К тому времени на постах калги и нурэддина произошли перемены. С самого начала правления Джанибека Герая его калгой и первым наследником был Девлет Герай, но осенью 1631 г. он умер от чумы (Материалы для истории Крымского ханства, с. 79). Мраморное надгробие Девлета Герая — один из немногих доныне сохранившихся памятников в мавзолее Девлета Герая (Северном дюрбе) на ханском кладбище в Бахчисарайском дворце (см. схему расположения в: О. Гайворонский, Ханское кладбище в Бахчисарайском дворце, Симферополь 2006). Вместо Девлета Герая калгою стал бывший нурэддин Азамат Герай, а на пост нурэддина был назна­чен сын Джанибека Герая, Мубарек Герай. Летом 1632 г. Азамат Герай был казнен (см. ниже в этой главе), и с тех пор место калги занял младший брат Джанибека Ге­рая, Мехмед Герай (будущий хан Мехмед IV Герай, правивший в 1641-1644 и 1654-1666 гг.).

⁶⁸ В Томе I (с. 357, прим. 85) на примере Гази II Герая, выражавшего презрение к султану из-за его происхождения от матери-невольницы, я уже обращал внима­ние на характерную особенность семейных традиций ханской династии: в отличие от Османов, продолжавших свой род с рабынями, Герай предпочитали жениться на представительницах знатных крымских и северокавказских семейств. Проис­хождение от матери-невольницы рассматривалось Гераями (по крайней мере, в на­чале XVII в.) как факт нехарактерный и порочащий. Труд Мухаммед-Ризы передает красочную иллюстрацию к этому. В правление Мехмеда III Герая при султанском дворе проживал его единственный сын Ахмед Герай, рожденный от некоей мол­давской невольницы и потому носивший прозвище «Богдан» — «Молдаванин». Как сын правящего хана, Ахмед Герай занимал первенствующее место среди всех прочих обитавших в Стамбуле Гераев, чем вызывал их сильное недовольство. На одной из общих встреч, где собрались все крымские султаны, сын Гази II Герая Хусам Герай задумал унизить Богдан-Ахмеда и кратко обратился к нему на языке его матери. Тот, не подозревая подвоха, вступил в многословную беседу на том же языке. Хусам Герай демонстративно возмутился: «Что это за несправедливость и позор: отродье какой-то молдаванки, брошенной на произвол судьбы рабыни на­рода мусульманского, не знающий по-турецки человек темного происхождения, становится выше султанов чингизидских!» и бросился с ножом в драку, которую едва разняли (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 369).

⁶⁹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137, прим. 134.

⁷⁰ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 137; В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда, с. 302-303.

⁷¹ Материалы для истории Крымского ханства, с. 59.

⁷² Описание Черного моря и Татарии, с.  113.

⁷³ Е. Н. Кушева, Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI — 30-е гг. XVII вв.), Москва 1963, с. 312-314.

⁷⁴ E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 153-154; Описание Черного моря и Татарии, с. 116; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татара­ми, с. 195.

⁷⁵ Korespondencja Stanisiawa Koniecpolskiego, s. 208, 196; A.Zaj\czkowski, La chronique des steppes kiptchak (Tevanh-i Dest-i Qipcaq) du XVIIe siecle. Edition critique, Warszawa 1966, p. 95.

⁷⁶ Описание Черного моря и Татарии, с. 113.

⁷⁷ Е.Н. Кушева, Народы Северного Кавказа и их связи сРоссией, с. 313.

⁷⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 195, прим. 67.

⁷⁹ В. Д. Сухорукое, Историческое описание земли Войска Донского, с. 154.

⁸⁰ Как сообщает источник, среди всех даров, преподнесенных Шахином Гераем Мураду IV, султана особенно порадовал «подарок» из нескольких молодых черке­сов обоего пола (Описание Черного моря и Татарии, с. 113).

⁸¹ E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 154.

⁸² Описание Черного моря и Татарии, с. 113; A. Zajеczkowski, La chronique, des steppes kiptchak (Tevanh-i Dest-i Qipcaq), p. 95. Современники писали, что султан отправил Шахина Герая на Родос «со многими обещаниями», и что тот, «склонив султана на свою сторону, ожидает на Родосе оказии [отправиться в Крым в качестве хана — О. Г.]» (Описание Черного моря и Татарии, с. 113; Korespondencja Stanislava Koniecpolskiego, s. 196).

⁸³ В. Д. Сухоруков,   Историческое   описание   земли   Войска  Донского,   с.  167; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 244-245.

⁸⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с.  118.

⁸⁵ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 371.

⁸⁶ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 371.

⁸⁷ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 53. Другой источник указывает, что в 1633 г. Джанибек Герай имел уже 80 лет от роду и впал в старческое слабоумие, что и стало причиной его смещения (L. Langles, Notice chmnologique des khans de Crimee composeeprincipalement d'apres les aiiteurs turcs etpersons, in G. Forster, Voyage du Rengale a Petersbourg, vol. 3, Paris 1802, p. 414). Подтвердить это сообщение нечем, тогда как данные Халима Герая почти всегда отличаются высокой достоверностью и потому приняты в тексте за основу.

Джанибек Герай похоронен в небольшом дюрбе на кладбище при мечети Мурад-Реис-паши на северной оконечности Родоса. Его мавзолей с мраморным памят­ником внутри сохранился до наших дней (Z.Сelikkol, Rodos'taki Turk Eserleri ve Tarilice, Ankara 1992, s. 48-49, plan IV, res. 57, 58, 68-73).

⁸⁸ Мубарек Герай умер в январе 1634 г.: направляясь в Черкессию, он прибыл в Керчь и готовился к переправе — но однажды лег спать с головной болью и больше не проснулся, скончавшись во сне (Описание Черного моря и Татарии, с. 133).

⁸⁹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 349.