Часть XIV

Инает Герай

1635-1637

 

ПРИСЯГА КУРУЛТАЯ

Сыновья Гази II Герая в Турции — Инает Герай получает ханский титул — Массовое переселение волжских и кубанских ногайцев во владения крымского Юрта в 1634-1636 гг. — Требование султана выступить на Кавказ — Крымские беи отказываются от похода — Оскорбление, нанесенное Крыму султанским чаушем — Курултай присягает не повиноваться Стамбулу

(1635-1636)

 

Почти тридцать лет назад, когда Селямет Герай несся по мор­ским просторам от стамбульских застенков к крымскому трону, средь тех же волн в обратную сторону плыло суденышко из Кры­ма Главными пассажирами на нем были четыре ребенка: Инает, Хусам Саадет и Айваз Гераи - предусмотрительный ханский везирь Ахмед-ага спешил спасти детей Гази II от той грустной участи, что постигла при Ак-Су их старших братьев, Тохтамыша и Сефера.1 С тех пор братья благополучно подрастали во владени­ях падишаха, а повзрослев, показали свою недюжинную хватку и крутой нрав. Наблюдая, как ловко они скупают у соседей одно поместье за другим, сородичи лишь припоминали послови­цу «хватать зубами — игра волка»;2 а Богдан-Ахмед Герай при встрече со вспыльчивым Хусамом едва не поплатился жизнью за «подвиг» своего отца при Ак-Су.3

Смышленых братьев сразу приметил Кан-Темир, мечтавший стать в Крыму «делателем ханов»,4 подобно своему далекому предку Эдиге. В 1628 году он уже подумывал о том, чтобы поса­дить кого-нибудь из них своим ставленником на бахчисарайский престол вместо Мехмеда III — но султан в тот раз предпочел вер­нуть в Крым Джанибека.5

Теперь, казалось бы, план Кан-Темира осуществился: отпра­вив Джанибека в отставку, падишах объявил новым крымским правителем 38-летнего Инаета Герая. Однако этот выбор опирал­ся не столько на настояния буджакского вождя, сколько на край­нюю нужду султана в крымских войсках на иранском фронте, где турки силились отнять у шаха Ереван. Полагаться в этом деле на недавнего побратима кызылбашей, Шахина Герая, не стоило — и султан рассудил, что разгром иранских армий уместнее поручить сыну знаменитого Гази II, героя прежних восточных кампаний. Инает Герай с благодарностью принял свое назначение и в марте 1635 года вместе с братьями отбыл в Крым, обязавшись незамед­лительно двинуться оттуда в Армению.6

Отцовский опыт подсказывал Инаету, что боевые заслуги перед султаном способны существенно укрепить позиции хана при османском дворе: везирям и евнухам будет не так-то просто интриговать против крымского правителя, если тот обладает неоспоримой репутацией заслуженного полководца. Потому, прибыв в Бахчисарай, Инает Герай повелел своим подданным го­товиться к персидскому походу.

Тот же приказ — следовать на войну с кызылбашами — по­лучил из Стамбула и Кан-Темир.7 Мирза без труда распознал в этом старый умысел приграничных пашей, которые уже давно добивались его удаления из Буджака: в Персию, в Анатолию, куда угодно, лишь бы этот степняк не спорил с ними за влияние в придунайском краю и не создавал лишних хлопот своими набегами на соседей. У мирзы оставался единственный способ остаться в родных степях: исподволь затеять какой-нибудь конфликт, а за­тем доказать султану, что только он, Кан-Темир, способен по­гасить его.8 Что же до Инаета Герая, на которого Кан-Темир, по-видимому, возлагал в прошлом некие надежды — то желание любой ценой остаться в Буджаке перевесило все былые симпа­тии.

Несмотря на согласие хана прийти на помощь, османы так и не дождались его на фронте. По прибытии в Бахчисарай Инаету Ге-раю пришлось посвятить порядочно времени знакомству с крым­ской знатью и раздаче даров по случаю своего воцарения. Затем он договаривался с беями о подготовке похода, собирал войска, переправлял своих бойцов на таманский берег и с тревогой на­блюдал за ордами Кан-Темира, внезапно показавшимися у самого Перекопа.

Покуда в Крыму продолжалась эта неспешная подготовка, османы справились с иранским гарнизоном Еревана и без крымцев — а тут подступила осень, и бои, как всегда, приостановились до весны. Погостив в Черкессии, Инает Герай вернулся с Кавказа домой — тем более что здесь разворачивалось важнейшее в эти годы событие: переселение в Крым волжских ногайцев.9

Как уже пояснялось ранее, степные жители Крыма и окрест­ных земель, объединенные господством знаменитого рода Ман-гыт, делились на несколько больших сообществ. Гёзлевские и перекопские степи издавна населял клан Мансуров (чья ветвь процветала также и в Буджаке); по кубанским равнинам коче­вала подвластная крымским ханам Малая Ногайская Орда; а на северных берегах Каспия, за Волгой, доживала свой век Большая Ногайская Орда.10

Когда-то этот заволжский улус Эдиге был могучим степным государством, всерьез угрожавшим самому Крыму, — но теперь, покоренная Московским царством, Большая Ногайская Орда дав­но утратила былое величие. Разрозненные и обнищавшие, ли­шенные столицы и единого правителя, волжские ногайцы скита­лись по своим степям, в точности как последние улусы Золотой Орды перед ее окончательным развалом.

В последнее время ко всем прежним бедствиям добавился но­вый бич: нашествие калмыков. Эти воинственные странники не­жданно прибрели к Волге из монгольских степей и в первых же стычках показали себя более сильными и умелыми бойцами, чем ногайцы. Часть ногайских улусов покорилась пришельцам, а остальные, не в силах переносить еще и этой напасти, пустились бежать от калмыков на запад, к Крыму.

Всего в заволжских кочевьях обитало свыше ста тысяч человек,11 и царь, конечно, не хотел потерять сразу такое множе­ство подданных. По его приказу астраханские воеводы и донские казаки заградили ногайцам переправы через Волгу и Дон, одна­ко ни пули, ни сабли не смогли остановить массу народа, неудер­жимо рвущуюся на запад. Вслед за волжанами к Перекопу потя­нулись и кубанцы — ив Крым потекла огромная людская река, увлекающая за собой тысячи кибиток, телег и неисчислимый сонм скота.

Этот великий исход ногайцев, начавшийся еще при Джани-беке Герае, длился до осени 1636 года. Нурэддин Саадет Герай и калга Хусам Герай поочередно выходили им навстречу, разгоняли с переправ казаков и препровождали тысячи беженцев в ханские владения.

Кочевники с Волги и Кубани заметно отличались от крым­ских степняков и держались в чужом краю особняком. Дабы их мирзы, по примеру буджакцев, не объединились и не создали в Крыму «государства в государстве», Инает Герай заранее повелел калге и нурэддину расселять новоприбывшую знать по разным крымским селам, по пять человек в каждом.12 Простолюдины же целыми улусами передавались под власть крымских Мансуров и поселялись на равнинах за пределами полуострова.

Степи от Дона до Днепра заполнились множеством новых подданных крымского хана — и это очень напоминало давние времена, когда Менгли Герай заселял равнины Крымского Юрта покоренными ордынскими улусами.13

Разумеется, к этому значительному событию в жизни своих соплеменников не мог остаться безучастным и Кан-Темир, ведь ногайский исход привел в крымские степи многие тысячи новых воинов. Потому-то буджакский вождь и стал наведываться со своими отрядами под самый Перекоп, чтобы увести хотя бы часть беженцев в Буджак и увеличить за их счет свои силы. Возомнив себя повелителем всех ногайцев, Кан-Темир призывал крымских Мансуров покинуть хана, чтобы вместе завоевать Крым14 — но те благоразумно отклоняли эти воззвания (ибо вовсе не желали делиться властью с буджакцами), и новоприбывшие кочевники, за малым исключением, остались в распоряжении Инаета Герая.

Между тем султан сыпал угрозами в адрес хана, который до сих пор не удосужился явиться на Кавказ. Недавняя победа у Ере­вана пошла прахом: с наступлением весны шах снова занял го­род — и виноваты в этом, по мнению султана, были, конечно же, замешкавшиеся с приходом крымцы.

Едва на Черном море утихли весенние шторма, как из Стам­була в Бахчисарай прибыл чауш Асан-ага, вручивший Инаету Гераю падишахское послание. Мурад IV требовал от хана немед­ленной отправки в Иран 60 тысяч крымского войска, угрожая в противном случае казнить и самого Инаета, и всех его братьев. Дабы хан не отговаривался трудностями перехода через Кавказ, у балаклавских пристаней уже покачивались большие турецкие суда, готовые переправить крымских воинов в Синоп.

Инает Герай собрал своих беев, чтобы обсудить грядущую кампанию. Но военачальники в один голос заявили, что не пой­дут в Иран: о каких дальних походах может идти речь, когда Кан-Темир со своей ордой снова кружит у самого Ор-Капы? Хан и сам понимал, что увести из Крыма сразу 60 тысяч человек означало оставить страну беззащитной перед происками Кан-Темира, но ответить отказом на требование султана было не менее опасно. Хан продолжал настаивать — и тогда беи, оставив обычную учтивость, выложили начистоту все, что думают по этому пово­ду. Во-первых, — заявили они, — падишах постоянно требует от нас услуг, а взамен не вознаграждает ни деньгами, ни поместья­ми; а во-вторых, если даже Ваше Величество и лишится власти, то мы не теряем ничего: султан пришлет нам другого хана, а если и не пришлет — то мы сами выберем себе нового правителя!15

Заговорив о деньгах и поместьях, беи дерзко намекали на са­мого Инаета Герая. Но на сей раз их намеки были беспочвенны, поскольку султанских щедрот лишился и сам хан. Всегда было заведено, что султан, приглашая крымцев к походу, сопровождал свой указ дарами хану и его первым полководцам: драгоценными саблями, почетными одеяниями и кисетами монет. К удивлению Инаета Герая, Асан-ага не привез с собой ничего подобного. Более того: кефинский бейлербей Ибрагим-паша отказался выдать хану даже ту долю доходов с кефинских таможен, что издавна причи­талась каждому крымскому правителю независимо от участия в султанских походах.16

Это было превыше всякого разумения: да за кого же считает султан своего крымского соседа, если обращается с ним в столь унизительной манере (не говоря уже об угрозе смертью, которая прежде еще никогда не звучала в письмах из Стамбула)?

Пытаясь, тем не менее, выполнить обещание, данное султану перед отъездом в Крым, Инает Герай сумел набрать небольшой отряд, поставил над ним Саадета Герая и послал брата в Балакла­ву. Но Асан-ага отказался принимать столь ничтожное вспоможение и резко напомнил, что султан велел доставить в Иран 60 тысяч воинов — и ни одним меньше! Инает Герай оказался меж двух огней: крымцы не собирались трогаться с места, а османы с угрозами торопили в путь. Хан пытался успокоить возмущен­ных мирз, уверяя, что напишет обо всем султану, и тот непремен­но наградит бойцов, как это велось исстари, — но тут заговорил чауш, и отчаянные усилия хана сохранить мир пропали даром. По словам Асан-аги, падишах готовил им совершенно иное воз­награждение: если татары откажутся от похода, то султан обло­жит их хараджем (налогом, который платят немусульмане), а ес­ли они откажутся его выплачивать, то будет отдан приказ об их истреблении!17

Продолжать переговоры после этих жутких слов, произнесен­ных султанским посланцем во всеуслышание, было невозможно. Инает Герай, возмущенный неслыханным унижением, брошен­ным в лицо всему Крыму, оставил бесполезные увещевания. Хан приказал брату возвращаться из Балаклавы, беи стали созывать по всей стране всенародный курултай, а Асан-паша, заслышав о том, поспешил удалиться в Стамбул.

Вскоре, собравшись перед ханом, беи, мирзы и простолюдины принесли торжественную клятву на оружии: они больше не под­чиняются султану и не повинуются его указам; если султан при­шлет нового хана, они не выдадут ему Инаета Герая; а если турки пойдут на Крым войной, то крымцы будут сражаться с ними. Ес­ли же, добавляли крымские воины, им не устоять в этой схват­ке — то они сожгут свои дома и скроются в степях за пределами полуострова, лишь бы не покориться противнику.18

Что ж, если падишах не оценил уступчивости и рассудитель­ности хана, если он грозит ему казнью, а крымскому народу — истреблением, то Инает Герай готов защищать свое государство. Его отец никогда не боялся войны с османами, и эта смелая ре­шимость Гази Герая не раз сбивала спесь с безродных вельмож стамбульского двора. Инает Герай мог тем легче последовать от­цовскому примеру, что располагал силами, о которых Гази II и не мечтал: в перекопских степях расставляли свои юрты десятки ты­сяч волжских и кубанских ногайцев, готовых следовать за ханом туда, куда тот прикажет.

 

МЕД И ЯД

Инает Герай захватывает Кефе — Его попытка примириться с Кан-Темиром — Хан просит о покровительстве польского короля — Ханский поход в Буджак и бегство Кан-Темира — Обращение хана к султану — Разговор калги с польским послом — Султан опасается ханского наступления на Стамбул Возвращение Инаета Герая в Крым

(1636-1637)

 

Инает Герай до последнего старался избежать конфликта с сул­таном, но надменность Мурада IV отрезала все пути к примире­нию: султан даже отказался принимать крымского посланника, когда хан попытался было уладить дело переговорами. Не остава­лось сомнений, что хан будет отстранен от власти — причем на сей раз, утомившись непокорностью Гераев, Мурад IV подумывал и вовсе искоренить в Крыму ханство, превратив его в обычную провинцию под управлением османского паши.19

Не дожидаясь, пока к крымским побережьям явятся султан­ские галеры, Инает Герай приготовился к обороне. Для этого вна­чале следовало овладеть Кефе, главным османским форпостом на полуострове, а затем поставить заслон ордам Кан-Темира. Недав­ний опыт Мехмеда и Шахина вносил в эту стратегию два важных уточнения: во-первых, штурм Кефинской крепости нельзя откла­дывать ни на день, а во-вторых, для похода в Буджак следует со­брать как можно больше сил.

Молниеносная атака на Кефе увенчалась полным успехом: хан застал крепость врасплох и занял ее без боя. Войдя в город, Хусам Герай схватил Ибрагим-пашу с его чиновниками и казнил их; жителей Кефе привели к присяге на верность Инаету Гераю, а управлять всей южнобережной провинцией был поставлен хан­ский наместник.20

Столь решительные действия хана стали неожиданностью для Стамбула. Султан и хотел бы тотчас отправить в Кефе военный флот — но бедственное положение на персидском фронте свя­зывало ему руки. Тогда стамбульская канцелярия сменила тон и прибегла к уловке: к хану отправили нового чауша, передав с ним полагающиеся дары и высочайшее позволение идти войной не в Армению, а в Польшу. Безири надеялись, что Инает клюнет на эту наживку и удалится в поход — и тогда во время его отсут­ствия в Крым можно будет послать Шахина Герая, а уж тот, про­бивая себе дорогу к власти, справится с любым мятежником. Но Инает Герай недаром говорил о себе, что за время жизни в Тур­ции хорошо изучил хитрости стамбульского двора: с легкостью разгадав замысел везирей, он с презрением отверг подачку, а чау­ша бросил в тюрьму.21

Теперь, по овладении Кефинской твердыней, хану надлежало защитить Крым от буджакского наступления из степей. Наилуч­шим выходом было бы подружиться с буджакцами — ведь тогда, защищенный с суши степняками, хан мог бы смелее защищать от османов свои берега. Инает Герай написал Кан-Темиру письмо, приглашая его объединить силы. Но буджакский властитель, до­вольный тем, что начинавшаяся заваруха сняла вопрос о его отселении с Днестра,22 заносчиво ответил: «Я раб не хану, а своему повелителю падишаху, и ему я не изменю. Бас же за вашу изме­ну мы будем сечь в самом Крыму, а детей и жен ваших брать в плен!».23

Эти угрозы не могли устрашить крымцев: хотя орда Кан-Темира и славилась своей воинственностью, все же, насчитывая ныне лишь 12 тысяч бойцов,24 она была слишком мала в сравнении с объединенным крымско-ногайским войском. Инает Герай не сомневался, что, приди он в Буджак, тамошние ногайцы пред­почтут покориться хану, нежели идти на верную смерть за Кан-Темира.25 Однако это не снимало неизбежного вопроса: как быть дальше? Ведь, покорив Буджак, крымцы выйдут на пограничный Дунай, где стоят османы, — а те, разумеется, отнюдь не удовлет­ворятся ролью добрых соседей восставшего Крымского Юрта...

Ответ подсказывала, снова-таки, история правления Гази II Ге­рая. В свое время, не надеясь в одиночку выстоять в назревавшем столкновении со Стамбулом, тот написал Зигмунту III, что если король поможет ему освободиться от султанского произвола, то Крымский Юрт, возможно, войдет в состав Речпосполитой.26 Впоследствии это предложение повторил Шахин Герай, а теперь настал час задуматься о смене покровителя и Инаету Гераю. За­мысел был не нов и имел за собой давнюю историю, ведь именно под покровительство польско-литовских государей устремлялись некогда беглые крымские Чингизиды от Тохтамыша до Хаджи Герая, и правители соседней державы охотно предоставляли им приют и помогали в борьбе с ордынскими владыками. Потому-то во время ссор с османскими султанами потомки Хаджи Герая порой и подумывали о возрождении древнего союза, который од­нажды помог им избавиться от власти ордынских ханов.

Вспоминать эту былую приязнь вошло в обычай дипломати­ческой переписки между ханами и королями. Так и теперь, при­нимая первое посольство от Инаета Герая, Владислав IV настави­тельно напомнил, что прежние крымские ханы жили в дружбе с Речпосполитой, и правили долгие годы, и «на собственном троне умирали».27 Последняя фраза явно намекала на обратную судьбу Джанибека Герая, который всю жизнь враждовал с Польшей и угождал султану, но теперь коротал остаток дней в унизительной ссылке.

Осторожный намек короля на то, что крымскому хану не по­добает пресмыкаться перед османами, вскоре получил самый прямой и откровенный ответ. Летом 1636 года в Варшаву пришло очередное ханское письмо. Как выяснилось из текста послания, Инает Герай действительно не желал быть рабом падишаха. Бо­лее того: хан объявлял о своем переходе под протекцию польской короны и просил прислать королевское войско для похода против султана!28

Владислав IV был обескуражен таким резким поворотом: он вовсе не ожидал, что его благие пожелания начнут стремитель­но воплощаться в жизнь со столь пугающим размахом. Опасаясь ввязываться в войну с османами, Владислав IV тоже решил по­следовать отцовскому примеру. «Как вы помните, — возразил он Конецпольскому, который уговаривал короля помочь хану, — не­что подобное было и при отце нашем, когда прежний хан с Шахином Гераем просили о том же. Полагаем, что тем же образом сле­дует поступить и теперь: не отнимая у хана надежды, наблюдать за дальнейшим развитием событий».29

Что касалось украинских казаков, приглашенных Инаетом Ге­раем на службу за богатое вознаграждение, то король и тут пред­почел следовать старому рецепту: строгий запрет на заграничные походы оставался в силе, но желающим было тайно позволено присоединиться к крымским войскам.30

Будучи уверен, что его смелое предложение не останется без ответа, Инает Герай прождал королевских войск всю осень. Вла­дислав же, как и говорил, не отнимал у него надежды — но вместе с тем и не думал посылать своих солдат в бой. Подступала зима, причем необычайно суровая, и с Запорожья стали разбредать­ся казаки. И если поначалу говорили, что на помощь крымцам собралось до пяти тысяч украинцев, то теперь при хане остался лишь шестисотенный отряд атамана Павла Бута.31

Кан-Темир напряженно ждал ханского наступления. Его по­ложение было незавидным: еще недавно он смело дерзил Инаету Гераю, полагаясь на силу османского оружия, а теперь выясни­лось, что султану недосуг защищать его. Мирза отправил в Стам­бул встревоженное письмо, где клялся верно служить падишаху, доносил о союзе хана с казаками и просил военной помощи.32 В ответ султан поручил силистрийскому наместнику Кенан-паше и молдавскому господарю Лупулу поддержать Кан-Темира, но те обладали слишком малыми силами, да и не желали спасать мир­зу, издавна испытывая неприязнь к нему.

Между тем Инает Герай, так и не дождавшись польского под­крепления и растеряв большую часть казацкого, в конце января 1637 года скомандовал седлать коней. Крым уже очень давно не собирал такого огромного войска: по зимним степям на Буджак надвигалась армия в 150 тысяч крымцев и ногайцев.33

Кан-Темир был близок к панике: он звал на помощь Кенан-пашу и молдаван, но те намеренно медлили, предоставив мирзе защи­щаться самостоятельно. Тогда Кан-Темиру стало ясно, что бой за Буджак проигран, еще не начавшись. «Спасайтесь, как можете, — бросил он своим соратникам, — а мне лучше погибнуть от сабли султанской, чем от ханской».34 Спрятав все свое добро в дунайской крепости Килия, Кан-Темир бросился наутек в Стамбул.

Едва он исчез, как на буджакские просторы хлынула волна крымского войска. Орда разбежалась кто куда, бросая кибитки, табуны, невольников, припасы — а Хусам Герай бросился разы­скивать по степям Кан-Темира. Узнав, что тот бежал, калга взял пушки и пошел к Килии, чтобы вырвать оттуда имущество, слуг и родичей беглеца.

Тем временем хан, встав под Ак-Керманом, давал аудиенцию местным мирзам. Как и рассчитывал Инает Герай, вся буджак-ская знать во главе с Ураком, Салман-Шахом и сыновьями Кан-Темира сама явилась к нему с выражениями покорности, готовая принять любые условия, — лишь бы избежать полного разгрома. Инает Герай объявил, что прощает буджакцам их прежние про­ступки и повелевает переселиться к Крыму.35

Однако победа была неполной, пока хану не удалось заполу­чить Кан-Темира, ныне надежно окопавшегося в Стамбуле. От­пустив с миром буджакских мирз, Инает Герай послал гонцов в Стамбул, требуя выдачи буджакского вождя. На случай, если сул­тан не захочет принять крымских послов, им было поручено пере­дать письмо столичному муфтию Яхья-эфенди: все высказанное в послании адресовалось Мураду IV, и хан ожидал, что муфтий донесет его слова до падишаха.

«Вам известно, — возмущенно писал Инает Герай, излагая события последних лет, — сколько было вооруженных столк­новений при беспричинной смене Джанибека Герая и назна­чении Мехмеда Герая, а затем вновь Джанибека Герая. Это из-за Кан-Темира погиб Мехмед Герай, а его брат Шахин Ге­рай оказался в ссылке. Хотя падишах и назначил меня ханом, но моя скорая отставка по наветам недоброжелателей не вы­зывает сомнений. Поэтому нельзя было далее терпеть козней Кан-Темира, и мы разгромили его области и селения. Братья Кан-Темира, Урак-мирза и Салман-Шах с тысячами ногайцев выпросили у меня помилование и перешли на мою службу. Нам известно, что Кан-Темир нашел убежище в Стамбуле. Однако он — наш подданный, и я желаю, чтобы высоко­степенный падишах вернул его сюда. Если же Его Величество не выдаст мне Кан-Темира, то я, перейдя Дунай, лично явлюсь к Стамбулу и вытребую этого бесстыдного лицемера по имени Кан-Темир!»36

Пока Инает Герай под Ак-Керманом ожидал ответа, к нему прибыл Криштоф Дзержек, доверенный посланник Конецполь-ского с письмами от короля и коронного гетмана.

— Какой редкий шанс упустил король! — с досадой восклик­нул Инает Герай, встретившись с польским гостем. — Ведь если бы ко мне пришло хоть несколько тысяч его войска, я бы поко­рил не только Буджак со здешними турецкими крепостями, но подчинил бы королю и Молдову с Валахией до самого Дуная, да и за Дунаем мог бы добиться кое-каких успехов...37

Спустя несколько дней в ханский лагерь прибыл и калга. Ху­сам Герай возвращался от Килии, захватив и саму крепость, и сокровища Кан-Темира. Однако успех уже не радовал его: Хусам Герай был потрясен скорбной вестью о смерти в Стамбуле свое­го шестилетнего сына. Прошлой весной, в самом начале ссоры с султаном, хан и калга пытались срочно переправить из Турции в Крым свои семьи — и опоздали: их дети были схвачены в пу­ти и помещены под надзор.38 Отцу пояснили, будто мальчик умер от эпидемии, но Хусам Герай был уверен, что ребенка отравил султан.

Вскоре, среди ночи, выбрав час без лишних свидетелей, Хусам Герай пригласил Дзержека к себе для беседы. Посол вошел к калге, и тот завел длинный разговор: Хусам Герай хотел поделиться с союзниками сокровенными мыслями.

— Это совершенно невозможно, чтобы мы когда-нибудь подружились с турками, даже если они и выдадут нам Кан-Темира. Закончилась та пора, когда мы служили им против всякого неприятеля. И к тому есть много причин, но глав­ная — чтобы османы, смещая и назначая ханов вопреки давним обычаям, не превратили бы Крым в рабов, платящих харадж, как Молдова с Валахией... Джанибек Герай сам поддался это­му бесчестию, по доброй воле покоряясь султану, — так его из-за этого не только сбросили с трона, но и опустошили при нем весь Крым, а его самого всегда, как хотели, так и унижали, словно еврея какого-нибудь... Я удивляюсь недальновидности Речпосполитой, которая равнодушно упускает из рук то, что ей дает сам Аллах. Загляните в летописи — когда еще быва­ло, чтобы татарский хан сам предлагал вам такую дружбу, да еще и доказал ее делом, отселив от ваших границ кочевников?! Наше противостояние с турками далеко от завершения; так пусть же нам будут готовы помочь и казацкие войска, и польские: тогда мы сможем справиться с любым врагом короля.39

Между тем подоспели новости и из Стамбула. Ко всеобщему удивлению, Мурад IV принял ханских послов весьма любезно и лишь слегка посетовал, что хан не известил его заранее о таком крупном походе. Впрочем, — заявил султан, — поскольку этот поход не принес никакого вреда османским владениям и был со­вершен во исполнение падишахского указа о переселении буд-жакцев, то действия хана заслуживают похвалы. Мурад IV вовсе не намерен свергать Инаета Герая и готов выписать ему подтвер­дительный указ. Что же до Кан-Темира, то ему будет воздано по справедливости. Пусть же теперь хан окончательно докажет свое благоразумие, мирно вернувшись с войсками в Крым.40

Медовая сладость речей падишаха имела простое объяснение: османского правителя тревожила близость 150-тысячной ханской армии, нависшей в нескольких днях пути от Стамбула. Опасения султана были тем основательнее, что многие в османской столице с нетерпением ожидали прихода хана. То, что об этом втайне меч­тали стамбульские христиане41 (наверняка наслышанные от крым­ских единоверцев о том, что «под татарином живешь несравненно спокойнее и платишь меньше дани, чем под турком»42), было еще полбеды. Гораздо большую угрозу представляли вчерашние бун­товщики, янычары и сипахии: ведь некоторые из них, вместе со своими единомышленниками-муллами, тайно призывали Инаета Герая в Стамбул и обещали возвести его на османский трон!43

Притворное дружелюбие султана не обмануло Инаета Герая. Он с самого начала предвидел подобную хитрость, заранее пред­упредив в письме: «Если вы полагаете, что успокоите нас, говоря: "Вы по-прежнему хан", и что мы, обманувшись вашими лживы­ми словами, заснем заячьим сном и распустим наши войска, а вы тем временем, смеясь нам в лицо, пришлете в Крым нового хана — то вы очень ошибаетесь!».44

Однако вскоре Инаету Гераю все же пришлось вернуться домой — ибо стало известно, что султан, ведя переговоры с ханом, срочно перебрасывает в Черное море мощный флот во главе с двумя огромными галеонами, каждый из которых мог доставить в Крым тысячный десант.45 Уже начинался май, и эскадра могла со дня на день явиться в Крым в отсутствие хана.

Инает Герай стал с большим сожалением сворачивать свой лагерь, чтобы вовремя встать на страже крымских побережий.

 

ОЧНАЯ СТАВКА

Вероломное убийство калги и нурэддина буджакскими мирзами — Инает Герай отправляется из Крыма в Стамбул — Встреча Мурада IV, Инаета Герая и Кан-Темира в султанском дворце — Казнь Инаета Герая и Кан-Темира

(1637)

 

По причерноморским степям вновь протянулась длинная полоса ханской конницы — но на этот раз всадники следовали в обратном направлении: к Крыму. Во главе вереницы шество­вал хан, а замыкали ее покоренные буджакские улусы со своими предводителями. Наконец, впереди простерлась ширь Днепра. Хан с большей частью войска переправился через реку и свер­нул к Перекопу, а калге с нурэддином было поручено отве­сти буджакцев на их новые кочевья у Сют-Су. Ожидая, пока все улусы подтянутся к Днепру, Хусам Герай и Саадет Герай встали у крепости Джан-Керман. Начальники гарнизона вышли к ним навстречу с дарами и приветствиями — и братья, решив воз­наградить себя за тяготы похода, проводили время в пирах, на которых обильно лилось вино. Вместе с принцами пировали и их новые товарищи — буджакские мирзы.46

Наконец, все собрались, и Хусам Герай повел буджакцев к пе­реправе. Наблюдая за ними, Саадет Герай подметил в поведении мирз нечто странное: Урак и Салман-Шах о чем-то таинственно перешептывались, а их улусы заметно замедлили ход. Нурэддин поделился своими подозрениями с братом — но Хусам Герай лишь пренебрежительно махнул рукой: мол, куда этим слабакам мечтать о заговорах, когда с ними нет Кан-Темира!47 Братья оста­вили буджакцев переправляться, а сами отошли чуть поодаль и развернули свои походные шатры: переход на противоположную сторону они отложили до завтра. Посвятив вечер очередному пиршеству с щедрыми возлияниями, Хусам с Саадетом крепко уснули, и на лагерь опустилась тишина.

В  предрассветный  час  их  разбудили  выстрелы  и  крики: лагерь калги и нурэддина был со всех сторон окружен насе­дающими  буджакцами.  Мирзы  уже  прорвали  кольцо  мало­численной охраны и рвались к шатрам. Хусам Герай спросонья вскочил на ноги и не успел выхватить оружия, как неприятели вцепились в него. Буджакцы жаждали его немедленной смерти — и здесь пришлось вмешаться вожаку заговорщиков, Салман-Шаху: древний обычай степи не позволял ни в каких обстоя­тельствах проливать кровь потомков Чингиза — ибо как народ будет повиноваться правителям, если каждому позволено под­нимать на них руку? Обхватив Хусама и заслонив его средь су­толоки боя своим телом, Салман-Шах вскричал: «Не проли­вайте ханскую кровь — довольно уже и того, что мы их побе­дили и опозорили!». Но взбешенные мирзы не слушались даже собственных начальников. Два брата, Кутлуша и Маметша, под­скочили к Хусаму Гераю, и первый вонзил калге саблю в спину, а второй взрезал ему кинжалом грудь и на виду у всех умылся неприкосновенной кровью правителя. Саадет Герай, уже осед­лавший коня и яростно пробивавший себе путь к бегству, увидел творящееся с братом, спрыгнул наземь, бросился к телу — и был тут же изрублен саблями.48

Совершив это злодеяние, мирзы поскакали назад, к Днестру, развернув вслед за собой и всех буджакских переселенцев с их ки­битками и стадами. Отрядам, бросившимся на помощь калге из Джан-Кермана, осталось лишь хоронить покойников.

Жуткая новость о гибели братьев мгновенно достигла Инае-та Герая. Она означала полный провал всех его смелых планов. Других ханских родичей на смену калге и нурэддину в Крыму не было — да если бы даже таковые и имелись, то заменить Ху-сама, чей вклад в стратегию восстания был не меньшим, чем ханский,49 в любом случае, не мог никто. Ждать помощи с севе­ра тоже не приходилось: Владислав IV ясно показал свою волю к невмешательству в крымско-османский конфликт,50 а с казаками вместо союза вышло недоразумение: пока ханские войска с гор­сткой запорожцев стояли у Ак-Кермана, другие казацкие ватаги разграбили оставшиеся под Перекопом ногайские улусы. Узнав об этом еще в Буджаке, хан с калгой недоумевали, обращаясь к польским властям: как же так, мы в голодную зиму удержали от набегов такое множество людей, а казаки вероломно грабят нас? В итоге, прощаясь с Павлом Бутом на Днепре, хан задержал в Крыму двадцать человек из его отряда до тех пор, пока ущерб не будет возмещен.51

Хан в одночасье лишился обоих своих главных помощни­ков — единственных, на кого мог полностью полагаться во всем Крыму. А стоять в одиночку против всей Османской империи не был способен ни один человек на земле. Крымцы подбадри­вали своего повелителя и уговаривали его вместе отомстить буджакцам52 — но что был для хана перепуганный собствен­ной дерзостью Буджак, когда с моря на Крым уже надвигалась османская эскадра, а запасы пороха, четыре недели назад зака­занные калгой у поляков, еще не прибыли в ханский арсенал. Отстреливаться от морской армады было некому и нечем.

Оставшись один, Инает Герай в одиночку принял и свой по­следний бой: он решил отправиться к султану и доказать ему в открытой беседе, что виновниками нынешнего противостояния являются восе не крымцы и их хан.

13 июня турецкий флот показался у берега и встал на якорь в Кефе. Вместе с янычарскими отрядами в Крым прибыл и новый хан, назначенный на смену Инаету. Как ни горько было Инаету Гераю получить известие об отставке, все же его могло утешать хотя бы то, что султан не рискнул воплотить в жизнь свой возму­тительный замысел о превращении Крымского Юрта в обычную провинцию. Вопреки ожиданиям, новым ханом оказался не Ша-хин, а сын Селямета Герая — Бахадыр Герай. Новоприбывший правитель сразу же объявил, что не враждует с Инаетом Гераем, и если тот желает плыть в Турцию, то пусть отправляется в путь без помех и опасений.53

На следующий день Инает Герай отплыл в Стамбул.

Ждать султанской аудиенции довелось недолго. 1 июля Инае-та Герая позвали во дворец, где османский султан, крымский хан и буджакский предводитель, наконец, встретились глаза в глаза. Инает Герай стал излагать длинный перечень смут, бедствий и разрушений в Крыму, вызванных бесчинствами неуправляемого мирзы. Кан-Темир не остался в долгу и перешел в наступление, обвиняя хана в мятеже против султана. Однако их доводы мало интересовали Мурада IV: он уже давно решил, чем должна закон­читься эта очная ставка. Султан смотрел на человека, который еще недавно наводил на него страх; которого казарменная чернь прочила в османские падишахи, заклиная не упустить шанса: «Всех нас тяготит свирепость этого бесноватого султана, а сей­час такое подходящее время, какого Аллах и раз в тысячу лет не дает»...54

Выслушав обоих, Мурад IV обратился к Инаету Гераю: «По­слушай, Инает Герай, мы ни в чем тебя не обделили, дав тебе и венец, и престол, и власть, а ты взамен того ответил неповинове­нием и неблагодарностью. Ты осаждал принадлежащие к моим богохранимым владениям город Кефе и крепость Килию и разо­рил их, ты несправедливо предал смерти кефинского бейлербея, кади и многих мусульман. Разве за милости и внимание платят злом? Если ты не боялся моей сабли — то как же ты не побоялся гнева и возмездия Аллаха? Смертная казнь такого неблагодарного злодея может принести только огромную пользу религии и госу­дарству». Затем Мурад IV подал знак стражникам — и те, выведя Инаета Герая из зала, задушили его.55

Угроза смертью однажды уже звучала в султанском письме Инаету, но хан, уразумев ее как выражение крайнего гнева пади­шаха, не поверил в зловещую буквальность этих слов: ведь казнь османским султаном чингизидского хана представлялась совре­менникам чем-то совершенно неслыханным, о чем ни в Турции, ни в Крыму никто не мог и помыслить. Требуя встречи с пади­шахом и, конечно, предвидя, что аудиенция может закончить­ся неблагоприятно, Инает Герай был готов к опале, к ссылке, к тюрьме — но никак не к казни.

Вовсе не гибель кефинского наместника от рук Хусама и от­нюдь не взятие Килии толкнули Мурада IV к такому поступ­ку. Причина заключалась в другом: Инает Герай, несбывшийся кандидат в османские султаны, заставил Мурада испытать страх. Мало кто в мире мог всерьез напугать повелителя Осман­ской империи — и если хану удалось сделать это, тем страшнее была уготованная ему расплата.

Похороны Инаета Герая были обставлены с торжеством: целая череда везирей и судей сопровождали его гроб от врат султанско­го дворца до главной столичной святыни — азиза Эюб-Ансари, где опоясывали себя «мечом Пророка» вступавшие на престол османские правители. Там и был похоронен первый в истории крымский хан, казненный по велению султана.56

Мурад, несомненно, и сам понимал, какое вопиющее без­законие сотворил на глазах всей империи. Подобное обхождение с ханом грозило вызвать новый бунт в Крыму — а разве к этому стремился султан, едва подавив мятеж Инаета? Положение следо­вало срочно исправлять, и поскольку убитого хана было уже не вернуть, султану пришлось придумывать иные способы умиро­творить крымцев. И такой способ нашелся. Поразмыслив, Му­рад IV не без оснований решил, что подходящим воздаянием за казнь Инаета Герая может стать лишь смерть столь ненавистного Крыму буджакского вождя. Как ни полезен был Кан-Темир пади­шаху, постоянное заступничество за него начинало обходиться Османской державе слишком дорого — да и сам мирза уже давно раздражал многих при стамбульском дворе своим стремлением занять место в кругу османских вельмож.

В эти дни Кан-Темира переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, сбывалась его мечта: он, подобно Эдиге, стал истинным распорядителем ханского трона. Один его враг уже истлел в Эски-Юрте, второй остывал в могиле на Эюб-Ансари, а третий продолжал томиться на Родосе — ведь это именно Кан-Темир убедил султана поставить ханом не Шахина, а Бахадыра,57 ставшего отныне вечным должником своего буджакского по­кровителя. С другой стороны, султан окончательно утвердил­ся в решении отселить Буджакскую Орду подальше от Польши, а Кан-Темира отправить в Анатолию, дав ему в утешение пост наместника над провинцией Кара-Исар.58 Давняя мечта при-дунайских пашей осуществилась; и Кан-Темир отнюдь не был рад этому: ведь расстаться с Буджаком означало для него утратить основу своей мощи — свою орду, чьи воинственные улусы бес­прекословно подчинялись ему как родовому старейшине.

Готовясь к отбытию в Кара-Исар, Кан-Темир разместился в одном из пригородных дворцов на азиатском берегу Босфора. Три его старших сына, Ай-Темир, Туй-Темир и Джелял, оста­лись в Буджаке, а младший отпрыск, Усеин, проживал при отце.

Следуя примеру родителя, юный мирза не считал нужным сдержи­вать свой буйный нрав и вел себя в турецкой столице, по отзывам османов, словно в степных аймаках. Пристрастие к разгулу довело его до беды: в одной из пьяных драк Усеин-мирза убил стамбуль­ского жителя.59 Быть может, в другое время ему и спустили бы это с рук, но теперь, когда султан задался целью извести Кан-Темира, делу был дан полный ход. Усеина судили без всяких поблажек, приговорили к казни и отсекли ему голову, а тело погрузили на телегу и отправили к отцу. Увидев у своих ворот похоронную повозку, убитый горем Кан-Темир в отчаянии не удержался от угроз в адрес падишаха. Так у Мурада IV появился верный повод обвинить его в измене.

В тот же день, 10 июля, к жилищу Кан-Темира направился сул­танский служитель. Постаревший степной богатырь явно утратил былую бдительность, не раз спасавшую его от гибели в прежние годы. Открыв гостю дверь и впустив его в дом, Кан-Темир принял ту же смерть, что девять дней назад постигла Инаета Герая: мирза был удушен толстым шелковым шнуром.60

Эти полные трагизма события, развернувшиеся по ту сторо­ну моря, произвели сильнейшее впечатление на весь Крымский Юрт. И на полуострове, и в окрестных степях люди скорбели о погибших.

В ногайских улусах, без сомнения, было пролито много слез по поводу предательского убийства великого героя, превратившего Буджак чуть ли не в отдельную державу, с которой поневоле счи­тались и Крым, и Польша, и Турция. Было очевидно, что без Кан-Темира слава вольного степного улуса стремительно померкнет. Нет, не к добру молодые мирзы ослушались у Днепра Салман-Шаха: разлитая кровь Чингиза взывает к мести, и вот, уже начала мстить...

Пока степняки оплакивали своего вождя, в Крыму от села к се­лу разлеталась весть о прискорбной участи Инаета Герая. Жители полуострова были потрясены свершившимся: как писали совре­менники, «земля содрогнулась от горя, а люди слагали скорбные плачи, ибо лишились такого прекрасного правителя, благород­нейшего султана, который расцвел, словно весенний цвет, и вско­ре вновь исчез с глаз людских».61

 

1 D. Skorupa, Stosunki polsko-latarskie, 1595-1623, Warszawa 2004, s. 149. Айваз Герай, поименованный в списке сыновей Гази II Герая в "Розовом кусте ханов" (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 58), в других источниках больше не упоминается. Известно также, что у Инаета Ге­рая было девять сестер (Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В.Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 139).

2 Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 58.

3 О конфликте Хусама Герая с Богдан-Ахмедом Гераем, сыном Мехмеда III Герая, см.: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII в., Москва 2005, с. 369, а также Примечание 68 в предыдущей главе.

4 A.Bennigsen, Ch. Leraercier-Quelquejay, Le khanat de Crimee au debut du XVIe siecle. De la tradition mongole a la suzerainete ottomane, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 332.

5 S. Przylеcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejow polskich, tatarskich i tureckich wXVIIwieku, Lwow 1842, s. 7.

6 В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 372.

7 M.Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, "Harvard Ukrainian Studies", vol. I, nr. 3, 1977, p. 304; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, hetmana wielkiego koronnego (1632-1646), oprac. A. Biedrzycka, Krakow 2005, s. 278.

8 Этот тактический ход, служащий средством уклониться от участия в персидской кампании, не составлял секрета для политиков того времени. Английский посол в Стамбуле Томас Роу писал еще в 1626 году: «Не желая быть призванным на войну в Азии, он будет искать любые пути, чтобы остаться на месте, каждый раз подни­мая на границе новые столкновения» (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie posehtwa jego do Forty Ottomanskiej od r. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbior pamiеtnikоw historycznych o dawniej Polszcze, wyd. J.U.Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 337). Эти слова относились к Мехмеду III Гераю, и время показало, что прогноз посла оказался ошибочен: Мехмед III Герай не был замечен в намеренном провоцировании пограничных конфликтов. Однако изложенный тут образ действий на­ходит полное соответствие в политике Кан-Темира.

Некоторые источники добавляют, что Кан-Темир вышел-таки с ханом в персидский поход, но дойдя с ним до местности под названием «Soutoud», развернулся и отправился назад в Буджак. Поход был сорван, и Инает Герай решил наказать Кан-Темира за это (M.Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis Van 660 jus qu'en l'an 1198 de I'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 438). Если «Soutoud» — это искажение гидронима Сют-Су, то следует вспомнить, что именно на реку Сют-Су в свое время переселял Буджакскую Орду Мехмед III Герай. Воз­можно, Инает Герай вернулся к вопросу о переселении орды — и это могло спро­воцировать Кан-Темира на разрыв с ханом.

9 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой по­ловине XVII в., Москва - Ленинград 1948, с. 246; B.Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, Lodz 1949, s. 53.

10 Османские историки перечисляли эти три ногайских сообщества следующим образом: «1) Большой Ногай, которые не подчинены никакому падишаху и не при­нимают ничьих повелений; 2) Малый Ногай, явно выказывающие повиновение крымским ханам, но внутренне питающие к ним вражду; и 3) Мансур, известные своей жестокостью и кровопийством» (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под вер­ховенством Отоманской Порты, с. 372; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 60).

11 Количество кочевников, переселившихся в 1634-1636 гг. в Крымский Юрт, в точности не установлено, но общая численность волжских ногайцев накануне пере­селения оценивается от 80 до 120 тысяч человек. См. соответствующие расчеты в: В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 493-499.

12 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 239-241.

13 См. работы, подробно рассматривающие события переселения волжских и ку­банских ногайцев в 1634-1636 гг. во владения крымских ханов: В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 417-425; А. А. Новосельский, Борьба Московского го­сударства с татарами, с. 223-241; В. Д. Сухорукое, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 165-175; В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологический сборник, 2003-2004: Тюркские народы в древности и средневековье, Москва 2005, с. 300.

Переселение жителей Большой Ногайской Орды на территорию Крымского Юрта было массовым, но не поголовным: часть ногайцев осталась на прежних кочевьях, признав калмыцкое господство, другая часть осела в окрестностях русской Астра­хани, а третья откочевала южнее, в сторону Кавказа. Это считается финалом су­ществования Большой Ногайской Орды как государственного образования. Малая Ногайская Орда продолжала существовать еще долгие годы, хотя часть ее жителей также откочевала к Крыму. Впоследствии (особенно после репрессий Бахадыра I Герая против мансурской знати в 1639 г.) часть переселенцев подалась из ханских владений обратно на восток.

14 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246.

15 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246-247.

16 Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 147.

17 Эти слова Асан-аги передаст сам Инает Герай в письме к главному везирю (Le khanat de Crimee dans lea Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 147).

18 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246-247. Время от времени, в моменты наибольшей напряженности крымско-османских противоречий, с крымской стороны звучала угроза «покинуть Крым и уйти в степи», на «старые юрты», «в крепость Майкоп». Помимо описываемых событий весны 1636 г., она встречается и в письме Шахина Герая Реджеб-паше 1624 г., и в разговоре калги Хусама Герая с польским послом в апреле 1637 г. (Korespondencja Slanisiawa Koniecpolskiego. s. 368).

О подобном же намерении «поставить на Днепре город, перевести к Днепру все крымские улусы и отложиться от турецкого султана» заявлял еще в 1593 г. и Гази II Герай (Памятники дипломатических сношении Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Мини­стерства иностранных дел, изд. Ф. Ф. Дашков, Симферополь 1891, с. 32; Статей­ный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, изд. Ф.Ф.Пашков, "Известия Тарической ученой архивной комиссии", №15. 1892, с. 82).

В реальности эта угроза была невыполнима — ведь даже если допустить, что кочевая и полукочевая прослойка населения Крымского Юрта теоретически и была способна к такому исходу за пределы полуострова, то образ жизни и хозяйство­вания горожан и оседлых селян исключал такую возможность. Поэтому данную фразу следует огнести к устойчивым риторическим оборотам, чья семантика ле­жит, прежде всего, в религиозной идеологии. Смысл фразы следует понимать сле­дующим образом: «мусульманский правитель, чья власть лишь и удерживает эту землю в составе "дар ус-салам" ("мира ислама"), покинет ее вместе с мусульман­ским войском — и тогда она достанется иноверцам, а вина за эту утрату ляжет на обидчика». Такое толкование подтверждают и слова Шахина Герая: «Если все мы покинем отечество, и крымские земли попадут в руки неверных, то останется ли за вами Кефе и другие ваши крепости?.. Теперь мы ожидаем от вас, что вы не сделаетесь причиной разорения здешних мечетей и медресе» (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356-357).

19 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248.

20 В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 373; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 59; А. А. Ново­сельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 247-248; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 291; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa aus der erste Halfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 155; M. Kazimirski, Precis de 1'histoire des Khans de Crimee, p. 438.

Османские хроники говорят, что Кефе был взят обманом: хан осадил город, и кефинцы выдали ему Ибрагим-пашу и местного кади на том условии, чтобы городу не было причинено никакого вреда, но хан нарушил обещание, и его войска разгро­мили и разрушили Кефе. Однако летопись армянского священника (описывающая грабеж города войсками Шахина Герая в 1624 г.) ничего не говорит о разграблении Кефе в 1636 г, хотя и подтверждает казнь паши.

21 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 290, 298.

22 В связи с восстанием Инаета Герая султан приостановил свой указ об отселении Буджакской Орды и позволил Кан-Темиру остаться в Буджакс на том условии, чтобы он соблюдал мирный договор с Польшей и не нападал на ее тер­ритории (M. Berindei, La Porte Ottomans face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 305).

23 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248.

24 Korespondencja Stanisiawa Koniecpolskiego. s. 351.

25 Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 151.

26 См. Том 1, с. 346 и прим. 119.

27 B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648. s. 45.

28 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 298; B. Baranowski, Polska a Tatarszczvzna w latach 1624-1629, Lodz 1948, s. 54.

2I) Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 300.

30 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 321-322, 345; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, Київ - Львів 1922, с. 228-229, 246; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 54-55.

31 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 376; Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, Москва 1953, с. 177; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 236.

32 Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p.  151-152.

33 Эту численность войска приводят материалы русских посольств в Крыму (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248). Поль­ские агенты в Стамбуле называли другую цифру: 70 тысяч (Korespondencja Stani­slawa Koniecpolskiego, s. 347). Однако русские источники в данном случае выглядят более надежными: они добавляют, что на войну вышло практически все боеспособ­ное население ханства; «в Крыму остались одни старики». Приводимую ими цифру подтверждает и Конецпольский (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 373).

34 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 351.

35 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 351-352; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 373; Халим Гирай султан, Розовый куст ханое или История Крыма, с. 59.

36 Полную цитату см. в: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 374.

37 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 366.

38 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 293; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 247. Вместе с сыном Хусама Герая был задержан и сын Инаета Герая, двумя годами старше. Через несколько месяцев буджакские мирзы говорили, что оба ребенка были убиты по велению султана (см. ниже).

39 Полный пересказ речей Хусама Герая см. в: Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 365-369.

40 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 354.

41 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 347.

42 Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, изд. А. Л. Бертье-Делагард, "За­писки императорского Одесского общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 120.

43 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 369.

44 См. полную цитату в: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 374.

45 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 355.

46 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 372; В. Д. Смирнов, Крымское хан­ство под верховенством Отоманской Порты, с. 374-375. Джан-Керманом в XVII в. называли бывший Ак-Чакум (Очаков).

47 В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 375; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 372.

48 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 375; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 370, 372; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, libers, und komment. von A. Armbruster, Graz - Wien - Koln 1980, s. 147; M. Berindei, La Porte ottomaneface aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 305.

49 Каменецкий староста Миколай Потоцкий писал: «На этих двоих [Хусаме и Саадете Гераях] и зиждился наш союз с ханом, который во всем поступал согласно их мысли» (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 371). О роли Хусама Ге­рая как главного идеолога восстания говорили и османские историки (Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, wyd. J. S. Siеkowski, t. I, Warszawa 1824, s. 195; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 376).

В некоторых источниках гибель Хусама и Саадета Гераев выступает как глав­ная причина отказа хана от дальнейшего сопротивления: так, в Польше говори­ли, что Инает Герай, потрясенный смертью братьев, добровольно отрекся от трона (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 85, prz. 3).

50 С другой стороны, после успехов Инаета Герая в Буджаке Владислав IV стал ве­сти себя более решительно: король даже выразил в письме согласие помочь хану войском, чего ранее избегал (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 83-84). Однако полностью полагаться на эти обещания Инает Герай, очевидно, уже не рисковал.

51 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 356, 357, 358, 366-367; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 246. С. Конецпольский, обращаясь к ко­ролю, присоединялся к возмущению хана: «Ущерб, нанесенный казаками в Крыму, заслуживает наказания. Ибо если хан сумел удержать близ наших границ до по­лутора сотен тысяч диких татар так, что даже и курица в наших землях не пропала, то тем более этим разбойникам не следовало грабить имущества наших союзников, положившихся на мир с нами» (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 373).

Следует заметить, что 1635-1638 гг. были периодом роста противоречий как в отношениях казачества с правительством Речпосполитой, так и внутри самого ка­зацкого сословия. В казацкой среде существовало несколько групп влияния, прово­дивших разную полтику: одни стремились сохранять лояльность к правительству, а другие добивались самостоятельности. Этот раскол объясняет рассогласован­ность действий казаков, когда одна их часть сражается на стороне хана, а другая устраивает набеги на Крым.

52 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249.

53 А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249.

54 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 369.

55 В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 377.

56 В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Халим Герай говорит о другом месте захоронения хана: кладбище Яхья-эфенди в окрестностях Бешик-Таша (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 59).

57 Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 378. То, что ханом был назначен не Шахин Герай, а Бахадыр Герай, стало неожиданностью для всех. Еще в конце мая, т. е. за несколько дней до прибытия Бахадыра Герая в Крым, молдавский господарь Лупул, сообщая в Польшу новости из Стамбула, говорил, что османская эскадра доставит на трон Шахина Герая (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 375). Кан-Темир, разумеется, был категорически против воцарения этого своего кровного врага.

58 Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 243; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 374, 378; M. Berindei, La Pone ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 306.

59 Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 24; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Польские источники уточняют: жертвой Усеин-мирзы пал один из татарских мирз, проживавших в Стамбуле (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 81).

60 Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 243-244; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Даты в этом повествовании приведены согласно хронике Наймы, цитируемой в пер­вом из двух вышеуказанных трудов. О том, что Кан-Темир был казнен за угрозы в адрес султана, упоминал и польский посол (Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji w 1640 r., opr. A. Przybos, Warszawa - Krakow 1985, s. 172.

61 E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 155. Эти слова армянского священ­ника из Кефе отражают армянскую традицию слагать и исполнять продолжитель­ные ритуальные плачи на похоронах, своего рода произведения народной поэзии.

Сайт управляется системой uCoz