Часть XIV

Инает Герай

1635-1637

ПРИСЯГА КУРУЛТАЯ

Сыновья Гази II Герая в Турции — Инает Герай получает ханский титул — Массовое переселение волжских и кубанских ногайцев во владения крымского Юрта в 1634-1636 гг. — Требование султана выступить на Кавказ — Крымские беи отказываются от похода — Оскорбление, нанесенное Крыму султанским чаушем — Курултай присягает не повиноваться Стамбулу

(1635-1636)

Почти тридцать лет назад, когда Селямет Герай несся по мор­ским просторам от стамбульских застенков к крымскому трону, средь тех же волн в обратную сторону плыло суденышко из Кры­ма Главными пассажирами на нем были четыре ребенка: Инает, Хусам Саадет и Айваз Гераи - предусмотрительный ханский везирь Ахмед-ага спешил спасти детей Гази II от той грустной участи, что постигла при Ак-Су их старших братьев, Тохтамыша и Сефера.¹ С тех пор братья благополучно подрастали во владени­ях падишаха, а повзрослев, показали свою недюжинную хватку и крутой нрав. Наблюдая, как ловко они скупают у соседей одно поместье за другим, сородичи лишь припоминали послови­цу «хватать зубами — игра волка»;² а Богдан-Ахмед Герай при встрече со вспыльчивым Хусамом едва не поплатился жизнью за «подвиг» своего отца при Ак-Су.³

Смышленых братьев сразу приметил Кан-Темир, мечтавший стать в Крыму «делателем ханов»,⁴ подобно своему далекому предку Эдиге. В 1628 году он уже подумывал о том, чтобы поса­дить кого-нибудь из них своим ставленником на бахчисарайский престол вместо Мехмеда III — но султан в тот раз предпочел вер­нуть в Крым Джанибека.⁵

Теперь, казалось бы, план Кан-Темира осуществился: отпра­вив Джанибека в отставку, падишах объявил новым крымским правителем 38-летнего Инаета Герая. Однако этот выбор опирал­ся не столько на настояния буджакского вождя, сколько на край­нюю нужду султана в крымских войсках на иранском фронте, где турки силились отнять у шаха Ереван. Полагаться в этом деле на недавнего побратима кызылбашей, Шахина Герая, не стоило — и султан рассудил, что разгром иранских армий уместнее поручить сыну знаменитого Гази II, героя прежних восточных кампаний. Инает Герай с благодарностью принял свое назначение и в марте 1635 года вместе с братьями отбыл в Крым, обязавшись незамед­лительно двинуться оттуда в Армению.⁶

Отцовский опыт подсказывал Инаету, что боевые заслуги перед султаном способны существенно укрепить позиции хана при османском дворе: везирям и евнухам будет не так-то просто интриговать против крымского правителя, если тот обладает неоспоримой репутацией заслуженного полководца. Потому, прибыв в Бахчисарай, Инает Герай повелел своим подданным го­товиться к персидскому походу.

Тот же приказ — следовать на войну с кызылбашами — по­лучил из Стамбула и Кан-Темир.⁷ Мирза без труда распознал в этом старый умысел приграничных пашей, которые уже давно добивались его удаления из Буджака: в Персию, в Анатолию, куда угодно, лишь бы этот степняк не спорил с ними за влияние в придунайском краю и не создавал лишних хлопот своими набегами на соседей. У мирзы оставался единственный способ остаться в родных степях: исподволь затеять какой-нибудь конфликт, а за­тем доказать султану, что только он, Кан-Темир, способен по­гасить его.⁸ Что же до Инаета Герая, на которого Кан-Темир, по-видимому, возлагал в прошлом некие надежды — то желание любой ценой остаться в Буджаке перевесило все былые симпа­тии.

Несмотря на согласие хана прийти на помощь, османы так и не дождались его на фронте. По прибытии в Бахчисарай Инаету Ге-раю пришлось посвятить порядочно времени знакомству с крым­ской знатью и раздаче даров по случаю своего воцарения. Затем он договаривался с беями о подготовке похода, собирал войска, переправлял своих бойцов на таманский берег и с тревогой на­блюдал за ордами Кан-Темира, внезапно показавшимися у самого Перекопа.

Покуда в Крыму продолжалась эта неспешная подготовка, османы справились с иранским гарнизоном Еревана и без крымцев — а тут подступила осень, и бои, как всегда, приостановились до весны. Погостив в Черкессии, Инает Герай вернулся с Кавказа домой — тем более что здесь разворачивалось важнейшее в эти годы событие: переселение в Крым волжских ногайцев.⁹

Как уже пояснялось ранее, степные жители Крыма и окрест­ных земель, объединенные господством знаменитого рода Ман-гыт, делились на несколько больших сообществ. Гёзлевские и перекопские степи издавна населял клан Мансуров (чья ветвь процветала также и в Буджаке); по кубанским равнинам коче­вала подвластная крымским ханам Малая Ногайская Орда; а на северных берегах Каспия, за Волгой, доживала свой век Большая Ногайская Орда.¹⁰

Когда-то этот заволжский улус Эдиге был могучим степным государством, всерьез угрожавшим самому Крыму, — но теперь, покоренная Московским царством, Большая Ногайская Орда дав­но утратила былое величие. Разрозненные и обнищавшие, ли­шенные столицы и единого правителя, волжские ногайцы скита­лись по своим степям, в точности как последние улусы Золотой Орды перед ее окончательным развалом.

В последнее время ко всем прежним бедствиям добавился но­вый бич: нашествие калмыков. Эти воинственные странники не­жданно прибрели к Волге из монгольских степей и в первых же стычках показали себя более сильными и умелыми бойцами, чем ногайцы. Часть ногайских улусов покорилась пришельцам, а остальные, не в силах переносить еще и этой напасти, пустились бежать от калмыков на запад, к Крыму.

Всего в заволжских кочевьях обитало свыше ста тысяч человек,¹¹ и царь, конечно, не хотел потерять сразу такое множе­ство подданных. По его приказу астраханские воеводы и донские казаки заградили ногайцам переправы через Волгу и Дон, одна­ко ни пули, ни сабли не смогли остановить массу народа, неудер­жимо рвущуюся на запад. Вслед за волжанами к Перекопу потя­нулись и кубанцы — ив Крым потекла огромная людская река, увлекающая за собой тысячи кибиток, телег и неисчислимый сонм скота.

Этот великий исход ногайцев, начавшийся еще при Джани-беке Герае, длился до осени 1636 года. Нурэддин Саадет Герай и калга Хусам Герай поочередно выходили им навстречу, разгоняли с переправ казаков и препровождали тысячи беженцев в ханские владения.

Кочевники с Волги и Кубани заметно отличались от крым­ских степняков и держались в чужом краю особняком. Дабы их мирзы, по примеру буджакцев, не объединились и не создали в Крыму «государства в государстве», Инает Герай заранее повелел калге и нурэддину расселять новоприбывшую знать по разным крымским селам, по пять человек в каждом.¹² Простолюдины же целыми улусами передавались под власть крымских Мансуров и поселялись на равнинах за пределами полуострова.

Степи от Дона до Днепра заполнились множеством новых подданных крымского хана — и это очень напоминало давние времена, когда Менгли Герай заселял равнины Крымского Юрта покоренными ордынскими улусами.¹³

Разумеется, к этому значительному событию в жизни своих соплеменников не мог остаться безучастным и Кан-Темир, ведь ногайский исход привел в крымские степи многие тысячи новых воинов. Потому-то буджакский вождь и стал наведываться со своими отрядами под самый Перекоп, чтобы увести хотя бы часть беженцев в Буджак и увеличить за их счет свои силы. Возомнив себя повелителем всех ногайцев, Кан-Темир призывал крымских Мансуров покинуть хана, чтобы вместе завоевать Крым¹⁴ — но те благоразумно отклоняли эти воззвания (ибо вовсе не желали делиться властью с буджакцами), и новоприбывшие кочевники, за малым исключением, остались в распоряжении Инаета Герая.

Между тем султан сыпал угрозами в адрес хана, который до сих пор не удосужился явиться на Кавказ. Недавняя победа у Ере­вана пошла прахом: с наступлением весны шах снова занял го­род — и виноваты в этом, по мнению султана, были, конечно же, замешкавшиеся с приходом крымцы.

Едва на Черном море утихли весенние шторма, как из Стам­була в Бахчисарай прибыл чауш Асан-ага, вручивший Инаету Гераю падишахское послание. Мурад IV требовал от хана немед­ленной отправки в Иран 60 тысяч крымского войска, угрожая в противном случае казнить и самого Инаета, и всех его братьев. Дабы хан не отговаривался трудностями перехода через Кавказ, у балаклавских пристаней уже покачивались большие турецкие суда, готовые переправить крымских воинов в Синоп.

Инает Герай собрал своих беев, чтобы обсудить грядущую кампанию. Но военачальники в один голос заявили, что не пой­дут в Иран: о каких дальних походах может идти речь, когда Кан-Темир со своей ордой снова кружит у самого Ор-Капы? Хан и сам понимал, что увести из Крыма сразу 60 тысяч человек означало оставить страну беззащитной перед происками Кан-Темира, но ответить отказом на требование султана было не менее опасно. Хан продолжал настаивать — и тогда беи, оставив обычную учтивость, выложили начистоту все, что думают по этому пово­ду. Во-первых, — заявили они, — падишах постоянно требует от нас услуг, а взамен не вознаграждает ни деньгами, ни поместья­ми; а во-вторых, если даже Ваше Величество и лишится власти, то мы не теряем ничего: султан пришлет нам другого хана, а если и не пришлет — то мы сами выберем себе нового правителя!¹⁵

Заговорив о деньгах и поместьях, беи дерзко намекали на са­мого Инаета Герая. Но на сей раз их намеки были беспочвенны, поскольку султанских щедрот лишился и сам хан. Всегда было заведено, что султан, приглашая крымцев к походу, сопровождал свой указ дарами хану и его первым полководцам: драгоценными саблями, почетными одеяниями и кисетами монет. К удивлению Инаета Герая, Асан-ага не привез с собой ничего подобного. Более того: кефинский бейлербей Ибрагим-паша отказался выдать хану даже ту долю доходов с кефинских таможен, что издавна причи­талась каждому крымскому правителю независимо от участия в султанских походах.¹⁶

Это было превыше всякого разумения: да за кого же считает султан своего крымского соседа, если обращается с ним в столь унизительной манере (не говоря уже об угрозе смертью, которая прежде еще никогда не звучала в письмах из Стамбула)?

Пытаясь, тем не менее, выполнить обещание, данное султану перед отъездом в Крым, Инает Герай сумел набрать небольшой отряд, поставил над ним Саадета Герая и послал брата в Балакла­ву. Но Асан-ага отказался принимать столь ничтожное вспоможение и резко напомнил, что султан велел доставить в Иран 60 тысяч воинов — и ни одним меньше! Инает Герай оказался меж двух огней: крымцы не собирались трогаться с места, а османы с угрозами торопили в путь. Хан пытался успокоить возмущен­ных мирз, уверяя, что напишет обо всем султану, и тот непремен­но наградит бойцов, как это велось исстари, — но тут заговорил чауш, и отчаянные усилия хана сохранить мир пропали даром. По словам Асан-аги, падишах готовил им совершенно иное воз­награждение: если татары откажутся от похода, то султан обло­жит их хараджем (налогом, который платят немусульмане), а ес­ли они откажутся его выплачивать, то будет отдан приказ об их истреблении!¹⁷

Продолжать переговоры после этих жутких слов, произнесен­ных султанским посланцем во всеуслышание, было невозможно. Инает Герай, возмущенный неслыханным унижением, брошен­ным в лицо всему Крыму, оставил бесполезные увещевания. Хан приказал брату возвращаться из Балаклавы, беи стали созывать по всей стране всенародный курултай, а Асан-паша, заслышав о том, поспешил удалиться в Стамбул.

Вскоре, собравшись перед ханом, беи, мирзы и простолюдины принесли торжественную клятву на оружии: они больше не под­чиняются султану и не повинуются его указам; если султан при­шлет нового хана, они не выдадут ему Инаета Герая; а если турки пойдут на Крым войной, то крымцы будут сражаться с ними. Ес­ли же, добавляли крымские воины, им не устоять в этой схват­ке — то они сожгут свои дома и скроются в степях за пределами полуострова, лишь бы не покориться противнику.¹⁸

Что ж, если падишах не оценил уступчивости и рассудитель­ности хана, если он грозит ему казнью, а крымскому народу — истреблением, то Инает Герай готов защищать свое государство. Его отец никогда не боялся войны с османами, и эта смелая ре­шимость Гази Герая не раз сбивала спесь с безродных вельмож стамбульского двора. Инает Герай мог тем легче последовать от­цовскому примеру, что располагал силами, о которых Гази II и не мечтал: в перекопских степях расставляли свои юрты десятки ты­сяч волжских и кубанских ногайцев, готовых следовать за ханом туда, куда тот прикажет.

МЕД И ЯД

Инает Герай захватывает Кефе — Его попытка примириться с Кан-Темиром — Хан просит о покровительстве польского короля — Ханский поход в Буджак и бегство Кан-Темира — Обращение хана к султану — Разговор калги с польским послом — Султан опасается ханского наступления на Стамбул — Возвращение Инаета Герая в Крым

(1636-1637)

Инает Герай до последнего старался избежать конфликта с сул­таном, но надменность Мурада IV отрезала все пути к примире­нию: султан даже отказался принимать крымского посланника, когда хан попытался было уладить дело переговорами. Не остава­лось сомнений, что хан будет отстранен от власти — причем на сей раз, утомившись непокорностью Гераев, Мурад IV подумывал и вовсе искоренить в Крыму ханство, превратив его в обычную провинцию под управлением османского паши.¹⁹

Не дожидаясь, пока к крымским побережьям явятся султан­ские галеры, Инает Герай приготовился к обороне. Для этого вна­чале следовало овладеть Кефе, главным османским форпостом на полуострове, а затем поставить заслон ордам Кан-Темира. Недав­ний опыт Мехмеда и Шахина вносил в эту стратегию два важных уточнения: во-первых, штурм Кефинской крепости нельзя откла­дывать ни на день, а во-вторых, для похода в Буджак следует со­брать как можно больше сил.

Молниеносная атака на Кефе увенчалась полным успехом: хан застал крепость врасплох и занял ее без боя. Войдя в город, Хусам Герай схватил Ибрагим-пашу с его чиновниками и казнил их; жителей Кефе привели к присяге на верность Инаету Гераю, а управлять всей южнобережной провинцией был поставлен хан­ский наместник.²⁰

Столь решительные действия хана стали неожиданностью для Стамбула. Султан и хотел бы тотчас отправить в Кефе военный флот — но бедственное положение на персидском фронте свя­зывало ему руки. Тогда стамбульская канцелярия сменила тон и прибегла к уловке: к хану отправили нового чауша, передав с ним полагающиеся дары и высочайшее позволение идти войной не в Армению, а в Польшу. Безири надеялись, что Инает клюнет на эту наживку и удалится в поход — и тогда во время его отсут­ствия в Крым можно будет послать Шахина Герая, а уж тот, про­бивая себе дорогу к власти, справится с любым мятежником. Но Инает Герай недаром говорил о себе, что за время жизни в Тур­ции хорошо изучил хитрости стамбульского двора: с легкостью разгадав замысел везирей, он с презрением отверг подачку, а чау­ша бросил в тюрьму.²¹

Теперь, по овладении Кефинской твердыней, хану надлежало защитить Крым от буджакского наступления из степей. Наилуч­шим выходом было бы подружиться с буджакцами — ведь тогда, защищенный с суши степняками, хан мог бы смелее защищать от османов свои берега. Инает Герай написал Кан-Темиру письмо, приглашая его объединить силы. Но буджакский властитель, до­вольный тем, что начинавшаяся заваруха сняла вопрос о его отселении с Днестра,²² заносчиво ответил: «Я раб не хану, а своему повелителю падишаху, и ему я не изменю. Бас же за вашу изме­ну мы будем сечь в самом Крыму, а детей и жен ваших брать в плен!».²³

Эти угрозы не могли устрашить крымцев: хотя орда Кан-Темира и славилась своей воинственностью, все же, насчитывая ныне лишь 12 тысяч бойцов,²⁴ она была слишком мала в сравнении с объединенным крымско-ногайским войском. Инает Герай не сомневался, что, приди он в Буджак, тамошние ногайцы пред­почтут покориться хану, нежели идти на верную смерть за Кан-Темира.²⁵ Однако это не снимало неизбежного вопроса: как быть дальше? Ведь, покорив Буджак, крымцы выйдут на пограничный Дунай, где стоят османы, — а те, разумеется, отнюдь не удовлет­ворятся ролью добрых соседей восставшего Крымского Юрта...

Ответ подсказывала, снова-таки, история правления Гази II Ге­рая. В свое время, не надеясь в одиночку выстоять в назревавшем столкновении со Стамбулом, тот написал Зигмунту III, что если король поможет ему освободиться от султанского произвола, то Крымский Юрт, возможно, войдет в состав Речпосполитой.²⁶ Впоследствии это предложение повторил Шахин Герай, а теперь настал час задуматься о смене покровителя и Инаету Гераю. За­мысел был не нов и имел за собой давнюю историю, ведь именно под покровительство польско-литовских государей устремлялись некогда беглые крымские Чингизиды от Тохтамыша до Хаджи Герая, и правители соседней державы охотно предоставляли им приют и помогали в борьбе с ордынскими владыками. Потому-то во время ссор с османскими султанами потомки Хаджи Герая порой и подумывали о возрождении древнего союза, который од­нажды помог им избавиться от власти ордынских ханов.

Вспоминать эту былую приязнь вошло в обычай дипломати­ческой переписки между ханами и королями. Так и теперь, при­нимая первое посольство от Инаета Герая, Владислав IV настави­тельно напомнил, что прежние крымские ханы жили в дружбе с Речпосполитой, и правили долгие годы, и «на собственном троне умирали».²⁷ Последняя фраза явно намекала на обратную судьбу Джанибека Герая, который всю жизнь враждовал с Польшей и угождал султану, но теперь коротал остаток дней в унизительной ссылке.

Осторожный намек короля на то, что крымскому хану не по­добает пресмыкаться перед османами, вскоре получил самый прямой и откровенный ответ. Летом 1636 года в Варшаву пришло очередное ханское письмо. Как выяснилось из текста послания, Инает Герай действительно не желал быть рабом падишаха. Бо­лее того: хан объявлял о своем переходе под протекцию польской короны и просил прислать королевское войско для похода против султана!²⁸

Владислав IV был обескуражен таким резким поворотом: он вовсе не ожидал, что его благие пожелания начнут стремитель­но воплощаться в жизнь со столь пугающим размахом. Опасаясь ввязываться в войну с османами, Владислав IV тоже решил по­следовать отцовскому примеру. «Как вы помните, — возразил он Конецпольскому, который уговаривал короля помочь хану, — не­что подобное было и при отце нашем, когда прежний хан с Шахином Гераем просили о том же. Полагаем, что тем же образом сле­дует поступить и теперь: не отнимая у хана надежды, наблюдать за дальнейшим развитием событий».²⁹

Что касалось украинских казаков, приглашенных Инаетом Ге­раем на службу за богатое вознаграждение, то король и тут пред­почел следовать старому рецепту: строгий запрет на заграничные походы оставался в силе, но желающим было тайно позволено присоединиться к крымским войскам.³⁰

Будучи уверен, что его смелое предложение не останется без ответа, Инает Герай прождал королевских войск всю осень. Вла­дислав же, как и говорил, не отнимал у него надежды — но вместе с тем и не думал посылать своих солдат в бой. Подступала зима, причем необычайно суровая, и с Запорожья стали разбредать­ся казаки. И если поначалу говорили, что на помощь крымцам собралось до пяти тысяч украинцев, то теперь при хане остался лишь шестисотенный отряд атамана Павла Бута.³¹

Кан-Темир напряженно ждал ханского наступления. Его по­ложение было незавидным: еще недавно он смело дерзил Инаету Гераю, полагаясь на силу османского оружия, а теперь выясни­лось, что султану недосуг защищать его. Мирза отправил в Стам­бул встревоженное письмо, где клялся верно служить падишаху, доносил о союзе хана с казаками и просил военной помощи.³² В ответ султан поручил силистрийскому наместнику Кенан-паше и молдавскому господарю Лупулу поддержать Кан-Темира, но те обладали слишком малыми силами, да и не желали спасать мир­зу, издавна испытывая неприязнь к нему.

Между тем Инает Герай, так и не дождавшись польского под­крепления и растеряв большую часть казацкого, в конце января 1637 года скомандовал седлать коней. Крым уже очень давно не собирал такого огромного войска: по зимним степям на Буджак надвигалась армия в 150 тысяч крымцев и ногайцев.³³

Кан-Темир был близок к панике: он звал на помощь Кенан-пашу и молдаван, но те намеренно медлили, предоставив мирзе защи­щаться самостоятельно. Тогда Кан-Темиру стало ясно, что бой за Буджак проигран, еще не начавшись. «Спасайтесь, как можете, — бросил он своим соратникам, — а мне лучше погибнуть от сабли султанской, чем от ханской».³⁴ Спрятав все свое добро в дунайской крепости Килия, Кан-Темир бросился наутек в Стамбул.

Едва он исчез, как на буджакские просторы хлынула волна крымского войска. Орда разбежалась кто куда, бросая кибитки, табуны, невольников, припасы — а Хусам Герай бросился разы­скивать по степям Кан-Темира. Узнав, что тот бежал, калга взял пушки и пошел к Килии, чтобы вырвать оттуда имущество, слуг и родичей беглеца.

Тем временем хан, встав под Ак-Керманом, давал аудиенцию местным мирзам. Как и рассчитывал Инает Герай, вся буджак-ская знать во главе с Ураком, Салман-Шахом и сыновьями Кан-Темира сама явилась к нему с выражениями покорности, готовая принять любые условия, — лишь бы избежать полного разгрома. Инает Герай объявил, что прощает буджакцам их прежние про­ступки и повелевает переселиться к Крыму.³⁵

Однако победа была неполной, пока хану не удалось заполу­чить Кан-Темира, ныне надежно окопавшегося в Стамбуле. От­пустив с миром буджакских мирз, Инает Герай послал гонцов в Стамбул, требуя выдачи буджакского вождя. На случай, если сул­тан не захочет принять крымских послов, им было поручено пере­дать письмо столичному муфтию Яхья-эфенди: все высказанное в послании адресовалось Мураду IV, и хан ожидал, что муфтий донесет его слова до падишаха.

«Вам известно, — возмущенно писал Инает Герай, излагая события последних лет, — сколько было вооруженных столк­новений при беспричинной смене Джанибека Герая и назна­чении Мехмеда Герая, а затем вновь Джанибека Герая. Это из-за Кан-Темира погиб Мехмед Герай, а его брат Шахин Ге­рай оказался в ссылке. Хотя падишах и назначил меня ханом, но моя скорая отставка по наветам недоброжелателей не вы­зывает сомнений. Поэтому нельзя было далее терпеть козней Кан-Темира, и мы разгромили его области и селения. Братья Кан-Темира, Урак-мирза и Салман-Шах с тысячами ногайцев выпросили у меня помилование и перешли на мою службу. Нам известно, что Кан-Темир нашел убежище в Стамбуле. Однако он — наш подданный, и я желаю, чтобы высоко­степенный падишах вернул его сюда. Если же Его Величество не выдаст мне Кан-Темира, то я, перейдя Дунай, лично явлюсь к Стамбулу и вытребую этого бесстыдного лицемера по имени Кан-Темир!»³⁶

Пока Инает Герай под Ак-Керманом ожидал ответа, к нему прибыл Криштоф Дзержек, доверенный посланник Конецполь-ского с письмами от короля и коронного гетмана.

— Какой редкий шанс упустил король! — с досадой восклик­нул Инает Герай, встретившись с польским гостем. — Ведь если бы ко мне пришло хоть несколько тысяч его войска, я бы поко­рил не только Буджак со здешними турецкими крепостями, но подчинил бы королю и Молдову с Валахией до самого Дуная, да и за Дунаем мог бы добиться кое-каких успехов...³⁷

Спустя несколько дней в ханский лагерь прибыл и калга. Ху­сам Герай возвращался от Килии, захватив и саму крепость, и сокровища Кан-Темира. Однако успех уже не радовал его: Хусам Герай был потрясен скорбной вестью о смерти в Стамбуле свое­го шестилетнего сына. Прошлой весной, в самом начале ссоры с султаном, хан и калга пытались срочно переправить из Турции в Крым свои семьи — и опоздали: их дети были схвачены в пу­ти и помещены под надзор.³⁸ Отцу пояснили, будто мальчик умер от эпидемии, но Хусам Герай был уверен, что ребенка отравил султан.

Вскоре, среди ночи, выбрав час без лишних свидетелей, Хусам Герай пригласил Дзержека к себе для беседы. Посол вошел к калге, и тот завел длинный разговор: Хусам Герай хотел поделиться с союзниками сокровенными мыслями.

— Это совершенно невозможно, чтобы мы когда-нибудь подружились с турками, даже если они и выдадут нам Кан-Темира. Закончилась та пора, когда мы служили им против всякого неприятеля. И к тому есть много причин, но глав­ная — чтобы османы, смещая и назначая ханов вопреки давним обычаям, не превратили бы Крым в рабов, платящих харадж, как Молдова с Валахией... Джанибек Герай сам поддался это­му бесчестию, по доброй воле покоряясь султану, — так его из-за этого не только сбросили с трона, но и опустошили при нем весь Крым, а его самого всегда, как хотели, так и унижали, словно еврея какого-нибудь... Я удивляюсь недальновидности Речпосполитой, которая равнодушно упускает из рук то, что ей дает сам Аллах. Загляните в летописи — когда еще быва­ло, чтобы татарский хан сам предлагал вам такую дружбу, да еще и доказал ее делом, отселив от ваших границ кочевников?! Наше противостояние с турками далеко от завершения; так пусть же нам будут готовы помочь и казацкие войска, и польские: тогда мы сможем справиться с любым врагом короля.³⁹

Между тем подоспели новости и из Стамбула. Ко всеобщему удивлению, Мурад IV принял ханских послов весьма любезно и лишь слегка посетовал, что хан не известил его заранее о таком крупном походе. Впрочем, — заявил султан, — поскольку этот поход не принес никакого вреда османским владениям и был со­вершен во исполнение падишахского указа о переселении буд-жакцев, то действия хана заслуживают похвалы. Мурад IV вовсе не намерен свергать Инаета Герая и готов выписать ему подтвер­дительный указ. Что же до Кан-Темира, то ему будет воздано по справедливости. Пусть же теперь хан окончательно докажет свое благоразумие, мирно вернувшись с войсками в Крым.⁴⁰

Медовая сладость речей падишаха имела простое объяснение: османского правителя тревожила близость 150-тысячной ханской армии, нависшей в нескольких днях пути от Стамбула. Опасения султана были тем основательнее, что многие в османской столице с нетерпением ожидали прихода хана. То, что об этом втайне меч­тали стамбульские христиане⁴¹ (наверняка наслышанные от крым­ских единоверцев о том, что «под татарином живешь несравненно спокойнее и платишь меньше дани, чем под турком»⁴²), было еще полбеды. Гораздо большую угрозу представляли вчерашние бун­товщики, янычары и сипахии: ведь некоторые из них, вместе со своими единомышленниками-муллами, тайно призывали Инаета Герая в Стамбул и обещали возвести его на османский трон!⁴³

Притворное дружелюбие султана не обмануло Инаета Герая. Он с самого начала предвидел подобную хитрость, заранее пред­упредив в письме: «Если вы полагаете, что успокоите нас, говоря: "Вы по-прежнему хан", и что мы, обманувшись вашими лживы­ми словами, заснем заячьим сном и распустим наши войска, а вы тем временем, смеясь нам в лицо, пришлете в Крым нового хана — то вы очень ошибаетесь!».⁴⁴

Однако вскоре Инаету Гераю все же пришлось вернуться домой — ибо стало известно, что султан, ведя переговоры с ханом, срочно перебрасывает в Черное море мощный флот во главе с двумя огромными галеонами, каждый из которых мог доставить в Крым тысячный десант.⁴⁵ Уже начинался май, и эскадра могла со дня на день явиться в Крым в отсутствие хана.

Инает Герай стал с большим сожалением сворачивать свой лагерь, чтобы вовремя встать на страже крымских побережий.

ОЧНАЯ СТАВКА

Вероломное убийство калги и нурэддина буджакскими мирзами — Инает Герай отправляется из Крыма в Стамбул — Встреча Мурада IV, Инаета Герая и Кан-Темира в султанском дворце — Казнь Инаета Герая и Кан-Темира

(1637)

По причерноморским степям вновь протянулась длинная полоса ханской конницы — но на этот раз всадники следовали в обратном направлении: к Крыму. Во главе вереницы шество­вал хан, а замыкали ее покоренные буджакские улусы со своими предводителями. Наконец, впереди простерлась ширь Днепра. Хан с большей частью войска переправился через реку и свер­нул к Перекопу, а калге с нурэддином было поручено отве­сти буджакцев на их новые кочевья у Сют-Су. Ожидая, пока все улусы подтянутся к Днепру, Хусам Герай и Саадет Герай встали у крепости Джан-Керман. Начальники гарнизона вышли к ним навстречу с дарами и приветствиями — и братья, решив воз­наградить себя за тяготы похода, проводили время в пирах, на которых обильно лилось вино. Вместе с принцами пировали и их новые товарищи — буджакские мирзы.⁴⁶

Наконец, все собрались, и Хусам Герай повел буджакцев к пе­реправе. Наблюдая за ними, Саадет Герай подметил в поведении мирз нечто странное: Урак и Салман-Шах о чем-то таинственно перешептывались, а их улусы заметно замедлили ход. Нурэддин поделился своими подозрениями с братом — но Хусам Герай лишь пренебрежительно махнул рукой: мол, куда этим слабакам мечтать о заговорах, когда с ними нет Кан-Темира!⁴⁷ Братья оста­вили буджакцев переправляться, а сами отошли чуть поодаль и развернули свои походные шатры: переход на противоположную сторону они отложили до завтра. Посвятив вечер очередному пиршеству с щедрыми возлияниями, Хусам с Саадетом крепко уснули, и на лагерь опустилась тишина.

В  предрассветный  час  их  разбудили  выстрелы  и  крики: лагерь калги и нурэддина был со всех сторон окружен насе­дающими  буджакцами.  Мирзы  уже  прорвали  кольцо  мало­численной охраны и рвались к шатрам. Хусам Герай спросонья вскочил на ноги и не успел выхватить оружия, как неприятели вцепились в него. Буджакцы жаждали его немедленной смерти — и здесь пришлось вмешаться вожаку заговорщиков, Салман-Шаху: древний обычай степи не позволял ни в каких обстоя­тельствах проливать кровь потомков Чингиза — ибо как народ будет повиноваться правителям, если каждому позволено под­нимать на них руку? Обхватив Хусама и заслонив его средь су­толоки боя своим телом, Салман-Шах вскричал: «Не проли­вайте ханскую кровь — довольно уже и того, что мы их побе­дили и опозорили!». Но взбешенные мирзы не слушались даже собственных начальников. Два брата, Кутлуша и Маметша, под­скочили к Хусаму Гераю, и первый вонзил калге саблю в спину, а второй взрезал ему кинжалом грудь и на виду у всех умылся неприкосновенной кровью правителя. Саадет Герай, уже осед­лавший коня и яростно пробивавший себе путь к бегству, увидел творящееся с братом, спрыгнул наземь, бросился к телу — и был тут же изрублен саблями.⁴⁸

Совершив это злодеяние, мирзы поскакали назад, к Днестру, развернув вслед за собой и всех буджакских переселенцев с их ки­битками и стадами. Отрядам, бросившимся на помощь калге из Джан-Кермана, осталось лишь хоронить покойников.

Жуткая новость о гибели братьев мгновенно достигла Инае-та Герая. Она означала полный провал всех его смелых планов. Других ханских родичей на смену калге и нурэддину в Крыму не было — да если бы даже таковые и имелись, то заменить Ху-сама, чей вклад в стратегию восстания был не меньшим, чем ханский,⁴⁹ в любом случае, не мог никто. Ждать помощи с севе­ра тоже не приходилось: Владислав IV ясно показал свою волю к невмешательству в крымско-османский конфликт,⁵⁰ а с казаками вместо союза вышло недоразумение: пока ханские войска с гор­сткой запорожцев стояли у Ак-Кермана, другие казацкие ватаги разграбили оставшиеся под Перекопом ногайские улусы. Узнав об этом еще в Буджаке, хан с калгой недоумевали, обращаясь к польским властям: как же так, мы в голодную зиму удержали от набегов такое множество людей, а казаки вероломно грабят нас? В итоге, прощаясь с Павлом Бутом на Днепре, хан задержал в Крыму двадцать человек из его отряда до тех пор, пока ущерб не будет возмещен.⁵¹

Хан в одночасье лишился обоих своих главных помощни­ков — единственных, на кого мог полностью полагаться во всем Крыму. А стоять в одиночку против всей Османской империи не был способен ни один человек на земле. Крымцы подбадри­вали своего повелителя и уговаривали его вместе отомстить буджакцам⁵² — но что был для хана перепуганный собствен­ной дерзостью Буджак, когда с моря на Крым уже надвигалась османская эскадра, а запасы пороха, четыре недели назад зака­занные калгой у поляков, еще не прибыли в ханский арсенал. Отстреливаться от морской армады было некому и нечем.

Оставшись один, Инает Герай в одиночку принял и свой по­следний бой: он решил отправиться к султану и доказать ему в открытой беседе, что виновниками нынешнего противостояния являются восе не крымцы и их хан.

13 июня турецкий флот показался у берега и встал на якорь в Кефе. Вместе с янычарскими отрядами в Крым прибыл и новый хан, назначенный на смену Инаету. Как ни горько было Инаету Гераю получить известие об отставке, все же его могло утешать хотя бы то, что султан не рискнул воплотить в жизнь свой возму­тительный замысел о превращении Крымского Юрта в обычную провинцию. Вопреки ожиданиям, новым ханом оказался не Ша-хин, а сын Селямета Герая — Бахадыр Герай. Новоприбывший правитель сразу же объявил, что не враждует с Инаетом Гераем, и если тот желает плыть в Турцию, то пусть отправляется в путь без помех и опасений.⁵³

На следующий день Инает Герай отплыл в Стамбул.

Ждать султанской аудиенции довелось недолго. 1 июля Инае-та Герая позвали во дворец, где османский султан, крымский хан и буджакский предводитель, наконец, встретились глаза в глаза. Инает Герай стал излагать длинный перечень смут, бедствий и разрушений в Крыму, вызванных бесчинствами неуправляемого мирзы. Кан-Темир не остался в долгу и перешел в наступление, обвиняя хана в мятеже против султана. Однако их доводы мало интересовали Мурада IV: он уже давно решил, чем должна закон­читься эта очная ставка. Султан смотрел на человека, который еще недавно наводил на него страх; которого казарменная чернь прочила в османские падишахи, заклиная не упустить шанса: «Всех нас тяготит свирепость этого бесноватого султана, а сей­час такое подходящее время, какого Аллах и раз в тысячу лет не дает»...⁵⁴

Выслушав обоих, Мурад IV обратился к Инаету Гераю: «По­слушай, Инает Герай, мы ни в чем тебя не обделили, дав тебе и венец, и престол, и власть, а ты взамен того ответил неповинове­нием и неблагодарностью. Ты осаждал принадлежащие к моим богохранимым владениям город Кефе и крепость Килию и разо­рил их, ты несправедливо предал смерти кефинского бейлербея, кади и многих мусульман. Разве за милости и внимание платят злом? Если ты не боялся моей сабли — то как же ты не побоялся гнева и возмездия Аллаха? Смертная казнь такого неблагодарного злодея может принести только огромную пользу религии и госу­дарству». Затем Мурад IV подал знак стражникам — и те, выведя Инаета Герая из зала, задушили его.⁵⁵

Угроза смертью однажды уже звучала в султанском письме Инаету, но хан, уразумев ее как выражение крайнего гнева пади­шаха, не поверил в зловещую буквальность этих слов: ведь казнь османским султаном чингизидского хана представлялась совре­менникам чем-то совершенно неслыханным, о чем ни в Турции, ни в Крыму никто не мог и помыслить. Требуя встречи с пади­шахом и, конечно, предвидя, что аудиенция может закончить­ся неблагоприятно, Инает Герай был готов к опале, к ссылке, к тюрьме — но никак не к казни.

Вовсе не гибель кефинского наместника от рук Хусама и от­нюдь не взятие Килии толкнули Мурада IV к такому поступ­ку. Причина заключалась в другом: Инает Герай, несбывшийся кандидат в османские султаны, заставил Мурада испытать страх. Мало кто в мире мог всерьез напугать повелителя Осман­ской империи — и если хану удалось сделать это, тем страшнее была уготованная ему расплата.

Похороны Инаета Герая были обставлены с торжеством: целая череда везирей и судей сопровождали его гроб от врат султанско­го дворца до главной столичной святыни — азиза Эюб-Ансари, где опоясывали себя «мечом Пророка» вступавшие на престол османские правители. Там и был похоронен первый в истории крымский хан, казненный по велению султана.⁵⁶

Мурад, несомненно, и сам понимал, какое вопиющее без­законие сотворил на глазах всей империи. Подобное обхождение с ханом грозило вызвать новый бунт в Крыму — а разве к этому стремился султан, едва подавив мятеж Инаета? Положение следо­вало срочно исправлять, и поскольку убитого хана было уже не вернуть, султану пришлось придумывать иные способы умиро­творить крымцев. И такой способ нашелся. Поразмыслив, Му­рад IV не без оснований решил, что подходящим воздаянием за казнь Инаета Герая может стать лишь смерть столь ненавистного Крыму буджакского вождя. Как ни полезен был Кан-Темир пади­шаху, постоянное заступничество за него начинало обходиться Османской державе слишком дорого — да и сам мирза уже давно раздражал многих при стамбульском дворе своим стремлением занять место в кругу османских вельмож.

В эти дни Кан-Темира переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, сбывалась его мечта: он, подобно Эдиге, стал истинным распорядителем ханского трона. Один его враг уже истлел в Эски-Юрте, второй остывал в могиле на Эюб-Ансари, а третий продолжал томиться на Родосе — ведь это именно Кан-Темир убедил султана поставить ханом не Шахина, а Бахадыра,⁵⁷ ставшего отныне вечным должником своего буджакского по­кровителя. С другой стороны, султан окончательно утвердил­ся в решении отселить Буджакскую Орду подальше от Польши, а Кан-Темира отправить в Анатолию, дав ему в утешение пост наместника над провинцией Кара-Исар.⁵⁸ Давняя мечта при-дунайских пашей осуществилась; и Кан-Темир отнюдь не был рад этому: ведь расстаться с Буджаком означало для него утратить основу своей мощи — свою орду, чьи воинственные улусы бес­прекословно подчинялись ему как родовому старейшине.

Готовясь к отбытию в Кара-Исар, Кан-Темир разместился в одном из пригородных дворцов на азиатском берегу Босфора. Три его старших сына, Ай-Темир, Туй-Темир и Джелял, оста­лись в Буджаке, а младший отпрыск, Усеин, проживал при отце.

Следуя примеру родителя, юный мирза не считал нужным сдержи­вать свой буйный нрав и вел себя в турецкой столице, по отзывам османов, словно в степных аймаках. Пристрастие к разгулу довело его до беды: в одной из пьяных драк Усеин-мирза убил стамбуль­ского жителя.⁵⁹ Быть может, в другое время ему и спустили бы это с рук, но теперь, когда султан задался целью извести Кан-Темира, делу был дан полный ход. Усеина судили без всяких поблажек, приговорили к казни и отсекли ему голову, а тело погрузили на телегу и отправили к отцу. Увидев у своих ворот похоронную повозку, убитый горем Кан-Темир в отчаянии не удержался от угроз в адрес падишаха. Так у Мурада IV появился верный повод обвинить его в измене.

В тот же день, 10 июля, к жилищу Кан-Темира направился сул­танский служитель. Постаревший степной богатырь явно утратил былую бдительность, не раз спасавшую его от гибели в прежние годы. Открыв гостю дверь и впустив его в дом, Кан-Темир принял ту же смерть, что девять дней назад постигла Инаета Герая: мирза был удушен толстым шелковым шнуром.⁶⁰

Эти полные трагизма события, развернувшиеся по ту сторо­ну моря, произвели сильнейшее впечатление на весь Крымский Юрт. И на полуострове, и в окрестных степях люди скорбели о погибших.

В ногайских улусах, без сомнения, было пролито много слез по поводу предательского убийства великого героя, превратившего Буджак чуть ли не в отдельную державу, с которой поневоле счи­тались и Крым, и Польша, и Турция. Было очевидно, что без Кан-Темира слава вольного степного улуса стремительно померкнет. Нет, не к добру молодые мирзы ослушались у Днепра Салман-Шаха: разлитая кровь Чингиза взывает к мести, и вот, уже начала мстить...

Пока степняки оплакивали своего вождя, в Крыму от села к се­лу разлеталась весть о прискорбной участи Инаета Герая. Жители полуострова были потрясены свершившимся: как писали совре­менники, «земля содрогнулась от горя, а люди слагали скорбные плачи, ибо лишились такого прекрасного правителя, благород­нейшего султана, который расцвел, словно весенний цвет, и вско­ре вновь исчез с глаз людских».⁶¹

¹ D. Skorupa, Stosunki polsko-latarskie, 1595-1623, Warszawa 2004, s. 149. Айваз Герай, поименованный в списке сыновей Гази II Герая в "Розовом кусте ханов" (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 58), в других источниках больше не упоминается. Известно также, что у Инаета Ге­рая было девять сестер (Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В.Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 139).

² Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 58.

³ О конфликте Хусама Герая с Богдан-Ахмедом Гераем, сыном Мехмеда III Герая, см.: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII в., Москва 2005, с. 369, а также Примечание 68 в предыдущей главе.

⁴ A.Bennigsen, Ch. Leraercier-Quelquejay, Le khanat de Crimee au debut du XVIe siecle. De la tradition mongole a la suzerainete ottomane, "Cahiers du monde russe et sovietique", vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 332.

⁵ S. Przylеcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejow polskich, tatarskich i tureckich wXVIIwieku, Lwow 1842, s. 7.

⁶ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 372.

⁷ M.Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, "Harvard Ukrainian Studies", vol. I, nr. 3, 1977, p. 304; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, hetmana wielkiego koronnego (1632-1646), oprac. A. Biedrzycka, Krakow 2005, s. 278.

⁸ Этот тактический ход, служащий средством уклониться от участия в персидской кампании, не составлял секрета для политиков того времени. Английский посол в Стамбуле Томас Роу писал еще в 1626 году: «Не желая быть призванным на войну в Азии, он будет искать любые пути, чтобы остаться на месте, каждый раз подни­мая на границе новые столкновения» (Wyjatki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie posehtwa jego do Forty Ottomanskiej od r. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbior pamiеtnikоw historycznych o dawniej Polszcze, wyd. J.U.Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 337). Эти слова относились к Мехмеду III Гераю, и время показало, что прогноз посла оказался ошибочен: Мехмед III Герай не был замечен в намеренном провоцировании пограничных конфликтов. Однако изложенный тут образ действий на­ходит полное соответствие в политике Кан-Темира.

Некоторые источники добавляют, что Кан-Темир вышел-таки с ханом в персидский поход, но дойдя с ним до местности под названием «Soutoud», развернулся и отправился назад в Буджак. Поход был сорван, и Инает Герай решил наказать Кан-Темира за это (M.Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis Van 660 jus qu'en l'an 1198 de I'Hegire, "Journal Asiatique", t. XII, 1833, p. 438). Если «Soutoud» — это искажение гидронима Сют-Су, то следует вспомнить, что именно на реку Сют-Су в свое время переселял Буджакскую Орду Мехмед III Герай. Воз­можно, Инает Герай вернулся к вопросу о переселении орды — и это могло спро­воцировать Кан-Темира на разрыв с ханом.

⁹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой по­ловине XVII в., Москва - Ленинград 1948, с. 246; B.Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, Lodz 1949, s. 53.

¹⁰ Османские историки перечисляли эти три ногайских сообщества следующим образом: «1) Большой Ногай, которые не подчинены никакому падишаху и не при­нимают ничьих повелений; 2) Малый Ногай, явно выказывающие повиновение крымским ханам, но внутренне питающие к ним вражду; и 3) Мансур, известные своей жестокостью и кровопийством» (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под вер­ховенством Отоманской Порты, с. 372; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 60).

¹¹ Количество кочевников, переселившихся в 1634-1636 гг. в Крымский Юрт, в точности не установлено, но общая численность волжских ногайцев накануне пере­селения оценивается от 80 до 120 тысяч человек. См. соответствующие расчеты в: В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 493-499.

¹² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 239-241.

¹³ См. работы, подробно рассматривающие события переселения волжских и ку­банских ногайцев в 1634-1636 гг. во владения крымских ханов: В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 417-425; А. А. Новосельский, Борьба Московского го­сударства с татарами, с. 223-241; В. Д. Сухорукое, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 165-175; В. В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологический сборник, 2003-2004: Тюркские народы в древности и средневековье, Москва 2005, с. 300.

Переселение жителей Большой Ногайской Орды на территорию Крымского Юрта было массовым, но не поголовным: часть ногайцев осталась на прежних кочевьях, признав калмыцкое господство, другая часть осела в окрестностях русской Астра­хани, а третья откочевала южнее, в сторону Кавказа. Это считается финалом су­ществования Большой Ногайской Орды как государственного образования. Малая Ногайская Орда продолжала существовать еще долгие годы, хотя часть ее жителей также откочевала к Крыму. Впоследствии (особенно после репрессий Бахадыра I Герая против мансурской знати в 1639 г.) часть переселенцев подалась из ханских владений обратно на восток.

¹⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246.

¹⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246-247.

¹⁶ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 147.

¹⁷ Эти слова Асан-аги передаст сам Инает Герай в письме к главному везирю (Le khanat de Crimee dans lea Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 147).

¹⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246-247. Время от времени, в моменты наибольшей напряженности крымско-османских противоречий, с крымской стороны звучала угроза «покинуть Крым и уйти в степи», на «старые юрты», «в крепость Майкоп». Помимо описываемых событий весны 1636 г., она встречается и в письме Шахина Герая Реджеб-паше 1624 г., и в разговоре калги Хусама Герая с польским послом в апреле 1637 г. (Korespondencja Slanisiawa Koniecpolskiego. s. 368).

О подобном же намерении «поставить на Днепре город, перевести к Днепру все крымские улусы и отложиться от турецкого султана» заявлял еще в 1593 г. и Гази II Герай (Памятники дипломатических сношении Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Мини­стерства иностранных дел, изд. Ф. Ф. Дашков, Симферополь 1891, с. 32; Статей­ный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, изд. Ф.Ф.Пашков, "Известия Тарической ученой архивной комиссии", №15. 1892, с. 82).

В реальности эта угроза была невыполнима — ведь даже если допустить, что кочевая и полукочевая прослойка населения Крымского Юрта теоретически и была способна к такому исходу за пределы полуострова, то образ жизни и хозяйство­вания горожан и оседлых селян исключал такую возможность. Поэтому данную фразу следует огнести к устойчивым риторическим оборотам, чья семантика ле­жит, прежде всего, в религиозной идеологии. Смысл фразы следует понимать сле­дующим образом: «мусульманский правитель, чья власть лишь и удерживает эту землю в составе "дар ус-салам" ("мира ислама"), покинет ее вместе с мусульман­ским войском — и тогда она достанется иноверцам, а вина за эту утрату ляжет на обидчика». Такое толкование подтверждают и слова Шахина Герая: «Если все мы покинем отечество, и крымские земли попадут в руки неверных, то останется ли за вами Кефе и другие ваши крепости?.. Теперь мы ожидаем от вас, что вы не сделаетесь причиной разорения здешних мечетей и медресе» (В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356-357).

¹⁹ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248.

²⁰ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 373; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 59; А. А. Ново­сельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 247-248; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 291; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa aus der erste Halfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 155; M. Kazimirski, Precis de 1'histoire des Khans de Crimee, p. 438.

Османские хроники говорят, что Кефе был взят обманом: хан осадил город, и кефинцы выдали ему Ибрагим-пашу и местного кади на том условии, чтобы городу не было причинено никакого вреда, но хан нарушил обещание, и его войска разгро­мили и разрушили Кефе. Однако летопись армянского священника (описывающая грабеж города войсками Шахина Герая в 1624 г.) ничего не говорит о разграблении Кефе в 1636 г, хотя и подтверждает казнь паши.

²¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 290, 298.

²² В связи с восстанием Инаета Герая султан приостановил свой указ об отселении Буджакской Орды и позволил Кан-Темиру остаться в Буджакс на том условии, чтобы он соблюдал мирный договор с Польшей и не нападал на ее тер­ритории (M. Berindei, La Porte Ottomans face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 305).

²³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248.

²⁴ Korespondencja Stanisiawa Koniecpolskiego. s. 351.

²⁵ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 151.

²⁶ См. Том 1, с. 346 и прим. 119.

²⁷ B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648. s. 45.

²⁸ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 298; B. Baranowski, Polska a Tatarszczvzna w latach 1624-1629, Lodz 1948, s. 54.

^2I) Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 300.

³⁰ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 321-322, 345; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, Київ - Львів 1922, с. 228-229, 246; B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 54-55.

³¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 376; Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, Москва 1953, с. 177; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 236.

³² Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p.  151-152.

³³ Эту численность войска приводят материалы русских посольств в Крыму (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 248). Поль­ские агенты в Стамбуле называли другую цифру: 70 тысяч (Korespondencja Stani­slawa Koniecpolskiego, s. 347). Однако русские источники в данном случае выглядят более надежными: они добавляют, что на войну вышло практически все боеспособ­ное население ханства; «в Крыму остались одни старики». Приводимую ими цифру подтверждает и Конецпольский (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 373).

³⁴ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 351.

³⁵ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 351-352; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 373; Халим Гирай султан, Розовый куст ханое или История Крыма, с. 59.

³⁶ Полную цитату см. в: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 374.

³⁷ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 366.

³⁸ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 293; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 247. Вместе с сыном Хусама Герая был задержан и сын Инаета Герая, двумя годами старше. Через несколько месяцев буджакские мирзы говорили, что оба ребенка были убиты по велению султана (см. ниже).

³⁹ Полный пересказ речей Хусама Герая см. в: Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 365-369.

⁴⁰ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 354.

⁴¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 347.

⁴² Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, изд. А. Л. Бертье-Делагард, "За­писки императорского Одесского общества истории и древностей", т. XXIV, 1902, с. 120.

⁴³ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 369.

⁴⁴ См. полную цитату в: В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 374.

⁴⁵ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 355.

⁴⁶ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 372; В. Д. Смирнов, Крымское хан­ство под верховенством Отоманской Порты, с. 374-375. Джан-Керманом в XVII в. называли бывший Ак-Чакум (Очаков).

⁴⁷ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 375; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 372.

⁴⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 375; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 370, 372; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, libers, und komment. von A. Armbruster, Graz - Wien - Koln 1980, s. 147; M. Berindei, La Porte ottomaneface aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 305.

⁴⁹ Каменецкий староста Миколай Потоцкий писал: «На этих двоих [Хусаме и Саадете Гераях] и зиждился наш союз с ханом, который во всем поступал согласно их мысли» (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 371). О роли Хусама Ге­рая как главного идеолога восстания говорили и османские историки (Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, wyd. J. S. Siеkowski, t. I, Warszawa 1824, s. 195; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Ото­манской Порты, с. 376).

В некоторых источниках гибель Хусама и Саадета Гераев выступает как глав­ная причина отказа хана от дальнейшего сопротивления: так, в Польше говори­ли, что Инает Герай, потрясенный смертью братьев, добровольно отрекся от трона (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 85, prz. 3).

⁵⁰ С другой стороны, после успехов Инаета Герая в Буджаке Владислав IV стал ве­сти себя более решительно: король даже выразил в письме согласие помочь хану войском, чего ранее избегал (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 83-84). Однако полностью полагаться на эти обещания Инает Герай, очевидно, уже не рисковал.

⁵¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 356, 357, 358, 366-367; М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 246. С. Конецпольский, обращаясь к ко­ролю, присоединялся к возмущению хана: «Ущерб, нанесенный казаками в Крыму, заслуживает наказания. Ибо если хан сумел удержать близ наших границ до по­лутора сотен тысяч диких татар так, что даже и курица в наших землях не пропала, то тем более этим разбойникам не следовало грабить имущества наших союзников, положившихся на мир с нами» (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 373).

Следует заметить, что 1635-1638 гг. были периодом роста противоречий как в отношениях казачества с правительством Речпосполитой, так и внутри самого ка­зацкого сословия. В казацкой среде существовало несколько групп влияния, прово­дивших разную полтику: одни стремились сохранять лояльность к правительству, а другие добивались самостоятельности. Этот раскол объясняет рассогласован­ность действий казаков, когда одна их часть сражается на стороне хана, а другая устраивает набеги на Крым.

⁵² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249.

⁵³ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 249.

⁵⁴ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 369.

⁵⁵ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 377.

⁵⁶ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Халим Герай говорит о другом месте захоронения хана: кладбище Яхья-эфенди в окрестностях Бешик-Таша (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 59).

⁵⁷ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 378. То, что ханом был назначен не Шахин Герай, а Бахадыр Герай, стало неожиданностью для всех. Еще в конце мая, т. е. за несколько дней до прибытия Бахадыра Герая в Крым, молдавский господарь Лупул, сообщая в Польшу новости из Стамбула, говорил, что османская эскадра доставит на трон Шахина Герая (Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 375). Кан-Темир, разумеется, был категорически против воцарения этого своего кровного врага.

⁵⁸ Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 243; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 374, 378; M. Berindei, La Pone ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600-1637, p. 306.

⁵⁹ Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 24; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Польские источники уточняют: жертвой Усеин-мирзы пал один из татарских мирз, проживавших в Стамбуле (B. Baranowski, Polska a Tatarszczyzna w latach 1624-1629, s. 81).

⁶⁰ Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiej sluzqcych, s. 243-244; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 378. Даты в этом повествовании приведены согласно хронике Наймы, цитируемой в пер­вом из двух вышеуказанных трудов. О том, что Кан-Темир был казнен за угрозы в адрес султана, упоминал и польский посол (Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji w 1640 r., opr. A. Przybos, Warszawa - Krakow 1985, s. 172.

⁶¹ E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 155. Эти слова армянского священ­ника из Кефе отражают армянскую традицию слагать и исполнять продолжитель­ные ритуальные плачи на похоронах, своего рода произведения народной поэзии.