Часть XV

Бахадыр I Герай

1637-1641

СТЕПНАЯ ВОЛЬНИЦА

Буджякская Орда просится в подданство Речпосполигпой — Ее переселение во владения Крымского ханства — Бунты украинских казаков в 1637 и 1638 гг. — Союз восставших запорожцев с крымскими мирзами — Поражение восстания и бегство части казаков в Крым — Захват донскими казаками османской крепости Азак

(1637-1638)

После расправы с Хусамом и Саадетом Гераями буджакцы воз­вратились в родные степи, где их ожидали лишь пепелища: ведь перед отходом в Крым кочевники сожгли все свое добро, что не смогли увезти в кибитках. Орде грозил голод, и терять ей было уже нечего. «Пусть теперь падишах либо даст мне пост паши в какой-нибудь провинции, либо позволит добывать пропитание в Польше; а если нет, то я пойду на Молдову и Валахию, не ща­дя ни неверных, ни турок, ибо мне уже все равно!» — с отчаян­ной решимостью писал в Стамбул Салман-Шах.¹ Но его просьба была оставлена без внимания. Мурад IV, удалившись воевать с кызылбашами под самый Багдад, строго приказал дунайским пашам и Бахадыру Гераю не задираться с поляками и довести до конца выселение буджакцев. Новоназначенный калга Ислям Герай был снабжен турецким отрядом и послан к Ак-Керману, что­бы по пути в Крым забрать с собой и все буджакские улусы. Урак, Салман-Шах и прочие мирзы всерьез встревожились: ибо хан мог призвать их к ответу за недавнее злодеяние, а султан не собирался заступаться за буджакцев — ибо, ведя войну на востоке, ради ми­ра с Польшей был готов пожертвовать их ордой.

Не видя иного выхода, мирзы решились на отчаянный шаг: искать прибежища у своего извечного врага, польского короля. Созвав всеобщий совет и пригласив на него польского послан­ца Дзержека, Урак объявил: «Мы все желаем быть королевскими подданными, верными и преданными, если король обещает нам безопасность... Мы знаем, что он держит слово, в отличие от ту­рок. Ведь, поверив султану, погибли и паши, и Кан-Темир, и его сын Усеин, и прежний хан, и ханский сын вместе с сыном калги. А уж тем более мы, которые из-за османов пролили кровь двух султанов, разве можем ожидать чего-то другого? Не имея при­станища ни в Турции, ни в Крыму, мы подчиняемся Его Коро­левской Милости и желаем лучше жить под властью его, нежели лишиться жизни. Не считайте нас разбойниками: ведь всё, что мы делали, мы делали по турецкому велению. Сколько раз чауши направлялись к коронному гетману, заявляя о нашем само­управстве, столько же раз к нам приходили фирманы высту­пать на Речпосполиту, — сказал Урак-мирза и в подтверждение показал пачку султанских писем. — Все поступки султана есть ложь и коварство. Мы же, подчинившись королю, пойдем, куда тот прикажет. Если он велит нам осесть и заняться хозяйством, то покоримся и этому. Если же прикажет воевать с Турцией, то дойдем до самого Эдирне. Есть много краев, куда мы могли бы по­даться: Московия, Черкессия, Персия, и везде нас охотно бы при­няли, ибо мы не требуем жалования и можем прокормиться сами. Но мы решили стать подданными короля. И что бы он ни решил, пусть знает: войны с турками ему все равно не избежать!».²

Затем все собравшиеся направились к «ходжам» — ученым мудрецам, дабы те погадали, будет ли мирзам удача в столь важ­ном начинании. Те, проведя свой таинственный гадальный риту­ал, постановили: «Что начали — то делайте; вам должно повез­ти». На этом мирзы распрощались с послом, отошли за Днестр и, встав на границе королевских владений, стали ожидать разреше­ния перекочевать на Подолье.³

Коронный гетман Конецпольский давно мечтал привлечь буд­жакцев на службу Речпосполитой.⁴ Он знал, что внезапное друже­любие соседей продиктовано лишь страхом, но все же поддержал их просьбу: ведь подчинение Буджакской Орды Варшаве многое изменило бы в отношениях Польши, Турции и Крыма (да и вы­плачивать буджакцам жалование за охрану границ обошлось бы куда дешевле, чем терпеть их набеги). Но Владислав IV, как и пре­жде, уклонялся от ответственных решений — а тем временем в Буджак уже пришли Ислям Герай и мансурский бей Гулюм, на­стойчиво уговаривая беглых мирз проследовать в Крым. Теперь рассчитывать на помощь поляков было поздно, да и простолюди­ны в улусах подняли ропот: сколько можно скитаться по чужим степям, когда уже подступает осень!

Ураку, Салман-Шаху и их товарищам поневоле пришлось сми­риться. Под пристальным надзором Исляма Герая они опять по­вели свою орду в Крым. И хотя хан передал им свое твердое обе­щание, что не будет мстить за смерть Хусама и Саадета,⁵ на душе у мирз было неспокойно, и они на всякий случай постарались со­хранить добрые отношения с польским соседом: «Мы остаемся вашими друзьями и будем предупреждать вас о всякой опасно­сти, — писали они с дороги коронному гетману. — Хан прислал столько беев и мирз с такими великими клятвенными посулами, что смог увлечь наше голодное и боязливое войско в Крым. Для того мы у вас и просили войск ваших, но поскольку они так и не пришли, то иначе статься и не могло... Просим, не гневайтесь на нас за наш уход».⁶

Следует сказать, что осторожность Владислава IV имела под собой веские основания. О каких татарских казаках на службе Речпосполитой могла идти речь, когда ныне король едва управ­лялся с казаками украинскими... Давние противоречия между казацким сословием и правительством в эти годы небывало обо­стрились. Десятки тысяч поставленных вне закона выписчиков требовали признать за ними все причитающиеся казакам права, а реестровцы возмущались утеснениями своих вольностей и мно­голетней задержкой жалования. Все это не замедлило вылиться в казацкий бунт.

В 1635 году король приказал поставить на Днепре крепость Ко­дак, чтобы стоящий в ней гарнизон пресекал как вторжения крымцев на Украину, так и самовольные вылазки казаков на море. Но не прошло и нескольких месяцев, как Кодак вместе со стоящим в нем королевским отрядом был уничтожен возвращающимися с моря казаками. И хотя зачинщики были схвачены и покараны, мятеж с той поры лишь ширился, охватив на несколько лет все Приднепровье.⁷

Летом 1637 года восставшие избрали своим гетманом Пав­ла Бута, который к тому времени как раз вернулся из буджакского похода с Инаетом Гераем. Мятежный гетман разослал по всей Украине призывы к восстанию и, собирая к себе по пу­ти новых и новых сторонников, двинулся под Черкассы. Там ему удалось захватить и убить своих главных соперников: ко­мандиров казацкого войска, утвержденных правительством. Успех Бута оказался недолог: очень скоро он был разгромлен и казнен, но взбунтовавшиеся казаки стали скапливать на Запорожье новые силы, дабы грядущей весной продолжить на­ступление.

Восстание нуждалось в союзниках — и ответ, кого следовало бы позвать на помощь, напрашивался сам собой: ведь в запорож­ском войске было немало соратников Бута, недавно побывавших в Крыму. Правда, хан с той поры уже сменился, и потому мятеж­ники обратились к калге: как известно, Ислям Герай провел пять лет в польском плену и можно было надеяться, что он не упустит случая отомстить Речпосполитой. «Мы посылаем товарищей на­ших, — писали калге предводители восстания, — прося у Ва­шей Милости, дабы вы прислали нам на помощь вашего войска, ибо наши неприятели уже идут на нас, чтобы нас уничтожить. Мы же обязуемся отблагодарить вас любыми услугами Вашей Милости».⁸ Как ни желал Ислям Герай поквитаться с польски­ми полководцами, он не смог выйти на помощь запорожцам: во-первых, оставался в силе султанский наказ не ссориться с Поль­шей, а во-вторых, у Крыма ныне было достаточно собственных хлопот (о чем будет рассказано позже), чтобы вмешиваться еще и в украинский бунт. Тем не менее, призыв казаков не остался без ответа: очевидно, бахчисарайский двор позволил кочевавшим у Днепра ногайским улусам подсобить запорожцам — и зимой к казацкому лагерю прибыли пятьдесят мирз со своими конными отрядами.⁹

Выгоды от военного сотрудничества с соседями скоро прояви­лись в полной мере. Королевское войско, состоящее из польских солдат и реестровых казаков, ранней весной двинулось к Запо­рожью, чтобы разбить укрепившихся там бунтовщиков. Прави­тельственные отряды уже подошли к урочищу Желтые Воды, когда на них внезапно ударила татарская конница. Поражение было тяжким: в живых осталась лишь треть бойцов, а восстав­шие запорожцы праздновали победу.¹⁰

Сопровождаемые своими крымскими союзниками, мятежни­ки двинулись на центральную Украину, превратившуюся теперь в плацдарм братоубийственной войны. Ободренные поддержкой с юга и чувствуя за собой крымскую силу, повстанцы угрожали польскому командующему Миколаю Потоцкому татарским на­шествием¹¹ — но в конце концов, после жестоких битв, к осени были принуждены сложить оружие. С немалым трудом подавив мятеж, правительство подтвердило все свои прежние постановле­ния относительно казачества, введя, однако, важное дополнение: выборный пост гетмана, вызывавший столько споров, отныне от­менялся, и командир казацкого войска назначался напрямую из столицы.¹²

На днепровском берегу вновь стал восстанавливаться Кодак, а предводители восстания — Яцко Остряница, Дмитро Гуня, а так­же тысячи тех казаков, что опасались наказания либо не желали жить при прежних порядках, покинули пределы Речпосполитой. Кто-то переселился на южные окраины Московии, другие бежали к донским казакам, а иные перебрались и в пределы Крымского Юрта.¹³ И если первые положили начало заселению Слободской Украины, то судьба беженцев в Крым неизвестна. Вряд ли они присоединились к тем своим соотечественникам, что, попав в крымский плен и отбыв положенный срок неволи, порой навсег­да оставались в Юрте как обычные поселяне: ведь превратиться в податных земледельцев казаки могли бы и в Речпосполитой, да не желали того. Уж скорее, они могли стремиться попасть через Крым на Дон — но добрались ли они туда, не ведомо никому.

Османская империя и Речпосполита, поглощенные серьезны­ми конфликтами с другими своими соседями (первая — с Ира­ном на востоке, а вторая — со Швецией на севере), опасались не­кстати задеть одна другую и потому стремились укротить вольных добытчиков по обе стороны границы; каждая со своей стороны. На этот раз и королю, и султану с ханом удалось достичь жела­емого: украинские казаки снова присягали на верность прави­тельству, а переселенные в Крым буджакцы расставляли свои шатры на новом месте. Однако этот успех был непрочен, и если благонамеренные стратеги великих держав ожидали мирной передышки в Причерноморье, дабы уладить тем временем свои дела на дальних фронтах, то их надежды рухнули, не успев во­плотиться: ибо, помимо запорожцев и буджакцев, на другом краю здешних степей процветала еще одна вольница — Войско Донское, гораздо более отдаленное от своего монарха и менее за­висимое от него.

Пока польские, османские и крымские власти усмиряли своих беспокойных подданных, на Дону грянул гром, громкое эхо кото­рого раздалось по всем окрестным странам.

Все началось с великого исхода ногайцев 1630-х годов: ког­да большинство из них откочевало от Кубани и Дона к Крыму, донские казаки стали чувствовать себя в опустевшем краю го­раздо смелей, чем прежде. Нельзя сказать, чтобы вооруженные пушками и ружьями донцы слишком опасались ногайских луч­ников — но сама численность обитавших здесь орд заставля­ла их быть осторожнее. И теперь, когда ногайцы ушли в Крым, османская крепость Азак в устье Дона лишилась своей защиты. Османы считали Азак не столько военным форпостом, сколь­ко торгово-таможенным пунктом, и потому держали в крепости не слишком большой гарнизон.¹⁴ Впрочем, и торговые дела Азака приходили ныне в упадок: азакский наместник Умер-бей уже давно с тревогой сообщал в Стамбул, что город обнищал и порт не приносит дохода. Более того, жители не повинуются властям и порой, во время перемирий с донцами, охотно скупают у казаков награбленное, а нередко и сами, несмотря на султанский запрет, ходят в набеги на русские окраины. Если падишах немедленно не позаботится о городе, — предупреждал наместник, — то импе­рия потеряет его.¹⁵

Но падишаху было не до Азака — и грустное предостереже­ние Умера сбылось. Весной 1637 года, улучив момент, когда Инает Герай со всем крымским войском ушел в Буджак, донцы осади­ли Азакскую крепость.¹⁶ Их не насчитывалось и пяти тысяч, и османский гарнизон до последнего дня не верил, что при таких силах казаки отважатся на штурм: «Стойте, сколько хотите, — говорили защитники осаждающим, — сколько в стенах камней, столько и голов ваших поляжет!».¹⁷ Но донцы и не стали лезть на крепостную стену: они подвели под нее подкоп, набили его поро­хом и одним взрывом проделали в стене огромный пролом, через который 28 июня ворвались в Азак и истребили турецкий гарни­зон вместе со всем населением города до последнего человека.¹⁸ Так Азак перешел в руки донских казаков.

Эта новость принеслась в Бахчисарай, едва в крымской сто­лице закончились торжества по поводу воцарения Бахадыра Герая. Праздник сменился суровыми буднями: какие бы планы ни строил Бахадыр Герай на годы своего правления, все они были перечеркнуты случившимся, и перед ханом встала новая задача: ответить на этот дерзостный вызов.

ГРОЗНОЕ ПРОРОЧЕСТВО

Личность Бахадыра Герая — Крым опасается русского нашествия — Царь отрицает свою причастность к захвату Азака — Мурад IV приказывает Бахадыру Гераю освободить Азак — Споры в ханском Диване о походе на Дон — Первый ханский поход под Азак

(1637-1638)

Подобно своему предшественнику Инаету, Бахадыр Герай то­же вырос вдали от Крыма — в балканском городе Янболу. Он был отправлен туда как рехин («заложник при султанском дворе») еще в дни правления своего отца, Селямета I Герая. Бахадыр Герай с юности тянулся к наукам и искусствам, проводил много времени в кругу ученых и поэтов и получил хорошее образование. Обла­дая, по отзывам современников, прекрасной внешностью и ред­костным красноречием, Бахадыр Герай и сам был прирожденным литератором: его стихи, написанные под псевдонимом Резми, не уступали изяществом слога творениям прославленного Газайи (Гази II Герая), если даже не превосходили их:¹⁹

На нежной опушке трепетно спит, ах, локон твой.

На тихой лужайке, как гиацинт, ах, локон твой.

Набухшее облако как покров обоих солнц.

По солнцу щеки завесой скользит, ах, локон твой.

Пушистое войско на алых щеках восстало вновь.

В предчувствье беды от страха дрожит, ах, локон твой.

Спасает красавиц с щеками роз от стылых гроз.

Так лишь от ветра тебя сторожит, ах, локон твой.

Ты думал, что всё, что есть на земле, в руках Резми,

Но клад красоты драконом хранит, ах, локон твой.²⁰

Двух поэтов, дядю и племянника, связывало не только лите­ратурное призвание. Обладательницей прославленного в стихах локона являлась Хан-Заде-ханым, родная дочь Газайи, которой Резми приходился мужем.²¹ Как и ее брат Саадет Герай,²² Хан-Заде унаследовала отцовский поэтический дар. Стихотворения Хан-Заде не дошли до наших дней, но старая крымскотатарская хро­ника сохранила эпизод, что запечатлел ее острый ум, достойный принцессы.

Однажды, читая вслух Коран в присутствии жены, Бахадыр Герай дошел до строк: «...женитесь на тех, что приятны вам, жен­щинах — и двух, и трех, и четырех...». Тут он прервал чтение и, видимо, возвращаясь к некоей шедшей между обоими дискуссии, взглянул на супругу и спросил ее:

— Поняли ли вы смысл священного текста?

— Да, мой падишах! — ответила Хан-Заде, — Но я, ваша ра­быня, утешаю свое удрученное сердце последующими словами: «...а если боитесь, что не будете справедливы, то — на одной».²³

Новая жизнь на ханском престоле представляла собой замет­ный контраст в сравнении с тем скромным, но безмятежным су­ществованием, что вел до сей поры Бахадыр Герай в кругу родни, мудрецов и стихотворцев. Безусловно, Бахчисарайский дворец был гораздо более просторным и роскошным жилищем, чем прежнее балканское имение Бахадыра, но за воротами Хансарая простиралась большая страна, вконец измученная недавними по­трясениями, опустошенная эпидемиями и многолетними неуро­жаями, а теперь еще и пораженная вестью о последних событиях на Дону.

Падение Азака заставило содрогнуться весь Крым. Случивше­еся слишком напоминало события почти вековой давности, когда Московское царство, занимая один рубеж за другим, захватило Казань, а затем за каких-то пять лет покорило и Хаджи-Тархан с Ногайской Ордой. Уже тогда Иван Грозный мечтал продолжить свое завоевательное шествие и на Крымский Юрт — да не оси­лил его.²⁴ Помня об этом, крымцы стали подозревать, что взятие Азака — лишь первый шаг нового русского наступления на их страну. «Мы потеряли чуть ли не треть своего государства, — говорили они между собой. — А если русские поставят еще и новую крепость в устье Дона, то отрежут у нас степь до самого Ор-Капы — и азакские казаки наверняка сумеют взять его, ибо крепость там плоха, крепостные стены низки, да и те развалены, а укреплений нет никаких. И когда они возьмут Ор-Капы, тогда и всем Крымом овладеют — а турецкий падишах нас защитить не сможет: ему бы от своих врагов уберечься». «Если мы Азак не вер­нем, — соглашались другие, — то мы пропали: казаки захватят и Керчь, и Тамань, и Темрюк; и как только их возьмут, то Крыму неоткуда ждать помощи».²⁵

Жители Крыма были подавлены и смятены; среди них ста­ли распространяться мрачные пророчества хафизов: те якобы прочли в каких-то книгах, что русским суждено скоро прийти в Крым и захватить его, что крымцы доживают у себя на роди­не последние годы, и что после них полуостров будет заселен калмыками.²⁶

Бахадыр Герай, как человек мудрый и верующий, первым де­лом постарался поддержать упавший дух своего народа и пресечь суеверную панику. Не без оснований усматривая корень всех зол в лености и безверии, он повелел всем мусульманам Крыма по­ститься и не пропускать намазов в мечетях — а те, кто смел укло­няться от молитвы, подвергались большому штрафу.²⁷

Но это было лишь одной стороной борьбы, которую отныне надлежало вести хану. Вторая заключалась в том, чтобы отвести от страны ту угрозу, которая, пусть и преувеличенная народной молвой, нависла над крымскими границами.

Уже в сентябре хан отправил на московские окраины нурэддина Сафу Герая с ногайским войском. Людей с ним выступи­ло немного, и большого ущерба неприятелю он не нанес,²⁸ но с главной задачей — предупредить царя о том, что Крым готов обороняться — он справился. Московские послы поспешили заверить и хана, и султана в том, что царь непричастен к выход­ке донцов, которые, как и их вольные собратья в прочих глухих уголках Причерноморья, предпочитали действовать без ведома своего государя.

И действительно: взятием Азака донцы преподнесли Михаилу Федоровичу завидный, но очень неудобный подарок, ибо царь во­все не планировал воевать с турками, надеясь на их содействие против Польши. Опасность ввязаться в войну с османами уси­ливалась и другим самочинным проступком казаков: убийством султанского посла. Фома Кантакузин, знатный православный грек на османской службе, уже не впервые путешествовал между Стамбулом и Москвой, обговаривая их союз против Варшавы. Его дорога, как всегда, пролегала через земли Войска Донского, и каждый раз казаки по приказу царя снабжали русско-турецкие посольства судами, припасами и охраной. Но нынче судьба за­несла Фому в казацкие станы в недобрый час: он стал случай­ным свидетелем подготовки штурма Азака. Уяснив намерения донцов, Кантакузин, как верный подданный султана, попытал­ся тайно известить о происходящем пашей всех близлежащих османских крепостей — и казаки, проведав о том, убили султан­ского посланца.²⁹ Будучи не в силах сражаться так далеко на юге и стремясь отвести от себя назревавшую войну, Михаил Федоро­вич написал Мураду IV, что Азак захвачен без его воли, и потому Москва не будет заступаться за донцов: пусть даже султан, если хочет, перебьет их всех до единого.³⁰

За это и взялся теперь падишах — а точнее сказать, поручил взяться Бахадыру Гераю, поскольку сам был занят длительной и тяжелой осадой Багдада. При этом султан требовал присутствия крымцев на обоих фронтах: приказав хану выступать на Азак, падишах одновременно распорядился, чтобы 10 тысяч крымских воинов были присланы и под Ереван.³¹

Тем временем в Крым прибыли московские посланцы: царь спешил, пока не поздно, уладить отношения с ханом и заключить с ним мирный договор. В посольском багаже были припасены бо­гатые дары для крымского двора — но Бахадыр Герай, вопреки ожиданиям, отверг всякий торг и отказался от царских подноше­ний. Единственное условие к миру, — заявил он, — это возврат Азака и снос восьми крепостей, построенных царем в последние годы на подступах к крымским владениям. Если же этого не слу­чится, то хан сам добудет Азак, а Московия пусть ожидает воен­ного удара.

Послы стояли в недоумении. Еще совсем недавно сам ханский везирь с горечью признавался русским: «Мусульманские ханы простодушны и падки на корысть; так прежние ваши правители Казань и Хаджи-Тархан взяли, то же и с Крымом будет». Именно на это и рассчитывал царь, желая купить мир у Крыма, а резкая отповедь Бахадыра Герая, казалось, спутала Москве все карты. Но по окончании аудиенции, когда удалился султанский чауш, наблюдавший за ходом переговоров, послам намекнули: погоди­те, хан вынесет ваш вопрос на обсуждение Дивана.

Через некоторое время в Ханском дворце собрались беи, мирзы и аги. О кавказском походе споров не возникло, и вскоре нурэддин Сафа Герай с крымским войском вышел в дальний путь на Ар­мению. Но покладистость беев в этом деле была лишь уступкой, предварявшей их отказ по второму вопросу: знать постановила, что хану следует заключить с царем мир и требовать от Москвы не возвращения Азака, а удвоения суммы ежегодной дани.

Бахадыр Герай был возмущен: жаждущие московских пода­чек вельможи предлагали ему продаться, ослушавшись султана и навлекши позор на свое имя! «Я повинуюсь падишаху, — вос­кликнул Бахадыр Герай, — и если велено идти на Азак — то я и пойду туда, даже если всем нам суждено там погибнуть!».

Но боевые командиры охладили пыл малоопытного в воен­ном деле хана: взять крепость без артиллерии, — пояснили они, — силами одной лишь конницы, невозможно. Урак-мирза сказал: «Азака мы все равно не возьмем, даже если подступим к нему всеми силами. Уж лучше нам выйти на Московское царство да постоять там осень-другую — тогда получим и царскую казну, и крепость». То же подтвердили и прочие: «Мы ничего не сможем сделать с Азаком: мы не умеем брать крепостей, даже деревянных острогов, а ведь Азак — это каменная крепость».

В общем хоре звучали и другие голоса. «Как можно помирить­ся с царем без ведома султана? — предостерегал Бахадыра Герая один из его советников, — Ведь заключить мир и принять дары означает, что вы уже не сможете выступить на русских, но если вас на них пошлет падишах, то как вы откажете ему? А может статься, падишах узнает, что вы примирились без его ведома, и тут же снимет вас, прислав другого хана, да еще и обвинит в том, что, мол, царь взял Азак по сговору с вами! Я говорю истинную правду, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы прочнее утвердились на троне. Вспомните, как Инает Герай ослушался султана и поступал по своей воле — и что с ним случилось...».³²

Упоминание о несчастном Инаете придавало этим дово­дам особую весомость, ибо в точности о том же говорил и сам падишах, провожая Бахадыра Герая в Крым: «Вот, Инает Герай понес наказание за свое изменничество, — и ты берегись: не смей ни одну точку сдвинуться с компасного круга послушания!».³³

Итак, отставить поход на Азак было невозможно, а идти с лу­ками против пушек было немыслимо; такой выбор мог бы поста­вить в тупик любого стратега. Утешало одно: хан убедился, что взятие Азака — не начало царского наступления на Крым, а лишь дерзкая выходка казаков, и стало быть, угроза стране не столь ве­лика, как казалось поначалу. Взвесив все доводы, Бахадыр Герай принял компромиссное решение: согласиться на мир с Москвой и вытребовать от нее за это увеличения выплат, а с Азаком разо­браться самостоятельно, причем начать не с войны, а с перегово­ров, — ибо чем дольше они затянутся, тем дольше хан сможет от­кладывать поход (а там, возможно, османы и сами найдут время вызволить из чужих рук собственное владение).

Весной 1638 года Бахадыр Герай послал к донцам своих послов. Казаки заманивали их в город, но те благоразумно предпочли бе­седовать издали. Хан, — сказали бахчисарайские посланцы, — предлагает вам покинуть Азак и освободить его. Разумеется, иного ответа, кроме отказа, ожидать было невозможно: «Рань­ше, — передали донцы, — наши товарищи искали себе приста­нища в камышах: под каждой камышиной жило по казаку. Но теперь Бог дал нам такой город каменный, с палатами, с чердаками — а вы нам велите его покинуть. Теперь мы, напротив, хотим прибавить себе и Темрюк, и Керчь, а даст Бог — то и Кефе... Мы не только город хану не отдадим, но и камня из городской сте­ны!». На этом переговоры закончились, и послы неспешно напра­вились в обратный путь.³⁴

Узнав, что крымский правитель до сих пор медлит с выступле­нием под Азак, Мурад IV пригрозил Бахадыру Гераю отставкой.³⁵ Султан не мог отправить ему на помощь значительных сил, но попытался хотя бы запереть донцам выход из Азовского моря. К концу лета в Керчь подошел флот Пияле-паши, и Бахадыру Гераю пришлось переправиться с войском на кавказский берег, а оттуда проследовать к устью Дона.³⁶ Хан выполнил задание султана: как и требовалось, он подступил к Азаку. Но о штурме крепости, ко­нечно, не могло быть и речи: для этого были нужны большие си­лы артиллерии, которыми крымская армия не располагала. Един­ственное, чего удалось добиться Бахадыру Гераю, это перерезать пути, по которым из Москвы к донцам тайно переправлялись бое­припасы и пропитание. Простояв так до наступления холодов, осенью Бахадыр Герай снял блокаду и вернулся домой: он сделал всё, что смог.³⁷

ДЕРВИШ У ВОРОТ

Бахадыр Герай уклоняется от азакского похода — Тайные контакты между Азаком и ногайскими мирзами — Расправа хана с буджакской и мансурской знатью — Поход калги Исляма Герая на Украину — Болезнь и  смерть Мурада IV, слухи о том, что османский престол перейдет к Героям — Казнь Шохина Герая на Родосе

(1639-1640)

На следующий год все грозило повториться снова: падишах опять настаивал, чтобы хан шел освобождать Азак. Минув­шей зимой Мурад IV взял Багдад и теперь желал продолжить победный марш до самой персидской столицы — иными слова­ми, крымскому правителю вновь предстояло идти на Дон самому, если не считать незначительного подкрепления из Кефе. Хану пришлось придумывать новый повод уклониться от невыполни­мого задания.

Истинная опасность для Крыма и османских владений, — пы­тался он убедить султана, — исходит вовсе не с Дона, где само­чинствует всего лишь большая разбойничья шайка, а с Днепра, где сам король вновь возводит крепость Кодак и расставляет сто­рожевые отряды по берегам. Недолог час, поляки с украинцами захватят Джан-Керман, и это станет куда большим бедствием, чем падение отдаленного Азака, ибо запорожцы за последние го­ды уже дважды подбирались к самой крымской столице. Поэтому крымцам следует не кружить бесцельно под стенами Азакской крепости, а скорее ударить на Речпосполиту, дабы разрушить ко­варный план соседей. О таком позволении Бахадыр Герай и по­просил Мурада IV.³⁸

Но прежде, чем Стамбул дал свой ответ, Крыму пришлось на­долго отвлечься и от Азака, и от Кодака, ибо в стране разверну­лись драматические события, ставшие заключительным аккор­дом в той братоубийственной борьбе, что уже более десятка лет терзала Крым изнутри.

Как уже было сказано, Бахадыр Герай обещал буджакским мирзам полную безопасность в Крыму и отказался от мести за убийство Хусама и Саадета. Однако ханская милость, призванная прекратить затянувшуюся вендетту, была принята за слабость. Опустевшее место степного владыки, которого побаивались и хан, и сам султан, после гибели Кан-Темира манило многих. И первым, кто мог мечтать о таком чине, был Гулюм-бей, под нача­лом которого, помимо крымских Мансуров, теперь оказалась и вся Буджакская Орда с ее влиятельными предводителями. Если бы бею удалось поднять за собой все степные улусы от буджакцев до волжан, он смог бы стать даже могущественнее Кан-Темира — и тогда давний спор за влияние в Крыму завершился бы решаю­щей победой потомков Эдиге.

Замысел, конечно, был очень рискованным, и потому следова­ло позаботиться о поиске союзников. И такие союзники, готовые подставить плечо, нашлись. Ими могли стать донцы — те самые донцы, которые недавно с успехом овладели Азаком.

В Москве хорошо сознавали, что если «если Азов будет за го­сударем, то и Большая Ногайская Орда, и Улус Гази, и улусы Кан-Темира будут служить государю».³⁹ Потому-то, сидя в Азаке, дон­ские казаки не оставляли попыток залучить ханских ногайцев на свою сторону и вернуть волжских беженцев обратно — тем бо­лее, что у донцов были друзья, способные помочь в этом: астра­ханские татары на царской службе, помогавшие казакам в захвате крепости.⁴⁰ Видимо, именно эти астраханцы и направили письма в Крым, призывая своих собратьев бросить хана и перебраться на Дон.⁴¹

Их призывы упали на подготовленную почву. Урак-мирза, вы­росший в Москве и не упускавший случая напомнить об этом, как-то раз уже обмолвился прежде, что готов подчинить Крым Московскому царству.⁴² Это, вероятно, и определило выбор союзника: мансурская знать Крыма начала тайно готовиться к откочевке к Дону, причем многие волжские ногайцы, хорошо помнившие тягостное соседство с русскими казаками, отвергали этот замысел.⁴³

Бахадыр Герай быстро узнал о происходящем. «Все вы об­манываете меня, — разоблачал он подозрительно упорное не­желание мирз воевать с казаками, — чуть ли не половина ва­ших сами сидят с азакскими людьми, а вы беспрестанно с ними переписываетесь!».⁴⁴ В нынешнюю пору, когда осмелевшие донцы открыто угрожали Крыму, тайные переговоры с врагом равня­лись государственной измене — и хан, не дожидаясь, пока стра­ну охватит очередной мансурский бунт, взялся за самые суровые меры, чтобы покончить со своеволием степной знати. Как пока­зал опыт, ни суровость Инаета, ни милость Бахадыра не смогли угасить в мирзах мятежных устремлений. Хану оставалось одно: разорить их гнездо дотла.

В мае 1639 года Бахадыр Герай устроил так, чтобы вся верхуш­ка буджакцев разъехалась в гости: кого-то пригласили к себе на пиры придворные аги, а кого-то призвал на совет во дворец сам хан. Как только заговорщики покинули свои улусы и оказались разобщены, хан приказал казнить их всех до единого, что и бы­ло тотчас исполнено. Тело Урак-мирзы (на совести которого, по словам современников, лежала гибель восемнадцати ханских родичей⁴⁵) было брошено в выгребную яму ханского двора, а Салман-Шах с последним сыном Кан-Темира кинулись наутек. Они пытались спрятаться у волжских переселенцев, но те выдали их хану, и Бахадыр Герай казнил их.⁴⁶

Затем ханский гнев обернулся на предводителей крымских Мансуров. Сафа Герай явился с войском в их улусы и истребил там всю знать, от мала до велика, начиная с Гулюм-бея, его сы­новей и братьев. Те, кому посчастливилось бежать в Азак или в Польшу, с ужасом рассказывали, что было казнено до полусотни мирз, а спаслось лишь пятнадцать. Осиротевшие буджакские и мансурские улусы были переданы под начало знатных волжан из семейства Ур-Мамет, не причастных к убийству Хусама и Саадета и сохранивших верность хану.⁴⁷

Так в Крыму свершился настоящий переворот: знатнейший и могущественнейший клан, десятилетиями пытавшийся дик­товать свою волю ханам, был за считанные дни приведен в пол­ную покорность бахчисарайскому престолу. Ширины уже давно не отваживались всерьез спорить с ханом за влияние в Крыму — а теперь настал черед уяснить это и Мансурам. Времена менялись, и эпоха всесилия знати уходила в прошлое.

Случившееся нельзя назвать вздорной вспышкой ханско­го гнева, ибо еще заранее, предрешив расправу с ногайскими мирзами, Бахадыр Герай заручился одобрительной фетвой кефинского муфтия Афиф-эд-Дин-эфенди.⁴⁸ Для того, чтобы муфтий, подчинявшийся не хану, а одному лишь падишаху, согласился со столь суровым решением, безусловно, требовались очень веские доводы — и таким доводом могла стать только госу­дарственная измена.

Мураду IV пришлось не по нраву то, что Бахадыр Герай, от­говариваясь польской угрозой, снова оттягивает поход под Азак. Ханский посланец был принят в Стамбуле неприветливо, а поход на Польшу султан запретил⁴⁹ — между тем, уже подошла зима и донскую кампанию пришлось отложить до следующего года. По­хоже, что именно на такой отказ и рассчитывал Бахадыр Герай, который на самом деле не собирался воевать ни на востоке, ни на западе. Хан предпочитал заключить с соседями мир в обмен на увеличение ежегодных выплат: так он поступил с Москвой (пусть ханским служителям и довелось прибегнуть к рукоприкладству, чтобы заставить русских послов согласиться на требуемые сум­мы⁵⁰), к этому же он склонял и Польшу.⁵¹

Мурад разгадал уловку Бахадыра. Внезапно переменив свое ре­шение, он приказал хану собираться в польский поход, да еще и по­ставил задачу: собрать не менее 8 тысяч невольников, ибо империи нужны гребцы для галерного флота. Не ожидавший столь резкого разворота Бахадыр Герай замешкался — и Мурад IV резко укорил его: «Почему вы до сих пор пребываете в праздности и не посы­лаете войска на неверных? Или вы с ними заодно?».⁵²

Возглавить поход охотно взялся калга Ислям Герай. Меч­тая отомстить неприятелю за проведенные в плену годы, он повел своих бойцов не на Подолье и Галичину, куда обычно хо­дили крымские войска, а в те же места, где одиннадцать лет на­зад сам попался в руки польских солдат — на Киевщину. Сул­танский приказ был исполнен: Исляму Гераю удалось собрать нужное количество пленников. Но навстречу ему с Западной Украины уже несся быстрым маршем Конецпольский — и калга счел за лучшее повернуть обратно. Польское войско пыталось преследовать его, однако поднявшиеся февральские бураны остановили погоню. Так калга отомстил за свое былое пораже­ние — правда, дорогою ценой: в походе погиб его брат, нурэддин Сафа Герай.⁵³

К тому времени, как войско вернулось из похода, весь Крым уже обсуждал новость о недавней кончине турецкого султана. Бо­лезнь и смерть Мурада IV заставила весь османский мир с тре­вогой задуматься о будущем империи. Все одиннадцать сыновей Мурада умирали один за одним в младенчестве, и единственным наследником трона остался его брат Ибрагим. Султан умирал тя­жело. Панически страшась подступающей гибели, он со смертно­го ложа грозил казнью врачам за их недостаточное усердие, а под конец надумал умертвить и собственного брата. Мурада не заботило, что на этом прервется род Османов: тиран хотел завещать трон своему фавориту, главному оруженосцу. Перепуганным придворным удалось спасти Ибрагима лишь благодаря тому, что Мурад уже не мог встать и вскоре испустил дух.⁵⁴

Жизнь Ибрагима была спасена, но этот единственный на­следник дома Османов мало годился к правлению. Пусть и не в той степени, как Мустафа I, он тоже был слегка не в себе, прове­дя всю юность в неотвязном ужасе перед грозящей ему казнью и не раз становясь свидетелем, как эта участь постигала других его родичей. Впрочем, душевный изъян нового султана не имел осо­бого значения, ибо фактическим распорядителем империи стал умный и расчетливый везирь Кара-Мустафа-паша.⁵⁵

Смерть султана, как это случалось уже не впервые, напомнила о давнем неписаном уговоре Стамбула с Бахчисараем. «Вы долж­ны знать, — докладывал королю польский посол из Стамбула, — что нынешний султан Ибрагим — последний из Османской фа­милии, и что весь род Османов уже сходит на нет. Вся империя ляжет на татар, на крымских Гераев, которые заранее возгордились надеждой на такое господство и не слушаются турков».⁵⁶

Питал ли какие-то надежды в связи с этим сам Бахадыр Ге­рай — неизвестно, хотя именно на него и намекал королевский дипломат. Однако Бахадыр был вовсе не единственным в ханском роду, кто мог грезить о распространении своей власти на три ма­терика османских владений.

На Родосе до сих страдал в своей затянувшейся ссылке Шахин Герай. Надежды на то, что падишах возведет его на ханский трон, уже дважды обернулись глубоким разочарованием, а теперь, со смертью Мурада, и вовсе угасли. Не полагаясь более на Стамбул, Шахин Герай начал действовать сам: он возобновил связи со сво­ими сторонниками в Крыму и стал искать способы вернуться на родину. Бахадыр Герай с тревогой доложил об этом в османскую столицу — и везирь, догадываясь, что амбиции Шахина Герая вряд ли ограничиваются одним лишь крымским престолом, по­становил немедленно избавиться от закоренелого бунтовщика. Тут как раз подоспел и подходящий повод.

Неурядицы и потрясения последних лет вызвали волну гроз­ных пророчеств не только в Крыму, но и в Турции. Так, по Стам­булу разнеслось предсказание некоего звездочета о том, что Османскую империю ждут великие бедствия от «человека, нося­щего птичье имя». Этим и воспользовался Кара-Мустафа-паша со своими единомышленниками. Ведь зловещее «птичье имя», озна­чающее «Сокол», носит не кто иной, как Шахин Герай! — убежда­ли они падишаха. — Это он станет виновником надвигающихся несчастий! Неудивительно, что легковерный султан без раздумий утвердил решение везиря.

Зная хитрость и предусмотрительность Шахина, везирь пред­принял все меры, дабы не спугнуть осторожного Сокола. И когда новоназначенный египетский наместник Наккаш-Мустафа-паша по пути к месту службы завернул на Родос и пригласил Шахи­на Герая на загородный пир, тот, не заподозрив подвоха, стал готовиться к встрече. Но весть о секретном задании, полученном пашой от везиря, неведомым путем просочилась наружу и стала известна одному из местных дервишей, живших молитвой и по­даяниями.

Стремясь предотвратить смертоубийство, дервиш поспешил к дому Шахина Герая и постучал в ворота. Он сказал вышедшим слугам, что хочет немедленно передать их господину очень важ­ное сообщение. Но Шахин Герай отказался от встречи с ним, ре­шив, что нищий дервиш лишь ищет повода попросить у калги милостыни. Не желая утруждать себя напрасной болтовней, Ша­хин Герай отсыпал горсть монет и приказал передать их незвано­му гостю, чтобы тот ступал с миром. Так и не добившись встречи, дервиш ушел. Шахина Герая еще могла бы спасти оставленная дервишем записка с предупреждением о смертельной опасно­сти — но гордый калга пренебрег и ею: он слишком торопился на пиршество, спеша разведать последние столичные новости.

Эта оплошность стоила Шахину жизни: едва явившись к па­ше, он был схвачен и задушен шнуром — в точности так, как это сталось ранее с его заклятым врагом Кан-Темиром.⁵⁷

ДВА ДРАКОНА

Османско-крымское выступление на Азак — Каймакам в отсутствие хана укрепляет Бахчисарайский дворец — Осада Азака летом 1641 г. — Возвращение крымских и османских войск с Дона Смерть Бахадыра Герая — Смена эпох к истории Крыма

(1641)

Вместе с Мурадом IV ушли в прошлое и его смелые планы по­корить всю Персию. Довольствуясь тем, что Багдад осталсяза Осман­ской империей, а с шахом заключено перемирие, главный везирь Кара-Мустафа-паша решился взяться за Азак. Крепость уже четыре года пребывала в чужих руках, крымцы ничем не могли по­мочь тут, и османам было давно пора самим выдвигаться на за­щиту собственного владения. Весной 1641 года везирь направил к Азаку немалые силы: султанские галеры доставили сюда 20 тысяч янычар, 20 тысяч сипахиев, молдавско-валашские отряды, а так­же множество военных инженеров и несметное число войсковой обслуги (полный список участников похода превысил 200 тысяч человек!⁵⁸). Кара-Мустафа намеревался было лично отправиться на Дон, но когда все уже было готово к выходу, заболел султан, а в Стамбуле случился большой пожар, в котором везирь обжег се­бе руки и бороду. Сочтя это дурным предзнаменованием, Кара-Мустафа решил остаться при хвором падишахе, а во главе похода поставил силистрийского наместника Дели-Хусейн-пашу.³⁹

Теперь, когда для освобождения крепости, наконец, прибыли османы со своей артиллерией, ни Бахадыр Герай, ни его беи уже не могли возражать против похода. Они тоже поднялись в путь, ведя за собой 60 тысяч человек.⁶⁰ Так к началу июля на Дону со­бралось огромное османско-крымское воинство, которому пред­стояло сломить сопротивление 6-7 тысяч казаков, засевших за не­приступными азакскими стенами.⁶¹

Отправляясь на войну, Бахадыр Герай поручил правление страной Исляму Гераю, а для присмотра за столицей на время своего отсутствия учредил, по османскому примеру, должность каймакама или столичного наместника. Этот пост получил Сулейман-паша, который, проводив хана в поход, принялся за де­ло: он укрепил Бахчисарайский дворец, окружив его невысокими стенами и поставив на входах две каменные башни с воротами.⁶² Ханский дворец не превратился в крепость, но все же стал гораз­до лучше защищен, чем прежде. Главная башня была украшена талисманом: над ее въездной аркой вмуровали резную плиту с двумя сцепившимися в схватке драконами. (В Турции этот охра­нительный символ издавна изображали при входах в крепости и дворцы для защиты от нашествий врагов и прочих бедствий, а городские ворота Багдада, украшенные подобным же изображе­нием, так и назывались: «Врата талисмана»).⁶³

Разумеется, охрана страны была вверена не только «каменным стражам» Ханского дворца. Еще в прошлом году, вняв предосте­режениям, калга починил обветшавшую крепость на Перекоп­ском перешейке.⁶⁴ Теперь можно было надеяться, что пока хан стоит под Азаком, Крым пребудет в безопасности как от возоб­новившихся наскоков запорожцев,⁶⁵ так и от вылазок донцов, чьи лазутчики в поисках «языков» пробирались почти до самого Ор-Капы.⁶⁶

Крымцы и османы подступили к Азаку. Крепость возвыша­лась над массой окружившего ее войска добротными стенами, построенными еще при генуэзцах. Затворившиеся внутри донцы располагали огромным запасом доставленного из Московии ору­жия и пороха, целым стадом скота для пропитания и колодцами со свежей водой. Осада столь хорошо укрепленной и богато снаб­женной твердыни обещала быть непростой.

Расставив войско и осмотрев укрепления, Хусейн-паша решил начать со штурма крепостных стен. Сотни янычар, приставляя лестницы, лезли вверх на стены — и сотнями же падали вниз, сметаемые градом свинца и потоками горячей смолы, что непри­ятель проливал на них сверху. Потери были огромны, и после не­скольких мощных, но безрезультатных атак паша понял, что пря­мой приступ здесь бесполезен.

Тогда османский полководец задумал повторить прием, с по­мощью которого недавно был взят Багдад. Он приказал сде­лать высокую насыпь чуть поодаль от крепости, поставить на этом возвышении тяжелые пушки и непрерывно бить из них по городским стенам, чтобы разрушить их до основания. Азак накрылся ураганом огня. Народный поэт, оказавшийся среди казаков, писал об этом: «От стрельбы той их огненной до небес стоял огонь и дым. Все укрепления наши в городе потряс­лись от той огненной стрельбы, и солнце в тот день померкло и в кровь окрасилось. Как есть, наступила тьма кромешная!».⁶⁷ «Казалось, будто свод небесный в наивысшей точке своей рас­кололся и на землю низвергается!»⁶⁸ — подтверждал то же впе­чатление турецкий землеописатель, наблюдавший за обстрелом Азака из противоположного лагеря.

Через несколько недель крепость была почти разрушена; боль­шая часть стен превратилась в завалы камней, внутри не осталось ни одного целого здания. Однако даже это не принесло Хусейну желанной победы. Азак стоял на плотной, но хорошо поддаю­щейся рытью земле, в которой легко было делать подкопы (что и помогло казакам в свое время овладеть крепостью). Донцы вы­копали среди развалин глубокие просторные ямы и отстрелива­лись оттуда, по-прежнему не подпуская турок близко и оставаясь в своих укрытиях недосягаемыми для пуль.

Началась настоящая подземная война: казаки прорывали длинные ходы далеко за пределы крепости, закладывали под ту­рецкие позиции бочки с порохом, а затем, вернувшись, подрывали их. Там и здесь земля взламывалась нежданными взрывами, губя множество османских воинов. Те не оставались в долгу и тоже закапывались под землю, стремясь взорвать снизу остатки стен либо проложить ходы внутрь крепости. Донцы внимательно при­слушивались к подземным шорохам, рыли наперерез османам встречные туннели, и когда неприятели пересекались под землей, в полумраке тесных нор разворачивалась жестокая резня.

Грохот османских орудий звучал все реже: в войске за­канчивался порох, и пушки поневоле бездействовали. Этой вынужденной праздности Хусейн опасался более всего, ибо чувствовал, что если войско не держать в постоянном дви­жении, тяжкая кампания может обернуться солдатским бун­том: янычары в любую минуту могли заявить, что паша по уставу не вправе держать их в окопах дольше сорока дней.⁶⁹

Помимо боеприпасов, на исходе было и пропитание, а сверх того, с наступлением осени подходило к концу отведенное для похода время. Отправиться на зимовку, не взяв Азака, было невозможно: ибо султан с самого начала наказал паше, чтобы тот не смел воз­вращаться без победы, да и теперь, в ответ на жалобы Хусейна, жестко отрезал: «Или возьмешь Азак — или отдашь голову!».⁷⁰

Пока османы ожесточенно перестреливались с донцами, Баха-дыр Герай расставил своих всадников в отдалении от города и пе­ререзал все подступы к Азаку из степей и с Дона. Заграждение по­лучилось не слишком плотным: гонцы из осажденной крепости ночами просачивались через него наружу, а в обратную сторону проникали добровольцы, шедшие на помощь казакам.⁷¹

Дели-Хусейн со своими командирами были недовольны как неважной охраной дорог, так и тем, что хан не позволяет брать крымских бойцов для штурмов крепости (Бахадыр Герай уже от­дал было паше своих немногочисленных пехотинцев-сейменов, и все они погибли в один час, подорвавшись на казацком порохо­вом подкопе⁷²). В адрес крымских союзников зазвучали упреки, что они, не участвуя в боях, тем не менее, потребляют провиант наравне с прочими.⁷³ Обвинение было несправедливым (ибо Ба­хадыр Герай кормил свое войско за счет стад ногайских улусов, вызывая тем самым недовольство кочевых мирз), но, в любом случае, хан и не собирался оставаться здесь долго: как только по­дули осенние ветра, хан объявил, что возвращается домой. На все увещевания Хусейна о том, что покинуть Азак без султанско­го приказа никак не возможно, Бахадыр Герай дал один ответ: «крымские татары не привыкли зимовать в степи» — и повел свои отряды домой.⁷⁴

Если зимние метели страшили даже привычных к морозам крымцев, то о южанах с противоположного берега Черного мо­ря нечего было и говорить. У паши не осталось другого выбора, кроме как, прекратив осаду, отправиться вслед за ханом — благо, отход Бахадыра дал ему повод снять с себя всякую ответствен­ность за провал похода, о чем Хусейн-паша и написал в Стамбул.⁷⁵

Османские воины с радостью грузились на суда, чтобы от­плыть в Кефе, а Дели-Хусейн не знал, как ему теперь быть — ведь явиться перед султаном и доложить о своем бессилии было равно­значно самоубийству. Однако вовсе отказаться от встречи с сул­таном было еще опаснее, и паша с большой неохотой направился в столицу. Покинув устье Дона, османские галеры вышли в море, где уже начинали реветь осенние шторма. Янычары высадились в Кефе, а паша направился в Гёзлев. Погода не позволяла плыть оттуда к Стамбулу, и Хусейн двинулся сушей к Джан-Керману — быть может, там удастся взять корабль и добраться до столицы.

На самом выезде из Крыма паше встретился Бахадыр Герай, который как раз возвращался с Дона. Хан неважно чувствовал се­бя с дороги, обессиленный давним недугом, однако нашел силы, чтобы с почетом принять османского военачальника и три дня угощать его в селении Бешлы под Перекопом.⁷⁶ Затем союзники распрощались и двинулись в разные стороны: хан — в Гёзлев, а паша — к днепровскому устью.

Дели-Хусейн почти две недели просидел в Джан-Кермане, ожи­дая с моря погоды и так и не дождавшись ее: бушующее море до весны закрыло дорогу в Стамбул. Радуясь тому, что появилась уважительная причина оттянуть встречу с султаном, паша от­правился на зимовку в Кефе.

Крымцы, чьи земли он снова пересекал на обратном пути, в эти дни хоронили своего правителя: сорокалетний Бахадыр Герай умер на днях в Гёзлеве, едва добравшись туда из Бешлы. Погова­ривали, что Дели-Хусейн отравил его при недавней встрече, дабы взвалить на хана всю вину за провал злосчастного похода,⁷⁷ — однако никто не посмел открыто обвинить пашу в таком злодея­нии, ведь было общеизвестно, что Бахадыр Герай давно и тяжко болен, что он еще два года назад просил прислать из Стамбула лучшего лекаря,⁷⁸ да и связываться с суровым пашой (который, должно быть, недаром носил прозвище Дели — «бешеный») сулило большие неприятности.

Бахадыр Герай, умный и одаренный правитель, отлично владевший искусством дипломатического маневра и умевший, где надо, быть милостивым, а где надо — суровым, провел на троне лишь четыре года, однако сумел добиться кое-чего даже за этот короткий срок: жестокий, но решительный шаг хана по­ложил конец затянувшемуся бунту, невероятно ослаблявшему страну.

Длительная борьба за власть между двумя знатными родами, сошедшимися в противостоянии, словно два могучих гиганта на каменном талисмане, привела к тому, что аристократия выдо­хлась в изнурительной схватке, и ее былое безраздельное господ­ство над страной заметно ослабло. Воля хана и его везирей ста­ли весить гораздо больше, чем прежде, а давнее право крымских вождей самостоятельно избирать себе правителя и вовсе стало достоянием далекого прошлого.

Что же касалось спора между славой, стоявшей за потомка­ми Чингиза, и силой, стоявшей за потомками Османа, — то победа в этом споре осталась за силой. В будущем Крым еще не раз вспомнит и бунты знати, и противление Стамбулу, но они уже не достигнут того губительного накала, как в начале XVII столетия.

Ответы на два вопроса — кто будет главенствовать в Крыму и кто будет главенствовать над Крымом — были даны окончатель­но и бесповоротно.

***

Хусейн-паша не лишился головы: султан помиловал его, хотя и снял с поста.

Азак вернулся во владение Османской империи следующей весной: царь, испуганный размахом прошлогодних битв, велел казакам прекратить сопротивление и донцы с немалым разочаро­ванием покинули город.

Еще больше поводов к недовольству было у вольных бойцов в перекопских степных улусах и в запорожских куренях. Те и дру­гие, каждый со своей стороны, были сурово усмирены своими правителями, и теперь, притихнув на время, выжидали случая саблей отстоять свои исконные вольности.

Между тем, стратеги Москвы и Варшавы, пристально следив­шие за событиями на полуострове, сделали для себя новое и очень важное наблюдение. Крым, — обнаружили они, — это не столь уж и неприступная крепость, какой казался раньше, если за по­следние тридцать лет до него столько раз удавалось дотянуться вооруженной рукой. Державы Севера зорко подметили слабину Юга, когда изнуренный внутренней борьбой Бахчисарай оставил без ответа падение Азака, а теряющий былое могущество Стамбул едва не утратил своего донского форпоста. Оставались считанные годы до той поры, когда Речпосполита и Московия поделятся меж­ду собой ценным открытием: от воинственного, но ослабевшего Юрта не только можно успешно защищаться, но стоит попытать­ся и наступать на него.

Эта важная перемена в расстановке наступающих и оборо­няющихся и определит ход событий в грядущих десятилетиях. Будущее принесет повелителям Крымского Юрта еще немало побед и успехов, но главное, чему будут подчинены отныне их усилия, — это оборона собственного Острова, и наивысшую ценность здесь обретут даже не столько отвага с решительностью, сколько то, в чем держава крымских татар испокон веков столь нуждалась: единство.

¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, hetmana wielkiego koronnego (1632-1646), oprac. A. Biedrzycka, Krakow 2005, s. 374.

² Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 396.

³ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 396; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, Lodz 1949, s. 72-75; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, fibers, und komment. von A. Armbruster, Graz - Wien - Koln 1980, s. 148.

⁴ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 197, 201. Еще в 1632 г., пытаясь привлечь Урак-мирзу на помощь в войне с Московией, коронный гетман писал королю: «Если бы только нашлось с десяток тысяч талеров, я бы нашел способ переманить орду от Кан-Темира, чтобы она служила Вашему Величеству и оставила свои набеги на Речпосполиту».

⁵ Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 148.

⁶ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 418-419, 421-422, 425.

⁷ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, Київ - Львів 1922, с. 218-226; Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, Москва 1953, с.165.

⁸ М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VIII, ч. I, с. 290. М. Грушевский приводит в своем труде и другое сообщение об этом посольстве, цитируя слова польской рукописи: «Они отправили своих послов в Крым к хану, предлагая такое условие: отдадим ему всю Украину, и какие бы мы ни добыли города и крепости, то все отдадим хану; так они порешили» (Там само, с. 290, пр. 2). Это стандартная фор­мула подобных документов: достаточно вспомнить, что она же употреблялась и в обращении Инаета Герая к Владиславу IV, и в письмах Шахина Герая 1624 г., и в письмах запорожских казаков Исляму Гераю в 1638 г. Понятое буквально, такое предложение не могло заинтересовать Крым, ибо на чужих территориях его всегда интересовали не захваты укрепленных пунктов и расширение границ, а лишь ма­териальные поступления: дань или военные трофеи.

Известно также, что запорожцы призывали на помощь и донских казаков (Вос­соединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 192; Dyariusz transakcyi wojennej migdzy wojskiem koronnem i zaporoskiem w r. 1637 przez Ks. Szymona Okolskiego, wyd. K. J. Turowski, Krakow 1858, s. 14).

⁹ Источник говорит о том, что этих 50 мирз сопровождало 40000 татар (Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 194). Эта цифра не мо­жет являться указанием на численность крымского войска, пришедшего на помощь казакам, ибо столь крупное соединение должен был возглавлять либо хан, либо калга с нурэдином, а они в 1638 г. на Украину не выступали. Поэтому, скорее всего, здесь приведена общая численность всего населения, прикочевавшего вместе с пре­словутыми 50 мирзами. В этом случае уместно полагать, что союзниками казаков стали главным образом недавние ногайские переселенцы с Волги, расположив­шиеся теперь со всеми своими улусами по соседству с Запорожьем.

¹⁰ Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 193-194, 209. Урочище Желтые Воды — вероятно, та же самая местность, в которой 10 лет спу­стя, в 1648 г., правительственные войска Речпосполитой потерпели другое крупное поражение от соединенных сил Исляма III Герая и Богдана Хмельницкого.

¹¹ Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, с. 194, 215; Б.Н. Флоря, Запорожское казачество и Крым перед восстанием Хмельницкого, в кн.: Исследования по истории Украины и Белорусии, Москва 1995, с. 53.

¹² Здесь привлекает внимание параллель с приводившимся выше сообщением о на­мерении султана заменить в Крыму выборный пост хана постом паши, назначаемо­го из Стамбула.

Подробнее о казацких восстаниях 1637-1638 гг. см.: Dyariusz transakcyi wojennej miеdzy wojskiem koronnem i zaporoskiem w r. 1637;М. Грушевський, 1сторгя Украти-Руси, т. VIII, ч. I, с, 258-317.

¹³ K. Kwiatkovtski, Dzieje narodu polskiego za panowania Wladyslawa ІV, krolapolskiego i szweckiego, Warszawa 1823, s. 186; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 94.

¹⁴ A. Fisher, Azov in the Sixteenth and Seventeenth Centuries, "Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas", Bd. 21, h. 2, 1973, p. 169.

¹⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в., Москва-Ленинград 1948, с. 205.

¹⁶ То, что казацкое наступление на Азак находилось в прямой связи с отходом но­гайцев, сознавали и современники событий. Именно это поставил Инаету Гераю в вину Мурад IV при встрече в Стамбуле: Азак осажден потому, — заявил сул­тан, — что хан без падишахского позволения перевел в Крым всех ногайцев, а иначе бы те не позволили казакам обложить крепость (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 255).

¹⁷ В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 178.

¹⁸ В.Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 178. Ис­требления избежали лишь находившиеся в городе единоверцы донцов: рабы-соотечественники и греки. Вместе с донскими казаками к городу подступило не менее тысячи запорожцев и некоторое число «юртовских татар» — потомков жителей Хаджи-Тарханского ханства, проживавших близ русской Астрахани и поступивших на царскую службу (С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, Москва 1990, с. 205).

¹⁹ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 60; L. Langles, Notice chronologique des khans de Crimee composee principalement d'apres les auteurs turcs et persons, in G.Forster, Voyage du Bengale a Petersbourg, vol. 3, Paris 1802, p. 415. Янболу — нынешний г. Ямбол в Болгарии. Янболу был одним из основных пунктов на османской территории, где султаны жаловали по­местья представителям крымской правящей династии, и потому в городе долго существовала крупная община Гераев. Комментарий к термину «рехин» см. в При­мечании 34 в Части «Мехмед III Герай» данного тома.

²⁰ Стихотворный перевод Франциска Балицкого.

²¹ В этом стихотворении, внешне относящемся к жанру любовной лирики, есть и другой, скрытый, смысловой план. Автор подстрочного перевода стихотворений Бахадыра Герая, современный крымскотатарский филолог Кемаль Усеинов, по­яснял его следующим образом: «В этом стихотворении, насыщенном суфийской символикой, поэт изображает суфия, стремящегося проникнуть в тайны бытия Аллаха. Однако сущность Аллаха (лицо возлюбленной) скрыта от человека завесой (локоном), и в конце концов поэт-суфий вынужден признать свое бессилие и отсту­пить» (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 62).

²² J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, Wien 1856, s. 124. Саадет Герай носил поэтический псевдоним Арифи.

²³ Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 64. Цитата из Корана — сура 4, айят 3.

Помимо Хан-Заде-ханым, семейство Бахадыра Герая состояло из трех младших жен, матери, двух сестер, пяти сыновей (Вахт, Гази, Девлет, Ахмед и Селим — бу­дущий хан Хаджи Селим I Герай, правивший с перерывами с 1671 по 1704 г.) и трех дочерей {Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по рас­поряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В. В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 205-214).

²⁴ См. подробнее об этих событиях в Том I, с. 232-248.

²⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 263-264.

²⁶ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 264.

²⁷ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 264.

²⁸ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 264; Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 414.

²⁹ Донские дела, кн. 1, "Русская историческая библиотека", т. XVIII, 1898, с. 638; В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 177-178; С. М. Со­ловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 204-205; Н. А. Смирнов, Россия и Турция в ХIV-ХVII вв., т. II, "Ученые записки Московского государствен­ного университета", вып. 94, 1946, с. 46-52.

³⁰ Н. А. Смирнов, Россия и Турция в ХIV-ХVII вв., т. II, с. 52-54; С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 205-206. Царь даже отправил дон­цам выговор за их самоуправные действия, ставящие под угрозу мир с Турцией (Донские дела, кн. 1, с. 567-570). Вместе с тем, он оказал им поддержку: хотя прось­ба казаков о присылке царских войск была отклонена, Михаил Федорович предо­ставил им денежное вознаграждение, распорядился переправлять на Дон боепри­пасы и позволил всем желающим идти на помощь казакам. Царь поступил подобно всем прочим правителям в подобных ситуациях: на словах осуждая самочинные действия приграничных формирований и опасаясь ссоры с соседними державами, он предоставляет им свободу действий в надежде, что это сможет принести вы­годы государственной политике. В качестве близких примеров можно привести и тайные приказы султана буджакцам нападать на Польшу во время перемирий, и негласные дозволения короля на крымские походы украинских казаков.

³¹ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 486-487.

³² Все приведенные здесь цитаты зафиксированы в сообщениях московских пос­лов, позже пересказывавших их в своем отчете (см. отрывки текста оригинала в: А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 267-269). Обвинение, брошенное ханом Урак-мирзе, в старорусском оригинале звучит: «мало де не половина вас в Азове, а с азовцы де у вас ссылка беспрестанно».

Аргумент беев о том, что крымское войско неспособно ко взятию крепостей («татарину де под городом делать нечего, не городоимцы де мы. Хотя деревянное худое городишко поставь, и нам де ничего не сделать; а Азов город каменной, ничего ему не сделаем»), на первый взгляд, противоречит тому факту, что прежним крым­ским ханам удавалось брать такие укрепленные твердыни, как Киев и Москва. Од­нако это противоречие мнимое: следует учитывать, что с тех пор уровень воору­жения северных соседей Крыма шагнул далеко вперед (главным образом, за счет заимствования европейских образцов огнестрельного оружия), тогда как Крым, как и столетия назад, использовал ордынскую систему организации войска и по-прежнему не имел собственных артиллерийских подразделений (отряды пеших ру­жейных стрелков при хане не превышали 5 тысяч человек, причем почти половина их предоставлялась султаном). Это несоответствие вооружений отчетливо прояви­лось уже в походе Гази II Герая на Москву 1593 г. Меняющийся характер боевых задач все чаще требовал использования артиллерии — и в этом крымская армия традиционно рассчитывала на содействие османских подразделений. Однако в тех случаях, когда османы не могли оказать такой помощи (как в описываемый период) или во время трений между Бахчисараем и Стамбулом (когда Турция прекращала поставки свинца и пороха в Крым) крымское войско оказывалось практически ли­шенным огневой поддержки. В этом свете замечание беев следует признать спра­ведливым.

³³ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII в., Москва 2005, с. 380.

³⁴ Донские дела, кн. 1, с. 771-773; А. А. Новосельский, Борьба Московского государ­ства с татарами, с. 271.

³⁵ Донские дела, кн. 1,с. 779-780,783.

³⁶ В. Остапчук, О. Галенко, Козацькі чорноморсъкі походи у морській історії Кятіба Челебі "Дар великих мужів у воюванні морів", в: Mappa mundi. Studia in honorem Jaroslavi Daskevyc septuagenario dedicata, Львів - Київ - Нью-Йорк 1996, с. 383.

³⁷ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 519; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 270-271; Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. 1, с. 217.

³⁸ B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 100, 104; Korespon-dencja Stanisiawa Koniecpolskiego, s. 536, 540. Военная активность польского правительства на Днепре в тот момент не была направлена против Крыма. И вос­становление Кодака, и расстановка сторожевых отрядов на Запорожье, столь тре­вожившие хана, были, в первую очередь, средством усилить контроль над украин­скими казаками. В 1639 г. Речпосполита еще не планировала наступления на Крым (хотя оставалось лишь несколько лет до того, как эта идея будет выдвинута).

³⁹ С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 208.

⁴⁰ С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 205.

⁴¹ Le khanat de Crimes dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 157.

⁴² Л. М. Савелов, Посольство С. И. Тарбеева в Крым в 1626-1628 гг., "Известия Тав­рической ученой архивной комиссии", №39, 1906,с. 98-99.

⁴³ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p.  157.

⁴⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 269.

⁴⁵ E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa aus der erste Hdlfte des 17. Jahrhunderts, "Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae", vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 155.

⁴⁶ Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 148; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 283.

⁴⁷ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 543; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593-1661, s. 148; E. Schutz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 155; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 61; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 283; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 79.

⁴⁸ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 61.

⁴⁹ B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 104.

⁵⁰ Подробное изложение хода этих переговоров см. в; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 272-281. Хан требовал либо удвоения «упоминков», либо освобождения Азака, тогда как московские послан­цы отказывались давать от имени царя такие обязательства, невзирая на побои и пытки, применявшиеся к ним придворными. Впоследствии, принимая крымские посольства в Москве, царская канцелярия согласилась на увеличение выплат, однако на очень незначительную сумму.

⁵¹ Материалы для истории Крымского ханства, с. 252-256.

⁵² Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 575.

⁵³ Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 584-585, 589-590, 596-598; B.Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632-1648, s. 105-112; M.Horn, Chronologia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600-1647, w: Studio i materiafy do historii wojskowosci, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s.63.

⁵⁴ J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, V Bd., Pest 1829, s. 283-286.

⁵⁵ C. Imber, The Ottoman Empire. 1300-1650: The Structure of Power, New York 2002, p. 82-83.

⁵⁶ Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji 1640 r., opr. A. Przybos, Warszawa - Krakow 1985, s. 102.

⁵⁷ В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Ketches, V Bd., s. 312.

Шахин Герай похоронен в небольшом дюрбе у мечети Мурад-Реис-паши на се­верной оконечности Родоса. Как и мавзолей Джанибека Герая, находящийся на том же кладбище, усыпальница Шахина Герая с мраморным памятником внутри сохра­нилась доныне (Z. Qelikkol, Rodos'taki TurkEserleri ve Tarihce, Ankara 1992, s. 46-47, plan III, res. 61, 64, 65).

Нельзя не отметить совпадения «пророчества» стамбульского астролога с реаль­ными историческими событиями далекого будущего: совпадения случайного, од­нако небезынтересного. Через 105 лет на свет появится другой «человек с птичьим именем» — Шахин Герай, сын Ахмеда Герая, последний хан Крыма (1777-1783 гг.), который действительно станет источником множества хлопот для Османской империи и одним из главных проводников российского влияния в Крыму. Правле­ние Шахина Герая закончится его отречением от престола и ликвидацией Крым­ского ханства.

⁵⁸ Такую численность пришедших под Азак османов и крымцев приводили дон­ские казаки, особо указывая, что в это число входят все, кто получал в походе сул­танское жалование (т.е. здесь учтен не только личный состав войск, но и много­численный обслуживающий персонал). Одни говорили о 240 тысячах (Донские дела, кн. 2, "Русская историческая библиотека", т. XXIV, 1906, с. 368), другие — о 256 (Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, в кн.: Воинские повести Древней Руси, Ленинград 1985, с. 450). Примерно о той же численности (220 тысяч человек) говорит и османский источник (Эвлия Челеби, Книга путеше­ствий Эвлии Челеби. Походы с татарами и путешествия по Крыму (1641-1667 гг.), Симферополь 1996, с. 13).

⁵⁹ Г. З. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, от создания сего города до возвращения оного под российскую державу, Санкт-Петербург 1782, с. 86-88.

⁶⁰ Донские дела, кн. 2, с. 229.

⁶¹ О 5-6 тысячах казаков, находящихся в крепости, говорили донские гонцы, по­сланные к царю перед самым началом осады Азака (Донские дела, кн. 2, с. 219). Цифру того же порядка (7367 человек) подает и литературно-историческое про­изведение, написанное впоследствии одним из защитников крепости (Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, с. 466).

⁶² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 289.

⁶³ Барельеф с изображением двух сражающихся драконов на известняковой плите, вмурованной в стену главной въездной башни Ханского дворца, — символ очень заметный и всегда привлекавший всеобщее внимание, однако до недавнего вре­мени не имевший научной интерпретации. В популярной городской легенде этот мотив истолкован как битва змей, которая якобы происходила здесь же, на речном берегу, и навела хана на мысль о постройке дворца именно в этом месте (см. Том I, с. 191-192). Аналогов данному памятнику в Крыму пока не обнаружено, но хорошо известно, что декоративный мотив двух драконов имел большое распространение в архитектурном искусстве сельджукской Турции ХШ-ХУ вв., которое на раннем этапе оказало значительное влияние на архитектурные традиции крымских татар. Турки-сельджуки (как и ряд других народов Ближнего Востока) придавали этому символу значение охранительного талисмана и нередко украшали им входы в раз­ного рода общественные здания (G. Oney, Dragon Figures in Anatolian Seljuk Art, "Turk Tarih Kurumu Belleten", vol. XXXIII, no. 130, 1969, p. 193-216). Эта традиция существовала в Турции не дольше середины XV в. — и это позволяет предполагать, что бахчисарайская плита была создана гораздо раньше, нежели входная башня и весь дворец (основанный в 1532 г.). Возможно, прежде эта плита украшала некое иное, более старое, строение в ханской столице. Подробнее об этом памятнике, его аналогиях на Ближнем Востоке, мифологических интерпретациях символа драко­на и вариантах датировок появления плиты на стене башни см.: О. Гайворонський, Мотив "битви двох дракотв" на в'гзнгй брамг Бахчисарайського Ханського палацу, "Схщний свгг", №3, 2006, с. 49-55.

⁶⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 289.

Продолжая тему о талисманах, помещавшихся на постройках Крымского Юрта, можно упомянуть, что врата крепости Ор-Капы были украшены другим примеча­тельным (ныне исчезнувшим) символом: высеченной из камня совой.

В отличие от мотива двух драконов, этот символ не находит прямых аналогий в сельджукском декоративном искусстве, зато обнаруживает связь с традициями Чингизидов, где существует понятие «онгон»: птица, которая наряду с родовой тамгой символизирует ту или иную ветвь династии. В монгольской мифологии распространены сюжеты о сове, которая спасает главного героя от преследований, кормит и оберегает его в детстве, либо отпугивает от него врагов. Эти сюжеты легли в основу ряда преданий о Чингиз-хане. Вероятно, некие их отголоски зву­чали и в Крыму, а отсюда попали в Европу, поскольку европейская геральдиче­ская традиция прочно связывала символ совы с правящей династией Крыма. В качестве примеров можно привести европейские изображения крымских ханов, сопровожденные символом совы в щите; примечание геральдиста XVII в. о том, что «татарский хан носит изображение черной совы на золотом щите, потому что первый хан татар Чингис-хан был спасен при ее содействии» (G.A. Bockler, Ars Heraldica, Oraz 1971, p. 64); а также голландский справочник по флагам 1705 г., где знамя крымского хана описывается как желтое с черной совой посередине (тут же говорится и о втором ханском знамени: тоже желтом, но с черным драконом; C. Allard, Niewe Hollandse scheeps-bouw, Amsterdam 1705, p.  154-155, № 80, 81).

Связь перекопского изваяния с чингизидской символикой подтверждает и путешественник, который в 1793 г. лично осматривал крепость Ор-Капы: «Над эти­ми воротами я видел вырубленную в камне сову, почитаемую подлинным гербом Чингисхана; таковым, кажется, ее принимали и прочие владетели Крыма» (П. С. Паллас, Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным намест­ничествам Русского государства в 1793-1794 годах, Москва 1999, с. 22).

⁶⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 288.

⁶⁶ Донские дела, кн. 2, с. 154.

⁶⁷ Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, с. 451.

⁶⁸ Эвлия Челеби, Книга путешествий Эвлии Челеби, с.  14.

⁶⁹ Эвлия Челеби, Книга путешествий Эвлии Челеби, с.  17.

⁷⁰ Г.3. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 93. Военные действия во время осады Азака описаны по следующим источникам: Г. 3. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 89-93; Эвлия Челеби, Книга путешествий Эвлии Челеби, с. 14-19; Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, с. 451-465; Донские дела, кн. 2, с. 156, 229; В. Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 184-189.

⁷¹ Г. З. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 91; Донские дела, кн. 2, с. 218.

⁷² А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 288.

⁷³ Г. З. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 92. О недо­вольстве османского командования ханом говорят и турецкие источники (J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, s. 123).

⁷⁴ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 293,289. В старорусском оригинале ханская фраза передана так: «татары — "люди не зимовные"».

⁷⁵ А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 289.

⁷⁶ Г. 3. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 94. Находившееся к северо-востоку от крепости Ор-Капы селение Бешлы (с 1945 г. — с. Пятихатка Красноперекопского р-на Крым, обл.; см. перечень упоминаний в разные периоды в: H. Jankowski, A Historical-Etymological Dictionary of Pre-Russian Habitation Names of the Crimea, Leiden - Boston 2006, p. 303) было примечательно тем, что там с XVII в. размещался элитный отряд конницы, которому, наряду с находившимися в Ор-Капы сейменами, была поручена охрана крепости (Книга пу­тешествия. Турецкий автор Эвлия Челеби о Крыме (1666-1667 гг.), Симферополь 1999, с. 12). В последние годы существования Крымского ханства на базе этого от­ряда были созданы четыре эскадрона бешлеев — специальной конной гвардии при хане.

⁷⁷ Г.З. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, с. 94. Бахадыр Герай прибыл в Крым 26 октября 1641 г. и умер через два дня (А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 293). Другие источники, не упо­миная о встрече с пашой, сообщают, что хан умер от болезни (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 62; В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 380), а крымские пленники, попавшиеся в руки донцов, считали, что хан умер от ран, полученных в сражениях под Азаком (Донские дела, кн. 2, с. 286).

Бахадыр Герай был похоронен в мавзолее своего отца в бахчисарайском квартале Хамушан (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 62). Как уже говорилось в Примечании 17 Части «Селямет I Герай», этот мавзолей утра­чен, и выяснить местоположение квартала с таким названием в Бахчисарае пока не удалось.

⁷⁸ Le khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi, p. 161, 165.