Глава 12. КОРЕЯ В ГОДЫ ЯПОНО-КИТАЙСКОЙ И ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Используя марионеточное маньчжурское государство в качестве военного плацдарма, 7 июля 1937 г. Япония начала войну против Ки­тая. С этого времени у Японии стали ухудшаться экономические отно­шения со странами Запада. Жизнь страны была поставлена на служ­бу войне. В 1938 г. в Японии был принят закон о всеобщей мобилиза­ции, позволявший привлекать для военных целей любые материальные и трудовые ресурсы. С лета 1940 г. прекратили свою деятельность все политические партии страны. 27 сентября 1940 г. в Берлине офор­мился тройственный союз между Германией, Италией и Японией. По­сле этого были полностью прерваны торговые отношения с главным внешнеэкономическим партнером — США.

В ночь с 7 на 8 декабря 1941 г. Япония вступила во вторую ми­ровую войну, напав на Пёрл-Харбор — военно-морскую базу США на Гавайских островах. Экономическая ситуация в стране становилась все хуже. Не хватало солдат для армии и рабочих для заводов. С 1943 г. в японскую регулярную армию стали набираться те, кому бы­ло за 40 лет, а также студенты. С 1944 г. на заводах начали работать учащиеся средних школ. С 1941 г. в Японии были введены карточки на рис.

Экономические трудности и ограничение политических свобод конца 1930-х — первой половины 1940-х годов в некогда процветав­шей Японии не могли не отразиться на ее колонии — Корее, всегда находившейся в более тяжелом положении, чем метрополия.

Тема настоящей главы будет изложена в двух аспектах: 1) рас­смотрение главных моментов, характеризующих положение Кореи в конце 1930-х — начале 1940-х годов; 2) знакомство с новыми направ­лениями движения за независимость и тем местом, которое в них занимали идеи коммунизма, социализма, равноправия, особой роли государства. Все это поможет понять причины того, почему возник­ло разделение страны на Север и Юг. (Эти причины совсем не так просты, как это может показаться с первого взгляда, и не сводятся лишь к дислоцированию на территории Кореи союзных войск СССР и США.) Почему именно в Северной Корее было создано государство, строившее социализм? Почему столь велико было желание США ок­купировать южную часть Корейского полуострова, и почему первые годы независимого существования для Северной Кореи оказались бо­лее благополучными, чем для Южной?

В отечественном корееведении время конца 1930-х — начала 1940-х годов еще не привлекло достаточного внимания историков. Наиболее полное освещение этого периода представлено в соответствующих гла­вах второго тома коллективного труда «История Кореи» (М., 1974), принадлежащих перу Г. Ф. Кима и Ф. И. Шабшиной.

§ 1. Положение Кореи в годы японо-китайской и второй мировой войны

В конце 1930-х — начале 1940-х годов в развитии Кореи наблюдались две основные тенденции: 1) стремительная индустриализация и общий экономический рост, положительно не отражавшийся на уровне жизни простого народа, и 2) ужесточение колониального режима и курс на подавление национальной корейской культуры.

Объективной причиной общего экономического роста в Ко­рее было вступление Японии в войну с Китаем, а затем — во вто­рую мировую войну и последовавший рост потребностей в развитии японской оборонной промышленности. Для этого требовалось сырье, которого в Японии, как известно, было крайне недостаточно. В то же время северная часть Корейского полуострова была богата месторождениями каменного угля и железной руды. Поэтому главным объектом промышленного развития Кореи стали горнодобывающая и горнообрабатывающая промышленность.

В Корее добывали вольфрам, молибден, свинец, графит. Важней­шими видами продукции горнорудной промышленности были уголь и железная руда. С 1941 по 1944 г. объем добычи угля в Корее вы­рос с 6 до 8 млн т, железной руды — с 2 до 3 млн т. Основная часть железной руды добывалась на мусанских рудниках провинции Север­ная Хамгён. За период с 1937 по 1944 г. валовая продукция горно­рудной промышленности выросла в 3 раза, а железной руды — в 16 раз. Сырье частью вывозилось в Японию, частью перерабатывалось в Корее. Поэтому вместе с горнорудной промышленностью развива­лась металлургическая. В 1940 г. было пущено в эксплуатацию круп­нейшее в Корее металлургическое предприятие в городе Чхончжин, принадлежавшее японской корпорации Ниппон сэйтэцу («Японские металлургические предприятия»).

Важное место в развитии оборонной промышленности занимала химическая отрасль. Еще до начала японо-китайской войны более чет­верти продукции химической промышленности Кореи (в стоимостном выражении) имело военное назначение, а еще одну четверть состав­ляли химические удобрения. Крупнейшим центром химической про­мышленности являлся город Хыннам провинции Южная Хамгён, где располагался завод азотных удобрений, на котором также произво­дился порох. После вступления Японии в войну с Китаем в Корее было построено множество новых предприятий химической промыш­ленности, таких, как, например, химический комбинат в Пхеньяне или заводы жидкого топлива в Вонсане.

В машиностроительной промышленности Кореи также произошли изменения. Если до войны в Корее производили главным образом обо­рудование для горной промышленности, железнодорожные подвиж­ные составы и небольшие суда, то в военное время появились авто­сборочные и авиасборочные предприятия.

Интенсивный рост промышленности Кореи, втянутой в войну, тре­бовал развития электроэнергетики. В 1941 г. была построена крупней­шая Супхунская гидроэлектростанция в нижнем течении реки Амнок-кан. Всего к концу войны в Корее существовало около 150 крупных электростанций, которые полностью контролировались японским ка­питалом.

Захват Японией Маньчжурии в 1931 г., а затем вступление в вой­ну с Китаем в 1937 г. стали объективными причинами развития в Корее железнодорожного транспорта, который играл роль связующе­го звена между Японией и Китаем. В условиях войны он был более безопасным, чем морской. Большая часть железных дорог принадле­жала государству (Японии).

Крупнейшими портами, в развитие которых Япония вкладывала немалые средства, были Пусан на южной оконечности Корейского по­луострова—морские ворота Кореи, Чемульпхо (Инчхон), открывав­ший дорогу на Сеул по реке Ханган, и Нампхо, связанный с Пхенья­ном по реке Тэдонган.

Говоря об индустриализации Кореи в конце 1930-х — начале 1940-х годов, следует отметить, что главным объектом промышленного раз­вития была северная часть Корейского полуострова, наиболее бога­тая полезными ископаемыми. Действительно, в 1940-е годы 85% угля, 85% металлургической продукции, 88% продукции химической про­мышленности давал север Кореи. В 1945 г. электростанции северной части Кореи, наиболее богатые гидроресурсами и углем, вырабатыва­ли 92% всей электроэнергии Кореи. Поэтому вполне понятно, почему после разделения Кореи на Север и Юг (в результате освобождения Кореи от японского колониального господства) экономическое поло­жение двух частей оказалось настолько различным.

В заключение краткого обзора экономических изменений в Корее рубежа 1930-1940-х годов следует отметить еще один важный момент. Рост промышленного производства на севере Кореи естественным об­разом приводил к росту численности рабочего класса. Всего в Корее к концу войны насчитывалось до 2 млн рабочих при общей числен­ности населения в 25 млн человек. Работа на новых, оснащенных по последнему слову техники предприятиях требовала повышения об­разовательного уровня рабочих. В 1930-1940-е годы в среде рабочих были достаточно популярны или, по крайней мере, могли быть вос­приняты идеи социализма. Таким образом, география экономического развития Кореи того времени создавала почву для более безболезнен­ной адаптации социалистической модели государственного развития именно в северной части полуострова.

Однако, как уже отмечалось, планомерное экономическое разви­тие Кореи осуществлялось Японией отнюдь не в интересах корейско­го народа. Свидетельство тому — политика, которую проводила в это время японская колониальная администрация в отношении корейской культуры, корейской нации как таковой. В современной историографии эта политика определяется как «политика уничтожения на­ции».

В 1937 г. после начала японо-китайской войны был издан указ о запрещении употребления корейского языка в государственных учре­ждениях. «Неграмотные» корейцы должны были пользоваться услу­гами переводчика. С 1938 г. было прекращено преподавание корейско­го языка в школах[1]. Теперь японский язык стал называться «родным языком».

Для борьбы с употреблением корейского языка в школах японские учителя ввели систему наказаний и премий. Так, в отдельных шко­лах всем учащимся выдавались особые талоны, по десять на неделю. Если кто-то из соучеников говорил в школе по-корейски, то каждый имел право отнять у нарушителя талон. В конце недели проходила проверка. Если у ученика было меньше десяти талонов, ему полага­лось наказание, например, удары палкой по рукам. Если больше — ученик получал подарки в виде карандашей, тетрадей и т.п. Имев­шему десять талонов обеспечивалась «спокойная жизнь». Иногда за употребление корейского языка могли брать денежные штрафы[2].

С конца 1930-х годов в Корее все интенсивнее стала разворачи­ваться пропаганда теории об общих корнях корейского и японского народов, в которой японский народ занимал доминирующее место. Для того чтобы окончательно воплотить эту теорию в жизнь, в конце 1939 г. в Корее был распространен указ, согласно которому с 11 фев­раля 1940 г. начиналась кампания по замене корейских фамилий на японские. Иными словами, исходя из своей корейской фамилии, кото­рая состояла из одного слога, нужно было выбрать соответствующую японскую. Вместе с фамилией нередко приходилось менять и имя. Таким образом, по замыслу инициаторов кампании, на территории Корейского полуострова все корейцы должны были «стать японца­ми».

Акт замены фамилий стал огромной трагедией для населения Ко­реи, практически каждый знал свою генеалогию на многие столетия вглубь веков и гордился этим. Замена фамилий, помимо того, что ли­шала корейца его национального лица, не давала возможности совер­шать многочисленные ритуалы и церемонии годового и жизненного циклов, такие, как, например, ежегодные церемонии кормления ду­хов предков. Поэтому многие корейцы, в особенности люди среднего и пожилого возраста, не соглашались менять фамилии даже под стра­хом смерти. Формально кампания была «успешно» завершена уже к 10 августа 1940 г. По отчетам к этому времени около 80% корейцев  сменили фамилии. Реально же новые японские имена и фамилии упо­треблялись исключительно в официальном делопроизводстве, присут­ственных местах и т. п., в то время как в повседневной жизни люди, естественно, пользовались своими национальными именами.

Однако некоторые представители корейской интеллигенции и на­циональной буржуазии поддержали кампанию по замене имен. Среди них был корейский писатель Ли Гвансу (1892-?, после 1950 г.), в свое время воспринимавшийся корейским населением как патриот. Он взял себе имя Каяма Мицуо.

В августе 1940 г. были закрыты две крупнейшие корейские газеты, издававшиеся на корейском языке — « Чосон илъбо» и «Тона ильбо». В октябре 1942 г. было разогнано «Научное общество корейского язы­ка» (Чосоно хакхве). Его руководители — Ли Юнчжэ, Ли Гынно, Хан Чжин, Ли Хисын и многие другие, продолжавшие, несмотря на все запреты, бороться за сохранение национального языка, были аресто­ваны и осуждены на тюремное заключение.

Со второй половины 1930-х годов японская администрация стала активно внедрять в Корее японскую национальную религию синто, во главе которой стоял японский Император. Во всех корейских учеб­ных заведениях школьников и студентов насильно заставляли покло­няться божествам синто, в корейских жилых домах хозяев обязы­вали вывешивать табличку духа легендарной основательницы япон­ской нации, богини солнца Аматэрасу. Даже в католических и про­тестантских церквах корейцев заставляли поклоняться духам синто. Редкие случаи неповиновения, как, например, пастора Чу Гичхоля (1897-1941), жестоко карались.

По замыслу японских колонизаторов, корейцы должны были все как один подняться на борьбу во имя побед японского народа, имев­шего «общие корни с корейским». Корейцы должны были стать «на­родом-слугой» Империи. В феврале 1938 г. был опубликован закон о «добровольном» наборе корейцев в имперские сухопутные войска. В эти войска шли главным образом неимущие выходцы из деревни, до­веденные до состояния крайней нищеты японской колониальной по­литикой. С 1942 г. в корейских школах было введено обязательное военное обучение, а с 1943 г. (как и в Японии) в армию стали призы­ваться учащиеся школ. Корейцами комплектовались не только сухо­путные войска, но и флот. Всего за годы двух войн в японской армии вынуждены были служить 360 тыс. корейцев.

Однако японцам требовались не только корейские солдаты, но и все материальные и трудовые ресурсы страны. В апреле 1938 г. был опубликован Закон «О всеобщей мобилизации во имя государства»» согласно которому японская колониальная администрация могла ис­пользовать любые материальные и трудовые ресурсы Кореи для нужд войны. Действительно, в годы японо-китайской и Тихоокеанской вой­ны (12.1941-08.1945) действовал Закон «О регулировании распределе­ния зерновых Кореи», согласно которому около 40-60% сельскохозяй­ственной продукции изымалось на военные нужды; 667 648 корейцев были привлечены к самым разнообразным работам, главным обра­зом на рудниках, оборонных заводах, строительстве оборонительных сооружений. Нередко в целях соблюдения «секретности» после завер­шения работ корейских рабочих убивали.

Среди всех видов «использования корейских людских ресурсов» особой жестокостью отличалось создание так называемых «подразде­лений несгибаемых» (чонсиндэ) по указу от 23 августа 1944 г., кото­рые комплектовались из корейских женщин и девушек в возрасте от 12 до 40 лет. Формально труд женщин, набранных по этому указу, мог использоваться и на оборонных заводах. Однако большинство из них отправляли в японскую армию. Днем девушки и женщины рабо­тали поварами, прачками, медсестрами или даже подносчицами бое­припасов, а по ночам должны были исполнять обязанности «женщин-успокоительниц» (вианбу). В среднем на каждую «женщину-успокоительницу» приходилось по 29 солдат, а в конце Тихоокеанской войны число солдат могло доходить до сотни. Считается, что в японскую армию было привлечено от 140 до 180 тыс. корейских женщин.

Пожалуй, самым трагичным в истории Кореи конца 1930-х — на­чала 1940-х годов, было то, что в корейском обществе появлялось все больше людей, которые поддерживали идею единения Кореи с Япо­нией, японскую политику как в самой Корее, так и в окружающем мировом пространстве. В годы войны возникали всевозможные «пат­риотические» общества, имевшие своей целью «воспитание» корей­ского народа, «совершенствование» его духа, мобилизацию его сил во имя интересов «великой» японской Империи. В такие общества входи­ли главным образом представители корейской буржуазии, разбогатев­шей на оборонных заказах, а также часть интеллигенции, нашедшей «свое место» в условиях безжалостной машины японского колониаль­ного режима.

К сожалению, среди них были и довольно известные представите­ли тех, кто в свое время боролся с Японией за независимость страны. Так. Юн Чхихо (1865-1946), участвовавший в перевороте реформа­торов 1884 г., являвшийся одним из руководителей Общества незави­симости (1896-1898), пострадавший в 1911 г. по «делу 105» в связи с обвинениями в подготовке убийства генерал-губернатора Тэраути Масатакэ, известный лидер движения за независимость, в 1938 г. стал членом прояпонской «Корейской лиги за гражданский дух всеобщей мобилизации» (Кунмин чонсин чхондонвон Чосон ёнмэн), а 1941 г. — одним из руководителей прояпонской «Корейской временной военной организации служения родине» (Чосон имчжон погуктан). По­сле освобождения Кореи Юн Чхихо покончил жизнь самоубийством. Знаменитый корейский литератор и историк, автор сеульской Первомартовской Декларации независимости Чхве Намсон также вошел в руководство «Корейской временной военной организации служения родине».

К 1940 г. в Корее уже выросло молодое поколение, для которо­го независимость Кореи была чем-то абстрактным, неосязаемым, а японское колониальное господство «естественной» реальностью. Сре­ди элиты корейского общества в самой Корее уже не осталось людей, способных возглавить движение за независимость. Карательные ме­роприятия японской колониальной администрации ужесточились как никогда. Рабочий класс севера страны еще не мог стать лидирующей силой в борьбе за возрождение родины. И только корейское патрио­тическое движение за рубежом по-прежнему отличалось достаточной активностью.

§ 2. Новая стадия движения за независимость

В конце 1930-х-начале 1940-х годов зарубежное корейское движе­ние за независимость, так же как и в предыдущее десятилетие, имело свои центры в Китае, США и СССР.

В южнокорейской историографии основное внимание акцентиру­ется на тех тенденциях, которые складывались в корейском движе­нии за независимость в Китае как наименее подверженном влиянию «внешних сил». Здесь на рубеже 1930-1940-х годов сформировались два блока — «левый» и «правый». К 1944 г. им удалось объединиться.

Обратимся к истории создания «левого» блока национально-осво­бодительного движения, которое возглавил Ким Вонбон (1898-?, по­сле 1958 г.). Ким Вонбон стал участником движения за независимость Кореи в 1921 г., находясь в Китае, куда приехал впервые еще в 1915 г. Здесь же он получил военное образование в гоминьдановской военной школе на острове Хуанпу (Вампу), возглавлявшейся Чан Кайши. Ким Вонбон интересовался марксизмом и в 1929 г. основал в Пекине «Ин­ститут ленинской политики». Имея военное образование, он прилагал немалые усилия для создания офицерских кадров будущей корейской армии освобождения. Так, в 1932 г. Ким Вонбон открыл в Нанкине Корейскую офицерскую школу.

В том же году из двух Партий независимости Кореи (Хангук тон-ниптан и Чосон тонниптан), Новой корейской партии независимо­сти (Синхан тонниптан), Корейской революционной партии (Чосон хёнмёндан), Великой корейской партии независимости (Тэхан тон­ниптан) при активном участии Ким Вонбона был создан «Корейский объединенный союз антияпонского фронта» (Хангук тэиль чон-сон тхониль тонмэн). Действительно, после ликвидации в Корее в 1932 г. «Общества обновления» (Синганхве), многие представители патриотических сил переправились в Китай и активно включились в национально-освободительную борьбу. В начале 1930-х годов Со­юз антияпонского фронта стал фактически второй значимой силой, объединявшей корейские патриотические силы в Китае, после Вре­менного правительства Республики Корея в Шанхае.

В июне-июле 1935 г. в Нанкине из Корейского объединенного со­юза антияпонского фронта Ким Вонбон образовал Корейскую наци­ональную революционную партию (Хангук минчжок хёнмёндан). Во главе новой партии встал сам Ким Вонбон; коммунист по убеждениям Ким Дубон (1889-1961?) стал заведующим организационным отделом. Однако часть руководящих постов занимали представители «право­го» крыла движения за независимость, например, Ким Гюсик (1877-1950), бывший министр иностранных дел Временного правительства. Окончательное «полевение» партии произошло в 1937 г., когда в ее ряды вошли представители корейского коммунистического движения, переправившиеся в Китай из Кореи. Тогда в названии партии «пра­вое» имя Кореи «Великая Хан» поменяли на «левое» «Утренняя Све­жесть».

Среди важнейших программных требований строительства буду­щего независимого государства были указаны такие, как: 1) госу­дарственная собственность на землю и равное распределение земли между крестьянами; 2) государственное управление крупными или «монопольными» предприятиями; 3) государственное планирование. Требования эти основывались на так называемом принципе «равен­ства трех», т. е. принципе сбалансированности отношений между лич­ностью, нацией и государством или между политикой, экономикой и народным образованием.

Таким образом, в программе Корейской национальной революци­онной партии были намечены элементы будущего строительства го­сударства социалистического типа или по крайней мере с элементами социализма. Возможно, именно по этой причине часть корейских пат­риотов правого крыла со временем вышли из рядов партии.

Однако события японо-китайской войны трагически повлияли на судьбу партии. Штаб-квартира ее со дня основания находилась в Нан­кине. Когда в октябре месяце японские войска подошли к Нанкину, штаб-квартира переехала в Ухань. После падения Уханя партия пре­кратила свое существование. Сам Ким Вонбон отправился в Чунцин, где расположилось Временное правительство Республики Корея, и впоследствии вошел в его состав. При этом в 1938 г. он создал «Лигу фронта корейской нации» (Чосон минчжок чонсои ёнмэн), которая стала новым центром левых сил корейского движения за освобожде­ние в Китае.

Почему в «буржуазное» правительство, возглавлявшееся лидером правого крыла Ким Гу (1876-1949), вошел Ким Вонбон, человек левых убеждений?

Это случилось потому, что сам Ким Гу постепенно приходил к идее^объективной необходимости преобразований с элементами левой ориентации в будущей свободной Корее. В 1937 г., пытаясь расширить и укрепить антияпонский патриотический фронт правых сил, Ким Гу образовал «Объединенный союз организаций движения за возрожде­ние Кореи» (Хангук кванбок ундон танчхе ёнхапхве). Однако уже в 1939 г. Ким Гу и Ким Вонбон пришли к мысли о необходимости объ­единения левых и правых сил в единый антияпонский фронт, по пово­ду чего распространили совместное «Открытое послание товарищам и соотечественникам» (Тончжи, тонпхо-еге понэнын конгэчжан). В открытом послании была представлена относительно умеренная про­грамма строительства нового корейского государства после освобож­дения. Речь шла о необходимости строительства независимого корей­ского государства; экспроприации, т. е. «возврате» японской собствен­ности в Корее, а также собственности прояпонски ориентированных корейцев; государственном управлении промышленностью, транспор­том, банками в «переходный период»; распределении земли между крестьянами и запрете купли-продажи земли.

Тогда из-за противодействия ряда членов правого Объединенного союза реализовать идею единого фронта не удалось. Однако объек­тивное положение Кореи привело к тому, что в опубликованной в но­ябре 1941 г. программе Партии независимости Кореи (Хангук тоннип-гаам), воссозданной Ким Гу 9 мая 1940 г., был провозглашен принцип «равенства трех», на котором ранее настаивал Ким Вонбон. 28 нояб­ря 1941 г. Временное правительство Республики Корея опубликовало «Программу государственного (строительства Республики Корея». В ней были обозначены такие пункты, как: 1) проведение всеобщих рав­ноправных выборов; 2) создание системы обязательного образования; 3) государственная собственность на землю и распределение земли между крестьянами; 4) государственная собственность на крупные предприятия.

Таким образом, в начале 1940-х годов в представлениях правого лидера движения за независимость Ким Гу о будущности корейско­го государства появились отдельные элементы социализма. Однако это вовсе не означало, что Ким Гу вдруг стал разделять левые взгля­ды. Наоборот, он всегда достаточно негативно относился к марксизму, классовой борьбе, классовой диктатуре (хотя не принимал и западные представления о свободе). Подобное внешнее «полевение» взглядов Ким Гу было отражением социально-экономических реалий Кореи: все крупные предприятия, большая часть земли находились в руках японцев или их «приспешников».

Как можно было распорядиться крупными предприятиями и зем­лей после будущего освобождения Кореи? Продавать их было некому, потому что достаточным количеством финансов обладали только ино­странцы или коллаборационисты. Для последних освобождение Ко­реи означало неминуемый суд и наказание. Только землю можно было безвозмездно раздать крестьянам, что и предполагалось сделать.

Таким образом, в результате относительного сближения программ двух блоков, ужесточения японской колониальной политики подавле­ния корейского народа, перелома в ходе второй мировой войны, ко­гда освобождение Кореи становилось реальным, создавалась база для объединения двух блоков — под руководством Ким Вонбона и Ким Гу — в рамках Временного правительства.

В мае 1942 г. было принято решение о том, что Ким Вонбон стано­вится заместителем главнокомандующего Армией возрождения Ко­реи (Хангук кванбоккун), которая была создана в сентябре 1940 г. и подчинялась Временному правительству. Окончательное соединение двух блоков произошло в апреле 1944 г. и было закреплено приняти­ем пятого, исправленного варианта текста Конституции Республики Корея. По оценкам историков Сеульского университета, новое коали­ционное правительство можно определить как «социал-демократическое»[3].

Учитывая объективную предрасположенность колонизированной Кореи к установлению государственности с элементами социализма, а также «полевение» Временного правительства Республики Корея к середине 1940-х годов, становится понятным, почему ряд западных держав не противился идее оккупации Кореи после освобождения от японского господства.

С начала 1940-х годов Временное правительство стало предпри­нимать активные шаги с целью признания его как единственного за­конного правительства после освобождения Кореи. 1 марта 1942 г., в 23-ю годовщину Первомартовского движения, Временное правитель­ство приняло обращение к Китаю, США, Англии и СССР с призывом признать его законность.

Каирское совещание в ноябре 1943 г. с участием президента США Т. Рузвельта, премьер-министра Великобритании У. Черчилля и гла­вы гоминьдановского Китая Чан Кайши, на котором было заявлено о предоставлении Корее независимости, воодушевило Ким Гу, и он ре­шил попробовать добиться признания Временного правительства если не одновременно у всех ведущих мировых держав, то хотя бы посте­пенно. Запросы о признании Временного правительства отправлялись на имя Чан Кайши 3 июля и 5 октября 1944 г., но оставались без от­вета, несмотря на искреннее сочувствие Временному правительству со стороны главы Китайской Республики. Ким Гу надеялся хотя бы через военное сотрудничество с армией гоминьдана и войсками США, находившимися в Китае, добиться участия Армии возрождения Ко­реи в операциях по освобождению Кореи и тем самым обеспечить будущую легитимность передачи власти Временному правительству.

Однако все его попытки оказались практически безуспешными. У союзных государств — СССР и США были свои планы насчет путей разгрома милитаристской Японии и последующего освобождения Ко­реи, и в них не было места почти неизвестному в обеих странах Вре­менному правительству, которое, с точки зрения США, было чересчур «левым», а с точки зрения СССР — слишком «правым».

У будущих стран-освободительниц были «свои» представители ко­рейского национально-освободительного движения, причем не какие-нибудь безымянные «ставленники», а люди, хорошо известные в Ко­рее и являвшиеся в некотором роде символами движения за независи­мость. Так, в США с 1904 г. в течение многих десятилетий проживал Ли Сынман, объединивший вокруг себя патриотические круги корей­ских соотечественников в США.

У СССР также к 1945 г. появился «свой» лидер движения за неза­висимость — Ким Ирсен, прославившийся с конца 1930-х годов анти­японскими партизанскими рейдами в Маньчжурии и у северных гра­ниц Кореи. Как уже упоминалось, по версии отечественной историо­графии 1990-х годов, Ким Ирсен с 1942 г. занимал заметные посты в отдельной 88-й стрелковой бригаде, сформированной на Дальнем Востоке из маньчжурских партизан. Согласно северокорейской исто­риографии, Ким Ирсен все это время находился в Маньчжурии, но в июле 1945 г. прибыл в Хабаровск, где обсуждал с командованием Красной Армии вопрос о совместных действиях с Корейской Народно-революционной армией. В любом случае «легендарный» Ким Ирсен был хорошо знаком советскому военному руководству, что не отрица­ется историками.

Именно этим лидерам движения за независимость, тесно связан­ным с будущими странами-освободительницами Кореи, и предстояло сыграть ключевую роль в дальнейшем развитии ее истории.

[1] В отечественной литературе указывается, что запрет на употребление корей­ского языка в школах был введен только в 1942 г.

[2] Из бесед с корейским переводчиком в г. Сунчхоне (КНДР) тов. Ли в 1988 г.

[3] Хангукса тхыккан (Спецкурс по истории Кореи). Сеул, 1990. С.270.