Глава III

ЗАВОЕВАНИЕ ФИЛИППИН ИСПАНИЕЙ

ИСПАНСКАЯ ЭКСПАНСИЯ В СЕВЕРНЫЕ И ЦЕНТРАЛЬНЫЕ РАЙОНЫ

Завоевание Филиппин Испанией относится к начальному этапу европейской экспансии в страны Востока, проходившей в эпоху Великих географических открытий. Страны Южной и Юго-Восточной Азии привлекали европейских колонизаторов как богатейшие источники золота, а также пряностей, в то вре­мя ценившихся на Западе не меньше, чем благородные метал­лы. В XV—XVI вв. авангардную роль в европейской колониаль­ной экспансии играли два феодальных государства Пиренейско­го полуострова — Португалия и Испания. Обе страны были сильными морскими державами, обладательницами лучших в Европе флотилий. В заморских походах были заинтересованы испанские и португальские короли, нуждавшиеся в финансовых средствах для укрепления централизованной королевской власти; купечество, страдавшее от конкуренции итальянских городов, которые захватили монопольные позиции в Средиземноморье; многочисленное мелкое дворянство, оставшееся не у дел после завершения реконкисты[1]; католическая церковь, стремившаяся приумножить доходы за счет новообращенного населения в захваченных землях.

Борьба за азиатские рынки породила острое соперничество между Португалией и Испанией. Португальцы почти на столе­тие опередили испанцев в разведке и освоении морских путей на Восток. К концу XV в. морское господство Португалии утвердилось на всем протяжении от Пиренейского полуострова до Индии и Юго-Восточной Азии. Поэтому Испания, приступив­шая к широкой колониальной экспансии лишь в конце XV в., вынуждена была в поисках путей к восточным рынкам дви­гаться в западном направлении (поскольку путь вокруг Африки был в руках португальцев). Именно в результате этого движе­ния была открыта Америка, после чего началась колонизация Латиноамериканского континента.

В 1493 г. папа римский Александр VI издал буллу с целью урегулирования испано-португальских отношений, согласно ко­торой весь «нехристианский» мир подразделялся на сферы влияния Португалии и Испании. Окончательно демаркацион­ная линия была определена испано-португальским договором в Тордесильясе (1494 г.). Она проходила приблизительно в 2 тыс. км западнее островов Зеленого Мыса. В сферу влияния Португалии была включена территория Африки и большая часть Азии, а к Испании отошла почти вся Америка и острова Тихого океана. Борьба между Испанией и Португалией продол­жалась и после этого своеобразного «раздела мира».

В 1521 г. в поисках западного пути в Индию и  к Молукк­ским островам  («Острова пряностей»,   как  их  называли   в то время в Европе), служившим источником острых конфликтов между Испанией и Португалией, экспедиция Магеллана обна­ружила Филиппинский архипелаг. В марте 1521   г.   испанские конкистадоры высадились на  небольшом о-ве Лимасава   (по­близости от Себу), водрузив на побережье гигантский крест  в знак перехода   новых    земель   под   духовный   контроль   папы римского и во владение католического монарха. Оставив затем этот бедный и малонаселенный остров,   Магеллан   перебрался на Себу. Местное население первоначально отнеслось к чуже­земцам вполне   дружелюбно.    Магеллан   окрестил   одного   из влиятельных себуанских правителей — дато Хумабона, дав ему христианское  имя Карлос в честь императора   Карла V. За­ключив «кровный договор» с окрещенным дато,   Магеллан объявил его королем Себу и всех соседних островов, обязав их жителей платить дань своему «союзнику». Лапу-Лапу, прави­тель одного из островов, не захотел подчиниться, запретив сво­им подданным платить дань новоиспеченному «королю» и снабжать продовольствием чужеземцев. По известному описа­нию Пигафетты, Магеллан с  60  солдатами  отправился   на о-в Мактан, чтобы наказать непокорного правителя. 27 апре­ля 1521 г. шлюпки   с Магелланом   и   его   воинами  пересекли узкий пролив, отделяющий Себу   от   Мактана, но   не  смогли пристать к берегу из-за рифов. Магеллан разделил своих людей на два отряда. Мушкетеры и арбалетчики остались в лодках, обстреливая побережье Мактана, но расстояние было слишком большим, и их пули не достигали собравшихся на берегу вои­нов Лапу-Лапу. Магеллан во главе второго отряда вброд до­брался до берега. Мактанцы осыпали испанских солдат градом стрел, копий, дротиков и камней. Испанцы обратились в бес­порядочное бегство. Магеллан, оставшийся с несколькими сол­датами (в их числе был и Пигафетта), пытался оказать сопро­тивление, но был смертельно ранен тростниковыми копьями и стрелами островитян.

После гибели Магеллана, главным образом из-за насилий, чинимых конкистадорами над   местными жителями, началось восстание на Себу. Преемник Магеллана, Барбоса, и большин­ство участников экспедиции были перебиты восставшими. Оставшиеся в живых испанцы спешно покинули остров. В на­ши дни на Себу рядом с «Крестом Магеллана» — монументом, воздвигнутым в честь первого кругосветного плавания, — уста­новлен памятник Лапу-Лапу, почитаемому на Филиппинах как первый борец против колониализма.

Магеллан назвал открытый им архипелаг островами Св. Ла­заря, позднее Филиппины назывались попеременно Западными или Восточными островами. В 1525, 1526 и 1527 гг. из Испании отправлялись экспедиции, заходившие на Филиппины, с коро­левскими инструкциями основать торговые фактории и военные форты на Молукках, в Китае и Японии. Все три экспедиции были разбиты португальцами, располагавшими в этих районах сетью хорошо укрепленных опорных баз. В конце концов Испа­ния пошла на заключение нового договора с Португалией (со­глашение в Сарагосе 1529 г.), признав за последней право на владение «Островами пряностей» и добившись включения Фи­липпинского архипелага в свою сферу влияния. Занятые коло­ниальными войнами на Американском континенте, испанцы не сразу приступили к территориальным захватам «а Филиппи­нах, ограничиваясь до середины 60-х годов XVI в. отправкой отдельных разведывательных экспедиций. В 1536 г. на Запад­ных островах побывала испанская экспедиция во главе с Лоай-сой. В 1542 г. из Новой Испании (Мексики) была отправлена экспедиция во главе с Вильялобосом с инструкцией основать испанские опорные базы на архипелаге. Испанские суда захо­дили в гавани о-вов Самара и Лейте. Один из членов экспе­диции, Бернардо де ла Торре, назвал этот район архипелага Филиппинами в честь испанского наследного принца Филиппа, будущего короля Филиппа II (позднее это название было рас­пространено на всю территорию архипелага). В 1543 г. экспе­диция отправилась дальше на юг, к Молуккским островам, где была разбита португальцами.

Планомерное завоевание Филиппин началось с середины 60-х годов XVI в. К этому времени под властью испанской ко­роны находилась обширная колониальная империя, раскинув­шаяся на громадной территории Центральной и Южной Аме­рики от северных границ Мексики до Ла-Платы на юге. Чудо­вищное по масштабам ограбление американских владений превратило Испанию в одну из сильнейших держав Европы. По словам К. Маркса, «это было время, когда влияние Испа­нии безраздельно господствовало в Европе, когда пылкое во­ображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо, рыцарских подвигов и всемирной монархии»[2]. Могущество и богатство воспитывали в испанцах шовинизм, порождали веру в превосходство над другими народами. Католическая церковь, заинтересованная не менее короны, купечества и дворян в но­вых источниках богатства, выдвинула эффективное идеологиче­ское обоснование колониальной экспансии. Завоевание новых территорий и покорение населения осуществлялись во имя «спасения душ» язычников и утверждения «истинной веры» во всех уголках земного шара. Испанцы считали себя народом, избранным Провидением для выполнения этой великой миссии. В испанской экспансии на Восток, в результате которой были завоеваны Филиппины, идеологические лозунги играли столь же большую роль, как и мотивы экономические (жажда золота и пряностей) и политические (стремление нанести удар главному сопернику — Португалии).

В феврале 1565 г. у берегов Филиппин появилась испанская военная эскадра, вышедшая в ноябре 1564 г. из мексиканского порта Нативидад. Экспедицию возглавлял бывший алькальд г. Мехико Мигель Лопес де Легаспи, опытный военачальник, прошедший школу захватнических войн на Американском кон­тиненте. В качестве советника Легаспи на Филиппины отпра­вился ученый монах-августинец Андрее де Урданета, участник многих военных походов, картограф и искусный навигатор, однажды уже побывавший на Филиппинских островах в соста­ве экспедиции Лоайсы. Легаспи командовал эскадрой из 5 военных судов, на которых находились 500 солдат и пять (включая Урданету) монахов-августинцев.

В апреле 1565 г. испанцы высадились на Себу. Здесь было основано первое укрепленное испанское поселение Сан-Мигель (позднее на этом месте вырос город Себу). Используя разоб­щенность балангаев и межплеменные противоречия, испанцы привлекли на свою сторону часть местных дато. Легаспи за­ключил «кровные договоры» с двумя наиболее воинственными и сильными правителями — дато Сикатуной (о-в Бохоль) и раджой Тупасом (Себу). Воины Тупаса и Сикатуны вместе с солдатами Легаспи участвовали в завоевании Висайских островов. Кровавой расправе испанские конкистадоры подвер­гали ту часть местного населения, которая оказывала сопротив­ление завоевателям. В 1565 г. вооруженные восстания вспыхи­вали в различных районах Себу. В том же году произошли восстания на о-вах Мактан и Тави. Вождь мактанцев Дагами объявил себя продолжателем борьбы Лапу-Лапу. Эти восста­ния были подавлены в 1566 г.

К началу 70-х годов XVI в. в основном закончился процесс завоевания территории Висайев и Северного Минданао.

Серьезной проблемой, с которой испанцы столкнулись на Висайях, был недостаток продовольствия. Экономика Себу и Паная — двух островов с наиболее плотным населением и срав­нительно высоким уровнем развития производительных сил — была подорвана испанским завоеванием. Были разорены и сожжены многие селения, уничтожены рисовые поля, сократи­лась численность трудоспособного населения. До 1569 г. основ­ной базой испанцев на Висайях был Себу, затем Легаспи пе­ренес свою резиденцию на Панай. Но и на Панае — центре ри­сового производства Висайев (жители Паная снабжали рисом соседние острова и вывозили его на Минданао и Молукки) — в результате испанского завоевания урожайность риса резко упа­ла. В 1570 г. нехватка риса и других продовольственных про­дуктов приняла катастрофические размеры. Продовольствен­ный вопрос был одной из причин, побудивших Легаспи ускорить продвижение на север в поисках более плодородных и освоен­ных земель. Весной 1570 г. была отправлена экспедиция под командованием Мартина де Гоити и внука Легаспи, Хуана де Сальседо, для разведки и, по возможности, установления испан­ского суверенитета на Лусоне. Экспедиция состояла из отряда испанских солдат (100 человек) и нескольких отрядов висайя.

20 мая 1570 г. испанские корабли вошли в Манильский за­лив. Испанцы обратили внимание на то, что Майнила была хо­рошо укреплена: на побережье возвышалась крепость, соору­женная из земли и стволов пальмовых деревьев, защищенная 12 артиллерийскими орудиями (местные пушки-лантаки). На­селение Майнилы, по сведениям Гоити, насчитывало до 2 тыс. жителей. Мусульманский правитель Майнилы, раджа Солиман, встретил высадившихся на побережье иноземцев артиллерий­ским огнем. Испанцы отступили, но затем, используя военное превосходство, сумели захватить крепость. Гоити оставил там небольшой отряд, двинувшись с основными войсками на завое­вание соседних районов Лусона. Оставшиеся в Майниле испан­ские солдаты начали грабить и притеснять местное население, что вызвало восстание, возглавленное раджой Солиманом. Вос­ставшие перебили испанских солдат, сожгли крепость и ушли в горы. Гоити вынужден был вернуться на Панай.

Испанские колонизаторы появились снова на берегу Манильского залива спустя год — в апреле 1571 г. Военными опе­рациями руководил Легаспи. Конкистадоры разрушили и со­жгли заново отстроенную крепость и окрестные селения, заста­вив Солимана и правителей соседних балангаев признать вер­ховную власть Испании. Удобное стратегическое положение и процветающая экономика Майнилы привлекли внимание Ле­гаспи. По его приказу в устье Пасига было начато строительст­во испанского города, будущей столицы колонии — Манилы.

Обосновавшись в Маниле, испанцы в 1572—1574 гг. завоева­ли территорию Центрального Лусона — рисовую житницу острова, наиболее развитые экономически и густо заселенные районы. В 1574 г., двигаясь на север, они захватили террито­рию, заселенную илоканами, и в 1575—1580 гг. распространи­ли свое господство на весь Северный и Северо-Восточный Лусон. В военных операциях принимали участие отряды, набран­ные из висайя, и воины «союзных» дато. Завоевание многих районов Лусона было осуществлено руками филиппинцев.

При завоевании Лусона карательные методы применялись испанцами в значительно больших масштабах по сравнению с относительно мирным процессом покорения Висайских остро­вов. На Лусоне испанцы чаще встречались с сильным сопротив­лением местного населения, особенно упорной была борьба жи­телей северных районов Лусона, вспышки которой продолжа­лись вплоть до 1590 г.

В начале 80-х годов в основном закончилось завоевание архипелага. Границы испанской колонии, в которую входили северные и центральные районы Филиппин (о-в Лусон, Висайи, северные территории о-вов Минданао и Палавана), просущест­вовали около трех столетий — до второй половины XIX в. Вне контроля испанских колонизаторов остались горные племена, населявшие труднодоступные внутренние районы Лусона, кото­рые формально находились под властью испанской короны. Попытки христианизировать и колонизовать эти районы дали ничтожные результаты. Испанская экспансия в южные районы архипелага была остановлена филиппинскими мусульманскими народами, населявшими центральные и южные территории Минданао и архипелаг Сулу.

НАЧАЛО «ВОЙН МОРО»

Важным фактором, который обеспечивал успешное сопро­тивление южных районов европейским колонизаторам, была внешняя поддержка, получаемая султанатами Магинданао и Сулу от правящих мусульманских кругов соседнего малайско-индонезийского региона. Военную помощь Магинданао оказыва­ли султаны Тернате, султанат Сулу получал поддержку из Брунея и с Суматры. Военно-политическому союзу с индонезийски­ми султанатами способствовали родственные связи между фи­липпинскими и индонезийскими правящими династиями, рели­гиозная общность и, наконец, торговые интересы индонезийцев, стремившихся к сохранению морской и торговой монополии в островной части Юго-Восточной Азии.

Многолетняя борьба филиппинских мусульманских народов против испанских колонизаторов, начавшаяся с сопротивления европейской агрессии в конце XVI в. и продолжавшаяся до второй половины XIX в., вошла в историю Филиппин как «вой­ны моро». Моро, т. е. маврами, испанские колонизаторы стали называть свободолюбивых филиппинских мусульман[3] по аналогии с воинственными арабами  (маврами)  у себя на родине.

Борьба между мусульманскими народами и испанскими ко­лонизаторами велась с обеих сторон под лозунгом защиты «истинной веры». Для испанцев религиозные лозунга служили идеологическим обоснованием экспансии. Само название «мо­ро», данное филиппинским мусульманам, должно было указы­вать на преемственность «войны креста и полумесяца». Для мусульманских народов ислам служил идеологическим знаме­нем антиколониальной борьбы, сопротивление европейским аг­рессорам облекалось в форму войны против «неверных».

Впервые испанцы столкнулись с моро в 1565 г. (вскоре пос­ле прибытия на острова экспедиции Легаспи), захватив у бе­регов о-ва Бохоль торговое судно из Сулу. Эпизодические столкновения с моро в районе Висайских о-вов и Северного Минданао продолжались и в последующие годы. Захват испан­цами Майнилы был враждебно встречен султаном Брунея, свя­занным родством с тамошними правителями-мусульманами. В 1574 г. генерал-губернатор Филиппин получил секретную ин­формацию о снаряжении в Брунее сильного флота для напа­дения на Манилу и о подготовке антииспанского восстания в самой столице. В 1574 г. действительно вспыхнуло восстание, возглавленное бывшим раджой Тондо — Лакан Дулой, которое было жестоко подавлено испанцами. Атака мусульманского флота, однако, не состоялась.

В 1578 г. представился повод для вмешательства испанцев во внутренние дела Брунея, поскольку там разгорелась междо­усобица из-за престолонаследия. Воспользовавшись просьбой о военной помощи, исходившей от одного из претендентов на сул­танский трон, генерал-губернатор Филиппин Франсиско де Санде отправил в Бруней мощную военную эскадру из 40 судов, на борту которых находились 400 испанцев и более тысячи солдат-филиппинцев. Под их натиском соперник испанского союзника, занявший султанский трон, отступил во внутренние районы страны, оставив столицу. Санде поспешил объявить Бруней вассалом Испании.

Посадив на султанский трон своего ставленника и добив­шись таким образом нейтрализации Брунея, испанцы попыта­лись реализовать свои планы захвата территории в южных фи­липпинских султанатах. В июне 1578 г. к Холо почти одновре­менно подошли испанская эскадра под командованием капита­на Фигероа, возвращавшаяся из Брунея, и флот султана Сулу Будимана — союзника и родственника свергнутого султана Брунея, участвовавшего в недавних морских сражениях с испан­скими колонизаторами. Учитывая превосходящие силы испан­цев и не желая подвергнуть разрушению столицу, Будиман ре­шил откупиться от Фигероа, уплатив ему дань золотом и 12 крупными жемчужинами. Объявив Сулу вассалом Испании, Фигероа покинул Холо.

В 1579 г. из Себу была отправлена разведывательная экс­педиция под командованием капитана Риверы на Минданао. Султан Магинданао, Димансакай, уклонялся от встречи с ис­панцами, отступая в глубинные районы по мере продвижения испанских солдат. В конце концов Ривера отошел к западному побережью Минданао, после того как заключил договоры с не­сколькими мелкими дато, враждовавшими с султаном, собрал с них дань и получил сведения о населении острова и его хо­зяйстве.

Новая экспедиция в Бруней была организована в 1581 г. Там к этому времени была восстановлена власть прежнего, свергнутого испанцами султана, отказавшегося признать суве­ренитет Испании. Экспедиция была неудачной. Встретивший противника мусульманский флот разбил испанскую эскадру. С этих пор испанцы прекратили военное давление и вмешатель­ство в Брунее, несмотря на то что правящие круги султана продолжали поддерживать связи с филиппинскими мусульма­нами на территориях, находившихся под испанским контролем. В 1587 г. колониальные власти раскрыли новый заговор среди бывших правителей Тондо во главе с Магат Саламатом, поль­зовавшихся поддержкой Брунея. Испанцы казнили всех участ­ников заговора и всех подозреваемых, но воздержались от ка­рательных действий в отношении Брунея.

Ослабление внимания испанских колонизаторов к обстанов­ке в районе Калимантан — Сулу было связано с концентраци­ей военных усилий для колонизации Минданао. Экспансия на Минданао обусловливалась рядом причин. Испанцы были за­интересованы в том, чтобы продвинуть дальше на юг границы колонии и обезопасить пограничные территории от нападений моро. Не последнюю роль играла жажда наживы. Поскольку колонизованные районы архипелага оказались бедны золотом и пряностями, заманчиво было овладеть большим южным остро­вом, обладавшим, по сведениям испанцев, значительными есте­ственными богатствами.

Главным же стимулом была перспектива использования Минданао как плацдарма для проникновения на Молуккские острова и в соседние районы Юго-Восточной Азии. В испанских источниках того времени прямо указывается на связь колони­зации Минданао с испанскими интересами на Молукках и в районе Индонезии в целом. Капитан Фигероа, руководитель ря­да экспедиций в южные районы архипелага, в докладе генерал-губернатору особо отмечал, что колонизация Минданао облегчит распространение испанского влияния «на Молукки и сосед­ние королевства на Борнео, Сулу и Яве». Этим планам не суждено было осуществиться из-за сопротивления, оказанно­го мусульманским населением.

Капитан Фигероа в 1591 г. был назначен пожизненным гу­бернатором еще не завоеванного острова Минданао. На него возлагалась обязанность «замирить» султанат Магинданао и основать испанскую колонию в бассейне Пуланги. Экспедиция Фигероа, под командованием которого находились весьма круп­ные силы (50 кораблей, более 200 солдат-испанцев и 1,5 тыс. филиппинцев), в апреле 1596 г. достигла устья Пуланги. Одна­ко развернуть военные действия Фигероа не смог. В первом же сражении он был убит мусульманами. Военные операции про­тив моро после гибели капитала не принесли испанцам успеха, им удалось только соорудить форт в местечке Тампакан.

В феврале 1597 г. на Минданао был прислан новый испан­ский губернатор Хуан Ронкильо со свежими военными силами и с заданием продолжать экспансию. В военной кампании 1597—1598 гг. испанским колонизаторам противостоял проч­ный военно-политический союз султанатов Магинданао и Тернате. Султаны Тернате были заинтересованы в том, чтобы за­щитить Минданао от европейской агрессии, не допустив коло­низаторов к границам Молуккских островов. Поблизости от Тампакана моро выстроили крепость, откуда совершали напа­дения на опорную базу колонизаторов. По свидетельству испан­ских источников, на испанцев сильное впечатление производила отчаянная храбрость мусульманских воинов, вооруженных лишь малайскими ножами-крисами и мечами-кампиланами и тем не менее отражавших атаки испанских солдат, имевших огне­стрельное оружие. Ронкильо в донесениях генерал-губернатору указывал на организованность сопротивления моро и отмечал, что «мусульманские вожди в отличие от правителей Лусона пользуются несравненно большим авторитетом и властью». В 1598 г. испанцы, изнуренные атаками мусульман, испытывая трудности с коммуникациями и снабжением войск, перевели гарнизон из Тампакана в крепость Ла-Кальдера, выстроенную на крайней северо-западной оконечности Минданао (в несколь­ких километрах от современной Замбоанги), поблизости от испанских владений. В конце 1598 г. Ронкильо вернулся в Ма­нилу, не выполнив миссии по колонизации Минданао. Таков, был итог первого, начального этапа «войн моро».

В последующие годы (до начала XVII в.) мусульмане про­должали тревожить испанцев, совершая набеги на территории испанской колонии. Ежегодно с юго-западными муссонами лод­ки моро, легко уходившие от преследования тихоходных испан­ских галионов, устремлялись к Висайским островам, а нередко подплывали и к берегам Лусона. В результате этих набегов моро увозили ценности из разрушенных церквей и большие. партии пленников-христиан. Взятых в плен испанцев за выкуп возвращали в Манилу, филиппинцев-христиан превращали в рабов, используя их в качестве гребцов на военных и торговых судах. Пленные филиппинцы, переходившие в мусульманство, получали свободу, и многие из них сами становились участни­ками морских набегов на христианские районы Филиппин. До начала XVII в. борьба моро ограничивалась морским пиратст­вом, правящие круги султанатов не пытались организовать крупные военные экспедиции.

На рубеже XVI—-XVII вв. стали замедляться темпы и сокра­щаться масштабы испанской колониальной экспансии в связи с начавшимся во второй половине XVI в. ослаблением эконо­мических, политических и международных позиций феодально-абсолютистской Испании. К концу XVI в. относится неудавшая­ся попытка испанцев проникнуть на территорию Китая, исполь­зуя в качестве плацдарма Филиппины. В 1598 г. испанцы вторг­лись на Тайвань, рассчитывая захватить остров и превратить его в базу для дальнейшего продвижения на континент. Но закрепиться на Тайване они не смогли и отказались от планов вторжения на китайскую территорию.

Территориальные захваты Испании в Полинезии и Австра­лии (на рубеже XVII в.) были незначительны и недолго удер­живались испанскими колонизаторами. Филиппины оставались единственным прочным «приобретением» Испании в Азии.

ФИЛИППИНЫ — КОЛОНИЯ  ИСПАНИИ (ДО НАЧАЛА  XVII в.)

Испанское завоевание превратило Филиппинский архипелаг в составную часть гигантской колониальной империи Испании. В 1571 г. Манила была объявлена столицей испанской коло­нии, административно подчинявшейся Мексиканскому вице-ко­ролевству, первым губернатором Филиппин был назначен Легаспи. В устье Пасига, где до прихода колонизаторов тесни­лись свайные жилища малайских селений, поднялись каменные башни и стены города-крепости Интрамуроса («Город внутри стен»), заселенного испанцами центра Манилы.

Формы и методы испанской колониальной политики на ар­хипелаге базировались на опыте колонизации Латинской Аме­рики, но было и немало отличий, порожденных конкретными условиями Филиппин. Установление испанского режима на Фи­липпинских островах не сопровождалось катастрофическим уничтожением людских и материальных ресурсов, как это про­исходило на Американском континенте, где физическому истреблению подвергались целые народы.

Отсутствие на Лусоне и Висайских островах прочных госу­дарственных образований, способных оказать организованное сопротивление иностранной агрессии, позволило испанцам ис­пользовать относительно мирные методы при захвате территорий и покорении местного населения. Этот же фактор пред­определил одну из существенных особенностей испанской коло­низации Филиппин. В процессе завоевания физическому унич­тожению подверглась лишь незначительная часть местной феодализирующейея верхушки, та, которая активно сопротивлялась испанской агрессии. В целом же эта верхушка была сохране­на, хотя и лишилась традиционной власти в балангаях. Таким образом, уже на самой ранней стадии колонизации создавалась основа для превращения в будущем этого слоя населения в со­циально-политическую опору колониального режима.

Немаловажную роль играли экономические и демографиче­ские факторы. На островах было мало золота, не было вовсе серебра и пряностей, т. е. отсутствовали те колониальные ре­сурсы, которые наиболее ценились в Европе. Испанская коло­ниальная политика основывалась на примитивных методах эксплуатации (соответствовавших низкому уровню развития производительных сил в самой метрополии), сводившихся к прямому ограблению естественных богатств колоний. В услови­ях Филиппин основным источником колониальных доходов ста­новился труд завоеванного населения. Поэтому испанцы были заинтересованы в сохранении людских ресурсов, тем более что население архипелага было немногочисленным. В XVII в. оно составляло немногим более 0,5 млн. человек. Наибольшая кон­центрация наблюдалась на Панае (более 60 тыс.), Центральном Лусоне (более 100 тыс.), в Маниле (около 30 тыс.). В основ­ном же население было рассеяно небольшими группами по тер­ритории архипелага.

При общем низком уровне развития производительных сил, дробности населения, слабых внутриэкономических связях лю­бое нарушение демографического баланса вызывало серьезные экономические осложнения. Первые десятилетия колонизации сопровождались продовольственными кризисами, связанными с тем ущербом, который наносил хозяйству архипелага процесс завоевания, с сокращением, хотя и сравнительно небольшим, местного населения и с увеличением потребляющего слоя — испанского колониального аппарата. Впрочем, в количествен­ном отношении испанцы составляли менее 1% общей числен­ности населения архипелага. Дважды — в середине 70-х и в начале 80-х годов — нехватка риса и другого продовольствия была настолько велика, что возникал вопрос о прекращении колонизации и об уходе испанцев с Филиппин. Все же колони­зация не прекратилась, но среди испанцев прочно укоренилось мнение о Филиппинах как колонии, лишенной всякой экономи­ческой ценности. Испанская корона была заинтересована в со­хранении азиатской колонии с точки зрения политического престижа монархии, обладания стратегической базой у границ португальской колониальной империи и поблизости от китай­ского рынка.

Не меньшую заинтересованность в колонизации архипелага проявляла католическая церковь, деятельность которой опира­лась на военную и финансовую мощь государства. Ватикан по так называемому соглашению о королевском патронате пере­дал испанским монархам верховную власть над «Церковью Ин­дий» (т. е. в колониях Нового Света и на Филиппинах) и пра­во на подбор кадров церковников для колониальных владений. Испанская же корона брала на себя все расходы по содержа­нию католического духовенства в колониях и предоставляла ему монопольное право на христианизацию населения завоеванных территорий. Эту функцию исполняли главным образом предста­вители регулярного (черного) духовенства. Католические мо­нахи, объединенные в религиозные ордена и братства, отличав­шиеся дисциплинированностью и сплоченностью, были лучше подготовлены к миссионерской деятельности в колониальных странах, нежели представители секулярного (белого) духовен­ства. Жажда наживы, будь то стремление к личному обогаще­нию или забота о процветании орденов, была главным мотивом религиозного рвения монахов, хотя, несомненно, были среди них и убежденные фанатики, искренне верившие в свою миссию «воинов христовых», готовые ради ее выполнения к любым не­взгодам и лишениям.

На Филиппинах религиозные ордена были ударной силой испанского колониализма. Их «заслуги» в деле распростране­ния и утверждения испанского господства на архипелаге вы­соко ценились короной. «В каждом монахе, — писал генерал-губернатор Филиппин начала XVII в. Антонио де Морга, — ко­роль имеет генерал-капитана и целую армию». Многое из опыта религиозной деятельности в Латинской Америке было перене­сено на Филиппинские острова. Как и в отношении американ­ских колоний, в обоснование законности завоевания Филиппин церковь выдвигала идею о необходимости освобождения «ту­земцев» от «власти дьявола», олицетворявшейся в «варвар­ском» правлении местных вождей. На начальном этапе коло­низации, когда перед испанцами стояла задача разрушения доколониальных традиций и институтов и ликвидации полити­ческого влияния местной эксплуататорской верхушки, религи­озная пропаганда, направленная на «защиту» угнетенного населения, была весьма своевременна и шла на пользу колони­заторам. В 80-е годы XVI в. представители церкви выступили против существовавшего на островах домашнего рабства как аморального, противоречившего принципам христианства инсти­тута. Речь шла о низшем слое зависимых общинников катего­рии алипинг-сагигилид, принадлежавших бывшим дато и махарлика. Испанские конкистадоры также пользовались трудом домашних рабов, которых отбирали или покупали у местной знати. Прибывшему в Манилу в 1581 г. епископу Доминго де Саласару пришлось сразу же (епископство только что было учреждено в азиатской колонии) вступить в конфликт с гене­рал-губернатором, защищавшим интересы испанских колони­стов и потому сопротивлявшимся отмене рабства. Конфликт за­кончился победой епископа. В 1588 г. Филипп II издал указ, запрещавший использование труда домашних рабов на Филип­пинах, подтвержденный папской буллой 1591 г.[4]. Борьба за отмену рабства, так же как и обличения разного рода злоупо­треблений конкистадоров, исходившие от представителей церк­ви, в конечном счете были направлены на укрепление коло­ниального режима.

Церковь в отличие от светских властей проводила лишь бо­лее гибкую и изощренную политику в отношении местного населения, учитывая, что колониальный режим был еще недоста­точно прочен. Но уже в начале XVII в., когда испанцы укрепи­ли свои позиции на архипелаге, церковники отказались от про­поведей гуманности и справедливости, превратившись в глав­ных проводников колониальной эксплуатации.

Основную группу церковников образовывали монахи — представители четырех религиозных орденов. Первыми на островах обосновались августинцы (с 1565 г.), в 1577 г. прибы­ли францисканцы, в 1581 г. — иезуиты, в 1587 г. — доминикан­цы[5]. К началу 90-х гг. XVI в. в колонии действовало 267 мис­сионеров. К концу XVI в. (по специальному указу Совета Ин­дий) каждому из четырех орденов были выделены части тер­ритории архипелага. Самые плодородные и густонаселенные районы Лусона и Висайев получили августинцы, положившие начало христианизации. Францисканцам была отведена терри­тория в Южном Лусоне (район п-ова Биколь и провинции Камаринес). Иезуиты получили большую часть Висайских островов и Северный Минданао. Доминиканцам отвели провин­ции Пангасинан и Кагаян на северо-востоке Лусона. Кроме того, в Маниле, поделенной между всеми орденами, они полу­чили район Париан, населенный китайцами. В результате тер­риториального раздела в выигрыше оказались августинцы и францисканцы. Неравномерность распределения территорий с точки зрения их экономической ценности стала одной из при­чин постоянных разногласий и острой конкуренции между ор­денами.

Представителей белого духовенства было намного меньше монахов (в 1591 г., по испанским данным, всего 20 священников). Учрежденное в 1581 г. манильское епископство было пре­вращено в 1591 г. в архиепископство, которому подчинялись три епископства: Нуэва-Сеговия (Северный Лусон), Нузва-Касерас (Южный Лусон) и Себу (Висайи и Северный Минда­нао).

Христианизация осуществлялась одновременно с военной экспансией и колонизацией. Задача миссионеров заключалась в том, чтобы с помощью религиозной пропаганды окончатель­но «замирять» захваченные территории и готовить их жителей к подчинению новой власти. На первых порах новая религия встречала недоверие, а нередко и откровенную враждебность со­старены филиппинцев, для которых фигуры миссионера и кон­кистадора одинаково олицетворяли иноземную агрессию. Эле­менты насилия играли значительную роль, но в целом процесс христианизации Филиппин протекал более мирно, нежели ре­лигиозная экспансия в странах Латинской Америки (как и весь процесс завоевания и колонизации). За 1565—1570 гг. мис­сионерам удалось окрестить лишь 100 филиппинцев. Среди пер­вых обращенных преобладали дружественные испанцам «союз­ные» дато и их семьи в развитых районах архипелага. Медленные темпы христианизации были связаны с малочис­ленностью миссионеров (по всей стране тогда действовало лишь несколько десятков августинцев), языковым барьером (монахи еще не успели изучить местные языки), продолжавшимся про­цессом завоевания. Со второй половины 70-х годов, когда в основном закончился военный этап колонизации, а число мис­сионеров увеличилось, положение резко изменилось. К началу 80-х годов было окрещено уже 100 тыс. филиппинцев, к 1586 г.—170 тыс., к 1594 г. — 286 тыс., к 1600 г. — более 300 тыс. К 20-м годам XVII в. было христианизировано почти все население колонии (до 500 тыс. филиппинцев).

Быстрая и массовая христианизация Филиппин была обу­словлена особенностями их исторического развития. Испанцы появились на архипелаге в период, когда там шло разложе­ние первобытного строя и зарождение классового общества, нуждавшегося в отвечавшей его потребностям идеологической надстройке. Возникающее классовое общество создавало почву для утверждения единой господствующей религии. В южных районах архипелага этой новой религиозной идеологией, сме­нившей раннеклассовые религиозные представления, стал ислам. Испанское завоевание приостановило распространение ислама, очистив путь для христианства. Успехи испанских мис­сионеров в распространении католицизма объяснялись отсутст­вием на островах развитой религиозной идеологии, которая могла бы противостоять религии колонизаторов. Не случайно португальские миссионеры, действовавшие с не меньшим рвени­ем в странах Востока, где задолго до появления европейцев утвердились мировые религии — ислам и буддизм, добивались ничтожных результатов. То   же происходило   и   с   испанскими миссионерами в Китае и Японии.

К началу массовой христианизации Филиппин католическая церковь располагала богатым арсеналом методов и приемов привлечения «язычников» в свое лоно, к их числу относилось изучение монахами местных языков, обычаев, культурных тра­диций, благодаря чему преодолевались недоверие и отчужден­ность филиппинского населения. Религиозные представления внушались уже детям в доступных для их восприятия формах. Так, учитывая врожденную музыкальность филиппинцев, мис­сионеры обучали детей католическим молитвам, которые пере­лагались стихами и пелись на мотивы народных песен. Вся­чески поощрялась организация театрализованных представле­ний на библейские сюжеты и пышных религиозных процессий, которые привлекали филиппинцев своей красочностью и способ­ствовали пробуждению интереса к католицизму. Религиозная пропаганда велась в форме устных проповедей, так как рели­гиозная литература была недоступна филиппинцам. В 1593 г. в Маниле была издана «Христианская доктрина» — первая пе­чатная книга на латинском и тагальском языках. В 1597 г. по­явилось ее второе издание, отредактированное известным тео­логом-иезуитом кардиналом Беллармино. Издание 1597 г. легло в основу многочисленных «доктрин», переведенных на местные языки, которые служили основным пособием для мис­сионеров, действовавших в различных районах архипелага. В 70—80-е годы руководство орденов приступило к организации системы начального и среднего религиозного образования, рас­пространявшейся лишь на детей местной верхушки. Что касает­ся основной массы филиппинского населения, то «заботы» о воспитании их в духе «истинных христиан» целиком возлага­лись на монахов-миссионеров, которые следили за тем, чтобы жители балангаев неукоснительно выполняли все обряды и установления католической церкви.

Серьезные трудности для деятельности церкви создавала географическая дробность архипелага и разбросанность насе­ления по мелким, слабо связанным друг с другом балангаям. В 80—90-х годах XVI в. церковь при поддержке светских вла­стей попыталась осуществить так называемую редукцию — сокращение числа сельских поселений за счет присоединения мелких балангаев к более крупным, что означало на практике насильственное переселение подавляющего большинства крестьян. Инициатором этого мероприятия считается монах-францисканец Хуан де Пласенсиа, который прибыл на Филип­пины в 1577 г. и занимался миссионерской деятельностью на Центральном Лусоне. Пласенсиа предложил генерал-губернато­ру план расселения филиппинцев в прибрежных равнинных районах большими селами с числом жителей от 2,5 до 5 тыс. Сама идея не была новой — ранее подобным образом было произведено переселение индейцев в Перу и Мексике. На Фи­липпинах это оказалось значительно сложнее. В 1593 г. епископ Саласар писал королю Филиппу II: «Ваши острова непохожи на Новую Испанию, где всегда есть главная деревня и много мелких, подчиненных ей. Здесь же (т. е. на Филиппинах) по­всюду мелкие деревни и каждая сама себе голова». Осуществ­ление редукции должно было привести к полной ликвидации сложившейся территориально-административной системы ба­лангаев и угрожало подорвать сельскохозяйственное произ­водство. Некоторых успехов монахи добились лишь в провинциях Центрального Лусона, где была высокая концентрация населения и оно было в основном расселено по крупным ба­лангаям. В остальных районах Филиппинского архипелага пла­ны создания укрупненных поселений так и не были проведены в жизнь[6].

Отказавшись от планов концентрации сельского населения, церковь создала систему церковноприходского управления, при которой центры приходов с приходской церковью (кабесера) размещались в самых крупных населенных пунктах. В ме­нее крупных балангаях, относившихся к приходу, строились собственные церкви, называвшиеся «висита», которые подчиня­лись кабесере и обслуживали «ситио» — мелкие поселения из одного-двух десятков семей. Все жилые строения должны были возводиться «под колоколами», т. е. на таком расстоянии от церкви, чтобы был слышен колокольный звон. Введенное цер­ковноприходское управление обеспечивало церкви довольно эффективный контроль над всей массой прихожан-филиппин­цев.

В результате испанской колонизации произошли серьезные изменения в системе землевладения, существовавшей на архи­пелаге. Юридически вся земля была объявлена собственностью испанской короны. Королевские подданные испанцы и филип­пинцы формально обладали лишь правом пользования опреде­ленными земельными территориями. На практике же они ста­новились собственниками земельных угодий с правом их на­следования и отчуждения. С появлением испанцев исчезает общинная форма собственности, уступая место помещичьему и крестьянскому частному землевладению. Испанцы оставили дато, махарлика и свободным крестьянам те земли, которые принадлежали им до прихода колонизаторов. Там, где обраба­тываемая земля находилась в собственности балангаев, она либо переходила во владение, а фактически в собственность представителей бывшей общинной знати, либо раздавалась правительством в качестве земельных пожалований орденам и испанцам-колонистам. Крестьяне-общинники, издавна обрабатывавшие эти земли, становились безземельными арендатора­ми-издольщиками. Земли, не числившиеся в частном владении и отнесенные к разряду королевских, или коронных, служили фондом для земельных пожалований церкви и колонистам.

Экономическая политика испанских колонизаторов основы­валась на различных формах налогообложения и принудитель­ном труде местного населения. Еще в процессе завоевания на Филиппины была распространена энкомьендарная система (1570 г.), прежде введенная в американских колониях. Жители островов передавались «в опеку» (encomienda) колонистам-энкомендеро якобы для того, чтобы те защищали их и помогали обратиться в «истинную» веру. За это филиппинцы должны были платить налоги и работать на энкомендеро. Иными сло­вами, энкомьенда означала право сбора налогов (в натураль­ной, денежной, отработочной формах) с определенного числа жителей. Энкомьенда не была связана с земельными пожало­ваниями. Право сбора налогов с населения, отданного «в опе­ку» энкомендеро, не означало наделения последнего землей. Лишь незначительная часть колонистов-энкомендеро владела земельными угодьями в тех же районах, где жили филиппин­цы, обложенные налогами в их пользу.

Энкомьенды были частные, раздававшиеся конкистадорам в качестве награды за службу короне, и королевские, или корон­ные, за которыми первоначально была закреплена треть насе­ления архипелага. Формально размеры налогов, собираемых энкомендеро с населения,   были   определены   государственным; законодательством. По закону 1570 г., все мужчины-филиппин­цы в возрасте от 18 до 60 лет должны были уплачивать еже­годно 8 реалов (деньгами или в продуктовом выражении)[7]. Фактически же энкомендеро пользовались    неограниченной властью над «опекаемым» населением. Они прибегали к наси­лию, обманам, всевозможным ухищрениям, чтобы увеличить налоговые поступления. Повсеместно энкомендеро по собствен­ному усмотрению определяли размеры натуральных поставок, и виды продуктов, которые взимались с крестьян, произвольно занижали их оценку, увеличивая объем поступлений и нажи­ваясь на перепродаже по существующим ценам. Обязанности сборщиков налогов выполняли старосты (кабеса) балангаев (в испанском   произношении — барангаев),   назначавшиеся   энко­мендеро из числа бывшей общинной   знати.   Кабеса отвечали за своевременную выплату налогов всеми жителями барангая. Поставленные над основной массой эксплуатируемого крестьян­ства, кабеса в то же время и сами не были защищены от про­извола энкомендеро. Одной из самых тяжелых форм эксплуа­тации  были принудительные отработки.  В любое время  года крестьян отрывали от хозяйства и отправляли на строительст­во домов энкомендеро, церквей, дорог, судов, вырубку лесов и пр. Сроки отработочных повинностей не были ограничены, и многие крестьяне проводили на принудительных работах по не­скольку месяцев в году.

Разорение крестьянских хозяйств   в результате   грабитель­ской эксплуатации энкомендеро угрожало подрывом сельской экономики, а начавшееся вымирание филиппинцев приводило к сокращению рабочей силы, в которой нуждались колонизаторы. Стабилизации испанского режима мешали стихийные выступле­ния против гнета и злоупотреблений энкомендеро,   которые вспыхивали повсюду  на архипелаге.   Крупные    антииспанские восстания произошли в 1585 г. в провинции Пампанга (Лусон) и на Самаре, в 1585 г. — на Лейте, в 1589 г. — в провинциях Кагаян и Илокос (Северный Лусон). Вымогательства и притес­нения энкомендеро толкали на путь протеста и представителей бывшей общинной знати — кабеса, которые возглавляли  мно­гие народные восстания. Их участие в антиколониальной борь­бе лишало испанцев той социальной опоры, которая была не­обходима для упрочения их господства на Филиппинах. Уже в 80-х годах XVI г. испанские власти вынуждены были прини­мать меры по «смягчению» и упорядочению режима энкомьенд. Попытки законодательным путем   ограничить   произвол   энко­мендеро  (по закону 1581 г., подтвержденному в 1589 г., уста­навливался единый подушный налог в размере 10 реалов) были малоэффективны. Более серьезной мерой было сокраще­ние числа частных энкомьенд, положившее начало постепенной ликвидации этой системы. За ее упразднение энергично высту­пала церковь, заинтересованная в сохранении паствы и укреп­лении своего влияния. Давление церкви ускорило отмену си­стемы энкомьенд. В начале XVII в. она была окончательно за­менена введением единого подушного налога — трибуто, сбором которого ведало королевское   налоговое  управление. Однако законодательная отмена режима энкомьенд произошла намного позднее — в 20-е годы XVIII в.

В первые десятилетия после завоевания Филиппин одним из главных источников доходов для колонизаторов была внеш­няя торговля. В этот период испанское правительство стара­лось реализовать планы проникновения на восточные рынки, служившие одной из главных целей испанской экспансии на Филиппины. Важнейшую роль в развитии филиппинской внеш­ней торговли играла Манила, население которой быстро росло и к началу 90-х годов XVI в. достигло 30 тыс. У стен Интрамуроса возникли торгово-ремесленные пригороды и села. В конце XVI в. Манила превратилась в центр двух основных направлений внешней торговли Филиппин — азиатского и аме­риканского. В Манилу стекались восточные товары (китай­ский шелк, фарфор, индийские ткани, ювелирные изделия, пряности и др.), пользовавшиеся огромным спросом на европейских и американских рынках. Они перекупались испанцами и отправ­лялись на галионах в Мексику, откуда частично экспортирова­лись в Европу. Возвращаясь на Филиппины, испанцы везли сюда мексиканское серебро, которое почти не использовалось для нужд колониального хозяйства, а обильными потоками: устремлялось в Китай и другие азиатские страны, обмениваясь на новые партии восточных товаров.

Во внешнеторговом обороте Филиппин первое место занимал Китай, экспорт которого состоял из наиболее ценимых в Евро­пе предметов (шелк, фарфор). Ежегодно Манильский порт по­сещали по 200 и более судов, принадлежавших китайскому частному торговому капиталу, и это несмотря на проводившую­ся минским правительством Китая политику ограничения морской торговли. Подобная политика китайских императоров была связана с изменением общей обстановки в Юго-Восточной Азии (которая издавна входила в сферу экономических и поли­тических интересов Китая) в результате экспансии европейских держав. Хотя в Китае, следуя древней имперской традиции, продолжали считать страны Юго-Восточной Азии вассалами Поднебесной, минские императоры были слишком слабы, что­бы отстаивать свои интересы в соседнем районе, — они были заняты в основном поисками способов ограждения собственно китайских территорий от натиска европейцев. Курс на всемер­ное ограничение внешнеторговых связей, ущемлявший интере­сы частных китайских торговцев, рассматривался китайским правительством именно как средство защиты от европейской экспансии. Одним из последствий этого курса был рост китай­ской эмиграции из южных и восточных приморских провинций Китая в страны Юго-Восточной Азии, где существовали более благоприятные условия для частной торговой инициативы.

Испанцы, захватив Манилу, обнаружили там всего несколь­ко десятков китайских переселенцев. В 1588—1590 гг. китайская община в Маниле насчитывала уже около 10 тыс. человек, т. е. составляла треть ее населения. На рубеже XVI—XVII вв. на Филиппинах (в Маниле и портах Южного Лусона и Висайев) проживало 25 тыс. китайцев. В начале 80-х годов XVI в. ки­тайцы были поселены в районе Манилы, получившем название Париан[8], на расстоянии, как указывают испанские источники, «пушечного выстрела от Интрамуроса» (к северу от испанско­го города). Манильские китайцы монополизировали посредни­ческую торговлю, обеспечивая испанских колонистов восточ­ными товарами для загрузки галионов, отправлявшихся в Мексику. В руках китайских переселенцев находились внутрен­няя розничная торговля и городское ремесленное производство.

Китайские иммигранты на Филиппинах  (как и в других стра­нах Юго-Восточной Азии)  были лишены поддержки централь­ного правительства Китая, в котором преобладали сторонники ограничения внешних связей. Испанские   же   власти   по мере увеличения китайской  иммиграции стали  относиться к китай­ским переселенцам с растущей настороженностью, усматривая в усилении их  экономических позиций угрозу  собственному влиянию. С начала XVII в., убедившись в отсутствии защиты китайского населения  со стороны императорской    власти, испанцы перешли к откровенно дискриминационной политике в отношении китайцев и к поощрению антикитайских настроений среди филиппинцев, которые выливались в периодически вспыхивавшие погромы, резню и т. п. В то же время испанцы были заинтересованы в сохранении в колонии китайского на­селения, учитывая посредничество китайцев во внешнеторговых операциях и обеспечение китайскими торговцами и ремеслен­никами потребностей колониального аппарата. Поэтому испан­ские власти, культивируя антикитайские настроения филиппин­цев, поощряя время от времени открытые вспышки антагониз­ма, вместе с тем оставляли китайским переселенцам довольно широкие возможности для торговой инициативы, ремесленного производства и торгово-посреднической деятельности.

Во внешней торговле Филиппин важное место занимало также другое дальневосточное   государство — Япония. Филиппино-японские торговые связи установились еще до появления на островах испанских колонизаторов. Центр торговли с Япо­нией сложился в прибрежных районах Северного  Лусона. Испанские «конкистадоры, завоевывая эти территории, обнару­жили там несколько торговых пунктов (один из них — Лингаен — был даже назван испанцами Японским портом)   и по­селений японских колонистов, которые они    уничтожили. Японские торговцы проникали и в Манилу. После завоевания Филиппин Испанией филиппино-японские торговые связи были прерваны. Но уже в 1584 г. по приказу филиппинского генерал-губернатора в японский порт Хирадо  (на о-ве Кюсю) был от­правлен испанский торговый корабль, встреченный вполне дру­жественно местными властями. С этого визита  началось вос­становление филиппино-японской торговли, центр которой переместился из северных районов Лусона в Манилу. До нача­ла XVII в. торговые отношения с Японией   развивались по восходящей линии, несмотря на официальную политику сегунов, направленную на ограничение контактов с европейцами и за­прещение деятельности в стране испанских католических мис­сий. Для японских торговцев Филиппины представляли значительный интерес, главным образом как источник получения китайского шелка-сырца и шелковых тканей. Из Японии на Филиппинские острова ввозили пшеницу, другое продовольст­вие и оружие.

Что касается торговых отношений Филиппин со странами Юго-Восточной Азии, то в этом регионе испанцы с самого на­чала столкнулись с серьезной конкуренцией других европей­ских держав (Португалии и позже Голландии) и сопротивлени­ем южных мусульманских султанатов, стремившихся удержать монопольные позиции в филиппино-индонезийской торговле. Тем не менее, по свидетельству испанских источников, Филип­пины вели довольно оживленную торговлю со странами Индо­китайского п-ова и с Индонезией при посредничестве китайских торговцев.

Торговля восточными товарами на американских рынках приносила колоссальные прибыли (до 1000%). В ней участвова­ли все группы испанских колонистов (генерал-губернатор, чи­новники, военные, купцы и монахи). Доходы от внешней тор­говли служили главным источником личного обогащения и почти не использовались на нужды хозяйственного развития Филиппин. Расцвет внешней торговли продолжался в течение короткого периода — с начала XVII в. Испания перешла к по­литике экономической изоляции своих колоний и ограничения их внешнеторговых связей.

[1] Территория Португалии была освобождена от арабов уже в середине XIII в., в Испании процесс реконкисты продолжался до начала XVI в.

[2] К. Маркс. Революционная Испания.— К. Маркс   и   Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 10, с. 431.

[3] Первоначально испанцы, появившиеся на Филиппинском архипелаге с экспедицией Легаспи, называли «моро» жителей Лусона, куда уже проник ислам. Позже испанцы отказались от этого названия в применении к ним, объясняя это тем, что местные народы в большинстве были не мусульманами, а язычниками. Жителей Лусона и Висайев, принявших христианство, они ста­ли называть «индио», т. е. индейцами (так же, как коренное население Ла­тинской Америки), вкладывая в это название уничижительный оттенок, а наименование «моро» употребляли только в отношении народов мусульман­ского Юга Филиппин.

[4] Отмена рабства носила в общем формальный характер. Существование домашних рабов и закабаление за долги продолжались в последующие пе­риоды испанского господства на Филиппинах.

[5] В начале XVII в. (1606) на островах появились представители еще од­ного ордена — реколетов («босоногие августинцы»).

[6] К концу XVII в. на Филиппинах, исключая район Манилы, насчитыва­лось лишь около 20 населенных пунктов с числом жителей более 2 тыс.

[7] От налоговой повинности освобождались только бывшие дато и махарлика.

[8] Название «Париан» произошло от китайского и означает «рыночная, или базарная, площадь».