Глава V

ФИЛИППИНЫ В СОСТАВЕ ИСПАНСКОЙ  ИМПЕРИИ

(XVII—XVIII вв.)

ОСОБЕННОСТИ   ИСПАНСКОЙ    КОЛОНИАЛЬНОЙ   ПОЛИТИКИ

В XVII—XVIII вв. Испания утратила былое морское и ко­лониальное могущество и превратилась во второстепенную ев­ропейскую державу. В то время как передовые страны Запад­ной Европы вступили на путь капиталистического развития, в Испании продолжала господствовать феодально-абсолютистская монархия, которую Маркс сравнивал с наиболее реакционными «азиатскими формами правления». Испанская колониальная политика основывалась на устарелых средневековых методах эксплуатации. Удаленные от основных центров Испанской импе­рии, Филиппины были самым отсталым и бедным периферий­ным владением Испании, отданным на разграбление горстке чиновников и монахов.

Удаленность Филиппин от метрополии и остальных ча­стей империи создавала особо благоприятные условия для про­извола колониальных властей. Бюрократический централизм, на основе которого строилась система административного управления в колониях, сочетался здесь с бесконтрольной, по существу, властью колониальных чиновников над филиппинским населением.

С точки зрения служебной карьеры назначение в далекую азиатскую колонию расценивалось испанцами весьма низко. Испанские чиновники и военные приезжали на острова на не­большие сроки (не превышавшие в среднем пяти-шести лет), стараясь использовать свое пребывание в колонии главным об­разом для личного обогащения. Любая административная должность, начиная с поста генерал-губернатора, служила источником огромных доходов, добывавшихся всевозможными незаконными способами (участие в спекулятивных коммерче­ских сделках, ростовщических операциях, взяточничество, вы­могательства и пр.). Попытки мадридских властей как-то ограничить злоупотребления колониальной администрации с по­мощью ревизий из метрополии, расследований деятельности генерал-губернаторов, их частых замен не могли исправить су­ществующего положения. Коррупция в среде колониальных чи­новников была лишь одним из проявлений пороков общей си­стемы испанского колониализма.

Колонизация Филиппин Испанией на первых порах ускори­ла утверждение на островах исторически более прогрессивного общественного строя — феодализма. Однако чем дальше, тем больше испанский колониализм превращался в тормоз разви­тия производительных сил, способствовал экономическому за­стою в колонии. На филиппинской экономике пагубно отража­лась политика экономической изоляции колониальных владе­ний, проводившаяся Испанией в XVII—XVIII вв. Теснимая передовыми капиталистическими странами, испанская монархия с помощью искусственного ограничения торговых связей колоний (с метрополией и между самими колониями) пыталась удер­жать монопольные позиции в своих владениях. До 80-х годов XVIII в. между Филиппинами и Испанией были запрещены прямые торговые отношения. Торговля с американскими коло­ниями ограничивалась отправкой из Манилы в мексиканский порт Акапулько ежегодно двух галионов с грузами азиатских товаров. Манильский порт был закрыт для иностранных тор­говцев, за исключением китайских, снабжавших испанцев во­сточными товарами для загрузки галионов. По королевскому указу 1605 г. — первому из серии законов XVII—XVIII вв., рег­ламентировавших галионную торговлю, — объем грузов, отправ­ляемых в Мексику, не должен был превышать 300 т, а их стои­мость — 250 тыс. песо. Соответственно стоимость ввоза из Мек­сики должна была быть не более 500 тыс. песо. В состав това­ров, разрешенных для вывоза в Акапулько, были включены китайские шелковые и индийские хлопчатобумажные ткани, юве­лирные изделия китайской и индийской работы, пряности и ки­тайский фарфор.

Галионная торговля служила одним из основных источни­ков обогащения колонизаторов. По существовавшим законам, определенный процент (в XVII —начале XVIII в.— 17%) от стоимости реализованных в Мексике товаров поступал в коро­левскую казну (так называемая королевская пошлина). Осталь­ные доходы шли генерал-губернатору, чиновникам, монахам и коммерсантам, пользовавшимся официальным правом загрузки галионов. Однако наибольшие прибыли приносила реализация товаров, отправлявшихся в Мексику контрабандным путем, в обход ограничений и регламентации. Объем и стоимость грузов манильских галионов намного превышали установленные нормы. Объем их, как правило, был не менее 1000 т, а ввоз сереб­ра из Мексики исчислялся суммами в 3—4 млн. песо.

В XVII в. галионная торговля процветала. Она была не­сколько омрачена лишь в период испано-голландских конфлик­тов, когда блокада Манильского порта мешала отправке галионов, а голландские каперы перехватывали китайские джонки на пути к Маниле. Но уже в начале XVIII в. стали обнаруживать­ся явные признаки кризиса, связанные с общим упадком испан­ской колониальной империи. Капиталистические страны Евро­пы усилили натиск на американские владения Испании. Наплыв дешевых товаров из Европы ударил по галионной торговле. Возможности реализации в Мексике азиатских товаров стали сокращаться. Галионы постоянно возвращались из Акапулько с грузами нераспроданных китайских и индийских тканей, не находивших сбыта из-за конкуренции с дешевой английской текстильной продукцией.

Искусственная экономическая изоляция Филиппин способст­вовала консервации отсталых методов колониальной эксплуа­тации. Испанские колонизаторы не проявляли заинтересован­ности в развитии колониальной экономики, освоении естествен­ных ресурсов архипелага. Примечательно, что товары местного происхождения составляли ничтожную часть грузов, отправлявшихся на галионах. В отличие от колоний Англии и Голландии на Филиппинах не развивалось производство коло­ниальных экспортных культур, которые пользовались спросом на европейских и американских рынках.

Основой колониальной экономики было сельское хозяйство, его главной отраслью — рисоводство. Филиппинские крестьяне выращивали рис старыми, унаследованными от предков спосо­бами. Наиболее высокие урожаи этой культуры собирались в «рисовых» провинциях Центрального Лусона — Булакане, Пампанге, Нуэва-Эсихе, снабжавших рисом Манилу и северные районы Лусона. На Висайях центром рисоводства был о-в Панай, уступавший по производству риса лишь Центральному Лу­сону. Сохранялись традиционные отрасли хозяйства — рыбо­ловство, морские промыслы, огородничество, разведение птицы и свиней.

Испанские монахи ввезли на архипелаг из американских ко­лоний некоторые культуры, до того неизвестные филиппинцам, впоследствии получившие там значительное распространение (кукуруза, помидоры, какао, гуава, папайя). Монахи пытались развить на Филиппинах мясо-молочное животноводство. Первые скотоводческие фермы (ранчерии) появились в поместьях иезуитов. Однако мясо-молочное животноводство так и не по­лучило на архипелаге значительного развития.

В первой половине XVII в. окончательно сложилась система землевладения. Основным типом феодального владения была асьенда (поместье). Ордена образовывали слой наиболее круп­ных коллективных феодальных землевладельцев. Первоначаль­но основным источником формирования орденского землевла­дения служили королевские пожалования. Короли передавали орденам обширные территории с правом наследования и от­чуждения на условии ежегодной уплаты так называемой наследственной десятины в денежной или натуральной форме в пользу короны как верховного собственника земли. Со време­нем уплата десятины приобрела номинальный характер, и уже к середине XVII в. земли, пожалованные орденам, превратились фактически в их собственность. В XVII—XVIII вв. орденское землевладение росло за счет скупки пустующих угодий из раз­ряда коронных, приобретения земли с помощью ростовщических операций, захвата крестьянских участков.

Категория помещиков-испанцев была крайне малочисленной. Среди асендеро-испанцев выделялись генерал-губернаторы, владевшие обширными и богатыми земельными угодьями в ок­рестностях Манилы.

В XVII—XVIII вв. довольно интенсивно шел процесс форми­рования слоя помещиков-филиппинцев из представителей мест­ной имущей верхушки (принсипалия), которые, подобно мона­хам, расширяли свои земельные владения главным образом за счет крестьянских земель и скупки невозделанных участков.

Широкое распространение на Филиппинах получило также мелкое частное крестьянское землевладение. Объяснялось это наличием обширных территорий свободных земель, формально относившихся к разряду коронных. Сравнительно малочислен­ное население колонии было не в состоянии возделывать все пригодные для обработки земли. Крестьянин мог превратить в свое владение любой невозделанный участок и сохранял право владения, пока он или его наследники обрабатывали эту зем­лю. Если участок в течение трех лет оставался невозделанным, то крестьянин терял на него право и земля снова переходила в разряд коронной.

Накануне испанского завоевания феодальные методы экс­плуатации получили распространение лишь в наиболее разви­тых центрах Лусона и Висайев. С приходом испанцев они утвердились на всей территории страны. В XVII—XVIII вв. ос­новной формой эксплуатации в орденских поместьях и асьендах испанских и местных помещиков была издольщина. Разме­ры арендной платы (в виде определенной доли урожая с арендуемого участка), вносимой помещику — собственнику земли, зависели от обеспеченности крестьян-арендаторов средствами производства (рабочий скот, сельскохозяйственный инвентарь, посевной материал и т. п.). Со второй половины XVIII в. гос­подствующим типом издольной аренды на Лусоне стала «ка-самахан» (касама по-тагальски — издольщик), при которой крестьянин-арендатор отдавал помещику от двух пятых до по­ловины урожая. Подобного же типа арендные отношения получили развитие и на Висайях, где издольная аренда на мест­ных языках называлась «акса».

Издольная аренда сопровождалась закабалением аренда­торов. Обыкновенно крестьяне брали в долг у помещика посев­ной рис в счет будущего урожая на условии уплаты высокого, ростовщического процента. После того как крестьянин возвра­щал долг и отдавал помещику определенную долю урожая в качестве арендной платы, оставшегося для потребления риса не хватало до следующего урожая. Крестьяне были вынуждены прибегать к новым займам, оказываясь в результате в наслед­ственной долговой кабале у помещиков.

Феодальная эксплуатация основной массы филиппинских крестьян — мелких землевладельцев осуществлялась в форме го­сударственных барщинных отработок. Сорок дней в году кре­стьяне должны были участвовать в работах, требовавших боль­шой затраты рабочей силы, — в сооружении государственных зданий, церквей, военных укреплений, вырубке леса, ремонте и строительстве дорог и мостов и т. п. Отработочные повинности были особенно обременительны из-за злоупотреблений админи­страции (превышение сроков барщинных повинностей, установ­ленных законом, использование крестьянского труда предста­вителями властей для своих личных нужд и т. д.).

Местное население, за исключением узкого имущего слоя, обязано было платить ряд налогов в пользу короны и церкви. Основу налогообложения составлял единый подушный налог — трибуто (введенный в 1581 г. и отмененный только в 1884 г.), которым облагались все мужчины и женщины с 16 до 60 лет. Подсчет от сбора подушного налога производился по барангаям, обязанным предоставлять в качестве трибуто определенную денежную сумму или эквивалентное количество продуктов. Не­посредственно за сбор трибуто отвечали старосты барангаев, назначавшиеся из местной деревенской верхушки. Они переда­вали полученные поступления алькальдам, которые отправляли их в казну. Налог уплачивался ежегодно в три срока. Размер трибуто в XVII—XVIII вв. составлял 10 реалов (1 песо) для филиппинцев и 20 реалов для китайцев. Сама по себе эта сум­ма была небольшой, но со сбором трибуто были связаны мно­гочисленные злоупотребления администрации, превратившие его в одну из самых тяжелых повинностей.

По системе подушного обложения собирались два других налога — комунидад, поступления от которого шли на создание общественных фондов в пуэбло (в действительности расхищав­шиеся чиновниками), и санкторум, взимавшийся в пользу церк­ви. Кроме этих трех основных налогов существовали десятки разнообразных поборов, нередко произвольно вводившихся местными властями.

Филиппинские народные массы страдали и от эксплуатации ростовщиков. Ростовщическими операциями занимались чинов­ники колониального аппарата (начиная с генерал-губернаторов и алькальдов, действовавших через посредников-китайцев), мо­нахи, китайские торговцы и представители местной принсипалии. Главными жертвами ростовщической эксплуатации были филиппинские крестьяне. Чаще всего ссужался рис. Крестьяне, как правило, были не в состоянии выплачивать долги в уста­новленные сроки, теряя имущество, дом, землю. Ростовщиче­ские операции, при которых за долги у крестьян отбирались земельные участки, служили одним из источников роста орден­ского и местного помещичьего землевладения. Это явление по­лучило особенно широкое распространение в годы испано-гол­ландских конфликтов, когда система принудительных натураль­ных поставок (бандала) жестоко ударила по крестьянским хо­зяйствам. Существовала практика купли-продажи крестьян, по­павших в кабалу к помещикам-ростовщикам и оказавшихся в положении долговых рабов, которая была запрещена в 1692 г. королевским указом. Однако различные формы долговой зави­симости сохранялись и в последующие периоды испанского ко­лониального режима.

При господстве феодальных методов эксплуатации колони­альное хозяйство сохраняло натуральный характер. В сельской местности преобладало домашнее деревенское ремесленное про­изводство (ткачество, гончарное, плотничье дело и т. д.), удо­влетворявшее хозяйственные нужды населения пуэбло и барангаев. До XIX в. филиппинские города представляли собой воен­но-административные и религиозные центры. Крупнейшим из них была Манила. Столица служила резиденцией колониально­го правительства, архиепископа, руководства орденов и воен­ных властей. Торговля и городское ремесленное производство находились в руках китайских иммигрантов, обслуживавших испанских колонизаторов. Небольшие китайские общины суще­ствовали также в портовых городах Висайев (на о-вах Себу и Панай). Китайские торговцы проникали и во внутренние райо­ны архипелага, доставляя товары местному населению. Помимо ремесла и розничной торговли китайцы занимались посредническими сделками, связанными с галионной торговлей и росто­вщичеством. Время от времени власти принимали законы, на­правленные к ограничению деятельности китайского торгового капитала и сокращению китайской иммиграции. Китайцы обла­гались подушным налогом, вдвое превышающим размеры три­буто, уплачиваемого филиппинцами. Существовал и ряд спе­циальных налогов, которые собирались с китайского населения. Испанские колонизаторы способствовали распространению ан­тикитайских настроений среди филиппинцев, провоцировали ки­тайские погромы. Антикитайская политика властей вызывала протесты со стороны китайцев, выливавшиеся в вооруженные бунты, которые жестоко подавлялись колонизаторами.

В XVII в. произошло два крупных восстания китайского на­селения — в 1639 и 1662 гг. Восстание 1639 г. было вызвано ме­роприятием генерал-губернатора Коркуэры, который переселил 300 китайских торговцев в Каламбу (современная провинция Рисаль), принудив их обрабатывать пустующие земли. Незна­комые с земледельческим трудом, китайцы оказались в тяжелом положении. В знак протеста они ушли из Каламбы, дви­гаясь в Манилу, где в китайских кварталах начались волнения. Коркуэра приказал войскам уничтожить всех взбунтовавшихся китайцев — и тех, что шли в Манилу, и жителей Париана. Оставшиеся в живых (около 6 тыс.) бежали из Манилы и не­которое время вели борьбу в окрестностях столицы, пока не были разбиты испанцами. Всего испанские колонизаторы унич­тожили при подавлении этого восстания более 20 тыс. китай­цев. Восстание среди населения Париана в 1662 г. вспыхнуло в то время, когда на Манилу готовился совершить нападение предводитель китайских пиратов Ко-синг, захвативший гол­ландский форт на Тайване. Манильские власти, охваченные паникой и опасаясь соглашения между Ко-сингом и местными китайцами, решили выслать в Китай всех жителей Париана. Однако китайцы отказались выполнить приказ испанского ге­нерал-губернатора и убили нескольких чиновников и офице­ров, которые должны были руководить выселением. Испанцы обстреляли китайские кварталы из пушек. Довольно большой группе китайцев удалось уплыть на рыбачьих лодках к Тайва­ню. Около 2 тыс. китайцев бежали в Пампангу, где были истреблены отрядом солдат, набранных испанцами из местных жителей. Этот же отряд под командованием сержанта-филип­пинца Лаксамана уничтожил остатки восставших, которые пы­тались продолжать борьбу в Маниле.

После каждой вспышки погромов и массовых избиений ис­панские власти ослабляли давление на китайцев, и они быстро восстанавливали утраченные позиции.

Во второй половине XVIII в. впервые появились тенденции к обновлению средневековых методов колониальной эксплуа­тации. Изменения в испанской колониальной политике дикто­вались развитием капиталистических отношений в самой Испа­нии, потребностью в увеличении прибылей, извлекаемых из ко­лоний. Известную роль играли международные факторы. Пора­жение Испании в Семилетней войне обнаружило ее военную и экономическую слабость, незащищенность колониальных вла­дений от внешней агрессии. Преобразования на Филиппинах (конец 60-х — 80-е годы XVIII в.) были частью программы ре­форм, проводившихся в метрополии и колониях в период про­свещенного абсолютизма Карла III (1759—1788). В экономиче­ском отношении Филиппины были убыточной колонией, полу­чавшей с конца XVI в. ежегодную денежную субсидию (ситуадо) из Мексики, которая покрывала дефицит в колониальном бюджете. В XVII в. сумма субсидии частично компенсировалась «королевской пошлиной». В XVIII в. в связи с упадком галионной торговли размеры ситуадо стали намного превышать сум­мы поступлений в казну от сбора «королевской пошлины» (в середине XVIII в. ситуадо составляло 250 тыс. песо). В резуль­тате экономических реформ Филиппины должны были отказаться от мексиканской субсидии, превратиться в колонию, при­носящую доход короне.

Основные экономические мероприятия проводились в период правления генерал-губернатора Баско-и-Варгаса (1778—1787), одного из приверженцев реформаторской политики Карла III. В соответствии с «Общим экономическим планом», разработан­ным Баско в 1779 г., были сделаны первые шаги по развитию на Филиппинах производства экспортных культур — сахарного тростника, табака, индиго, пряностей, хлопчатника, какао, ко­фе, по созданию текстильной и табачной промышленности, по разработке минеральных ресурсов.

В 1782 г. была введена правительственная табачная монопо­лия. Производство табака, культивирование которого было рас­пространено повсюду на архипелаге, ограничивалось определен­ными районами (несколько «табачных» провинций Центрального и Северного Лусона), где крестьян обязали выращивать только эту культуру. В остальных районах выращивание табака было запрещено. В «табачных» провинциях крестьяне сдавали весь собранный урожай по заниженным ценам государству. Частная табачная торговля находилась под полным запретом. Население могло покупать табак только в специальных госу­дарственных лавках. Установление монополии сопровождалось ухудшением положения народных масс. На крестьянских полях в «табачных» провинциях табак вытеснил рис. Получая гроши за сдачу табачных листьев, крестьяне обрекались на нищен­ское существование. Тяжелым было положение крестьян и в тех районах, где запрещалось выращивание табака. Введение монополии привело к разорению многих крестьянских хозяйств, до этого занятых его производством. Кроме того, высокие цены на табак в государственных лавках подрывали бюджет кре­стьянских семей.

В 1785 г. по образцу европейских Ост-Индских компаний была учреждена Королевская филиппинская компания. Ей пре­доставлялась абсолютная монополия на испано-филиппинскую торговлю и торговые операции с азиатскими странами. С учреждением компании окончательно устанавливались прямые связи между Филиппинами и Испанией[1]. Судам компании раз­решалось плавание на архипелаг как западным, так и более удобным восточным путем. Манильский порт был открыт для свободного вывоза с Филиппин испанских и американских то­варов, доставлявшихся на судах компании. Ввоз европейских (не испанских) товаров оставался под строгим запретом. Ком­пания получила право свободной торговли в азиатских странах и с этой целью могла вывозить на азиатские рынки мексикан­ское серебро и товары из Испании и латиноамериканских вла­дений. Азиатские товары, ввозимые компанией в Испанию, освобождались от импортных пошлин.

Азиатская торговля не приносила тех прибылей, на которые рассчитывали создатели Королевской компании. С первых ша­гов деятельности ее положение оказалось далеким от процве­тания. Главные причины неудач заключались в том, что она возникла в то время, когда старые монопольные Ост-Индские компании изживали себя, уступая место свободному торгово-промышленному капиталу. В результате испанская монархия не смогла ни увеличить значительно колониальные доходы, ни оградить свои владения от торговой экспансии более развитых стран. Деятельность компании способствовала в известной сте­пени экономическому развитию Филиппин (в 80—90-е годы XVIII в. увеличились производство сахарного тростника и вывоз сахара, табака, кофе и других экспортных товаров), росту тор­говли с соседними азиатскими странами (Китаем, Индией, Индонезией). В 1789 г. Манильский порт был впервые открыт для свободной торговли. Купцам из Европы и США разреша­лось ввозить азиатские товары и вывозить с Филиппин местные продукты, а также товары из Испании и Латинской Америки, доставленные на судах Королевской компании. В 1792 г. Ма­нильский порт был вновь закрыт, но испанцы уже были не в состоянии остановить торговую экспансию европейских стран и США на Филиппины.

КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ В СИСТЕМЕ ИСПАНСКОЙ   КОЛОНИАЛЬНОЙ ЭКСПЛУАТАЦИИ

В Испании филиппинскую колонию называли бастионом ка­толической религии на Востоке. Действительно, нигде в Азии католическая церковь не достигла такого могущества и такого влияния, какими она пользовалась на Филиппинах. В системе колониальной эксплуатации, установленной испанцами, католи­ческая церковь играла важнейшую роль. В XVII—XVIII вв., объединенные в религиозные ордена, испанские монахи пред­ставляли на Филиппинах главный отряд церковников. При об­щем незначительном числе испанцев (связанных с администра­тивным и военным аппаратом) на архипелаге монахи образо­вывали наиболее многочисленную и стабильную прослойку. В среднем в XVII—XVIII вв. они составляли более двух тре­тей проживавших на островах испанцев. Испанцы, представ­лявшие светскую администрацию, были сконцентрированы в Маниле и провинциальных центрах, монахи же расселились по всей стране, проникли в отдаленные районы архипелага, оли­цетворяя в глазах местного населения колониальную власть.

Влияние и власть орденов были тесно связаны с их господ­ствующим положением в экономической жизни страны как крупнейших коллективных феодальных землевладельцев. В ор­денских поместьях процветали самые тяжелые формы кабаль­ной издольщины.

Расходы по содержанию церковного аппарата и выплате стипендий духовным лицам (представителям и белого, и черно­го духовенства) несла колониальная администрация. На эти нужды шла четвертая часть государственных налоговых поступ­лений. Строительные работы по сооружению церковных зданий и домов священников целиком включались в государственные барщинные отработки. Церковь способствовала укреплению си­стемы государственной феодально-крепостнической эксплуата­ции. Монахи были инициаторами введения в стране в годы ис­пано-голландских конфликтов дополнительной барщинной по­винности (поло) и принудительных натуральных поставок (бан-дала). Они разъясняли причину усиления колониальной экс­плуатации благочестивыми целями — необходимостью защиты католиков от протестантов-голландцев и сохранения Филиппин как оплота католической религии в Азии.

Монашеские ордена захватили преобладающие позиции в галионной торговле, оттеснив на второй план представителей ко­лониального аппарата и малочисленного, слабого испанского купечества. Преуспевали монахи и во внутренней торговле. Большинство из них занималось перепродажей в Маниле и про­винциальных центрах местных продуктов, которые они получа­ли в качестве натуральной ренты или скупали за бесценок у крестьян. Предметами спекуляции обыкновенно служили рис, другие сельскохозяйственные продукты, воск, ткани, произво­дившиеся кустарным способом в хозяйствах крестьян.

Одним из основных источников власти и доходов орденов были церковные приходы. По установившейся практике, кото­рая сложилась сначала в американских владениях, а затем рас­пространилась в азиатской колонии, функции приходских свя­щенников исполняли монахи-миссионеры. При малочисленности-белого духовенства управление приходами было монополизиро­вано орденами. В середине XVII в. на Филиппинах насчитыва­лось 252 прихода с числом прихожан-филиппинцев около-500 тыс., спустя столетие — 500 приходов с населением 706 тыс. Соответственно с территориальным разделом архипелага меж­ду орденами, произведенным в конце XVI в., самые богатые приходы сосредоточились в руках августинцев и францискан­цев. В результате ожесточенной борьбы доминиканцы сумели в середине XVIII в. сравнять свои позиции с орденом францис­канцев (и те, и другие управляли в тот период приходами с числом прихожан около 100 тыс.), уступая лишь августинцам (число прихожан у августинцев составляло примерно 400тыс.). В свою очередь, иезуиты и реколеты, получившие менее богатые территории, вели борьбу и друг с другом, и с представи­телями первых трех орденских организаций.

Жестокая конкуренция внутри регулярного духовенства бы­ла связана с теми материальными выгодами, которые прино­сило управление приходами. Жалованье (или стипендия) при­ходского священника зависело от числа прихожан. Оно скла­дывалось из ежегодных отчислений в 2 реала из суммы трибу-то, уплачиваемого одним лицом, или 1 песо с семьи (в сред­нем из 5 человек). В крупных приходах насчитывалось от двух до пяти тысяч семей, следовательно, жалованье приходских священников составляло 2—5 тыс. песо в год. Доходы свя­щенников не ограничивались официально установленной стипендией.

Весьма широко использовался труд крестьян в форме разнообразных отработочных повинностей. За отправление ре­лигиозных обрядов (крестины, свадьбы, похороны) взималась непомерно высокая плата. Так, в зависимости от общих дохо­дов семьи родственники умершего были обязаны платить за похороны от 50 до 500 песо. За обряд венчания приходские священники брали не менее 20—25 песо. Несмотря на то что поборы, связанные с исполнением религиозных функций, были незаконными, к ним прибегали все религиозные ордена. Были десятки других способов наживы. Монахи самочинно устанав­ливали налоги, всякого рода подношения в свою пользу, на­живались на продаже индульгенций, организации паломничест­ва к «святым» местам, проведении религиозных празднеств (фиест) и т. д.

Несмотря на сохранившуюся территориальную разобщен­ность сельского населения, удаленность многих барангаев и ситио от центра приходов (кабесеры), приходские священники с помощью различных мер старались держать под своим контро­лем всю массу прихожан. К числу таких мер принадлежали система церковного управления «кабесера-висита» и сформиро­вавшийся в XVII в. институт фискалов — своего рода церков­ных старост и осведомителей, назначавшихся приходским свя­щенником из числа лиц, которые принадлежали к местной де­ревенской верхушке. Фискалы были обязаны информировать священника о всех деревенских событиях и следить за строгим выполнением крестьянами религиозных обрядов и феодальных повинностей в пользу церкви. Фактически вся жизнь населения пуэбло и баррио проходила под наблюдением монахов. При­ходские священники вмешивались в деятельность светских окружных и провинциальных властей. Они контролировали вы­боры муниципальных чиновников, влияли на разбирательство судебных дел, следили за составлением налоговых списков ста­ростами барангаев. С мнениями и советами монахов приходи­лось считаться алькальдам — любое решение провинциальных властей должно было согласовываться с приходскими священниками. Недаром сами испанцы иронически называли приход­ских священников «маленькими вице-королями».

Другим   направлением   религиозной   деятельности   орденов была организация духовных миссий по обращению в католи­чество еще не христианизированных племен и народов. Миссио­нерской   деятельностью   были   заняты   главным   образом   те ордена, которые не располагали достаточным числом высокодо­ходных приходов. В XVII—XVIII вв. августинцы и францискан­цы почти не имели миссий, в то время как доминиканцы, иезуи­ты и реколеты занимались миссионерской деятельностью весь­ма активно. Миссии не только служили центрами распростра­нения христианства, но и районами, где создавались орденские поместья. В смысле извлекаемых прибылей миссии значитель­но уступали приходам, так как организовывались в экономи­чески отсталых и слабо населенных районах. Кроме того, мис­сионерская деятельность была связана с немалым риском, по­скольку протекала в основном в пограничных районах. Нередки были случаи убийства миссионеров и их обычно небольших военных эскортов. Географически главными районами деятель­ности миссий были территории Северного Минданао и горные области  Северного  Лусона.  Организация  миссий  иезуитов   (с конца XVI в.) и реколетов (с начала XVII в.) в Северном Мин­данао была тесно связана с военной экспансией в южные му­сульманские   районы.   Два   основных   миссионерских   центра иезуитов располагались в Замбоанге и в районе Дапитан-Илиган с общим населением около 30 тыс. Миссионеры из ордена реколетов действовали главным образом в долине р. Бутуан и вдоль северо-восточного побережья п-ва Суригао (население этих территорий не превышало 20 тыс.). Уход испанцев из Замбоанги вынудил и монахов покинуть территории Северного Минданао. Миссии возобновили свою деятельность в 20-е го­ды XVIII в., после восстановления испанского контроля над се­верными районами острова.

Христианизацией населения Северного Лусона занимались в основном миссионеры-доминиканцы. Им удалось в XVII в. об­ратить в христианство жителей предгорий Восточного Илокоса, северных областей провинции Пангасинан и долины р. Кагаян. Однако горные районы этих провинций, населенные племенами, которых испанцы собирательно называли игоротами (горцы — на местных языках), оставались закрытыми для испанских мис­сионеров. Военные экспедиции (в 1608, 1635, 1663 гг.), которые должны были расчистить путь для монахов, из-за труднодоступ-ностм горных районов оказались малоуспешными.

В 70-е годы XVII в. испанцы создали нечто вроде буферных зон между равнинными территориями и горными районами для защиты христианизированного населения равнин от набегов воинственных горцев. В буферных зонах располагались воен­ные посты и миссионерские центры, получившие название «действующих миссий». Буферные зоны служили районом до­вольно интенсивного товарообмена между жителями равнин и горных   областей,   несмотря   на    существовавшую   взаимную вражду. Однако все усилия «действующих миссий», направлен­ные к обращению в христианство язычников-игоротов, приноси­ли столь же малые результаты, как и попытки военной экспансии. Пропаганда христианской религии не имела успеха среди горных племен прежде всего из-за их социально-экономи­ческой отсталости, господства у них первобытнообщинного строя с соответствовавшими ему доклассовыми религиозными представлениями. Сказывалась и исторически сложившаяся изоляция горных районов, традиционная враждебность горных племен, в свое время оттесненных с прибрежных равнин мигра­циями более сильных переселенцев, к жителям равнинных тер­риторий, усиленная колонизацией и христианизацией последних. Контролем над приходами   и организацией   миссий   далеко не исчерпывались многообразные функции католической церк­ви на Филиппинах, претендовавшей на всеобъемлющее господ­ство в колонии. Обладая  экономической  и финансовой само­стоятельностью, юридическим иммунитетом, собственной систе­мой административного управления, церковь представляла со­бой силу, почти независимую от колониальной администрации. Ее стремление к полному освобождению от всякого контроля со стороны светской власти, расширению политического и эко­номического влияния, увеличению возможностей эксплуатации народных масс не могло не наталкиваться на сопротивление колониальной  администрации. В борьбе между духовными и светскими отрядами испанских колонизаторов, нередко в тече­ние XVII—XVIII вв. принимавшей характер острых конфлик­тов, перевес, как правило, оказывался на стороне церкви. Пы­тавшиеся ограничить всевластие церковников генерал-губерна­торы, обладая по существу абсолютной властью в колонии, тем не менее становились обычно жертвами изощренной мести цер­ковных магнатов. В борьбе со светскими властями все фракции католического духовенства выступали единым фронтом. Церков­ники пользовались богатым арсеналом методов и средств для «усмирения» генерал-губернаторов, угрожавших их влиянию к престижу. Прибегали к отлучению от церкви, незаконным аре­стам, конфискации имущества   (путем   наложения   секвестра), организации заговоров и убийств.

Один из драматических эпизодов в истории борьбы духов­ных и светских феодалов произошел в 60-х годах XVII в. Конф­ликт между генерал-губернатором Диего Сальседо и архиепи­скопом Поблете разгорелся из-за попыток губернатора ограни­чить участие орденов в галионной торговле. В него вмешался комиссар инквизиции на Филиппинах августинец Хосе Саманьего. В 1668 г. он потребовал ареста генерал-губернатора и пе­редачи его «дела» в суд инквизиции, обвинив Сальседо в склонности к протестантству, взяточничестве и тайных ростов­щических сделках. На имущество губернатора (оцененного в 700 тыс. песо) был наложен секвестр, а сам он был схвачен в губернаторском дворце вооруженными монахами-францисканца­ми. Арестованного генерал-губернатора держали некоторое время во францисканском монастыре, прикованного цепями к стене, затем переправили в монастырь августинцев в Интраму-росе. Его имущество было расхищено орденами. Лишь в 1670 г. тяжело больного Сальседо отправили в Мексику; по до­роге туда он умер. Под давлением светских властей действия Саманьего разбирались в Совете Индий. Примечательно, что Совет выдвинул по существу единственное обвинение в адрес комиссара инквизиции — действия без санкции мексиканского трибунала, не возражая в принципе против практики примене­ния церковными властями таких мер в отношении представите­лей светской администрации, как судебные разбирательства, аресты и т. п. Саманьего был отстранен от должности и в 1674 г., подобно своей жертве, умер на пути в Мексику.

В XVIII в. церковь также неоднократно  выступала  против попыток ограничения ее влияния и произвола, столь же реши­тельно расправляясь со своими противниками. Так, в 1719 г. в результате монашеского заговора был убит в собственном двор­це монахом-францисканцем генерал-губернатор Филиппин Фер­нандо Бустаменте, сторонник усиления светской власти, аресто­вавший архиепископа и нескольких крупных церковных санов­ников по обвинению в коррупции и нарушении королевских указов.

Если в борьбе со светскими властями церковь действовала как монолитная сила, то в самом лагере церковников существо­вали острые противоречия между различными фракциями ка­толического духовенства. Особое положение религиозных орденов в системе эксплуатации Филиппин вызывало недовольство секулярного духовенства. Начиная с первого манильского епи­скопа Саласара католические прелаты старались подчинить ордена контролю архиепископа и епископов, которые официаль­но представляли высшую духовную власть в колонии. Верхов­ное руководство церковным управлением было передано епи­скопам в конце XVI в. (по указу Филиппа II 1583 г.). В 1622г. папа Григорий XV подтвердил приоритет власти епископов, ко­торым предоставлялось право контроля как над выполнением религиозных функций, так и над всей деятельностью приходских священников. На практике же управление приходами, включая все сферы их деятельности (духовной, административной, хо­зяйственной, финансовой), целиком сосредоточивалось в руках руководства орденов, яростно сопротивлявшихся попыткам установления контроля со стороны епископов. Борьба между фракциями черного и белого духовенства проходит красной нитью через историю Филиппин XVII—XVIII вв. В конфликтах с орденами архиепископы и епископы нередко обращались к помощи светской администрации. В отдельных случаях предста­вители белого духовенства заставляли монахов подчиняться центральной церковной власти, но в целом были бессильны по­дорвать могущество многочисленных и сплоченных орденских организаций.

Со второй половины XVII в. одним из предметов, вызывав­ших бурные споры и столкновения между представителями бе­лого и черного духовенства, становится вопрос о подготовке кадров филиппинских священников, которые должны были быть допущены к управлению приходами. Учитывая малочисленность секулярных священников-испанцев и намереваясь использовать создание кадров филиппинского духовенства для ограничения влияния орденов, архиепископы и епископы, которых поддержи­вали светские власти, выступали за открытие духовных семи­нарий для подготовки священников из представителей местной имущей верхушки. Полемика между представителями белого и черного духовенства по вопросу о филиппинских священниках получила отражение в монашеской историографии. Основными аргументами, которыми пользовались монахи, были утвержде­ния о расовой «неполноценности» филиппинцев, их врожденной интеллектуальной ограниченности и аморальности (последнее не мешало авторам, обвинявшим в нарушении добродетели филиппинцев, описывать многочисленные скандальные происше­ствия, связанные с моральным разложением их собратьев-мо­нахов). Одним из ярых противников создания кадров местного духовенства был ученый-богослов, монах-августинец Гаспар де Сан-Аугустин. В 1725 г. появилось его сочинение, направленное против идеи подготовки филиппинских священников и привле­чения их к управлению приходами. «Что будет, — восклицал этот монах, — если индио, а они все без исключения отличаются: леностью и безнравственностью, сможет подняться до такого поста?! И какое благоговение будут испытывать перед ним са­ми же индио, когда будут знать, что он одного с ними цвета, одной расы?.. Как они смогут подчиняться ему, когда поймут, что он ровня им, когда увидят, что и он не может быть ничем иным, кроме как грешником либо рабом?» Подобной расист­ской и колониалистской психологией проникнуто большинства монашеских сочинений.

Из-за сопротивления орденов осуществление планов по под­готовке филиппинских священников растянулось на целое сто­летие. Первые семинарии для филиппинцев были открыты толь­ко в середине XVIII в. В 60—70-х годах XVIII в., в период ад­министративных и экономических преобразований на Филиппи­нах, создание кадров местных священников было одним из основных мероприятий, направленных к ограничению власти ре­лигиозных орденов. Архиепископ Санта Хуста-и-Руфина совместно с генерал-губернатором Раоном добились утверждения закона (в 1769 г.), по которому назначение и замена приходских священников не могли производиться без санкции архиеписко­пов. По другому закону, было значительно расширено привле­чение к управлению приходами представителей секулярного ду­ховенства. С изгнанием с Филиппин ордена иезуитов (1768 г.), наиболее рьяных противников реформаторской политики Кар­ла III и потому удаленных из всех колониальных владений Испании, их оставшиеся вакантными приходы в большинстве своем были переданы священникам-филиппинцам.

СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ И ИСПАНИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ

Испанское господство изменило ход исторического развития Филиппин, привело почти к полному уничтожению доколониаль­ной социально-политической структуры и местных культурных традиций. Внедрение феодальных способов эксплуатации спо­собствовало ускорению развития феодальных отношений и уси­лению классовой дифференциации внутри местного общества. Введение единой системы административного управления со­действовало созданию территориальной общности, а массовая христианизация — культурному сближению филиппинских на­родов. Насаждение новых форм организации общества сопро­вождалось социальным угнетением, национальной и расовой дискриминацией порабощенного населения. Испанские колонизаторы образовали замкнутую группу, стоявшую над всей мас­сой филиппинских индио (коренное население малайского про­исхождения) и отделенную от них непроницаемым расовым и социальным барьером. В отличие от американских колоний, где существовала многочисленная прослойка метисов испанского происхождения, на Филиппинах эта промежуточная этническая и социальная категория почти отсутствовала. Смешение с ки­тайским населением, существенно повлиявшее на этнический и социальный состав филиппинского общества, началось со вто­рой половины XVIII в. С точки зрения классовой дифферен­циации в коренном филиппинском населении выделялась узкая имущая привилегированная прослойка — принсипалия (касики), появление которой относится еще к начальному этапу испан­ской колонизации (превращение бывших дато и махарлика в старост барангаев).

В первой половине XVII в., в условиях внешней военной угрозы, усиления колониальной эксплуатации и роста народ­ного недовольства, испанские колонизаторы вынуждены были искать средства для дальнейшего укрепления социально-поли­тической базы колониального режима. Местная принсипалия была полностью освобождена от государственных феодальных повинностей, одновременно были расширены ее функции в си­стеме колониального административного управления. Помимо выполнения обязанностей старост барангаев касики возглавля­ли муниципальные управления (капитаны пуэбло) и назнача­лись на мелкие чиновничьи и полицейские должности. Со вто­рой половины XVII в. касики образовали две основные группы: наследственная принсипалия из числа кабеса де барангай и довольно многочисленный слой чиновников, занимавших выбор­ные административные должности. К этим последним относи­лись капитаны пуэбло (или, как их называли испанцы, гобер-надорсильо, т. е. маленькие губернаторы), их заместители и. помощники, нотариусы, альгвасилы и др. Выборность этих должностных лиц носила весьма относительный характер. Так, процедура избрания гобернадорсильо заключалась в том, что первоначально под контролем приходских священников выби­рались три кандидата из числа местной принсипалии, а затем один из них назначался алькальдом на пост капитана пуэбло.

Местная пркнсипалия в рамках доверенного ей окружного и волостного управления пользовалась значительной властью. Изолированность испанского «меньшинства» (объясняемая и малочисленностью испанцев в колонии, и расовой предубежден­ностью) от основной массы филиппинского населения способст­вовала укреплению социального престижа и политического влияния местной верхушки.

Филиппинская принсипалия легко приспособилась к испан­ской системе административного управления, быстро усвоив все негативные стороны деятельности коррумпированного колони­ального бюрократического аппарата. Продажность, взяточниче­ство, казнокрадство, деспотизм в отношении нижестоящих, фаворитизм, семейственность и т. п. получили широкое распро­странение и среди филиппинских чиновников и кабеса. Многие из этих явлений, оставленных в наследство испанским колониа­лизмом, сохранялись во все последующие периоды филиппин­ской истории. Пережитки этой системы дают себя знать и по сей день в общественно-политической жизни современных Фи­липпин.

Сосредоточив в своих руках административную и экономи­ческую власть на местах, филиппинские касики вместе с испан­цами участвовали в разделе доли труда и продукта, изымав­шейся у крестьян. В то же время в отношении принсипалии к крестьянам подчиненных ей пуэбло и баррио сохранялся изве­стный патернализм — пережиток патриархальных традиций до­колониальных балангаев. В полном объеме используя свои привилегии и права, наживаясь за счет эксплуатируемого насе­ления, касики в какой-то мере старались оградить крестьян от произвола и гнета испанцев. Во многих случаях подобная так­тика была на руку колонизаторам, так как способствовала смягчению народного недовольства.

Привилегированное положение и участие местного имуще­го слоя в эксплуатации народных масс превращали его в социально-политическую опору колониального режима. Одновре­менно испанский колониализм создавал почву для противоре­чий между этим слоем и колониальной системой, особенно оче­видных на ранней стадии колонизации. Они сохранялись и в дальнейшем, порождаемые деспотической властью колониаль­ной администрации, произволом монахов, расовой дискримина­цией по отношению к филиппинцам, включая и местную эксплуататорскую верхушку. В XVII—XVIII вв. недовольство мест­ной принсипалии теми или иными проявлениями колониального гнета находило выражение в участии ее представителей в на­родной антиколониальной борьбе. Это явление, однако, не име­ло значительного распространения. Лишь в некоторых случа­ях — усиление эксплуатации, затрагивавшее интересы отдель­ных принсипалес, личные конфликты с колониальными чинов­никами или монахами и т. п. — касики становились организа­торами и руководителями крестьянских выступлений.

Самым многочисленным слоем филиппинского общества было крестьянство, составлявшее 80% местного населения. Тра­диционное территориальное размещение крестьянского населе­ния по барангаям было почти полностью сохранено испанца­ми. Оставив территориальную организацию в форме баранга­ев, испанцы преобразовали их в основные налоговые и низшие административные единицы. Отличительной чертой системы барангаев была их внутренняя стабильность. В XVII—XVIII вв. каждый барангай включал от 30 до 50 крестьянских семей. Пуэбло (сельский округ) объединял несколько барангаев, наи­более крупные — до десяти. Самые мелкие территориальные единицы (ситио) включали обычно не более 20—30 семей. Натуральный характер сельской экономики препятствовал мо­бильности крестьянского населения. Внутреннюю стабильность барангаев укрепляла также политика колониальных властей (действовавших в интересах налогового аппарата) и церкви (заинтересованной в контроле над прихожанами и прибылях, получаемых от их эксплуатации). Формально разрешалось сменять барангай при переселении в другую местность (на практике подобные переселения были чрезвычайно редки), но полностью запрещались перемещения на те территории, кото­рые не находились под непосредственным контролем приход­ских священников.

Внутренняя стабильность барангаев способствовала консер­вации среди крестьян патриархальных представлений и свя­зей, уходивших корнями в доколониальное прошлое. Господст­во патриархальных представлений проявлялось с особой оче­видностью в отношении крестьян к представителям принсипа­лии как членам одной и той же, «своей» социальной группы, связанным с крестьянами традиционными нравственными обя­зательствами, в силу которых принсипалес брали на себя по­кровительство и защиту жителей барангаев, а те, в свою очередь, должны были отвечать им преданностью и повиновением. Несомненно, что сохранение патриархальных традиций смягча­ло остроту классовых противоречий между крестьянством и фи­липпинской помещичье-бюрократической верхушкой.

Наиболее глубокие изменения, вызванные испанской коло­низацией, происходили в духовной жизни филиппинского об­щества. Источником этих изменений была христианизация. Ка­толицизм не только превратился в господствующую официаль­ную религию и идеологическую опору испанского колониально­го господства, но и воздействовал на всю систему нравственных и духовных ценностей филиппинцев, их общественное сознание, психологию, культурное развитие.

Более или менее основательное изучение католической докт­рины было доступно лишь представителям принсипалии, допу­щенным к получению религиозного образования. Что же ка­сается всей массы филиппинцев, то их знакомство с основами католического вероучения ограничивалось «классами катехизи­са» (воскресные занятия, проводившиеся приходскими священ­никами) и проповедями священников и миссионеров, дававших зачастую весьма примитивное и вульгарное толкование основ­ных догматов католицизма. В процессе массового религиозного обучения и догматическое, и ритуальное содержание католи­цизма подвергалось значительной переработке. Филиппинцы легче всего воспринимали внешнюю, обрядовую сторону веро­учения. Учитывая эту особенность, монахи-миссионеры на ран­них этапах христианизации старались вызвать у местного населения интерес к новой религии организацией пышных процес­сий, театрализованных представлений и т. п. И впоследствии в религиозной деятельности ритуальная сторона продолжала играть преобладающую роль. Введенная испанскими церковни­ками система религиозных празднеств превратилась в устойчи­вую социально-культурную традицию. Каждый филиппинский город и пуэбло имели своих местных покровителей-святых, в честь которых регулярно устраивались красочные празднества, длившиеся по нескольку дней. Фиесты собирали в кабесеру всех жителей пуэбло, включая самые отдаленные барангаи и ситио. Приходские священники использовали эти праздники для рели­гиозной пропаганды среди прихожан, укрепления в них «духа веры», не забывая и о собственных материальных интересах, Все расходы по организации фиесты несли окружные или му­ниципальные власти, церковь же получала немалые барыши от пожертвований, дарений, продажи украшений и различных, предметов религиозного культа.

Фиесты, приобретавшие, несмотря на свое строго религиоз­ное назначение, характер народных празднеств (по жалобам испанских церковников, скорее языческих, нежели христиан­ских), стали частью филиппинского народного католицизма, возникшего в результате трансформации ортодоксального католического вероучения. При массовом внедрении христианства происходила своеобразная «филиппинизация» католицизма, усвоение и модификация тех обрядов и догматов, которые были наиболее близки местным традициям, религиозным представле­ниям, психологии и мироощущению филиппинцев. Внедрение хри­стианства не смогло до конца преодолеть пережитков доколо­ниальных племенных верований и культов. Среди филиппинских крестьян устойчиво сохранялись прежние суеверия, вера в чу­десное действие сверхъестественных сил, которое стало припи­сываться католическим святым и причудливо смешиваться с библейскими притчами о чудесах. Сохранилось и поклонение духам, претерпевшее некоторые изменения под влиянием хри­стианской религии: деление на добрых и злых духов связыва­лось с покровительством святых либо с вмешательством дьяво­ла, олицетворявшего силы зла. Одним из пережитков доклас­совых религиозных представлений было почитание предков, вы­ражавшееся в соблюдении ряда обычаев и обрядов языческого происхождения, которые отправлялись наряду с христианским ритуалом.

Некоторые местные традиции использовались испанскими церковниками для более эффективной религиозной пропаганды среди населения. Обычай взаимопомощи, распространенный среди жителей барангаев, способствовал созданию в приходах религиозных братств из прихожан (по образцу сходного испан­ского средневекового института), функции которых заключа­лись в оказании «духовной» поддержки тяжело больным или умирающим односельчанам (фактически это выражалось в контроле за строгим соблюдением соответствующих христиан­ских обрядов) и в сборе добровольных пожертвований на ор­ганизацию похорон.

Широкое распространение получил на Филиппинах христи­анский обычай выбора при крещении ребенка «крестных отца и матери». На Филиппинах этот обычай подвергся значительной трансформации. В нарушение католических канонов, согласно которым «крестные родители» выбирались лишь при крещении и конфирмации, выбор «крестных» (компадре, падрино) произ­водился в связи с самыми разнообразными событиями и по разным поводам. «Духовное родство» между действительными родителями и «крестными» предусматривало определенные обя­зательства со стороны последних — покровительство, оказание материальной помощи и т. п. Поэтому укоренилась традиция выбора «крестных родителей» из числа лиц более высокого со­циального статуса. Например, крестьяне, как правило, обраща­лись к кабеса или помещикам. Таким образом, один из обря­дов католической религии стал способствовать укреплению тра­диционных патриархальных устоев.

Вместе с колонизацией и христианизацией народов Филип­пин шел процесс испанизации их культуры. Длительное воздействие испанской культуры оставило глубокий след. Элемен­ты испанского влияния, проникавшие в различные сферы куль­туры и искусства филиппинцев, с течением времени преврати­лись в органическую часть филиппинской культурной традиции. Испанское завоевание нанесло невосполнимый урон местной письменности. Монахи-миссионеры, «борясь» с язычеством, уничтожили почти все письменные исторические и литературные памятники. Исчезли местные алфавиты. С началом книго­печатания на Филиппинах стали появляться (с 1593 г.) книги как на латинском, испанском, так и на местных языках (с использованием латинского алфавита). В основном это были пе­реводы «Христианской доктрины» и ряда богословских тракта­тов. Книгопечатанием ведали ордена, издававшие довольно значительную по объему религиозную литературу (в XVII в. в Маниле было издано 400 книг). Книги были доступны узкому кругу местных лринсипалес, обучавшихся в открытых испанца­ми католических учебных заведениях. Сыновья касиков полу­чали начальное образование в монастырских школах, где их обучали помимо религиозных дисциплин чтению, письму, музыке и арифметике. В конце XVI в. иезуиты основали в Маниле коллегии св. Игнасия и св. Иосифа (Сан-Хосе), которые готови­ли местных чиновников и кадры для низшего церковного аппа­рата. Со второй половины XVIII в. касики были допущены к обучению в духовных семинариях. В конце XVII в. появились первые монастырские школы для девочек из семей принсипалии.

Основанный в 1611 г. доминиканцами, Университет св. Фомы предназначался для обучения испанцев и креолов, филиппинцы туда не допускались.

В монастырских школах и коллегиях преподавание велось на испанском языке. Его изучение было привилегией филиппин­ских касиков. Церковь, обладавшая полной монополией в об­ласти просвещения, сознательно ограничивала доступ местного населения к образованию, в том числе к изучению испанского языха. Подобная политика была связана с общей системой ра­совой дискриминации (испанский должен был оставаться язы­ком высшей, избранной нации) и социального угнетения филиппинцев. В период испанского господства, за исключением при­вилегированной верхушки, подавляющее большинство местно­го населения было неграмотным.

Испанское влияние на устное народное творчество филип-линцев проявлялось в развитии принесенного испанцами жан­ра героической эпической поэзии — корриды, широком распро­странении театрализованных представлений религиозного со­держания (мистерии «пасьон» и драмы на библейские сюжеты) и народных драм «моро-моро», рассказывавших о борьбе христиан с мусульманами в Испании.

Уже первые испанские миссионеры обращали внимание на природную музыкальную одаренность филиппинцев, которые легко обучались игре на европейских музыкальных инструмен­тах, быстро усваивали принципы исполнения церковной музыки и пения. В XVII—XVIII вв. появилось большое число местных музыкантов и композиторов, создателей органной музыки и церковных хоралов. Народная музыка также развивалась под сильным влиянием испанской. Гитара, завезенная на острова испанцами, стала самым популярным музыкальным инструмен­том, причем уже в XVII в. появились десятки ее разновидно­стей, изготовлявшихся деревенскими мастерами.

Наряду с традиционными возникли новые виды народных художественных ремесел. Из Испании пришло вышивание, осо­бенно широко распространившееся среди женщин тагальских районов и Пампанги. Филиппинские вышивальщицы использо­вали местные растительные орнаменты. Выделанные ручным способом ткани (чаще всего пинья, изготовлявшаяся из волок­на ананасовых листьев) вышивались сложными узорами того же цвета. Большое распространение получило изготовление предметов католического культа — расписных деревянных ста­туэток святых, лубочных картинок на религиозные сюжеты, че­ток, костюмов для театрализованных представлений, украшений для фиесты (разноцветные фонарики из бумаги и бамбука, бу­мажные цветы, веера, плетеные бамбуковые арки, маски, костю­мы для мистерий «пасьон» и драм «моро-моро», делавшиеся из бумаги и пальмовых листьев). Связанные с религиозным культом художественные ремесла превратились в самобытную отрасль филиппинского народного прикладного искусства.

С испанским завоеванием началось внедрение западных форм архитектуры, развитие каменного зодчества, в доколони­альный период неизвестного филиппинцам. Монументальные каменные церкви и укрепленные военные форты стали симво­лами и форпостами испанской колонизации. В церковной архи­тектуре XVI—XVII вв. господствовало испанское барокко. Цер­ковные здания, сложенные из крупных камней, с пышными леп­ными и резными украшениями призваны были олицетворять незыблемость католической религии на Филиппинах. В анти­сейсмических целях многие церкви строились с приземистыми, расширяющимися книзу стенами, отчего строения напоминали усеченные пирамиды. Центром испанского религиозного зод­чества была Манила. В 1587 г. монахи-доминиканцы выстроили в столице церковь и монастырь св. Доминика по проекту своего архитектора, члена ордена. В 1606 г. августинцы закончили по­стройку церкви св. Августина (в наши дни самый старый па­мятник архитектуры в Маниле) — монументального здания с двухбашенным расчлененным пилястрами фасадом, мощным сплошным каменным фундаментом, надежно защищавшим от землетрясений. В начале XVII в. были отстроены здания иезу­итской коллегии св. Иосифа и доминиканского Университета св. Фомы. Ряд своеобразных церквей (сохранившихся до на­стоящего времени), отличавшихся оригинальностью архитектур­ных форм и украшений, вырос и за пределами Манилы.

В строительных работах использовался труд филиппинских крестьян и ремесленников-китайцев. В XVII—XVIII вв. архи­текторами были исключительно испанцы, чаще всего монахи. Филиппинцы, проходившие обучение в специальных школах при монастырях, допускались к работе декораторов. Филиппин­ские мастера занимались резьбой по дереву и камню, внося в свою работу элементы народного художественного творчества. Замечательные образцы филиппинского искусства резьбы по дереву — двери церкви св. Августина и деревянный алтарь церкви св. Игнасия, покрытые сложным кружевным резным ор­наментом. В витиеватых лепных и резных украшениях церков­ных зданий часто встречаются традиционные филиппинские ра­стительные орнаменты.

Каменные церкви сооружались в столице, немногочисленных городских центрах и крупных пуэбло. В сельской местности большинство приходских церквей были деревянными. Они строились филиппинцами, использовавшими местные строитель­ные материалы (дерево, бамбук, листья пальмы нипы) и тра­диционные архитектурные формы.

Испанцы положили также начало и градостроительству. В Интрамуросе, выстроенном сразу после завоевания Манилы, воспроизводилась планировка средневекового испанского горо­да. В центре его была главная площадь (пласа) с собором, ра­тушей, дворцом генерал-губернатора. От нее расходились улицы, вливавшиеся в площади меньших размеров. По подоб­ному же плану был выстроен Себу и другие города архипела­га. В крупных центрах сельских округов (пуэбло) утвердилась ставшая традиционной планировка: от главной площади с цер­ковью, муниципальными зданиями, каменными домами испан­цев и местных властей веерообразно расходились улицы, застро­енные деревянными и бамбуковыми жилищами крестьян.

Для городских жилых построек XVII — начала XVIII в. (особняки испанцев, богатых филиппинцев) было характерно сочетание местных архитектурных форм (тяжеловесность, при­земистость зданий, необходимые для защиты от землетрясений, высокие пирамидальные крыши) с типичными для испанского зодчества того времени элементами: черепичные крыши, балко­ны, резные жалюзи, железные решетки, обилие лепных и рез­ных украшений.

НАРОДНАЯ АНТИКОЛОНИАЛЬНАЯ БОРЬБА

В XVII—XVIII вв. единственной формой протеста против колониального угнетения населения были стихийные крестьян­ские восстания.

Для народных выступлений этого периода характерна ярко выраженная антиколониальная направленность, почти полное отсутствие в них элементов классовой борьбы. Характер кре­стьянских движений обусловливался господством среди кресть­ян традиционных представлений, приводившим к ослаблению классовых противоречий внутри местного общества. Другая ха­рактерная особенность крестьянских восстаний — их дробность, локальность, отсутствие крупных по масштабам движений, кре­стьянских войн — была связана с территориальной и этниче­ской разобщенностью населения, лингвистической пестротой, внутренней замкнутостью барангаев. Традиционными поводами народных волнений были злоупотребления колониальных чинов­ников при взимании трибуто, введение новых налоговых и от­работочных повинностей, захват орденами крестьянских земель­ных участков. Почти все крестьянские движения XVII— XVIII вв. выражали протест против монашеского гнета и про­извола.

В идеологии крестьянских восстаний большую роль игра­ла религия. Эта особенность, вообще характерная для кре­стьянских антиколониальных и антифеодальных движений, на Филиппинах, где основная масса угнетенного населения испо­ведовала ту же религию, что и колонизаторы, приобрела спе­цифические черты. Лишь в первые десятилетия XVII в. в про­цессе массовой христианизации наблюдались отдельные вспыш­ки протеста под лозунгами возвращения к доколониальным религиозным верованиям. Известны два относительно крупных восстания такого рода. В 1621 г. восстали жители нескольких барангаев на о-ве Бохоль, где действовали миссии иезуитов. Восставшими руководил местный жрец Тамблот, призывавший к отказу от христианства и восстановлению старых культов. В 1622 г. восстание было подавлено испанцами и отрядом сол­дат, набранных из жителей Себу. В том же, 1622 г. поднял вос­стание бывший дато о-ва Лимасава Банкау, недавно обращен­ный в христианство. Восставшие выступали и за возврат к ре­лигии предков, и за ликвидацию чужеземной власти. Волнения были быстро усмирены карательной экспедицией с Себу.

С завершением процесса христианизации и утверждением католицизма религиозно-идеологическая форма многих народ­ных движений стала приобретать характер, сходный со сред­невековыми европейскими ересями. Возникали религиозные секты, использовавшие лозунги защиты «истинного христиан­ского вероучения», призывы к «очищению веры», христианско­му равенству и справедливости. Были широко распространены мессианские идеи и мистические пророчества. Преобладали мелкие, быстро распадавшиеся секты, которые объединяли обычно жителей нескольких соседних барангаев.

Монахи выступали наиболее активной силой при подавле­нии очагов народных волнений. Они держали при монастырях и в орденских асьендах специальные вооруженные отряды, ко­торые использовались для усмирения крестьянских бунтов.

Пользуясь этнической разобщенностью населения, испанские власти формировали карательные отряды из самих филиппин­цев. На Лусоне традиционно к подавлению народных восста­ний привлекались представители отличавшегося воинственностью племени макабебе. На Висайях чаще всего участниками ка­рательных экспедиций становились себуанцы.

В XVII в. подъем стихийной антиколониальной борьбы, обо­стрившейся в 50—60-х годах, был связан с ухудшением поло­жения народных масс в результате введения системы «поло» и «бандала». В 1649 г. было поднято восстание в пуэбло Палапаг на Самаре в ответ на приказ генерал-губернатора Фахар-до о наборе рабочих-полистас из жителей Висайских островов и отправке их на судостроительные верфи в Кавите. Восстани­ем руководил местный крестьянин Хуан Понсе Суморой. Вос­ставшие убили приходского священника и нескольких монахов, руководивших набором рабочих, и ушли в горы, где выстроили хорошо защищенное укрепление. Испанцы захватили укрепле­ние в горах и расправились с восставшими лишь в 1650 г. Вслед за тем были подавлены очаги волнений и на других ост­ровах.

В 1660 г. началось крупное восстание в Пампанге, жители которой в годы испано-голландских конфликтов больше всего пострадали от разорительных натуральных поставок и эксплуа­тации на принудительных отработках. Непосредственным пово­дом к выступлению послужило незаконное увеличение сроков барщинных работ по вырубке леса, который шел на строитель­ство галионов. Восстание возглавил крестьянин-пампангак Франсиско Маньяго, сформировавший несколько вооруженных крестьянских отрядов. Восставшие, двинувшиеся на Манилу, были остановлены на подступах к столице и разбиты испан­скими войсками и отрядами макабебе. Под влиянием событий в Пампанге начались крестьянские восстания в провинциях Пангасинан и Илокос. Они имели ярко выраженный антиколо­ниальный и антимонашеский характер. Крестьяне убивали мо­нахов, разрушали церкви, поджигали дома приходских священ­ников. Руководители восстаний — крестьяне Андрес Малонг в Пангасинане и Педро Альмасан в Илокосе — объявили себя «королями» соответствующих провинций. В 1661 г. они были захвачены и казнены, после чего восстания пошли на убыль и были вскоре подавлены колонизаторами.

В XVIII в. преобладающей формой народного протеста оставались стихийные крестьянские бунты, вспыхивавшие в от­вет на отдельные проявления колониального гнета. Ряд таких бунтов произошел в 1745 и 1751 гг. в тагальских районах Лу­сона. Причиной волнений был насильственный захват монахами земельных участков, принадлежавших крестьянам.

В истории антиколониальной борьбы филиппинцев в XVIII в. выделяется по своим масштабам и организованности народное движение на о-ве Бохоль, известное в истории Филиппин как восстание Дагохоя. В отличие от большинства крестьянских движений в нем получили отражение оппозиционные настроения в среде местной помещичье-бюрократической верхушки. Фран­сиско Дагохой, инициатор и вождь восстания, был кабеса од­ного из барангаев в пуэбло Инабанган. Среди руководителей движения были и многие другие представители принсипалии. Восстание развернулось в центре орденских имений и приходов иезуитов. Его непосредственной причиной были притеснения монахов и личный конфликт Дагохоя с приходским священни­ком. Движение началось в 1744 г. и в общей сложности про­должалось более 80 лет (до 20-х годов XIX в.), пройдя несколь­ко этапов. Первоначально Дагохой поднял жителей Инабангана, которые в знак протеста против монашеского угнетения ушли в горы, где был создан повстанческий центр и сформиро­ваны крестьянские отряды под командованием местных касиков. По данным испанских источников того времени, с Дагохоем ушло около 3 тыс. крестьян. Спустя два-три года после на­чала восстания оно распространилось на большинство районов Бохоля. Протест против монашеской эксплуатации и произвола сочетался с требованиями отмены трибуто и выступлениями против злоупотреблений испанских чиновников. Использовались методы борьбы, типичные для стихийных крестьянских бунтов: спускаясь с гор, крестьянские отряды нападали на поместья иезуитов, жгли дома, разрушали церкви, убивали монахов, уго­няли скот. Выдвигались религиозно-идеологические лозунги очищения христианской религии, упрощения религиозного ри­туала, христианской справедливости и равенства. Испанцы не могли подавить восстание, несмотря на присылку военных под­креплений из Манилы, организацию крупных карательных экспедиций, введение строгих полицейских мер в отношении жителей Бохоля. Большую роль играла помощь восставшим со стороны местного населения, которое снабжало их продоволь­ствием, одеждой, оружием.

К 60-м годам XVIII в. численность восставших достигла нескольких десятков тысяч. В 1769 г., после изгнания с Филип­пин иезуитов, Бохоль перешел под «духовный» контроль ордена реколетов, которые попытались использовать мирные ме­тоды, в частности заявили об амнистии всем участникам дви­жения. Тактика реколетов привела к расколу в лагере повстан­цев. Часть руководителей движения, в том числе Дагохой, прекратили вооруженную борьбу. Но и с расколом движения во­оруженная борьба не прекратилась. Новый повстанческий центр в горах возник в 70-х годах XVIII в. Крестьянские отря­ды возглавил касик Лигаон, сменивший в качестве вождя вос­стания Дагохоя.

Значительный подъем стихийной народной борьбы на Лусо­не в XVIII в. относится к периоду английской оккупации Ма­нилы (1762—1764). Ему способствовала общая напряженная политическая обстановка в стране. Крестьянские бунты, направ­ленные против монашеской эксплуатации и злоупотреблений испанских чиновников, вспыхивали повсеместно «а острове,. за исключением провинций Пампанга и Булакан — центров деятельности Анда, который пошел на принятие некоторых мер по ограничению колониальной эксплуатации и облегчению по­ложения местного крестьянства. Довольно сильные крестьян­ские волнения происходили в 1762 г. в Пангасинане под руко­водством крестьян, уроженцев этой провинции, Хуана де ля Крус Палариса и Доминго Магалога. Требования восставших включали отмену трибуто, наказание провинциальных властей, отличавшихся жестокостью и занимавшихся вымогательствами, изгнание монахов-доминиканцев. Восстание было подавлено в 1763 г., после убийства Палариса и Магалога. Заслуживает упоминания крестьянское восстание в провинции Кагаян (нача­ло 1763 г.), в котором в отличие от традиционных крестьянских выступлений на первый план выступили элементы классовой борьбы. Восставшие крестьяне начали борьбу против собствен­ной кабесерии и местных чиновников-принсипалес, обвиняя их в злоупотреблениях при сборе налогов и выдвигая одновремен­но антиколониальные требования (отмену трибуто, ограничение произвола монахов и т. п.).

Наиболее организованным и крупным было восстание Диего Силанга (1762—1763) в Илокосе. Оно началось в Вигане — центре провинции и епископства Нуэва-Сеговия, затем распро­странилось по всей территории Илокоса. Диего Силанг, его ру­ководитель, был родом из соседнего Пангасинана, выходцем из семьи касиков, окончившим монастырскую школу. Восста­ние было сложным по своему характеру, составу, идеологиче­ской окраске. Выступая с антииспанскими лозунгами, его руководители требовали «истреблять испанцев» ради «укрепле­ния католической религии» и сохранения страны под властью испанской короны. Основной движущей силой восстания были илокосские крестьяне, на первый план выступали традиционные крестьянские требования — отмены трибуто и барщинных по­винностей, изгнание испанских чиновников и монахов-августин­цев, которые держали в своих руках приходы и владели круп­ными имениями на территории провинции.

С начала восстания местная принсипалия раскололась — часть ее присоединилась к Силангу, другая заняла враждебную позицию в отношении повстанцев, солидаризируясь с испански­ми колонизаторами. С развитием движения начались выступле­ния крестьян не только против монахов и испанцев — предста­вителей колониальной администрации, но и против касиков, сохранявших лояльность по отношению к испанцам. На всем протяжении борьбы Силанг оставался ревностным защитником католической религии. Одновременно появились традиционные призывы к очищению веры, оскверненной монахами. Силанг был провозглашен посланцем Иисуса Назарета — исполнителем мис­сии по защите и утверждению истинной католической религии на Филиппинах. Восстание отличалось организованностью и массовостью. Число участников движения достигло нескольких десятков тысяч человек. В начале 1763 г. под контролем Силан­га оказались весь юг провинции Илокос и большая часть ее северных территорий. В районах, перешедших под власть по­встанцев, Силанг устанавливал новые органы власти, назначая капитанов пуэбло из числа своих помощников и сторонников. Борьбу с повстанцами вели объединенные силы вооруженных отрядов Анда, монахов и местных касиков. Спад в движении наступил в мае 1763 г., после убийства Силанга агентами Анда и монахов-августинцев. С гибелью Силанга большинство каси­ков сразу же отошло от движения. В течение лета 1763 г. в провинции была восстановлена власть испанской администра­ции и монахов-августинцев. Вспышки крестьянских бунтов про­должались до осени и были подавлены окончательно в октябре 1763 г.

С конца 60-х годов XVIII в. народная антиколониальная борьба пошла на убыль. Ее новый этап начался в XIX в. в усло­виях зарождения в стране освободительного движения.

[1] Впервые восточный путь на Филиппины был «открыт» в 60-е годы XVIII в. По указу Карла III (1765) было дано разрешение на ежегодную от­правку восточным путем (т. е. вокруг Африки) одного корабля из Кадиса в Манилу с грузами товаров из метрополии.