ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, в первой четверти XVIII века обновлен­ная Петром русская дипломатия становится важным фактором международных отноше­ний. Опираясь на растущие силы русского народа, она решительно соперничает с давно сложившимися, опытными дипломатиче­скими службами европейских держав. По­степенно, особенно после Полтавы, петровские дипломаты все успешнее противостоят им, энергично защищая национальные интересы России.

Международные отношения того времени характерны двумя знаменательными явлениями: на западе Европы выдвигается, от­тесняя Францию, Англия, вступающая в эпоху так называемого английского преобладания; на востоке континента появляется но­вая молодая, сильная держава — Россия. До этого из-за ее сла­бости, отсталости и изоляции в дипломатических кругах Запада восточной границей Европы в политическом отношении считался Днепр. Теперь эта граница отодвигается до своих естественных географических рамок, то есть до Урала. Международные отноше­ния на нашем континенте приобретают действительно общеевро­пейский характер.

Бросается в глаза поразительная разница в возвышении Рос­сии и Англии. Долго, постепенно, на протяжении веков назревало английское преобладание. Его предопределил очень длительный процесс военного, промышленного, торгового, культурного роста Англии.   В   середине   XVII   века   здесь   произошла   буржуазная революция.   Возвышение   России   осуществлялось   в   необычайно короткий срок. Петровские реформы резко усилили ее развитие. Но  не   произвол  Петра,   не  историческая  случайность,   а  объек­тивная необходимость социально-политического развития России предопределили    ее    возвышение.    Петр    сначала    интуитивно, а потом сознательно выразил национальные потребности и энер­гично   ускорил   то,   что   было   продиктовано  объективным   ходом истории.

Его деятельность остается истинным подвигом во имя величия, славы и могущества нашей родины в те далекие времена. Снова обратимся к словам нашего национального поэта, писавшего о Петре, что он

«...над самой бездной,

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы».

Наша страна действительно оказалась тогда на краю бездны. Это уже было показано. Приведем, однако, еще один красноречи­вый пример. В 1670 году, то есть за два года до рождения Петра, Лейбниц разработал план создания Европейского союза, призван­ного обеспечить Европе вечный мир. Для этого естественная, по мнению Лейбница, завоевательная энергия европейских госу­дарств должна направиться в другие районы земного шара. Каждая из крупных тогдашних держав получала свою зону колониальной экспансии: Англии и Дании предназначалась Северная Америка, Франции — Африка и Египет, Испании — Южная Америка, Гол­ландии — Восточная Индия, Швеции — Россия.

Итак, нашей родине, подобно странам Африки, Азии и Амери­ки, угрожало колониальное рабство. Но не был ли план Лейбница беспочвенной мечтой? Не преувеличивал ли Пушкин опасность, когда он изобразил Россию перед «бездной»? К несчастью, для России конца XVII века это было жестокой реальностью. Акаде­мик Е. В. Тарле в результате глубокого научного исследования пришел к заключению, что тогдашнее положение России «постави­ло еще в допетровском поколении перед сколько-нибудь прогрес­сивно и самостоятельно мыслившими людьми грозный вопрос о возможности дальнейшего сохранения государственной без­опасности и даже о национальном самосохранении в широком смысле этого слова, если остаться при рутинном быте, политиче­ском и общественном, при рутинной непримиримо консервативной идеологии, при отказе от сколько-нибудь активной внешней по­литики». Поэтому пушкинская «бездна» — не случайный взлет поэтической фантазии, а гениально выраженное опасение за судьбу России. К счастью, этого не случилось. Ибо поднятая на дыбы железной уздой Петра Россия ценой страшного напряжения всех своих сил перемахнула через бездну.

Но не для того, чтобы устремиться к завоеванию Европы. По­лучив лишь самое необходимое для своего естественного развития, Россия стала органической составной частью европейской системы международных отношений. Таким образом, эта система обрела недостающее ей равновесие.

В пятом томе классической французской «Всеобщей истории цивилизаций», изданной под редакцией Мориса Крузе двадцать лет назад, говорится о международных отношениях начала XVIII века: «Европейское равновесие требует, чтобы никакое государ­ство не было бы достаточно могучим, чтобы угрожать независи­мости  других. Эта  доктрина   имеет   давнее   происхождение.   Ее придерживались французы и англичане. Она объясняет англий­скую континентальную политику с конца Столетней войны, дли­тельную борьбу французского королевского дома против Габсбур­гов». Политика  европейского  равновесия  проводилась в жизнь и в последующие века. Она разрабатывалась и обосновывалась теоретически, особенно в XIX веке. Известный знаток диплома­тической истории Европы А. Дебидур так определял ее смысл: «То, что называется европейским равновесием, есть такое состоя­ние моральных и материальных сил, которое на всем пространстве от Уральских гор до Атлантического океана и от Ледовитого океана до Средиземного моря так или иначе обеспечивает уважение к су­ществующим договорам, к установленному ими территориальному размежеванию и к санкционированным ими политическим правам. Это такой порядок, при котором все государства сдерживают друг друга, чтобы ни одно из них не могло силой навязать другим свою гегемонию или подчинить их своему господству».

К несчастью для Европы, теория равновесия часто использо­валась лишь для прикрытия попыток разных держав установить свое господство в Европе. Вспомним наполеоновскую эпопею, пре­тензии пангерманистов, политику Бисмарка и Вильгельма II, преступную гитлеровскую авантюру... В разных, подчас грозных исторических обстоятельствах странам Европы удалось сохранить свою независимость от подобных поползновений. И это оказалось возможным лишь благодаря тому, что решающим фактором евро­пейского равновесия стала с времен Петра Россия. Только с уче­том такого положения дел можно правильно оценить роль и место петровской дипломатии в истории Европы.

Но прежде всего она обеспечивала важнейшее условие для преобразования России — включала ее в европейскую систему. Она устанавливала более тесные, близкие отношения со странами, обогнавшими Россию на пути промышленного, торгового, куль­турного развития. Дипломатия помогала получать от них новей­шую для того времени технологию, более современное оружие — от линейного корабля до штыка, средства для их производства — станки, оборудование, материалы. Все это дало толчок огромным творческим возможностям, дремавшим в массе русского народа, скованного цепями отсталой социально-политической структуры, узами духовно-церковного консерватизма.

Россия получила сильный импульс к независимому развитию во всех областях жизни: от производства материальных продуктов и предметов жизненной необходимости до создания духовных ценностей — науки, литературы, искусства.

Однако резкое расширение связей с Европой имело и отрица­тельные последствия. Процесс преодоления внутриевропейского сепаратизма, временного частично раздельного развития запада и востока континента, превращения региональных связей в под­линно общеевропейские не был простым, одпоплановым, безболез­ненным. Вступление России в Европу мало походило на появление на свет в дружной большой семье нового человека, которого стар­шие встречают ласковой заботой и спешат помочь ему встать на ноги.

Сближение России с Европой происходило в условиях острой борьбы, ибо возвышение новой активной и сильной страны на­толкнулось на боязнь конкуренции, на страх перед опасностью утраты привилегированного положения и нарушения монополии, необходимости чем-то поделиться с новым участником общеевро­пейской жизни. Россия должна была обрести свое право на место под солнцем в общеевропейской жизни ценой тяжелой борьбы, военной и дипломатической.

Россия шла к Европе с целью укрепления, упрочения своей независимости. Но необходимые для этого разнообразные связи порождали неизбежно новые формы ее зависимости. Происходил процесс развития взаимозависимости, в котором независимость нуждалась в постоянной и терпеливой защите, военной и дипло­матической.

Не случайно в историографии петровской эпохи в разной фор­ме возникали вопросы и сомнения в отношении осуществленного под влиянием Петра сближения с Западной Европой. Не поставил ли Петр Россию в своем увлечении Западной Европой па службу чуждым ей и враждебным интересам? Не лучше ли было продол­жать замкнутое, изолированное существование в духе старомо­сковского благолепия ради сохранения исконно русских начал? Короче, не оказалась ли петровская европеизация России делом антинациональным и антипатриотическим? Не ликвидировал ли Петр отсталость России ценой утраты русской самобытности и пре­словутого «русского духа»?

В данном случае уместно прислушаться к мнению иностранца, например такого компетентного ученого, как Роже Порталь: «Когда в связи с Петром Великим ставят проблему иностранного влияния, ликвидации отставания от Запада, отречения от прош­лого, то забывают главное, заключающееся в том, что в момент, когда Петр взял власть, Россия находилась под угрозой экономи­ческой колонизации, от которой правительство и русские купцы должны были защищаться. Поэтому вся деятельность Петра, несмотря на внешнюю видимость подражания западным модам и призыв иностранных техников, служила ответом на эту угрозу. Отставание в материальном развитии России от западных государств в конце XVII века было таким, что оно ставило под воп­рос само ее политическое существование. Поэтому все царствова­ние Петра проходило под знаком национальной независимости, дух этого царствования был национальным духом... Петр не только не повернулся спиной к русскому прошлому, он прославлял его исторических деятелей и их военные победы; он всегда связывал себя с великими царями, своими предшественниками, и стремился продолжать и дополнять их дела. Слово «патриот» появилось при Петре Великом, которого менее чем через четверть века после его смерти считали национальным героем».

Соглашаясь с этим, не следует поддаваться искушению и, как это часто случалось, идеализировать Петра и его деятельность. Отлитый в бронзе монументальный исполин, каким он предстает на скалистом пьедестале легендарного памятника,— лишь идеаль­ное символическое воплощение Петра, его художественно обобщен­ный образ. А в реальной жизни, в исторической действительности, в практической деятельности то был крайне сложный, противоре­чивый, порой непонятный, словом, живой человек. Мы видели, как сказывалось это в петровской дипломатии. Внутренняя пре­образовательная «служба» Петра оказалась еще более много­ликой.

Нередко  он  оказывался  перед  неожиданными,  злосчастными обстоятельствами, которых он вовсе не хотел. По случаю Ништадтского мира Петр устроил в столице великолепный праздник. А не успел он пройти, как на Петербург обрушилось страшное на­воднение. Закончив Северную войну, Петр хотел дать облегчение народу, а в 1721 —1724 годах Россия стала жертвой сильного не­урожая, голода, эпидемий. Он хотел обеспечить народное процве­тание, а тысячи мужиков умирали от непосильного  труда   на строительстве каналов, крепостей, Петербурга. Он хотел спра­ведливо распределить налоговые тяготы, а укрепил социальную отсталость. Он пытался сделать из дворян работников, образован­ных офицеров, инженеров, ученых, администраторов, а через три десятка лет после его кончины они стали освобождаться от обяза­тельной службы. При всем своем уважении к передовым предста­вителям европейской   цивилизации Петр  предусмотрительно не доверял иноземцам высшей власти, а наградил Россию немецкой, но существу, династией...

Петр был крайне озабочен, чтобы начатое им дело прогрессив­ного преобразования России продолжалось преемниками. Ради обеспечения этого он принес в жертву собственного сына, пройдя через мучительные для него самого перипетии дела Алексея. Но вопреки тревоге Петра за дальнейшее преобразование России русский престол остался на произвол судьбы: он стал игрушкой случая. Наступает долгий период, когда вместо Петра Великого во главе Российской империи сменяются лица по меньшей мере посредственные, практически неспособные к государственной деятельности, а иногда просто физические и нравственные вы­родки.

Герцогиня Курляндская, будучи формально русской по проис­хождению, утвердилась у власти при помощи известного нам Остермана. Императрица Анна Иоановна боялась русских, не до­веряла им и притащила в Петербург свору курляндских проходим­цев: воцарилась печально знаменитая бироновщина. Как пишет Ключевский, «немцы посыпались в Россию, точно сор из дыряво­го мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на все доход­ные места в управлении... Стоп и вопль пошел по стране». На рус­ском троне проходит галерея отпрысков захудалых немецких кня­зей, всех этих герцогов Мекленбургских, Голштейн-Готторпских, принцев Вольфенбюттельских, Ангальт-Цербстских. Представи­тельница последних правила под именем Екатерины II и от герцо­га Голштинского, выступавшего у нас под «псевдонимом» Пет­ра III, произвела на свет Павла I, за которым последовали его сыновья Александр I и Николай I. Эти, правда, числились рус­скими.

Ключевский писал о них: «Павел, Александр и Николай вла­дели, а не правили Россией, проводили в ней свой династиче­ский, а не государственный интерес.., не желая и не умея по­нять нужд народа, истощали в своих видах его силы и сред­ства».

Иностранцы стояли за кулисами многочисленных переворотов: Остерман привел к власти Анну, придворный лекарь Лесток — Елизавету, Миних — Анну Леопольдовну... А русское дворянство оставалось политически пассивным и все более праздным классом. Петр заставлял их работать, но политического сознания не привил.

И все же среди них постепенно просыпается чувство полити­ческой и патриотической ответственности. Но прежде всего его стали выражать выходцы из простого народа. М. В. Ломоносов, возмущенный господством немцев в Петербурге, в одном из своих стихотворений вложил в уста обожаемого им Петра Великого та­кие слова:

«На то ль воздвиг я  град священный,

Дабы врагами  населенный

Россиянам  ужасен был?»

Надо признать, что в этом плачевном для России положении в чем-то повинен и сам Петр. Вольно или невольно, но он сделал фигуру немца на Руси респектабельной и достойной уважения, хотя при нем-то многие из них и вправду честно служили Росой и. Император умел держать их в ежовых рукавицах, отводя им служебную, вспомогательную и  в  целом  вполне оправданную  исто­рическую роль.

Иное дело его бездарные наследники. Для них немцы стали опорой династии, ибо русским людям, в том числе и дворянам, они не доверяли. Николай I со своим солдафонским цинизмом откровенно признавал: «Русские дворяне служат государству, немецкие — нам».

То, что было смыслом существования и деятельности Петра — государственный интерес, уступает место интересам сохранения и укрепления власти правящей династии. Поэтому все послепетровское правление Романовых представляет собой громадный шаг назад по сравнению с более высоким и просвещенным пониманием задач   абсолютистского государства, которое являлось особен­ностью петровской политической мысли. Для Петра использование иностранных специалистов служило средством ликвидации отста­лости России путем подготовки и обучения национальных кадров. Для его преемников — орудием сохранения господства своей ди­настии. Но историческое воздаяние  не заставит себя ждать: во­зникнет движение дворянских революционеров,  прежде всего — декабристов. Они  разбудят   революционных демократов,   а   те окажутся предвестниками рабочего движения и его союза с кресть­янством,..

Однако объяснить послепетровский застой в политическом и социальном развитии России только деятельностью получивших непомерную власть иноземцев было бы неверно. Это служило лишь фактором, усиливающим действие главных классовых причин та­кого положения, заключавшихся в хищнической, эксплуататор­ской роли самого русского дворянства. Не случайно сразу после смерти Петра его приближенные выступают с предложениями об отмене некоторых его нововведений. При этом они даже поль­зуются поддержкой вдовы Петра — воцарившейся на троне Ека­терины I. Их аргументы и доводы в пользу контрреформ часто используются некоторыми историками в качестве доказательства ошибочности самих петровских реформ. Между тем попытки контрреформ отражали не заботу о государственных интересах, а частные цели отдельных лиц или группировок в борьбе за власть, за укрепление своих позиций и т. п.

Возвращаясь к «немецкому» наследию Петра и к роли онеме­ченной династии Романовых, которая отреклась от главного, до­минирующего принципа деятельности Петра — государственного интереса, заменив его интересом династическим, следует подчерк­нуть одно важное обстоятельство. К счастью, пренебрежение к го­сударственному интересу в наименьшей степени сказывалось в дипломатии, во внешней политике. Более того, здесь династи­ческий интерес; часто даже совпадает с национальными интересами России. Тем не менее и в этой области петровское наследие предается забвению подчас в форме, граничащей с прямыми анти­государственными действиями. Примером могут служить меро­приятия русской дипломатии в связи с заключением Белградского договора 1739 года, считающегося самым неудачным во всей истории русской дипломатии, поскольку плоды войны с Турцией, ради которых положили 100 тысяч солдат, упустили с преступной легкостью.

Другим ярким примером того, как «защищала» династия рус­ские государственные интересы, была непродолжительная, но весьма «эффективная» деятельность герцога Голштинского Карла-Петра-Ульриха, воцарившегося на русском престоле под именем Петра III. Шла Семилетняя война, русские ценой больших жертв громили войска Пруссии, и ее король Фридрих II был на краю гибели, когда наши войска заняли Берлин. Но Петр III обожал Фридриха II и еще до своего воцарения посылал ему сведения о русской армии. Заняв трон, он немедленно заключил мир с Фрид­рихом и не только отказался от всех русских завоеваний, но и повернул армию против союзников. Можно было бы привести немало других случаев явной профанации дипломатических интересов России. Однако в целом русская внешняя политика служила интересам России, опираясь на еще не растраченное до конца наследие Петра, особенно при Екатерине 11. При ней были отвоеваны земли в основном с православным русским, украинским и белорусским населением в семь миллионов человек. В победо­носных действиях тогдашней русской армии оживала традиция Петра, ее победы были триумфом дела, начатого под Полтавой. Отцы тогдашних славных полководцев Румянцева, Суворова, Ку­тузова учились в военных школах, созданных Петром. К нему же восходят большинство тактических и стратегических принципов, использованных русской армией в войне против нашествия На­полеона.

Разгром этого самого знаменитого во французской истории полководца, его прославленной армии вряд ли был возможен, если бы за век до этого русские не имели опыта Полтавы, не со­хранили и не использовали опыт и пример Петра.

Победа в Отечественной войне 1812 года была явным плодом петровских преобразований. К несчастью, потом, особенно в цар­ствование Николая I, слишком многое было упущено, забыто, растеряно, и в первую очередь в делах внутренних. Верно, что Россия и спустя век по-прежнему, как при Петре, сохраняла роль великой державы. Но эту роль она играла только в военных и ди­пломатических делах. В социальном и культурном отношениях она из-за крепостного права, теперь уже совершенно изжившего себя, оставалась одним из наименее развитых европейских го­сударств. Дух Петра, его постоянный творческий порыв к обнов­лению, к преобразованиям, к движению вперед был окончательно   утрачен   царизмом.   Теперь   главным   стало   управление   без всяких изменений.

В результате в конце XVIII и в самом начале XIX века на­чинают все больше ощущаться последствия вновь резко усилив­шегося отставания в экономическом развитии страны, которая сделала такой скачок вперед при Петре.

В России родилось двойственное отношение царизма к Петру. Представители царствующей династии порой пытались предстать в роли продолжателей его дела. Но, будучи прежде всего трусли­выми консерваторами, они опасались, что петровский пример мо­жет усилить стремление русских людей к радикальным переменам, внушит им веру в их осуществимость, то есть так или иначе раз­будит общественную активность, политическое сознание народа. Вторая тенденция особенно усиливается после французской рево­люции конца XVIII века и получает выражение в сочинениях при­дворного историка и писателя Н. М. Карамзина.

Противоречивое, в сущности своей отрицательное, отношение царского дома Романовых к Петру сказалось в любопытной исто­рии с личным имуществом царя. Это были его отнюдь не роскош­ная одежда, книги, карты, чертежи, разные предметы быта и т. п. Особенно много осталось после него разных орудий труда: десяток станков, огромный набор инструментов, которыми он сам работал. Сначала все хранилось в основанной Петром Кунсткамере, а по­том Николай I приказал перенести коллекцию, включая «Лизетту» — чучело лошади, на которой скакал Петр в огне Полтавского сражения, и другие реликвии, в дворцовый музей Эрмитаж. Устроили специальную галерею Петра Великого, расставили вещи в длинном неудобном коридоре. Свободный доступ публике туда был закрыт на протяжении 60 лет. Боялись показывать народу странный для царя образ жизни Петра, заполненной неустанным трудом.

Что подумают люди, увидев предметы, бывавшие в руках Петра, например тяжелые полосы железа, которые он отковал молотом на одном из заводов? Не скажут ли они то же самое, что, по преданию, восхищенно воскликнул некий безвестный крестья­нин: «Вот это был царь! Даром хлеба не ел, пуще мужика работал!» Вообще, сравнение оказалось бы не в пользу преемников Петра на царском троне.

Незадолго до революции 1917 года кабинет Петра Великого по высочайшему повелению приказано было убрать из Эрмитажа с глаз долой...

Двойственным, противоречивым оказалось и отношение к Пет­ру большинства господствующего дворянского сословия. Только самые передовые его представители, подобно Пушкину, подыма­лись до глубокого, верного понимания личности и деяний преобразователя. Иные же пытались поставить под сомнение и даже осудить их. Это старался, например, сделать в своем знаменитом памфлете «О повреждении нравов в России» историк екатеринин­ских времен князь М. Щербатов. Предубеждение крепостника и консерватора вступает в резкий конфликт с его личной интел­лектуальной честностью уже в курьезной формуле: «нужная, но, может быть, излишняя перемена Петром Великим». Взявшись доказать, что «развращение» пошло от Петра, он сам, обращаясь к фактам, признает, что преобразователь был врагом распрост­раненных пороков, таких, к примеру, как пьянство, и пишет: «Петр Великий сам не любил и не имел времени при дворе своем делать пиршества». Князь отмечает, что Петр учредил знаменитые Ассамблеи, но при этом внушал, что «общество ни в опивании и обжирании состоит». Признав, что преобразования Петра были все-таки «нужные», он указывает, что если бы такие реформы де­лались постепенно, то заняли бы 200 лет! Наконец, изложив свою критику петровских нравов и его дел, князь под влиянием искрен­него голоса сердца, опровергает сам себя: «Могу ли я после сего дерзнуть, какие хулы на сего монарха изречи? Могу ли я данное мне просвещение, яко некоторый изменник, похищенное оружие противу давшего мне во вред ему обратить?»

Но самую верную, самую глубокую, самую справедливую оценку Петру дал наш народ в вековых преданиях и чувствах, в том, что называют народной мудростью. А на этот счет харак­терно свидетельство такого непримиримого и беспощадного врага русского царизма, каким был А. И. Герцен: «Крутой разрыв со стариной оскорблял, но нравился,— народ любил Петра, он его перенес в легенды и сказки. Точно будто русский человек дога­дался, что, чего бы ни стоило, надо было переломить лень и креп­ким государственным строем стянуть нашу распущенность... Петровский период сразу стал народнее периода царей московских. Он глубоко взошел в нашу историю, в наши нравы, в нашу плоть и кровь; в нем есть что-то необычайно родное нам, юное... С этим периодом связаны дорогие нам воспоминания нашего могучего роста, нашей славы и наших бедствий; он сдержал свое слово и создал сильное государство. Народ любит успех и силу».

Интересно посмертное отношение к Петру за границей. Изве­стие о кончине императора вызвало огромный резонанс. В основ­ном это был вздох облегчения, непроизвольно вырвавшийся у тех правителей западноевропейских стран, которые, особенно после Ништадтского мира, трепетали при одном упоминании его имени. Ликовали и в Константинополе. Надеялись, что смерть великого повелителя России вызовет замешательство, внутренние неуряди­цы, что страна вернется к прежнему жалкому замкнутому суще­ствованию отсталой окраины Европы. Конечно, уход Петра из жизни резко сказался на международном положении России. Первыми это почувствовали русские  послы,  привыкшие  при Петре к уважению,  которым была  окружена  могущественная  Россия. А оно резко поубавилось, ибо иностранные дипломаты сообщали из Петербурга о том, что началась правительственная чехарда во­круг русского трона в борьбе клик и кланов за власть. Впрочем, некоторых русских представителей за рубежом радовало исчезно­вение жесткого контроля и твердого руководства Петра. Вот когда настала сладкая жизнь для любителей наживы. Если у власти ока­зался главный русский казнокрад Меншиков, то русские диплома­ты могли больше не стесняться и брать взятки не хуже  своих иностранных собратьев... Внешняя политика России постепенно утрачивает монолитную твердость великих замыслов Петра, она все чаще обнаруживает непоследовательность и слабость, хотя пол­ностью ликвидировать петровское дипломатическое наследие было просто невозможно.

Сам факт, что Россия оказалась способной выдвинуть деятеля такого масштаба, как Петр, достигшего немыслимого прежде уси­ления могущества России, имел необратимый характер. За грани­цей больше всего опасались, что вдруг появится какой-либо до­стойный продолжатель дела Петра. Еще больше боялись, что са­мая крупная европейская держава будет увеличивать свою мощь такими же головокружительными темпами, как и при Петре. Это­го, к сожалению, не произошло, да и не могло произойти. Ведь в конце концов сам Петр не творил чудес, а лишь смело использо­вал объективные процессы и обстоятельства, хотя для Европы он оставался поразительным и совершенно необъяснимым историче­ским феноменом. Советский историк К. Н. Державин писал: «Для Западной Европы первой четверти XVIII века Россия и Петр Великий были не всегда понятными, но ясно ощутимыми в своей особой и беспримерной масштабности проблемами мировой по­литики.

Кончина Петра послужила поводом для подведения итогов его государственной деятельности, а успехи России на мировой политической арене вызвали страстное обсуждение вопросов ее дальнейшего участия в решении запутанных проблем европей­ской политической жизни».

Нет возможности даже кратко разобрать тот ноток литературы о Петре и России, который хлынул после его смерти и не иссякает до сих пор. Остановимся только на некоторых, самых общих ее тенденциях. XVIII век был веком Просвещения. В авангарде ев­ропейской политической мысли шли французские просветители. И они были выразителями передового европейского общественно­го мнения. Об одном из них, о Руссо, о его глубоко ошибочных, необъективных взглядах на деятельность Петра уже упоминалось в начале книги. Но верх брала иная, более справедливая и глубо­кая оценка петровских преобразований. Ее выразителем был Вольтер. Этот самый знаменитый из просветителей, в отличие от Рус­со, являлся выдающимся историком. До создания книги о Петре он уже написал ряд крупных исторических произведений: «Век Людовика XIV», «История Карла XII», «Опыт о правах и духе народов». При этом, работая над книгой «Россия при Петре Вели­ком», Вольтер пользовался обширным кругом источников. Рос­сийское правительство предоставило в его распоряжение историче­ские документы, в том числе такие щекотливые, как материалы о деле царевича Алексея. К сожалению, нет места для подробной характеристики труда Вольтера. Поэтому ограничимся лишь мне­нием блестящего знатока творчества великого французского мыс­лителя и литератора — К. Н. Державина, который писал по поводу книги Вольтера о Петре: «...мы ощущаем присутствие на ее стра­ницах русского народа, чей выход на арену мировой исторической жизни потряс сознание Европы. Народ этот занимает свое место и в географическом описании России, и в патетической картине строительства Петербурга, и в больших батальных полотнах Нар­вы, Полтавы, побед на юге, мастером которых был Вольтер как историк-художник... В Петре I, несмотря на все свое пристрастие и всю свою интимную любовь к веку Людовика XIV, Вольтер обрел идеал своего исторического героя в исторической дейст­вительности».

Важно подчеркнуть при этом, что Вольтер объективен, и это обусловлено его представлением о долге историка. Сам он так вы­ражал свое кредо: «Историк, который, дабы угодить какой-либо могущественной семье, хвалит тирана,— трус; историк, наме­ревающийся запятнать память доброго государя,— чудовище; сочинитель романов, выдающий свои выдумки за правду,— презренен».

Осуждающие слова Вольтера целиком и полностью могут быть отнесены к другому направлению в петровской историографии XVIII века, связанному с именем прусского короля Фридриха II. Это был тот самый монарх, по адресу которого Маркс писал: «Всемирная история не знает короля, цели которого были бы так ничтожны». К этому можно добавить, что для достижения своих целей он использовал самые гнусные средства. Снедаемый патоло­гическим тщеславием, Фридрих злобно завидовал славе Петра, приобретенной им в Европе еще при жизни. Поэтому он приказал своему чиновнику, бывшему секретарю прусского посольства в Петербурге Фоккеродту, сочинить памфлет, осуждающий Петра. Фоккеродт пустил в ход фантазию, собрал все мыслимые и немыс­лимые сплетни и слухи о русском царе, добавил к ним собствен­ные дикие вымыслы и представил королю это сочинение. Но Фрид­рих счел пасквиль слишком мягким и добавил в текст собственные суждения, призванные развенчать славу Петра. Прусские сочи­нители изобразили прославленного императора дикарем, психически ненормальным человеком, трусливым и глупым, невежест­венным, невероятно жестоким и бесчестным. А очевидные дости­жения Петра объявили просто результатом случайностей. Так возникло фоккеродтовское направление в историографии Петра, которое существует и до сих пор. Все ненавистники, все враги России выбирают главной мишенью своей клеветы Петра. Без зазрения совести дикие нелепости возводятся в ранг исторических фактов.

Пример тому — пресловутое «Завещание Петра Вели­кого», распространенное во Франции незадолго до нашествия Наполеона на Россию и предназначенное «идейно» оправдать эту авантюру. Явная фальшивка пускалась в ход при каждой новой агрессии против нашей страны. Ее использовали Геббельс и Гит­лер. Она фигурирует и в идейном арсенале современной антиком­мунистической пропаганды, хотя уже давно историки разных стран убедительно доказали, что «завещание» — обыкновенный подлог и мошенничество.

Возникает вопрос: а что общего может быть в деятельности Петра, от которой нас отделяют два с половиной столетия, с совре­менностью? На первый взгляд — ничего: так резко изменился с тех пор весь мир, и особенно сама Россия.

А между тем большинство населения планеты стоит сейчас пе­ред той же самой проблемой, которая поглощала все внимание и энергию Петра. Это прежде всего глобальная проблема ликвида­ции экономической и технической отсталости многочисленных стран так называемого «третьего мира». Ведь это — та же самая задача, перед которой оказалась Россия три века назад. Но, ока­зывается, в деятельности Петра содержится нечто такое, что вол­нует и тревожит даже наиболее развитые страны современного мира, стоящие перед проблемами своих острых противоречий. Они пытаются найти решение в применении теории технократии. Ко­ротко говоря, ключ к решению всех социальных и политических проблем видят в рациональном применении новейших достижений науки и техники. А поскольку Петр пытался вытащить Россию из трясины гибельной отсталости путем внедрения в России передо­вой техники, то его объявляют если не основоположником, то предтечей пресловутой технологической революции, а то и образ­цовым технократом. Именно в этом увидел главное значение деятельности Петра самый крупный западный историк XX века Арнольд Тойнби. В одной из последних своих работ он писал: «Начиная с XVII века на Западе происходил непрерывный про­гресс технологии, развитие которой представляло собой вызов остальному большинству человечества. У него не было другого выбора, кроме освоения западной технологии или подчинения державам, владевшим ею. Россия, столкнувшись с такой пробле­мой, первая решила сохранить свою независимость, приняв широкую программу технологического преобразования на запад­ный лад... Пионером решения задачи был Петр Великий. Счастье России, что Петр оказался прирожденным технократом, кото­рый, кроме того, обладал диктаторской властью московского царя».

Тойнби прошел мимо еще одного, притом более существенного, сходства преобразований Петра с современными проблемами капи­тализма. Реформа Петра дала лишь частичные результаты, во мно­гом Россия отставала от передовых европейских стран. Причина этого — социальный консерватизм. Точно так же надежды на решение проблем современного капитализма с, помощью лишь пе­редовой технологии, без социальных изменений могут иметь край­не относительный эффект. Во всяком случае здесь мы имеем дело с искренним и добросовестным интересом к Петру, с попытками извлечь уроки из его поучительной деятельности.

Но, к сожалению, обращение к петровской проблематике в за­падной исторической литературе часто имеет далеко не столь оп­равданные причины. Петра пытаются злостно и недобросовестно использовать в современной идеологической борьбе, вернее, в пси­хологической войне против нашей страны. Нот здесь-то мы и стал­киваемся с фоккеродтовской традицией, причем дело доходит до прямых ссылок на Фоккеродта и до щедрого заимствования при водимых им «фактов», то есть явных вымыслов.

Поэтому придется вернуться к уже упоминавшейся книге Анри Труайя «Петр Великий», вышедшей в Париже в конце 1979 года. Ничего необычного в этом не было, ибо книги о Петре за рубежом появляются довольно часто. Правда, на этот раз автором выступил один из «бессмертных», то есть французский академик, который кроме полусотни романов написал еще и десяток исторических книг о России. (Его настоящее имя — Лев Тарасов, он родился в России в семье крупных московских торговцев.)

Книга Труайя — само по себе явление довольно ординарное с обычным для западной литературы уклоном в личную жизнь Петра, с пересказом множества недостоверных пикантных сплетен и т. и. Однако она стала сенсацией. Несколько месяцев журнал «Экспресс», постоянно публикующий список из десятка книг, пользующихся наибольшим успехом, числил ее на первом месте среди других бестселлеров. А таковым ее сделала кампания в пе­чати, совпавшая с сильнейшей антикоммунистической истерией, развернутой тогда во Франции. Лейтмотивом этой кампании служила тема об извечном варварстве России, о глубоко порочной на­клонности русских к бесчеловечной жестокости и т. п. В этом, оказывается, коренятся все пресловутые нарушения «прав чело века» в СССР и прочие неискоренимые «пороки» советской си­стемы. Вот что писал, например, в журнале «Нувель обсерватэр» некий Клод Мансерон: «Петр Великий, биографию которого описал Анри Труайя, — это истерический, но гениальный суперцарь, гигант, обезумевший от алкоголя и крови, палач своих подданных и своего сына...» Итак, Петр — воплощение чудовищной жесто­кости, а Советский Союз — продукт многовекового русского вар­варства. Естественно, что приведенная тирада не заслуживает ничего кроме презрения.

А вот другой, еще более характерный пример. В 1985 году крупнейшая американская телевизионная компания Эн-би-си сняла многосерийный фильм «Петр Великий», содержание ко­торого охватывает все основные этапы жизни и деятельности Петра. Съемки фильма проводились с небывалым размахом. На это ассигновали около 30 миллионов долларов, то есть в два раза больше, чем обычно расходуется па постановку фильма такого масштаба. К работе над фильмом привлекли крупнейших западных постановщиков и актеров. Для «достоверности», придания колорита России петровской эпохи съемки важнейших частей фильма проводились в нашей стране. Знакомство со сценарием фильма поражает нагромождением колоссального количества фак­тических искажений и пренебрежением к хорошо известным исто­рическим фактам.

Особенно много внимания и места уделяется сценам кро­вопролития и жестокости, а также сексуально-порнографи­ческим эпизодам. «Сверхзадачу» этой грандиозной политико-идеологической затеи раскрывают многочисленные статьи в за­падной печати о фильме «Петр Великий», где прямо говорится, что зрителю показывают исторические корни «империи зла», как называют антикоммунисты Советский Союз.

Между тем, несмотря на высокое профессиональное мастерство создателей фильма, предназначенного для демонстрации в боль­шинстве стран мира, его фальсификаторский, грубо тенденциоз­ный характер очевиден. Приведем лишь один пример. Чтобы вызвать у зрителя чувство неприязни ко всему русскому, фильм наполнен сценами непрерывного, отвратительного пьянства. Видимо, авторы воображают, что они нашли новый «художествен­ный поворот» для достижения своих целей. Однако это весьма старый, избитый прием русофобии. Еще в 1835 году А. С. Пушкин перевел с французского «Записки бригадира Моро-де Бразе», участника Прутского похода 1711 года. В этих записках, в част­ности, бригадир писал, что для русских офицеров обычным делом было пьянство, будто бы поощряемое Петром. А. С. Пушкин, го­товя перевод к печати, счел необходимым сделать, к этому месту следующее подстрочное примечание: «Пьянство никогда достоинством не почиталось. Петр I, указав содержать при монастырях офицеров, отставленных за болезнями, именно исключает больных от пьянства и распутства».

История с книгой А. Труайя и особенно с американским филь­мом «Петр Великий» — наиболее свежие примеры использования Петра в качестве важнейшей мишени в современной русофобии. Подобных примеров много, и они отнюдь не новы. Любопытно другое — смыкание, слияние русофобии с антикоммунизмом. Собственно, это началось сразу же после нашей Великой револю­ции. Каждый раз, когда против Советского Союза затевается оче­редное крупное враждебное дело, буржуазная историческая наука, как будто случайно, предоставляет в распоряжение антисоветских сил новое «научное» сочинение о Петре, о его деятельности, о его эпохе.

Лейтмотивом при этом всегда служит главная идея: признает­ся, что Петр, конечно, очень многое сделал для России, но для Европы, для остального мира он олицетворял извечное зло, смер­тельную угрозу, против которой необходимо бороться. При этом грубо извращаются роль и место петровского преобразования во всемирной истории, положительное значение ликвидации отстало­сти России не только для нее самой, но и для всего мира. Совер­шенно игнорируются смысл и масштабы выхода России на арену всемирного исторического процесса. А этот смысл и значение пре­красно показал еще С. М. Соловьев. Соображение замечательного русского историка заслуживает того, чтобы воспроизвести его пол­ностью:

«Так называемая новая история начинается расширением сферы деятельности европейского человека чрез открытие Нового Света и новых путей в отдаленные части Старого. Через два века после этого новое великое, богатое результатами явление: восточ­ная часть Европы, до сих пор мало известная, жившая одиноко, является на сцену, входит в общую жизнь Европы; европейская земля собирается (кроме Балканского полуострова). Это новое расширение исторической сцены гораздо важнее, чем то, которое произошло в конце XV века и которым начинается новая история. Тогда европейский человек познакомился с новыми странами и на­родами, которые страдательно подчинились его влиянию; теперь же вошло в общую жизнь сильное европейско-христианское госу­дарство, представитель многочисленного европейского, истори­ческого племени славянского, бывшего до сих пор под спудом. Если, входя в общую жизнь, Россия необходимо подчиняется вли­янию других европейских народов, то, с другой стороны, при усло­виях своей силы, она обнаруживает сильное влияние на судьбу других народов, на общую жизнь Европы».

В те времена, когда были написаны эти слова, то есть больше века тому назад, влияние России на историю остального человече­ства сказывалось еще далеко не так явно и сильно, как это про­явилось потом. Нельзя не привести известных слов А. И. Герцена о русском народе, «который на императорский приказ образоваться ответил через сто лет громадным явлением Пушкина». В самом деле, в XIX веке Россия начинает небывало щедро отдавать другим народам плоды гения лучших представителей своей культуры, науки, искусства, общественной жизни. А ведь это были плоды того, что посеял на почве русской истории Петр Великий...

Вот почему стремятся принизить, исказить, очернить его об­раз. Это стремление резко усиливается после 1917 года, когда такая тенденция в дополнение к шовинистическим корням полу­чает новую мощную базу классовой ненависти буржуазии к Вели­кой русской революции XX века. Логика современного фоккеродтовского антипетровского направления русофобии исходит прежде всего из того простого факта, что Россия продолжает существовать в облике Советского Союза, поэтому искусственно и поверхностно отождествляется старая Россия с нынешним Советским Союзом. Отсюда выводится идея, что внешняя политика СССР идентична прежней российской внешней политике. Затем доказывается, что раз сам Петр Великий смог осуществить далеко не все свои замыс­лы, то большевикам и подавно это не удалось, и поэтому Россия поныне остается «варварской». При этом вымыслы незаметно сме­шиваются с совершенно реальными фактами. Например, с тем, что русский народ, состоящий из потомков людей петровской эпохи, и ныне представляет наиболее крупную и производительную на­цию в объединении народов СССР.

Чтобы показать, как это делается на практике, придется упо­мянуть кроме книги А. Труайя еще о некоторых аналогичных фак­тах. Ведь в том, как его сочинение включили в кампанию антисо­ветской политики, не было, по существу, ничего нового. Такая тенденция странным образом оживлялась всякий раз, когда против нашей страны готовилась какая-либо крупная враждебная акция. Вспомним 1929 год — время наступления великого экономиче­ского кризиса, потрясшего до основания мир капитализма. Надо было отвлекать от него внимание вымышленными опасностями и даже попытаться найти выход путем организации если не воен­ного, то хотя бы идеологического крестового похода против СССР. Тогда центром антисоветской активности оказалась Франция, еще сохранившая свою гегемонию в Европе, закрепленную Версаль­ским договором. И вот именно во Франции в 1929 году «случайно» выходит книга Жоржа Удара «Жизнь Петра Великого». Это типично фоккеродтовское сочинение, даже с прямыми цитатами из писем Фридриха П. Автор заканчивает книгу такой сентенцией: «Московия вернулась к своему естественному варварству... Она терпеливо ждет случая, чтобы снова броситься на Европу, которую она ненавидит».

Но вот наступает 1939 год. Гитлер собирается поработить весь мир, и в фашистской Германии выходит «научный» труд Генриха Дерриса «Русское вторжение в Европу в эпоху Петра Великого».

Собственно, уже само название книги говорит о ее направленности, о том, что она предназначена оправдать идею жизненной необхо­димости для Германии покончить с извечной русской опасностью. К тому же надо вдохновить немцев легкостью предстоящей зада­чи. А поэтому следует, по примеру Фридриха II, снова попытаться доказать мысль этого короля, который писал, что только «стече­ние счастливых обстоятельств, благоприятных событий, неведение иностранцев сделали из царя героический призрак, в величии ко­торого никто не смел усомниться». Деррис, по-немецки педантич­но собрав множество цитат, пытается развенчать Петра. За не­имением убедительных аргументов Деррис использует для этого нехитрый прием: слово «Великий» в применении к Петру он употребляет в кавычках! Это снова постоянная фоккеродтовская тенденция, родившаяся от болезненного ощущения Фридрихом II собственной неполноценности.

Подобные нередкие попытки смешны, ибо в сознании народов всего мира эпитет «Великий» в применении к Петру давно уже стал не элементом пышного царского титула, а просто как бы частью его имени. Для всех совершенно бесспорно, что Петр яв­ляется такой исторической фигурой, которая абсолютно не нужда­ется в специальном подчеркивании, выяснении или обосновании его гениальности и величия. Ведь еще В. О. Ключевский писал о бессмысленности подобных усилий: «Чтобы сделать Петра ве­ликим, его делают небывалым и невероятным. Между тем надобно изобразить его самим собою, чтобы он сам собою стал велик». Кстати, чем действительно Петр совершенно не страдал, так это мелким тщеславием, столь обычным для всякого рода знаменитых деспотов. Когда Сенат преподнес ему титул «Императора Всерос­сийского, Отца Отечества и Петра Великого», он согласился принять только титул императора, ибо считал это необходимым для интересов России. Остальным словесным возвеличиванием он просто пренебрег.

Вообще все попытки очернить, извратить или принизить Петра до такой степени нелепы, что лишь заставляют вспомнить вы­сказывание Вольтера: «Большое счастье иметь врагов, не способ­ных лгать с умом».

Лучшее и незаменимое средство борьбы против русофобии как одного из важных, направлений современного антикоммунизма — сама русская история. А это значит, что следует знать подлинное прошлое нашей страны и рассказывать правду о нем, ничего не приукрашивая и ничего не скрывая. Вот что, кроме всего прочего, побуждало автора не жалеть труда и времени, чтобы написать кни­гу об одной из сторон деятельности Петра Великого. Ведь, как писал А. С. Пушкин, «гордиться славою своих предков не толь­ко можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное мало­душие».

В этой книге сделана попытка воссоздать реальный образ Петра-дипломата, показать его деятельность на сложнейшей стезе внешней политики. Конечно, многое здесь оказалось далеким от портрета «живого бога», как называл Петра М. В. Ломоносов. Он вовсе не был и тем богочеловеком, которому В. Г. Белинский пред­лагал воздвигнуть алтари во всех городах российских. Просто он был и навсегда останется тем коронованным деятелем старой Рос­сии, который действительно заслужил всемирную славу и вечную признательность своих соотечественников.

Николай Николаевич МОЛЧАНОВ

ДИПЛОМАТИЯ

ПЕТРА

ПЕРВОГО

Редактор

Е. Ю. ПРОКУДИНА

Оформление художника

В. В. СУРКОВА

Художественные редакторы

Н. Д. СМОЛЬНИКОВА, И. А. ЗАЙЦЕВА

Ретушь

Л. Г. РОЗЕНФЕЛЬД

Н. И. ХРОМОВ

Технический редактор

Т. С. ОРЕШКОВА

Корректор

Л. А. СУРКОВА

ИБ № 1140

Сдано в набор 25.11.85. Подписано в печать 17.02.86. А 04214. Формат 60Х90 1/16. Бумага офсетная № 1. Гарнитура Обыкновенная новая. Печать офсетная. Усл. печ. л. 28,0+вкл. 3,75 (бум. офс. пл. 100 гр.)- Усл. кр.-отт. 50,75. Уч.-изд. л. 34,85. Тираж 100000 экз. Заказ № 227. Цена 3 р. Изд. № 57И/82. Изда­тельство «Международные отношения». 107053. Москва, Б-53, Садовая-Спасская, 20. Диапозитивы текста изготовлены полиграфической фабрикой «Красная звезда» МППО им. Я. Коласа. Отпечатано на Минской фабрике цветной печати. 220600. Минск, Корженевского, 20.

Молчанов Н. Н.

М 75   Дипломатия Петра Первого.— 2-е изд.— М.: Междунар. отношения, 1986.—448 с.  (Библиотека «Внешняя политика. Дипломатия»)

В книге проф. Н.Н. Молчанова освещается внешняя политика  и дипломатия Росси в период петровских преобразований. В ней раскрывается яркая картина борьбы русского народа за укрепление независимости, могущества России, за превращение ее в великую европейскую державу. Для художественного оформления книги использованы картины и гравюры лучших русских и зарубежных художников.