Глава 9

ПОРТА, КРЫМ И ПОЛИТИКА СТРАН ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XVI в.

§ 1. Османская империя и Польско-литовское государство в 20 —50-е годы XVI в.

Экспансия Османской империи в страны Центральной и Восточ­ной Европы после Мохачской катастрофы осуществлялась с еще большим размахом и целеустремленностью, с еще более широким использованием противоречий между государствами данного региона. Это объяснялось не только ростом военно-политического потен­циала самой Порты, но и созданием весьма благоприятного для нее баланса сил между странами данной части европейского континента, возникновением выгодного для нее статуса их взаимоотношений.

Оценивая международную конъюнктуру после битвы у Мохача, следует иметь в виду не только крах Венгерского королевства, но и значительное ослабление позиций Ягеллонов. Данное обстоятельство фиксировалось полным крушением всех расчетов Сигизмунда на воз­можность превращения династической унии между Польшей, Вен­грией и Чехией в реальную унию, фактическим признанием со сто­роны Кракова раздела венгерских земель между Портой и Габсбур­гами; вместе с тем ухудшение внешнеполитического положения Польши подтверждалось и значительными ее территориальными потерями на востоке — переходом в состав Русского государства Смоленска и Северщины. Эти очевидные факты ослабления Ягелло­нов свидетельствовали одновременно и об усилении позиций их тог­дашних соперников на международной арене — правителей империи и Московской Руси.

Складывание подобной расстановки сил в регионе во многом предопределило и характер внешней политики Порты того времени, в частности дальнейшее подчинение ей венгерских земель, установ­ление сотрудничества с ослабевшими Ягеллонами, а вместе с тем обострение отношений с Габсбургами и Василием III¹.

Но вставая на путь политического сближения с Польшей, явно направленного против Москвы и империи, Стамбул отнюдь не думал восстанавливать позиции Ягеллонов в Венгрии или содействовать чрезмерному территориальному росту Польско-литовского государ­ства в Восточной Европе.

Так, хотя Сигизмунд и обладал юридическим «правом» занять после смерти своего племянника Людовика (Лайоша) венгерский престол ², турецкая дипломатия сделала все, чтобы этого не про­изошло. И следует признать, что в этих своих усилиях Порта пошла далеко: она не только явно в противовес Ягеллонам поддержала претензии трансильванского воеводы Яноша Запольяи на венгер­скую корону (10 ноября 1526 г. он стал венгерским королем), но и фактически примирилась с появлением второго венгерского короля, выдвинутого Габсбургами (16 декабря 1526 г. им стал брат императо­ра Карла V австрийский эрцгерцог Фердинанд, тогда уже король Чехии) ³. Но и этим Сулейман не ограничился. Стремясь предотвра­тить военно-политическое вмешательство Сигизмунда в венгерские дела, султан санкционировал проведение зимой 1526—1527 гг. боль­шого крымского набега на окраины Польско-литовского государства. Сорокатысячная орда татар вторглась с юго-востока в земли Короны и Литвы. Удар пришелся преимущественно по Галиции и Подолии. Никакого сопротивления татары не встретили, ибо на границе не было вооруженных сил. На территории Великого княжества Литов­ского татары доходили до Турова. Удачные действия в январе 1527 г. подоспевших литовских войск под командованием гетмана князя Константина Острожского дали возможность изгнать послед­ние отряды татарского арьергарда. Но эти «военные успехи» не мог­ли ни вернуть пленных, ни оказать защиту населению огромных тер­риторий Украины и Белоруссии ⁴. Разумеется, крымские операций такого масштаба исключали какую бы то ни было возможность для Сигизмунда участвовать в борьбе за венгерскую корону. Более того, правители Османской империи, не оказав активного противо­действия наступавшему в 1527—1528 гг. на венгерские земли Ферди­нанду (это могло быть обусловлено просто невозможностью быстро собрать после кампании 1526 г. новую боеспособную турецкую армию или следствием сознательно допущенной пассивности Стам­була), тем самым не только поставили Ягеллонов перед реальной перспективой создания большого и сильного межгосударственного комплекса в составе Австрии, Венгрии и Чехии ⁵, но и содействовали резкому ослаблению венгерского короля Яноша Запольяи (послед­ний потерпел ряд поражений от австрийцев, самое тяжелое под Кошицами в марте 1528 г.) ⁶.

В этих условиях и польский король Сигизмунд и Янош Запольяи быстро сблизились друг с другом (Янош Запольяи был вынужден летом 1528 г. искать убежища на территории Польши)⁷ на общей политической основе — установления тесного сотрудничества с Пор­той. И действительно, напуганный перспективой усиления Габсбур­гов Сигизмунд мог предложить ослабленному Яношу Запольяи лишь один путь превращения его в вассала турецкого султана, а самому себе — заключение союза с Османской империей. Еще зимой 1527— 1528 гг. в Стамбул направился польский посол Иероним Лаский, который от имени Яноша Запольяи заключил договор о вступлении последнего в вассальную зависимость от турецкого султана. Взамен этого Запольяи были обещаны покровительство и поддержка в борь­бе с Габсбургами ⁸.

Но И. Лаский выступал, разумеется, не только как посол Венг­рии. Он зондировал в Стамбуле почву, выясняя также планы султана в отношении Польши. Лаский доносил Сигизмунду I, что султан крайне недоволен борьбой польских отрядов с османами (многие поляки без разрешения правительства участвовали в войне против османов в Венгрии на стороне прогабсбургских группировок). Ве­ликий везирь Ибрагим-паша пригрозил новым татарским набегом, откровенно удивляясь при этом, что в Польше еще осталось насе­ление после разорения ордой восточных земель Короны и Литвы в 1526—1527 гг. ⁹

Вложил свою скромную лепту в «восточную политику» и преста­релый примас Польши Ян Лаский. Он подал королю памятную записку, где «горячими словами» «остерегал» и «предупреждал» ко­роля от всяких контактов с «немцами», т. е. с Габсбургами, и настаи­вал на дружбе с новым венгерским королем. Высший иерарх католи­ческой церкви в Польше прямо указывал, что официально правитель­ство должно придерживаться нейтралитета, а неофициально — сотрудничать с Портой. Эту идею поддерживала и королева Бона, На основе подобной «политической платформы» даже произошла консолидация магнатных группировок. Король послушно принял политику этих кругов ¹⁰.

Союз с Запольяи был подкреплен щедрой финансовой поддержкой со стороны короля, и особенно примаса. Как указывал папа Кли­мент VII, церковные деньги католической Польши (сборы с прихо­жан, доходы с земель и другого имущества) фактически шли на под­держку армии венгерских магнатов, помогавших удерживать Вен­грию под игом мусульманского повелителя ¹¹. Подобные действия показали Риму и Вене, что их расчеты были абсолютно ошибочными. Польша целиком вошла в русло османской политики.

Таким образом, Сигизмунд не только отказался от «прав» на венгерскую корону, не только содействовал превращению Яноша Запольяи в турецкого вассала, но и приветствовал предложение самого султана установить с ним отношения дружбы и сотрудни­чества. Побывавший в Стамбуле в 1528 г. польский посол Ян Теичинский просто перезаключил прежний договор с Портой (от 1525 г.), что означало продление перемирия еще на пять лет (до 1533 г.)¹². Закрепив таким путем свои политические тылы со стороны Польши и Венгрии, удостоверившись во враждебности Габсбургам Франции и Венеции ¹³, Сулейман смело приступил к развертыванию наступа­тельных операций против Фердинанда; на сей раз быстро собрав большую армию, султан бросил ее уже осенью 1529 г. на борьбу с Габсбургами ¹⁴.

В сентябре 1529 г. Сулейман Великолепный во главе 120-тысяч­ной армии осадил Вену. Ожесточенное сопротивление австрийцев и имперских войск, эпидемии среди осаждавших, нехватка продо­вольствия — все это заставило султана снять осаду и отойти на Балканы ¹⁵.

Однако эта неудача османов не отразилась на польско-османских связях. Польша продолжала по существу придерживаться в отно­шении Порты дружеского нейтралитета, несмотря на возникавшие чисто тактические разногласия между обеими странами ¹⁶. Этот по­литический курс Польши окончательно оформился именно к концу 20-х годов XVI в. В дальнейшем он оставался без изменений в тече­ние многих десятилетий.

В 30—50-х годах XVI в. внешняя политика Польши по отноше­нию к Порте становится, однако, более сложной — в ней нашли отражение некоторые общеевропейские аспекты международной жизни того времени. Безусловно, основная и незыблемая линия польской политики и дипломатии, направленная на перезаключение и юридическое оформление договора о мирных отношениях с Осман­ской империей, осталась прежней. Но существовали и другие сто­роны в связях обеих стран.

Осада Вены осенью 1529 г., нараставшая угроза османской агрес­сии дали возможность императору Карлу V, несмотря на недоволь­ство протестантских князей, временно объединить силы империи для противодействия османам в Центральной Европе ¹⁷. В 1530—1533 гг. Венгрия становится ареной ожесточенных военных действий. Армии Фердинанда и Сулеймана и отряды Запольяи сражались в Трансильвании и на границе Славонии. В это время Краков формально высту­пил в качестве посредника между воюющими державами. Наконец, в 1533 г. при активном вмешательстве Сигизмунда I, которому во многом способствовал и сам Карл V, между Фердинандом, Сулейманом и Запольяи было заключено долговременное перемирие¹⁸. В дальнейшем оно, правда, неоднократно нарушалось. Однако про­тивники, видимо, истощили свои материальные и военные резервы (и султан и император вели войну не только на Балканах, нэ и в Сре­диземноморье) ¹⁹. Снова намечалось примирение между Фердинан­дом и Запольяи ²⁰.

Но в этой внешне спокойной международной обстановке подспуд­но намечались новые политические веяния, грозившие значительно ее осложнить: в середине 30-х годов снова обострилась борьба между Ягеллопами и Габсбургами, в частности и борьба за дальнейшую судьбу короны св. Стефана. Так, правящий дом Польши, возвра­щаясь к планам польско-венгерской династической унии, выдвинул сначала проект передачи венгерской короны Сигизмунду Августу (тогда уже реальному наследнику польского престола), а потом — идею заключения брачного союза Яноша Запольяи с Изабеллой Ягеллон ²¹.

Параллельно и Габсбурги предпринимали попытки обеспечить себе контроль над всей Венгрией, во всяком случае такими были планы на будущее.

В 1538 г. Фердинанд заключил с Запольяи мирный договор, в ко­тором между прочим речь шла о передаче Габсбургам всех венгер­ских земель в случае смерти Запольяи ²².

Допустив заключение такого договора, Порта формально прояви­ла больше расположения к Фердинанду, чем к венгерскому королю. Не удивительно, что в этих условиях венгерский король стал искать поддержки не столько у Габсбургов и Сулеймана, сколько у Ягеллонов. Видимо, не случайно тогда же Янош Запольяи дал согласие на свой брак с Изабеллой Ягеллон, который и был оформлен 1 фев­раля 1539 г. ²³

Разумеется, этот брачный союз был в какой-то мере вызовом не только Габсбургам, но и самому Сулейману. Тем не менее Порта отнеслась к этому факту более спокойно, чем Габсбурги. Связанная тесными политическими контактами с Краковом, османская дипло­матия увидела в таком ходе событий возможность продолжения сотрудничества с домом Запольяи.

Правда, следует признать, что данный этап сотрудничества Порты с венгерским правящим домом сопровождался загадочными обстоятельствами. Через несколько дней после появления у Яноша Запольяи и Изабеллы Ягеллон наследника венгерский король умер. Тем не менее его маленький сын Янош был объявлен королем Вен­грии под именем Иоанна II. Его признали и активно поддерживали как Османская империя, так и Польша ²⁴. Были восстановлены таким образом условия для продолжения борьбы против Габсбургов. По­литический смысл событий прекрасно понимал и Фердинанд, кото­рый сразу начал вести открытую войну против нового венгерского короля. Вскоре ему удалось даже изгнать юного короля с террито­рии Венгрии.

Однако развивая наступление на Буду, Габсбург столкнулся с большой армией Сулеймана. Здесь османы одержали еще одну важную победу над силами империи ²⁵. Теперь австро-османская война продолжалась в новых условиях. В этой ситуации польское правительство решилось на повторение акции, которую оно некогда осуществило в отношении отца Иоанна II — Яноша Запольяи, Как и Яношу Запольяи-отцу, Польша предоставила сыну и его ма­тери убежище на своей территории. Через тринадцать лет, в 1554 г., при поддержке поляков и османских войск Иоанн II был вновь про­возглашен королем в южной части Трансильвании ²⁶.

Конечно, основу внешней политики Польши в этот период опреде­ляли не непосредственные связи с Портой. Они осуществлялись в рассматриваемое время в ходе самых разнообразных контактов, но прежде всего посредством традиционных, весьма представитель­ных посольств из Кракова ²⁷.

В 1532 г. в Стамбул был отправлен польский посол Петр Опалиньский. Его назначение на этот пост не было случайным. Он входил в окружение молодого Сигизмунда Августа и королевы Боны и принадлежал к тем кругам, которые поддерживали Запольяи и его протурецкую политику. Это, видимо, не составляло тайны для Стамбула, так как посол был хорошо принят в столице османов. Опалиньскому удалось заключить в начале 1533 г. новый «вечный мир» между Польшей и Османской империей ²⁸. Трактат, заключен­ный на этот раз, являлся результатом договоренности о перманент­ном мире, а не о перемирии, как это было в 20-е годы. Предполагалось, во всяком случае (на это надеялись в Кракове), что новый «вечный мир» будет иметь большое значение в деле дальнейшего развития отношений между двумя странами.

Активность Опалиньского на Босфоре не ограничивалась перего­ворами о мире. Одновременно с поляками в Стамбуле находилось посольство от Габсбургов; при дворе султана тогда решался также вопрос о новом татарском хане Сахиб-Гирее. Собрав обо всем этом сведения, Опалиньский передавал их в Краков, и эта информация побудила польское правительство к действиям, давшим определен­ные результаты. После многочисленных «упоминок» и подарков новому татарскому хану он перестал угрожать окраинам Польско-литовского государства, уйдя грабить Северскую землю, входившую в состав Русского государства ²⁹.

Надо полагать, что султану удалось добиться и другой важной цели — направить воинственные устремления магнатских прави­тельств Польши и Литвы в угодном себе направлении. Этим направ­лением по традиции оказалась все та же Московская Русь, дальней­шему усилению которой Порта не могла сочувствовать. Так, не без участия Стамбула вскоре после заключения польско-турецкого мира 1533 г. началась по инициативе Сигизмунда третья литовско-москов­ская война³⁰. Уже через год после посольства Опалиньского, в 1534 г., польско-литовские войска наносили интенсивные удары по пограничным районам Московии. В дальнейшем им помогали как поволжские татары, совершившие поход к Костроме и Нижнему Нов­городу, так и крымские, организовавшие набег не только на Северские земли, но и на земли, лежавшие к югу от Москвы, в районе Рязани. Султан готов был даже оказать вооруженную помощь Си-гизмунду в борьбе против Руси ³¹.

Заключение мира 1533 г. повлекло оживление дипломатических контактов между Польшей и Портой. Почти каждый год в Стамбул отправлялось из Польши посольство. Так, в 1533, 1535 и 1543 гг. там были послы во главе с Яном Оцоским. В 1533 г. столицу османов посетил один из крупнейших сановников польского государства — Андрей Тенчинский, совершивший паломничество в «Святую землю»³². Османские посольства также посещали Краков. В качестве султан­ских послов выступали при этом даже выходцы из Польши, пере­шедшие в мусульманство. Возникла личная переписка между Сулей-маном Великолепным и Сигизмундом Августом ³³. Но подобная по­литика магнатского «сенаторского короля» Сигизмунда I и королевы Боны, дочь которой Изабелла в 1539 г. стала женой Запольяи, не отвечала интересам не только большинства народа, но и отдельных группировок польско-литовских феодалов. Уже в 1537 г., во время волнений шляхты подо Львовом (место сбора шляхетского ополче­ния), прозвучали резкие выпады в адрес короля и его клевретов, ничего не делавших для отражения татарских набегов, инспириро­ванных из Стамбула. В 40-х годах XVI в. это положение дел стало главной причиной критики в адрес Сигизмунда и определило в целом отношение шляхты к правительству. В начале 1544 г. на Петроковском сейме уже совершенно четко был поставлен вопрос о необхо­димости войны с турками и сбора ополчения ³⁴. Призыв к борьбе с османской агрессией нашел отклик в кругах образованного поль­ского общества. Появились исторические, литературные и публицистические сочинения, пропагандировавшие идею борьбы против османов * (* Подробно об этом см. в гл. 13.).

Несмотря на уступки оппозиции, выразившиеся прежде всего в установлении контактов с Габсбургами (будущий король Сигизмунд Август породнился с австрийским домом, гетман Тарновский представил проект антиосманского союза с эрцгерцогом Фердинан­дом), Сигизмунд Старый, Бона и придворные круги сумели блоки­ровать принятие всех новых решений «восточного вопроса», отстоять свою позицию в отношении Турции. В 1547 г. между Портой и Польшей снова был заключен «вечный мир» ³⁵. Взамен довольно при­зрачного обещания султана не нарушать восточной границы Польши она отказывалась от самостоятельной политики по отношению к Венгрии и Молдавскому княжеству, а также от участия в военных союзах Габсбургов и в любых иных антиосманских союзах. От тако­го «вечного мира» выигрывала прежде всего Порта. Нейтралитет Польши, безусловно, давал возможность Османской империи вести активную политику на Балканах, продолжать свою экспансию в Средиземноморье, а также в Центральной и Восточной Европе.

В середине 30-х годов XVI в., после преодоления междоусобиц в Крыму и усиления нового хана Сахиб-Гирея возникла угроза от­крытого дипломатического разрыва (одной из причин была нерегу­лярность выплаты Литвой дани). Правда, посылка в Бахчисарай литовских послов во главе с А. Горностаем с «упоминками», а затем во главе с М. Тышкевичем не дала ожидаемых результатов. Тогда в Вильно 22 марта 1538 г. был собран специальный сейм по поводу возможной войны с татарами, ставивший вполне конкретные вопросы организации и финансирования войск, намечаемых к отправке против Крыма ³⁶. Но до войны дело не дошло.

В 1540 г. с Крымом был заключен мир, по которому была выпла­чена ханству дань в размере 15 тыс. злотых, а также предусматри­валось совместное выступление против Москвы ³⁷. Этот договор в 1542 г. был возобновлен ³⁸.

Таким образом, возникшие в середине 30-х годов некоторые тре­ния между Крымом и Литвой главным образом на финансовой почве не изменили существа взаимоотношений турецко-крымской дипло­матии с Польско-литовским государством, не парализовали уже сложившегося политического сотрудничества между ними. Данное обстоятельство получило подтверждение в факте нового мирного со­глашения между Польшей и Османской империей, достигнутого в 1447 г. В результате этого договора османы получили полную воз­можность вести борьбу с европейскими государствами (прежде всего с Габсбургами) без всякого опасения противодействия со стороны Польши ³⁹.

Османская угроза, татарские набеги, меры по борьбе с ними обсуждались в середине 40-х годов XVI в. не только на польских сеймах. Эти вопросы были основными и на сеймах Великого княже­ства Литовского. Но дискуссии в высшем законодательном органе государства мало что давали для организации отпора агрессорам, впрочем, как и материальные приношения с целью «умиротворения». Ежегодная дань в 15 тыс. золотых дукатов, которую с конца 20-х годов XVI в. платил Сигизмунд Август в качестве великого князя крымскому хану⁴⁰, также не всегда являлась залогом мира. В 1549 г. Сагиб-Гирей ударил по Волыни. Захватив много полона и добычи, он без потерь вернулся в Крым. Через два года новый хан Девлет-Гирей, который предварительно обязался за дань не нападать на территорию Великого княжества, захватил г. Браславль, который он сжег, а гарнизон перебил. Следствием этих набегов было то, что уже в 1552 г. Сигизмунд Август вновь платил «упоминки» татарам ⁴¹.

Последующие дипломатические акции, направленные на умиро­творение агрессора, почти ничего не давали для обеспечения мир­ного существования южных и юго-восточных территорий Польши и Литвы. Мало что менялось и после подтверждения договоров о «веч­ном мире» в 1554, 1564 и 1568 гг. ⁴² Положение на южных окраинах Польско-литовского государства оставалось напряженным.

Вот почему жители пограничных районов, провинциальная шляхта поддерживали любые акции, рассчитанные на отражение османско-татарской агрессии, даже если эти действия были не согла­сованы с центральным правительством или шли вразрез с его поли­тикой.

В начале 50-х годов в Кракове узнали о весьма оживленных и многолетних контактах между папой римским, Габсбургами и Мос-ковией, чьи интересы страдали от действий Порты. И хотя отношения с Римом и Веной стали непосредственной темой дискуссии на сейме в 1553 г. в Кракове ⁴³, в результате чего наметились точки сближе­ния с позицией папы и Габсбургов, тем не менее политика польского правительства мало изменилась в отношении Стамбула и оставалась в рамках постоянного и дружеского нейтралитета. Подобную пози­цию Сигизмунда Августа, короля польского и великого князя литов­ского, не поколебала и политика самой Москвы, которая в 50-е годы XVI в. делала реальные шаги в направлении русско-литов­ского сближения с целью обороны от общего врага — Крымского ханства ⁴⁴.

Итак, прослеживая развитие отношений между Османской импе­рией, Крымом и Польско-литовским государством за период 20— 50-х годов XVI в., можно констатировать существование прочных отношений сотрудничества между ними, что определялось расстанов­кой сил в регионе и между прочим наличием у них тогда общих противников — Габсбургов и Московской Руси. Однако следует при­знать, что официальные заключения мира между сторонами и сохра­нение Польшей «дружественного нейтралитета» не исключали слу­чаев крымских вторжений на окраины Польско-литовского государ­ства (случаев редких по сравнению с тогдашней практикой набегов на южные земли Московской Руси), что должно было напоминать Сигизмунду о необходимости, во-первых, регулярно выплачивать «упоминки», а во-вторых, строго следовать намеченному курсу в от­ношениях с Портой и Крымом.

§ 2. Турция, Крым, Казань и Российское государство в 20—50-е годы XVI в.

Ведя войну против Габсбургов в тесном взаимодействии со своим новым вассалом венгерским королем Яношем Запольяи, а также в сотрудничестве с недавно обретенным союзником — польским ко­ролем Сигизмундом, султан Сулейман отнюдь не игнорировал поло­жения дел в Восточной Европе, не игнорировал факта заметного усиления Русского государства в период правления Ивана III и Василия III. Здесь Сулейман осуществлял последовательную анти­московскую политику, и осуществлял ее не только в форме санкцио­нирования крупномасштабных вторжений крымских и казанских сил на русские территории, но и в форме проведения различного рода политических и военно-стратегических диверсий в отношении Мо­сковской Руси.

Правда, в конце 20-х — самом начале 30-х годов XVI в. Турция и Крым несколько ослабили свой натиск на Московское государство, что было, видимо, обусловлено обострением внутриполитической борьбы в Крымском ханстве, борьбы между несколькими претенден­тами на ханский престол.

В результате Казанское ханство в период первого правления Сафа-гирея, а потом и в период правления Джан-Али (Ян-Али) оказалось нейтрализованным ⁴⁵, а Крымское ханство, хотя и пыта­лось организовать отдельные набеги на московские территории (на­пример, в начале 1531 г. или летом 1533 г.), все же не могло развить их в большое победоносное наступление ⁴⁶.

Не имея возможности в эти годы добиться значительных военных успехов в борьбе с Москвой, Османская империя стремилась тем не менее достичь каких-то политических результатов в своих отноше­ниях с татарскими юртами Восточной Европы. Так, в 1531 г. султан­ская дипломатия сумела превратить ногайского хана Абугая в сво­его вассала, закрепив такой его статус брачным союзом его дочери с крымским ханом Саедат-Гиреем⁴⁷.

Перелом в антимосковской политике Порты, Крыма и Казани наступил в 1534 г., когда в Москве к власти пришло правительство Е. Глинской и юного Ивана IV, когда в Бахчисарае прекратились распри и у власти оказался хан «сильной руки» Сахиб-Гирей (в про­шлом правитель Казани), а в Казанском ханстве престол опять за­нял представитель крымской династии, племянник Сахиб-Гирея — хан Сафа-Гирей, ставший теперь значительно более воинственным, чем раньше ⁴⁸. Именно он уже в 1536 г. возобновил вооруженную борьбу против Русского государства, заняв Балахну, и совершил походы к Костроме и Нижнему Новгороду ⁴⁹.

Правда, осуществляя свое наступление на Московскую Русь, Османская империя теперь, как и раньше, рассчитывала прежде всего на боевую активность Крымского ханства. При этом Порта координировала антимосковскую активность крымского хана Сахиб-Гирея с выступлениями против Москвы казанского хана Сафа-Гирея. В результате они не только осуществляли согласованные военные действия против Москвы, но и выдвигали общие требования к Русскому государству, в частности и такое требование, как отказ России от всего Поволжья ⁵⁰.

Но поощряя Крым и Казань на выступление против Москвы, Сулейман не забывал о существовании давнего соперника Московской Руси на ее западных границах — Польско-литовского государства, являвшегося тогда политическим партнером Порты. Видимо, не слу­чайно Крым заключил еще в 1532 г. антимосковский союз с Сигизмундом, а в 1533 г. сама Порта подписала мирный договор с польским королем ⁵¹. Вполне закономерным в этих условиях было объявление Польшей в 1534 г. войны Русскому государству, продолжавшейся вплоть до 1537 г. Действовавшие совместно польские и литовские войска при поддержке Крыма и Казани в 1535—1536 гг. пытались решить ряд важных стратегических задач: отделить от Москвы Рязань, отвоевать Северщину и т. д. Однако эти задачи решены не были: вынужденные действовать в разных направлениях, русские войска все же отстояли сложившиеся рубежи Московского государ­ства. В результате 17 февраля 1537 г. было подписано пятилетнее пе­ремирие между Москвой и польским королем Сигизмундом ⁵².

Внешнеполитическое положение Москвы осложнялось еще и тем обстоятельством, что внутри Русского государства находились тогда скрытые сторонники сотрудничества как с Портой и Крымом, так и с Польско-литовским государством. Об этом свидетельствовала деятельность политического эмигранта кн. С. Ф. Бельского, бежав­шего в 1534 г. в Литву, а потом в Крым, участвовавшего как в разра­ботке планов расчленения Русского государства и создания автоном­ного Рязанского княжества, так и в попытках их реализации, в част­ности в походах крымских и польско-литовских войск против Москвы ⁵³.

Можно предполагать, что антимосковская активность С. Ф. Бельского, проявленная им на международной арене, перекликалась е антиправительственной деятельностью других боярских группиро­вок внутри самого Русского государства, в частности — с попытками Андрея Старицкого возродить традиции новгородского сепаратизма₈ свалить правительство Е. Глинской и малолетнего Ивана IV⁵⁴.

Весьма важным этапом в истории взаимоотношений Порты, Кры­ма и Русского государства оказался приход к власти противников правительства Е. Глинской — бояр Шуйских, Бельских и митро­полита Иоасафа, совпавший по времени с подготовкой большой во­енной кампании крымских войск против Московской Руси. Ряд отрывочных данных позволяет предполагать существование взаимо­действия между крымско-турецкой дипломатией и правящей в то время элитой Московского государства ⁵⁵. Весьма показательными в этом смысле были попытки правительства Иоасафа — И. Бельско­го амнистировать Семена Бельского, двигавшегося тогда с крымским войском на Москву, не допустить эвакуации из Москвы малолетне­го Ивана IV в момент наибольшей опасности для русской столицы и, наконец, сама секретная переписка Ивана Бельского с Семеном Бельским, осуществлявшаяся через крымских агентов ⁵⁶. Однако скрытое взаимодействие между управлявшими тогда Москвой боя­рами и Крымским ханством все же не дало больших результатов. Грандиозный план подчинения Москвы Крыму и Порте реализован не был, хотя, разумеется, военные вторжения татар 30-х — начала 40-х годов XVI в. оказались весьма разорительными для Московской Руси.

Иван Грозный вспоминал впоследствии об этих годах: «От Крыма и от Казани до полуземли пусто бяше» ⁵⁷. Это подтверждалось мно­гочисленными свидетельствами других источников — официальных и местных летописей, житийской литературой, разнообразным акто­вым материалом (в частности, Жалованными грамотами монастырям, выдававшимися после таких нашествий)⁵⁸.

Однако, несмотря на эти разорения и наличие опасных контак­тов находившейся у власти боярской группировки с Крымским ханством, Москва все же отстояла тогда свои государственные ин­тересы. В Русском государстве нашлись силы, которые в 1541 г. не допустили к Москве татарские войска, в январе 1542 г. смели боярскую группировку Бельских и митрополита Иоасафа. Важную роль в этом сыграло, в частности, московское дворянство, городские элементы Москвы, Новгорода, Владимира, а также определенные круги русской церкви, во главе с новгородским епископом Макарием, ставшим в январе 1542 г. митрополитом всея Руси ⁵⁹. Однако неудача задуманного тогда завоевательного плана в отношении Мо­сквы отнюдь не означала, что правители Порты, Крыма и Казани отказались от замыслов такого рода.

В середине 40-х годов XVI в. усиливается роль Казанского хан­ства в качестве «тарана» антимосковской политики Османской импе­рии, приобретает особое значение пребывание в Казани представи­теля крымской династии Гиреев — хана Сафа-Гирея вместе с его крымским окружением.

При этом следует иметь в виду, что коренному населению ханства, трудящимся татарским массам была чужда агрессивная политика крымско-казанских феодалов. Усилилось и стремление подвластных казанскому хану народов освободиться от этой зависимости. Народы Среднего Поволжья (чуваши, мордва, мари), давно связанные с рус­ским народом, тяготели к сближению с ним. Князьки и старейшины, ущемленные казанскими князьями и мурзами, постепенно тоже скло­нялись к союзу с московским государем. И в самой Казани отдельные дальновидные феодалы и торговые люди понимали, что агрессивная политика по отношению к Российскому государству, ослабление торговых связей не только не могут обеспечить сохранение государ­ственной самостоятельности ханства, а, напротив, приближают его гибель. Число сторонников сближения с Москвой возрастало: оче­видно, сказывалась деятельность «московской» группировки ⁶⁰. В Москву приезжают из Казани феодалы-эмигранты. Возобновляют­ся тайные переговоры с русским правительством о посажении на Казанский юрт снова московского ставленника.

Решительная борьба Российского государства с Казанским хан­ством началась с 1545 г., когда ослабели последствия возродившейся было в России политической децентрализации. К тому времени мо­сковскими идеологами (церковниками и дипломатами) были выра­ботаны и «исторические» обоснования прав московских государей на обладание Казанью ⁶¹.

Первоначально планировалось заменить враждебного Москве хана московским ставленником. Им мыслился Шах-Али («Шигалей» русских источников), уже ранее занимавшей казанский престол, а в то время — «царь касимовский». Он был из рода наследников ханов Большой орды, к которым Гирей питали наследственную не­нависть, и это уже предрешало невозможность союза Казанского и Крымского ханств. Первый поход весной 1545 г. имел, однако, характер лишь военной демонстрации. Но результатом этих дей­ствий было усиление «московской» группировки в Казани, где росло возмущение Сафа-Гиреем и «крымцами». В конце 1545 г. вспыхнула восстание, и хана изгнали из города. Хотя внешнеполитические сим­патии казанских феодалов были неустойчивы, «насилия крымцев» объединяли обиженных ими, и наиболее вероятным кандидатом на казанский престол казался тогда московский. Но Шах-Али, заняв­ший летом 1546 г. престол, «на Казани сидел» лишь месяц; сопрово­ждавших его воинов и даже московских бояр не пустили в городскую крепость, против него образовалась поддерживавшая Сафа-Гирея коалиция: крымский хан, ногайские мурзы, часть астраханских и казанских феодалов. И Сафа-Гирей снова воцарился в Казани.

Московское правительство было вынуждено продолжать гото­виться к решительной борьбе с Казанским ханством, и поход начала 1547 г., когда «Казанские места многие повоевали», не следует рассматривать только как местное оборонное мероприятие. Посте­пенно утверждалась мысль о том, что «Казанская война» — это общероссийское дело. Конечно, в политике мыслили привычными тогда категориями силы, с помощью которой и старались решать основные проблемы, но учитывались и общественно-политические факторы.

Важным моментом во внешней политике Российского государства явилось венчание Ивана IV на царство в январе 1547 г. Официально провозглашалось единодержавие государя всея Руси на всей терри­тории государства. Это подрывало почву для притязаний крупных феодалов на роль соправителей в государстве и отдельных его обла­стей — на сохранение политической обособленности. Тем самым предопределялась и единая официальная линия внешней политики России. Венчание на царство утверждало международное положение Российского государства и определяло характер и направление внешней политики его в будущем. Этим актом московский государь приравнивался к государям так называемых «великих держав», тем самым подрывалась почва и для притязаний иностранных госу­дарей на установление какой бы то ни было зависимости от них российского государя.

Показательно, что митрополит Макарий в молитвенной речи, произнесенной во время венчания на царство, пожелал Ивану IV покорить «вся варварьскыя языки» ⁶². «Царями» официально называли в Москве после падения Византийской империи только му­сульманских государей. В то же время в литературе так именовали и правителей, известных из Библии, и государей древних монархий Средиземноморья, и южнославянских государей. На Руси в XIV—XV вв. привыкли соединять титул «царя» с титулом золотоордынских ханов ⁶³. Позже он был перенесен на ханов Крыма, Казани, Астрахани, Сибири — отсюда и наименования «казанский царь», «Казанское царство». Только восточные мусульманские владетели XVI в. изображались с царским венцом и на миниатюрах официаль­ного лицевого летописного свода времени Ивана Грозного ⁶⁴. По­этому венчание Ивана IV на царство являлось показателем стрем­ления прежде всего к активной восточной политике и так и рас­сматривалось современниками. Иван IV сам уже принимает участие в Казанской войне — в походах зим 1547—1548 гг. и 1549—1550гг. С приходом к власти правительства так называемой «Избранной рады» или, как его иногда называют, правительства А. Ф. Адашева восточная политика Российского государства еще более активизи­ровалась. Однако неудачная попытка воцарения московского став­ленника на Казанском юрте в 1546 г. показала, что не сложилась еще благоприятная обстановка для победоносной войны. К такой войне с Казанским ханством следовало серьезно и последовательно готовиться.

«Избранная рада» образовалась в результате временного спло­чения прослоек господствующего класса — боярства, дворянства, церковных феодалов. Главной причиной этой временной консоли­дации феодалов были массовые восстания в городе и в деревне, прежде всего Московское восстание июня 1547 г.⁶⁵ Другой причи­ной являлась в середине XVI в. необходимость незамедлительной борьбы с Казанским ханством.

Выбор основного направления внешней политики находился в теснейшей связи с другими правительственными мероприятиями тех лет, направленными прежде всего на удовлетворение интересов верхов общества. Активизация восточной политики Российского государства, серьезные преобразования в организации военной служ­бы должны были способствовать и устранению поводов для народ­ных волнений, столь опасных для господствующего класса. Разоре­ние сел и городов, потеря рабочих рук во время татарских набегов, сопровождавшихся массовым уводом в плен населения, существен­но вредили и феодальному хозяйству. Успешная война с Казанским ханством должна была не только ликвидировать угрозу восточным районам страны, но и обеспечить феодалам новые земельные угодья и холопов. Настойчиво призывал к решительной войне с Казанским ханством идеолог дворянства Иван Пересветов, откровенно выра­жая материальную заинтересованность дворянства в войне, в при­обретении земель и пленных. Бояре и церковные феодалы были также заинтересованы в присоединении новых земель. Включение в состав Российского государства территории Поволжья не только должно было создать благоприятные условия для роста феодально­го землевладения, но и могло в какой-то мере обеспечить сохранность старинных боярских и монастырских вотчин, на которые претендовало дворянство: можно было бы раздавать новоприобре­тенные земли, не посягая на вотчины крупных феодалов. Церковные феодалы, особенно воинствующие «стяжатели» — иосифляне во гла­ве с митрополитом Макарием, энергично поддерживали идею войны с Казанью и потому, что лозунгом ее была борьба с «басурманством» и крещение покоряемых народов. А это еще более повышало идей­ный престиж и материальную обеспеченность церкви и способствовало ее вмешательству в правительственную деятельность.

Активная восточная политика соответствовала также интересам значительной части торговых людей Российского государства. Ка­зань в XVI в. была крупным центром международной торговли. От Казани зависела возможность использования Волжского торго­вого пути. Здесь сходились пути, связывавшие Северо-Восточную Ев­ропу с Кавказом и Закавказьем, Средней Азией, Сибирью, даже Ираном ⁶⁶. В Казань «ездили гости многих земель» из Астрахани ⁶⁷. Волжский торговый путь тем более привлекал в то время русских купеческих людей, что с начала XVI в. заметно уменьшалось значение русско-крымской торговли, способствовавшей в XV в. обогащению гостей-«сурожан» ⁶⁸. С укреплением в Казани власти крымских Гиреев русско-казанская торговля захирела, а волжский торговый путь стал малодоступен для русских людей. Передвижение через при­волжские степи — «поле» — было нарушено вследствие постоянных грабежей купеческих караванов. Поэтому «торговые» люди также были заинтересованы в устранении препятствия в торговле со стра­нами Востока, в овладении волжским торговым путем, в установ­лении надзора московского правительства за передвижением купцов в степях Поволжья. Таким образом, в середине XVI в. война с Казанским ханством более всякого другого направления внешней политики отвечала интересам господствующих классов.

Было бы, однако, ошибочно искать причины войны только в этих стяжательских стремлениях. Первоочередность войны России именно с Казанским ханством объяснялась потребностью само­обороны от нападений мусульманских юртов Восточной Европы, захватническими действиями которых руководила Османская им­перия. Потребности феодальной экспансии и народной обороны в данном случае сближались. Этим-то и определялся прогрессивный характер Казанской войны.

Победа над Казанским ханством должна была в первую очередь принести облегчение простому народу, особенно страдавшему от кровопролитий и пленений. «Черные люди», не дожидаясь прихода воевод, повсеместно вели самоотверженную борьбу с отрядами та­тарских феодалов, мужественно сопротивлялись насильникам. Идея войны с Казанским ханством — «преокаянной дщерью» Золотой орды — была близка и понятна народу. Война против «безбожных казаньских сарацын» ⁶⁹ понималась как продолжение вековой борь­бы русского народа с ордынскими захватчиками. В памяти народа бдои свежи страшные картины татарских набегов, особенно уча­стившихся в годы малолетства царя Ивана.

После смерти Сафа-Гирея (март 1549 г.) в Казани именем его младенца-сына стала править «крымская» группировка во главе с пришедшим из Крыма Кучаком («Кощаком» русских летописей). Была предпринята попытка просить стать ханом Девлет-Гирея ⁷⁰, и отношения между Казанью и Российским государством еще более обострились. Неудача похода русских зимой 1549/50 г. против Казани показала, что с большим войском вернее двигаться не зи­мой, а летом, и убедила московское правительство в необходимости длительной и планомерной военно-дипломатической подготовки к завершению Казанской войны.

Вырабатывается широкая программа постепенного подчинения ханства власти государя всея Руси, предусматривающая проведе­ние серьезных преобразований в организации военной службы и военного дела, рассчитанная на максимальное ослабление ханства изнутри и внешнюю изоляцию его от других юртов.

Для разработки дипломатической части этой программы были привлечены московские правительственные деятели, а также быв­ший хан Шах-Али и казанские феодалы-эмигранты; велась пере­писка с ногайскими мурзами. Главную роль в конкретизации меро­приятий играли «ближние думцы»: первый советник Ивана IV Алексей Федорович Адашев, боярин Иван Васильевич Шереметев Большой и руководитель Посольского приказа думный дьяк Иван Михайлович Висковатый. Они-то впоследствии и составили комис­сию боярской думы, выделенную для ведения переговоров с много­численными казанскими представителями.

Исходили из следующих предпосылок: наличия противоречий в среде казанских феодалов, непрочности Казанского ханства (так называемая Горная сторона, особенно территория, населенная чу­вашами, фактически уже отпала от Казани и перешла под власть России), возможность усиления раздоров в самой Казани и укреп­ление «московской» группировки, обострения конфликта между казанским правительством и зависимыми от Казани народами и переход этих народов под власть московского царя, а также на возможность помешать объединению мусульманских юртов для сов­местной борьбы с Россией, обостряя противоречия между юртами и внутри них. В выработке этой программы следовали опыту долго­летней борьбы Российского государства с Казанским ханством и другими «татарскими» юртами ⁷¹, предполагая в большем объеме использовать прежние методы этой борьбы. Первыми этапами про­граммы были посажение на казанский юрт снова Шах-Али и за­крепление за Россией Горной стороны.

Выполнение этих планов в значительной мере зависело от по­зиции верхушки народов Поволжья и от международной ситуации — от того, в какой степени удастся обеспечить внешнеполитическую изоляцию Казанского ханства и устранить опасность одновремен­ной войны России на два (на востоке и юге) или даже на три (и на западе) фронта.

Продумывая программу восточной политики России, учитывали то, что султан вел тогда войну с Ираном и в стратегических планах Порты особое значение приобретали Северный Кавказ и Астрахань ⁷². Московское правительство считало возможным вести наступатель­ные военные действия только против одного из противников и по­тому стремилось к нейтрализации других потенциальных недругов Москвы. С целью обеспечения спокойного тыла на западе поспе­шили в 1549 г. продлить на пять лет перемирие с Польшей и Литвой. Послали представителя к германскому императору и папе, при­манивая их согласием на участие в антиосманской коалиции (от чего на самом деле московское правительство всегда отстранялось, не желая обострять отношения с Портой) и даже на заключение церковной унии, на получение королевской короны от папы (чему также Москва всегда противостояла). Это заигрывание с руково­дителями католического мира, видимо, должно было помешать и помешало на деле в те годы военному союзу Польши с Крымом и Портой. В Москве старались сохранить мирные отношения со Швецией и Ливонией и даже с Крымским ханством, не говоря уже об османской империи ⁷³.

Находясь в состоянии войны с Ираном, Порта именно в это время настойчиво пыталась сколотить противорусскую коалицию юртов Восточной Европы. На ханский стол в Казани был дан фир­ман «сверстному» (т. е. взрослому) хану тоже из рода Гиреев: впер­вые в 1549 г. отправили посла в Ногайскую орду. Между мусуль­манскими владетелями, с помощью которых султан надеялся уста­новить свою гегемонию в Восточной Европе, не было, однако, согласия. Главный соперник первого из ногайских владетелей Юсуфа Исмаил придерживался московской ориентации. Позиция ногайских мурз, владения которых находились на путях из Крыма и из Астрахани в Казань, имела при сложившихся обстоятельствах первостепенное международное значение. У османского посла в 1551 г. было поручение пытаться примирить ногайских мурз, уго­ворить их отправить людей на помощь казанцам, а также «пособить» Азову от «русских казаков» ⁷⁴. Во время переговоров в Ногайской орде впервые как будто была с такой четкостью сформулирована идея «единства мусульманского юрта» и совместных действий в защиту Казани ⁷⁵.

Для облегчения хода Казанской войны и противодействия пла­нам султана (о которых, судя по «Казанской истории», слухи до­шли и до Казани) ⁷⁶, к ногайским владетелям еще прежде послали даровитого дипломата Петра Тургенева (ранее уже бывавшего там). Используя разногласия между ногайскими владетелями (а также между другими юртами), П. Тургенев старался помешать возмож­ному объединению ногайских орд в войне против России, привле­кая на свою сторону Исмаила (обещанием посадить его ставленника на астраханский юрт) и усиливая его враждебность к старшему из мурз — Юсуфу (которого, в свою очередь, привлекали обеща­ниями выдать его дочь Сююн-Бике, вдову умершего казанского хана, замуж за Шах-Али, сыновьям же его обещали «казанское жалование»), П. Тургенев установил контакт с казанскими эмигрантами, находившимися в Ногайской орде, и получал от них ценную-информацию о положении дел в Казани.

Одновременно московское правительство прибегло и к прямым угрозам. Грамоты, посланные в 1551 г. и Юсуфу и Исмаилу, долж­ны были предупредить попытки набегов на русские земли. То, что предупреждения были не только на словах, доказывали военные-распоряжения: строительство засек, крепостей, посылка большого числа войск на границу. Все эти меры явились препятствием для организации совместного крымско-ногайско-астраханского похода против России.

Военную часть большой программы борьбы с Казанским ханст­вом тоже начали осуществлять в 1550—1551 гг. На соборе 1550 г. стоял вопрос о важных военных реформах, на соборе 1551 г.— о Казанской войне. Весной 1551 г. были оккупированы речные пути к Казани и русские отряды вместе с Шах-Али и казанскими эмиг­рантами приблизились к городу. В конце мая 1551 г. недалеко от Казани, при устье Свияги была заложена крепость Свияжск — военно-продовольственная база и мощный плацдарм для наступле­ния на Казань. Построению крепости благоприятствовало сочувст­вие со стороны местного населения — подвластных казанским ханам народов Среднего Поволжья. Представители их очень скоро прибыли в Москву с просьбой, чтобы Иван IV «взял их к своему Свияжскому городу». «Бившие челом» «горные люди» получили «жаловальную грамоту», временно облегчившую им повинность в уплате ясака и сохранявшую за ними земли. Так произошло вхож­дение населения Чувашии, а частично и других народов в состав Российского государства ⁷⁷. А это уже во многом предрешало судь­бу Казанского ханства, половину которого составляла Горная сторона.

Начались волнения и в самой Казани. Многие из казанских феодалов, «видев государево великое жалование, а свое изнеможе­ние» ⁷⁸, перебегали в Свияжск, ставший средоточием всех склонных к союзу с Россией казанцев и старшин зависимых от Казани наро­дов. Рост недовольства этих народов, все более усиливавшиеся распри заставили крымцев бежать из Казани. Представитель враж­дебной Москве династии Гиреев был свергнут. Казанцам оставался один выход — начать переговоры со свияжскими воеводами и про­сить Шах-Али снова стать ханом. Казанцы отправили посла в Москву. В ответ в Свияжск выехал А. Адашев. Отправление именно его непосредственно на место событий показывает, какое большое значение придавали в Москве «казанскому делу» ⁷⁹.

Можно полагать, что Адашев должен был добиться, помимо предоставления казанского юрта Шах-Али, выдачи ханши Сююн-Бике с младенцем-сыном и возврата русского посла (об этом всем как будто договорились уже прежде), еще и согласия на уступку всего правого берега Волги — Горной стороны. Адашев прибыл в Свияжск 6 августа. Попытки Шах-Али противиться передаче Гор­ной стороны, как и возражения прибывших в Свияжск казанцев, ни к чему ни привели: Адашев и бояре «государевым наказом твердо делали» и пригрозили, что если казанцы не примут их условия, то Иван IV придет осенью «ратию со всеми людьми» ⁸⁰. Казанское ханство утрачивало самостоятельность, а значительная его терри­тория отходила непосредственно к Российскому государству.

Известие об этом событии вызвало резкое недовольство и в Кры­му и в Турции. Не оставили мысли возвратить себе Горную сто­рону и казанцы и Шах-Али. Вернувшийся от ногаев П. Тургенев сообщил, что позиция Исмаила не вызывает доверия, а Юсуф на­строен откровенно воинственно.

Положение в Казани представлялось исключительно серьезным, и туда снова едет А. Адашев с целью «укрепить» Казань русскими людьми. Так как Шах-Али не был склонен отказаться от само­стоятельных действий и Адашев убедился в неприязни к нему боль­шинства казанцев, решено было свести его с престола. Ранней весной 1552 г. у части казанцев возникла мысль о личной унии, чтобы Иван IV «държал бы их такоже, как и во Свиазском городе» ⁸¹, т. е. чтобы казанским ханом стал русский царь, а Казань бы управлялась его наместником. В Казань снова едет А. Адашев (третья его миссия) с целью посадить там московского наместника. 6 марта Шах-Али прибыл в Свияжск.

После этого в Казань послали уполномоченных приводить «достальных людей к правде». Все, казалось бы, было подготовлено к приезду московского наместника. Но враждебные Москве груп­пировки сумели использовать временное безвластие в Казани; рас­пустив слухи о казни выведенных в Свияжск казанцев и о готовя­щихся русскими преследованиях жителей Казани, они подговорили закрыть городские ворота и не пускать наместника. Начинать серьезные военные действия тогда не предполагали. Наместник и выехавшие наперед его члены думской комиссии по переговорам с казанскими послами (во главе с Адашевым) вынуждены были ни с чем возвратиться в Свияжск. Проникший вскоре в Казань ногай­ский ставленник Ядигар начал с Москвой войну.

Таким образом, попытка окончательного присоединения Казан­ского ханства к Российскому государству мирным путем не удалась, хотя правительство Адашева прилагало настойчивые усилия под­чинить Казань без издержек, связанных с большим военным похо­дом. Но в результате действий московских дипломатов и воевод в 1551 — начале 1552 г. Казанское ханство было значительно ослаб­лено и покорение его существенно облегчено. Оттяжка большой войны дала правительству Ивана Грозного время подготовиться к организации последнего, победоносного похода на Казань.

16 июня 1552 г. Иван IV во главе основных военных сил высту­пил к Коломне, где русское войско стало фронтом до Каширы. Выбор этого места — дело точного стратегического расчета: здесь московское войско могло отразить крымцев и ногаев и помешать их соединению друг с другом и с казанскими феодалами. Крымский хан Девлет-Гирей, стремясь воспрепятствовать походу Ивана IV на Казань, поспешил вторгнуться в русские пределы. У него были османские отряды и артиллерия, ногаи и «иных орд казанцы».

К войне с Российским государством подстрекал его и польский ко­роль. У Девлет-Гирея была предварительная договоренность с казанским ханом Ядигаром и ногайским владетелем Юсуфом о на­падении с двух сторон на русские земли ⁸². Это было большое, ши­роко задуманное выступление. Девлет-Гирей полагал, что Иван IV с основным войском находится уже под Казанью, и не рассчитывал встретить на своем пути главные военные силы русских. Напуган­ный «множеством» русского войска, хан повернул назад и после безуспешных попыток взять Тулу бежал «с великим срамом», бро­сив часть обоза и артиллерии. Русские войска не стали преследо­вать крымцев, «чтоб своим ходом казанским не измодчати» ⁸³. Попыт­ка хана сорвать поход русских на Казань окончилась провалом.

13 августа войско Ивана IV подошло к Свияжску и вскоре дви­нулось к Казани. На предложение сдать город без боя Ядигар от­ветил отказом, и Казань была окружена кольцом осады. Русское войско достигало 150 тыс. человек — численное преобладание над казанцами было велико. Успешно действовала артиллерия. Велись минные подкопы. После получения отказа на новое предложение о сдаче 2 октября в результате кровопролитнейших боев город был взят штурмом. Погибло большинство защитников Казани, сильно пострадало и остальное население.

Казанское ханство, раздираемое феодальными усобицами, ослабленное борьбой подвластных хану народов, зависимое от чуже­земных сил и влияний, не сумело противостоять крепнущему цент­рализующемуся Российскому государству, обладавшему относитель­но хорошо организованной армией и более передовой техникой.

Борьба с Казанским ханством — этапный момент в процессе образования и укрепления централизованного Российского госу­дарства, охватывающем целую эпоху, примерно с середины XV в. по начало XVII в. Дальнейшая же централизация государства происходила одновременно и взаимосвязанно с освобождением стра­ны от остатков татарского ига и борьбой с новой опасностью — османской. Процессы эти были взаимно обусловлены, и не случай­ным было совпадение во времени серьезных преобразований внутри государства и завершения борьбы с Казанским ханством. Потреб­ности самообороны ускорили процесс образования централизован­ного государства в России, а успехи в деле централизации, в свою очередь, обеспечили Российскому государству победу над Казан­ским ханством и помогли сдержать народы Востока, а также про­тивостоять западным соседям.

Падением Казани закончилось существование ханства. Подчи­ненные хану народы стали подданными русского государя и обязы­вались уплачивать в его казну ясак, «якоже и прежним Казаньским царем» ⁸⁴ (т. е. ханам). Тем самым Иван IV и его правительство (видимо, А. Ф. Адашев) отказались от программы дальнейшего «усмирения земли» (на чем настаивал А. М. Курбский) ⁸⁵ и немед­ленной насильственной христианизации населения — программы, особенно четко отраженной в сочинении И. Пересветова, предлагав­шего «сечи и пленити» некрестившееся население.

Ликвидация Казанского ханства предопределила судьбу и дру­гого ханства в Поволжье — Астраханского ⁸⁶. Важное стратегиче­ское и торговое значение Астраханского ханства и в то же время его слабость делали его объектом борьбы между соседними государ­ствами. На влияние там претендовали и соперничавшие ногайские мурзы. Обладание Астраханью обеспечило бы Османской империи еще большее влияние на политику «юртов» в Восточной Европе. Разбойничьи набеги крымцев (особенно в 1547 г.), а позже и грубый дипломатический нажим султанско-крымских агентов в ногайских ордах привели к тому, что часть ногайских мурз приняла русскую ориентацию. Стремление Порты и Крыма подчинить себе народы Северного Кавказа вызвало и обращение некоторых из них к Ива­ну IV с просьбой «обороны».

Программа решительных действий по отношению к Астрахан­скому ханству была выработана в 1553 г. во время переговоров, и этапы ее напоминают программу присоединения Казанского ханства. Сначала решено было посадить на астраханский юрт став­ленника Исмаила — ханыча Дервиш-Али. Русское войско, в 1554 г. спустившееся по Волге, посадило его ханом в качестве вассала русского царя. Хан дал обязательство платить дань и предоставить русским рыбакам ловить рыбу «безданно и безъявочно» по всей Волге. Советником при хане оставили знатока восточной политики П. Тургенева. Но крымцам удалось склонить Дервиш-Али на свою сторону, для поддержки его было послано крымско-османское вой­ско с пушками и пищалями. Москва в ответ направила к Астрахани новую рать, при приближении которой хан бежал из города, В августе 1556 г. Астрахань была окончательно присоединена к Рос­сийскому государству ⁸⁷.

Победы в Поволжье были сразу же использованы московским правительством в дипломатической борьбе за признание царского титула Ивана Грозного.

Завоевание ханств Поволжья привело к подчинению власти русского государя и ногайских орд Исмаила. Ногаи сами говорили: «Чья будет Астрахань, Волга и Яик, того будет вся Ногайская орда» ⁸⁸. В 1551—1557 гг. территория народов Поволжья, При-уралья, Западной Сибири вошла в состав Российского государства. Некоторые из местных князьков и уцелевших казанских феодалов, подстрекаемые султанско-крымскими (а также ногайско-астрахан-скими) агентами, пытались поднять восстание против России и использовать в своекорыстных целях антифеодальное движение на­родов. Но такие попытки всякий раз кончались неудачей: народы Поволжья и Првуралья были не склонны воевать с русскими за интересы свовх и иноземных феодалов.

Уничтожение остатков Золотой орды на восточных рубежах Российского государства, вхождение в его состав Поволжья и Приуралья имели огромное историческое значение. Было устранено крупнейшее внешнее препятствие культурно-хозяйственному росту страны.

Присоединение Поволжья представляло широкий простор для освоения новых земель и развития торгово-промышленной деятель­ности. Важно было для Российского государства и вхождение в его состав народов Поволжья, а затем Приуралья и Сибири, опре­делившее их дальнейшие судьбы. Присоединение к России открывало этим народам, несмотря на страшный гнет царизма — националь­ный, крепостнический, религиозный, перспективы развития более тесных и взаимно необходимых экономических, общественных, культурных связей с русским народом ⁸⁹.

Овладение Волгой заметно содействовало оживлению торговых сношений русских людей с народами Приуралья и Зауралья, Сред­ней Азии, Ирана, Кавказа и Закавказья и развитию международной транзитной торговли, торговых взаимосвязей Российского государ­ства и западноевропейских государств. Умело использовался «ев-ропейско-азиатский  транзит мирового  значения».    Так,    уже   на основании русско-шведского договора 1557 г. шведы обязывались пропускать русских купцов в Любек, Антверпен, Испанию, Англию, Францию, а шведским «гостям» предоставлялось право «торговать вольно» в Москве, Новгороде, Казани, Астрахани и право проезда с торговыми целями в Шемаху, Тавриз, Бухару,   Китай, Индию, «Литовскую землю», «ко Цареграду» (т. е. в Стамбул)⁹⁰. Торговые связи  Российского  государства  со  странами  Востока  приобрели постоянный и устойчивый характер и отличались интенсивностью товарообмена, причем вывоз в них имел большее значение,   чем ввоз, а среди вывозимых товаров преобладали изделия ремесленного производства. Поэтому торговля с восточными странами, будучи сама следствием общего роста производительных сил страны, явля­лась в то же время фактором, стимулировавшим дальнейшее раз­витие производства и внутреннего товарооборота ⁹¹.

Победы в Поволжье существенно отразились на характере пра­вительственной деятельности, укрепили власть царя Ивана и поз­волили ему и его окружению перейти к более решительным дейст­виям по ограничению княжеско-боярского своеволия.

Но особенно большое значение победы на Востоке имели в пла­не внешней политики, а также организации внешних сношений Российского государства. Возможности османско-крымской экспан­сии в Восточной Европе существенно ограничились. Установление предела дальнейшему распространению османской экспансии в Восточной Европе и Азии явилось важным внешнеполитическим фактором, способствовавшим ослаблению Османской империи, жив­шей за счет завоеваний. Русские военные успехи оказали большое влияние и на положение на Кавказе и в Закавказье.

Успешное решение восточного вопроса дало возможность Рос­сийскому государству вплотную подойти к осуществлению основных задач своей внешней политики на Западе, по-новому осмыслить нормы дипломатической практики, характер взаимоотношений с другими государствами, выработать новые критерии для оценки их международного положения и места Российского государства в ряду других держав. Включение Среднего и Нижнего Поволжья в состав России, особенно падение Казанского ханства, изменило политическую карту  Восточной Европы, оказало влияние на скла­дывание нового соотношения сил в Европе и в Азии.

¹ Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches. Gotha, 1909, Bd. 2, S. 385—426; Королюк В. Д. Турецкая феодальная агрессия в страны Юго-Восточной и Центральной Европы и формирование многонациональной Дунайской импе­рии (XVI — XVII вв.)-— В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализ­ма: (Резюме докладов Кишиневского симпозиума). Кишинев, 1973, с. 147— 149; Греков И. В. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV — XVI вв. М., 1963, с. 233—248, 288—296.

² HDP, 1, s. 647, 650.

³ Iorga N. Geschichte..., Bd. 2, S. 402—408.

⁴ HDP, 1, s. 648; Исторiя УРСР. Київ, 1979, т. 1, кн. 2, с. 112; Грушевский М.С. История украинского казачества. СПб., 1913, с. 47.

⁵ Wojciechowski Z. Zygmunt Stary. W., 1946, s. 217—223.

⁶ Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 231.

⁷ HDP, 1, s. 652.

⁸ Katalog dokumentow tureckich. W., 1959, N 21; HDP, 1, s. 652—653.

⁹ Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 232.

¹⁰ Ibid., s. 232—233.

¹¹ Ibid., s. 242.

¹² Katalog dokument6w tureckich, N 22; HDP, 1, s. 650.

¹³ Сказкин С. Д. Из истории социально-политической и духовной жизни Запад­ной Европы в средние века. М., 1981, с. 168.

¹⁴ lorga N. Geschichte..., Bd. 2, S. 407—412.

¹⁵ HDP, 1, s. 654.     

¹⁶ HDP, 1, s. 656.

¹⁷ Iorga N. Geschichte..., Bd. 2, S. 415—426.

¹⁸ HDP,  1, s. 657.

¹⁹ Iorga N. Geschichte..., Bd. 2, S. 377—384.

²⁰ Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 252 — 255, 257; Сказкин С. Д. Из истории..., c. 169.

²¹ Hirschberg A. Hieronim Laski. Lwow, 1888, s. 189; Pociecha W. Krolowa Bona (1494—1557). Czasy i ludzie Odrodzenia. Poznan, 1958, t. IV, s. 177.

²² Pajewski J. Wegierska polityka Polski w polowie XVI w. (1540—1571). Kra­kow, 1932, s. 4, 5.

²³ HDP,   1, s. 597.

²⁴ Pajewski J. Wegierska polityka Polski..., s. 40—45.

²⁵ Iorga N. Geschichte..., Bd. 3, S. 9—11; История Венгрии, M., 1971, Т. 1, c. 243.

²⁶ HDP, 1, s. 660.

²⁷ Базылев Л. Польско-турецкие дипломатические связи в XVI в.— В кн.: Рос­сия, Польша и Причерноморье в XV — XVIII вв. М., 1979, с. 12—28. Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 330—334; Polska, jej dzieje i kultura. W., 1927, 1. 1, s. 346; Греков И. В. Очерки..., c. 295—296.

²⁸ Katalog dokumentow tureckich, N 30; HDP, 1, s. 657.

²⁹ Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 252—256.

³⁰ HDP, 1, s. 658; Konopczynski Wt. Dzieje Polski nowozytnej. W., 1936, t. 1, s. 37—39.

³¹ Polska, jej dzieje..., t. 1, s. 327—328; Греков И. Б. Очерки..., с. 289—290.

³² Wojciechowski Z. Zygmunt Stary, s. 248, 249, 259; HDP, 1, s. 658.

³³ Базылев Л. Польско-турецкие дипломатические связи в XVI в., с. 17—18.

³⁴ Polska, jej dzieje..., s. 329—338.

³⁵ Kolankowski L. Polska Jagiellonow. Dzieje polityczne. Lwow, 1936, s. 229; Konopczynski Wl. Dzieje..., s. 62.

³⁶ Любавский М. К. Очерк истории Литовско-русского государства. М., 1915, с. 222—223, 225; Юргинис Ю. М. Посольство М. Литвина у Крымского хана в 1538—1540 гг.— В кн.: Россия, Польша и Причерноморье..., с. 90—93.

³⁷ HDP, 1, s. 669; Danilowicz Ign. Skarbiec Dyplomatow papieskich, cesarskich, krolewskich, ksiazecych..., Wilno, 1863, t. 2 (1411—1569), s. 312, 314.

³⁸ HDP,  1, c.  669; Kolankowski L. Polska Jagiellonow. Lwow, 1936, s. 264; Katalog dokumentow tureckich, N 97, 101, 103, 108.

⁴⁰ HDP, 1, s. 669; Danilowicz Ign. Skarbiec Dyplomatow..., s. 312, 314.

⁴¹ Kolankowski L. Zygmunt August, wielki ksieze Litwy do roku 1548. Lwow, 1913, s. 75, 79; Любавский М. К. Очерк истории..., с. 224—230; История Ли­товской ССР. Вильнюс, 1977, с. 98.

⁴² Polska sluzba dyplomatyczna XVI— XVIII wieku. W., 1966, s. 120—121.

⁴³ Греков И. Б. Очерки..., с. 304—307.

⁴⁴ Флоря В. Я. Проект антитурецкой коалиции середины XVI в.— В кн.: Рос­сия, Польша и Причерноморье..., с. 79—81.

⁴⁵ Смирнов И. И. Восточная политика Василия III.— ИЗ, 1948,   т.   27; Зи­мин А. А. Россия на пороге нового времени. М., 1972, с. 369, 382.

⁴⁶ Смирнов И. И. Восточная политика...;  Зимин А. А. Россия на пороге..., с.  370, 388.

⁴⁷ Katalog dokumentow tureckich, t. 1, N 27.

⁴⁸ Зимин А. А. Россия на пороге..., с. 370—371, 387.

⁴⁹ ПСРЛ, т. 13, с. 106—107; Смирнов И. И. Очерки политической истории Рус­ского государства 30—50-х годов XVI в. Л., 1958. с. 56.

⁵⁰ Худяков М. Т. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923, с. 94— 98.

⁵¹ Katalog dokumentow tureckich, t. 1, N 30; HDP, 1, s. 655—656.

⁵² Kolankowski L. Polska Jagiellonow, s. 231—232.

⁵³ Polska, jej dzieje i kultura, t. 1, s. 333—336; ПСРЛ, т. 13, с. 79, 100.

⁵⁴ Смирнов И. И. Очерки политической истории..., с. 53—66 и след.

⁵⁵ Греков И. Б. Очерки..., с. 291—296.

⁵⁶ Акты западной России. СПб., 1846, т. 2, № 218; Смирнов И. И. Очерки..., с. 83.

⁵⁷ Послания Ивана Грозного. М., 1951, с. 47, 107; Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1981, с. 37, 85.

⁵⁸ Подробнее см.: Шмидт С. О. Предпосылки и первые годы «Казанской войны» (1545—1549).— В кн.: Тр. Мос. гос. историко-архивного ин-та. М., 1954, т. 6 с. 229-234.

⁵⁹ Смирнов И. И. Очерки..., с. 93—100.

⁶⁰ О деятельности таких группировок в соседних с Россией юртах см.: Шмидт С. О. К характеристике русско-крымских отношений второй четверти XVI в.— В кн.: Международные связи России до XVII в. М., 1961.

⁶¹ Подробнее см.: Шмидт С. О. Предпосылки..., с. 237—239; Pelenski J/. Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology (1438—1560). Hague; Paris, 1974.

⁶² ПСРЛ, т. 13, с. 150, 452; т. 29, с. 50.

⁶³ Савва В. И. Московские цари и византийские василевсы. Харьков, 1901, с. 270—272.

⁶⁴ Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944, с. 116—118.

⁶⁵ Подробнее см.: Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. М., 1973, с. 108 и след.

⁶⁶ Фехнер М. В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI ве­ке. М., 1956.

⁶⁷ ЦГАДА, ф. 127, Дела Ногайские, кн. 4, л. 100.

⁶⁸ СыроечковскийВ. Н. Гости-сурожане. М.,; Л., 1935.

⁶⁹ ПСРЛ, т. 13, с. 162, 463.

⁷⁰ Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962, с. 489—490; ЦГАДА, ф. 127, Дела Ногайские, кн. 3, с. 103.

⁷¹ Об этом см.: История дипломатии. М., 1941, т. 1, с. 130, 199; 2-е изд. М., 1959, т. 1, с. 171.

⁷² Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа..., с. 181 и cл.

⁷³ Подробнее см.: Греков И. Б. Очерки..., с. 298—307.

⁷⁴ ЦГАДА, ф. 127, Дела Ногайские, кн. 4, л. 39 об.— 40; Соловьев С. М. Исто­рия России, т. III, с. 481—482.

⁷⁵ См.: ЦГАДА, ф. 127, Дела Ногайские, кн. 4, л. 11 и об.; Бурдей Г. Д. Взаи­моотношения России с Турцией и Крымом в период борьбы за Поволжье в 40—50-х годах XVI века.— УЗ Сарат. гос. ун-та, 1956, т. XVII, с. 191; Наякшин К. Я. Очерки по истории Среднего Поволжья. Куйбышев, 1955, с. 17; и др.

⁷⁶ ПСРЛ, т. 19, стб. 684—685; Кунцевич Г. 3. История о Казанском царстве или Казанский летописец.— ЛЗАК, 1905, вып. 16, с. 387.

⁷⁷ Подробнее об этом см.: Димитриев В. Д. Добровольное вхождение Чувашии в состав Русского государства. — В кн.: 425-летие добровольного вхожде­ния Чувашии...

⁷⁸ ПСРЛ, т. 13, с. 166, 468.

⁷⁹ ЦГАДА, ф. 123, Дела Крымские, кн. 10, л. 95 об.; Шмидт С. О. Правитель­ственная деятельность А. Ф. Адашева. — УЗ МГУ, 1954, вып. 167; А. Ф. Адашев уже имел некоторый опыт в области восточной политики (ПСРЛ, т. 34, с. 181). Подробнее о миссиях А. Ф. Адашева в Казань см.: Шмидт С. О. Восточная политика России накануне «Казанского взятия». — В кн.: Между­народные отношения: Политика. Дипломатия. XVI— XX века. М., 1964.

⁸⁰ ПСРЛ, т. 13, с. 167-169, 468-470; т. 29, с. 64-65.

⁸¹ ПСРЛ, т. 13, с. 172—174, 473; т. 29, с. 68-69.

⁸² ЦГАДА, ф. 127, Дела Ногайские, кн. 4, л. 101; ПСРЛ, т. 19, стб. 110.

⁸³ ПСРЛ, т. 13, с. 190, 487; Сб. РИО, т. 59, с. 363.

⁸⁴ ПСРЛ, т. 13, с. 221-222, 516; т. 29, с. 110—111.

⁸⁵ РИБ, т. XXXI, стб. 205.

⁸⁶ Кушееа Е. Н. Народы Северного Кавказа..., с. 194.

⁸⁷ ПСРЛ, т. 13, с. 235, 236, 244, 274—275; Шмидт С. О. «Сказание о взятии Астрахани» в летописной традиции XVII — начала XVIII вв.— Тр. МГИАИ, 1963, т. 17.

⁸⁸ Соловьев С. М. История России, т. IV, с. 271: Сафаргалиев М. Г. Ногайская орда во 2-й половине XVI в.— В кн.: Сборник научных работ (Морд. гос. пед. ин-т). Саранск, 1949.

⁸⁹ Подробнее см.: Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии, гл. XXV— XXVII.

⁹⁰ Полиевктов М. А. Экономические и политические разведки Московского государства XVII в. на Кавказе. Тифлис, 1932, с. 7; Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1568—1612 гг. М., 1976, с. 37 и cл.; Сб. РИО, т. 129, с. 52.

⁸¹ Фезнер М. Б. Торговля Русского государства..., с. 6, 51 и cл.