Глава 12

ТЕРРИТОРИИ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ ПОД ВЛАСТЬЮ ОСМАНОВ

§ 1. Балканские провинции Османской империи в XVI в.

Дальнейшее укрепление в XVI в. османского владычества над покоренными балканскими народами, а также заметное расширение в это время подвластных Порте территорий в ходе успешных дейст­вий против королевства Венгрии и Венеции привели к политическим переменам на карте Юго-Восточной Европы того периода ¹.

Уже в начале XVI в. османские войска заняли ряд венецианских опорных пунктов в Албании и Греции (Дуррес и др.), в 1521 г. под их натиском пал Белград. После сокрушительного разгрома венгер­ской армии при Мохаче (1526) под власть Порты попали обширные югославянские территории, прежде входившие в состав Венгерско-Хорватского королевства (Срем, Славония, часть Далмации и Бос­нии, северная Сербия); венецианские владения в Далмации свелись к узкой приморской полосе от Задара до Сплита и ряду изолирован­ных городов и анклавов (Котор и др.); Венеция также сохранила еще часть Истрии, ряд островов в Эгейском море, Крит и Кипр. После разгрома королевства Венгрии и захвата турками центральной ее части (с Будой) значительно сократились и размеры Хорватии (так называемых «остатков остатков»), перешедшей под власть Габсбур­гов.

Эти изменения политической карты Балканского полуострова в XVI в. имели, как известно, своим последствием значительное увеличение численности югославянского населения, находившегося под османским господством, а также — в соответствии с успехами османской экспансии в Европе и упрочением власти Порты над ее балканскими владениями — и весьма глубокие внутриполитичес­кие сдвиги, результатом которых было заметное ухудшение положе­ния покоренного христианского населения.

Прежде всего эти перемены в положении местного крестьянства стали заметны в тех областях, которые до успешных завоеваний на­чала XVI в. служили пограничной полосой балканских владений Османской империи в Европе (в частности, в Северной Сербии, отча­сти в Боснии, позднее в Среме). Когда во втором и третьем десяти­летии XVI в. османские границы передвинулись в северо-западной части Балканского полуострова далеко вперед, одним из важнейших мероприятий Порты стала ликвидация прежних податных льгот, которыми пользовались некоторые категории местного крестьянства. В соответствии с решениями Порты об унификации крестьянских податей «влахи» Смедеревского санджака (в 1536 г.) были приравне­ны к райе; такие же изменения в положении влахов происходили в то же время и в Боснии и в других областях; ликвидировались по­датные льготы и права «филуриджиев» в северо-восточной Болга­рии, а также сокращались права иных категорий и групп местного населения (войнуков, мартолозов и пр.) в других балканских про­винциях Османской империи ².

Одновременно с этим переводом в податное сословие прежних «привилегированных» прослоек христианского населения отмечался и переход части их верхушки (например, влашских старейшин, сто­явших во главе общин — «кнезов» и «примичуров») в ряды осман­ского феодального класса ³. Однако не менее важен тот факт, что даже в тех областях, где имел место некоторый рост числа христиан-сипахов (спахиев) за счет упомянутых влашских кнезов и примичу­ров, это не приостановило все более ускорявшийся в середине и кон­це XVI в. процесс консолидации феодальной верхушки в балканских владениях Порты, превращения ее в монолитное сословие мусуль­ман-землевладельцев, резко отделенное в силу социальных различий и религиозной принадлежности от податной массы местного кресть­янства (в подавляющем большинстве — за исключением некоторых районов Боснии, Герцеговины и Албании — сохранявшего хри­стианскую веру). Уже к середине и концу XVI в. число христиан-сипахов резко упало, как это явствует из сравнения дефтеров Крушевацкого (1516) и Видинского (1560) санджаков, а владения, еще остававшиеся у христиан-сипахов, (а также у христианской церкви и монастырей), заметно сократились ⁴.

Не вызывает сомнения то обстоятельство, что процесс консоли­дации османского феодального класса в XVI в. не был связан только с исламизацией некоторых христиан-сипахов или с сокращением владений (либо с лишением их спахийского статуса) тех феодалов, которые сохраняли христианскую веру. В этой связи важную роль играли и те отношения, которые возникали между отдельными спа-хиями, их семьями и группировками, те изменения в системе юриди­ческого оформления прав феодального землевладельца, которые обоз­начались уже в XVI в. В частности, в то время значительно усили­лись боснийские и албанские мусульмане-феодалы (отчасти из числа местной знати, принявшей ислам, отчасти из рядов османских завое­вателей, осевших в этих районах). Рост влияния этих группировок боснийских и албанских феодалов был закономерно связан с закреп­лением за одними и теми же семьями высших военных и администра­тивных постов в данной области, с передачей по наследству земельных пожалований — тимаров (в качестве так называемых оджаклук-тимаров) и чифликов ⁵. Среди таких наиболее влиятельных фео­дальных родов балканских провинций Османской империи можно назвать, например, семью Синан-паши в Албании, обладавшую по­стами санджак-беев Влеры и Дельвины, Соколовичей и Караосмановичей в Боснии и др.

Вполне понятно, что процессы консолидации османского феодаль­ного класса и нивелировки положения местного крестьянства на Балканах находили непосредственное отражение и в соотношении мусульманского и .христианского населения (особенно в городах балканских провинций), и в дальнейшей исламизации местного на­селения. Перевод боснийских и сербских влахов на положение прочей угнетаемой райи обусловливал, с одной стороны, постепенный пере­ход в ислам тех представителей влашской верхушки, которые полу­чали тимары, с другой стороны — стремление и простых крестьян-влахов таким же путем добиться некоторого облегчения податного бремени ⁶. Вероятно, привилегированное положение горожан-му­сульман было причиной заметной (особенно в XVI в.) исламизации городского населения, которая нашла свое отражение в налоговых реестрах, подробно рассмотренных Н. Тодоровым.

Эти материалы свидетельствуют о том, что на Балканах уже «в первой половине XVI в. ощутимо росло мусульманское населе­ние» ⁷. Возрастание численности мусульман в балканских городах стало еще более заметным в конце XVI в. (удельный вес мусульман-горожан был к началу XVII в. равен уже 60, 93%, тогда как в сере­дине XVI в. число мусульманских хозяйств в городах равнялось лишь 40,09%) ⁸. Вполне возможно, что в действительности количе­ство мусульман в городах Балканского полуострова в XVI в. было гораздо больше, поскольку специфика основной массы сохранивших­ся источников (податных реестров) не позволяет точно определить численность основных категорий и прослоек городского населения; понятно, что османские дефтеры (списки налогоплательщиков) не дают представления о тех категориях (прежде всего мусульманского) населения, которые не облагались податями либо находились в го­родах временно. К их числу нужно отнести значительные гарнизоны и другие подразделения османских войск, а также феодалов-сипахов, представителей исламского культа, управителей вакфов, местную османскую администрацию и т. п. ⁹

В соответствии с этим, вероятно, допустимы и определенные кор­рективы в тех количественных пропорциях, которые устанавливают­ся Н. Тодоровым для чисто мусульманских и чисто немусульман­ских городов, как и для городов с преобладанием христианского или мусульманского населения. Однако все это, на наш взгляд, не может оспорить намеченные в труде Тодорова выводы об основных законо­мерностях развития балканских городов в XVI в., а именно: о росте чисто мусульманских городов, увеличении числа городов с преобла­данием мусульманского населения, более того — о концентрации мусульман в сравнительно крупных городах (например, в Сараево, Софии, Видине, Скопье, как и в столицах империи — Эдирне и Стам­буле) ¹⁰. Однако исламизация была весьма быстрой не только в круп­ных военно-административных центрах, но и в более мелких городах, примером которых может служить Зворник. Так, в Зворнике «за десять лет 90 хозяйств (т. е. примерно ¹/₅ всего городского населе­ния.— Е. Н.) приняли мусульманство, так что осталось всего 30 хозяйств христиан, но и они спустя некоторое время также раство­рились в массе мусульман» ¹¹.

Помимо процессов исламизации и ассимиляции немусульманского-населения в городах, в XVI в. еще быстрее совершался процесс раз­вития чисто мусульманских городов, как и городских центров с пре­обладанием нехристианского населения (Сараево, Эльбасан, Сало­ники и др.). Между тем, рост городов во многом (в частности, в сфере развития местных ремесел) был связан с политикой Порты, с выпол­нением ее военных заказов ¹².

Об этих важных процессах, существенно менявших весь облик балканских городов, можно судить не только на основании официаль­ных османских материалов. Весьма примечательны также сви­детельства тех памятников, которые возникли в ту эпоху в среде-покоренных балканских народов и которые отражают процесс исла­мизации христиан в XVI в.

Важны, в частности, свидетельства двух житий софийских муче­ников XVI в., погибших за отказ принять ислам,— жития Георгия Нового, написанного болгарским священником Пейо ¹³, и жития Николы Нового, созданного болгарским писателем середины XVI в. и видным представителем христианского духовенства г. Софии Мате-ем Грамматиком ¹⁴. Как повествует в своем произведении поп Пейо, Георгий Новый был сожжен живым в г. Софии 11 февраля 1515 г. за отказ принять предложение местного кадии (османского судьи) и фанатиков-мусульман отречься от христианства. В этом произведе­нии заслуживает внимания указание на то, что Георгий был искус­ным ремесленником (золотых дел мастером) и что он был вынужден уехать в Софию из своего родного города Кратова при Баязиде II, так как «боялся, что будет насильно отведен во дворец султана» ¹⁵. Сочинение Матея Грамматика также свидетельствует о «потурчении» болгар местными османскими властями: Никола Новый за отказ принять ислам в 1555 г. осужден на смерть и забит камнями мусуль­манской толпой во главе с правителем г. Софии — «Эпархом», как его называет Матей ¹⁶.

Названные свидетельства средневековой болгарской литературы вполне согласуются с сообщениями других источников об усилении османского гнета. Известно, в частности, что при Селиме I и Сулеймане I обсуждались проекты обращения в ислам христиан и закры­тия всех церквей ¹⁷. В некоторых сербских летописях говорится о на­чале правления следующего султана — Селима II (1566—1574), что «царь продал церкви и монастыри по всем царствам его», т. е. обре­менил христианское духовенство «продажами» — штрафами ¹⁸.

Вполне понятно, что столь значительное усиление в XVI в. ос­манской политики, направленной на ассимиляцию и подавление по­коренных балканских народов, вызывало нарастание протеста и сопро­тивления широких масс южнославянского, греческого, отчасти албанского населения Османской империи. Существенно, что недо­вольство выражала также христианская феодальная и полуфеодаль­ная верхушка покоренных османами балканских народов, часть духо­венства (вероятно, некоторые христиане-спахии), не желавшая ми­риться с сокращением своих земельных владений, с уменьшением или ликвидацией ее прав и привилегий, с вытеснением из рядов фео­дального сословия Османского государства.

Нарастание недовольства в среде христианского населения евро­пейской части Османской империи в XVI в. нашло свое выражение в обострении идеологической борьбы, в отказе многих жителей этих земель (в частности, южных славян и греков) от перехода в ислам и в перестройке существовавшей тогда организации православной церкви. Появились цитировавшиеся выше специальные сочинения, прославлявшие стойкость борцов за веру. Авторами этих произведе­ний были представители как низшего православного духовенства (поп Пейо), так и среднего и высшего клира (Матей Грамматик — «великий ламбадарий» софийской митрополии). В этих житиях отра­жено горячее сочувствие к софийским мученикам со стороны их еди­новерцев, подчеркнут тот факт, что мужество Георгия и Николы, отвергавших посулы мусульман и османских правителей, воодушев­ляло новых борцов, не боявшихся умереть за свой народ ¹⁹.

В этот период обострились также противоречия внутри право­славного духовенства в балканских областях Османской империи, в частности между южнославянским (прежде всего, низшим) клиром и верхушкой православной церкви (в основной своей части греческой или грецизированной), высшими представителями Охридской архиепископии и Константинопольской патриархии. Причиной недоволь­ства южнославянского духовенства, как и широких кругов славян­ской паствы, было засилие греческого клира в названных церковных организациях, осуществлявших в начале XVI в. церковную власть над всем православным населением Балкан, а также большие поборы греческого духовенства и проявляемое им смирение и уступчивость перед османскими властями²⁰.

Наиболее ярко недовольство южнославянского населения сло­жившимся в начале XVI в. положением в системе православной цер­ковной организации в Османском государстве нашло проявление в значительных переменах церковной структуры на территории, которая прежде входила в состав Сербского и Боснийского госу­дарств. Последовало «самозванное» отделение сербской церкви во главе с Павлом Смедеревским от Охридской архиепископии (в 20-х годах XVI в.), а затем с разрешения Порты официальное восстанов­ление самостоятельной Сербской (Печской) патриархии (в 1557 г.), с чем должны были смириться владыки и Охридской архиепископии, и Константинопольской патриархии²¹.

В связи с тем что эти серьезные изменения в системе церковного управления сербских земель неоднократно освещались в литературе (хотя до сих пор некоторые детали остаются спорными), здесь следу­ет обратить внимание на наиболее важные моменты, характеризую­щие отношение сербского народа и османских властей к указанным проявлениям резких противоречий в среде православного духовенст­ва. Вполне вероятно, что в широких кругах славянского населения Сербии и других владений Османской империи стремление восста­новить самостоятельную сербскую церковь, избавиться от засилия высшего греческого клира Охридской архиепископии и Константинопольской патриархии связывалось с надеждами на более действенное заступничество «своего» — сербского патриарха перед османскими властями, на более активное противодействие не только политике исламизации, но и попыткам «эллинизации» местной православ­ной церкви. Несомненно, что путем создания сербской самостоятель­ной патриархии влиятельные прослойки христианского населения сербских земель, в особенности в Смедеревском санджаке (христиане-спахии, местное сербское духовенство, верхушка влашских об­щин, старейшины мартолозов, может быть, и некоторые сербы-горо­жане) ²², стремились укрепить свое положение в рамках османской феодальной системы. Возможно, представители этих слоев рассчиты­вали с помощью названной церковной реформы добиться также боль­шего влияния в западной части Балканского полуострова и в завое­ванной османами Венгрии, т. е. в тех областях, куда еще накануне и в период османских завоеваний переселялись сербы и влахи и где резко возрастала численность православного (прежде всего сербско­го) населения.

Какова же   была позиция османских правителей во время этой церковной   борьбы на Балканах? Чем объяснялась та поддержка, ко­торую оказали местные османские власти и часть высшего чиновни­чества Порты стремлениям сербских кругов к восстановлению само­стоятельности, сербской церкви? Даже в период своего «самозванного» выступления смедеревский епископ Павел, провозгласивший себя архиепископом и  патриархом, не только чувствовал себя полно­правным главой сербской церкви, назначая новых епископов, но и смог добиться ареста своего противника — охридского архиепископа Прохора и его приверженцев²³. Лишь через пять лет (ок. 1532 г.) Прохору Охридскому, использовавшему помощь всех восточных пат­риархов (в особенности константинопольского) для изменения пози­ции Порты, удалось вновь подчинить себе сербское духовенство. Такая «терпимая», а в 1557 г. открыто благожелательная, позиция Порты по отношению к требованиям восстановить сербскую церков­ную организацию, с одной стороны, обусловливалась, видимо, жела­нием использовать противоречия в среде православного духовенства балканских областей, прежде всего противоречия греческого и серб­ского клира. С другой стороны, Порта, разжигая церковную борьбу среди балканских христиан и вынуждая тем самым православное ду­ховенство к большей податливости и покорности, имела своей целью надежно укрепить свое господство именно в той части своих евро­пейских владений (в Сербии, Боснии,  отчасти в Хорватии и Дал­мации, а также в Славонии, нынешней Воеводине и Южной Венг­рии), где сербское население не только было весьма многочисленным, но и привлекалось к военной службе и пользовалось поэтому неко­торыми льготами в рамках османской системы ²⁴.

Не случаен тот факт, что в первый период существования новой Печской патриархии (т. е. в 1557—1587 гг.) во главе сербской церк­ви стояли близкие родственники уроженца Боснии, самого великого визиря Мехмеда Соколовича: его брат Макарий, позднее — племян­ники Макария (Антоний, Герасим и Савватий) ²⁵. Политику тесного сотрудничества с Портой продолжали в конце 80-х — начале 90-х годов и эфемерные преемники патриархов из рода Соколовичей (Еро­фей и др.). О тесной связи между благожелательной позицией Порты к Печской патриархии в этот период и стремлением османской фео­дальной верхушки укрепить таким образом свое господство в этих областях Османской империи свидетельствует также значительное расширение границ Печской патриархии (по сравнению с ее диоце­зом в XIV—XV вв.), которые включили громадную территорию от Задра до Буды и от Дубровника до Софии и Скопье (т. е. всю Сербию, Боснию и Герцеговину, часть Хорватии, Далмации, Македонии и юго-западной Болгарии, значительную часть Венгрии). Показатель­но, что с ведома османских властей печские патриархи считали воз­можным подчинять себе и местных католиков, рассматривая себя в качестве полноправных пастырей всего христианского населения, жившего во «всей сербской земле и поморской и в северных странах е остальных» (именно таким был официальный титул печских патриархов) ²⁶.

Все эти проявления церковной борьбы в балканских провинциях Османской империи в известной мере были связаны также и с теми этносоциальными процессами, которые проходили в данном регионе в XVI в. В европейских областях империи продолжалось развитие сложившихся ранее народностей, а именно южнославянских, грече­ской, албанской и османской (турецкой), причем в ходе этих процес­сов значительную роль играла рассмотренная выше османская политика исламизации и ассимиляции покоренного нетурецкого на­селения ²⁷. За счет исламизированных христиан существенно увели­чивалась численность османской (мусульманской) этносоциалыюй общности, которая отнюдь не была однородной. По всей видимости, уже к XVI в. следует отнести начало формирования особой мусуль­манской народности в Боснии (или боснийско-мусульманской общ­ности), становление которой было связано с широким распростране­нием ислама не только в городах, но и в деревнях Боснии и Герцего­вины, а также с консолидацией боснийских феодальных верхов, обус­ловленной практикой передачи по наследству тимаров местными мусульманскими феодалами ²⁸. Сходные этносоциальные процессы протекали и в албанских землях, где среди местного населения также заметно возрос удельный вес мусульман и постепенно исламизируемых христиан.

В общем процессе развития южнославянских народностей в эту эпоху имело место расширение территории, на которой развивалась сербская народность. В результате крупных миграций сербского населения, как и боснийских мусульман, говоривших на сербском языке, границы сербской народности заметно раздвинулись на се­вер и северо-запад, что, в свою очередь, обусловило этническую неод­нородность населения в завоеванных османами областях (в части Хорватии, Славонии, в известной мере в Венгрии) и одновременно заметное сближение сербов и хорватов ²⁹.

Естественно поэтому, что для дальнейшего развития этнического самосознания как уже существовавших, так и только формировавшихся народностей имело большое значение наличие народных тра диций, особенностей социальной структуры, самостоятельных цер­ковных организаций, выделявших ту или иную народность в пределах Османской империи в самостоятельную «общину» (миллет). Так, например, в связи с интенсивной исламизацией городов все более от­четливо проявлялись различия между преимущественно мусульман­ским городом и христианской деревней (славянской, албанской, гре­ческой сельской общиной); в среде южнославянских (равно как и албанской) народностей роль горожан становилась менее важной, возрастало, напротив, значение патриархальной крестьянской среды, сохранившейся в особенности в малодоступных горных районах (в Черногории, в северной Албании, в горных массивах других час­тей Балканского полуострова)³⁰.

Вместе с тем в условиях упрочения османской феодальной систе­мы для дальнейшего развития нетурецких народностей значение особенно важного фактора приобретало наличие самостоятельной христианской церкви (Константинопольской патриархии — для гре­ков и Печской — для сербов). Более того, в кругах местного духо­венства, не только пользовавшегося по соглашению с Портой сугубо конфессиональными правами, но в известной мере исполнявшего и политические, судебные и фискальные функции по отношению к представителям соответствующего «миллета» (народа), сохранялись традиции прежней феодальной государственности, существовавшей до османского завоевания (в частности, традиции Сербского госу­дарства Неманичей — в сербских землях)³¹.

Существование стабильных факторов исторической жизни народ­ностей (наличие общего языка, устойчивых культурных традиций и обычаев, а для сербов и греков — самостоятельной церковной орга­низации) в определенной мере обусловливало сохранение и этниче­ских общностей среди балканского населения. Однако это не исклю­чало развития таких тенденций, которые постепенно приводили к усилению локальных особенностей внутри той или иной народно­сти и к образованию внутри ее небольших, но ярко выраженных этно-социальных единств (например, формировавшихся на базе так называемых «племен» в нынешней Черногории, северной Албании и Гер­цеговине) ³².

Эти процессы были, несомненно, связаны со значительной ролью в балканских провинциях Османской империи сельского самоуправ­ления, которое содействовало сплочению местных жителей (в осо­бенности славян и албанцев, в меньшей мере — греков) в борьбе против османского государства. Однако местное самоуправление покоренных народов использовалось в то же время Портой для контро­ля за крестьянской массой, для сбора налогов с крестьян и даже с так называемой «привилегированной райи» ³³. С этой целью, как указывалось выше, некоторым представителям сельской верхушки покоренных народностей (примичурам, кнезам, коджабашиям) Пор­та предоставляла небольшие тимары или разного рода льготы. Неко­торые права, включая право ограниченной автономии, получили на Балканах небольшие области или острова, в пределах которых все внутреннее управление осуществляли местные выборные представители, происходившие из кругов местной христианской феодальной или полуфеодальной знати.

Весьма существенно при этом то обстоятельство, что зачастую такие «автономные» права приобретались жителями той или иной области (обычно горной, малодоступной или пограничной) в ожесто­ченной борьбе против османских властей, нередко после неудачных карательных экспедиций войск Порты. Так, уже в XVI в. почти по­минальной стала зависимость от Порты горных областей Албании — Химары, Дукагини, Великой Мальсии; фактической самостоятель­ности добились черногорцы, майноты и сулиоты (жители отдельных районов Пелопоннеса и Эпира) ³⁴. Пользовалось некоторой автоно­мией и население ряда островов Эгейского моря (Наксоса, Андроса, Пароса, Милоса, получивших в 1580 г. подтверждение своих прав от Порты, а также Тасоса, Псары и др.) ³⁵.

Сохранение местного самоуправления в районах, заселенных по­коренными нетурецкими народностями, независимо от целей, пре­следовавшихся при этом османскими властями, несомненно, способ­ствовало сплочению славянского, греческого и албанского населе­ния в борьбе против османского гнета, феодальной эксплуатации и политики исламизации. Эта борьба постепенно усиливалась в тече­ние XVI в., особенно активизируясь во время военных конфликтов Османской империи с враждебными ей державами (Венецией, Испа­нией и др.). Именно в XVI в., в эпоху так называемого «процветания» Османской державы и ее наивысшего военного могущества, приобрело особый размах народное движение против османской власти — борьба болгарских и сербских гайдуков, греческих клефтов, хорватских ускоков ³⁶.

Гнет османской феодальной системы, исламизация, отмена преж­них льгот отдельных прослоек христианского населения обусловили не только выступления отрядов гайдуков, но и массовые восстания против власти Порты. Уже в 1526—1527 гг. вспыхнуло восстание сербского населения южных областей бывшего королевства Венгрии (Баната и Бачки) под руководством Йована Ненада ³⁷.

Во время турецко-венецианской войны 1537—1540 гг. призывы Венеции и ее союзников по антиосманской Священной лиге вы­ступить с оружием в руках против Порты нашли отклик среди сла­вянского, греческого и албанского населения прибрежных районов Ионического и Адриатического морей ³⁸. Благодаря поддержке мест­ного населения (в том числе черногорцев) испано-венецианские силы заняли г. Херцег-Нови и Рисан, а ожесточенное сопротивление албанцев Химары сорвало план османского вторжения в Апулию. Химара так и осталась непокоренной, несмотря на то, что османски­ми войсками в этой области руководил сам султан Сулейман I и великий визирь Аяз-паша (потурчившийся химариот)³⁹.

Выступления нетурецкого населения имели место не только в при­морских районах, где местных повстанцев могли поддержать военные силы противников Порты и их флот. В 1564 г. началось восстание в одной из внутренних областей Румелии — в Прилепской области (Македония). Сначала против османской власти здесь выступили крестьяне всей Мориховской нахии, затем движение охватило гор­ные малодоступные местности, равнинные селения и часть христиан­ского населения г. Прилепа. Известно о выступлении горожан Прилепа и крестьян окрестных сел против местных властей и в конце 1565 г ⁴⁰, т. е. еще до нового подъема освободительного движения балканских народов, связанного с турецко-венецианскои войной и разгромом османского флота при Лепанто (1571).

Весть о войне Венеции против Порты и о создании широкого антитурецкого союза была с воодушевлением встречена черногорцами, албанцами Химары и Дукагини, греками Морей. Множество добро­вольцев присоединялось к войскам Венеции, опытные моряки из балканских приморских областей участвовали в битве при Лепанто, где был уничтожен османский флот. Однако острые разногласия среди участников антитурецкой лиги и выход Венеции из коалиции не позволили развить наметившиеся в начале этой (так называемой «Кипрской») войны локальные успехи освободительного движения

Победы османкисх сил в борьбе против христианских коалиций и локальных выступлений местного населения балканских провинций империи не могли помешать сопротивлению покоренных народностей, резко усилившемуся именно в этот период, начиная с 70-х годов XVI в. ⁴² Значительно возросли размеры гайдуцкого движения, постоянно вспыхивали волнения в отдельных районах, находившие поддержку у населения соседних областей ⁴³. Но особый размах приобретает освободительное движение балканских народов в конце XVI — начале XVII в., когда наступил кризис Османской империи, наиболее остро проявившийся в ее европейских провинциях.

Именно в этот период, когда началась война так называемой «Священной лиги» (коалиция Австрии, Испании, папской курии) против Порты (1593-1606), одно за другим вспыхивали восстания в разных частях Балканского полуострова: вооруженное выступле­ние сербов в Банате (1594), албанцев (1594-1596), болгарского на­селения в г. Тырново, где был провозглашен новый болгарский царь Шишман III (1598), населения Южной Сербии и Герцеговины (1597-1598) Гайдуцкие отряды захватывали даже крупные населенные пункты: в 1595 г. они взяли Софию; в 1596 г. ускоки заняли на неко­торое время важный опорный пункт османских войск — г. Клис.

Существенное значение имело в это время такое новое явление, как активное участие в освободительном движении балканских на­родов конца XVI — начала XVII в. представителей тех феодальных и полуфеодальных прослоек местного населения которые ранее воз­держивались от открытых выступлений против Порты. В подготовке названных выше восстаний конца XVI в. против османско, власти особую роль сыграли руководители местных церковных организаций (в частности, Печской патриархии и Охридской архиепископии), видные представители сельского и племенного самоуправления серб­ских земель и Албании, местное духовенство и горожане Болгарии ⁴⁴. Они развернули оживленную дипломатическую деятельность, стараясь добиться помощи со стороны держав антиосманской коалиции (а также от России). Эти деятели стремились также обеспечить коор­динацию усилий разных повстанческих центров и объединение всех балканских народов в борьбе против султанской власти.

Кризис османского владычества на Балканах, совпавший по вре­мени с общим кризисом феодальной системы Османской державы, наглядно показал, что политика Порты неминуемо вела к обострению социальных и конфессиональных противоречий в балканских про­винциях империи, к подъему освободительного движения всего не­мусульманского населения и его сплочению в борьбе против Порты. Закономерно, что христианское население (славяне, греки, албан­цы) в антиосманской борьбе искало поддержки прежде всего у тех держав, которые находились под угрозой османской экспансии и пытались дать ей отпор. Исторически обусловленным было то, что подвластное Порте население балканских стран стремилось в эту эпоху укрепить свои культурные связи с соседними государствами и Россией. Эта тенденция ярко проявилась в деятельности и право­славного духовенства, и представителей других прослоек христиан­ского населения Османской империи. Важным показателем изменив­шейся к концу XVI в. общей социально-политической обстановки на Балканах явилось дальнейшее развитие славянских, греческой и албанской народностей, их сближение и сплочение в борьбе против гнета османского феодального класса, создавшей предпосылки для нового подъема освободительного движения в XVII в.

В частности, постепенное сокращение налоговых льгот и приви­легий отдельных прослоек крестьянства (влахов, войнуков и др.), резкое сокращение числа христиан-сипахов, ликвидация самостоя­тельной сербской церкви и другие мероприятия Порты,— все это создавало со временем реальные предпосылки для нарастания в XVI в. сопротивления южнославянских и других балканских народов и перехода к открытой форме освободительной борьбы, к вооруженным выступлениям против османского феодального вла­дычества.

§ 2. Области Среднего Подунавья в составе Османской империи в XVI в.

После распада королевства Венгрии в результате поражения под Мохачем (1526) отдельные части ранее единой венгерской этнической общности продолжали существовать в новых социально-экономи­ческих и политических рамках габсбургской Венгрии, Трансильван­ского княжества и эйялетов Османской империи.

Социальные организации габсбургской Венгрии и Трансильван­ского княжества являлись в общем результатом внутренней эволю­ции домохачской Венгрии, осложненной османской экспансией, которая не могла, однако, изменить внутреннюю экономическую структуру.

Что же касается территории королевства, включенной в состав Османской империи, то ее население оказалось в новых социаль­ных условиях ⁴⁵.

В 20—30-е годы XVI в. в результате вторжений османских войск обезлюдели районы междуречий Савы и Дравы, Дуная и Дравы в комитате Баранья, комитатах Бач и Бодрог (историческая область Бачка) — до Кал очи. Исключение здесь составляли окрестности некоторых крепостей (например, Печа). После 1541 г. начались набеги османских отрядов на более северные районы. Их испытал каждый населенный пункт, расположенный южнее линии крепостей: Дьер — Ноград — Сольнок.

Те области, которых не коснулись набеги отдельных османских отрядов, опустошались османами во время больших султанских похо­дов. Население бежало на север и в Трансильванию. К опустошению вели и действия крымских татар, которые принимали участие в по­ходах султана и его полководцев. Иногда татары оставались и на зи­мовку в занятых османами областях.

В страхе перед ужасами османских набегов венгерское население в течение XVI — первой четверти XVII в. покинуло территорию, ограниченную на юге Дравой, а на севере — линией Сегед — Калоча. Переселившиеся сюда в XV в. группы сербов составляли перед 1526 г. лишь 5—6% общей численности населения. Опустошая эти области, османы не делали различий между венграми и сербами. В комитате Шомодь с конца XV до конца XVI в. осталось менее 10% населения. Сохранившееся к началу 50-х годов XVI в. в Те-мешском банате сербское население (оно давало наемников в войска, боровшиеся с османами) после падения Темешвара (1552) перешло на службу к османам, в войсках которых уже находилось множество сербских марталосов, рекрутировавшихся на Балканах. Марталосы составляли часть гарнизонов всех османских крепостей в Венгрии.

После занятия османскими властями указанной территории и ухода венгров приток сербов на эти земли усилился. Постепенно сербы заселили оба берега Тисы, окрестности Зенты (Сенты) и Уйвидека (Нови Сад). В отличие от венгров они в большей степени зани­мались скотоводством, в том числе пастушеством. Плотность серб­ского населения была меньше, чем плотность прежнего, венгерского населения. Сербы использовали для поселения деревни венгров. Венгерские топонимы получали при этом сербскую огласовку или осмысление. Сербские названия деревень (со слов самих сербов) были внесены и в описи налогов — дефтеры.

Сербские общины возглавлялись кнезами, руководившими, в частности, и самим переселением. За привилегии, предоставляемые при заселении, сербы несли дополнительные военные обязанности.

В церковном отношении сербы, жившие на оставленной венграми территории, были подчинены Печской патриархии. От Печской пат­риархии зависели около двенадцати сербских епископов, проживав­ших в монастырях, которые основали на занятых османами венгер­ских территориях сербские феодалы Бранковичи и Якшичи.

Важнейшее значение для дальнейшей этносоциальной истории венгров имели демографические изменения на той, занятой османами части этнической территории венгров, которая лежала севернее зе­мель, ставших местом расселения сербов. Сюда наряду с османами также проникали сербы, нередко они поселялись в городах. Сербы брали на откуп у султанской казны места сбора пошлин на приста­нях, сбор подушного налога (хараджа), рыбные ловли и переправы.

Набеги османов и татар-крымчаков в Затисье, Задунавье и север­нее Буды вели лишь к временному запустению. Жители деревень под угрозой набегов иногда на десятки лет оставляли свои опустошенные, сожженные поселения, чтобы потом снова занять их. Однако не все поселения отстраивались вновь. В условиях постоянной военной опас­ности возник новый тип сельских поселений — так называемые хай-дуцкие городки, где дома и хозяйственные постройки располагались в виде круга и были укреплены заборами и палисадами.

Увеличивалось в ряде районов и влашское население, переходив­шее к оседлому образу жизни и к занятию земледелием.

Меньше всего изменился этнический состав населения в централь­ных районах территории, попавшей под власть османов: севернее линии Сегед—Калоча и южнее Буды, западнее линии Чанад—Бекеш и восточнее линии Дуная. Но и здесь произошли перемены в рас­пределении венгерского населения. Масса его оставила мелкие дерев­ни и сосредоточилась в местечках, ставших центрами степных райо­нов, где развивалось пастбищное скотоводство⁴⁶. Эти поселения были расположены на султанском домене, в ведении султанской казны (хасс). Их население составляли крестьяне, община которых имела договор (ильтизам) с казной, которой она сообща платила подушный налог (харадж). Эта община не была подчинена какому-либо владельцу тимара, имея статус, подобный статусу свободных ко­ролевских городов в габсбургской (и в домохачской) Венгрии. Осо­бую часть хассов составляли поселения, обязанные содержать части османского войска, соответствующий военачальник которого был в этом случае заинтересован и в защите этих поселений, в частности от разорения крымчаками. Османы осуществляли управление, сбор налогов через совет и судью (главу совета) местечек. Их жители были обязаны также отработками, среди которых наиболее тяжелой повин­ностью был извоз. Переход жителей местечек к пастбищному ското­водству как основной отрасли хозяйства означал регресс хозяйства венгров. Поставляя скот на зарубежные рынки, обогащались отдель­ные жители местечек, составившие особый слой новых богатеев, причастных к отправлению судебных и налоговых функций⁴⁷.

Для междуречья Тисы и Кереша (Надькуншаг) и бассейна право­го притока Тисы — Задьвы (Ясшаг) характерно исчезновение жив­ших здесь с XIV в. потомков кунов (половцев) и ясов (алан), соста­вивших особую этническую группу мадьяр, сохранявших еще в XVI в. двуязычие. Набеги крымчаков 1556, 1594 и 1596 гг. привели к исчезновению этого населения. Определенные привилегии, которы­ми оно некогда пользовалось, были унаследованы новыми поселен­цами — венграми.

Все эти этнодемографические изменения являлись результатом военных акций, которые не прекращались на занятой Портой терри­тории Среднего Подунавья в течение почти полуторавекового суще­ствования здесь эйялетов Османской империи. Однако сохранившиеся источники позволяют проследить также воздействие и социально-экономических факторов. Основную массу этих памятников состав­ляют налоговые описи, учитывавшие доходность каждого населен­ного пункта ⁴⁸, фактически получаемые с подвластного населения денежные суммы или общую оценку натуральных податей ⁴⁹. По му­сульманским законам полагалось отдавать султану вместе с налога­ми десятину всего, что произведено на земле. Поэтому назначенные его казной уполномоченные составляли описи всей территории им­перии, в которых указывали имена жителей, десятины урожаев и суммы налогов. Наиболее богатые города и деревни выделялись во владения султана — в так называемый султанский хасс. Остальные владения распределялись на строго ограниченное время между во­енными и гражданскими должностными лицами, не получавшими жа­лованья наличными деньгами.

Содержание султанского войска и административного аппарата империи основывалось на денежных средствах, получение которых влияло на цели внутренней и внешней политики Порты. Но сбор денег в условиях неразвитости товарно-денежных отношений, ха­рактерной для основной части владений империи, был весьма труд­ной задачей. Поэтому Порта предпочитала не платить наличными должностным лицам и воинам, а распределять среди них хассы, зиаметы и тимары, чтобы их владельцы сами занимались сбором с насе­ления этих владений причитающихся им сумм. Судя по сохранившей­ся смете доходов и расходов Османской империи на 1527 г., султан­ский хасс давал 51% всех доходов, т. е. только половину доходов султана должна была собирать казна (37% доходов собирали вла­дельцы других хассов, зиаметов и тимаров, 12% доходов султана были выделены для церковных и частных владений). Но раздача тимаров и зиаметов не могла уменьшить потребностей казны в наличных деньгах: постоянно росла численность наемников, получавших де­нежную плату.

Для султанской казны превращение желаемого (доходности вла­дений, определенной ее уполномоченными) в действительное (денеж­ные суммы) было задачей практически невыполнимой в полном объеме. Нехватка денег определяла многое в политике Порты, в особен­ности по отношению к областям Среднего Подунавья. Из финансо­вого дневника казны Будского эйялета за 1559—1560 гг. известно, что на его территории находилось 10 328 наемников, для содержания которых требовалось 23 млн. акче. Доход же казны, не считая дохо­дов тимаров, зиаметов и хассов, составлял в год 6—8 млн. акче. Еже­годно из Стамбула в Буду привозили 17—18 млн. акче золотом для покрытия дефицита ⁵⁰ за счет налогов с населения богатого Египта ⁵¹.

Порта считала наиболее выгодным приспосабливать в Среднем Подунавье вводимую ею систему налогообложения к существовавшим некогда в королевстве Венгрии правовым нормам и обычаям. Ежегодно харадж в размере 50 акче должен был вносить каждый, кто имел движимое имущество (кроме дома, виноградника, земли), в том числе — скот, домашний скарб и вино в бочках — стоимостью в 300 акче. Единицей налогообложения была семья, ведшая само­стоятельное хозяйство. Обязанность уплаты хараджа соответство­вала условиям внесения военного налога с имущества в 6 форинтов. Шесть форинтов приравнивались к 300 акче, или цене одного вола. Поскольку пастухов труднее было заставить платить налог, то с них полагалось брать по 50 акче, если у пастуха было более 10 голов крупного рогатого скота или более 50 овец. От уплаты хараджа были освобождены судьи, помогавшие османским сборщикам налога, а также жители, обязанные ремонтировать мосты, дороги и крепо­сти. Сборщику налога (эмину) и писцу каждый налогоплательщик вносил по 1 акче.

В 1578 г. сумма хараджа была увеличена: теперь его должен был платить каждый глава семьи и каждый холостой человек, имеющий какой-либо доход независимо от своего имущественного положения.

Все немусульмане (райя), платившие харадж, были обязаны вно­сить по 25 акче денежной подати (испендж) в пользу своего земле­владельца. Жители Буды и Пешта от этой подати были освобождены, «поскольку обычно не платили во времена королей». Освобожденные от уплаты хараджа были свободны и от этого взноса. Налогоплатель­щики были   обязаны поставлять землевладельцу сено  и дрова,  но позднее вместо поставок того и другого стали взимать по 10 акче. Имущественное  положение провинившегося, учитываемое османским судьей (кади), влияло на размеры штрафа. Со всего произведенного на земле  райя платила землевладельцу десятину. Если крестьянин имел надел в другой деревне, он вносил владельцу земли десятину, а владельцу деревни, где он жил, тридцатину. Около 1580 г. часть десятины с винограда заменили денежным взносом.  Вместо венгер­ского помещичьего «права корчмы» султанская казна «держала монополию» на продажу вина в течение двух месяцев и десяти дней, когда крестьянин не мог продавать своего вина. С оставленной ради другого промысла необрабатываемой земли райя была обязана согласно распоряжению султана от 1571 г. платить землевладельцу 150 акче. В связи с увеличением к концу XVI в.  необрабатываемых пашен их мог обрабатывать любой желающий, получая иногда освобождение от налога на 1—2 года. Райя платила землевладельцу десятину с пче­линых ульев, свиней,  овец,  рыбы,  пойманной  в  реках. Половина рыбы, выловленной в прудах, полагалась землевладельцу.  По му­сульманским законам не подлежали обложению крупный рогатый скот и кони. Однако в 1560 г. в Сегедском санджаке, а в 1580 г. в не­которых поселениях Будского санджака стали собирать пастбищный налог по 1 акче с головы крупного рогатого скота. С мельниц взимали по 50 акче, если они работали в течение года, и 25 — с работавших полгода.  В отдельных санджаках собирали налог с храмов — 50 акче в год — в пользу казны. При выходе девушки замуж земле­владельцу полагалось 30 акче, вдове новое замужество стоило половину этой суммы. Все эти взносы райя обязана была делать сообща, всем поселением. Повинности ушедших из поселений несли остав­шиеся вплоть до следующей описи, которая проводилась в XVI в. один раз в каждые 10 лет ⁵².

Доходы султанского хасса собирались сборщиками налога или вносились самими жителями. Сборщиков направляли прежде всего в пункты, где находились места сбора торговых пошлин, которые надо было взыскивать ежедневно. Эти пункты были расположены по Дунаю и Тисе ⁵³. В деревнях по этим рекам также действовали сбор­щики налогов. Их статус был своеобразен: как служащие они полу­чали жалованье, а действовали как откупщики. Казна давала им полномочия на три года, но если кто-то предлагал большую сумму, то его тут же назначали новым сборщиком налогов ⁵⁴. Используя со­перничество откупщиков, казна стремилась увеличить суммы налога. Жителям ряда населенных пунктов хасса султана было предостав­лено право самим вносить общую сумму налогов и десятин в будскую казну.

На землях хасса развивалось преимущественно товарное ското­водство. Значительные массы скота гнали на продажу в австрийские земли. Османские власти получали от этой торговли денежные до­ходы в виде пошлин. В 60-е годы XVI в. через г. Вац ежегодно прого­няли для продажи в Вену в среднем 60 000 голов крупного рогатого скота, 1500 лошадей и 25 000 овец. Наибольшие доходы давала сул­танской казне таможня в Сегеде: в 1546 г. пошлины составили 474 550 акче (в Буде собирали 85 000, в Ваце — 46 000)⁵⁶.

Существенной особенностью положения эйялетов Среднего Подунавья было сохранение претензий Габсбургов на сбор налогов в под­чиненных Порте областях в пользу короля, церкви и венгерских дво­рян. Хотя Порта не признавала правомерность этих претензий, сбор податей фактически осуществлялся с крестьян эйялетов воинами пограничных крепостей и хайдуками, служившими светским и цер­ковным землевладельцам королевства Венгрии ⁵⁶. Стремление расши­рить круг налогоплательщиков проявляли и османы, которые совер­шали набеги с целью сбора налога с жителей деревень, расположен­ных в тылу пограничных крепостей Венгрии.

Бичом для этих местностей был угон османами жителей в рабство. Согласно описи 1546 г., казна собирала в Буде ежегодно 40 000 акче для содержания 2000 перегоняемых оттуда рабов ⁵⁷.

В некоторых городах (Эстергом, Вишеград, Ноград) к 1570 г. не осталось ни одного дома, который принадлежал бы местным жите­лям. Часть храмов османы немедленно после завоевания превращали в мечети. Строго запрещалось возводить новые храмы, для ремонта старых требовалось особое разрешение. Взамен сгоревшего храма можно было возвести новый, точно воспроизводивший размерами прежний. Османские власти отдавали предпочтение сторонникам ре­формации как противникам католицизма, которого придерживались Габсбурги⁵⁸.

В целом система эксплуатации османскими властями местного венгерского населения обеспечивала удовлетворение основного стремления султанской казны — получить как можно больше денег и при этом сохранить их источник — крестьянское хозяйство. Быстрое разорение приносили факторы внеэкономического характера, в пер­вую очередь набеги отрядов крымчаков и воинов пограничных кре­постей королевства Венгрии, как и военные действия во время боль­ших походов османских войск.

Введению и функционированию османской системы эксплуата­ции, предполагавшей сохранение объекта эксплуатации, способ­ствовала такая особенность занятой османами части королевства Венгрии, как наличие здесь развитой и прочно укоренившейся сети институтов сельского и городского самоуправления, системы пра­вовых норм и обычаев, характерных для развитого феодализма.

¹ Кроме изданий, названных в примеч. к § 2, гл. 3, см. также; Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова Н. Д. Краткая история Албании. М., 1965; Дъюрдъев Бр. Столкновение между охридской и смедеревской церквами в первой поло­вине XVI века.— В кн.: Македония и македонцы в прошлом. Скопье, 1970; Бурhев Бр. Турска власт у Црноj Гори у XVI и XVII веку. Сараjево, 1953; Еремеев Д. Е. Этногенез турок: (Происхождение и основные этапы этниче­ской истории). М., 1971; Историj а Црне Горе. Титоград, 1975, кн. 3, т. 1; Крушевац кроз векове. Крушевац, 1972; Лукач Д. Видин и Видинският сан­джак през 15—16 век. София, 1975; Новичев А. Д. Аграрные отношения и положение крестьян в Османской империи в XVI — начале XVII в.: Проб­лема крепостничества.— В кн.: Проблемы социальной структуры и идеоло­гии средневекового общества. Л., 1980; вып. 3; Он же. Рабство в Осман­ской империи в средние века.— Там же, 1978, вып. 2; Поповиh Д. Срби у Воjводини. Нови Сад, 1975, кн. 1; Српска православна црква 1219—1969. Бео-град, 1969; Тверитинова А. С. Аграрный строй Османской империи XV— XVII вв. М., 1963; Тодорова М. Подбрани извори за историята на балкански-те народи (XV—XIX вв.) София, 1977; ТричковиН Р. hуприjа и среднее Поморавлье до првог српског устанка.— В кн.: Боj на Иванковцу 1805. године. Београд, 1979; Balic S. Kultura Bosnjaka. Muslimanska komponenta. Wien, 1973; Durdev Br. Die historisch-ethnischen Veranderungen bei den siidslawi-schen Volkern nach der tiirkischen Eroberung. Graz, 1974; Durdev Br. Uloga crkve u starijoj istoriji srpskog naroda . Sarajevo, 1964, Kucerova Kv. Chorvati a Srbi v Strednej Europe. Bratislava, 1976; La ville balkanique XV^e — XX^e ss. Sofia, 1970, (Studia balkanika, N 3); Vacalopulos A. Histoire de la Grece moderne. Paris, 1975, Vasic M. Martolosi u jugoslovenskim zemljama pod turskom vladavinom. Sarajevo, 1967.

² См., например: ИHJ, т. 2, с. 85—86 и др.; Лукач Д. Видин..., с. 48, 49; Va-si6 M. Martolosi..., s. 133, 163; Osmanska moc ve Stredni a jihovychodni. Evrope v 16.— 17. stoleti. Praba, 1977, sv. 1, s. 86.

³ См., например: ИНJ, т. 2, с. 128—129; Vasic M. Sum ami defter sandzaka Aladza Hisar (Krusevac) iz 1516. god. kao istorijski izvor.— POP, 1978—1979, t. XXVIII— XXIX, s. 343, eel. 79.

⁴ ИHJ, т. 2, с. 74—75; ср.: Лукач Д. Видин..., с. 116 и след. (ср. с. 26—27).

⁵ См., например: Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова II. Д. Краткая история Албании..., с. 44, ИHJ, т. 2, с. 124—132; Супеска А. Еволуциjа у наслеhивану оцаклуктимара у Босанском пашалуку.— Годишаак Друштва исторнчара Босне и Хорцеговине, год XIX (1970—1971), с. 32—33.

⁶ См.; например: ИHJ, т. 2, с. 134; ср. также: Боj на Иванковцу 1805. године, с. 115; Vasic М. Sumarno defter..., з. 337.

⁷  Тодоров Н. Балканский город XV—XIX веков. М., 1972, с. 65.

⁸ Там же, с. 66, табл. 4.

⁹ Там же, с. 100.

¹⁰ Там же, с. 67, ср. также с. 98—100.

¹¹ Там же, с. 100.

¹² Там же, с. 72, 74, 100.

¹³ См., например: Динеков П., Куев К., Петканова Л. Христоматия по старо-българската литература. София, 1961, с. 431—438 (о житии Георгия Нового см. также: Калиганов И. И. К вопросу о тестологическом изучении русского жития Георгия Нового.— ССл., 1974, № 3; Он же. «Повесть о Георгии Новом» в русской рукописной традиции XVI—XVII вв.— Там же, 1975, № 5, и др.).

¹⁴ См., например: Динеков П., Куев К., Петканова Д. Христоматия, с. 439—442.

¹⁵ Там же, с. 431-432.

¹⁶ Там же, с. 442.

¹⁷ См., например: Димитров С., Манчев К. История на балканските народи (XV—XIX в.) София, 1971, с. 83.

¹⁸ СтоjановиН Л. Стари српски родослови и летописи. Београд, 1927, с. 267, № 923.

¹⁹ Динеков П., Куев К., Петканова Л. Хрестоматия..., с. 436 и ел.

²⁰ См., например: Димитров С., Манчев К. История..., с. 86; Дъюрдъев Бр. Столкновение..., с. 91, 102.

²¹ См., например: Иванов И. Български старини из Македония. София, 1931, с. 569—575; ИНТ, т. 2, с. 100—104; Дъюрдъев Б. Столкновение..., с. 92—102; Димевски Сл. Црковна историка на македонскиот народ. Скопjе, 1965, с. 64 и ел.; Мирковиh М. Правни положаj, с. 66—69 и 85 и ел.; Српска право­славна црква..., с. 143—149.

²² См.: например: Дъюрдъев Б. Столкновение..., с. 98.

²³ См., например: Мирковиh М. Правни положаj..., с. 67.

²⁴ Српска православна црква..., с. 145—146 (карту диоцеза Печской патриар­хии см. на с. 147).

²⁵ Мирковиh М. Правни положаh..., с. 87.

²⁶ ИHJ, т. 2, с. 103.

²⁷ См., например: Vacalopulos A. Histoire..., р. 34.

²⁸ Ср., например: Прилози (Сараjево), 1975—1976, год XI—XII, № 11—12, с. 275—276 и cл. (в выступлениях Н. Филиповича, Б. Джурджева, А. Ханджича); Durdev Br. Die historisch-ethnischen..., S. 17.

²⁹ См., например: Durdev Br. Die historisch-ethnischen..., S. 13, 17.

³⁰ См., например: Чубриловиh В. Историjа политичке мисли у Србиjи XIX века. Београд, 1958, с. 28 и cл.; Durdev Br. Die historisch-ethnischen..., S. 11,14.

³¹ Ср., например: ЧубриловиН В. Историка политичке мисли..., с. 23—28; Dur­dev Br. Die historischen-ethnischen..., S. 12—13.

³² См., например: Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова П. Д. Краткая исто­рия Албании..., с. 35—36; Историка Црне Горе, кн. 3, т. 1; ИHJ, т. 2, с. 152— 154.

³³ См., например: Димитров С., Манчев К. История..., с. 90—91; Грозданова Е. Българската селска община през XV—XVIII век. София, 1979.

³⁴ Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова II. Д. Краткая история Албании, с. 36—38; Димитров С., Манчев К. История..., с. 91; hурhев Бр. Турска власт..., с. 71 и след.

³⁵ Димитров С., Манчев К. История..., с. 91.

³⁶ Достян И. С. Борьба сербского народа против турецкого ига XV — начало XIX вв. М., 1958, с. 56—58; Димитров С., Манчев К. История..., с. 94—95; ИНТ т. 2, с. 464 и след.

³⁷ Достян И. С. Борьба сербского народа..., с. 25—27; ИНТ, т. 1, с. 446 и след.; Поповиh Д. Срби..., с. 133—150.

³⁸ См., например: Димитров М., Манчев К. История..., с. 96.

³⁹ Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова Н. Д. Краткая история Албании, с. 38—39; Историка Црне Горе, кн. 3, т. 1, с. 47—51.

⁴⁰ ИНТ, т. 2, с. 57—58.

⁴¹ Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова Н. Д. Краткая история Албании, с. 39; Исторща Црне Горе, кн. 3, т. 1, с. 55—61; Димитров С., Манчев К. История..., с. 96—97.

⁴² Ср.: Арш Г. Л., Виноградов В. Н., Достян, И. С., Наумов Е. П. Балканы в международной жизни (XV—XX вв.).— ВИ, 1981, № 4. с. 32.

⁴³ См., например: ИHJ, т. 2, с. 58.

⁴⁴ Димитров С., Манчев К. История..., с. 97—98; Српска православна црква..., с. 150; Димевски Сл. Црковиа..., с. 70—72; ИНТ, т. 2, с. 460—475; Арш Г. Д., Сенкевич И. Г., Смирнова Н. Д. Краткая история Албании, с. 39—40; Историка Црне Горе, кн. 3, т. 1, с. 73 и ел.

⁴⁵ Szekfii Gy. Magyar tortenet. Bp., 1943, 3., k., 423-437, 613—618.1.

⁴⁶ Szakdly F. A mohacsi csata. Bp., 1975, II, 130.1.

47 Kdldy-Nagy Gy. Haracs-szedok es rajak. Torok vilag a XVI. szazadi Maffvaror-szagon. Bp., 1970, 160. 1.

⁴⁸ Венгерские переводы этих описей (тахрир дефтерлери) по отдельным санджа­кам (эти описи называются специалистами также санджакскими описями) см.: МТКВ, 1, 266—321. 1.; Fekete L. Az esztergomi szandzsak 1570, evi adoos-szeirasa. Br., 1943; подробную источниковедческую характеристику этих памтяников, основная масса которых не опубликована, см.: Kdldy-Nagy Gy. A. penztari naplorol.— BTSz, 1962, 594—595. L; Kdldy-Nagy Gy. Magyaror­szagi torok adoosszeirasok. Bp. 1970,9—55. L; Idem. Haracs-szedok... 55 83— 86, 190. 1

⁴⁹ Одну из этих двух категорий составляют так называемые тимардефтеры — описи доходов, получаемых владельцами хассов (конечно, кроме султанско­го), зиамeтов и тимаров. См.: Kdldy-Nagy Gy. Haracs-szedok..., 175—183, 193. 1. Вторая категория описей доходов с подвластного населения — это особый финансовый (кассовый) дневник отдела казны, занимавшегося учетом доходов и расходов султанского хасса. Венгерский перевод кассового дневника Будской казны за 1558—1560 гг. см.: BTSz, 277—550. 1. Характеристику этого памятника см.: Kaldy-Nagy Gy. A penztaii naplorol, 596. 611.1, Источниковедческий анализ этого и других источников см.: Kdldy-Nagy Gy. Magyarorszagi torok..., 56—61.1.

⁵⁰ Kdldy-Nagy Gy. A penztari naplorol, 610—611.1.

⁵¹ Воспроизведение свидетельства см.: Kdldy-Nagy Gy. Haracs-szedok...,   174.1.

⁵² Сведения о повинностях венгерского населения в пользу османов см.: BTSz., 72, 74, 75, 77-82, 84.1.

⁵³ Венгерский перевод дневников сбора пошлин в Буде и Пеште в 1550—1551, 1572—1574, 1579—1580 гг. см.: BTSz, 12-276. 1. Классификация сведений, содержащихся в дневнике сбора  пошлин в  Буде и Пеште см.:   Fekete L. A vamnaplokrol.— BTSz, 555—593.1.

⁵⁴ Сведения архивных памятников об этой системе сбора повинностей (ильтизам) см.: Kdldy-Nagy Gy. A penztari naplorol, 598—601.1.; Idem. Magyarorszagi torok..., 51—62.1.;   Idem. Haracs-szedok..., 87.1.

⁵⁵ Результаты исследования архивных памятников см.: Kdldy-Nagy Gy. 123, 169, 191, 193. 1.; Fekete L., Nagy L. Budapest Haracs-szedok..., tortenete a torok korban.— In: Budapest tortenete, 1975, 2. k., 375—383.1.

⁵⁶ Szakdly F. Magyar adoztatas a torok hodoltsagban. Bp., 1981, 44—148, 476— 478.1.

⁵⁷ Kdldy-Nagy Gy. Haracs-szedok..., 186.1.

⁵⁸ Изложение свидетельств памятников см.:  Kaldy-Nagy Gy. Haracs-szedok… 135,   140, 141, 148, 159.1.