Глава 14

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, КРЫМ И СТРАНЫ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В 50-70-е ГОДЫ XVI в.

Взятие Казани и Астрахани Иваном IV в 1552—1554 гг. знаме­новало собой наступление нового этапа в развитии международных отношений в Восточной Европе. После этих событий соотношение сил в системе восточноевропейских государств изменилось в пользу Московской Руси, Это было очевидно для многих политических на­блюдателей того времени ¹. Успехи Московского государства на Вос­токе вызвали немедленную реакцию на Западе.

Дальнейшее усиление Москвы обеспокоило не только Турцию и Крымское ханство, но также Польшу и Литву, Ливонию и Шве­цию. Встревожились также Рим и Габсбурги, хотя до недавнего вре­мени они, по существу, сотрудничали с Иваном IV.

Естественно, что прежде всего реакция последовала со стороны Порты и Крыма ², увидевших в факте ослабления османского влия­ния на территории Поволжья серьезную угрозу их наступательным планам во всем восточноевропейском регионе. Правда, занятый проб­лемами Ближнего Востока, а также борьбой с Габсбургами ³ Сулейман старался избегать прямого вмешательства османов в восточно­европейские дела. Эту задачу по-прежнему брал на себя крымский хан.

Именно Девлет-Гирей осуществлял политику создания выгодной для Крыма и Порты расстановки сил в Восточной Европе. Эта поли­тика предполагала как прямые атаки крымцев против Москвы (на­пример, в 1555, 1558, 1560 гг. ⁴), так и провоцирование выступлений против России ее западных соседей. При этом допускалось парал­лельное поощрение гегемонистских устремлений двух ведущих вос­точноевропейских государств, разжигание литовско-московских про­тиворечий в Поднепровье и в Прибалтике, создание «благоприят­ных» политических условий для возникновения нового вооруженно­го конфликта между Москвой и Польско-литовским государством. Так, если в начале 50-х годов — в период максимальных успехов Ивана IV в Поволжье — Девлет-Гирей поддерживал союзные отно­шения с польским королем (в 1552 г. Крым заключил с Сигизмундом антимосковский союз, в 1553 г. сама Порта подтвердила мирный до­говор с Польшей)⁵, то в 1557 г., видимо, в связи с наметившимся продвижением Сигизмунда Августа в Прибалтику крымский хан изменил свои внешнеполитические установки в Восточной Европе: он не только предложил Ивану IV в декабре 1557 г. политическое сближение против Польши ⁶, но и предпринял в конце 1557 г.— нача­ле 1558 г. вооруженное выступление против Польско-литовского го­сударства ⁷. Тем самым Крым и Порта старались активизировать за­падную политику Ивана IV, пытались внушить ему мысль о том, что тогда создалась выгодная международная обстановка для вклю­чения России в борьбу за Ливонию.

Однако этот зигзаг крымской политики был весьма кратковремен­ным. Уже в конце 1558 г. у границ Московского государства появи­лась стотысячная татарская орда во главе с царевичем Мухаммед-Гиреем, угрожая Рязани, Туле и Кашире. А весной 1560 г. не только Крым, но и сама Османская империя демонстративно готовились к большой кампании против Русского государства ⁸.

В эти годы было восстановлено реальное сотрудничество Крыма и Польско-литовского государства, направленное против Москвы. Так, в 1559 г. Сигизмунд предложил тогдашним союзникам Крыма — Малым Ногаям (казыевцам) — переселиться на левый берег Днепра, в район, максимально приближенный к московским рубежам ⁹. Весь­ма показательным был и тот факт, что крымский хан выдал в 1560 г. Сигизмунду как главе литовско-русского княжества традиционный ярлык на Русские земли, а польско-литовский посол в Крыму Тыш­кевич тогда же перезаключил с Девлет-Гиреем договор о союзе про­тив Москвы ¹⁰.

Вполне закономерным при таких обстоятельствах было стремле­ние Кракова и Стамбула найти новые рычаги политического воздей­ствия на ход международной жизни Восточной Европы, в частности, такие рычаги, которые были бы способны оказывать скрытое воздей­ствие на развитие отношений между Польско-литовским и Москов­ским государствами в нужном для них направлении, а вместе с тем и на сдерживание происходившего тогда стихийного формирования казачества в Поднепровье — процесса, тревожившего как Крымское ханство, так и феодальную Польшу ¹¹.

Одним из таких средств в руках султана и короля могло быть использование в указанных целях отдельных магнатов литовско-рус­ского происхождения путем предоставления им некоторой политиче­ской самостоятельности в международной жизни восточноевропей­ского региона, разумеется, «самостоятельности» регулируемой и, по существу, подконтрольной. Поэтому уже вскоре после падения Ка­зани Порта и Краков приступили к практическим поискам политиче­ских деятелей такого плана.

В самом этом факте ничего не было удивительного. Исторические «прецеденты» подобного рода были хорошо известны правительствам Турции и Польши. И Сулейман, и Сигизмунд, разумеется, помнили о попытках использования крымско-турецкой дипломатией кн. Ми­хаила Глинского в начале XVI в. * (* См. с. 155 данной работы.), помнили и об особых услугах, оказанных им двадцать лет назад князем «Гедиминова рода» Семеном Бельским, который, будучи московским эмигрантом, вел энергич­ную борьбу против Русского государства ¹², пытаясь, если не захва­тить вместе с крымцами и литовцами Москву, то значительно ее ос­лабить путем «выведения» Рязанского княжества из состава Русско­го государства ¹³.

Теперь, в середине 50-х годов XVI в. султан Сулейман, занятый событиями на Ближнем Востоке и в Венгрии, так же, как и польский король Сигизмунд Август, стремившийся подчинить себе Ливонию, особенно остро нуждались в подобных политических помощниках — непосредственных исполнителях их замыслов в Восточной Европе. Видимо, не случайно они остановили свой выбор на крупном магнате среднего Поднепровья — князе Дмитрии Вишневецком, являвшемся с 1551 г. каневским и черкасским старостой. Судя по всему, отправ­ка королем в 1553 г. Вишневецкого в Стамбул также, как и пребыва­ние этого князя при султанском дворе в течение почти шести меся­цев, вряд ли были случайными эпизодами тогдашней международной жизни региона. Эти факты имели определенный политический смысл, хотя до сих пор еще не раскрытый историками с достаточной полно­той. Тем не менее, на основе определенных данных можно все же по­лагать, что тогда при султанском дворе с Вишневецким велись важ­ные переговоры по поводу его дальнейшей политической деятельно­сти, переговоры, в курсе которых, вероятно, был и сам польский ко­роль ¹⁴. Об этом говорит тот факт, что пока Вишневецкий находился в Стамбуле, функции каневского старосты выполнял его брат, а пос­ле завершения переговоров Дм. Вишневецкий не только был хоро­шо принят в Литве (у него возникла перспектива брачного союза с представительницей дома Острожских), но и снова получил канев-ское и черкасское староства ¹⁵. Хорошо приняв князя Вишневецко­го, только что обласканного Стамбулом, польский король еще раз продемонстрировал, что он не только высоко ценит любые политиче­ские контакты с султанским двором, но и готов их использовать в своей конкретной дипломатической деятельности.

Так, опираясь на поддержку Порты, зная о начавшейся в 1554 г. шведско-московской войне, Сигизмунд Август стал осуществлять еще более активную политику в Прибалтике, а также в Венгрии. Свои позиции в Ливонии Ягеллоны утверждали в весьма своеоб­разных формах. В 1554 г. коадъютором рижского архиепископа ка­толика Вильгельма (брата прусского герцога Альбрехта) был назна­чен родственник польского короля герцог Христоферс Мекленбург ¹⁶. А когда же магистр Ливонского ордена Генрих фон Гален, города и дворянство Ливонии ответили на эту акцию активным противо­действием, дело дошло даже до открытой вооруженной борьбы (в 1556 г.) ¹⁷.

Но если политическая поддержка Порты не давала пока заметных результатов польскому королю в Ливонии, то совсем иными оказа­лись итоги польско-турецкого сотрудничества в Венгрии. В 1556 г. Изабелла Ягеллон и ее сын Янош Сигизмунд Запольяи при прямой поддержке султана Сулеймана оказались реальными правителями значительной части венгерских территорий ¹⁸.

В этих условиях заметно усилившейся политической активности Османской империи и Польши положение Русского государства ста­новилось все более напряженным. Для правительства Ивана IV, стоявшего перед фактом создания антимосковской коалиции, особен­но острым стал вопрос об определении дальнейшего курса. Не имея возможности вести энергичную борьбу на нескольких фронтах, Грозный, учитывая устремления короля Сигизмунда в Лияонию, оказал­ся перед необходимостью форсировать свою западную политику, ос­лабив при этом на некоторое время военно-политическую активность на востоке и юге.

Однако даже при таком перемещении главного направления сво­ей политики Грозный отнюдь не сразу достиг сколько-нибудь замет­ных результатов в попытках разорвать замыкавшееся вокруг Руси кольцо враждебных сил. Прямые переговоры с Крымом, происходив­шие в 1553 г., не оправдали надежд Ивана IV, хотя его связи с Ор­дой Больших Ногаев и с Кабардой расширялись ¹⁹. Не увенчались большими успехами и переговоры с Сигизмундом Августом, который согласился в 1554 г. продлить перемирие лишь на два года ²⁰.

Более результативными для Московского правительства оказа­лись контакты с Ливонским орденом, с его магистром Галеном, ко­торый в 1554 г. подписал с Москвой договор о 15-летнем перемирии. В этом договоре был пункт, исключавший возможность союза Орде­на с Польско-литовским государством ²¹.

Таким образом, несмотря на усилия Грозного, на договор с Ли­вонией, Московское государство в середине 50-х годов XVI в. про­должало оставаться в опасной изоляции, в тесном окружении яв­ных и скрытых противников.

Но дипломатический опыт Ивана IV подсказал ему все же пра­вильное решение. Выход из создавшегося положения оказался свя­занным с умелым использованием острой политической борьбы, про­исходившей тогда в Западной Европе.

Середина 50-х годов в жизни Западной Европы характеризова­лась чрезвычайно важными событиями. Это было время крайнего обострения противоречий между католичеством и протестанством, поражения католических сил, зафиксированного Аугсбургским ре­лигиозным миром 1555 г. Именно тогда ряд протестантских государств, противопоставивших себя Риму и Габсбургам, добились легаль­ного признания ²². В те же годы происходили столкновения интересов Габсбургов и Османской империи в Средиземноморье, на Балканах, в Венгрии, где, как мы знаем, в 1556 г. при поддержке Турции и Польши оказался королем Янош Запольяи Младший ²³. Все эти события, явно ослаблявшие позиции Габсбургов и Рима в Западной Европе, вновь заставляли их искать союзников на Востоке.

В такой обстановке Русское государство опять вошло в орбиту интересов габсбургско-римской дипломатии, рассчитывавшей с его помощью ослабить военный потенциал Крыма и Порты, затруднив тем самым активную политику Стамбула на Балканах, в Венгрии, Средиземноморье. Ради этой цели габсбургско-католические деятели готовы были даже пойти навстречу внешнеполитическим интере­сам Грозного.

Другим обстоятельством, пробудившим большой интерес Рима и Вены к Москве, оказалась неожиданно обнаружившаяся «нетер­пимость» Грозного к Лютеру и его последователям в Северной Европе. Иван IV хорошо понимал, что религиозные противоречия стано­вятся теперь политическими противоречиями между отдельными государствами, а политическое соперничество между ними довольно часто приобретает религиозный характер ²⁴.

Это стало особенно очевидным при попытке Сигизмунда Августа навязать летом 1557 г. протестантской Ливонии протекторат като­лической Польши. Реальное политическое значение этой акции со­стояло в том, что в результате вторжения большой армии Сигизмун­да в Прибалтику только что ставший магистром Ордена Фюрстенберг (фон Гален умер в мае 1557 г.) вынужден был капитулировать и заключить с Польско-литовским государством 5 сентября 1557 г. договор в Позволе. Одним из пунктов этого соглашения предусмат­ривалось превращение Ливонии в союзника Польши против Москвы, что находилось в прямом противоречии с ливонско-московским дого­вором 1554 г. и шестилетним перемирием России и Польши, заклю­ченным в 1556 г.²⁵

Имея в виду первостепенные задачи России на международной арене того времени (предотвращение создания антимосковской коа­лиции, обеспечение выхода к Балтийскому морю, противодействие крымско-польскому сотрудничеству, направленному против Моск­вы), а также реально оценивая тогдашние возможности протестант­ских и католических сил с точки зрения их полезности для внешне­политических целей Москвы, Иван IV вполне сознательно пошел на сближение с Габсбургами и Римом, рассчитывая таким путем ослабить их вмешательство в ливонские дела, а вместе с тем надеясь на более действенное их участие в борьбе против Османской империи.

Но, осуществляя подготовку к Ливонской войне, заботясь о нейтрализации Рима и Габсбургов в Прибалтике, Грозный пред­принял одновременно попытки установить какое-то взаимопонима­ние с самим Константинополем по интересовавшим его актуальным проблемам тогдашней международной жизни восточноевропейского региона.

В 1557 г. он попытался добиться в Константинополе признания его царского титула, а также выяснить отношение Царьграда к перспективе развертывания борьбы за Ливонию. Обращаясь с тако­го рода запросами к Порте, Грозный имел основание рассчитывать на положительное к ним отношение с ее стороны. Во-первых, он знал, что Османская империя была заинтересована тогда в нагне­тании политической напряженности в Восточной Европе, в дальней­шем ухудшении московско-литовских отношений (пусть даже на почве борьбы за Ливонию), во-вторых, Грозный исходил из того, что Порта накануне назревшего уже польско-московского конфлик­та в Прибалтике исключала возможность масштабной войны с Моск­вой. (Как мы знаем, она даже предлагала тогда политическое сбли­жение с Московской Русью, направленное против Польши.) Эти два соображения позволяли Ивану IV рассчитывать на удовлетво­рение Константинополем его запросов, разумеется, при прочих благоприятных обстоятельствах. Как известно, Царьград признал в конце 50-х — начале 60-х годов и царский титул Грозного, и его наступательные акции в Прибалтике (в форме санкционирования его «антипротестантской» политики в Ливонии и Литве) ²⁶.

Но, начиная борьбу за Ливонию под флагом осуждения «Лютеровой ереси», Грозный, разумеется, имел в виду не поддержание пла­нов католической Польши в протестантской Прибалтике, а выдвиже­ние таких идейно-политических «аргументов», которые были бы способны нейтрализовать Габсбургов в наиболее напряженные мо­менты Ливонской войны.

И надо признать, что эти «идейные находки» Грозного оправды­вали себя как в самом начале Ливонской войны, так и на последую­щих ее этапах.

Если общие причины Ливонской войны, ее социально-экономи­ческие и политические предпосылки представляются в достаточной мере ясными ²⁷, то конкретные обстоятельства ее возникновения долгое время вызывали споры в историографии.

Как на важное внутриполитическое условие, позволившее Рос­сии начать Ливонскую войну, историки обычно указывали на факт разрыва Грозного с так называемой «Избранной Радой», выступав­шей будто бы против активной политики царя Ивана на Западе и являвшейся якобы сторонницей активизации политики России толь­ко на востоке и юге ²⁸. Представляется, однако, что эти утверждения не совсем правильны. Скорее не торжество Грозного над «Избранной радой» сделало возможной войну, а сам новый этап внешнеполити­ческой деятельности Ивана IV, оказавшийся связанным с началом Ливонской войны, в конце концов потребовал устранения тех со­ратников и советников Ивана IV, которые представляли предшест­вующий период его политики и которые становились теперь помехой для его новых акций на международной арене. Тех самых акций, которые были связаны с попытками форсировать политику в При­балтике (поскольку Позвольский договор 1557 г. сделал Ливонию вассалом Сигизмунда Августа), а вместе с тем с попытками свести к минимуму наступательные операции на востоке и юге, добиться какого-то взаимопонимания с Крымом и Портой.

Таким образом, отличительной чертой всей внешней политики России эпохи Грозного была ее тесная, органическая связь с посто­янно меняющейся международной конъюнктурой, способность на­мечать новые направления своей активности в зависимости от скла­дывавшейся расстановки сил в данной части европейского конти­нента. Период подготовки Ливонской войны, а также начальные ее годы не были в этом отношении исключением. Следя за всем ходом тогдашней международной жизни в Европе, и в частности — за попытками Сигизмунда Августа использовать союзные отношения с Портой и Крымом для утверждения позиций Ягеллонов не только в Венгрии, но и в Прибалтике, Грозный вел весьма осторожную и гибкую политику в отношении своих соседей, имея в виду создание выгодного для себя общего соотношения сил в регионе.

Не удивительно, что в столь сложной и запутанной международ­ной обстановке вспыхнувшая в январе 1558 г. Ливонская война с самого начала приобрела довольно необычные формы. Вступившие в начале 1558 г. в Ливонию русские войска под командованием Шагалея в сущности ограничились глубокой разведкой и демонст-рацией своей мощи, после чего покинули территорию Ордена. Весной того же года новая русская армия вторглась в Прибалтику и в течение мая—июля овладела Нарвой, Дерптом и рядом других укрепленных пунктов. В январе 1559 г. было предпринято еще одно разведывательное наступление в сторону Риги, которое, однако, не дало результатов. «Странная война» в Прибалтике неожиданно закончилась в марте 1559 г. заключением перемирия между русским командованием и Орденом ²⁹.

Этот шаг русского правительства оценивается в историографии самым различным образом. Одни считают его проявлением чуть ли не глупости царя, другие склонны видеть в нем вынужденную уступ­ку Ивана IV «Избранной раде», осуществлявшей будто бы боярскую программу национального предательства, третьи склонны думать, что свертывание" борьбы в Ливонии было обусловлено стремлением царя Ивана заключить с Сигизмундом Августом союз против Крыма и начать в соответствии с программой «Избранной рады» совмест­ную борьбу против якобы главного тогда противника — Турции и Крымского ханства. Представляется, однако, что временный отказ Грозного от активных действий в Прибалтике, санкционированные им переговоры об антикрымском союзе с Сигизмундом (февраль 1558 г., март 1559 г. и т. д.), а также одобренные им походы Адашева и Вишневецкого против Крыма (лето 1559 г.) были вызваны совершенно иными обстоятельствами и иными соображениями³⁰.

Дело в том, что уже зимой 1558—1559 гг. сравнительно скром­ные успехи Грозного в Ливонии заставили Швецию, Данию и, что особенно важно, Габсбургов ставить вопрос о «посредничестве» в мирном урегулировании ливонско-русских отношений, об оказании Ягеллонам косвенной поддержки³¹. Именно эта позиция, означав­шая, что Габсбурги грозили прекратить скрытое сотрудничество с Москвой, и вынудила Грозного снова продемонстрировать огра­ниченность своих претензий к Ливонии, одновременно доказав «на деле» и свою мнимую готовность быть активным участником анти­турецкой, антикрымской коалиции.

Если в отношении Прибалтики Иван IV ставил перед собой в те годы задачу противодействия попыткам Сигизмунда II закрепить за собой данные территории, задачу изоляции Ливонии на между­народной арене, а потом ослабления ее политического потенциала как дипломатическими, так и военными средствами, то в отношении Крымского ханства и Порты у Грозного были тогда несколько иные цели. Здесь он стремился отнюдь не к масштабной войне с Крымом, а по сути дела — к примирению с ханом Девлет-Гиреем, хотя при этом старался прикрыть эти стремления перед западными соседями демонстрацией своей мнимой готовности вести борьбу про­тив Крыма.

Вместе с тем важная цель южной политики Грозного состояла еще и в том, чтобы любыми средствами ослабить сотрудничество Крыма с Польско-литовским государством, а при благоприятных обстоятельствах и внести элемент раздора между ними. Реализация такой задачи оттягивала бы силы Литвы и Польши на юг, значительно затрудняла бы их продвижение в сторону Ливонии. В сущности, санкционированные Москвой «антикрымские» акции Дм. Вишневец­кого, Ржевского и др. 1556—1558 годов ³² так же, как и более позд­ние переговоры Московского правительства с Сигизмундом, фор­мально посвященные заключению антикрымского союза ³³, в дейст­вительности имели в виду указанные цели.

Весьма характерно, что и польско-лиювское правительство, хотя и санкционировало военно-политическое сотрудничество Дм. Виш­невецкого с Иваном IV и вело в 1558—1559 гг. с московскими дипло­матами переговоры якобы по поводу союза против Крыма, на самом деле вынашивало применительно к отношениям Крыма с русским го­сударством аналогичные планы — планы сталкивания их друг с дру­гом ради отвлечения Грозного от Ливонии. Содействуя переселению казыевцев — тогдашних противников Ивана IV — в район московско-литовского пограничья, с благодарностью принимая ярлыки Девлет-Гирея на Русские земли, а потом и заключая прямой союз с Крымом против Москвы ³⁴, Сигизмунд Август тем самым доказывал, что он на деле думал не о сотрудничестве с Грозным против Крымского ханства, а об ослаблении Московского государства в Восточной Ев­ропе, об оттягивании военных сил России из Прибалтики в Причерноморские степи.

Таким образом, следует иметь в виду, что формальные и реаль­ные цели двух правительств в указанных военно-политических ак­циях не совпадали. Если формально упомянутые мероприятия должны были обеспечить совместное выступление Ивана IV и Сигиз­мунда против Крымского ханства, то, по существу, они выдвигали при этом совершенно иные задачи: каждая из сторон стремилась тог­да втянуть другую в конфликт с Крымом и делала это главным обра­зом для того, чтобы снизить уровень военного присутствия сопер­ника в Ливонии.

В сущности, отражением этой сложной игры различных полити­ческих сил региона явились загадочное, на первый взгляд, поведе­ние литовско-русского князя Дмитрия Вишневецкого в середине 50-х годов, частые смены его внешнеполитических ориентации в тот период. В самом деле, если во время своего пребывания в Стамбуле в 1553 г. Дм. Вишневецкий рассматривался султанским правитель­ством как еще один рычаг крымско-турецкой политики в Восточной Европе, в частности как рычаг сталкивания Польско-литовского го­сударства с Москвой, то в дальнейшем его роль оказалась более слож­ной: во второй половине 50-х годов он превратился в политическое орудие двух ведущих правителей восточноевропейского региона — Сигизмунда и Грозного, каждый из которых пытался при его содей­ствии поссорить соперника с крымско-османской дипломатией. Так, польский король, санкционируя и, по существу, поощряя сотруд­ничество Вишневецкого с Москвой в 1557—1559 гг. якобы ради сов­местного противодействия натиску Крыма и Порты, на самом деле пытался таким путем втянуть Русское государство в новый конфликт с грозными южными соседями, стараясь при этом Польшу оставить вне этого конфликта. О том, что Вишневецкий (Дмитраш — крымско-турецких источников), находясь формально на службе Ивана IV, в действительности выполнял «особые» поручения Сигизмунда, сви­детельствует тот факт, что после разрыва с Москвой летом 1560 г. этот князь был с почестями принят польским королем, «вознаграж­ден» восстановлением его прав, привилегий, возвращением ему всех его должностей и земельных владений ³⁵. А сам Грозный, принимая Вишневецкого к себе на службу, даже выделяя ему в управление Белёвский «удел» ³⁶, старался в то же время поставить его в такую политическую ситуацию, при которой этот князь представлял бы перед Портой и Крымом интересы не столько московской, сколько польско-литовской стороны.

В сущности, не только все поведение Дм. Вишневецкого, но и организация серии походов московских и днепровских «казаков» в направлении Крыма подчинялись этим политическим замыслам Грозного. Не случайно, видимо, Иван IV организовал «совместные» походы против Крыма таким образом, что ответственность за них чаще всего должна была ложиться на польско-литовские власти: в одних случаях потому, что отряды «казаков» (как московских, донских, так и днепровских) ходили на Крым с польско-литовских территорий (такими были походы московских военачальников Ржев­ского в 1556 и в 1560г., Адашева в 1559 г.³⁷), в других случаях пото­му, что походы осуществлялись, хотя и от московских границ, через Дон к Азову и Керчи, тем не менее под руководством таких очевид­ных представителей «литовско-русской» знати, каким был «Дмитраш» Вишневецкий (так было в 1558, 1559 и 1560 г.) ³⁸. Судя по крымско-турецким документам тех лет, и в Крыму и в Стамбуле его счи­тали не военачальником московского войска или «князем царя Ива­на», а «самостоятельным» политическим деятелем, -предводителем сложного по структуре военно-политического объединения, в состав которого входили «черкасы», «русские казаки» вообще (московские, донские и днепровские) и политическая линия которого отнюдь не совпадала с тогдашней программой Грозного ³⁹.

Не менее показательным было и использование правительством Ивана IV в 1559 г. одного из активных «сторонников» казанской вой­ны Д. Адашева в качестве военачальника отряда «казаков», направ­ляющихся с польско-литовских территорий в сторону Крыма ⁴⁰. Данное назначение Д. Адашева также хорошо вписывалось в общий тактический замысел Грозного: этим шагом Иван IV не только при­бавлял к старым казанским «заслугам» дома Адашевых новые, свя­занные с Крымским походом, но и превращал этот дом в еще более ценную «разменную монету» в его сложном торге с крымско-турецкой дипломатией. Последовавшая вскоре после крымского похода отставка Адашевых как бы символизировала решительный отказ Грозного от враждебной Крыму и Порте политики, была еще одним доказательством его стремления установить мирные отношения со своими южными соседями. Видимо, не случайно уход из политической жизни Адашевых совпал с удалением и другого временного полити­ческого партнера Грозного — Дмитрия Вишневецкого. Разрыв Ивана IV с литовско-русским князем произошел, видимо, летом 1560 г., после чего он должен был вернуться назад в Литву, где его подчерк­нуто хорошо встретили ⁴¹.

Дальнейшее развитие международных отношений в Восточной Европе подтвердило правильность всех перечисленных выше поли­тических шагов Грозного, предпринятых им в 1558—1560 гг. Хотя польский король 31 августа 1559 г. и сумел навязать свой протек­торат Ливонии, а датский король Фридрих осенью 1559 г. установил контроль над островом Эзель ⁴², тем не менее Крым и Порта не про­являли тогда значительной антимосковской активности (весной 1560г. от похода на Москву они отказались, Константинополь даже готов был признать царский титул Ивана IV) ⁴³, а Габсбурги и Рим не вмешивались энергично в дела Ливонии, не угрожали войной Русскому государству ⁴⁴.

Вероятно, в таком ходе событий большую роль сыграли не только упомянутые уже военно-политические акции Грозного, но также и то обстоятельство, что царь Иван, сознательно или бессознательно до­пустив поглощение Ливонии Польшей в 1559г., тем самым столкнул Сигизмунда II Августа с императором Фердинандом, являвшимся верховным протектором Ливонского ордена. Последнее обстоятель­ство способствовало еще большему сближению Габсбургов с Русью.

Наличие скрытых союзников в Европе, с одной стороны, а также установление какого-то временного взаимопонимания с Константи­нополем, с другой, позволили Грозному возобновить вооруженную борьбу в Прибалтике уже в 1560 г. В ходе военной кампании этого года русским войскам удалось овладеть рядом важных укрепленных пунктов Ливонии (Мариенбургом, Феллином и др.) ⁴⁵. Этот успех Грозного вызвал быструю реакцию не только Польши, но Дании и Швеции, которые договорились в ноябре 1561 г. о разделе При­балтики, а польский король Сигизмунд 28 ноября 1561 г. подписал акт о присоединении Ливонии к Польско-литовскому государству ⁴⁶.

В этих условиях Грозный должен был снова отказаться от актив­ных военных операций в Ливонии, а также попытаться установить мирные отношения со своими западными соседями. Еще летом 1561 г. он заключил перемирие со шведами, в 1562 г.— с Данией ⁴⁷, однако его попытка добиться примирения с Польшей путем заключения брачного союза с домом Ягеллонов не увенчалась успехом ⁴⁸.

Одновременно Иван IV стал опять добиваться сближения с Кры­мом и Портой. Характерно, что Грозный решил теперь искать себе супругу на мусульманском востоке. Осенью 1561 г. он остановил свой выбор на кабардинской («черкасской») княжне Марии Темрю-ковне ^4Э. Этим браком Иван IV открыл целую серию мероприятий 60-х годов, которые должны были доказать его лояльность к му­сульманским странам, а вместе с тем подчеркнуть решимость Москвы вести борьбу против Польско-литовского государства. К числу этих мероприятий следует отнести многочисленные знаки внимания та­тарским царям, перешедшим на московскую службу ⁵⁰, настойчивые попытки дипломатическим путем добиться примирения с Крымом (миссия Аф. Нагого) и более глубокого взаимопонимания с Кон-стантинополем, подчеркнутое использование татарских контин-гентов на западном фронте⁵¹. Однако как ни энергичны были попыт­ки Грозного разорвать польско-крымский союз, добиться значитель­ного эффекта в этой области ему тогда не удалось. Политическое и военное сотрудничество польского короля с Девлет-Гиреем про­должалось и в начале 60-х годов. В результате Ивану IV приходи­лось не только вести операции в районе Белоруссии и Полоцка, но также держать оборону со стороны Крыма.

Так, в мае 1562 г. Иван IV вынужден был приостановить едва начавшиеся на литовско-русском пограничье разведывательные опе­рации из-за вторжения на территорию Московского государства Крымской орды. Появление армии Девлет-Гирея в районе Мценска в момент развертывания военных действий в Литве, разумеется, сле­дует рассматривать как результат прямой договоренности Сигизмунда с правящими кругами Крыма ⁵². По поводу этого похода крым­ских татар состоялся даже обмен мнениями между ханом и польским королем. Сигизмунд благодарил Девлет-Гирея за совершенную в мае 1562 г. операцию, настаивая при этом на новом выступлении татар­ских войск против Москвы осенью того же года. Видимо, этим новым походом польский король хотел помешать начинавшимся операциям русских войск в районе Полоцка. Однако осенью нового татарского вторжения не последовало. Возможно, в этом была заслуга уже мос­ковской дипломатии.

Как бы то ни было, Иван Грозный получил возможность в тече­ние зимних месяцев 1562/63 гг. сосредоточить усилия на литовском фронте. Перед русскими войсками стояла задача овладеть Полоц­ком, важнейшей крепостью на Двине, контролировавшей подступы не только к Риге, но и к самой столице Литовского княжества — Вильно. Хотя подготовительные операции в районе Полоцка нача­лись осенью 1562 г., непосредственная осада города происходила в январе и феврале 1563 г. Операциями руководил сам Иван IV. Го­род был взят 15 февраля 1563 г. ⁵³ Захват Полоцка русскими произ­вел настолько сильное впечатление на правящие круги Литовского княжества, что уже 21 апреля начались переговоры между предста­вителями Сигизмунда II Августа и Ивана IV, закончившиеся заклю­чением короткого перемирия (до декабря 1563 г.) ⁵⁴. Пользуясь этой передышкой, прикрываясь мирными переговорами, обе стороны осу­ществляли военную и дипломатическую подготовку к возобновлению борьбы.

Сигизмунд созвал в мае 1563 г. сейм и старался мобилизовать де­нежные и людские ресурсы для увеличения военного потенциала страны. Он активизировал усилия по осуществлению унии между Польшей и Литвой, ставя это новое сближение условием участия ко­роны в обороне литовских земель ⁵⁵. Вместе с тем польский король стремился активно действовать и на международной арене. Он снова толкал Крым к выступлению против Москвы, а также зондировал поч­ву в Скандинавии ⁵⁶.

Со своей стороны и Грозный деятельно готовился к предстоящим столкновениям с противником, широко используя дипломатические средства. Его послы продолжали хлопоты в Крыму и Прибалтике. Так, Афанасий Нагой, находившийся в Крымском ханстве с мая — июня 1563 г., пытался нейтрализовать союзника Сигизмунда⁵⁷, и в январе 1564 г. ему даже удалось заключить с Девлет-Гиреем до­говор о мире ⁵⁸. Правда, этот договор не сразу создал перелом в крымско-московских отношениях: крымские феодалы не выпол­няли соглашения, продолжая осуществлять враждебную Москве политику.

В этом не было ничего удивительного: Россия, овладевшая По­волжьем, частью Ливонии, Полоцком, казалась Крыму более силь­ным государством, чем Польша и Литва. Этого соотношения сил не изменили и отдельные довольно крупные поражения русских армий (при р. Уле 26 января 1564 г., под Оршей 2 июня). Поэтому в сентяб­ре — октябре 1564 г., т. е. именно тогда, когда литовско-польские войска пытались вернуть Полоцк, крымский хан Девлет-Гирей вы­ступил с большим войском против Московского государства ^б9. Од­нако ни татарам, ни польско-литовским войскам не удалось добиться важных стратегических результатов. Девлет-Гирей, разорив Рязань, вернулся в Крым, а отряды Сигизмунда вынуждены были оставить мысль об овладении Полоцком. Более того, в ноябре русские войска, перейдя в контрнаступление, заняли важную крепость на Витебщи-не — Озерище ⁶⁰.

Хорошо известно, что кровопролитные столкновения между рус­скими и литовскими войсками в эти годы сопровождались острой внутриполитической борьбой как в Русском ⁶¹, так и в Польско-литовском государстве ⁶². Естественно поэтому, что именно в середи­не 60-х годов обе стороны почувствовали необходимость в передышке. Мирные переговоры между Иваном IV и Сигизмундом возобновились в июне 1566 г., когда в Москву прибыли литовские послы Ходкевич, Тышкевич, Гарабурда.

Переговоры сосредоточились на тех же проблемах, что и в 1563 г., когда максимальные требования обеих сторон показали стремление Ивана IV и Сигизмунда II Августа к гегемонии в Восточной Европе. Важное место в переговорах заняла проблема будущей судьбы Ливо­нии. Польская сторона предложила план раздела, по которому Рос­сия не получала выхода к морю (если не считать Нарвы). Естествен­но, что этот проект был отвергнут царем и собором ⁶³.

В результате послы были вынуждены покинуть русскую столицу, не добившись никаких результатов. Такими же безрезультатными оказались и переговоры в феврале 1567 г., когда в Литву направи­лись русские послы Колычев, Нагой и Щелкалов ⁶⁴. Однако сам факт мирных переговоров двух ведущих государств Восточной Европы, видимо, настораживал крымско-турецкую дипломатию. Активизируя свою борьбу с Габсбургами за Венгрию, Порта была заинтересована в те годы в том, чтобы политическая напряженность в Восточной Ев­ропе сохранялась. С этой заинтересованностью, видимо, следует связывать попытки турецко-крымских правителей восстановить ту политическую обстановку в регионе, которая исключила бы про­должение мирных переговоров между Грозным и Сигизмундом и спо-собствовала возобновлению открытой борьбы между ними. Можно допустить, что достижению этой цели служили такие акции крымско-турецкой дипломатии, как временный отказ от военного сотрудниче­ства с Сигизмундом против Москвы (неудача миссии польских пос­лов в Стамбуле и в Бахчисарае в 1565 г. ⁶⁵) и даже небольшие походы крымцев на территории По л ьско-литовского государства ^6в, прекра­щение в середине 60-х годов атак на Москву и предложение Ивану IV добиться политического сближения за счет Литвы. Этим же целям служили, вероятно, и переговоры крымских дипломатов с москов­скими о присылке большой казны хану, а также по поводу «целе­сообразности» отказа Москвы от мирных переговоров с польским ко­ролем и возобновления борьбы с ним ⁶⁷.

Но такого рода отношения России и Польши с Крымом не исчер­пывали всей сложности их положения на международной арене.

Грозный и Сигизмунд продолжали вести сложную политическую борьбу в Прибалтике, им приходилось постоянно учитывать и зна­чительную роль империи Габсбургов в сложившейся международной обстановке ⁶⁸.

Польский король Сигизмунд усиленно старался найти хотя бы скрытых союзников в Скандинавии, добивался сближения с Габ­сбургами ⁶⁹.

Стремясь заручиться поддержкой Швеции, Иван Грозный заклю­чил в 1566 г. соглашение со шведским королем Эриком, в силу кото­рого ряд центров Ливонии (Ревель, Пернов, Вайсенштейн) должен был оказаться под шведским контролем ⁷⁰. Тогда же Иван IV стал на путь сближения с Англией.

Совершенно естественно, что временное прекращение активной борьбы против Крыма, сближение Ивана IV со Швецией и Англией не могли вызвать одобрения габсбургско-римской дипломатии, тер-невшейкак раз в это время удары со стороны и Турции (осада Сегета 1566 г.), и протестантских государств Северной Европы ⁷¹. Раздра­жение Рима и Вены усилилось, когда в 1566 г. на непосредственное обращение императора Максимилиана II (1564—1576) к Руси вы­ступить против Крыма и Турции и поддержать таким образом Им­перию Иван Грозный ответил, по существу, отказом. Он «согласился» оказать помощь только при условии выполнения двух его требова­ний: 1) чтобы ливонцы перестали ему «несправедливо противобор­ствовать», 2) чтобы польский король не беспокоил его несправедли­выми и беспрерывными войнами ⁷².

Такая позиция Ивана IV повлекла за собой, по-видимому, какие-то важные сдвиги в отношениях между Габсбургами и Сигизмундом Августом, а позднее и одобрение Максимилианом II акта Люблин­ской унии ⁷³. Произошли изменения тогда и в отношениях Герман­ской империи с султанской Турцией. Во всяком случае бесспорными являются факт заключения в 1568 г. императором Максимилианом мира с новым турецким султаном Селимом, а в дальнейшем и попытки Порты несколько ослабить политические противоречия между тран­сильванским князем Яношем Запольяи и Габсбургами ⁷⁴.

В 1568 г. на путь еще более тесного сближения с Османской империей встал и польский король, заключивший тогда союз с сул­таном Селимом и начавший переговоры с крымским ханом Девлет-Гиреем об осуществлении широкомасштабных военных акций против Москвы. В этом не было ничего удивительного. Заинтересованная в сохранении благоприятных политических условий для разверты­вания наступательных операций в Юго-Восточной Европе, турецко-крымская дипломатия заботилась о поддержании нужного ей ба­ланса сил в регионе, стремилась восстановить равновесие между Русским и Польско-литовским государствами. На данном этапе международной жизни региона она добивалась этого, с одной сто­роны, путем ослабления России (турецкие приготовления к астра­ханскому походу, намеченному на 1569 г., а также последующие атаки крымцев на московские окраины), а с другой стороны — путем усиления Польско-литовского государства (одобрение планов сра­щивания Польши и Литвы в один государственный организм). По­казательным в этом смысле было присутствие на Люблинском сейме 1569 г. большого турецкого посольства Ибрагим-бея, открыто про­возгласившего готовность султана Селима поддерживать все тогдаш­ние политические и военные начинания Сигизмунд а Августа в Во­сточной Европе ⁷⁵.

Не случайно именно в это время польские феодалы, воспользо­вавшись благоприятной международной обстановкой, в частности, позицией Порты, а также военными и политическими трудностями Литовского княжества, сравнительно легко добились на Люблин­ском сейме 1569 г. превращения Польши и Литвы в один государст­венно-правовой комплекс. Это событие имело огромное значение для дальнейшего внутриполитического развития многонациональной магнатско-шляхетской Речи Посполитой, а также большие послед­ствия международного плана, создав новую расстановку сил в Во­сточной Европе. В результате унии Речь Посполитая стала более сильным государством, с которым еще в большей мере должны были считаться ее соседи ⁷⁶.

Таким образом, международная обстановка, сложившаяся в кон­це 60-х — начале 70-х годов, вновь оказывалась явно неблагоприят­ной для Русского государства. Внешнеполитическое положение Московской Руси осложнилось еще и тем, что в Швеции в 1568 г. пришел к власти давний враг Грозного — Юхан III, женатый на бывшей «невесте» царя Екатерине Ягеллон, сестре польского короля Сигизмунда. Новый шведский король сразу стал добиваться прими­рения с Данией (1569), имея в виду бросить все силы на борьбу с Иваном IV в Прибалтике ⁷⁷.

Заключение в 1570 г. в Щецине мира, положившего конец семи­летней скандинавской войне, во многом изменило расстановку сил в Северной Европе: если Швеция стала сотрудничать с Польшей, то Дания прекратила это сотрудничество ⁷⁸.

Положение Русского государства на международной арене, та­ким образом, становилось все более сложным. Явное усиление Речи Посполитой, поддерживавшей связи с Крымом и Портой, отсутствие у Москвы контактов с Габсбургами и Римом, грозная перспектива новой волны крымско-турецкой агрессии и вероятность атак нового-шведского короля в Ливонии — все это толкало Ивана IV на поиски новых союзников, новых внешнеполитических комбинаций и согла­шений. В 1569—1570 гг. Грозный вел сугубо секретные переговоры с английской королевой Елизаветой по поводу заключения союза, направленного против Польско-литовского государства ⁷⁹. Не до­бившись успеха, Иван решил пойти на некоторые уступки Сигиз-мунду II Августу: в 1570 г. он заключил трехлетнее перемирие с ко­ролем на условиях сохранения фактически занятых территорий, что имело определенное значение в деле предотвращения намечав­шегося военного сотрудничества Польши и Турции ⁸⁰.

Другой областью дипломатической активности Грозного в это время была сфера сношений с Данией ⁸¹, в союзе с которой царь стре­мился возобновить борьбу в Прибалтике. Именно в 1569 г. Таубе и Крузе, действуя по поручению Ивана IV, стали вести переговоры с братом датского короля Магнусом, находившимся тогда в Ливо­нии в качестве епископа Эзельского ⁸² и стремившимся там укре­питься. Прямым результатом этих переговоров было то, что Магнус, не добившись поддержки Сигизмунда, направился в начале 1570 г. в Москву, где был подчеркнуто хорошо принят, провозглашен коро­лем Ливонии и обручен с царской племянницей Марией, дочерью Владимира Старицкого ⁸³. Выполняя соглашение, заключенное с Грозным, «король» Магнус уже в августе 1570 г. во главе большого войска двинулся в Эстонию, находившуюся тогда под формальным верховенством императора, но фактически контролировавшуюся Швецией и частично Данией. Вооруженные силы Магнуса и Ивана IV вскоре начали многомесячную осаду Ревеля (до 16 марта 1571 г.) ⁸⁴, однако успеха не добились. Дальнейшие наступательные операции Грозного в Прибалтике были осложнены вторжением крымско-ту-рецких войск на южные территории Русского государства.

Еще в 1569 г. состоялся знаменитый астраханский поход турец­ких войск. Однако, несмотря на тщательную подготовку нападения, относительную слабость русского гарнизона в Астрахани и неболь­шие размеры посланного к Дону русского подкрепления под коман­дой кпязя Серебряного, экспедиция кончилась полным провалом для Турции, не дав сколько-нибудь значительных результатов про­тивникам Русского государства ⁸⁵. Тем не менее неудача не обеску­ражила Селима и Девлет-Гирея ⁸⁶. В 1570 г. крымцы предприняли новую экспедицию в рязанские и каширские земли, а в 1571 г. со­вершили грандиозный поход непосредственно на Москву, в резуль­тате которого русская столица была сожжена. В 1572 г. Девлет-Гирей опять пришел с войсками на Оку, но встретил здесь отпор армии Воротынского. В 1573 г. крымские царевичи снова нападали на Рязанщину, стремясь соединиться с поднявшими мятеж казан­скими феодалами ⁸⁷.

Военная активность Крыма и Порты в 1569—1572 гг. проявилась не стихийно, это была целеустремленная экспансия, осуществляв­шая широко задуманные, далеко идущие планы ⁸⁸. Если во время похода 1571 г. Девлет-Гирей требовал передачи Астрахани и Казани ⁸⁸, то в 1572 г. речь шла о подчинении Порте и Крыму всего Мо­сковского государства, о восстановлении ордынского ига над рус­скими землями ⁹⁰.

Международная обстановка, сложившаяся в то время в Восточ­ной и Центральной Европе, благоприятствовала реализации планов крымско-турецкой дипломатии. По существу, в эти годы Московское государство оказалось изолированным, и наступательные акции Крыма и Порты осуществлялись при сочувствии и поддержке Речи Посполитой и Швеции. По-видимому, следовало иметь в виду орга­низацию грандиозной антимосковской коалиции, в которой главную роль должны были играть Турция и Крым, с одной стороны, Поль­ско-литовское государство и Швеция — с другой ⁹¹. Программа коалиции предусматривала наступление на Русское государство с запада, юга и востока.

Реставрация Астраханского и Казанского ханств должна была стать лишь началом осуществления широких замыслов противников Москвы. Поэтому вряд ли может быть принята существующая в ис­торической литературе точка зрения, рассматривающая астрахан­скую экспедицию Селима как изолированное от Крыма военное мероприятие Турции, а крымские походы 1570—1572 гг. как кампа­нии, осуществлявшиеся в интересах только Крыма и вопреки воле турецкого султана ⁹². По существу, операции турецких войск на Волге и набеги крымцев на Москву были частями одного стратеги­ческого плана. Значительное количество фактов позволяет видеть в крымско-турецкой экспансии 1569—1572 гг. не проявление сопер­ничества между Константинополем и Бахчисараем, а осуществление своеобразного сотрудничества, реализацию политики «рациональ­ного разделения труда», при которой Крым и Порта не только вы­ступали в роли фланговой защиты по отношению друг к другу, но и добивались необходимого им распыления сил Московского госу­дарства.

По-видимому, это хорошо понимал Иван Грозный, осуществляя оборонительные мероприятия на всем протяжении южных рубежей Русского государства. Исходя из существования одновременной угрозы со стороны Крыма на Оке и Порты на Дону, Северном Кав­казе и Южной Волге, русское правительство вынуждено было уси­ливать гарнизоны в Астрахани, поощрять донское казачество и организовывать все более планомерную оборону южных границ. С 1569 г. размещение полков «на берегу» стало постоянным и обяза­тельным; с 1572 г. установился следующий порядок дислокации войск: большой полк — в Серпухове, полк правой руки — в Тарусе (или Алексине), передовой полк — в Калуге, сторожевой — в Ко­ломне, левой руки — в Кашире ⁹³.

Организуя оборону южных границ Русского государства от крымско-турецких вторжений на Волге и Оке, Иван Грозный не прекра­щал также попыток нейтрализовать Крым и Порту дипломати­ческими методами. В Крыму, как известно, продолжал находиться Афанасий Нагой, в Константинополь 24 января 1571 г. был послан Новосильцев, чтобы заверить турецкого султана в том, что мусульманское население в Московском государстве не испытывает никаких притеснений, и предложить Селиму II политический союз, направ­ленный против цесаря, королей польского, чешского, французского и всех итальянских государей. Однако эти смелые предложения, по-видимому, не нашли отклика. Несмотря на сравнительно веж­ливый прием Новосильцева и Кузьминского, султанская Турция продолжала толкать Крым на территории Московского государства, по-прежнему настаивала на «возвращении» Порте Казани и Астра­хани, требовала подчинения Москвы Константинополю ⁹⁴.

Естественно, что в условиях напряженкой борьбы с крымско-ту-рецкими силами на юге Иван IV вынужден был сократить размах операций, начатых им в Прибалтике. Уже в марте 1571 г. пришлось отказаться от осады Ревеля и пойти на другие уступки ⁹⁵. Хотя и тяжелой ценой, но Русское государство все же нашло силы не до­пустить полного осуществления программы крымско-турецких за­хватчиков, отстоять свои государственные рубежи на юго-востоке. Крах планов завоевания Московской Руси заставил крымско-турец­ких политиков, рассчитывавших противопоставить значительно ослабленной Москве окрепшую после Люблинской унии Речь Пос-политую, более трезво оценивать сложившуюся к тому времени об­становку в Восточной Европе. Этому отрезвлению содействовал и разгром турецкого флота кораблями Испании, Венеции, Италии 7 октября 1571 г. у Лепанто ⁹⁶.

Все это вынуждало крымско-турецкую дипломатию постепенно менять линию своей внешней политики в Восточной Европе, застав­ляло уже в середине 70-х годов XVI в. ослаблять натиск на Москву, усиливать военно-политическую активность в отношении Польско-литовского государства. Это проявлялось не только в попытках использования в своих интересах отдельных литовско-русских кня­жеских домов (например, дома Острожских), не только в поддержке кандидатуры на польский престол тогдашнего вассала Порты тран­сильванского князя Стефана Батория, но и в организации ряда похо­дов крымских войск на южные территории Польско-литовского государства ⁹⁷. В сущности, однако, это были лишь новые формы старой стратегии Константинополя и Бахчисарая в данной части европейского континента, нацеленной на поддержание здесь такого баланса сил, на сохранение таких политических границ между во­сточноевропейскими государствами, которые, совершенно не совпа­дая с этническими, создавали весьма благоприятные условия для дальнейшего развертывания крымско-турецкой экспансии в этом регионе, для все более активного их вмешательства во внутриполи­тическую жизнь стран Восточной Европы.

¹ Четко эту мысль сформулировал ливонский хронист Б. Рюссов. «Когда вели­кий князь Московский,— писал он,— покорил все княжества в России и оба упомянутые татарские царства (Казань и Астрахань.— И. Г.), то с ним не мог уже справиться не только ливонский магистр, но и король». Рюссов Б. Ливонская хроника. — В кн.: Сборник материалов и статей по истории При­балтийского края. Рига, 1880, т. III, с. 282; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat und Rutland. Berlin, 1963, S. 25.

² Jorga N. Geschichte des Osmanischen Reihes. Gotha, 1910, Bd. 3, S. 113; Кушева Е. Н. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552— 1572 гг.— Ист. зап., М., 1950, т. 34, с. 243—245; Она же. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (Вторая половина XVI — 30 гг. XVII в.). М., 1963, с. 191—192, 207—211; Бурдей Г. Д. Взаимоотношения России с Тур­цией и Крымом в 40— 50-х гг. XVI в.— Учен. зап. Саратов, ун-та, 1956, т. 47, с. 201—205.

³ Jorga N. Geschichte..., Bd. 3, S. 114—118; Кушева Е. Н. Народы..., с. 183—186, 210.

⁴ Кушева Е. Н. Народы..., с. 207—213; Она же. Политика..., с. 261; Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.; Л., 1948, с. 16—17; Голобуцкий В. А. Запорожское казачество. Киев, 1957, с. 82; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere lithuanien du XVI siecle le prince D. Visneveckij et 1'origine de la Sec Zaporogue d'apres les Ar­chives Ottomanes.— In: La Russie et 1' Europe XVI— XX b. Paris, 1970, p. 163.

⁶ Historia dyplomacji polskiej. W., 1982, t. 1, s. 683, 688 (далее — НDР); Katalog dokymentow tureckich. W., 1959, N 148, 150, 151; Tomczak A. Z dziejow stosunkow polsko-tureckich  za  Zygmunta  Augusta  1548—1553.— In: Ksiega pamiatkowa 150-lecia Archiwum Glownego akt Dawnych. W., 1958, s. 441—478.

⁸ ПСРЛ, т. 13, с. 288; Rasmussen K. Die livlandische Kriese 1554—1561. Kobenhavn, 1973, S. 91.

⁷ Книга посольская. Метрика Великого княжества Литовского. М., 1843, № 91, с. 141—143; Jasnowski J. Mikolaj Crarny Radziewill (1555—1565). W., 1939, s. 124 i nast.

⁸ Lemercier-Quelquej ay Ch.   Un condottiere..., p. 163 — 164.

⁹ Новоселъский А. А. Борьба..., с. 17.

¹⁰ Kolanhowski L. Problem Krymu w dziejach jagiellonskich.— KH., 1935, z. 3, s. 290; Idem. Polsja Jagiellonow. Lwow, 1936, s. 288; HDP, s. 688, 696; Ras­mussen K. Die livlandische Kriese..., S. 188.

¹¹ Голобуцкий В. А.   Запорожское  казачество,  с. 71 — 80.

¹² Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Ев­ропы XIV— XVI вв. М., 1963, с. 290—291.

¹³ Не исключено, что открытое выступление князя Семена Бельского против Москвы, предпринятое в середине 30-х — начале 40-х годов XVI в., идеоло­гически подготавливалось в предшествующие годы, во всяком случае следы этой подготовки, как показал Б. А. Рыбаков, зафиксировал еще в 1526 г. имперский посол в Москве С. Герберштейн, который, видимо, получил от сторонников С. Ф. Бельского, И. М. Воротынского, И. В. Лятского и само­го князя И. И. Рязанского (бежавшего в Литву еще в 1521 г.) «чертеж» Се­веро-Восточной Руси, воскрешавший период обособленного от Москвы сущест­вования Рязанского, Воротынского и иных княжеств и представлявший, воз­можно, уже тогда программу расчленения русского государства. Обстоя­тельства передачи этого «чертежа» Герберштейну, как и политический его смысл, раскрыты в работе Б. А. Рыбакова «Русские карты Московии» (XV — начало XVI в.) М., 1974, с. 85—111.

¹⁴ Голобуцкий В. А.   Запорожское  казачество,  с. 72 — 73.

¹⁵ Там же, с. 74; Книга Посольская. Метрики Великого княжества Литовского. М., 1843, № 88; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., р. 155—158.

¹⁶ История Латвийской ССР. Рига, 1952, т. 1, с. 158 — 159. Главных виновников этого плана современный датский историк видит в Сигизмунде Августе, от­части в прусском герцоге Альбрехте; именно польский король, по его мнению, стал инициатором польско-литовской интервенции в Ливонию. Rasmussen K. Die livlandische Kriese..., S. 28—33, 45—52, 91, 103; Klodzinski A. Stosunki Polski i Litwy z Inflantami przed zatargiem z r. 1550 — 1557. — KH, 1909, t. XXII, s. 377—379, 387.

¹⁷ Klodzinski A. Stosunki..., s. 390—391; HDP, s. 683; Rasmussen K. Die liv­landische Kriese..., S. 46—52.

¹⁸ Pajewski J. Wegierska polityka Polski w polowie XVI wieku (1540 — 1571). Krakow, 1932, s. 128—135, 147—152, 161—162; Katalog dokumentow ture­ckich, N 142—144, 146, 147, 149, 152.

¹⁹ HDP, s. 683; Katalog dokumentow tureckich, N 148, 150, 151; ПСРЛ, т. 13, с. 231—232; Кушева Е. Н. Политика..., с. 248; Она же. Народы..., с. 195, 207, 214.

²⁰ Сб. РИО. М., 1887, т. 59, с. 421—446; НОР, з. 685.

²¹ Ubersberger H. Osterreich und Ruflland. Wien, 1906, S. 315; HDP, s. 602, 686.

²² Egelhaaf G. Deutsche Geschichte. Stuttgart, 1892, Bd. II, S. 587—600; Histo-ria powszechna XVI—XVII w. W., 1973, s. 135—138.

²³ Pajewski J. Wegierska polityka..., s. 147—152, 161—162.

²⁴ ПСРЛ, т. 13, с. 359—360; Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951, с. 490— 491.

²⁵ HDP, s. 686; Hitter M. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Gegenreformation. Stuttgart, 1889, Bd. 1, S. 243; RasmussenK. Die livlandische Kriese..., S. 83—89.

²⁸ ПСРЛ, т. 13, с. 335; Греков И. Б.  Очерки..., с. 323.

²⁷ Маркс К. Хронологические выписки. Тетрадь IV.— Архив Маркса и Энгель­са. М., 1946, т. VIII, с. 165.

²⁸ Виппер Р. Ю. Иван Грозный. М., 1944, с. 51; Бахрушин С. В. Научные тру­ды. М., 1954, т. II, с. 351—352; Королюк В. Д. Ливонская война. М., 1954, с. 44—46.

²⁹ История Латвийской ССР, т. 1, с. 158; Ubersberger H. Osterreich..., S. 318— 319; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 44—46; Rasmussen K. Die livlandische Kriese..., S. 146.

³⁰ Различные точки зрения по этим вопросам отражены в следующих работах: Бахрушин С. В. Научные труды, т. II, с. 351—353; Королюк В. Д. Ливон­ская война, с. 45—46; Дербов А. А. Борьба Русского государства за При­балтику и Белоруссию в 60-х гг. XVI в.— Учен. зап. Саратов, ун-та, № 47, с. 149—181; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960, с. 471—476; Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966, с. 128—130; Он же. Иван Грозный. М., 1975, с 65—69; Флоря Б. Н. Проект антитурецкой коалиции середины XVI в.— В кн.: Россия, Польша и Причерноморье в XV—XVII вв. М., 1979, с. 84, 76, 82; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 46, 50-51.

³¹ Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 46—48, 101—112; Ras­mussen K. Die livlandische Kriese..., S. 103—110—121.

³² Голобуцкий В. А. Запорожское казачество, с. 74—80.

³³ Сб. РИО, т. 59.

³⁴ Новосельский А. А. Борьба..., с. 17; Kolankowski L. Problem Krymnu w dziejach Jagiellonskich.— KH, 1935, z. 3, s. 290.

³⁵ Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere...,   p. 162, 165.

³⁶ Сб. РИО, т. 59, с. 543; ПСРЛ, т. 13, 2-я полов., с. 286. Возможно, Грозный это делал для того, чтобы, во-первых, лучше контролировать политическую деятельность этого князя, а во-вторых, чтобы исключить возможность созда­ния для него «буферного» княжества в Поднепровье.

³⁷ Голобуцкий В. А. Запорожское казачество, с. 74, 82; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., p. 158, 161; Кушева Е. Н. Народы..., с. 212—213.

³⁸ Голобуцкий В. А. Запорожское казачество, с. 80—83; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., р. 158—165; Кушева Е. Н. Народы..., с. 217. Показатель­ными были также предписание Грозного именно Дм. Вишневецкому орга­низовать преследование крымцев, совершивших зимой 1557/1558 гг. набег на польско-литовские территории (Волынь, Брацлавщину), а также приказ отобрать у них «польский» полон (Сб. РИО, т. 59, с. 541).

³⁹ Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., р. 162; Кушева Е. Н. Народы..., с. 217—218.

⁴⁰ Голобуцкий В. А. Запорожское казачество, с. 82; Соловьев С. М. История России. СПб., 1894, т. VI, с. 106; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного, с. 471-477.

⁴¹ Голобуцкий В. А. Запорожское казачество, с. 83; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., р. 162, 165; Кушева Е. Н. Народы..., с. 219.

⁴² Rasmussen K. Die livlandische Kriese..., S. 145—146, 171.

⁴³ Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., p. 164;  IICPJI, x. 13, c. 335.

⁴⁴ Ubersberger H. Osterreich..., S. 324; Ritter M. Deutsche Geschichte... Bd. 1, S. 241—244; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 101—111.

⁴⁵ История Латвийской ССР, т. 1, с. 163; Donnert E. Der livlandische Ordens­ritterstaat..., S. 48.

⁴⁶ Vbersberger H. Osterreich..., S. 355; Rasmussen K. Die livlandische Kriese..., S. 211—225; Donnert E. Der livlandische..., S. 230—231.

⁴⁷ ПСРЛ, т. 13, с. 329—330, 365—366, 373—374; Форстен Г. В. Балтийский во­прос в XVI и XVII столетиях. СПб., 1893, с. 288.

⁴⁸ Сб. РИО. СПб., 1892, т. 71, с. 23-40; ПСРЛ, т. 13, с. 329; HDP, Ubersberger H. Osterreich..., S. 351; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 229.

⁴⁹ ПСРЛ, т. 3, с. 333, 366; Кушева Е. Н. Политика..., с. 265, 273; Она же. Народы..., с. 235.

⁵⁰ ПСРЛ, т. 13, с. 347—350,  360,  364;  Велъяминов-Зернов В. В.  Исследование о касимовских царях и царевичах. СПб., 1863, с. 455, 459, 461, 464.

⁵¹ ПСРЛ, т. 13, с. 363; Новоселъский А. А. Борьба..., с. 19—25; Греков И. Б. Очерки..., с. 322—323.

⁵² Новоселъский А. А. Борьба..., с. 18; Lemercier-Quelquejay Ch. Un condottiere..., р. 164.

⁵³ ПСРЛ, т. 13, с. 354—358; Сб. РИО, т. 71, с. 121—131; Характерно, что ов­ладение Полоцком Иван IV трактовал как торжество «православного хрис­тианства греческого закона» над «безбожной лютеровой ересью».

⁵⁴ ПСРЛ, т. 13, с. 373; Сб. РИО, т. 71, № 12.

⁵⁵ Королюк В. Д. Ливонская война, с. 55—56, 60.

⁵⁶ HDP, s. 693—695 i nast.; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat.._r S. 231—232. ⁵⁷ ПСРЛ, т. 13, с. 366, 369—370.

⁵⁸ Новоселъский А. А. Борьба..., с. 21; Соловьев С. М. История России, т. VI,, с. 292—294.

⁵⁹ Новоселъский А. А. Борьба..., с. 21; НВР, з. 696.

⁶⁰ Королюк В. Д. Ливонская война, с. 61—62.

⁶¹ Скрынников Р. Начало опричнины, с. 128—130.

⁶² Historia polityczna Polski. Krakow, 1923, t. II, s. 104—113.

⁶³ Сб. РИО, т. 71, с. 369-370, 336-431, 380—381; Королюк В. Д. Ливонская война, с. 62—64.

⁶⁴ Сб. РИО, т. 71, № 18, с. 447—497; Королюк В. Д. Ливонская война, с. 64— 68.

⁶⁵ HDP, s. 696.

⁶⁶ Kolankowski L. Problem..., s. 298; Katalog dokumentow tureckich, N 190.

⁶⁷ ПСРЛ, т. 13, с. 406;  Новоселъский А. А.  Борьба..., с. 23.

⁶⁸ Donnert E.  Der Livlandische Ordensritterstaat...,  S. 128—131,  237 u. a.

⁶⁹ HDP, s. 700—702; Королюк В. Д. Ливонская война, с. 69—70.

⁷⁰ Donnert E.  Der Livlandische Ordensritterstaat..., S. 190—192, 213 u. a.

⁷¹ Ritter M. Deutsche Geschichte..., Bd. 1, S. 290—291; Vberskerger H. Oster­reich..., S. 359.

⁷² Послания   Ивана Грозного, с. 492; Ubersberger H. Osterreich..., S. 359,  361.

⁷³ Ubersberger H. Osterreich..., S. 383—386; Donnert E. Der livlandische Ordens­ritterstaat...,; S. 238—239.

⁷⁴ Ritter M. Deutsche Geschichte..., Bd. 1, S. 292; Pajewshi J. Wegierska poli­tyka..., s. 222, 227.

⁷⁵ Katalog dokumentow tureckich, N 182, 197, 200; HDP, s. 700—703; Pajews-ki J. Legacija P. Zborowskiego do Turcji. w 1568.— Rocnik Orientalistyczny, 1936, N 12, c. 31—39; Idem. Wegierska polityka..., s. 222.

⁷⁶ Historia Polski. W., 1957, t. 1, cz. 2; История Польши Л., 1954, т. 1, с. 178— 180; Лаппо И. И. Великое княжество Литовское. СПб., 1901, с. 1—85.

⁷⁷ Виппер Р. Ю. Иван Грозный, с. 93, 130; Королюк В. Д. Ливонская война, с. 69; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 211, 216.

⁷⁸ HDP, s. 705, 707—708; Zapiski Historyczne, (1972), 37, r. 2, s. 55—56; Bodnidk S. Kongres szezecinski na tie baltyckiej polityki polskiej. Krakow, 1929, s. 66.

⁷⁹ Соловьев С. М. История России, т. VI, с. 292—294; Королюк В. Д. Ливон­ская война, с. 71—72; Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., S. 217— 218.

⁸⁰ Сб.  РИО, т. 71, с. 432;  Каtalog dokumentow tureckich,  N 197, 199:  НВР, s. 703,  709—710.

⁸¹ Виппер Р. Ю. Иван Грозный, с. 193.

⁸² Послание И.  Таубе   и  Э. Крузе.— Русский исторический журнал, 1922,  № 8, с. 29-59.

⁸³ Королюк В. Д. Ливонская война, с. 73; Ubersberger H. Osterreich..., 3. 364.

⁸⁴ Donnert E. Der livlandische Ordensritterstaat..., 8. 193—194.

⁸⁶ Наттеr J. Geschihte des Osmanischen Reiches. Реst, 1835, Вd. II, S. 377— 378; Садиков П. А. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г.— Ист. зап., 1947, т. 22; Смирнов Н. А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. М., 1946, т. 1, с. 94—98; 109—115; Кушева Е. Н. Политика..., с. 281—283; Бурдей Г. Д. Русско-турецкая война 1569 г. Саратов, 1962.

⁸⁶ Le Khanat de Crimee dans les Archives du Musee du Palais de Topkapi. Раris, 1978, р. 134—138, 330—331.

⁸⁷ Stryjkowski М. Кronika... W., 1846, t.II, S. 419; Lemercier-Quelquejay Ch. Les expeditions de Dovlet Giray contre Moscou en 1571 еt 1572.— CMRS, 1972, vol. XIII, N 4.

⁸⁸ Виппер Р. Ю.   Иван   Грозный,   с. 115—116;   Новоселъский А. А.   Борьба..., с. 28; Королюк Б. Д. Ливонская война, с. 81.

⁸⁹ Флетчер Д. О государстве русском. СПб., 1906, с. 75—76.

⁹⁰ Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1843, т. IX, с. 119; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Л., 1925, с. 111—112. Штаден по данному поводу писал следующее: «Тогда и уезды Русской земли все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывши­ми при крымском царе... При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим; они были посланы турецким султа­ном по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турец­ким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течение года, великого князя пленником уведет в Крым и своими мурзами займет Русскую землю... Он дал своим купцам и многим другим грамоту, чтобы ездили они со своими товарами в Казань и Астрахань и торговали там беспошлинно, ибо он царь и государь всея Руси».

⁹¹ Наттеr J. Geschihte..., Вd. II, 8. 377—378; Масса И. Краткие известия о Московии в начале XVII в. М., 1936, с. 27; Смирнов Н. А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. М., 1946, т. 1, с. 108, 115; НВР, з. 710.

⁹² Карамзин Н. М. История..., т. IX, с. 76—77; Смирнов В. Д. Крымское хан­ство под верховенством оттоманской Порты до начала XVI в. СПб., 1887, с. 433; Аllen W. Рroblems of Turkish Power in the 16th Сеntury. L., 1963; Греков И. Б. Очерки..., с. 334, примеч. 215; Некрасов А.М. Некоторые во­просы политических взаимоотношений на восточных и южных рубежах Рос­сии XVI в. в зарубежной историографии. — История СССР, 1983, № 1, с. 195-197.

⁹³ Новоселъский А. А. Борьба..., с. 43; Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж, 1969, с. 56—60; Александров В. А. Организация обороны южной границы Русского государства во второй половине XVI—XVII вв.— В кн.: Россия, Польша и Причерноморье в XV—XVIII вв., с. 159—173.

⁹⁴ Карамзин Н. М. История..., т. IX, с. 118—119; Виппер Р. Ю. Иван Гроз­ный, с. 129.

⁹⁵ Форстен Г. В. Балтийский вопрос..., с. 579; Королюк В. Д. Ливонская вой­на, с. 81.

⁹⁶ Iorga N. Geschihte..., Вd. III, 3. 145—152.

⁹⁷ Греков И. Б. Очерки..., с. 343, 345, 351—354, 360—361.