Глава 4

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ И СТРАНЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ

И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В 50-70-е ГОДЫ XV в.

В то время как Османская империя, овладев в 1453 г. Константи­нополем, успешно закрепляла свои позиции на Балканском полу ост­рове и пыталась распространить свое влияние на территории Нижне­го и Среднего Подунавья, в Юго-Восточной, Центральной и Восточ­ной Европе происходило формирование ряда крупных феодальных государств, в частности, таких, как Германская империя, Венгерское королевство, Чехия, Польско-литовский государственный комплекс, Московская Русь. Между ними разворачивалась борьба за утвержде­ние нового соотношения сил на континенте, за создание новой по­литической карты данного региона ¹.

Представляя лишь варианты общего закономерного процесса становления и развития обширных феодальных государств, указан­ные страны вносили в этот процесс элементы того или иного своеоб­разия, определявшегося разным их географическим положением, отнюдь не схожей «предысторией», неодинаковой их продвинутостью на путях превращения моноэтнических государств в государства многонациональные, несовпадением позиций в идеологической жиз­ни тогдашней Европы, дифференцированным отношением к разного рода «универсалистским» концепциям того времени.

Прослеживая общее и особенное в исторической жизни стран ре­гиона, нужно отметить и то обстоятельство, что Польско-литовское государство, Венгерское королевство и Германская империя значи­тельно опережали в рассматриваемое время Московскую Русь и Че­хию в создании многонациональных государств, в их приобщенности к «глобальным» концепциям идеологической жизни Европы того периода.

Так, например, Московское государство, считавшее еще на рубе­же XV —XVI вв. своей главной задачей восстановление целостности «русской земли», дольше других политических систем региона раз­вивалось в рамках этнически однородных, идеологически автоном­ных государственных образований ². По этому же пути шло развитие и «послегуситской» Чехии, стремившейся к тому же отделить себя от доктрин «католического» или «имперского» универсали­зма ³.

Такое «отставание» одних государств региона и «опережение» других обусловливало специфику политического развития каждой страны, определяло в известной мере характер и особенности их внешней политики.

При всем этом в международной жизни данной части Европы, особенно начиная со второй половины XV в., весьма важным фак­тором становится постоянно усиливавшееся влияние Османской империи, воздействие ее завоевательной политики. Роль и значение этого фактора испытывали на себе в тот период не только Венгерское королевство, ной во всевозраставших масштабах народы Польско-литовского государственного комплекса.

Развитие Польско-литовского государства во второй половине XV в. было отмечено значительными сдвигами социально-экономи­ческого и правового характера, а также существенными переменами во внешнеполитическом курсе. В указанное время происходит ин­тенсивное развитие производительных сил на польских и литовских землях, усиление эксплуатации крестьянства, увеличение реального объема различных форм феодальной ренты ⁴. Можно говорить вместе с тем о росте в эту эпоху ремесла и торговли в польско-литовских городах, о расширении обмена между городом и деревней, на что указывал сам факт значительного распространения денежной рен­ты, наконец, об утверждении правовой самостоятельности городов в форме предоставления им магдебургского права ⁵.

Характерным явлением этого времени было и вовлечение много­численных городов Польско-литовского государства в ритм широ­кой международной торговли. Через балтийские города, прежде всего через Гданьск, производился в возрастающих масштабах вы­воз сельскохозяйственной продукции; в то же время через эти го­рода шли в Польшу и Литву западноевропейские товары ⁶. Черно­морские города Килия и Аккерман, контролируемые до 1484 г. Мол­давским княжеством, стали центрами большой транзитной торговли между генуэзской Каффой, Судаком, Метрегой (Таманью), Таной, наконец, Трапезундом и самим Стамбулом, с одной стороны, Поль­шей, Венгрией, итальянскими торговыми республиками и некоторы­ми странами Центральной Европы — с другой⁷.

Для внутриполитической жизни государства Ягеллонов второй половины XV в. было характерно осуществлявшееся то с большей, то с меньшей интенсивностью наступление феодальных сил като­лической Польши на литовские и западнорусские земли и происхо­дившая на этой основе эволюция социально-политической и консти­туционно-правовой структуры этого многонационального государ­ственного организма.

В реорганизации политической жизни Великого княжества Ли­товского в указанном направлении значительных результатов добил­ся Казимир Ягеллоньчик. Став сначала великим князем литовским, а потом польским королем (1447—1492). Казимир старался прежде всего сохранить связь Литвы с польской Короной, широко приме­няя при этом как методы заигрывания со средними и мелкими фео­далами Литовской Руси, так и приемы прямого подавления могу­щественных литовско-русских князей, не боявшихся открыто выс­тупать против литовско-польской унии ⁸. В связи с этим он не только умело создавал себе репутацию защитника исторически сложив­шейся автономии Великого княжества Литовского, его социально-правовой структуры и даже его территориальной целостности (демонстративно отвергая претензии малопольских магнатов на передачу короне западнорусских земель), но и одновременно вел энергичную борьбу против тех могущественных князей-династов, которые требовали решительного разрыва с Польшей и утверждения полной самостоятельности Литовско-русского государства.

В результате процесс подчинения и сращивания Польши с Ве­ликим княжеством Литовским продолжался на всем протяжении XV в., несмотря на некоторые колебания и даже тактические уступ­ки со стороны Кракова. Этот процесс давал себя знать как на социально-экономическом, так и на государственно-правовом уровнях. Он привел к окончательному утверждению порядка выдвижения одного монарха как для Кракова, так и для Вильно, к проведению общей внешней политики, к совместному финансированию диплома­тической деятельности всего государства, к установлению самых тесных политических контактов Рады Коронной с Литовской Радой, к постепенной полонизации литовско-русских феодальных родов, ко все более широкому их приобщению к тем или иным гербам польской шляхты ⁹.

Интенсивное хозяйственное развитие Польши и Литвы во второй половине XV в., наметившиеся тогда сдвиги в процессе государствен­но-правового сращивания двух этих стран сопровождались заметно усиливавшейся активностью польско-литовской дипломатии на меж­дународной арене.

Этому способствовала и сложившаяся тогда международная об­становка в Европе, и политическая ситуация на востоке и юго-востоке континента. Далеко зашедший процесс распада Ордынской державы на отдельные улусы в Крыму, а также на южной и средней Волге, занятость Османской империи экспансией на Ближнем Вос­токе и на Балканах, происходившей в условиях затяжного конфлик­та с Венгерским королевством, наконец, ослабленность тяжелой феодальной войной Московского государства — все это, несомненно, привело к усилению внешнеполитических позиций Польши и Литвы. Важное значение для Польско-литовского государства во второй половине XV в. приобрели отношения с Московской Русью. Одним из существенных внешнеполитических шагов короля Казимира было заключение в 1448—1449 гг. договора с Московским государством, который хотя и рассматривается иногда как «великий акт раздела Руси между Москвой и Вильно» ¹⁰, все же на какое-то время стаби­лизировал отношения двух государственных систем. Если Москве договор облегчил преодоление последствий феодальной войны 30— 40-х годов XV в., позволил ей занять менее зависимую от ордынских улусов позицию ¹¹, то Казимиру он предоставил возможность бо­лее успешно решать вопросы внутриполитической стабилизации Польско-литовского государства, эффективнее осуществлять внешнюю политику в восточноевропейском регионе, в частности поддер­живать контакты с отдельными татарскими улусами, еще недавно составлявшими единый политический организм Ордынской державы.

Сформировавшиеся в Крыму, на нижней и средней Волге, между Днепром и Доном татарские «юрты» продолжали играть хотя и ме­нее активную, чем Орда в целом, но все же заметную роль как в международной жизни региона, так и в политических судьбах от­дельных восточноевропейских государств, в частности в судьбе Польско-литовского государства.

Сильное   воздействие   на  политическую жизнь  Польско-литов­ского государства  середины XV в. оказывала сформировавшаяся в 30-е   годы  между  Днепром  и Доном Большая орда  Сейд-Ахмета. Претендуя на лидерство среди татарских улусов, Орда Сейд-Ахмета вела напряженную борьбу как против Волжской орды Улуг-Мухаммеда,  так и против Крыма, куда в 1443 г. при содействии польско-литовской дипломатии был посажен Хаджи-Гирей ¹². В создавшейся ситуации Сеид-Ахмед пытался то вытеснять Хаджи-Гирея из Кры­ма, то ослаблять  хана Волжской орды Улуг-Мухаммед а, находясь при этом в союзе с правителем другого волжского улуса — Кучук-Мухаммедом ¹³. В конце 40-х — начале 50-х годов Сейд-Ахмет был в зените политического могущества и, опираясь на временное объеди­нение татарских улусов, стал воскрешать политическую практику былого ордынского «великодержавия», стремясь к поочередному ослаблению соседей во имя поддержания традиционного равновесия. Обеспокоенный достигнутым в 1449 г. временным примирением Лит­вы с Москвой Сеид-Ахмет начал проводить наступательные операции не только против Великого княжества Литовского ¹⁴, но и против своего бывшего союзника — московского великого князя Васи­лия II¹⁵. Положение осложнялось тем, что у Сеид-Ахмета были влия­тельные союзники в лице видных литовско-русских князей, в част­ности Михайлушки, сына Сигизмунда Кейстутовича, а также киев­ских князей Олельковичей ¹⁶.

Такое положение весьма беспокоило Казимира, который стре­мился не только парализовать активность литовско-русских князей, но и ослабить самого Сеид-Ахмета. В какой-то мере Казимиру уда­лось в 50-е годы и то и другое. Влиятельные литовско-русские князья-династы были, как уже отмечалось, блокированы на рубеже 40—50-х годов, а Сейд-Ахмет потерпел сокрушительное поражение в 1455 г. от войск крымского хана Хаджи-Гирея, тогдашнего союз­ника Польско-литовского государства ¹⁷. После этих событий Сейд-Ахмет тщетно пытался найти убежище у князей Олельковичей (из Киева он вскоре был перевезен в Вильно), а центр его Орды переме­стился из междуречья Днепра и Дона на берега нижней Волги ¹⁸. В  нашем распоряжении нет определенных данных  о  том,  как складывались дальнейшие отношения   Польско-литовского государ­ства с ослабленной Большой Ордой и окрепшим тогда Крымским ханством Хаджи-Гирея ¹⁹. Известно, что развернувшееся на рубеже 50—60-х годов XV в. соперничество привело ханов к новому реши­тельному столкновению, которое  произошло  в 1465 г.,  как раз в тот момент, когда правитель Большой орды хан Ахмат собрал боль­шую   армию для нанесения удара по Московскому государству²⁰. Столкновение это завершилось полным  торжеством крымского хана Хаджи-Гирея и, несомненно, оказало воздействие на расстановку сил в Восточной Европе, на создание в этом регионе новой полити­ческой конъюнктуры. Во всяком случае, само время, выбранное Хаджи-Гиреем для схватки с Ахматом, свидетельствовало о том, что крымский хан стремился предотвратить дальнейшее усиление Волжской орды за счет Москвы. В этих акциях Хаджи-Гирея можно видеть попытку выработать новый курс внешней политики Крыма. Не случайно уже в эти годы Хаджи-Гирей добивался сближения с Москвой и ослаблял одновременно контакты с Ягеллонами, пред­восхищая тем самым политику Менгли-Гирея 70—90-х годов XV в., носившую во многом промосковский и вместе с тем антиягеллонский характер.

Установление в первой половине 60-х годов королем Казимиром тесных торговых и политических отношений с генуэзской Каффой ²¹ указывало на возникновение противоречий между Хаджи-Гиреем и Ягеллонами. Имеются свидетельства о том, что в конце 60-х годов уже существовали враждебные отношения между королем Казими­ром и Крымом, а вместе с тем и союзные отношения между Польско-литовским государством и правителем Волжской орды ханом Ахма­том, врагом Крыма и Москвы. Это находило выражение как в пря­мых дипломатических переговорах Казимира с Ахматом в конце 60-х годов по поводу совместной борьбы против Москвы ²², так и в развертывавшихся тогда в Восточной Европе военных действиях: походе Ахмата против Московского государства в 1468 г. и набе­гах Крыма на южные окраины Польско-литовского государства, предпринятых в 1469—1471 гг. ²³

Однако политический потенциал Польско-литовского государства в эти годы, разумеется, определялся не только состоянием его отно­шений с восточноевропейскими соседями. Очень многое в позициях державы Ягеллонов обусловливалось развитием ее отношений со странами Западной Европы, сложившейся международной обста­новкой в данной части европейского континента, которая, несмотря на все ее сложности, оказалась благоприятной для Польско-литов­ского государства.

Явное преобладание центробежных тенденций над центростреми­тельными в политической жизни Германской империи при Фридри­хе III Габсбурге (1440—1493), дальнейшее обособление отдельных немецких земель-княжеств, происходившее при поддержке Римской курии, далеко не всегда успешная борьба императора Фридриха III с Францией, Венецией, Венгрией ²⁴, постепенная деградация Ганзы ²⁵ и некоторый спад внешнеполитической активности Швеции ²⁶ — все это создавало для Польско-литовского государства довольно вы­годный международный фон, значительно облегчало осуществление таких возникавших тогда перед ним задач, как упрочение позиций на Балтике, расширение сферы влияния на среднем и нижнем Дунае, и, как уже отмечалось, на берегах Черного моря.

Одним из показателей возросшей роли Польши в политической жизни тогдашней Европы явилась женитьба в феврале 1454 г. поль­ского короля Казимира на Елизавете Габсбург, дочери императора Альбрехта II (1438—1439), сестре Владислава Габсбурга Погробовца, короля Чехии (1440—1457) и Венгрии (1453—1457)²⁷. Этот брач­ный союз должен был иметь большое политическое значение: он не только закреплял традиции сотрудничества Польши с Чехией и особенно с Венгрией, возникшие в годы польско-венгерской унии 1370—1382 гг. и 1440—1444 гг ²⁸, но и намечал перспективу его вос­становления в недалеком будущем. Соглашение о женитьбе Казимира на Елизавете Габсбург предусматривало возможность передачи Ягеллонам прав на венгерскую и чешскую короны в случае смерти бездетного Владислава Погробовца ²⁹.

Соглашение о брачном союзе Казимира с Елизаветой Габсбург было реализацией замыслов не только одной династии Ягеллонов. Поддержанное Коронной Радой ³⁰, это соглашение выражало интере­сы широких кругов польских феодалов, стремившихся таким спосо­бом добиться расширения земельного фонда, а вместе с тем и закреп­ления польско-литовских государственных границ путем их перенесения к черноморским берегам.

Однако пока Владислав Габсбург Погробовец благополучно управлял Венгрией и Чехией, пока Турция еще не соприкасалась непосредственно с рубежами Польши и Литвы, главным направле­нием внешнеполитической активности Ягеллонов оказывалось не юж­ное, а северное, связанное с борьбой за упрочение позиций Польши на Балтике, с попытками ограничения сферы влияния Ордена кре­стоносцев, уменьшения его роли в политической жизни Северо-Восточной Европы.

Вполне закономерным в связи с этим следует признать тот факт, что остававшиеся после Грюнвальдской битвы весьма напряженными отношения между Польшей и Орденом в начале 50-х годов XV в. вступили в критическую фазу своего развития ³¹.

Получая поддержку Римской курии и императора, правители Ордена рассматривали себя главными проводниками их политики в Северо-Восточной Европе и поэтому все меньше считались как с интересами политического и хозяйственного развития Польши, так и с экономическими и политическими запросами различных групп населения самой подчиненной им Пруссии ^32-33. Такая позиция крестоносцев привела к тому, что уже в 30—40-е годы XV в. значи­тельная часть горожан и феодалов Пруссии объединилась в особый союз, который сначала пытался защищать себя сам, а потом встал на путь совместной с Польшей борьбы против Ордена. Уже в февра­ле 1454 г. Прусский союз обратился к королю Казимиру с просьбой принять Пруссию в состав Польского государства. Просьба эта вскоре была удовлетворена: в марте был издан акт инкорпорации, а вслед за тем объявлена война крестоносцам. Так начался новый тур борьбы Польши с Немецким орденом, продолжавшийся тринад­цать лет.

Война Польши против Ордена не была изолированным эпизодом политической жизни Северо-Восточной Европы; она теснейшим образом переплеталась с развитием международных отношений того времени в целом, в частности с ходом противоборства политических сил в юго-восточной части европейского континента. Дело в том, что поддерживавшие Орден в борьбе с Польшей Римская курия и им­ператор стремились одновременно навязать Польско-литовскому государству активное участие в антиосманской коалиции государств Юго-Восточной Европы ³⁴. И хотя такое участие в чем-то отвечало тогда интересам Ягеллонов, тем не менее напряженная борьба с Ор­деном затрудняла одновременное осуществление Польшей активной политики на южных ее рубежах. Однако польская дипломатия все же проявляла в тот период заметную активность и в этом направле­нии. Более того, она даже пыталась увязать решение балтийской проблемы с обеспечением интересов Польско-литовского государства в Юго-Восточной Европе ³⁵.

Еще накануне войны против Ордена Казимир не только заклю­чил, как мы знаем, политически выгодный брачный союз с Елиза­ветой Габсбург, но и попытался одновременно утвердить свое влия­ние в Молдавском княжестве, хотя это могло привести его к столкно­вению с Турцией и Венгрией. Поэтому в борьбе за влияние в Молдавском княжестве польскому королю приходилось учитывать интересы в данном регионе как Порты, так и Венгрии. Казимир добился признания молдавским господарем в 1456 г. сюзеренитета Польши. Господарь Петр Арон, со своей стороны, стал вассалом польского короля в расчете на его помощь в борьбе с султаном, которому Арон обязался выплачивать ежегодную дань ³⁶. Установ­ление вассально-ленных отношений с Молдавским княжеством, данником Порты, означало, что Польша не только уклонялась тогда от прямых рекомендаций Рима и Империи войти в состав антиосман­ской коалиции, но и проявляла скрытую готовность сотрудничать с Османской империей, признавая реальностью нечто вроде поль­ско-турецкого кондоминиума над Молдавским княжеством ^3?. Весьма показательно, что молдавский господарь проявлял тогда желание оказать Казимиру помощь в его борьбе с Орденом³⁸.

Такого рода отношения между Польшей, Молдавским княжеством и Портой, разумеется, не были случайными; они определялись всей международной обстановкой того времени, в том числе и ходом вой­ны Польши против крестоносцев. Дело в том, что протекавшая с переменным успехом борьба на Балтийском побережье сопровож­далась интенсивными дипломатическими переговорами как в Риме, так и в различных центрах Империи, переговорами, в которых, разумеется прежде всего защищались интересы Ордена на Балтике и Венгрии на Дунае, но в которых вместе с тем предпринимались попытки возложить едва ли не основное бремя противоборства с ос­манским натиском в Юго-Восточной Европе на Польшу ^39-40.

Естественно, что все эти попытки Римской курии и Империи на­вязать Польше выгодную Ордену и невыгодную ей политику не мог­ли встречать положительной реакции со стороны польской диплома­тии. Оставаясь на принципиальных позициях защиты католицизма, в сфере практической политики она не только уклонялась от выпол­нения рекомендаций Рима и Империи, не только избегала их посредничества в урегулировании польско-орденских споров, но и выдви­гала смелые контрпредложения.

Уже весной 1456 г., когда Империя решила осудить выступление короля Казимира и Прусского союза против Ордена, а сама Польша находилась под впечатлением военного поражения, понесенного ею под Хойницами (18 сентября 1454 г.), польская дипломатия все же сочла возможным во время переговоров с имперскими князьями выдвинуть идею переброски Ордена крестоносцев с Балтийского по­бережья либо на один из островов Эгейского моря, либо в причерноморские степи⁴¹. Совершенно очевидно, что Краков имел при этом в виду ликвидацию сильного и боеспособного конкурента на Балтике и одновременное приобретение послушного и надежного союзника в Северном Причерноморье для будущей борьбы с Портой, исходил из возможности превращения Ордена из орудия антиполь­ской политики в инструмент «пропольской» политики, направленной против султана.

Однако сколь ни смел и интересен был такой план польской дип­ломатии, он оказался неприемлемым как для князей Империи, так и для римского папы Каликста III (1455—1458), а в дальнейшем и для папы Пия II (1458—1464) ⁴². Этот план был непригодным с их точки зрения по той причине, что он нарушал сложившуюся систему функционирования двух параллельно действовавших инструментов римско-имперской политики на востоке Европы, ломал защищавшую­ся Римом концепцию «католического универсализма»⁴³, в рамках которой Орден и Польша должны были выполнять такие задачи, которые, хотя и не всегда совпадали с их собственными интересами, оказывались всегда одинаково важными для курии.

Римская курия и князья Империи стремились сохранить Орден в качестве своего главного политического инструмента на северо-востоке Европы, а Польше предлагали примириться, с одной сторо­ны, с существованием воинственного Ордена на Балтике, а с другой стороны, взять на себя функции активного «защитника» христианст­ва в Юго-Восточной Европе. Не удивительно, что такая позиция Рима и Империи заставляла Польшу продолжать вести напряженную борьбу против крестоносцев, игнорировать настойчивые предложения посредничества в польско-орденских переговорах и в то же время сохранять мирные отношения с Османской империей.

Данная ситуация серьезно не изменилась и тогда, когда в связи со смертью Владислава Габсбурга Погробовца (1457) чешскую и венгерскую короны получили не Ягеллоны ⁴⁴, как это предусматри­валось соглашением 1454 г., а соответственно Иржи Подебрад (1457—1471) и Матьяш Корвин Хуньяди (1458—1490), когда в 1457 г. молдавский престол занял Штефан III Великий. Новый молдавский господарь в 1459 г. принес присягу верности польскому королю, а весной 1462 г. подтвердил Казимиру признание его вас­салитета ⁴⁵.

Продолжая считать главной задачей своей политики борьбу за утверждение позиций Польши на Балтике, Казимир в то же время не игнорировал и положения дел на Черном море. Не случайно в год подтверждения молдавским господарем присяги польскому королю произошло сближение Кракова с генуэзской колонией в Крыму Каффой (весна и лето 1462 г.), которая поддерживала тесные торго­вые связи с Молдавским княжеством⁴⁶. Установление отношений Каффы с королем Казимиром, в свою очередь, было связано, видимо, с развитием торгово-политических контактов Польши с Молдавским княжеством.

Но как бы ни складывались отношения  Польско-литовского  госу­дарства со своими южными соседями, основное внимание польской дипломатии в 60-е годы было направлено на ослабление Ордена, все еще сохранявшего и свой военно-политический потенциал, и свои широкие международные связи.  Польша учитывала тот факт, что Орден постоянно  получал поддержку Римской курии, умело при­крывавшей, как известно, практику своего политического сотрудниче­ства с наиболее перспективными,   наиболее выгодными партнерами концепциями «католического универсализма», идеями   крестового похода против османов, лозунгами  борьбы против чешского короля-«диссидента» Иржи Подебрада.  Ягеллонам приходилось считаться и с тем, что  под  прикрытием  идей  «династического легитимизма» крестоносцы получали помощь от императора Фридриха, от некото­рых князей-электоров ⁴⁷.  Польская  дипломатия должна была иметь в виду и то обстоятельство, что на какое-то время союзником Ордена оказался венгерский король Матьяш Корвин, который в 1463 г. сблизился с императором   Фридрихом III при явном одобрении Римской курии ⁴⁸.

В этих условиях польская дипломатия, естественно, не бездей­ствовала: она стремилась вести в Европе контригру, старалась найти силы, которые были бы оппозиционно настроены к Риму и импера­тору и которые могли бы оказать ей ту или иную политическую под­держку. К этим силам можно было отнести чешского короля Иржи Подебрада, австрийского короля Альбрехта VI и баварского князя Людовика. В июне 1462 г. в Познани был заключен договор между австрийским королем и Казимиром, в котором последний назван «господином Пруссии» ⁴⁹, а баварский курфюрст Людовик еще вес­ной 1462 г. открыто поддержал польско-чешские политические кон­такты ⁵⁰.

Польско-чешское сближение было оформлено на съезде в Глогове (май 1462 г.). В ходе этого съезда было заключено, казалось бы, неожиданное соглашение об антиосманском союзе Польши и Чехии, а также одобрен чешский проект создания широкой коалиции ряда европейских государств, направленный против Османской империи. Хотя достигнутые в Глогове соглашения формально носили антиос­манский характер, в действительности они были направлены не столько против Порты, сколько против Ордена, императора и Рим­ской курии. Об этом свидетельствовал тот факт, что Чехия устраня­лась из числа возможных союзников Ордена, а также то, что выдви­нутый проект коалиции исключал руководящее участие в ней Импе­рии и Рима. Переговоры в Глогове о создании антиосманской коалиции без ведущей роли Рима и императора были явно противопос-тавлены тогдашней политической активности последних, нацеленной также на формирование широкого фронта ряда европейских госу­дарств для борьбы с Османской империей ⁵¹. Показательно, что по­следний аспект проекта получил одобрение со стороны Франции и Венеции, соперничавших тогда не столько с Портой, сколько с Им­перией и Римом ⁵².

В этих условиях польская дипломатия стала еще более настой­чиво добиваться своей главной цели — усиления позиций на Бал­тике за счет ослабления влияния Ордена, Империи и Рима, а также Венгрии в данном регионе.

В 1462—1463 гг. были достигнуты заметные военные успехи в войне против Ордена. Все более энергичным становилось и противо­действие польской дипломатии вмешательству Рима как во внутри­политическую, церковную жизнь Польского государства (споры по поводу назначения тех или иных епископов), так ив сам ход борьбы Польши против крестоносцев ⁵³. Твердая и настойчивая позиция польской дипломатии в конце концов заставила Орден и Римскую курию занять более гибкую линию в отношении Польши и Прусского союза. Важную роль здесь сыграли польско-орденские переговоры, происходившие летом 1464 г. в Торуне при посредничестве пред­ставителей Ганзы. Хотя крестоносцы снова отвергли выдвигавшийся польской стороной проект переброски Ордена на территорию Подо-лии, тем не менее они стали допускать какую-то возможность ком­промисса под влиянием ганзейских дипломатов, поддерживавших Польшу ⁵⁴. Однако решающий перелом в отношениях Польского го­сударства, Прусского союза и Ордена наступил лишь в 1466 г., когда новые победы польских войск над крестоносцами, с одной стороны, и важные перемены в международной жизни всей Европы, с другой, создали для этого соответствующие предпосылки ⁵⁵.

Именно в это время Римская курия вынуждена была внести су­щественные коррективы в свой подход к затянувшейся польско-орден­ской войне. Считаясь, разумеется, с фактом наметившегося военного перевеса Польши над крестоносцами, а также с явлениями далеко зашедшей расщепленности политических сил Западной Европы, но­вый римский папа Павел II (1464—1471) счел необходимым изме­нить свое отношение к многолетнему спору Польского королевства и Прусского союза с крестоносцами ⁵⁶. Этому способствовало и то обстоятельство, что Павел II после полного провала выдвинутого его предшественником плана крестового похода против Порты, после неудач борьбы с Иржи Подебрадом видел именно в польском короле Казимире вполне реального участника антиосманской коалиции, более удачливого, чем венгерский король, а также наиболее достой­ного, перспективного соперника чешскому королю-«диссиденту».

Поняв необходимость перемены своего отношения к конфликту на Балтике, папа снял «проклятие» Римской курии с Прусского союза, провозглашенное еще в 1455 г., выразил готовность поддер­живать территориальные претензии Польши и Прусского союза в большей мере, чем территориальную программу крестоносцев.

При таких установках нового папы король Казимир счел возможным, наконец, принять посредничество Рима в намечавшихся пере­говорах с Орденом ⁵⁷.

Итак, длительная и напряженная борьба Польши против кресто­носцев, изменившаяся расстановка сил в тогдашней Европе создали к осени 1466 г. условия, при которых заключение мира между кон­фликтующими сторонами стало  неизбежным.   В силу подписанного 19 октября 1466 г. мирного договора к Польше отошли Восточное Поморье с Хельминской землей и часть Пруссии с Мальборком и Вармией, под контролем польского короля оказались города Гданьск, Торунь, Эльблонг и Крулевец  (Кенигсберг). Сам Орден становился ленником польской короны, хотя сохранял  при этом значительную автономию и самые тесные связи как с Римом, так и с Империей ⁵⁸. После успешного завершения войны против Ордена в создавшейся благоприятной для Польши международной обстановке перед Ягел-лонами открылись перспективы усиления влияния в Юго-Восточной, Восточной  и  Центральной  Европе. Перед  польской  дипломатией встали две взаимосвязанные задачи: во-первых, «приобретение» для дома Ягеллонов чешского и венгерского престолов, что озна­чало бы оформление польско-чешско-венгерской унии и создание сильного политического объединения в данном регионе под эгидой Кракова; во-вторых, организация на основе унии активного противо­действия натиску Османской империи, что должно было бы в конеч­ном счете обеспечить установление границ Польско-литовского госу­дарства на черноморских берегах.

Следует   признать,   однако,   что   предпринимавшиеся   Польшей попытки параллельного осуществления этих задач наталкивались на определенные трудности. Польско-литовское государство (как, впро­чем, и другие государства тогдашней Европы, в частности Венгрия и  Австрия) вынуждено было считаться с тем фактом, что Римская курия продолжала вести политику так называемого «католического универсализма»,   подчинявшую   интересы   государственных образо­ваний и требовавшую значительных уступок со стороны этих госу­дарств ради достижения «наднациональных» целей    Ватикана⁵⁹. Добиваясь от всех государств Юго-Восточной, Центральной и Вос­точной    Европы активного участия в антиосманской коалиции, папство в то же время осуществляло такую политику в отношении этих государств, которая по существу крайне затрудняла создание коалиции. Рассчитывая на включение Польши в борьбу против экс­пансии Османской империи, Римская курия продолжала нe только сама тесно сотрудничать с Орденом, но и поддерживать венгерского короля в его контактах с крестоносцами ⁶⁰.  Затрудняла создание широкого  антиосманского  фронта  государств   региона  и политика Римской  курии  в   отношении  неугодного  ей   чешского  правителя-«еретика»  Иржи  Подебрада,   которого  должны   были,  по  расчетам Ватикана,  ослабить или даже отстранить от власти как Венгрия, так и Польша ⁶¹.

Несмотря на все эти трудности, польский король Казимир уже со второй половины 60-х годов стал активно добиваться упрочения позиций Польско-литовского государства в Юго-Восточной Европе. Не включаясь открыто в борьбу против Османской империи, польский король повел переговоры с римским папой Павлом II по поводу передачи Ягеллонам чешской короны в случае реализации плана удаления из Чехии короля-«диссидента» Подебрада, а с 1467 г. стал добиваться не только чешского, но и венгерского престола для Ягеллонской династии ⁶².

Такая устремленность польского короля, разумеется, не остава­лась незамеченной ни венгерским королем Матьяшем, ни императо­ром Фридрихом. С согласия Рима и Фридриха III по просьбе чеш­ских католиков — противников Подебрада Матьяш Корвин 6 апреля 1468 г. объявил себя защитником и опекуном Чехии и начал от­крытую войну против Подебрада. Через год, заняв силой Моравию, Корвин добился у чешских католиков избрания себя чешским коро­лем (Оломоуц, 3 мая 1469 г.)⁶³.

 В этих условиях Подебрад, оказавшись в изоляции, вынужден был зимой 1468/69 г. пойти на временное примирение с Матьяшем Корвиным. Однако теперь дальнейшие политические расчеты По­дебрада связывались с Польшей, дипломаты которой энергично про­тестовали против избрания Матьяша в Оломоуце ⁶⁴. Видя в венгер­ском короле главное орудие римской политики на чешских землях, Подебрад обратился непосредственно к польскому королю Казимиру с предложением наметить кого-либо из его сыновей наследником чешской короны (тогда же чешский сейм одобрил проект передачи Ягеллонам чешского престола в случае смерти Подебрада) ⁶⁵. По­скольку Казимир видел в военно-политической активности Корвина угрозу не только Чехии, но и самой Польше, угрозу планам создания под эгидой Ягеллонов большого государственного организма от Балтики до Черного моря ⁶⁶, он, разумеется, не мог не приветство­вать предложения Иржи Подебрада. Хотя Казимир не принял его некоторых условий, в частности проекта женитьбы Владислава Ягеллона на его дочери Людмиле, тем не менее политическое согла­шение между правителем Чехии и королем Польши летом 1469 г. стало свершившимся фактом ⁶⁷.

В конце 60-х — начале 70-х годов будущее чешской короны оказа­лось в фокусе международной жизни всей Центральной Европы. Кроме Ягеллонов и Корвина, появились и другие претенденты, в частности курфюрст саксонский Альбрехт, женатый на дочери Подебрада Здене, курфюрст Баварский Людовик и, наконец, сам Фридрих III ⁶⁸.

Напряженная борьба за корону Вацлава вступила в новую фазу, когда умер Подебрад (22 февраля 1471 г.). Противоборство кандида­тур усилилось. Однако Казимиру все же удалось путем гибкой дипло­матии, демонстрации терпимого отношения к остаткам гусизма до­биться избрания на сейме в Кутной Горе (конец мая 1471 г.) своего сына Владислава чешским королем. 22 июля 1471 г. он был короно­ван в Праге ⁶⁹.

Однако это не было завершением борьбы за чешскую корону. Коронация Владислава не устраивала ни Римскую курию, ни венгерского короля, контролировавшего Моравию, Силезию и Лужицы ⁷⁰. Польская дипломатия, предлагая компромиссное соглашение, до сути дела выдвигала план временного разделения чешских земель между Владиславом Ягеллоном и Матьяшем Корвиным. Но римский дапа и венгерский король требовали большего и готовили войну против Польши. В ответ Ягеллоны объявили о своих претензиях и даже «исторических правах» не только на Чехию, но и на Венгрию ⁷¹. Ягеллонов поддерживали отдельные группы феодалов из Трансильвании, самой Венгрии, а также молдавский господарь Штефан, который ранее установил контакты с противником Корвина — Иржи Подебрадом и объявил войну валашскому господарю Раду Краси­вому (1462—1471), которого венгерский король хотел использовать для утверждения контроля над устьем Дуная и крепостью-портом Килией ⁷².

В результате война стала фактом. Проходившие с переменным успехом в 1471—1474 гг. военные действия между польскими и вен­герскими войсками завершились сначала перемирием (27 февраля 1474 г.), а потом заключением во Вроцлаве компромиссного согла­шения (8 декабря 1474 г.), в силу которого Владислав Ягеллон был признан королем Чехии, а его соперник Матьяш Корвин стал обла­дателем Моравии, Силезии, Лужиц ⁷³.

Но папство и на этот раз осталось недовольным достигнутой договоренностью. Дело в том, что в середине 70-х годов XV в. Рим­ская курия изменила свое отношение к польскому правящему дому Ягеллонов. Если в предшествующем десятилетии римская диплома­тия видела в Казимире надежного противника чешского короля-«диссидента» и усматривала в польском короле одного из возможных участников антиосманской коалиции, то после смерти Подебрада и избрания Владислава Ягеллона на чешский престол, обнаружив его терпимость к остаткам гусизма в Чехии и нейтральную позицию по отношению к Османской империи, Ватикан изменил свой подход к оценке роли Ягеллонов. В политических расчетах римского папы Сикста IV (1471—1484) главная ставка делалась теперь не на короля Польши Казимира, а на венгерского короля Матьяша Корвина, ко­торому оказывалась большая денежная помощь ⁷⁴.

В этих условиях глава Польско-литовского государства, а вместе с ним и новый чешский король Владислав рассматривались в Риме в качестве таких политических деятелей, которые только ослабляли военно-политический потенциал Корвина, мешали осуществлению возложенных на него функций. Римская дипломатия выдвинула задачу создания максимально благоприятной политической конъюнк­туры для деятельности венгерского короля, а в связи с этим и за­дачу расшатывания позиции Ягеллонов в данной части европейского континента. Не удивительно, что именно тогда был поставлен под вопрос польско-венгерский договор во Вроцлаве (декабрь 1474 г.), а также весь комплекс отношений Польши с Орденом, созданный: Торуньским миром 1466 г. Вопреки воле короля Казимира в Вармию был назначен епископом Тунген, в дальнейшем римская дипломатия предложила Тунгену, а также магистру Ордена Трухцессу перейти под покровительство венгерского короля Матьяша (это произошло позднее, в феврале-марте 1477 г.) ⁷³.

Действуя в тесном контакте с Римской курией, Корвин выдви­нул идею «проклятия» Казимира и план ослабления польского влия­ния в Молдавском княжестве с целью утверждения здесь своего влия­ния⁷⁶. Кроме того, через императора Фридриха III Корвин пытался лишить династию Ягеллонов инвеституры на Чехию с тем, чтобы потом передать «законные» права на чешскую корону венгерскому правящему дому ⁷⁷.

Антипольская позиция папства в середине 70-х годов привела к тому, что миссия посла Польши Каллимаха в Риме (начало 1477 г.) кончилась безрезультатно (Каллимах настаивал тогда в Риме на разрыве Матьяша с крестоносцами, на окончательном признании курией Владислава Ягеллона чешским королем) ⁷⁸, а прибывший в Краков папский нунций Бальтазар объявил в середине января 1478 г. о «проклятии» папой Казимира и Владислава, об освобожде­нии крестоносцев от обязательств, связанных с условиями Торуньского мира. В этих обстоятельствах новый магистр Ордена Трухцесс готовился к открытой войне против Польши, надеясь на помощь вен­герского короля и некоторых немецких князей ⁷⁹.

Такой оборот дел вынуждал польского короля вести энергичную контригру как в чисто военной сфере, так и в сфере дипломатической. Осуществлявшиеся в эти годы в Польше приготовления к вооружен­ному конфликту с Орденом, а также военные действия между чеш­ским королем Владиславом Ягеллоном и Матьяшем Корвиным в ка кой-то мере сдерживали воинственность Ордена ⁸⁰. Сковывала дей­ствия Ордзна и короля Венгрии активизация черноморской политики Казимира, его стремление укрепить влияние в Молдавском княжест­ве ⁸¹. Однако акции польского короля наталкивались на растущее противодействие не только Римской курии, Корвина и Фридриха III, но также и Османской империи.

Дело в том, что в начале 70-х годов Мехмед II решил повернуть острие своей внешней политики в сторону Юго-Восточной Европы. Этому способствовала одержанная султанским войском решительная победа (11 августа 1473 г.) над Узун-Хасаном, главой государства Ак-Коюнлу ⁸². Именно в эти годы Мехмед все более отчетливо стал понимать неоправданность, а может быть, даже рискованность даль­нейших попыток продвижения вверх по среднему Дунаю при полной необеспеченности своих флангов в Северном Причерноморье, а также в той части Балканского полуострова, которая примыкала к Адриа­тическому морю, при отсутствии надежного контроля со стороны Порты над Ордынскими улусами в Крыму, на нижней Волге, над Молдавским княжеством, а также над Албанией, Герцеговиной, отчасти Боснией. Адриатическое побережье Балканского полуостро­ва заметно интересовало феодальные силы Западной Европы, прежде всего Венецию, с которой Порта уже вела войну с 1463 г.⁸³, а Север­ное Причерноморье привлекало все большее внимание Польско-ли­товского государства, а также в известной мере и Генуи. Султан не мог не знать о том, что Венеция и Польша еще недавно искали союза с Узун-Хасаном. Мехмед прекрасно был осведомлен и о том, что Ягеллоны открыто претендовали на закрепление за собой терри­торий Северного Причерноморья, Нижнего Подунавья, нижней Волги как путем установления союзных или вассальных отношений со странами этого региона, так и путем создания польско-литовских опорных пунктов на Черноморском побережье ⁸⁴.

Особые опасения внушало Мехмеду то, что молдавский госпо­дарь, владевший Килией и Аккерманом, поддерживал самые тесные торговые и политические отношения с генуэзской Каффой и всей системой итальянских колоний в Северном Причерноморье ⁸⁵. Побе­да, одержанная Штефаном над османским войском у Вислуя в январе

1475 г., и признание в сентябре 1475 г. вассалитета польского короля усиливали опасения султана. Видимо, не случайно именно в эти годы Мехмед значительно сократил размах наступательных операций про­тив самой Венгрии, масштабы боевых действий на подступах к среднему Дунаю, хотя борьба здесь еще продолжалась в 1475 и 1476 гг.

Одновременно с военными действиями, терявшими свой былой размах, происходили интенсивные дипломатические переговоры по поводу возможного примирения между Портой и Венгрией. Мехмед просил даже предоставить османским войскам свободный проход через территории королевства Венгрии якобы для борьбы с Импе­рией ⁸⁶. Хотя Корвин и отверг просьбу султана, переговоры по по­воду заключения сепаратного мира между Венгрией и Портой все же продолжались. В 1477—1479 гг. венгерский король был близок к формальному соглашению с Мехмедом, тем более что родственник и союзник Корвина король неаполитанский Фердинанд уже тесно сотрудничал с султаном⁸⁷.

Стремясь к свертыванию борьбы с собственно Венгрией, султан в то же время старался обезвредить ее скрытых и явных политиче­ских партнеров в Северном Причерноморье, на Балканах и в самой Италии. Он старался ослабить влияние Польско-литовского государ­ства на нижнем Дунае и в Северном Причерноморье и ликвидировать присутствие Венеции на территориях Восточной Адриатики. Не случайно Мехмед считал тогда Венецию и Польско-литовское госу­дарство серьезными противниками ⁸⁸. И это было, очевидно, одним из главных направлений военно-политической активности султана во второй половине 70-х годов XV в.

Мехмед свел на нет все достижения короля Матьяша в Валахии, подчинив своей власти нового господаря Басараба Лайота. С целью ослабления Венеции на Адриатике султан с такой же настойчивостью вел борьбу за утверждение своих позиций в Греции, Албании, в тех областях Боснии, которые после 1463 г. еще оставались под венгер­ским контролем ⁸⁹. Установление в 1477—1478 гг. союзных отноше­ний с неаполитанским королем Фердинандом должно было привести к дальнейшему ослаблению республики св. Марка. В условиях на­метившегося сближения Фердинанда Неаполитанского и Корвина с Османской империей и растущего нажима со стороны султанских сил на Адриатике Венеция зимой 1478/79 г. встала на путь мирных переговоров с Портой, а 5 мая 1479 г. заключила с ней соответствую­щий мирный договор ⁹⁰.

Добившись выхода Венеции из войны, начавшейся еще в 1463 г., Мехмед уже через неделю бросил заранее собранные войска на Алба­нию, на ее главную приморскую крепость Скутари. В результате этих операций к концу 70-х — началу 80-х годов почти все восточ­ное побережье Адриатического моря было в руках султана ⁹¹.

Не меньшее значение в международной жизни того времени имели успехи султана Мехмеда в Северном Причерноморье, в частности установление им контроля над Крымским полуостровом в 1475— 1478 гг. В разработке плана кампании против Крыма участвовал не только сам султан, но и его визирь Гедик-Ахмед-паша, назначенный тогда главнокомандующим османских сил. Первой политической ак­цией этого плана было отстранение от власти Менгли-Гирея незадол­го до начала боевых операций по овладению Каффой. Неуверенный в готовности Менгли-Гирея активно участвовать в кампании на сто­роне султана, поскольку были известны его тесные контакты с этой генуэзской колонией (еще в 1469 г. он защищал ее от посягательств самого султана, а в 1474 г.— от нападок ширинских мурз, возглав­ляемых Эминеком), османский главнокомандующий предпочел иметь дело не с представителем династии Гиреев, а с главой рода ширинов Эминеком ⁹².

В результате Менгли-Гирей в начале 1475 г. был заточен в Манкупскую крепость, а Эминек возвращен в старый Крым. И когда османский флот в составе 300—350 судов появился весной 1475 г. на Каффинском рейде, Гедик-Ахмед-паша мог рассчитывать на вы­ступление против Каффы крымских татар под командой Эминека. Задуманная таким образом операция по овладению генуэзской кре­постью длилась всего три-четыре дня. Вслед за тем была фактически упразднена и вся система итальянских колоний в Северном Причер­номорье, находившаяся до сих пор под той ила иной опекой генуэз­ской Каффы. Под власть Порты попали Матрега (Тамань), Воспро (Керчь), Тана (Азов), Мапа (Анапа), Копа на Кубани и другие по­селения такого типа в регионе. Их судьбу вскоре разделили Чембало (Балаклава) и Солдайя (Судак), который был взят голодной бло­кадой⁹³.

Овладев основными стратегическими пунктами прибрежной по­лосы Крыма, а также Таманского полуострова, Гедик-Ахмед-паша приступил к политическому оформлению одержанной победы. Если для взятия Каффы турецкому командующему было достаточно под­держки ширинских мурз во главе с Эминеком, то для длительного закрепления власти Порты над всем Крымским ханством снова по­надобилась влиятельная фигура представителя династии Гиреев, в частности хана Менгли-Гирея. В июле 1475 г. он был освобожден из Манкупского заточения и тогда же заключил с Гедик-Ахмед-пашой договор большой исторической важности. В посланном в июле 1475 г. письме к султану Мехмеду Менгли-Гиреа сообщал: «...мы заключили с Ахмед-пашой договор и условия: быть падишаха другу — другом, а его врагу — врагом», а также выражал благодарность за то, что крымцы «вошли в милость падишаха, в состав государства его». В этой ситуации султану уже не нужно было и автономное Манкупское княжество, в декабре 1475 г. это карликовое государство также оказалось под полным контролем Турции и Крыма, а князь Исаак — один из потомков Трапезундских Комнинов — был ликвидирован ⁹⁴.

Добившись таким образом в течение 1475 г. осуществления своих планов в отношении Крымского полуострова, Мехмед отнюдь не считал свою программу выполненной. Стремясь расширить и ук­репить свое влияние в Восточной Европе, он не довольствовался подчинением Крыма. Теперь перед ним стояла задача установить контроль и над другими улусами бывшей Ордынской державы, в частности над одним из главных улусов на нижней Волге — Большой ордой. Чтобы превратить этот улус в своего вассала, султан в 1476 г. санкционировал политическое сращивание Волжского юрта с Крымским. Это было осуществлено путем отстранения от власти Менгли-Гирея (к которому султан, видимо, все еще не питал полного доверия) и одновременной передачи Крымского «юрта» одному из Ахматовичей — Джанибеку. Причастность к этой политической акции османских властей подчеркивала одна из русских летописей ⁹⁵.

Однако уже через год-два султан, видимо, стал понимать невыгод­ность и даже опасность сохранения тесных политических контактов Крыма с Большой ордой. Дело в том, что хан Ахмат только деклари­ровал свою привязанность к падишаху и Порте. Его реальная поли­тика состояла в том, чтобы, опираясь на достигнутое сращивание Крыма с Ордой, воскресить «великодержавные» претензии Чингизи­дов на всю Восточную Европу и тем самым противопоставить как бы восстанавливаемую Золотую Орду Османской империи ⁹⁶. Так, в письме Ахмата к Мехмеду (июнь 1477 г.), кроме декларации «верности» Порте, содержались напоминания о том, что свое происхож­дение ордынский правитель вел от Чингисхана ⁹⁷. Об этом же гово­рили и прямые попытки Ахмат-хана восстановить политическую и финансовую власть Орды над Северо-Восточной Русью, пред­принятые в 1476 г.⁹⁸

Разумеется, развитие событий в этом направлении, дальнейшее усиление политической власти Ахмата, а следовательно, и Джанибека, все больше беспокоили султана, а вместе с ним и влиятельные круги крымских феодалов, ширинских мурз. В результате отноше­ния между Ахматом и Джанибеком, с одной стороны, Мехмедом II и крымскими ширинами — с другой, быстро ухудшались. В 1478 г. они достигли кризисной стадии: Османская империя изгнала из Крыма Джанибека, освободила из заточения Менгли-Гирея и в третий раз посадила его на крымский престол⁹⁹. Тогда же был под­твержден договор 1475 г., который фиксировал вассальную зависи­мость Крымского ханства от Порты. Условия этой зависимости были довольно четко определены. Османская империя настояла на том, чтобы в Стамбуле постоянно находились ближайшие родствен­ники хана, которые в качестве представителей династии Гиреев могли заменить его на крымском престоле в любой удобный для Порты момент. Кроме того, султан потребовал предоставления ему при­брежной полосы горного Крыма (от Балаклавы до Керчи) с цент­ром в Каффе ¹⁰⁰. Здесь был расположен большой турецкий гарнизон, а также находилась резиденция постоянного представителя Стамбу­ла ¹⁰¹.

Обеспечив таким образом реальный контроль над деятельностью крымских правителей, Порта пошла им на некоторые уступки, имея при этом в виду возможность более гибкого использования Крыма в качестве инструмента своей политики. Она обещала назначать ха­нов на крымский трон только из дома Гиреев, предоставив ханству внутриполитическую автономию и право сношений с иностранными державами. Так были заложены основы крымско-турецких отноше­ний, которые в дальнейшем видоизменялись в деталях, но оставались стабильными в главном: Крым являлся вассалом Османской импе­рии, послушным проводником ее планов в Восточной и Юго-Восточ­ной Европе. Установление такого рода зависимости Крыма от Порты стало одним из ключевых моментов не только в истории их взаимоот­ношений, но и в политике османско-крымской дипломатии в данном регионе на протяжении двух-трех столетий.

Превращение Крыма в послушного вассала Порты, османские завоевания 70-х годов в западной части Балканского полуострова создавали благоприятные условия для вмешательства султанской дипломатии в политическую жизнь Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы, для использования ею в своих интересах политического соперничества между Ягеллонами, Рюриковичами, Хуньяди и Габсбургами, вооруженных конфликтов между ними¹⁰².

Одновременно с операциями на Крымском полуострове Мехмед действовал и в нижнем Дунае, стремясь подчинить себе Молдавское княжество. Проиграв битву у Васлуя в 1475 г., султан при поддерж­ке Менгли-Гирея и валашского господаря Басараба II Лайоты добил­ся летом 1476 г. победы над молдавскими войсками, однако не смог закрепить свое влияние в Молдавском княжестве. Молдавский гос­подарь Штефан продолжал сотрудничать со многими своими соседя­ми, враждебными Порте. Несмотря на вынужденные уступки сул­тану, господарь продолжал поддерживать контакты как с Венгрией, так и с Польшей (12 июля 1475 г. он стал вассалом венгерского коро­ля Матвея, 8 сентября 1475 г. объявил себя вассалом короля Кази­мира).

Специфика такой ситуации обусловливалась, видимо, рядом при­чин. С одной стороны, каждый из претендентов на подчинение Мол­давского княжества имел недостаточный военно-политический по­тенциал; с другой стороны, господарь сознательно следовал тактике лавирования между Портой, Венгрией и Польшей, обеспечивая таким образом необходимые политические предпосылки для сохра­нения самостоятельности своего княжества. Османская империя чаще и успешнее других соседей княжества (в силу явного преобладания своего военно-политического потенциала) использовала политику ее господаря Штефана на международной арене, в частности извлека­ла для себя выгоду из его лавирования между Польшей и Венгрией, которое содействовало нужному Порте обострению польско-венгер­ских отношений, а иногда и провоцировала возникновение конфлик­тов между ними.

Таким образом, Османская империя к концу 70-х годов XV в. добилась существенных сдвигов в создании выгодной для себя ситуации в Юго-Восточной Европе. Временно отказавшись от планов продвижения вверх по среднему Дунаю, Порта закрепила свои позиции на флангах, на адриатическом побережье Балканского полуострова и в Северном Причерноморье, попыталась утвердить свое влияние на нижнем Дунае. Османская империя получила, та­ким образом, возможность более активно вмешиваться в международ­ную жизнь европейского континента, эффективнее, чем раньше, использовать в своих интересах противоречия между Московским государством и Польшей, Польшей и Венгрией, Венгрией и Импери­ей, наконец, Империей и некоторыми итальянскими государствами, а в дальнейшем — между Империей и Францией. Разумеется, речь шла не о простом сталкивании их друг с другом, а об умелом исполь­зовании сложных отношений между государствами Юго-Восточной, Восточной и Центральной Европы, которое содействовало бы в ко­нечном счете созданию выгодной для Порты расстановки политиче­ских сил в регионе, не допуская слишком большого перевеса одной державы над другими и исключая возможность формирования широ­кой антиосманской коалиции европейских государств.

Заняв выгодные стратегические позиции в указанном регионе, Порта стала еще более энергично добиваться предотвращения поли­тической консолидации северных соседей, постоянно поощряя со­перничество между ними. Так, дав венгерскому королю возмож­ность свернуть вооруженную борьбу против османских войск в 1478—1479гг., султан объективно создал благоприятные условия для захвата Корвиным некоторых австрийских территорий, вызвав тем самым обострение венгеро-имперских противоречий и вооружен­ный конфликт между Матьяшем и Фридрихом III ¹⁰³. В создавшейся таким образом ситуации Османская империя главное свое внимание стала сосредоточивать на противодействии политике Польско-ли­товского государства с его программой польско-чешско-венгерской унии, с планами расширения территориальных владений в Восточ­ной Европе, Северном Причерноморье и нижнем Дунае, с практикой тесного сотрудничества с Волжской Ордой, тогдашним антагонистом Крыма.

Новая международная ситуация в регионе не оставалась, разу­меется, не замеченной крупными политическими силами Западной и Центральной Европы. Весной 1478 г. в отношениях Римской курии и венгерского короля к Польше произошли важные сдвиги. В марте-апреле было достигнуто перемирие между чешским королем Влади­славом и венгерским королем Матьяшем, тогда же папа Сикст IV принял в Риме польского посла Гослупского, которому было объяв­лено о якобы возникших серьезных разногласиях между Римской курией и папским нунцием Бальтазаром (случай крайне редкий в дипломатической практике Ватикана), о допущении им явного превышения своих полномочий в отношении Ягеллонов, Польши и Ордена (см. выше). Вскоре после этого вынужденного дезавуирова­ния Римом своего легата были достигнуты реальные политические соглашения между Польшей, Венгрией и Орденом. В первой полови­не 1479 г. были заключены договоры о сохранении титула «чешского короля» за домами Ягеллонов и Хуньяди, а вслед за тем король Матьяш Корвин должен был отказаться от поддержки своих недав­них союзников — магистра Ордена Трухцесса и епископа Вармии Тунгена ¹⁰⁴.

Итак, ход военных действий между польскими и орденскими вой­сками середины 70-х годов и важные сдвиги в международной жизни того времени привели к тому, что Польско-литовское государство добилось восстановления своих позиций на Балтике, а также урегу­лирования отношений с Венгрией. Вместе с тем оно выдвинуло смелый план утверждения своего влияния в Чехии, Венгрии, Мол­давском княжестве и в Северном Причерноморье, который к середи­не 70-х годов уже частично был реализован. Королем Чехии уже был Владислав Ягеллон, молдавский господарь Штефан продолжал выступать в роли вассала Польши, а все еще сильная Волжская орда оказалась активным военно-политическим партнером Казимира.

Отношения с Московским государством на протяжении 70-х годов оставались формально мирными, хотя в скрытом соперничестве за влияние на Волхове Ягеллоны должны были уступить Ивану III¹⁰⁵.

Достигнутые Польско-литовским государством политические ре­зультаты, несмотря на их относительность, производили сильное впечатление на соседние державы не только сами по себе, но и пер­спективой их «наращивания» в недалеком будущем.

¹ Historia Polski. T. 1. W., 1957, cz. 2; История Венгрии. Т. 1. М., 1971; Исто­рия Югославии. Т. 1. М., 1963; Fraknoi V. M. Corvinus Konig von Ungarn 1458—1490. Freiburg, 1891; Nehring K. Matthias Corvinus, Kaiser Friedrich III und das Reich. Zum hungarisch-habsburgischen Gegensatz im Donauraum. Munchen, 1975; Kraus W., Kaser K. Deutsche Geschichte im Ausgange des Mittelalters. Stuttgart; Berlin, 1905—1912, Bd. 1—2; Wiesflecker H. Kaiser Maximilian I. Das Reich, Osterreich und Europa an der Wende zur Neuzeit. Wien, 1971-1975, Bd. 1—2.

² Черепнин Л. В. Образование русского централизованного государства. М._т 1961; Базилевич К. В. Внешняя политика русского централизованного госу­дарства. Вторая половина XV в. М., 1952.

³ История Чехословакии. Т. 1. М., 1956; Prehled dejin Ceskoslovenska. Praha, 1980, t. 1.

⁴ Historia Polski, t. 1, cz. 2, s. 78 — 106; Разумовская Л.  В. Очерки  по исто­рии польских крестьян в XV—XVI вв. М., 1968.

⁵ Historia Polski, t. 1, cz. 2,  s. 44, 107—145.

⁶ Historia Polski, t. 1, cz. 2, s. 126—130.

⁷ Heyd W. Historie du commerce du Levant au moyen age. Leipzig, 1886, Bd. 1—2; Charewiczowa L. Handel Lwowa z Moldawij i Multanami w wiekach srednich.— КН, 1924, г. 38; Мохов Н. А. Молдавский торговый путь в XIV— XV вв.— В кн.: Польша и Русь. М., 1974, с. 298—307; Подградская Е. М. Торговые связи Молдавии со Львовой в XIV—XV вв. Киев, 1968; Malowist M. Kaffa — kolonia genuenska na Krymie i problem wschodni w latachj 1453—1475. W., 1947, s. 48—94, 151—158, 173—179.

9 Papee F. Polska i Litwa na przelomie wiekow srednich. Krakow, 1904, t. 1, s. 21, 47; Kolankowski L. Dzieje Wielkiego Ksiestwa Litewskiego za Jagiellonow. W., 1930, t. 1, s. 238, 249—251, 2557~260, 266, 280, 291.

⁹ Papee F. Polska i Litwa..., s. 29—32; Halecki 0. Dzieje unii Jagiellonskiej. Krakow, 1919, t. 1, s. 452; Kolankowski L. Dzieje..., s. 344; Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства. М., 1910, с. 78 — 82; Он же. Литовско-русский сейм. М., 1901, с. 93—150; HOP, t. 1, s. 533 nast.

¹⁰ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV— XVI вв. М.; Л., 1950, № 53, с. 160; Kolankowski L. Polska Jagiellonow. W., 1936, s. 126.

¹¹ Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 44—46; Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960, с. 264—266; Kolankowski L. Dzieje..., s. 256—257,   260.

¹² Stryikowski M. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystskiej Rusi. Wilno, 1846, t. 2, s. 212-213.

¹³ ПСРЛ, т. 17, с. 543; Kolankowski L. Dzieje..., s. 257, 258, 260, 316, 318; Ca-(fiapeajiuee M. F. Pacnafl.., c. 260—264.

¹⁴ Dlugosz J.,  t. 5, s. 56—57.

¹⁵ ПСРЛ, т. 18, с. 204; Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 52.

¹⁶ Dlugosz J., t. 5, s. 110— -111; Kolankowski L. Polska Jagiellonow..., s. 1—104; idem. Dzieje..., s. 272, 280—281.

¹⁷ Dlugosz J., t. 5, s. 184, 201; Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховен­ством Оттоманской Порты до начала XVIII в. СПб., 1887, с. 227—250; Kolan­kowski L. Dzieje..., s. 281.

¹⁸ Dlugosz J., t. 5, s. 201; Сб. PИO, t. 41,   c. 522; Kolankowski   L. Dzieje..., s.   281.

¹⁹ HDP, t. 1, s. 497; Kolankowski L. Dzieje..., s. 319. Авторы «Истории польской дипломатии» считают, что Хаджи-Гирей до конца дней своих был верным со­юзником короля Казимира. Между тем Л. Коланковский видит в победе Хаджи-Гирея над Большой ордой в 1465 г. первую важную услугу Крыма Москве. Правда, этому тезису противоречит утверждение того же Коланковского о том, что Большая орда, а не Крым совершила набег на окраины Поль­ско-Литовского государства в 1469 г. (Kolankowski L. Dzieje..., s. 324). Это утверждение основано, как нам представляется, на недостаточно критиче­ском отношении Коланковского к сбивчивой информации Длугоша по дан­ному поводу (Dlugosz J., t. 5, s. 499—500), в частности к информации о том, что Менгли-Гирей и Мамак являлись ханами Великой орды, что Мамак вопреки воле Менгли-Гирея предпринял набег на Киевщину, Подолию в 1469 г., а потом в 1471 г. сын Мамака совершил поход на Молдавию, во время которого трагически погиб. Сам факт похода татар на Поднепровье в 1469 г. подтверждается материалами Петрковского сейма, однако в источ­никах нет дополнительных данных ни о том, что этот поход был совершен татарами Большой орды, ни о том, что сын Мамака предпринял поход на Молдавию, во время которого он якобы по приказу Стефана Молдавского и погиб (Rozbior krytyczny Annalium Poloniae Jana Dtugosza z lat 1445—1480. Wroclaw; W.; Krakow, 1965, t. 2, s. 258). Очевидная ошибка в призна­нии Менгли-Гирея «ханом надволжанским», отсутствие дополнительных дан­ных по всей остальной информации Длугоша позволяют ставить вопрос о том, что набег 1469 г. был совершен все же не Махмудом Золотой Орды, соправи­телем Ахмата, а крымскими татарами под эгидой предводителя рода Ширинов Эминека, для которого походы на Поднепровье были обычным делом и который конфликтовал с Менгли-Гиреем в 1469 г. Последнее обстоятельство объясняет тот сообщаемый Длугошем факт, что Менгли-Гирей информировал Краков о подготовке вторжения Эминека на окраины Польско-Литовского государства. При таком подходе к делу информация русских летописей об установлении политического сотрудничества Большой орды с Ягеллонами уже в 1469—1471 гг. выглядит вполне достоверной (ПСРЛ, т. 18, с. 241; т. 22, с. 474).

²⁰ ПСРЛ, т. 8, с. 151; Dlugosz J., t. 5, s. 398; Смирнов В. Д. Крымское ханство..., с. 241;  Kolankowski L.  Dzieje..,   s.  319.

²¹ Malowist M. Kaffa — kolonia..., s. 43, 65, 275.

²² Сб. РИО, т. 41, с. 10—11; Баьилсвич. К. В. Внешняя политика..., с. 103.

²³ Малиновский А. Ф. Историческое и дипломатическое собрание дел, происхо­дивших между российскими великими князьями и бывшими в Крыме татар­скими царями с 1462 по 1533 г.— Зап. Одес. об-ва истории и древностей, 1863, т. 5, с. 183—185; Malowist M. Kaffa — kolonia..., s. 283—285; Kolankowski L. Dzieje..., s. 313—314, 319—330.

²⁴ Kraus W. Deutsche Geschichte zur Zeit Albrecht II und Friedrich III (1438— 1486). Berlin, 1905, Bd. 1, S. 330—346; 531—544; 600—654; Wiesflecker H. Kaiser Maximilian I, Bd. 1, S. 11—18, 389—402.

²⁵ Schildhauer J. Veranderung in der Stellung der Hanse im Ost- und Nordseera-um von Stralsunder Frieden bis zum Frieden von Utrecht.— Acta Visbyensia, 1973, 4.

²⁶ История Швеции.   М.,  1974,  с.  128—131.

²⁷ Dtugosz J., t. 5, s. 136-137, 142-145; HDP, t. 1, s. 441-442.

²⁸ Historia Polski. W., 1957, t. 1, cz. 1, s. 554—561, 598—600; HDP, t. 1, s. 263—267, 414—419; Kolankowski L. Polska Jagiellonow..., s. 83, 88.

²⁹ Dtugosz J., t. 5, s. 142—145; Fraknoi V. M. Corvinus..., S. 37.

³⁰ HDP,   t.   1,   s.   441.

³¹ Historia Polski,  t. 1, cz. 2, s.  174.

^32-33 Ibid., s. 177-181.

³⁴ HDP, t. 1, s. 445—446; Dlugosz J., t. 5, c. 86.

³⁵ HDP, t.  1, s. 473.

³⁶ Babinger F. Mehmed der Eroberer und seine Zeit. Munchen, 1953, S. 144; Mehmed M. Pplitique Ottomane envers la Moldavie et le Khanat de Krimee.— Revue Roumaine d'histoire, 1974, N 3, p. 514; Papacostea S. La Moldavie etat tributaire de 1'Empire Ottoman au XV siecle.— Ibid.; Jablonownki A. Sprawy woloskie za Jagiellpn6w.— In: Zrodla Dziejowe. W., 1878, t. 10, s. 47, 48, 49; Stachon B. Polityka Polski wobec Turcji i akcyi antytureckiej w wieku XV do utraty Kilii i Bialogrodu (1484). Lwow, 1930; Уляницкий В. А. Мате­риалы для истории взаимных отношений России, Польши, Молдавии, Вала­хии и Турции в XIV— XVI вв. М., 1887, № 79, 80.

³⁷ Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches.  Gotha,  1909,   Bd. 2, S. 63; HDP,  t.   1,   s.   459,   473.

³⁸ Stachon B. Polityka  Polski...,  s. 170—171.

^39-40 HDP, t. 1, 473. Dlugosz J.,  t. 5, s.   207.

⁴¹ HDP,   t.   1,  s.   455.

⁴² Ibid., s. 463, 471, 477. На рубеже 50— 60-х годов польское правительство не раз возвращалось к этому проекту, оно предлагало его в 1459, 1464 гг., од­нако реакция на него неизменно оказывалась негативной как в Риме, так и в Империи .

⁴³ Pastor L. Geschichte der Papste seit dem Ausgang des Mittelalters. Freiburg, 1928, Bd. 2, S. 146 f.

⁴⁴ Хотя, как сообщает Длугош, Краков уже в 1457 г. открыто требовал предоставления Ягеллонам чешского и венгерского престолов ((Dlugosz J., t. 5, s. 142, 244, 289).

⁴⁵ Iorga N. Geschichte des Rumanischen Volkes. Gotha, 1905, Bd. 1, S. 339; Stachon B. Polityka Polski..., s. 170—171.

⁴⁶ Dtugosz J., t. 5, s. 68; Moxoв H.A. Молдавский торговый путь...

⁴⁷ Kraus W.  Deutsche Geschichte...,  Bd. 1, S. 424—444.

⁴⁸ Nehring K. Matthias Corvinus..., S. 20—23, 202—215; HDP, t. 1, s. 480.

⁴⁹ Dogiel M. Codex diplomaticus Regni Poloniae et Magni Ducatus Lithuaniae. Wilno,  1758,  t. 1,  s. 161—162.

⁵⁰ Pfehled dejin Ceskoslovenska, t. 1, s. 492—493.

⁵¹ Dtugosz J., t. 5, s. 289; Studia z dziejow polskich i czechoslowackich. W., 1960, t. 1, s. 168 nast.; Pastor L. Geschichte des Papste..., Bd. 2, S. 400; Pfehled dejin Ceskoslovenska..., t. 1, s. 494—496.

⁵² Kraus W. Deutsche Geschichte..., Bd. 1, S. 424—444.

⁵³ Dtugosz J., t. 5, s. 393—394; HDP, t. 1, s. 463.

⁵⁴ Schildhauer J. Veranderung   in der Stellung...,  S.  27.

⁵⁵ HDP, t. 1, s.

⁵⁶ Dlugosz J., t. 5, s. 407—409; Pastor L. Geschichte der Papste..., Bd. 2, S. 400.

⁵⁷ Bachmann A. Urkungen und Actenstiicke zur osterreichische Geschichte im Zeitalter Kaiser Friedrich III. Wien, 1879, Bd. 2; HDP, 460—461.

⁵⁸ Die Staatsvertrage des Deutschen Ordens in Preussen im 15. Jahrhundert, Marburg, 1955, Bd. 2, N 403; Dlugosz J., t. 5, s. 445—446.

⁵⁹ Pastor L. Geschichte der Papste..., Bd. 2, S. 400; HDP, t. 1, s. 437, 455; Kolankowski L. Polska Jagiellonow..., s. 123.

⁶⁰ Возможно, что неудачный поход Матьяша Корвина на территорию Молдав­ского княжества в 1467 г. был осуществлен с санкции Рима. Об этом можно судить по отношениям господаря Штефана с противником Римской курии чешским королем Иржи Подебрадом, последовавшим после похода. Неже­лание молдавского господаря вернуть Венгрии важный причерноморский порт в устье Дуная — Килию (до 1465 г. он был под венгерским контролем) указывало на возможное совпадение интересов Молдавского княжества, Тур­ции и Польши в данном вопросе. Iorga N. Geschichte des Rumanischen Vol­kes..., Bd. 1, S. 341, 348.

⁶¹ Pfehled dejin Ceskoslovenska, N 1, s. 494—498; Dlugosz J., t. 5, s. 398.

⁶² Dlugosz J., t. 5, s. 453,455—458; Stachon B. Polityka Polski..., s. 163; HDP, t. 1, s. 481, 486.

⁶³ Dlugosz J., t. 5, s. 489—492; Pfehled dejin Ceskoslovenska, № 1, s. 496—497.

⁶⁴ Nehring K.  Matthias  Corvinus...,  S.  33—35,  36—38.

⁶⁵ Dlugosz J., t. 5, s. 494—496; Palacky F. Dejiny narodu Ceskeho v Cechach a v Morave. Praha, 1878, D. 4; Prochaska A. Krolewic Kazimierz Jagielloiiczyk i Jerzy Czeski.— Przegla,d Historyczny, 1913, z. 1, r. 17.

⁶⁶ Kolankowski L. Polska Jagiellonow..., s. 123; Nehring K. Matthias Corvinus..., S. 38.

⁶⁷ Dlugosz J., t. 5, s. 494—496.

⁶⁸ HDP, t. 1, s. 485.

⁶⁹ Dlugosz J., t. 5, s. 518—521; Heck R. Elekcja Kutnohorska.— Sobotka, 1971, z. 2, r. 32, s. 193—235; Pfehled dejin Ceskoslovenska, JYs 1, s. 521.

⁷⁰ В 1471 г., еще до коронации Владислава в Праге, Корвин попытался передать вопрос о чешской короне на арбитраж Рима и Империи ((Nehring K. Matt­hias Corvinus..., S. 52; Scriptores rerum Silesicarum. Bd. 13. Breslau, 1893, N 72, s. 43—44).

⁷¹ HDP, t. 1, s. 486, 488, 489; Nehring K. Matthias Corvinus..., S. 47.

⁷² Iorga N. Geschichte des Rumanischen Volkes..., Bd. 1, S. 346—348.

⁷³ Dlugosz J., t. 5, s. 524—528, 543—544, 565; Prochazka A. Wyprawa sw. Kazimierza na Wegry.— Ateneum Wilenskie, 1923, N 1; Nehring K. Matthias Corvinus..., S. 72.

⁷⁴ Dlugosz J., t. 5, s. 627, 641; Nehring K. Matthias Corvinus ..., S. 51, Stachon B. Polityka Polski..., s. 173, 176.

⁷⁵ HDP, t. 1, s. 491; Kolankowski L. Polska Jagiellonow..., s. 120—122; StachonB. Polityka   Polski...,   s.   183.

⁷⁸ Iorga N. Geschichte des Rumanischen Volkes, Bd. 1, S.  348.

⁷⁷ Nehring K. Matthias Corvinus..., S. 91—93, 95—96; HDP, t. 1, s. 491.

⁷⁸ Garbacik J. Kallimach jako dyplomata i polytyk. Krakow, 1948, s. 41; Stachoii B. Polityka Polski..., s. 183.

⁷⁹ Dlugosz J., t. 5, s. 636, 637, 638; HDP, t. 1, s. 491.

⁸⁰ Длугош подчеркивал, что Трухцесс не решался на войну против Польши без поддержки венгерского короля (Dtugosz J., t. 5, s. 630—632, 637—638).

⁸¹ Iorga N. Geschichte des Rumanischen Volkes, Bd. 1, S. 348 ff.

⁸² Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 152, 325—334; lorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches, Bd. 1, S. 162—167. Этому поражению предшество­вали важные переговоры Узун Хасана с польским королем Казимиром, в ходе которых речь шла не только о заключении антитурецкого союза меж­ду ними, но и о поддержке Узун Хасаном всей тогдашней внешнеполитиче­ской программы Ягеллонов (в частности, планов польско-чешско-венгерской унии, а также проекта передачи Польше всего Причерноморья, всей Греции и Константинополя в случае совместной их победы над султаном Мехмедом). Dlugosz J., t. 5, s.   567.

⁸³ Iorga N.  Geschichte des Osmanischen  Reiches, Bd. 2, S.  184; Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 391-392; Dlugosz J., t. 5, s. 543.

⁸⁴ В польской историографии высказывались даже предположения о том, что попытки Казимира укрепиться на Крымском полуострове, в частности в Каффе, могли ускорить активизацию политики Порты в отношении Север­ного Причерноморья (Garbacik J. Kallimach..., s. 41).

⁸⁵ Mehmed M. La politique Ottomane a 1'egard de la Moldavie et du khanat de Krimee la fin du regne du Sultan Mehmed II «le lonquerant».

⁸⁶ Diugosz J., t. 5, s. 611—612; Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 379.

⁸⁷ Ф. Бабингер отмечал, что Корвин готов был установить с Мехмедом такую же дружбу, в какой находился с последним в 1477—1478 гг. король неаполи­танский Фердинанд. Н. Иорга даже говорил о вполне конкретных шагах Корвина в этом направлении, а К. Неринг фиксирует тогдашнюю «двойную игру» Корвина в турецком вопросе, считая, что венгерский король тем самым создавал благоприятные условия для начавшейся его борьбы с Фридрихом III за сферы влияния в регионе. Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 393— 394; Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches, Bd. 2, S. 181; Nehring K, Matthias Gorvinus..., S. 107, 117, 118 f.

⁸⁸ Babinger F. Mehmed der Eroberer.., S. 379, 391, 394; Stachon B. Polityka Polski..., s. 182; Mehmed M. La politique Ottomane..., p. 518.

⁸⁹ Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 392, 395; История Югославии, т. 1, с. 135, 136.

⁹⁰ Babinger F.   Mehmed der Eroberer...,  S. 393—396.

⁹¹ Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches,  Bd. 2, S. 185—189.

⁹² Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 108—111; Malowist M. Kaffa — kolonia..., s. 312—316; Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 374 f.

⁹³ Зевакин Е. С., Пенчко Н. А. Очерки по истории генуэзских колоний на За­падном Кавказе в XIII—XIV вв.— ИЗ, 1938, № 3, с. 114, 121, 124, 128; Malowist M. Kaffa — kolonia..., s. 329—331 nast.; Mehmed M. La politique Ottomane..., p. 522; Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches, Bd. 2, S. 174; Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 374—376.

⁹⁴ Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 109—111; Смирнов В. Д. Крым­ское ханство..., с. 281—293; Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches, Bd. 2, S. 173—174; Kurat Akdes Nimet. Topkapi Sarayi Miizesi Arsivindeki Alton Ordu, Krim ve Turkistan Haularina ait yarlik ve bitikler. Istanbul, 1940; Babinger F. Mehmed der Eroberer..., S. 376.

⁹⁵ ИСРЛ, т. 8, с. 181; Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды..., с. 260 cл.; Kolankowski L. Dzieje...,  s.  330,  340.

⁹⁶ Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 114—115; Греков И. Б. Очерки истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. М., 1963, с. 185 и сл.

⁹⁷ Kurat Akdes Nimet. Topkapi..., s. 38; Mehmed M. La politique Ottomane..., p. 530; Базилевич К. В, Внешняя политика..., с. 112, 123.

⁹⁸ В определении времени выдачи ханского ярлыка Ивану III в историографии существуют разногласия: М. Г. Сафаргалиев датирует ярлык 1476 г., К. В. Базилевич — 1480 г. (как нам представляется, без достаточных осно­ваний).

⁹⁹ Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 115; Mehmed M. La politique Otto­mane..., p. 531; Inalcik H. Yeni vesikalara gore kirim hanliginin Osmanli tabiligine girme si ve ahitname meselesi (Проблема подчинения Крымского ханства Оттоманской империи и вопрос об АЬИпате в свете новых турецких документов).— Belleten (Ankara), 1944, v. 8, s. 217.

¹⁰⁰ Смирнов В. Д. Крымское ханство..., с. 273—274 и cл.; Mehmed M. La po­litique Ottomane..., p. 525 u. a.

¹⁰¹ Как известно, в качестве таких представителей в Каффе довольно долго находились сыновья султанов, часто становившиеся потом преемниками пре­стола, например Селим II или сам Сулейман, что, разумеется, указывало на большое стратегическое значение Каффы и всего Крыма в общих политических расчетах и планах Османской империи того времени. Смирное В. Д, Крымское ханство..., с. 362; Сб. РИО, т. 41, с. 245—246; Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 419—421, 465; Iorga N. Geschichte des Osmanischen Reiches,   Вd. 2, 8. 310, 342, 345.

¹⁰² Греков И. Б. Очерки..., с. 185 и ел.; Он же. К вопросу о характере политиче­ского сотрудничества Османской империи и Крымского ханства в Восточной Европе в XVI—XVII вв. (по данным Челеби).— В кн.: Россия, Польша и Причерноморье в XV-XVIII вв. М., 1979, с. 299-314.

¹⁰³ Nehring К.  Matthias Corvinus..., S. 117, 118,  119.

¹⁰⁴ Dlugosz J., t. 5, s. 636, 640—642, 662; Kolankowski L. Dzieje..., з. 304—314; Idem. Polska Jagiellonow..., е. 122.

¹⁰⁵ Базилевич К. В. Внешняя политика..., с. 88—98; Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. Л., 1961, с. 291; Греков И. Б. Очерки..., с. 174—181 и сл.