ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Развитие добычи, увеличение экспорта и в какой-то мере переработки нефти в Саудовской Аравии послевоенного времени оказали глубокое и многостороннее, хотя и противоречивое воз­действие на ее хозяйство, общество и политику, привели к значи­тельным социально-экономическим сдвигам.

В страну, где господствовали феодально-племенные отно­шения, со средневековой или досредневековой экономикой было перенесено из самой развитой державы капиталистического мира гигантское современное предприятие с передовой технологией и организацией труда. Создавая его на базе крупнейших в мире месторождений нефти, американские компании ставили задачу выкачивать из недр Саудовской Аравии ценное сырье и получать максимальные прибыли.

Но само существование этого предприятия вызвало необра­тимые перемены в стране. В Саудовской Аравии сложилось ядро современного промышленного пролетариата, который своими вы­ступлениями с экономическими и политическими требованиями показал, что у него стали появляться зачатки классового само­сознания. Современный капиталистический сектор некоторое время оставался инородным телом в докапиталистическом социально-экономическом организме страны. Но постепенно во все убыстряю­щемся темпе вокруг него и под его влиянием началось развитие торговли, второстепенных отраслей экономики, транспорта, от­дельных национальных капиталистических предприятий.

Рост нефтедобычи, а с начала 70-х годов и резкий подъем цен на нефть многократно увеличили объем прямых отчислений правительству Саудовской Аравии. Даже в условиях, когда зна­чительная часть этих средств шла на «потребление», они стимули­ровали развитие товарно-денежных отношений, разрушение преж­них укладов и появление капиталистического уклада. Этот процесс еще более ускорился, когда стал быстро расширяться общенацио­нальный фонд накопления, а феодальное государство было вынуж­дено взять на себя задачу создания государственно-капиталисти­ческого сектора.

К 70-м годам страна добилась некоторых успехов в развитии и преобразовании экономики, создала практически с нуля си­стему светского образования с широкой сетью школ всех сту­пеней, включая университеты, заложила основы современного здравоохранения. Однако эти результаты более чем скромны, если учитывать размер финансовых ресурсов, попадавших в руки ее правящего класса. Он просто «потреблял» огромные суммы, расходовал их непроизводительно на вооруженные силы, органы подавления, бюрократический аппарат. Социально-экономические проекты правительства были вызваны не столько стремлением к прогрессу, сколько пропагандистскими, политическими мотива­ми, попытками убедить собственное население, будто доходы от нефти не только идут правящей династии и ее окружению, но и расходуются на благо всего народа.

Объективные потребности развития саудовского общества — от создания многоотраслевой национальной экономики на базе, современной технологии до оседания кочевников, от эмансипации женщин до подготовки и производительного использования собственных кадров — сталкивались с архаическим социально-поли­тическим устройством. Этот конфликт был глубоким и болезнен­ным сам по себе. Но он усугублялся тем, что архаизм социально-политической системы был молод, он имел возраст не более двух поколений. Феодальное централизованное государство, сложившееся всего лишь в 20—30-е годы, не только соответствовало тогдашнему уровню аравийского общества, но и было для него шагом вперед по сравнению с феодально-племенной раздробленностью, междоусобицей и сепаратизмом. Однако и саудовское общество, и  новые для  него формы  политической организации  отставали от эпохи на многие сотни лет. Современный капитализм ворвался в аравийский феодально-племенной заповедник своими  передовыми предприятиями, средствами коммуникаций, товарно-денежными  отношениями,  военной  технологией и организацией. Все это привело к появлению  новых  классов  и  социальных  групп, проникновению новых идей.

Правящий класс Саудовской Аравии, несмотря на свою архаичность, временно оказался сравнительно устойчивым и цепким в удержании власти и пытался  приспособиться  к  меняющимся условиям. Одна из его особенностей стояла в том, что он вырос из недр аравийского общества, а не был посажен извне. К 70-м годам он  был  представлен  многочисленным  кланом  Саудидов, игравшим  роль «господствующего племени», феодально-племенной и  религиозной знатью, связанной с  ним  социально-политическими и родственными узами, а также торгово-спекулятивной буржуазией. Относительная устойчивость власти Саудидов опре­делялась тем, что, расправляясь с рабочим движением и революционно-демократической оппозицией, их «племя» удовлетворяло интересы других звеньев правящего класса, бюрократии, военных и обеспечивало их лояльность. В 60—70-е годы Саудиды осторожно балансировали между преобладающими консервативными кругами в правящем классе и растущим числом сторонников реформ и кое-какой модернизации.

Специфической особенностью правящего класса Саудовском Аравии было то, что он получал подавляющую часть дохода не на основе частной собственности на орудия и средства производства, будь то земля, скот, заводы, не из феодальных владений, не в результате эксплуатации массы аравийских трудящихся. Богатства в его руки поступали благодаря его положению феодаль­но-племенной верхушки ближневосточного образца, опирающейся на государственную машину, верхний эшелон который он и состав­лял, на аппарат подавления в виде армии, полиции, судов, на остатки военно-племенной организации. Главным источником до­ходов верхушки было присвоение уникальной земельной ренты (слившейся с рентой-налогом), получаемой благодаря наличию в недрах страны в огромных количествах нефти. Это сырье прев­ратилось в необходимый всем товар на определенном этапе раз­вития человеческой цивилизации, хотя аравийское общество не имело отношения к тому, что человечество стало удовлетворять свои потребности в энергии и химическом сырье в основном за счет нефти. Если при этом несомненно осуществлялась экс­плуатация сравнительно немногочисленного отряда рабочих (не­сколько десятков тысяч в нефтяных компаниях вместе с подряд­ными фирмами), то доля прибавочного продукта их труда была мизерной по сравнению с общей стоимостью добываемого сырья. В косвенной форме правящий класс эксплуатировал труд амери­канцев, западноевропейцев и японцев, вложенный в нефтеоборудование и технологию. Но и этот материализованный труд состав­лял незначительную часть стоимости добываемой нефти, по праву принадлежащей народу Саудовской Аравии, но узурпированной ее правящим классом.

В определенном смысле можно говорить о том, что нефтяная рента заменила прежние доходы феодально-племенной верхушки, получаемые не непосредственно с подвластного ей кочевого и осед­лого населения, а в результате внешнеэксплуататорской деятель­ности. Феодально-племенная верхушка стала «обуржуазиваться», т. е. участвовать в земельных спекуляциях, импортной торговле, государственных подрядах. Но все эти виды деятельности были вторичными, производными от нефтяных доходов, а чаще подобный «бизнес» просто паразитировал на нефтяной ренте.

Правящий класс в Саудовской Аравии, как, впрочем, и в дру­гих аравийских нефтяных монархиях, приобрел еще одну особен­ность. Оставаясь преимущественно феодальным (хотя и «обур­жуазивающимся») классом внутри страны, он стал частью международной финансовой олигархии. Колоссальные средства, вло­женные в ценные бумаги и банки США и Западной Европы, превратили саудовскую знать во влиятельную финансовую груп­пировку в капиталистическом мире, хотя отсутствие кадров, бан­ковского аппарата и опыта сделали ее реальное влияние и вес гораздо меньше, чем размеры ее банковских счетов и ценных бумаг. Различия между «собственными» деньгами Саудидов и государственной казной никогда в этом королевстве не были столь существенными, чтобы задавать вопрос о том, кому принадлежат средства, вложенные за границу. Через каналы международных финансовых организаций и транснациональных корпораций это: правящий  класс  участвует — хотя  и  на  вторых-третьих  ролях, часто в качестве рантье — в непосредственной эксплуатации трудящихся и развитых капиталистических и развивающихся стран.

Двойственный характер правящего класса Саудовской Аравии — «обуржуазивающихся» феодалов внутри страны и специфической финансовой буржуазии на международной арене — определял противоречивость, иногда кажущуюся, иногда подлинную, ее внешней политики. Как союзник и клиент американского импе­риализма,   как   составная   часть   международного   финансового капитала, объединенный с ним общностью интересов, королевским режим должен был бы поддерживать американские внешнеполитические акции. Но в качестве хранителя святых мест ислама, имама    общины мусульман-«единобожников» король Саудовской Аравии (выразитель интересов  правящего  клана, заинте­ресованного во внутренней стабильности режима) был вынужден выступать против израильской агрессии, сионизма, объявлять нефтяное эмбарго,  направленное  против  Соединенных  Штатом, поддерживать правое дело арабского народа Палестины, требо­вать освобождения из-под власти «неверных» Восточного Иерусалима с его мечетью Аль-Акса, осуждать, в частности, соглашения в Кэмп-Дэвиде, сепаратный мир между Египтом и Израилем.

Распределение нефтяной ренты осуществлялось в Саудовской Аравии централизованным путем — с помощью ли прямого дележа части доходов среди правящего класса, путем ли коррупции, ставшей полулегальным государственным институтом. Основное движение средств шло сверху вниз — от монарха к его окружению, феодально-племенной и религиозной знати, купечеству. Это также было продолжением прежней практики аравийского феодального государства.

На торговле, земельных спекуляциях, подрядах, домостроении, на кое-какой промышленной деятельности в стране выросла своя буржуазия. Статус крупных торговых домов в обществе Саудовской Аравии к 70-м  годам  уже  равнялся статусу  влиятельных бедуинских шейхов, хотя богатство торговцев было неизмеримо больше.  Происхождение этого богатства было торгово-спекулятивное. Саудовская крупная буржуазия в   значительной степени паразитировала на нефтяных доходах, нефтяной ренте, присваивая себе ее весомую часть при вторичном  распределении  и используя отсталость саудовского общества. Именно это вызывало ее социально-политический консерватизм. Кроме того, она прочно срослась с режимом и непосредственно с «господствующим пле­менем» Саудидов. Существующий режим устраивал ее постольку, поскольку способствовал ее быстрому обогащению, обеспечивай репрессиями или подкупом необходимую ей социальную стабильность. Государство осуществляло прямое или скрытое финансирование саудовских фирм, предоставляя им кредиты и субсидии, выгодные заказы, освобождая  от подоходного  налога и налога на компании, от пошлин при ввозе оборудования, машин и мате­риалов ¹.

Слияние торговых домов с правящим феодально-племенным классом шло в двух направлениях. К соблазнительной и высоко­прибыльной спекулятивно-торговой деятельности приобщалось все больше феодально-племенной знати — от представителей кла­на Саудидов до мелких племенных шейхов. Но и Саудиды были вынуждены предоставлять престижные и денежные посты пред­ставителям купечества. В числе руководителей министерств, по­сольств, крупных ведомств появлялись члены или доверенные лица ведущих коммерческих кланов Али-Реза, аль-Гусайби и др. Не имевшие достаточно ветвистого генеалогического древа купечес­кие семьи и гордая «голубизной» крови и отдаленными предками феодально-племенная знать не вступали между собой в браки. Но это не мешало их деловому, социальному и политическому сотрудничеству.

Не только внутренние причины определяли консерватизм высших слоев торговой буржуазии. Традиционно сотрудничая с ино­странным капиталом, она превращалась в его прямого представи­теля в качестве импортера готовых изделий, сырья или оборудо­вания, его агента при подрядных работах, приобретала открыто компрадорский характер. Это относится и к новой буржуазии, выросшей вокруг АРАМКО в Восточной провинции, и к старому хиджазскому купечеству. Поэтому в отношении крупной саудов­ской буржуазии применять термин «национальная» можно, лишь ставя кавычки или с большими оговорками.

У нас нет данных о конкретных противоречиях между правя­щей знатью и окрепшей буржуазией. Но можно предполагать, что торгово-спекулятивная буржуазия все же была недовольна тем, что самый большой кусок от нефтяного пирога доставался не ей, а клану Саудидов. Будучи в целом более просвещенной и образованной, чем «господствующее племя», буржуазия яснее видела опасность углубления разрыва между «верхами» и «низа­ми» и могла бояться того, что вопиющий архаизм режима приведет к социальному взрыву такой силы, что он разрушит как здание монархии, так и новые и старые купеческие дома. Поэтому при всем своем консерватизме она выступала за реформы.

Также отсутствует информация о настроениях средних слоев национальной буржуазии, к которым можно отнести некрупных оптовых и розничных торговцев, крепнущее богатое крестьянство, которое стало вести хозяйство фермерского типа, владельцев не­больших предприятий и мастерских в сферах легкой промышлен­ности, услуг, ремонта автомашин и бытовой техники. Можно предположить, что эти слои, извлекая растущие доходы из эконо­мического бума, были недовольны полным отсутствием полити­ческих прав. В отличие от крупных коммерческих домов они не имели голоса в принятии решений даже на «техническом уровне». Хуже образованные, как правило, верные традициям, находившиеся под влиянием мутавва и улемов, эти слои могли составить консервативную оппозицию режиму, недовольную и экстравагантностью поведения, и расточительством правящей знати, и ее умеренными реформами, трактуемыми как неприемлемые бида — «новшества».

Нефтяными доходами в прямой или косвенной форме поль зовались городские слои и группы промежуточного типа — служащие бюрократического аппарата, армии, полиции, технические специалисты, учителя. Значительные выгоды через правительственные субсидии получала часть преданных династии «благородных» кочевых племен. Так расширялась социальная база режима: часть этих групп населения превращалась в низшие слои пра­вящего класса, их лояльность высоко оплачивалась.

Но  именно  среди  «промежуточных»,  или   «средних»,   городских   слоев   появились отдельные группы, способные к политической организации. Из них выходили представители революционно-демократической оппозиции режиму — молодые офицеры, журналисты, учителя, служащие, мелкие торговцы. Из них, а также из саудовских рабочих образовался костяк нескольких подпольных революционных организаций. Свои  идеологические установки  они   черпали   извне, но объективно   выражали   интересы    как национальной  буржуазии, так  и широких масс населения.

Обогащение «верхов» и процветание «промежуточных» слоев лишь  незначительно затронули большинство населения. Малоземельное или безземельное крестьянство,    малоимущие или   неимущие   полукочевники,   мелкие ремесленники — все они несли на своих плечах тяжесть капиталистической трансформации общества. Их жизненный уровень поднялся гораздо меньше, чем позволяли  возросшие доходы государства.   Импорт  продовольствия и промышленной продукции разорял их, а переход к новым занятиям, вступление в ряды пролетариата сопровождался трудной ломкой прежнего уклада, образа жизни и не всегда и не сразу означал улучшение благосостояния. Для большинства жителей Саудовской Аравии докапиталистические формы эксплуатации сочетались с капиталистическими.

В 50—60-е годы и на государственной службе, и в бизнесе, и в свободных профессиях были заняты десятки тысяч специалистов-иностранцев — управляющие, инженеры и техники, преподаватели, врачи, журналисты, экономисты. Они приняли на себя общественно-экономическую роль, которую должны были бы играть «средние слои» саудовского общества, но при этом оставались как бы вне общества. Подобная ситуация усугубилась в конце 60-х — в 70-е годы, когда в связи с ростом доходом и развитием экономики в страну прибыли многие сотни тысяч квалифицированных и неквалифицированных иммигрантов, составивших большинство лиц наемного труда и среди «средних слоев» и среди рабочих. В подавляющем большинстве они не становились саудовскими гражданами и унаследовали в новых исторических и социально-экономических условиях роль, которая в традицион­ном аравийском обществе отводилась ремесленникам-суннаа и вольноотпущенникам. И те и другие могли добиваться богатства и влияния в своей области, но никогда не станови­лись вровень с правящей аристократией, не пользовались политическими правами. Это создавало социальную напряжен­ность нового характера, хотя пока что иммигранты оставались политически пассивными, так как были заинтересованы в зара­ботке и находились под жестким контролем полиции и органов безопасности.

В общей характеристике саудовского общества «нефтяной эпохи» при определении степени развития капиталистических отношений трудно найти шкалу оценок. Если за критерий принять долю доходов от предприятий капиталистического типа, в том числе от добычи нефти, в валовом национальном продукте, то, казалось бы, саудовское общество можно было бы назвать «капиталистическим» еще в середине 40-х годов, что явно неприемлемо. Если же говорить о численности или доле лиц, связанных с докапиталистическими укладами, то и в начале 70-х годов они составляли более половины корен­ного саудовского населения. Форма распределения нефтяных доходов среди правящего класса также в значительной степени была докапиталистической. Видимо, логичнее говорить о Саудов­ской Аравии 60—70-х годов как об обществе «феодально-капита­листическом». Естественно, что в таком обществе, где капитализм наложился на феодально-племенные отношения, усложненные полукастовой структурой, социальные грани изломаны и зачастую размыты.

Создание централизованного государства, запрет межплемен­ных войн и набегов, прекращение существования племен или их конфедераций в качестве независимых политических единиц — все это ослабляло племенную структуру еще с 30-х годов. Процесс замены племенной солидарности другими социальными связями резко усилился с оседанием бедуинов, ростом городов, с сов­местным участием членов различных племен в промышленной и торговой деятельности, миграцией населения из одних районов в другие ².

Однако Саудовская Аравия, как и многие другие страны с сильными родо-племенными традициями, демонстрировала, что кровно-родственные связи сохраняются и в новых социаль­но-экономических условиях и намного переживают хозяйствен­ные, общественные, географические и другие условия, их поро­дившие. Кровное родство, принадлежность к клану или племени все еще определяли место индивидуума в обществе, успех или неудачу его продвижения как в традиционных, так и в новых сферах деятельности ³. Приоритет в обществе отдавался инте­ресам и солидарности родственной группы против интересов индивидуума и тех, кто находился вне этой группы. Фаворитизм, кумовство по отношению к членам семьи, клана, племени господ­ствовали в экономической сфере, в государственной бюрократии, в вооруженных силах. Поддержание чести и репутации семьи считалось ответственностью каждого, а обязанность кровного мщения связывала даже отдаленных родственников. Авторитет шейхов и племенной знати был высок.

Люди редко поднимались вверх без семейных связей. Даже шейх  Мухаммед Сурур  ас-Саббан, сын африканца-вольноотпущенника, который был в 50-е годы главой министерства финан сов и национальной экономики (а до этого — личным советником короля), добился успеха в значительной степени благодаря тому, что он был связан с влиятельной семьей Ааль Саббанов ⁴.

Мы   намеренно  не употребляем слово «трибализм»  применительно к  Саудовской Аравии, так как этот термин устойчиво относится исследователями  к обществам    африканских стран южнее Сахары, и ограничимся выражением «кровнородственные и племенные связи». Хотя ислам в принципе признавал равенство всех  людей,   но   многие   столетия   он   мирно сосуществовал   с   племенной   и   полукастовой   структурой   аравийского общества. После разгрома ихванского движения племенные, кровнородственные связи вписались в раннефеодальную по своей сути структуру централизованного государства. Естественно,   что   они   не   могли   исчезнуть   за   три-четыре десятилетия «нефтяной эпохи».  Клановые связи  все еще считаются  важнее компетентности, трудолюбия и других деловых качеств, а личное доверие   и  симпатии   важнее точности  бухгалтерского расчета. Все это трудно совместить с развитием капиталистических отношений и в целом любой модернизации.

Кровнородственные связи по-прежнему затушевывали и классовую эксплуатацию, и классовые грани в аравийском обществе. Племенная взаимопомощь, отношения патрона и клиента, патриархальный авторитет главы рода или племени зачастую оказывались сильнее новых социальных связен и классовой принадлежности.

Но  хотя семейные связи оставались могущественными в саудовском обществе,  их характер постепенно менялся. Племенные объединения постепенно уступали место    семейным группам более ограниченного размера. Эти  изменения особенно чувствовались в прослойке, получившей современное образование, среди чиновников, торговцев, интеллигенции, квалифицированных рабочих. Образованные саудовцы больше стремились к моногамии. Полигамия постепенно исчезала в этой среде  не только  потому,  что  стоимость женитьбы  становилась все более высокой, но также  и  потому,  что  моногамный  брак больше отвечал новому образу жизни и  функциям  современного человека. В этих же семьях склонялись  к  тому, чтобы дать образование своим дочерям и даже своим женам. Существование  подобных  семейных  очагов  отражало   эволюцию  образа жизни  и  мышления,  которая   вызывалась  и   новыми   формами образования    и    опыта, и конфликтом поколений. Но одно лишь светское образование и довольно   высокий доход   не­обязательно приводил  к  созданию атомарных семей. Юноша, покинув   родителей, продолжал   оказывать уважение и приз­нательность своему отцу,  поддерживая  крепкие личные семейные связи. Родственники предпочитали селиться рядом друг с другом  даже в современном   городе. Женщины продолжали публично носить чадру и не могли допустить, чтобы их видели мужчины за пределами узкого семейного круга. Напомним, что само слово   «арабы» в Аравии означало кочевников, бедуинские   племена в первую очередь. Оно не распространялось на потомственных земледельцев — феллахов, рабов и вольноотпущенников, «низшие племена», ремесленников-суннаа. Расширительное применение слова «арабы» — это уже плод XX в.

Национальное сознание, т. е. сознание принадлежности к некоей «саудоаравийской» нации, в стране было развито мало. Это констатировали   и   западные   исследователи ⁵.  Появление новых   средств   коммуникаций   и   информации,  усиление   хозяй­ственной  взаимозависимости  различных  провинций,  контакты  с иностранцами  и  поездки за  границу,  которые демонстрировали разницу в культуре и образе жизни в Саудовской Аравии и за ее   пределами, ускорили и  формирование нации, и   появление чувства   национальной   принадлежности.  Но  реальное образование  «саудоаравийской  нации» даже в рамках смутно  опре­деленной «аль-умма аль-арабийя» — «общеарабской    нации», несомненно, далеко еще  не достигло уровня, до  которого этот процесс дошел,   например, в Египте  или   Сирии. Семейно-племенные и религиозные связи, несмотря   на общность языка, культуры, истории, единство территории, складывающееся хозяйственное единство, во всяком случае на начало 70-х годов оставались более мощными, чем «общенациональные».

Можно согласиться с утверждением М. Уэннера, автора статьи «Саудовская Аравия. Выживание традиционных элит», который писал: «Племенные связи и вес племен в политической организации Саудовской Аравии остается чрезвычайно велик, поэтому трудно говорить о национализме в обычном смыс­ле» ⁶. Сама идея национального территориального государст­ва — родины — была новой для аравийского общества. Концеп­ция «родины», преданность которой человек демонстрирует прежде всего, противоречит духу ислама, который делает акцент на универсальную общность верующих, противопостав­ленных немусульманам.

Национальное сознание и националистические чувства в Саудовской   Аравии   ограничивались небольшой прослойкой насе­ления, связанного с современным    сектором в экономике, гражданской и военной бюрократии. Те, кто называли себя «националистами», скорее были реформистами и модернистами; они хотели создать более современное общество. Но чувстиа их были настолько смутными, что левое крыло «националистов» отвергало даже слово «саудовский» в названии их народа и нации из-за своего отношения к Саудидам. Поэтому странно выглядят попытки некоторых буржуазных авторов связать складывание нации в государстве Саудовская Аравия и пони-ление националистических чувств именно с преданностью коро­лю ⁷. «Среди большей части населения принадлежность к стране означает, что оно признает короля своим сувереном и идентифицирует его с имамом — религиозным лидером»⁸,— пи­сали, например, авторы «Регионального справочника» в сере­дине 60-х годов. Так объективно существующие или складына-ющиеся реальности — нация и родина — буржуазные авторы подменяли исключительно «понятиями» нации или родины, а их самих — чувствами преданности режиму.

Кроме кровнородственных связей ислам оставался в сардин­ском обществе доминирующей традиционной силой. Он прони­зывал социально-политическую структуру, которая сложилась по его канонам, систему права, быт, социальную психологию.

Ислам  оказывал  на  жизнь общества  в  Саудовской  Аранни более   интенсивное   и   постоянное   воздействие, чем где бы то ни было в мусульманском мире, так   как именно она были местом рождения мусульманской религии и оставалась изолированной от соперничающих идеологических и культурных воздействий. Саудовская Аравия никогда не испытывала на себе такого влияния иностранной культуры, как Магриб и Ливан французской, Египет — французской и английской, даже княжества  Персидского залива или Южный Йемен — английской. Лишь в конце  60-х — начале 70-х годов массовое вторжение некоторых потребительских ценностей американского образца и учеба нескольких тысяч саудовцев в США способствовали проникновению американского влияния. Но оно было ограниченным и едва затрагивало часть состоятельной и образованной прослойки.

Вопрос о том, являлся ли в средние века ислам сам по себе препятствием для генезиса и развития капиталистических отношений, остается в мировой науке открытым. Но в Саудовской Аравии ислам в его ваххабитской (ханбалитской) форме ассоциировался и с традиционными общественными институтами (такими, как устаревшая система распределения расходом государственной казны), и с архаичной системой власти в лице клана Саудидов и примыкавших к ним групп, и с пережившей свой век системой права, и с традиционным образованием с его упором на богословские предметы, и си средневековым мышлением, фатализмом, смирением с судьбой предопределенной Аллахом. Поэтому модернисты в Саудовском Аравии, начиная со «свободных принцев» и кончая «разночин­цами» и революционно-демократической оппозицией, требовали изменить, модернизировать ислам, привести его в соответствие с нуждами последней четверти XX в., быстрыми социально-эконо­мическими изменениями в саудовском обществе.

Однако именно на каноны ислама ссылалось «господствующее племя» Саудидов для оправдания, легализации и сохранения своей власти. В этом смысле характерен ответ эмира Абдаллаха ибн Абд аль-Азиза «свободным эмирам», опубликованный в бейрутских газетах: «Таляль утверждает, будто в Саудовской Аравии нет конституции и демократических свобод. Таляль хорошо знает, что в Саудовской Аравии есть конституция, вдохновленная Ал­лахом, а не составленная человеком. Я не могу поверить, что су­ществует араб, который полагает, будто в Коране есть хотя бы одно упущение, позволяющее появиться несправедливости. Все законы и декреты в Саудовской Аравии вдохновлены Кораном, и Саудовская Аравия горда иметь такую конституцию... Что ка­сается заявления Таляля о социализме, то такой вещи, как правый или левый социализм, не существует. Подлинный социа­лизм — это арабский социализм, изложенный в Коране. Таляль много говорил о демократии, хотя он знает, что если есть подлинно демократическая система в мире, то она существу­ет именно в Саудовской Аравии»⁹.

Ислам в его ваххабитской форме и племенные и клановые связи — реально существующие и долгосрочные факторы в са­удовском обществе. Даже в условиях быстрого развития капита­листических отношений они будут оказывать воздействие и на эволюцию социально-политической структуры, и на характер потенциальных революционных конфликтов.

Изменения в обществе Саудовской Аравии происходили быстрее, чем в других ближневосточных странах, учитывая, конечно, точку отсчета. Старый общественный баланс был нарушен и навсегда потерян. Страна столкнулась с острыми внутренними противоречиями, неизвестными ей раньше. Они были вызваны изменением ее классовой структуры, постепенным усилением буржуазии, ростом рабочего класса, ослаблением кровнородственных и племенных связей, столкновением интересов различных классов и социальных групп, традиционных понятий и новых социально-политических идей. Но степень социальной напряженности в стране нам трудно определить. Саудовская пресса совершенно не отражала общественных проблем, политические партии, профсоюзы, клубы, собрания были запре­щены, революционно-демократическая оппозиция загнана в под-полбе или эмигрировала, поэтому свидетельства и факты могли быть только косвенными и единичными.

Вплоть до 70-х годов в Саудовской Аравии не сложилось взрывоопасной социальной ситуации. Правящий класс, в част­ности верхушка общественной пирамиды — клан Саудидов, удержался у  власти  и  продемонстрировал,  что он  не  намерен с   ней   расставаться.   Кое-какие   реформы  осуществлял   именно он,  а  не  представители  «средних слоев», армии  или  бюрократии, буржуазных или буржуазно-демократических   «разночинцев», взявших  власть  в  большинстве  других арабских стран. Под давлением   образованной прослойки в бюрократическом аппарате, вооруженных силах и деловых кругах правящий клан Саудидов осторожно модернизировал общество. Так, в 60—70-е годы были приняты новый кодекс о труде, экономические планы, появилось телевидение, введено светское образование, в том числе школы  для   девочек,  и  кое-какие изменения в быту. Все эти нововведения — бида — были   немыслимы  два-три  десятилетия назад,  но правящий класс пытался «модернизацией» оградить себя от опасных для него социальных потрясений. Осознавая, что ему не обойтись без современных знаний, клан Саудидов стал поку пать для своих членов самое лучшее образование и вместе с тем кооптировать в верхушку бюрократического аппарата образованных, но лояльных режиму  представителей  других  социальных групп, особенно торговой буржуазии.

Для  удержания в подчинении угнетенных  классов и слоев населения правящий класс укреплял аппарат репрессий и вооруженные силы. Именно на армию,  национальную  гвардию и полицию шла значительная часть бюджета, для них ввозилось самое современное вооружение и техническое оснащение. Их численность в 60—70-е годы увеличилась в  несколько раз.  Клан Саудидов  без  колебаний  применял  органы  безопасности и вооруженные силы для кровавого подавления революционно-демократической и любой другой оппозиции.

Обладая все растущими нефтяными доходами, принявшими колоссальные размеры, саудовский режим до сих пор успешно «откупался»  от   требований   коренных   перемен.  Потенциально недовольных и политически активных лиц поглощал разбухший неэффективный, но престижный и хорошо оплачиваемым государственный аппарат. На  экономическом  буме  наживались довольно   широкие   прослойки.  Режим  пока что   обеспечивал себе достаточно  прочную  и  широкую социальную  базу  в  виде «средних» городских слоев и бюрократии, «благородных» кочевых племен, получающих королевские субсидии, в виде консервативно настроенного купечества и зарождающейся промышленной бур жуазии. Но особенность саудовского общества состояла и в том. что   значительная часть угнетенных, эксплуатируемых классов и слоев населения, которые потенциально могли бы быть враждебны  режиму,  долгое  время оставалась  в темноте  и   невежестве, находилась под влиянием шейхов племен и других традиционных лидеров, мутавва и улемов, в небольшой степени «подкармливалась» властями и была консервативно настроенной.

Вот это сочетание реформ сверху, репрессий, подкупа значительной части    населения и консерватизма саудовского общества обеспечило временную стабильность одного из самых архаичных режимов на земном шаре. Но сами социально-эконо­мические перемены и даже элементы модернизации вынужденно вводимые сверху, расширяли базу для конфликтов в саудов­ском обществе. Углублялись противоречия между режимом и теми общественными классами и слоями, которые стремились к более глубоким реформам, а в конечном счете к захвату власти.

Старый общественный баланс в Саудовской Аравии был нарушен, но новый, несмотря на все подпорки и частичные меры, не был создан. Подобное состояние неустойчиво и чревато социальными взрывами в самых неожиданных формах. Учитывая вес Саудовской Аравии в мире нефти между­народных финансов и ислама, любые общественные толчки и катаклизмы в этой стране имели бы далеко идущие международные последствия.