Глава IV

ОБЩЕСТВЕННЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ ДИРЪИЙСКОГО ЭМИРАТА

Ваххабизм не изменил общественного строя Аравии, хотя в обшир­ном Диръийском эмирате знать четче выделилась из массы населения, а ее эксплуататорская деятельность была несколько упорядочена. Присвоение богатств правящей знатью в виде грабежей, дани, конфискации имущества, налогов, арендной платы выросло по масштабам, но не отличалось по своей сути от подобной практики в прежних феодально-племенных объединениях.

Военный грабеж и контрибуция. Походы ваххабитов, освященные знаменем обновляемой религии, ста­вили перед собой вполне мирские задачи — увеличение богатств диръийских правителей и примкнувшей к ним аравийской (в первую очередь недждийской) аристократии. Захват богатств, эксплуатация покоренных или присоединившихся областей осу­ществлялись несколькими способами.

Самым простым, но и самым жестоким был набег с целью грабежа — газу. Его проводили в тех случаях, когда жители оазисов нли члены коче­вых племен отказывались подчиняться диръийским правителям, когда не было возможности закрепиться в каком-либо районе и он находился вне пределов постоянной досягаемости ваххабитов. Иногда газу был началь­ным способом отчуждения имущества. Но он не был отделен от других способов грабежа во времени, а существовал рядом с ними и, судя по заме­чаниям аравийских летописцев и европейских путешественников, оста­вался для знати основным способом приобретения богатства. Перечислив налоги, поступавшие в Эд-Диръию, ваххабитский историк Ибн Бишр пи­сал: «А что привозилось в Эд-Диръию из пятой части добычи (хумс) и военных трофеев, то было в несколько раз больше»¹. На первое место среди доходов диръийского правителя И. Буркхардт также ставит пятую часть добычи ².

Первые набеги ваххабитов приводили к захвату нескольких десятков голов верблюдов и овец, разграблению поля или финиковой рощи, а в годы наибольшего могущества их добыча исчислялась десятками тысяч голов захваченного скота. Как уже отмечалось, в 1796 г. после разгрома войск мекканского шерифа в руки ваххабитов попало 30 тыс. верблюдов и 200 тыс. овец и коз ³.

Особым разнообразием методы грабежа в то время не отличались. Ибн Ганнам писал, что в 1757/58 г. ваххабиты «разорили поля жителей Манфухи»⁴. В результате успешного набега на подразделения племен ко­чевников-бедуинов зафир и аназа «мусульмане (т. е. ваххабиты. — А. В.) захватили то, что было у них (кочевников. — А. В.) из имущества, утвари, оружия, овец, коз и верблюдов»⁵. После падения Бурайды ваххабиты взя­ли «все, что в ней было из имущества»⁶.

Ибн Бишр сообщал, что, когда в 1790/91 г. были разгромлены кочев­ники племен мутайр и шаммар, ваххабитам досталась «богатая добыча — верблюды, овцы и козы, утварь и товары». Вскоре такая же участь постигла и других бедуинов: ваххабиты преследовали их два или три дня, «заби­рая имущество и убивая людей»⁷. Аравийские хроники пестрят подобны­ми фактами.

Как и в бедуинском газу, ваххабитский грабеж приводил к отчужде­нию у слабейших племен не только прибавочного продукта, но и в значи­тельной части необходимого, нередко обрекая большую часть ограблен­ного населения на голодную смерть. Грабили не только рядовых членов кочевых племен или жителей оазисов, но и знать. Но свои потери аристо­кратия нередко возмещала за счет рядовых бедуинов или крестьян. Побе­дители-ваххабиты обычно щадили знатных; они предпочитали устанавливать с ними хорошие отношения. Побежденная знать лишалась прежней самостоятельности, но становилась частью правящего класса государства Саудидов.

Преобладание военной добычи в доходах ваххабитского государства свидетельствует о его военно-экспансионистском характере. Объектами грабежа были те племена, города, оазисы, провинции, которые не входи­ли в его состав или же пытались сбросить власть диръийских эмиров. Войны, набеги, грабежи, непрекращавшаяся экспансия были важнейши­ми условиями существования государства Саудидов.

Уровень развития производительных сил в Аравии по-прежнему не поз­волял ваххабитской знати отчуждать продукт труда населения с помощью более упорядо­ченных видов эксплуатации в тех же размерах, что и путем прямого грабежа. Для сохранения доходов правящего класса Диръийский эмират должен был непрерывно расширяться. В случае приостановки экспансии знать, как осед­лая, так и в особенности бедуинская, не получала бы с подвластного ей населения тех доходов, к которым она уже привыкла. Тогда исчезли бы побудительные мотивы объединения аристократии под властью Саудидов. В этом заключалось главное внутреннее противоречие первого ваххабитского государства. С момента своего рождения оно несло зародыш собственной гибели.

Следующий источником обогащения была контрибуция — денежная или натуральная дань с племен или оазисов, подчинившихся ваххабитам или присоединившихся к ним. Контрибуция была, как правило, едино­временной, но иногда выплата ее растягивалась на несколько лет, и она приобретала форму постоянной дани или налога. При помощи контрибу­ции, штрафа племена и оазисы откупались от ваххабитов, подтверждали свою приверженность обновленной религии и диръийскому правителю. Словом, это была дань, по своему характеру ничем не отличавшаяся от дани, которую оазисы или слабые племена платили более сильным и в доваххабитский период.

Так, в 1787/88 г. на жителей оазисов вади Эд-Давасир, подчинившихся ваххабитам, была наложена контрибуция в 2 тыс. риалов, из них тысячу нужно было выплатить немедленно ⁸.

После того как правитель Эль-Хасы Арайар потерпел неудачу в вы­ступлении против ваххабитов, эмир Эд-Диръии готовил расправу со свои­ми союзниками, перешедшими на сторону хасцев. Оазисы Махмаль и Са­дик обратились к нему с просьбой о помиловании. Прощение было даро­вано, но в наказание на них была наложена контрибуция «в виде плодов их полей и пальм»⁹.

В 1767/68 г. к ваххабитам присоединились жители Вашма и Судайра. Они «дали присягу на верность религии Аллаха и его посланника, на по­виновение и послушание». Они обязались заплатить Эд-Диръии денежную и натуральную контрибуцию ¹⁰. Таким образом, предполагалось, что жители этих областей будут платить диръийским эмирам какую-то дань, но при этом неясно, единовременно или постоянно.

Когда в 1784/85 г. жители Эль-Хаута, Эль-Харика, Йамамы, Сильмийи и части Эль-Харджа покорились диръийскому эмиру, он наложил на них дань, «сколько хотел из денег»¹¹.

Некоторые соседние с Меккой кочевые племена почувствовали воен­ную силу ваххабитов и присоединились к ним. На них наложили контрибуцию в виде денег, оружия, сбруи и лучших лошадей ¹².

Захват земельной собственности. Информация ваххабитских летописцев об отчуждении земель у кресть­ян и превращении их в арендаторов скупа и отрывочна.

В 1754/55 г. ваххабиты захватили Хураймалу, и после победы «стали ее пальмы и жилища добычей для мусульман»¹³. То, что здесь имеется в виду разграбление домов, — очевидно. Что же касается пальм, то можно предположить, что речь шла либо об их захвате у бывших собственников, либо о плодах пальм — урожае фиников одного года.

Заняв Эр-Рияд, «Абд аль-Азиз завладел его домами и пальмами, за ис­ключением некоторых»¹⁴. Видимо, жилища риядцев стали собственнос­тью диръийского эмира. Но какую пользу он мог извлечь из этой собст­венности, если многие жители Эр-Рияда бежали? Мог ли вмир сдавать эти дома и аренду? Скорее всего, диръийский правитель просто распродавал награбленную утварь. Неясно также, как распорядились пальмами. Кто стал за ними ухаживать? Что подразумевает летописец под словами «за исключением некоторых»? Возможно, эти пальмы принадлежали сторон­никам ваххабитов из числа жителей Эр-Рияда или же Абд аль-Азиз просто раздал их своим приближенным.

Более конкретные данные сообщаются о пальмовых насаждениях Хармы. Ваххабиты подчинили себе оазис, жители которого согласились пере­дать пальмы в государственную казну — бейт аль-маль ¹⁵. Что же до осталь­ных культур, выращивавшихся в междурядьях или на полях, где нет пальм, то о них ничего не известно. (Кстати сказать, эти условия договора не были выполнены. Они показались Абд аль-Азизу слишком легкими, так как жители Хармы были старыми и упорными противниками диръийских правителей. Абд аль-Азиз приказал разрушить стены оазиса, уничтожить часть домов и изгнать группу жителей.)

И. Буркхардт, рассказывая о доходах саудидского государства, отме­чал, что казна делилась на две части — личную казну имама и государст­венную. «Самую большую часть своих доходов вождь ваххабитов получает от собственных владений. Он установил за правило, что когда какой-либо нз его районов или городов поднимает восстание в первый раз, он грабит его. При вторичном восстании он не только грабит, но и конфискует... все земли жителей в государственную казну. Затем он дарует какую-то часть из них посторонним, но большую часть оставляет в руках бывших вла­дельцев, которые теперь становятся его арендаторами и обязаны платить в зависимости от обстоятельств одну треть или половину урожая. Собст­венность тех, кто принял наиболее активное участие в восстании, переда­стся другим, а их самих изгоняют или убивают... В настоящее время большая часть земельной собственности в Неджде принадлежит бейт аль-маль, или государственной казне. Вся земельная собственность [провинции] Касим, жители которой постоянно восставали, оставлена им на правах аренды. Многие деревни в Хиджазе и в горах, расположенных в стороне Йемена, также принадлежат государственной казне»¹⁶.

Система получения доходов с покоренного населения в процитиро­ванном отрывке выглядит более или менее сформировавшейся, хотя мно­гие моменты и остаются неясными, в частности вопрос о том, поступает ли арендная плата в государственную казну или в личное распоряжение диръийского пра­вителя. Кого И. Буркхардт подразумевал под «посторонними» — крестьян из покоренных ваххабитами районов, осевших на захваченную землю, или же новых землевладельцев, по отношению к которым прежние хозя­ева становились арендаторами, — сказать трудно.

Данные европейского путешественника и арабских хроник хотя и до­полняют друг друга, все же несколько расходятся. Есть основания в большей степени доверять аравийским авторам. Например, Ибн Бишр имел связи с придворными «финансовыми чиновниками» и лично от них полу­чал сведения. И. Буркхардт ко многим явлениям аравийской жизни под­ходил с непроизвольно предвзятых позиций европейца.

О земельной собственности, конфискованной в бейт аль-маль, аравий­ские летописцы говорят крайне редко. Лишь в нескольких случаях они упоминают о существовании в ваххабитском государстве хараджа (позе­мельного налога), но не уточняют его характер. Если этот харадж равно­значен арендной плате, которую вносили с «государственных» земель, то данные И. Буркхардта в некоторой степени подтверждаются. В таком слу­чае можно было бы говорить о резком перераспределении земельной соб­ственности в государстве Саудидов и совпадении ренты и налога с земель бейт аль-маль.

Когда союзник ваххабитов эмир Хураймалы — Мубарак ибн Адван начал вес­ти себя строптиво, Ибн Абд аль-Ваххаб и диръийский эмир предложили ему: «Возьми, что хочешь, из пальм Хураймалы и живи у нас (т. е. в Эд-Диръии. — А. В.), а мы тебе будем оказывать почет, уважение и обеспечим твое довольствие». Ибн Адван стал почетным пленником ваххабитов ¹⁷. При этом, видимо, подразумевалось, что он сохранял за собой феодаль­ную ренту с пальмовых рощ.

Бремя отчислений в центральную казну в Диръийском эмирате рас­пределялось неравномерно. Больше всего выигрывала иедждийская знать, но можно предполагать, что экспансия государства Саудидов, приток на­грабленных богатств ослабляли, хотя бы временно, эксплуатацию жите­лей Центральной Арапии в ущерб окраинам эмирата. Взамен они платили «налог кровью», поставляя воинов для походов.

Закят. Самым значительным новшеством в Диръийском эмирате было введе­ние упорядоченного централизованного налога на все население государ­ства в виде предписанного Кораном занята — налога в пользу бедных, ко­торый считается одним из столпов ислама. Религиозные цели — восста­новление занята — как нельзя лучше отвечали потребностям и задачам феодального саудидского государства. Ибн Бишр, рассказывая о сборе закята, отмечал, что «истинный ислам» распространился в Неджде. «Из Эд-Диръии посылались сборщики закята и хараджа с плодов, а прежде люди называли их сборщиками податей и десятины»¹⁸.

Недждийский летописец сообщал, что ежегодно из Эд-Диръии от­правлялись отряды для сбора закята с бедуинов, каждый из которых состоял из семи человек. В него входили эмир, писец, «хранитель дефтера» (нечто вро­де бухгалтера), сборщик денег от продажи верблюдов, овец и коз, пред­назначенных для уплаты закята, а также их ворруженная охрана из трех слуг, которые собирали, перегоняли и сторожили скот. Диръийскне правители направляли к бедуинам более семидесяти отрядов сборщиков налогов. Имелись также специальные агенты по сбору закята с урожая земледельцев, с мелких и крупных населенных пунктов, чиновники по сбору закята с товаров ¹⁹.

«Сборщиков налогов посылают каждый год из Эд-Диръии в различ­ные районы и к племенам, — писал также И. Буркхардт. — Они получают определенную сумму [денег] за свой труд и дорожные расходы»²⁰.

По данным Ибн Бишра, отряды сборщиков закята жили за счет тех, с кого они собирали налог ²¹. Это открывало возможности для злоупотреблений. Но нет оснований противопоставлять один вид оплаты «финансовых чи­новников» другому. Вполне возможно, что они существовали одновременно.

Закят составлял десятую часть урожая с богарных земель, двадцатую — с поливных, два с половиной процента — с капитала купца ²². С пяти верб­людов племени аназа брали один талер, с 40 овец — цену одной овцы, с одной лошади — 7 шилл.²³, сообщал И. Буркхардт, но можно предполо­жить, что в разных провинциях налоги были неодинаковыми.

Каковы были общие суммы закята, поступавшие в Эд-Диръию. выяс­нить трудно, хотя Ибн Бишр и приводил некоторые цифровые данные. Он писал: «Вот что сообщил мне Ахмед ибн Мухаммед аль-Мудлиджа: "Я был писцом у сборщиков налога, посланных к аляви (подразделение пле­мени. — А.В.) из племени мутайр во время правления Абд аль-Азиза. Он получил от них закят в один год 11 тысяч риалов"³⁴. Сборщики налога во главе с Абдуррахманом ибн Мишари ибн Саудом были посланы в барих из мутайр и собрали с них 12 тыс. риалов. С хитайм взяли 7 тысяч. Закят с мутайр в тот год составил 30 тыс. риалов.

И были аназа из Сирии, и бедуины из Хайбара. и бедуины хувайтат, а также те аназа, что жили в Неджде. К ним посылали много сборщиков на­лога, и они возвращались с огромными богатствами. Мне рассказал тот, кому я верю: "Однажды... недалеко от Шахры остановились четыре отряда [посланных] к бедуинам Сирии, с каждым отрядом было 10 тысяч риалов".

Сказал я: "А с бедуинов шаммар и зафир получали закят примерно такой же, как с аназа. И от кахтан и бедуинов харб, атайба, джухайна, от бедуинов Йемена и Омана, ааль мурра и аджман, субай. суэсуль и других — несчетное количество". С них собирали закят на законном основании. С них не брали самое ценное имущество. Исключение составляли те, кто укрывал (от обложения. — А.В.) какую-либо часть из своих верблюдов или овец; тогда с него брали закят и штраф. Абд аль-Азиз рекомендовал своим сборщикам быть богобоязненными и брать закят только по закону, давать дары бедным и больным, охранять их от гнева и изъятия самого ценного имущества»²⁴.

Объем налоговых поступлений в Эд-Диръию при Сауде, сыне Абд аль-Азиза, очевидно, еще более возрос.

Ибн Бишр отмечал: «Что касается сборщиков налога (Сауда. — А.В.), которых он посылал за закятоы с владельцев верблюдов, овец и коз, принадлежавших бедуинам Аравийского полуострова, из тех, кто (жи­вет) за двумя священными городами, в Омане, Йемене, Ираке, Сирии, а также тех, кто (живет) между ними из бедуинов Неджда, то мне о них рассказывал один из знатных людей Сауда, который стал у него писцом. Он сказал: "Каждый год он (Сауд. — А.В.) посылал к этим бедуинам более семидесяти отрядов сборщиков налога, а в каждом отряде семь чело­век..."

Этот человек сообщил мне, что Сауд посылал агентов к бедуинам газз в [местечке] Миср (не идет ли здесь речь о кочевниках Синая или пустыни Негев около Газы? — А.В.). Он также посылал доверенных лиц к бедуинам ям в Наджране, и они собирали со всех эакят.

Он сказал: "Пришли сборщики налога, [посланные] к ааль фидан из бедуинов аназа, и они принесли закят, который достигал 40 тыс. риалов, и это помимо довольствия доверенных лиц и 8 породистых лошадей". Он сказал: "Это самое большое, с чем приходит каждый год отряд из тех сбор­щиков налога; самое меньшее, что приносит такой отряд, — три тысячи риалов или две с половиной тысячи". И сказал он: "Что брал Сауд с Эль-Лухайи в Йемене, то составляло 150 тысяч риалов, а он брал лишь чет­верть десятины. А из Ходейды — около этого..."

Сказал я: "Что касается поступивших в Эд-Диръию де­нег [амваль], помимо этого из Эль-Катифа, Бахрейна, Омана, Йемена, Тихамы, Хиджаза и других стран, закята с плодов, товаров и их стоимости из Недж­да, то невозможно сосчитать"»²⁵.

Общей суммы доходов диръийских правителей Ибн Бишр не называл. Возможно, ее не знали и сами эмиры. И. Буркхардт оценивал ежегодные поступления в казну ваххабитов в 1 млн. талеров (риалов), а самый удач­ный год принес 2 млн.²⁶ Однако путешественник не уточнял, включала ли эта цифра военные трофеи, различного рода штрафы или же она относи­лась только к налогам.

Ежегодные налоговые поступления Сауда в зените его могущества, по данным автора «Блеска метеора», составляли 400 тыс. риалов с кочевни­ков и оседлых жителей Неджда; с кочевников Сирии, Йемена, Тихамы и Омана — 500 тыс., с Эль-Хасы — примерно 400 тыс., с Эль-Катифа — 200 тыс., с Бахрейна — 40 тыс., с Йемена (видимо, с оседлых жителей) — 300 тыс., с кочевников Хиджаза и некоторых других областей — 200 тыс., с Рас-эль-Хаймы — 120 тыс. (включая долю грабежа), с оседлых и кочевников (?) Омана — 120 тыс. риалов, не считая расходов на содержание там ваххабитского войска. Добыча от набегов — «неисчислимая». Большие доходы лично Сауд получал в виде подарков от знатных и богатых палом­ников, земельная собственность в Неджде и Эль-Хасе приносила ему 300 тыс. риалов ²⁷. Общая сумма дохода диръийского эмира в виде нало­гов, по данным автора «Блеска метеора», — около 2 млн. риалов — вполне совпадает с сообщением И. Буркхардта.

Когда в казне не хватало денег, диръийский эмир облагал оседлых и племена «добровольным» налогом ²⁸. Это — важная деталь, так как она показывает, что правители централизованного государства в Аравии не мог­ли удержаться в рамках предписанного шариатом закята и усиливали на­логовую эксплуатацию населения.

В масштабах Аравии сумма, поступавшая саудидским правителям, была огромна. Но ее реальные абсолютные размеры и экономическое содержа­ние можно определить лишь условно. Нужно учесть большие колебания в ценах от сезона к сезону, от района к району. Достаточно сказать, что, по информации Ибн Бишра, ноша (хамль) дров в Эд-Диръии стоила 5 — 6 риалов, а одна пальма — до 50 риалов²⁹.

Классовый характер государства Саудидов, служившего прежде всего интересам аравийской аристократии, проявлялся также в виде централизованного распреде­ления собранных богатств. Правда, установить как абсолютные, так и от­носительные суммы расходов государства по имеющемуся материалу мож­но лишь приблизительно.

Двор Саудидов. Средства на содержание двора диръийских эмиров и семьи Ибн Абд аль-Ваххаба составляли одну из главных статей расходов. В личном владе­нии Саудидов скапливались богатства в виде земель в оазисах, скота, дра­гоценностей и другого имущества. Ибн Бишр писал, что треть налогов, получаемых с провинции Эль-Хасы, уходила на содержание дома Сауди­дов, семейства Ибн Абд аль-Ваххаба и их окружения ³⁰.

Семьи арабской знати вообще, как правило, очень многочисленны. Большие средства позволяют представителям аристократии содержать четырех законных жен, предусмотренных Кораном, не считая наложниц. Хорошее питание, несколько лучшие, чем у остального населения, сани­тарные условия уменьшают смертность среди детей из состоятельных семей. Семейство Саудидов (эмир, его братья, дети, дяди, двоюродные братья и племянники) было очень многочисленно. И. Буркхардт сообщал о том, что у Сауда было несколько жен и абиссинские наложницы ³¹.

Диръийские эмиры, которые освятили свою власть знаменем ваххабизма, призывающего к простоте и умеренности, сами жили в большой по аравийским масштабам роскоши. Л. Корансез отмечал, что «Сауд по­знакомился с роскошью, и это не могло не оказать на него влияние». Таков путь всех сект, которые «начинают с простоты и ограничений, чтобы при­влечь массы, и кончают роскошью для вождей»³², — добавлял французский историк.

 «У Сауда было шесть наложниц-черкешенок, которых купили его аген­ты в Османской империи за большую цену, — читаем мы в «Блеске метео­ра». — Говорят, что за каждую он заплатил 3 тыс. риалов или больше, пото­му что они были красавицы. У него были также наложницы-абиссинкн. Некоторых из них подарил ему шериф Хамуд Абу Мисмар, правитель Абу-Ариша и Йеменской Тихамы, а других подарили ему кавасимы как часть своей добычи... Сауд расширил свой дворец в Эд-Диръии и каждой из жен выделил комнату и служанок... Его жены одевались в богатые индийские шелка, украшенные золотом, и разноцветные одежды, а также шелка из Сирии. Они также приобретали богатые золотые украшения с драгоцен­ными камнями. Он посылал специальных агентов в Иран, чтобы там по­купать драгоценности для своих жен и наложниц... Сауд привык к роскош­ной еде, специальные повара готовили ему вкусные блюда, а также изыс­канные шербеты»³³.

«Сауд любит выставлять напоказ роскошь во всех ее проявлениях, — писал Ж. Раймон. — Все в его дворце наводит на мысль о величии и пышно­сти, ничто не отвергается для украшения дворца. Золото, жемчуг, наиболее дорогие индийские ткани — ничего не жалеют, чтобы сделать его более прекрасным. Утверждают, что плащ Сауда — это выдающееся творение, ко­торое обошлось ему по крайней мере в 60 тыс. пиастров. При виде такой кичливости могли бы сказать, что придворные копируют его и стремятся одеться с таким же блеском, но он их обязывает сохранять простоту»³⁴.

В сообщении Ж. Раймона содержатся преувеличения. Дворцы, перед которыми бледнеет фантазия создателей «Тысячи и одной ночи», будут выстроены саудидскими правителями спустя полтора столетия за счет феодальной ренты от эксплуатации нефтяных богатств. Но и в те далекие времена диръийские правителя не отказывали себе в доступной им роско­ши. Помимо скота, земель, драгоценных камней, богато украшенного ору­жия, дворцов-крепостей они владели также породистыми лошадьми — пред­метом особой гордости аравийской аристократии. Известно, что Сауд ибн Абд аль-Азиз много средств тратил на их содержание. Его табуны породи­стых лошадей насчитывали до 2,5 тыс. голов³⁵. Из них 600 лошадей пред­назначались для самых мужественных бедуинов и мамлюков³⁶. У каждого из сыновей Сауда было по 100 — 150 лошадей, а у Абдаллаха, наследника престола, — 300 ³⁷. Диръийские правители захватывали лошадей в походах, получали их в виде дани, закята, штрафа, не останавливаясь перед вымога­тельствами. И. Буркхардт писал: «Арабы жалуются, что, если кто-либо имеет хорошего коия, Сауд найдет какое-либо обвинение в нарушении закона, в неправильном поведении, чтобы оправдать конфискацию коня»³⁸.

Значительные средства тратились на традиционное гостеприимство. Каждый день у Сауда бывало несколько сот гостей³⁹. Ежедневно Сауд вы­делял для гостей 500 саа риса и пшеницы ⁴⁰ (саа — мера сыпучих тел, ее размеры колебались в Аравии от 1 до 2,5 л). За два дни пиршества на свадьбе одного из сыновей Саула гости съели 140 верблюдов и 1,3 тыс. овец ⁴¹.

Сумму расходов на табуны лошадей и все хозяйство эмира И. Буркхардт определял а 10 — 12 тыс. ф. ст. в год ⁴².

Многочисленные гости Сауда. как правило, не были бедняками. Ред­кий бедняк, особенно если он жил не в Неджде, мог оставить свою семью, скот, землю и отправиться в длительное путешествие в Эд-Диръию. По большей части от щедрот правителя кормились состоятельные люди. Да и пищу гостям давали разную: тем, кто познатнее, — мясо, рис; тем, кто победнее, — финики и бургуль — вареную пшеничную крупу) ⁴³.

Сауд владел многочисленными рабами. «Мужчин-рабов у него было 500, а другой мне говорил 600, а другой — более тысячи, а также не­сколько сот рабынь. В конце рамадана Сауд появлялся в окружении 1300 слуг, рабов и сирот, живших во дворце»⁴⁴, — писал Ибн Бншр. По сравне­нию с массой полуголодного, нищего аравийского населения рабы эмира находились в привилегированном положении. Это была дворцовая гвар­дия, личная челядь правителя. Некоторые из них достигали высокого по­ложения в государстве. Например, раб аль-Харк возглавлял ваххабитские поиска к сражениях⁴⁵. Многие из рабов получали свободу.

Двор Саудидов сохранял, особенно на первых порах, простоту или, выражаясь современным языком, «демократизм», нравов. Внешнее отделе­ние публичной власти и феодального правителя от массы населения не проявлялось ярко. По внешним признакам диръийский правитель сохранял некоторое сходство с шейхом кочевого племени. Самые простые обраща­лись к нему без церемоний: «О Сауд», «О отец Абдаллаха», «О Усатый-(«Абу Шавариб»)⁴⁶. Л. Корансез писал о «простоте и грубости нравов» при дворе диръийского правителя⁴⁷. Сауд был доступен. Любой приезжий мог рассчитывать на его гостеприимство. Правитель лично разбирал жа­лобы своих подданных. Его суд носил патриархальные черты. И. Буркхардт писал, что Сауд сам иногда избивал лгуна, но потом долго жалел об этом и всегда просил окружающих сдерживать его гнев ⁴⁸.

Жители Эд-Диръии часто собирались для занятий богословием, на которые являлись все знатные люди, сыновья Ибн Абд аль-Ваххаба, сы­новья и родственники Сауда. Приходил и правитель в окружении свиты из черных рабов, вооруженных дорогими саблями в золоте и серебре. «И он был среди них, как луна в разрыве облаков». Люди поднимались с зем­ли при его приближении, чтобы нх не затоптали рабы правителя, и освобождали ему дорогу. Он приветствовал всех, садился близ Абдаллаха, сына шейха, и тот начинал богословские беседы. Сауд беседовал с улемами и знатью. Потом он шел во дворец и до полудня принимал посетителей, выслуши­вал их жалобы. Отдохнув некоторое время, Сауд, беседовал со своими приближенными и опять занимался богословием. Затем снова принимал посетителей. Рядом с ним сидел писец и записывал его указания. Это продолжалось примерно два часа. Далее правитель диктовал ответы на пись­ма, спова беседовал на религиозные темы, молился вместе с родственни­ками и знатными людьми.

Сауд постоянно ходил с охраной. Когда он молился в дворцовой мече­ти, его охраняли двое рабов, когда же выходил на молитву вместе с наро­дом, то его сопровождали шесть рабов с саблями: двое становились перед ним, двое — сзади и двое — за вторым рядом молящихся⁴⁹. Эти меры пре­досторожности, видимо, были приняты после убийства в мечети его отца, Абд аль-Азиза. Постоянная охрана при личности диръийского правителя была естественной мерой безопаснос­ти, но она способствовала физическому отделению эмира от массы населения.

Приведенный выше распорядок дня Сауда в общих чертах подтверж­дал и И. Буркхардт ⁵⁰.

Летописец отмечал простоту жизни Саудидов, их общедоступность и близость к народу. Из приведенного отрывка Ибн Бишра тем не менее можно сделать вывод, что при дворе Саудидов развивался особый цере­мониал — внешнее отделение знати от народа, воздействие на простой люд при помощи пышности и великолепия свиты, слуг, особой манеры держаться и т.п.

Ж. Раймон, знакомый с придворной жизнью Эд-Диръии лишь по рас­сказам очевидцев, сообщал, что Сауд «стремился к блеску и помпе... Если он так выделяется своею роскошью во дворце, он еще более заметен, ког­да выходит из него; он производит впечатление многочисленной свитой, которая требует почета повсюду, где он проходит»⁵¹.

Государственные расходы помимо двора эмира. Одним из способов перераспределения полученных богатств внутри правящего класса были подарки, которые дирънйские правители делали своей знати как натурой (породистые лошади, оружие, скот), так и в виде денежного вознаграждения. И. Буркхардт писал, что диръийский прави­тель дарил кочевым шейхам от 50 до 300 талеров⁵². Ибн Бншр сообщал, что диръийский правитель «щедро одаривал своих подданных, которые приходили к нему по делам, и эмиров...»⁵³.

Дополнительный свет на характер расходов в ваххабитском государст­ве проливают данные о местных, провинциальных бюджетах. И. Буркхардт довольно подробно останавливается на этом вопросе. Правда, в его заме­чаниях опять-таки проглядывает подсознательное желание слишком уж упорядочить еще не сложившийся механизм ваххабитского государства.

«Все доходы с бедуинов, за исключением заката, поступают в государ­ственную казну, или бейт аль-маль, — сообщал он. — Каждый город или сколько-нибудь значительная деревня имеет местную казну, куда население платит свою долю. При казне есгь писец, или клерк, посланный ваххабитским вождем с приказанием не допускать, чтобы местный шейх со­вершал какие-либо злоупотребления с деньгами. Шейхам не позволяется ни собирать деньги, ни распоряжаться собранными средствами.

Эти фонды предназначаются для общественных служб и делятся на четыре части. Четвертую часть посылают в центральную казну, в Эд-Диръию. Четвертая часть предназначается для облегчения положения бедняков... Она расходуется на богословов, которые должны наставлять учеников, и судей, на ремонт мечетей, на содержание общественных колодцев... Поло­вина — на бедных солдат, которых снабжают в поход продовольствием, а в случае необходимости — верблюдом, а также на гостей. Деньги, предназна­ченные для гостей, передаются в руки шейхов, которые содержат чтото вроде постоялых дворов, где все гости могут останавливаться и питаться бесплатно. На эти цели идут также натуральные налоги»⁵⁴.

Приведенный отрывок пе дает ответа на многие вопросы. Остается неясным, пополняется ли местная казна за счет части занята или же до­полнительных налогов? Участвует ли центральная казна в местных расхо­дах? Далее И. Буркхардт писал, что центр возмещал потери от стихийных бедствий и вражеских набегов ⁵⁵. Но было ли это одноразовым примером участия центральной казны в местных расходах или же практиковалось постоянно?

Другое деление местного бюджета на примере Эль-Хасы приводил Ибн Бишр: «А что он (диръийский правитель. — А.В.) получает из бейт аль-маль Эль-Хасы, то делится на три части: треть он предназначает для сво­их пограничных районов и крепостей [сугур] и для довольствия их населения и гарнизона, треть — это довольствие для его конницы, его людей, его по­мощников и для всего, что [нужно] для его дворца, домов его сыновей, домов семьи шейха и других в Эд-Диръии, треть продается за деньги и остается у его доверенных лиц для подарков и денежных перечислений... И после этого получают 80 тыс. риалов для Эд-Диръии»⁵⁶.

Средства на местах, таким образом, распределялись по нескольким основным каналам. Главная часть шла на военные цели — в виде обеспече­ния неимущих солдат, оплаты провианта и выдачи жалованья гарнизо­нам, содержания конницы (т. е. вооруженной знати). Вторая важнейшая статья расходов — подарки местной знати, которая держала в своих руках ключевые посты в нарождавшейся администрации и распоряжалась час­тью расходов, несомненно не без выгоды для себя. Траты на «бедняков» покрывали содержание богословов и судей.

Благотворительность. Ибн Бишр отмечал, что диръийский эмир Абд аль-Азиз «заботился о больных и бедных. Среди них были такие, кто писал ему письма от себя, своей матери, жены, сына и дочери — от каждого по одному письму. А он [Абд аль-Азиз] выписывал на каждое письмо дар. И такому человеку по этой причине приходит 20 риалов, или больше, или меньше. Когда умирал та­кой человек из какой-либо области Неджда, то его дети приходили к Абд аль-Азизу или его сыну и просили быть заменой [умершего] родителя. Он их щедро одаривал, а может быть, назначал им жалованье [ратиб] из канцелярии (дивана). Каждый год и в любое время он давал населению оазисов и деревень боль­шие милостыни — около тысячи риалов, или больше, или меньше. Он спрашивал о больных и сиротах в Эд-Диръии и в других местах и прика­зывал одаривать их...

Сообщил мне писец, что Абд аль-Азиза одолела однажды головная боль. Он позвал его к себе и сказал: "Пиши о милостыне для населения (разных) мест" — и продиктовал ему: "Народу Манфухи — 500 риалов, Аяйны — столько же, Хураймалы — 700, Махмаля — 1100 и всем другим областям Неджда вроде этого". Сказал он [писец]: "Стоимость [его милостыни] — 90 тысяч риалов".

Однажды к нему пришло 25 нош риалов. Он проходил мимо них, а они лежали. Он уколол их своей саблей и сказал: "Господь дал мне власть над ними, ко не дал им власть надо мной!" И он начал распределять их» ⁵⁷.

Ибн Ганнам описывал страшный голод в Неджде в середине 80-х годов XVIII в., когда цены на продукты питания невиданно поднялись, когда умирали мужчины, женщины, не говоря уж о стариках и детях. Люди па­дали от истощения во время молитвы. Голод длился несколько лет. Гогда Абд аль-Азиз начал давать пищу вдовам, сиротам и слабым⁵⁸.

Так государство Саудидов на практике осуществляло одно из самых гениальных изобретений (или, точнее, приобретений) ислама — благо­творительность. Служившая верным «пропуском» в рай для дающих, она хотя бы на время предохраняла их на этом свете от проявлений недоволь­ства бедняков, от их восстаний и бунтов. Благотворительность идеологи­чески обезоруживала неимущих, прививала им мысль, что не решитель­ной борьбой, а милостыней богатых и знатных они могут облегчить свою участь, спастись от голода и лишений. Благотворительность Саудидов играла не менее важную политическую роль: за счет окраин материальное благополучие жителей центральных провинций ваххабитского государства несколько улучшалось, что укрепляло их преданность диръийским пра­вителям. Часть сумм, идущих на благотворительные цели, несомненно, попадала в руки местной аристократии или же служила ей косвенным образом, сни­мая необходимость самой жертвовать слишком много на своих бедняков. Преданность местной аристократии и населения центральных областей ваххабизму и Саудидам укреплялась.

Ваххабитские богословы и диръийские правители, возможно. были честными и искренними людьми по моральным нормам тогдашнего аравийского общества и стремились облегчить участь населения. Благотво­рительность в Диръийском эмирате была в некотором роде также транс­формацией прежней патриархально-племенной солидарности перед ли­цом всяческих бедствий. На эту сторону прежде всего обращают внима­ние последующие «проваххабнтские» авторы.

Если же вернуться к цитируемому выше отрывку Ибн Бишра, обра­щает на себя внимание еще одна деталь: сумма в 90 тыс. риалов, выделен­ная на благотворительные нужды, все-таки очень незначительна по срав­нению с богатствами, стекавшимися в диръийскую казну.

Политическая структура государства и организация власти. Под властью диръийского эмира, освященной ваххабизмом, были объ­единены силой оружия различные провинции и кочевые племена. Их за­висимость от Эд-Диръин была различной.

Ибн Ганнам сообщал, что при присоединении к ваххабитам племена или оазисы давали обязательство Ибн Абд аль-Ваххабу и Ибн Сауду вести священную войну (джихад) против «многобожников» (т. е. неваххабитов) и оказывать помощь ваххабитам ⁵⁹. Когда жители Хармы и Эль-Маджмаа присоединились к ваххабитам, они послали делегацию к шейху и Абд аль-Азизу, выражая желание «принять ислам» и выполнять все обязательства, в том числе выплачивать закят. но просили разрешения ие принимать участия в джихаде в течение двух лет ⁶⁰.

Что означали подобные соглашения? Прежде всего это были военные союзы, при которых сторона, присоединившаяся к ваххабитам, обязыва­лась вести военные действия против неваххабитов. Это главное. Недаром отсрочка на два года от участия в джихаде рассматривалась в порядке исключения.

Союз с ваххабитами обязывал племена и оазисы платить постоянный налог в центральную казну и существенно ограничивал их независимость.

В 1865 г. английский агент Л. Пелли посетил возрожденное после еги­петского разгрома государство Саудидов с новой столицей — Эр-Риядом. Он отметил различные формы зависимости от Эр-Рияда присоединенных или присоединившихся к ваххабитам племен. С некоторой осторожнос­тью можно допустить, что подобное положение существовало и в первом государстве Саудидов.

Одни племена платили налог, участвовали в военных походах и несли различные повинности. Другие могли пасти скот в Неджде и на его окра­инах, но если они подвергались нападению третьих племен, то ваххабиты не вмешивались. Следующую группу составляли племена, обязавшиеся не нападать на племена, подчиненные риядскому эмиру, в обмен на такое же обязательство с их стороны. Наконец, в четвертой группе были племена, не признававшие власти риядского эмира, но платившие ему дань ⁶¹.

Центральная власть добивалась отмены старых, племенных обычаев разрешения споров, стремилась сгладить местные противоречия в рамках единого государства. Ибн Бишр писал, как в присутствии Сауда поссори­лись вожди двух могущественных племен: Фейсал ибн Ватбан Ааль Да­виш — шейх мутайр и аль-Хумайд ибн Абдаллах ибн Захаль — аназский вождь. Эти племена издавна враждовали между собой, и спор их вождей грозил принять характер военного столкновения. Но Сауд поспешил примирить поссорившихся, унять старую вражду и призвал их соблюдать порядок и единство во икя общей цели — джихада⁶². И. Буркхардт также сообщал, что в ваххабитском государстве межплеменные ссоры разрешались самим лиръийским правителем. Он сурово наказывал их зачинщиков⁶³.

Саудиды использовали в качестве опоры и союзника присоединившу­юся к ним часть местной аристократии. В племенах и оазисах у власти иногда оставались прежние эмиры и шейхи. Но по мере расширения вах­хабитского государства и усиления центральной власти Эд-Диръия все чаще стала заменять местных правителей теми представителями соперничав­шего с ними рода или семьи, у которых в прежние времена не было на­дежды подняться наверх. Вновь назначенные шейхи и эмиры, обязанные своим положением ваххабитам, были более послушны Саудидам, чем пре­жняя аристократия, издавна стоявшая у кормила власти.

Такие назначения осуществлялись различными путями. Например, перед взятием оазиса Ауда в Судайре один ваххабит, принадлежавший к местной знати, попросил Абд аль-Азиза сделать его эмиром оазиса, если он порвется в него в числе первых. Его просьба была удовлетворена ⁶⁴. Завоеватель Бурайды Абдаллах ибн Хасан был назначен эмиром всего Касима ⁶⁵. В Дурме местный эмир казнил трех знатных людей и захватил их имущество. Против него восстали жители: они убили эмира и членов его семьи. Ваххабиты, которых они призвали на помощь, предоставили им право выбрать нового правителя по своему усмотрению ⁶⁶. Диръийские эмиры назначали на высшие посты и просто чужаков ⁶⁷.

«Ваххабиты посчитали необходимым сменить почти всех шейхов в присоединенных племенах. Не оставляя власти в руках семьи шейха, они передавали власть соперничающей знатной семье. Мухаммед Али, заняв Хиджаз, восстановил в правах местных шейхов, создав тем самым оплот против ваххабитов»⁶⁸, — сообщал И. Буркхардт.

В качестве меры обеспечения верности племен и оазисов централь­ной власти Саудиды прибегали к испытанной практике завоевателей — брали заложников. Иногда после присяги на верность, принесенной ка­ким-либо оазисом или подразделением племени, нескольких представите­лей знати брали в качестве заложников⁶⁹. Некоторые непокорные шейхи постоянно жили в Эд-Диръии, а на их место направляли людей, послуш­ных центральной власти. Чтобы ослабить боевую мощь и организованность бедуинов, в Эд-Диръии держали также часть военачальников пле­мен (акыдов)⁷⁰.

Таким образом, на местах менялся сам характер власти, вместо преж­них формально и фактически независимых шейхов и эмиров появились полузависимые вассалы диръийского правителя или же его прямые став­ленники.

И. Буркхардт писал: «Крупные бедуинские шейхи... получают от вахха­битского вождя почетный титул эмира эмиров. Власть этих эмиров над арабами очень ограниченна, она ненамного превышает ту власть, кото­рой обладает независимый бедуинский шейх, за исключением того, что он может навязать подчинение закону, заключив в тюрьму нарушившего закон или оштрафовав его за непослушание»⁷¹.

Именно это «ненамного» и представляет собой важнейшую деталь, отличавшую шейха в саудидском государстве от главы племени довахха-битского времени: укрепление публичной власти (тюрьма, штраф), отде­ление публичной власти от массы кочевников. Этот процесс проходил на основе военной силы централизованного государства.

Эмиры провинций — вассалы Саудидов — собирали войска, помогали сборщикам налогов. Их власть ограничивалась присланными из центра судьями ⁷².

«Когда Сауд захватывал какой-нибудь оазис, — писал автор «Блеска ме­теора», — он строил там крепость, рыл вокруг нее ров и помещал в ней гарнизон из 500 — 1000 человек, которые жили за счет этой местности. Они могли быть жителями этой местности или воинами со стороны. Они должны были быть преданными Эд-Диръии. В крепости они сидели два-три года. Там были припасы и порох. В некоторых нэ них были пушки. Каждому из воинов платили по 300 — 400 захабов»⁷³. Видимо, здесь речь идет о гарнизонах в самых крупных населенных пунктах. Чему равен захаб, установить не удалось. Если предположить, что он примерно соот­ветствует риалу, то, очевидно, плата предназначалась военачальникам, а не простым воинам.

Ваххабиты назначали муфтия и кади в оазисы, сообщала хроника «Блеск метеора», в мелкие селения — только судью. Вознаграждение им выплачи­валось из казны. В каждый оазис посылали сборщиков занята. В некото­рых местах было четыре сборщика, а в других — семь. Эти люди были независимы от правителя. Но он помогал им собирать налоги. Также на­значался мухтасиб. Он должен был наблюдать за выполнением религиозных обрядов, следить за правильностью ведения торговых сделок, за со­блюдением меры и веса, за исполнением судьями своих обязанностей, не допускать взяточничества⁷⁴.

Таким образом, власть на местах была представлена эмиром — команди­ром гарнизона, а также судьей (муфтием), сборщиками налога и мухтасибом.

Как уже отмечалось, для дальнейшего усиления авторитета централь­ной власти и дома Саудидов Абд аль-Азиз ибн Сауд и Ибн Абд аль-Ваххаб решились на шаг, который в определенной мере противоречил традициям и обычаям Аравии той эпохи: они заставили всех ваххабитов присягнуть на верность Сауду ибн Абд аль-Азизу как наследнику престола ⁷⁵, чтобы укрепить дом Саудидов.

Все важнейшие государственные дела решались эмирами Эд-Диръии после консультаций с Ибн Абд алъ-Ваххабом, его детьми и внуками, бого­словами, знатью племен и оазисов, членами семьи Саудидов.

Ибн Гашгам сообщал, что, когда Сауд возвратился с победой из Эль Хасы, «он направился к своему отцу, народу и детям и начал совет с отцом и лучшими из подданных»⁷⁶. Еще более определенно об этом говорил Ибн Бишр: «Если для него [Сауда] было важным какое-либо дело и он хотел выяснить мнение [своих приближенных], он посылал за своими знатными людьми из вождей кочевников и узнавал их мнение. А когда он узнавал их мнение и они уходили от него, он посылал за своими знатными людьми и мудры­ми людьми из Эд-Диръии и узнавал их мнение. Когда они выходили от него, он посылал за сыновьями шейха и богословами из Эд-Диръии и со­ветовался с ними. И его мнение склонялось к их мнению, и он открывал им, какое у него мнение»⁷⁷.

«Во время войны, — писал И. Буркхардг, — правители и ихейхи боль­ших бедуинских племен составляют совет; в мирное время Сауд совеща­ется лишь с диръийскими богословами. Они принадлежат в основном к семье [Ибн] Абд аль-Ваххаба, основателя секты»⁷⁸.

Подробных данных об организации центральной власти в первом саудидском государстве не сохранилось. Неизвестно, был ли при диръийских правителях постоянный совет из верхушки знати. Ваххабитские летопис­цы говорят о наличии канцелярии (дивана) при эмире, не определяя ее функций. Во всяком случае, какие-то центральные ведомства существовали. Поэтому сообщение Рейно, будто диръийский правитель вершил всеми го­сударственными делами с помощью одного писца⁷⁹, вызывает сомнения.

Через семейство Саудидов феодальный класс Аравии осу­ществлял свое господство, проводил в жизнь такую политику, которая соответствовала интересам аристократии в целом, без региональных различий, — грабительские войны, эксплуатацию трудящихся, установление безопасности. И. Буркхардт считал, что ваххабитское правление — это «аристо­кратия, во главе которой стоит семья Сауда... На деле он находился под контролем своих губернаторов, людей с большим влиянием в соответствующих провинциях, которые объявили бы себя независимыми, если бы он обращался с ними несправедливо»⁸⁰.

Мнение И. Буркхардта можно принять лишь частично, согласившись с фактом взаимозависимости диръийских правителей и аристократии в целом. Но авторитет и влияние Саудидов держались не только на «справедливом обращении». Они покоились прежде всего на реальной военной силе, на государственном аппарате, на умелом использовании противоречий между местными шейхами и эмирами, на идеологическом влиянии ваххабитской доктрины.

Богословы и судьи. Мощную поддержку централизаторской политике диръийских правителей оказывали ваххабитские улемы. Уже приводились примеры  их постоянного   широкого участия в важнейших государственных делах. Непререкаемым авторитетом .пользовался основатель секты Ибн Абд аль-Ваххаб. В первые годы его союза с   Мухаммедом  ибн   Саудом  он  был   не  только богословом, учителем, судьей. Ибн Абд аль-Ваххаб организовывал войско, занимался внутренними и внешними делами, переписывался с богословами Аравии, пропагандировал свое учение и призывал соблюдать верность диръийскому эмиру ⁸¹. Он принимал активнейшее участие в создании и руководстве ваххабитским государством. Проповедь  вероучителя  дисциплинировала   ваххабитов,  сплачивала их вокруг эмира, разжигала фанатизм. Лишь после совета с ним Абд аль-Азиз распределял военную добычу.

Ибн  Абд аль-Ваххаб стремился  поддерживать свою репутацию, не забирая себе прямо ни одного дирхема из военной добычи После взятия Эр-Рияда, главного противника Эд-Диръии в Неджде, Ибн Абд аль-Ваххаб отошел от государственных дел, передав надзор за бейт аль-маль Абд  аль-Азизу и  посвятил  всего себя делам  религии, учения  и пропаганды ⁸². Потмоки шейха писали богословские труды в духе его учения, комментирвоали его сочинения⁸³.   Так   создавалась   школа   ваххабитских   богословов, уцелевшая и после египетского нашествия и давшая кадры для кратковременного ваххабитского возрождения в середине XIX в.

Ибн Бишр писал, что диръийский правитель «щедро одаривал… судей, богословов, учащихся и знатоков Корана, муэдзинов и имамов мечетей». После завершения учения юноши получали солидные подарки ⁸⁴. Ученики сыновей Ибн Абд аль-Ваххаба находились на содержании бейт аль-маль ⁸⁵. Расходы на мечети и служителей мусульманского культа, естественно, попадали в графу самых праведных расходов казны. Ф. Манжен сообщал, что в государств Саудидов  «мечети  содержатся  на  часть десятины  и  на доходы с вакфов, которые им предназначены. Ими управляет администратор, назначенный богословами»⁸⁶. К сожалению, других данных, подтверждающих наличие и распространение вакуфного имущества в Аравии, не обнаружено. По сообщению «Блеска метеора», Ибн Абд аль-Ваххаб и его семейство имели крупную земельную собственность,  а помимо этого получали еще огромные доходы из государственной казны и подношения от вассальных правителей ⁸⁷.

Во все важнейшие оазисы, города и племена  из Эд-Диръии посылались богословы. Их задачей было проводить идеологическую обработку населения, искоренять приверженцев других воззрений, навязывать догматы веры, возбуждать военный энтузиазм и преданность Эд-Диръии. Были открыты школы, в которых богословы преподавали основы грамоты и чтение Корана. И. Буркхардт писал, что в Эд-Диръии богословы  собрали значительные библиотеки.  В них хранилось много исторических трудов. У Сауда также была большая библиотека ⁸⁸.

Можно предположить, что строгого разделения функций между служителями культа и судьями не было. В важнейших центрах эти посты занимали потомки Ибн Абд аль-Ваххаба — элита, независимая от местных правителей, получавшая жалованье и подарки от  государства. Ваххабитские судьи  вершили  суд,  руководствуясь Кораном и сунной ⁸⁹, на основе ханбалитской школы. Шариат гораздо успешнее прививался в оазисах с их относительно развитым классовым расслоением.

Что касается бедуинов, то мусульманское право находило мало применения в  их среде ⁹⁰.  Ваххабитская судебная система вступила в острый конфликт с обычным  правом — урфом — бедуинов. Есть основания предполагать, что победа была за обычным правом, хотя усиление классовых функций аристократии в кочевых племенах расширяло возможности для использования шариата. Уже в наше время автор этих строк был свидетелем, как вершился суд в районе Мариба в Северном Йемене. Губернатор разбирал межплеменные споры только на основе урфа.

Судебное преследование и наказание преступников в ваххабитском государстве также претерпели некоторые изменения. В соответствии с шариатом вору при определенных обстоятельствах отрубали руку или штрафовали ⁹¹.

Так же как и во времена пророка Мухаммеда, ваххабиты стремились ограничить институт кровной мести, заменив ее выплатой 100 верблюдов или 800 талеров. (И. Буркхардт, приводя эти данные, не уточнял, была ли эта норма общей для всех областей Аравии.) Видимо, Саудидам удалось несколько сузить действие обычаев кровной мести, но не уничтожить их.

Ваххабиты не признавали обычая защиты, покровительства, предоставленного    преступнику отдельными членами племен. Судебная власть находилась в руках   назначаемых   государством кади.

Особо внимательно судьи следили за нарушением предписаний мусульманского культа. За малейшие отклонения от нормы виновных сурово наказывали⁹².

Экономика, торговля (положительные  аспекты  централизации). Впервые за много веков Аравия, в особенности ее центральные районы, приобрела, хотя бы на время, стабильность. Эмиры принимали беспощадные меры для установления безопасности на дорогах, для ограждения внутренней торговли от грабежей, для защиты собственности. Басринский летописец Ибн Санад писал, что чуть ли не одной из основных заповедей ваххабитов было обеспечение безопасности на дорогах ⁹³. Ибн Бишр сообщал, что «Абд аль-Азиз был суров к тем из кочевников, кто совершал преступление, или разбойничал на дорогах, или воровал что-либо у путника. Если кто-либо поступал так, он забирал его имущество, или часть, или что-либо из имущества в соответствии с его преступлени­ем и строго наказывал его»⁹⁴.

Один иракский паломник, как рассказывал недждийский летописец, остановился недалеко от бедуинов субай. У него украли сумку с мелкими вещами стоимостью 10 пиастров. Потерпевший написал жалобу Абд аль-Азизу. Диръийский правитель приказал вождям племени выслать деньги паломнику, который к тому времени уже вернулся в Иран. Мало того, эмир призвал вождей племени и сказал: «Если вы не назовете мне вора, я закую вас в цепи, посажу в тюрьму и возьму в наказание часть вашего имущест­ва». Вожди обещали вернуть паломнику его имущество в двойном разме­ре. Но Абд аль-Азиз настоял на отыскании преступника. Вора нашли, про­дали его имущество (70 верблюдиц), конфисковали выручку в бейт аль-маль, а многие вещи отослали паломнику в Иран.

Уважение к чужой собственности и боязнь наказания за воровство приняли необычайные размеры, писал Ибн Бишр. Однажды несколько бедуинов нашли заблудившихся коз неизвестного хозяина, но не реша­лись заколоть их, хотя были голодны⁹⁵.

Из первого рассказа Ибн Бишра явствует, что дирънйские правители ввели систему круговой поруки племен за безопасность на их террито­рии. Об этом же сообщал И. Буркхардт⁹⁶. Ваххабиты ликвидировали так­же поборы, накладывавшиеся раньше племенами за «охрану», «сопровож­дение» и проход караванов по своей территории.

Купцы и путешественники «не боится ни нападения, ни воровства со стороны кого-либо из бедуинов, живущих в этой стране, — писал Ибн Бишр. — С них не берут никаких налогов и сборов, которыми облагаются паломники. Были отменены поборы и налоги на дорогах, проходящих через районы, где живут кочевники, возродившие [ранее] порядки джахилийи. Уезжает всадник в одиночку из Йемена или Тихамы, Хиджаза или Басры, Бахрейна или Омана или из пустынь Сирии и не несет оружия. Его оружие — палка. Он не опасается врагов, тех, кто хотел бы сделать ему плохое⁹⁷... И подданные, и селения во времена Абд аль-Азиза были в безо­пасности, наслаждаясь благополучной жизнью. И он действительно до­стоин титула махди своего времени, потому что человек в одиночку путе­шествует с большими деньгами в любое время, когда захочет, летом или зимою, направо иди налево, на восток или на запад, в Неджде, Хиджазе, Йемене, Тихаме и других местах. Он не боится никого, кроме Бога, — ни вора, ни лихого человека»⁹⁸.

Ибн Бишр приводил пример, когда несколько сборщиков налогов воз­вращались из отдаленных местностей с пятой частью добычи, предназна­ченной для эмира (хумс), и закнтом. На стоянке они прикрепляли дорож­ные сумки с деньгами к палаткам, а ночью привязывали их к лошадям, не опасаясь воровства.

От установления безопасности и стабильности выигрывало оседлое население, жители оазисов и городов. Прекратились набеги на их паль­мовые рощи и поля⁹⁹. В условиях централизованного государства кочев­ники не могли собирать хуву, опираясь на военную силу или угрозу ее применения, создавались предпосылки для ликвидации даннических от­ношений «побратимства». Трудно сказать, насколько далеко зашли подобные тенденции. Говорить о полном прекращении набегов было бы невер­но, но несомненно, что впервые за много веков земледельцы могли тру­диться на земле или пасти скот.

«Жители всех оазисов Арида, Эль-Харджа, Касима, Вашма, Джануба и других мест в весенние дни оставляли без пастуха в степях и на пастбищах свой скот — верблюдов, породистых лошадей, коров, овец и других жи­вотных, — писал Ибн Бишр. — Если животные хотели пить, они приходи­ли к оазисам, затем отправлялись на свои пастбища, пока не кончалась песка и жители не нуждались в них. А может быть, они производили по­томство, н люди не знали об этом, пока животные не приходили к ним со своими детенышами. Исключением были породистые лошади. Для них нанимали специально человека, чтобы он их поил и стреножил.

Жители Судайра оставляют весной своих верблюдов, породистых и [простых] лошадей [на пастбищах]; они нанимают одного человека, ко­торый их поит, посещает их хозяев, возвращается к животным, а они — на своих местах. Он поправляет их путы и оковы, затем уходит от них. Так же породистые и [простые] лошади жителей Вашма на своих пастбищах... И так же обращаются с ними. То же и лошади Абд аль-Азиза, его сыновей и его родичей на различных пастбищах. Для них нанимают лишь одного человека. Так же поступают все районы...

В Эд-Диръии было пастбище для многочисленных верблюдов. Оно предназначалось для заблудившихся верблюдов, которых находили в оди­ночку или группами. И кто из бедуинов или оседлых из всех стран полуос­тра»» находил, то прибывал с ними в Эд-Диръию, опасаясь, что их обна­ружат у него... Абд аль-Азиз приставил к ним одного человека, который следил за ними и нанимал пастухов. Эти верблюды размножались здесь. И любой из кочевников и оседлых, у кого пропали верблюды, приходил сюда. Если он опознавал свою собственность, то приводил двух свидетелей или же свидетеля и давал клятву, потом забирал верблюдов»¹⁰⁰.

Экономическая действительость первого ваххабитского государства была, конечно, далека от той идиллической картины, которую нарисовал Ибн Бншр. Происхо­дили грабежи на дорогах (иначе кого же тогда наказывали диръийские правители?), и нападения на сады и поля оседлых жителей, и частые восстания кочевых племен и оазисов.

Хиджазский историк Ибн Зайни Дахлан описывал грабежи на дорогах в то время, когда ваххабиты постепенно прибирали к рукам контроль над Хиджазом, а Меккой правил послушный им шериф Абд аль Муин ¹⁰¹.

Мероприятия ваххабитов, направленные на установление безопаснос­ти на дорогах, ликвидацию внутренних «таможенных» сборов, защиту соб­ственности, создавали благоприятные возможности для внутриаравийской торговли. Обмен в аравийском обществе, и так развитый, получил допол­нительный стимул. Однако речь идет именно о внутренней торговле. Политика ваххабитов в области внешней торговли, которая для отдель­ных районов Аравии имела первостепенное значение, была разрушитель­ной, как мы убедимся ниже.

На торговле, особенно в голодные годы, когда цены резко возраста­ли, наживались огромные по аравийским масштабам состояния. «В Неджде торговали главным образом продовольствием, — писал И. Буркхардт (эти данные подтверждал Ф. Манжен. — А.В. ¹⁰²). — Племена из глубины пустыни покупают то, в чем нуждаются. А так как часто случаются голод­ные годы, богатые люди скапливают большое количество зерна. Сауд никогда в это не вмешивался, и в годы нехватки продовольствия он поз­волял продавать его по назначенной ими цене, как бы это ни было тяже­ло для бедных. Он говорил, что Мухаммед никогда не запрещал получать с капитала любую возможную прибыль» ¹⁰³. Впрочем, в соответствии с нор­мами раннего ислама ваххабиты запретили ростовщичество ¹⁰⁴.

Развитие внутриаравийской торговли способствовало процветанию столицы государства — Эд-Диръии. Ибн Бишр посетил ее при жизни Сауда и оставил описание города: «Я увидел в Эд-Диръии большие богатства, множество людей, оружие, украшенное золотом и серебром, равного кото­рому нет, породистых лошадей и оманских верблюдов, богатые одежды и другие признаки процветания, которые не поддаются описанию и подсче­ту. Я однажды наблюдал за ее сезонной ярмаркой, находясь на холме, рас­положенном в месте, известном под именем Батын. Это между ее западны­ми домами, называемыми Турайф, в которых живет семейство Саудидов, и восточными строениями, известными под именем Буджайри, а они при­надлежат сыновьям шейха. Я видел в одной стороне базар для мужчин, в другой — [базары] золота, серебра, оружия, верблюдов, овец и коз. Идет купля и продажа, берут и дают. И все это простирается, насколько хватает глаз... И лишь слышны слова: "Продал!" — "Купил!". На западной и восточ­ной сторонах расположены лавки. В них одежда, оружие, ткани...»¹⁰⁵.

Далее он писал: «Могущество этого города, величие его зданий, энер­гичность его жителей, численность людей и богатств — неописуемы. Не охватывает знающий всего своим знанием. Если бы я отправился считать людей, — а они снуют вперед и назад, — табуны лошадей, и лучших верб­людов оманской породы, и грузы богатств разных родов, которые при­ходятся на ее жителей и которые привозят им путешественники из их числа, а также жители других стран, то все это не вместилось бы к книгу. Увидел бы я там чудесные чудеса.

Входящий на ее сезонную ярмарку обязательно увидит кого-нибудь из жителей разных стран — из Йемена, Тихамы, Хиджаза, Омана, Бахрейна, из сирийской пустыни и Египта, людей из их главных городов и других [людей] со всего света. Перечислять их всех было бы долго. Этот прихо­дит сюда, этот уходит, а этот навсегда поселяется в ней.

Дома продавались в ней очень редко, и стоимость их была 7 тыс. риа­лов и 5 тыс. риалов. Низкий [плохой] дом стоил тысячу риалов, и все остальные вроде этого.

Размер месячной арендной платы за одну лавку был 45 риалов, а дру­гие лавки сдавались по риалу в день, а иногда по полриала. Мне говорили, что когда приходит караван из Хадма, то арендная плата за лавку составляет 4 риала в день.

Один человек из местных жителей хотел расширить свой дом и благо­устроить его. Он купил пальмы недалеко от своего дома, желая срубить их и использовать... Каждая пальма была по 40 риалов или по 50 риалов...

Дрова и лес были там очень дорогими. Говорили, что стоимость ноши дров достигала 5 — 6 риалов, а цена локтя толстого дерева — риал...»¹⁰⁶.

Эд-Диръия стала крупным торговым центром Аравии. Здесь скрещи­вались торговые пути всего полуострова. Обильный приток награблен­ных богатств вызвал искусственный бум, большое скопление людей, доро­говизну. В те времена отсутствовали еще необходимые экономические предпосылки для создания столь крупных поселений. Об этом лишний раз свидетельствуют и баснословные цены на дерево, пальмы, топливо. Тем не менее безопасность на дорогах обеспечивала определенное, хотя бы временное, укрепление внутрнаравийских экономических связей.

Экономические, политические и идеологические меры для централи­зации государства привели к явлениям, невиданным в истории Централь­ной Аравии. Появились тенденции создания надплеменной общности. Это было столь поразительно, что ваххабитский историк восклицал с восхи­щением, хотя и явно преувеличивая: «Мужчина сидит с убийцей своего отца и его братом, как с братьями»¹⁰⁷. Ибн Санад отмечал, что ваххабиты уничтожили взаимные набеги, что все бедуины, несмотря на свои различия, от Хадрамаута до Сирии стали как братья, дети одного человека. В некоторых областях можно было встретить палатку аназов, палатку атайбов, палатку харбов, и они жили мирно¹⁰⁸.

Однако главным инструментом политики централизации, сплочения разрозненных территорий и племен в рамках государства Саудидов оставалось войско. Пока оно было сильным и победоносным, существование Диръийского эмирата было обеспечено.

Войско. За исключением нескольких сот избранных солдат, которых держали в Эд-Диръии, ни Сауд, ни его отец никогда не имели регулярной армии, писал И. Буркхардт ¹⁰⁹, но все мужчины от 18 до 60 лет считались военно­обязанными ¹¹⁰. Практически любой физически крепкий бедуин или жи­тель оазиса представлял собой воина.

По сообщению И. Буркхардта¹¹¹, обычно в войско посылали по одно­му из каждых десяти мужчин. Ибн Санад и другие авторы не называют точной нормы мобилизации.

Собираясь совершить набег, диръийский эмир посылал гонцов к вож­дям кочевых племен и приказывал им прибыть в такой-то день к такому-то колодцу, писал Ибн Бишр. И никто не опаздывал к назначенному сроку, «ни низкий, ни знатный, ни из бедуинов Хиджаза, ни Ирака, ни Джануба, ни других мест». А если кто-либо опаздывал, то с него брали штраф. Спе­циальные люди, посланные правителем, брали штраф в виде различного имущества, лошадей, верблюдов, били провинившихся и «мучили их раз­ными пытками». И никто не осмеливался сказать им что-либо или засту­питься за провинившегося, но «все были покорными и подчинялись»¹¹².

«Если нужно было собираться на войну, Ибн Сауд созывал различные племена, по столько-то людей от каждого племени или деревни»¹¹³, — пи­сал басринский летописец Ибн Санад. Ж. Раймон¹¹⁴, Л. Корансеэ¹¹⁵, И. Буркхардт¹¹⁶ подтверждали этот факт.

«Когда султан ваххабитов нуждается в войсках, он пишет различным племенам и определяет число воинов, которое они должны послать»¹¹⁷, — сообщал испанский путешественник Бадия-и-Леблих.

А вот данные Ф. Манжена: «Перед тем как начать военную кампанию, Сауд требовал, чтобы провинции предоставили ему необходимый контин­гент. Эмиры отдавали приказ тем, кто находился под их юрисдикцией. Знатный (нотабль) каждого города и каждой провинции сам вел воору­женных людей в место, которое ему было назначено. Он был их началь­ником и командовал ими все время, пока длилась война. В каждой про­винции формировались отдельные отряды под началом своего эмира, при котором находились два писца и имам. Функция имама заключалась в том, чтобы отправлять молитвы в лагере, в то же время он был посредником в спорах, которые могли возникнуть»¹¹⁸.

Самые большие племена Центральной Аравии — аназа, кахтан, мутайр — подчинялись приказам диръийских правителей, даже если жили далеко от места военных действий¹¹⁹. Правда, судя по описаниям набегов, в них в полной мере принимали участие, как правило, лишь близлежащие племена. Но небольшие подразделения всех прочих племен также в случае необхо­димости входили в состав ваххабитского войска.

Призыв на войну, таким образом, был обязательным. От него нельзя было уклониться. В этом заключалось существенное отличие ваххабитско­го ополчения от прежних племенных союзов: тогда бедуины участвовали в газу, когда хотели и с кем хотели.

«Каждый воин нес с собой собственное вооружение, провиант и снаряжение, — писал Ф. Манжен. — Неимущим помогали в экипировке. Богатые снабжали необходимым их семьи. Мужчина, которого эмир на­значил к выступлению, мог предоставить воина взамен себя. Его он обес­печивал всем необходимым или же был обязан дать верблюда или лошадь. Пехотинец и всадник на верблюде не получали никакой оплаты. Коннику обеспечивали фураж для лошади и месячное содержание»¹²⁰.

По словам Бадия-и-Леблиха, ополченцы «приходят в назначенный день с провизией, вооружением: султан никогда не думает дать им что-нибудь. Тахова сила религиозных идей»¹²¹.

Провизия солдата, по данным И. Буркхардта, состояла из 100 фунтов муки, 50 — 60 фунтов фиников, 20 фунтов масла, мешка пшеницы или ячменя для верблюда и бурдюка с водой ¹²².

Эти припасы несомненно были максимумом того, что брал с собою воин, и их количество менялось в зависимости от срока похода. На это указывал Ибн Санад. По его сведениям, Сауд сам назначал, сколько скота или снаряжении должны были взять с собой воины, выступавшие в поход. Но походы продолжительностью больше месяца он не любил проводить, чтобы самому не снабжать солдат снаряжением и продовольствием. На срок до месяца воины обеспечивали себя всем необходимым самостоятельно, свыше месяца — какую-то долю выплачивал диръийсхий эмир¹²³. Если же ополченцы являлись с плохим снаряжением, ваххабитский правитель от­сылал их обратно, а потом наказывал направившие их оазисы или племена.

Собственный запас провианта, взятый с собов воинами, снимал заботу об их пропитании с государственной казны, повышал автономность войска в походе. Но вместе с тем набор воинов и получение провианта для них тяжелым бременем ложились на плечи неимущей части населе­ния. Она не могла, подобно богатым, откупиться от военной службы, ли­шалась рабочей силы, и никакая помощь не могла заменить потери кор­мильца. Простые воины, участвовавшие в походах, могли рассчитывать лишь на долю в добыче. Поэтому, как сообщал И. Буркхардт, жители оази­сов и кочевники довольно часто уклонялись от участия в походах¹²⁴.

Босяки добыча после отчисления пятой части в пользу диръийского правителя должна была делиться между воинами. Было установлено, что всадник, т. е. представитель знати, получал две доли пехотинца. На деле, видимо, самую лакомую часть добычи забирала знать. Ж. Раймон отме­чал, что при Абд алъ-Азизе солдаты жаловались на несправедливый раз­дел добычи, при котором львиная доля доставалась их военачальникам. Диръийскни эмир должен был вмешиваться и восстанавливать «справедливость»¹²⁵.

И. Буркхардт писал, что из лучших солдат числом в 300 человек со­ставлялась гвардия диръийских правителей — главный резерв на поле боя. Все они были отлично вооружены и содержались за счет эмира¹²⁶. У недждийских летописцев нет данных о такого рода гвардии. Они сообщают лишь о вооруженных рабах. Видимо, в личную дружину эмира входили и вооруженные мамлюки, и вольные.

Когда правитель отправлялся в поход, у его дворца в Эд-Дирмш соби­рались всадники и жители столицы. Выйдя из дворца, он шел молиться в расположенную поблизости мечеть, затем садился на коня и покидал город. Он останавливался между Эд-Диръией и Аяйной, и к нему собирались больные, слабые, нуждающиеся; эмир одаривал их. Таким образом, диръийский правитель совершал богоугодное дело и, заручившись высшей поддержкой, двигался дальше. При помощи благотворительности он стремился завоевать любовь и преданность подданных из пристоличного района.

Эмир направлялся к месту сбора всех ополченцев. После молитвы и совещання с приближенными он отправлялся в путь. За несколько дней до встречи с противником в соответствии с обычной бедуинской такти­кой вперед высылались разведчики (уйун). За ночь до снижения с про­тивником запрещалось зажигать костры. Накануне боя правитель вновь собирал воинов и напоминал им о долге перед Аллахом. Убеждение, что сражение будет богоугодным делом, подшоало дух ваххабитов. Перед боем они снова молились.

С детства и до глубокой старости Сауд любил походы и «священную войну». Вместе с ним в уходах участвовали богословы из Эд-Диръии и близлежащих оазисов. Вместо себя в столице Сауд оставлял одного из сыновей, чаще всего Абдаллаха ¹²⁷. «Сауд внушал ужас своим врагам, и они часто бежали, заслышав о его приближении»¹²⁸. Если он готовил поход на север, то делал вид, что хочет идти на юг, на восток или на запад.

«Во время дневных и ночных походов назначались авангард и арьергард, — сообщал Ф. Манжен. — Войско выступало одной или несколькими колотыми в зависимости от обстоятельств. Эмиры всегда возглавляли людей, находящихся под их юрисдикцией. Конница и верблюжья кавале­рия шли во главе и в хвосте колонны. Центр предназначался для артиллерии и пехотинцев, которые сидели по двое на верблюде (об этом писал и Л. Корансез ¹²⁹. — А.В.).

В походах ваххабиты питались финиками с верблюжьим молокой. Хлеб и мясо ели редко (по мнению Ж. Раймона, аравийские воины могли до трех суток обходиться без воды и пищи. Ф. Манжен называет срок — двое суток ¹³⁰. — А.В.).

В бой ваххабиты вступали батальонами (видимо, отдельными отряда­ми. — А.В.). Пехота оставляла за собой верблюдов, к которым были при­ставлены слуги ¹³¹. Когда противник приближался или же имел преимуще­ство, верблюды служили укрытием для сражающихся. Каждый батальон состоял из жителей одного района во главе с эмиром и деревенской (оазис­ной. — А.В.) знатью. Ряды воинов были сдвоены. Когда первый ряд уставал или нес большие потери, его заменял второй. Мертвых выносили с поля боя. чтобы предать земле. Было постыдно не отдать им последний долг. В случае поражения армия отступала без паники. Если же терпел пораже­ние противник, то пехота его не преследовала, но конница и верблюжья кавалерия преследовали на определенную дистанцию»¹³³.

В военном лагере «каждый знал свое место. Командующий находился в центре лагеря. Кавалерия — вокруг его шатра. На некотором расстоянии от лагеря выставляли пехотные и кавалерийские посты. Их сменяли каж­дые 24 часа. Днем все спали и лишь поднимались для пятикратных мо­литв. Ночью разговаривали, читали нараспев стихи Корана, рассказыва­ли истории.

Дисциплина у ваххабитов была суровой. Командир, не выполнявший своих обязанностей или подававший повод для жалобы, снимался с поста. Иногда его приговаривали к штрафу. Провинившихся воинов наказывали палками. Если воин совершал серьезный проступок, ему сносили голову. То же самое делали, «ели он бежал перед противником»¹³³.

Бадия-и-Леблих также отмечал «поистине спартанскую» дисциплину и «необычайную покорность» ваххабитов¹³⁴.

За исключением последнего положения Ф. Манжена, его данные не вызывают сомнения, хотя, может быть, военные походы ваххабитов и не выглядели так организованно и дисциплинированно, как он их описывал. Что касается смертной казни за бегство перед неприятелем, то в этом можно усомниться. Бедуинская тактика ведения военных действий предусматри­вала бегство как элемент боя, как спасение перед превосходящими силами не­приятеля. Ничего зазорного в бегстве бедуины и вообще жители Аравии не видели. Ваххабиты вряд ли могли столь решительно сломать прежние обычаи.

Если войску ваххабитов не удавалось сразу захватить какой-либо оазис, то они строили около него крепость и оставляли в ней небольшой гарнизон для стеснения действий неприятеля¹³⁵. В крупных оазисах и городах (в Эль-Хасе, Касиме, Мекке. Медине) диръийские эмиры держали гарнизоны из верных им недждийцев ¹³⁶. Об этом имеются сведения во многих аравийских источниках, хотя И. Буркхардт утверждал, будто ваххабиты не держали гарнизонов ¹³⁷. «Солдаты из Эд-Диръии имели преимущество перед всеми прочими, — писал Ф. Манжен. — В городах начальники всегда назначались из их числа»¹³⁸.

Л. Корансез сообщал, что тактика ваххабитов — внезапность нападе­ния. Узнав о том, что они обнаружены и их ожидает сопротивление, вах­хабиты отступали. Л. Корансез утверждал, что в бою они не соблюдали никакого порядка и участвовали в нем лишь тогда, когда противник был настолько слаб, что не мог или не хотел оказать сопротивление. Они боль­ше интересовались грабежом, чем войной. Малейшее сопротивление их обескураживало. Они быстро бежали, если сталкивались с сопротивлени­ем, долго выжидали удобного момента для атаки¹³⁹.

Л. Корансез в целом невысоко ставил ваххабитское войско и в некото­рых аспектах был, несомненно, прав. Однако можно предположить, что французский историк специфический порядок боя жителей пустынь при­нимал за отсутствие порядка и сбрасывал со счетов фанатизм ваххабитов.

На вооружении в аравийском войске были пики, сабли, кинжалы, ко­роткие копья для пехотинцев, щиты, дубинки, фитильные ружья и писто­леты ¹⁴⁰. Ваххабиты сами делали порох ¹⁴¹. Иногда они носили каски и за­щитную одежду из кожи ¹⁴². У знатных были кольчуги ¹⁴³. Воины имели так­же кинжалы, пристегнутые к поясам, и сумки с патронами ¹⁴⁴. Фитильные ружья использовались не часто и не были главным вооружением войска. Ибн Бишр сообщал, что у Сауда имелось 30 больших и столько же малых пушек ¹⁴⁵. Большей частью эти пушки были захвачены у противника и поч­ти не находили боевого применения.

Численность войска под знаменами диръийского эмира достигала 50 тыс. человек ¹⁴⁶. Европейцы были склонны преувеличивать и называли 100 тыс., 120 тыс. и даже 200 тыс.¹⁴⁷ На полуострове ваххабиты не имели себе равных, но это не означало, что они всегда побеждали.

Предпосылки распада и гибели государства Саудидов. Задача подчинить весь Аравийский полуостров оказалась для диръийских правителей непосильной. Обширнейшие территории Аравии, пло­хие пути сообщения через безводные пустыни и горы изолировали друг от друга отдельные области, затрудняли походы и снабжение армии. И диръийским эмирам просто не хватало энергии и войск, чтобы по­корить горные районы Йемена и даже Хиджаза, побережье Маската и Хадрамаута, закрепиться в Тихаме и Наджране. Это создавало постоянную угрозу и источник беспокойства на окраинах государства, вынуждало вах­хабитов расходовать силы и средства на военные действия, которые отнюдь не всегда заканчивались примерным наказанием «многобожников» и вознаграждением «единобожников» богатой добычей.

За пределами же Аравийского полуострова и зоны пустынь ваххабит­ское войско было не в состоянии вести крупные успешные боевые опера­ции. Как уже отмечалось, после Кербелы ни один — даже небольшой — укрепленный город в Сирии или Ираке не попал в руки ваххабитов. Их жестокость и террор порождали не только панику, но и готовность ярост­но сражаться. Перед укрепленными городами, защищаемыми с мужест-вом и со знанием военного искусства, войско Саудидов пасовало.

Наступательный порыв ваххабитов носил отпечаток завоевательных войн средневековья. Трудно предугадать, как сложилась бы судьба их госу­дарства, появись они за несколько столетий до XIX в. Однако ход истори­ческого развития не признает никаких «бы». Выйдя за пределы средневе­ковой Аравии, ваххабиты столкнулись с более развитыми частями Осман­ской империи, обогнавшими их в своем развитии на много столетий. В ту пору отдельные провинции Османской империи совершали отчаянные, хотя пока что тщетные, попытки превратиться из «парадного тюрбана» в современное государство. Прежде всего они перенимали европейскую поенную технику и военную организацию. В столкновении с армией, обу­ченной и вооруженной по-европейски, ваххабиты проигрывали.

В одной приостановке экспансии уже таилась угроза существованию государства Саудидов. Как отмечалось, участие в победоносном набеге, совместном грабеже было главным, что объединяло знать разрозненных оазисов и племен. Когда же военное расширение Диръийского эмирата, достигнувшего своих естественных границ, замедлилось, а потом практи­чески прекратилось, объединение для аравийской аристократии потеря­ло многие привлекательные черты. Поступление награбленных богатств уменьшилось. Проводя самостоятельную политику, совершая традицион­ные набеги на соседей, феодальная знать могла рассчитывать на получение больших доходов.

Особенно тяжело гнет централизованного государства чувствовали на себе могущественные кочевые племена. Многие бедуины, никогда не знав­шие налогов, платили обязательный закят лишь под угрозой суровых реп­рессий и часто восставали. Бедуины всегда были готовы сбросить вахха­битское ярмо, они признавали ваххабнзм лишь внешне, отмечал И. Бурк­хардт ¹⁴⁸. Военная добыча могла как-то компенсировать уплату налогов, потерю доходов от различных видов хувы, но в случае прекращения успешных набегов бремя централизованного государства становилось не­выносимым.

Налоговая эксплуатация, поборы и штрафы в некоторых случаях пе­рекрывали преимущества безопасности и стабильности. Тогда целые пле­мена и провинции отказывались платить подати ¹⁴⁹. Каждый год Сауд совершал несколько походов не только против неподчинившихся окраин полуострова или провинций Османской империи, но также против бунто­вавших племен и областей своего государства.

Внутри государства Саудидов шел процесс дальнейшего углубления имущественных различий и классовых противоречий. Разбогатевшая на завоевательных войнах центральноаравийская аристократия все больше отдалялась от простых кочевников и крестьян, приобретая вкус к роскоши. Углублялся разрыв между ваххабитской пропагандой, обращенной к народу, и образом жиз­ни знати.

Дальние походы отрывали недждийских крестьян от сельскохозяйственных работ, отнюдь не всегда вознаграждая их военной добычей. Необходимость для части оседлых жителей выплачивать помимо закята аренд­ную плату феодалам (иногда непосредственно семейству Саудидов) или государству создавала основания для недовольства.

Уменьшение заинтересованности знати в существовании централизо­ванного государства после прекращения экспансии, недовольство бедуинов и кочевой аристократии властью Саудидов, разочарование в диръийских эмирах и ваххабизме крестьян-земледельцев — все это были объективные, независимые от воли правителей предпосылки распада цен­трализованного аравийского государства. Они существовали в потенции и могли проявиться лишь через некоторый, может быть достаточно дли­тельный, промежуток времени. Однако ряд политических и экономиче­ских мер, продиктованных диръийским эмирам узким фанатизмом, усу­гублял трудности нх государства и ускорял его разложение.

Для внутренней торговли в Диръийском эмирате сложились благо­приятные условия. Однако во внешней торговле положение было противоположным. Непримиримый фанатизм ваххабитов заставил их прервать торговые связи с «многобожниками», которыми были для них все неваххабиты. До 1810 г. была запрещена торговля с Сирией и Ираком ¹⁵⁰. Если какого-либо купца захватывали на дороге, ведущей к «многобожннкам», то конфисковали все товары ¹⁵¹. «Преступлением, которое Сауд должен был наказывать особенно часто, были связи арабов с еретиками, — писал И. Буркхардт. — При введении ваххабитской веры были даны самые яс­ные приказы, запрещающие все связи между ваххабитами и другими на­циями, которые еще не приняли нового учения. Было сказано, что одна лишь сабля может быть использована в споре с ними» ¹⁵². Легко представить себе, какой страшный удар наносился по экономической жизни от­дельных областей в случае буквального проведения в жизнь фанатичных распоряжений.

Однако экономические потребности были сильнее волюнтаристских решений, слепого фанатизма. Бадия-и-Леблих справедливо писал: «Время заставит этих людей понять, что Аравия не может существовать без торговых связей и паломников. Необходимость заставит их ослабить эту не­терпимость по отношению к другим нациям»¹⁵³.

Торговля Аравии с «многобожниками» сократилась, но продолжалась. В пору крайнего обострения отношений с Египтом, Ираком, Сирией тор­говля хлебом не прекращалась¹⁵⁴. Сами ваххабиты продавали захваченные драгоценности в Индии¹⁵⁵. Сделав тщетную попытку установить «самобло­каду» Аравии, но оказавшись не в состоянии обойтись без торговли с «многобожниками», дирънйские эмиры нанесли ущерб своему авторитету.

Для Хиджаза политика ваххабитов оказалась особенно разрушитель­ной. Самый тяжелый удар был нанесен прекращением доступа большин­ства паломников из Османской империи. Бедуины перестали получать плату за проход караванов по своей территории и за предоставление вьюч­ных животных. Многочисленные профессиональные нищие, гиды, раз­нообразные служители мест культа лишились доходов. Священным горо­дам перестали поступать ежегодные дары султана¹⁵⁶. В результате «населе­ние Мекки и Медины, — писал аль-Джабарти, — перестало получать то, чем оно существовало: милостыню, съестные припасы и деньги. Взяв жен и детей, они покинули родные места; остались лишь те, для кого эти дохо­ды не служили источником существования. Ушедшее население направи­лось в Египет и Сирию, а частью — в Стамбул»¹⁵⁷.

Ваххабиты установили порядок и безопасность на дорогах в Хиджазе, и торговцы более не опасались разбойничьих нападений. Торговля между Хиджазом и Недждои осуществлялась беспрепятственно. В период умень­шения потока паломников это помешало росту цен. Когда в течение пяти-шести лет в Аравии свирепствовал голод, вызванный страшной засухой, в Хиджаз все-таки поступало продовольствие из других стран. Но посред­нические операции и продажа товаров во время хаджа были главными видами торговли в Хиджазе, а они пострадали больше всего. Сократился транзит товаров через Джидду, так как резко уменьшилось число палом­ников, для которых и привозились многие товары, а торговцы кофе и индийскими тканями не решались появляться в порту, ибо к нам относи­лись как к «многобожникам». Пришла в упадок торговля с Египтом. Все это почувствовали на себе не только богатые купцы, но и простой люд Джидды, Мекки и других городов, так как и он был связан с торговлей. Многие были разорены. Джидда обезлюдела, в ней стали разрушаться часть домов ¹⁵⁸.

Диръийские правители отменили различные несправедливые побо­ры и не допускали вымогательств со стороны шерифа Мекки или аги Медины. Зато они ввели в районах, не подчиненных непосредственно шерифу, обязательный закят. Можно представить себе чувства бедуинов или жителей Медины, потерявших доходы от паломников, да еще вынуж­денных платить налоги.

Шерифу Мекки были оставлены его доходы. Но насколько они сокра­тились с уменьшением потока паломников, упадком торговли, запреще­нием собирать пошлины с купцов-ваххабитов, не говоря уже о том, сколь тягосттна для него была потеря политической независимости!

Участие в походах вовсе не прельщало жителей Хиджаза, привыкших добывать себе питание и деньги более легкими способами. Достаточно сказать, что мединцы, владевшие лошадьми, немедленно их продали, что­бы избежать призыва в войско ваххабитов ¹⁵⁹.

Строгие, «пуританские» нравы, введенные в Мекке, противоречили обычаям и понятиям ее жителей. Принадлежность к священному городу создавала у мекканцев чувство превосходства над всеми прочими мусуль­манами, что предоставляло им готовые оправдания для некоторой распу­щенности. В Мекке до ее захвата ваххабитами существовали целые квар­талы проституток, даже плативших налог со своей профессии. Была рас­пространена педерастия. Спиртные напитки продавали чуть ли не у во­рот Каабы, и пьянство не было редкостью ¹⁶⁰. Новые порядки могли вы­звать одобрение набожных улемов и искренне верующих, но для боль­шинства жителей были тягостны. Также тягостным было чувство унижен­ности из-за подчинения недждийцам впервые за многие столетия.

Все эти факторы экономического, политического, психологического порядка создавали в Хиджазе обстановку вражды и ненависти к ваххаби­там. Их авторитет и власть держались лишь на военной силе.

Достаточно было какого-либо мощного внешнего толчка, чтобы на­чался процесс распада государства Саудидов и чтобы противоречия, кото­рые медленно изнутри подтачивали его, приобрели разрушительный ха­рактер.