ГЛАВА IX

ВТЯГИВАНИЕ СИАМА В СИСТЕМУ МИРОВОГО КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА И ЗАРОЖДЕНИЕ КАПИТАЛИЗМА

(1851 — 1918)

1. Заключение неравноправных договоров

3 апреля 1851 г. Рама III умер. На следующий день вышел из монастыря и был провозглашен королем Ра­ма IV Монгкут (1851 —1868), сторонник уступок Западу. Сыновья Рамы III, фигуры куда менее значительные, чем Монгкут, были, как в свое время он сам, отстранены от трона.

27 лет, проведенных в монастыре в период правления Рамы III, не прошли для Монгкута даром. Отстраненный от участия в конкретном управлении страной, он получил неограниченное время для размышлений о том, какими путями следует осуществлять это управление. Монгкут не был, как это иногда представляют, первым сиамцем, проявившим интерес к западной цивилизации, но он был, пожалуй, первым сиамцем, ставшим изучать западные страны не только в узко практическом смысле. Он был первым из сиамских принцев, который овладел не толь­ко английским, но и латынью, который вошел в тесный контакт с европейскими и американскими миссионерами, в то время по существу единственными представителями Запада в Сиаме. И он был, по-видимому, одним из пер­вых в Сиаме, кто понял, что в сложившейся обстановке никакое посильное для сиамцев укрепление обороны не спасет страну, если оно не будет подкреплено искусной и гибкой дипломатией. Уже в бытность королем, в 1867 г., Он так формулировал свои мысли по этому поводу в ин­струкции сиамскому послу в Париже:

«Что может сделать небольшое государство, подобное нашему, когда его с двух или трех сторон окружают мо­гущественные страны? Предположим, что мы откроем в нашей стране золотую жилу, которая даст нам много миллионов катти золота, и его будет достаточно для по­купки сотни военных кораблей. Но даже с золотом мы не сможем бороться против них, поскольку нам придется покупать у них же эти самые военные корабли и снаря­жение. В настоящее время мы не имеем возможности сами производить эти вещи. Если даже у нас будет до­статочно денег, чтобы купить их, эти страны могут в лю­бой момент приостановить продажу, как только поймут, что мы вооружаемся против них.

Единственное оружие, которое мы имеем и сможем употребить в будущем, — это наши уста и наши сердца, исполненные здравого смысла и мудрости. Только они могут защитить нас».

В проведении новой политики Рама IV опирался на группу высших феодалов, своих единомышленников, в первую очередь на своего младшего брата принца Итсарата, которого он сразу же назначил вице-королем — упаратом (последний был до такой степени «западни­ком», что даже своего сына назвал Джорджем Вашинг­тоном), на нового калахома Чуапг Буннака (сына Дит Буннака) и пракланга (племянника Дит Буннака). Сам старый Дит Буниак и его брат Тат Буннак, вынесшие на своих плечах всю тяжесть дипломатической борьбы при Раме II и Раме III, настроенные более консервативно, были щедро награждены Монгкутом (для них был при­думан специальный титул, ставивший их выше принцев крови), но постепенно оттеснены от активной политиче­ской деятельности.

Уже в 1852 г. Монгкут, решительно порвав со стары­ми традициями сиамской дипломатии, первый направил письма Наполеону III и римскому папе Пию IX. Доста­вить письма было поручено главе Французской иностран­ной миссии в Сиаме епископу Паллегуа.

В том же, 1852 г. новый король сделал первые прак­тические шаги навстречу требованиям европейских дипломатов, разрешив экспорт риса и отменив государ­ственную монополию на вывоз сахара. Когда в 1855 г. в Бангкок прибыл на военном судне новый английский по­сол, Джон Боуринг, переговоры были проведены в не­слыханно быстром для старого Сиама темпе — за 15 дней.

18 апреля 1855 г. был заключен первый после XVII в. неравноправный договор Сиама с европейской державой. По этому договору Англия вынудила Сиам пойти «а весь­ма существенные уступки.

Первая статья договора гарантировала свободную торговлю, т. е. автоматическую отмену всех торговых мо­нополий, составлявших один из главных источников го­сударственного дохода Сиама.

Во второй статье провозглашалась экстерриториаль­ность британских подданных. За любое преступление па территории Сиама они впредь несли ответственность только перед английским консулом в Бангкоке, назначе­ние которого предусматривалось этим договором.

Четвертая статья предоставляла англичанам (с неко­торыми ограничениями) право приобретать земельную собственность в радиусе 24 часов пути на лодке от Банг­кока, т. е. в самой плодородной и богатой части страны.

Согласно седьмой статье британские военные суда могли входить в Менам и бросать якорь в Пакнаме, а если на борту у них находился посол, то подыматься до самого Бангкока.

Наиболее важная, восьмая, статья отменяла налог на длину кораблей, установленный договором 1826 г., и за­меняла его трехпроцентной импортной пошлиной на все виды товаров (кроме опиума). При этом в случае реэкс­порта непроданных товаров пошлина возвращалась. Ввоз опиума не только разрешался, но и становился беспош­линным, с единственным условием — продавать его толь­ко китайскому откупщику (курение опиума коренным сиамцам официально запрещалось).

На экспорт налагался только один налог (т. е., если этот товар был уже обложен внутренним налогом, экс­портная пошлина не платилась). К договору был прило­жен список товаров — 64 наименования — с твердо фик­сированными ставками пошлин или внутренних налогов. Ни повышать размеры обложения, ни расширять список облагаемых пошлиной товаров не дозволялось.

В 1856 г. аналогичный неравноправный договор был заключен с США и Францией, в 1858 г. — с Данией, в 1859 г. — с Португалией, в 1860 г. — с Голландией, в 1862 г. — с Пруссией, в 1868 г. —, со Швецией, Норвеги­ей, Италией, Бельгией.

Таким образом, за 17 лет правления Рамы IV Сиаму удалось завязать дипломатические связи почти со всеми странами западного мира. Но в обмен на это междуна­родное признание стране пришлось поступиться своим фактическим суверенитетом. Формально сохранив неза­висимость, Сиам вступил в систему мировых отношений не как равная сторона, а как полуколония.

2. Экономические последствия неравноправных договоров для Сиама

Насильственное неравноправное включение Сиама в систему мирового капиталистического рынка за несколь­ко десятилетий изменило экономику страны больше, чем она изменилась за предшествующие несколько столетий.

В 1850 г. Сиам производил около 980 тыс. т риса. Из этого количества было экспортировано 12 тыс. т (1,2% урожая) на сумму 250 тыс. бат, что составляло 4,5% общей суммы сиамского экспорта, равной 5,6 млн. бат. В 1855 г. страна вывезла около 2,5% урожая риса, в 1857 г. — 6%, в 1875 г. — около 23%, а в начале 90-х годов Сиам вывозил в среднем 42% урожая риса в год. Уже в начале 90-х годов земледелие Центрального Сиа­ма становится окончательно монокультурным (рисовым) по характеру. Доля риса в сиамском экспорте поднялась к этому времени в среднем до 60%, а общая стоимость экспорта выросла почти в 11,5 раза (приблизительно до 64 млн. бат в 1893г.).

Резко изменился не только объем, но и состав самого экспорта. В 1850 г. экспорт носил ярко выраженный мно­гоотраслевой характер. На первом месте стоял сахар (12,6% общей суммы экспорта). Сразу вслед за ним шел перец (12,5% экспорта), затем следовали хлопок и хлоп­чатобумажные изделия (12%), кожи и шкуры (9), сапановое дерево (6,5), олово и оловянные изделия (4,5), су­шеная и вяленая рыба (3,8), железо и железные изделия (3,3), кардамон (2,2%) и десятки других товаров.

К началу 90-х годов ассортимент вывоза резко сокра­тился. После риса сколько-нибудь ощутимую долю в вывозе занимали тик (7%), сушеная и вяленая рыба (3,5), перец (3,2%).

Такие товары, как сахар, хлопчатобумажные изделия, железо и изделия из него, вообще превратились из экс­портных в импортные. Хлопчатобумажные ткани, глав­ным образом англо-индийского производства, занимали первое место в сиамском импорте (33%). Согласно доне­сениям английских консулов, в середине 90-х годов 90% населения Сиама было одето в ткани индийского произ­водства. Эта цифра, разумеется, чрезмерно завышена и, даже в сильно урезанном виде, может относиться только к населению Центрального Сиама, но и по ней в опреде­ленной степени можно судить о том, какие серьезные из­менения произошли за 40 лет в экономике страны.

Эти изменения были вообще многообразны и неодно­значны. Одни отрасли экономики после «открытия» стра­ны стали бурно развиваться, другие — чахнуть, третьи же сначала развивались, но затем пришли в упадок, за­давленные конкуренцией иностранного капитала.

В середине XIX в. в Сиаме существовали не только довольно развитые ремесла, обслуживавшие большинст­во внутренних потребностей страны, но и некоторая про­мышленность, пользовавшаяся отчасти трудом крепост­ных, главным же образом — вольнонаемных рабочих (из числа китайских иммигрантов).

Помимо государственного завода по литью пушек и стекольной фабрики имелись довольно крупные промыш­ленные предприятия, принадлежавшие частным лицам. Так, в железоплавильном производстве в Тасунге было занято около 600 рабочих. Значительное число рабочих было занято на железных рудниках, а также на фабрике, изготовлявшей сковороды, котелки и другую железную посуду.

В стране действовали также медные рудники и медно­литейные мастерские, обслуживавшие в основном храмы. Несмотря на весьма архаичную технику, сиамские литей­щики умели отливать даже гигантские многометровые статуи Будды.

Большое число рабочих было занято на оловянных рудниках. К середине XIX в. Сиам ежегодно экспорти­ровал около 300 т олова; кроме того, значительное коли­чество олова потреблялось внутри страны в бронзолитейном деле.

Имелись бумажная мануфактура, спирто-водочная фабрика, печи для обжига извести. В провинции Накончайси были сосредоточены многочисленные, хотя и при­митивно оборудованные, сахароваренные заводы. Здесь находилось более 30 сахарных мануфактур, на каждой из которых работали по 200—300 человек.

Продолжалось строительство судов европейского ти­па, не только военных, но и торговых. Были построены десятки крупных парусных кораблей. В 1855 г. на воду спустили первый пароход сиамского производства. К на­чалу 1860 г. на сиамских судоверфях было построено еще 23 парохода (с двигателями, приобретенными за границей, главным образом в США).

Почти вся эта промышленность погибла, когда в стра­ну хлынул поток дешевых европейских товаров. Пере­стали функционировать железные и медные рудники. Закрылись железолитейные и железообрабатывающие заводы. Уменьшилась добыча свинца и олова. Население главного оловопроизводящего района — о-ва Пукет к середине 90-х годов сократилось на 40% по сравнению с 50-ми годами.

Кораблестроение в течение нескольких лет пыталось конкурировать с европейским. Но если в начале 60-х го­дов XIX в. тоннаж сиамского торгового флота составлял треть общего тоннажа судов, посещающих страну, то в 1880 г. его доля упала до 5—8%. Новые суда перестали строить.

Сахароваренная промышленность во второй половине 50-х и в 60-х годах продолжала действовать и даже рас­ширила свое производство, но и ее дни были сочтены. В 1871 г. плантации сахарного тростника в Центральном Сиаме были уничтожены наводнением и больше не вос­станавливались. Сахарные мануфактуры были закрыты. Сахар в Сиам стали ввозить с Филиппин и из других мест, где его производство оказалось более рентабель­ным.

Так иностранный капитал, взломав феодальные барь­еры, преграждавшие путь на сиамский рынок, в рассмат­риваемый период не столько способствовал развитию в Сиаме капиталистических отношений, как считают неко­торые историки, сколько безжалостно вытаптывал рост­ки капитализма, которые там начали пробиваться до его прихода.

Не менее разрушительное влияние торговое вторже­ние иностранного капитала оказало и на сиамские ре­месла. Вслед за уничтожением местной металлургии ис­чезла также добыча (выжигание) древесного угля для ее нужд. Прекратили свое существование гончарное и керамическое производства. Красильни, работавшие на тропических естественных красителях, не выдержали кон­куренции европейских химических красителей. Исчезло в ряде районов и домашнее ткачество, бывшее традицион­ным женским промыслом.

Подавляющее большинство рабочих и ремесленников, оставшихся при этом без работы, тем не менее не пауперизовались. Они нашли место в земледелии (особенно в рисоводстве), ибо в стране было много пригодных к об­работке, но не обрабатывавшихся земель (до начала XX в. в земледелии использовалось не более 10% при­годных земель). Так образовался второй парадокс: втор­жение иностранного капитала привело к росту удельно­го веса населения, занятого в сельском хозяйстве.

Новая промышленность не могла поглотить вытеснен­ных из указанных выше сфер работников, так как ее раз­меры во второй половине XIX в. были совершенно нич­тожны. Лишь в первые семь-восемь лет после 1855 г. одновременно с подъемом в кораблестроении наблюда­лось некоторое оживление в сахарной промышленности, в Бангкоке были построены несколько рисорушек и одна лесопилка с паровыми двигателями, принадлежавшие местному капиталу. После этого примерно до середины 80-х годов крупные промышленные предприятия мест­ными капиталистами, по-видимому, вообще не сооружа­лись. Иностранный же капитал в первые 20 лет после «открытия» страны в сиамскую промышленность практи­чески не вкладывался. Правда, в 1874 г. три английские компании получили от сиамского правительства концес­сии на разработку тика. Но эти компании использовали в качестве рабочей силы горные племена, вожди которых за известную мзду предоставляли своих соплеменников в полное распоряжение компаний, и подобная промышлен­ность, по своему характеру феодальная или полуфео­дальная, естественно, не могла внести вклад в капита­листическое развитие Сиама.

Иностранный капитал в Сиаме второй половины XIX в. обосновался главным образом в сферах торговли и кредита, которые приносили наибольшие прибыли. Уже в начале 60-х годов в Бангкоке действовали отделения пяти европейских торговых фирм и трех банков. Почти все они принадлежали английскому капиталу. Европей­ские капиталисты контролировали прежде всего крупную оптовую торговлю. С сельскими же и городскими потре­бителями и производителями они были связаны через обширную сеть местных купцов-компрадоров, торговых агентов и ростовщиков (в основном китайцев, хотя и крупные сиамские феодалы также не брезгали торговлей и ростовщичеством).

Каждая тонна риса, проданная на экспорт, стоила примерно вдвое больше, чем за нее платили непосредст­венному производителю — сиамскому крестьянину. Раз­ница оседала в карманах иностранных компаний и мест­ных торговцев-ростовщиков и до второй половины 80-х годов, как правило, вновь вкладывалась в сферу торгов­ли и кредита. Европейские капиталисты кредитовали ме­стный торгово-ростовщический капитал, делились с ним частью своей прибыли от продажи сиамских товаров на мировом рынке и поощряли таким образом развитие в Сиаме наименее прогрессивной формы капитала, кото­рая может веками существовать, не вызывая сама по се­бе никакого становления капитализма. Но процесс нара­щивания торгово-ростовщического капитала в конкрет­ных исторических условиях был вместе с тем процессом первоначального накопления, которое послужило основой для развития капиталистической промышленности в дальнейшем.

3. Наступление европейских держав

До середины XIX в. европейские державы по разным причинам еще не могли приступить к крупным террито­риальным захватам в Индокитае. Англия, обосновавшая­ся в 1786 г. на о-ве Пенанг, приобретенном у Кедаха, в 1800 г. прикупила у него же небольшую провинцию на материке (Уэллесли), в 1819 г. обосновалась в Синга­пуре, а в 1824 г. получила от голландцев Малакку. Все это были пока торговые форпосты. Даже в итоге первой англо-бирманской войны (1824—1826) Англии удалось аннексировать, хотя и значительную, но все же только часть прибрежной полосы Бирмы (Аракан и Тенассерим). Франция до 1858 г. никаких территориальных вла­дений в Индокитае не имела.

В 50-х годах положение существенно меняется. Обе колониальные державы берут курс на крупные террито­риальные захваты. В 1852 г. в результате второй англо­бирманской войны Англия аннексирует всю Нижнюю Бирму. В 1858 г. Франция в союзе с Испанией вторгается во Вьетнам. После четырехлетней изнурительной войны ей удается захватить здесь три провинции в дельте Ме­конга. Территориально это приобретение было не очень велико, но правительство Наполеона III использовало его как основу для весьма далеко идущих политических претензий.

Английское и французское продвижение в Индокитае непосредственно затрагивало и интересы Сиама.

Французское правительство сделало вид (хотя об этом не было ни слова во франко-вьетнамском мирном догово­ре 1862 г.), что вместе с частью вьетнамской территории к нему перешли также и все сюзеренные права на Кам­боджу и Лаос, которые Вьетнам захватывал время от времени в предшествующие века. Фактическое же поло­жение этого района к началу 60-х годов XIX в. совер­шенно не давало оснований для подобных притязаний Франции.

Лаос, разделенный в 1707 г. на две части, находился под властью Сиама. При этом южная часть (королевство Вьентьян) после неудачного восстания в 1828 г. была полностью аннексирована Сиамом, а северная (Луангпрабанг) — входила в Сиам на правах вассального ко­ролевства.

Что касается Камбоджи, то здесь в 1845 г., после многолетней борьбы между Сиамом и Вьетнамом за верховную власть над страной, было заключено соглаше­ние о совместном протекторате обоих этих государств над Камбоджей, кроме двух ее северо-западных провин­ций — Баттамбанг и Сиемреап, которые еще в 1795 г. были включены в состав Сиама. В соответствии с этим соглашением представители Сиама и Вьетнама в 1847 г. совместно торжественно короновали камбоджий­ского короля Анг Дуонга (1841 —1860), который, таким образом, стал вассалом обоих государств, сохранив, од­нако, самостоятельность во внутренних делах.

В 1860 г., в самый разгар франко-вьетнамской войны, Анг Дуонг умер, и на трон взошел его старший сын Нородом, получивший образование в Бангкоке. Уже в 1861 г. против Нородома поднял мятеж его младший брат Си Ватта, и Нородом вынужден был бежать на си­амскую территорию. Однако Рама IV Монгкут более дипломатией, чем силой вернул ему камбоджийский трон (март 1862 г.) и этим еще более привязал Камбод­жу к Сиаму.

В сентябре 1862 г. в столицу Камбоджи — Удонг явился с визитом губернатор французской колонии во Вьетнаме адмирал Бонар и потребовал от Нородома, чтобы он выплачивал Франции дань, которую Камбоджа раньше платила Вьетнаму. Нородому тогда удалось уклониться от решительного ответа. Но уже в августе 1863 г. в Удонге появляется новый французский губерна­тор, адмирал Лаграндьер, и 11 августа 1863 г. перед ли­цом серьезной военной угрозы Нородом подписывает до­говор о протекторате Франции над Камбоджей.

Сиам заявил протест против такого бесцеремонного прикарманивания страны. С протестом выступила и Анг­лия, опасавшаяся усиления французов в этом регионе. Ратификация договора во Франции задержалась.

Между тем из Бангкока в Удонг прибыла специаль­ная миссия для обсуждения ситуации на месте. Несмотря на противодействие французского представителя в Камбодже Дудара де Лагре, сиамскому послу удалось до­биться от Нородома подписания официального докумен­та, подтверждающего его вассальную зависимость от Сиама (1 декабря 1863 г.).

На основании вновь подписанного документа Монгкут пригласил Нородома в Бангкок для совершения обряда коронации. Адмирал Лаграндьер угрожающе заявил, что это будет равносильно тяжкому оскорблению Фран­ции. Тогда Монгкут предложил компромисс: Нородом только приедет в Бангкок, чтобы забрать камбоджий­скую корону, находившуюся там на хранении. Но и это не устраивало французских колонизаторов.

Главным для французской военной дипломатии было показать пример другим, что с новыми подданными цере­мониться не станут. Когда Нородом в апреле 1864 г. вы­ехал в Бангкок, Дудар де Лагре, заблаговременно вы­звавший канонерки и морскую пехоту, захватил королевский дворец и поднял над ним французский флаг. Камбоджийскому королю пришлось срочно вернуться. В кабинете его уже ждал договор о французском про­текторате, подписанный Наполеоном III. Нородому не оставалось ничего другого, как со своей стороны ратифи­цировать его (17 апреля 1864 г.).

Сиам еще три года вел дипломатическую борьбу про­тив этого договора, но, естественно, был бессилен его от­менить. В 1867 г. Монгкут был вынужден подписать с Францией договор, по которому Сиам отказывался от всех своих сюзеренных прав на Камбоджу. В обмен на это Франция обещала от имени Камбоджи никогда не претендовать па провинции Баттамбанг и Сиемреап и признавала их территорией Сиама.

Наполеон III проявил такое «великодушие» за чужой счет, потому что у него в это время зародился новый ко­лониальный план. Исключительная стойкость, проявлен­ная вьетнамцами в войне 1858—1862 гг., привела фран­цузское правительство к мысли, что не стоит спешить с дальнейшим завоеванием Вьетнама. Было решено после овладения Камбоджей приступить к захвату Лаоса. С осуществлением этого плана весь Индокитайский полу­остров был бы разрезан на две части, весь Вьетнам был бы охвачен с тыла французскими владениями, а главное, в руках Франции оказалась бы полностью величайшая река Юго-Восточной Азии — Меконг, открывающая, как тогда полагали, наиболее удобный путь в Юго-Западный Китай, куда в эти годы наперегонки рвались как фран­цузские, так и английские колонизаторы.

Для разведывательной подготовки этой новой агрес­сии летом 1866 г. вверх по Меконгу направилась фран­цузская «исследовательская» экспедиция во главе с ис­пытанным мастером колониальной авантюры Дударомде Лагре. Помощником его был молодой, но подававший большие надежды авантюрист лейтенант Гарнье. Раз­ведка затянулась на два года. Дудар де Лагре, не вы­держав трудностей пути, умер близ китайской границы. Но Гарнье довел экспедицию до конца. Он добрался до Юньнани и вернулся летом 1868 г. в Сайгон с ценными сведениями. Меконг оказался совершенно несудоходен для торговых судов и поэтому не мог послужить дверью в Юго-Западный Китай. В то же время на обратном пути Гарнье выяснил, что идеальным водным путем в Юго-Западный Китай является Красная река (Хонгха), про­текающая в Северном Вьетнаме.

Данные разведки Гарнье снова изменили курс фран­цузской колониальной политики в Индокитае. Захват Лаоса временно отложили, ибо экономическая ценность этой страны для Франции была тогда ничтожной. Сле­дующие полтора десятилетия были посвящены исключи­тельно борьбе за овладение Северным и Центральным Вьетнамом. Эта задача оказалась весьма нелегкой, и Си­ам получил передышку до середины 80-х годов XIX в.

В 80-х годах начался новый, наиболее для Сиама опасный этап колониального проникновения европейских держав на Индокитайский полуостров. 1 января 1886 г., после третьей англо-бирманской войны, Англия объявила об аннексии Верхней Бирмы. Таким образом, вся Бирма стала английской колонией. На юге, постепенно подчиняя себе малайские султанаты, Англия тоже придвинулась к сиамской границе. На востоке Франция после долгой борьбы 25 августа 1883 г. принудила вьетнамского импе­ратора подписать договор о протекторате. Французские войска вышли на восточную границу Сиамского королев­ства на всем ее протяжении. Только к северу от Сиама оставалась незанятой европейскими колонизаторами не­широкая полоса труднодоступных горных княжеств, но Англия и Франция с двух сторон надвигались на эту по­лосу, и вопрос был только в том, в какой точке они встретятся и замкнут кольцо вокруг Сиама.

Беспокойство Сиама было связано и с тем, что на территории Северного Вьетнама и Лаоса в это время дей­ствовали остатки тайнинских армий («красные флаги», «черные флаги»), перешедшие сюда после поражения крестьянской войны в Китае и враждовавшие не только с французскими колонизаторами, но и с лаосско-сиамскими феодальными властями.

Еще в 1872 г. король Луангпрабанга Оун Кам обра­тился к сиамскому правительству за помощью против тайпинов, с которыми он не мог справиться. Сиамским войскам тогда удалось немного потеснить отряды «крас­ных флагов».

В 1883 г. лаосские и сиамские войска совершили по­ход против центральной базы тайпинов в княжестве Чаннинь (на территории нынешнего Северного Вьетнама), но были разбиты. В 1885 г сиамские войска двинулись на восток уже в большем количестве и оккупировали всю территорию от Луангпрабанга до Черной реки, где располагались мелкие тайские княжества, в прошлом то не­зависимые, то подчиненные Вьетнаму. Осада главной тайнинской крепости Тунгчиенгкам (в Чаннине) и на этот раз оказалась безуспешной.

Активность сиамцев показалась Франции подходя­щим предлогом для вмешательства в лаосские дела. 7 мая 1886 г. по требованию французского правительст­ва было заключено соглашение об учреждении француз­ского консульства в Луангпрабанге.

На должность консула в конце 1886 г. прибыл опыт­ный разведчик Огюст Пави. Чтобы избежать провока­ций с его стороны, сиамский командующий Чомын Вайворанат поспешил закончить операции в Лаосе и в фев­рале 1887 г., передав Пави карту с вновь установленны­ми границами Луангпрабанга, вскоре покинул Лаос, вы­ведя оттуда основные силы сиамцев.

Тогда вновь активизировались тайпины, к которым примкнула часть местного населения. В июне 1887 г. «черные флаги» в союзе с Кам Синем, владетелем одного из тайских княжеств на Черной реке, захватили столицу Луангпрабанга. Пави воспользовался сложившейся си­туацией, чтобы пустить в ход французские войска. Плохо вооруженные тайпины не могли долго сопротивляться колониальной армии. В марте 1888 г. Пави официально объявил Вайворанату о том, что Франция аннексирует тайские княжества на Черной реке. В октябре 1888 г. французский консул принял капитуляцию «черных фла­гов». Таким образом, тайпинское движение в Лаосе и северо-западных районах Вьетнама было подавлено.

Теперь на левобережье Меконга осталось только два антагониста — Сиам и Франция. В результате работы сиамо-французской пограничной комиссии в 1890 г. все левобережье, кроме тайских княжеств на Черной реке, было признано сиамской территорией. Но едва было под­писано это соглашение, как во Франции раздались голо­са, что естественной границей французских владений в Индокитае должен быть Меконг и всякие уступки в этом вопросе недопустимы. В том же, 1890 г. Англия, двигаясь из Бирмы на восток, аннексировала шанское княжество Кенгтунг (Ченгтун), часть которого была расположена на левом берегу Меконга. Это вызвало большое беспокойство во Франции и усилило позиции сторонников «бе­га к Меконгу».

16 февраля 1892 г. французский посол в Лондоне Уэддингтон обратился к министру иностранных дел Анг­лии лорду Солсбери с предложением разделить сферы влияния в Индокитае по Меконгу. Одновременно французским послом в Сиаме был назначен Огюст Пави. Со­бытия вступили в решающую фазу. Все посвященные по­нимали, что борьба за малонаселенный и неплодородный Лаос будет лишь первым этапом. На карту была поста­влена независимость Сиама, последнего суверенного го­сударства Юго-Восточной Азии.

Англия, к тому времени уже захватившая ведущие позиции в сиамской экономике, не была непосредственно заинтересована в аннексии Сиама. Ее более устраивало сохранение Сиама как буфера между своими и француз­скими владениями. Но идти на войну с Францией только ради достижения этой цели английскому правительству тоже не хотелось. Этим объясняется двойственная пози­ция Англии в последующих событиях. Англия советовала сиамскому королю, а им с 1868 г. был сын Рамы IV — Рама V Чулалонгкорн, не поддаваться давлению Фран­ции, но не оказывала ему никакой реальной помощи.

Франция между тем искала только предлога, хотя бы самого ничтожного, чтобы спровоцировать Сиам на вой­ну, в результате которой можно было бы аннексировать не только левобережье Меконга, но и все Сиамское коро­левство. Таким предлогом, за неимением лучшего, послу­жили два «инцидента»: высылка сиамскими властями двух французских чиновников из Удона (совр. Удонтани) (надо полагать, за шпионаж) и «гибель» французского чиновника Масси в Лаосе (он умер от болезни). Не­смотря на ничтожность этих событий, они вызвали целую бурю во французском парламенте. В феврале 1893 г. ге­нерал-губернатор Французского Индокитая де Ланесан получил инструкцию от своего правительства предпри­нять энергичные меры на сиамской границе, если немед­ленно не будет «возмещен ущерб».

Не прошло и месяца, как Пави разъяснил сиамскому правительству, что следует понимать под этим «возме­щением ущерба». Он потребовал немедленной эвакуации всей территории к востоку от Меконга, мотивируя свое требование тем, что она является собственностью Вьетнама (читай в тех условиях: Франции). Сиамское пра­вительство предложило передать решение вопроса на ме­ждународный арбитраж. Но Пави даже не стал обсуж­дать это предложение.

В апреле 1893 г. французские войска тремя колонна­ми вторглись на территорию Лаоса. Одна колонна, под командованием капитана Торе, захватила г. Стунгтрепг (Стынгтраенг) на Меконге и о-в Кхонг на этой реке. Другая колонна начала наступление на Мыонгпиы, третья двинулась в район Каммона.

Военные действия начались, но война объявлена не была. Это давало французской дипломатии возможность любую попытку сопротивления сиамских властей объяв­лять вооруженной агрессией и сурово требовать возмез­дия. Когда один из сиамских отрядов контратаковал французов на о-ве Кхонг и захватил в плен капитана То­ре, французское правительство потребовало его немед­ленного освобождения и строгого наказания «винов­ных». Никакие апелляции Сиама к здравому смыслу не были приняты во внимание. Характерно, что министр иностранных дел Англии лорд Розбери поддержал в этом вопросе Францию.

Торе был освобожден, но французы, говоря современ­ным языком, продолжали эскалацию войны. В конце мая в Сиамском заливе появились четыре французские кано­нерки. 13 июня 1893 г. в новой стычке на территории Лаоса были убиты французский сержант Гросгюрен и несколько солдат французской колониальной армии. Это «чудовищное преступление» сиамцев послужило поводом для еще большего взрыва истерии в колониалистских кругах Франции и нового грозного «протеста» француз­ского правительства.

Сиамскому правительству стало ясно, что большая война стоит уже у самого порога страны и что Сиам мо­жет рассчитывать только на себя. В ответ на обращение за помощью к правительству Англии (24 апреля 1893 г.) и США (17 мая 1893 г.) последовали лишь вежливые со­болезнования. Король отдал приказ принять меры к за­граждению устья Менама (здесь были затоплены баржи, а в дно забиты бревна). Было мобилизовано в армию 10 тыс. человек. Спешно начались работы по укреплению крепости Пакнам, защищавшей вход с моря. На банкете в Пакнаме, куда Рама V Чулалонгкорн прибыл для осмотра укреплений, он обратился к чиновникам и офи­церам со словами: «Я хочу сообщить всем вам, что если произойдет что-либо, я не испытаю ни малейшего страха и не покорюсь обстоятельствам. Я прошу вас верить и полагаться на то, что мы поддержим друг друга и будем защищать нашу страну».

23 июня французское правительство отдало приказ своему дальневосточному флоту сосредоточиться в Сай­гоне и быть готовым выступить на Бангкок. В самом Бангкоке еще с марта 1893 г. уже стояла на якоре кано­нерка «Лютен».

8 июля в Сиамском заливе появились две новые фран­цузские канонерки — «Энконстан» и «Комет», которым было поручено особое задание. После того как сиамцы отклонили требование пропустить эти канонерки в Банг­кок, вечером 13 июля «Энконстан» и «Комет» вошли в устье Менама и вступили в перестрелку с береговой батареей в Пакнаме. Возможно, из-за надвинувшейся тем­ноты стрельба сиамцев была не слишком прицельной, и французские корабли прорвались в Бангкок, потеряв уби­тыми всего двух матросов.

Положение в Бангкоке в эту ночь было крайне напря­женным. К королевскому дворцу срочно стягивались вой­ска. Но было уже ясно, что даже уничтожение трех ка­нонерок не решит проблемы. Вслед за ними в течение не­скольких дней мог прибыть весь французский дальневос­точный флот. Оставался только один выход — капитуля­ция.

Скрепя сердце, министр иностранных дел Сиама принц Девавонг явился к французскому капитану и по­здравил его с блестящим проявлением воинского мастер­ства во время прорыва по реке. Это было все, что сиам­ские дипломаты в этот момент могли противопоставить «дипломатии канонерок». Французское же правительст­во, действуя по уже известной схеме, немедленно заяви­ло «самый энергичный протест» против «преступного» сопротивления сиамских артиллеристов и потребовало удовлетворения.

Претензии Франции были сформулированы в ульти­матуме, врученном сиамскому представителю 20 июля 1893 г. Согласно ему Сиам должен был 1) признать пра­ва Франции на левобережье Меконга и острова на нем; 2) эвакуировать в течение месяца все войска с этой территории; 3) «дать удовлетворение» за «различные акты агрессии против французских кораблей и матросов на р. Менам и против французских подданных в Сиаме»; 4) выплатить денежное вознаграждение семьям убитых и наказать виновных; 5) выплатить компенсацию в 2 млн. франков за «различный ущерб, причиненный французским подданным»; 6) депонировать в банке 3 млн. франков для обеспечения упомянутых выплат или же пе­редать Франции право сбора налогов в провинциях Сиемреап и Баттамбанг.

Сиамское правительство приняло все пункты ульти­матума, кроме первого. Пави предупредил, что в таком случае он покинет Бангкок, и высказался по поводу вы­текающих из этого последствий. Тут заволновалась Анг­лия. Но когда французское правительство заверило лор­да Розбери, что не собирается аннексировать весь Сиам и согласно на сохранение его как буферного государства, британский министр успокоился и рекомендовал Чулалонгкорну принять ультиматум.

Правительство Сиама все же пыталось отспорить еще хоть что-нибудь. 22 июля Чулалонгкорн согласился на территориальные уступки при условии сохранения чисто формального сюзеренитета Сиама над Луангпрабангом. Тогда 24 июля Пави выехал из Бангкока. Началась мор­ская блокада Сиама. Английский посол в этой ситуации по инструкции своего правительства решительно потре­бовал принятия ультиматума. После этого у Чулалонгкорна не оставалось выбора.

28 июля Сиам согласился удовлетворить все требова­ния Франции. Но в ответ на это она 30 июля предъявила дополнительный ультиматум из следующих пунктов: 1) сиамская провинция Чантабури будет оккупирована французскими войсками до тех пор, пока Сиам не выве­дет свои войска с левобережья Меконга; 2) Сиаму за­прещается держать свои войска в 25-километровой поло­се вдоль Меконга; 3) сиамские военные суда выводятся с оз. Тонлесап (Сап); 4) в городах Корат и Нан (в вос­точной части Сиама) открываются французские консуль­ства.

Этот ультиматум Сиам также принял. 3 августа 1895 г. блокада была снята, а 5 августа торжествующий Пави вернулся в Бангкок и снова поднял флаг над зда­нием французского посольства.

В том же месяце французы оккупировали коренную сиамскую провинцию -— Чантабури и, несмотря на то что сиамцы скрупулезно выполнили все условия обоих ульти­матумов, не освобождали ее 11 лет.

3 октября 1893 г. между Францией и Сиамом был под­писан формальный договор, закрепивший все уступки, вырванные Францией. По этому договору полностью де­милитаризованная зона охватывала не только 25-кило­метровую полосу к западу от Меконга, но и провинции Баттамбанг и Сиемреап. Таким образом, сиамцы обяза­ны были держать всю свою восточную границу открытой, что не предвещало их стране в будущем ничего доброго. Действительно, наиболее ретивые колониалисты во Фран­ции уже были недовольны договором и считали, что на­ступление на Сиам надо продолжать.

В следующем, 1894 г. между Англией и Францией раз­горелся спор из-за последнего неподеленного кусочка ин­докитайской территории к северу от Сиама. По соглаше­нию, заключенному в конце 1893 г., здесь, в верховьях Меконга, между владениями двух колониальных держав, должна была быть создана 80-километровая буферная зо­на, для определения которой создавалась англо-фран­цузская пограничная комиссия. В этой зоне было распо­ложено небольшое княжество Кенгченг. В его столице — Мыонгсинте на конец декабря 1894 г. была намечена встреча английского (Джордж Скотт) и французского (Огюст Пави) представителей для окончательного реше­ния пограничных вопросов.

Оказавшийся между двумя огнями правитель Кенгченга князь Мыосе не знал, что ему делать в сложившей­ся ситуации, и ничуть не верил, что ему оставят хоть ка­кую-нибудь самостоятельность. По-видимому, Пави вну­шал ему больший страх, потому что, не дожидаясь при­езда комиссии, он поднял над своей резиденцией французский флаг. Но первыми в Мыонгсинг прибыли англичане. Мыосе пришлось бежать, а Скотт распорядил­ся сорвать французский флаг. Когда 1 января 1895 г. в Мыонгсинг прибыл запоздавший Пави, он увидел, что над городом развевается английское знамя. О полюбов­ном соглашении больше не могло быть и речи. Внешне незначительный инцидент получил огромный резонанс в обеих колониальных державах. Фактически Англия и Франция в течение нескольких месяцев находились на грани войны. Разумеется, дело было не в клочке горной территории. Решался вопрос, кто и в какой форме будет господствовать в Сиаме.

Только в июне 1895 г. напряженность несколько спа­ла, так как в Лондоне начались переговоры по сиамско­му вопросу.

После полугодового торга 15 января 1896 г. была подписана англо-французская конвенция, решавшая судьбу Сиама и сопредельных территорий. Граница ме­жду английскими и французскими владениями на севере проводилась точно по Меконгу. Все еще не захваченные территории к западу от долины Менама входили в сферу влияния Англии, а к востоку от долины — в сферу влия­ния Франции. Независимость долины Менама гарантиро­валась обоими государствами, которые обязывались не добиваться там для себя особых прав.

Итак, состоялся компромисс. О разделе Сиама коло­ниальным державам не удалось договориться, и сиам­ская дипломатия поспешила использовать это обстоя­тельство, не дожидаясь, пока Англия и Франция придут к полному взаимопониманию.

Чтобы укрепить международное положение Сиама, король Чулалонгкорн летом 1897 г. отправился в поезд­ку по Европе для встречи с правительствами Англии, Франции, Германии, России и других стран. Одной из первых столиц, которые он посетил в этой поездке, был Петербург. На Россию, не имевшую непосредственных колониальных интересов в Юго-Восточной Азии, сиамское правительство возлагало большие надежды и давно пы­талось установить с ней тесные контакты. Чулалонгкорн встретил в Петербурге благожелательный прием. Была достигнута договоренность об обмене посольствами[1]. Российский посол в Париже получил от министра иност­ранных дел указание поддерживать Сиам в его перегово­рах с Францией.

Заручившись поддержкой России, Чулалонгкорн 30 августа 1897 г. прибыл из Петербурга в Париж. Начались затяжные переговоры об урегулировании отноше­ний, которые в 1898 г. были перенесены из Парижа в Бангкок. Прибывший сюда весной 1898 г. первый россий­ский посланник А. Е. Оларовский также принял участие в этих переговорах и старался по возможности ослабить давление Франции на Сиам. Так, весной 1899 г. по ини­циативе А. Е. Оларовского был организован визит в Бангкок генерал-губернатора Французского Индокитая Поля Думера. Во время этого визита была достигнута предварительная договоренность о возвращении Сиаму провинции Чантабури и ремилитаризации 25-километро­вой зоны в обмен за уступку Франции районов Луангпра-банга, лежавших на правом берегу Меконга.

Но формальное соглашение по указанным вопросам последовало еще не скоро. Франко-сиамский договор, подписанный в 1902 г., не был ратифицирован француз­ским правительством, как недостаточно выгодный.

Только в феврале 1904 г. был, наконец, заключен до­говор, по которому в обмен на эвакуацию Чантабури Си­ам уступал Франции правобережные районы Луангпра-банга, провинции Мелоупрей, Топлерепу, Бассак, округа Крат и Дансай. Кроме того, Сиам обязывался содержать в своих северо-восточных областях вооруженные силы только из сиамцев и под командой сиамцев. Строитель­ство портов, .каналов, железных дорог в этих провинци­ях дозволялось вести только сиамским подданным и на сиамские капиталы. Предусматривалось сотрудничество Франции и Сиама в постройке железной дороги Пном­пень—Баттамбанг.

Два месяца спустя, 8 апреля 1904 г., между Францией и Англией был подписан знаменитый договор, получив­ший название Антанты. Бывшие соперники стали союзни­ками и договорились о разделе сфер влияния во веем ми­ре. В Сиаме граница между сферами влияния была про­ведена прямо посередине страны—по Менаму. В пере­воде с дипломатического языка на обыкновенный это означало, что Англия и Франция могут присвоить себе по половине Сиама.

Но Сиам и теперь сумел сохранить государственную независимость. Здесь на помощь сиамской дипломатии вновь пришли межимпериалистические противоречия. К тому времени в Сиаме уже захватила прочные позиции третья колониальная держава — Германия (например, если в 1892 г. английские суда составляли 87% судов, плававших в Сиам, а германские — 2%, то в 1900 г. до­ля английских судов упала до 38%, а германских подня­лась до 51%). Этот новый соперник мешал полюбовному разделу. К тому же после марокканского кризиса летом 1905 г. стало очевидно, что мировая война не за горами, и ни Франция, ни Англия не считали своевременным пус­каться в этой обстановке на новые колониальные аван­тюры в Индокитае.

Территориальное наступление на Сиам еще не закон­чилось, но вопрос о захвате коренных сиамских земель был снят. Более того, в последовавших договорах уступ­ки, хотя и не равноценные, носили двусторонний харак­тер.

23 марта 1907 г. был подписан франко-сиамский до­говор, по которому к Франции переходили древние кам­боджийские провинции Баттамбанг и Сиемреап. В обмен на это Сиаму возвращались округа Дансай и Крат, где жило коренное тайское население. Франция отказыва­лась от права экстерриториальности в Сиаме для своих азиатских подданных, составлявших основную массу французских подданных в этой стране.

В 1909 г. был заключен договор между Сиамом и Анг­лией. По нему Сиам уступал Англии свои вассальные ма­лайские султанаты Келантан, Тренгану, Перлис и Кедах (с общим населением 270 тыс. человек). В обмен на это Англия отказалась от права экстерриториальности и пре­доставила Сиаму заем для строительства железной до­роги на Малаккском полуострове.

Таким образом, в ходе более чем полувековой борь­бы, искусно используя противоречия колониальных дер­жав, Сиаму удалось не только сохранить независимость и целостность своей коренной национальной территории, но и частично восстановить свой суверенитет, серьезно ущемленный договорами середины XIX в.

Разразившаяся в 1914 г. первая мировая война дала новые шансы сиамской дипломатии. В начале войны Си­ам заявил о своем нейтралитете и предоставил убежище германскому торговому флоту, находившемуся в Южных морях, а в июле 1917 г., когда стало ясно, на чью сторо­ну клонится победа, объявил Германии войну. Это обес­печило Сиаму участие в Версальской конференции, а впоследствии место в Лиге наций.

4.  Реформы Чулалонгкорна и их воздействие на экономику страны

Заключение неравноправных договоров, серьезно по­дорвавшее хозяйственную систему феодального Сиама, поставило сиамский правящий класс перед необходимо­стью коренных реформ. Чтобы укрепить экономику, а следовательно и обороноспособность страны, имелся один путь — увеличение доходов государства за счет усилен­ного вывоза на мировой рынок сельскохозяйственных про­дуктов, в первую очередь — риса. А чтобы резко поднять вывоз риса, надо было дать непосредственным произво­дителям — .крестьянам — стимул для расширения его производства. Назрела настоятельная необходимость за­мены подневольного труда феодально-зависимых работ­ников более эффективным свободным трудом, т. е. кре­стьянской реформы. Осуществление этой реформы откры­ло бы возможности для развития Сиама по капиталисти­ческому пути, что для того времени было безусловно про­грессивным фактором.

Решающую роль в постепенном переводе Сиама на капиталистический путь развития сыграла деятельность короля Рамы V Чулалонгкорна, опиравшегося на под­держку наиболее дальновидной части правящего класса.

Антифеодальные реформы стали подготавливаться еще при Монгкуте.

К началу его правления, по свидетельству епископа Паллегуа, от ¹/₄ до ¹/₃  населения Сиама являлись раба­ми, т. е. находились в личной зависимости от феодалов. Наиболее крупная группа этого несвободного населения относилась к категории долговых рабов, т. е. лиц, про­давших себя (или проданных главой патриархальной семьи) феодалам за определенную сумму. Обычно эта продажа рассматривалась как форма заклада, процента­ми за который служила работа долгового раба. Долговой раб, сколько бы он ни работал на хозяина, мог выку­питься только за такую же сумму, за которую он был продан. Средняя цена раба в середине XIX в. колебалась от 80 до 120 бат для мужчин и от 60 до 100 бат для жен­щин. Помимо работы на хозяина, долговые рабы обя­заны были ежегодно платить и государственный налог в 2—4 бата. При слаборазвитом денежном обращении кре­стьянину достать деньги всегда было очень трудно. Займы у ростовщиков, бравших огромные проценты, вели лишь к дальнейшему закабалению. Поэтому реальная возможность освободиться в течение жизни существовала только для очень небольшой части долговых рабов.

Дети рабов наследовали их статус, а их выкупная це­па, установленная еще законом 1592 г. и остававшаяся без изменений до 1874 г., варьировалась в зависимости от пола и возраста, постепенно повышаясь и достигая максимума у мужчин 26—40 лет (56 бат) и у женщин 21—30 лет (48 бат), а затем вновь постепенно понижа­ясь. Закон предусматривал даже такую ситуацию, как освобождение раба в столетнем возрасте. За столетнего старика надо было внести выкуп в 4 бата (примерно пол­тонны риса на внутреннем рынке), за столетнюю стару­ху — 3 бата.

Хотя выкупные цены потомственных рабов были ни­же, чем рабов в первом поколении, общее число рабов (по экономическому содержанию их эксплуатации, как правило, феодально-зависимых работников) в середине XIX в. не показывало тенденции к уменьшению, а, скорее наоборот, возрастало.

Крепостная, по сути дела, зависимость почти трети си­амского крестьянства в соединении с крайне непроизво­дительной трехмесячной государственной барщиной для остального, формально свободного, крестьянства сковы­вала огромные резервы рабочей силы. Эти резервы мож­но было высвободить, только создав условия, при кото­рых крестьянин был бы материально заинтересован в расширении производства, и уничтожив или сведя до ми­нимума огромную группу непроизводящего зависимого населения, занятого в сфере личного обслуживания фео­далов (дворня, гребцы, личные дружины и т. п.).

В то же время правительство не могло встать на путь резкого конфликта с феодалами-крепостниками, и не только по соображениям классовой солидарности, но и потому, что после заключения неравноправных договоров оно стало зависеть от этих феодалов больше чем когда бы то ни было. Потеря таможенной независимости опу­стошила государственную казну. (Как уже говорилось выше, единая импортная пошлина равнялась 3%, а на экспортные товары были установлены раз и навсегда фик­сированные пошлины в батах. По мере роста цен и обес­ценивания бата доля пошлин, взимаемых с экспортных товаров, неуклонно падала. Так, пошлина на экспорт ри­са — 4 бата за койян, или около 1200 кг, — составляла в 1855 г. 13,3% экспортной цены, уже в 60-х годах она упала до 8%, а к 1890 г. составляла около 6% экспорт­ной цены.) Чтобы пополнить казну, пришлось в 1855 г. заменить во всем Центральном и Южном Сиаме нату­ральный поземельный налог денежным (с поправкой, внесенной в 1856 г., взималось 0,25 бата с 1 рая, т. е. 0,16 га, суходольной земли и 0,375 бата с 1 рая полив­ной). Пока не развилось денежное обращение и пока рост цен на мировом рынке не начал оказывать влия­ния в .конечном счете и на крестьянское хозяйство, а это произошло не скоро, крестьянам добывать деньги было очень трудно, а выбивать деньги из них или платить за них (разумеется, вернув потом свое сторицей) могли только все те же феодалы. Лишить феодалов прав на крестьян означало и освободить их от обязанности до­ставлять в казну налоги, собранные с этих крестьян (феодал за недоимку отвечал своим имуществом).

Поэтому первые шаги по ликвидации крепостной за­висимости были очень робкими. В 1865 г. король Монгкут запретил продавать в рабство детей старше 15 лет без их согласия. 21 марта 1868 г. этот закон был допол­нен другим, по которому мужья не могли продавать сво­их жен без их согласия.

Для поощрения роста свободных крестьянских хо­зяйств в 1857 г. власти издали закон, по которому вспа­ханная целина на год освобождалась от налогообложе­ния. В 1868 г. был принят направленный против ростов­щичества закон о максимальной процентной ставке. Впрочем, сразу же обнаружилось много способов его об­ходить.

Чтобы уменьшить непроизводительные расходы, Монгкут сократил затраты на церковь. При нем число мона­хов в Бангкоке упало с 10 тыс. до 5 тыс.

После смерти Монгкута (октябрь 1868 г.) наступила четырехлетняя пауза регентства, пока Чулалонгкорн не достиг совершеннолетия и не начал лично управлять го­сударством.

В первый же год реального правления нового монар­ха был принят ряд важных законодательных мер, в ча­стности увеличен до трех лет срок невзимания налога на поднятой целине.

12 июля 1874 г. была создана комиссия из 12 высших чиновников для выработки указа об освобождении детей долговых рабов. 21 июля Чулалонгкорн в речи на засе­дании этой комиссии изложил свою программу, преду­сматривавшую «постепенность в облегчении бремени на­рода». Поскольку нет никакой возможности быстро осво­бодить рабов, заявил король, надо встать на путь посте­пенного уменьшения их стоимости.

8 октября 1874 г. был опубликован первый указ, под­готовленный комиссией. Согласно ему все дети долговых рабов, родившиеся после 1 октября 1868 г., автоматиче­ски становились свободными при достижении 21 года. До этого возраста их разрешалось выкупать по новому, го­раздо более низкому, чем раньше, тарифу, к тому же по­степенно уменьшающемуся: от 32 бат для мальчиков и 28 бат для девочек в возрасте 8 лет до 4 'бат для юношей и 3 бат для девушек в возрасте 18—20 лет. Та­кие расценки обосновывались тем, что рабы с восьмилет­него возраста личным трудом постепенно возмещают хо­зяину свою стоимость. Далее в указе говорилось, что все лица, родившиеся после 1 октября 1868 г., по достиже­нии 21 года уже не могут быть проданы в рабство.

Этот указ, не распространявшийся на вассальные кня­жества севера страны, был, конечно, половинчатым. Он, по сути дела, предусматривал освобождение за выкуп (хотя и довольно умеренный) только одной группы кре­постного крестьянства. Его основные достоинства долж­ны были начать проявляться только с 1889 г., когда впер­вые в истории Сиама должна была возникнуть группа людей старше 21 года, ни при каких условиях не подле­жащих продаже в рабство. Что же касается детей и мо­лодежи, которые не достигнут к этому времени 21 года, а также лиц среднего поколения (родившихся до 1868 г.), то они по смыслу указа и после 1889 г. вновь могли по­пасть в крепостную зависимость.

Но крестьянская реформа на этом не кончилась. Пос­ле 1874 г. был принят ряд новых законодательных мер. Был опубликован указ, в котором провозглашалась необ­ходимость уничтожения долгового рабства в целом. В со­ответствии с этим указом все долговые рабы в основных районах Сиама (кроме вассальных княжеств) по дости­жении 60 лет становились свободными. Кроме того, если раньше сумма долга оставалась неизменной в течение всей жизни раба, теперь хозяевам предписывалось еже­месячно сокращать сумму долга на 4 бата (для сравне­ния отметим, что заработная плата батрака составляла 8—10 бат в месяц).

Правительство стало также за свой счет выкупать не­которых рабов, призывая в то же время богатую часть общества жертвовать средства для этой цели. В 1884 г. система ежемесячного уменьшения долга была распро­странена на северные районы Сиама.

Все эти меры наряду с неизменно возраставшей це­ной на экспортный рис постепенно улучшали положение крестьянского хозяйства в Центральном Сиаме, что и по­служило основой для большого экономического подъема в этом районе в конце 80-х — начале 90-х годов XIX в.

С середины 80-х годов все быстрее и быстрее растет объем посевных площадей и соответственно увеличива­ется экспорт риса. Если с середины 70-х до середины 80-х годов XIX в. вывоз риса держался примерно на од­ном уровне (около 225 тыс. т), то в 1887 г. он подскаки­вает сразу почти вдвое (402 тыс. т). В 1890 г. общий объ­ем собранного риса достигает 1200 тыс. т, а экспорт рав­няется 480 тыс. т, в 1893 г. экспорт достигает рекордного количества в 776 тыс. т, в 1895 г. падает до 465 тыс. т и в следующем пятилетии устанавливается на средней цифре 500 тыс. т в год. Экспорт тика за 1886—1895 гг. вырастает в 4 раза (с 15,2 тыс. до 61,3 тыс. т).

Вместе с тем сколько-нибудь заметного прироста на­селения (во всяком случае взрослого) в это десятилетие по сравнению с серединой XIX в. не наблюдалось. Быст­рый прирост населения в стране начинается лишь в кон­це XIX в. Изменений в сельскохозяйственной технике также не произошло. Потребление продуктов питания если и упало, то незначительно.

Следовательно, столь ощутимый прирост товарной массы образовался за счет интенсификации труда кресть­ян (в первую очередь — Центрального Сиама, откуда шло 95% экспортного риса). Здесь проявился определен­ный нажим со стороны травящего класса, но главным было то, что у крестьян возник стимул к расширению производства. Последнее же создавало довольно значи­тельные накопления в экономике Сиама.

Баланс между экспортом и импортом в 1885—1895 гг. неизменно сводился в пользу Сиама. В 1885 г. экспорт 198

превышал импорт на 435 тыс. ф. ст., в рекордном 1893 го­ду — на 2216 тыс. ф. ст. В 1888 г. в Сиам было ввезено па 838 тыс. ф. ст. валюты, золота, серебра и драгоценно­стей, в 1889 г. — на 277 тыс. ф. ст., в 1890 г. — на 1027,4 тыс. ф. ст. Часть этих денежных средств, конечно, оседала в сиамских отделениях иностранных банков и торговых фирм и потом возвращалась обратно в Европу. Но в целом в сиамскую экономику в эти годы стали по­ступать крупные капиталовложения, благодаря чему со второй половины 80-х годов в сиамской промышленности вновь появляются ростки местного капитализма, но уже на более высокой технической основе, чем в середине XIX в.

Под председательством принца Нарадина (сиамские феодалы, уже имевшие опыт в торговле, едва ли не пер­выми рискнули вложить свои средства в современную промышленность) в 1887 г. в Бангкоке организуется Ком­пания по строительству трамвая.

В 1890 г. в столице действовало 25 крупных рисору­шек с современным оборудованием, 20 из них принадле­жали местным жителям — китайцам. На некоторых ри­сорушках было занято до 400 рабочих. В 1894 г. вступила в строй первая местная крупная лесопилка.

Процесс первоначального накопления, обеспечивав­шего появление первых ростков капитализма, сопровож­дался обострением классовой борьбы.

Экономическая политика Чулалонгкорна несколько облегчила положение крестьян Центра, дававших прак­тически весь экспортный рис. Но чтобы компенсировать убытки казны, сиамское правительство в те же, 80-е го­ды усиливает налоговый нажим на крестьян Севера и Северо-Востока, которые не работали на экспорт. В 1882 г. денежный земельный налог был распространен на Север. Здесь, в условиях господствующего натураль­ного хозяйства, он оказался исключительно тягостным. Это сразу же обострило классовую борьбу. В 1889 г., после того как в северных районах был введен дополни­тельный налог на арековую и кокосовую пальмы, к тому же переданный для сбора грабителю-скупщику, в княже­стве Чиангмай вспыхнуло крупное крестьянское восста­ние под предводительством Пайя Папа.

Повстанцы едва не захватили столицу княжества. Правительству в конечном счете удалось рассеять их и захватить Пайя Папа и семерых его командиров. Но да­же после казни вождя восстание не было окончательно подавлено. Некоторые отряды ушли из Чиангмая в шанские княжества на территории Бирмы, откуда в 1890 г. возвратились и совершили глубокий рейд до г. Мыангфанг. Здесь они были перехвачены и разгромлены регу­лярными сиамскими войсками; часть повстанцев ушла в горы.

Новые восстания на экономически отсталых окраинах, вызванные непосильным налоговым гнетом, вспыхнули в 1902 г. почти одновременно на Юге (среди малайских крестьян полуострова), па Севере (в княжестве Прэ) и на Северо-Востоке (в проз. Убон).

Особенно широкий размах приняло восстание в Убоне, организованное крестьянской религиозной сектой «Чаотаммикорат» во главе с Пибуном.

Еще весной 1901 г. секта обратилась к крестьянам с таким воззванием: «В будущем году, к середине шестого месяца, на страну падет несчастье. Деньги превратятся в камни, а куски гранита — в деньги. Свиньи превратятся в гигантов, которые пожрут мир. Счастливый король придет как властелин мира... Кто хочет стать богатым, пусть набирает гранитной гальки и ждет прихода счаст­ливого короля».

В этих фантастических образах нашла на редкость выпуклое выражение вера окраинного сиамского кресть­янства в демоническую силу денег, внезапно ставших предметом жизненной необходимости в патриархальном обществе, которое недавно почти не слыхало о них. Пра­вительству нужны деньги, и оно не смотрит на то, что малоплодородный Северо-Восток год за годом страдает от неурожаев. Нет денег — и конфискуется все имущест­во крестьянина, и даже деревенского старосты, который обязан гарантировать поступление налогов. Деньги стали важнее всего на свете, а откуда их взять? Вот если бы денег было столько, сколько каменной гальки, — тогда бы хватило каждому.

Но так как фантастические мечты сбыться не могут, крестьяне прибегают к последнему аргументу угнетен­ных — берутся за оружие. В феврале 1902 г. Пибун и его секта поднимают знамя вооруженного восстания. Чинов­ники, собирающие налоги, в панике бегут из деревень. Быстро растет крестьянская армия. В округе Кеммарат она одерживает первую победу над правительственными войсками. Теперь повстанцам открыт путь на столицу провинции — Убон. Под Убоном они рассеивают высту­пившие им навстречу отряды губернатора. Но взять штурмом окруженный стенами с крепостной артиллерией город крестьянской армии не под силу. Когда из Бангко­ка к Убону подходят регулярные войска во главе с глав­нокомандующим сиамской армии принцем Након Чайси, военная удача покидает Пибуна. Еще несколько месяцев отчаянных сражений — и остатки повстанческой армии переправляются в Лаос, обходя французские погранич­ные посты, которым колониальные власти, поддержи­вающие сиамскую монархию, приказали не пропускать бунтовщиков на левый берег Меконга. А сзади, на пра­вом берегу реки, — безудержный террор победителей.

Такой, очень непростой была крестьянская политика правительства Чулалонгкорна, и эта двойственность от­ражалась и на экономике.

Первые результаты реформ Чулалонгкорна привели к тому, что производство риса во второй половине 80-х — начале 90-х годов резко возросло. Это достижение, полу­ченное главным образом за счет интенсификации кресть­янского труда, дало крупный экономический эффект, о чем говорилось выше. Но далее, на протяжении всех 90-х годов, посевные площади практически не росли, средняя цифра урожая и экспорта не менялась. Это озна­чало, что крестьянское хозяйство достигло максимума своих возможностей в условиях сохранившихся стесне­ний феодального режима.

Под давлением всех этих обстоятельств Чулалонгкорну пришлось провести целую серию административных реформ, удешевляющих и осовременивающих государст­венное управление, и даже в известной степени ущемить интересы некоторых групп правящего класса.

В 1889 г., несмотря на значительное сопротивление крепостников, требовавших отсрочки вступления в этом году в действие основных положений указа 1874 г., Чулалонгкорн вновь подтверждает его. В 1892 г. завершает­ся преобразование старого феодального аппарата, уна­следованного от XV в., в четкую систему 12 министерств современного типа. Создается Совет министров на евро­пейский лад. Два года спустя была закончена аналогич­ная реформа провинциального управления. Перестала существовать и система сакди на, но в компенсацию за это чиновникам стали предоставлять в частную собствен­ность земли, с которых они раньше собирали доход. Так появились первые помещики современного типа.

В 1892 г. при короле был создан Государственный со­вет с совещательными функциями (петицию о принятии конституции и образовании парламента, поданную ему в 1886 г., Чулалонгкорн отклонил как преждевременную). Тогда же начинает действовать комиссия по разработке законов, деятельность которой увенчалась организацией единой системы судов, отделенных от исполнительной власти, и изданием в 1908 г. уголовного .кодекса, написан­ного по европейским образцам.

Важнейшей реформой, проведенной в 1892 г., была реформа финансов. До этого времени сбор налогов осу­ществлялся целым рядом различных ведомств, а значи­тельная их часть отдавалась на откуп крупным купцам, которые одновременно часто были или становились и крупными феодалами. Откупщик вносил всю сумму на­логов вперед, а потом выжимал из податного населения столько, сколько мог. Практика сбора налогов без рас­писки была повсеместным явлением. В начале 90-х го­дов налогосборщики и откупщики выколачивали из на­рода от 5 до 6 млн. ф. ст. (примерно 60—72 млн. бат), а до государственной казны доходило лишь 1,2 млн. ф. ст. В 1892 г. сбор налогов был сосредоточен в одном ве­домстве, а сдача налогов на откуп прекращена. Это не только сразу же резко подняло доходы казны (за 10 лет после реформы они выросли с 15 млн. до 40 млн. бат, хотя налоги не повышались), но и в известной степени облегчило положение крестьянства. Подконтрольный чи­новник из министерства не имел таких возможностей для злоупотреблений, как всевластный откупщик. В том же, 1892 г. был издан указ о несостоятельных должниках, от­менявший долговую тюрьму.

Возможно, не случайно столь много важнейших ре­форм было осуществлено или завершено именно в 1892 г. Это был один из самых критических годов во внешнепо­литической истории Сиама, когда необъявленная война с Францией стояла уже у ворот и для независимости страны создавалась серьезнейшая опасность. В такой об­становке даже наиболее строптивые феодалы держались тихо и не слишком препятствовали преобразованиям, которые хотя и ограничивали их личную власть и прибыли, но укрепляли государство.

Окрепшее в ходе реформ 90-х годов государство смог­ло в конце десятилетия сделать новый шаг на пути кре­стьянской реформы. 16 декабря 1897 г. был издан указ, согласно которому ни один житель Сиама, родившийся после выхода данного указа, не мог продать себя или быть проданным в рабство. Закон, изданный в 1900 г., регулировал выкуп и освобождение рабов в северных княжествах. В 1905 г. рабство во всех его формах было запрещено. Уголовный кодекс 1908 г. расценивал обра­щение в рабство и торговлю рабами как преступление.

Впрочем, на практике рабство не исчезло так быстро. Недаром новому королю, Раме VI Вачиравуду (1910— 1925), 11 января 1911 г. пришлось издать новый указ о полном уничтожении рабства.

Незадолго до разрешения проблемы долговых рабов, в конце XIX в., была ликвидирована феодальная зависи­мость основной массы сиамских крестьян, так называе­мого свободного крестьянства.

В 1899 г. был опубликован указ, ликвидирующий трехмесячную государственную повинность и несение по­винностей крестьянами в пользу чиновников государст­венного аппарата. Государственная повинность была за­менена подушным налогом (от 1,5 до 6 бат в год; до это­го откупиться от государственной повинности стоило ра­бу 1,5 бата, свободному — 18 бат в год). В тех случаях, когда у налогоплательщика не было денег, допускалась замена налога работой на государство (15 дней с пропи­танием за свой счет или 30 дней — за казенный счет). Система патронажа, при которой каждый крестьянин был обязан иметь своего начальника (пая), отменя­лась. Бывший патрон уже не мог требовать от своих быв­ших подчиненных бесплатного труда. Он мог только «просить их о помощи» (коренг) несколько дней в году.

Указ 1900 г. устанавливал твердые нормы оплаты тру­да на строительстве общественных зданий, каналов и при перевозках. Только местное благоустройство должно бы­ло по-прежнему обеспечиваться бесплатным трудом кре­стьян.

Все эти реформы дали новый сильный толчок разви­тию сиамской экономики. Крестьянское хозяйство начи­нает вновь бурно развиваться, на сей раз прежде всего за счет освоения новых земель. Если с 1850 по 1900 г. население страны выросло с 5—6 млн. до 7 млн. (до 40%), а посевные площади — с 5,8 млн. раев до 7 млн. раев (на 20%), то с 1900 по 1914 г. население увеличилось до 8,5 млн. (на 21%), а посевные площади под рисом — до 14 млн. раев (на 100%). Средний урожай риса в 1905— 1909 гг. достигает 1700 тыс. т, годовой экспорт риса — 882 тыс. т, а в 1910 г. — 900 тыс. т.

Более ускоренными темпами развивается промышлен­ность. К 1912 г. в Бангкоке работают 50 современных ри­сорушек (вдвое больше, чем в 1890 г.), причем 47 из них принадлежат местным жителям. В 900-х годах местные компании владеют в Бангкоке четырьмя крупными лесо­пилками (против одной в 1894 г.).

В начале XX в. в Сиаме возрождается местное кораб­лестроение. Правда, крупных судов теперь не строили. Образуется несколько мелких сиамских пароходных ком­паний, занимающихся каботажным плаванием. В 1909 г. при поддержке владельцев рисорушек была создана Сиамо-Китайская пароходная компания, которая на судах, закупленных в Норвегии, вывозила рис из страны.

Наряду с развитием частновладельческого капитализ­ма в Сиаме появляются государственно-капиталистичес­кие предприятия. В 1889—1892 гг. осуществляется по­стройка первой сиамской железной дороги — Бангкок—Пакнам. В 1892 г. начинается строительство железной дороги Бангкок—Корат. К 1909 г. было построено 950 км железных дорог, к 1914 г. — 2 тыс. км.

Иностранный промышленный капитал в это время за­нимает в Сиаме скромное место. В 1894 г. в Бангкоке действовало три крупные европейские лесопилки, з 1912 г. — шесть. В 1890 г. в столице было не более пяти европейских рисорушек, к 1912 г. их число сократилось до трех.

В основном иностранный капитал в Сиаме продолжал обращаться в более выгодной торгово-кредитной сфере. Следует отметить, что большая часть новых капиталовло­жений местных капиталистов также поступала в эту сфе­ру, а не в промышленность. Так, между 1904 и 1908 гг. в Сиаме было создано четыре крупных банка с сиамо-китайским капиталом.

Вместе с тем в начале XX в. в Сиаме заново возрож­дается целый ряд ремесел: кустарное производство тканей, изготовление национальной одежды, гончарное ре­месло, мелкие предприятия по производству строймате­риалов, бумаги, плетеной мебели, циновок, ремесленное изготовление пальмового сахара и растительного масла, кожевенное производство, красильное дело, солеварение.

5. Расстановка классовых и политических сил в Сиаме в конце XIX — начале XX в.

Реформы Чулалонгкорна повлекли за собой серьезные изменения в социальной структуре Сиама. В первую оче­редь существенно изменились социальный характер и по­ложение основного класса — крестьянства, составлявше­го на рубеже XX в. ⁹/₁₀ населения страны.

Мелкотоварное крестьянское хозяйство, оживившееся в конце 80-х годов, с начала XX в. стало развиваться по­истине бурными темпами, обеспечивая быстрый рост и основную долю производства и экспорта риса.

Не случайно государственные доходы Сиама с 1892 по 1917 г. увеличились в 25 раз.

Умножение главного богатства страны, ее экономиче­ский подъем в рассматриваемое время обусловливались ростом крестьянского хозяйства. Это, однако, отнюдь не означало, что благосостояние крестьян повышалось про­порционально увеличению крестьянского производства. Большая часть созданного крестьянством прибавочного продукта немедленно улавливалась и перераспределя­лась правящими классами. Пока рис доходил от крестья­нина до экспортера, примерно половина его экспортной цены оседала в карманах многочисленных торговых по­средников. К этому добавлялись давление государствен­ного налогового пресса (земельный налог в 1905 г. был увеличен в 4—5 раз) и активная деятельность ростовщи­ков, к которым крестьяне вынуждены были особенно ча­сто обращаться в период подъема целины.

В начале XX в. наблюдается значительный рост так­же другой традиционной группы сиамских трудящихся — ремесленников, почти полностью уничтоженных иност­ранной конкуренцией во второй половине XIX в.

В целом, несмотря на возрастающую роль капитали­стического уклада, мелкотоварный сектор не только не разрушается, а, напротив, растет, и его представители — сельская и городская мелкая буржуазия, — несмотря на свою политическую задавленность, своей идеологией под­спудно влияют на политические процессы, происходящие в стране.

Носитель передовой идеологии — рабочий класс в этот период в Сиаме еще только зарождается. Общая его численность в середине 90-х годов XIX в., по подсчетам Н. В. Ребриковой, составляла около 100 тыс. человек. Чисто промышленный пролетариат в этом числе был не­значителен.

Специфика образования рабочего класса в Сиаме за­ключалась в том, что он формировался почти исключи­тельно из китайцев, которых голод гнал с родины. В 90-х годах в Сиам ежегодно прибывало 17,6 тыс. китайцев. Как в XIX в., так и в первом десятилетии XX в., сиам­ские власти охотно допускали их в страну. До 1910 г. китайские иммигранты платили даже более низкий по­душный налог, чем коренные сиамцы. Китайцев не надо было приучать к дисциплине рабочего труда железными законами эпохи первоначального накопления (как это было, например, в Англии). Они уже давно были оторва­ны от земли, тогда как разорившийся тайский крестьянин уходил не в город, а на целину или в крайнем случае пе­ребивался арендой, готовый на любые лишения, только бы не потерять связь с землей.

Иноязычность, отчужденность от коренного населения мешали китайским рабочим четко осознавать свои клас­совые интересы, которые они сперва часто смешивали с чисто национальными интересами. Однако несмотря на слабость пролетариата, он уже в конце 80-х годов начи­нает давать о себе знать, завязывая первые классовые бои против эксплуататоров. В 1889 г. на трех рисоруш­ках Бангкока началась мощная забастовка китай­ских рабочих. Забастовщики соорудили баррикаду и продержались под ее защитой 36 часов. Несмотря на су­ровую расправу властей над рабочими (900 человек бы­ло предано суду особого трибунала), в следующем году в Бангкоке вспыхнула новая забастовка. В июне 1910 г. китайские рабочие (в союзе с китайскими торговцами) провели трехдневную всеобщую забастовку, полностью парализовавшую всю деловую жизнь Бангкока. Рабочие-тайцы, составлявшие меньшинство пролетариата в эти годы, внешне проявляли меньше активности. Зато им принадлежала инициатива организации в 1897 г. первого в Сиаме профсоюза (бангкокских трамвайщиков).

Единый прежде класс феодалов после реформ Чулалонгкорна разделился на две довольно отчетливые груп­пы: верхушечную и, так сказать, рядовую.

Крупнейшие феодалы (принцы, министры и другие высшие чиновники) за утрату своих феодальных прав над крестьянами были вознаграждены не только высоким денежным жалованьем, но и большими земельными мас­сивами. Эта группа по традиции, восходящей ко времени, когда торговля была монополией короля и высших фео­далов, не брезгала участвовать в экспортной торговле, прибегая зачастую к помощи купцов. В своих поместьях высшие феодалы не вели собственного хозяйства, а раз­давали земли мелкими участками в аренду крестьянам. Таким образом, и здесь господствовало мелкотоварное хозяйство, только задавленное полуфеодальной арендой.

Большая же часть феодального класса никогда не об­ладала поместьями и с отменой феодальной зависимости крестьян лишилась основного источника доходов. Прави­тельство, естественно, не оставило таких феодалов без источников существования. Об этом свидетельствует не­померно раздутый государственный аппарат в начале XX в. Но жалованье они получали невысокое, а сама их многочисленность создавала конкуренцию в охоте за взятками. Поэтому они имели основания быть недоволь­ными своим новым положением.

В центральных районах (с наиболее товарным земле­делием) появляются с конца XIX в. кулачество и сельско­хозяйственный пролетариат (на первых порах преиму­щественно из китайских иммигрантов), но удельный вес как той, так и другой категории населения был еще не­велик.

Численность торгово-промышленной буржуазии в эти годы продолжает расти, хотя и не высокими темпами.

Новым явлением, характерным для начала XX в., яв­ляется формирование местной интеллигенции как сиам­ского, так и китайского происхождения. Центром ее со­средоточения становится Бангкок. Если не во всей стра­не, то по крайней мере в столице начинает складываться общественное мнение в современном понимании этого слова, и монархи все чаще вынуждены к нему апеллиро­вать и разъяснять свою политику.

Первые годы XX в. для Азии знаменовались цепью буржуазных революций, важнейшей из которых была буржуазно-демократическая революция в Китае. Она разразилась в 1911 г., но начала подготавливаться за­долго до этого. Сиам с его многочисленным китайским населением был одной из оперативных баз, где организо­вывались кадры для будущей революции. В 1908 г. орга­низационную работу в Бангкоке приезжал налаживать выдающийся китайский революционер-демократ Сунь Ят-сен.

Сиам — тогда единственная формально независимая страна Юго-Восточной Азии — служил также убежищем для вьетнамских революционеров во главе с Фан-бой-Тяу.

Общение с политическими эмигрантами, а затем вдох­новляющие известия о победе китайской революции ока­зывали большое влияние на сиамо-китайскую интелли­генцию, внутри которой сложилась радикальная группа (главным образом из числа младших офицеров сиам­ской армии). Эта группа решила свергнуть абсолютную монархию путем военного переворота. Относительно буду­щего устройства сиамского общества в среде заговорщи­ков не было единогласия. Одни из них стояли за респуб­лику, другие — за конституционную монархию. По плану заговора король Рама VI Вачиравуд должен был быть 14 марта 1912 г. во время принятия присяги застрелен поручиком Чаумом. Но за несколько дней до этой цере­монии младший брат короля, военный министр принц Чакрабон, которому заговорщики предложили корону (а он и так был наследником бездетного Вачиравуда), по-видимому после некоторого колебания, выдал заговор­щиков королю. Было немедленно арестовано около 90 офицеров армии и флота. Газеты опубликовали пер­вые сообщения о заговоре. Но затем внезапно все заглох­ло. Расследование прекратилось. Подробности заговора остались неизвестными до сих пор. Вероятно, дальнейшие разоблачения грозили скомпрометировать очень важные персоны.

Характерно, что Вачиравуд на протяжении всего сво­его правления весьма враждебно относился к высшей знати — родственникам-принцам — и вопреки практике прежних Чакри (как и будущего короля Рамы VII Прачатипока) заполнил большинство мест в Совете минист­ров лицами некоролевского происхождения. В отличие от своего отца, Чулалонгкорна, он, видимо, не чувствовал себя незаменимым.

Большую прозорливость он проявил также, догадав­шись раньше многих других, что армия в Сиаме посте­пенно вырастает в независимую политическую силу. Что­бы обезопасить себя от нее, Вачиравуд решил противопо­ставить армии собственное добровольческое войско, ко­торому он дал пышное название «Дикие тигры». Органи­зованные по полкам и бригадам, «Дикие тигры» находи­лись под командованием самого короля. Позднее он соз­дал юношескую организацию «Диких тигров», которая должна была воспитывать молодежь в ультрамонархиче­ском духе.

Благодаря принятым охранительным мерам Вачиравуду удалось в 1917 г. подавить новый заговор, который устроили прогермански настроенные офицеры, хотевшие сорвать вступление Сиама в войну на стороне Антанты и, по-видимому, посадить на трон принца-германофила.

Политическим идеалом Вачиравуда был «путь Япо­нии», которая из недавней полуколонии к началу XX в. стремительно выросла в империалистическую державу. Но конкретные исторические условия развития Сиама полностью исключали повторение такого пути.

[1] Тогда же Чулалонгкорн договорился о присылке в Россию для обучения своего сына принца Чакрабона. Чакрабон провел в России восемь лет (1898—1906), окончил Академию Генерального штаба и получил звание полковника русской армии. Вернувшись в Сиам, он принял активное участие в реорганизации армии своей страны.