ГЛАВА X

РАЗВИТИЕ СТРАНЫ В МЕЖВОЕННЫЙ ПЕРИОД

(1918—1939)

1. Сиам от первой мировой войны до экономического кризиса 1929—1933 гг.

В годы первой мировой войны, как и сразу после нее, международная торговая конъюнктура складывалась благоприятно для Сиама. Если в 1914 г. тонна экспортно­го риса стоила 92 бата, то к началу 1918 г. ее цена под­нялась до 125 бат, к декабрю 1918 г. — до 233 бат, а к лету 1919 г., когда страну поразила засуха (с июня 1919г. до января 1921 г. экспорт риса был даже запрещен) — до 566 бат. Затем конъюнктура ухудшилась. Тем не ме­нее цены на мировом рынке, хотя и установились на бо­лее низком уровне, чем во время войны, все же были выше довоенных. В 1929 г., накануне мирового экономи­ческого кризиса, тонна риса стоила 123 бата.

Несмотря на повышение цен, поначалу очень значи­тельное, сельское хозяйство Сиама уже не развивалось ускоренными темпами, как до войны. В 1914—1919 гг. прирост посевных площадей был равен приросту населе­ния и составлял 10,8% (площади увеличились до 15,5 млн. раев, а население — до 9,2 млн. человек), а в 1919—1929 гг. уже отставал от последнего: он был менее 22% (в 1929 г. площади равнялись 18,9 млн. раев), тогда как население выросло на 25% (до 11,5 млн. человек). Хотя общая величина экспорта риса по сравнению с 1905—1909 гг. увеличилась на 36% (до 1200 тыс. т в 1929 г.), ее доля в валовом урожае упала с 53 до 40%.

Резервы для ускоренною развития сельского хозяйства, образовавшиеся после реформ Чулалонгкорна, стало быть, полностыо исчерпались.

Развитие сельского хозяйства затормаживается, не­смотря на то что как раз в рассматриваемый период го­сударство наконец начинает осуществлять разработанные еще в начале XX в. проекты ирригации страны. В 1916— 1922 гг. реализуется первый в истории Сиама крупный ирригационный проект (Рангсит), благодаря которому в Центральном Сиаме появляется новый большой массив высокоплодородных земель. Эти земли в основном попа­ли в руки помещиков. Крестьяне же мало что получили от этого проекта.

Налоговая, ростовщическая и арендная эксплуатация в 20-х годах изымает, по-видимому, уже почти весь при­бавочный продукт крестьянина. Растет крестьянская за­долженность. В 1929 г. средняя задолженность одной крестьянской семьи в Центральном районе составляла 16324 бата, на Севере — 2367 бат, на Северо-Востоке — 1211 бат, на Юге — 797 бат. Усиливается обезземелива­ние крестьян. Как показало обследование девяти (из 71) провинций Сиама, здесь в 1922/23 г. от должников к кре­диторам перешло 30 земельных участков общей пло­щадью 80^:2 рая, а в 1925/26 г. — уже 738 участков (19442 рая).

В отличие от сельского хозяйства промышленность в годы войны развивалась ускоренными темпами. Этому способствовало как улучшение конъюнктуры на мировом рынке продовольственных товаров, так и ослабление в то время давления иностранного капитала на сиамскую эко­номику. В этот период было осуществлено строительство цементного завода в Бангкоке (к 1923 г. на нем работали 300 человек) — первого завода, не только построенного на местные капиталы, но и работавшего только на мест­ные нужды. Основной отраслью, однако, по-прежнему являлась рисоочистительная промышленность. Если до войны подавляющее большинство рисорушек с паровым двигателем было сосредоточено в Бангкоке, то к концу войны число крупных рисорушек на периферии почти до­стигло числа столичных. В 1919 г. в Бангкоке действова­ло 60 крупных рисорушек (против 50 в 1912 г.), а в дру­гих районах — 56 (47 — в Центре, семь — на Юге, две — на Северо-Востоке), почти всеми ими владел местный капитал. Помимо этого местному капиталу в 1919 г. при­надлежали в Бангкоке девять крупных лесопилок (про­тив четырех в 1908 г.), три фабрики прохладительных на­питков, мыловаренный завод, кожевенная и табачная фабрики. В конце войны в Сиаме вновь была восстанов­лена и стала осуществляться в больших масштабах вы­плавка олова, прекращенная во второй половине XIX в. Вся остальная местная промышленность была представ­лена мелкими мастерскими кустарного типа.

Ускорилось в годы войны и развитие торговли. Значи­тельно вырос, отчасти за счет конфискации германских судов, сиамский торговый флот.

После первой мировой войны рисоочистительная про­мышленность, а также виды транспорта, связанные с экспортом риса (хозяйство страны по-прежнему остава­лось монокультурным; в 1929 г. рис занимал 90% обра­батываемых земель и составлял 80% экспорта), продол­жали развиваться ускоренными темпами. В 1929 г. в Бангкоке была уже 71 рисорушка, а на периферии —593 (увеличение более чем в 10 раз); при этом в провинциях Центра работало 528 рисорушек, на Юге — 28, на Севе-ро-Востоке — 27, на Севере — 10 рисорушек. Такой бур­ный рост рисоочистительной промышленности за преде­лами Бангкока был вызван наряду с другими причинами и значительным расширением транспортной сети. К 1930 г. в Сиаме было построено 2922 км железных дорог (про­тив 264 км к 1900 г.), причем большая часть этого строи­тельства была осуществлена в послевоенные годы. Почти в 3 раза вырос сиамский торговый флот (987 судов в 1932г.).

Но в остальных отраслях развитие местного капитала в 20-х годах замедлилось. Причиной этому явилось новое широкое наступление иностранного (в первую очередь — английского) капитала на экономику страны. Так, в 1920 г. англичане добились ликвидации оловоплавильно­го завода в Бангкоке. Вся оловянная руда, добытая в Сиаме, стала теперь поступать для переплавки в Малайю. В 20-е годы иностранный капитал захватывает ведущие позиции и в добыче олова, которая до войны велась поч­ти исключительно местными силами при очень отсталой технике и организации труда (преобладали мелкие ста­рательские артели). Английские компании организуют добычу олова с помощью драг и решительно теснят нарождающийся местный капитал в этой области. К 1928г. добычей олова в Сиаме занималось 60 английских и авст­ралийских компаний. 25 из них входили в объединение «Сайэм Чэмбер оф Майнс» с оплаченным капиталом 50 млн. бат (4,5 млн. ф. ст.). В 1929/30 г. общая добыча оловянной руды составила 15,5 тыс. т против 6,7 тыс. т в 1913 г. При этом иностранные компании в Сиаме добы­ли 7962 т оловянной руды.

Иностранный капитал (четыре английские, одна фран­цузская и одна датская компании) продолжал господст­вовать в лесоразрабатывающей промышленности Сиама. Ему на основе долгосрочных концессий принадлежало 85% тиковых разработок страны, в то время как местно­му капиталу — 14%, а государству — только 1 %. Иност­ранные компании платили государству за концессии в среднем 1 млн. бат в год, а вывозили тика из страны на 7—12 млн. бат в год. Если учесть, что капиталовложения концессионеров в лесную промышленность были относи­тельно невелики, то можно заключить, что норма прибы­ли иностранных компаний достигала одной из самых вы­соких в промышленности Сиама величин. К 30-м годам половина тиковых лесов страны была истреблена.

По-прежнему шла интенсивная эксплуатация Сиама иностранным торгово-кредитным капиталом. В 20-х го­дах на выплату процентов и амортизационных отчисле­ний по иностранным займам уходила восьмая часть го­сударственного бюджета. Зарубежные финансовые, эко­номические и прочие советники (в 1930 г. в государствен­ном аппарате Сиама было 64 английских советника и не­мало советников из других западных стран) всячески пре­пятствовали развитию в стране национального капитала. Сиам был вынужден ввозить не только нефтепродукты, машины и оборудование, но и текстиль (от 60 до 80% им­порта) и продовольствие — сахар, сгущенное молоко, му­ку (19% импорта). При этом 72% импорта шло из стран Британской империи.

В 1929 г. в сиамской промышленности было занято только 164,5 тыс. рабочих и служащих (около 2% само­деятельного населения).

Политика сиамской абсолютной монархии в 20-х го­дах никак не сравнима с кардинальными решениями, ко­торые принимались в бурную эпоху Чулалонгкорна. Ре­формы продолжались, но в основном носили мелкий, незначительный характер. Это изменение календаря, внед­рение обязательных оспенных прививок, введение фами­лий по европейскому образцу. Несколько более сущест­венным нововведением был запрет многоженства, но он затрагивал только верхушку общества и к тому же отра­жал уже начавшую складываться практику. Рама VI Вачиравуд большую часть жизни был холост и не имел де­тей; бездетным, при одной жене, был его младший брат и наследник Прачатипок. Значительно более важным в правление Рамы VI явилось дальнейшее развитие систе­мы просвещения. В 1917 г. в Бангкоке был открыт уни­верситет имени Чулалонгкорна — первое в Сиаме выс­шее учебное заведение. В 1921 г. был принят закон о всеобщем начальном образовании. По этому закону все дети в возрасте от 8 до 15 лет должны были кончать на­чальную школу.

В целом все это было доделками здания, воздвигнуто­го Монгкутом и Чулалонгкорном.

В области экономики также чувствовалась исчерпан­ность политических резервов сиамской феодальной мо­нархии. Идти дальше по пути аграрных преобразований она уже не могла и поэтому ограничивалась слабыми по­лумерами. В 1917 г. было разрешено учреждение кресть­янских кредитных кооперативов. Кооперативы получали кредит от государственного банка из 6% годовых и раз­давали ссуды своим членам из 12% годовых (по сравне­нию с 60—100% в год, которые брали с крестьян ростовщики). Но государство очень слабо содействовало коопе­ративному движению. В 1926 г. кооперативы существова­ли только в 77 деревнях.

Чтобы изыскать средства для развития экономики, сиамское правительство, как и в начале XX в., продолжа­ло прибегать к иностранным займам. В 1922 г. был полу­чен заем у Англии на сумму 2 млн. ф. ст. из 7% годовых, в 1924 г. — у нее же на сумму 3 млн. ф. ст. из 6 % годо­вых.

В области внешних сношений позиции Сиама после первой мировой войны улучшились. Немаловажную роль здесь сыграло создание в результате Великой Октябрь­ской социалистической революции Советского государст­ва и сделанное Советским правительством 20 нояб­ря (3 декабря) 1917 г. заявление об отказе от всех не­равноправных договоров. Наступила новая эпоха, и западным политикам стало ясно, что прежние приемы «дипломатии канонерок» уже не могут действовать без­отказно. В 1922 г. Сиам заключил с США договор об от­мене экстерриториальности для американских граждан на сиамской территории. Аналогичные договоры были подписаны в 1925 г. с Францией и Англией.

Таким образом, юридический суверенитет Сиама был восстановлен. Что же касается таможенно-налогового су­веренитета, то в этой области западные державы, в осо­бенности Англия, на долю которой приходилась большая часть сиамской внешней торговли, не желали идти ни на какие уступки. Единственно, чего удалось добиться Сиа­му в договоре с Англией, было повышение с 3 до 5% им­портных пошлин на хлопчатобумажные ткани, машины, изделия из железа и стали. При этом Сиам давал обяза­тельство в течение 10 лет больше не увеличивать импорт­ные пошлины. В то же время Сиам подтвердил свои прежние обязательства не повышать экспортные пошли­ны на рис, олово и тик — основные продукты сиамского экспорта.

Эти положения договора вызвали возмущение сиам­ской общественности. Впервые в истории Сиама против правительства началась открытая кампания в газетах, одним из инициаторов которой был выдающийся сиам­ский публицист Кулаб Сайпрадит. Феодальную монар­хию обвиняли в бездарности и капитуляции перед иност­ранным капиталом. Правительство ответило на критику репрессиями.

В области идеологии сиамская абсолютная монархия не могла предложить обществу ничего, кроме старой идеи сплочения нации вокруг «патриархального» короля. Главным пропагандистом ее оставался сам король Вачиравуд. Не лишенный, как и многие из его предков, лите­ратурного дарования, он наводнял страну своими много­численными беллетристическими и публицистическими опусами, в которых настойчиво проводил эту идею. По сравнению с довоенным временем он внес, однако, в свой «феодальный национализм» одну существенную по­правку. Главным препятствием для единения и процвета­ния тайской нации теперь, по мнению Вачиравуда, явля­лись не западные империалисты (сиамский крестьянин с ними лично практически не сталкивался), а проживаю­щее в Сиаме китайское национальное меньшинство. Направление народного недовольства в сторону националь­ной вражды оказалось очень удобным средством удержа­ния своих позиций для сиамского правящего класса и осталось на его вооружении и после падения абсолютной монархии.

2. Мировой экономический кризис и буржуазная революция 1932 г.

В конце 1929 г. разразился мировой экономический кризис, последствия которого стали сказываться в Сиаме уже в следующем году. Вплоть до 1934 г. экспортные це­ны на важнейшие сиамские товары неудержимо катились вниз. Цена тонны риса упала в 2,6 раза и составляла в 1934 г. 48 бат. Тонна олова, стоившая в 1929 г. 1660 бат, к 1934 г. подешевела вдвое — до 880 бат. В 4,7 раза упа­ла цена каучука — с 550 бат за тонну в 1929 т. до 117 бат в 1934 г. Цены на импортные товары тоже понизились, но в значительно меньшей степени.

Мировой кризис сильно отразился на казне: государ­ственные доходы с 107 млн. бат в 1929 г. сократились до 79 млн. бат в 1933 г. Но гораздо 'больнее он ударил по трудящимся. В 1931 г. крестьянская задолженность пре­высила 143 млн. бат, что было выше стоимости всей кре­стьянской земли в целом. Если в 1925/26 г. в собствен­ность кредиторов перешло 19,4 тыс. раев земли кресть­ян-должников, то в 1932/33 т. — уже 231 тыс. раев, т. е. за один этот год кризиса было отобрано за долги почти в 12 раз 'больше крестьянской земли, чем в 1925/26 г.

Особенно бурно процесс крестьянского обезземелива­ния шел в наиболее высокотоварных районах Центра, прилегавших к Бангкоку. Согласно обследованию, про­веденному в 1930/31 г. в восьми центральных провинциях, доля безземельных крестьянских хозяйств составляла в этих провинциях: в Таньябури (область канала Ранг-сит) — 94%, в Бангкоке — 78, в Тонбури — 54, в Петчабури — 46, в Аютии — 42, в Сарабури — 36, в Лопбу-ри — 12, в Супанбури — 8%. Многие крестьяне цент­ральных провинций, будучи не в силах прокормиться в таких условиях, бросали все и бежали на Север, в мало­освоенные районы, чтобы начать там жизнь заново. В Центре пустели деревни и целые районы. 216

Сильно обезлюдел также Юг, где наиболее остро ощу­щалось катастрофическое падение цен на каучук. Если до 1929 г. Юг продавал каучука на 5—6 млн. бат в год, то в 1932/33 г. продажа каучука дала только 400 тыс. бат. Между тем в Сиаме не было крупных капиталистических или помещичьих плантаций каучуконосов. Подавляющее большинство каучука производили крестьяне на мелких участках. Им мировой кризис принес полное разорение.

Наряду с крестьянством разорялись ремесленники. Росла безработица в городах. Королевское правительст­во было бессильно сделать что-нибудь существенное для ликвидации бюджетного дефицита. Король Рама VII Прачатипок (1925—1935) уменьшил свой пажеский кор­пус с 3 тыс. до 300 человек и начал сокращать штаты в министерствах и армии. Но это только резко обострило его отношения с чиновниками и приблизило падение аб­солютной монархии, которая и так уже была обречена.

На рассвете 24 июня 1932 г. части сиамской армии окружили королевский дворец и другие правительствен­ные здания, взяли под стражу и поместили в тронном за­ле министра внутренних дел принца Након Савана и око­ло 40 других членов правительства. Королю, находивше­муся в это время в своей летней резиденции — Хуахине, был направлен ультиматум сроком в один час: либо он согласится на конституционное правление, либо на его место будет назначен другой король. Ультиматум от име­ни взявшей в свои руки власть Народной партии, возник­шей в подполье незадолго до этого, подписали три пол­ковника — Пья Пахон Поппаюхасена, Пья Сонг Сурадет и Пья Ритти Аканей.

Король капитулировал. 25 июня он ответил слезливым посланием: он человек болезненный, бездетный, лишен­ный всякой амбиции, к тому же сам собирался дать кон­ституцию; поэтому, а также чтобы избежать кровопроли­тия, хаоса и вмешательства иностранных держав, он при­нимает ультиматум.

26 июня Прачатипок возвратился в столицу и офи­циально объявил амнистию членам Народной партии за насилие, совершенное во время переворота (они не оста­лись в долгу и несколько месяцев спустя, 7 декабря, при­несли ему официальные извинения за насильственные действия). 27 июня король подписал представленную ему временную конституцию, а министров-заложников стали постепенно освобождать из-под ареста. 28 июня начали действовать первый парламент страны — Ассамблея на­родных представителей (70 человек, назначенных Воен­ным советом Народной партии) и первое подотчетное этому парламенту правительство (Государственный со­вет).

Переворот 1932 г. был в широком смысле слова бур­жуазной революцией, так как объективно решил целый ряд ее задач. Вместе с тем этот переворот существенно отличался от классических 'буржуазных революций За­пада.

На Западе лидером буржуазных революций неизмен­но выступала сама буржуазия, увлекавшая за собой кре­стьянские массы и нарождавшийся рабочий класс. Евро­пейская буржуазия всегда была отделена резкой сослов­ной гранью от феодального класса и четко противопостав­ляла себя ему.

В Сиаме крупное купечество и даже нарождающаяся промышленная буржуазия всегда были тесно связаны с феодалами сотнями различных нитей. Купцы выступали и как посредники, и как подставные лица крупных фео­далов в торговле и откупах. Не прекращая своей дея­тельности, они сами входили в состав феодального клас­са, получали феодальные титулы, становились чиновни­ками и землевладельцами. В свою очередь, феодалы, да­же самые крупные, со времен средневековья отнюдь не брезгали заниматься торговлей в отличие от западных собратьев. Поэтому далеко не все буржуа Сиама стремились к буржуазным преобразованиям (купцов-откупщи­ков, например, они просто разоряли) и далеко не все чи­новники-феодалы были противниками этих преобразова­ний.

Носителями идей буржуазно-демократического дви­жения в Сиаме с конца XIX в. стали европейски образо­ванные чиновники (как гражданские, так и военные). Их точнее всего было бы назвать дворянской интеллиген­цией, так как все сиамцы, получавшие чиновничью долж­ность, независимо от социального происхождения авто­матически становились дворянами, хотя и не наследст­венными. Как и декабристы в России, не будучи сами буржуа, они выражали интересы буржуазного развития. Водораздел внутри господствующих классов прохо­дил не столько между буржуазией и феодалами, сколько между наследственной аристократией — членами коро­левского дома (принцами), и ненаследственным дворян­ством — служилыми чиновниками. Специфика Сиама — многоженство — приводила к тому, что потомство правя­щей верхушки было чрезвычайно многочисленным. Вплоть до начала XX в. каждый король оставлял после себя несколько десятков детей (у Чулалонгкорна их бы­ло 123), а его братья, как правило, от него не отставали.

До первой половины XIX в. принцы как группа не при­нимали участия в управлении государством, а довольст­вовались зачастую скромной правительственной дотаци­ей. 'Но со времен Рамы I, а особенно Рамы II началось широкое привлечение к власти королевских родственни­ков. При Чулалонгкорне разросшийся клан принцев уже занимал почти все ведущие правительственные посты. Принцы первыми стали получать европейское образова­ние, первыми стали выезжать на учебу за границу, и эта монополия на образованность еще более укрепила их власть во второй половине XIX в. Но с течением времени европейское образование начало становиться все более доступным и для служилого чиновничества. Этого требо­вали нужды государства. И принцы стали не такими уж необходимыми. В то же время они поглощали весьма су­щественную часть прибавочного продукта, производимо­го в стране.

Огромные средства уходили также на содержание са­мого короля и его двора. В 1892 г., когда государственная казна была отделена от королевской, расходы на королевские нужды составили 29% государственного бюдже­та (а на просвещение — 2%), в 1900 г. — 22 (4), в 1910 г. — 18 (2), в 1920 г. — 12% (на просвещение — 3%). В 1930 г., после начала мирового экономического кризи­са, Прачатипок, который во всем наводил экономию, урезал свои расходы до 8% бюджета, но все же и тогда они превышали расходы на образование, составляв­шие 7%.

Между тем уже перед первой мировой войной сиамская феодальная монархия стала анахронизмом. Сильное правительство Чулалонгкорна за 40 лет его правления постепенно, «прусским» путем, уничтожило все основные феодальные институты и открыло дорогу бур­жуазному развитию страны. Из всей феодальной систе­мы оно оставило непотревоженными только два элемента: абсолютную власть (самодержавие) короля и моно­полию наследственной аристократии на все ведущие посты в государственном аппарате. Неудивительно по­этому, что буржуазная революция 1932 г. была на ред­кость тихой и бескровной (в ней было убито всего два человека). Она лишь ликвидировала остатки феодализма в стране, уже не имевшие практически никакой социаль­ной опоры и державшиеся только по инерции.

3. Внутриполитическая борьба в 1932—1934 гг.

Народная партия, захватившая власть в июне 1932 г., была невелика по численности (около 200 человек) и не­однородна по составу. Она образовалась незадолго до революции на основе объединения двух групп военных и гражданских чиновников — «старшей» и «младшей».

Во главе «старшей» группы стоял полковник Пья Сонг Сурадет. К нему примыкали полковник Пья Пахон Поппаюхасена, Пья Ритти Аканей и Пра Прасат Питтают. Всем им было около 40 или за 40 лет, все они получили военное образование в Германии перед первой мировой войной. Образцом европейской цивилизации для них бы­ла кайзеровская империя. Все они достигли на сиамской военной службе потолка, выше которого не могли под­няться чиновники некоролевского происхождения. В то же время в их руках находилось достаточно рычагов военной власти для совершения переворота.

Другая большая фракция Народной партии, «млад­шая» группа, по своему составу была более демократич­ной и менее однородной, чем «старшая». Она сложилась около 1928 г. во Франции из числа проходивших там ста­жировку молодых сиамских офицеров, студентов и аспи­рантов, среди которых дети чиновников составляли лишь меньшинство. По профессиональному признаку эта груп­па, в свою очередь, распадалась на три более мелкие группы — гражданскую, армейскую и морскую.

Во главе гражданской группы (как и всей «младшей» группы до весны 1933 г.) стоял молодой талантливый юрист Приди Паномионг. Он родился в 1900 г. в провин­ции Аютия в семье зажиточного сельского торговца. Уже в 19 лет Приди приобрел профессию адвоката. В 1920 г. он был направлен для продолжения учебы во Францию, 220

где получил степень доктора права. В 1929 г. он вернулся на родину и поступил на работу в Департамент разработ­ки законов. Одновременно он занял профессорскую ка­федру в Бангкокском юридическом институте. Этот по­следний пост позволял ему оказывать глубокое влияние на студенческую молодежь.

К Приди тесно примыкали его товарищи по учебе во Франции — гражданские чиновники Дет Сахакон, Туа Лампанукорн, Нэб Пахониотин, Нарубет Манит, Тави Буньякет (все они впоследствии стали министрами).

После 24 июня 1932 г. к гражданской группе примк­нул еще один коллега Приди по Парижу, Куанг Апай-вонг, не принявший участия в перевороте. По своему со­циальному происхождению он стоял весьма высоко: он был сыном губернатора и потомком вассальных князей Западной Камбоджи.

Армейскую подгруппу возглавлял молодой офицер Пибун Сонгкрам, родившийся в 1898 г. близ Бангкока в семье крестьянина. Как и прочие члены «младшей» груп­пы, он в 20-х годах обучался во Франции. Вернувшись в Сиам, он к 1932 г. дослужился до чина майора, но по влиянию в военных кругах сильно уступал офицерам «старшей» группы и поэтому сначала держался в тени, следуя в области политики за Приди, с которым был свя­зан личной дружбой.

Лидером морской группы был капитан (после револю­ции адмирал) Синту Сопгкрамчай, к которому примыкали Тамронг Навасават (будущий адмирал и премьер-ми­нистр) и капитан Супа Чаласай.

«Старшая» группа Народной партии обеспечивала главным образом военную силу переворота, а «млад­шая» — его «идеологическую платформу». Так как ни Пья Сонг, ни Приди Паномионг не хотели уступать друг другу руководство Народной партией в целом, то офи­циальным главой партии был избран второстепенный член «старшей» группы полковник Пья Пахон, обладав­ший многочисленными личными связями в обеих группах. После переворота он был назначен верховным главноко­мандующим сиамской армии, в то время как Пья Сонгу пришлось удовлетвориться должностью заместителя ко­мандующего.

Одним из первых шагов Народной партии после 24 июня 1932 г. явился захват всех ключевых постов в армии. Вскоре после переворота 41 высший офицер преж­него режима был уволен со службы и их место заняли члены Народной партии (10 человек было произведено в майоры, четыре — в подполковники, 22 — в полковники, пять — в капитаны 1-го ранга).

В гражданском же аппарате Народная партия отнюдь не стала проводить столь решительную чистку старых кадров. Правда, здесь, как и в армии, принцы были пол­ностью устранены от руководства, но все остальные выс­шие чиновники были оставлены на своих местах. Более того, именно им лидеры переворота предложили возгла­вить Ассамблею народных представителей и правитель­ство, в котором все ключевые посты — министров с порт­фелями — были предоставлены старым чиновникам, не являвшимся членами Народной партии.

Такое на первый взгляд парадоксальное развитие со­бытий было результатом как общей слабости, так и неод­нородности Народной партии. Военная фракция, и преж­де всего «старшая» группа, ощущала свою тесную клас­совую связь со старыми чиновниками гражданских ми­нистерств и предпочла оставить большую долю граждан­ской власти в руках этих чиновников, чем передать ее молодым радикалам из группы Приди. Целиком же зах­ватить аппарат государственной власти военная фракция, сама раздробленная на «старшую» и «младшую» группы, была не в состоянии. В итоге всего этого первые полтора года после переворота политическое развитие Сиама шло очень сложными зигзагами.

Поначалу программу революции диктовала группа Приди.

В день переворота, 24 июня, было распространено в виде листовки и дважды передано по радио обращение Народной партии к населению, основным автором кото­рого был Приди Паномионг. В этом документе следую­щим образом объяснялись причины восстания:

«Король правил немудро и довел страну до упадка, как показывает теперешний кризис... Правительство не может исправить существующих зол, потому что оно пра­вит не для блага народа, как правительства других стран. Правительство смотрит на народ как на слуг, рабов, да­же животных, а не как на людей...

Король тратит каждый год много миллионов народ­ных денег. А люди из народа, чтобы заработать гроши, должны потеть кровавым потом. У тех, кто не может за­платить налогов, конфискуют имущество или их застав­ляют работать даром...

...Эта страна принадлежит народу. Откуда берутся деньги, которые тратит королевский дом? У народа. На­род беден, потому что из него высасывают его богатство. Крестьяне вынуждены бросать свои поля, потому что те не приносят им никакого дохода. Студенты завершают образование и не могут найти работу. Солдаты уволены со службы и голодают. Все это — дело рук правительст­ва, стоящего над законом. Оно угнетает низших граж­данских чиновников и увольняет их без пенсии.

Деньги, собранные путем налогов, должны идти на благо науки, а не на обогащение королевского дома. Королевский дом переправляет свои деньги в иностран­ные банки в ожидании дня, когда разоренная нация бу­дет покинута своими правителями. Это — злые дела.

По этой причине народ, гражданские чиновники, ар­мия и флот создали Народную партию и захватили власть...».

Далее в листовке были указаны ближайшие цели На­родной партии — введение конституции и созыв парла­мента, и говорилось, что, если король откажется принять эти требования, он будет считаться мятежником. «Тоща надо будет установить демократическую форму правле­ния, т. е. президентом станет простолюдин, выбранный Ассамблеей на срок. При такой системе управления на­род может надеяться на процветание и получение рабо­ты. Когда налоги употребляют на благо науки, наука про­цветает...»

Политическая программа Народной партии была сформулирована в шести пунктах:

1) обеспечение свободы и равенства всех граждан в политике, в судах и в предпринимательстве;

2) гарантия мира и спокойствия, непричинение вреда никому;

3) разработка национальной экономической политики, обеспечивающей каждому выгодную работу;

4) ликвидация   привилегий для одних групп за счет

Других;

5) гарантия пользования свободами, кроме тех слу­чаев, когда это противоречит первым четырем пунктам;

6)  обеспечение народу максимального образования.

Листовка заканчивалась воззванием, в котором насе­ление призывалось оказывать поддержку перевороту:

«Народ! Помоги Народной партии достичь этих целей! Народная партия призывает всех, кто не участвовал в захвате власти, спокойно оставаться дома, занимаясь своими делами мирным образом. Не мешайте работе На­родной партии! Помогая Народной партии, вы помогаете нации, народу и себе. Нация станет независимой, народ будет в безопасности, все будут иметь работу, у всех бу­дут равные права, никто не будет слугой или рабом».

Это был наиболее радикальный документ, опублико­ванный Народной партией. В нем не только беспощадно разоблачался старый режим, но и прямо ставился вопрос об учреждении республики. Однако три дня спустя ли­стовку начали изымать. Она уже не считалась подходя­щей к данному политическому моменту, так как король и правящая верхушка капитулировали без боя.

Временная конституция, подписанная королем 27 ию­ня 1932 г., также 'была составлена в основном Приди, но этот документ носил уже гораздо более умеренный харак­тер. Мысль о республике в нем отброшена, страна объяв­ляется конституционной монархией. В отношении главно­го — идеи народоправства, провозглашенной 24 июня в звонких, но туманных словах, — временная конституция говорит точно и недвусмысленно. О немедленном предо­ставлении народу власти путем прямых и всеобщих выбо­ров народных представителей не может быть и речи. Сиамский народ еще не в состоянии пользоваться парла­ментскими свободами, он должен быть подготовлен к ним в ходе длительного развития. На первом этапе (который, по замыслу Приди, должен длиться не менее полугода) власть осуществляет военная диктатура. Образованный Народной партией Народный комитет назначает по свое­му усмотрению членов Ассамблеи и Совета министров и контролирует их деятельность. На второй стадии полови­на членов парламента избирается народом, а другая наз­начается сверху. Эта стадия должна продолжаться 11 лет или же до тех пор, пока половина взрослого населения не станет грамотным. Наконец, третья стадия предусма­тривает полную выборность парламента.

Однако первые выборы половины депутатов Ассам­блеи состоялись только через полтора года после июнь­ской революции, а первые выборы всех депутатов Ассамблеи — лишь 14 лет спустя (в 1946 г.), причем эта систе­ма просуществовала всего пять лет, а потом ее отменили.

Не осуществился и другой пункт программы Приди — о контроле Народной партии, которую он постепенно со­бирался развернуть в массовую партию, стоящую над го­сударственным аппаратом.

На первых порах сторонники Приди, казалось, имели большинство во всех верховных органах власти. Во главе назначенной Пья Пахоном Ассамблеи народных предста­вителей был поставлен старый чиновник, прежний ми­нистр просвещения, известный своими либеральными взглядами, Чао Пья Таммасак Монтри. Из 70 членов Ас­самблеи 45 были членами Народной партии (в том числе лишь 16 военных из «старшей» и «младшей» групп). В Народном комитете, хотя его и возглавил чиновник — председатель Верховного суда Пья Мано Пакон, из 14 че­ловек 11 были членами Народной партии (четыре пред­ставителя «старшей» группы, по одному представителю «младших» морской и армейской групп, пять представи­телей «младшей» гражданской группы). Совет министров под председательством того же Пья Мано Пакона со­стоял из восьми человек — не членов Народной партии, но был подчинен Народному комитету.

В период между июнем и декабрем 1932 г., однако, баланс сил изменился не в пользу группы Приди. В ко­миссию по подготовке постоянной конституции из девяти человек попал только один член Народной партии — сам Приди. В результате постоянная конституция, принятая 10 декабря 1932 г. (этот день был выбран по рекоменда­ции королевских астрологов), хотя и сохранила большин­ство основных черт конституции 27 июня, содержала мно­го уступок монархии.

Если раньше король был подсуден Ассамблее народ­ных представителей, то теперь его особа была объявлена священной и неприкосновенной. Король получил право созывать внеочередные сессии Ассамблеи, распускать Ассамблею, объявлять войну, заключать договоры, ут­верждать депутатов и министров, издавать чрезвычайные декреты, накладывать вето па законопроекты, пользо­ваться правом помилования. Правда, эти полномочия ко­роля были сильно ограничены различными оговорками (в случае роспуска Ассамблея должна была быть пере­избрана не позже чем через три месяца, вето короля Ассамблея могла отклонить простым большинством голо­сов, каждый декрет короля становился действительным только в том случае, если его подпишет и член Совета министров). Но в целом королю удалось восстановить свой внешний престиж (что было отнюдь не маловажно в отсталой стране), и, пользуясь этим престижем как рыча­гом, Прачатипок с декабря 1932 г. начинает расширять свои позиции, принимая все более активное участие во внутриполитической борьбе.

Одновременно несколько упрочилось и положение аристократической верхушки. Хотя декабрьская консти­туция в вежливой форме повторяла положение июньской: «Принцы стоят над политикой», — однако членам коро­левского дома теперь разрешалось заниматься диплома­тической деятельностью, а также быть советниками при правительственных органах.

Король Прачатипок и его окружение, конечно, пони­мали, что реставрация абсолютной монархии в данной обстановке совершенно безнадежна. Но у них оставалась надежда сохранить долю власти, отдав другую ее долю старым бюрократам типа Пья Мано, вместо того чтобы лишиться всякой реальной власти при радикальном ре­жиме Приди Паномионга.

Опытный политик, Пья Мано при поддержке короля прежде всего постарался вбить клин между «старшей» и «младшей» группами Народной партии. Первым его ус­пехом была ликвидация стоящего над правительством Народного комитета, по сути дела — Центрального ко­митета Народной партии. В декабрьскую конституцию раздел о Народном комитете не был включен как якобы вызывающий «большевистские аналогии». Бывшие члены Народного комитета перешли в правительство, где 11 ли­деров Народной партии стали министрами без портфелей, тогда как девять министров — старых чиновников во гла­ве с премьером Пья Мано — сохранили свои министер­ства.

Формально большинство в новом правительстве осталось за Народной партией, но четыре новых министра — члены «старшей» группы — по большинству вопросов стали примыкать к Пья Мано, что вскоре позволило тому нанести группировке Приди (семь человек) новый удар.

В январе 1933 г. ультрамонархист генерал Пья Сена Сонгкрам обратился к правительству с просьбой разре­шить ему основать Националистическую партию. Это был тонкий дипломатический ход, подготовленный старой бю­рократией. Ходатайство Пья Сены было отклонено, но Пья Мано одновременно сумел убедить членов «стар­шей» группы, что для предотвращения в будущем созда­ния оппозиционных политических организаций целесооб­разнее всего будет распустить Народную партию. Члены «старшей» группы охотно пошли на это, так как они уже овладели командными постами в армии и в правительст­ве, а расширение Народной партии могло повести к зах­вату партийного руководства «идеологами», т. е. сторон­никами Приди. Народная партия была преобразована в Народную ассоциацию и стала чем-то вроде клуба, объединявшего только бывших участников переворота, по-прежнему делившихся на «старших», «младших» и т. п.

Но позиции Приди как главного идеолога революции 1932 г. были еще очень сильны. В марте 1933 г. он пред­ставил правительству свой план экономического преоб­разования общества (получивший тогда поддержку боль­шинства членов бывшей Народной партии). По существу это было развернутое истолкование 3-го пункта програм­мы Народной партии, провозглашенной 24 июня 1932 г.: «Чтобы гарантировать каждому выгодную работу, долж­на быть разработана национальная экономическая политика».

План Приди заключался ни больше ни меньше как в полной национализации всей промышленности, торговли, транспорта и сельского хозяйства, — короче говоря, всей экономики страны. Предусматривалось, что эта национа­лизация осуществляется не путем экспроприации собст­венников средств производства, а путем добровольной продажи государству земли, предприятий, фирм их вла­дельцами. Средством выкупа служат государственные облигации. После национализации все население Сиама в возрасте от 18 до 55 лет превращается в государствен­ных служащих (от этой повинности освобождаются толь­ко те, кто может документально доказать, что способен прокормить себя в случае болезни или старости). Таким образом, все население будет работать на государствен­ных землях, заводах, фабриках, в мастерских, получая за это от государства заработную плату, пособия по болезни и старости и покупая необходимые товары в госу­дарственных магазинах.

Вверху каждой страницы своего обширного экономи­ческого плана Приди жирным шрифтом поместил сле­дующее обращение: «Почему вы, чиновники, имеющие жалованье и пенсии, противитесь тому, чтобы народ тоже получал жалованье и пенсии?!». «Хорошо известно, что сиамцы любят работать на правительство и любят полу­чать регулярное жалованье», — писал он, обосновывая свою гигантскую феодально-социалистическую утопию.

Приди считал, что его система представляет средний путь между капитализмом и коммунизмом. План его был антибуржуазен постольку, поскольку он предусматривал полное уничтожение частной торговли и замену ее госу­дарственной торговлей, а также постепенное вытеснение немногочисленной промышленной буржуазии. Детали этого процесса не освещаются в его плане, но при обсуж­дении Приди дал ясно понять, что правительство в конеч­ном счете найдет средства принудить владельцев, не же­лающих добровольно продать свои предприятия, рас­статься с ними. В то же время Приди всячески подчерки­вал свою враждебность коммунистической идеологии, а в качестве положительного образца контроля государства над экономикой он привел гитлеровскую Германию (правда, фашистскому режиму тогда шел всего второй месяц).

Несмотря на обилие фраз, надерганных из разных со­циальных учений, проект Приди обладал определенным национальным колоритом. Его наивное утверждение, что «сиамцы любят работать на правительство», прямо вос­ходит ко временам феодальной деспотии, когда подне­вольный труд на государство отнимал у крестьянина три-шесть месяцев в году. Особая экономическая роль сиам­ского феодального государства, контролировавшего не­задолго до того не только ирригацию, как в большинстве феодальных восточных государств, но и внешнюю торгов­лю и связанную с ней систему путей сообщения и транс­порта, в психологии рядовых сиамских чиновников, к ко­торым, собственно, и апеллировал Приди в своем лозунге вверху каждой страницы, легко могла увязаться с обра­зом государства — хозяина всей экономики, на которого, как и прежде, должны работать так или иначе все жители страны. И не случайно в конце своего плана Приди прямо обращается к феодально-религиозной терминологии, заявляя, что осуществление этого плана явится началом обещанного нового царствования Будды на земле, когда человечество достигнет полного счастья.

Отдавая дань времени, Приди в своем плане подсчи­тывал выгоды от применения машинной техники (один человек на волах может вспахать в день ¹/₂ рая, а два че­ловека на тракторе — 40 раев) и кооперирования труда. Но все же глазную причину отсталости экономики он ви­дел не в отсутствии механизации, а в том, что у сиамско­го крестьянина слишком много свободного времени. По расчету Приди, пять-шесть месяцев в году крестьяне проводят в праздности, а вот если заставить их работать так, как работают на Западе, по 8 часов в день, то при 11-миллионном населении страны б млн. взрослых смогут выработать 1680 млн. человеко-дней в год, и это позволит Сиаму быстро догнать передовые страны.

На дискуссии по плану Приди, состоявшейся в спе­циально назначенном комитете из 14 членов 12 марта 1933 г., один из оппонентов Приди, советник принц Сакон Вараван, ехидно спросил его, не считает ли он, что отдых для народа все же желателен. На это Приди ответил: «Нет, не считаю. Мы и так потеряли слишком много вре­мени». Когда же принц Сакон поднял вопрос о принуж­дении, связанном с этим «уничтожением досуга», Приди сказал: «Свободы в известном смысле будет меньше, но потеря личной свободы будет более чем компенсирована общим ростом счастья и благополучия народа». После этого принц снял свои возражения. В конце концов из 14 членов комитета только премьер Пья Мано и один его сторонник решительно высказались против плана Приди. Поэтому план было решено опубликовать для всенарод­ного обсуждения, но не от имени Народной ассоциации, а от имени Приди.

План Приди, однако, так никогда и не был издан на тайском языке. Пья Мано и его сторонники очень скоро сумели убедить «старшую» группу, что попытка отделить крестьянина от земли, к которой он кровно привязан, вы­зовет страшные потрясения.

После серии закулисных переговоров, 1 апреля 1933г., Пья Мано внезапно опубликовал заявление о расколе внутри правительства, меньшинство которого во главе с Приди хочет внедрить в стране «коммунистические порядки». В тот же день последовал указ короля о роспуске Го­сударственного совета и Ассамблеи. Функции последней вплоть до выборов взял на себя король. Пья Мано тут же начал формировать новое правительство. Приди и четы­рем его сторонникам из гражданской группы пришлось отказаться от министерских постов. Лидер моряков Синту, племянник тогдашнего министра обороны, после коле­бания остался в правительстве. Пибун Сонгкрам в знак протеста против ухода Приди подал в отставку, по, полу­чив крупное повышение (его сделали заместителем ко­мандующего артиллерией), вернулся. На место пятерки ушедших Пья Мано назначил четырех старых чиновников и одного члена морской группы.

2 апреля 1933 г. был спешно принят «антикоммунисти­ческий закон». За 'пропаганду коммунизма предусматри­валось заключение от 10 лет до пожизненного. Коммуни­стической партии в Сиаме в это время еще не было. В коммунизме обвиняли деятелей, подобных Приди. В сложившейся обстановке ему не оставалось ничего другого как эмигрировать из страны.

В мае 1933 г. новое правительство Пья Мано опубли­ковало свою экономическую программу. Главным козы­рем ее было обещание предоставить безработным свобод­ные земли и приступить к использованию национальных богатств, В детальном плане, разработанном несколько позже министерством экономики, предусматривались сле­дующие мероприятия: в сфере, которую ныне принято называть инфраструктурой, улучшить коммуникации, ве­сти изучение естественных ресурсов страны, улучшить работу сберегательных касс, поощрять профессиональное и коммерческое обучение; в области сельского хозяйства: 1) развивать сельскохозяйственный кредит и особенно систему кредитных кооперативов; 2) изучить способы, ко­торыми крестьяне, не имеющие земли, могут ее приобре­сти, и исследовать вопрос о создании кооперативов по по­купке земли; 3) расширять сельскохозяйственные экспе­риментальные станции; 4) расширять ирригацию; 5) по­мотать тем, кто хочет заняться сельским хозяйством, но не имеет земли или знаний; в промышленности: 1) в круп­ных отраслях, недоступных частному капиталу, создавать общественные корпорации с частными пайщиками и по­луофициальным руководством; 2) издать закон о труде с учетом взаимных интересов нанимателей и рабочих.

Таким образом, вместо грандиозных проектов Приди намечалось в несколько расширенном виде проведение того экономического курса, который осуществлялся еще б 20-х годах.

В области внутренней политики также все более обна­руживался поворот к старому. Пья Мано и его группа все больше забирали власть в свои руки и все меньше считались с ослабленной уходом Приди Народной ассо­циацией. Чтобы вытеснить активных участников перево­рота из правительства, Пья Мано предпринял попытку противопоставить «старших» военных «младшим». Ча­стично она удалась. 10 июня 1933 г. «старшая» группа (полковники Пья Сонг, Пья Пахон, Пья Ритти и Пра Прасат) подали в отставку со своих министерских постов и пригрозили через две недели уйти и с военных постов, надеясь создать кризис и принудить Пья Мано пригла­сить их назад на более выгодных условиях. Но «млад­шие» военные за ними не последовали.

Приближалось 24 июня, когда «старшая» группа должна была сдать также и свои военные посты, но ни одна из борющихся сторон не могла добиться перевеса. В этой ситуации решающий голос неожиданно перешел к прежде второстепенному лидеру «младших» военных, Пибун Сонгкраму, ставшему к тому времени полковни­ком.

В первой декаде июня Пибун помог Пья Мано вытес­нить из правительства «старшую» группу, закрывавшую молодым офицерам путь к высоким постам в армии. Но после этого он оказался почти в полном одиночестве против сплоченной группы старых министров и чувство­вал, что и его дни в правительстве сочтены. И тогда он впервые проявил свои способности незаурядного политика.

Пибун, вступив в тайный сговор с Пья Пахоном, кото­рый, как уже говорилось, не обладая реально сколько-нибудь значительной властью, считался лидером всей На­родной партии. 20 июня 1933 г. молодые офицеры Пибуна, действуя от имени главнокомандующего Пья Пахона, совершили новый переворот и ликвидировали правитель­ство Пья Мано.

В правительство, сформированное 21 июня и возглав­ленное Пья Пахоном, вошли Пибун, три представителя морской группы (Синту, Супа Чаласай и Тамронг Навасават) и как символ возвращения к власти гражданской группы соратник Приди — Нарубет Манит. Двенадцать министерских постов заняли старые, чиновники, из кото­рых, однако, только трое входили в кабинет Пья Мано. «Старшая» группа, за исключением отколовшегося от нее Пья Пахона, к власти не вернулась. Ее влияние с этого времени стало падать все быстрее. Новое правительство старалось подчеркнуть свою демократичность. 27 июля 1933 г. вновь собралась Ассамблея народных представи­телей, разогнанная королем и Пья Мано. Была отменена газетная цензура. 29 сентября 1933 г. вернулся из эмиг­рации Приди, который уже через день, 1 октября, был введен в правительство. Демократичность эта была, од­нако, весьма ограниченной.

Ассамблея народных представителей одобрила почти все мероприятия правительства Пья Мано, проведенные со 2 апреля по 20 июня 1933 г., и, в частности, приняла его экономический план в противовес плану Приди. Вскоре вновь была введена цензура печати. Не прошло и полугода после возвращения Приди, как ему пришлось даже доказывать свою непричастность к коммунизму пе­ред специально назначенной комиссией. Эта комиссия, собравшаяся 12 марта 1934 г., в годовщину обсуждения проекта Приди, подошла к делу, так сказать, по-научно­му и пригласила двух западных экспертов по коммуниз­му, а точнее по антикоммунизму, — англичанина Р. Холланда и француза Р. Гюйона. Эксперты, изучив програм­му Коминтерна, британской и французской компартий и другие документы, пришли к выводу, что наиболее общи­ми для коммунистического движения являются следую­щие пять черт: 1) установление власти Советов; 2) на­ционализация банков; 3) отказ от уплаты старых долгов; 4) насильственное свержение   существующего   режима; 5) конфискация всех частных предприятий. От всех пяти пунктов Приди категорически отмежевался и был офи­циально признан «невиновным в коммунизме». К своему старому экономическому плану он тоже больше не воз­вращался на всем протяжении своей долгой и извилистой карьеры.

Переворот 20 июня 1933 г. и в особенности возвраще­ние к власти гражданской группы не могли не вызвать озлобление в тех частях правящей верхушки, которые были оттеснены от управления страной.

12 октября 1933 г. в Корате и Аютии одновременно вспыхнул антиправительственный мятеж. Во главе его стояли принц Боворадет, генерал Пья Сена Сонгкрам и полковник Пья Си Ситти Сонгкрам. Большинство запад­ных историков называют этот мятеж монархическим. Но такое определение не охватывает всей его слож­ности.

Из трех лидеров мятежа только один, бывший коман­дир первого армейского корпуса генерал Пья Сена, был твердым роялистом. Он являлся даже одним из немногих защитников старого режима, получившим ранение во время бескровной революции 24 июня 1932 г. Принц Бо­ворадет же еще при абсолютной монархии стоял в оппо­зиции к королю и даже ушел в 1931 г. с поста военного министра в знак протеста против сокращения военного бюджета. Он был весьма близок к вождям Народной партии и рассчитывал после июньской революции на пост премьер-министра. Но пункт конституции об отстранении принцев от власти помешал осуществиться его планам. Ближайший помощник Боворадета полковник Пья Си Ситти Сонгкрам первоначально также был тесно связан с Народной партией, но его обошли при распределении командных постов.

Мятежники даже не пытались выдвинуть лозунг ре­ставрации абсолютной монархии. Напротив, они утверж­дали, что выступают за демократию, попранную олигар­хией Народной партии. На деле они выступали за власть собственной клики при некотором участии в этой власти короля.

Первые дни мятежа были критическими для прави­тельства Пья Пахона. Войска мятежников заняли Петбури, подошли к окраинам Бангкока. Между тем занимав­шие большинство главных постов в армии офицеры «стар­шей» группы, за несколько дней до мятежа уехавшие в «образовательное путешествие» за границу, не спешили возвращаться, выжидая развития событий: они рассчиты­вали, что создавшийся кризис даст им возможность в ко­нечном счете захватить всю полноту власти.

В этот напряженный момент руководство правитель­ственными войсками взял на себя Пибун Сонгкрам. 16 октября мятежники были выбиты из Бангкока. На следующий день был освобожден столичный аэрод­ром Донмыанг. 18 октября был подавлен мятеж в Петбу-ри и освобождена Аютия. Войска мятежников начали от­катываться на восток. 24 октября полковник Си Ситти был убит в бою. Три дня спустя принц Боворадет, бросив остатки своих войск, улетел на самолете во Французский Индокитай. Мятеж был подавлен, а соблюдавшая нейт­ралитет «старшая» группа Народной ассоциации отстра­нена от руководства армией.

Сопротивление, новому правительству продолжал ока­зывать только Прачатипок. Учитывая сложившуюся об­становку, он, как и принц Боворадет, предпочитал крити­ковать правительство Пья Пахона «слева» — за неде­мократичность и недопущение народа к власти вопреки обещаниям конституции.

Чтобы частично парализовать эту пропаганду, новое правительство в ноябре 1933 г. провело выборы в Ассам­блею народных представителей. 10 декабря открылось первое заседание новой Ассамблеи, на котором наряду с назначенными депутатами заседало 78 выборных. Кре­стьянство в целом равнодушно отнеслось к этой переме­не, в выборах участвовало лишь около 10 % населения. Большинство крестьян вообще не вполне отчетливо пони­мало сущность перемен. Так как в тайском языке не было слова «конституция», в качестве его эквивалента было изобретено новое слово — «радтатаманун». Когда агита­торы правительства объясняли крестьянам, что теперь будет править радтатаманун, те спрашивали: «А чей он сын?».

Не находя поддержки ни в массах, ни в консолиди­рующейся политической верхушке, король Прачатипок прибегнул к последнему средству. 12 января 1934 г. он выехал за границу и стал шантажировать правительство отречением, если оно не будет проводить угодную ему по­литику. Он рассчитывал, что правительство испугается подрыва в этом случае международных позиций Сиама и капитулирует. Но с Прачатипоком уже никто всерьез не считался. 2 марта 1935 г., после затяжных переговоров, он, наконец, отрекся. Королем тут же был назначен его племянник, 10-летний внук Чулалонгкорна, Ананда Махидон, учившийся в Швейцарии. До его совершеннолетия функции короля исполнял Регентский совет.

Итак, в результате более чем двухлетней борьбы власть в Сиаме консолидировалась в руках группы под формальным руководством Пья Пахона,

4. Сиам в 1934—1938 гг.

После революции 1932 г. улучшилось положение сред­них и низших чиновников. Их заработная плата была по­вышена, сокращение штатов в министерствах и других государственных учреждениях прекратилось. Что же ка­сается военной секции правящего класса, то она даже расширилась и значительно укрепила свои позиции. Бюд­жет министерства обороны, составлявший в 1930 г. 20% всего государственного бюджета, к 1935 г. поднялся до 27%. Расходы на военные нужды с апреля 1932 г. по март 1934 г. составили 26,5 млн. бат.

Средства на возросшие государственные расходы от­части были получены за счет конфискации некоторых ко­ролевских имений, но главная тяжесть этих расходов лег­ла на трудящиеся массы, и без того страдавшие от кри­зиса. Половинчатая экономическая программа Пья Мано не могла облегчить их положения.

Поэтому первые годы после революции в Сиаме зна­менуются значительным подъемом как рабочего, так и крестьянского движения. Уже в августе 1932 г. в Бангко­ке начались забастовки рикш, работниц красильных пред­приятий. В ноябре вспыхнула забастовка на крупнейшем предприятии Бангкока — электростанции «Сайэм Электрикл Компани». Дело приняло настолько серьезный обо­рот, что правительству пришлось послать к забастовщи­кам своего представителя для рассмотрения их претен­зий. В 1933 г. забастовки рабочих происходили и в дру­гих городах страны. В деревне к этому времени начались разрозненные выступления крестьян, которые отказыва­лись платить за аренду, захватывали пустующие земли. В 1934 г. в Бангкоке были проведены две крупные заба­стовки рабочих столичных рисорушек и железнодорож­ников. Первая парализовала все рисоочистительные пред­приятия и была поддержана трамвайщиками. Забастовка железнодорожников прервала сообщение столицы со страной. Рабочие захватили Управление железных дорог. К железнодорожникам вынужден был направиться сам премьер Пья Пахон, который обещал удовлетворить их требования. В том же году появилось первое сиамское профсоюзное объединение — Всеобщая федерация проф­союзов.

Чтобы сдержать разбушевавшуюся стихию, правящим классам нужна была твердая власть. Возможно, это было одной из причин, ускоривших консолидацию власти в Сиаме в конце 1933 — начале 1934 г. Возможно также, отчасти поэтому популярному Приди пришлось занять отнюдь не популярный пост министра внутренних дел, на котором он подавлял движение рабочих. После забасто­вок на рисорушках в 1934 г. был принят закон, по кото­рому рабочие-китайцы (наиболее активная часть тогдаш­него рабочего класса) не могли составлять более 50— 70% работающих на этих предприятиях. Одновременно Приди не хуже старых министров расправлялся с пе­чатью, публиковавшей нежелательные для правительст­ва сведения. Как и прежде, неоднократно закрывались газеты. В тюрьмах сидели сотни людей, осужденных по «антикоммунистическому закону», в том числе и такие, которые лишь недавно в добровольческих отрядах сра­жались против принца Боворадета.

Главной силой для подавления трудящихся масс и центром, вокруг которого стала сплачиваться вся орга­низация правящего класса, постепенно становится армия. При этом официально дух милитаризма раздувается под предлогом обороны страны от внешней угрозы, хотя та­кой угрозы тогда не существовало (когда же она появи­лась, в декабре 1941 г., армия капитулировала без еди­ного выстрела). Уже 24 апреля 1934 г. Пибун Сонгкрам (тогда заместитель министра обороны), выступая с речью от имени правительства, провозгласил новое, воен­ное направление развития Сиама. В сентябре 1934 г. 36-летний полковник Пибун Сонгкрам стал министром обороны и заместителем верховного главнокомандующе­го Сиама. В следующем году Пибун организовал воени­зированную молодежную организацию полуфашистского типа — «Ювачон», одной из главных задач которой была военная пропаганда в массах. Число министров-военных в правительстве Пья Пахона (июнь 1933 — декабрь 1938 г.) колебалось от 7 до 13 (в среднем — около поло­вины). Военные расходы в 1934—1938 гг. продолжали расти стремительными темпами. В 1936/37 г. они со­ставили 24,3 млн. бат, в 1937/38 г. — 27 млн. бат (235% по сравнению с 1932 г.). В 1937 г. в Италии было приобретено семь торпедных катеров и два минных за­градителя. В 1938 г. 10 военных судов было заказано в Японии.

Политика «твердой власти», опиравшейся на армию, проявилась в запрещении многих политических органи­заций. «Пока я имею влияние в правительстве, — заявил в самом начале своего правления Пья Пахон, — ни один элемент коммунизма не просочится в Сиам». При этом запрет политической деятельности относился не только к левым партиям. Так, весной 1937 г. правительство откло­нило просьбу о создании в стране партии лейбористского толка и не разрешило создать Народную политическую партию с консервативной программой. «Время для пар­тий в Сиаме еще не созрело», — говорилось в заявлении Совета министров от 20 мая 1937 г.

Во внешней политике правительство Пья Пахона, ис­пользуя благоприятную для Сиама международную об­становку, повело борьбу за полную отмену неравноправ­ных договоров. Центральную роль в этой дипломатиче­ской борьбе сыграл Приди, занимавший с сентября 1934г. по декабрь 1938 г. пост министра иностранных дел. В сво­ей политике он ловко использовал межимпериалистиче­ские противоречия, прежде всего противоречия между Японией, с одной стороны, и Англией и Францией — с другой. В 1935 г. Приди нанес официальный визит в Япо­нию, где вел переговоры о привлечении японских капита­лов в сиамскую промышленность. В том же году в Япо­нию начали направлять для стажировки сиамских офи­церов.

Торговля с Японией стала занимать все больший удельный вес во внешней торговле Сиама. Если в 1925 г. японские товары составляли только 3,4% сиамского им­порта, то в 1935 г. — 25,6, а в 1936 г. — 28%. В марте 1936 г. в Сиам прибыла японская экономическая миссия. В том же месяце Сиам стал устанавливать таможенные тарифы, не считаясь с прежними договорами, а 5 ноября 1936 г. все неравноправные договоры с западными дер­жавами были денонсированы.

В ноябре — декабре 1937 г. Сиам подписал новые до­говоры с Англией, Францией, Германией, Италией и США, по которым западные державы отказывались от всех сво­их привилегий. Таможенный суверенитет Сиама был, та­ким образом, полностью восстановлен. С Японией же в марте 1938 г. был заключен особый договор о торговле, предоставлявший японцам в Сиаме привилегии, которыми не пользовались другие иностранцы. Японцы получили право покупать и арендовать здания, предприятия, скла­ды, создавать благотворительные учреждения. Уже в 1937 г. в Сиаме проживало около тысячи японцев, глав­ным образом представителей разных фирм.

Ряд мер правительства Пья Пахона, притом относи­тельно робких, был направлен на ограничение позиций иностранного капитала внутри страны. Первым актом такого рода явился принятый в 1933 г. закон о налогах на банки и страховые компании. Повышение налогов па доходы этих учреждений позволило сиамскому прави­тельству вырвать у иностранного капитала часть бан­ковской прибыли. (В это время на шесть иностранных банков приходился только один сиамский.)

Основное же давление до конца 30-х годов оказыва­лось не столько на иностранный капитал, сколько на ме­стных китайских предпринимателей, находившихся в бо­лее уязвимом положении. Меры правительства в этой об­ласти являлись частью дискриминационной политики в отношении китайского национального меньшинства, уда­рявшей в большей степени по китайским трудящимся, не­жели по китайской буржуазии. Последняя могла отку­питься от сиамских чиновников как взятками, так и офи­циальными платежами, что она и делала. Происходило, таким образом, перераспределение части национального дохода в пользу сиамского чиновничества, которое в этом случае, проводя формально антибуржуазную политику, приобретало первоначальные накопления, позволявшие ему самому войти в ряды буржуазии.

Начинается также создание государственно-капитали­стического сектора в соответствии с экономической про­граммой Пья Мано. В 1934 г. организуется Сиамская бу­мажная компания с 30% капитала, принадлежащими го­сударству. В правление компании вошли 10 чиновников, участвующих в деле своим «опытом», и два крупных тор­говца, вложивших капитал. В том же году с помощью правительства был сооружен большой пивоваренный за­вод, который к 1938 г. стал приносить чистую прибыль в 12% от оплаченного капитала. В 1936—1937 гг. государ­ство сооружает крупный сахарный завод.

Во второй половине 30-х годов, после окончания миро­вого кризиса и в условиях известного оттеснения китай­ской буржуазии, оживляется и частный сиамский капи­тал. В 1938 г. основывается крупная местная компания — «Тай ныа паничако» (с учредительным капиталом 3 млн. бат), объединяющая ряд предприятий лесопиль­ной и оловодобывающей промышленности. Появляются первые крупные страховые компании, принадлежащие местному капиталу.

Предпринимались некоторые попытки создать рабо­чее законодательство. Но проект закона о труде, устанав­ливавшего минимальный возраст рабочих, твердую зара­ботную плату и пособие по болезни, был отвергнут Ас­самблеей в январе 1938 г. Пролетариат был еще слишком слаб, чтобы успешно отстаивать свои права. Численность промышленных и транспортных рабочих с 1929 по 1937 г. выросла только на 20 тыс. и составляла около 2% числен­ности самодеятельного населения. Средняя дневная за­работная плата промышленного рабочего упала с 2,1 бата в 1928 г. до 1,6 бата в 1938 г. К концу 30-х годов XX в. зарплата сиамского рабочего была в среднем ниже чем в США в 8 раз и в Англии — в 3,5 раза, но все же выше чем в Индии и в Египте в 2 раза и в Индонезии — в 3 раза.

В области сельского хозяйства правительство Пья Па­хона в 1936—1938 гг. осуществляет некоторые меры, об­легчавшие положение какой-то части крестьянства. В 1936 г. принимается закон о земельном максимуме, в соответствии с которым никто впредь не мог получить во владение сверх 50 раев (8 га) земли. Но этот закон не имел обратной силы и не повел к аграрной реформе. К тому же его легко обходили путем записи земель на имя подставных лиц. Тогда же был принят десятилетний план кооперативного развития и были значительно уве­личены средства на ассигнования кредитным кооперати­вам. Число их выросло со 150 в 1932 г. до 770 в 1937 г. Однако все они были некрупные, каждый действовал в пределах одной деревни, и большинство сиамских кре­стьян по-прежнему оставалось в зависимости от торгово-ростовщического капитала. В целом сельское хозяйство в 30-х годах развивалось замедленными темпами. Посев­ная площадь под рисом с 1929 по 1937 г. увеличилась на 14,3%, тогда как население (88,6% которого было занято в сельском хозяйстве) — на 26%. Производство риса на душу в 1938 г. упало до 306 кг по сравнению с 330 кг в 1906г.

5. Политика правительства Пибун Сонгкрама накануне войны

При правительстве Пья Пахона Ассамблея, конт­ролируемая властью посредством назначения депутатов, все же время от времени допускала критику правитель­ства. Например, в сентябре 1934 г. Ассамблея выразила недоверие кабинету в связи с заключением невыгодного для Сиама соглашения о продаже каучука. В июле 1937г. в Ассамблее развернулись бурные дебаты по поводу спе­кулятивной продажи коронных земель, на которой нажи­лись высшие чиновники. Правительство вынуждено было как-то реагировать на критику. Оба раза Пья Пахон ухо­дил в отставку и возвращался к власти через несколько дней со слегка реорганизованным кабинетом. Искусство правления Пья Пахона заключалось в балансировании между Ассамблеей, группой старых чиновников, входя­щих в правительство, и «младшей» группой бывшей На­родной партии. Но в конечном счете это искусство оказа­лось недостаточным для удержания власти.

В сентябре 1938 г. между Пья Пахоном и Ассамблеей разразился очередной конфликт. Незадолго до того пере­избранная Ассамблея (на сей раз в выборах участвовало более 20% избирателей и было выставлено 13 рабочих кандидатов) потребовала себе большего права контроля над государственным бюджетом. Пья Пахон, как обычно, подал в отставку. Но дальше события пошли необычным путем. 11 сентября 1938 г. Ассамблея была распущена. 12 ноября были проведены новые выборы. 10 декабря, в годовщину конституции, состоялось первое заседание пе­реизбранной Ассамблеи, и 16 декабря 1938 г. было сфор­мировано новое правительство во главе с «сильной лич­ностью» — Пибун Сонгкрамом, авторитет и власть кото­рого к тому времени резко возросли.

Назначение Пибун Сонгкрама премьер-министром соп­ровождалось окончательным сосредоточением всех рыча­гов власти в руках «младшей» группы. К ней перешло 20 важнейших постов в правительстве (против пяти-де­вяти при Пья Пахоне): восемь министров дала армей­ская труппа, четыре — флотская и восемь — граждан­ская. Сам Пибун кроме поста премьера взял себе порт­фели министров обороны и внутренних дел. Глава граж­данской группы Приди получил пост министра финансов, который в конкретно сложившейся обстановке делал его вторым человеком в правительстве.

Старые чиновники были решительно оттеснены от власти «молодой кликой», которая за предыдущие четы­ре-пять лет успела завязать связи и пустить корни в го­сударственном аппарате. Попутно была окончательно ликвидирована как политическая сила «старшая» группа бывшей Народной партии. 29 января 1939 г. правительст­во объявило о подавлении «мятежа» полковника Пья Сонг Сурадета (собственно, мятежа, по-видимому, даже не было; Сонгу дали возможность бежать за границу).

Пользуясь крайней обостренностью предвоенной меж­дународной обстановки и тем, что оба империалистиче­ских лагеря стремились перетянуть Сиам на свою сторо­ну, правительство Пибуна сразу же после прихода к власти повело весьма энергичную атаку на позиции ино­странного капитала в стране.

Экономическая политика правительства Пибуна, в разработке которой активное участие принимал Приди, включала в себя: 1) протекционизм во внешней торговле (в конце 30-х — начале 40-х годов импортные пошлины многократно повышались); 2) запрещение иностранных инвестиций в наиболее прибыльные отрасли обращения и производства; 3) строгий контроль над лицензиями на открытие новых предприятий и компаний; 4) повышение конкурентоспособности сиамской национальной буржуа­зии путем предоставления государственных кредитов и ссуд; 5) образование смешанных, государственно-част­ных, акционерных национальных предприятий. Частично эта политика проводилась и до декабря 1938 г., но теперь она стала осуществляться в широких масштабах.

Так, сиамское правительство нанесло сильный удар английской компании «Сайэм Стил Пэкет Компани», ко­торой в декабре 1938 г. удалось скупить акции местных каботажных компаний. В 1939 г. был издан закон о су­доходстве в сиамских водах, согласно которому капи­талы всех судоходных компаний в стране должны были не менее чем на 70% принадлежать сиамцам, а экипаж судов — не менее чем на 75% состоять из сиамцев. Это привело к разорению английской компании. В июне 1940 г. она была вынуждена продать свое имущество сиамскому правительству по низкой цене. Ее место заня­ла вновь созданная национальная Тайская морская судоходная компания с капиталом 10 млн. бат, которая тут же прикупила за границей еще четыре торговых судна.

Закон о нефтеперегонных предприятиях и торговле нефтепродуктами, изданный ъ марте 1939 г., ограничи­вал запасы нефтепродуктов иностранных компаний и вы­дачу лицензий на импорт нефти, а также требовал, что­бы продажа нефтепродуктов в стране велась по ценам, установленным сиамским правительством. В результате английским нефтяным компаниям пришлось уйти с сиам­ского рынка. Государство же с помощью Японии построи­ло в 1939—1940 гг. собственный нефтеперегонный завод.

В 1939 г. был издан также закон о производстве и продаже табачных изделий, установивший государствен­ную монополию на торговлю большинством изделий из табака. «Англо-Америкэн Тобэкко Компани», занимав­шей до этого монопольное положение на сиамском рынке, пришлось продать свои табачные предприятия сиамскому правительству по бросовым ценам.

Лесные концессии иностранных компаний были прод­лены на 15 лет, но принадлежащая им площадь сократи­лась с 88 до 50% площади всех лесоразработок страны. К тому же концессионеры были обложены высокими на­логами.

Для вытеснения иностранных посредников из внутрен­ней торговли была организована в 1939 г. Государствен­ная тортовая компания. В качестве ее филиалов в 22 провинциях были созданы смешанные акционерные ком­пании, которые выпустили акции по 5—10 бат для рас­пространения среди местного населения. Тогда же воз­никла Государственная компания по торговле местными продуктами. Эта компания получила льготные кредиты от государства, а также привилегии при пользовании же­лезнодорожным транспортом.

В 1939 г. правительство основало и Тайскую рисовую компанию. Для этой компании было куплено и арендова­но на государственные средства более 10 крупных рисо-очистительных предприятий. В 1940 г. она сосредоточила в своих руках треть рисового экспорта страны. 51% ак­ций Тайской рисовой компании принадлежал государст­ву, 23% — кооперативам, 26% — частным лицам (в этой группе ведущую роль занимала военно-бюрократическая прослойка, которая свои акции получила, как правило, бесплатно).

Видную роль в сиамской экономике на рубеже 30— 40-х годов стала играть компания «Тахан пансык» (Компания военных ветеранов), занявшаяся торгово-посредническими операциями на внутреннем рынке. Она была создана на государственные средства, а заправляли в ней члены военной группы бывшей Народной партии, финансовый вклад которых в дело был, разумеется, чисто номинальным.

Так, в противовес иностранному капиталу в конце 30-х годов в Сиаме начал бурно расти государственный капиталистический сектор и в то же время стала рож­даться новая группа национальной буржуазии — чинов­ники, становящиеся капиталистами за счет накоплений, полученных государством, которые они легально или по­лулегально присваивали себе.

Борьба правительства Пибуна с иностранным капита­лом объективно носила антиимпериалистический харак­тер. Но антиимпериализм Сиама конца 30-х — начала 40-х годов был антиимпериализмом особого рода.

Во-первых, меры против иностранного капитала прак­тически не касались японского империализма. Сиам даже демонстративно не голосовал в Лиге наций за осужде­ние японской агрессии в Китае. В 1938 г. официальный идеолог сиамского правительства Луаиг Вичит Ватакан (почетный генерал и министр с 1937 по 1944 г.) заявил: «Национальное движение в Таиланде направлено на ис­коренение европейского и американского влияния в стра­не, на ускоренное развитие национального самосознания, на восстановление национального характера страны».

Во-вторых, что более существенно, Сиам при прави­тельстве Пибуна сам стал претендовать на роль империи. 24 июня 1939 г. политически нейтральное название госу­дарства — Сиам было изменено на Мыанг Тай (Государ­ство Таи), в европейских документах — Таиланд. Это название игнорировало наличие в стране каких бы то ни было национальных меньшинств (на деле составляв­ших около половины ее населения). Более того, прави­тельство Пибуна, раздувая националистическую пропа­ганду, провозгласило программу создания «Великого тайского государства», предусматривавшую объединение с тайцами всех «братьев по крови» — лаосцев, шанов Бирмы, тайскоязычные национальные меньшинства Юго-Западного Китая и Северного Вьетнама и даже кхмеров, которые вопреки всем данным этнографии и лингвистики были объявлены ближайшими родственниками тайцев. Таиланд претендовал и на Северную Малайю. Пока же на китайское, малайское и лаосское национальные мень­шинства внутри страны оказывалось самое грубое вели­кодержавно-шовинистическое давление.

В области развития национальной экономики полити­ка правительства Пибуна также была двойственной. В программной речи, произнесенной в феврале 1939 г., Пибун заявил: «Цель правительства состоит в расшире­нии позиций сиамцев в сельском хозяйстве, горнорудной промышленности, торговле, обрабатывающей промыш­ленности». Впоследствии он неоднократно выступал с ре­чами, в которых заявлял, что истинный тайский патриот не должен сотрудничать с иностранными фирмами в ущерб национальной экономике, должен питаться только тайской пищей, носить только тайскую одежду и т. д.

Но, всячески способствуя расширению нарождающе­гося сектора тайского национального капитала, прави­тельство Пибуна в то же время всемерно препятствовало росту уже сложившегося сектора местной китайской бур­жуазии. Один сектор местной капиталистической эконо­мики возводился в значительной степени за счет ущемле­ния и разрушения другого, что отрицательно сказывалось на развитии национальной экономики в целом. Местный капитализм (и государственный и частный) развивался слабо и однобоко, главным образом в торговле, сулив­шей более быстрые прибыли. В 1941 г. все инвестиции местного капитала в торговлю и промышленность состав­ляли 648 млн. бат, причем 520 млн. бат падало на инве­стиции в торговлю и только 128 млн. — на инвестиции в промышленность.