ГЛАВА I

ИСТОКИ ИСТОРИИ ТАИЛАНДА

1. Каменный век

Человек появился на территории Таиланда в глубо­чайшей древности. Археологические раскопки стоянок в Чандэ и Тхаманао (пров. Канчанабури в Центральном Таиланде) и в ряде других мест открыли каменные ору­дия того же типа, что и орудия, которыми пользовались питекантропы на Яве. Нижнепалеолитические орудия Таиланда относятся к группе археологических культур Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, которые при­нято называть галечными или чопперными. Чопперы — грубо отделанные рубящие орудия из каменной гальки, обработанные только с одной стороны (в отличие от ев­ропейских и переднеазиатских ручных рубил шелльского времени, обработанных с обеих сторон), — преобладают в нижнем палеолите Юго-Восточной Азии. Так как в этом регионе кремень встречается редко, древние люди изго­товляли свои орудия из более трудных для обработки кварцита, туфа и других пород. Для резкого противопо­ставления местных нижнепалеолитических культур евро­пейской шелльской культуре, однако, нет основания: на стоянках в Чандэ и Тхаманао, как и в ряде других мест Юго-Восточной Азии, обнаружены и классические руч­ные рубила (правда, в небольшом количестве); следова­тельно, местное население было знакомо и с этой тех­никой.

Средний и поздний палеолит Таиланда, как и всей Юго-Восточной Азии, пока изучен довольно слабо. В ча­стности, не решен до сих пор вопрос, входили ли террито­рия Таиланда и вообще Юго-Восточная Азия в область формирования Homo sapiens, или же люди современного типа проникли сюда из других регионов.

В антропологическом отношении первые неоантропы на территории Юго-Восточной Азии относились к негро-австралоидпой (экваториальной) большой расе. Древней­шие находки черепов этого типа датируются ХЬ тысяче­летием до н. э. Чуть севернее, на территории Южного Китая, в то время уже существовали расовые типы, пе­реходные между негро-австралоидами и монголоидами. Впоследствии постепенное продвижение монголоидов на юг повело к метизации, а еще позже — к почти полному поглощению древнейших жителей Юго-Восточной Азии монголоидной расой.

К каменным орудиям в 'верхнем палеолите добавля­ются костяные. Технические навыки совершенствуются. Первобытные охотники и собиратели верхнего палеолита в Таиланде жили на опушках тропических лесов, по бе­регам рек и озер. Они охотились, по всей видимости, на крупных животных (включая слона и носорога) загон­ной охотой, так как мелкие животные и птицы до изо­бретения лука были им практически недоступны; ловили рыбу, собирали съедобных моллюсков, птичьи яйца, пло­ды и ягоды.

В мезолите появляется лук и охотничьи возможности человека сразу резко увеличиваются. На территории Таи­ланда пещерные и открытые мезолитические стоянки бы­ли обнаружены в начале 60-х годов XX в. на берегах рек Квэной и Квэян (в 120 км от Бангкока). Здесь были най­дены овальные, односторонне обработанные орудия, квадратные короткие топоры, топоры с подшлифованными лезвиями, чопперы, разные скребла и скребки, отщепы и осколки. Они имеют большое сходство с лучше изу­ченными орудиями хоабиньской и бакшонской культур на территории Вьетнама, которые охватывают длитель­ный период — от конца позднего палеолита до начала неолита. В то время, по-видимому, происходит выделение двух культурно-хозяйственных типов: охотничье-собирательского (пещерные стоянки) и рыболовецко-собирательского (стоянки с раковинными кучами).

В период неолита происходит важнейший экономиче­ский переворот в первобытной истории — переход от охотничье-рыболовецко-собирательского типа хозяйства к производящему, т. е. к земледелию и скотоводству, или так называемая неолитическая революция. Целый ряд орудий, найденных в таиландских стоянках этого време­ни, носит еще палеолитический характер, но это отста­лость только по видимости. Технические навыки и зна­ния неизмеримо возрастают по сравнению с палеолитом. По мнению ряда ученых, в том числе акад. Н. И. Ва­вилова, в Юго-Восточной Азии находился древнейший район одомашнивания растений, так что, несмотря на внешнюю архаичность некоторых орудий, Юго-Восточная Азия в это время обогнала регионы с более развитым ка­менным инвентарем (Западную Азию и Европу).

Недавние раскопки в Северо-Западном Таиланде пе­щерной стоянки с орудиями хоабиньского типа, где не было обнаружено ни керамики, ни типично палеолитиче­ских орудий, открыли остатки семи видов одомашнен­ных растений (перец, арековый орех, тыква, огурец, ки­тайский каштан, бобы и горох). Радиоуглеродным мето­дом эти находки датируются 8550±200 лет и 9180±360 лет до нашего времени. Некоторые ученые считают, что одомашнивание растений, а следовательно, и неолит на­чались в Юго-Восточной Азии в XII—X тысячелетии до н. э. Этот вопрос, однако, может быть окончательно уточ­нен только в ходе дальнейших исследований.

Типичные для неолита полированные каменные топо­ры и тесла, а также керамика (с отпечатками веревки), обнаруженные на одной из стоянок Северо-Западного Таиланда, датируются 6600 г. до н. э. Земледелие этого времени было подсечно-огневого типа. Сначала камен­ными топорами вырубался участок леса, затем, когда срубленные деревья подсыхали, их сжигали и на удоб­ренной золой и взрыхленной заостренными палками почве производился посев. Через несколько лет засеянный участок истощался и поле приходилось переносить на но­вое место.

Развитие земледелия, а также, видимо, и начатков скотоводства происходило в Юго-Восточной Азии крайне медленно. Только в III тысячелетии до н. э., по мнению большинства ученых, наступает развитой неолит, когда сказываются результаты «неолитической революции», значительно возрастает плотность населения и начинают­ся крупные передвижения племен, в основном с севе­ра на юг.

С этими передвижениями в западной науке связыва­ют проблему трех типов шлифованных каменных топо­ров. Австрийский археолог Р. Гейне-Гельдерн еще в 30-х годах XX в. вывел стройную теорию, связывающую каж­дый из типов с определенным этносом. Простейшие, валиковые (т. е. овальные в сечении) топоры, по его мне­нию, принадлежали негро-австралоидньгм аборигенам Юго-Восточной Азии, которые постепенно были вытесне­ны монтолоидными пришельцами отсюда на юго-восток (на Новую Гвинею, в Меланезию и Австралию). Так на­зываемые плечиковые топоры он связывал с пришлым монтолоидным населением, говорившим на аустроазиат-ских языках, — предками нынешних мон-кхмерских на­родов. Наконец, четырехгранные топоры, как он считает, представляли культуру монголоидных племен, говорив­ших на аустронезийских (т. е. малайско-полинезийских) язьгках.

Действительность оказалась сложнее этой теории (в ряде мест, например, было отмечено сосуществование всех типов топоров; в то же время эти топоры употреб­лялись различными этническими труппами далеко за пре­делами Юго-Восточной Азии). Но в целом можно гово­рить о преобладании в отдельных районах определенного типа топора. Так, плечиковые топоры на территории Таиланда явно связаны с культурой монских племен, ко­торые мы застаем здесь к началу письменной истории. Предки этих племен приблизительно на рубеже III—II ты­сячелетий до н. э., как полагают современные исследова­тели, двинулись с прародины аустроазиатов, лежавшей в верховьях Иравади, Салуина, Меконга и Хонгха, на юг, постепенно оттесняя местное население, говорившее на языках папуасского типа, или смешиваясь с ним. В конце II — начале I тысячелетия до н. э. мон-кхмерские племе­на составляли, по-видимому, большинство населения Ин­докитая.

Раскопки неолитических памятников на западе Таи­ланда и на севере Малайзии показали, что в обоих этих районах существовала одна и та же культура (четырех­гранные и плечиковые шлифованные топоры). Керамика выполнена либо вручную способом налепа, либо на гончарном круге, что указывает на выделение гончарного ремесла. Часть сосудов — гладкие, со следами лощения, другие — со шнуровым или текстильным орнаментом.

Ведущий тип хозяйства в это время — оседлое мо­тыжное земледелие в плодородных долинах рек. Охотничье-собирательский уклад сохранился только во внутренних гористых районах. В прибрежной полосе обитали преимущественно рыбацкие племена — возможно, пред­ки современных маукенов Таиланда.

Поздний неолит в Юго-Восточной Азии (конец II — начало I тысячелетия до н. э.) часто называют мегалити­ческим периодом. Появление мегалитических сооружений указывает на то, что рост производства достиг уже такой стадии, когда общество может устойчиво производить из­быточный продукт. В доклассовом обществе этот избыток (в форме избыточного рабочего времени) чаще всего по­треблялся на культовые нужды. В Таиланде не сохрани­лись такие грандиозные мегалитические памятники, как, например, в Лебаи Сибедуге (Ява). Однако сооружения подобного рода, служившие главным образом для отпра­вления культа предков — охранителей племени, имели место и здесь.

2. Бронзовый век

Вопрос о начале бронзового века на территории Таи­ланда пока не решен окончательно. Разные ученые счи­тают начальной датой донгшонской бронзовой культуры в Индокитае (названной по селению Донгшон во Вьетна­ме) время от 800 до 300 г. до н. э. В 1968—1969 гг. В. Г. Сольхейм II выступил с сенсационными статьями о том, что .при раскопках в Ноннокта (Северо-Восточный Таиланд) ему удалось обнаружить бронзовые изделия и слое XXIII в. до и. э. Согласно принятой в настоящее время в советской науке точке зрения, мон-кхмеры могли познакомиться с бронзовой металлургией Индии или Ки­тая уже на рубеже II—1 тысячелетий до н. э.

Собственное же производство бронзы началось в Ин­докитае с VI в. до н. э. Донгшонские бронзовые изделия отличались техническим и художественным совершенст­вом. Одной из характерных черт донгшонской культуры являются бронзовые ритуальные барабаны, богато украшенные рисунками. При раскопках находят также много­численные бронзовые кинжалы и топоры различных форм (втульчатые, широколезвийные и башмаковидные). Гли­няная посуда изготовлялась на гончарном круге. Про­должали сооружаться мегалитические памятники. Слои с донгшонской культурой, как обнаружили раскопки во многих местах Западного Таиланда, лежат поверх слоев неолитической культуры, что доказывает непрерывность культурного развития этих поселений и автохтонность бронзовой культуры в данном регионе.

К III в. до н. э. донгшонцы перешли к производству железа.

Основными чертами хозяйства племен, населявших равнинные и приморские районы Таиланда к концу I ты­сячелетия до н. э., были: 1) рисоводство с применением ирригации; 2) приручение быков и буйволов и использо­вание их при пахоте; 3) высокоразвитая техника обра­ботки металла; 4) хорошее знакомство с мореходством. В социальном отношении для этих племен были харак­терны значительные пережитки материнского права, вы­сокое положение женщины в обществе; в области религи­озных представлений — анимизм, культ предков и боги­ни плодородия, возведение мегалитических культовых памятников (сюда можно отнести каменные круги, от­крытые Н. Зейденфаденом в трех пунктах Восточного Таиланда, каменные террасы на горе Дойсутеп, группы мегалитов в Байябе).

Родственные монам племена лава, живущие в Север­ном Таиланде, сохранили пережитки верований позднего родового общества до настоящего .времени. Подобно сво­им далеким предкам, они еще недавно сооружали менги­ры и другие мегалитические памятники, а также выре­зали символические изображения животных на фасадах мужских домов, в большинстве случаев заменяя камень более доступным и податливым строительным материа­лом — деревом.

В глазах людей первобытного, как и раннеклассового, общества культовая деятельность в сущности ничем не отличалась от чисто производственной: и та и другая вос­принимались как в равной мере обеспечивающие матери­альное благосостояние людей (хороший урожай, приплод скота и т. п.). Отчасти это отражало реальность, так как жрецы, устанавливая сроки начала тех или иных сельскохозяйственных работ, руководствовались не только магическими гаданиями, но и накопленными за века астрономическими наблюдениями над связью явлений в при­роде (приметы), которые позволяли им в должной мере удовлетворительно регулировать сложный сельскохозяй­ственный календарь.

Указанные функции жрецов были столь важны, что у мон-кхмерских племен, как и у многих других племен древности, верховным жрецом обычно становился вождь. (Характерно, что даже в настоящее время, несмотря на многовековое господство буддизма, таиландский король выполняет некоторые жреческие функции, восходящие к первобытной эпохе.)

Первоначально вожди-жрецы не стояли над племенем, а были лишь ого представителями, которые осуществля­ли мистическую связь племени со священным камнем, олицетворявшим умерших предков-покровителей и Зем­лю — производительницу всех благ. Они несли личную ответственность за неурожай и другие бедствия, которые могли постигнуть их народ. Этнографические исследова­ния показывают, что в древнем Таиланде, как и в ряде других древних обществ, практиковался обычай умерщ­вления вождей (впоследствии царей)-жрецов, когда они, по мнению общества, уже не справлялись со своими обя­занностями.

Но чем больше росли технические знания людей и со­ответственно чем устойчивее становился материальный избыток общества, тем больше укреплялись авторитет и власть вождей-жрецов, которые отчасти формально, а от­части действительно руководили сельскохозяйственным процессом.

В то же время развитие производительных сил (улуч­шение обработки почвы, применение металлических ору­дий) создавало возможности для эксплуатации рабов и свободных общинников, для накопления богатств в от­дельных семьях и в конечном счете для образования классов.

Создание государства и классов у монов в значитель­ной степени было ускорено установлением на рубеже на­шей эры тесных тортовых и культурных связей с Инди­ей. Жители приморских областей Юго-Восточной Азии, превосходные мореходы, в этот период достигали на сво­их судах не только Индии и Китая, но даже Мадагаскара на западе и Полинезии на востоке. В то же время и ин­дийцы обладали крупными (вместительностью до 700 пассажиров) кораблями, которые могли совер­шать дальние плавания. Индийские купцы, миссионеры, переселенцы, устремившиеся тогда в страны Юго-Восточ­ной Азии, несли с собой технику и культуру более высоко развитой страны. Это движение индийцев на восток не носило завоевательного характера, пришельцы мирно уживались с местными племенами, главной целью их бы­ла торговля.

Образование в последних веках до нашей эры и в пер­вых веках нашей эры Селевкидской и Римской империй на Западе, империи Маурья, а затем Кушан — в Ин­дии и империи Цинь, а потом Хань — в Китае позволило на несколько веков установить непрерывный торговый путь от Атлантического до Тихого океана и способство­вало развитию оживленной торговли между Востоком и Западом. В число товаров, пользовавшихся большим спросом в странах Средиземноморья, входили пряности, благовония, драгоценное дерево и золото Юго-Восточной Азии. Кроме того, примерно в эту же эпоху в результате передвижения кочевников был перерезан Бактрийский путь, по которому Индия получала драгоценные металлы из Сибири, а приток золота и серебра из Рима был пре­сечен в I в. н. э. указами римских императоров. Это осо­бенно усилило интерес индийских купцов к легендарной Суварнабхуми (Золотой земле). Ученые до сих пор не пришли к единой точке зрения по вопросу о местоположе­нии Золотой земли (это название, встречается и в греко-римских и в китайских источниках). Наиболее вероятно, что под Суварнабхуми индийцы понимали монские зем­ли Южной Бирмы и Южного Таиланда. Небезынтересно, что название одного из центров монской, а затем ранне-тайской культуры на территории Таиланда — Супанбу-ри (Золотой город) является аналогом санскритского слова «Суварнабхуми».

Помимо драгоценных металлов и камней индийских купцов привлекали в монских землях драгоценные сорта дерева, благовония, изобилие дешевой слоновой кости и олова. Но еще важнее было то обстоятельство, что через территорию Таиланда проходил один из крупнейших тор­говых путей, связывающих Индию со странами Дальнего Востока.

Если не считать труднодоступной, а потому второсте­пенной горной дороги, которая шла из Северо-Восточной Индии к Юго-Западному Китаю через Северную Бирму, существовало только два основных пути, связывающих Индию и Китай.

Один шел морем, вокруг Малаккского полуострова. Он был неудобен дальностью, обилием пиратов в индо­незийских проливах и опасностью потерять попутный ве­тер (в этом регионе дуют сезонные ветры — муссоны). Многие купцы поэтому предпочитали срезать его, переби­раясь из Андаманского моря в Сиамский залив другим путем — сухопутно-речным, существовавшим в двух ва­риантах.

Первый вариант этого пути начинался близ современ­ного бирманского города Мьей (Мергуи) (в данном райо­не до сих пор живут моны). Отсюда корабли_шли по р. Тенассерим (совр. Танинтайи) к ее верховьям. Там товары перегружались на повозки и доставлялись через горные перевалы к верховьям р. Меклонг, впадающей в Сиамский залив. Неудобства двойной перегрузки искупа­лись безопасностью и значительным сокращением пути. (Как показали недавние археологические раскопки, Мек­лонг использовался в качестве торгового пути еще в эпо­ху неолита.)

Другой вариант того же пути шел через перешеек Кра, где суда, видимо, иногда перетаскивали волоком. Еще южнее, в северной части Малаккского полуострова, при­надлежащей ныне Таиланду, и на крайнем севере совре­менной Малайзии (в нынешнем Кедахе), грузы сначала поднимались по небольшим речкам Малаккского полуост­рова, текущим на запад, а потом сплавлялись в Сиам­ский залив по другим речкам, текущим на восток. Имен­но вдоль этих торговых дорог и возникли первые госу­дарственные образования на территории Таиланда.

Раскопки в Понгтуке, Наконпатоме, Утонте, Петбури и других центрах монской цивилизации показали, что уже в первых веках нашей эры у монов были большие го­рода, огражденные стенами и рвами, с обширными зда­ниями и величественными храмами. Фундаменты круп­ных строений складывались из латеритных блоков, над­земные части зданий возводились из обожженного кирпи­ча. Здания, в особенности храмы, облицовывались рель­ефной декоративной штукатуркой. Круглые в плане буддийские ступы возвышались на квадратных постаментах. Было найдено большое число скульптур и вотивных таб­личек, отражающих главным образом сюжеты буддий­ской мифологии. В то же время обнаружен ряд изобра­жений, присущих индуистской религии (как шиваизму, так и вишнуизму). Найдены, наконец, памятники, на ко­торых Будда изображен в окружении индуистских бо­жеств.

О дальних торговых связях свидетельствуют обнару­женные в Юго-Западном Таиланде римская серебряная монета III в. н. э. и римская бронзовая лампа I—II вв. н. э. Последнюю находку нельзя считать случайной, так как в ранних монских поселениях найдены многочислен­ные местные керамические подражания лампе этого типа.

Архитектура, скульптура, штукатурные украшения и другие памятники искусства ранней монской культуры несут явные следы подражания индийскому искусству (сначала стиль Амаравати — III—IV вв., затем стиль Гупта — V—VI вв.). Со временем монские мастера соз­дали на этой основе самобытное искусство, в котором, однако, ясно видны родственные связи с индийским ис­кусством.

Причина глубокого влияния культуры Индии на куль­туру монов заключалась в значительной мере в том, что индийцы появились в монских землях, когда здесь уже начался распад родового строя. Крупная торговля, в ко­торую индийские купцы вовлекли монских вождей, не­сомненно, ускорила этот распад, а вместе с ним и разло­жение родовой идеологии. Возникающее классовое обще­ство нуждалось в новой идеологии, в новых, приспособ­ленных к этому классовому обществу формах религии, права, искусства. Подобно тому как возникающие классовые общества германцев и славян заимствовали форму христианской культуры у Рима и Византии, моны и другие народы Юго-Восточной Азии, у которых возни­кало классовое общество, восприняли культуру Индии, в то время как племена, находившиеся на стадии родового строя (в горно-лесной зоне), остались совершенно неза­тронутыми этой культурой.

Принесенная индийцами в Таиланд буддийская рели­гия (в форме хинаяны — «малой колесницы») сохранила там положение господствующей религии вплоть до наших дней. Принятие буддийской религии монами, а впоследствии и танцами имело тогда большое прогрессивное чение. Па смену первобытным верованиям, когда каждое отдельное племя поклонялось своим особым божкам и духам, пришла новая, универсальная религия, не делав­шая различий между людьми по их родовой, племенной или кастовой принадлежности. Такая религия, естествен­но, должна была легко распространяться в условиях раз­рушения родо-племенных связей у монов, когда старые религиозные представления рушились, а новые, самобытные, соответствующие классовому обществу, еще не ус­пели выработаться. Облегчала распространение буддиз­ма и его исключительная веротерпимость, благодаря ко­торой он сначала мирно уживался с индуистскими веро­ваниями, а позднее стойко противостоял отличавшейся нетерпимостью мусульманской и христианской пропа­ганде.

3. Возникновение государственности

Политическая история первых монских государствен­ных образований почти неизвестна. Пока невозможно с точностью восстановить даже названия монских государств начала нашей эры. Древнейший систематический письменный источник по географии Юго-Восточной Азии — «География» Клавдия Птолемея (составлена в середине II в. н. э., но с использованием более ранних источников) — свидетельствует главным образом о том, что Малаккский полуостров и побережье Сиамского за­лива к этому времени были довольно густо усеяны горо­дами и торговыми факториями.

На крайнем севере западного берега Золотого Херсонеса (т. е. Малаккского полуострова) Птолемей поме­щает порт Такола. Это соответствует санскритскому на­званию Таккола (Рынок кардамона), которое часто упо­минается в индийских буддийских книгах II—IV вв. н. э. («Милинда-панья» и «Маха-ниддеса») как крупнейший торговый порт, при перечислении стоящий в одном ряду с Александрией, Суратом, Бенгалом, Китаем. Такжола (под именем Туцзюли или Цзюгули) встречается и в ки­тайских летописях. В 240 г. отсюда отплыло китайское посольство, направлявшееся в Индию. Арабские геогра­фы IX—XIV вв. знали этот порт под именем Какула. По­сетивший его в середине XIV в. знаменитый путешественник Ибн Баттута еще застал здесь богатый,   цветущий город. После этого Таккола исчезает с исторической сцены. Точное местоположение ее пока не выяснено. Наиболее вероятно, что она находилась на перешейке  Кра районе г. Такуалы.

На восточном побережье Малаккского полуострова Птолемей поместил порт Коли. В китайских летописях он упоминается как Цзюли или Цзючжи. Особого расцвета он достиг, видимо, в VIII—X вв., когда арабские географы, именовавшие его Кала(х), называли его основные перевалочным пунктом на пути из Китая в Индию и часто переносили это название на весь Малаккский полуостров. Богатое оловом царство Кала(х) упоминается  даже в «Сказках 1001 ночи».

К северу от Коли Птолемей помещает г. Самарада, который по своему местоположению мог быть предшественником современного   южнотаиландского   города   Наконситамарата.

На северном побережье Перимулийского (т. е. Сиам­ского) залива Птолемей отмечает устье р. Собана. Это явно греческая транскрипция палийского слова «суванна»  («золотая»). В Таиланде до   сих   пор   существуют упомянутый  выше  город  Супанбури и р. Супам (Золотая) в дельте Менама.

К востоку от устья р. Собана  (которая могла быть как Менамом, так и имеющим с ним общую дельту Меклонгом)   Птолемей располагает крупнейший, по его све­дениям, порт Юго-Восточной Азии — Забай. Это единст­венный пункт в данном регионе, говоря о котором  Пто­лемей приводит астрономические наблюдения, позволив­шие ему установить его координаты. В предисловии же к «Географии» Птолемей, ссылаясь на своего предшест­венника Марина Тирского (который сам ссылается на еще более ранний источник), пишет о Забай как о важ­ном посредническом пункте между Золотым Херсонесом и Китаем.

Лежащую к северу от Сиамского залива страну Пто­лемей называет Страной лейстов (пиратов, разбойни­ков), намекая этим на склонность некоторой части мест­ного населения к морскому разбою. Эти лей-сты, по его словам, жили в пещерах и обладали кожей, прочной, как у гиппопотамов, т. е. явно отличались от цивилизованных жителей приморских городов.

Учитывая, что приведенные здесь сведения Птолемея восходят к периоду до нашей эры, можно заключить, что процесс складывания государств в рассматриваемом районе шел неравномерно и первые города-государства, имевшие небольшую территорию, были еще окружены варварской периферией.

Для получения более подробных сведений о древней (и раннесредневековой) истории Таиланда необходимо обратиться к китайским источникам. Первое упоминание о территории будущего Таиланда здесь встречается в ле­тописи «Цяиь Хань шу» («История династии Ранняя Хань»), составленной в I в. н. э. Южный путь из Китая в Индию был освоен китайцами уже в период правления династии Хань. Как сообщает летописец, от южных гра­ниц Китая мореходы после пяти месяцев плавания дости­гали страны Дуюапь, затем, миновав страну Илумо, они в неизвестном нам пункте (страна Шэиьли) Малаккского полуострова пересекали его по суше за 10 дней и попада­ли в страну Фугандуло (возможно, речь идет о двух стра­нах — Фуган и Дуло, так как последнее название встре­чается в летописях и отдельно). Оттуда за два месяца морского пути они достигали Индии. Судя по продолжи­тельности, путь все время шел вдоль побережья.

«Эти страны, — сообщает летописец, — обширны, их население многочисленно, многие их товары необычны. Со времени императора Ву все они приносят дань.

Главные переводчики (китайские чиновники. — Э. Б.)... вместе с добровольцами отправляются в море, чтобы по­купать блестящий жемчуг, стекло, редкие камни и нео­бычные продукты в обмен на золото и шелк. Все страны, которые они посещают, оказывают им гостеприимство и снабжают пищей. Торговые суда варваров доставляют китайцев по назначению. Это выгодное дело для варва­ров, которые также грабят и убивают».

Из этого отрывка мы видим, что «варвары» Юго-Вос­точной Азии в конце I тысячелетия до н. э. далеко обог­нали Китайскую империю в морском деле и что торговля здесь на раннем этапе, как и всюду, была тесно связана с пиратством.

Ко II в. н. э. приморские города, пережив уже доволь­но сложный, хотя конкретно нам неизвестный период ис­торического развития, начинают соединяться в более крупные государственные образования. Инициатором выступает государство Фунань, расположенное в низовьях Меконга. Официальная история Фунани начинается с I в. н. э., .когда, согласно летописям, прибывший в эту страну индийский брахман Каупдинья встретился с местной ца­рицей по имени «Ивовый лист», которая тут же вознаме­рилась захватить и ограбить его корабль (сюжет, уже знакомый нам из приводившихся выше сообщений). Де­ло, однако, окончилось полюбовно. Царица вышла замуж за Каундинью и вручила ему бразды правления, а он, в свою очередь, ознакомил ее и своих новых подданных с основами индийской культуры и религии, которые они вос­приняли.

Западные историки, считающие, что государство Фу­нань появилось именно в этот момент, не учитывают ни постепенности процесса образования государств, ни того, что сама эта легенда отражает не возникновение госу­дарства, а его, так сказать, официальный переход от «языческого» периода к индуистскому, что отнюдь не од­но и то же.

Как сообщает китайская летопись «Лян шу», «один из его (Каундиньи. — Э. Б.) наследников, Хунь Пань-хуан, благодаря хитростям умел разделять города и возбуж­дать в них взаимную подозрительность. Потом он соби­рал войска, нападал на них и подчинял. Затем он посы­лал своих сыновей и внуков править каждым городом от­дельно. Их называли малыми царями. Хунь Пань-хуан умер в 90-летнем возрасте. Его второй сын, Пань Пань, стал царем, но поручил ведение государственных дел своему полководцу Фань Ши-маню... весь народ (после смерти Пань Паня. — Э. Б.) избрал царем Фань Ши-маня. Фань Ши-мань был храбрый и способный. Он сно­ва стал нападать на соседние царства и подчинил их. Все признали себя его вассалами. Он принял титул великого царя Фунани. Затем он построил большие суда, пересек обширный океан и завоевал более десяти царств, в том числе Цюйдукунь, Цзючжи и Дяньсунь.

Он расширил свою территорию на 5—6 тыс. ли. За­тем он пожелал подчинить царство Цзиньлинь, но забо­лел и послал в поход вместо себя своего сына-наследника Цзинь Шэна». Последнее событие произошло приблизи­тельно между 225 и 230 гг. н. э.

Это сообщение свидетельствует, что Фунань была до­вольно типичным раннеклассовым государством, делившимся на удельные княжества, правители которых, как правило, были связаны между собой родством. Власть верховного правителя не отличалась особой прочностью. Ее можно было, видимо, получить по решению «народно­го собрания» (остаток отмирающего родового строя) либо захватить в результате дворцового переворота. Ки­тайская летопись сообщает: «...племянник Фань Ши-ма-ня Фань Чжан, начальник двух тысяч воинов, убил Цзинь Шэна и стал царем. Примерно двадцать лет спу­стя другой сын Фань Ши-маня, Цан, собрал людей и убил Чжана. Но генерал Чжана, Фань Сюнь, в свою оче­редь, убил Цана и сам стал царем. Он построил павиль­он и беседки, где любил прогуливаться утром, и в пол­день он давал три или четыре аудиенции. Иностранцы и простые люди приносили ему в дар бананы, сахарный тростник, черепах и птиц».

'Как видим, в III в. монарх в Фунани еще сравни­тельно доступен для народа и нравы довольно патриар­хальны. В еще большей степени это должно было отно­ситься к удельным княжествам, входившим в Фунань. Однако социальное развитие, ускоряемое интенсивной внешней торговлей и притоком иммигрантов из Индии, шло теперь относительно быстрыми темпами, и, когда в середине VI в., после распада Фунаньской империи, под­чиненные государства вновь выходят на историческую арену, мы наблюдаем здесь уже другую, гораздо более сложную картину.

Анализ источников позволяет прийти к выводу, что к этому времени на территории современного Таиланда существовало пять государств, каждое из которых конт­ролировало какой-нибудь важный торговый путь.

На крайнем юге полуостровного Таиланда, отчасти захватывая северную часть нынешней Малайзии (кня­жество Кедах), находилось государство Дангкасука, возникновение которого местные предания относили к I в. н. э. По его территории проходил самый длинный, но вме­сте с тем наиболее удобный путь через полуостров. Ско­рее всего именно эту страну греки называли Коли, а китайцы — Цзюли (Цзючжи).

Лангкасука, как самая дальняя, была, видимо, одним из первых княжеств, отколовшихся от Фунаньской импе­рии. Уже е 515 г. китайские летописцы регистрируют прибытие в Китай первого посольства из Лангкасуки, от царя Бхагадатты, который таким способом, видимо, по­спешил продемонстрировать свою независимость. В 523, 531, 568 гг. Китай также посещали посольства Лангкасуки.

VI век, вероятно, был веком наивысшего расцвета Лангкасуки. Как сообщает китайская хроника «Лян шу» (охватывающая период с 502 по 557 г.), Лангкасука в это время простиралась на 20 дней пути с востока на запад и на 30 дней пути с севера на юг. Летописец под­черкивает богатство жителей: двойные двери домов, террасы и веранды, особые одежды царя и знати, золо­тые пояса и серьги мужчин, украшенные драгоценными камнями шарфы женщин, мощные оборонительные укрепления столицы, торжественные .процессии. «Монарх выезжает из дворца на слоне, — пишет летописец, — под белым балдахином. Впереди — барабаны и знамена, вокруг — свирепого вида солдаты». (Среди населения малайских областей Патани и Кедах до сих пор бы­туют предания о великом и могущественном царстве Лангкасука.)

Помимо обширных доходов от посреднической тор­говли правящая верхушка Лангкасуки получала также большие доходы от продажи местных продуктов. Из страны вывозили слоновую кость, рога носорога, лучшие сорта алоэ, камфору.

В области идеологии здесь, по-видимому, господство­вал буддизм. Известный китайский путешественник И-цзинь в конце VII в. упоминает Лангкасуку как порт между Вьетнамом и Явой, в котором хорошо принима­ют китайских буддистов.

Процветание Лангкасуки, однако, было недолгим. Уже в следующем столетии на нее надвигается тень грозного соперника — индонезийской империи Шривид-жайи, захватившей контроль над Малаккским проливом и не желавшей терпеть торговых конкурентов. Во второй половине VIII в. Лангкасука подпадает под власть Шри-виджайи и практически исчезает со страниц истории.

Севернее Лангкасуки было расположено княжество Тамбралинга, центр которого скорее всего находился в районе современного Наконситамарата, где найдена санскритская надпись VI в. Название княжества в палийской форме — Тамбралингам — появляется уже в буддийском памятнике II в. н. э. «Маха-ниддесе».

Тамбралинга была явно слабее и беднее как своего южного соседа, так и северного (государства Паньпань, о котором речь пойдет ниже). О посольствах Тамбралин-ги в Китай ничего не известно, поэтому не исключено, что после распада Фунани княжество попало в какую-то за­висимость от одного из соседей.

По сообщениям китайских авторов, правитель Тамбралинги отличался от своих подданных главным обра­зом покроем и расцветкой одежды. В дни аудиенций он поднимался на открытую платформу, так как дворцов в княжестве якобы вообще не было. Вместо посуды жите­ли пользовались пальмовыми листьями, а вместо ложек и палочек для риса — собственными пальцами. На культовые расходы, однако, и здесь не скупились. По сообщению того же информатора, на горе Вунунг по слу­чаю явления Будды была воздвигнута большая бронзо­вая статуя слона.

Во второй половине VII в. Тамбралинга становится вассалом первого крупного государства на территории Таиланда — Дваравати, но столетие спустя меняет хо­зяина. Надпись царя Шривиджайи с датой 775 г., най­денная в Наконситамарате, свидетельствует о том, что границы индонезийской торговой империи, так же как и влияние буддизма махаянистского толка, которому она покровительствовала, продвинулись еще дальше на север.

История третьего полуостровного государства, зани­мавшего земли у северо-западного угла Сиамского зали­ва, в основном на перешейке Кра, более сложна, чем двух предыдущих. Его центром был, по всей видимости, уже упоминавшийся несколько выше город Таккола. Название же самой страны неоднократно менялось. В момент ее завоевания Фань Ши-манем китайцы назы­вали ее Дяньсунь. У более поздних авторов устанавли­вается транскрипция «Дуньсунь».

Китайский историк V в. Чжу Чжи так описывает эту страну: «Дуньсунь — вассал Фунани. Его царя называ­ют Куньлунь[1]. В стране имеются 500 семей купцов ху (жителей Индии и более западных стран. — Э. Б.), два буддийских [монастыря] и свыше тысячи индийских брахманов. Люди Дуньсуня исповедуют их учение и дают им своих дочерей в жены. Поэтому многие брахманы не уезжают отсюда. Они ничего не делают, только изу­чают священный канон, умащивают себя благовониями и проявляют благочестие днем и ночью».

В летописи «Лян шу» содержатся некоторые явно бо­лее ранние сведения о Дуньсуне, а также факты, выяв­ляющие экономическую основу особой щедрости дуньсуньцев к благочестивым бездельникам:

«Более чем в 3 тыс. ли от южной границы Фунани находится царство Дуньсунь, расположенное на океан­ском перешейке. Протяженность этой земли — тысяча ли[2]. Город — в 10 ли от моря. Здесь пять царей, и все они признают себя вассалами Фунани. От восточной гра­ницы Дуньсуня идет путь к Цзяочжоу, от западной — к Тяньчжу и Аньси (соответственно Северный Вьетнам, Индия, Парфия. — Э. Б.).

Люди из всех иноземных стран приходят сюда для торговли, потому что Дуньсунь закругляется и выступает в море более чем на тысячу ли (здесь имеется в виду весь Малаккский полуостров. - Э. Б.). Чжанхай (Сиам­ский залив. — Э. Б.) весьма велик, и морские джонки еще не пересекали его прямо.

На этой ярмарке встречаются Восток и Запад. За день здесь бывает более 10 тыс. людей. Драгоценности, редкие товары — нет ничего, чего бы здесь не было».

Наряду с посреднической деятельностью дуньсуньцы занимались производством медикаментов, парфюмерных изделий и изысканных вин из цветочного сока.

Как сообщает танская энциклопедия, «в стране Дунь-сунь более 10 видов цветов, которые не вянут ни зимой, ни летом. Ежедневно собирают десять видов этих цветов. Когда их высушат, их благоухание усиливается, и их по­рошком посыпают тело».

В то время как одни китайские летописцы довольно много рассказывают о Дуньсуне, другие авторы (зача­стую их современники) как будто не знают о существо­вании такого государства и помещают па его место в этот же период другое государство — Паньпань. Но это кажущееся противоречие легко разрешить, если принять гипотезу, что Фань Ши-мань, завоевав Дуньсунь, пере­именовал его в честь своего предшественника и благо­детеля Пань Паия. Новое, официальное название прижи­лось у некоторых авторов, тогда как другие продолжали пользоваться старым.

Источники, в которых государство на перешейке на­зывается Паньпань, освещают в основном политиче­скую и идеологическую историю страны, хотя отчасти затрагивают и другие вопросы. Эти материалы выявля­ют особо тесные политические связи данной вассальной страны с Фунаныо и, более того, свидетельствуют, что, являясь самой развитой в социально-экономическом от­ношении частью Фунаньской империи, страна-вассал ока­зала глубокое влияние на дальнейший ход развития идеологии и политической организации государства-сю­зерена.

В дошедшем до нас сообщении Ма Дуань-линя, писавшего в XIII в., по опиравшегося на гораздо более ранние источники, дается такое описание страны Паньпань:

«Большинство населения живет на берегу моря. Эти варвары не знают, как строить оборонительные стены. Они ограничиваются палисадами[3].

Король (на приемах. — Э. Б.) полулежит в золотом ложе в виде дракона. Важные лица из его окружения становятся перед ним на колени, выпрямив тело и скре­стив руки на плечах».

При дворе много брахманов, которые «приезжают из Индии и в большом почете у царя...»

Далее излагается устройство государственного аппа­рата, состоящего из четырех главных министров и мно­жества мелких чиновников, в титулах которых, несмотря на китайскую транскрипцию, угадываются индийские термины.

Более подробно эту систему, однако, можно предста­вить не по довольно скудным материалам о Паньпане, а по источникам камбоджийской истории начиная с V в. Причину этого объясняет следующая запись в хронике:

«Цзяо Чжэн-ю (Каундинья II. — Э. Б.) был брах­маном из Индии. Однажды божественный голос сказал ему: „Ты должен править Фунанью". Каундинья возра­довался всем сердцем и отправился на юг, в Паньпань. [Затем] народ Фунани узнал его. Все царство преиспол­нилось радостью, народ явился к нему и избрал его ца­рем. Он изменил все законы и привел их в соответствие с обычаями Индии».

Ниже сообщается, что один из его преемников (Шри Индраварман) начал проводить активную международ­ную политику и в 434, 435 и 438 гг. направлял посольст­ва в Китай. Таким образом, полулегендарная деятель­ность Каундиньи II должна была приходиться примерно на первую треть V в. н. э. Это было важное время в исто­рии Юго-Восточной Азии. Западные историки связывают с ним так называемую вторую волну индианизации реги­она. Победоносные походы индийского императора Самудрагупты, закончившего к 375 г. завоевание значи­тельной части Индии, повлекли за собой эмиграцию из страны большого числа его политических противников, особенно южных аристократов. Многие из них, потеряв свои доходы в Индии, устремились в Золотую землю — Суварнабхуми. Здесь же они, естественно, более всего оседали в главном центре международной торговли Юго-Восточной Азии — в Паньпане, там, где представ­лялась возможность максимально быстрой наживы. Войдя, несомненно, в контакт с местной знатью, они, видимо, быстро превратили Паньпань в идеологический центр Фунаньской империи, который очень скоро начи­нает претендовать на особую, привилегированную роль в этом пока довольно слабо связанном конгломерате го­сударств. В правление китайского императора Вэня (424—453), т. е., возможно, еще при жизни Каундиньи II, Паньпань уже направляет в Китай первое самостоя­тельное посольство, а в VI в. делает это значительно чаще, чем какая-либо другая страна Юго-Восточной Азии (в 527, 529, 530, 532, 533, 534, 536, 540, 551, 571, 584гг.).

Таким образом, отнюдь не обаятельная личность Каундиньи II обеспечила ему «всенародное избрание» на трон Фунани, а энергичная поддержка паньпаньских аристократов и торговцев, за которую он и его преемники щедро их отблагодарили.

Данная конкретная историческая ситуация повела, видимо, также « тому, что с этого времени в Восточном Индокитае индуизм на несколько веков занял положение господствующей религии, а буддизму пришлось ограни­читься второстепенной ролью, тогда как в Западном Индокитае с самого начала сложилось скорее обратное положение. Даже на территории Паньпаня, в точение по крайней мере двух веков игравшего роль важнейшего индуистского центра, археологические раскопки до сих пор выявляют почти исключительно буддийские памят­ники.

О существовании проповедников буддийской и даос­ской религий в Паньпане, опиравшихся в то время на поддержку простого народа, которому они импонировали своей скромностью в быту, свидетельствуют китайские летописи:

«В этой стране есть десять монастырей для монахов и монахинь, которые изучают буддийские священные книги и не пьют вина, хотя едят мясо. Есть также даос­ский монастырь. В нем правила очень строги. Его мона­хи воздерживаются и от вида и от мяса».