ГЛАВА VIII

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ МОНАРХИИ И ЕЕ РАЗВИТИЕ В КОНЦЕ XVIII—ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

1. Реставрация сиамской феодальной монархии

В период, когда власть перешла к генералу Пья Чакри, вошедшему в историю под именем Рамы I (1782 — 1809), Сиам был самым обширным государством Юго-Восточной Азии. Территория его почти вдвое превышала территорию Аютийского королевства до бирманского за­воевания. К коренному Сиаму были присоединены Чиангмай, Луангпрабанг, Вьентьян и более мелкие лаос­ские государства. Сиамская держава продолжала рас­ширяться и в первую половину правления нового короля (до 1795 г.). Быстро возрастало ее военное могущество.

Соседи Сиама по региону в эти годы оказались ослаб­лены и не могли серьезно соперничать с ним. Бирма бы­ла истощена авантюрными войнами предшествовавших десятилетий. Во Вьетнаме полыхало пламя крестьянской войны тэйшонов (1773—.1802). Колониальная империя голландцев в Индонезии утратила былую силу, потеряв морскую торговую монополию в Южных морях в резуль­тате неудачных войн с англичанами. Испанская колония на Филиппинах находилась в еще более плачевном со­стоянии после английского нашествия и мощной кресть­янской войны. Сами же англичане пока не успели закре­пить своих военных успехов в Юго-Восточной Азии: в 1789 г. в Европе разразилась Великая Французская революция, и Англия, как и все колониальные державы, вплоть до 1815 г. вынуждена была заниматься преиму­щественно европейскими делами. Сиам использовал ос­лабление своих соседей и полученную на несколько де­сятилетий передышку от давления европейских держав. Уже в вопросе о столице государства проявилась оп­ределенная смелость нового правителя Сиама. Если ре­шение Пья Таксина перенести столицу страны в дельту Менама, в Тонбури, еще могло носить характер истори­ческой случайности (разрушение старой столицы, опора в первый период войны на приморские районы), то Ра­ма I Чакри, сохранив столицу на старом месте (он лишь перенес ее на левый берег реки, в Бангкок), как бы пря­мо заявил, что отныне страна будет опять и более чем когда бы то ни было повернута лицом к морю.

Европейцы в это время не внушали сиамскому прави­тельству страха. Хотя христианская наемная лейб-гвар­дия была единственной воинской частью, защищавшей Таксина во время переворота, Рама I не применил ника­ких репрессий ни к этим наемникам, ни к другим хри­стианам. Он вновь пригласил в страну католических миссионеров, изгнанных Пья Таксином в конце 1779 г., и сделал это отнюдь не из склонности к христианству. 26 апреля 1782 г. французский миссионер Куде писал своему начальству в Париж: «Новый король на первой же аудиенции христианам сказал, что хочет вернуть мис­сионеров. Он послал в Макао христианина (сиамца. — Э. Б.), капитана королевского судна, с письмом пракланга, в котором высказывалась просьба прислать миссио­неров и сообщалось, что король Сиама хочет дружить со всеми иностранцами и поощрять их торговлю как никог­да». И действительно, внешняя торговля Сиама со стра­нами Юго-Восточной Азии и Китаем в последние два десятилетия XVIII в. и в первой половине XIX в. при­обрела весьма внушительные размеры, принося немалые доходы государственной казне.

В то же время сиамские короли были в состоянии поддерживать военную гегемонию над большей частью Индокитайского полуострова.

Беглый вьетнамский король Нгуен Ань, чтобы зару­читься поддержкой Рамы I в отвоевании своего трона у тэйшонов, вынужден был признать себя вассалом Сиа­ма. В течение нескольких лет в Бангкоке находилась штаб-квартира Нгуен Аня. Сиамские войска  содейство­вали реставрации во Вьетнаме прежнего режима.

В Камбодже, которая в первой половине XVIII в. была яблоком раздора между Сиамом и Вьетнамом, правительство Рамы I распоряжалось как в собственной вотчине, смещая и назначая королей по своему усмотре­нию. К середине 90-х годов XVIII в. к Сиаму не только перешли последние южнолаосские, области, остававшиеся под властью камбоджийского короля, но были аннекси­рованы (в 1795 г.) две плодороднейшие провинции корен­ной Камбоджи — Баттамбанг и Ангкор (Сиемреап).

На юге значительная часть малайских княжеств вы­нуждена была формально признать сюзеренитет Сиама и на деле считаться с его политическими требованиями.

На западе Рама I не пытался перенести войну на территорию Бирмы, и не только потому, что не хотел по­вторить ошибку бирманских королей, истощивших свою страну в сиамских походах. Мало связанная с внешней торговлей, Бирма не представляла интереса для сиам­ского правительства. Поэтому здесь Рама I и его пре­емники придерживались чисто оборонительной тактики, отражая эпизодические набеги бирманцев.

Таким образом, внешне Сиам при Раме I выглядел могущественной державой. В то же время внутреннее положение в стране было еще очень неустойчивым, и правительству Рамы I приходилось творить чудеса изво­ротливости, чтобы твердо удерживать в своих руках власть.

Старое феодальное государство фактически было полностью разрушено в ходе страшных потрясений 60— 70-х годов. Во время пожара в Аютии в апреле 1767 г., как уже упоминалось выше, были уничтожены многие старые законы и списки кабально-обязанных. Старый феодальный класс (как светская, так и духовная его фракция) был за эти годы частью физически истреблен, частью отстранен от власти и полностью деморализован. Новый феодальный класс только начал складываться в последние годы правления Пья Таксина.

Фактически все надо было создавать заново: аппарат, законы, феодальную иерархию. Уничтожив Пья Таксина, Рама I и его наследники не могли сразу ликвидировать последствия крестьянской войны, перечеркнуть уступки, сделанные крестьянству.

Новая власть чувствовала себя еще весьма неуверен­но и не была в состоянии возродить абсолютный деспо­тизм сиамских правителей XVII—XVIII вв. Ей пришлось прибегать к демагогическому заигрыванию с народом, выдвигая лозунги возвращения ко временам патриар­хального, «истинно буддийского» правления древних королей.

Заимствованная в индуистской религии идея божест­венности короля была в первые годы династии Чакри ре­шительно не в моде. Уже в 1782 г. Рама I приказал унич­тожить каменные линги — материальное воплощение божественной сущности прежних королей. В 1785 г. была изменена традиционная форма присяги: в дальнейшем чиновники не должны были оказывать божеские почести изображениям королей, а вместо этого должны были чтить изображения Будды. Как пояснял указ, почитание прежних королей раньше Будды было нечестивым обы­чаем, короли прежних времен слишком мнили о себе.

Очень большое внимание Рама I уделял организации буддийской церкви. Только за первые два года его прав­ления было издано семь королевских указов по этому поводу. Рама I прежде всего стремился поставить под свой контроль все руководство буддийского ордена. Большинство настоятелей монастырей, назначенных Пья Таксином, он лишил их должностей. Одновременно он вернул должности многим другим, потерявшим монаше­ское звание при Таксиие. Во всех указах подчеркивалась роль Рамы I как защитника буддийской церкви.

В 1788 г. под контролем Рамы I был проведен цер­ковный собор, «очистивший» в духе задач времени буд­дийский канон — «Типитаку».

Щедро оделяя буддийских монахов, Рама I в то же время требовал от них железной дисциплины и высокого морального уровня «для примера народу». По указу, изданному в 1801 г., 128 монахов были посланы на ка­торжные работы за пьянство, разврат, покупку импорт­ных предметов роскоши и разбой. Здесь важен не только сам факт осуждения монахов, а демонстративная рекла­ма этой решительной меры в народе.

В 1805 г., после одиннадцатимесячной работы, сиам­ские юристы создали новый свод законов, в котором от старого кодекса сохранилась примерно десятая часть. Как и в прежнем кодексе, в основу формально были положены древнеиндийские законы Ману, но за индийски­ми юридическими формулами скрывалось вполне само­бытное содержание. Достаточно указать на предисловие к своду законов, где излагается весьма любопытная ле­генда о происхождении сиамской государственности.

Согласно этой легенде, Земля первоначально была раскаленным шаром, который потом остыл. После этого некие небесные создания, привлеченные ароматом Земли, спустились на нее и тем самым превратились в людей. Эти первобытные люди избрали себе царя, получившего прозвище «Великий избранник». В его обязанность вхо­дило соблюдение 10 королевских добродетелей, поддер­жание 5 принципов морали и т. п.

Таким образом, сиамские монархи стали править не на основании мандата, полученного от какого-нибудь бо­га, а на основе «общественного договора» с равными ему по своему божественному происхождению соплеменника­ми. Это в корне противоречило господствующим древне­индийским социальным теориям о происхождении монар­хии и о делении общества на известные, неравные от рождения касты.

Для юридической практики Сиама первой половины XIX в. эта легенда была совершенно бесплодной, но она не была лишней как одно из звеньев социальной демаго­гии, которой ранние Чакри опутывали сознание народа.

Вместе с тем новой династии пришлось пойти и на реальные уступки народным массам. Так, указ 1784 г. в, противовес указу 1740 г., о котором говорилось выше, разрешал простолюдинам (прай) становиться чиновни­ками. Этим, в сущности, было законодательно закрепле­но право, захваченное крестьянами явочным порядком сразу после 1767 г. В 1785 г. был издан указ, официаль­но утверждавший происшедший еще при Пья Таксине переход от шестимесячной государственной повинности к четырехмесячной. При сыне Рамы I, Раме II (1809— 1824), этот срок был уменьшен до трех месяцев. В 1788г. долговые рабы были полностью освобождены от несения государственной повинности. Еще в 1783 г. был издан указ, разрешавший крепостным (прай сом), недовольным своими хозяевами, переходить в разряд государственных крестьян (прай лыанг). В 1787 и 1788 гг. были изданы указы, направленные против закрепощения и порабоще­ния государственных крестьян. В 1810 г. Рама II объявил амнистию всем беглым государственным и крепост­ным крестьянам при условии, что они вернутся на свои места или же останутся (но уже навсегда) с выбранным ими новым начальником.

Весьма характерно, что даже в 20-х годах XIX в. пря­мые налоги в денежном   исчислении не превышали, а иногда даже были ниже налогов, установленных в 80-х годах  XVII в. Учитывая, что стоимость денег за это время упала, сохранение такой фиксированной государ­ственной  ренты   позволяло  накопляться   известным из­лишкам в хозяйстве крестьян. Это повлекло за собой, с одной стороны, рост народонаселения. Население Сиама в первой четверти XIX в. составляло около 5 млн. про­тив примерно 2 млн. в конце XVII в. (правда, территория государства за это время также расширилась, но в ос­новном за счет слабозаселенных районов). С другой сто­роны, это повлияло на расширение внутренней торговли. «От одного конца страны до другого все в движении, по каналам и рекам спешат бесчисленные барки, чтобы до­ставить товары в лавки и  склады столицы», — писал живший в Сиаме во второй четверти XIX в. французский епископ Паллегуа.

Желая укрепить свою социальную базу, ранние Чак­ри в то же время начали широко привлекать в страну китайских иммигрантов. Иммигрантам предоставлялись самые широкие льготы. Если коренные сиамцы были обя­заны нести ежегодно трехмесячную государственную бар­щину с денежным эквивалентом 18 бат, китайцы платили лишь подушный налог — 1,5 бата в год. Чуждые местно­му населению, они, по крайней мере на первых порах, должны были сохранять лояльность правительству и часто включались в сиамскую администрацию на низ­шем, а иногда и на довольно высоком уровне.

Помимо условий для притока активной рабочей силы (китайских ремесленников и земледельцев, возделывав­ших интенсивные культуры) сиамские короли создали также условия для притока китайского купеческого ка­питала. Как указывает Дж. Кроуферд, в 1882 г. строи­тельство джонки водоизмещением 1500 пикулей (90 т) в Фуцзяни стоило 3 тыс. испанских долларов, а в Бангко­ке — 1350, Таким образом, на стоимости одной тонны водоизмещения в Сиаме китайские купцы выгадывали более 18 испанских долларов.

Наконец, китайские иммигранты поставляли опытных моряков для сиамского флота.

В итоге китайское население Сиама резко возросло, В первом же дошедшем до нас упоминании о численно­сти населения Бангкока говорится, что половину его со­ставляют китайцы.

Организация   правящего  класса   при  ранних  Чакри формально регулировалась, как и прежде, законами Бо-ромотрайлоканата, но по существу она  весьма   отлича­лась   от   системы,  получившей   наивысшее  развитие  в XVI—XVII вв. Отстранение от власти  членов  королев­ского дома  (кроме самого короля и в лучшем случае и его  наследника),  анонимность  чиновников, официально не имеющих ни роду, ни племени и полностью зависящих от прихоти короля, — все  эти   меры, поддерживавшие абсолютную деспотию, теперь пришлось отменить. При Раме I сформировалась, а при Раме II расширилась  и полностью закрепилась система родственных связей: между несколькими могущественными семьями, в руках которых были сосредоточены все основные рычаги власти. Еще при Пья Таксине будущий Рама I и его ближай­ший соратник Буннак   (потомок арабских купцов,  в XVII в. поселившихся  в Сиаме) женились  на   сестрах, происходивших из влиятельной семьи Бангчан. Впослед­ствии Буннак, занявший пост первого министра при но­вом   короле,   отдал   ему   в   жены   пять   своих   дочерей. На протяжении более полувека разросшиеся семьи Бун­нак и Бангчан, тесно связанные родством между собой и с королями, поставляли кадры для важнейших постов в государственном аппарате. В то же время принцы — пря­мые потомки Рамы I — также  не   были   отстранены от власти, а имели свою, весьма существенную долю в уп­равлении. Рама I начал, а Рама II развил в полной мере систему кромов принцев. Она   заключалась   в  том, что определенное число (при Раме I — 11) принцев и прин­цесс получали в управление собственные кромы с соот­ветствующим аппаратом и обслуживающими их людьми. Это можно было бы расценить как своеобразное возрож­дение удельных владений, если бы при Раме II ведущую роль не заняли особые кромы принцев, а именно стоящие над старыми кромами — министерствами, управляемыми чиновниками. Так, принц Четсабодин (он же Кром Чат), будущий король Рама III, долгое время стоял  во главе крома, контролировавшего кром Пракланг, т. е. являлся в сущности шефом всей внешней торговли и судострое­ния, а праклангом был сын Буннака — Дит Буннак, будущий первый министр.

Такое тесное деловое и родственное переплетение не­скольких семей создавало компактную правящую груп­пу, которую очень трудно было расшатать, тогда как в средневековом Сиаме высшие чиновники и принцы были разобщены и даже посещение ими друг друга в их до­мах могло караться смертной казнью.

Ранним Чакри удалось создать пригодную к конкрет­ным условиям стабильную систему власти, и это сыграло свою роль в начавшейся вскоре борьбе Сиама за сохра­нение государственной независимости.

2. Сиамская торговля накануне нового натиска западных держав

До конца наполеоновских войн, и даже в первые го­ды после них, когда Англия и Голландия еще продолжа­ли выяснять свои отношения, делить и переделять коло­нии и сферы влияния в Южных морях, условия для разви­тия сиамской внешней торговли были еще весьма благо­приятны.

Наиболее крупную по объему торговлю Сиам вел с Китаем, причем наряду с товарами, которые экспортиро­вались в эту страну еще в XVII в., в сиамском экспорте появляются и занимают ведущее место два новых това­ра — рис и сахар. Эпизодический экспорт риса в Китай имел место еще в первой половине XVIII в. Так, в 1722г., узнав, что рис в Сиаме крайне дешев, китайский импера­тор приказал вывезти из этой страны 300 тыс. пикулей (18 тыс. т) риса. Но систематический вывоз риса в Китай,. как и в некоторые другие страны, из Сиама начался только в конце XVIII в. По мнению Дж. Кроуферда, в начале 20-х годов XIX в. Сиам по вывозу риса стоял на втором месте в Азии после Бенгала.

В 1821 г. общий объем торговли Сиама с Китаем только на сиамских судах составлял 24562 т, а вместе с тоннажем китайских судов — 35093 т. Всего в сиамо-китайской торговле было занято около 140 крупных джо­нок. Средняя прибыль от нее составляла 300%. Даже при гибели каждого второго судна (а потери были явно меньше) владельцы товаров (сиамский король, принцы, крупные чиновники, китайские купцы) не оставались в накладе. В Китай вывозились как товары, находившиеся в монопольном владении сиамского государства (олово, слоновая кость, кардамон, сапановое дерево, орлиное, или алойное, дерево, камедь и ласточкины гнезда), так и товары, свободно обращавшиеся на рынке (рис и сахар, составлявшие основную массу экспортируемых товаров, черный перец, хлопок, кожи и шкуры быков, буйволов, оленей, леопардов, панцири черепах, перья пеликанов, павлинов и других птиц, красное и розовое дерево для мебели, лаковая кора, арековые орехи и др.).

Для облегчения торговли с Китаем сиамское прави­тельство в первой четверти XIX в. каждые три года на­правляло посольство с дарами китайскому императору и ежегодно — его наместнику в Гуанчжоу. Посольство сопровождали два торговых корабля водоизмещением 900—1000 т каждый, грузы которых согласно обычаю продавались беспошлинно.

На втором месте по значению для Сиама стояла тор­говля с княжествами Малаккского полуострова и остро­вами Индонезийского архипелага. Сиамские суда регу­лярно посещали порты Келантана, Тренгану, Паханга, Рио, Сингапур, Малакку, Пенанг, Батавию (Джакарту), Семаранг, Черибон, Палембанг, Понтианак. В 1825 г. малайские порты посетило от 30 до 40 сиамских судов, основанную в 1819 г. английскую колонию, порт Синга­пур, — 26, порты Явы и Борнео (Калимантана) — шесть. Основными предметами вывоза в эти районы бы­ли рис, падди, растительное масло, сахар, соль, железо и железные изделия, лаковые изделия, бензоин, грубая керамика. Обратными рейсами из Малайи везли золотой песок, малайские текстильные изделия, а также ряд то­варов, шедших на реэкспорт в Китай, — олово, птичьи гнезда, акульи плавники, некоторые сорта орлиного де­рева, перец, ротанг. Из Сингапура и с Пенанга импор­тировали различные британские и индийские изделия, а также опиум.

Весьма обширной была торговля с Камбоджей. Сиам­ские купцы ввозили в эту страну китайские, европейские и индийские ткани, сиамское железо, а вывозили из нее (главным образом для реэкспорта) камедь, кардамон, слоновую кость, кожи, рога, сушеное оленье мясо, соле­ную рыбу.

В Лаос экспортировали соль, соленую рыбу, китай­ские (посуду, стеклянные бусы), индийские и европейские товары. Из Лаоса везли золотой песок, лак, камедь, бензоин, кардамон, слоновую кость, рога, шкуры тигров, воск, кожи, меха, хлопок, шелк-сырец, тик, медь, свинец.

Между Бангкоком и вьетнамскими портами — Сайго­ном, Файфо и Хюэ — совершали торговые рейсы 40—50 небольших сиамских судов. На них ввозили во Вьетнам необработанное железо, железные сковороды, табак, опи­ум, европейские и китайские товары и вывозили оттуда материал для мешков и парусов, обработанный и необ­работанный шелк и некоторые другие товары.

По интенсивности международная торговля Сиама в первой четверти XIX в., видимо, не уступала торговле XVI—XVII вв., хотя географически была уже. В XVII в. сиамские суда курсировали от Аравии до Японии. Теперь же некогда очень крупная непосредственная торговля Сиама с Японией полностью прекратилась. Незначитель­ный обмен товарами происходил лишь через посредни­ков на китайском рынке. Торговая линия Юго-Восточная Азия — Средний Восток тоже была потеряна для Сиама после завоевания Индии англичанами. В самое Индию ходил единственный сиамский корабль европейского ти­па. Но и он не мог конкурировать здесь с британским торговым флотом. Один из его очередных рейсов в Каль­кутту в 1821 — 1822 гг. окончился убытком в 24 тыс. бат.

Общая годовая стоимость экспорта Сиама в первой половине XIX в. достигала в отдельные годы 5,5 млн. бат, а импорта — 4,3 млн. бат. На разницу в соседних странах приобретались золото и серебро, которые шли главным образом на украшение дворцов и храмов.

В импорте Сиама на первом месте по важности стоя­ли так называемые стратегические товары: пушки, ружья, порох, штыки, свинец в зернах, сталь в брусках, листы меди для обшивки кораблей, жесть, гвозди, пару­сина, цинк. Сиамское правительство придавало особое значение ввозу именно этих товаров и обеспечивало на­логовые льготы купцам, которые их ввозили.

На втором месте были ткани и пряжа: сукно, хлопча­тобумажная ткань, хлопчатобумажная пряжа, бархат, золотые и серебряные нити и мишура. Некоторые из этих товаров поступали в виде полуфабрикатов к сиамским ткачам. Основным потребителем импортируемых тканей была столичная знать. Однако часть хлопчатобумажных тканей поступала и в провинция, главным образом в центральные. Их доставляли туда мелкие торговцы — китайцы на лодках по разветвленной системе рек и ка­налов.

В сравнительно небольших количествах ввозились такие европейские и китайские товары, как фарфор, фа­янс, оконное стекло, краски, черепица, кафель, ножи, замки, мыло, бумага, чернила, очки, часы, зонты, зеркала, золотые, серебряные и медные вазы, статуэтки, парфю­мерия и др.

Об уровне товаризации сиамского хозяйства можно в какой-то степени судить, в частности, по тому факту, что в 1822 г. в Бангкоке насчитывалось 32 тыс. мелочных лавок-лодок.

Такова была в целом экономическая ситуация к вес­не 1822 г., когда в устье Менама бросил якорь британ­ский военный корабль, на борту которого находился Джон Кроуферд, первый английский посол в Сиаме со времени фактического разрыва англо-сиамских отноше­ний в XVII в.

3. Дипломатическая борьба Сиама с западными державами

Интересы Англии должны были в этот период неми­нуемо столкнуться с интересами Сиама. После основания в 1819 г. колонии Сингапур Англия всерьез начала за­крепляться на Малаккском полуострове. Сиам же, зна­чительно упрочивший к тому времени свое положение, стал развертывать экспансию в Северной Малайе, на ко­торую он притязал с XIII—XIV вв. Еще в 1818 г. Рама II приказал своему вассалу султану Кедаха напасть на со­седнее княжество Перак и принудить его правителя по­слать в Бангкок «бунгамас» — цветы из золота и серебра, знак вассальной зависимости. Султан Кедаха не выпол­нил этого приказа. Тогда в 1821 г. против него было послано сиамское войско. Армия султана была разгром­лена, сам он бежал на Пенанг, подчиненный в 1786 г. Англией. Возникла реальная угроза захвата Сиамом расположенных южнее Перака и Селангора, тогда как эти княжества, истощавшие друг друга во взаимной вражде, все более интересовали англичан. Почва для вмешательства Англии была, таким образом, подготовле­на, и началом такого вмешательства по существу явился визит Кроуферда.

Кроуферд прибыл в Бангкок 29 марта 1822 г., и уже на следующий день его принял пракланг (министр ино­странных дел и внешней торговли) Суривонг Коса (Дит Буннак), вопросы которого, как отмечает сам Кроуферд, были деловые и разумные. 3 апреля английский эмиссар был принят старшим сыном короля принцем Четсабодином, контролировавшим ведомство пракланга. Четсабодин проявил недюжинное знание европейской политики и как бы невзначай поинтересовался, какие именно вой­ны ведет Англия в Европе. 7 апреля 1822 г. у Кроуферда состоялась новая встреча с праклангом.

В ходе беседы Дж. Кроуферд заявил о желании полу­чить полную свободу торговли для английских купцов. Пракланг потребовал в обмен на это свободную прода­жу сиамскому правительству огнестрельного оружия. Но Кроуферд двусмысленно ответил, что поставки оружия возможны только таким странам, которые не воюют с друзьями и соседями Англии. В данном случае он как бы намекал на возможный союз Англии с традиционно враждебной Сиаму Бирмой (на самом деле Англия уже активно готовила против Бирмы войну).

Дипломатический ход английского посла должен был прежде всего замаскировать нежелание англичан допу­стить усиление военных позиций Сиама в Малайе. В то же время у Кроуферда были и другие, еще более серьез­ные причины не давать сиамцам современного оружия. Ознакомившись с укреплениями, защищавшими тогда вход в Менам, он подчеркивал в своем отчете легкость захвата Бангкока внезапным нападением с моря.

Тайный смысл отказа Кроуферда, однако, был быстро разгадан сиамцами. Как только два года спустя разра­зилась первая англо-бирманская война, они энергично начали строить укрепления европейского типа по всему побережью. Впрочем, и в самый момент описываемых переговоров определенные круги в Сиаме открыто гово­рили об угрозе английской агрессии. «Интриганы уверя­ют, — с досадой писал Кроуферд в отчете, — что англи­чане пришли сюда со сладкими словами, притворяясь, будто хотят только торговать, затем, немного погодя, они попросят разрешения построить факторию, затем стену вокруг нее, потом поставят на эту стену пушки и, нако­нец, захватят эту страну, как уже было во многих слу­чаях. Они прибавляют, что англичане, хотя и не ведут сейчас войны в Индии, но держат там под ружьем боль­шую армию, которая не может не быть пущена в ход».

8 апреля 1822 г., на девятый день после прибытия в Бангкок, Кроуферд, не имевший по своему статусу права на аудиенцию у короля, был принят Рамой П. Такая опе­ративность сиамского двора и вдобавок нарушение им же самим традиционного дипломатического этикета пока­зывают, насколько серьезно сиамцы относились к невы­сказанным целям английского посольства. Одним из пер­вых вопросов Рамы II был вопрос, с ведома ли короля Англии предпринято посольство или это частная инициа­тива губернатора британских владений в Индии Гастинг­са. В заключение встречи Рама II подчеркнул, что Сиам более всего нуждается в огнестрельном оружии.

Затем последовали новые переговоры с праклангом и принцем Четсабодином. В промежутках послов знакоми­ли с достопримечательностями столицы, в том числе им, как бы между прочим, показали большой пороховой завод.

В своих беседах с Кроуфердом пракланг и Четсабодин старались как можно лучше выяснить дальнейшие колониальные планы Англии. На аудиенции 18 апреля принц спросил английского посла, какой доход приносит Цейлон. Дж. Кроуферд стал уверять, что Англия терпит там одни убытки (но он вынужден был признать в своем дневнике, что «сиамцы были прекрасно осведомлены о ситуации»). Чтобы замять неловкость, один из членов посольства завел речь о том, что Англия пребывает в мире со всеми народами. «Зачем же вы содержите такой большой флот?» — немедленно спросил его пракланг. Англичане уклонились от ответа.

В ходе дальнейших переговоров проявилось двойст­венное отношение сиамского правительства к англича­нам.

Возможно, за этим стояли две разные группы лиц. Так, сам Кроуферд в дневнике отмечал, что во дворце борются за власть «две партии»: одна — во главе с принцем Четсабодином и праклангом, другая — во главе с юным принцем Чао Фа (будущий Рама IV Монгкут). Но колебания в переговорах могли исходить и от самого старого короля Рамы II.

Единственное требование англичан, на которое сразу последовал твердый отрицательный ответ, — это требо­вание экстерриториальности. Остальные предложения Кроуферда дали пищу к длительной дискуссии.

Так, на просьбу Дж. Кроуферда снизить импортную пошлину с 8 до 6% пракланг возразил, что португальцы в 1818 г. уже получили такую льготу, но никакой торгов­ли все равно не ведут. Затем он согласился на указанное снижение пошлины. Но в беседе 25 мая поставил в этой связи условие, что в Бангкок ежегодно должно приходить не менее пяти английских торговых кораблей. В проекте же торгового соглашения, представленном праклангом 6 июня, о снижении налогов не было сказано ни слова, зато гарантировалась «свободная и неограниченная тор­говля», которой все время добивался Кроуферд. (По его мнению, именно государственная торговая монополия на целый ряд важных товаров и право первой покупки им­порта, традиционно принадлежавшее королю, препятст­вовали европейской торговле в Сиаме, что же касается пошлин на товары или тоннаж, они, как считал Кроу­ферд, были невелики.) Но всего четыре дня спустя эта важнейшая уступка была взята назад при помощи не­большого «редакционного» замечания сиамцев, после слов «свободная торговля» добавивших: «с комендантом порта» (читай: с государством).

Создается впечатление, что сложная дипломатическая игра с сиамской стороны имела целью прощупывание подлинных намерений англичан, выяснение, как далеко они пойдут в своих ответных уступках и насколько они опасны в данный момент. Поэтому Кроуферда то соблаз­няли договорными льготами и выгодными торговыми сделками (например, поставкой в Бенгал 24 тыс. т соли в один год), то пугали американской конкуренцией. «Эти люди (американцы. — Э. Б.) привозят нам то, что нам больше всего нужно, — огнестрельное оружие, — заявил пракланг, — и забирают у нас большие партии сахара и другие продукты страны». К этому он, явно преувеличи­вая, добавил, что в текущем году ждет прибытия 8—10 американских кораблей. В другой раз пракланг обратил внимание Кроуферда на широкое распространение в Сиаме посадок кофе, созданных с целью экспорта в Аме­рику.

В целом, как отмечает Н. В. Ребрикова в «Очерках новой истории Таиланда», главным был вопрос об ору­жии. Как только стало ясно, что оружие предоставлено не будет, в сиамском правительстве возобладало мнение не идти ни на какие уступки, несмотря на возможную опасность в будущем.

Договор, подписанный 10 июня 1822 г., принял харак­тер вежливой констатации уже существующих фактов. Англичане обязывались предоставлять свои суда для обыска и выгружать на сушу пушки и прочее оружие перед входом в Менам. Сиамцы давали обязательство не повышать в дальнейшем налоги и пошлины, а начальник таможни должен был оказывать англичанам всяческую поддержку в торговле с сиамскими купцами.

Но не прошло и двух лет, как вопрос об упорядоче­нии англо-сиамских отношений снова стал на повестку дня. В марте 1824 г. был подписан англо-голландский договор о размежевании сфер влияния в Юго-Восточной Азии, по которому Малайя отходила в сферу влияния Англии. Теперь у Англии остался только один сильный соперник на Малаккском полуострове — Сиам. В том же марте 1824 г. началась первая англо-бирманская вой­на, явившаяся важным фактором в определении дальней­шей политики сиамского правительства.

Отношения Сиама с Бирмой продолжали оставаться, как правило, враждебными. Еще в 1823 г. бирманский король Баджидо обратился к вьетнамскому императору Минь Мангу с предложением заключить военный союз против Сиама. Минь Манг, однако, счел более целесооб­разным переслать это письмо королю Раме II. В то же время Англия, верная своей традиции воевать преимуще­ственно чужими руками, была не прочь втянуть Сиам в военный конфликт с Бирмой.

Сиамскому правительству в сложившейся междуна­родной обстановке необходимо было принять какое-то определенное решение. Между тем в самом Сиаме летом 1824 г. едва не разразился серьезный политический кри­зис. 21 июля умер старый король Рама II. Согласно за­кону о престолонаследии, изданному еще в XIV в. (хотя на практике часто нарушавшемуся), наследовать ему должен был старший сын королевы — 20-летний Чао Фа Монгкут. Но значительная часть реальной власти в го­сударстве еще при жизни Рамы II сосредоточилась в ру­ках 37-летнего принца Четсабодина, сына Рамы II от младшей жены. Учитывая международную обстановку, большинство знати согласилось, что во главе государст­ва должен стоять опытный, решительный, искушенный в политике человек. 1 августа 1824 г. состоялась корона­ция принца Четсабодина — короля Нанг Клао, вошедшего в историю под именем Рамы III. Монгкут же ушел в монастырь.

С легкой рули некоторых западных историков, к Ра­ме III прочно приросла кличка ультраконсерватора и ярого противника всего европейского, стремившегося за­морозить Снам на уровне XV в. и едва не погубившего страну своим упорным противостоянием Западу. На са­мом деле это был очень гибкий и проницательный поли­тик. Достаточно сказать, что с 1826 по 1839 г. Рама III 6 раз принимал западных послов — больше, чем любой другой азиатский монарх того времени. По насыщенно­сти серьезнейшими экономическими и политическими пе­ременами его правление, пожалуй, ничем не уступает правлению его наследника, «короля-реформатора» Ра­мы IV Монгкута.

Рама III был для своего времени прекрасно образо­ванный человек, хорошо понимавший преимущества ев­ропейской цивилизации. Еще в бытность принцем, он выяснял у Кроуферда возможности доставки в Сиам противооспенной вакцины, а став королем, использовал христианских миссионеров-врачей для обучения сиамских медиков приемам противооспенной прививки. Вакцину для этих целей он выписал из британских владений в Индии. Чувствуя, однако, что в конкретной ситуации для Сиама особенно важно было выдержать торговую конку­ренцию с европейскими купцами и охранить свою неза­висимость от покушений западных держав, Рама III больше всего внимания уделял европейским корабле­строению и военному делу.

К началу его правления у Сиама был только один, видимо приобретенный за границей, корабль европей­ского типа. Но еще до восшествия на престол, будучи главой внешнеторгового ведомства, он начал строитель­ство новых кораблей. К 1847 г. под сиамским флагом плавало не менее 20 крупных торговых кораблей, построенных в Бангкоке, из них 13 принадлежало королю. Но­вые сиамские суда успешно конкурировали с английски­ми. Так, в 1838 г. из девяти судов европейского типа, ходивших с грузами в Бангкок, шесть принадлежало англичанам, а три — сиамцам, в 1846 г. из 13 судов девять были английскими и четыре сиамскими, а в 1849 г. на пять английских судов приходилось уже 14 сиамских.

Около 1830 г. Рама III пригласил на сиамскую служ­бу европейских военных инструкторов. К концу своего правления он располагал 10-тысячным корпусом пехоты и артиллеристами, обученными по европейскому образцу. Все уязвимые места сиамского побережья, в особенности устье Менама, при Раме III были защищены мощными укреплениями новейшего западного типа.

Важное место в стране отводилось строительству во­енного флота. Помимо 500 усовершенствованных двурядных военных галер при Раме III было построено по европейским образцам четыре фрегата и 16 корветов.

Все эти меры повысили экономическое и военное мо­гущество Сиама, но в то же время потребовали огромной мобилизации сил и средств. Если государственный доход в конце правления Рамы II равнялся 5169 тыс. бат, то в конце правления Рамы III он превысил 14 млн. бат (око­ло 8,5 млн. долл. по курсу того времени). При этом после смерти Рамы III в казне оказалось всего около 300 тыс. бат.

Колоссальный рост государственного бюджета стал возможен отчасти благодаря прибылям от внешней тор­говли, отчасти благодаря поступлению средств в резуль­тате увеличившегося притока китайских иммигрантов — обычно работоспособных мужчин без семей (за время правления Рамы III в Сиам прибыло 250 тыс. китайцев). Но прежде всего государственный бюджет вырос за счет резкого усиления эксплуатации местного крестьянства и ремесленников.

Расширение эксплуатации, особенно во второй поло­вине правления Рамы III, породило значительное недо­вольство в стране. В таких условиях королю пришлось проявлять большую гибкость во внутренней политике. От суровых указов против «разбойников» и их укрыва­телей до широкой социально-религиозной демагогии — таков был диапазон средств Рамы III. Возобновляя патриархальные традиции раинесредневековых королей, он выставил перед своим дворцом барабан, чтобы каждый обиженный мог обратиться с жалобой к королю. Он по­строил ряд специальных зданий для раздачи милостыни нищим. Повысив множество налогов, он демонстративно отменил налоги на рыбные ловушки и сбор яиц морских черепах, так как это, дескать, доходы от убийства, за­прещенного буддизмом. Он иногда даже прощал недоим­ки «особенно бедным» крестьянам. Одним словом, он делал все, чтобы завоевать популярность и сплотить же­стоко эксплуатируемый им народ вокруг себя под знаме­нем ортодоксального буддизма и патриархального патри­отизма. Его задача была нелегкой, но в целом он до­вольно успешно справлялся с ней четверть века.

Столь же деятелен и изобретателен был он и в обла­сти внешней политики. Вскоре после вступления на трон он придвинул к бирманской границе три корпуса, кото­рые заняли там выжидательную позицию. В то же время он начал формировать четвертый корпус в Лигоре, на се­вере Малаккского полуострова, чтобы иметь возможность расширить свои позиции в Малайе, если англичане на­долго увязнут в Бирме.

Англичане, первоначально заинтересованные в воен­ной помощи сиамцев, по мере затягивания войны с Бир­мой стали опасаться сиамского вмешательства. Они вол­новались за свои малайские интересы. Их беспокоило также, что Сиам может воспользоваться случаем, чтобы оккупировать некогда принадлежавшую ему Тенассеримскую провинцию и соседние земли на восточном берегу Андаманского моря, где проживало монское население, традиционно дружественное Сиаму.

Для предотвращения этих событий английские власти в сентябре 1825 г. направили в Сиам посольство во главе с капитаном Генри Берни. Перед ним были поставлены три основные задачи: 1) принудить сиамцев выступить против Бирмы не на юге, а на севере, из района, недо­ступного англичанам, в тыл бирманской армии; 2) за­ставить Сиам отказаться от своих притязаний в Малайе; 3) добиться от сиамского правительства максимальных льгот для британской торговли.

К тому времени, когда Берни добрался до Бангкока (декабрь 1825 г.), исход первой англо-бирманской войны был уже ясен для всех. Действительно, два месяца спустя, в феврале 1826 г., был подписан мирный договор в Яндабо, по которому Бирма отдавала Англии свои при­морские -провинции — Аракан и Тенассерим, а также не­которые другие земли и выплачивала огромную контри­буцию. Поэтому Берни явился в Бангкок как высокомер­ный победитель. Его визиту предшествовал слух, возмож­но распущенный агентами англичан, что он везет с собой суровый ультиматум и что вторжение англичан в Сиам состоятся со дня на день. Берни демонстративно отка­зался сдать в устье реки на берег пушки военного ко­рабля, на котором он прибыл, и английский фрегат под­нялся к Бангкоку в полном вооружении.

Но демонстрация силы не помогла англичанам. В ко­нечном счете после семимесячных переговоров они под­писали крайне редкий в колониальной истории Англии договор, каждый пункт которого основывался на принци­пе взаимности.

Англия признавала в договоре сюзеренитет Сиама над Кедахом. Сиам в ответ на это признал английскими владениями Пенанг и провинцию Уэллесли (на западном побережье Малаккского полуострова). Договор разгра­ничил сферы влияния обоих государств в Малайе. Перак и Селангор были отнесены к сфере влияния Англии, Келантан и Тренгану — к сфере влияния Сиама. (Такая уступка «азиатским варварам» вызвала взрыв бешенства в британских колониальных кругах Пенанга и Сингапу­ра, требовавших аннексировать всю Малайю.)

В договоре объявлялось о вечном мире и дружбе, не­прикосновенности границ обеих держав. Отрицалось право экстерриториальности за подданными обеих стран. Запрещалась аренда земли или открытие фактории без разрешения правительства соответствующей страны, обеим странам предоставлялось право наиболее благоприятствуемой нации и, наконец, разрешалась свободная торговля между подданными обеих стран «согласно обы­чаям места».

В торговых правилах, приложенных к договору, раз­личные виды пошлин с британских судов заменялись единым налогом в 1500 бат с каждой сажени (2 м) ши­рины судна. Таким образом, с английского судна водо­измещением 500—600 т полагался таможенный сбор в 9 тыс. бат, что составляло немалую сумму, но и не дела­ло английскую торговлю убыточной.

Главным для англичан в договоре был зафиксирован­ный в нем, хотя и неявный, отказ Сиама от государст­венной торговой монополии. Подобный отказ в случае его реализации мог бы нанести Сиаму серьезный финан­совый ущерб. Но дипломаты и юристы Рамы III позабо­тились об особой обтекаемости соответствующей форму­лировки договора, что позволило стране успешно манев­рировать.

Взамен упраздненной государственной монополии вскоре был введен целый ряд внутренних налогов на товары, идущие на экспорт. Эти налоги сдавались на откуп китайским купцам (за спиной которых часто стоя­ли сиамские вельможи). Откупщики-монополисты не да­ли англичанам сбить цены на сиамском рынке, и сиам­ская казна не осталась в убытке.

Когда в 1833 г. в Сиам прибыло первое американское посольство во главе с Эдмундом Робертсом, ему был оказан самый радушный прием (уже тогда были зало­жены основы традиционной сиамской политики XIX — начала XX в. — использовать одну западную державу против другой). Но несмотря на все усилия американско­го посла добиться каких-нибудь новых льгот, с ним был подписан точно такой же договор, как с англичанами. В 1840 г. сиамцы обратились с предложением подписать сходный договор к французскому консулу в Сингапуре, однако Франция тогда не проявила заинтересованности.

Перелом в отношениях, правительства Рамы III с За­падом наступил в годы первой «опиумной» войны Англии против Китая (1839—1842). Как и в 1825 г., снова стали распространяться слухи о готовящемся нападении на Сиам. Сиамское правительство начало строить новые оборонительные сооружения. Устье Менама было за­граждено цепями и вбитыми в дно бревнами. В то же время развитие собственного флота позволяло сиамцам меньше зависеть от европейских скупщиков. В связи с этим был возобновлен государственный контроль над торговлей сахаром. В 1842 г. цена сиамского сахара бы­ла поднята на 40%.

Английские и американские купцы в ответ на эту меру, ударившую по их карману, попробовали организо­вать против Сиама нечто вроде торговой блокады. Их корабли почти перестали заходить в Бангкок. Общин экспорт Сиама упал, но сиамцы не капитулировали.

Тогда Англия и США решили прибегнуть к традици­онной политике канонерок. 24 марта 1850 г. в Сиам на военном корабле прибыл американский посол Джозеф Баллестье с требованием решительно пересмотреть сиамо-американский договор. Намеренно или по невежеству он начал переговоры в крайне грубом тоне, осыпая сиам­цев угрозами. Это не смутило сиамских дипломатов. После трех недель безуспешных переговоров он должен был покинуть Сиам. Говоря современным языком, его объявили «персона нон грата» и потребовали от амери­канского правительства прислать нового посла.

Вскоре (10 августа 1850 г.) в Бангкок на двух паро­ходах с огромной пышной свитой и письмом от королевы Виктории прибыл английский посол, знаменитый авантю­рист, «белый раджа Саравака», Джеймс Брук. Это был дипломат куда более высокого полета, чем Баллестье. Он безукоризненно владел всеми тонкостями восточного этикета. Но суть его требований сводилась к тому же. Он потребовал: 1) резкого снижения или отмены боль­шинства пошлин; 2) права экстерриториальности для ан­гличан; 3) права скупки земли и 4) разрешения на им­порт опиума, категорически запрещенный договором 1826 г.

Сиамские министры ответили ему пышным посланием, восхваляющим его дипломатические качества, но отка­зались по существу удовлетворить хотя бы одно требо­вание.

Тогда Джеймс Брук выразил «сожаление» по поводу печальной судьбы Китая, который не смог договориться с Англией по торговым вопросам, и, сделав этот многозна­чительный намек, отбыл вместе со всей своей свитой.

Ситуация стала предельно ясной. Сиам должен был принять какое-то кардинальное решение.