ГЛАВА III

АНДРОНИК ГИД. ИМПЕРИЯ МЕЖДУ ТУРКАМИ-СЕЛЬДЖУКАМИ И МОНГОЛАМИ

 

В 1222 г., по смерти основателя империи, пре­стол занимает Андроник Гид, его зять. За весь пе­риод существования империи это единственный случай перехода власти не по прямой линии; ко­нечно, этому должны быть свои причины, остающи­еся пока невыясненными.

Андронику Гиду, прозвание которого сохрани­лось и до сих пор в стране, выпала нелегкая задача выдержать опасный кризис, угрожавший империи, с одной стороны, от монгольского нашествия на Чер­номорские области, с другой — от нападения ту­рок-сельджуков на Трапезунд. Между тем и дру­гим есть внутренняя связь, которую нам предсто­ит здесь выяснить наряду с первостепенными и живейшими интересами, стоящими на пороге исто­рической жизни империи. Судя по тому, как будут поняты ее длительные жизненные задачи вновь создавшегося государства, должны были сложить­ся и отношения к соседям. К сожалению, история располагает скудными данными для воспроизведе­ния истории Черноморских областей в первой половине XIII в. Трудно в настоящее время пред­оставить себе все значение постигшей тогда человечество катастрофы, и было бы чрезвычайно несогласно с условиями того времени думать, чтобы в период монгольского вторжения затронутые дви­жением народы могли заниматься составлением мемуаров или отдать себе отчет в реальном зна­чении событий, свидетелями коих они были. На исто­рии стран, подвергшихся в первой половине XIII в. монгольскому погрому, лежит печать ужаса, и со­бытия, память о коих дошла до нас в сказаниях, составляют не реальные факты, а впечатления, пе­реработанные в легенду. Историку нужно отно­ситься к своему материалу, припоминая слова Хондемира^[1]: «Соловьи, поющие на лугах предания и раз­ливающие песни свои по цветнику повествования, в ухо различных людей принесли следующую весть». Таков характер большинства известий о выступлении монголов.

Как показывает географическая карта, доступ в юго-восточную Европу для монголов возможен был двояким образом. С одной стороны — самый вер­ный и прямой путь, который был избран Батыем, сыном Джучи. В 1227 г., в год смерти Чингис-хана и Джучи, этот путь еще не был монголами изведан, и, следовательно, Китань не сделался еще монголь­ским улусом, иначе грозный поход Батыя казался бы излишним. Правда, и восточная и русская лето­пись очень определенно выставляет и другой путь передвижения из Азии в область северных побережий Черного моря, именно через Кавказ. Этот путь избрал монгольский отряд под предводительством Чжэдэ и Субудая в 1221 — 1222 году; как известно, это движение монголов сопровождалось битвой при Калке. Было бы весьма важно точно обозначить мотивы и обстоятельства этого похода через Кавказские горы, равно его политические по­следствия, так как не подлежит сомнению обрат­ное движение этих вождей, оставивших черномор­ские завоевания едва ли в таком положении, кото­рое бы обеспечивало их спокойствие.

Прежде чем входить в детали истории движе­ния Чжэдэ и Субудая, которое не может быть рас­сматриваемо как самый обычный путь вторжения кочевых народов в юго-восточную Европу, мы дол­жны принять в соображение несравненные выго­ды того пути, какому следовал Батый. Если пред­полагать, что поход Батыя имел целью завоевание Западной Европы, то избранный им путь от верхо­вьев Иртыша и западного Алтая должен быть при­знан очень правильным и наиболее легким. В са­мом деле, от китайских равнин до срединной Евро­пы существует одно натуральное препятствие в серии гор от Гиндукуша и Гималая до озера Байкал, которые разделяют долину бассейна рек Сыр и Аму-Дарьи, Оби и Иртыша от Тарима и Монголии. От Центральной Европы и России до Китая, пересекая упомянутую цепь гор, идет прямая дорога. Это на­стоящий караванный путь, знаменитая шелковая дорога, соединяющая Европу с Китаем. От Ферганы долиной Сыр-Дарьи путь идет на юг Небесных гор и ведет по Каспийскому и Аральскому морю, и здесь одна ветвь направляется к Персии, Армении Средиземному морю, другая к Русской равнине. Этими двумя дорогами во все времена ходили завоеватели и купцы^[2].

У восточного писателя Ибн-ал-Асира находим есьма подробное описание движение монголов в рикавказские области в погоне за хорезмшахом. ельзя не видеть у него также непосредственного увства изумления перед успехами нападающей тороны и к слабости защищающейся. Не больше ак в течение года они разгромили Персию, Азер­байджан и Закавказье. Имея главной целью раз­гром хорезмийской империи, писатель, по-видимо­му, располагает хорошими материалами для своего предмета и передал весьма обильное количество военных фактов. Но напрасно стали бы мы искать у него логической последовательности и причин­ной связи между событиями. Почему, например, монголы, не удовлетворившись делами с хорезмша­хом, пошли на север в Грузию, в Кавказские горы и далее? Ибнельассир не заинтересован поводами и причинами дальнейшего движения, он переходит от описания одного успеха к другому. Отряд гру­зин, которые оберегали от нападения свою землю и были разбиты наголову, искал спасения в бегстве, и страна была предоставлена победителю, который пошел далее через Дербентский проход на аланов, лезгин и другие народы тюркского происхождения, к которым примкнули кипчаки^[3]. Татары останови­лись, говорит арабский историк, в Кипчаки. Эта зем­ля, обильная пастбищами зимой и летом, есть в ней места прохладные летом со множеством пастбищ и места теплые зимой также со множеством паст­бищ, т. е. низменных мест на берегу моря. Прибы­ли они к городу Судаку: это город кипчаков, из ко­торого они получают свои товары, потому что он лежит на берегу Хазарского моря, и к нему приста­ют корабли... Это море Хазарское есть то море, которое соединяется с Константинопольским про­ливом. Придя в Судак, татары овладели им, а жите­ли его разбрелись; некоторые из них со своими семействами и своим имуществом взобрались на горы, а некоторые отправились в море и уехали в страну Румскую, которая находится в руках мусуль­ман из рода Камджарелана.

Приведенное место о движении татар к Черно­морскому побережью и в Крым и о завоевании Судака как торгового города с большим количе­ством иностранных кораблей, откуда крымское на­селение могло частью спастись от татарского меча, — представляет собой вполне реальный факт, заимствованный автором из хорошего источника, и подтверждается местными данными^[4]. Но никак нельзя относиться с таким доверием к изложению других частей Ибнельассира того же самого движения в пределы русские. Повествование Ибнельассира не дает такого представления о событиях, которое можно было бы считать за историческое. О нем следует думать не как о реальном факте, а как об искусственной комбинации событий, о кото­рых у автора было в запасе несколько рассказов. Чтобы дать доказательство этого отношения к рас­сказу Ибн-ал-Асира, приведем одно место из пове­ствования о поражении, нанесенном кипчакам и русским^[5]. «Их преследовало множество татар, уби­вая, грабя и опустошая страну, так что большая часть ее опустела. Тогда собрались многие из знатней­ших купцов и богачей русских, унося с собой то, что у них было ценного, и двинулись в путь, чтобы на нескольких кораблях переправиться через море в страны мусульманские. Когда же они приблизи­лись к гавани, в которую направлялись, то один из кораблей их разбился и потонул, спаслись только люди. Существовал такой обычай, что султану при­надлежал тот корабль, который разбивался, и он забрал с него много вещей. Остальные корабли уцелели. Рассказывал мне об этом деле участво­вавший в нем». За этим любопытным эпизодом следует рассказ о возвратном движении татар и о понесенном ими поражении от булгар, вследствие чего они должны были оставить землю кипчаков, которая от них освободилась. Мысль об освобож­дении от татар Черноморского побережья доказывается еще следующим фактом: пока монголы вла­дели морским побережьем, прекратились торговые сношения с Крымом и из южнорусских степей не стало получаться обычных товаров; после же от­ступления татар торговля снова восстановилась.

Приведенное место может быть рассматривае­мо как лучший образец исторического изложения автора и заслуживает во многих отношениях тща­тельного разбора, так как по этому образцу можно составить понятие о писателе.

В событиях, касающихся битвы русских князей с татарами при Калке, которым уделено много мес­та в изложении русской истории^[6] и которые до­полняются известиями русской летописи, движение монголов к Черному морю и Крыму является не­избежным и вполне реальным фактом, если монго­лы прошли через Кавказские ущелья. Все, что ка­сается подробностей выписанного выше места о Судаке и о спасении богатых граждан на иностран­ных судах, может подвергаться сомнениям и кри­тике, так как выдает в себе или неосведомленность, или легкомысленное отношение к полученным от другого сведениям. Так, 1) ясно, что могли спастись только городские жители и купцы, местные и ино­странные; 2) направление, в каком могли спасать­ся беглецы, едва ли могло быть то, которое указыва­ется у Ибн-ал-Асира, — страны мусульманские, под которыми следует понимать занятые сельджуками страны. Таких мест на Черном море было немного, и искать спасения в таких гаванях было рискованно. Нужно было искать спасения или в Трапезунде, или в гаванях, зависевших от Никейской империи; далее, 3) странное рассуждение предлагает писатель о береговом праве, по которому судно, терпевшее крушение у морских берегов, становится законной добычей береговых жителей. Товары, выброшенные вследствие крушения, точно так же достаются тем, кто воспользуется ими. И это право изложено у писателя спутанно, неправильно, и появление здесь султана вызывает крайнее недоразумение. Султан тогда мог быть один — сельджукский сул-ан со столицей в Иконии, и притом право его на Черноморские области в то время весьма сомнительно по случаю начавшегося тогда переворота, произведенного монгольским вторжением. И любопытна прибавка автора, что он получил эти сведения от современника — участника в событиях.

В начале XIII в. побережья Черного моря легко могли представить спокойное пристанище для жи­телей северного побережья, искавших спасения от Монголов. Если восточные части не могли не вызывать опасений со стороны монголов, одержавших  победу над хорезмшахом и продвинувшихся до Черного моря, то на северном побережье в Трапезунде и зависящих от него приморских городах, в осо­бенности же в полосе владений Никейской импе­рии и в Константинополе, недавно перешедшем во власть крестоносцев, торговое движение по Черно­му морю и сравнительная безопасность могла быть более гарантирована, чем в немногих городах, при-надлежавших сельджукам. Таким образом, слова Ибнельассира о том, что крымские или, в частности, судакские жители, сев на иностранные корабли, стремились в мусульманские страны, чтобы найти там приют, и что крушение корабля случилось вбли­зи именно такой гавани, которая принадлежала сель-джукской власти, может найти себе объяснение скорее в национально-вероисповедных чувствах писателя, чем в действительном и фактическом распределении политических сил на побережьях Черного моря. Независимо, однако, от того, в му­сульманские или греческие гавани естественнее было направиться судам, в которых большинство беженцев состояло из крымских жителей, важнее для нашей цели ограничиться здесь соображения­ми касательно исторической ценности самого из­вестия. Ясное дело, что Ибн-ал-Асиру предстояло выбрать из рассказов, до него дошедших, по отно­шению к походу Чжэдэ и Субутая и обстоятельств бегства из Крыма населения, такие, которые наибо­лее подходили к его симпатиям, и что более этого мы не вправе требовать от его изложения. Если это заключение может найти признание среди ин­тересующихся историческими исследованиями, то, конечно, на них лежит обязанность дальнейших углубленных изысканий и критических исследова­ний, в особенности в тех областях монгольской истории, которые входят как составные элементы в русскую историю.

Давно уже признано, что хронология и геогра­фия должны стоять во главе исторического изучения. Точной хронологии движения Субутая через Дербентское ущелье и определенной даты разграбления Крыма и крымских торговых городов мы не имеем; точно так же трудно сказать, пошли ли монголы на север прежде или после, предшествовала ли битва при Калке разграблению Кипчака и напа­дению на Крым или же нет. По всем соображени­ям, смерть хорезмшаха на острове Каспийского моря могла иметь место в 1221 г. Операция монголов с переходами через горы и столкновения с аланами и кипчаками могла потребовать не менее года. Сле­довательно, обстоятельства, касающиеся движения в Крыму, могут относиться не иначе как к 1223 г.; битва при Калке у Соловьева относится к 1224 г. Вообще нужно считать, что события, описанные у Ибн-ал-Асира, не могли иметь место ранее 1223-1224 гг.

Эти даты выдвигают в поле нашего зрения не­сколько однородный факт, происшедший в Трапезунде и записанный между чудесами св. Евгения Трапезундского. В изложении автора, принадлежав­шего к высшим представителям трапезундского клира XIII в., относящийся сюда факт представлен следующим образом. В царствование Андроника Гида, в 1223 г. христианского летосчисления, судно, нагруженное драгоценными товарами, на котором находились и знатные представители Херсона, от­правилось в Трапезунд с целью внести ежегод­ную дань императору от Херсона и Готских Клима­тов. Буря загнала судно в Синоп, находившийся в то время в подчинении у иконийского султанаГийяс-эд-дина, от лица которого в Синопе был гу­бернатором Рейс-Хетум. Он завладел судном и быв­шими на нем сокровищами и затем сделал нападе­ние на Херсон и опустошил страну. Следствием этого была война между сельджукским султаном и императором трапезундским Андроником Гидом, которая и составляет предмет повествования трапезундского бытописателя^[7].

Если на первое место поставить вопрос о срав­нительной достоверности двух известий, относящих­ся к Крыму в 1223-1224 гг., то, конечно, пред­почтение обеспечено за греческим сказанием. Не затрагивая пока вводных слов, предшествующих по­вествованию о войне сельджукского султана с Ан­дроником Гидом, в ходе которой придается круп­ное значение помощи гения-покровителя Трапезунда св. Евгения, мы не можем не признать в изложе­нии обстоятельств осады Трапезунда, равно как в ходе событий, много бытовых подробностей и мест­ных вполне трапезундских намеков и указаний, которые придают этому рассказу вполне реальный характер свидетельства очевидца, хорошо осведом­ленного с предметом. Нельзя оспаривать основно­го положения, что южное побережье Черного моря находилось в то время в сравнительно большей зависимости от греков и латинян, чем от сельджу­ков. Весьма вероятно, что связь между северным и южным побережьем не прерывалась, будучи поддерживаема итальянскими торговыми судами, и что Трапезундская империя претендовала на то, чтобы зависимость Готских Климатов выражалась в посылке дани. Хотя корсарские набеги на черноморские берега не прекращались и, конечно, усилились при катастрофических событиях начала XIII в. и при монгольском продвижении к Крыму, тем не менее главное направление морских сношений и передвижений не выскользало из рук христианских народов. Это положение дел следует учитывать при обсуждении рассматриваемых известий. Восточный писатель, не имея точных сведений о положении  дел на побережьях Черного моря и в желании не .пренебречь сообщениями известий о крымских жителях, искавших спасения от монголов на морс­ких судах, изложил свой взгляд на судьбу их со­гласно своим настроениям и симпатиям. Трапезунд-ский писатель, хотя и осведомленный лучше о пред­мете, внес, однако, в описание того же обстоятельства, т. е. плавания греков, спасавшихся по Черному морю, политический и вместе патриотический элемент о дани, предназначенной для Андроника Гида, хотя в тогдашних обстоятельствах едва ли можно допус­тить такой способ внесения дани, как говорит писа­тель. По нашему мнению, оба эти известия, рисую­щие явления одинакового характера и того же са­мого времени и места, должны быть сопоставлены между собой и приведены к единой основной идее. Что касается того обстоятельства, что у восточного писателя идет речь о Судаке, у греческого — о Хер­соне, то это видимое разноречие теряет на этот раззначение, потому что Судак, особенно у восточных писателей, доминирует над всеми городами Крыма, и даже самое море называется Судацким. Достаточно указать на дополнения и поправки у Тизенгаузена (с. 542—544), где сношения с Валахией производят­ся по морю Судацкому, где в договоре Михаила Палеолога с египетским султаном есть статья о купцах из земель Судацких, наконец, о послах из Египта в Золотую Орду «в эти края и на море Судацкое». Таким образом, термин «Судак» является в данном случае заместителем общего термина, относящегося к Крыму, и «Судацкий» равносилен слову Черноморский.

При общеизвестной скудости материала для истории Трапезундской империи мы не можем пренебрегать случайно попадающимися счастливы­ми исключениями, двумя-тремя на всем протяже­нии, содержание которых бросает яркий свет на некоторые отдельные стороны или отделы. Такое счастливое исключение представляет, между про­чим, сокращенное сказание скевофилака Лазаря о чудесах св. Евгения. Этому сказанию мы обязаны тем обстоятельством, что о войне Андроника Гида с иконийским султаном в 1223 г. можем говорить не в общих чертах, а с известными подробностями. Эти последние касаются не только подробностей, какими вообще богаты жизнеописания святых или повествования о чудесах, т. е. подробностями, удов­летворяющими благочестивое настроение слуша­теля или читателя и вызывающими в нем чувство, но таких реальных черт, которые свойственны бытописателю, историку и географу. Ни об одном событии Трапезундской истории мы не обладаем такими реальными подробностями, как в этом вопросе; ни один военный поход и военное дело не обставлено такими многочисленными указаниями местных имен. Эти столь драгоценные для нас местные имена касаются прежде всего движения ту­рецких отрядов на трапезундскую территорию и главных стоянок султана перед опасными ущельями и горными проходами, характеризующими вообще природу страны и объясняющими ее малую до­ступность для врага. Далее, когда повествователь переходит к осаде турками Трапезунда, к переме­щениям стана неприятелей с одного места на дру­гое в поисках более слабого и легче доступного пункта, мы снова имеем дело с прекрасным знато­ком местной топографии, обозначающим положе­ние сторон, имена церквей и монастырей, направле­ние улиц, отношение их к морскому берегу, к окру­жающим город горным вершинам и, наконец, к стенам. Все эти преимущества нашего единствен­ного источника в занимающем нас походе обязы­вают нас сообщить его в точном переводе.

«Во второе лето правления почившего благолеп­ного царя Андроника Гида в 6731 от сотворения мира [1123 н. э.] султан Мелик, сын великого сул­тана Аладина, вместе с упомянутым Гидом дали взаимную клятву и пришли к соглашению не всту­пать в войну, но жить обеим странам в мире, так чтобы живущее вокруг укрепленных мест населе­ние пользовалось спокойствием. Но соглашениебыло нарушено вследствие неправильного поступ­ка Рейс-Хетума, губернатора Синопа, подчиненного султану. Начало военных действий вызвано следу­ющим случаем. Нагруженное собранными с Хер­сона и городов тамошней Готфии суммами и дру­гими взносами судно, на котором находились, как заведующий казенными сборами Алексей Пактиари, так и некоторые херсонские архонты, шло по направлению в нашу сторону с целью уплаты царю Гиду годичного взноса. Но по случаю бурной пого­ды корабль был прибит к Синопу. Названный гу­бернатор разграбил это судно, завладев находящи­мися на нем суммами, а равно пленив всех вместе с корабельщиками; кроме того, послал против Хер­сона вооруженные суда и опустошил его окрестно­сти. Когда в Трапезунде было о том получено из­вестие, царь, приняв в соображение варварское нападение и видя в этом нарушение договора со стороны султана и весь убыток, нанесенный поступ­ком губернатора Синопа, снаряжает флот против Синопа и направляет туда вооруженные отряды. Флот пристал у Карусы и опустошил всю прилега­ющую страну даже до Синопской гавани. Найден­ные в гавани корабли взяты, часть экипажа пере­бита, другая пленена. Родственники этих последних и начальники морских судов восстали против гу­бернатора и осыпали его ругательствами. Не обра­щая внимания на недовольство начальников судов, он снаряжает послов для заключения мира. После длинных переговоров в обмен на Алексея Пактиари и на то судно, на котором были сосредоточены денежные суммы, трапезундские корабли весело возвратились домой, унося с собой и ту добычу, которая была взята с крымских городов».

«Иконийский же султан Мелик, немедленно уз­нав о том, почел дело не терпящим отлагательства и послал в Малатию, чтобы пригласить военных вождей, сам же двинулся в Эрзерум и стал соби­рать войско и скоро достиг крепости Кельцины. Осведомившись о том, и могущественный царь на­чал собирать войско и, соединив все подвластные отряды, вышел против врагов. Он укрепил узкие проходы и все в соседних областях, пригласил со­юзников с их войском от Сотирополя и Лазини до Инея — цвет молодежи, отборных, сильных. Но убе­дившись, что и варварское войско многочисленно, царь прибегает к Госпоже и Владычице всего мира и Спасительнице всего христианского народа, свя­тейшей всех святых Богородице Златоглавой и ве­ликомученику Евгению, и все умоляют о помощи. «Султан же, миновав местность Катукий, между Байбуртом и Заилусой, расположился там лагерем и стал допытываться от жителей Байбурта о дороге, ведущей в Трапезунд. Они отвечали, что следует идти в обход Халдии, так как эта фема труднопрохо­дима и имеет воинственное население. Но так как существовала тем не менее прямая дорога от знаме­нитого ущелья на Трапезунд, то султан избрал имен­но этот путь, приказал бить тревогу и отдал приказ, и в тот же день расположился у ущелья».

«Царь же Комнин отправил наблюдать за этим ущельем, находившимся над селением Хортокопи, известного полемарха Феодора с несколькими людь­ми, который нанес большой ущерб варварам при входе и выходе из ущелья. Другому отряду под начальством Георгия Акривициота поручено было занять недоступную местность у св. Меркурия. Сам же царь, будучи сведущ в военном деле и очень дальновиден, отделил для себя отряд в 500 мужей, вооруженных только щитами и копьями, двинулся к крепости Лавра и, снабдив ее гарнизоном, отсту­пил к селению Верении, где со слезами и горячими молитвами прибег в обитель св. Григория, а оттуда спустился по реке до моста. Достигнув Дикесима (ныне Джавазлык), помолился в храме св. мучени­ка Феодора на скале и просил его помощи. Во вре­мя божественной литургии полемарх Феодор до­нес царю, что отборный отряд варваров вступил в Дуверу, и просил его оставить храм и идти с войс­ком. Но царь оставался в церкви до конца службы и приобщился Св. Тайн, потом сел на коня, стал во главе отряда и со словами: «С нами Бог, знайте народы и подчинитесь», с доверием пошел вперед и миновал мост. Варвары же, бывшие в передовом отряде в числе 2000, увидев, что царь идет с не­большим отрядом, поспешили за ним и, нагнав его в тамошней равнине, вступили в бой... Неприя­тельский передовой отряд, в опасении неизвестно­го пути и боясь засад, не выдержал нападения: одни в бегстве утонули в реке, другие погибли в сра­жении, иные же в страхе побежали. В это время Феодор полемарх оказал на варварах дела, достой­ные удивления и похвалы».

«Султан же, подошедши с главными войсками, когда узнал о поражении передового отряда, хотя сильно желал двинуться вперед, но не успел в этом. Ибо царь, предвидя это наступление многочислен­ных варваров, поспешил занять подъем к селению Сахное и отсюда дошел до укрепления Лавры. От­дав нужные распоряжения тамошним гарнизонам и укрепив подступы, сам он занял путь на Трапезунд. Но как и войска султана не успели вступить в сражение, то и они пошли по трапезундской до­роге и раскинулись лагерем поблизости обители св. Евгения и вокруг цидатели».

«Итак, варвары бродили кругом города, и хотя были многочисленны, но Трапезунд со стороны стен был недоступен, что же касается помещения войска и населения, то не был вместителен, ибо он еще не имел стен, доходящих до моря. Эти стены построе­ны были потом царем и внуком первого Великого Комнина Алексеем, носившим также имя Великого Комнина Алексея. Добрый царь Гид волновался вследствие того, что уничтожен был пожаром тор­говый квартал и что варвары со всех сторон тесни­ли город. В сокрушении он обращал свои взоры к богородице, и, когда солнце склонялось к западу и наступала ночь, он выходил из дворца через малую угловую дверь св. Георгия Лимниота и, спустившись по укреплениям города, вступал в прекрасный и божественный храм всехвальной девы и воссылал богу и богоматери целоночные гимны и молитвы с горячими слезами. В это время при храме находил­ся монах и почтенный иерей по имени Герасим, сильный духом, а не телом, посвященный в боже­ственное; он разделял с царем молитвы и печаль. Так подвизался наш царь в ночное время, а дни проводил в сражениях с варварами».

«Спустя несколько дней, султан, обходя город, нашел его неприступным и подвергся большому обстрелу со стен. Но как с южной стороны города не было готового пути для нападающих, чтобы при­близиться и начать бой на самом главном театре, то он распорядился сделать наступление с другой стороны. Как бы варварские силы ни сосредоточи­вались со стороны св. Евстратия и пролегающей выше большой дороги, в той же мере пополнялись против них защитники, выступавшие из ворот крем­ля, и отражали натиск. Нападавшие должны были всегда отступать и терпеть урон. Между тем сто­явшие вдалеке на площади, называемой ныне Эм-фания, а равно части, расположенные в средине между монастырем св. Лонгина и св. Евгения, не будучи в состоянии из-за недоступной местности приблизиться и принять участие в сражении, без пользы оставались на месте».

«Но как город казался легче доступным со сто­роны морских ворот, где была равнина, то неприя­тели расположились с этой стороны с целью оса­ды, обложив город, начиная от старого арсенала с древней верфи и св. Константина и всей примор­ской полосы до западной реки (Пиксит) и св. Вар­вары и ближайших мест. Трубачи дали знак на­ступлению, раздался единодушный крик в рядах варваров. Начальники поставили ближе к стенам тяжеловооруженных, позади коих расположили пращников, камнеметателей, копейщиков и щитоносцев, а среди тех и других частей стенобитчиков. Когда началось сражение, царь и военачальники и отборные кавалеристы, заметив отряд людей возле храма, в нерешительном и робком настроении, от­крыли ворота святых сил и, надеясь на помощь свы­ше, выступили и стремительно на них бросились. Варвары же, не выдержав нападения, обратились вспять и побежали. Тогда наши напали на лагерь в местности Катуны и многих перебили, разграбили самые палатки и пожитки. Султан и его полковод­цы испугались, но потом оправились и сделали на­тиск. Тогда царь, заметив стремительное и сово­купное нападение варваров, сделал поощрительное обращение к своему войску и приказал двинуться заранее приготовленной здесь коннице к храму св. Прокопия и, найдя там некоторую часть конных варваров, вступил с ними в бой. И хотя с той и другой стороны пали немногие, но из злейших вар­варов погибли наиболее знатные и особенно храб­рые. Таковы Гийяс-эд-дин, двоюродный брат султа­на, Рейс Хетум, губернатор Синопа, виновник нару­шения мирного договора между султаном и царем Гидом, и другие чины из Кельцины и Сиваса. На стороне греков пали также мужи именитые и от­важные. Это были Георгий Торник, наш военачаль­ник, Феодор Акривициот, Николай Калофет, Никита Фалавит и Иоанн Цанкси; супруга этого последне­го, мужественная и благонравная женщина, пожерт­вовала в монастырь стась Путцея на поминовение.

Когда же варварское войско постепенно пришло в движение, царь спокойно перешел поток св. Геор­гия, где растут три ореховые дерева, и в безопасно­сти возвратился в город. А султан, под влиянием неудачного исхода предприятия, в печали и раздра­жении, накинулся на божественный храм великого Евгения, приказал разрушить постройки и поспе­шил, несчастный и грубый человек, самую почву перевернуть и смести. Что же касается его войска, то оно, наподобие зверей, набросилось на город в надежде легко завладеть им. При звуках кимвалов, арабских свирелей и ливийских инструментов ус­тремились варвары со стороны нагорной части к городу, к самым его воротам. Единодушный крик и варварский шум доходили до такой силы, что, каза­лось, началось земное колебание и небо валилось, и всех охватил ужас. В город летело столько стрел, что он покрылся как бы туманом; вместе с тем пускали копья и камни и другие снаряды, употреби­тельные в военном деле. Защитники города мета­нием стрел с жаром отвечали на посылаемые про­тив них орудия и несколько образумили неприяте­лей и ослабили силу стрел. Но затем храбрые лазы неожиданно появились за стенами города, сначала пехотинцы, пускавшие тучи стрел, за ними вся кон­ница. Из неприятелей многие убиты, многие взяты в плен».

«Царь, принимая во внимание дикие, неукроти­мые и зверские нравы султана, не желал никоим образом прекращать сражение или дать некоторый отдых войску; но он был обеспокоен судьбой городского населения, которое очень страдало от войска, от скопления народа и от тесноты в городе, ибо еще не была построена внешняя укрепленная  стена от старой цитадели города, так что до самого моря место было открыто для неприятеля и самый морской берег был ему доступен; это опечаливало царя и внушало ему страх. Будучи, однако, правед­ным мужем и боясь Бога, на него он возлагает на­дежду, молится и просит всемогущей божествен­ной помощи, обходит стены кремля и взывает к Богу. Архиепископ с непорочной иконой Богома­тери Одигитрии на плечах, настоятель монастыря с всечестной главой св. Евгения и избранная часть священного клира участвовали в процесии и вос­клицали: «Восстани, Господи, на помощь нам».

«На заре наступающего дня снова злейшие вар­вары напали с горной части города на кремль и пытались приблизиться к стенам. Султан же гово­рил горожанам такие слова: «Не обольщайтесь на­деждами на вашего Бога и на своего великого Евге­ния; завтра и храм его предам пламени, и город возьму, ибо знаю, что у вас недостает съестных при­пасов и воды и что вы страдаете и в других отно­шениях». Услышав эти богохульные слова, царь сильно опечалился и горько заплакал. Но пришедши в себя, придумал следующее. Предложил прий­ти к нему в город некоторым из неприятелей с тем, чтобы заключить мирный договор в согласии с волей повелителя их. Они пришли и выразили такие предложения, которые были полны напыщен­ности и высокомерия. Царь же, затаив в сердцесказанное, ласково обошелся с ними и устроил им обильное угощение. Затем они сели на коней и проехались по городу Трапезунду, осмотрели вой­ска, вьючных животных, видели быков, овец, запасы мяса, кухни, склады, наполненные сладостями, мага­зины с хлебом, погреба с вином, лавки с мясом, це­лые источники с водой и ключи, бьющие от ворот, ведущих к морю. Когда варвары прошлись по горо­ду и осмотрели все, он послал их назад. Они по возвращении доложили о всем виденном султану, который был этим очень опечален».

«Жители Халдии и обитатели области Мацука, получив сведения об успешном сопротивлении трапезундцев, воспрянули духом и, прибыв ночным временем, угнали военных коней из неприятельского стана, произвели расхищение, полон, а стражу ра­зогнали, что страшно раздосадовало султана. Свой гнев он излил на храм св. Евгения: вошел в него надменно и с полным презрением и приказал по­ставить свою палатку возле раки святого; с ним расположились избранные воины. Коням было при­казано стоять вне священной ограды, а внутрь были допущены распутные женщины».

«Когда царь во храме Богородицы Златоглавой молился Богу и изливал потоки слез, услышал сло­ва: «Андроник, твоя молитва принята». В то же вре­мя святой явился к султану и сказал: «Я начальник этого города, в моих руках ключи от ворот его. Я димарх города, мое имя Евгений. Меня послали граждане, и воины, и весь дим... Поспеши в город, где ожидают тебя».

«Была светлая ночь, неожиданно засверкала мол­ния. Казалось, что пламя льется со всех четырех сто­рон вселенной; оно ослепляло зрение противников и поражало дух безбожных; вода поднималась, и гром был оглушительный, выпал сильный град, и сильный дождь падал в эту ночь на безумных... Варвары, пораженные происшедшим, рассеялись в разные стороны. Утратив сознание, одни по ошибке попада­лись в ущелье горы, другие же скакали на конях с горных утесов, считая, несчастные, утес за ровное место; одни, находясь у подошвы гор, снимали с себя доспехи и бросали их, другие умирали от холода. Такова-то была участь напавших на нас безбожных врагов. Вождь их султан Мелик, спасаясь бегством с отборной фалангой своей свиты, когда началось утро, прибыл в кураторий у капалия^[8]. Осведомлен­ные об этом некоторые мужи из жителей Мацуки прибыли сюда и взяли его в плен, в ознаменование чего построен на этом месте храм великому Евге­нию, сохранившийся и поныне».

«Царь, принеся молитвы и благодарение, вышел из города, обошел кругом палатки неприятеля, на­шел их полными всякого имущества и совсем без­людными. Греки овладели конями, оружием, остав­ленным в поспешном бегстве. Мацукаиты и жители Халдии скольких перебили беглецов в уще­льях Тавра — разве может кто перечислить? Тогда же привели и пленного султана».

«Спустя несколько дней из Сурмена и других мест пришли варвары, бежавшие после сражения и попавшие в плен; все они обращены в рабство».

«Царь же собрал сенат и предложил на его ре­шение вопрос о том, как поступить с султаном. Когда высказаны были мнения, последовало такое реше­ние: «Отпустить его домой по доброй царской воле ввиду его высокого звания и расположения к нему турецкого народа». На пути же его устроить для него торжественную свиту для сопровождения в Иконию, Эрзерум, в страну Кармианскую и даже до Синопа, чтобы в мире возвратился в отечество. Когда было принято это решение, заключен мир­ный договор на том условии, чтобы на будущее время не посылать из Трапезунда военного вспомо­гательного отряда в знак признания зависимости от султана, не платить податей и не посылать да­ров. По заключении договора султан возвратился к себе с честью и с подобающей почетной охраной».

«Возвратившись в Иконию, султан не только исполнил то, на чем давал клятву, но стал ежегодно посылать арабских коней и другие важные прино­шения царю Андронику Гиду, распространять сла­ву о чудесах святого и каждый год отправлять мо­настырю богатые подарки»^[9].

Находясь между монголами и турками, Трапезунд, хотя и защищенный ущельями и горными ук­реплениями, недолго мог отстаивать свою самосто­ятельность. Пока еще не было сломлено преобла­дание хорезмшаха Джелал-ад-дина в соседстве с Трапезундской империей, сельджукский султан под­вергался опасности со стороны Хорезма, и проис­ходившие между ними столкновения не могли не держать в напряжении Трапезунд. Битва между сельджукским султаном и шахом при Ахлате, от­носимая к 1229-1230 г., сопровождалась пораже­нием хорезмийской армии, в которой был и трапе-зундский отряд, и таким образом Андроник Гид должен был поплатиться за посылку помощи хо-резмшаху и снова признать себя данником сельд­жуков. Умаление монгольского влияния в прикав-казской области после 1231 г. и завоевания ими Грузии, новый удар, нанесенный Джелал-ад-дину, приготовил в лице монголов громадную военную силу, которая могла уже представить серьезную угрозу для самого Иконийского султана Ала-ад-дина. В ближайшее время, пока был жив Андроник Гид, турки-сельджуки удерживали свое владычество над Трапезундом, выражавшееся в форме уплаты дани и посылки вспомогательного отряда иконийскому султану. Уже во время Андроника Гида, вследствие изменения торгового пути из Центральной Азии в Европу и других перемен, происшедших в отноше­ниях между сельджуками-магометанами и монго­лами, Трапезунд воспользовался большими преиму­ществами, какие доставляло ему торговое положе­ние в мировой торговле.

В 1235 г. по смерти Андроника престол занял Иоанн Аксух, правивший не более трех лет и умер­ший вследствие случайности во время модной на Востоке игры в поло, (В романе Paul Bourget «Outre Mer.», I, р. 89-90, дано подробное описание, хорошо знакомящее с этой игрой: «Большая часть обще­ства, а равно и та молодая женщина, времяпрепро­вождение которой я описываю, собираются смот­реть партию поло. Я отправляюсь с ними. Четверть часа водой, 20 минут в экипаже, и вот мы у входа в огражденное досками место, где происходит эта удивительная и опасная игра. Над нами возвыша­ется откос, на котором собирается масса народа, чтобы извне смотреть на состязание. Это удоволь­ствие в такой степени национально, обнаруживае­мая в нем энергия и соединенная с ним опасность до такой степени соответствуют расе, что скром­ные ремесленники, например прачки, с 4 часов утра начинают свою работу, чтобы ранее окончить свою дневную работу и закончить здесь свое послеобе­денное время. «Это великолепная игра, — говорила мне американка. — Двадцать лет назад молодые люди занимались только пьянством. Теперь, полюбив спорт и главным образом поло, они привыкли к воздержанию, чтобы не быть тяжелыми. Они мало едят, не пьянствуют. Без этого режима они не вы­держали бы восьми дней». И действительно, стоит только вступить на покрытую травой площадь и посмотреть на игроков двух партий, как они с со­гнутой спиной сидят на конях, держа в правой свободной руке длинный деревянный шест, чтобы понять невозможность соединения такого мужест­венного упражнения с пьянством и невоздержан­ностью. Всего их восемь, они скачут на маленьких пони, крепких и бойких. Ноги, обутые в сапоги желтой кожи, в широкие панталоны, рубашка и 'шапка цвета партии — они все стремятся к белому шару, который катится по зеленой траве. Кони, по­крытые потом, сами несутся за шаром, руководимые прекрасным пониманием животного, на котором так ловко сидит всадник, как будто он неотделим от лошади. Шар под ударом шеста, более искусный, чем прежние, отскочил на далекое пространство, за ним пустились обе партии, скача около экипажей, выстроенных в линию. Слышен стук копыт по утоп­танному газону. Зрителями овладевает легкое ощу­щение той дрожи, какая волнует нервы жителей Севильи, когда они смотрят состязание между бы­ком и тореадором. Может быть, здесь представля­ется более реальная опасность, хотя внешность не так сурова. Я присутствовал не больше часа, и уже один из всадников валялся под ногами лошадей. Его сменил другой, но через 10 минут он получил прямо в лицо удар шестом. На моих глазах он слезс лошади, обливаясь кровью. Потеряв сознание, он потом пришел в себя и удалился с поло в сопро­вождении двоих своих друзей, причем никто не об­ратил на это особого внимания. Сожалели только о том, что партия осталась неоконченной».)