ГЛАВА IV

МАНУИЛ I И ИОАНН II (1238-1280)

 

Ряд Великих Комнинов, занимавших трапезундский престол вслед за Андроником Гидом и Иоан­ном Аксухом, продолжается лицами той же динас­тии, хотя и не всегда в порядке определенного на­следования от отца к сыну или старшему в семье. Было бы не совсем согласно с ходом событий пы­таться излагать их историю по отдельным царство­ваниям, тем более что личные качества трапезундских Комнинов не отличаются характерными осо­бенностями и не представляют таких черт, которые придавали бы им значение исторического типа. Большинство из них не выходят из ряда посред­ственностей, и они более или менее послушно сле­дуют условиям создавшейся к их времени обста­новки. Крайняя скудость сохранившихся известий не дает возможности вникнуть в существо тех внут­ренних затруднений, с какими борются императоры, и выяснить, хотя бы в общем масштабе, те элемен­ты, на кои опиралась их власть. Казалось бы, так естественно рассматривать империю в Трапезунде с точки зрения отдела Византийской империи, как это и наблюдается вообще в относящейся сюда литературе. Но при этом не принимаются в сооб­ражение местные особенности истории и этногра­фический характер населения, в котором эллинизм не занимал доминирующего положения. Следует хотя бы вспомнить древнюю историю Понта и на­правление политики понтийских царей, а равно осо­бенности в языке трапезундских греков. Но глав­нейшее — до сих пор не отдается отчета в том важнейшем для истории Трапезунда явлении, ко­торое представляет сама Трапезундская империя. В этом отношении нельзя не выдвинуть и не под­черкнуть с особенной настойчивостью те условия, которые в начале XIII в. и почти целое столетие после образования империи указывают на преобла­дание в Трапезунде местных, лазистанских тенден­ций, поддерживаемых из Тифлиса и имевших под­держку в симпатиях трапезундских царей.

От 1238 по 1263 г. во главе империи стоял вто­рой сын основателя династии Великих Комнинов — Мануил I. Официальный историк Панарет, хотя не отметивший его царствование никаким конкретным фактом, признает за ним исключительные качества храброго и удачливого воина, из чего можно, по край­ней мере, делать то заключение, что Мануил вел удачные войны, хотя с кем и когда — об этом мож­но лишь делать догадки.

За отсутствием местных известий, которыми можно было бы характеризовать важнейшие пери­оды Трапезундской истории, мы должны дать себе отчет в тех условиях внешней обстановки, в которой постоянно находилась империя. С начала вто­рой половины XIII в., которая падает на время Мануила I, намечается в ближайшем соседстве с им­перией ряд событий, имевших произвести глубокий переворот в сложившихся к тому времени услови­ях политической и экономической жизни мусуль­манских и христианских народов на Ближнем Во­стоке. Разумеем переход военного преобладания от господствовавших народов мусульманского ве­роисповедания с турками-сельджуками во главе к народам монгольско-татарского происхождения, объединенным под властью преемников Чингис­хана. Маленькое государство, расположенное по юж­ному берегу Черного моря от Батума до Синопа, не могло по многим причинам остаться незатронутым подразумеваемым переворотом, хотя счастливо из­бежало роковой опасности опустошения и порабо­щения.

Считаем необходимым бросить взгляд на два факта первостепенной важности с целью освеще­ния времени Мануила I. Это, во-первых, образование четырех улусов по смерти Чингис-хана; во-вторых, падение Багдадского халифата (1258), давшее мон­голам религиозное и политическое преобладание среди мусульманского мира. Этими двумя события­ми мирового значения обусловливается направле­ние истории Трапезунда в половине XIII в.

Весь этот период Трапезундская империя вы­ступала в качестве соперницы Никейской импе­рии, притязания которой восстановить прежние пре­делы империи, нарушенные латинскими завоеваниями, сталкивались с не менее основательными тра-пезундскими стремлениями. Это обстоятельство вы­ражается в разностях официального титула, упот­реблявшегося в Трапезунде в первый период импе­рии и измененного впоследствии, когда Византия, до известной степени укрепленная в своей политиче­ской и церковной роли, могла настойчиво заявить свои притязания со времени вступления Михаила Палеолога в Константинополь. Тогда Трапезунд при­нужден был отказаться от нескольких слов в титу­ле, наносивших ущерб притязаниям Константино­польской империи возглавлять собою православный христианский мир. К этим взаимным притязаниям между той и другой империей мы должны будем возвратиться несколько ниже. В настоящее же вре­мя ограничимся сказанным, чтобы отметить лишь в главных чертах направление событий.

Наступил, однако, крутой поворот в трапезундской политике, следствием которого были суще­ственные перемены в настроениях руководящих политикой лиц. Прежняя партия военных и граж­данских чинов, державшая в своих руках самые выс­шие придворные звания, постепенно уступает мес­то лицам другой партии, причем эта смена сопро­вождалась актами чрезвычайной жестокости, насилия и гибели целых родов. Смерть и конфис­кации имущества постигали не только мужской состав гонимой партии, но и женщин. Рядом с этим усиливаются сношения с Константинополем, вы­ступают притязания на опеку трапезундских Ком-нинов константинопольскими Палеологами, стремление всячески держать в зависимости династию Комнинов то посредством брачных связей, то при посредстве системы заложничества. Ясное дело, что наступил период разгрома прежней грузинской партии и переход влияния к эллинско-константинопольской. К сожалению, мы можем лишь наме­тить этот ход событий в общих чертах, не будучи в состоянии выяснить подробности, при каких происходило ослабление местного грузино-лазистанского влияния и усиление константинопольских палеологовских тенденций. Не подлежит, однако, сомнению тот капитальный факт, что со второй половины XIV в., когда мы можем считать совершившимся указанный перелом, направление истории Трапезундской империи пошло по другому руслу, вследствие чего дальнейшая судьба ее совпадает с событиями Византийской империи. Имеем в виду не только приближение к катастрофе, постигшей весь греческий мир, но и многие подробности и детали, ознакомление с которыми ослабляет у историка и мыслителя самое естественное чувство сожаления и сострадания к современникам эпохи оттоманского завоевания.

После 1230 г. монголы появились в Армении и стали угрожать иконийскому султану. Сопротив­ление Гийяса-эд-дина Кей-Хюсрава II (1236-1245) не спасло султаната, и он должен был признать себя данником монголов. Хотя отдаленность Ма­лой Азии от центра монгольской власти дала воз­можность эту зависимость свести к формальнос­тям, в виде выплаты условленной подати, тем неменее монгольское завоевание существенно изме­нило существовавший доселе порядок в подчинен­ных туркам-сельджукам областях. Мелкие владе­тели в звании бэков, эмиров или ханов, управ­лявшие отдельными частями,  при ослаблении иконийского султаната постепенно получили неза­висимость от центральной власти и образовали в Малой Азии целый ряд небольших феодальных владений, находившихся в постоянной вражде одно с другим. Это именно обстоятельство, приносившее много вреда сельскому населению, подвергавшему­ся набегам и опустошениям, создавало для христи­анских империй такую обстановку, благодаря кото­рой она могла лавировать между враждебными те­чениями, заключая то политические, то родственные союзы с тем или иным эмиром и ослабляя тем опасность дружного и соединенного турецко-мон-гольского напора. В особенности трапезундские им­ператоры отличались искусством приобретать себе друзей и союзников между мусульманами посред­ством браков, выдавая за местных эмиров своих красивых дочерей и сестер.

На фоне событий, развивающихся между 1235 г. (разумеем образование четырех улусов) и 1261 г. (падение Багдадского халифата), на долю Мануила I отмечается несколько военных выступлений. Так, при движении монголов в 1244 г. (великий хан Угедей или Октей) получает значение битва при Коusadae, недалеко от Аrcinga на границе Трапезундской империи, где нанесено поражение сельджукскому султану и его союзникам, между которыми был и Мануил I. С этого же времени нужно полагать начало вассальной зависимости его от монго­лов. В 1253 г. Рубрук дает об этом точные сведе­ния. Очевидно, с целью выйти из вассальной зависимости, Мануил обращался с письмом к Людовику и просил его о брачном союзе. Наконец, ему при­надлежит постройка храма св. Софии неподалеку от Трапезунда.

Для царствования Мануила имеется официаль­ный акт, сохранившийся в библиотеке Ватопедского монастыря на Афоне. При исключительной бедности источниками, афонский акт не должен оставаться неиспользованным, хотя бы значение его и казалось на первый взгляд слишком узким^[1]. Это есть выписка из протокола патриаршего поместно­го собора от 1 января 1260 г., занимавшегося и воп­росом о Трапезундской митрополии, заверенная хартофилаком Феодором Ксифилином^[2]. Конечно, можно пожалеть, что не сохранилось всей деловой обстановки, которою были вызваны и наш акт, и соборное деяние, а между тем она могла бы озна­комить нас с политическими и церковными отно­шениями Трапезунда к Константинополю, а ранее того к Никее, когда Константинополь был еще в руках латинян. Тем не менее следует использо­вать хотя бы только намеки на деловую обстанов­ку. Выписка, относящаяся к вопросу о Трапезунде, начинается с восхваления мира, превосходящего всякий ум. Читатель должен дополнить здесь ри­суемую картину мира таким состоянием, которое нарушало мир, а это было прежде того времени, когда между Константинополем и Трапезундом улажен был церковный вопрос, составлявший предмет со­борного суждения. Оказывается, что церковный вопрос не имел первостепенного значения во вза­имных отношениях империй.

Вопрос ставился — и именно со стороны Кон­стантинополя — шире; в акте говорится об этом так: державный и святой самодержец, совокупляя все распавшиеся члены и части Ромейской импе­рии^[3], вместе со всеми другими пригласил к едине­нию и владетеля Трапезунда, и подчиненных ему областей, возлюбленного двоюродного брата, благо­роднейшего, Великого Комнина и возлюбленного сына нашего смирения кир Мануила, и это не по­средством переписки только, но через посольство. Всего же искреннее он настаивал на соединении его брачным родством с его царством.

Вот при каких условиях состоялось соборное суждение о церковном положении Трапезунда. В нашем акте читается по этому вопросу: «И поелику названный высокоблагороднейший великий Комнин и возлюбленный сын нашего смирения ходатайствовал перед нашим смирением и божествен­ным и священным собором нашим об испрошении согласия державного и святого моего автократора на то, чтобы назначаемые в Трапезундскую митрополию архиереи, ради опасности морского пу­тешествия, освобождались от необходимости являться к нашему смирению ради принятия от него рукоположения, но чтобы по благожелательному препоручению нашему получали и наречения и рукоположения на месте (т. е. в Трапезунде) от мес­тного митрополита, как бы от нашего смирения^[4]. Обсудив этот вопрос и принимая в соображение, с одной стороны, то, что вызывается согласием на ус­тупку определенного права, с другой же — на про­исходящую отсюда пользу, т. е. единение ромейского племени и вместе семейный союз, мы согла­шаемся на настоящую уступку и делаем следующее определение. Когда наступает время наречения ду­ховного жениха, Трапезундская митрополия сооб­щает об этом в Константинополь, в патриархию, которая посылает в Трапезунд одного из синодаль­ных архиереев или кого-либо из церковных архон­тов. В его присутствии и в присутствии одного из местных архиереев, или местных митрополитов или епископов, с ведома царского уполномоченного и всего областного клира, под председательством митрополита происходит наречение имеющего быть избранным во епископы по каноническим поло­жениям, а потом хиротония, которую совершает или посланный от патриарха, если он в архиерейском сане, или если не имеет этого сана, то другие. Вме­няется в необходимую обязанность имеющих при­нимать там рукоположение архиереев подавать прежде рукоположения собственноручное изложе­ние веры, т. е. святой символ. После же рукополо­жения обязываются во всех совершаемых ими цер­ковных службах и священнослужениях возглашать имя нашего смирения, во свидетельство того, что и они находятся в единении с апостольским патри­аршим престолом Константинополя по каноничес­ким постановлениям. Трапезундский митрополит должен совершать хиротонию только в подчинен­ных ему епископиях и не имеет права совершать рукоположения митрополитов или архиепископов, ибо это право остается за константинопольским престолом. Если же сам трапезундский митропо­лит или другой из митрополитов позволил себе хиротонисовать митрополита или архиепископа без поручения или соизволения нашего смирения, то он подлежит каноническим наказаниям и проще­ниям».

Таково содержание акта, бросающего свет на отношения Трапезунда к Константинополю в цар­ствование Мануила. Из него вытекает, что в 1260 г. был сомнительный мир между империями и что император Михаил Палеолог употреблял энергич­ные меры к восстановлению единения между Константинополем и Трапезундом; между прочим, пред­полагался брачный союз между Комнинами и Палеологами. Трапезунду сделана была важная уступка в смысле церковного управления. Именно, митро­политу Трапезунда было даровано право посвящать на месте нужных для митрополии епископов. Можно думать, принимая во внимание высказанный в акте мотив пользы и соблюдения единения, являющего­ся следствием этой уступки, что ранее уже практи­ковалось в Трапезунде то, что получило теперь формальное признание.

По отношению к выдвигаемому в акте родству между династиями можем указать на свидетель­ство Панарета, что у Мануила одна жена называ­лась Анна Ксилолая, другая — Ирина Сирикена и, наконец, третья — грузинка по имени Русудана, от которой родилась дочь Феодора, из чего следует, что брачного союза между трапезундским и кон­стантинопольским домом при Мануиле не было.

После Мануила, которому приписывается по­строение церкви и монастыря Св. Софии, хотя ныне не сохранилось следов его времени, отмечаемых в истории Финлея^[5], правили один за другим два его сына, Андроник II и Георгий. От времени последне­го отмечается довольно любопытный факт: во вре­мя похода его против турок-сельджуков, сделавших набег на пограничные области, Георгий был постыдно оставлен своими военными людьми и попал в плен к неприятелю.

Указанные в приведенном известии намеки при­готовляют нас к исторической драме, начинавшей разыгрываться в последней четверти XIII в.

Ряд царей, начиная с Иоанна II (1266-1280), всту­пают на престол и сходят с исторической сцены, по-видимому, без всякого влияния на события. Тре­буется большая внимательность и настойчивая пыт­ливость, чтобы распознать в этом ряду какой-либо исторический процесс и определенную государ­ственную мысль. Великие Комнины сменяют один другого в последовательном порядке, но ничем себя не отмечают: как будто им приходилось править в спокойное время, как будто турки и монголы не угрожали постоянно маленькой христианской дер­жаве. На самом деле Трапезунд в указанный пе­риод должен был вести и внешнюю и внутреннюю борьбу, и последняя была так же важна, как и пер­вая. Нужно принять в соображение, что Констан­тинопольская империя с чувствами крайнего недо­вольства смотрела на Трапезунд и никак не могла допустить равенства на императорский титул для трапезундских Комнинов. На официальном языке Константинополя трапезундский император никог­да не носил подобного титула; ему усвоялось лишь звание лазистанского владетеля или властителя Трапезунда, иногда просто архонта; в присутствии царя он даже не имел права носить красную пур­пуровую одежду и красную обувь. Но само собою разумеется, дело не ограничивалось подобными чисто внешними выражениями несочувствия к этой конкурирующей с Константинополем империи, а имело гораздо более широкую и чисто полити­ческую постановку. Интрига, тайная работа через специальных агентов — слишком обычное и испытанное средство в руках византийского правительства, и оно с успехом пользовалось им в Трапезунде, и это с тем лучшими надеждами на успех, что агентами его были здесь официальные чины трапезундские как светских, так и церковных кру­гов. Интрига свила себе гнездо на почве, давно уже подготовленной, именно среди политических партий, развившихся в самом Трапезунде и к концу XIII и началу XIV в. представлявших собою уже боль­шую общественную силу. Мы говорили выше о грузинском влиянии при дворе и в администрации, что подавало в Константинополе повод насмешли­во называть Великих Комнинов лазистанскими вла­стителями. На первых порах, т. е. до конца XIII в., трапезундские цари женились большею частью или на туземках, или на тифлисских принцессах. Пер­вые попытки приводить в Трапезунд невест из Палеологовской династии знаменуют уже начало константинопольского засилья, встречая протест среди придворных кругов с преобладанием мест­ных симпатий. В то же самое время происходит другое явление. Палеологи заявляют притязания на опеку династии трапезундских Комнинов с це­лью иметь возможность во всякое время наложить запрещение на то или иное распоряжение, которое не согласовалось с желаниями константинополь­ского правительства; многие члены из династии Комнинов проживали в Константинополе, конеч-но не по доброй воле, и выступали претендентами на власть в Трапезунде, когда это казалось полез­ным и нужным Палеологам или Кантакузинам. Намечаемое политическое раздвоение в Трапезун­де не ограничивалось высшей политикой и дворцо­выми партиями; к нему примыкали представители служилого сословия, преимущественно военные, а последние рекрутировались главнеише из местных и особенно грузинских элементов и частью из наемных отрядов, содержимых выходцами из Кон­стантинополя; понятно, что внутренние смуты и волнения возникали и быстро развивались на по­чве национальной исключительности и нерасполо­жения к константинопольским грекам. Принимая во внимание сказанные обстоятельства, мы не дол­жны преуменьшать значения известий о кровавой, беспощадной и неумолимой внутренней борьбе между партиями.

Иоанн II вступил на престол вслед за получени­ем в столице известий о плене брата его и пред­шественника Георгия. Финлей (с. 397 и cл.) рису­ет картину перемен, происшедших в Трапезунде к этому времени, — именно старается выяснить за­рождение политических партий и внутренних смут в империи. «Иоанн был юный и слабый человек, и вожди аристократической партии надеялись полу­чить в свои руки значительную часть политиче­ских прав». Возникшие затруднения, в какие были поставлены Иоанн и его преемники, объясняются как состоянием общества, так и их собственной неспособностью и дурной администрацией, — таково утверждение Финлея. Но мы мало знаем действительную историю этого времени. Нужно глубже выяснить следствия сношений с Констан­тинополем и усиление в Трапезунде эллинских тенденций, затронувших местные грузино-тифлис­ские и армянские предания.

После сделанных объяснений переходим к из­ложению скудного фактического материала, отно­сящегося к периоду детей Мануила. В общем это довольно бесцветный период, характеризующийся для Георгия тем, что во время войны с турками ему изменили бояре и он попал в плен, а для времени Иоанна — более сложными внешними и внутрен­ними фактами, в которых, однако, нужно разбирать­ся с большою осторожностью.

Прежде всего с особенным удовольствием со­шлемся на одну из глав историка Пахимера, опи­савшего царствование Михаила Палеолога^[6]; в этой главе историк говорит исключительно об отноше­ниях Константинополя к Трапезунду и дает пре­красный комментарий к указанному выше синодаль­ному акту времени Мануила. Редко для истории Трапезунда имеем такое живое и реальное наблю­дение очевидца; для занимающего нас здесь вопро­са свидетельство Пахимера высокоценно, а потому мы передадим его с надлежащей полнотой.

«Для Михаила (Палеолога), — говорит он, — составляло заботу не только держать в границах должного повиновения своих близких, но и не имевших никакой связи с империей держать в установ­ленных пределах, которые нельзя было бы престу­пать. Одних он принуждал к умеренности угрозой оружия — это тех, что пользовались автономностью по случайному стечению обстоятельств; они опы­том познавали, как опасно преступать установлен­ные границы и надменно относиться к правам им­перии. По отношению к «архонту» лазов Иоанну, который выставлял напоказ императорские инсигнии, хотя не имел никакого участия в царском дос­тоинстве, частыми посольствами ставил на вид, что ему невозбранно пользоваться по своему усмотре­нию правом властителя, но пусть остерегается зло­употреблять императорским именем и регалиями. Ибо неблагоприлично, чтобы в то время как он, бу­дучи настоящим носителем императорской власти и притом занимая царский престол в царственном городе, допускал, чтобы в то же время и некоторые другие лица позволяли себе величаться этим вели­чайшим достоинством; часть должна согласоваться с целым и не привносить смешения в царский чин. Варвар надмевался и пренебрегал внушениями и притворно прикрывался предлогом, что не с него началось это, но принято от предков, и еще ссылался на то, что приближенные чины не позволят ему обес­честить отеческое достоинство, унаследованное им от предков, что это бесчестие падет и на них в том случае, если он поступится частью императорских привилегий. Для того, кто имеет высшие преимуще­ства, ни красная обувь, ни царское имя не могут быть соблазнительны, а таковы суть, по его словам, высший почет от подчиненных, рабское унижение, дого­ворные соглашения вовне и притом благоприятные во всех отношениях».

«Император решился применить к Иоанну дру­гую систему, как к человеку, принявшему власть в юношеском возрасте. Он задумал привлечь его к себе посредством брачного союза и через то от­влечь подозрения, будто задумывает унизить Трапезундскую империю и вместе с тем угрожает изменением царственных его привилегий (ибо было бы нелепо предположить, чтобы кто-либо желал постыдно нарушить права своих собственных де­тей). Для этого он поручил посольство в Трапезунд вельможам и мудрым мужам, дабы, с одной стороны, самим авторитетом доверенных лиц уси­лить ценность передаваемых речей, с другой — что­бы ум и известность их служила порукой, что сло­ва их искренни и устраняют всякое сомнение. Был отправлен к нему великий логофет Георгий Акрополит^[7] и великий эконом великой церкви Ксифилин, которые имели предложить Иоанну брачный союз с третьей дочерью царя, Евдокией. На их же обязанности было убедить Иоанна и его прибли­женных, чтобы последние советовали молодому человеку предпринять путешествие в Константи­нополь с полной уверенностью и с надеждой на добрый прием и успех. Таковы были намерения царя; трапезундские же вельможи ни сами не соглашались на путешествие, ни своему царю не со­ветовали это. С давних времен, говорили они, цари их женились на иностранках из соседних стран, не выходя сами из пределов своей страны, так как на царя все смотрели как на божественное существо и себя ставили относительно его в скромное поло­жение. Как ни старались послы убедить, но на все свои доводы встречали возражения и должны были возвратиться без успеха».

«Но царь не терял надежды; он снова и не­однократно отправлял посольства то с угрозами, то с ласковыми обещаниями, убеждая решиться на пу­тешествие. Наконец он посылает логофета собствен­ного двора Иатропуло и вместе с ним церковного клирика, одного — как авторитетное лицо, ручаю­щееся за обещания царя при передаче важного по­ручения, другого же для большей верности речей, дабы присоединением посредства церкви, которая не имеет обычая, как он и сам утверждал, изменять своему слову, и, с устранением всех поводов к не­доверию, из самых дел ясно было, мог ли император в одно и то же время и усыновить его, и желать ему зла. На этом пришли к соглашению и дали клятву на том, что Иоанн, женившись на дочери царя, возвратится с большими почестями и что прибли­женным его оказан будет милостивый прием. Пос­ле этого сели на большой корабль и отправились в Константинополь. Царь в это время не был дома, а находился в Лопадии. На границе Византийской империи Иоанну было доложено, что сопровождав­шие его послы из Константинополя требуют, чтобы он переменил красную обувь на темную, что скоро царь постановит решение об его привилеги­ях, ибо постановлено, что он возложит на себя сим­волы звания деспота, как скоро сделается сыном царя, и будет ими с честью пользоваться; что же касается употребления красной обуви и двухцвет­ной порфиры, это и вообще было бы некрасиво и, кроме того, неугодно царю. Сказав это и настояв на исполнении требования, прибыли к столице. В Золо­том Роге вышли из корабля и были пышно приняты в одном из городских домов. Спустя несколько дней получили приказание отправиться в Лопадии. С должным почетом принятые там, снова возврати­лись в Константинополь, так как царя побуждали спешить и брак дочери, и полученное известие о выступлении тохаров (т. е. монголов). В конце ме­сяца сентября происходило бракосочетание дочери. Трапезундскому царю пришлось долго гостить в Кон­стантинополе».

Едва ли гостеприимство было для него приятно после всех оскорбительных для него сцен с переоде­ванием. По свидетельству Панарета, он возвратился в Трапезунд 25 апреля 1284 г. с беременной женой. В том же году родился от брака с греческой прин­цессой сын Алексей.

У того же историка Пахимера об Иоанне^[8] име­ется еще несколько слов: «В 1297 г. умер Иоанн, повелитель лазов, зять царя, как говорено выше. Он оставил двух сыновей, из которых Алексей получил отцовскую власть, младшего же сына мать его взяла с собой в Константинополь, куда отправи­лась к своему брату и царю».

В связи с изложенным путешествием царя Иоан­на в Константинополь следует рассматривать и другие сохранившиеся известия как об отношени­ях между константинопольским и трапезундским дворами, так и некоторые другие, доселе не полу­чившие достаточного освещения.

Во время, более чем было нужно продолжи­тельное, его пребывания в Константинополе, в Трапезунде происходили такие события, которые тре­бовали присутствия на месте самого царя. Только крайняя скудость известий заставляет нас с осто­рожностью относиться к некоторым фактам, ос­тавляя их без надлежащего освещения. Само со­бою разумеется, наше внимание обращают на себя те обстоятельства, в которых может читаться на­мек на то, как в это время могла реагировать Гру­зия на попытки Палеологов наложить руку на Трапезунд.

Летопись отмечает нападение на Трапезунд гру­зинского царя Давида, опустошение им страны и осаду столицы. Еще более энергичное вмешатель­ство в судьбы Трапезунда последовало с другой стороны. Сестра Иоанна, по имени Феодора, быв­шая в замужестве за грузинским князем Руссуданом, воспользовавшись внутренними смутами в Трапезундской империи и, как следует думать, вакантностью трона, собрала войско и завладела в Трапезунде властью. Это было в 1285 г. Неизвестно, сколько времени она была во главе империи и при каких условиях уступила свою власть Иоанну, который снова занял престол и, как известно, умер в Лимниях в 1297 г. Важно при этом заметить, что мы присутствуем при энергичных попытках со стороны Константинополя и Тифлиса удержать в Трапезунде каждому свою партию. В связи с этим следует предполагать внутреннее брожение между трапезундскими военными и гражданскими служи­лыми чинами, бурная политическая роль которых обнаруживается позже.

На то же время Иоанна падает восстание под предводительством Пападопула, о котором мы ли­шены подробностей. Гораздо серьезнее было для Иоанна освобождение из плена Георгия, его брата, который тоже имел приверженцев и пытался за­владеть престолом. Впрочем, между братьями со­стоялось, по-видимому, соглашение в том смысле, что Георгию предоставлено было право пользовать­ся внешними атрибутами царского титула.

Следствия беспрерывных домашних революций и гражданской войны могут быть легко поняты, но причины последних неясны. Одним из непосред­ственных последствий была утрата большой и важ­ной провинции, Халивии, с ее удивительными ме­таллическими залежами, из коих со времен ар­гонавтов местные жители добывали железо, составляющее предмет местной индустрии. Турк­мены, пользуясь смутами в Трапезунде, изгнали значительную часть прежнего населения и обрати­ли эту область в пастбище для своих стад.

Иоанн II в Европе пользовался славой, далеко не соответствовавшей его реальному положению. Титул императора покрывал его слабость, а рассто­яние скрывало малое протяжение его владений за линией морских прибрежных областей. Папа Ни­колай IV приглашал его принять участие в кресто­вом походе для возвращения Птолемаиды. Иоанну было не до этих предприятий: он должен был осте­регаться домашних движений и принимать меры против туркменов орды Черных Баранов.