ГЛАВА VIII

ЛИКВИДАЦИЯ ВРАЖДЕБНЫХ КОНСТАНТИНОПОЛЮ ПАРТИЙ

 

Со смертью Василия I (1333-1340) новая эпоха, новый порядок вещей начинается в Трапезунде. Единство уступает место множеству, анархия бе­рет перевес над порядком, вассалы пересиливают корону...

Такими словами Фальмерайер^[1] характеризует эпоху Трапезундской империи с половины XI в. и до ее падения. Хотя его труд появился уже около ста лет назад, но изучение Трапезундской истории с тех пор мало подвинулось вперед, и с основными воззрениями Фальмерайера необходимо в настоя­щее время соображаться. Несомненно, он правиль­но определил состояние, в котором была империя в половине XIV в., т. е. хорошо понял разъедаю­щие ее организм язвы, оценил духовный и культур­ный маразм греческого правительства и Трапезундского поместного дворянства, но, как мы постара­емся далее показать, не мог с достаточной ясностью уяснить себе и читателю историческую эволюцию совершавшихся явлений и представить их в над­лежащей перспективе.

Фальмерайер вообще бросает суровый приговор греческой нации и усматривает в средневековой истории Греции многочисленные признаки поли­тического и нравственного упадка народа. Это тот самый ученый, который в двадцатых годах прошед­шего века выступил с известной теорией полного ослабления этнографического состава коренного на­селения Греции и замены его славянскими и албан­скими племенами.

Всматриваясь внимательно в течение трапе-зундской истории, нельзя не прийти к заключению, что в ней мало таких проявлений духовной куль­туры, которые служили бы к украшению челове­ческого общества. Финлей произносит не менее безотрадное суждение по поводу той же эпохи ис­тории Трапезунда^[2]. Империя стала на многие годы добычей гражданской войны и внутренних смут... В XIV в. ни правительство Трапезунда, ни констан­тинопольское, ни самый греческий народ не чув­ствовали никакого расположения подчинить свою силу, страсти, предрассудки или свои партии влия­ниям закона и справедливости. Но нигде ослеп­ленное самоволие отдельных лиц не выражает так ярко деморализованное состояние греческого об­щества, как в Трапезунде.

Предполагая заняться выяснением истории этого бурного периода Трапезундской империи, мы считаем необходимым предварительно указать, что круг наблюдений новых историков, равно как и совре­менного событиям греческого писателя не дают воз­можности оценить и нарисовать в ясной картине те причины, которые вызвали и поддерживали на­мечаемый разлад между императорской властью и служилой аристократией. Отправляясь от тех на­блюдений, которые сделаны Никифором Григорой, новые историки не отрешились от точки зрения современника на переживаемые события и пред­ставили картину в той же перспективе, как и сред­невековый греческий писатель. Между тем в ис­тории, так малоизвестной и скудно разработанной, какою является история Трапезунда, казалось бы, всего больше нужно было остерегаться обобщений, построенных на немногочисленных и непроверен­ных наблюдениях.

Попытаемся войти в рассмотрение дошедших до нас фактов и выяснить, в каком свете рисуется деятельность главных лиц, участвовавших в со­бытиях после смерти Василия I (1340 г.). Как ни скудны сообщаемые официальным историком тра-пезундских Комнинов данные, тем не менее в ис­тории Панарета пока остался единственный ключ к разгадке секретов придворной истории. Он под­черкивает сильное влияние константинопольской партии в Трапезунде; у него же можно видеть по-.стоянные и красной нитью проходящие влияния, идущие из Греции. Все говорит об интриге, загово­рах и честолюбивых притязаниях, в которых глав­ную и исполнительную роль играли местные тра-пезундские вельможи, носители высших админист­ративных военных и гражданских званий, которые как будто по наследству переходили на членов од­них и тех же родов. Если мы не лишены средств выяснить значение иноземных, идущих из Констан­тинополя и из Тифлиса влияний, то гораздо больше трудностей встречаем по отношению к оценке ту­земных партий: на какой, собственно, почве развива­лась борьба, чем она питалась и где находила себе материальную поддержку? Эти последние вопросы для своей постановки и объяснения нуждаются в более точном знании внутренней истории Трапе-зунда, земельного строя, социальных и экономиче­ских условий, торговли и проч. Если бы оставаться при том воззрении, что Трапезунд составляет в ис­тории нечто обособленное и оригинальное, что его история стоит вне общих законов развития, то, ко­нечно, всякая попытка к уразумению поставленной выше проблемы, при скудости местных известий, была бы обречена на неуспех. Но так как об этом на самом деле нельзя думать, ибо империя была образо­вана членами константинопольской династии и при содействии сильной поддержки из Грузии, и так как зерно ее населения было все же эллинское или эл­линизированное, хотя и значительно разбавленное местными грузино-армяно-тюркскими элементами, то не может быть сомнения, что в главных чертах ад­министративного, земельного и финансового устрой­ства Трапезундская империя не порывала с предани­ями Византии и может быть изучаема с точки зре­ния эволюции Византийской империи.

Переходя к описанию положения дел по смерти Василия, мы находим у Панарета следующее. Ближайшие к престолу члены царской семьи были: царица-вдова Ирина Палеолог, дочь императора Андроника Палеолога (внебрачная). Непосредствен­ной семьи от этого брака не было, но была побоч­ная семья от сожительницы Василия, местной уро­женки, именем также Ирина, которая дала ему чет­верых детей: двоих мужеского и двоих женского пола. Вместе с царицей, принадлежавшей к кон­стантинопольской династии, на время утвердилось в Трапезунде палеологовское влияние, выразивше­еся прежде всего в том, что супруга Василия завла­дела царством^[3], мужское же поколение покойного императора, дабы обезопасить от его притязаний императрицу-вдову, сослано в лице царевичей Алек­сея и Иоанна, вместе с матерью их, в Константино­поль, пока в почетное изгнание и под верное на­блюдение. Казалось бы, кризис благополучно мино­вал. Но вот начинает развиваться внутренняя драма, весьма характерная для истории Трапезунда, кото­рую и предстоит нам разъяснить.

Обнаружилась борьба между партиями, которые по этому случаю в первый раз историк называет своим именем, хотя о признаках ожесточенной враж­ды между высшими сановниками можно судить уже и по тому, что происходило при вступлении на цар­ство Василия, т. е. в 1333 г. Партии недостаточно охарактеризованы, но названы главные вожди, и прежде всего антиправительственной партии, т. е. враждебной Ирине Палеолог и иностранному ви­зантийскому элементу. Во главе стоял великий стратопедарх кир Севаст Цанихит; с ним заодно были члены рода Схолариев и Мизоматов, кир Константин Доранит, могущественный род Каваситов, представитель рода Камахинов, несколько чле­нов городского сената и царской гвардии^[4]. Повстан­цы организовались в вооруженную силу, но не овладели ни акрополем, ни средним городом, а за­няли укрепленный монастырь Евгения, находящий­ся против кремля и отделенный от него глубоким скалистым рвом, служившим естественной защи­той города. Противоположная, т. е. правительствен­ная, партия, поддерживавшая Ирину Палеолог, орга­низовалась в городе; она описана еще более сла­быми чертами. Во главе партии стояли члены служилого рода Амичаранты^[5], несколько граждан­ских и военных чинов и часть гвардии; и вместе с правительницей они удержались на акрополе^[6]. Не­чего и говорить, что сюда же должна была примк­нуть константинопольская свита Ирины. Она мог­ла долго держаться в стенах кремля, но, очевидно, не была в состоянии начать осаду монастыря Евге­ния. Дела оставались в неопределенном положении около двух месяцев, пока партия Ирины Па­леолог не получила возможности выступить про­тив своих соперников. Это произошло в начале июля 1340 г. В первый раз тогда выступает значе­ние в политической и военной истории Трапезунда пограничной западной крепости и морской гава­ни Лимний, которая приобрела первостепенное по­ложение по важности интересов, защищаемых ею на восточной границе империи. В описываемое вре­мя крепостью командовал, с титулом великого дуки, один из представителей знатных служилых родов, не названных, впрочем, у Панарета; дука, примкнув к правительству Ирины Палеолог, дал ему перевес над партией, засевшей в монастыре Евгения. В от­ношении к дуке у Панарета, называющего его про­сто евнух (ο εκτομιας) Иоанн, сквозит некоторая доля пренебрежения. По его словам, этот Иоанн пришел в Трапезунд с большим войском (и, несомненно, на кораблях), снял орудия с судов и направил их про­тив обители, чем и решено было дело в пользу Ирины Палеолог. Следует отметить два обстоятель­ства, сопровождавшие вступление великого дуки, коменданта Лимний: почти полное разрушение от огня и осады знаменитого монастыря, утратившего при этом свои богатства и украшения^[7], и громад­ный удар, нанесенный партии противников Ирины Палеолог, которые были, по всей вероятности, пого­ловно захвачены в плен, отправлены в заточение в Лимнии и там перебиты^[8]. Историк даже не на­зывает их поименно, но холодно обозначает самый факт, хотя все же у него больше реальности и жи­вости, чем у Никифора Григоры, который сообщает следующее^[9]: «Между тем, так как Трапезундское государство не могло управляться хорошо и твердо под женским управлением, которое начало произ­водить смуту и волновать народ, Ирина, царица Трапезундская, нашлась вынужденной послать бы­строходную триеру с другими послами (о первом посольстве писатель говорит ранее), с коими был и митрополит, чтобы ускорить исполнение первой просьбы к царю^[10]. Носился слух, что царица нахо­дится в тайной связи с великим доместиком. Ког­да слух стал распространяться шире, это возбудило движение в народе и особенно в высшем классе (τους ευγένεια προύχοντας). Одни пристали к Цанихиту, тогда могущественному богатством и славой, другие стали на сторону великого доместика. Так произошла смута; город Трапезунд разделился на два лагеря, и началась усобица, в которой, по слу­хам, погибло много и других лиц из обеих партий, и с ними Цанихит».

К характеристике политического положения в 1333 г. и для выяснения сталкивавшихся в Трапезунде противоположных влияний любопытно еще обратить внимание на особое движение, в котором выступают грузинские политические интересы. Оказывается, что сестра умершего Василия, царев­на Анна, принявшая монашеский обет, бежала в Грузию и там организовала военный отряд с це­лью борьбы с приверженцами константинополь­ской партии. Пожар в монастыре Евгения, жесто­кая расправа с побежденной партией и неудачи в борьбе с турецкими отрядами из Амиды — все это дало в распоряжение царевны Анны значи­тельные преимущества над Ириной, которая долж­на была уступить свое место сопернице в июле 1341 г.

Между тем в Константинополе внимательно следили за трапезундскими делами. Там жили не­которые члены из дома трапезундских Комнинов, в которых константинопольские Палеологи всегда имели пригодное орудие для проведения своих аген­тов и для достижения своих планов в Трапезунде; туда же, как сейчас будет видно, бежали некото­рые лица из разгромленной евнухом Иоанном партии. 30 июля 1341 г. прибыл в Трапезунд, со­провождаемый тремя военными судами, кир Миха­ил, брат царя Алексея II. С ним были Никита Схоларий и Григорий Мизомат, игравшие важную роль в движении прошедшего года и спасшиеся в Кон­стантинополь после разгрома их партии. Этот имен­но момент смуты отмечен в известии Никифора Григоры, которое приведено выше. Из него вытека­ет с несомненной ясностью, что константинополь­ские притязания поддерживаемы были в Трапезунде не партией сенаторского сословия и не мест-ными чинами служилой аристократии, а преимуще­ственно опирались, в смысле военной силы, на ла­тинский отряд, пришедший на наемных кораблях, и на городской дим.

Чтобы понять, кто пытался овладеть движени­ем и в чью пользу оно направлялось, необходимо заглянуть несколько вперед и посмотреть, кто в нем в конце концов выиграл. Никифор Григора выставляет как один из главных мотивов, почему трапезундские дела в то время дошли до крайней степени напряжения, политику великого доместика Иоанна Кантакузина, который далеко не питал рас­положения поддерживать в Трапезунде Ирину Палеолог^[11]. По этому случаю мы обязаны ему очень важным сообщением, справедливость которого под­тверждается всей историей Трапезунда, ни разу не испытавшей династического переворота, несмотря на крайне настойчивые стремления придворной аристократии ограничить царскую власть. Кантакузин потому считал непрактичным слишком рез­ко вмешиваться в трапезундские дела, что не нахо­дил там между различными течениями ни одного такого, которое могло бы возобладать над другими; даже могущественная партия Схолариев расколо­лась на части. Что было прочно и против чего было опасно идти, это — основное государственное за­коноположение о несменяемости на престоле Ве­ликих Комнинов. «У них был закон, — говорит Григора^[12], — имевший ненарушимую силу, не допускать к царской власти никого из родовой аристократии, за исключением прямого потомства Комнинов». В этом был для Трапезунда очень важный коррек­тив против Константинополя, где партийная борь­ба часто имела своей целью стремление к сверже­нию династии и достижению царской власти. Так как Ирина Палеолог думала поддержать свои при­тязания на власть браком с одним из константино­польских царедворцев, о чем и вела уже перегово­ры, то нужно понимать отрицательное отношение Кантакузина к ее планам именно в этом смысле.

Тем не менее, как мы видим, из Константинопо­ля прибыла военная эскадра и при ней представи­тель законной династии в лице Михаила, имевше­го уже около 60 лет от роду. В Трапезунде была разыграна комедия, как она изложена у Никифора Григоры, сопровождавшаяся взятием под стражу принца Михаила и заключением его в крепости Лимнии. Партия константинопольского влияния с наемными отрядами из итальянцев и из греков была ослаблена и разбежалась. Перевес оказался на стороне туземной, т. е. национальной партии.

Теперь мы можем ознакомиться с представите­лями этой национальной партии. Панарет перечис­ляет врагов ее, когда говорит об изгнании в Кон­стантинополь царицы-правительницы Ирины, а Гри­гора неодобрительно характеризует ее правление такими словами: «Правительственные дела нера­диво и в секрете направлялись двумя или тремя сенаторами, а дим был ими недоволен и готовил восстание». Между искавшими спасения в Кон­стантинополе был Никита Схоларий, Григорий Мизомат, вместе с братом Михаилом, Константин Доранит, вместе с сыном Иоанном и др. Они не те­ряли времени даром и скоро возвратились в Трапезунд с другим претендентом на престол в лице кир Иоанна, сына захваченного и сосланного в Лимнии Михаила. В 1342 г. он был венчан на царство в храме Богородицы «Златоглавой»; спо­собствовавшая его воцарению константинопольская партия стала во главе правительства и в свою оче­редь насильственно и ожесточенно стала пресле­довать побежденную партию^[13]. При этом преследо­вании жертвами стали представители Амицантариев; между прочим, мать кир Георгия, Саргала, была задушена; той же участи подверглась и царица Анна Анахутлу^[14]. Это была критическая эпоха для гру­зинской партии. Положение дел, однако, нимало не изменилось. Иоанн III стал номинальным госуда­рем, но не был в состоянии овладеть смутой и на­править в русло своеволие служилого сословия. Поэтому произошла новая революция, в пользу содержавшегося в Лимниях отца его, кир Михаила. Орудием переворота был великий дука Схола­рий. «Поелику тюремщик кир Михаила, — говорит Панарет, — великий дука, упомянутый евнух, был убит в Лимниях в марте 1343 г., отправился вели­кий дука Схоларий и привел кир Михаила, который воцарился в мае 1344 г.». Для своего сына он при­думал жестокое наказание: заключил его в пеще­ру Саввы. Это изысканное место заключения нахо­дится в скале под Трапезундом; туда можно было подниматься на веревке и оттуда вид был на море и находящийся при подошве скалы Трапезунд^[15].

Под 1344 г. находим самое обстоятельное изло­жение новых пожалований в чины по табели о рангах, «поелику (прежние) первые архонты были лишены жизни»^[16], хотя и этого оказалось недоста­точно. В следующем 1345 г. подверглись аресту великий дука Схоларий, великий доместик Мизомат и другие из их партии.

В 1349 г. кир Никита Схоларий овладел звани­ем великого дуки, потому что на его стороне был отряд из крепости Кенхрина. Тогда же он женился на дочери Сампсона, о котором под 1351 г. снова замечается: 6 татас; М\.%аг\Ъ 6 2ац\|/юу. В следую­щем 1350 г. отмечается «смута и волнение среди архонтов»^[17], вследствие которой постигла катастро­фа всю семью Доранитов. Были захвачены: великий стратопедарх Феодор Доранит по прозванию Пилели, брат его протовестиарий Константин До­ранит и все его поколение, и заключены каждый в усадьбе архонтов^[18]. Вскоре, однако, они были осво­бождены от заключения.

В 1351 г. смута продолжалась; в январе был схвачен протовестиарий Лев Кавасит, и на его мес­то возведен упомянутый выше Пилели, т. е. бывший великий стратопедарх Доранит. В мае того же года начинается реакция против той партии, или против того движения, которое сейчас было отмечено: Пи­лели с приверженцами захватил акрополь^[19] и взял в плен великого дуку Схолария. Из этого последнего замечания можно судить, что борьба шла между пред­ставителями родов Схолария и Доранита, хотя на стороне первого оказывается трапезундская чернь, потребовавшая освобождения его. Опираясь на со­чувствие царя и народа, Схоларий восторжествовал над соперниками и достиг того, что Пилели с сыном и зятем и с сыновьями Ксенита были захвачены и сосланы в крепость Кенхрину. Немного спустя кара постигла и Константина Доранита, бывшего граж­данским и военным губернатором в Лимниях, бра­та протовестиария Пилели. В следующем году Дораниты повешены в замке Кенхрина.

В каком отношении к этим событиям стоит известие, помещенное под 1351 г. и сообщающее о захвате вооруженной рукой замка Цанихи епикерном Иоанном Цанихитом, можно заключить из вы­яснения положения этой фамилии в занимающей нас смуте: Цанихиты принадлежали к туземной аристократии. Наконец в 1355 г., после того как великий дука Схоларий бежал в Керасунт, он всту­пил в переговоры с правительством, очевидно, по­ставившие императора в крайнее затруднение^[20]. Здесь мы видим уже не партию, а часть правитель­ства, ведущую переговоры с официальным царским правительством в куле или в кремле. Когда пере­говоры не увенчались успехом, наступили военные действия. Этот порядок вещей, отмеченный под 1355 г., должен быть нами вполне выяснен, если мы не захотим оставаться впотьмах насчет той неле­пой, при первом взгляде, грубой и беспринципной борьбы, в которой взаимно истребляют себя пред­ставители знатных служилых родов трапезундс-кого государства.

Месяца марта 22, лета 1355, прибыл подТрапе-зунд великий дука Схоларий вместе с сыном сво­им паракимоменом с одним военным судном и 11 барками; тогда же пришел и протовестиарий Ва­силий Хупакф^[21]. Высказано много пустых слов и взаимных горьких упреков, вновь достигнуто согла­шение, и отошли в Керасунт. В том же году, в мае месяце, вооружив два военных судна с достаточ­ным числом малых судов, царь выступил с матерью и с супругой и с митрополитом против Керасунта, занятого Схоларием; в это время в Кера-сунте был паракимомен, а Схоларий в Кенхрине. Произошло сражение, и была настоящая война; на­конец достигнуто соглашение^[22], и Керасунт «покло­нился» царю. Между тем паракимомен ушел из Керасунта к своему отцу в Кенхрину, и там собра­лась вся партия Схолария. А царь, оставив в Три­поли флот и деспину, возвратился в Трапезунд, взял кавалерийский отряд, выступил морем и, заняв местность с суши, всех окружил в Кенхрине. Пос­ле сражения все поклонились царю и приветство­вали. Царь и его отряд возвратился, Схоларий же с приверженцами остался на месте; туда же прибыл вместе со своей партией из Лимний протовестиа-рий. Торжество царской власти усиливается собы­тием, случившимся в то же лето: выступил в по­ход дука Халдии Иоанн Кавасит, взял Хариэну и попленил; тогда же освобождена Арогэна и пере­шла под царскую власть.

Наконец, чтобы не оставалось сомнения насчет побежденных сторонников Схолария, имеется из­вестие от октября того же 1355 г.: выступили ве­ликий доместик Мизомат и великий стратопедарх Сампсон в Кенхрину, и приняли Схолария и его приверженцев, и возвратились, и произошло мир­ное устроение^[23]. Весьма жаль, что Панарет нигде не сообщает условий, на каких произошло согла­шение.

Очень знаменательные факты сообщены под 1360 г. и 1361 г. Они представляют завершение драмы, так долго затянувшейся. В 1360 г., говорит историк, пошел царь в Халдию для постройки кулы^[24]; тогда же лишен был власти дуки в Халдии Иоанн Кавасит^[25]. Под следующим же годом читаем: меся­ца июля 4 числа, в послеобеденный час, скончался великий дука Никита Схоларий^[26]; это сильно опеча­лило царя, он присутствовал на церемонии выноса его тела в белой одежде ради траура, как водится на царских похоронах, — так следует понимать выражение καθως ειθισται τοις αναςι.

В этой скучной и длинной, двадцать лет продол­жающейся смуте, в которой нередко гибли от меча и веревки на виселице целые роды из служилого и поместного класса и которую представлять здесь со всеми подробностями могло бы казаться не со­всем уместным, мы думаем найти данные столько же для понимания ее, как и для объяснения ее зна­чения в истории Трапезунда. Прежде всего стоит обратить внимание, что в течение целых 16 лет на сцене находится один и тот же славный вождь ан­типравительственной партии в лице великого дуки

Никиты Схолария, который возведен был в этот сан в 1344 г. после смерти евнуха Иоанна, убитого в Лимниях, где он был всесильным распорядите­лем самой царской семьи. После длинного периода настойчивой борьбы Никита наконец сдался, но на почетных условиях, как о том свидетельствует из­вестие Панарета об исключительном внимании, оказанном ему императором Алексеем III на его похоронах в 1361 г. С этих пор в летописи на долгое время прекращаются известия об острых неудовольствиях между короной и высшими чина­ми служилой аристократии. И потому здесь мы находим вполне своевременным остановить вни­мание на пройденном двадцатилетии внутренней смуты.

На какой же почве шла борьба?

Нельзя не признать, что при настоящем состоя­нии наших знаний весьма трудно было бы подво­дить к одному общему мотиву все разнообразие от­меченных фактов, которые сами по себе как будто лишены связи и не подчиняются какому-либо руко­водящему принципу. Панарет, хотя и сам принимав­ший личное участие в описываемых событиях, слиш­ком формально относится к своей задаче, запрото-коливает факты, не выражая личного участия ни к одной партии. Краткость его сообщений поразитель­на. Он передает фотографически то, что происходи­ло на его глазах, и так как его изображения соответ­ствуют реальности, то нам остается вдуматься, на­бросать краски на проходящие в его истории тени и оживить его фотографические снимки.

Трапезундская империя организовывалась под сильным воздействием соседнего грузинского цар­ства. Первые цари, хотя и происходившие от цар­ственной династии константинопольских Комнинов, всеми своими симпатиями, несомненно, тянули в сторону Грузии, а по семейным традициям и вооб­ще к азиатскому Востоку, откуда набирали для себя военную силу, преимущественно кавалерию, и от­куда почерпали, на первых по крайней мере порах, всю административную оснастку, т. е. служебный, военный и гражданский персонал. С первых же лет империи должна была народиться, однако, эллин­ская партия, состоявшая из ближайшей свиты, из части гвардии, наконец, беженцев и выходцев из Константинополя, которая должна была постепен­но стремиться к устранению местных — грузин­ского и армянского — элементов и к господству в гражданской и военной администрации. Такова одна сторона подмечаемых нами волнений. К 1340-м гг. первая фаза исторической эволюции была законче­на. Она кратко отмечена у Панарета в следующем известии, стоящем во внутренней связи с перехо­дом Михаила из крепкого заточения в Лимниях на царский престол в Трапезунде, причем сын его Иоанн, возведенный на престол партией бояр, дол­жен был переменить обаятельную власть на самое суровое заключение в пещере Саввы. Все вероя­тия говорят за то, что наказание было придумано восторжествовавшей политической партией, кото­рая принудила Михаила заранее дать согласие как на эту меру, так и на другую, о которой мы находимизвестие под 1344 г. Душой всего переворота и коренной перемены внутренней политики был Никита Схоларий, который лично отправился в Лимнии, вступил в соглашение с тамошним узни­ком Михаилом и возвел его на царство, и которого Панарет при этом случае напрасно величает вели­ким дукой^[27]. Заслуги Схолария и его партии вознаг­раждены были новым царем весьма щедро и отме­чены у Панарета очень отчетливо; только факт не освещен и не поставлен в надлежащей перспекти­ве. Он говорит: «поелику же первые архонты ли­шены были жизни», т. е., как нужно дополнить, были перебиты восторжествовавшей политической партией, то произошел целый ряд новых пожалова­ний и назначений в звания, принадлежащие по та­бели о рангах первым архонтам. Прежде чем, одна­ко, перечислить эти назначения, спросим себя: кто же были эти перебитые, освободившие целый ряд высших мест? К сожалению, только намек на это можно находить в известиях под 1332-1333 гг. Под этими годами великим дукой был Леки Чан-чичей или Цанцицей; сын его Чамна или Цамна был великим доместиком. Их постигла казнь, и не только их самих, но и семьи их подверглись страш­ным бедствиям; достаточно указать, что жена ве­ликого дуки побита камнями. Следует вдуматься в названные, чуждые греческому языку, личные име­на, а равно дать себе некоторый труд выяснить при­чину похода на Трапезунд в следующем 1366г. некоего Сихасы, сына Томарты и др. в связи с этим фактом, чтобы прийти к заключению, что здесь мы имеем указание на катастрофу, постигшую господ­ствовавшее доселе в Трапезунде грузинское влия­ние и сопровождавшуюся жестоким избиением и казнями представителей этой партии, которым при­надлежали высшие места в управлении.

Итак, возвращаясь к тому положению, какое от­мечено Панаретом в 1344 г., мы видим, что после­довала полная перемена в составе правительствен­ных лиц. На место погибших первых архонтов: 1) Никита Схоларий возведен в звание великого дуки, 2) Григорий Мизомат — великого стратопедарха, 3) Лев Кавасит — великого доместика, 4) Константин Доранит — протовестиария, 5) сын его — епикерна, 6) Иоанн Кавасит — великого ло­гофета, 7) его сын Схоларий в сан паракимомена, 8) Михаил Мизомат — эмир-чауша, 9) Стефан Цанихит — великого коноставла. Если ставшая во главе правительства партия имела ту цель, которая, казалось бы, была вполне осуществлена удалением лиц грузинского и армянского происхождения, то назначениями в 1354 г. ее положение было впол­не обеспечено, и господство ее членов покоилось на реальных основах. Чтобы составить себе поня­тие о политическом выигрыше партии, мы должны здесь войти в некоторые подробности насчет осо­бенных привилегий, соединявшихся с этими званиями, которые тем более закрепили власть и богат­ство за несколькими родами, что почетные титулы и звания часто распределялись между лицами одного дома и что те роды, которые завладели этими звани­ями, нередко состояли между собой в родстве, т. е. были не чужды сословного и классового духа. На этой почве развиваются дальнейшие притязания того сословия, с которым предстояло вступить в едино­борство императорской власти в Трапезунде.

Титул великого дуки, который носят высшие чины служилой аристократии, обозначал, собствен­но, военного и гражданского губернатора фемы Халдии, к которой, по старой административной системе, причислялся и Трапезунд. Но во все время Трапезундской империи дука Халдии, столько же по традиции, как и по окраинному положению этой области, подверженной постоянной опасности от врагов и защищенной многочисленными замками и крепостями, пользовался громадным влиянием и значением и мог держать в своих руках двор и судьбы империи. Постепенное образование и раз­витие власти великого дуки, начало которого на­блюдается еще до Крестовых походов, не входит здесь в нашу задачу. Мы можем привести одно место из договора Алексея I Комнина с князем Боэмундом в 1109 г.^[28]: «Хрисовулом нашего цар­ского величества пожалован дукат (Антиохия) во всей совокупности со всеми в нем замками и об­ластями. Эта власть не ограничивается моим лицом, но по силе вашего хрисовула я волен передать ее, кому мне заблагорассудится». Нужно сейчас же сделать ограничение, что императоры трапезундские никогда не выпускали из своих рук права распоря­жения коронными званиями и чинами, но не подле­жит сомнению, что замки и крепости с военными людьми и гражданское население фемы были в пол­ной власти великого дуки. Кир Никита Схоларий является в занимающий нас период типическим вы­ражением византийского административного чина, который растратил свое влияние и громадную силу в борьбе с чинами своего же сословия и не был в состоянии дать настоящее сражение в борьбе про­тив императорского принципа, в интересах ограни­чения его и проведения в жизнь феодализации. Гре­ческие бояре и в XIV в. стоят на той же стадии, что и предшественники их в Х-ХП вв.

Поучительный урок выносится и из рассмотре­ния судьбы носителей других высших званий и титулов. Излишне говорить, что мы имеем перед собой совершенное повторение византийской та­бели придворных и административных чинов. Ого­ворку следует допустить лишь в том смысле, что трапезундская летопись могла не оставить нам па­мяти о всех званиях и титулах. Но зато здесь мы можем наблюдать историю родов и фамилий, ве­дущих мелкую борьбу из-за власти между собой и с центральным царским правительством через целые столетия. Самые древние фамилии, прини­мавшие деятельное участие в интриге за изучаемое нами двадцатилетие, суть Цанихиты. Крепость Цаниха в Халдии дана этому роду. Цанихиты вошли в русло политических событий с первых же лет образования Трапезундской империи, как можно су­дить по надписи в церкви Иоанна, что на скале, в предместье Трапезунда. Родственная с ними и так­же местная фамилия Камахины, от крепости Комаха также в Халдии, к изучаемому периоду утратила свое передовое значение. Но крупная роль в XIV в. принадлежала Каваситам, Доранитам и Мизоматам; несколько труднее судить о роли фамилии Сампсон, с которой Схоларии вступили в брак и тем выдви­нулись на первое место между всеми родами.

Мы видели, что все аристократические роды выступают в качестве носителей придворных и го­сударственно-административных военных и граж­данских званий, из коих каждое имеет эпитет «ве­ликий», как и сами Комнины не ограничиваются простым фамильным, хотя и достаточно громким прозванием, а прозываются и титулуются «Великий Комнин».

Итак, звания дуки, логофета, коноставла, протовестиария, паракимомена, стратопедарха, наконец, кефалатикевона или кефалия — вот предмет домога­тельства трапезундских бояр. Нет сомнения, что эти звания не простая форма, не пустой звук, а что с ними соединялись как материальные выгоды, так и особенно честь и фактическая власть, иначе говоря, владение военными и гражданскими должностями, имущественные права по отношению к земельной собственности, власть над местным населением и т. д. По-видимому, с каждым званием соединялись особенные права по службе и по владению земель­ными угодьями. Но когда в одной семье соединя­лось, как это часто было в изучаемый период, не­сколько привилегированных званий, то с этим вме­сте власть такого рода становилась опасной для других родов. Схоларии, в качестве носителей ти­тула великого дуки, соединяют и звание паракимомена (Панарет, 1355 г.); Дораниты были носителя­ми протовестиарита и вместе кефалиями в Лимниях (там же, под 1351 г.); Каваситы носят звание великого доместика и великого логофета (там же, 1344 г.). Великий коноставл вместе с тем оказыва­ется военным начальником банды Мацуки, эпикерн Георгий Симат — дукой и кефалией банды Трапезундской^[29]. Последние два примера относятся к концу XIV в. (а. 6894); они особенно интересны в применении к общему вопросу о военном уст­ройстве, ибо банда есть и военный отдел фемы, и вместе с тем административный округ.

Таким образом, Трапезундская служилая арис­тократия в смысле сословного, замкнутого в себе и стремящегося к определенным целям класса, по всем данным, которые указаны выше, была на вер­ном пути к феодализации империи и образованию отдельных и независимых от царской власти синь­орий. В начале XV в. испанский путешественник Клавихо и отмечает этот характер небольших вла­дений, выделившихся из связи с империей, и тем не менее феодальным государством Трапезунд не был.

Политическое развитие сословий не пошло даль­ше того, что наблюдается в Византии в XII в. пе­ред IV Крестовым походом.

Из названных выше девяти чинов, ставших во главе правительства в 1344 г., главенство принад­лежало Никите Схоларию, который в качестве ве­ликого дуки, т. е. военного и гражданского губерна­тора Трапезунда, овладел высшей властью. Катаст­рофа прежней, теперь вполне ослабленной, партии стояла в связи с придворным переворотом, возве­дением на престол содержавшегося в крепости Лимниях Михаила II. Этот переворот был делом Никиты Схолария и его приверженцев. Об этом читаем в истории Никифора Григоры^[30] очень важ­ную заметку: «Когда таким образом правительство перешло на сторону сына Комнина и партия Схолариев, произведшая этот переворот, получила громад­ную силу, она отомстила своим противникам сле­дующим образом. Двое из самых главных винов­ников, первые по славе и значению, поплатились жизнью и лишением имущества, приверженцы же их второстепенного и третьестепенного значения осуждены были на вечное изгнание». Те двое, о которых упоминает здесь Григора, не называя их по имени, должны были быть великий дука Леки Чанчичей и сын его великий доместик Чамна, как пока­зывают чуждые греческому языку звуки, лица грузинско-армянского происхождения.