ГЛАВА IX

ЦАРИ АЛЕКСЕЙ III (1349-1390) И МАНУИЛ III (1390-1417).

ГРАНИЦЫ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ XIV в.

 

Почти 70 лет падает на два царствования, со­ставляющие замечательный период в истории по­степенного крушения Трапезундской империи, а вместе с тем и окончательной катастрофы эллин­ского мира. На изучении этого периода всего легче вскрываются главные причины, содействовавшие па­дению империи, и обнаруживаются недостатки как в организации ее и в отношении частей к целому, так и в отсутствии политической системы, которая дала бы преобладание наиболее численному и од­нородному элементу населения над мелкими этно­графическими группами. Выясняется до не подле­жащей сомнениям очевидности, что первый период от основания до второй половины XIV в. проходит при более благоприятных условиях и имеет опре­деленную цель, во всяком случае, легче доступен пониманию и объяснению, как вытекающий из оп­ределенных предпосылок, чем последний, где иссле­дователь до известной степени теряется в массе внешних воздействий и влияний на течение исто­рии, которых не поняли или не были в состояниииспользовать в интересах империи Великие Ком-нины Х1У-ХУ вв.

Сын Василия и Ирины Трапезундской Алексей проживал в Константинополе, когда партия Схолариев, свергнув Мануила в 1349 г., пригласила его, хотя ему не исполнилось еще 12 лет, на царство. Объявленный царем сенатом и народом, он коро­новался в церкви Евгения. Алексей получил вос­питание в Константинополе и пользовался покро­вительством Иоанна Кантакузина, который поддер­живал его, в намерении устранить линию Великих Комнинов в лице Михаила и Иоанна III от власти, ввиду их союза с Палеологами. Чтобы закрепить эту связь между двумя фамилиями, незаконно за­хватившими власть, юный Алексей, едва достигши 14 лет, был помолвлен с Феодорою, дочерью Никифора, родственника Иоанна Кантакузина.

Сорокалетний период времени Алексея III, срав­нительно с предшествующими царствованиями, мог бы представить достаточно материала, чтобы сде­лать определенное представление насчет реаль­ных условий, в которых была империя и в кото­рых приходилось жить трапезундским императо­рам. Большим преимуществом можно считать уже и то, что на время Алексея III падает жизнь един­ственного историка Трапезунда, Панарета, и что сам царь выступает перед нами в окружении, хотя и немногих, официальных актов, знакомящих с жизнью провинции; таков его хрисовул в пользу монастыря Сумелы. Замечание позднейшего писа­теля о том, что Трапезунд оберегаем был от окружавших его турок горами и крепостными сооруже­ниями, не допускавшими неприятеля до захвата столицы империи, может особенно характеризовать это время^[1].

Между тем до последнего времени не было оказано надлежащего внимания изучению этой эпохи второй половины XIV в., обильной указани­ями на переживаемое империей время. Мiller весь­ма поверхностно говорит об упомянутом хрисову-ле и не оценил его значения в приложении имен­но к тому времени, когда он издан, т. е. к 1365 г. Он сказал только, что «этот длинноватый доку­мент дает нам возможность бросить взгляд на социальные условия сельского населения, на кре­постной быт, систему обложения податями, на мо­настырское крупное землевладение и на недоста­ток общественной безопасности. Предисловие его дает понять, что Алексей больше доверял духов­ному, чем материальному оружию для защиты империи и больше полагался на монастыри, чем на крепости»^[2].

Однако стоит лишь взвесить известия того вре­мени, изложенные современником в лице Панаре­та, чтобы понять уместность тех мер, какие приня­ты были Алексеем III для защиты Сумелы. Опас­ность от турецких эмиров, занимавших соседние крепости и горные ущелья, была постоянная и не­отразимая. Правда, это не были походы с большими военными силами; столкновения кончались иног­да десятком убитых, но они свидетельствуют о край­ней беззащитности трапезундских владений и о не­достаточности военных сил, которые набирались главным образом из инородцев, занимавших окру­жающие горы. После того как столица была защи­щена стенами и стала пользоваться безопасностью от неожиданных нападений, окрестности и ближай­шие селения продолжали находиться под угрозой турецких конных отрядов. Так, под 1358 г. Панарет извещает: «По нашей небрежности напал на Мацуку Хаджи Омар с большим отрядом и увел боль­шой полон и захватил много скота и имущества в области Палеомацуки и до Дживислыка». После­днее место находится в 15 верстах от столицы, а Мацука отстоит не более как на 30 верст. Во вто­рой половине XIV в. оберегаемая до того времени дукой Халдии, находившимся под номинальной вла­стью царя, провинция Халдия была захвачена тур­ками, и прежние укрепления, такие как Лимнии, Кенхрина, подпали под власть турок.

Под 1360 г. имеется известие, что царь пытался было устроить в Халдии укрепление, но там уже была другая власть, в лице эмира Байбурта, кото­рый выступил против царя с 300 всадников и зас­тавил его отказаться от своего намерения. Нужно хорошо взвесить это обстоятельство: неприятель имеет 300 всадников и заставляет императора от­ступить! Под 1374 г. сообщается известие, которое дает прекрасную характеристику политической си­стемы трапезундских царей по отношению к соcедним эмирам: «После многих переговоров и обмена посольствами между царем и Таджеддином выступил царь с дочерью, госпожой Евдокией, продвинулся до Инея и там, свидевшись с челеби, со­единил с ним дочь свою Евдокию», а в то же время получено известие, что в столицу собирается другой турецкий эмир тоже с брачными целями. Сам царь развозит своих дочерей и годных к замужеству родственниц, чтобы заручиться родством с турецкими эмирами!

Ввиду такого положения дела сообщаемые в хрисовуле в пользу Сумелы изъятия и привилегии не должны быть рассматриваемы как выражение ложной политики, внушенной преувеличенными религиозными чувствами.

Хрисовул в пользу монастыря Сумелы занимает весьма важное место между источниками, касающимися социальных условий и крестьянского землевладения в Трапезундской империи и вообще в средние века. Рядом с актами Вазелонского монастыря Сумелийский хрисовул раскрывает новые любопытные черты в истории развития Средневековья, которые нами затронуты в нашем издании актов и о которых мы здесь не будем говорить. Лишь с целью дать оценку настроениям Алексея III укажем следующее место^[3]: «Селение Дувера с населяющими его париками и гоникариями, равно как жители Куспидия и окрестностей подведены хрисовулом приснопамятного царя деда моего под состояние париков обители Сумелы, не подлежащих ни­каким взысканиям и вполне свободных. Но с тех пор и до настоящего времени лица, уполномоченные собирать подати и другие государственные сборы в области Мацуки, от времени до времени, по своево­лию и не обращая внимания на хрисовул, как дикие звери, нападали на эти селения, и одни грабили их и притесняли по отправлению суда и гоньбы вне оче­реди (разумеется, конская повинность) и по спор­ным делам о владениях^[4], другие же, удаляя париков из-под власти монастыря, ставят их в подчинение архонтам и крупным владельцам».

Памятник рисует положение дел в самом близ­ком расстоянии от столицы и дает ясное доказа­тельство, что во второй половине XIV в. империя находилась в отчаянном положении. Внешние вра­ги еще поддавались на приманку красивых дочерей и сестер императорской семьи, служилая же арис­тократия и владельцы укрепленных замков стави­ли царскую власть в беззащитное положение. Сумелийский хрисовул и заслуживает изучения именно с этой стороны.

За Алексеем III следует царь Мануил III, пра­вивший империей до 1417 г. Это был в высшей степени тревожный период, сопровождавшийся втор­жением Тамерлана, битвой при Анкаре и пораже­нием на Косовом поле. Правда, вторжение монго­лов миновало Трапезундскую империю, но, вследствие завоевания монголами Самсуна границы империи сократились, ограничиваясь береговой поло-гсой от Батума до Инея, за исключением маленькой территории Лимний, принадлежавшей эмиру Арсамиру, сыну Таджеддина, зятя Алексея III. Победы Тимура над турецкими племенами сельджукидов обезопасили Мануила от грозного Баязида, но зато принудили признать некоторые обязательства по отношению к Тимуру в лице его наместника, мир­зы Халила. Южные области по направлению от Трапезунда к Эрзеруму, защищенные горами и кре­постными сооружениями, находились во владении Каваситов, издавно имевших полузависимое поло­жение в Халдии.

Таково было политическое состояние Трапезунд­ской империи при Мануиле, прекрасно обозначен­ное в дневнике испанского посла Клавихо. Происхо­дившие на Востоке события нашли себе отклик во всей Европе. Король Кастилии Генрих III, с особен­ным интересом следивший за восточными делами и имевший о битве при Анкаре точные сведения от своего посла, принял решение в мае 1403 г. отпра­вить посольство ко двору Тамерлана в Самарканд с целью, между прочим, собрать сведения о всех местах и народах, которые придется увидеть посоль­ству на пути. Для этого член посольства Рюи Гон-залес де Клавихо стал вести поденную запись все­го виденного и испытанного и составил чрезвычай­но важный дневник, получивший первостепенное значение для знакомства с эпохой XIV в., и в част­ности с положением в это время Трапезундской империи. Для некоторых вопросов Клавихо дает незаменимые сведения, которыми нельзя не восполь­зоваться^[5].

Из Кадикса до Константинополя и Трапезунда посольство шло морем, а потом сухим путем вплоть до Самарканда. В марте 1404 г., идя у берегов Черно­го моря, посол отмечает турецкие города, бывшие преж­де греческими: Инеболи, Синоп, которые принадлежали теперь рыцарю Еспандиару, платившему дань Тамер­лану. Самсун находился в генуэзской и мусульман­ской власти. Неподалеку находился город Иней, где владел грек Мелиссино, подвластный Тамерлану. Область прежней крепости Лимнии (Leona) принад­лежала эмиру Арзамиру. Только от Триполи начина­лись земли, находившиеся во власти трапезундского императора. На пути к столице упоминаются города Кориле, Виополь (Viopoli), Фока, наконец, Платана, ко­торая находится в 15 верстах от Трапезунда.

12 апреля 1404 г. был прием во дворце. Клави­хо называет императора Мануила III и сына его Алексея IV, упоминает, что он платил дань Тамер­лану и другим турецким эмирам, соседям его. Опи­сав город Трапезунд и его памятники, достаточно с ними ознакомившись в течение двухнедельного пре­бывания, посол отправился в дальнейший путь в воскресенье 26 апреля.

Посол оставался в столице империи от 11 до 126 апреля 1404 г. Ему предстояло направиться в ставку Тамерлана обыкновенным караванным путем, каким шли тогдашние торговые люди из Трапезунда в Персию. Уже и в этом отношении сообщения Клавихо имеют громадную цену. Но в особенности для характеристики административ­ной власти центрального правительства в Трапезунде они не имеют ничего равного в литературе предмета. Приготовившись для трудного и продол­жительного перехода, путешественники выступи­ли в поход. Так как нынешняя шоссейная дорога на Эрзинжан и Эрзерум прошла приблизительно по прежнему караванному пути, то мы без осо­бенных трудностей можем проследить направле­ние Клавихо в пределах империи. И прежде все­го отметим, что для сопровождения его и охраны был назначен военный отряд, которому было при­казано находиться при посольстве, пока оно было на территории империи. Первый день пути шел по высоким горам, перерезанным долинами и горными речками. Хотя неизвестно, сколько часов посольство находилось в пути, но ночевка была на реке Пикситис, тур. Деирмен-дере, в разрушенной церкви. Все вероятности говорят за то, что переход продолжался не больше 3-4 часов, так что ночевка была на расстоянии 15-20 верст от сто­лицы. Это обстоятельство весьма важно отметить ввиду того, что случилось потом в понедельник утром. Именно когда караван был готов в даль­нейший путь, охранный отряд заявил, что неможет следовать далее, потому что имеет основа­ния бояться нападения со стороны врагов царя. В 20 верстах расстояния от Трапезунда уже имя царя не внушало страха, уже были враждебные для центральной власти влияния, хотя путешествен­ники находились еще в пределах империи. Это подтверждается и в самом повествовании Клави-хо, из которого видно, что после следующего днев­ного перехода, в понедельник, караван остановил­ся на ночлеге у царского замка, называемого Палеомацука, находившегося под властью царя. Военный округ Мацука, а в нем замок Палеомацука, хорошо известен по земельным актам; здесь была область влияния монастыря Завулонского, здесь жило деревенское население, о состоянии которого позволяют судить живые свидетели, т. е. акты купли, продажи, дарения и вообще движения земельной собственности. Можно думать, что вто­рой ночлег имел место в расстоянии не больше 40 верст от столицы, может быть даже менее, если принять в соображение замечание Клавихо, что в одном месте путь был завален свалившейся сверху скалой, что и было причиной остановки в этот день ранее срока. В среду путешествие было со­пряжено с большими трудностями: горы покры­ты снегом, переправа через горные ручьи. Оста­новка на ночь была близ крепости Цигана (еще 15 верст), построенной на утесистой скале с един­ственным ходом в замок через деревянный мост. Эта крепость принадлежала греческому рыцарю кир Льву Каваситу. Как наименование горного прохода и крепости Цигана, так и имя крупного в то время трапезундского вельможи, занимавшего пост дуки или кефалия Халдии и великого доместика, т. е. главнокомандующего военными силами импе­рии, очень показательны в данном случае. Посоль­ство находилось еще в границах империи, а между тем уже начинают сказываться центробежные стрем­ления, ибо в Цигане и в дальнейших укреплениях по тому же пути обнаруживаются, по-видимому, те самые, как выражалась покинувшая посольство ох­рана, враждебные царю силы, с которыми она не хо­тела вступать в борьбу. Все это обнаружилось на следующий день, когда посольство приблизилось к укреплению по имени Кадака, в котором следует видеть нынешнее Ардаса. К этому отожествлению следует приходить как на основании текста Клавихо, так и по другим данным, о которых сообщено будет ниже. У нашего путешественника находим в опи­сании очень определенные черты, применимые имен­но к Ардасе. Она построена на крутом утесе побли­зости от реки. Дорога шла по узкой тропе берегом реки; над самым утесом крепости идти можно было только поодиночке. Небольшое число людей могло защищать этот проход против целой армии, и друго­го пути нет во всей местности^[6].

В Ардасе Клавихо со своими спутниками был в среду. Здесь были еще владения трапезундские, но с владетелем крепости произошли очень горя­чие объяснения, характеризующие положение дел. Из крепости вышли люди с требованием перего­ворить с путешественниками насчет имеющейся при них клади, и по этому поводу Клавихо делает следующее замечание: в замке живут воры и дур­ные люди, да и сам начальник их — вор; по этой дороге путешествуют только большими каравана­ми, соединяясь вместе, несколько купцов, которые обязаны выдавать большие подарки начальнику этой области и его людям. К вечеру (т. е. в сре­ду) прибыли к крепости по имени Дориле (Dorile), которая имела прекрасный вид^[7]. Послы узнали, что повелитель страны жил в этом замке, и они по­слали драгомана с тем, чтобы известить о себе, кто они. Но, приближаясь к самой крепости, уви­дели всадника, который сказал им, что начальник крепости предлагает им остановиться и сложить свой багаж в ближайшей церкви. Он же объяс­нил, что существует обычай, обязательный для пу­тешественников, вносить известную пошлину в пользу начальника крепости, и что им следует исполнить это. Далее он сказал, что его господин имеет в горах военных людей, ведущих с турками войну, что он живет от сборов с путешественни­ков, следующих этой дорогой, и от военной добычи. Если бы послы пожелали посетить начальника крепости, чтобы оказать ему внимание, то им было выражено мнение, что предпочтительнее этого не делать, а что утром на следующий день он сам по­сетит их.

Утром 1 мая начальник крепости Кавасит, окру­женный военной свитой в 30 человек, прибыл к месту расположения лагеря путешественников. Кавасит предложил послам сесть рядом с ним. В разговоре он дал понять, что его область скалис­та и непроизводительна и что он находится в по­стоянной войне с турками, своими соседями. Вслед­ствие этого его людям нечем жить, исключая того, что дают путешественники и что им удастся до­быть у соседей. Поэтому они должны оказать ему содействие одеждой и деньгами. Послы отвечали, что они не купцы, что государь их, испанский ко­роль, послал их к Тимур-беку и что у них нет ниче­го для уплаты или выдачи подарков.

Посол Тамерлана заметил, что ему хорошо из­вестно, что трапезундский император есть госпо­дин этой земли и вместе вассал Тамерлана, и при­соединил, что все у них имеющееся принадлежит Тимуру и, следовательно, они должны свободно сле­довать через эту землю. Но прибывшие из крепо­сти возразили, что хотя и справедливо все, что ска­зал посол Тамерлана, но что единственный источ­ник существования для них заключается в том, о чем они говорили, и во всяком случае путешественникам придется уплатить то, что с них требу­ется. Ввиду такого категорического заявления по­слы предложили один кусок ярко-красной мате­рии и серебряный кубок, а монгольской посол дал кусок багряной материи флорентийского произ­водства и штуку полотна. Но это не удовлетворило посетителей, и они просили надбавки. Несмотря на все вежливые слова, обращенные к ним, они про­должали настойчиво требовать исполнения их просьбы, говоря, что словами делу не поможешь. Тогда послы принесли еще кусок камлотовой ма­терии и передали его военным людям из крепос­ти.  Наконец последние удовлетворились,  и на­чальник крепости сказал, что караван будет снаб­жен его охраной до области Арсинга, которая принадлежит Тамерлану^[8]. Наняты были лошади под караван, оплачен эскорт, и в пятницу послы дви­нулись в путь. Утром, в час обедни, они подошли к крепости, также принадлежавшей Каваситу, где дол­жны были снова уплатить пошлину. В полдень они были в долине, где, по дошедшим до них слухам, была крепость, принадлежавшая туркам, находив­шимся в войне с Каваситом; там же был военный отряд, подстерегавший путешественников. К вече­ру они подошли к городу Аlan-gogasa; здесь поки­нул их отряд, данный Каваситом. В этом укреплении караван вступил на почву, занятую монголь­скими чинами.

Переданное выше прекрасное описание пути че­рез области Трапезундской империи дает весьма живое представление не только о тех средствах, какими держалась призрачная власть императора в якобы принадлежащих ему имперских владени­ях, но и о существе этой «самодержавной» власти на весьма ограниченной территории. За 30 верст от столицы уже были полузависимые начальники крепостей, владевшие своими военными людьми и ведшие войну с соседями.

Мануил умер в 1417 г. Он был дважды женат, в первый раз на Евдокии Грузинской в 1377 г., от которой имел сына Алексея IV, во второй — на Анне Филантропине из Константинополя, от которой не имел потомства. Алексея подозревали, что он уско­рил смерть своего отца Мануила III.

Для характеристики настоящего положения воп­роса по изучению истории Трапезунда находим нуж­ным указать на с. 70 новейшей истории Трапезун­да Миллера, где рассказано, без всякого основания, об устройстве усыпальницы Алексея III близ хра­ма Богородицы «Златоглавой» в Трапезунде, меж­ду тем как в действительности должна была бы идти речь об усыпальнице Алексея IV.

В истории империи важнейшее значение сле­дует придавать политическим и этнографическим отношениям на южной и западной границе. Здесь никогда положение не было прочным; всегда оно колебалось вследствие перехода военного засилья и преобладания на сторону враждебных империи сил. Ознакомить читателя хотя бы до некоторой степени с историей указанных пограничных от­ношений побуждает нас глубокая уверенность в том, что в них скрывается разгадка судьбы Тра­пезундской империи, ее счастливых и трагичес­ких дней.

Фема Халдия, с городом Трапезундом во главе, организована была еще в VIII в. В состав ее вхо­дило несколько (до шести) крепостей или городов, между ними Келцина, Херианы, Эрзинжан, Байбурт^[9]. С течением времени в этой области, имевшей ис­ключительное значение, образуются и другие зам­ки и укрепления, получающие военный и полити­ческий характер. Будучи пограничной областью Византийской и затем Трапезундской империи, фема Халдия была организована в областях, до­вольно слабоколонизованных эллинами и населен­ных племенами инородческого происхождения: ла­зами, грузинами, армянами и разными горными пле­менами, искони тянувшимися к культурным местам из Средней Азии. В Халдии не могло образовать­ся такого государственного центра, к которому бы, как объединяющему и сосредоточивающему, охот­но тянулись все группы населения, имеющие нео­динаковое происхождение и язык, различный об­раз жизни и занятий. Таковы горные обитатели Халивии, занимавшиеся разработкой месторождений руды, земледельческое население банды Мацуки и жители больших приморских городов, жив­шие торговлей. Греческое население терялось в массе инородцев и не было в состоянии подчи­нить их своему языку и обычаям, т. е. эллинизиро­вать. Кроме того, следует принять во внимание, что горный, пересеченный труднодоступными ущелья­ми характер области затруднял сношения между горными жителями и долиною и способствовал образованию небольших, в себе замкнутых терри­торий, имевших тенденцию к самостоятельной орга­низации и к автономному управлению под влас­тью местного господина, который из укрепленно­го замка управлял небольшой территорией. Таков в общих чертах тип, представляемый организмом Трапезундской империи.

Выше мы говорили об образовании подобного автономного центра, имевшего первостепенное зна­чение, сначала как пограничная крепость империи, а позднее как укрепление и враждебное империи политическое образование, которое возглавляет мусульманский эмир. Это восточная пограничная крепость и морская гавань Лимнии, игравшая важ­ную роль в XIV в. Наблюдение по истории образо­вания этого военного и политического центра при­водит к заключению, что он имел в XIII и XIV вв. двоякое значение: военного поста для всей Хали­вии и морской гавани для империи. Как показыва­ет изучение фактов, сообщаемых у Панарета, пока Лимнии были во власти Великих Комнинов, импе­рия могла считать себя более или менее обеспеченной как со стороны моря, так и с южной сухопут­ной границы. Потеря же этой крепости, хотя и имев­шая вид передачи ее в приданое за Евдокией, до­черью Алексея III (в 1380 г.), сопровождалась гро­мадными несчастиями для империи и ослаблением ее политической силы и авторитета. В ближай­шие затем годы в Лимниях оказывается владель­цем эмир Таджеддин, а в одном из замков Хали-вии другой зять царя, сын Хаджи Омара. Вот по­чему для нашей цели было чрезвычайно важно установить географическое положение этой кре­пости, чтобы понять ее значение для восточной и южной границы империи. Нужно было подверг­нуть проверке положение Фальмерайера о мес­тонахождении Лимний между Униэ и Самсуном. Где же искать эту крепость? Так называлась об­ласть, идущая на юг от мыса Язона, где было укреп­ление Бона с одной стороны и ряд береговых ук­реплений по направлению к Самсуну, между про­чими Униэ и Лимний при устьях Лириса, может быть, в местности города Чершамос. Течение реки Лирис соединяло эту область с Эрзинжаном и Камахой, т. е. с Халивией. С конца XIV в., таким образом, оборонительная линия с военной сторо­ны была прервана: в Самсуне и Лимниях утвер­дились турки.

Это положение дел хорошо иллюстрируется для второй половины XIV в. у Панарета. Он дает по­годную запись пограничных событий, которые, если принять в соображение беспрерывность, настойчи­вость и неизменный характер беспокойного состояния тревоги на всем протяжении обращенной к неприятелю черты имперской области, представ­ляют для наблюдателя неподражаемый образец сред­невековой среды. Это не война в общепринятом понятии; это набег небольших отрядов, предприни­маемый на незащищенную область, удача которого зависит от простой случайности — успела ли угро­жаемая сторона выставить в нужном месте защит­ников. Не требовалось их много; успех предприя­тия зависит от нескольких десятков участвующих в набеге, жертвы исчисляются тоже небольшим числом погибших. Нужно вдуматься в смысл со­общений Панарета и оценить характер его извес­тий, чтобы хотя до некоторой степени понять смысл политики Великих Комнинов, стремившихся к миру на границе на условиях предложения соседу своей сестры или дочери. В конце первой половины XIV в. начинаются известия о нападении турецких эми­ров, завладевших Амисом, на Халивию. Это была пограничная область, населенная особым племенем, от которого и получила название; она была извест­на обилием металлических руд и добычей угля^[10].

В этой области был укрепленный замок, имев­ший большое значение в истории этого времени. С тех пор как Амис был потерян для греков и как турецкие эмиры и беки, находившие поддержку у соплеменных им владетелей Синопа, усилились здесь, для Трапезундской империи вся надежда оставалась в укрепленных замках, или «кулах», в которых сидели имперские гарнизоны. В особен­ности стало безнадежно положение на этой грани­це, когда крепость Лимнии была уступлена во вла­дение зятю царя Таджеддину, в приданое за доче­рью царя Евдокией. Постепенное обращение Халивии в турецкое господство Панарет просле­дил весьма последовательно. Приведем несколько мест.

В царствование Иоанна III^[11] турки заняли Халивию и было жестокое опустошение, стали необита­емы целые области. В 1341 г. напали турки из Амиса, греки обратились в бегство без сражения, погибло много христиан. В 1348 г. напали отряды турок из Эрзинжана, Байбурта и Амиса, вели войну три дня и постыдно отступили. В 1352 г. отправи­лась сестра царя кира Мария и вышла замуж за Кутлубека, сына Турала, эмира Амиса. В 1355 г. дука Халдии занял Кехриану, в следующем году по дья­вольскому попущению пошли с царем на Кенхрину; после первоначального успеха в шестом часу обратились в беспорядочное бегство перед неболь­шим отрядом. В 1358 г., по нашей небрежности, напал на Мацуку Хаджи Омар и увел большой по­лон, захватив много скота и имущества в Палеомацуке и до Дживизлыка (т. е. в расстоянии от 15 до 30 верст от столицы). В 1360 г. выступил царь в Халдию для постройки укрепления, но ему вос­препятствовал эмир Байбурта Хаджи-Латиф с 300 всадников. В 1365 г. прибыл зять царя Кутлубек эмир с супругой Марией в наш город. В 1372 г. и в следующих годах отчаянная борьба идет за кре­пость Галаху, потеря которой сопровождается заме­чанием Панарета, что от этой потери погибла Халдия. Под 1374 г. писатель сообщает: «Взята Галаха... снова перешла под власть царя, скоро потом опять занята врагом».

Около 1380 г. последовало событие, окончательно подорвавшее авторитет царя на юге вследствие уступки крепости Лимнии эмиру Таджеддину. После многих переговоров, говорит Панарет, и пересылок посольствами между царем и челеби Таджеддином, выступил царь с дочерью Евдокией, продвинулся до Униэ и там, свидевшись с челеби, соединил с ним дочь свою Евдокию. Под 1387 г. Таджеддин уже именуется эмиром Лимнии, и он оказывается в войне с другим зятем царя Сулейман-беком, сы­ном эмира Халивии Хаджимира (Хаджи-Омера). Таков трагический процесс постепенного ослабле­ния политической власти Великих Комнинов. Пос­ле этих неприкрашенных сообщений Панарета мо­жет представляться удивительным не то, что Трапезундская империя продержалась до 1461 г., а наоборот то, что она не пала еще в XIV в.

В истории постепенного ослабления империи и вообще в судьбах ее как государственного орга­низма главную роль играли два обстоятельства: 1) притязания константинопольских Палеологов удержать Трапезунд в своей опеке и 2) малосоз­наваемая и независимая от воли трапезундских императоров историческая эволюция, в корне под-тачивающая их авторитет, в особенности на окра­инах. Если принять во внимание, что в XIII в. южные окраины империи опирались еще на ли­нию Эрзинжан-Байбурт (последняя отстояла не менее как на 100 верст от столицы), а в конце XIV в. в названных городах была уже чужезем­ная власть, возглавляемая монгольским ханом и фактически осуществляемая или турецкими эми­рами, командовавшими вновь возникавшими кре­постями, или представителями кочевой Белобаранной или Чернобаранной орды^[12]. Все события внутренней и внешней истории стояли в зависи­мости от этих обстоятельств и решались не в трапезундском кремле, а в окраинных укреплен­ных замках Халдии и Халивии занимавшими их военными чинами — то в званиях, жалуемых им­перией, то зависевшими от монгольской или ту­рецкой власти. В целях выяснения исторической эволюции того вида политической организации, какая представляется в изучаемой нами импе­рии, настояла бы существенная необходимость в исследовании постепенного роста и возвышения пограничных замков до роли, какую владеющие ими военные чины играют в политических судь­бах империи. Пока мы остерегаемся придавать им имя,  соответствующее западноевропейским средневековым владетелям феодальных замков, но, по существу, многое в явлениях трапезунд-ской истории напрашивается на сравнение с за­падным Средневековьем^[13]. Хотя бы для облегче­ния будущих исследователей находим полезным подчеркнуть здесь значение тех замков и крепо­стей, о которых была выше речь. Не возвращаясь здесь к прекрасной характеристике у Клавихо роли Каваситов, занимавших укрепленные замки по большому караванному пути от Трапезунда к Эрзинжану, собиравших пошлину со всех путе­шественников и обязанных защищать свою об­ласть против турецких нападений, обратим здесь внимание на положение провинции Халдии, пос­ле того как, с переходом Лимний к эмиру Таджеддину, эта часть фемы с Халивией и Ларахеной сделалась гнездом враждебных замыслов против «пашей», как говорит Панарет, или трапезундской Халдии. Здесь, равно как в юго-восточ­ном направлении, выросли в XIII—XIV вв. замки и крепости, обладавшие значительной силой и бывшие не только свидетелями, но часто и ору­дием для достижения важных политических ре­зультатов как для империи, так и ее противни­ков. Во время русской оккупации Трапезундской области в 1916-1917 гг. мне неоднократно при­ходила мысль заняться исследованием этой час­ти бывшей империи; но тогда академик Н. Я. Марр организовал особую экспедицию для изучения пограничной полосы между Грузией, Малой Арме­нией и турецкой окраиной. Было бы весьма же­лательно увидеть в печати результаты работ этой экспедиции. В настоящее время ограничиваюсь перечислением тех замков и укреплений, кото­рые нуждались бы в точном обозначении их ме­стонахождения в XIV в.: Кенхрини-Кенхрина, Келзина (близ Эрзерума, к югу от него), Камаха (там же), Хасдениха, Херисина (область), Еарогсина, Галахи.