ГЛАВА X

ПОСЛЕДНИЕ ВЕЛИКИЕ КОМНИНЫ И ПАДЕНИЕ ИМПЕРИИ

 

После Мануила III вступил на престол Алексей IV, который около 1446 г. погиб насильственной смер­тью. Через 15 лет, т. е. в 1461 г., пала Трапезундская империя под ударами турок.

Мы предполагаем рассмотреть этот период и заняться вместе с изложением его истории указа­нием тех явлений, которые неизбежно вели эту империю к распадению, даже и в том случае, если бы не висело над ней в виде дамоклова меча ту­рецкое движение. Вся изворотливость и диплома­тическое искусство, которое не раз спасало трапе-зундских императоров от опасных положений и давало им вид призрачной самостоятельности, все брачные союзы с христианскими соседними владе­телями и мусульманскими эмирами, наконец, вступ­ление в вассальные отношения к наиболее опас­ным из турецких соседей с уплатой им дани, все это оказалось не достигающим цели ввиду исклю­чительно неблагоприятных условий внутреннего уклада империи, господствовавшей в ней админис­тративной системы и партийной борьбы, а ещеболее нравственной распущенности и порочности, господствовавшей одинаково как среди членов цар­ской семьи, так и правящих классов.

И местным наблюдателям тогдашней жизни, и историкам, описывавшим черты быта и нравы по­следнего периода Трапезундской империи, не могло не представляться ясным положение дел, угрожав­шее неизбежной катастрофой. Едва ли справедли­во искать главного и единственного виновника меж­ду великими Комнинами, на которого было бы воз­можно возлагать ответственность за неприятие мер к устранению опасности. Ход событий направлял­ся более общими историческими причинами и мало зависел от доброго желания и воли нескольких лиц. Недоставало прежнего организующего духа среди господствующего эллинского элемента, да и нельзя сказать, чтобы на территории империи было много греков; недоставало той могущественной силы эл­линизации, которая умела прежде подчинять свое­му влиянию соседние народы. Эллинизм мало на­ходил в своих недрах энергии и упорного противо­действия в X в. и в последующих веках как на западе, так и на востоке. Казалось, эллинский гений истощился, принеся громадные жертвы на пользу мировой культуры. Государство имело большие доходы от торговли, но деньги шли в царскую каз­ну и в руки служилых людей, между тем не было средств на постройку флота и на наем военных людей. Столкновения с соседними эмирами часто решались не в пользу империи немногочисленны­ми отрядами конницы, иногда в сотни и даже десятки людей. На середину указанного периода па­дает величайшее событие изучаемого века, падение Константинополя, и переход азиатского и юго-вос­точного «Рума» под власть османских турок. Трапезундские Великие Комнины были свидетеля­ми искусной политики и военного успеха Баязида и Магомета II и, несмотря на это, повторяли, как по заученному, ошибки своих константинопольских родичей. Нужно серьезно вдуматься в трагичес­кое положение дел, чтобы признать за ними исклю­чительное значение в истории; к нему нужно при­менить, чтобы понять его, не только количествен­ные нормы, и измерять настроения современников описываемой катастрофы не исключительно тем­пом данного момента, который создавался посте­пенно и зависел от сложных причин.

Редко где с такой краткостью и точностью оп­ределяется состояние Трапезундской империи, как у историка Лаоника Халкокондила^[1]. «О колхидских царях, — так называет он Трапезундских властите­лей, — повествуется, что они прежде были визан­тийскими императорами и происходили из дома Комнинов. Когда эти последние лишились власти^[2], сын царя, за смертью своего отца, убитого народом по ненависти к нему, бежал в область Колхиды и в Трапезунд, где туземцы поставили его князем Кол­хиды и перенесли империю в Трапезунд. С тех пор они царствуют здесь до настоящего времени, будучи эллинами по происхождению и удерживая греческие обычаи и язык. Вступают в брачные отношения с варварскими соседями, называемыми Белобаранными, равно как с внуками Темира (ра­зумеется Тамерлан), детьми Цокая и Караюсуфа, дабы не подвергать свою страну опустошительным их набегам. Точно так же вступают в брачные со­юзы с византийскими греками; между прочим, дочь царя Алексея Комнина выдана за Иоанна, царя кон­стантинопольского»^[3].

Познакомимся сначала с последними великими Комнинами.

Алексей IV, вступивший на престол в 1417 г., не имел ни достаточных военных сил, ни располо­жения и умения бороться с врагами, главным обра­зом с туркменскими вождями, утвердившими свою власть между Синопом и Бассорой, и всю прави­тельственную мудрость полагал в том, чтобы не порывать налаженных подкупами, подарками и брач­ными союзами отношений с туркменскими эмира­ми. Большой штат гражданских и военных чинов, окружавший трапезундских императоров, в кото­ром были представители разных инородческих групп, сводил властолюбивые счеты и не пренебре­гал никакими преступными средствами, чтобы по­лучить перевес над соперником. Трудно отыскать в истории столь испорченные нравы и так мало внимания к интересам подчиненного населения. У историка, очевидца описываемых событий^[4], находим иногда поразительные картинки из семейной жизни Алексея IV. Так, он говорит, как сын Алексея Иоанн, прозванный Калояном, заподозрил свою мать в преступной связи с придворным чином. Легкие нравы, обычные при этом дворе, не могут возбуж­дать больших сомнений в основательности подо­зрений. Но вот как поступил Иоанн в защиту чес­ти отца. Убив фаворита царицы-матери, он подверг заключению отца и мать в одной башне и намере­вался поступить с матерью так же, как с любовни­ком. Отцу угрожала если не смерть, то, во всяком случае, лишение власти. Только энергичное вмеша­тельство партии придворных спасло на этот раз царя и царицу. Калоян бежал в Грузию; права на­следства на царский титул переданы были разгне­ванным отцом второму сыну, носившему имя Скандария (Искандер). Когда он умер еще при жизни отца, Калоян стал домогаться потерянных прав во­оруженной рукой, будучи поддержан могуществен­ной партией Каваситов, которая нередко и в пре­дыдущее время выступала против своих государей, Великих Комнинов, с оружием в руках. Но здесь мы снова предоставим слово тому же историку, которого цитировали выше.

«Между тем царь Иоанн женился в Грузии на дочери царя Александра, а потом отправился в Кафу^[5] и искал там владельца военного судна, чтобы идти войной на Трапезунд против своего отца. Отыс­кав там нужного человека в лице генуэзца, имевшего большой корабль^[6], снабженный всяким во­оружением, он облек его званием протостратора, хорошо вооружил судно снарядами и двинулся к Трапезунду. Высадившись вне города в местности Фоки, раскинул лагерь в самой обители и заручил­ся тайными помощниками в партии Каваситов, из­менивших царю Алексею. Ибо, держа стражу в поместье Ахант, где стоял царь Алексей с военны­ми запасами и оружием, Каваситы вошли с Иоан­ном в соглашение насчет свободного пропуска к царю Алексею его людей. Алексей находился в палатке и не подозревал никакой опасности, когда подосланные сыном убийцы напали на него в по­луночный час и умертвили». Историк не решился так смело возложить ответственность на отцеубийцу Иоанна IV. Он нашел возможным облегчить обви­нение, сославшись на новый гнусный поступок от­цеубийцы, именно на то, что он через несколько времени одному из исполнителей его воли отсек руку, другому выколол глаза, «так как не желал, что­бы они совершили убийство, а только — чтобы доставили его к нему живым».

Приняв царство (1446-1458 гг.), Иоанн поспе­шил демонстрировать свою невиновность в убий­стве отца устройством ему торжественного погре­бения в обители Богородицы «Богопокровенной», а впоследствии перенес тело его в митрополию. Здесь мы находим необходимым сделать малень­кое отступление. Во время моих археологических исследований в Трапезунде в 1916-1917 гг. уда­лось напасть на следы места погребения царя Алек­сея; этому вопросу была посвящена специальная статья в журнале  «Византийский Временник» (т. XXIII). Не входя в подробности, изложенные в указанной статье, ограничимся несколькими заме­чаниями на приведенный текст об убийстве царя Алексея. Действие происходило близ Трапезунда, на морском берегу, где был подгородный монастырь Фоки, расположенный при впадении реки Пикситис (ныне Деиртенх) в море. Заняв монастырь — с ним был небольшой отряд на торговом судне, наня­том в Феодосии у генуэзского купца — Иоанн и вступил в переговоры с Каваситами, если уже ра­нее не был уверен в их содействии. Что касается положения Аханта или Ахантака, где находился царь Алексей, эта подгородная дача или царское поместье было также в указанной местности, еще ближе к городу, как можно заключить из слов Панарета под 1336 г.: «Было сражение в Ахантаке и на холме Митры». Последний господствует над городом.

Весной 1451 г. прибыл в Трапезунд историк Сфрандзи (это было за два года до падения Кон­стантинополя) с поручением от Константина XII поискать для него невесту^[7]. Посол не только имел передать ценные подарки, но поразил трапезундс-ких граждан и удивительной роскошью своей сви­ты: с ним были вельможи, воины, монахи, певцы и музыканты с инструментами. Посетив грузинский двор, где греки узнали о смерти Мурада II, Франци прибыл в Трапезунд. На приеме император с удо­вольствием говорил о полученных известиях и хва­лился, что с новым султаном у него обеспечен мир. Но Сфрандзи заметил, что, по его мнению, перемена не сулит впереди ничего хорошего, потому что ста­рый султан заботился о спокойствии, а новый с юности враждебно настроен против христиан и опасен для греческих государств. Ясно, что в Трапезунде питались на этот счет совершенно други­ми идеями.

Для знакомого с характерами последних Ком-нинов не может возникать сомнения насчет окон­чательного исхода борьбы между мусульманами и христианскими государствами как в Азии, так и в юго-восточной Европе. В самом деле, достаточно бросить взгляд на ту и другую сторону перед окон­чательным кризисом или еще лучше сравнить по­литику османских турок в Х1У-ХУ вв. с непра­вильными действиями и ограниченным кругозором греческих властителей, не понявших весьма про­стого факта, что продвижение турок во Фракию и укрепление их в Галлиполи было тем дамокло­вым мечом, который неминуемо должен был пора­зить не только греков, но и восточное христиан­ство. Греческое царство оказалось ниже мусуль-манско-турецкого государственного образования, которое в одно и то же время наносило удар Ви­зантийской и Трапезундской империи. К сожале­нию, у нас еще не было до сих пор опыта рассмот­рения этой проблемы в параллельном изложении.

Позволим себе указать здесь на многочисленные факты, по внутреннему их значению вполне одина­ковые для обеих греческих империй. Одинаковая сознательная и методическая политика проводилась османскими турками. Давший имя этому турецко­му племени Осман, сын Сулеймана, должен быть признан настоящим основателем государства на плоскогорье близ Конии. Отсюда, тесня сельджук-ских беев и византийских владетелей, турки скоро продвинулись к западу и утвердились в Никее, ограничив малоазиатские области Византии бере­говой полосой. Осману помогло счастье, говорят ис­торики: разгром сельджуков и ослабление их мон­голами, истощение малоазиатских областей и анар­хия в Византии, произведенная смутами, вызванными интригами Иоанна Кантакузина. Турецкие отряды еще в XII в. являлись обычными наемниками в византийской военной службе, и притом как у никейских императоров, так и у соперников их из Палеологов и Кантакузинов. Турецкие султаны в Конии уживаются с христианами, не разрушают го­родов и не теснят население непосильными побо­рами, держат у себя на службе греческих админис­траторов и советников. Окраины обоих государств имеют сходную организацию.

Османы переносят свою столицу ближе к им­перии и утверждаются в Ескишеире. Так действу­ет Осман, который далеко не разоряет занимаемую страну, а организует ее. В 1301 г. он одержал побе­ду под Никомидией. Пока вождь Каталонов Рожер был в живых, Осман действовал осторожно, нозатем турки переправились на другую сторону Бос­фора и заняли Галлиполи. Завоеванием Никоми-дии в 1326 г. заканчивается карьера Османа. По его смерти в том же направлении действует сын его Урхан. В 1330 г. взята Никея, но так же без ненужных разрушений и истреблений. Урхан орга­низует небольшую флотилию и переходит на евро­пейский берег. Успехи Урхана в отношении Ви­зантии совпадают с междуусобиями внутри импе­рии. Кантакузин выдает за Урхана свою дочь, и последний помогает грекам в войне со Стефаном Душаном. Турки познакомились с Фракией, хоро­шо оценили ее значение и стремились к Адриано­полю, который был заветной их целью. После зем­летрясения 1354 г., разрушившего укрепления Гал­липоли, начинается усиленная колонизация турок из Азии в Европу. Преемник Урхана Мурад (1359-1389 гг.) преследовал сознательную цель устро­иться во Фракии так же прочно, как в Вифинии, где столица была перенесена уже в Бруссу. Брусса стала процветать под турецким господством и на­селение ее достигло 200 000 человек. В числе ис­ключительных мер, принятых османами, была орга­низация войска из христианских детей (янычар). В 1365 г. османы завоевали Адрианополь и пере­несли в него свою столицу. В XV в. население Адрианополя с 15000 доросло до нескольких сот тысяч. Новые завоевания османов во Фракии от­резали Константинополь от сухопутного сообще­ния с христианскими державами Европы. Недав­ние выходцы из Азии образовали в Европе государство, которое становится решающим на Балка­нах и входит в круг европейских государств. Когда в 1453 г. Магомет II принял окончательные меры для завоевания Константинополя, оказавшиеся в распоряжении его средства были гораздо выше того, что было необходимо для его цели. Против его силь­ной артиллерии и громадных пехотных войск Кон­стантинополь мог выставить не больше 5000 тузем­ного ополчения да десяток тысяч иностранцев, при­сланных из разных стран Европы. Так ничтожны были ресурсы, которыми могло располагать визан­тийское правительство, изолированное на Босфоре от всяческих сношений с востоком и западом.

Положение Трапезундской империи, бывшее да­леко не лучшим в рассуждении средств обороны, казалось еще более безнадежным по отношению к общему плану действий, каким руководились по­следние Комнины, братья Иоанн IV и Давид, и их ничтожные, чуждые сознания общественных инте­ресов советники.

Хотя Трапезунд оставался непосредственно не­затронутым монгольским и турецким вторжением, но нельзя не признать того, что береговая полоса империи на Черном море по направлению к Сино-пу, равно как и континентальная граница по направ­лению к Эрзинжану, область которого уже в нача­ле XIV в. не принадлежала грекам, постепенно со­кращалась и постепенно лишалась тех естественных твердых в виде неприступных крепостей и горных ущелий твердынь, которым империя была обязана своей безопасностью.

Не стало крепости и морской гавани Лимний, не стало береговой полосы между Синопом и Керасунтом, захваченными турецкими эмирами, пони­зилось и морское могущество империи вследствие недостатка развития флота: в XIV в. упоминается не флотилия, а судно или два, какими располагают императоры; неприятель угрожает столице тоже не флотом, а вооруженным судном. Напомним во­енные операции Иоанна IV и Давида против Трапезунда с одним судном, нанятым у иноземцев в Крыму. Припомним также описание пути испан­ского посла к Тимуру в 1404 г. Вышедши из Тра-пезунда, посольство через два дня оказывается уже в полосе чуждого государства, где не признается власть императора. По направлению к Арсинге Трапезундская империя простиралась лишь на два дня пути, не более 40 или 50 верст, и на этом про­странстве не было безопасности от соседних эми­ров, владевших горными укрепленными замками в Халдии и полузависимых от империи вассалов, ка­ков известный Кавасит. Ко времени Иоанна IV ис­торик Халкокондил рассказывает о следующем обстоятельстве.

Один шейх, по имени Эртебиль, сделал поход на Трапезунд, собрав военный отряд с целью взять и опустошить город. И царь Иоанн, собрав также войско пешее и морское вместе с пансевастом и его дружиной (идет речь о Кавасите), пришел в обитель Фоки, называемую Кардильской (в Кардилу — εν τη Καρδυλη) и находящуюся поблизости от столицы.

Пансеваст со своими и царскими людьми имел намерение напасть на шейха с моря, где его найдет. Между тем шейх Эртебиль занял местность, назы­ваемую Мелиари, овладев клисурой Кананий. Итак, отряд пансеваста, под его предводительством, при­шел к месту, когда шейх уже занял клисуру; тем не менее, надеясь на помощь со стороны флота, ко­торый должен был помогать пансевасту против шейха, он напал на него. Но была неблагоприятная погода для морских операций. Так как дул сильный ветер, то моряки не высадились на берег, чтобы подать помощь сухопутному отряду. Это дало воз­можность шейху напасть на пансеваста с таким успехом, что в сражении погиб сам пансеваст, его сын и еще 30 человек. Оставшиеся в живых спас­лись бегством по направлению к ставке царя Иоан­на, который и сам поспешил на корабли, чтобы спа­стись в столицу, затем и все другие — кто сухим путем, кто морем. Шейх расположился лагерем в монастыре Фоки, где была стоянка царя Иоанна. Захвачено было в плен много народа, из них не­сколько было умерщвлено в виду города. Проведя здесь три дня, неприятель отступил по направле­нию к Месохалдии, которая принадлежала пансева­сту. Оставляя территорию империи, шейх вознаг­радил себя за свою неудачу, захватив громадную добычу и множество пленников.

О положении населения в этой части империи можно судить частью по актам Вазелонского мо­настыря и по хрисовулу в пользу монастыря Суме-лы, частью по аналогии с явлениями, происходив-шими в малоазиатских прибрежных областях, ко­торые империя не была в состоянии защищать против надвигавшейся волны турок. Как относи­тельно городов и селений в феме Халдии, извест­ной своими недоступными крепостями Галаха, Кенхрина, Херианы, так и греческой Вифинии, в Никомидии и Никее, по занятии их турками, туземное население, уступавшее под напором врагов и стра­давшее от потери имущества и полона, не было, од­нако, вконец уничтожаемо, и между греками и ту­рецкими колонистами образовался род сожитель­ства, в котором туземное население находило даже улучшение того положения, в каком оно было до сих пор под властью Палеологов. Нередки указа­ния на то, что турецкое порабощение оказывалось благом для сельского населения и сравнительным счастьем после непосильных налогов, нападений врагов и внутренних смут и раздоров между Палеологами и Кантакузинами. Мы хорошо помним время, когда психология русского обывателя реаги­ровала на внешние события, выражавшиеся в за­хвате немцами западных областей во время вели­кой европейской войны, такими жалкими словами: «Мы калуськие (калужские), до нас ёя не дойдет». То же чувство утраты идеи отечества резко отме­чается в сознании греческого обывателя. Утрата семьи, благосостояния, земельного владения и всего, что составляет смысл жизни для обыкновенного сельского обывателя, — это всегда и везде сопро­вождалось болезненными явлениями, лишавшими человека бодрости и способности к сознательному самоопределению, а в целых группах людей и об­щественных организациях подтачивало живые силы, способные при надлежащем руководстве и направ­лении возбуждать столько инициативы и давать такое напряжение нравственных сил, каковым ха­рактеризуются лучшие страницы человеческой истории. Летопись византийской истории и памят­ники Трапезундской империи не дают историку случая указать в своем изложении черты высоко­го исторического подъема или самопожертвования; таковых конец XIV в. и XV в. не обнаруживает в истории греческих империй.

После приведенных общих замечаний, к каким приводят излагаемые здесь события всемирного значения, обращаемся к заключительным страни­цам в истории Трапезундской империи. Двенадца­тилетнее (1446-1458 гг.) правление Иоанна IV было собственно медленным умиранием империи. Пе­реход власти, за смертью Мурада II, к Магомету II внушил как трапезундскому царю, так и другим гре­ческим владетелям разных областей легкомыслен­ную идею о возможности изгнания турок из Евро­пы соединенными силами греков с западно-евро­пейскими христианами. Осуществлению этой идеи и пересылке посольств, с целью соглашения инте­ресов разных государств в организации общего движения на турок, посвящены были последние годы Иоанна и брата его Давида. Переговоры и пере­сылка посольствами с указанной целью, не остав­шиеся неизвестными для Магомета II, имели послед­ствием только ускорение решительных мер про-тив Трапезунда и усиление недовольства против греков. Нам предстоит здесь остановиться на со­бытиях последнего трехлетия перед падением Тра­пезунда, выбрав из сохранившихся известий те, ко­ими больше характеризуется не внешняя обстанов­ка, неизбежно приводившая, как естественный процесс развития создавшегося положения, к тра­гическому концу, а те факты, в которых выдвигает­ся на первое место неуловимый для наблюдения внутренний процесс, влияющий на обнаружение воли и на действия лиц, поставленных на страже соблюдения равновесия в человеческих органи­зациях.

По смерти Иоанна остался сын его, малолетний Алексей, и две дочери, выданные за соседних эми­ров. В политическом отношении вся надежда воз­лагалась на образование коалиции из европейских и азиатских государей. Первоначальные меры по переговорам начаты были Иоанном и продолже­ны его братом Давидом. Вождем азиатской час­ти коалиции намечался Узун-Хасан, внук Кара Юлуха, женатого на сестре Мануила, хана Белобаранной орды в Месопотамии (Диарбекир). Даже туда доходил слух о красоте дочери Иоанна по имени Феодоры (она же Катó). Хасан обещал слу­жить всеми средствами трапезундскому царю, если за него будет отдана дочь его. Давид проводил сестру в Месопотамию в сопровождении грече­ского духовенства. Относительно Запада большие надежды, хотя без достаточных оснований, возла­гались на папу и на герцога Филиппа Бургундского.

Шестая и последняя глава истории Трапезунда Миллера^[8], обнимающая события от 1458 г. до 1461 г., дает такой реальный взгляд на внутренние собы­тия занимающего нас времени, что, сославшись на несколько страниц в этой главе и на последние страницы книги Финлея^[9], мы можем остановить внимание лишь на заключительном акте трагедии.

В письме к Филиппу Бургундскому от 29 апре­ля 1459 г. царь Давид рассказывает, как он отдал свою племянницу за Хасана с целью привлечения его в лигу, как сам он выйдет с 20 галерами и 20 000 войска, Хасан с 50 000, Георгий VIII Грузин­ский с 60 000, подчиненный ему грузинский герцог с 20 000 кавалерии, Дадиан Липарит, князь Мигре-лии, с 60 000, Рабия, князь Абхазии, с его братом и баронами, с 30 000; кроме того, готы и аланы дали обещание сражаться под знаменем короля Георгия Грузинского. Из других князей султан Карамании и Измаил Синопский будут защищать свою страну от турок. В конце своего письма, побуждая Филип­па сделать диверсию на Венгрию, Давид дает обе­щание освободить Иерусалим и передать Филиппу Иерусалимское королевство. Папа Пий II, на имя которого было адресовано это письмо, замечает от себя в январе 1460 г., что он послал в Трапезунд и к другим восточным князьям францисканца Людо­вика Болонского, чтобы организовать лигу. С дру­гой стороны, трапезундские послы посетили евро-

пейских государей и, между прочим, в декабре 1460г. заключили торговый договор с Флоренци­ей. Но все же эти меры не имели никакого успеха, потому что Трапезундская империя пала прежде осу­ществления намеченных целей. Папа выражался: «Трудное дело не только вооружить христиан, но и собрать их для обсуждения вопроса о вооружении». Давид неосторожно выбрал это же время, чтобы просить об отмене дани, которую платил султану его брат. Еще хуже было то, что он поручил мужу своей племянницы, Хасану, переговоры по этому вопросу с Магометом II. Послы его приняли высо­комерный тон, не только предлагая отмену дани, но еще уплату даров за 60 лет. Это вывело из себя Магомета, который весной 1461 г. решил начать поход против Трапезунда.

О походе Магомета на Трапезунд сообщается подробно и живо в известиях писателя Михаила Дуки^[10].

«В 1461 г. Магомет приготовил флот в 200 су­дов и 10 военных кораблей; весной, переправив­шись через залив, прибыл в Бруссу, причем никто не имел ни малейшего подозрения о его намерени­ях. Сообщу и нечто удивительное. Его учитель в законе, он же и судья судей в то время, понадеяв­шись на близкие отношения к султану и на уваже­ние, которое последний питал к своему учителю, спросил его, находясь с ним наедине: «Господин, приготовленную сухопутную и морскую силу куда намереваешься направить?» Он же, посмотрев на него гневно, сказал: «Знай, что, если бы я убедился, что хотя бы один волос в моей бороде догадывает­ся о моей тайне, я бы вырвал его и бросил в огонь». Дрожали от страха все населявшие Ликостомий Влахи, Кафа и Трапезунд и Синоп, острова Эгейско­го моря, Родос и окружающие его малые острова, Хиос и Лесбос, хотя и платившие дань, но знавшие его непостоянство. Султаны же из Вифинии при­были в Анкиру Галатскую и расположились лаге­рем. Сюда же прислал эмир Синопа с большими дарами своего сына, который приветствовал его униженно. Приняв его благосклонно, он объявил ему свою волю для передачи его отцу и, отправляя его вестником того, что следовало передать, присо­вокупил: передай своему отцу, что я намерен иметь Синоп в своей власти; если он отдаст его добро­вольно, то я охотно дам ему вознаграждение, усту­пив Филиппопольскую область, если же нет, то скоро буду на место. Флот прибыл морем в Си­ноп. Сын же Измаила, синопского эмира, передал своему отцу то, что он слышал от тирана, который, как скоро узнал о прибытии в Синоп флота, и сам двинулся туда сухим путем. Измаил в смущении вышел из Синопа и, встретив султана, смиренно поклонился ему. Магомет благосклонно принял его и отдал приказ захватить его сокровища, коней, мулов, верблюдов и все, что бы ни нашлось в его кладо­вых, и запретил касаться всего этого. Устроив дела в Синопе и поставив начальником одного из вер­ных ему рабов, сам пошел во Внутреннюю Армению. А вышеупомянутый эмир Узун-Хасан нахо­дился со своими приближенными в гористых об­ластях Персии, не имея достаточно сил, чтобы встре­титься с тираном».

Причины, побудившие могущественного в то время султана Узун-Хасана отказаться от выступ­ления против Магомета II и от помощи грекам, пытается выяснить тогдашний историк Лаоник Халкокондил, мнение которого считаем нужным привести здесь сполна^[11].

«Прошедши Севастию, вторгся в область Хасана... Там встречает его мать Хасана, имеющая под­нести богатые дары и исполнить поручение от сво­его сына. Будучи принята царем (Магометом II), она произносит следующие слова: «Царь, сын Амурата Оттомана, я исполняю посольство моего сына Хасана, который с благорасположением относится к тебе и не завидует твоей счастливой судьбе и не уклоняется от исполнения твоей воли, в чем бы она ни выразилась. От себя я скажу тебе, дивный муж, вот что. С какой целью ты наносишь зло нам, твоим единоплеменникам, как врагам? Или не зна­ешь, как на бурного Баязида, сына Мурата, престу­пающего меру именно в этом отношении и слиш­ком прегрешившего против единоплеменников, неумолимая судьба наложила свою руку и нанесла погибель от царя Тимура? И как ты доселе кротко относился к соплеменникам и ни с кем не посту­пал немилосердно, то божество дарует тебе многое и великое благополучие, введя в сонм героев и даруя пространную и счастливую область и города и царства, подвластные тебе и сдавшиеся в плен. И это тебе, конечно, известно, что никаким образом, если погрешишь в этом, тебе не удастся нанести вред соплеменникам, как некоторые грубейшие и бесстыднейшие по природе и по душе представля­ют себе, что нигде на земле судьба не вмешивается в человеческие дела, но что дела между ними на­правляются случаем. Нет, не все что бы то ни было, что бы кто позволил себе, и было бы для него по­зволительно и законно. Но тирану и царю благо­приятствует счастье в том случае, когда справед­ливость сопутствует делам. Посмотрим на разда­ваемые жребии, худой и добрый, они различаются надвое, как люди заслуживают того или другого. Кому присужден лучший жребий, того и смерть не освобождает от обязательства, и он терпит строгое наказание (т. е. если не оправдал в жизни жребия, ему выпавшего). И в других случаях божество обычно настаивает на исполнении условия, кото­рым кто-либо связал себя, и без сомнения погубит, если договор нарушен. Ты дошел до высшей степе­ни благополучия, как никто из царей вселенной, ради того, что повинуешься божеству и не преступаешь священных обычаев, властвуя над всеми людьми. Необходимо человеку до смерти выполнять обяза­тельства, данные им божеству или полубогу (герою). И ты несправедливо поступаешь с нами, твоими соплеменниками, рабами того божества, по отно­шению к которому судьба поставила нас в обязательство и которое не остановит нас, тобою оскор­бляемых и обижаемых, без защиты»^[12].

Царь держал такой ответ: «Твои слова, жена, во всем справедливы; знай, однако, что упоминаемое взаимное обязательство дает несколько больше прав царю и тирану, что и доказывается самим делом. Если о ком известно, что он притесняет еди­ноплеменников, нужно доказательство, кто насту­пает и кто защищается против нападающего. Мы, исполняя это, предупредили его, чтобы он не вхо­дил в наши области, но он совсем не удержался и не перестал угрожать наступлением. Тем не менее, выставляя это против твоего сына, я уклоняюсь от того, чтобы нападать на его область, под условием, что он не войдет снова в нашу страну и не окажет поддержки и помощи царю трапезундскому». Пос­ле этих слов мать Хасана заключила с ним союз».

Магомет нашел в Трапезунде полезного сотруд­ника в лице известного Георгия Амирузи, в то вре­мя бывшего казначеем царя. В своем письме к Виссариону Амирузи натурально умалчивает об этом, но исторические источники того времени об­виняют его в измене и в тайных сношениях с Магометом. В своем письме к Виссариону от 11 де­кабря 1461 г. Амирузи говорит, что атака турок была так неожиданна, что не было времени собрать вой­ско, ибо турецкий флот имел более 100 кораблей и сухопутных сил было более 150000. Город пал 26 октября 1461 г.

Султан провел зиму в Трапезунде. Админист­рация этого важного приобретения, составлявшего передовой пост между элементами, враждебными оттоманскому господству, требовала серьезного внимания, чтобы предупредить возможность буду­щих волнений. На политику Магомета не влияли гуманные чувства сострадания, и он принимал страш­ные меры. Только треть христианского населения, и то из низших классов, была оставлена в столице, и эта часть расположена в отдельном квартале Филиппа. Богатые греки Каваситы и другие члены земельной аристократии переведены в Констан­тинополь. Их имения в стране и даже в столице переданы оттоманским служилым людям, за исключением немногих, оставшихся за ренегатами. Остат­ки населения, молодежь того и другого пола, были выделены как рабы для султана и армии. Дети знат­ных фамилий, лучшие по силе и красоте, выделены в качестве пажей или в административные шко­лы как ученики; 800 мальчиков зачислены в кор­пус янычар; масса народа роздана солдатам в раб­ство. Христианское население изгнано из центра города, дома розданы мусульманской колонии, и мно­гие годы ни один христианин не мог появляться в кремле.

Цитадель получила гарнизон в отряде янычар, а императорский дворец занял паша.

Лишенный трона Давид недолго наслаждался плодами столь бесчестного поведения: немного лет он жил близ Сереса, затем был арестован и пере­слан в Константинополь. Султан подозревал его в секретных сношениях с Узун-Хасаном. Магомет присудил к смерти всю семью. Давиду предложе­но принять мусульманство.

В заключение заметим, что наиболее удачная глава (именно VI)^[13] в истории Трапезунда, написан­ная Фальмерайером, которая по фактическому ма­териалу и до сих пор не оставляет желать ничего лучшего, нуждалась бы в изменении категоричес­кого приговора, вынесенного всей греческой нации: «Греческая жизнь носила в себе зерно смерти» (с. 244). Не могли бы мы возразить лишь против такого положения, что разгром старой системы, ослабление и истребление прежней могуществен­ной партии (грузинской) и переход влияния к чис­то эллинской, поддержанной из Константинополя партии, не послужили к выгоде и пользе Трапезунд-ской империи, в которой не вся сила была в эллин­ском элементе.