Глава XXII

РУСЬ И ВИЗАНТИЯ В КОНЦЕ X В.[1]

/К концу X в. языческая Россия порывалась к Византии всеми необузданными влечениями своей беспокойной природы. Столица империи не раз дрожала перед русски­ми полками. Составилось убеждение, перешедшее в мисти­ческую литературу, что городу не устоять и что в конце концов он будет взят Русью. В многочисленных церквах наполненного святынями Цареграда читали акафист Бо­городице, восхваляя оказанную против русских помощь и умоляя о спасении против новых нападений. Святослав дал новое направление походам руси на Константино­поль, показав, что при лучших обстоятельствах можно по­дойти к Константинополю с суши, и притом с болгарами. Но Русь врывалась в Византию не только своими завоева­тельными стремлениями, она давала о себе знать и некото­рыми человечными сторонами: желала во что бы то ни стало установить правильные торговые сношения, выхло­потать привилегии для обмена своих произведений на греческие, интересовалась устройством быта и в особен­ности верой. Что же думала тысячелетняя империя и ее му­дрые патриархи, цари и вельможи об юном народе, кото­рый так настойчиво привлекал к себе внимание их? Уж не в том ли вся тайна дипломатии византийской — подкупать и вооружать один варварский народ против другого и строить свое благо на погибели слабейших?

Нет, Византия нашла другие средства укротить Русь. Она медленно шла к своей цели и без оружия достиг­ла того, что Русь принесла ей повинную голову и поступи­лась своими широкими политическими притязаниями.

В византийской литературе я не знаю более изящного выражения той мысли, что культура и духовные преимуще­ства нации в конце концов всегда возобладают над варвар­ством и дикой силой, как следующее место просвещенней­шего эллина XII в. Михаила Акомината. Приводимые сло­ва имеют в виду латинян, завоевавших Константинополь и Грецию в 1204 г.

«Запустели города, в которых водились хоры муз и властвовала фемида и процветала философия. Но нам не следует предаваться унынию и ограничиваться сетова­ниями. Те, которые считают себя нашими повелителя­ми, столько же понимают в словесном искусстве, как ос­лы в музыке. А мы не будем забывать философии и не перестанем украшать себя добродетелью и образо­ванностью: в этом мы найдем действительное средство властвовать над нашими повелителями, как над дикими зверями. Захватив крепости и замки, они думают повелевать посредством насилия, отнимаяу нас имущества и пшиу. Но там не может быть надежно­го и прочного господства, где победители не обладают ни природными, ни приобретенными преимуществами. Ни­кто же не скажет, что львы, леопарды или волки власт­вуют над людьми, хотя бы они когтями и зубами до­стигали того же, чего и наши повелители. И никогда не удастся им вполне победить нас, хотя бы они присвои­ли себе все наши стяжания, хотя бы оставили нас наги­ми или коснулись бы самой плоти нашей!»

Итак, Византия хорошо сознавала высокие преиму­щества своей культуры и образованности и, уступая внешней силе, не выпускала из рук орудий нравственно­го влияния.

Вы догадываетесь, что я подхожу к вопросу о визан­тийских влияниях на Россию.

В русской литературе на этот счет нельзя указать уста­новленного и господствующего мнения. Чаще, впрочем, раздаются порицательные приговоры о Византии и выска­зываются неблагоприятные мнения насчет качеств наших заимствований от греков.

Очень незначительное меньшинство ученых и лите­раторов говорят о византийском влиянии на Россию со всею сдержанностью, ссылаясь на то, что у нас очень мало сделано для оценки этого влияния. В самом деле, прежде чем составить себе понятие о количестве и качестве визан­тийских влияний на Россию, нужно предпринять ряд от­дельных исследований по специальным вопросам: о влия­нии Византии на древнюю русскую литературу, о заимст­вованиях из Византии по части художественных идеалов, нашедших применение в искусстве, об обмене в области юридических понятий, в устройстве государственности, в домашнем быту и т. п. Понятно, что для общих заключений по этим вопросам у нас нет еще материала.

Для России в X в. не настояло еще надобности в тех об­ширных заимствованиях из Византии, которые впоследст­вии ручьем стали вливаться непосредственно через грече­ское духовенство, посредственно через южнославянские литературные произведения. В X в. Россия не могла не быть вовлеченной в общий исторический поток; для всех европейских новых народов представлялась одна и та же альтернатива: или принять христианство и тем положить начало к созиданию государственности, или уступить свое место другому. В этом отношении заслуги византийской империи бесспорны и никакая научная теория не вычерк­нет их из истории.

По преимуществу на долю Византии выпала воспита­тельная роль новоевропейских народов. Признавая ее за­слуги, оказанные человечеству тем, что она имела благо­детельное влияние на дикие орды варваров, воспитанные ею в исторические народы, мы не должны забывать и по­несенных ею великих жертв на пользу всей Европы. Сле­дует ли перечислять последовательный ряд варварских вторжений в Европу, которым Византия ставила прегра­ды и полагала пределы? Мало того что, устояв против вра­гов, она долгое время оставалась очагом и светочью про­свещения, она старалась частию убеждением, частию проповедью христианства и цивилизующим влиянием укротить и облагородить дикарей, приучив их к выгодам гражданской жизни. Под ее влиянием разрозненные сла­вянские колена и племена, равно как болгарская и мадь­ярская орда, выросли в исторические народы. Словом, она сослужила для восточноевропейского мира ту же благодетельную миссию, какую Рим — для галлов и гер­манцев. Восточные народы обязаны ей верой, литерату­рой и гражданственностью.

Нам не идет повторять без оглядки фразу, которая в сущности исторически не верна, что мы приняли из Ви­зантии не настоящее просвещение и, не разобрав хоро­шего от дурного, стали слишком рабски воспроизводить испорченные идеалы византинизма. Прежде всего иных организующих начал нам неоткуда было принять, кроме того, Западная Европа того времени была ниже Византии и сама пользовалась плодами эллинской культуры. Один из германских императоров X в. совершенно добродуш­но старается счистить грубость саксонской натуры и раз­дуть в себе искорку любви к греческой науке. Один сла­вянский князь ищет, откуда бы позаимствоваться лучши­ми учреждениями для своего народа, и находит их в Византии, так как отсюда на все страны распростра­нялся добрый закон.

Византия исполняла свою миссию с полным самоот­вержением — ив этом величайший успех греческого духо­венства и разнообразных влияний Византии между вос­точноевропейскими народами. Она не налагала тяжелого и неудобоносимого ярма на новопросвещенных, отлича­лась значительною терпимостью в делах веры: припом­ним хоть то, что греческое духовенство на Руси не имело политического значения и не стремилось к организации, ограничивающей светскую власть. Какая разница в средст­вах действия латинской и греческой Церкви? одна с мечом идет на помощь империи и при помощи оружия распрост­раняет свою паству, другая достигает не менее широкого распространения своих пределов нравственным влияни­ем и проповедью. Где господствует латинская Церковь в IX и X вв., там раздается шум оружия; не то на Востоке — гре­ческие проповедники не подчиняют новопросвещенных византийскому царю, а служат религиозной идее. В этом, на мой взгляд, сказались народные и психологические черты, отличающие систему римских завоеваний от про­цесса эллинской колонизации.

Таким образом, в том обстоятельстве, что Россия при­ведена была в ближайшие сношения с Византией, я не мо­гу не усматривать глубокой важности для нашего просве­щения и культурного развития. Что мы весьма медленно усвояли себе заимствованную культуру, в этом нельзя сла­гать ответственность на греков.

Ввиду угрожающего положения, занятого Русью по от­ношению к Византии, и страшной коалиции, которая мог­ла составиться из русских и болгар, Византия должна была поспешить принятием решительных мер, не останавлива­ясь даже перед важными уступками, чтобы сделать Россию безвредной.

Русские и византийские известия слишком скупо ос­вещают наши внешние отношения конца X в. В самые по­следние годы освежающая струя привнесена была восточ­ными известиями, на основании которых является воз­можность рассматривать акт крещения руси в связи с политическими обстоятельствами того времени.

Владимир возобновляет те же притязания к Византии, какие заявляли его предшественники. В 985 и 986 гг. с фло­том и сухопутным войском русские направились в Болга­рию и действовали здесь уже в качестве союзников болгар­ских против греков. Следствием этого похода было пора­жение, нанесенное грекам при Сардике-Средце в 986 г., и угрожающее движение болгар и русских за Балканы. С дру­гой стороны, Владимир лишил Византию последнего оп­лота на северном берегу Черного моря, отняв у них Кор-сунь в 989 г.

Что это были важные факты, оставившие по себе сле­ды в общественном сознании, доказывается тем, что ви­зантийские летописцы рассматривали наблюдавшиеся тогда небесные знамения (появление кометы и огненные столбы на небе) как указания на великие бедствия, угрожа­ющие Византии от русских и болгар. Эти бедствия и испы- таны были Византией на двух пунктах ее северных границ: в Болгарии и в Крыму.

Я не имел притязания совершенно рассеять туман, по­крывающий наши отношения к Византии при Владимире Святом. На событиях 988 и 989 гг. все еще лежит печать тайны, которую едва ли в состоянии раскрыть историк при настоящих научных средствах. Потребовалась бы не­малая доля воображения и поэтического чутья, чтобы об­лечь в реальные образы те указания и намеки, которые пробегают кое-где как тени. Вот, по моему мнению, самое реальное изображение условий, при которых произошло обращение Руси к христианству. Оно заимствуется из арабского писателя: «И стало опасно положение царя Ва­силия, и истощились его средства, и побудила его нужда послать к царю руссов, врагов своих, чтобы просить у них помощи. И согласился он на это. И заключили они между собой договор о свойстве, и женился царь руссов на сест­ре царя Василия, поставив ему условием, чтобы крестился он и народ его, а они народ великий. И послал к нему царь Василий митрополитов и епископов, и они окрестили ца­ря и его народ, и отправил к нему сестру свою, и она пост­роила многие церкви в стране руссов».

Известно, что после Владимира русские не претендо­вали на Корсунь, не предпринимали морских походов на Византию, а что касается до Болгарии — то они совершен­но предоставили ее во власть византийского императора и надолго забыли предания юго-западной политики первых князей. «Западные волки, — как называет русских один пи­сатель, — так были укрощены, что обратились в послуш­ное стадо овец. Русь стала теперь оберегать Византию от нападения зверей».

Не оружием, не воинскими доблестями одержала Ви­зантия эту победу, а своим моральным воздействием на Русь и удовлетворением ее духовных потребностей.

Ближайшие ко времени Владимира русские писатели пытались разъяснить мотивы обращения его к христиан­ству, но никаких положительных сведений не могли пере­дать, и это тем более знаменательно, что некоторые известия относятся к первой половине XI в. Но соображения Илариона и монаха Иакова важны для нас хотя бы и пото­му, что на основании их мы можем утверждать, что обра­щение Владимира произошло без той почти обязательной в подобных случаях обстановки, какая наблюдается в ска­заниях об обращении языческих князей. Мы тем настой­чивей подчеркиваем эту мысль, что она отмечена самым близким к Владимиру писателем, который, намекая на эту обстановку, заявляет: «Без всех сих притече ко Христу, ток­мо от благого смысла и разумения». Акт крещения Влади­мира до такой степени был делом личной воли его, что он остался совершенно неясным ближайшим за ним поколе­ниям: через сто лет уже не могли русские сказать, где он крестился — в Киеве, Василеве, Корсуни или, может быть, в Константинополе?/

Поход на Корсунь имел место на третье лето по кре­щении. Напротив, все последующие памятники... реши­тельно сообщают о крещении его от греков в Корсуни. Де­лаем отсюда вывод, что житие... где впервые была изложе­на легенда о крещении в Корсуни, написано позже перечисленных памятников XI в. (Иларион, Иаков и Не­стор) и раньше того летописного свода, который включил в свой состав эту легенду, т. е. раньше начального свода.

«Мы знаем, — говорит тот же автор, — что Деся­тинная церковь (1) была отдана Владимиром попам корсунским; предполагаем, что корсуняне удержали церковь за собой в течение не одного поколения. И эти корсунские, попы в конце XI в. должны были всецело примкнуть к поддержанному остальным греческим духовенством движе­нию. Вкладом в это движение со стороны, корсунского ду­ховенства Десятинной церкви было сказание о крещении Владимира в Корсуни. Важно отметить, что старания греков находили энергичную поддержку в Печерском и других киевских монастырях».

Возвращаясь к исходному моменту нашего рассуж­дения, мы должны напомнить, что византийская тради­ция, так же как и русская, исходит из двух групп фактов, которые могли развиваться вполне самостоятельно и независимо. С одной стороны, византийская традиция вы­двигает политический союз Византии с Русью и посылку вспомогательного отряда, который освобождает царя Василия от крайней опасности; с другой — и именно у позднейших писателей — брачный союз и крещение в тесной связи с корсунским походом. В русской тради­ции равным образом отмечена двоякая версия: креще­ние до корсунского похода в связи с испытаниями вер и крещение в Корсуни вместе с браком с царевной Анной. Было выражено много остроумных и глубоко продуман­ных соображений, чтобы комбинировать и поставить во внутреннюю связь эти две группы фактов: работа нача­лась еще в конце XI в. и не закончена по настоящее вре­мя. К сожалению, все домыслы могут иметь характер лишь субъективного мнения, более или менее выража­ющего настроение писателя, и никакая догадка не в со­стоянии закрыть дебаты по вопросу о том, где и когда крестился Владимир, пока счастливая случайность не от­кроет какой-либо новый текст на греческом или араб­ском языке.

Итак, на 989 г. падают два события, имевшие немало­важное значение в истории византийско-русских отноше­ний. С помощью вспомогательного русского отряда было потушено восстание Варды Фоки, и царевна Анна, сестра Василия и Константина, выдана замуж за великого князя Владимира, который встретил ее в завоеванной у греков Корсуни. При настоящем состоянии наших сведений, так как самая первоначальная византийская традиция, захва­ченная писателем Феодором Севастийским, должна счи­таться утраченной безвозвратно, в рассуждении о визан­тийско-русских отношениях в конце X в. следует отправ­ляться из полученных нами наблюдений и рассматривать отдельно, не стараясь искать во что бы то ни стало хроно­логической связи, и политический и брачный союз между русским великим князем и византийским императором. Что же касается крещения Владимира, то, всего вероятней, относить его, согласно основному русскому преданию, ко времени до похода на Корсунь.

Этот последний факт вместе с брачным союзом, несо­мненно, происходил летом 989 г., как утверждается это на основании хронологических указаний у Льва Диакона. В самое последнее время летописному известию о походе Владимира на Корсунь посвящено исследование (2), имею­щее целью выяснить «меру военного искусства Древней Руси во время Владимира и показать, насколько допусти­мы те понимания летописей, которые основаны на толко­вании событий самой осады города». Это, по современно­му положению вопроса, может быть, наиболее целесооб­разная задача. Между прочим, что касается времени похода и продолжительной шестимесячной осады города, выдвигаются весьма вероятные соображения, что осень и зиму 988 г. Владимир провел на юге и начал осаду весной 989 г., что обложение города происходило с суши, так как флот не мог быть значительным и едва ли мог предпри­нять что-либо решительное против окруженного высоки­ми стенами и снабженного припасами города. Вообще же точность, полнота и ясность летописного рассказа об оса­де «делает эту часть таким определенным историческим документом, к которому никак нельзя отнестись прене­брежительно и что бы то ни было из него исключить». Со­гласно русской традиции, сложившейся около корсунской легенды, вслед за взятием города в прямой последователь­ности происходили дальнейшие события: прибытие царе­вны Анны и крещение Владимира.

Становясь на точку зрения более древнего русского предания, выводимого из свидетельств митрополита Илариона, монаха Иакова и Нестора, мы должны допустить здесь смешение обряда обручения с крещением и принять, что в Корсуни могла креститься часть дружины и были приняты первоначальные меры к организации церковно­го устройства посредством привлечения в Киев греческо­го духовенства. Нет сомнения, что корсунское духовенст­во, во главе ли с митрополитом или без него, было пригла­шено Владимиром в Киев и приняло участие в крещении народа. Оно же главным образом влияло на образование так называемой корсунской легенды. Весь первоначаль- ный церковный инвентарь, необходимый для богослуже­ния, взят был именно из Корсуня:

«Поем же с собой и Анастаса... и иных многих взят и пресвитеры корсунские и диаконы и святые иконы, и че­стные кресты, и священные сосуды церковные, и прочую священную утварь, и святые книги, и все сие взял на бла­гословение себе» (Степенн. книга).

Одним из первых дел в Киеве, после крещения народа, была постройка церкви в честь Богородицы (Десятинной): «помысли создати церковь Пресвятыя Богородицы и по­слав приведе мастеры от грек. И наченшу же здати и яко сконча зижа, украси ю иконами и поручи ю Настасу корсунянину и попы корсунскыя пристави служити в ней, вдав ту все, еже бе взял в Корсуни: иконы и сосуды и кресты».

Принятием христианства Русь становилась в ряды европейских государств и вместе с тем обнаружила же­лание занять твердое положение на Дунае и Черном мо­ре. Расширение политического кругозора, как следствие предыдущих сношений с империей, должно было приве­сти русских князей к сознанию, что в старой вере отцов нельзя иметь влияния ни между болгарами, ни между греками. Принимая христианство, Владимир искал вмес­те с тем средств устроить свое княжество наподобие гре­ческого и Болгарского царств, о которых имелись на Ру­си определенные сведения. К Константинополю привле­кали Владимира как торговые и политические выгоды, так и религиозный авторитет греческой Церкви. Но от­нюдь нельзя думать, что греки не имели значительных выгод от этого союза, который в арабской традиции вы­ставляется как настоящий договор. Участие русского вспомогательного отряда в военных делах Византии от­мечается много времени спустя после описанных собы­тий и переходит в XI столетие. Так, русские принимали участие в роковой войне Василия II с болгарами и содей­ствовали империи в покорении Болгарского царства; вместе с греками они нанесли поражение норманнам в 1016 г.; принимали участие в азиатских походах против мусульман. Во всех указанных походах действует не случайная партия варягов-наемников, но отдельный рус­ский корпус, который пополнялся в своем составе новы­ми пришельцами из Киева и который пользовался на службе империи особыми привилегиями. В дальнейшем изложении мы будем встречаться с указанными факта­ми, которые наложили печать на взаимные отношения между империей и Россией.

[1] Поскольку начало главы утрачено, дополняем ее (в косых линей­ках) текстом из речи Ф. И. Успенского «Русь и Византия в X в.», произне­сенной 11 мая 1888 г. (см. Приложение). (Ред.)