Глава XXIV

ПОХОДЫ В СИРИЮ И АРМЕНИЮ.

ЗАПАДНАЯ ГРАНИЦА ИМПЕРИИ.

ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ДИНАСТИИ

Восточная политика царя Василия по ясности пре­следуемых задач и по обдуманности принятых им свое­временно и систематически проведенных военных и дипломатических мер еще более возвышает государст­венный ум и характеризует военный талант этого по­следнего представителя даровитой Македонской динас­тии, чем изложенные в предыдущей главе греко-болгар­ские войны. В наших глазах положение дел на восточной границе и потому привлекает к себе преимущественное внимание, что там и в конце X в., так же как в VIII и IX вв., продолжалась начатая еще между мусульманским кали-фатом и христианской империей партия, в которой той и другой стороной разыгрывалась весьма большая став­ка. Следить за ходом этой гигантской борьбы, не прекратившейся поныне, составляет существенную часть со­держания Византийской истории. Хотя восточные дела вообще менее известны и трудней для изучения, но в по­следнее время благодаря прекрасным работам барона Розена и французского академика Густава Шлумбергера пролит свет и на эту до сих пор мало разработанную страницу истории.

Смуты на восточной границе столько же поддержива­лись честолюбивыми военными генералами и крупными местными землевладельцами, сколько находили себе пи­щу в общем положении Сирии как страны, пограничной с калифатом и подверженной постоянному брожению. При царе Василии II Византии принадлежала лишь Северная Сирия с центром в Антиохии, находившейся под управле­нием дуки; Алеппо и Дамаск, хотя и переходили иногда под власть империи, все же были прочной опорой мусуль­манской власти, откуда арабы старались расширять сферу своего влияния. Вследствие этого Сирия продолжала ос­таваться театром борьбы греческого и арабского полити­ческого влияния, и весьма часто случалось, что недоволь­ные византийским правительством находили себе покро­вительство в городах калифата, и наоборот. Такое положение легко должно было создать в Сирии особенно либеральный дух и выражаться в живом протесте против центральной власти, безразлично, была ли то христиан­ская или магометанская. Таким образом, по замирении движения, поднятого Фокой и Склиром, в Сирии снова на­чался бунт, и на этот раз в мусульманской среде: дамас­ский эмир Бакджур начал возмущение против египетско­го калифа, от которого зависела Сирия. Но, потерпев по­ражение от евнуха Мунира ал-Саклаби (термином «саклаби» у арабов обозначается славянская народность), сделавшегося затем правителем Дамаска, Бакджур успел затем снова снискать расположение калифа, и в 991 г., ког­да умер эмир алеппский Каргуя, он испросил у калифа разрешение вступить в управление городом Алеппо. Тогда потомок владетельных князей Алеппо из рода Хамданидов, Саад ад-Дауле, уведомил царя Василия о происках Бакджура и убедил его принять участие в сирийских де­лах. Царь приказал своему антиохийскому губернатору, дуке Михаилу Вурце, поспешить на помощь к Алеппо и оказать содействие Сааду ад-Дауле против Бакджура. В битве 25 апреля 991 г., в которой на стороне арабов Хам-данида был и византийский отряд, Бакджур был разбит и взят в плен. Новый порядок вещей, когда во главе сирий­ских городов снова стал Хамданид, состоявший к Визан­тии в вассальных отношениях, сопровождался ослабле­нием политического влияния в Сирии Египетского кали-фата и вызвал попытку со стороны ал-Азиза занять в Сирии более твердое положение. Несколько времени пе­ревес склонялся на сторону мусульман, так как Банджуте-кин, предводитель египетских мусульман, нанес у Апамеи сильное поражение правителю Алеппо Лулу и его союзни­кам-грекам (994).

Начались осада Алеппо и опустошительные набеги до стен Антиохии. Михаил Вурца не мог подать помощи осажденному городу, начавшему ощущать лишения по случаю недостатка в припасах. Именем малолетнего эми­ра Абул-Фадаила правитель Алеппо Лулу умолял царя Ва­силия подать немедленно помощь. Но в Константинополе и без того хорошо понимали, что если Алеппо попадет в руки египетских мусульман, то и положение Антиохии, оплота византийского господства в Сирии, окажется не­прочным, так что для арабов снова откроется дорога в ма-лоазийские фемы, как это было до победоносных похо­дов на Восток Никифора Фоки. «Поспеши, царь, — писали из Алеппо, — поспеши: мы не просим тебя воевать с Банд-жутекином, мы желаем только, чтобы ты напутал его од­ним своим движением на помощь нам. Один слух о твоем приближении заставит его снять осаду. Подумай и о том, что, если падет наш город, та же участь скоро постигнет Антиохию. Раз этот город очутится во власти врагов, опас­ность будет угрожать и Константинополю». Но как раз в это время царь Василий был занят войной в Болгарии и уже несколько лет до такой степени был поглощен воен­ными предприятиями в этой стране, что не возвращался в столицу. Тем не менее слухи и известия об азиатских делах заставили его, несмотря на важность подготовляемых в Болгарии событий, немедленно обратиться к Востоку. Предпринятый царем поход в Сирию в зиму 994/95 г. со­ставляет одно из блестящих его дел и служит характерис­тикой его непреклонной воли и изумительной настойчи­вости. Наскоро составленный корпус в 40 тысяч человек был посажен на мулов и с невероятной быстротой должен был совершить поход. Правда, под Антиохию прибыло только 17 тысяч, но эффект получился блестящий: египет­ское войско сняло осаду с Алеппо. Банджутекин спешил спастись под защиту укрепленных городов. На этот раз Василий не оставался в Сирии более того, сколько было нужно для утверждения своей власти в подчиненных уже городах. Между прочим, недовольный дукой Антиохии Вурцой, царь поставил на его место, также с титулом дуки, Михаила Далассина, которому предстояла задача поддер­живать в Сирии власть императора. Скоро затем анти­охийскому дуке пришлось считаться с непредвиденными затруднениями, выставленными как со стороны местных мусульманских князей, так и владетелей Египта. Египет­ский флот угрожал Тортозе, к которой с суши подступил из Дамаска Банджутекин. Правда, флот рассеяла буря, и осада Тортозы не сопровождалась существенными ре­зультатами; тем не менее это обстоятельство побудило Да­лассина начать с своей стороны военные действия против приморских мусульманских крепостей. Дальнейший ход событий был нарушен неожиданной смертью калифа ал-Азиза, когда он в 996 г. предпринял поход в Сирию. Во гла­ве Фатимидского калифата стал сын его, имевший всего 11 лет и принявший имя ал-Хакима. Впоследствии он стал известен неслыханными жестокостями то против хрис­тиан, то против мусульман, а равно странными и противо­речивыми распоряжениями, следствием чего была нена­висть к нему со стороны лиц всех вероисповеданий и всех его подданных. При новом калифе усилилась местная партия туземных берберов, или магрибинцев, поддержи­ваемая всесильным министром его Емином ад-Дауле, вследствие чего прежняя господствовавшая в калифате партия турок-мамелюков должна была утратить свое зна­чение. Большинство сирийских эмиров, сидевших в заво­еванных мусульманами городах, принадлежало к турец­кой национальности и потому должно было испытать на себе перемену политических настроений в Каире. В Дама­ске, Тире, Триполи и других городах началась борьба пар­тий, вследствие чего антиохийский дука имел полную возможность, поддерживая одну партию, усилить влияние императорского авторитета. Царь Василий, к которому обращались с письмами мусульманские эмиры, прося его содействия и обещая принять его зависимость, признал положение дел благоприятным для нанесения решитель­ного удара мусульманскому преобладанию в Сирии и дал приказ Дамиану Далассину поддерживать движение про­тив калифа. Повод к решительным действиям представил­ся в 998 г., когда сильным пожаром Апамея была приведе­на в такое состояние, что ее легко мог взять даже неболь­шой военный отряд. Этот эпизод изложен в истории Яхъи следующим образом (1).

«Когда Дамиан Далассин узнал, что вАпамее нет ни запасов, ни оружия, он пошел к ней. И подступил к ней ду­ка с сильным войском, и осаждал ее с величайшей энерги­ей и чуть было не взял ее». Но на помощь к осажденной Апамее прибыл из Дамаска эмир Самсам, и хотя и был по­бежден византийским отрядом, но победа была куплена слшиком дорогой ценой, так как при погоне за врагом ду­ка Далассин получил рану в бок и был убит. Вследствие этого немедленно изменилось положение сторон: «греки обратились в бегство, и было их убито более 6000, и взя­ты в плен два сына дуки и многие из военачальников».

Несчастие с византийским отрядом, последовавшее близ Баальбека, обнадежило врагов императора и постави­ло в крайнюю опасность сирийские владения Византии.

В 999 г. император предпринял второй поход в Сирию с целью восстановить пошатнувшийся авторитет империи вследствие неудачи прошедшего года и смерти Далассина. Василий вполне оценивал важность политического момента. Малейшая неудача в Сирии или колебание необхо­димо сопровождались перевесом мусульманского влияния на всем восточном фронте. Необходимо было доказать си­рийцам — и чем скорее, тем лучше, — что ромэйский царь не допустит окончательного утверждения в Сирии Египет­ского калифата. Этот поход продолжался три месяца. Пря­мой целью его было восстановить значение пошатнувше­гося византийского авторитета и подкрепить военные средства Антиохии. Царь прибыл сюда осенью 999 г. По словам Асохика, из Антиохии Василий отправился «на то место, где войско его понесло поражение, приказал со­брать кости павших, вырыть яму, зарыть их в одном месте и построить над ними церковь». Византийские войска прошли от Северной Сирии до Ливана, опустошая страну и делая ее неспособной к пропитанию мусульманского на­селения. В Гомсе (древняя Эмеса) произошел инцидент, особенно отмеченный у восточных писателей.

«И укрепились некоторые из жителей в тамошней церкви св. Константина. И когда об этом узнали русские, бывшие в его войске, то подожгли ее. Была же это церковь удивительная».

Здесь вновь мы встречаем упоминание о том русском вспомогательном отряде, который был прислан Владими­ром. Из Гомса царь направился через Баальбек к Дамаску, который был главной опорой египетского господства и где сосредоточены были главные мусульманские силы. Может быть, на этот раз Василий был у цели византийских стремлений в Сирии: решительным ударом на Дамаск окончательно подорвать египетскую власть в Сирии. Но император ограничился только демонстрацией и возвра­тился к Антиохии, где назначил в начале 1000 г. нового ду-ку для управления городом и командования сирийскими войсками в лице магистра Никифора Урана.

В самом начале 1000 г. на восточной границе произо­шли события, отвлекшие всецело внимание царя от Си­рии. До царя дошла весть, что могущественный государь того времени, грузинский царь Давид, состоявший в осо­бенном договорном отношении к Византии, погиб насильственной смертью, и притом при исключительно ред­ких обстоятельствах. Ему была поднесена отрава архиепи­скопом Иларионом в св. причастии, причинившая Давиду мучительную смерть в Пасху тысячного года. У византий­ского правительства существовали издавние сношения с армяно-грузинскими властителями, и Византия имела особенные виды на обширные владения Давида, носивше­го придворное звание куропалата. По этому вопросу луч­шие сведения заимствуются у Яхъи.

«И гневался царь Василий на Давида, царя грузин, вла­детеля ал-Тайя (Таик), за то, что он помогал Фоке, и по­слал войско для войны с ними... И просил Давид у царя Ва­силия прощения и пощады, и обещал ему повиновение и покорность и что его владения после его смерти будут присоединены к его государству, так как сам он дряхлый старик и не имеет ни сына, ни других наследников, и про­сил царя разрешить ему прислать своих сановников ко двору его, чтобы царьмог взять с них клятвы и заручить­ся обязательствами с их стороны, что они сдадут горо­да по смерти их государя. И понравился образ действия его царю Василию, и сделал он его куропалатом, и послал ему платья с драгоценными украшениями. И надел он их, и велел в стране своей молиться за царя Василия, и от­правил кафолика грузин ко двору царя со многими санов­никами государства. И роздал им царь титулы и оказал им милости, и возвратились они все к Давиду».

Весьма может быть, что грекофильская политика Да­вида и была причиной образовавшегося против него дви­жения в стране, вождем которого и был архиепископ Иларион. Во всяком случае смерть Давида могла вызвать нежелательное для Византии политическое движение в Армении и Грузии, которые уже были вовлечены в инте­ресы империи и были весьма важными орудиями в борь­бе с мусульманскими властителями. Предстояло немед­ленно урегулировать вопрос о грузинском наследстве и о включении в империю новых и обширных провинций. О важности задачи, какая предстояла перед царем, свиде­тельствует и то, что он приказал следовать за собой и антиохийскому дуке Никифору Урану. Область ал-Тай, или Таик, лежала на отдаленном востоке, в соседстве с фемой Халдия, с главным городом Трапезунтом. В эти горные и малодоступные места редко ходили византийские вой­ска, так что смелое движение царя Василия должно было произвести большое впечатление. Преодолев громадные трудности утомительного пути, царь дошел до границ нынешней Грузии и расположился лагерем в области Та­ик, в укреплении Гаваджиг. Здесь ему представились кня­зья, служилая и земельная аристократия Тайка и Грузии, приветствовавшие в нем своего государя. Сюда же при­были соседние цари и владетели Великой Армении и Гру­зии, именно Баграт II, царь Абхазии и Карталингии, и Ге­оргий, царь Грузии, имевшие притязания на наследство после Давида куропалата, цари Карса, Вана и Васпурахана. Весьма важным вопросом было удовлетворить притя­зания Багратидов, происходившие из акта усыновления их умершим царем Тайка Давидом. Царь Василий обязал их письменным договором не вторгаться в область Дави­да и почтил саном куропалата царя Абхазии и титулом магистра — Георгия Грузинского. Но наиболее сильный владетель Армении, «царь царей» Какиг, сын Ашота III, ко­торый вошел в сферу политического влияния Византии при царе Цимисхии, не явился на свидание с царем Васи­лием. Он не доверял политике империи и чувствовал себя не совсем спокойным в своей новой столице Ани, кото­рую украсил церковными постройками и укрепил стена­ми. Здесь во время празднеств и парадных представлений произошел неожиданный и прискорбный случай, при­ведший к вооруженному столкновению между царскими и туземными военными отрядами. Один русский воин, принадлежавший к составу варяжской дружины, нес в ла­герь охапку сена для лошади, но на него напал один гру­зин и отнял у него сено. За варяга вступился его сопле­менник и заставил грузина призвать на помощь своих, вследствие чего произошла схватка между грузинами и русскими (2). «Тогда, — говорит восточный писатель, — шесть тысяч русских, вооруженные копьями и щитами, бросились на противников. Все князья и вассалы земли Таик, вся знать мужественно сопротивлялись русским, но были принуждены уступить, так как оказались в мень­шинстве. Дело окончилось многочисленными жертвами. Чтобы исполнить акт подчинения империи владений Да­вида куропалата, царь Василий посетил главнейшие го­рода области, остановился, между прочим, в Манцикерте, где Альп-Арслан разбил в 1071 г. царя Романа Диогена и взял его в плен, затем в Аласгерде. Везде он ставил грече­ские гарнизоны и назначал своих управителей, присое­динив таким образом к империи эту область Армении.

Весной 1001 г. Василий возвратился в Константино­поль, ведя с собой множество знатных армян и грузин в ка­честве заложников и частию в качестве колонистов для но­вых завоеванных в Болгарии свободных земель. Значи­тельное время был наблюдаем мир в присоединенных областях. Вообще в первые годы XI в. достигнуто было ус­покоение в Сирии и Месопотамии, купленное заключен­ным с калифом ал-Хакимом десятилетним миром, кото­рым царь с успехом воспользовался для выполнения своих планов в Болгарии. Несмотря, однако, на официальный мир, не могла затихнуть малая война в стране, погранич­ной с пустыней, с кочевым бедуинским населением, среди которого всегда находились вожди племен, промышляв­шие разбоем и грабежом, так что антиохийскому дуке по­стоянно нужно было держаться на военном положении и в это время." Так, в летописи Яхъи (3) читается известие, что в это время (1004—1005) появился боец за веру по прозва­нию ал-Асфар.

«И надел он на себя платье факиров, и последовала за ним толпа арабов и обитателей деревень. И был с ним не­который муж из знатнейших арабов, известный под име­нем ал-Хамали. И подступил он к Шейзару (Ларисса) — и встретил войско греков».

Магистр Никифор Уран вышел против бедуинов и должен был осаждать их в занятом ими укрепленном горо­де Кафар-Азун, что близ Эдессы, захватил в плен 12 тысяч. Опасный демагог ал-Асфар успел, однако, спастись бегством и в короткое время собрал около себя вновь шесть ты­сяч конников, готовых пожертвовать за него своей жиз­нью. Благодаря искусным мерам удалось заманить попу­лярного магди в Алеппо (1007), где он был водворен и со­держался в почетном заключении девять лет.

В 1009 г. египетский калиф ал-Хаким начал страшное преследование христиан, взволновавшее Египет и осо­бенно Палестину. Самым грубым и оскорбительным для христиан распоряжением его было приказание срыть до основания храм Воскресения в Иерусалиме и уничто­жить в нем священные памятники. По приказанию своего повелителя эмир Рамлы Ярух поручил своему сыну ис­полнить данное ему приказание. Вследствие этого цер­ковь Воскресения была разрушена, равно как Лобное ме­сто и базилика Константина. Вместе с упомянутым па­мятником пострадали от руки мусульман и другие христианские церкви в Иерусалиме. При этом разграбле­ны были драгоценности иерусалимского храма, прине­сенные Гробу Господню со всех концов христианского мира, и разогнаны служители храма и монахи. Не менее суровые преследования христиан и евреев произведены были в Каире, и притом здесь жестокий калиф не щадил и преданных ему верных слуг. Византийские владения бы­ли прибежищем для всех преследуемых или недовольных управлением калифа, что не переставало вызывать погра­ничные недоразумения и столкновения. В 1011 г. бежали под защиту антиохийского дуки сыновья визиря ал-Гуссейн ибн-Джаухара, но калиф объявил за их головы, боль­шую награду, и они были схвачены близ Дамаска своими же единоверцами и убиты. На армянском Востоке отло­жился от вассальной зависимости Георгий I, царь Абха­зии и Карталингии, из династии Багратидов, члены кото­рой носили византийский титул куропалата. Это был сын Баграта, усыновленного, как мы видели выше, куропалатом Давидом, царем Грузии. По смерти своего отца, в 1018 г., Георгий начал восстание против Византии, охва­тившее и соседние области; в этом противугреческом движении, по всей вероятности, принял участие и царь Иоанн Сембат. Чтобы осветить эту сторону политическо­го и культурного влияния империи на самой отдаленной северо-восточной окраине, близ Кавказских гор, мы должны заимствовать отрывочные сведения из арабских и местных грузинских писателей. Оказывается, что при­нятые царем Василием меры к закреплению за Византи­ей наследства куропалата Давида не были достаточны и что, пользуясь затруднениями, какие представляла война в Болгарии, царь Абхазии Георгий, сын Баграта, овладел некоторыми крепостями, принадлежавшими царю Васи­лию. Когда затянувшаяся война с болгарами была нако­нец окончена в 1018 г., император мог обратить внима­ние на восточную границу. Здесь составилось значитель­ное движение против Византии;  владетель Абхазии Георгий вступил в переписку с египетским калифом ал-Халкимом и сговорился с ним начать одновременное с мусульманами наступление на имперские области. «Тогда Василий, — по словам Яхъи (4), — преисполнился гневом и пошел из Константинополя в Филомилий, не сказав ни­кому, что имеет в виду, а объявив приготовления к походу в сирийские земли». Чтобы вполне усыпить врага, кото­рому предполагалось нанести удар, к Антиохии были на­правлены военные запасы и вспомогательные отряды, и вообще были приняты все меры, чтобы скрыть истинную цель похода. Между тем в Филомилий распространился слух о том, что пропал без вести калиф Хаким. Так как это событие относится к февралю 1021 г., то хронология вто­рого похода в Армению определяется довольно точно. Проход Василия к границам Армении по труднопрохо­димым горным дорогам представлял большое военное предприятие, тем не менее он был выполнен с обыкно­венной быстротой и застал неприятеля совершенно врасплох. Перейдя границу и вступив в Малую Армению, царь сделал остановку в долине Карин, близ нынешнего Эрзерума, и пытался войти отсюда в сношения с Георги­ем, чтобы убедить его в бесполезности сопротивления. Но царь Абхазии, возлагая много надежды на свое войско и на обещание помощи со стороны соседей, не уступил увещаниям Василия и пошел против него с вооруженной силой. Оба войска сошлись у верховьев Аракса.

«И преследовал царь Георгия, пока он не нашел защи­ты за рекой, чрез которую не могли переправиться грече­ские войска. Тогда он сжег его селения, и разграбил все на­ходившиеся там припасы, и увел из его страны, и убил, и ослепил более двухсот тысяч человек, и опустошил все принадлежавшие ему области и селения».

При наступлении зимы Василий перевел свое войско в Трапезунт, имея намерение весной следующего 1022 г. докончить завоевание Абхазии и Грузии. Результатом это­го похода было подчинение Георгия, царя Абхазии, кото­рый поступился в пользу Византии владениями куропала­та Давида и обещал оставаться на всю жизнь покорным вассалом царя, дав в качестве заложника своего сына Баг­рата; вместе с ним принесли Василию подчинение царь Асфарагана (Васпурахан) Сеннахариб и царь Анийский Иоанн Сембат.

Зимой, во время пребывания царя в Трапезуйте, при­был к нему послом от царя царей Армении Иоанна Сембата католикос Ведрос I, принесший письмо, на которое на­циональный историк смотрит как на причину близкой по­гибели этой несчастной страны. После продолжительной усобицы с братом своим Ашотом III из-за власти Иоанн Сембат при помощи Сеннахариба, царя Васпурахана, ут­вердился в части Армении со столицей в Ани, между тем как Ашот вступил в сношения с Василием и признан им в достоинстве царя царей. По-видимому, он принимал учас­тие во враждебных действиях против империи Георгия Грузинского и, обманутый тем, что тот заключил с Васили­ем отдельный мир, спешил в настоящее время заявить свою преданность и готовность быть верным вассалом ца­ря. Возможно, что для него служил побуждением заручить­ся расположением восточного императора и весьма есте­ственный страх перед турками-сельджуками, которые в то время сделали свое первое большое и опустошительное нападение на Васпурахан и соседние области Армении. Иоанн Сембат посылал ключи от Ани и передавал царю все свои земли и города в вечное владение. Вследствие перего­воров, происходивших в Трапезуйте, Иоанн удостоен зва­ния магистра и оставлен во главе своих владений пожиз­ненным правителем Ани и Великой Армении. Когда он умер, в 1040 г., племянник его, сын Ашота Какиг II, послед­ний из Багратидов, возбудил сомнение относительно акта передачи Армении византийскому царству, и лишь после продолжительной войны при Константине Мономахе го­род Ани подпал под власть империи. Нельзя сомневаться, что успех в переговорах с Иоанном Сембатом имел весьма важное значение для царя Василия. Прежде всего его при­меру последовал владетель Васпурахана из династии Ардзруни Иоанн Сеннахариб, который также совершил акт передачи своего царства императору. Особенностью соглашения с этим владетелем было то, что вся царская се­мья переселилась из Васпурахана в границы империи, по­лучив для поселения, на правах помещичьего владения, область в Сивасе, между тем уступленная империи страна входила в границы Византийского государства и получала имперское управление. Когда были окончены все фор­мальности передачи, было предоставлено желающим при­соединиться к царской семье, и при этом оказалось, что из Васпурахана переселилось в Сивас до 40 тысяч.

Между тем оставались еще не оконченными перегово­ры с Георгием, царем Абхазии. Чтобы побудить к уступкам этого наиболее горячего защитника независимости, Васи­лий принял меры к доставке новых войск при помощи флота, чтобы весной вторгнуться в Абхазию со свежими силами. Понимая всю трудность борьбы и следуя примеру других владетелей, Георгий признал наконец необходи­мым смириться.

«И прибыл к нему, — пишет Яхъя, — от царя их Геор­гия посол, чрез которого он старался склонить его к ми­лости и обещал, что уступит ему все крепости и все вла­дения, которые принадлежали его дяде, куропалату Да­виду, и отдаст, ему в заложники сына своего Баграта, и неизменно и неуклонно останется, пока он жив, в покор­ности ему и преданности».

Следствием этого было то, что Василий отправил в Аб­хазию своих сановников, которые приняли от жителей присягу на верность императору.

Весной 1022 г. Василий отправился в Абхазию, чтобы принять вновь присоединенную страну и сделать необхо­димые распоряжения относительно ее управления. В это время получены были им тревожные известия из Констан­тинополя, которые тем более могли внушать опасения, что имели близкое отношение к обстоятельствам, переживае­мым самим царем Василием. В надежде на затруднитель­ные обстоятельства, равно как на продолжительное отсут­ствие царя, два генерала подняли восстание в малоазий-ских фемах и увлекли за собой фемные войска. Это были патрикий Никифор Ксифия, стратиг Анатолики, и Никифор Фока, сын знаменитого Барды. Движение опиралось главным образом на население Каппадокии, где фамилия Фок была популярна и где у них было много связей между крупными землевладельцами. Время для бунта, имевшего целью низвержение Василия, было выбрано весьма удач­но, так как можно было надеяться, что, когда начнется дви­жение в Малой Азии, заговорщикам подадут руку обижен­ные Василием и лишенные своих владетельных прав цари и князья Грузии и Армении. Хотя это движение заставило царя приостановить свой поход в горные области Арме­нии, но в общем нимало не изменило отмеченного выше хода вещей. Заговорщики не условились между собой по поводу дальнейшего образа действий. Ксифия стал подо­зревать Фоку в своекорыстных действиях и обманным об­разом заманил его в засаду и лишил жизни. А когда понял, что без Фоки его партия была слишком незначительна, то отказался от затеянной борьбы и сдался на милость царя. Он окончил свои дни в монастырском заключении на ост­рове Антигони. Все меры по усмирению мятежа в Малой Азии были выполнены Никифором Далассином, назна­ченным в стратиги Анатолики, между тем как сам царь ос­тавался в Армении и благодаря его личному присутствию враждебное ему движение не сообщилось на занятые им области. Как оказалось, выраженные Георгием Абхазским чувства преданности и подчинения имели целью лишь прикрыть его замысел напасть на Василия вместе с бунтов­щиками.

Рассказанные обстоятельства, положившие конец со­противлению Георгия Абхазского, происходили осенью 1022 г. Царь Василий удовлетворился осуществлением ра­нее установленного соглашения насчет передачи наслед­ства куропалата Давида, но в точности обозначить сделан­ные Византией приобретения мы не имеем возможности. Во всяком случае сфера византийского влияния распрост­ранилась до долины реки Куры и даже до Тифлиса.

Чтобы не возвращаться к делам на восточной границе, упомянем здесь, что после калифа ал-Хакима в Сирии зна­чительно ослабела власть Фатимидов при его сыне ал-За-хире, за которого правила делами его тетка. Точно так же в вассальном княжестве Алеппо постепенно клонилась к упадку власть калифа Азиз ад-Дауле, эмир Алеппо, объявил себя независимым и стал чеканить монету со своим име­нем, но это далеко не обозначало усиления Хамданидов; напротив, в 1022 г. он был убит по наущению Бедра, воен­ного начальника алеппской крепости, который замышлял основать самостоятельную власть. Но вскоре затем Алеппо был взят египетскими войсками, владения эмира были об­ращены в область, находящуюся под непосредственным управлением назначаемых калифом лиц. Весьма важно для последующих отношений отметить здесь совершенно но­вый факт. Три начальника бедуинов начинают играть глав­ную роль в делах Сирии. Один из них, ал-Муфарридж, из­вестен даже заботами о восстановлении храма Воскресе­ния в Иерусалиме. По его смерти его дети с бедуинами ушли в степь, покинув Рамлу и другие места. Но в пустыне скоро началось движение, во главе которого стал Гассан ибн-ал-Джаррах, сын Муфарриджа. Это был весьма даро­витый и предприимчивый бедуин, задумавший воспользо­ваться слабостью Египетского калифата. Заключив дого­вор с своим зятем Синаном и другим начальником племе­ни бедуинов, Салих ибн-Мирдасом, они решились отнять у Фатимидов Сирию и Палестину и поднять открытое восстание. Союзники несколько раз нанесли поражение по­сланным против них египетским войскам и легко завладе­ли городами Сирии. Алеппо был взят 30 июня 1025 г. Реше­ние возникавших здесь новых задач принадлежало уже преемникам царя Василия.

Болгарские и сирийские походы, равно как настойчи­вая политика по отношению к Армении и Грузии, в доста­точной степени обнаруживают стремление Василия II обезопасить границы империи на севере и востоке, дать преобладание греческому элементу на Балканском полу­острове и положить пределы расширению мусульманства на счет империи. Пользуясь временным ослаблением как Фатимидов, так и Аббасидов, царь Василий хотя и не делал попыток отнять у египетских арабов Сирию и Палестину, но зато в высшей степени удачно воспользовался обстоя­тельствами для распространения пределов империи в со­седстве с фемой Халдия, в Армении и Грузии. /Знач. славя­но-русского элемента в событиях./[1]

Сицилия давно уже находилась под властию египет­ского калифа, который управлял страной посредством вассального владетеля с титулом эмира. Если египетские калифы старались поддерживать дружественные сноше­ния с империей, то нельзя того же сказать про сицилий­ского эмира, который часто действовал на собственный страх и поощрял набеги на византийские владения. Так, в первые годы царствования Василия эмир Абул-Касим не­однократно нападал на береговые места и делал высадки в Апулии и Калабрии. Нельзя сказать, какие меры прини­мало византийское правительство для защиты против са­рацин своих заморских владений в Южной Италии; нуж­но думать, что стратиг фемы Лангобардии предоставлен был собственным средствам и должен был довольство­ваться местным ополчением. Преемник Оттона I и зять царя Василия, Оттон И, первые годы своего правления имел достаточно забот в Германии и только к 980 г. ре­шился посетить Рим и лично ознакомиться со своими итальянскими владениями. Много было говорено о том, что вмешательство германских императоров в итальян­ские дела было столь же вредно для Германии, как и ста­рание византийских императоров удержать за собой юж­ноитальянские владения. Но Византия имела за собой ре­альные права, каких Германия не имела: последняя не была связана ни с Римом, ни с Италией такими давними политическими и церковными узами, сделавшими из Южной Италии великую Грецию, как Восточная империя. Наследство, оставшееся после Оттона I в Италии, было так обременительно, что его преемнику было бы лучше совсем от него отказаться.

Отношения в Италии складывались весьма неблаго­приятно. Прежде всего в самом Риме происходила смена лиц и влияний далеко не в пользу германского императо­ра. Именно церковная и светская политика попала в руки римского дворянского рода Кресцентиев, которые, как прежде Альберики, проявили свое влияние при выборе пап. В июле 974 г. был низвергнут папа Бенедикт VI, и на его место поставлен Бонифаций VII. Но этот папа спустя месяц и 12 дней, забрав церковное имущество, бежал в Царьград, из чего можно прийти к заключению, что он был поставлен в папы византийской партией. Вновь из­бранный на престол св. Петра Бенедикт VII управлял цер­ковными делами в течение 10 лет, поход Оттона II в Ита­лию происходил именно при этом папе. Какими намере­ниями руководился Оттон, предпринимая этот поход, судить об этом весьма трудно. Что касается Рима, здесь за­дача Оттона была ясна: предстояло поддержать папу, стес­ненного враждебной партией, и поставить римскую арис­тократию на свое место, утвердив пошатнувшийся автори­тет германского императора.

Точно так же нетрудно понягь цели и намерения Оттона по отношению к Южной Игалии: здесь сфера влия­ния Западной империи покоилась на верности герцогов Капуи и Беневенга, и казалось необходимым поощрить службу этих князей и вместе с тем попытаться распрост­ранить влияние и среди других лангобардских князей. Гораздо трудней выяснить дальнейшую задачу Оттона, которая, по-видимому, была воспринята уже в Риме и которая привела его к роковому поражению. Именно Оттон и его ближайшие советники нашли теперь своевременным одним ударом покончить с Южной Игалией, освободив ее от хищнических набегов сицилийских арабов и заодно уже изгнав греков из Апулии и Калабрии. Германская точка зрения, выраженная в хронике Титмара (5), заключается в том, что Оттон был законный претендент на южноитальянские провинции в качестве императора и наследника Оттона I.

Германское движение в Южную Италию можно признать неосгорожной авантюрой. Прежде всего опора германской власти в стране, Пандульф Железная Голова, умер за несколько месяцев перед тем. Власгь была в руках его вдовы, энергичной и умной Алоары, которая на первых порах сдерживала лангобардских князей. Но по мере движения имперагора далее на юг полигические огношения между княжесгвами значигельно изменяются. Пример революционного движения дан в Салерно: недовольная су¬ществующими отношениями партия вступила в сношения с дукой и патрикием Амальфи, и при его помощи освобождается из-под власти наследников Пандульфа Железная Голова. Это был большой удар для германских видов, так как усиление Амальфи означало начало преобладания Византии. Такой же неблагоприятный симптом обнаружился в Беневенте, откуда был изгнан сын Пандульфа, Пандульф П. Несмотря на эти важные и далеко не успокоительные события, император решил продолжать свой поход и в январе 982 г. был уже под стенами Матера, близ Тарента. Остается невыясненным, чем были заняты германские войска в течение пяти месяцев со времени вступления в Апулию. Все ведет к догадке, что Оттон встретил здесь большое со¬противление и что едва ли овладел он в Апулии какими-либо городами. Потратив здесь много времени, император перешел в Калабрию, имея в виду войну с сарацинами, делавшими набеги и производившими опустошения в этой греческой области. Соперником его был на этот раз сицилийский эмир Абул-Касим, объявивший священную войну против христиан. Были ли с арабами в союзе греки, что ут­верждает главным образом немецкая летопись, об этом не имеется достоверных известий. Не говоря о прочем, про­тив тенденциозной германской версии можно указать сле­дующее наблюдение. В походе участвовала и Феофано, се­стра византийских царей; во время рокового поражения германского войска она находилась в укрепленном Россано, неподалеку от места битвы под защитой византийско­го гарнизона. Из этого уже можно заключить, что едва ли мог существовать в то время союз между греками и сараци­нами против Оттона. Точно неизвестно, где происходила битва, окончившаяся поражением германского войска 13 июля 982 г. Обыкновенно принимают, что это было к югу от Котроны, на равнине реки Стило, где измученная длинным переходом и удушливым жаром германская ар­мия подверглась почти поголовному истреблению. Равни­на покрыта была трупами и ранеными. «Цвет отечества скошен железом, посрамлена честь белой Германии», — замечает жизнеописатель св. Войтеха-Адальберта (6). С боль­шим трудом и как бы чудом спасся от плена сам Оттон: с берега моря он увидал два корабля, бросился в море и вплавь добрался до одного из них, где и был принят. Так как слух об испытанном поражении быстро распростра­нился по Италии и Германии, то император поспешил на север, чтобы предупредить смуты. В Вероне, на собрании германских и итальянских имперских чинов, в 983 г. про­изошло провозглашение королем Германии и Италии трехлетнего Оттона III; скоро затем, в декабре того же го­да, император умер в Риме 28 лет от роду в сборах к ново­му походу в Южную Италию. Рассказанное предприятие Оттона II на долгое время положило предел германским домогательствам утвердиться в Апулии и Калабрии.

С конца X в. произошла реформа в управлении южно­итальянскими владениями Византии. Вместо сграгига фемы генерал-губернатор всех имперских областей стал но­сить звание катепана; по всей вероятности, в его руках бы­ли сосредоточены прежние фемы Ломбардия и Калабрия.

Следует думать, чго эта реформа произведена еще при Никифоре Фоке, именно в 965 г. им был послан в Бари ма­гистр Никифор с подчинением ему обеих фем (7). Первые катепаны: анфипат Михаил, Калокир Дельфина и Григо­рий Траханиот имеют титул катепанов Италии, а позд­ней — Италии и Калабрии. Так как византийская летопись весьма мало уделяет внимания южноитальянским делам, то можно думать, что они действительно не имели серьез­ного значения. Набеги сицилийских арабов были слиш­ком обычным и повторяющимся явлением, так что отошли в разряд местных событий, подведомственных катепану Италии. Но вследствие ослабления византийских сил в Южной Италии увеличиваются и расширяются предприя­тия сарацин. Они не ограничиваются набегами, но оста­ются в стране и укрепляются в прибрежных городах. Так, в 986 г. они заняли город Жераче, в 988-м грабят окрестнос­ти Бари, резиденцию катепана и осаждают Тарент, в 994 г. захватили континентальный город Матеру. В самом нача­ле XI в. (1003) сарацины осаждают Бари с суши и с моря, и город освободился от неминуемой опасности лишь благо­даря венецианскому флоту под водительством дожа Петра Орсеоло. Это весьма любопытный факт, который показы­вает, что на Адриатическом море господствует уже не ви­зантийский, но венецианский флот. Все это особенно уси­ливает значение того крайнего напряжения, какое испы­тывала империя в своих предприятиях в Болгарии и Сирии. Неудачи в Южной Италии не только действовали удручающим образом на западных императоров, но они, кроме гого, способствовали подрыву императорской власти в самой Германии. Неожиданная смерть Оттона II, не ус­певшего назначить регентства для управления империей за малолетством сына его, подала повод к смутам, стоящим в связи с известными в истории Германии притязаниями двоюродного брата умершего императора, Генриха Свар­ливого. Заявив притязания на регентство, этот последний нарушил материнские права вдовы Оттона II, императрицы Феофано, овладел особой малолетнего Оттона III и по­мышлял уже о гом, чтобы присвоить себе королевскую власть в Германии. При этом обнаружилась нелюбовь немцев к гречанке Феофано и к ее ближайшим советникам. Но на стороне прямого наследника была тоже значительная партия. Особенно сторону его держал Майнцский архиепископ Виллигис, которому удалось раскрыть замыслы Генриха и вызвать из Италии вдовствующих императриц Феофано и Адельгейду. Мать Оттона III объявлена была опекуншей (29 июня 984 г.) и стояла во главе правительства до самой смерти своей, т. е. до 991 г. Правление Феофано не было популярным в Германии, хотя она оказалась на высоте положения и успела удовлетворить своевременныи уступками враждебную ей политическую партию. Немцы говорили об ней много дурного, но едва ли не следует объяснять это тем, что она держала себя недоступно, окружила роскошью, какая неизвестна была в Германии, и не скрывала презрения к германской грубости нравов. Эта черта, как увидим ниже, замечается и в Оттоне III.

Она постаралась дать своему сыну лучшее воспитание, согласно вывезенным из Константинополя понятиям. Первоначальным его воспитанием руководил немец Берн-вард, бывший потом епископом в Гильдесгейме. Но влияние греческого учителя, монаха из монастыря Россано в Калабрии, Иоанна, образовавшего его на греческом языке и литературе, и в особенности постоянное воздействие на восприимчивую детскую душу матери его почти совсем изгладило наставления немецкого преподавателя и сделало из Оттона утонченного грека того времени. На образование характера будущего императора оказал также значительное влияние француз Герберт, впоследствии папа Сильвестр II. Он с детства воспринял мысль о великом призвании, какое уготовило ему Провидение. Но сознание ве¬ликих задач, предстоящих перед ним, как перед прямым потомком восточных и западных императоров, с юных лет вселило в него высокомерие и гордость и в го же время отвлекло его внимание от реальной жизни со всеми ее низменными потребностями. Превосходя большинство современников в образовании и приобретенных познаниях, в управлении государством Оттон III оказался совершенно посредственным человеком. Когда ему минуло 15 лет и снята была опека, он отправил в Константинополь посольство, во главе коего были епископ Вюрцбурга и бывший учитель его Иоанн, получивший в Италии епископскую кафедру Пиаченцы. Посольство имело целью, между прочим, найти ему невесту между византийскими принцессами (8). В то же время с целью восстановления Германской империи по сю и по ту сторону Альп он предпринял поход в Италию в 996 г. С многочисленной свитой и войском он принял в Павии изъявление покорности духовных и светских чинов Ломбардии и вскоре затем в Риме был венчан императорской короной и принял сан патриция, причем родственник саксонского дома, сын каринтийского герцога Бруно, носивший го же самое имя, был возведен на папский престол под именем Григория V. Таким образом, в первый раз на папский престол был назначен заальпийский немец, венчавший императорской короной германского короля. Полный преклонения перед Римом, Оттон III всецело предался мыслям о восстановлении древней Римской империи в ее былом величии и могуществе, о перенесении в Рим столицы императоров и о привлекательности блеска и обрядов пышного двора византийских царей. Рядом с мечтами о мировом величии восторженный юноша был сильно затронут аскетическим направлением, которое охватило тогда большинство мыслящих людей в Западной Европе. Приближался тысячный год, который считался роковым в мировой истории, ибо с ним соединялось представление о кончине мира. Под влиянием указанного направления нужно рассматривать господствовавшие тогда идеи об очищении Церкви и о реформах в строе церковной жизни (9).

Св. Нил, Ромуальд и Войтех, с одной стороны, аббаты Клюнийского монастыря — с другой, были крупными выразителями религиозного движения X в. На Оттона очень сильное влияние произвело личное знакомство и беседы с итальянскими подвижниками и Войтехом. Начавшись в среде монашеской и выражаясь у одних в аскетических подвигах, проповеди и благочестивой жизни и в порица- нии дурной жизни белого духовенства, у других это на­правление выразилось в попытке новой организации Церкви (клюнийцы) посредством более тесного сближе­ния с Римом и ослабления власти епископов. Как ни раз­личны были вначале эти направления, но они сближались в своих конечных целях, именно в отрицательном отно­шении к тогдашним церковным порядкам и в требовании реформ церковных. Реформы XI в., приведенные в испол­нение папой Григорием VII, без всякого сомнения, имеют связь с религиозным движением X в.

Оттон III в одинаковой мере подчинился религиозно­му аскетизму итальянских пустынников и церковнополитическим тенденциям, шедшим из Клюни. Француз Гер­берт, один из важнейших деятелей династического пере­ворота во Франции, пользовался особенным уважением Оттона и получил от него приглашение поступить на службу империи.

«Достопочтенный муж, — писал ему Оттон, — я бы хотел видеть тебя близ себя, чтобы постоянно пользо­ваться обществом такого превосходного руководителя, мудрость которого всегда поражала нашу простоту. Мы приняли решение просить тебя заняться нашим образо­ванием и вместе дать полезные советы, в государствен­ных делах. Вместе с тем желаем, чтобы беспощадным преследованием грубости нашей саксонской природы ты оживил и образовал в нас то, что осталось у нас от гре­ческого изящества. Ибо стоит потрудиться над раздува­нием в нас искры греческих научных стремлений. Повей же сильным пламенем мудрости на эту искру, и пробуди во мне греческий дух, и поучи меня науке о числах, дабы с помощью ее я мог подойти к философии древних».

Это письмо в высшей степени характерно и прекрас­но объясняет отношения Оттона к Герберту. Последний не заставил себя долго ждать, и с 997 г. мы видим его уже в Германии.

Влиянием Герберга должно объяснягь широкие политические планы Оттона, клонившиеся к восстановле­нию Римской империи и к переустройству Римской Церкви, во главе которой стоял тогда Григорий V, немец по происхождению и последователь клюнийцев. Возве­дение его в папы было радостно приветствуемо клюнийцами, ожидавшими от него проведения их планов рефор­мы. И сам был[2] настроен неправильно и что его полити­ческие планы были следствием слишком односторонне развитого воображения. Поэтому политическая деятель­ность Оттона, особенно в Германии, сводится к весьма незначительным результатам. Сосредоточив все внима­ние на юге и предпринимая частые походы в Италию, От­тон предоставил дела своим приближенным и косвенно содействовал усилению враждебных элементов на гер­манских окраинах.

Возвращаясь к событиям в Риме, мы должны признать, что и здесь политика Оттона не имела успеха. Лишь только император удалился из Рима, Кресцентий во главе рим­ской аристократии поднял восстание, изгнал поставлен­ного Оттоном папу и объявил себя патрицием города Ри­ма, т. е. принял на себя то же древнее и почетное звание, которым не пренебрег Оттон при короновании. При этой смене правительства обнаружился очень любопытный факт. На упразднившийся престол Римского епископа вы­ступает поддержанная консулом Кресцентием кандидату­ра возвратившегося из путешествия в Константинополь епископа Пиаченцы Иоанна Филагага, бывшего учителя Оттона III, он принял имя Иоанна XVI. Хогя немецкая лето­пись огносигся к нему весьма недоброжелательно (natione graecus, conditione servus[3]) (10), но в этом следует видеть лишь отголосок господствовавшего в Германии нераспо­ложения к грекам, тем легче объяснить эти чувства к Иоан­ну XVI, что возведение его в папы не могло не предполагать участия византийского императора. Но торжество Кресцентия не было продолжительно, так как папа Григо­рий V при помощи немецкого войска снова завладел Ри­мом, захватил папу греческого происхождения и подверг его страшному наказанию, приказав обрезать язык, нос и уши, ослепить и заключить в темницу.

«В это время св. Нил, — пишет жизнеописатель его, — решился заступиться за своего соотечественника и отпра­вился в Рим, чтобы просить у Оттона милости к заключен­ному. Папа и император вышли к нему навстречу и прове­ли его в Латеранский дворец. Пустынник занял место в ог­ромном зале, возле него поместились император и папа, целовали его руки и выказывали ему знаки своего почте­ния. Нил напомнил им, что этот несчастный, перенесший такие страдания, принял их от купели крещения и оказал им громадные услуги».

И тем не менее заступничество св. Нила не улучшило положения несчастного узника. В 1001 г. по поручению Оттона отправился в Константинополь Миланский архи­епископ Арнульф с дорогими подарками для возобновле­ния вопроса о браке. Ему была устроена торжественная встреча, и для него было сделано исключение из церемо­ниала в том смысле, что ему разрешено было на приеме сидеть. На этот раз предмет переговоров встретил сочувст­вие в Константинополе; с Миланским архиепископом бы­ла отправлена византийская принцесса, которая при вы­садке в Бари узнала о неожиданной смерти германского императора[4] (1002) (11).

Между тем с началом XI в. в Южной Италии подготов­ляются события чрезвычайной важности: с одной сторо­ны, назревало разрешение сарацинского вопроса, кото­рый черпал свою силу в притязаниях двух империй на гос­подство в Южной Италии, с другой — приближался кризис в борьбе папства и императора. Хотя со времени катастро­фы, постигшей германское войско в 982 г., Византия имела полный досуг укрепиться в Апулии и Калабрии и раздви­нуть свои притязания до Кампании, тем не менее среди ча­сти населения Южной Италии не умирало желание стрях­нуть зависимость от Византии, в особенности это заметно было в городах, где еще были живы национальные тенден­ции лангобардской аристократии. В 1008 г. при катепане Куркуа вспыхнуло восстание под предводительством не­коего Мели, знатного жителя города Бари. Так как вместе с этим восстанием ставится в связь начальный факт участия норманнов в делах Южной Италии, то восстанию под гла­венством Мели приписано в истории, может быть, больше значения, чем оно того заслуживает. В самом деле, по су­ществу это было довольно обыкновенное выражение про­теста, какие нередко бывали в больших городах. Хотя усмирение мятежа было не так легко и сопровождалось неоднократными вооруженными столкновениями, в кото­рых на стороне горожан были и сарацины, тем не менее перевес оказался на стороне катепана Василия Аргира, или Месардонита. Мели вместе со своим шурином Датто успел спастись бегством в лангобардские города и нашел убежи­ще в Капуе. Это происходило в 1009 и 1010 гг. Завладев Ба­ри, катепан принял меры к подавлению движения, нашед­шего отражение и в других городах Апулии. Он посетил Салерно в октябре 1011 г., по всей вероятности, с целью выяснить, где находится Мели, который скрывался в это время близ Беневента. Между тем шурин его ушел далее на север и поступил на службу к папе Бенедикту VIII, который доверил ему защиту укрепления на берегу Гарильяно близ Гаэты. Из этих данных можно до некоторой степени по­нять, откуда могло иметь поддержку антигреческое движе­ние в Южной Италии. Когда и кто поставил Мели в сноше­ния с норманнами, это остается не совсем ясным.

По одной версии, в первый раз соглашение с норман­нами насчет изгнания греков из Италии состоялось в Ка­пуе, по другой версии, сохранившейся у Вильгельма Апу-лийского (12), первое знакомство состоялось на горе Гаргано, в монастыре св. Михаила, где норманны были в качестве пилигримов на возвратном пути из Иерусалима. Мели рас­сказал им историю своей попытки и так подействовал на воображение норманнов картиной легкого успеха, какого они могут достигнуть в занятой греками стране, что они будто бы дали ему слово по прибытии на родину набрать охотников и снова вернуться в Италию (13). Наконец, сущест­вует еще предание, что норманны в своих путешествиях в Иерусалим имели случай ознакомиться с положением дел в Южной Италии и раз оказали помощь герцогу Салернскому в его борьбе с сарацинами, после чего охотники из норманнов нередко появлялись в Италии с предложением своих услуг.

Во всяком случае первая партия норманнских охот­ников с Гислербертом во главе появляется в Капуе в 1015 или 1016 г. Весьма вероятно, что по указаниям папы Бене­дикта VIII они направлены были сначала на помощь к гер­цогу Салернскому против сарацин и, когда эта задача была исполнена, по внушениям того же папы вошли в сношения с вышеупомянутым Мели и приняли участие в антивизан­тийском движении, которое было одинаково полезно и для папы, и для лангобардских князей. Новейший исследо­ватель этого эпизода (14) такими словами определяет роль норманнов:

«Первая встреча Мели и пилигримов горы Гаргано могла побудить норманнских авантюристов искать счастия в Апулии; но лишь при активном участии папы они стали в непосредственные сношения сместными гер­цогами и предприятию их придан политический харак­тер. Мели служил им проводником в северные области Апулии, где происходила беспрерывная борьба между лангобардскими владетелями, зависимыми от Беневента, и византийскими военными людьми. Чтобы отомстить грекам, Мели, поощряемый Бенедиктом VIII, отовсюду со­бирает охотников на помощь к небольшому отряду нор­маннов и таким образом сосредоточивает около себя всех недовольных и вместе с ними составляет довольно значительный отряд, чтобы с успехом выставить его против катепана».

Весной 1017г. было сделано смелое нападение на Апу-лию, сопровождавшееся грабежами и опустошением стра­ны. Новый катепан, протоспафарий Торникий Контолеон, имел несколько столкновений с норманнами, и, по-види­мому, для него неудачных. Когда он был отозван и заменен катепаном Василием Бугианом, или Боиояном, получив­шим в свое распоряжение новые вспомогательные войска и, между прочим, часть русской дружины, успехам нор­маннского вторжения положен был предел. Катепан успел вызвать противника на открытую равнину на реке Орфано, и здесь при местечке Канны произошло (1018) боль­шое сражение, в котором хотя понесли урон и греки, но норманны потерпели полное поражение. После этого де­ла оставшиеся в живых норманны поступили на службу герцогов Капуи, Салерно и аббата Монте-Кассино, а сам Мели отправился в Германию, чтобы просить у Генриха II вмешательства в южноитальянские дела. В 1020 г. он был в Бамберге на собрании немецких имперских чинов, где присутствовал и Бенедикт VIII. Император обласкал Мели и «пожаловал ему титул дуки, или герцога, Апулии». Из этих данных легко заключить, что восстание Мели должно быть рассматриваемо как дело антигреческой политики, проводимой папами и некоторыми лангобардскими кня­зьями. Но в общем первая попытка норманнов сделать прочные завоевания в Южной Италии окончилась полной неудачей, не только они потерпели поражение, но и оста­вили по себе весьма дурную память. «Их число все возрас­тало, они наполнили всю Апулию, жестокие более греков и неумолимые более сарацин», — говорит современник-пат­риот. Кроме того, последние события должны были рас­крыть глаза византийскому правительству на опасные сто­роны его положения и побудили принять новые меры к ук­реплению пограничной полосы итальянских владений. С этой целью построена Троя, назначение которой было за­щищать большую дорогу между Беневентом и Сипонто и охранять северную границу фемы. Из других городов, по­строенных вновь или только укрепленных, более извест­ны Фиорентино и Чивитате. Вся эта вновь организованная окраинная страна получила потом многозначительное на­именование катепаната.

Деятельность катепана Боиояна оставила глубокие следы и в других отношениях. Он не только защищается, но смело идет вперед, постепенно расширяя сферу визан- тийского влияния. Князья Беневента и Салерно искали сближения с катепаном и покровительства империи, еще важней было то, что герцог Капуи, Пандульф, и его брат Атенульф, аббат Монте-Кассино, признали над собой власть императора, в знак чего Пандульф послал Василию II золотой ключ. О приобретенном Византией положении свидетельствует тот факт, что катепан Боиоян прошел че­рез капуанское герцогство в Кампанию, занял укреплен­ный замок на Гарильяно, которым командовал по поруче­нию папы шурин бунтовщика Мели, Датто, и, взяв его в плен, привел в Бари. Все это вызвало большую тревогу в Риме, где Бенедикт VIII, внимательно следя за последними событиями, должен был усматривать в них прямую угрозу для независимости папского престола. Следствием этого были с его стороны настоятельные просьбы к императору Генриху II о скорейшей помощи. В конце 1021 г. западный император с огромным войском в 60 тысяч человек пред­принял поход в Италию. Следует думать, что целью его по­хода была именно Южная Италия и происшедшие в ней в последние годы политические перемены. Союзники и дру­зья восточного императора поплатились очень дорого за свои политические симпатии. Кельнский архиепископ Пилигрим, под командой которого было 20 тысяч, имел целью движение на Рим и Кампанию, ему было поручено захватить герцога Капуи и его брата, аббата Монте-Кассинского монастыря Атенульфа. Случилось, что этот по­следний, боясь гнева немецкого императора, с забранны­ми из монастыря сокровищами, дорогими рукописями и монастырскими актами бежал из Монте-Кассино и сел в Отранто на корабль, чтобы искать спасения в Константи­нополе. Но спустя несколько дней судно погибло от бури со всеми на нем находившимися. Сам император присту­пил к осаде Трои, которая, однако, в течение трех месяцев выдерживала осаду и не сдавалась немцам. Два года спустя катепан Боиоян дал грамоту жителям Трои, благодаря их за верность византийскому царю и пожаловав им некоторые привилегии. Князь Капуи, Пандульф, должен был сдаться на волю Генриха и отведен был пленником в Германию; в Монте-Кассино поставлен новый аббат, вступивший в пря­мую зависимость от Западной империи. Из мер Генриха II к утверждению его авторитета в Кампании следует отметить пожалование им графства Комино племянникам известно­го Мели, которые основывают на границе Кампании неза­висимое владение, выделенное из связи с другими ланго-бардскими княжествами. Но все эти успехи были слишком кратковременны, так как смерть Генриха II в 1024 г. и вступ­ление на престол новой династии в лице Конрада II значи­тельно изменили положение дел в Италии.

Между тем окончательное подчинение царем Васили­ем Болгарии, раздвинувшее границы его власти до Адриа­тического моря, поставило его в возможность поддержи­вать непосредственно из Драча своего катепана в Южной Италии, и, с другой стороны, этот последний стал прини­мать участие в делах, имеющих непосредственное отно­шение к побережью Адриатики; так, около 1024 г. он сна­рядил из Бари экспедицию на север от Драча с целью при­вести к повиновению хорватского князя. Оживление византийских политических притязаний на западной гра­нице, как, впрочем, и на всех наиболее важных позициях, особенно доказывается тем, что царь Василий перед своей смертью питал планы предпринять энергичные действия против сицилийских арабов. Хотя поход под начальством евнуха Ореста, которому оказывал содействие и катепан Василий Боиоян, был вполне неудачен, но это скорей на­ходит себе объяснение в неспособности вождя, чем в дру­гих условиях. Что сарацинский вопрос в Сицилии к тому времени вполне назрел и что царь Василий вполне оцени­вал положение дел, это видно из ближайших затем собы­тий, положивших конец господству мусульман на острове и начало норманнскому владычеству в Южной Италии.

_______________

Смерть постигла царя Василия в преклонном возрас­те; он умер в декабре 1025 г., когда занят был приготовле­ниями к походу в Сицилию, имея около 70 лет. Его можно считать последним представителем даровитой династии, давшей государству столько способных полководцев и просвещенных администраторов. Нельзя, конечно, ста­вить им в вину их узкого патриотизма, приносившего в жертву эллинизму другие народности империи; нельзя также относить на счет их политической недальновиднос­ти обнаружение и развитие в XI в. таких разрушительных сил, которые свели на нет все приобретения македонских царей на восточной и западной границах и которые угро­жали поколебать внутренний порядок в империи. Насту­пившие в XI в. политические перемены на границах импе­рии и постепенно вошедшие в строй Византийского госу­дарства посторонние влияния, вызывавшие в нем разные приспособления к новым потребностям, составляют пер­востепенную задачу историка, последних представителей династии по смерти Василия Болгаробойцы. Прожив до глубокой старости, Василий не оставил после себя потом­ства; едва ли даже он был женат, так как ни разу не встреча­ется упоминание об его супруге. Да и вообще во весь почти пятидесятилетний период его царствования в придворной жизни Большого дворца женщина так мало имела значе­ния, что и о второй царице, супруге Константина Елене, история сохранила весьма мало воспоминаний. У царя Константина и Елены были три дочери: Евдокия, Зоя и Феодора. Первая постриглась в монахини, две другие по смерти Константина в 1028 г. остались представительни­цами Македонского дома и правили государством, изби­рая себе товарищей из служилой аристократии, с которы­ми вступали в брак, до 1056 г. Таким образом, целое трид­цатилетие отмечается еще именем македонского периода, хотя по существу в это время развивается, особенно в по­литическом отношении, совершенно новый порядок ве­щей, и разве только во внутренней истории византийских учреждений можно наблюдать естественную эволюцию, начатки которой относятся еще к X в. Редко бывают эпохи, выставлявшие такое количество ничтожностей, на долю которых выпадала, однако, высокая и ответственная госу­дарственная роль, такой бедности талантами, таких мало подготовленных к делу управления и так низко ставивших государственные интересы лиц. Казалось бы, никакому творчеству и движению вперед не могло быть места в этот период интриг и борьбы личных самолюбий, и между тем редкие эпохи столь чреваты зачатками и подготовкой важ­ных событий, которые тогда нарождались и которых буду­щее значение не было замечено и угадано. К сожалению, научная разработка истории этого периода находится в зачаточном состоянии; это объясняется как бедностью ма­териалов, так и недостатком крупных исторических ха­рактеров и цельных фигур, а равно отсутствием широких и глубоко захватывающих общественных движений, кото­рые могли бы придать живой интерес этому периоду. По­следний большой том «Византийской эпопеи», посвящен­ный занимающему нас 30-летию, привел в изнеможение академика Шлумбергера: «из всех четырех томов, — гово­рит он, — этот стоит мне всего больше времени и труда; под конец эта работа почти надломила мои силы» (15).

Прежде чем приступать к фактам всемирно-историче­ского значения, имевшим место в этот жалкий период по­следних представителей Македонской династии, мы долж­ны бросить хотя бы беглый взгляд на царский двор, на но­сителей самодержавной власти и на правительство. В то время как на всех почти границах велась ожесточенная война, в которой победа почти всегда склонялась на сто­рону врагов, в центре, у самого престола, наблюдается жал­кая борьба мелких честолюбий, низкая интрига и сплетня, взаимное соперничество партий и отдельных лиц из-за влияния. Если случайно появлялся на том или ином попри­ще деятель с твердым характером, расположенный жерт­вовать личными интересами ради общественного блага — таковы были военные вожди и гражданские чины из шко­лы царя Василия, — то господствовавшая посредствен­ность принимала все меры, чтобы поскорей устранить его от влияния на дела. Для историка представляется здесь весьма важная проблема — отметить то, в чем заключались жизненные задачи для византийского правительства, и вы­делить частные интересы небольших групп.

Брат Василия, царь Константин VIII, был только на три года моложе, следовательно, в 1025 г. ему было около 67 лет. Хотя он все время царствования Василия пользовался именем и честью, соединенными с своим званием соимператора, но фактически не принимал участия в правлении. Это, впрочем, не вызывало с его стороны протеста: исклю­чительная энергия и неослабная сила воли Василия не могла терпеть около себя другой власти, да и сам Констан­тин предпочитал свободу жизни, удовольствия и приятное общество скучным деловым кабинетным занятиям. Он был хорошим охотником и прекрасно сидел в седле, и хо­тя в старости был слаб на ноги, но на лошади сидел твердо и красиво. Сделавшись полновластным государем, он ни­мало не изменил своих привычек и обычной жизни. Со­временники ставят ему в упрек его жестокость и частое применение пыток; он весьма часто наказывал ослеплени­ем. Знатные роды служилого дворянства и крупных земле­владельцев, начавшие поднимать голову в конце X в., вос­пользовались слабым правительством Константина и ста­ли делать новые попытки к династическому перевороту. Вследствие этого — нерасположение Константина к знат­ным лицам, гордившимся заслугами предков, и предпочте­ние к людям из низкого состояния. Наиболее серьезное движение против Константина поднято было на Востоке Никифором Комнином, который поплатился за это ослеп­лением с семью своими соучастниками.

Царь.был женат на Елене и имел от нее трех дочерей. Две младшие дочери, Зоя и Феодора, представляли собой фактически то поколение, к которому должна была перей­ти власть после Константина, так как о старшей Евдокии, постриженной в монахини, не могло быть речи. Вопрос о наследстве назрел весьма скоро ввиду старости и болез­ненности царя, который в ноябре 1028 г. почувствовал се­бя особенно плохо. Но обе царевны по странной игре слу­чайностей оставались незамужними, хотя Зое было уже к тому времени 50 лет, а Феодоре немного менее. По господ­ствовавшему в империи обычаю, особа женского пола, на долю которой выпадало царствование, избирала себе товарища, с которым вступала в брак и которого приобщала к царской власти. По случаю болезни Константина VIII для царевны Зои был отыскан жених в лице Романа Аргира, который хотя не отличался особенной знатностью, но принадлежал к членам крупного класса землевладельцев в феме Армениак. Не без значения для будущей истории до­ма Аргиров было то обстоятельство, что в этом деликат­ном вопросе вследствие искусно проведенной интриги оказался обиженным Константин Далассин, по своему рождению и связям гораздо более имевший прав на пре­стол. Хотя Роману было уже не менее 60 лет и хотя он был женат и притом был в родстве с царствующим домом, но все препятствия были устранены авторитетом патриарха Алексея (1025 — 1043), который разрешил этот брак. Толь­ко что была повенчана Зоя с Романом, который вместе с тем провозглашен соимператором, как 15 ноября 1028 г. умер Константин VIII.

С возведением Романа III на престол во главе импе­рии стал тщеславный, много о себе мечтавший и вполне ограниченный человек. При нем прежде всего обнаружи­лись несогласия в царской семье между Зоей и Феодорой. Последняя считала себя обиженной тем, что имя Зои все­гда было впереди, а она отодвигалась на второй план. Это было поводом к образованию придворных партий, из ко­их одна тянула к Зое, другая — к Феодоре. Положение дел еще более ухудшилось, когда Роман, горевший желанием иметь потомство от брака с Зоей и, несмотря на разные принимаемые им искусственные средства, не достигший желаемого, охладел к царице, прервал с ней сношения и стал скуп на выдачи ей денег. Раздоры в царской семье да­ли пищу придворным интригам и усилили борьбу партий. Прежняя аристократическая партия, стремившаяся к ди­настическому перевороту, группировалась теперь около царевны Феодоры, к которой примкнули и недовольные новыми порядками болгарские бояре. Мы не считаем нужным входить в подробности мелкой интриги и откры­тых заговоров, характеризующих это время, которые не имели за собой важных государственных мотивов. Отме- тим лишь то, что придворными смутами пользовались близкие ко двору люди для достижения личных целей. Особенно выдвинулся около 1031 г. евнух Иоанн, бывший на службе у царя. Это известный впоследствии Иоанн Орфанотроф, захвативший в свои руки всю власть и поста­вивший Византии не одного царя из своих родственни­ков и клевретов. Родом из Пафлагонии, незнатного про­исхождения, он отличался большой хитростью, умом и необыкновенной приспособляемостью к обстоятельст­вам. Он построил свою карьеру на охлаждении между Зо­ей и Романом и на старческом сластолюбии царицы. Он познакомил Зою со своим братом Михаилом, молодым и красивым человеком, который понравился царице и сде­лался ее фаворитом. В 1033 г. Роман заболел подозритель­ной болезнью вследствие отравления ядом, который под­несла ему царица. Когда же он умер 11 апреля 1034 г., то вопрос о престолонаследии решен был в пользу любимца Зои, Михаила, который на другой же день по смерти царя повенчался с Зоей и провозглашен царем под именем Ми­хаила Пафлагонянина (1034—1041). Но в общем это не был такой человек, какого бы желала Зоя. Он перестал притворяться влюбленным, стал уединяться и окружать себя монахами и стремиться к подвигам. Тогда Иоанн Орфанотроф, чтобы на будущее время предупредить всякие неожиданные увлечения со стороны царицы, тщательно окружал ее верной стражей. Время Михаила Пафлагонского отмечается заговорами, волнениями и весьма низ­менными интригами. Византийская аристократия пыта­лась протестовать против выходцев из Пафлагонии. Тако­во было движение, связанное с именем Константина Далассина в 1038 г.; таково же разразившееся в 1040 г. дви­жение, имевшее целью свержение пафлагонца, руководи­мое Михаилом Кируларием. Но Иоанн Орфанотроф обес­печил себе бесконтрольную власть и на случай смерти Михаила Пафлагонского. Он убедил царя озаботиться во­просом о наследстве посредством усыновления и объяв­ления кесарем племянника по сестре, по имени Михаила Калафата, который по смерти царя в декабре 1041 г. объявлен был императором. Отношения его к царице Зое не могли быть искренни уже и потому, что он задумал ос­вободиться от всякой опеки и основать собственную ди­настию с устранением престарелых дочерей Константи­на VIII. Он основал свои надежды на преданности город­ского населения, которое действительно оказывало преданность и расположение. Но посягательство на права царицы Зои, которую он хотел устранить от власти и быть единодержавным, окончательно погубило его. В 1042 г., 18 апреля, он распорядился сослать царицу на Принцевы острова. Следствием этого был бунт в Константинополе и возгласы народа: «Не хотим ставропата Калафата, желаем законную нашу няню Зою». Тогда вызвана была из монас­тыря Петрия Феодора, которая объявила низверженным Калафата и по ослеплении отправила его в ссылку. По низвержении Пафлагонского дома во главе правитель­ства стали обе сестры, но это продолжалось с небольшим полтора месяца.

Для обеспечения престолонаследия снова возник во­прос о кооптации и снова было предоставлено царице Зое избрать себе мужа и разделить с ним власть. Тогда вы­ступил на сцену Константин Мономах, с которым царица, говорят, имела прежде сношения. В описываемое время он находился в ссылке на острове Лесбосе, где бедную жизнь и уединение разделяла с ним племянница его по второй жене, происходившей из знаменитого рода Склиров, известная под простым именем Склирена. Мономах был вызван в столицу и 11 июня обвенчался с Зоей, а на следующий день имел священное коронование. Мономах (1042—1054) разделял власть с обеими сестрами, а когда в 1050 г. Зоя умерла 72 лет от роду, правление его продолжа­лось вместе с Феодорой; последняя же с 1054 г. два года была еще единодержавной. Двенадцатилетнее правление Константина Мономаха наполнено интригами и скан­дальными похождениями, связанными с именем цариц и его фаворитки, упомянутой Склирены. Сначала Мономах несколько скрывал свои отношения к Склирене, а потом с согласия Зои перевел ее в Большой дворец, почтил саном севасты и жил с ней почти открыто. Когда же она умерла от чахотки, то царь перенес свои симпатии на одну гру­зинку, проживавшую в столице в качестве заложницы. Придворная жизнь служит канвой, по которой расшива­ются узоры общественной и государственной деятельно­сти. Склирена привела с собой клику родственников, ко­торые возбудили против себя неудовольствие в чиновных сферах и в народе; особенно когда стали ходить слухи, что Мономах думает жениться на Склирене и возвести ее на престол. Мы будем иметь случай видеть далее, как са­мые существенные интересы государства приносились при этом в жертву личным счетам и партийной борьбе. Заговоры, возмущения и попытки к государственным пе­реворотам были обычным явлением в этот период. Тако­вы движения Маниака, Стефана Севастофора, Льва Ламбра, наконец, Льва Торника, последнему покровительство­вала даже Евпрепия, родная сестра Мономаха. Когда в начале 1055 г. Мономах был на смертном одре, снова вы­ступил вопрос о престолонаследии. Приближенные к не­му государственные сановники указали на Никифора Протевона, но приверженцы царицы Феодоры приняли свои меры и провозгласили ее царицей. Она еще 2 года управляла империей. Отмечается как особенность ее цар­ствования то, что при ней не было больше внутренних смут и заговоров. Когда престарелая царица сделалась больна, приискали кандидата на престол в лице патрикия Михаила Стратиотика, который по старости и незначи­тельности не мог угрожать привилегиям служилой и при­дворной аристократии, получившей преобладание за этот период смут и интриг. Патриарх Михаил Кируларий короновал его 31 августа 1056 г., а вскоре затем сконча­лась и Феодора. Царствование Михаила VI Стратиотика было весьма непродолжительно и могло бы быть совер­шенно обойдено молчанием, если бы оно не было погра­ничным между двумя периодами. В 1057 г. Стратиотик от­казался от власти, хотя и не по доброй воле, в пользу осно­вателя новой царской династии, магистра Исаака Комнина.

С большим облегчением автор смотрит на пройден­ное небольшое количество страниц, которые казались ему необходимы, чтобы ввести читателя в скудную идеями и неприглядную обстановку, в какой развертывалась жизнь в царской семье и в высших придворных кругах. Конечно, было бы большой ошибкой ограничивать историю Визан­тии придворными интригами и сменой носителей цар­ской власти, которые характеризовали себя самыми низ­менными стремлениями и направляли всю волю на удов­летворение своих прихотей. К счастью, почти везде за верхними слоями находились нижние пласты, в которых можно находить живую струю и смену более или менее высоких направлений и идей, украшающих жизнь и составляющих ценное содержание в истории народов. Продолжительный период македонских царей является периодом высокого подъема, напряжения в литературной и художественной производительности, расширения пре­делов империи на всех границах и нарождения новых ис­торических проблем, которые имели перейти для даль­нейшей разработки к новому периоду царей Комнинов. За недостатком места мы относим к началу следующего тома изложение тех сторон, в которых скрывались задатки для последующего развития.

[1] Фраза вписана в корректуру. (Ред.)

[2]  Так в корректуре (переход страниц), возможен пропуск. (Ред.)

[3]  Грек по происхождению, раб по обстоятельствам (лат.). (Ред.)

[4]  Об этом совсем не упоминает византийская летопись. Речь могла идти о царевне Зое.