Глава XII

ЗАПАДНАЯ ПОЛИТИКА МАНУИЛА

Западным делам Мануил посвящал больше внимания, чем это было необходимо. И между тем та же западная по­литика сопровождалась до такой степени отрицательны­ми для Византийской империи результатами, что довела государство до полного истощения и вызвала по смерти Мануила реакцию и общее разложение. Столько же ввиду бесспорной важности этого периода собственно в исто­рии Византии XII в., как и по обнаружению живых и ре­альных сил, которые вступили между собой в это время в борьбу из-за господства в Южной Италии, на Далматин­ском побережье и, наконец, в Сирии и Палестине, нам предстоит войти в некоторые подробности, могущие до известной степени осветить проблемы рассматриваемого нами времени. Само собой разумеется, с этой целью необ­ходимо будет комбинировать разнообразные факты, про­исходившие в течение целого десятилетия вслед за окон­чанием второго крестового похода. Для историка весьма важно наметить принципиальный мотив, которому под­чиняются действия людей и политика государств. На пространстве многих веков можно заметить смену факторов, полную перетасовку этнографических названий при не­изменной наличности основных мотивов, руководящих настроениями исторических деятелей и внешней поли­тикой государств. В занимающее нас время византийский император, Римский Папа, германский император и пред­ставители итальянских торговых или политических инте­ресов (норманны, венецианцы) вступают в борьбу или в союз, но в общем все подчиняются высшему закону эво­люции.

«Папство оченьмного было обязано норманнам и вовсе не имело интереса уничтожать их власти на Юге Ита­лии. Кого бы иначе оно могло противопоставить немец­ким императорам?.. Но всякий раз как норманны уклоня­ются от своего призвания, вступают во вражду с пап­ским престолом, римская курия противопоставляет им притязания той или другой империи или обеих вместе. Восточная и Западная империи одинаково имели притя­зания на господство в Италии, но для одной важней было господство на юге полуострова, для другой — на севере его. Между ними возможно было, следовательно, времен­ное соглашение, пока ни та, ни другая сторона не достиг­ла своей ближайшей цели; но при одном только признаке ее достижения начиналось взаимное соперничество, и опасность для норманнов проходила благополучно. ...Бу­дущая владычица морей и европейской торговли, умная Венецианская республика была естественной союзницей Византии, пока дело шло о том, чтобы не допускать гос­подства норманнов на Адриатическом море, не позво­лять им утвердиться в Албании или на островах... Но ве­нецианцам вовсе не было желательно, чтобы Византия утверждалась в самой Италии; это было бы для них то же самое, как если бы норманны утвердились на другом берегу Адриатики: оба берега — в руках одной державы» (1).

Союз Восточной и Западной империи теперь, как и прежде, направлен был против сицилийского короля Рожера II, наиболее талантливого и энергичного из всех тог­дашних европейских государей. В начале 1146 г. этот союз скреплен был наконец давно уже предположенным бра­ком Мануила с Бертой Зульцбах, свояченицей Конрада III. Мы видели выше, как Рожер домогался, чтобы крестовый поход направился через Италию, при таком обороте дел он имел все основания непосредственно влиять на глав­ных деятелей и дать христианским отрядам такое назначе­ние, какое ему казалось бы наиболее полезным. Не было бы ничего удивительного, если бы крестоносцы начали, как это и было через 50 с небольшим лет, с нападения на христианскую империю. Не достигнув цели, Рожер нашел настоящий момент весьма удобным для сведения старых счетов с Византией. Будучи обеспечен со стороны Герма­нии и не боясь немецкого вторжения в Италию, Рожер тем легче мог решиться напасть на имперские владения, что они были по большей части лишены обыкновенных воен­ных отрядов, направленных на Восток по случаю кресто­носного движения. Не довольствуясь нападением на о-в Корфу, на берега Греции и на многочисленные города, норманны решились послать отряды внутрь страны. Осо­бенно пострадали Фивы, где был тогда центр шелковой промышленности и откуда Рожер вывел значительное число пленных, знакомых с искусством разведения шелко­вичного червя и с выделкой шелковой материи. Благодаря вывезенным из Греции пленникам в Палермо привилась эта важная промышленная статья (2), давшая впоследствии большие выгоды. Не менее Фив пострадал Коринф, один из важных торговых пунктов Греции, откуда взята была ог­ромная добыча.

«Сложив на корабли, — говорит историк Никита Акоминат, — награбленное имущество, король обратил в рабство знаменитейших по происхождению коринфян, взял в плен молодых и красивых женщин, захватил икону чудотворца Феодора Стратилата и со всем этим имуще­ством пустился в обратный путь. Если бы кто посмот­рел тогда на сицилийские триеры, весьма бы основатель­но заключил, что это не пиратские суда, а громадные грузовики, переполненные множеством дорогих вещей до такой степени, что сидели в воде по верхний ярус» (3).

Когда до Константинополя дошли известия о норманнских опустошениях, положение дела было здесь таково, что нельзя было и думать о немедленном походе против Рокера. Царь Мануил пытался договориться с Конрадом и Людовиком VII насчет немедленных мер против Рожера, но не имел успеха. Тогда оказалось необходимым прибег­нуть к помощи венецианского флота. Дож Петр Полани, изъявляя готовность выступить против норманнов, потре­бовал за то расширения торговых привилегий для венеци­анских торговых людей, о чем свидетельствуют две грамо­ты от октября 1147 г. и марта 1148 г., которыми Венеции открывалась свобода торговли на Кипре и Родосе и вместе с тем расширялся уступленный ей ранее квартал в Кон­стантинополе. Весной 1148 г. Мануил приготовился в по­ход. Сознавая всю серьезность предприятия против «за­падного дракона», царь рассчитывал действовать в одно время и на суше и на море. Сухопутное войско было ввере­но великому доместику Аксуху, флотом командовал зять царя по сестре Контостефан. Но на первых порах успеш­ному ходу дел помешали неожиданные события на дунай­ской границе. Через Дунай перебралась орда половцев, или куман, которая прошла по Северо-Восточной Болга­рии и появилась на юг от Балканских гор. Необходимо бы­ло остановить эту хищную орду и защитить от нее визан­тийские владения. Хотя попытка отрезать половцев на се­вере занятием Дуная флотом не удалась, но император погнался за ними дальше и на север от Дуная нанес им по­ражение. Это необходимо замедлило осуществление пер­воначального плана похода, так что только к осени 1148 г. можно было собраться у Корфу сухопутному войску и флоту, хотя осенние непогоды побудили императора рас­положиться на зимние квартиры в Болгарии (Эски-Загра). Осень и зима этого года не прошли, однако, без важных со­бытий. Германский король Конрад, возвращаясь из Палес­тины, высадился в Солуни, где был встречен Мануилом и сопровождаем был до Константинополя. Здесь царь при­нимал у себя как гостя своего давнего союзника и друга, и здесь же скреплены были новыми статьями прежние соглашения. Прежде всего состоялись проекты родственных брачных договоров между Генрихом Баварским и маркгра­фом австрийским и племянницей Мануила Феодорой. Предполагался и другой союз — короля Генриха, сына Конрада, с одной из византийских принцесс (4).

Но самым существенным политическим актом, в связи с которым имели значение упомянутые брачные соглаше­ния, был наступательный союз против Рожера II. Именно, предполагалось общее нападение весной 1149 г. на сици­лийского короля, причем обе стороны обязывались одно­временно начать военные действия, только тяжкая бо­лезнь или опасение потерять корону могли служить изви­нением для того, чтобы отложить исполнение договора до более благоприятного времени. Хотя в источниках не ука­заны точно условия, с какими предпринималась война, но замечание историка Киннама может быть истолковано в том смысле, что Мануил заявлял притязание на Южную Италию[1]. Праздники и зрелища на ипподроме, которые были обычны в Константинополе, и турниры и рыцарские военные потехи, усвоенные от западных союзников, до­ставляли большое развлечение жителям столицы и иност­ранным гостям. Не во всех частях мог быть выполнен этот договор. Византийская эскадра в соединении с венециан­скими вспомогательными судами явилась под Корфу осе­нью 1148 г. Ее действия не только затруднялись неприступ­ным положением крепости и высотой стен, но и взаимной враждой между союзниками. Несмотря на предупреди­тельные меры начальников, между греками и венецианца­ми происходили ссоры, которые закончились побоищем и наконец отступлением венецианцев из-под Корфу. Дело этим не ограничилось, а перешло чугь не в войну венеци­анский флот напал на торговые греческие суда, и матросы позволили себе очень грубые издевательства по отноше­нию к царю. Хотя Мануил, ввиду серьезных обстоятельств, не придал значения происшедшему, но это не могло не по­влиять на ход осадных работ. Вместо движения к Италии весной 1149 г. предстояло еще заняться освобождением Корфу от норманнского гарнизона и, кроме того, отделить часть флота против норманнов, появившихся в византий­ских водах. Правда, византийская эскадра под начальством Хуруга нанесла поражение норманнам близ Пелопонниса, при мысе Малее, и таким образом Мануилу предоставлена была полная свобода оставаться под Корфу, но это потре­бовало продолжительного времени, так как город взят был голодом в конце лета. Осенью Мануил мог приступить к исполнению той части программы соглашения с Конра­дом, которая выпадала на его долю. Византийско-венеци-анский флот получил приказание высадиться в Анконе, чтобы здесь войти в сношение с германским войском, ко­торое должно было прибыть с севера. Но великий домес­тик Аксух не выполнил возложенной на него задачи и по­здней осенью привел эскадру назад в Константинополь; что же касается короля Конрада, то он едва ли в состоянии был осуществить, если бы и хотел того, принятые на себя обязательства, так как против него образовалось сильное движение в самой [Германии], потребовавшее от него лич­ного присутствия на месте.

Мы уже ранее видели, что Рожер должен быть почита­ем одним из лучших дипломатов того времени. Не могло быть сомнения, что он употребил все свое искусство, чтобы помешать вредным для него последствиям союза двух империй. С присущей ему энергией и дальновидно­стью он приготовил Конраду неожиданные затруднения в Европе. Так, обворожив любезностью и подкупив по­дарками и обещаниями Генриха Вельфа, герцога Шва­бии, который побывал в Палермо на возвратном пути из Палестины, он побудил его начать в Германии восстание против Гогенштауфенов, восстание Генриха было усми­рено лишь к началу 1150 г. В то же самое время, с целью занять внутренними делами и царя Мануила, при помо­щи связей в Германии сицилийский король поднял смуту на северо-западной границе империи, вооружив Венгрию и Сербию. Не желая нарушать связи излагаемых здесь фактов, мы отнесем к другой главе угорско-сербские события, теперь же ограничимся ближайше отно­шениями к германо-романскому Западу. Следует особен­но подчеркнуть, что как раз к тому времени на Западе старались как-нибудь благоприятней для национальных самолюбий объяснить неудачу второго крестового по­хода. Король Рожер, Людовик VII и папа Евгений III, ко­торому также казался опасным союз Западной империи с схизматиками, легко склонны были видеть главного виновника неудачи в Мануиле Комнине. Из сочетания указанных причин возникал тогда проект нового похода на восток, и, что всего замечательней, даже руководитель французской политики того времени аббат Сугерий ув­лечен был планом нового крестового похода, который — вне всякого сомнения — имел бы прямым объектом Кон­стантинополь. Можно понять, как нарушало общее за­падноевропейское настроение то обстоятельство, что германский король стоял явно на стороне Византии и что его враждебное расположение к сицилийскому ко­ролю нарушало в самой основе готовую пойти на все за­падную антивизантийскую лигу. Но как ни пытались с разных сторон воздействовать на Конрада, он не мог не сознавать реального значения того существенного фак­та, что войти в политические комбинации Рожера II бы­ло равносильно отказу от заветной мысли насчет гер­манского господства в Италии.

Переписка между германокоролевским и византий­ским двором в 1150 и 1151 гг. представляет капитальный исторический интерес. Уже в феврале 1150 г. в Германию было отправлено посольство с Михаилом Вардалием во главе. Конрад отвечал на предложения Мануила ответным посланием, в котором уверял, что хорошо помнит о дан­ных обязательствах и что исполнение их только замедле­но вследствие нездоровья и смут в Германии. Вместе с тем в письме выражалась благодарность за радушный прием, оказанный в Константинополе в самую тяжелую для него минуту после потери войска и во время болезни, и за то внимание, с каким сам царь ухаживал за больным и пода­вал ему лекарство. Летом того же года Конрад отправил своего посла в Константинополь с письмами, рисующими политическое положение. Сицилийский тиран подкупил деньгами Вельфа —

«это служило препятствием к исполнению проекта по­хода в Италию. Теперь же, —продолжал король, — пришла новая весть, что весь французский народ со своим королем, по наущению тирана сицилийского, вошел в заговор про­тив нашего превосходнейшего брата и готовится под­нять оружие. Мы, во всяком случае, решились поставить себя и нашу империю за нашего брата и его безопасность».

Эта настойчивость Конрада сильно смущала в особен­ности Римского Папу, с которым германский король не желал порывать добрых отношений и который с своей стороны всеми мерами пытался отвлечь Конрада от сою­за с Восточной империей. В указанной выше переписке аббата Вибальда есть несколько пикантных мест. Карди­нал Гвидо, папский легат при крестоносном отряде, писал к Вибальду, что святой отец и курия приведены в большое смущение слухами о союзе короля с императором греков; это могло привести к сильному ущербу и поражению Римской Церкви. И сам Вибальд, столь близкий к Конраду человек, писал, что его государь действительно несколько изменился под влиянием знакомства с воззрениями гре­ческого общества, с которым он ознакомился. Эту мысль он выразил в знаменитом выражении, что Конрад возвра­тился из Константинополя «немножко тронутым гречес­ким непослушанием и гордостью». Вибальд успокаивал, однако, папу и его приверженцев, что долгим сожительст­вом и убеждениями он надеется привить Конраду смире­ние и благое послушание. С другой стороны, он уведомлял царя Мануила, что затеянному Рожером союзу против Восточной империи он весьма не сочувствует и, напро­тив, уверен в том, что такое значительное государство, как Византия, — государство, где господствует божественная религия, законы и гражданский порядок, — не может быть разрушено нечестивыми людьми.

Аббат Вибальд был большой сторонник не только гер­мано-византийского союза, но и восстановления добрых отношений между Римом и Византией. Он очень ясно по­нимал, что политика Рожера II шла наперекор заветным целям Конрада, и потому всеми средствами боролся про­тив нее. Под влиянием его сообщений римская курия всту­пила на путь мирных и благожелательных сношений с ца­рем Мануилом. С лета 1150 г. в Риме находим греческих послов, прямым последствием того было охлаждение меж­ду папой и Рожером. Последний на Пасху 1151 г. приказал короновать своего сына Вильгельма без согласия папы. Вместе с тем Евгений III входит в сношения с Конрадом и подготовляет обсуждение вопроса о германском походе в Италию. Это было окончательным ударом для коалиции, имевшей в виду новый крестовый поход и движение на Ви­зантию, и, наоборот, счастливым событием для германо-византийского союза. Политическая ставка Рожера, по-ви­димому, была проиграна. Обе империи и Римский Папа приходили к соглашению по сицилийским делам. Но смерть Конрада в самом начале 1152 г. совершенно изме­нила положение дел.

Очень хорошо характеризуется взгляд современни­ков на изложенные события слухами, проникшими в ле­топись, что Конраду поднесен был яд лечившими его ита­льянскими докторами, подосланными Рожером (5). Хотя преемник Конрада, племянник его Фридрих Барбарусса, был вполне ознакомлен со взглядами своего дяди и до не­которой степени участвовал в соглашениях с Мануилом, гостеприимством которого пользовался в зиму 1148/ 49 г., тем не менее смерть германского короля Конрада нанесла существенный ущерб планам царя относительно Южной Италии. Фридрих прежде всего желал заручиться расположением папы, его взгляды выясняются из догово­ра, заключенного им с папой Евгением III в марте 1153 г.6, в котором определенно указывалось, что греческому ко­ролю в Италии нельзя уступать никаких владений и что если бы он решился сделать поход в Италию, то папа и король обязываются всеми силами тому воспротивиться.

Хотя в том же году происходили сношения между Фрид­рихом и царем Мануилом, но, по-видимому, в них было мало искренности. С одной стороны, для Фридриха, предпринимавшего на 1154 г. экспедицию в Италию, бы­ло небезразлично участие византийского императора в этом же предприятии, направленном против сицилий­ского короля, с другой же — он не желал отступать от по­ложений, нашедших себе выражение в договоре с папой. Зимой 1154 г. германские послы Ансельм Гавельбергский и Александр Гранина имели назначение отправиться в Константинополь, когда произошло громадной важнос­ти событие. В феврале умер король Рожер II, и вступив­ший на престол его сын Вильгельм, боясь затруднений для своего королевства из германо-византийских пере­говоров, немедленно послал в Константинополь послов, предлагая Мануилу мир и вознаграждение за все убытки, причиненные недавним опустошением Фив и Коринфа. Но в Византии не придали серьезного значения этому предложению; напротив, в это же время царский флот имел дело с норманнами на юге от Пелопонниса, причем стратиг Константин Ангел потерпел поражение и попал в плен. Таким образом, Мануил оставался в прежних распо­ложениях относительно германского союза и воспользо­вался сделанными ему сообщениями Александра Грани­ны, прибывшего от Фридриха, для самостоятельного ша­га в Италии. Именно он послал вместе с Гравиной двух своих уполномоченных, севастов Михаила Палеолога и Иоанна Дуку, с большими денежными суммами. Послам было наказано отправиться в Анкону и войти в сношение с Фридрихом, который летом 1155 г. совершил свой по­ход в Рим, где принял императорское венчание и освобо­дил папу от предводителя враждебной ему республикан­ской партии Арнольда из Брешии. Как известно, Фрид­рих, от которого ожидали дальнейших мероприятий в Италии, обманул все надежды и не желал на этот раз свя­зывать себя никакими политическими и военными зада­чами. Когда византийские послы представились герман­скому императору, его войско начало уже тогда отступление на север. Само собой разумеется, их представления насчет содействия, какое мог оказать Мануил в предпола­гавшемся ранее походе против сицилийского короля, оказались или запоздавшими, или истолкованными в не­благоприятном смысле приближенными к нему лицами. Во всяком случае, Фридрих удалился из Италии, не успев осуществить никаких политических планов. Но Мануил, пользуясь значительным возбуждением умов, вызванным походом германского императора, поручил своим по­слам попытаться произвести на свой страх движение в пользу византийской партии. Для этого и были назначе­ны те суммы, которыми располагал Палеолог. Он дейст­вовал очень осторожно, вполне выждав самого благопри­ятного момента. Когда один из наиболее влиятельных партизанов германского вмешательства, Роберт граф Лорителло, убедился, что от Фридриха ничего нельзя более ожидать, он счел за нужное повидаться с Палеологом, и в городе Вести было заключено соглашение между пред­ставителем Мануила и норманнскими князьями, враждо­вавшими с сицилийским королем. После этого свидания Михаил Палеолог начал организовывать византийскую партию, щедро раздавал деньги, нанимая охотников и за­нимая некоторые города. Как можно понять, центром распространения византийских планов была Анкона, от­куда эмиссары царя пытались овладеть некоторыми при­морскими местами. Вслед за городами Вести и Фано при­знали власть царя и другие места, и Палеологу было доне­сено, что в Южной Италии только дожидаются прибытия греков, чтобы стать на их сторону против сицилийского короля. Князь Капуи Роберт и другой князь, Андрей Рупеканина, изгнанные из своих владений Рожером II, подня­ли восстание в Южной Италии. Важное сопротивление оказал город Трани, жители которого оставались верны королю Вильгельму; но был довольно основательный расчет, что на дальнейший ход дела окажет влияние глав­ный город Апулии Бари, в котором Палеолог имел уже до­статочно приверженцев. Когда Бари сдался, несмотря на значительный норманнский гарнизон, это действительно произвело большое впечатление во всей стране и от­крыло для Византии легкую возможность овладеть други­ми местами: Трани, Жиовенаццо.

Успех для Византии был замечательный, он объясня­ется как продолжительным бездействием со стороны Вильгельма, бывшим вследствие его болезни, так и хоро­шо подготовленными мерами и подкупом. Уже прибыва­ли подкрепления из кавказской конницы, посаженной на суда; уже папа Адриан решился открыто пристать к ви­зантийской партии и послать на юг свои подкрепления. При таких условиях посланное Вильгельмом войско под предводительством Асклеттина действовало весьма роб­ко и уклонялось от открытого боя с противниками. Нако­нец оно было принуждено принять сражение и потерпе­ло полную неудачу в деле с Иоанном Дукой. Уполномо­ченный   царя   Палеолог   предупредил   опасность  со стороны Венеции соглашением с республикой Генуей, которая за пожалованные ей торговые привилегии обя­залась не быть на стороне врагов империи. Кроме того, приняты были меры к привлечению на сторону Визан­тии папы Адриана IV, которому были обещаны денежные субсидии, — немаловажный успех, имевший последстви­ем весьма оживленные сношения и поднятие вопроса о соединении Церквей. Прямым последствием перегово­ров с римской курией было то, что в сентябре 1155г. па­па принял личное участие в военных действиях. Нахо­дясь в Беневенте, он был в центре движения, среди вос­ставших против норманнов князей. Это было весьма благоприятным обстоятельством для византийской пар­тии, которая стремилась теперь к занятию Бриндизи. Но в начале следующего года заметна перемена в положении партий, которая имеет себе объяснение в нескольких случаях явного пренебрежения греческих вождей Палеолога и Дуки к своим союзникам, местным князьям и баро­нам. Это обнаружилось тогда, когда из Сицилии прибыли подкрепления и когда на просьбу графа Роберта Лорителло подать помощь византийские вожди не обратили должного внимания и, обнадеженные успехом, высказывали мысль, что им нет нужды до норманнских интере­сов. Большим подспорьем для греков было и то, что они могли теперь, с помощью прибывшего флота, осаждать приморские города с суши и с моря. С полной надеждой на успех в апреле 1156 г. приступлено было к осаде важ­нейшей на юге крепости Бриндизи, и действительно, го­род скоро был сдан, хотя в кремле заперся норманнский гарнизон. Но здесь наступил крутой поворот в положе­нии воюющих сторон.

Вильгельм I собрал большие силы и решился принять личное участие в войне. Прямой целью было подать по­мощь осажденному в Бриндизи гарнизону. Византийский вождь Иоанн Дука, ввиду надвигавшихся врагов, просил у Мануила подкреплений, но, прежде чем они были полу­чены, ход событий стал складываться неблагоприятно для греков. Прежде всего союзники утратили к ним дове­рие и стали отделяться от них, так граф Лорителло ушел из лагеря, так изменили наемные отряды из Анконы; рав­но ушел наемный норманнский отряд. Ввиду этих обсто­ятельств, которые показали недостаточность принятых к обеспечению достигнутых успехов мер и в которых нель­зя не видеть весьма обычных черт высокомерия и пре­зрения греков ко всем не говорящим на их языке, быстро утрачены были так легко доставшиеся успехи. Вильгельм нанес грекам у Бриндизи жестокое поражение и взял в плен обоих вождей, и Дуку и Алексея Вриенния-Комнина, прибывшего с целью подкрепить первого. Это был непо­правимый удар, о котором так рассуждает современный событиям историк:

«До такого конца довела прежнюю славу нерешитель­ность Комнина и Дуки. Так-то нынешние военные люди, одни, совсем не понимая военного искусства, портят де­ла, другие, хотя, может быть, и знают его немного, но ошибаются в общем. Военное искусство есть в известном смысле техника, и тому, кто им занимается, нужно быть многосторонним и способным к приспособляемос­ти, чтобы в нужное время применяться к ее разнообраз­ным видам. Можно иногда и бежать без всякого стыда, еcли позволяют условия времени, но в другом случае нещад­но преследовать, все по ходу дела. Где же успех зависит больше отумного плана, чем от физической силы, там не нужно всем подвергаться опасности. Ибо если многими и различными путями можно приходить к победе как за­ключительной цели, то безразлично, какой путь кто из­берет к этой цели» (7).

Это философское воззрение Киннама на исход всего предприятия мало выясняет существо дела. Другой исто­рик говорит (8), что на подкупы и на наем охотников была израсходована громадная сумма в 300 кентинариев золо­та, или больше 10 миллионов рублей. Несомненно, все предприятие было построено на песке и не было подго­товлено ни прочной военной системой укреплений, ни симпатиями в населении.

Вильгельм беспощадно преследовал изменивших ему. Город Бари он срыл до земли и одним ударом лишил гре­ков всякой опоры в Южной Италии. Так как в Беневенте находился один из союзников Мануила, папа Адриан, ок­руженный своими приверженцами, то король поспешил к Беневенту, заставив бежать в горы графа Лорителло и взяв в плен князя Капуи. Папа принужден был согласиться на все предъявленные ему требования и подписал мир с ко­ролем. Нельзя думать, что Мануил питался еще надеждами отстоять свое положение в Италии, хотя и продолжал по­сылать деньги для найма охотников и для поддержания в городах византийской партии. Все заставляет предпола­гать, что для царя было весьма важно поддержать в Италии враждебное против Вильгельма движение на тот конец, чтобы не дать ему свободы воспользоваться громадными военными приготовлениями для войны с Византией, ка­кие были намечены на весну 1157 г. В то время как сици­лийский флот нанес поражение византийским судам при Негропонте и сделал смелое движение через Дарданеллы к Константинополю, византийские наемные отряды, со­бранные в Италии, доставляли царю дешевые победы, ко­торым в столице старались придавать, однако, большое значение.

«Теперь, — говорит Киннам (9), — римляне снова стали смелей действовать, они взяли С. Жермано и покорили до 300 других городов: кто желает знать их название, мо­жет прочесть их имена во дворце... Там этих имен напи­сано было слишком много, но это произошло от безмер­ной лести и рабского чувства причастных к этому делу людей. Слышал я, что и сам царь не был этим доволен».

В действительности царь Мануил вполне правильно оценивал положение дел: если союз с Западной импери­ей не принес ему никакой пользы, то ясно, что следовало искать другого выхода из весьма затруднительного поло­жения. Еще в 1156 г. он посылал в Германию послов, кото­рым сопутствовал аббат Вибальд, исполнявший миссию Фридриха I в Константинополе. Но в Германии, как оказа­лось, совсем изменили взгляд на отношения к Восточной империи. Быстро достигнутые, хотя и непрочные, успехи греков напугали императора Фридриха, и дали ему по­нять, что вовсе не в интересах Западной империи содей­ствовать ослаблению норманнов в Южной Италии. При таких расположениях Фридрих, приготовлявшийся к по­ходу в Италию с целью изгнания из нее греков, весьма хо­лодно отнесся к послам Мануила и не прежде принял их, как убедившись в нанесенном грекам поражении Виль­гельмом под Бриндизи. Но главный предмет посольства не был затронут, во всяком случае Фридрих отнесся от­рицательно как к проекту брака между ним и византий­ской принцессой, так и к вопросу о военном союзе. Хотя продолжалась и после того пересылка посольствами, но вопрос о военном союзе считался уже окончательно по­хороненным. Ввиду этих обстоятельств Мануил стал ду­мать о мирных переговорах с Вильгельмом. Нужно ду­мать, что посредником в переговорах, приготовившим путь к соглашению, был Римский Папа и что Мануил не поставил с своей стороны больших затруднений, чтобы ликвидировать итальянские отношения. По поручению царя отправился в Анкону Алексей Аксух, имея двойную цель: с одной стороны, продолжать набирать наемников как бы для продолжения войны, с другой — войти в сношение с норманнами и приготовить их к более скром­ным требованиям при заключении мира. И снова на сто­роне Византии появились союзники частию из недоволь­ных Вильгельмом вассалов, частию из наемных дружин. Но в 1158 г. в Италию прибыл Барбарусса, и агенты царя Мануила должны были покинуть Анкону, откуда доселе направлялись нити византийской политики. Тогда был заключен 30-летний мир с норманнами и вместе с тем подготовлен союз папы и восточного императора про­тив Фридриха Барбаруссы.

Нанесенный грекам под Бриндизи удар обозначил, в сущности, бесповоротное крушение западной политики Мануила. С тех пор не завоевание Южной Италии состав­ляет предмет домогательств византийского царя, так как эта цель оказалась недостижимой вследствие успехов си­цилийских норманнов, а еще более фиктивная и имевшая мало оснований в реальных отношениях жизни, и скорей археологическая, чем историческая, задача. Соглашение с Римским Папой на условиях значительного пожертвова­ния в пользу Римской Церкви и уступок по исконным во­просам, вызвавшим самое разделение Церквей, казалось для Мануила возможным средством поставить на очередь старый вопрос об единстве империи и развенчании гер­манских императоров. Хотя положительных успехов и на этом новом пути не могло быть достигнуто, тем не менее и здесь можем извлечь несколько любопытных наблюдений относительно мотивов подобной политики и настроений современников занимающего нас времени. По воззрению Киннама (10),

«с падением Западной империи никто из итальянских властителей не имел права на царский титул; если же кто и принимал его, то по злоупотреблению. ...С тех пор в Риме нет ни архиерея, ни тем более властителя. Ибо тот, кто восхищает себе величие царского достоинст­ва, унижается до того, что идет пешком подле едущего на копе архиерея и исправляет обязанность его конюше­го; архиерей же, именуя его императором, ставит его на одну доску с царем. Но скажи, любезный, как и на каком основании позволил ты себе пользоваться как конюшими ромэйскими царями? А если такого основания нет, то и ты самозваный епископ, и он не настоящий царь. Если ты не можешь не согласиться, что царственный трон Ви­зантии есть римский трон, то как ты унаследовал пап­ское достоинство? Это установление принадлежит од­ному Константину, первому христианскому царю. Как же ты одну часть его установления, т. е. епископский престол и его преимущества, охотно принимаешь, а дру­гую отметаешь? Но ты заявляешь притязание на право наделения царским достоинством — уступаю в том, что касается возложения рук и помазания, — чисто духовной стороны, но возражаю против действительного наделе­ния царским достоинством, так как это уже новшество. Если в твоей власти перемещать царство, почему не ты переместил из Рима империю, а когда другой сделал это, то тогдашний Римский епископ против воли одобрил сделанные распоряжения».

Хотя указанные воззрения на папскую власть и на Римскую империю составляют существенную особен­ность византинизма, тем не менее император Мануил нашел возможным, когда идея союза с западным импера­тором оказалась неосуществимой, искать сближения с Римским престолом, воспользовавшись для того охлаж­дением между Фридрихом Барбаруссой и Адрианом IV. Первые сношения с папой начались еще на почве перего­воров о союзе против сицилийского короля в 1155—1156 гг., причем наряду с темами политическими обсуждались и религиозные, именно возбуждался вопрос о возможно­сти восстановления единства Церкви. При преемнике Ад­риана, папе Александре III, который порвал сношения с германским императором, направление церковной по­литики Мануила определилось ясней. Папа Александр III, вступивший в борьбу с Фридрихом из-за политических прав над Италией, шел навстречу императору Мануилу и, может быть, поощрял его в его церковной политике. Это был тот папа, который позволил себе сказать Фридриху: кому как не папе обязан он своим венцом. Дабы побудить Мануила принять сторону папы против императора, Александр обратился за содействием к королю Людовику VII, который со своей стороны просил царя оказать по­мощь Римскому престолу и предлагал за это союз. Ответ Мануила в конце 11б1 г. вполне отвечал желаниям коро­ля, и с тех пор переписка и сношения с французским дво­ром без перерыва продолжались значительное время. Внимательно следя за событиями на Западе, Мануил пи­тал уверенность, что под влиянием обстоятельств папа неминуемо придет к мысли искать поддержки в Констан­тинополе, если только не решится пожертвовать своими притязаниями на светскую власть. Наконец в 1168 г. Ма­нуил решился определенней объясниться с папой и вы­сказать ему свой взгляд как на вопрос о соединении Церквей, так и на условия снятия схизмы. С этим поруче­нием был отправлен в Рим севаст Иордан, сын князя Ро­берта Капуанского. В анналах Барония (11) говорится об этом, что императорский посол, принеся папе драгоцен­ные дары, изложил все, что было ему поручено. А главный вопрос заключался в том, что император выражал жела­ние соединить свою Церковь с матерью всех Церквей, да­бы обе Церкви были под одним главой, и вместе с тем требовал, чтобы апостольский престол возвратил ему ко­рону империи. Для исполнения этого он предоставлял в распоряжение папы столько денежных средств и такие военные средства, что с ними можно подчинить Церкви не только Рим, но и всю Италию. Это важное предложе­ние было обсуждаемо в папском совете, где и было реше­но отправить в Константинополь Убальда, епископа-кар­динала Остии, и Иоанна, кардинала ордена св. Павла и Иоанна, которым предстояло доложить в Константино­поле римские воззрения на этот вопрос. Можно весьма пожалеть, что не сохранилось византийских известий об этом посольстве. Следует, впрочем, заметить, что и вооб­ще обращение на Запад с заискивающими взорами всегда обозначало крайний упадок и ослабление, и патриотам-писателям можно извинить, что они не останавливались на подробностях подобных периодов. Впрочем, у Никиты Акомината встречаем несколько раз выступления про­тив Мануила за его мечтательные планы, под влиянием которых он простирал взоры на край земли и не обращал внимания на ближайшие задачи (12).

Сношения с Римом, питаемые идеей соединения Церк­вей, несмотря на то что в Константинополе во влиятельных церковных кругах не могли не относиться подозрительно к самым основаниям этой идеи, тем не менее поддержива­лись царем. Может быть, в связи с этими переговорами сто­ял и проект брака между царевичем Алексеем, сыном Ману­ила, и дочерью Людовика VII, причем папа принимал в пе­реговорах деятельное участие (1171). Почти до последних лет жизни Мануила не оставляла мысль достигнуть при по­мощи папы того, что казалось ему таким важным и ради че­го он не прочь был поступиться даже самостоятельностью Восточной Церкви. Но в конце концов реальная жизнь должна была показать ему невозможность осуществления союза с Римским престолом.

Насколько искренни были отношения папы к выра­женным Мануилом намерениям и желаниям, в этом отно­шении возможны серьезные сомнения. Во всяком случае, и на Западе было мало приверженцев соединения Восточ­ной Церкви с Западной, если с этим соединением нераз­рывно связывалось усиление влияния Византии в Южной Италии. Но внешним выражением планов византийского царя были не только новые его попытки утвердиться в Южной Италии, но вместе с тем и посылка эмиссаров с денежными суммами в Северную Италию и деятельная роль в поддержании союза ломбардских городов против германского императора. Известно, что Ломбардская лига доставила Фридриху невероятные затруднения, которые стоили ему шести военных походов в Италию. Менее, од­нако, известно то, что Мануил не щадил средств, чтобы иметь себе приверженцев и в Северной Италии, поддер­живал денежными субсидиями восставшие против Фрид­риха города, наконец, помог миланцам снова отстроить разрушенный их город. Кремона, Павия, Анкона, не гово­ря уже о торговых итальянских республиках, о которых будет речь, были поддерживаемы императором Мануилом с целью иметь в них опору для своих политических планов. Поэтому далеко не преувеличением, а верным по­ниманием тогдашних событий представляются нам слова Никиты о Мануиле (13):

«Ему казалось возможным, что все западные народы составят союз против ромэев — и войдут в одно общее против них соглашение, а потому он всячески старался заблаговременно обезопасить себя. Он говаривал, что восточных варваров он может деньгами склонить к ми­ру, но что касается многочисленных народов западных, то чрезвычайно их боится. Это люди высокомерные, ре­шительные, для которых война составляет всегдашнюю потребность, богаты, и являются в поход закованные в железо, но кроме всего этого питают непримиримую и неукротимую против ромэев вражду, подозрительно к ним относятся и постоянно вооружаются».

Итальянские торговые республики Пиза, Генуя и Вене­ция занимали относительно империи исключительное положение. Все эти города имели во время Мануила боль­шие торговые привилегии в Константинополе и во всех областях империи, обладали большими материальными средствами и в случае нужды могли быть деятельными проводниками политики царя. Мануил умел воспользо­ваться соревнованием этих городов, возбуждая между ни­ми взаимное недоверие и опасения, чтобы один из них не усилился в ущерб другому, держал их в подчинении. Когда пизанцы в 1162 г. заключили тайный союз с Фридрихом, Мануил лишил их предоставленного им квартала, нару­шил часть их привилегий и указал им для житья участок за стенами города; через 10 лет, однако, вследствие разрыва с Венецией царь нашел возможным возвратить Пизе ее прежние права. С Генуей заключен около 1155 г. договор, обеспечивавший за ней как денежную субсидию в 500 перперов и ежегодную уплату архиепископу 60 перперов, так определенный квартал в столице и торговые привиле­гии в империи. Республика обязывалась не вступать в со­глашение ни в какое предприятие, которым бы наносился вред царю и его империи. Но когда Генуя в 1162 г. примк­нула к союзу с Фридрихом, то в Константинополе это от­разилось народным движением, в результате которого было расхищение товаров в генуэзском квартале. В 1164 г. начинаются вновь сношения с царем, и генуэзцы достига­ют восстановления старых прав. Хотя в 1169 г. мир был восстановлен и генуэзцы дали обязательство ничего не предпринимать против царя и империи, но скоро затем они вновь подверглись нападению константинопольской черни и грабежу. Впоследствии они предъявили прави­тельству иск в 84 260 перперов.

Совершенно в особенных отношениях к империи сто­яла Венеция. При царе Мануиле она неоднократно испы­тывала перемены в своем положении. Царь не доверял ве­нецианцам и не мог им простить измены при Корфу и из­девательства над его особой.

Став раз твердою ногою в Византии и получив приви­легии беспошлинной торговли, Венеция не совсем ис­правно исполняла свои обязанности по отношению к им­перии и вызывала поэтому со стороны последней ряд мер к ослаблению ее прав. Так как рядом с Венецией к получе­нию привилегий от Византии стремились Генуя и Пиза, то Византии легко было давать уроки Венеции, предоставляя время от времени торговые преимущества то Генуе, то Пи­зе. Чтобы не останавливаться на общих местах в характе­ристике отношений между Византией и Венецией, ука­жем два-три случая, когда неблагоприятные отношения достигали серьезного поворота. Выше мы видели, какими средствами располагала империя для того, чтобы заста­вить Пизу и Геную исполнять свои обязательства. То же самое применено было к Венеции в 1171 г. В то время как венецианцы получили в Византии целый квартал, обстро­или его и заселили итальянскими негоциантами, импера­тор Мануил, видя, что в борьбе с Фридрихом Гогенштауфеном Венеция не очень ревностно поддерживает его, склонился на предложение генуэзцев и дал им в 1170г. торговые привилегии. Вследствие этого и Генуя стала уст­раиваться в Константинополе так же, как и Венеция. Между двумя партиями, перенесшими в Константинополь родные симпатии, — разумею политические партии гвельфов и гибеллинов, — в Константинополе начинается ряд столкновений: между генуэзцами и пизанцами, между генуэзцами и венецианцами. Оправдывать византийское правительство здесь трудно. Оно, пользуясь враждою ино­земных партий, соблюдало свои интересы, и ему легко было поддерживать одну и ослаблять другую партию. Так, случилось, что венецианцы ограбили часть города, где жили генуэзцы. Последние требовали вознаграждения со стороны венецианцев и просили, чтобы Мануил употре­бил весь свой авторитет для их защиты. Мануил издал указ, по которому венецианцы должны были выстроить разрушенный ими квартал и вознаградить убытки генуэз­цев. Когда венецианцы отказались исполнить это, тогда издано было приказание конфисковать имущество всех венецианцев, живших в Константинополе и империи, и таким образом до 20 000 итальянцев, пользовавшихся по­кровительством Венеции и имевших здесь свое имущест­во, были захвачены и имения их конфискованы. Внешнее право такой меры заключалось в том, что Мануил наказы­вал венецианцев за нарушение прав гостеприимства, за то, что они слишком зазнались. Венецианское правитель­ство было слишком раздражено подобным самовольным поступком Византии, решило прервать с ней сношения и стало готовить громадный флот. Сборы продолжались це­лый год, потом венецианцы раздумали и приняли другую политику. Свои материальные потери они надеялись воз­наградить другим способом, и так как врагом Византии в то время был сицилийский король Вильгельм II, то в 1175 г. венецианцы и заключили с ним союз против Византии. Следует припомнить, что для Византии этот союз был в высшей степени опасен и, чтобы расстроить его, Визан­тия могла пожертвовать старой политикой, так что Ману­ил после переговоров с венецианцами согласился возоб­новить старые торговые договоры с ними и вознаградить их убытки, причиненные при изгнании венецианцев в 1171 г. Нужно сказать, что подобная уступка со стороны Мануила была актом в высшей степени непопулярным, де­лом оскорбительным для всех коренных греков. Иност­ранцы, живя в Константинополе и пользуясь покрови­тельством Мануила, возбуждали неудовольствие в корен­ных греках. Правление Мануила в этом отношении может быть названо вполне не национальным: и во внешней, и во внутренней политике он опирался исключительно на иноземный элемент, благодаря чему и при дворе, и в круп­ных должностях были по преимуществу иностранцы, что было оскорбительно для чести греков. При этом торговые привилегии, даваемые иностранцам, переводя все эконо­мические средства в руки последних, ослабляли местную производительность и истощали как казну, так и частных лиц. Таким образом, хотя Мануил успел, по-видимому, за­гладить ошибку 1171 г., но он должен был вступить в слишком тяжелые обязательства по отношению к венеци­анцам. Уплата убытков, причиненных в 1171 г., оказалась трудновыполнимой, с одной стороны, потому, что разо­ренный квартал оказался в руках частных лиц (частью греков, частью иностранцев), так что нужно было теперь выкупить эту собственность, а с другой — потому, что трудно было определить, сколько каждое лицо потеряло. Таким образом, в течение 30 лет вопрос о вознаграждении убытков оставался неразрешенным и поднимался всякий раз, когда были натянутые отношения. По приблизитель­ному вычислению решили, что Византия должна будет выплатить до 15 талантов золота, что составляет громад­ную сумму, которую было очень трудно уплатить. Через 10 лет, в 1182г., случились обстоятельства, гораздо более ясно показавшие, как непрочно положение венецианцев в империи. Эти обстоятельства заключаются в следующем. По смерти Мануила наследником престола остался деся­тилетний сын его Алексей II, за малолетством которого империей управляла его мать. Самым выдающимся лицом в царской семье был его дядя Андроник Комнин. По энер­гии и даровитости он был ничем не ниже Мануила и в царствование последнего был устранен от дел. Мануил да­вал ему поручения в провинциях (то на Балканском полу- острове, то в Малой Азии). Таким образом, Андроник при Мануиле жил в удалении от дел и власти, что, однако, не лишало его энергии. В 1180 г. он был в изгнании в одном из понтийских городов. Когда он получил известие о смерти брата и регентстве его жены, то предпринял ряд мер, чтобы возбудить население Византии и влиять на де­ла. Одною из самых популярных мер, влиявших на визан­тийское население, была следующая: Андроник указал, что если продолжится тот строй, какой установлен Мануилом, то исконным грекам не останется никакой надежды на благоприятное положение, что итальянцы и другие иноземцы решительно возьмут перевес над греками и сделают из Византии западное государство. Само собой разумеется, что подобная теория восстановления нацио­нальности была весьма популярною. Действуя чрез своих сыновей и национальную партию, Андроник скоро до­стиг того, что в Константинополе начали высказываться, что для счастья и спокойствия страны нужно обратиться к талантливому Андронику. Когда Андроник узнал о таком положении дел, он двинулся к Константинополю и после того, как предводитель выставленного против него отряда сдался, взял его и объявил себя регентом. Умертвив вскоре после того царя Алексея II, он сделался единовластным распорядителем судеб империи (правил с 1183 по 1185 г.). Андронику необходимо было выдержать политику вос­становления греческой национальной партии. Число иностранцев в Константинополе доходило до 60 000, и греки, ненавидя их, рады были первому случаю подняться против них. Видя, что движение против иноземцев было достаточно подготовлено, Андроник, будучи еще реген­том, дал свое согласие на расправу с ними; в 1182 г. нача­лось небывалое истребление всех иностранцев. Чернь со­жгла латинский квартал, разграбила его, врывалась в хра­мы и убивали беспомощных стариков и детей. Картина истребления итальянцев в высшей степени жестока; она превосходит все, что можно вообразить, и лучше всего рисует неприязненные отношения греков к иноземцам. До 4000 иностранцев было взято в плен и продано туркам; многие были убиты, незначительная часть успела спас­тись на кораблях. Это обстоятельство может служить для нас исходным пунктом истории отношений между Визан­тией и Венецией. Оно касалось не только Венеции, но и всей Италии. Часть итальянцев, спасшись на кораблях, уш­ла в Италию и здесь рисовала в мрачных красках гречес­кое правительство и указывала на необходимость мер для наказания его.

Союз Комнинов с Гогенштауфенами, если бы осущест­вились планы той и другой стороны, сопровождался бы последствиями не меньшей важности, чем союз пап с Ка-ролингами. В этом заключается существенный его инте­рес: для XII в. это был романтический, мечтательный план, как и смотрели на него представители национальной пар­тии в Константинополе. Крайним логическим выводом из него было возвращение папства к тому состоянию, в кото­ром оно находилось до половины VIII в., т. е. до союза с Каролингами, и восстановление нарушенной по отношению к византийскому царю правды. Несколько извлечений из сохранившихся того времени документов ознакомит нас с духом революционных воззрений, приходивших с Восто­ка на Запад.

«Нет племени, царства или народа, — писал Конрад III к византийскому царю, — который не знал бы, что ваш Новый Рим считается дочерью нашей Римской республи­ки. Наши выгоды общие, одни у нас друзья и одни враги и на суше и наморе: норманнли, сицилиецли или какой дру­гой враг... Все царства увидят и услышат, каклегко пора­жаем мы неприятелей, которые поднялись против само­державия империй наших».

Личная дружба Конрада III с Мануилом внушала силь­ные опасения римской курии, которая не без основания приписывала греческому влиянию гордость и непослуша­ние Конрада и не обманывалась насчет последствий союза Гогенштауфенов с Комнинами. В 1149г. папский канцлер писал к Вибальду, советнику Конрада:

«Я хочу поговорить с тобою, как с человеком благора­зумным и осторожным. Стало известно папе и нам, и везде носятся о том слухи, что король Конрад заключил союз с византийским царем, дабы нанести, еслиможно, тяже­лый удар и поражение святой Римской Церкви. Увещеваем любовь твою, прими всевозможные меры, чтобы минова­ла святую Римскую Церковь такая опасность».

С особенною наглядностью формулирована цель византийско-германского союза в двух письмах Гогенштауфена Фридриха П. Выделив из них указания на особенные отношения половины XIII в., получаем следующую карти­ну неправд Римского престола, против которых должны ратовать византийский и германский императоры.

«Мы ищем не нашей только правды, но и правды друзей наших и любезных соседей, по преимуществу же правды греков, родственников и друзей наших, которых папа, за нашу взаимную приязнь и любовь, воздвигая на нас свой ненаказанный язык, называет нечестивейшими и ерети­ками, хотя они — христианнейший род, самый крепкий в вере Христовой и самый правоверный...» «Я не могу по­нять, — говорится в другом письме, — как он, называю­щий себя великим архиереем, публично подверг отлуче­нию тебя и всех подвластных тебе ромэев и бесстыдно называет еретиками правовернейших людей, от кото­рых вера христианская разошлась по всем концам земли; ...как он, виновник схизмы, коварно притворствует, что­бы взвести обвинение на невинных; как, прикрываясь свя­тостью, через слуг и вестников его воли не перестает ни­когда внушать латинянам называть отступниками от веры и вносящими соблазн тех, которые от начала обо­гащали благочестие и проповедовали мир всем странам; как издавна дьявольским внушением навеянную злобу к ромэям, которую не могли искоренить в течение продол­жительного периода времени многие великие архиереи и слуги Христовы словом и делом и усердной молитвой, он, многоразлично усилив ее, думает уничтожить в корот­кое время хитрыми словами и коварными внушениями? Откуда же это переняли наши архиереи поднимать ору­жие на христиан и вместо священной мантии облекать­ся в латы, вместо духовного жезла носить копья, вместо трости — лук со смертоносными стрелами, всуе держа в руках спасительное оружие креста? Какой вселенский или поместный Собор, какой сонм мужей-богоносцев пе­редал это, объявил или заповедал? Если бы кто стал со­мневаться, советую ему самому взглянуть на Собор свя­тых кардиналов и архиереев, облеченных в военное все­оружие. Один имеет титул герцога, другой маркиза, иной графа; каждый владеет епархией, которою и ко­мандует. Один устрояет фаланги, другой повелевает отрядами, третий начинает сражение, некоторые ис­полняют обязанности начальников стана и знаменос­цев. Вот каковы духовные и священные символы мира. Ужели так установили ученики Христовы? Увы, есть, од­нако, много неразумных, которые решаются приписы­вать им святость, каждодневно увеличивая число свя­тых!.. Таковы ныне пастыри во Израиле: это не архиереи Церкви Христовой, но волки жадные, звери дикие, поеда­ющие народ Христов. Сколько человек в Германии, Ита­лии и окрестных странах по их вине убито, пленено и об­ращено в бегство?»

Воззрения Фридриха II на неправды Римской Церкви, усвоенные им из сношений с Востоком, позволяют нам понять причины смятения в римской курии по поводу слу­хов о союзе и дружбе Конрада III с Мануилом. Аббат Вибальд, которому поручалось от имени папы принять все­возможные меры к исправлению развращенного ума Кон­рада, писал к кардиналу Лвидо:

«Я исполнил, о чем вы меня просили, долгим сожитель­ством и постоянными убеждениями я внедрил в этого че­ловека благое послушание и смирение».

Преемник Конрада (1152) Фридрих I Барбарусса также поддерживал добрые отношения с Византией и, казалось, был готов содействовать планам Мануила в Южной Ита­лии. Но скоро обнаружилось, что интересы Западной им­перии по отношению к Италии не совсем совпадали с притязаниями Восточной. В одно и то же время Фридрих и принимал меры к скреплению союза с Мануилом «для приращения владений и той и другой империй», и обязывался пред папой противодействовать попыткам греков утвердиться в Италии. Несостоятельность византийско-германского союза всякий раз обнаруживалась тогда, ког­да Западная или Восточная империя делала решительный шаг к осуществлению своих задач в Италии. Таким обра­зом, питать широкие планы и лелеять надежду на восста­новление нарушенной правды Византия могла до тех только пор, пока дело ограничивалось проектами и пред­положениями. Против осуществления притязаний Визан­тии была и сама Западная империя, и папы, и норманны, и венецианцы. Действительный ход вещей и отношений на Западе в конце XII в. подготовлял почву не для торжества византийских идей, а для коалиции Запада против Вос­точной империи.

«Папство очень много было обязано норманнам и вовсе не имело интереса уничтожать их власти на Юге Ита­лии. Кого иначе оно могло бы противопоставить немец­ким императорам. Но необходимо, чтобы норманны бы­ли покорными слугами и вассалами Римского престола. Всякий раз, как норманны уклоняются от своего призва­ния, римская курия противопоставляет им притязания той или другой империи или обеих вместе. Восточная и Западная империи одинаково имели притязания на гос­подство в Италии, но для одной важнее было господство на юге полуострова, для другой — на севере его. Между ни­ми возможно было, следовательно, временное соглаше­ние, пока ни та, ни другая сторона не достигла своей ближайшей цели; но при одном только признаке ее до­стижения начиналось взаимное соперничество, и опас­ность для норманнов проходила благополучно. Когда гроза собиралась с той или другой стороны, норманны об­ращались с раскаянием к своим естественным покрови­телям; те в свою очередь опирались на них, чтобы не до­пустить Византию или Германию утвердиться прочно в Италии... Венецианская республика была естественной союзницей Византии, пока дело шло о том, чтобы не до­пускать господства норманнов на Адриатическом море, не позволять им утвердиться в Албании или на островах Ионических. Но венецианцам вовсе не было желательно, чтобы Византия утверждалась в самой Италии; это бы­ло бы для них то же самое, как если бы норманны утвер­дились на другом берегу Адриатики: оба берега в руках од­ной державы... Ноу Венеции тоже были соперницы. Если Венеция была за норманнов, то Византии не представля­лось особенной трудностью склонить на свою сторону Геную и Пизу».

Царю Мануилу представлялось одно средство выйти из заколдованного круга, в который его запер союз с герман­ским императором, если он не желал покинуть свои мечта­тельные планы на господство в Италии. Предстояло искать союзников и друзей в самой Италии и действовать сообща с враждебными германскому императору элементами. Ко­лебания в западной политике и попытки сблизиться с нор­маннами и папой, характеризующие вторую половину царствования Мануила, в первый раз обнаруживаются в 1158 г., когда был заключен мир между сицилийским Виль­гельмом и Византией.

Король Вильгельм II, опасаясь замыслов германского императора, был склонен подать руку царю Мануилу. В этом предположении не раз поднимался вопрос о браке сицилийского короля с Марией, дочерью Мануила. Но политика короля должна была сообразоваться с желани­ями папской курии и с торговыми интересами Венециан­ской республики. Что касается до Рима, сближение его с Византией обусловливалось весьма энергичными мера­ми, принятыми императором Фридрихом I в борьбе с североитальянскими городами, и нимало не скрываемыми намерениями его утвердиться в Южной Италии. Ввиду этой опасности интересы папы и сицилийского короля решительно склонялись в сторону союза с Византией. С 1167 г. начинаются сношения папы с царем Мануилом. Они исходили из обсуждения вопроса весьма живого и одинаково важного для Востока и Запада — об условиях объединения Восточной и Западной Церквей и о возвра­щении титула римского императора его законному обла­дателю, т. е. византийскому царю. И ранее и позже XII в. византийские императоры и папы много раз вступали в переговоры об унии; и нужно признать, что не столько догматические или церковные различия, сколько тради­ционные притязания на светскую власть служили глав­нейшими препятствиями к соглашению. Мануил, по-ви­димому, был искренно убежден в возможности достиг­нуть через союз с папой того, чего не мог приобрести в союзе с германским императором. Папа же не охлаждал доверия Мануила и поддерживал греческую партию в Италии до тех только пор, пока не примирился с Фридри­хом I Барбаруссой. Между папой и западным императо­ром скорее возможно было соглашение, чем между па­пой и византийским царем, что и показали итальянские события 1176— 1177 гг., как видно будет далее. Прочность союза Византии с сицилийским королем зависела от тех отношений, в которых стоял к папе западный император, ибо значение норманнов в судьбах Италии падало или возвышалось сообразно с взаимным положением двух за­падных сил. Всячески старалась воспрепятствовать союзу с норманнами и Венеция, могущество которой на Восто­ке возросло именно под действием страха, насылаемого на Византию норманнскими набегами и завоеваниями. Сближение между норманнами и византийцами сделало бы венецианский флот не столь нужным для Восточной империи и могло бы повести к уменьшению торговых привилегий Венеции. Таким образом, и порвав союз с Гогенштауфенами, Мануил Комнин создавал себе много но­вых непреодолимых препятствий и затруднений для до­стижения мечтательных планов, от которых не мог отка­заться до конца жизни.

Лучшим сравнительно успехом увенчалась итальян­ская политика Мануила в Ломбардской лиге. Византий­ское золото рассыпалось щедрой рукой для поддержания взаимной распри между отдельными итальянскими об­щинами и для подкупа доброжелателей и сторонников греческой партии. Вполне уже дознано, что в образова­нии союза ломбардских городов и в успешной борьбе их с германским императором принимали деятельное участие византийские комиссары и оплачиваемые ими наем­ники. Центром расположенной к грекам партии в Италии была Анкона. Здесь было складочное место греческого оружия и стоянка для флота, отсюда шли нити политиче­ской интриги против германского императора. Города Северной и Средней Италии вступили в союз для защиты итальянской независимости. Приверженцы Гогенштауфенов теряли уверенность и постепенно переходили на сторону лиги городов. Между значительными владения­ми Северной Италии оставался верным Фридриху Барбаруссе только Вильгельм Монферратский. Весьма нату­рально, что Мануил принимал близко к сердцу успех гре­ческой партии в Италии и возлагал большие надежды на Ломбардскую лигу, которая стремилась, по-видимому, к той же цели, что и Византия, — к противодействию гер­манскому императору. Именно с этой точки зрения лю­бопытно взглянуть на тот неожиданный и в высшей сте­пени странный поступок византийского правительства по отношению к проживавшим в Константинополе куп­цам, который относится к 1171 г.: имеем в виду приказа­ние (12 марта 1171г.) посадить в тюрьму всех венециан­цев и конфисковать их имущество. В течение нескольких последующих годов Венеция не только должна была пре­кратить торговлю с Востоком, но и прямо стать на сторо­ну врагов Византии: она принимала участие в осаде Анко­ны в 1173 г. и пыталась заключить отдельный договор с норманнами, пока в 1175г. Мануил не нашелся вынужден­ным «из страха перед коалицией западных держав» под­твердить за Венецией все прежние права с прибавкой вознаграждения пострадавшим в 1171 г.

Для благосостояния Венецианской республики было весьма важно, чтобы Византия не заручилась союзника­ми и друзьями на Западе и не имела владений на Адриати­ке. Между тем Мануил, помимо Венеции, почти достигал того и другого: отнял у угров Далматинское побережье с городами Сплетом и Зарой, а на противоположном бере­гу моря занял прочное положение в Анконе. Для Венеции, бывшей деятельным членом Ломбардской лиги, потерял всю важность вопрос о противодействии Гогенштауфе-нам и на первый план выступила необходимость борьбы с возрастающим влиянием греческой Анконы. Перемена политики должна была обнаружиться как в Италии, так и в Константинополе, где жило до 60 000 итальянцев, по преимуществу венецианцев и генуэзцев, давних сопер­ников по торговле с Востоком. К 1170 г. Венеция и Генуя и в политике принадлежали к двум враждебным лагерям. В то время как первая, отделившись от Ломбардской лиги, пристала к сторонникам германской партии и тем прямо заявила себя противницей греческих притязаний в Ита­лии, вторая, не принадлежавшая прежде к лиге, в 1169 г. заключила с Византией союз, направленный против Фридриха Барбаруссы, что обозначало переход ее в сто­рону лиги и византийской партии. Без всякого сомнения, Генуя имела уважительные причины изменить свою по­литику. В связи с ее переходом на сторону Византии должна рассматриваться золотая булла 1170 г., обеспечи­вавшая за нею торговые привилегии на Востоке и особое место для склада товаров и поселений в Константинопо­ле. Предпочтение, оказанное генуэзским купцам, возбу­дило зависть и раздражение в венецианцах, которые и произвели самовольную расправу со своими соперника­ми, сделав нападение на уступленный им квартал. Трудно распознать, беспристрастно ли держало себя византий­ское правительство по отношению к этому столкнове­нию и могло ли оно предупредить беспорядки. Более близким к истине представляется нам рассказ Киннама. Венецианцы, говорит он, вступили в открытую вражду с ломбардами (т. е. с генуэзцами) за то, что они отстали от союза с ними; в ожесточении они напали на генуэзскую колонию, предали ее пламени и разграблению и тем на­несли чувствительный вред своим соперникам. Мануил потребовал от венецианцев вновь выстроить разрушен­ные дома и вознаградить пострадавших генуэзцев за по­несенные убытки. Венецианцы же не только не согласи­лись на это требование, но и угрожали восстанием про­тив греков. Тогда Мануил приказал посадить в темницу всех венецианцев и конфисковать их имущество. Легко видеть, что венецианцы подверглись слишком жестоко­му и несправедливому наказанию, если даже допустить полное невмешательство византийского правительства в распрю, сопровождавшуюся разграблением генуэзского квартала. Но именно эта радикальная мера против вене­цианских купцов, предшествуемая притом искусствен­ным привлечением их в Византию, служит основанием обвинения Мануила в предумышленности и в подстрека­тельстве. Он видел, что Венеция становится ему на доро­ге в его итальянской политике и склоняется к союзу с Фридрихом I Барбаруссой. Торговая и политическая со­перница Венеции, Генуя могла в свою очередь изменить Гогенштауфенам и пристать к Ломбардской лиге. В этих соображениях и пожалована была генуэзским купцам зо­лотая булла, восстановлявшая одну республику против другой.

Таким образом, указанные выше константинопольские происшествия в 1170—1171 гг. были отголоском тех сложных отношений, в которые впутался царь Мануил в Италии, преследуя мечтательные планы восстановления нарушенной исторической правды. Мы не будем останав­ливаться на подробностях итальянской политики Мануи­ла, подвергавшейся колебаниям и переменам сообразно с положением главных сторон, оспаривавших одна у дру­гой победу, — лиги городов и германского императора. Существенный интерес дела заключается в том, что визан­тийские притязания на господство в Южной Италии были далеко от осуществления и во вторую половину царство­вания Мануила, когда был порван союз с Гогенштауфена-ми. Перевес мог оказаться на стороне той или другой пар­тии, но этим нисколько не обеспечивался выигрыш для Византии.

Поражение, нанесенное Ломбардской лигой Фридри­ху I при Леньяно (29 мая 1176 г.), казалось бы торжеством для византийской политики в Италии. Но стоит припом­нить здесь одновременные события на Востоке, отвлек­шие все внимание Мануила к войне с иконийским султаном, чтобы понять, как далека была в это время Византия от возможности авторитетно поддерживать свои притя­зания на господство в Южной Италии. Царь Мануил упус­тил случай воспользоваться благоприятным исходом борьбы или, лучше сказать, не так рассчитал вероятные результаты своей политики в Италии.

«Не победу Ломбардской лиги видели вЛеньяно, но три­умф папы Александра и католической Церкви. В глазах большинства это было не поражение императора, дол­женствовавшее разрушить его политические планы, а новый, последний и решительный суд Божий, поразивший и оглушивший схизматиков, осквернителей и грабителей Церкви».

Ближайшим результатом победы итальянской народ­ной партии над германским императором был союз Алек­сандра III с Фридрихом I. Венецианский конгресс в июле 1177 г. установил отношения и обсудил спорные вопросы между императором и папой, Сицилийским королевством и Ломбардской лигой. Византия оставалась в стороне во время этих переговоров, наносивших последний и реши­тельный удар ее притязаниям в Италии и соединивших против нее всех ее врагов. Венеция вступила в отдельный договор с норманнами и германским императором. Вене­цианский конгресс был таким же ударом для Византий­ской империи, как и поражение, нанесенное ей иконий-ским султаном при Мириокефале. Сблизив в одно и то же время враждебные Византии элементы на Западе, он был предвозвестником коалиции, завоевавшей в 1204 г. Кон­стантинополь и образовавшей на Востоке латинские госу­дарства.

Поражение при Мириокефале и Венецианский кон­гресс были весьма печальным результатом продолжитель­ного царствования Мануила. Восточные и западные дела сложились так неблагоприятно для Византийского госу­дарства, что не могло оставаться сомнения в ошибочнос­ти системы, которую проводило правительство. Нацио­нальная партия, естественно, видела в поражениях Ману­ила возмездие за устранение от дел и невнимание к ее требованиям. Справедливая сторона представлений этой партии заключалась в порицании Мануила за отдаленные походы и широкие предприятия, тяжело отзывавшиеся на экономическом благосостоянии населения империи. Нужно было заботиться о развитии сил греческого наро­да, поднять национальный дух внутренними реформами, улучшением административной и финансовой системы, особенно же мерами против сосредоточения земель в ру­ках знати и духовенства. Если бы Мануил благовременно обратил внимание на эти представления, то спас бы Ви­зантию от сильных потрясений, случившихся при его преемниках, когда национальная партия, став во главе уп­равления, получила возможность предпринять радикаль­ные реформы. Но тяжелые уроки и разочарования весьма разрушительно подействовали на царя, лишив его энер­гии и предприимчивости.

В итальянской политике не заметно существенных из­менений в последние три года жизни Мануила. Опять завязались дружественные сношения с Римом, причем снова был поднимаем вопрос о соединении Церквей и о возвращении римской императорской короны визан­тийскому царю. На Латеранском Соборе 1179 г. визан­тийский уполномоченный Нектарий строго отстаивал требования царя, на которые в Риме не могли согласить­ся. Надежды на утверждение в Италии при помощи папы еще раз, таким образом, были обмануты. Не прекращая, однако, сношений с папой, царь вместе с тем искал опо­ры в некоторых городах и независимых владениях Ита­лии, не удовлетворенных положением Венецианского конгресса. Важнейшим завоеванием Византии в этом на­правлении было приобретение союзника в лице Конра­да, маркграфа монферратского. В 1178 г. он не только предался на сторону греческой партии, но и организовал сильную оппозицию против полководца германского императора, Майнцского архиепископа Христиана, ко­торому поручено было привести в исполнение постанов­ления Венецианского конгресса. Во время борьбы Лом­бардской лиги с Фридрихом I дом Монферратский стоял на стороне германской партии и пользовался особенным уважением императора. Должны были, конечно, сущест­вовать важные побуждения, заставившие Монферратский дом соединить свою судьбу с ослабленною послед­ними событиями греческою партией в Италии. Моногра­фия Ильгена не совсем выясняет то обстоятельство, насколько пострадали интересы маркграфа монферратского вследствие Венецианского мира, в чем кроются, без сомнения, первые причины перехода Конрада на сторо­ну Византии; политические же преимущества и матери­альные выгоды, приобретенные в новом союзе, были весьма значительны. Византийский царь почтил дом маркграфов родственным союзом, сберегавшимся до то­го времени для императорскогерманского или королевскосицилийского дома, причем за брата Конрада, 17-лет­него юношу Райнера, сосватана была дочь Мануила Ма­рия. Вместе с рукой царской дочери этот принц получил в Византии сан кесаря и богатые поместья.

Есть основания предполагать, что пожалования про­стирались и на весь дом маркграфов монферратских. Тесно связав судьбу своего дома с Восточной империей, Конрад сделался проводником византийских инструк­ций в Италии и успел образовать союз из Пизы, Лукки, Пистойи и Флоренции для противодействия Майнцско-му архиепископу. К этому союзу примкнул потом граф Уголино из Сполето и другие. В конце сентября 1179 г. Майнцский архиепископ попался в засаду в марке Ан-конской и был взят в плен союзниками греческого импе­ратора. Оставив его под крепкою стражей в Аквапенден-те, Конрад отправился в Константинополь, чтобы извес­тить о том царя Мануила и получить от него новые инструкции.

Что на плен архиепископа Христиана нельзя смотреть как на дело личной мести маркграфа монферратского, что это было одно из сложных предприятий, которыми царь старался расстроить новый порядок, созданный Венеци­анским конгрессом, видно из тех затруднений, которые в то же самое время испытал папа. Именно против Александра III снова поднялись противники его и провозгласили нового папу в лице Иннокентия III. Лишенный защиты с пленением Христиана, папа Александр III оказался снова в затруднительном положении, которое не раз уже заставля­ло его обращать взоры на Восток. В марте 1180 г. Мануил писал ему между прочим:

«Царство мое удивлено, почему твое святейшество не послало нам нунциев и не известило письмом о своем здо­ровье. Если вашему святейшеству благоугодно что сде­лать ради нашего единения и большого согласия, царство наше с удовольствием выслушает ваши предложения».

Чтобы лишить германского императора и папу лучше­го дипломата и генерала, Мануил предполагал перевести пленного Христиана в Византию; но смерть его случилась ранее, чем этот удар нанесен был партии германского им­ператора. К началу 1181 г. архиепископ Христиан осво­божден был из плена за огромный выкуп. В Византии наступили смуты, положившие конец вмешательствам гре­ческого правительства в итальянские отношения. Подняв­шая было голову национальная партия в Италии снова должна была смириться.

Из предыдущего следует сделать то заключение, что правительство царя Мануила, создавая разнообразные комбинации для осуществления притязаний на господст­во в Италии, до конца оставалось последовательным и верным раз принятой системе. С изумительною настой­чивостью Мануил преследовал цель восстановления на­рушенной греческой правды, попеременно вступая для того в союз с германским императором, папой, лигой итальянских городов и независимыми властителями Ита­лии. Ради достижения этой важнейшей для него цели Ма­нуил должен был пожертвовать византийскими интере­сами на Востоке и возбудить справедливые неудовольст­вия среди населения империи. Национальная греческая партия порицала его за предпочтение, оказываемое ино­странцам, и за всевозможные привилегии, щедро разда­ваемые латинянам разного происхождения. Много было справедливого в этих порицаниях, хотя нельзя не признать, что в тяготении Мануила к Западу, в желании его вмешиваться во взаимные отношения латинских госу­дарств была скорее роковая необходимость, чем каприз деспотического правителя. И величайший политический гений в этом отношении не мог сделать более того, что сделал Мануил; ввиду возможности образования могуще­ственной коалиции необходимо было разъединять и ссо­рить папу и императора, норманнов и венецианцев, не­обходимо было также располагать друзьями и союзника­ми в Италии. Когда одержала перевес национальная партия и изменилась внешняя политика Византии, коа­лиция, которой так боялся Мануил, действительно обра­зовалась. Сознанием важности родственных и политиче­ских союзов на Западе объясняется и то, что Мануил ввел презираемый греками латинский элемент в семью свою. Мы говорили уже о браке цесаревны Марии с маркгра­фом монферратским; в то же самое время (1179) за мало­летнего сына Мануила, будущего царя Алексея II, была по­молвлена восьмилетняя Агнесса, дочь французского ко­роля Людовика VII.

[1] ? ?? ???????? ??? ????? ???????????????? ???????????? ???? ???? ?? ????? ??? ??????? ??? ????? ?? ???????? ?????????? ?????? [царь же напомнил ему о старом договоре, они сошлись тогда на том, чтобы Италию он возвра­тил, как свадебный выкуп за царицу Ирину] (Сinnami. Р. 87).