Глава 3

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Во внешней политике вьетнамского государства первой поло­вины XIX в. можно проследить три основных направления.

Активную политику вьетнамское феодальное государство про­водило в этот период в отношении своих непосредственных сосе­дей на Индокитайском полуострове — двух лаосских княжеств Вьентьян и Луангпрабанг и Камбоджи, за влияние на которые Вьетнам вел непрерывную борьбу с Сиамом.

Правящая верхушка проводила линию на поддержание и укрепление связей с феодальным Китаем.

В отношении стран Запада Вьетнам осуществлял по большей части изоляционистскую политику.

Столь неодинаковый подход к различным региональным на­правлениям вьетнамской внешней политики этого периода имеет свое объяснение как в плане социально-экономических условий, которые сложились в стране в первой половине XIX в., так и в плане международного положения Вьетнама. Что касается последнего, то немаловажное значение при этом имели искаженные пред­ставления вьетнамских правителей о месте Вьетнама в мире, а также те традиционные, веками существовавшие стереотипы, кото­рые характеризовали отношения стран в этой части тихоокеанской Азии.

Иллюзорное представление о месте Вьетнама в мире культи­вировали сами Нгуены, когда они, копируя китайский образец, также объявляли себя то Срединной империей — Чунг куок, то Поднебесной, по отношению к которой все остальные народы и государства были варварской периферией. Варварами считались и европейские страны. Достаточно упомянуть, что среди 13 стран, которые император Вьетнама Зя Лонг официально объявил свои­ми данниками в 1815 г., помимо действительных данников — Кам­боджи, Вьентьяна, Луангпрабанга, Чанниня и двух небольших княжеств Тхуиса и Хоаса — значились Бирма, Франция и Анг­лия[1]. В 1816 г. Зя Лонг отозвался об Англии как о «маленьком варварском государстве», и даже в 1845 г., после поражения, ко­торое нанесла Англия Китаю в «опиумной» войне 1840 — 1842 гг., что свидетельствовало о ее мощи, император Тхиеу Чи и его приближенные квалифицировали подарки английского короля как дань[2]. На практике, однако, политика Нгуенов была гораздо бо­лее прагматичной, чем следовало из подобных деклараций, и, как указывалось выше, вьетнамские власти осуществляли дифферен­цированный подход к разным странам, учитывая те конкретные реальности, с которыми им приходилось сталкиваться.

Например, на вьетнамско-китайские отношения первой полови­ны XIX в. определяющим образом влияло то обстоятельство, что в Цинской империи назревал глубокий внутренний кризис, выра­зившийся, в частности, в усилении феодальной эксплуатации кре­стьян, в росте антифеодальных и антиманьчжурских движений, в разложении бюрократического аппарата и неспособности отсталой армии обеспечить безопасность государства, над которым навис­ла угроза вторжения капиталистических держав. В таких услови­ях цинский двор стремился сохранить в лице Вьетнама друже­ственного соседа, который мог бы сыграть роль государства-буфе­ра. К тому же еще очень свежо в памяти цинских феодалов было то поражение, которое потерпели армии маньчжурского импера­тора Цянь Луна, совершившие агрессию во Вьетнам против Тэй-шонов всего десятилетие назад. Поэтому позиция цинской дипло­матии отличалась в этот период невмешательством как во внут­ренние, так и во внешние дела Вьетнама. Цинский император охотно поддерживал всякого реального обладателя власти, со­гласного сохранять традиционные отношения с Китаем, признавая номинально свое вассальное положение.

Правители Вьетнама, где в первые десятилетия XIX в. проис­ходило восстановление и укрепление феодального режима, расша­танного крестьянской войной Тэйшонов, тоже были заинтересова­ны в поддержании мирных отношений с северным соседом.

Возросшая активность западных держав (хотя в начале века и не угрожавших Вьетнаму) побуждала вьетнамскую правящую верхушку искать защитника в лице Китая. В глазах вьетнамских феодалов цинский Китай продолжал оставаться олицетворением могущества и силы.

Положение Вьетнама на Индокитайском полуострове в первой половине XIX в. определялось в основном соперничеством с Сиа­мом за влияние на окружающие государства. Феодальная внешне­политическая доктрина двора Нгуенов рассматривала соседние страны как буфер, как щит, прикрывающий сам Вьетнам от уда­ра со стороны внешних сил, прежде всего Сиама. Именно поэтому феодальные власти Вьетнама с готовностью откликались, напри­мер, на призывы о помощи, идущие от враждующих между собой группировок камбоджийского двора, и поддерживали ту из них, лояльность которой в дальнейшем была гарантиро­вана.

Что касается самих этих стран, то они, как правило, объявляли себя вассалами и Сиама и Вьетнама одновременно. Степень реального преобладающего влияния двух соперников в зависимых странах в разное время не была одинаковой. Соответственно ме­нялся и сам характер вьетнамо-сиамских отношений: добрососед­ские в самом начале XIX в., они становились откровенно враж­дебными по мере укрепления империи Нгуенов и перерастали в конце концов в войны из-за влияния в Лаосе и Камбодже.

Вьетнамо-бирманские связи в этот период носили спорадиче­ский характер и имели место по инициативе Бирмы. Немногочис­ленные посольские миссии из Бирмы направлялись главным обра­зом в затруднительные для этой страны моменты, когда она иска­ла союзников в борьбе со своим традиционным противником — Сиамом. Именно такую цель преследовало, в частности, бирман­ское посольство 1823—1824 гг.[3].

Нгуены были хорошо осведомлены о ситуации в странах Юго-Восточной и Южной Азии. Вьетнамские купцы и должностные ли­ца часто бывали в уже захваченных европейцами странах: Синга­пуре, Индонезии, на Филиппинах, в Индии. Индию, где позиции европейских колонизаторов были особенно сильны, во Вьетнаме называли «Тьеу тэй» — «малый Запад». В Сингапуре проходили практику учащиеся школы переводчиков «Куан ты зить». Именно в этих странах вьетнамцы знакомились с образцами западной во­енной техники, к которой проявляли большой интерес, а также с тактикой морского боя Великобритании, чей приоритет в этой области во Вьетнаме признавали и чей опыт стремились использо­вать[4].

Что касается политики по отношению к странам Запада, то ее шо преимуществу изоляционистский характер был обусловлен рядом факторов.

Прежде всего в этой связи следует указать, что стремление оградить Вьетнам от контактов с Западом представляло собой реакцию на экспансию западных колониальных держав, которая начала заметно активизироваться с начала столетия. Захватническая политика Англии в Индии, Бирме, Сингапуре, первая «опиумная» война в Китае побуждали феодальные правящие круги Вьетнама искать способы защиты от этого натиска. Свое спасение от западной угрозы вьетнамские феодалы видели в ограничении, а в отдельные периоды в пресечении отношений с западными стра­нами по всем линиям.

Вместе с тем первые же контакты с Западом показали, что традиционная практика международных отношений вьетнамского государства находится в резком противоречии с нормами между­народных отношений, которые капиталистический мир столь ак­тивно навязывал в это время таким странам Востока, как Китай, Япония или Въетнам.

Достаточно сказать, что во Вьетнаме, так же как и в Китае, не было специального внешнеполитического ведомства. Решение всех вопросов, связанных с иностранцами, было исключительной прерогативой императора. В конце 30-х годов была учреждена специальная служба экстренного оповещения императора о всех европейских судах, прибывающих во вьетнамские воды[5].

Посредниками между императором и иностранцами выступали чаще всего ведомство обрядов (бо ле) и палата тхыонг бак, наделенные самыми разнообразными функциями помимо внешнеполитических.

В 1836 г. при тайном совете (ко мат) были сформированы два бюро — Северное и Южное (Бак тьионг кинь и Нам тьионг кинь). Северное бюро отвечало за оформление документации, связанной с Китаем. В компетенцию Южного бюро входили отношения с южными соседями, а также контроль за деятельностью европей­ских купцов. Однако и эти органы не были внешнеторговыми в полном смысле этого слова, т. е. помимо указанной работы они выполняли многообразные функции, связанные с внутренними де­лами соответственно северной и южной частей страны[6].

Между тем западные державы предпринимали бесцеремонные попытки «открыть» страны Востока для торговли, добиться разре­шения для пребывания и деятельности коммерсантов и миссионе­ров, учредить постоянные дипломатические представительства и создать для взаимоотношений договорную основу; последняя была призвана обеспечить стабильность отношений и закрепить приви­легии, которых домогались западные партнеры. Эти попытки встречали сопротивление двора и высшего чиновничества, видев­ших в предотвращении контактов с Западом средство избежать вторжения чуждой и поэтому опасной системы взглядов и отно­шений. Основу политики изоляции составляла социально-экономи­ческая отсталость вьетнамского общества; феодальный характер экономики и общественных отношений способствовал импульсам к самоизоляции от внешнего мира. Правители Вьетнама, представ­лявшие свою страну с ее богатыми естественными ресурсами как замкнутую систему, самостоятельно обеспечивавшую свои основ­ные потребности, не видели необходимости в широких и стабиль­ных международных контактах.

Император Минь Манг заявлял в 1835 г.: «Мы посылаем во­енные корабли в разные страны для того, чтобы познакомиться с морскими путями и обстановкой, а не потому, что ищем выгоды. Если говорить о выгоде, то не в товарах испытывает нехватку наша страна и мы не нуждаемся ни в чем, что надо было бы искать далеко»[7]. На самом деле Запад обладал и тем, что Нгуены при всей своей ксенофобии высоко ценили и хотели использовать. Речь идет прежде всего о западной военной технике, которую Нгуены охотно покупали. Английский порох был объявлен ими лучшим в мире. В конце 30-х годов во Вьетнаме была предприня­та попытка скопировать двигатель парохода, купленного в Европе. Однако без консультаций с западными специалистами она окон­чилась неудачей. К 1840 г. у Нгуенов было три парохода, но все они были западного производства[8].

Было бы неправильным считать, что Нгуены вовсе отказыва­лись торговать с Западом. Умеренная торговля в специально отве­денных портовых городах, не имеющая продолжением установле­ние дипломатических отношений, закрепленных договорами, пре­доставление всем западным странам равных возможностей в от­ношении торговли — вот те принципы, на которых строили свои отношения с Западом Нгуены в первой половине XIX в. Однако надо сказать, что при дворе Нгуенов имелась группа крупных сановников, олицетворявших ультраконсервативное направление, которые выступали за абсолютную изоляцию Вьетнама от Запада,, за политику «закрытых дверей», В торговле с Западом они усмат­ривали «путь проникновения варваров» в страну. «Нам надо: прежде всего закрыть двери, не разрешать им приезжать, отго­родиться от них наглухо, чтобы им негде было про нас выведы­вать...» — такую политику предлагали Минь Мангу в 1840 г. его ближайший советник Ву Дык Кхюе и др.[9].

Нежелание Нгуенов допустить во Вьетнам иностранцев может 'быть объяснено боязнью нарушить изоляцию Вьетнама, которая была первым условием сохранения старых порядков в стране. Вторжение «извне» вьетнамские феодальные власти прямо связывали с возможностью возникновения внутренних смут. В то же время, понимая неизбежность контактов с западны­ми странами, Нгуены в 1836 г. основали специальную школу «Куан ты зить», где молодые люди приобретали специальность переводчика.

Характерно, однако, что вместе с тем были приняты меры, что­бы школа не превратилась в канал проникновения в страну чуждого образа мысли. Столь велико было внимание к этому аспекту дела, что сам император счел необходимым дать соответствую­щую установку: «Страна наша продолжает следовать учению Мэнцзы и Конфуция, и необходимо всемерно оберегать юношей от растленного влияния заморских учений, под которое они, зная язык, так легко теперь могут подпасть»,— подчеркивал Минь Манг. В качестве примера Минь Манг часто напоминал придвор­ным о той «неприятной метаморфозе», которая произошла с его братом принцем Ань Зюе, побывавшим с епископом Адранским во Франции, после чего потом было трудно вытравить из него «за­падного человека»[10].

Таковы основные направления и характерные черты внешне­политической деятельности династии Нгуенов во Вьетнаме в пер­вой половине XIX в.

Теперь рассмотрим отношения вьетнамского государства с от­дельными странами.

Вьетнам и Китай

Придя к власти, Нгуен Ань, принявший имя Зя Лонга, стре­мился восстановить и укрепить традиционные отношения с цинским двором.

Уже в мае 1802 г. Зя Лонг снаряжает посольство Чинь Хоай Дыка с «данью» в Китай[11]. Однако, будучи уже фактически хо­зяином всей страны, осторожный Зя Лонг еще не решается за­прашивать инвеституру. Этому посольству было поручено лишь вернуть цинским властям печать данника и книгу с инвеститурой, которые были в свое время даны в Китае сыну Куанг Чунга и захвачены Нгуен Анем при взятии Хюэ (1801 г.). Это же посоль­ство везло для выдачи китайским властям партию пиратов и бе­женцев из Китая, а также письмо Зя Лонга маньчжурскому им­ператору, подтверждавшее статус Вьетнама как данника Цинской империи. Посольство Чинь Хоай Дыка имело также поручение сообщить китайским властям о желании Зя Лонга установить традиционные отношения с Китаем[12]. В конце 1802 г. Зя Лонг при­ступил к снаряжению в Пекин миссии, в задачу которой уже вхо­дил запрос инвеституры на правление, а также разрешения на смену названия страны. «Дань», которую везло с собой посоль­ство Ле Куанг Диня, состояла из драгоценного растения кинам, различного рода шелковых и газовых тканей и не включала зо­лота и серебра. В Гуанси к Ле Куанг Диню присоединилось при­бывшее туда раньше посольство Чинь Хоай Дыка. Оба посоль­ства были доставлены в столицу и приняты со всеми почестями.

В 1803 г. император Китая отдал приказ выдать Зя Лонгу инвеституру и печать данника. В начале 1804 г. инвеститура была торжественно вручена Зя Лонгу. Одновременно были обнародо­ваны два указа китайского императора — о дани и о названии страны[13]. Что касается дани, то порядок ее вручения остался та­ким же, как при Тэйшонах. Вьетнам должен был посылать данни­ческие миссии каждые два года и освобождался от включения в состав дани золота и серебра. Дань, ограничивавшаяся лекарст­венными травами, слоновой костью, рогами носорога и шелком, становилась чисто номинальной[14].

Что касается изменения названия страны, то известно, что Зя Лонг требовал у китайского императора санкционировать заме­ну названия Аннам (Аньнань), что означало «умиротворенный юг», на Намвьет (Нань Юэ), которое символизировало бы объ­единение севера и юга, завершенное Зя Лонгом. Однако мань­чжурский император не согласился выполнить эту просьбу, так как усматривал в этом скрытую претензию на территорию провин­ций Гуандун и Гуанси, входивших в древний Намвьет. Зя Лонг неоднократно повторял свое требование, угрожая, что в случае отказа он не признает себя вассалом, т. е. разорвет дипломати­ческие отношения. Перед такой угрозой маньчжурский император пошел на компромисс и предложил название «Вьетнам» (Юэ Нань)[15]. Новое название страны — «Вьетнам» — было провозгла­шено в торжественной обстановке в династийном храме предков в 1804 г.

В 1806 г. Зя Лонг объявил себя императором, окружив свою особу ореолом «величайшего лица вселенной», равноценным ореолу цинского императора. С цинским Китаем же на протяжении своего правления Зя Лонг поддерживал ровные отношения, регу­лярно направляя ко двору маньчжурского императора данниче­ские миссии.

Преемники Зя Лонга — Минь Манг, Тхиеу Чи и Ты Дык — не выходили в своих взаимоотношениях с Китаем из традиционных рамок. Получив из Пекина инвеституру на правление, они продолжали в соответствии с установленным порядком посылать дан­нические миссии.

Зя Лонг, Минь Манг и их преемники весьма внимательно под­ходили к выбору членов миссий, направляющихся в Китай, и не только из престижных соображений: Нгуены смотрели на посоль­ские миссии как на источник сведений о могучем соседе. Когда вернувшиеся в 1821 г. из Китая послы ничего не могли расска­зать о положении в стране, Минь Манг издал указ посылать в Китай только просвещенных людей[16]. В составе посольства 1824г. по случаю 50-летия Даогуана был уже Фан Хюи Тю, один из об­разованнейших людей Вьетнама своего времени[17].

Однако, чем больше времени проходило от начала правления очередного вьетнамского монарха, тем практика посольских мис­сий все больше становилась рутиной, на которую сами послы под­час смотрели как на средство личного обогащения. Так, в 1832 г. Минь Манг, интересуясь положением в Китае, просил послов за любую цену купить в Китае книги, которые «чиновники в Пекине пишут и хранят дома, не осмеливаясь их печатать, так как за­трагивают в этих книгах царствующую династию Цин»[18]. Как выяснилось, послы вернулись с огромным личным багажом, в то время как их дневники оказались пустыми. Невыполненным ока­зался и наказ Минь Манга о книгах.

По этому поводу в адрес ведомства церемоний поступил спе­циальный указ Минь Манга, в котором говорилось:

«Целью посольства является основательное знакомство с окру­жающей обстановкой. Но дневник послов касательно положения в Китае содержит лишь небрежные заметки. Там нет ничего достой­ного чтения при дворе. Дневник содержит только географические названия и расстояния между пунктами, но там ничего нет об условиях, в которых живет население, или о делах страны... Отны­не ведомству вменяется в обязанность давать каждому посольству наказ интересоваться, процветает или бедствует народ, что пре­обладает в стране — стихийные бедствия или благополучие»[19].

В 1838 г. хроника вновь отмечает понижение послов в чинах за плохую работу во время поездки в Китай[20].

Было, впрочем, и так, что сами послы ставили перед импера­тором вопрос о связи работы миссий с престижем страны. В 1840г. ученые Данг Куок Ланг и Ву Фам Кхай обратились к Минь Мангу с просьбой изменить порядок снаряжения посольств в Ки­тай. В частности, они обращали внимание императора на то, что «издавна и теперь посольства в Китай обычно везут с собой то­вары для обмена на товары Китая... Наша страна просвещенная, пользуется уважением Цинов,— говорили послы.— Если во время исполнения посольских обязанностей менять товары, есть опасность, что многие не поймут, будут за это презирать. Просим от­ныне разрешить посольствам в Китай делать там покупки на се­ребро, а товары брать с собой, лишь необходимые в пути»[21].

Минь Манг отверг эту просьбу Данг Куок Ланга и Ву Фам Кхая как «несостоятельную». Он считал, что торговые операции, которые совершали вьетнамские посольства в Китае, не причиня­ют ущерба престижу страны, во-первых, потому, что обмен совер­шается обеими сторонами на взаимовыгодной основе и драгоцен­ными товарами (корица, кардамон, ласточкины гнезда — с вьет­намской стороны, женьшень, различные лекарства и книги — с китайской стороны) — и то и другое главным образом для нужд обоих дворов. Это ни в коем случае не может быть похоже на то, как купцы торгуют на рынках различными товарами, извлекая из этого выгоду. Издавна сложился такой обычай, какой от этого вред государственному престижу? — говорил Минь Манг[22].

Прием китайских послов, которые везли инвеституру новому правителю, стоил вьетнамской казне очень дорого. Поэтому Зя Лонг в начале своего правления вообще хотел перенести место приема на границу.

Впоследствии же расходы резко возросли в связи с решением Ты Дыка в 1848 г. перенести место встречи с китайскими послами для совершения обряда вручения инвеституры из Ханоя в столи­цу Хюэ. Решение это мотивировалось, во-первых, необходимостью привести совершение этой церемонии в соответствие с традицией, по которой она всегда совершалась в столице, а не просто в глав­ном городе провинции, которым при Нгуенах стал Ханой. Во-вто­рых, согласие китайской стороны ехать до столицы Ты Дык и его oкружение рассматривали как признание роста могущества стра­ны и ее престижа[23].

Инвеститура, дарованная сыном Неба — китайским императо­ром, придавала, по представлениям Ты Дыка, дополнительную си­лу власти Нгуенов в глазах собственного народа и соседних госу­дарств. Вот почему, не считаясь с огромными расходами, при нем везли китайских послов через всю страну, делая бесчисленное множество неоправданных остановок, превращая эту церемонию в поистине всенародное зрелище[24].

Наряду со стремлением заимствовать опыт по преимуществу средневекового Китая минской эпохи династии Нгуенов был при­сущ скептицизм относительно всего маньчжурского. Минь Манг, в частности, не упускал случая выступить с прямой или косвен­ной критикой «варварской маньчжурской династии», которая ста­ла «перевоспитывать цивилизованных китайцев». При дворе Минь Манга господствовало мнение о цинском Китае как о стране вар­варской[25]. Постоянно обращаясь к китайскому опыту, Нгуены в то же время официально заявляли о своем «особом» государствен­ном устройстве, отличном от цинского. «Наша династия имеет свой строй, отличный от того, который предусмотрен цинским сво­дом законов»,— утверждал Минь Манг в 1832 г.[26].

Все монархи династии Нгуен старались не допустить ущемле­ния престижа своего государства. Это находило отражение во вьетнамской дипломатии, когда дело касалось соблюдения прото­кола.

Так, в 1840 г. Минь Манг выразил свое неудовольствие нару­шением этикета, допущенным китайской стороной при приеме ино­земных послов: «В прошлом (1839-м) году ведомство церемоний страны Цин допустило ошибку в протоколе. Не может быть та­кого, чтобы послы нашей страны располагались после послов из Кореи, Луангпрабанга, Сиама, Рюкю. Корея — цивилизованная страна и вне обсуждения. А что касается Луангпрабанга, то это наш данник, Сиам и Рюкю — варварские страны, а наших послов поставили ниже их послов. Если они опять так будут располагать послов, то лучше отказаться от аудиенции и подвергнуться нака­занию, чем стоять ниже тех стран»[27].

В 1841 г. возглавлявший миссию в Китай ученый Ли Ван Фык обнаружил, что его резиденция в Пекине названа оскорбительно «Гостиница для вьетнамских варваров». Приказав своим сопро­вождающим уничтожить эту иероглифическую надпись, Ли Ван Фык экспромтом сочинил короткую поэму «О выдающихся варва­рах» («Вьен зи луан»), которую презентовал императору Даогуану: в поэме в самых изысканных выражениях Ли Ван Фык дал понять, что вьетнамская элита — не варвары, а самые рафиниро­ванные конфуцианцы.

В 1838 г. Минь Манг, полагая, что настало время утвердить суверенитет вьетнамского двора, отказался от прежнего названия страны, заменив его, уже без согласования с Китаем, «а Дайнам («великий юг»)[28]. В 1847 г. официальные китайские документы были возвращены по приказу императора, поскольку страна была названа «Аннам»[29].

Забота династии Нгуенов о престиже и суверенитете государ­ства не ограничивалась только протокольными моментами. С пер­вых дней своего пребывания у власти ей пришлось вести длитель­ную и упорную борьбу за неприкосновенность вьетнамских границ и целостность территории с цинским двором и провинциальными властями Китая.

Провозгласив принцип, что «хорошая политика начинается с границы», Нгуены много внимания уделяли этому вопросу. «Сна­чала надо укрепить границу, лишь тогда можно расстаться с опа­сениями»,— говорилось в одном из указов императора в 1812 г.[30].

Одной из первых мер пришедших к власти Нгуенов было вос­становление пограничных застав на вьетнамо-китайской границе, которые перестали функционировать в предшествующий период смут и междоусобиц. В числе первых дел пришедшей к власти династии было составление в 1806 г. национальной географии «Ньят тхонг зи диа тьи» (автор Ле Куанг Динь) с полным опи­санием границ объединенного государства[31].

Уже с первых дней правления династия Нгуенов столкнулась с осложнениями на вьетнамо-китайской границе в провинции Хынгхоа (уезд Тьеутан), где вопрос о разграничении был запутан многократным переходом отдельных участков территории от од­ной страны к другой.

Зя Лонг, занятый решением внутренних проблем, заинтересо­ванный в сохранении добрососедских отношений с Китаем и не желающий в то же время идти на уступки, уклонился от попыток внести ясность в этот вопрос.

Он возник вновь почти 30 лет спустя, вылившись в довольно крупный конфликт в донге Фонгтху (административная единица, входившая в упомянутый выше уезд Тьеутан провинции Хынг­хоа). Население этого донга продолжало все это время выплачи­вать китайским пограничным властям налог в размере 220 лангов серебра ежегодно[32].

Воспользовавшись этим обстоятельством как предлогом, мест­ная китайская администрация в провинции Юньнань переправила в 1831 г. через границу с Вьетнамом отряд в 600 человек и потре­бовала отдать донг Фонгтху, утверждая, что это китайская земля под названием Мэнчай[33].

В отличие от своего отца, Зя Лонга, Минь Манг занял твердую позицию. Он приказал передвинуть в провинцию Хынгхоа столич­ные войска численностью 1 тыс. человек и боевых слонов. Эти силы вместе с войсками провинции Хынгхоа (300 человек и пять слонов) должны были оборонять уезд Тьеутан. Одновременно командованию противника было направлено письмо, отвергавшее китайские притязания.

Через несколько дней китайский отряд подошел к посту Фонг­тху; начальник гарнизона Тю Динь Тхонг сдал пост и отступил в донг Биньлы. Минь Манг послал новое подкрепление в 200 сол­дат и два слона.

Вскоре китайский отряд был вынужден оставить пост, а ки­тайское командование направило гонца с предложением устано­вить перемирие[34].

Вместе с тем Минь Манг, удовлетворившись отводом китай­ских войск и не желая обострять отношения с Китаем, приказал вернуть китайцам оружие, брошенное при отступлении, и отвел свои войска от границы. Однако Минь Манг придавал большое значение исходу этого конфликта, связывая престиж страны и спо­собность оборонять ее границы в одно целое[35].

«Преступников, конечно, ловить нужно (это был официальный повод для агрессии.— Ред.). Однако граница юга и севера чет­кая, зачем же ее вот так нарушать? Если считать, что это дело маленькое и промолчать, то как же защищать границу?» — гово­рил Минь Манг. Минь Манг затем распорядился, чтобы властей Юньнани предупредили впредь границу не нарушать, а ставить вьетнамские пограничные власти в известность о перебежчиках, поимку которых вьетнамская сторона брала на себя[36].

Столь же определенную позицию занимал и Тхиеу Чи в 1843г. по поводу незаконного перехода китайскими отрядами границы в целях поимки на территории Вьетнама преступников, бежавших из Китая. Китайские военнослужащие были выдворены за преде­лы страны[37].

В 1851 г. вспыхнул конфликт на вьетнамо-китайской границе, в районе Биньзи провинции Туенкуанг.

Власти китайской области Кхайхуа вместе с населением пере­шли границу провинции Туенкуанг, объявив пограничную вьетнам­скую зону китайской землей и требуя разбирательства этого во­проса и размежевания земель.

Одновременно пришлое китайское население начало строить дома, возводить кирпичные заборы, организовывать хутора, вы­гоняя с помощью оружия местное население.

Весной 1852 г. Ты Дык послал большой вооруженный отряд; для расследования обстоятельства дела во главе с Нгуи Кхак Туаном, при появлении которого китайцы обратились в бегство.

Китайские дома были разобраны, а на самой границе, у горы Дайлинь, был установлен столб с надписью, из которой следова­ло, что вьетнамское население пограничной зоны не захватывало китайских земель, давно живет на этой территории, обрабатывает землю и граница здесь четкая.

Населению на вьетнамской земле было разъяснено, что в слу­чае повторного применения китайцами силы надо ответить тем же и немедленно сообщить в провинцию[38].

Нгуены тщательно следили за содержанием в порядке тех по­граничных знаков, которые в разные времена были установлены совместно с китайскими властями.

Тхиеу Чи в 1843 г. не разрешил вьетнамским властям в Туен-куанге заменить разрушенную каменную стелу, установленную в 1728 г. вьетнамо-китайской комиссией у р. Дотю в качестве по­граничного знака. Он предложил отремонтировать ее, как в 1832г. сделал Минь Манг.

Новая стела с перенесенным на нее старым текстом, как, вероятно, считали Нгуены, не будет иметь для китайской стороны законной силы[39].

В дальнейшем, в 50-х годах, пограничные конфликты, вызы­вавшиеся попытками китайцев осваивать отдельные участки вьет­намской территории, продолжали повторяться. Как правило, они разрешались, не оказывая заметного влияния на взаимоотношения между Цинами и Нгуенами.

У вьетнамских феодальных властей с давних пор было четкое лредставление о территориальных водах и об узаконенном раз­граничении морских пространств с Китаем. Вьетнамская сторона в этом вопросе занимала твердую позицию и не допускала нару­шения своих морских рубежей со стороны Китая.

В течение веков сложилась традиция совместной борьбы вьет­намских и китайских властей с морскими пиратами, которые не только грабили торговые суда в море, но и совершали опустоши­тельные набеги на прибрежные территории. При этом каждая сто­рона ловила пиратов в своих водах и на своей территории, выда­вая по требованию одной из сторон пойманных лиц, которые объ­являлись ею вне закона.

Однако при погоне за пиратскими судами пограничники часто нарушали границы; иногда это оставалось незамеченным, но, как правило, вызывало недовольство соответствующей стороны.

Об этом свидетельствует, в частности, эпизод, который произо­шел в 1832 г. на границе китайской провинции Гуандун и вьет­намской Куангиен в морской ее части.

В 1832 г. местные власти Гуандуна предложили вьетнамским пограничным чиновникам в провинции Куангиен разрешить китай­ским судам пересекать границу при преследовании пиратов. Для этого предлагалось обеспечить эти суда специальными документами. Это предложение вызвало резкое возражение вьетнамского двора. Минь Манг по этому поводу высказался следующим обра­зом: «Морская часть нашей страны хотя и соприкасается с домом Цин, но ее границы уже четко определены, почему снова говорят, чтобы их не различать?

Если же говорить о борьбе с пиратами, то ведь, если обе сто­роны посылают военные суда в свои территориальные воды для их поимки, куда же еще бежать пиратам? Зачем же при этом до­ходить до нарушения границ?»[40] Местным властям в Ваннине было отдано распоряжение ответить китайской стороне отрицательно. При этом местные власти получили строгое внушение по таким обыденным делам не беспокоить двор и не затягивать время, а реагировать непосредственно и, разумеется, отрицательно, «ибо,— говорилось в указе,— нет никаких оснований идти навстречу их просьбе»[41].

Когда в 1833 г. 60 китайских рыболовных судов вошли во вьетнамские территориальные воды в районе Вандона, в провинции Куангиен, Минь Манг через соответствующее ведомство направил официальное письмо генерал-губернатору Гуанси и Гуандуна, тре­буя вернуть суда в Китай, «чтобы избежать инцидента»[42]. В свя­зи с пиратским морским разбоем в 30-е годы XIX в. с особой ост­ротой встал вопрос о контроле над прибрежными островами и более отдаленными архипелагами, которые служили прибежищем пиратам[43].

Из хроники «Дай Нам Тхык Люк» следует вывод, что вьетнам­ская феодальная власть включала многие прибрежные острова, а также Парасельский архипелаг (Хоангша) и архипелаг Спратли (Чыонгша) в состав территории вьетнамского государства.

В 1836 г. ведомство общественных работ докладывало импера­тору: «Морская граница нашей страны обозначена островом Хоангша, который имеет важное стратегическое значение. В прош­лом мы посылали [людей] для производства картографических ра­бот, но, так как остров большой, удалось зарисовать лишь одно место, и то неясно.

Надо ежегодно посылать людей для разведки морских пу­тей»[44].

Ведомство общественных работ предлагало далее ежегодно по­сылать на острова экспедиции на нескольких судах, в том числе военных, для обследования — независимо от их размеров — ост­ровов, отмелей и т. д.

В том же году на Хоангша было послано военное судно во главе с капитаном Фам Хыу Нятом. Эта экспедиция установила на острове 10 деревянных пятиметровых стел с надписями, удо­стоверяющими, что на 17-м году правления Минь Манга (1836 г.) военно-морской дозорный отряд, возглавляемый Фам Хыу Нятом, в исполнение приказа прибыл в это место и оставил памятные знаки[45].

В 1838 г. снова была организована экспедиция на Хоангша с заданием выполнить картографические работы[46].

Вьетнам и Сиам

Вьетнамо-сиамские отношения в период борьбы дома Нгуенов за власть и в первые годы правления Зя Лонга (до 1810 г.) отли­чались дружественным характером. В Сиаме Нгуен Ань находил убежище, накапливая силы для борьбы с Тэйшонами. Сиамские войска участвовали в сражениях с Тэйшонами за Нгеан, так как сиамские феодалы опасались, что в случае победы Тэйшоны не остановятся перед завоеванием Сиама. Сиамский двор и Нгуен Ань постоянно обменивались посольствами с дарами. Подчеркивая свои добрососедские отношения с Сиамом, Нгуен Ань отказал Бирманскому королевству Ава в 1789 г. в просьбе помочь войска­ми в его войне с Сиамом. О готовящемся нападении Нгуен Ань дал знать в Сиам.

Сиам в 1794 г., демонстрируя союзническую лояльность Нгуен Аню, не пошел на сближение с Тэйшонами, оставив без внимания миссию сына вождя Тэйшонов Нгуен Хюе — Нгуен Куанг Тоана, приславшего в Сиам богатые дары в надежде привлечь Сиам на свою сторону. Сиам, в свою очередь, обращался за помощью к Нгуен Аню в борьбе против Бирмы в 1798 г. и получил ее[47].

В голодные для Сиама 1789 и 1793 гг. Нгуен Ань по просьбе сиамских властей отправлял в Сиам зерно. Из Сиама Нгуен Аню не раз присылали слонов и боевые суда.

Нгуен Ань постоянно держал Сиам в курсе всех своих военных действий против Тэйшонов. Одержав победу в 1799 г. и оконча­тельно разбив Тэйшонов в 1802 г., Нгуен Ань прежде всего на­правил гонцов с этой вестью в Сиам, лаосские княжества и Кам­боджу, откуда последовали ответные миссии с поздравлениями.

Однако, после того как Нгуен Ань подчинил себе всю страну, отношения с Сиамом вступили в новый этап, характеризовавшийся нарастанием противоречий между странами. Основная причина их коренилась в отношении обеих сторон к лаосским княжествам и Камбодже. И Сиам и Вьетнам претендовали на влияние в этих странах. Особенно явственно это соперничество проявлялось в отношении Камбоджи, где Вьетнам добивался для себя домини­рующего положения, оставляя за Сиамом место «второго сувере­на». Что касается лаосских княжеств, то чаще всего они, особенно Луангпрабанг, находились под преимущественным контролем Сиа­ма, что в немалой степени объяснялось их этническим и языко­вым родством и сходством культур.

В связи со сказанным выше существо отношений между Вьет­намом и Сиамом отражено в разделах, касающихся политики до­ма Нгуенов в других государствах Индокитайского полуострова — во Вьентьяне, Луангпрабанге и Камбодже.

К тому времени, когда во Вьетнаме к власти пришла династия Нгуенов, на среднем Меконге существовало несколько княжеств, где шла постоянная междоусобная борьба, плодами которой ста­рался воспользоваться Сиам. В 1778 г. Сиам предпринял поход и установил суверенитет над Вьентьяном, по своему усмотрению на­значая и смещая его правителей[48].

Тяготившийся сиамским засильем, Вьентьян искал дополни­тельную опору в лице вьетнамского государства.

Начало контактов правителей этой страны с Зя Лонгом относится к 70-м годам XVIII в., когда Вьентьян вместе с Сиамом оказывал Нгуен Аню поддержку в борьбе с Тэйшонами.

Провозгласив Тэйшонов своим врагом, король Вьентьяна Тяо Лну мобилизовал всю свою армию на борьбу с ним. Участие Вьентьяна в битвах за Нгеан 1799—1800 гг. было таким значи­тельным, что Нгуен Ань в знак благодарности отдал Вьентьяну земли княжества Чаннинь, которое в прошлом находилось под контролем лаосских феодалов. Во главе Чанниня встал выходец из вьентьянского княжеского рода Тяо Ной.

Этот жест послужил основой для восстановления и налажива­ния дипломатических отношений.

Король Вьентьяна Тяо Ану, получивший инвеституру от Сиама в 1804 г., тем не менее стремился поддерживать отношения с Вьетнамом. В 1805 г. был установлен порядок и состав дани из Вьентьяна во Вьетнам[49]. В 1809 г. отношения между странами несколько омрачились в связи с тем, что Вьентьян выступил с тре­бованием вернуть ему жителей Чанниня, бежавших в 1803 г. в Нгеан и осевших там. На эту просьбу Зя Лонг ответил отказом, ссылаясь  на давность  проживания  населения,  которое Зя  Лонг уже считал вьетнамским.

Вместе с тем Зя Лонг напомнил Вьентьяну о его вассальном статусе и потребовал присылки дани, с которой Вьентьян явно медлил в этом году. С тех пор дань присылалась регулярно, с промежутками не более трех лет[50]. Дань 1811 г. сопровождалась присылкой беглых вьетнамских солдат. Последнее обстоятельство побудило Зя Лонга вновь подчеркнуть роль Вьентьяна как «настоящего заслона для Вьетнама в районе верхнего плато»[51]. Первые годы правления Минь Манга не внесли ничего нового во взаимоотношения стран, но были отмечены мелкими конфлик­тами по поводу принадлежности приграничного населения.

В 1821 —1822 гг. предметом переписки между Минь Мангом и королем Вьентьяна стало незаконное обложение налогами в пользу Вьентьяна вьетнамского населения, проживавшего на при­граничной с Вьентьяном территории — в донге Донгзинь, а также племен в округе Камло. В письме Минь Манга, выдержанном в строгих тонах, указывалось на недопустимость «нарушать грани­цу и облагать налогами вьетнамские земли, а также земли васса­лов Вьетнама, каковым в течение 200 лет является население Камло». По-видимому, конфликт разрешился в пользу Вьетнама, поскольку в 1824 г., когда из Вьентьяна пришла очередная дань, хронисты, зафиксировав этот факт, обошли молчанием предшест­вующий ей казус на границе. Дальнейшие события выявили при­чины, по которым Тяо Ану активно поддерживал добрососедские отношения с Вьетнамом.

В 1827 г. началась война Вьентьяна с Сиамом[52]. Поводом для войны послужило убийство внука вьентьянского короля одной из жен сиамского монарха, боровшейся за сиамский престол. Что касается реальной причины, то король Ану, при котором Вьен­тьян значительно окреп, ставил своей целью разбить Сиам, разом покончив с угрозой независимости своей страны. В успехе этого начинания Ану убеждала его уверенность в слабости Сиама, так как основные силы он сосредоточивал против своего главного про­тивника — Бирмы. Выбранный для нападения на Сиам момент был удачен, с точки зрения Ану, еще и потому, что к этому времени обозначились осложнения и в англо-сиамских отноше­ниях.

Первые месяцы кампании принесли Ану значительные успехи, и его армия была уже на подступах к Бангкоку, но в дальнейших сражениях он потерпел жестокое поражение и вынужден был от­ступить и искать помощи у Вьетнама[53]. Вьетнамская армия в Нгеане была приведена в готовность. Вьетнамские сановники на­стаивали на решительных действиях, но последнее слово остава­лось за Минь Мангом, который придерживался выжидательной тактики.

Между тем сиамская армия захватила столицу Вьентьяна — г. Вьентьян и двинулась к Лакхоан, который населяли племена, считавшиеся подданными Вьетнама. Король бежал из страны. По распоряжению Минь Манга сиамскому военачальнику было-послано письмо с предложением отвести войска. Вскоре стало известно, что Сиам отвел свои войска, оставив лишь небольшой отряд в несколько сот человек для охраны брата короля — Ан Махата — во вьентьянской столице. Одновременно король был уве­домлен братом, что он «прощен Сиамом» и приглашается возвра­титься на родину.

Война Вьентьяна с Сиамом поставила в трудное положение правителя Чанниня Тяо Ноя. Теснимый Луангпрабангом, союзни­ком Сиама, Тяо Ной был вынужден обратиться за помощью к Минь Мангу.

Возможность получить, не потеряв ни одного солдата, страте­гически важные земли была встречена при дворе Минь Манга с воодушевлением. «Включение Чанниня раздвигает границы стра­ны, и одновременно создается мощный заслон — этот случай нель­зя упустить»,— говорил Минь Манг.

Однако радость от неожиданных и бескровных приобретений омрачалась и здесь неопределенностью отношений с Сиамом. По неписаному правилу оба суверена, в прошлом предпринимая какие-либо действия в отношении Вьентьяна, ставили друг друга в известность. То обстоятельство, что Сиам на этот раз ис­пользовал армию против Вьентьяна, не поставив в известность Вьетнам, расценивалось при дворе Нгуенов как удар по пре­стижу страны.

Было решено отвезти Ана на родину в сопровождении вьет­намского эскорта, одновременно расположиться военным лагерем в Чаннине (3 тыс. солдат и 20 боевых слонов) и отправить по­сольство в Сиам с пожеланием «бросить старую ссору с Вьентья­ном».

Оказывая покровительство Ану, которого Минь Манг хотел бы видеть на престоле во Вьентьяне, и способствуя его возвращению на родину, Минь Манг проявлял осторожность. Он опасался из­лишней прямолинейностью вызвать нежелательную реакцию Сиа­ма. В силу этого поддержка, которую он оказывал Ану, была непоследовательной. Доставив Ану на родину, вьетнамский отряд сразу же вернулся во Вьетнам. На просьбу Ану прислать вьет­намскую армию Минь Манг ответил отказом.

Ход событий привел к возобновлению военных действий между Сиамом и Вьентьяном в сентябре 1828 г. Сиамские войска заня­ли столицу Вьентьяна. Ану и вся королевская семья вновь были вынуждены бежать[54].

В январе 1829 г. Ану и его семья были пойманы и взяты в плен, где Ану умер. Столица Вьентьяна была разрушена, а насе­ление вывезено в Сиам. Вьентьян, где в последующие годы было проведено новое административное деление, фактически был ин­тегрирован в состав сиамского королевства, занимая статус полу­вассала, полупровинции[55].

Отношения Сиама с Вьетнамом в это время были двойствен­ными. Внешне, принимая вьетнамские посольские миссии, сиам­ский король Рама III демонстрировал дружеские чувства и гово­рил о необходимости поддержания нормальных отношений. В то же время сиамская армия совершала неоднократные вторжения на вьетнамскую территорию Камло якобы в поисках людей, бе­жавших из Вьентьяна. Вторжения сопровождались мародерством и тяжелыми поборами с населения.

До прямого сиамско-вьетнамского конфликта на этот раз не дошло. Когда вьетнамские войска вошли на территорию Камло, там сиамцев уже не было. Не желая обострять ситуацию на гра­нице с Вьентьяном, Минь Манг приказал местным властям проследить за тем, чтобы в пределах Камло не осталось ни одного человека из пришлого тайского племени мук-да-хан[56].

В 1829 г. Минь Манг предпринял попытку урегулировать от­ношения с Сиамом. В послании, направленном с миссией в Банг­кок, проводилась мысль о том, что «малые вассальные страны не могут испортить отношений двух великих стран, которые в те­чение 40 лет были добрыми соседями». Вместе с тем Минь Манг отстаивал право Вьетнама оказывать помощь «общему вассалу, попавшему в беду и оставшемуся без поддержки... Мы так поступили по справедливости, а не потому, что жаждали новых земель и населения», — говорилось в послании[57].

Сиаму высказывался упрек, что тот нарушил традиции, пред­приняв военные акции против «общего вассала», не уведомив вьетнамский двор об этом.

Если по поводу Вьентьяна тон письма был сдержанный, уступ­чивый и, по сути дела, предполагал возможность компромисса, то в отношении дел, непосредственно касающихся Вьетнама и затрагивающих его престиж, тон Минь Манга был откровенно ультимативный. Письмо резко осуждало Сиам за вторжение на территорию Камло... «которая с самого начала входит в карту Вьетнама и к Сиаму не имеет никакого отношения».

Такой же твердой была позиция Вьетнама на переговорах с послом из Сиама, прибывшим в Хюэ в 1829 г.

Между тем в Чаннине развертывались события, которые внесли новые серьезные осложнения во вьетнамо-сиамские отношения.

Тяо Ной в Чаннине стал налаживать связи с Сиамом. Самой значительной его акцией в этом плане была выдача Сиаму Ану, который бежал из столицы, павшей под ударами сиамской армии. Тяо Ной взял в плен и выдал Ану Сиаму.

Минь Манг во всей этой истории видел не только вероломство Тяо Ноя. Его беспокоила судьба только что присоединенного Чанниня. Придворные советовали Минь Мангу принять срочные и чрезвычайные меры. Минь Манг приказал управление Чаннинем передать столичному военачальнику Та Куанг Кы. Тяо Ной был вызваи в Нгеан и после суда казнен.

Тем временем летом 1830 г. Сиам отправил послов с письмом от короля Рамы III и дарами. Сиам, по сути дела, отвергал все условия, на которых Минь Манг собирался строить с ним отноше­ния. Сиам недвусмысленно оставил за собой исключительное пра­во выбора короля Вьентьяна, игнорируя притязания Вьетнама на общего данника.

Не исключая теперь возможности войны с Сиамом из-за Вьен­тьяна, Минь Манг стал искать союзников среди своих ближай­ших соседей. Поскольку Вьентьян после смерти Ану полностью подпал под контроль Сиама, Минь Манг стал присматриваться к другому лаосскому княжеству — Луангпрабангу, с которым у Вьетнама были достаточно сложные отношения.

Луангпрабанг находился на значительно более низком уровне развития, нежели феодальный Вьетнам XIX в.

Луангпрабанг представлял интерес для Вьетнама больше всего с точки зрения стратегической: будучи на юге и западе соседом Сиама, а на востоке — Чанниня, он был как бы сквозным кори­дором, которым в случае войны могли пользоваться Вьетнам или Сиам в зависимости от позиции Луангпрабанга.

В первые годы правления Нгуенов Вьетнам и Луангпрабанг вообще не имели отношений. Правда, в 1803 г. от правящего коро­ля Тяо Са Виня (Анурут) прибыл представитель с письмом. В 1823 г. Луангпрабанг прислал дань и письмо от короля Манта Турата, где выражалась готовность быть вассалом Вьетнама.

Во Вьетнаме миссия из Луангпрабанга была принята Минь Мангом. Ведомство обрядов установило сроки (раз в три года), состав дани и численность даннической миссии[58]. Но «дань» при­была лишь в 1828 г., ее задержку послы объяснили «многочис­ленными трудностями в стране». При дворе Минь Манга хорошо понимали, что это за трудности: Луангпрабанг участвовал в вой­не с Вьентьяном на стороне Сиама. Нгуенам было чрезвычайно важно в этой обстановке если не привлечь на свою сторону, то„ во всяком случае, нейтрализовать Луангпрабанг. Это было тем бо­лее важно, что присоединение Чанниня к Вьетнаму делало Луанг­прабанг его непосредственным соседом.

Источники отметили целую серию доброжелательных жестов со стороны Вьетнама в эти годы: в 1829 г. отменили очередную дань из Луангпрабанга по причине «далекого расстояния» и пере­несли ее на 1830 г., когда все «вассалы» приглашались в столицу по случаю празднования 40-летия Минь Манга. В этом же году было решено, что во время торжественных приемов послы из Луангпрабанга должны занимать более почетное место, чем послы из Камбоджи. Объяснялось это тем, что у Луангпрабанга есть инвеститура от китайского императора. По случаю 40-летия Минь Манга Луангпрабанг получил щедрые дары. В том же, 1829 г. Минь Манг пресек инициативу ведомства обрядов и властей Нгеана, которые настаивали на возвращении из Луангпрабанга ушедшей туда группы населения Чанниня.

Минь Манг доказывал, что надо проявить великодушие к стра­не, которая, «не опасаясь реакции Сиама, издалека шлет дань и объявляет себя вассалом»[59]. Более того, в 1831 г. Минь Манг пошел навстречу просьбе короля Луангпрабанга и разрешил не­которым этническим группам вернуться из Чанниня в Луангпра­банг.

В 1833 г., когда данническая миссия из Луангпрабанга снова поставила вопрос о том, чтобы разрешить этнической группе мыонг-кай остаться в Луангпрабанге, Минь Манг, верный своей тактике «ласкания» Луангпрабанга, решил это дело в его пользу[60].

Как показали дальнейшие события, эти акции не достигли сво­ей цели.

Вьетнамо-сиамские отношения, и без того напряженные из-за трений вокруг Вьентьяна и усугубленные проблемой новых зе­мель, отошедших к Вьетнаму на западе, обостряются до предела, когда Ле Ван Кхой, восставший против династии Нгуенов, обра­щается к Сиаму за помощью.

Вторжение 100 боевых сиамских судов в декабре 1833 г. в воды провинции Хатиен не оставило сомнений в намерениях сиамцев, которых с этого момента во Вьетнаме квалифицируют как «врагов».

Против Вьетнама были брошены четыре армии и сиамский флот.

В войне, которая закончилась победой Вьетнама в 1834 г., Луангпрабанг участвовал на стороне Сиама. Король Луангпра­банга предоставил свою территорию для прохода сиамских войск[61] и двинул 10-тысячную армию в Хынгхоа, требуя присоединения вьетнамских земель к Луангпрабангу.

Поражение Сиама в войне свело на нет и военную активность Луангпрабанга. В мае 1834 г. армия Луангпрабанга покинула вьетнамскую территорию.

В 1835 г. отдельные вылазки сиамских войск против Вьетнама все еще продолжались, но ни одна из них не принесла Сиаму ус­пеха. Не увенчался успехом и поход армии Луангпрабанга на Ниньбьен в 1837 г.[62].

В 1838 г. Луангпрабанг прислал во Вьетнам послов с письмом, предлагая восстановить «прежние отношения». Однако к просьбе Луангпрабанга при вьетнамском дворе отнеслись с недоверием. Послам было предложено вернуться на родину.

Пришедший к власти новый король, Сука Сеум, стал ориенти­роваться исключительно на Сиам, сиамский гарнизон продолжал оставаться в столице Луангпрабанга. Усилились набеги вооружен­ных отрядов из Луангпрабанга на соседние с ним вьетнамские земли. Особенно частыми эти разорительные набеги были в конце 40-х годов в тяу Ниньбьен в Хынгхоа. В 1851 г. к Луангпрабангу отошли земли Чанниня[63]. Такое положение сохранялось до прихода французских колонизаторов.

С приходом Зя Лонга к власти восстанавливаются и налажи­ваются связи между Вьетнамом и Камбоджей. К этому времени сложился порядок, по которому Камбоджа раз в три-четыре года присылала в Хюэ дань, оставаясь, как и Вьетнам по отношению к Китаю, фактически независимой. Зя Лонг этот порядок воспри­нял и продолжал еще задолго до победы над Тэйшонами (1779 г.)[64].

Первые даннические миссии из Камбоджи после прихода Зя Лонга к власти датируются вьетнамскими хрониками 1803 и 1806 гг.[65]. Первая инвеститура и серебряная печать были выданы императором Зя Лонгом камбоджийскому королю Анг Тяну II в 1807 г. Интересно отметить, что государственная печать, полу­ченная камбоджийским правителем, по своему виду была похожа на печать, полученную Зя Лонгом от цинского императора. Буду­чи символом подчинения малого государства более крупному и сильному, позолоченная серебряная печать имела каменную руч­ку в форме верблюда со склоненной головой[66].

Промежуточное положение между Вьетнамом и Сиамом, кото­рое занимала Камбоджа, во многом определяло и ее политику в отношении этих двух стран. Различные враждующие фракции гос­подствовавшей феодальной верхушки ориентировались в разное время то на Вьетнам, то на Сиам.

К началу XIX в. и Камбоджа и Вьетнам были заинтересованы в укреплении отношений. В частности, новая, еще не окрепшая; династия Нгуенов рассчитывала превратить Камбоджу в буфер между территориями Вьетнама и Сиама.

Вместе с тем двор Камбоджи и король Анг Тян II стремились опереться на поддержку Вьетнама против Сиама, угрожавшего Камбодже полной или частичной аннексией ее территории.

Уже в 1810 г. по просьбе Анг Тяна II на помощь Камбодже против угрозы со стороны Сиама был послан отряд войск во гла­ве с крупными военачальниками Ле Ван Фонгом, Нгуен Ван Чи и Нгуен Ван Зямом, который тремя колоннами двинулся к грани­це с Камбоджей[67].

Это была скорее превентивная акция со стороны Вьетнама. В указе императора Зя Лонга говорилось: «Сиамцы узнают, что подошла наша армия, и не осмелятся ничего предпринять. Кам­боджа сможет избежать войны».

Одновременно губернатор Зядиня Нгуен Ван Нян был послан в Пномпень[68].

Присутствие вьетнамской армии в Камбодже действительно оказало воздействие на Сиам, который не решился на вторжение. Начались переговоры между Вьетнамом и Сиамом, окончившие­ся тем, что обе стороны отвели войска[69].

Положение в самой Камбодже к тому времени было неспокой­ным: обострились отношения между Анг Тяном II и его двумя братьями, которые получили от Сиама статус соответственно вто­рого и третьего королей. Один из них потребовал от Анг Тяна II часть территории под свое управление и обратился к Сиаму за по­мощью[70].

Под предлогом оказания поддержки братьям короля Сиам в 1812 г. ввел войска в Камбоджу и захватил столицу Пномпень. Анг Тян II бежал в Зядинь[71]. Здесь, в южной части Вьетнама» губернатором которой к этому времени был назначен Ле Ван Зюет, была начата подготовка к войне с Сиамом[72].

Между тем Сиам, занятый войной с Бирмой, не пошел на конфликт с Вьетнамом и сам поставил вопрос о возвращении короля Анг Тяна II на родину[73]. Весной 1813 г. камбоджийский король в сопровождении эскорта вьетнамских войск во главе с Ле Ван Зюетом вернулся в свою столицу.

В плане вьетнамо-сиамского соперничества за влияние в этой стране события 1810—1813 гг. были несомненным политическим успехом Вьетнама. Однако Сиам, не терявший надежды на ре­ванш, продолжал давать убежище младшим братьям камбоджийского короля[74].

Отозвав армию Ле Ван Зюета из Камбоджи, Зя Лонг летом 1813 г. назначил военачальника Нгуен Ван Тхуи «чиновни­ком-покровителем» Камбоджи, под началом которого был вооруженный гарнизон в 1 тыс. человек. Основная задача «чи­новника-покровителя» состояла в «обеспечении спокойствия на границе»[75].

«Чиновники-покровители», как предписывали указы Зя Лонга, не должны были вмешиваться во внутренние дела Камбоджи. Когда Нгуен Ван Тхуи и его помощник Чэн Конг Дан допустили в своих действиях произвол, чем «вызвали тревогу короля Кам­боджи и народа», «чиновникам-покровителям» было указано, что главное их назначение сохранить Камбоджу в целостности, а не править ею[76].

Таким образом, при Зя Лонге политика Нгуенов была направ­лена на сохранение камбоджийской государственности, хотя и под контролем Вьетнама. Помимо всего прочего такая политика невме­шательства во внутренние дела была мотивирована желанием не провоцировать Сиам, который не смирился с потерей влияния в Камбодже и ждал случая восстановить там свои утраченные по­зиции.

Минь Манг проводил иную политику в отношении Камбоджи. После восстания Ле Ван Кхоя (1833—1836) в южных и централь­ных провинциях Вьетнама и вторжения сиамских войск в его под­держку возникла прямая угроза присоединения Камбоджи к Сиа­му. Это заставляет Нгуенов искать возможности взять эту страну под свой контроль.

В условиях постоянной угрозы со стороны Сиама Вьетнам предпринимает ряд мер, в результате которых Камбоджа теряет самостоятельность и становится частью вьетнамского государства под названием «округ Чэнтэй».

Однако такое положение продолжалось недолго. В условиях стремления кхмерского народа к независимости и при относитель­ном равенстве сил между Вьетнамом и Сиамом положение вьет­намских чиновников в Камбодже не могло быть устойчивым. Не прошло и года, как в «округе Чэнтэй» вспыхнуло восстание. Во главе восстания встал брат бывшего короля Камбоджи Анг Дуонг. Сразу началась затяжная война между Вьетнамом и Сиа­мом. Попытка императора Тхиеу Чи активизировать военные дей­ствия и добиться преимущества, предпринятая им после смерти Минь Манга в 1841 г., не дала результата. Военное счастье коле­балось, не принося победы ни одной из сторон, и война закончи­лась вьетнамо-сиамским договором о выводе войск с территории Камбоджи[77]. Кхмерский король принял инвеституру из Хюэ в 1847 г. вместе с печатью[78]. Одновременно восстанавливался ин­ститут даннических миссий.

В 1848 г. король Камбоджи принял инвеституру и от сиам­ского двора.

В конце 40-х — начале 50-х годов вплоть до французского вторжения отношения между странами продолжали оставаться традиционно-данническими, но чрезвычайно напряженными[79].

Вьетнам и Франция

К тому времени, когда Нгуены стали править во Вьетнаме, вьетнамо-французские дипломатические отношения уже имели свою небольшую историю. Потерпев серию крупных поражений от Тэйшонов, Нгуен Ань (Зя Лонг), отклонив помощь Португалии, пошел на заключение кабального Версальского договора с Фран­цией[80].

Нгуен Ань по этому договору должен был отдать в полную собственность и под абсолютный французский суверенитет тер­риторию большого стратегического значения — о-ва Кулаотям и Пулокондор.

Вместе с тем, обеспечивая режим благоприятствования для се­бя, Франция настаивала в этом договоре на том, чтобы суда дру­гих стран не допускались в порты Вьетнама, если на них не было французского флага и французских документов[81].

Епископ Адранский не жалел сил, чтобы убедить Людови­ка XVI в тех преимуществах, которые таил в себе этот договор для Франции. В числе прочих он указывал прежде всего на воз­можность таким образом остановить продвижение Англии в во­сточных морях. Вьетнамское побережье обеспечено прекрасными естественными бухтами, где можно держать, ремонтировать и да­же строить флот. Епископ, кроме того, гарантировал в случае необходимости возможность набора солдат и матросов из вьетнамского населения[82].

Перспективы, нарисованные епископом Адранским, были весь­ма заманчивы.

Осложнения во французской европейской политике заставили, однако, Францию проявить осторожность и оставить последнее слово за французской администрацией в Индии, как более осве­домленной в этом вопросе.

Губернатор Пондишери де Конвэй, считавший предприятие епископа Адранского авантюрой, которая вызовет резкую реакцию Англии и поставит под угрозу всю восточную политику Франции, отказался сотрудничать с ним.

Начавшаяся в 1789 г. Французская революция вообще сняла с повестки дня вопрос о Версальском договоре, и он остался не­ратифицированным и нереализованным[83].

Между тем Нгуен Ань (Зя Лонг) боролся за власть в стране, опираясь на помощь французских миссионеров и волонтеров-спе­циалистов. Овладев троном, он не выражал намерений продол­жать официальные отношения с Францией и уклонялся от предо­ставления французам каких-либо привилегий. К этому времени, когда была одержана окончательная победа, при дворе Зя Лонга оставалось всего четыре француза — Шеньо, Ваннер, де Форсан и д-р Деспио.

Шеньо и Ваннер, которые дольше всех оставались в Хюэ, вы­полняли функции информаторов французского правительства, в частности герцога Ришелье, о положении во Вьетнаме, и это не могло не тревожить вьетнамские власти. Беспокойство Зя Лонга вызывала и деятельность миссионеров в стране, особенно с тех пор, как обнаружилась склонность миссионеров вмешиваться во внутренние дела.

Этими соображениями определялась изоляционистская в целом позиция Зя Лонга в отношении Франции, что отнюдь не соответ­ствовало намерениям французского правительства, которое не вы­пускало Вьетнам из сферы своих активных внешнеполитических интересов.

Возобновление войны с Англией и неудача в ней помешали Наполеону предпринять конкретные политические акции в этом районе земного шара. Последний раз вопрос о Вьетнаме обсуж­дался Наполеоном в 1815 г., всего за несколько недель до того, как он потерял свою империю[84]. После реставрации Бурбонов во­прос о Вьетнаме и о деятельности миссионеров там снова встал на повестку дня.

Премьер-министра Франции герцога Ришелье привлекала идея возобновления связи с Вьетнамом — возможной базой для торго­вой (и не только) экспансии Франции в Азию. В конце 1817 г. герцог Ришелье направил во Вьетнам с миссией доброй воли фре­гат «Сибелу» под командованием капитана Кергариу[85]. Миссия имела разведывательный характер. Формально капитан Кергариу не имел иных поручений к вьетнамскому двору, кроме как объ­явить о восшествии на французский престол короля Людови­ка XVIII[86].

Однако в действительности в его задачи входила попытка вы­яснить возможность установления отношений с Зя Лонгом. Осно­ванием для этого служило то обстоятельство, что в определенных кругах велись разговоры о якобы антибританских настроениях Зя Лонга, который вел постоянные споры с фирмами Ост-Индской компании о своих долгах. Однако надежды на то, что антипатия Зя Лонга к англичанам толкнет его на более тесный союз с Фран­цией, не оправдались.

Зя Лонг приказал оказать дружеский прием капитану Керга­риу в Дананге, но отказал капитану в аудиенции и не принял по­дарков на том основании, что Кергариу не имел документов, под­тверждавших, что корабль был послан королем Франции.

По решению французского Совета министров Кергариу в сле­дующем году вторично предпринял попытку установить отношения с двором Зя Лонга, но опять потерпел неудачу. В результате его миссии, однако, были уточнены и исправлены карты вьетнамского побережья, сделанные Дайо в 1807 г.[87].

Миссия Кергариу была неудачной, но она не повлияла на на­мерения тех французских купцов, которые уже имели опыт торгов­ли с Вьетнамом и находили ее перспективной.

Было известно, например, что по указу Зя Лонга от 1805 г. французским торговым судам оказывался во Вьетнаме такой же прием, как и китайским. Возвращающееся на родину судно, в частности, снабжалось зерном в количестве 100 кэн на каждого члена команды по твердо установленной цене (3 куана)[88].

Вьетнамская таможенная политика в отношении французских товаров была разумной. Пошлину можно было выплачивать либо деньгами, либо серебром — по желанию иностранных купцов — без каких-либо ограничений[89].

Двухлетний опыт показал, что вьетнамская сторона не только не чинит препятствий торговле, но и способствует ей, если она ве­дется в умеренных размерах и не влечет за собой вмешательства во внутренние дела страны.

В то же время обнаружилось категорическое нежелание вьетнамского двора идти на какие-либо переговоры об учреждении французских сеттльментов на вьетнамской территории.

Франция, однако, не оставляла попыток установления офици­альных отношений с Вьетнамом. Для этого французское правитель­ство решило учредить должность своего представителя в Хюэ в одностороннем порядке. Выбор пал на Шеньо. Осенью 1820 г. Шеньо по решению Людовика XVIII был назначен консулом в Хюэ, представителем при дворе вьетнамского короля и комиссаром короля Франции с полномочиями заключить с Вьетнамом от лица Франции торговый договор, который бы обеспечивал Фран­ции более выгодные по сравнению с другими странами условия[90].

В письме Людовика XVIII, которое Шеньо как комиссар вез королю Вьетнама, содержался косвенный намек и на договор 1787 г. Людовик XVIII писал, что хороший прием, оказанный ко­ролем Вьетнама французским торговцам, свидетельствует о том, что король «сохранил память о старой дружбе, которая существо­вала между суверенами Франции и суверенами Кохинхины»[91].

Это намерение французского правительства было обречено на неудачу с самого начала. Дело не только в смерти Зя Лонга, ко­торый был связан с Шеньо личными отношениями. Двусмысленное положение Шеньо, бывшего на службе у двух государств, за­ставляло вьетнамцев относиться к нему с подозрением. Они никог­да и не признавали его всерьез как представителя Франции и не собирались оказывать ему особого внимания[92]. К тому же предо­ставлять привилегии какой-либо стране вообще не входило в на­мерения Минь Манга. В частности, он не хотел предоставить Франции привилегии из опасения быть вынужденным поступать так же и в отношении Англии, уже вторгшейся в Бирму[93]. Поэто­му в ответном послании Людовику XVIII Минь Манг писал в 1821 г.: «...в нашей стране каждый, кто занимается торговлей... должен подчиняться определенным правилам. Все купцы, прибы­вающие из других стран, должны действовать сообразно с этим. Если подданные вашей страны хотят торговать в нашей стране, то они, разумеется, должны будут подчиниться этим пра­вилам»[94].

Дело не пошло далее обмена посланиями, и никакого спе­циального торгового соглашения заключено не было, хотя фран­цузские суда продолжали посещать Вьетнам.

В 1824 г., отчаявшись добиться своих целей, Шеньо и Ваннер решили покинуть Вьетнам навсегда[95]. Минь Манг с радостью одобрил решение бывших соратников своего отца, подарив каждо­му по 600 куанов на дорогу.

Следующий посланец — капитан Бугэнвиль, прибывший в Да­нанг в феврале 1825 г., не был принят Минь Мангом. Послание французского короля было возвращено под предлогом того, что его некому перевести[96]. В хронике ДНТЛ прибытие миссии Бугэнвиля в Дананг датируется декабрем 1824 г. По поводу этой миссии Минь Манг заявил: «Франция и Англия враждуют друг с другом. В прошлом году Англия несколько раз присылала дары, но я от­казывался, не принимал [их]. Как же можно сейчас с Францией устанавливать отношения? Но когда думаю, что мой отец, покой­ный император, в начале своих скитаний посылал принца Ань Зюе в эту страну, я также испытываю благодарность к прошлому. Если поспешить отказать им во всем, то это не будет выражением доброго отношения к пришельцам издалека».

Принцип «доброго отношения к пришельцам издалека», заим­ствованный из китайского дипломатического протокола, в данном случае преследовал конкретную цель — не дать прямого повода ев­ропейцам для неудовольствия из-за недостигнутой цели. Поэтому палате тхыонг бак было приказано составить ответное послание, одарить членов миссии и снарядить их для возвращения на роди­ну. Но ни послание, ни дары французского короля приняты не были[97].

Новый французский консул, племянник Шеньо — Э. Шеньо, также не был признан Минь Мангом. В 1829 г. Э. Шеньо был послан во Вьетнам как вице-консул, но снова был отвергнут. Это положило конец попыткам французского правительства навязать Вьетнаму в одностороннем порядке консульские отношения[98].

Но Франция не оставляла попыток поставить отношения с Вьетнамом на договорную основу. Торговые корабли так же про­должали прибывать к вьетнамским берегам.

В 1830 г. Франция снова заявила о своем желании установить «дружеские отношения» с Вьетнамом на договорных началах. На этот раз с миссией в Дананг прибыл французский военный корабль, капитан которого вел переговоры с чиновниками из па­латы тхыонг бак от имени французского короля[99].

Стремясь к договору с Вьетнамом, французы на этот раз на­деялись укрепить свои позиции ссылками на агрессивные замыс­лы Англии против Китая и Вьетнама. «Англия,— говорили фран­цузы,— намерена захватить Гуандун, а затем вторгнуться в вашу страну». Французы просили предоставить в их распоряжение вьет­намского лоцмана для плавания вдоль побережья Бактханя, где они собирались произвести картографические работы. Последнее обстоятельство весьма насторожило Минь Манга. Французам бы­ло отказано во всех просьбах и предложено покинуть страну.

«Франция, — говорил Минь Манг своим советникам, — хочет воспользоваться этим предлогом, чтобы склонить нас к установ­лению отношений, только и всего. Какое отношение к нам имеет то, что Англия замышляет вторгнуться в Китай?»[100].

После этого случая Минь Манг распорядился усилить контроль за иностранными судами в портах Вьетнама. В 1831 г. этот при­каз был повторен: каждый иностранный корабль во вьетнамских портах подвергался досмотру вьетнамской военно-морской администрации[101].

Ко времени правления Минь Манга относится ужесточение по­литики династии Нгуенов в отношении христианской религии, что сказывалось прежде всего и в наибольшей степени на отношениях с Францией. Зя Лонг, отдавая дань той помощи, которую оказы­вали ему французские католические миссионеры в борьбе за власть во Вьетнаме, не чинил им препятствий, и в течение по крайней мере начального периода его правления проповедь хри­стианской религии не встречала препятствий со стороны цент­ральной власти. Это не означает, что вьетнамские монархи не от­давали себе отчета в том, что несет за собой новая религия в их страну и как ее проповедь может отразиться на судьбе их госу­дарства[102].

Опасность христианства Нгуены видели в том, что оно опира­лось на поддержку могущественных европейских держав, а также и в том, что эта религия шла к ним из страны, сотрясаемой рево­люционными взрывами. О Великой французской революции 1789г. и последующих революционных событиях Нгуены знали и отнюдь не сочувствовали им. Идеи свободы, равенства и братства, про­возглашенные во Франции в 1789 г., были высмеяны Минь Ман­гом в одной из бесед с приближенными[103].

В Кодекс Зя Лонга была включена ст. 144, в соответствии с которой государственной религией провозглашался культ пред­ков; буддизм и даосизм получали право на существование; осталь­ные верования, в том числе христианство, объявлялись вне за­кона[104].

В дополнение к Кодексу с его антихристианскими статьями Зя Лонг издал несколько антихристианских указов[105]. И тем не менее в годы правления Зя Лонга ограничения христианства но­сили формальный характер. Строгие меры наказания, предусмот­ренные в Кодексе, не применялись на практике, а указы Зя Лонга имели целью лишь не допустить увеличения действующих прихо­дов и количества верующих, а не несли в себе запрета религии, как таковой.

В одном из юридических документов Зя Лонга от 1804 г. го­ворится: «Католичество — это религия другой страны, пропове­дуемая у нас, она извращает учение о рае и аде, заставляет своих последователей носиться с проповедями как безумных. Заразив­шись этой религией, они остаются ей верными до конца и дово­дят себя до умопомрачения, о чем сами не подозревают.

Отныне в том случае, если где-либо католическая церковь раз­рушится, ремонтировать ее можно только с ведома губернатора провинции. Постройка новых церквей запрещается»[106].

С приходом к власти Минь Манга начинается новый этап в ре­лигиозной политике Нгуенов, который характеризуется гонениями на христиан. Это объяснялось теми изменениями, которые с тече­нием времени происходили в деятельности самих католических миссий, превратившихся в форпосты европейского колониализма.

Первые антихристианские указы Минь Манга 1825—1826 гг. были непосредственной реакцией на активизирующуюся деятель­ность французских миссионеров, которые в огромных количествах завозили в страну христианскую пропагандистскую литературу.

Гонения на христиан усилились, когда стала очевидной тесная связь миссионеров с восстанием Ле Ван Кхоя, охватившим юг страны в 1833—1835 гг. В ходе процесса над главарями восста­ния, подавленного в 1835 г., выяснилась роль французского мис­сионера Маршана, который по просьбе Ле Ван Кхоя обращался за помощью к Сиаму и Англии[107].

Сразу же после подавления восстания, в декабре 1835 г., был издан указ, запрещающий проповедь христианства во Вьетнаме.

Разоблачение Маршана убеждало вьетнамских правителей в серьезной угрозе, которую несли миссионеры существующему ре­жиму в стране. В антихристианских указах Минь Манга все реже говорится о том ущербе, который терпит вьетнамская культура от чуждого влияния, а прямо указывается на подрывную полити­ческую деятельность миссионеров.

К концу 30-х годов помимо Маршана и Корнэ были казнены еще несколько французских и испанских миссионеров, а также несколько вьетнамских христиан[108].

Начавшаяся в 1839 г. первая «опиумная» война (1839—1842) открывала новый этап европейской экспансии в страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии — этап прямого военного натиска. К этому времени относятся акты прямой военной агрессии фран­цузского колониализма против Вьетнама[109].

В эти годы вопрос о христианстве во Вьетнаме перестает быть вопросом борьбы религий, культур, нравов и обычаев, перестает быть просто политическим вопросом — вопросом внутреннего по­рядка или беспорядка. Вопрос о христианстве в конце 30-х — начале 40-х годов становится вопросом безопасности Вьетнама пе­ред лицом французской колониальной экспансии[110].

Нгуены в лице Минь Манга (1820—1841) и Тхиеу Чи (1841— 1847) понимали угрозу французской интервенции и по-своему ста­рались предотвратить ее.

В первые же месяцы «опиумной» войны, когда выяснилась не­способность Китая к войне с европейской страной, Минь Манг от­правил на Запад, в Лондон и Париж, и в колонии европейских стран (Сингапур, Калькутту и Батавию) миссии, чтобы выяснить намерения Запада в отношении Вьетнама, а также подтвердить свою готовность вести равноправную торговлю со всеми стра­нами[111].

Однако посольства эти потерпели неудачу. Король Франции под давлением агрессивно настроенных церковников, призывав­ших к войне с Вьетнамом, чтобы отомстить за казни собратьев, по вере, не принял вьетнамское посольство.

Французские военно-морские силы получили распоряжение оказывать всемерную поддержку миссионерам[112]. В обстановке, когда миссионеры, игнорируя вьетнамское законодательство, про­должали прибывать в страну в возрастающем количестве, это, по сути дела, означало возможность начала военных действий против Вьетнама в любое время.

В этих условиях вьетнамское правительство меняет тактику и, чтобы избежать конфликтов с французами, смягчает свою ка­рательную политику.

Когда в начале 1842 г. за участие в мятеже в провинции Фуиен были арестованы и приговорены к смертной казни пять французских миссионеров, император Тхиеу Чи заменил приго­вор тюремным заключением¹¹³. В 1843 г. все осужденные были освобождены по требованию Фовен Левека — командира фран­цузского военного корабля, направленного в Дананг. В 1844 г. по требованию французского правительства была безнаказанно от­правлена на родину еще одна группа французских миссионеров[113].

Однако эти уступки вьетнамских властей уже не удовлетворя­ли Францию. На повестке дня стоял захват Вьетнама, и его осу­ществление становилось лишь делом времени.

Весной 1847 г. два французских корабля прибыли в Дананг. Среди прибывших было пять-шесть миссионеров. Поведение фран­цузов было вызывающим. Командир корабля капитан Лапьер с несколькими десятками вооруженных людей явился в таможню, где предъявил письмо от французских властей, написанное по-китайски в оскорбительных для вьетнамской стороны выраже­ниях.

Это письмо не было принято вьетнамским сановником Ли Ван Фуком, после чего французы напали на вьетнамские суда в бухте Чашон, сняв с них паруса и другое снаряжение.

Император, узнав об этом, распорядился привести в боевую готовность войска и морские силы, чтобы обеспечить оборону Да­нанга[114]. Сановники Май Конг Нгои и Дао Чи Фу, которые руко­водили обороной порта, получили инструкции первыми не начи­нать боевых действий, а лишь подготовить ответный удар.

При этом среди сановников тайного совета было мнение, что французы пришли только затем, чтобы наладить торговые отно­шения и добиться отмены запрета христианства. «Нет резона при­ходить издалека с двумя кораблями и осмелиться развязать вой­ну...» — говорил Чыонг Данг Куэ[115].

Дао Чи Фу, считавшийся при дворе специалистом по европей­ским «варварам», тоже полагал, что до войны не дойдет. Многие выражали мнение, что если французы и затеют конфликт, то вьет­намской стороне не составит труда их разбить.

Ха Зуи Фиен говорил, например: «Корабли западных варваров не должны вызывать беспокойства; если наши суда тесно сомкнут свои ряды, там, где они стоят, об этом месте можно не волно­ваться». Император, однако, настаивал на обороне Дананга[116].

Между тем французы внезапно нанесли удар по вьетнамской эскадре. Пять вьетнамских кораблей было потоплено. Потери вьетнамской стороны убитыми, пропавшими без вести и ранеными превышали 200 человек. Французские суда удалились беспрепят­ственно. Всех вьетнамских чиновников, виновных в поражении, по­стигла суровая кара. Был отдан приказ о дополнительных мерах по укреплению Дананга. Вход французских судов, военных и гражданских, в Дананг был полностью запрещен[117].

Тхиеу Чи говорил по этому поводу членам тайного совета: «Европейский корабль мог появиться здесь по двум причинам: по­требовать снять запрет с проповеди католичества и из-за торговли. Европейцы по натуре коварные люди. Если отменить запрет про­поведи христианства, то Англия сразу же, в свою очередь, будет требовать отмены запрета торговли опиумом... Наши противники похожи на волков, которые никогда не бывают сыты. А что касает­ся христианства, то это вредная ересь, которая привела уже к конфликту и открывает путь к войне»[118].

События в Дананге открыли новый этап в антихристианской политике Нгуенов. Наряду с антихристианскими указами, которые продолжали издаваться в стране, бичующими еретическое учение, «не уважающее родителей, не чтящее предков, наносящее вред культуре», в апреле 1847 г. был издан указ, запрещающий фран­цузским судам заплывать во вьетнамские воды.

В указе говорилось: «Варвары из Франции, проявляя сума­сбродство, причинили нам зло, которому не может быть прощения. Если они снова придут независимо на военном или торговом суд­не, таможенная администрация должна немедленно их прогнать, не позволяя встать на якорь»[119].

Меры, которые Нгуены в этот период принимали против евро­пейцев, были в основном оборонительного характера. Выражая серьезную озабоченность по поводу того, что христианство про­никает в армию и чиновничество, приводя в исполнение смертные приговоры в отношении вьетнамцев-христиан[120], Тхиеу Чи вместе с тем избегал решительных мер в отношении французских миссио­неров, опасаясь новых инцидентов, подобных данангскому[121].

В связи с запретом французским судам входить во вьетнамские порты свелась на нет и франко-вьетнамская торговля.

Вьетнам и Англия

Первые контакты Нгуенов с англичанами, в частности с пред­ставителями Ост-Индской компании, относятся к концу XVIII в. Еще до того, как Англия проявила интерес к Вьетнаму, Нгуен Ань закупал у английских фирм в Мадрасе и Калькутте оружие и боеприпасы, столь необходимые ему в его войне с Тэйшонами[122].

К самому началу XIX в. относятся первые попытки Англии установить отношения с вьетнамским двором. Эти попытки были обусловлены стремлением Англии воспрепятствовать французской экспансии в этот район, а также и чисто коммерческими сообра­жениями: британская Ост-Индская компания искала новых рын­ков.

Судя по записям, сделанным во вьетнамской хронике за 1803г., во Вьетнаме побывала миссия англичан, просившая разрешения на учреждение фактории в Чашоне. Вьетнамский монарх, опа­савшийся за неприкосновенность морских границ страны, прика­зал вернуть дары и отправить миссию восвояси[123].

По-видимому, неудача не обескуражила англичан. Не прошло и года, как Ост-Индская компания направила в Хюэ своего пред­ставителя Робертса. В задачу этой миссии входило добиться от ьетнамской стороны предоставления британским судам права свободно заходить во все вьетнамские порты, получить в вечное пользование Ост-Индской компании остров или участок земли на вьетнамском побережье, а также убедить Зя Лонга не разрешать французам устраивать сеттльменты на вьетнамской территории. Англичане, в свою очередь, брали на себя обязательство снаб­жать Вьетнам вооружением и сырьем для приготовления пороха. Робертсу было приказано во что бы то ни стало добиться учреж­дения в Хюэ постоянного британского представительства[124].

Миссия Робертса закончилась полной неудачей. Он удостоился приема у Зя Лонга, но ничего не добился. Зя Лонг соглашался принимать британские суда в определенно выделенных портах, но на тех же условиях, что и суда других стран, но он не пошел ни на какие уступки и не предоставил никаких специальных приви­легий Ост-Индской компании.

После неудачи миссии Робертса англичане, отдав приоритет в своей политике Китаю и Сиаму, не предпринимали попыток к установлению отношений с Вьетнамом до 1822 г., хотя английские торговые суда появлялись у берегов Вьетнама[125].

Возобновление англо-вьетнамских контактов связано с миссией Дж. Кроуфорда, который осенью 1822 г. прибыл в Дананг, а за­тем в Хюэ. Обставленная как чисто коммерческое предприятие, миссия Кроуфорда тем не менее имела и определенные политиче­ские цели, а именно выяснение наличия какого-либо иностранного влияния на вьетнамский двор, враждебного английским политиче­ским интересам.

В этом смысле англичане считали миссию удачной, так как Кроуфорду удалось выявить отсутствие какого-либо договора меж­ду Францией и Вьетнамом. Что касается торговли, то и на этот раз Англия не получила никаких привилегий по сравнению с дру­гими европейскими странами и Китаем. Английским судам разре­шалось торговать в портах главным образом Куангнама и Зядиня. Северная часть страны объявлялась закрытой для внешней торговли[126].

Англичан познакомили с правилами торговли, выполнения ко­торых Вьетнам требовал от торговцев из Китая, а также от всех стран Индокитая и западных морей. Эти правила были обязатель­ны и для Англии[127].

Минь Манг не принял Кроуфорда, мотивируя отсутствием ве­рительных грамот от английского короля и ссылаясь при этом на случай с французским посланцем Кергариу, которому было отка­зано в аудиенции в 1817 г. на том же основании[128].

После миссии Кроуфорда Вьетнам снова на многие годы вы­ходит из сферы английских политических интересов, которые со­средоточиваются на Бирме и Сиаме. Английские торговые суда время от времени посещали вьетнамские порты, но не встречали там радушного приема.

Характерными для отношения вьетнамского двора к Англии продолжают оставаться устойчивые чувства неприязни и недове­рия, обусловленные колониальными захватами Англии на Индостанском субконтиненте и ее активным продвижением в Тихий океан.

Когда в 1826 г. у побережья провинции Биньтхуан появилось английское судно, занесенное сюда бурей, Минь Манг в указе по этому поводу отметил: «Страна эта (Англия) известна своим ко­варством и интриганством; сюда [они] явились тоже не для доб­рых дел»[129]. Минь Манг предложил найти способ выдворить при­шельцев, не вступая с ними в споры[130].

В 30-е годы XIX в., когда вьетнамский двор был занят по­давлением крупных восстаний Ле Ван Кхоя и Нонг Ван Вана, принимаются меры к тому, чтобы не допустить вмешательства извне, в частности со стороны Англии, на помощь которой рас­считывали восставшие. В эти годы происходит резкое ужесточе­ние торгового режима: в указах Минь Манга 30-х годов строго подчеркивается, что английским судам разрешается торговать только в Дананге. Одновременно вводятся более строгие правила досмотра иностранных судов таможенными властями[131]. В этих же целях, стремясь сократить пребывание англичан в стране, вьет­намские власти охотно оказывали помощь потерпевшим крушение английским судам, снабжая команду продовольствием и деньгами для скорейшего возвращения на родину[132].

В бурных событиях первого десятилетия XIX в., связанных с колониальной экспансией западных держав, в авангарде которой шла Англия, Вьетнам занимал пассивную позицию. Во время анг­ло-бирманского конфликта, начавшегося в 1824 г., Минь Манг вы­разил негативное отношение к обеим воюющим сторонам. «В ин­тересах соседних стран,— говорил он в 1826 г.,— чтобы Бирма и Англия ослабляли друг друга в войне». В конфликте Сиама с Англией в эти же годы Минь Манг занял выжидательную пози­цию, не спеша с оказанием помощи Сиаму[133]. Во время первой «опиумной» войны (1839—1842), которую Англия вела с Китаем, Вьетнам взял линию на полное невмешательство. Его отношение к Китаю в эти годы было в высшей степени критическим.

Вместе с тем агрессивная политика Англии беспокоила Нгуенов. Вооруженное вторжение Англии в Китай было воспринято как предостережение[134].

Как отмечено выше, с целью выяснения намерений Англии и Франции Минь Манг снарядил в 1839 г. целую серию официаль­ных посольств в страны Тихого океана, которые должны были побывать на территориях, принадлежащих Голландии и Англии, а также посольство в Европу. Последнее помимо сбора информа­ции имело целью сообщить правительствам Англии и Франции о желании Вьетнама заключить с ними договоры о торговле[135].

В этот короткий период прибывающим в Чашон английским торговым судам не только не чинили препятствий, а оказывали повышенное внимание[136].

Но ни с Францией, ни с Англией вьетнамскому посольству никаких договоров заключить не удалось. Король Луи Филипп отказался принять вьетнамское посольство. Никаких результатов не добилось посольство и в Лондоне, который был занят войной с Китаем[137].

Между тем Англия, одержав победу в «опиумной» войне с Китаем, вновь обратила внимание на его ближайшего соседа — Вьетнам. Поводом для возобновления отношений послужил, каза­лось бы, незначительный случай. В 1844 г. к берегам Вьетнама ураганом занесло английское судно. По личному приказу Тхиеу Чи пострадавшим англичанам оказали помощь. В связи с этим случаем в 1845 г. Вьетнам посетила специально посланная офи­циальная английская миссия с выражением благодарности от име­ни английского правительства за спасение английских моряков. Капитан Росс, возглавлявший миссию, передал вьетнамским вла­стям дорогие подарки для Тхиеу Чи.

Тхиеу Чи, учитывая горький опыт Китая в «опиумной» войне, проявил большую осторожность. Миссия была принята со всеми почестями, на имя королевы Елизаветы направлены послание Тхиеу Чи и многочисленные дорогие подарки[138], но, как и прежде, эти контакты не увенчались официальным договором.

Вслед за миссией Росса в 1847 г. во Вьетнам была послана миссия Дж. Дэвиса, английского посла в Китае. Дэвис имел пол­номочия от английской королевы заключить торговый договор с Вьетнамом.

С Францией к этому времени уже сложились крайне напря­женные отношения: у вьетнамских правителей не осталось сомне­ний в ее агрессивных намерениях в отношении их страны. Если бы Вьетнам искал союзника в борьбе против Франции, он, воз­можно, обрел бы его в лице Англии.

Впоследствии, в 60-х годах XIX в., передовые вьетнамские мыслители выступят с резкой критикой этой негибкой вьетнамской дипломатии, обусловленной засильем при дворе консерваторов.

Католик Нгуен Чыонг То, для которого идеалом восточного го­сударства, находившего оптимальные пути обращения с западны­ми странами, включавшие игру на их противоречиях, был Сиам, писал: «Посмотрите на Сиам, который не крупнее и не сильнее нашей собственной страны. Однако, когда он вступает в контакт с Западом, он знает всякий раз, как вести себя в той или иной обстановке... Он обходится без того, чтобы оборонять свои грани­цы и защищать свои права, и тем не менее его уважают, как буд­то это великая держава...

Сиам просто умеет делать внешнюю политику — только и всего, и внешняя политика, в свою очередь, делает эту страну день ото дня крепче и богаче»[139].

Вьетнам, прибегавший к традиционной тактике «бить варваров руками варваров» во взаимоотношениях со своими соседями на Индокитайском полуострове, в отношении европейцев продолжал проводить изоляционистскую политику, снижая до минимума кон­такты, вводя все новые и новые ограничения.

Этому в немалой степени способствовали крайне антизападные настроения при дворе Нгуенов. Эти настроения росли по мере ак­тивизации миссионерской деятельности, которая с конца 40-х го­дов все чаще сочеталась с попытками открытой вооруженной ин­тервенции западных держав.

В момент, когда во Вьетнам прибыла миссия Дэвиса, антиза­падные настроения доминировали при дворе. Тхиеу Чи даже не принял английского посла, несмотря на то что у него были вери­тельные грамоты от королевы[140].

Надо признать при этом, что вьетнамские власти в эти годы по-разному относились к разным странам Запада. В той же хрони­ке ДНТЛ за 1848 г. отмечается доброжелательный прием торго­вых кораблей из Англии, Америки и Португалии, которые заходи­ли в порты провинции Хатиен, где свободно запасались водой и провизией, и особо подчеркивается, что французским судам все это было запрещено[141].

В 1848 г. группа чиновников, возглавлявших шесть ведомств, обратилась к только что взошедшему на престол Ты Дыку с прось­бой прекратить всякую торговлю с Западом, при этом ссылаясь, на вооруженный инцидент 1847 г., во время которого погиб вьет­намский персонал пограничной службы.

«Если мы будем снова торговать с ними (западными страна­ми), что же скажут о нас наши соседи?»[142] — говорили они.

В этой обстановке полной неудачей окончилась английская миссия Взйда, прибывшая во Вьетнам в 1855 г.

Это была последняя попытка Англии установить дипломатиче­ские отношения с Вьетнамом в новое время[143].

Вьетнам и Соединенные Штаты

Соединенные Штаты несколько отставали от европейских дер­жав в своей колониальной экспансии в Юго-Восточную Азию. Их корабли стали появляться в водах Вьетнама не ранее второго де­сятилетия XIX в. По-видимому, первым заходом американского корабля во вьетнамский порт было посещение Зядиня в 1820 г. капитаном Дж. Уайтом, который оставил любопытные воспоминания о своем путешествии[144].

Интересно отметить, что в отличие от негативного отношения вьетнамского двора к подобным инициативам со стороны европей­ских стран, на этот раз Минь Манг проявил интерес к заключе­нию соглашения о торговле с американцами.

Однако предложенные условия оказались невыгодными для Уайта. Дело в том, что в начале XIX в. морская торговля США в странах Тихоокеанского бассейна была заинтересована не столь­ко в сбыте американской продукции или сырья, сколько в приоб­ретении дешевых восточных товаров для перепродажи в США и Европе.

Возможности Вьетнама в этом смысле были тогда крайне ограниченными. Просьбы Минь Манга о поставке американских товаров также, по-видимому, казались американцам невыполнимы­ми или не сулящими выгод[145].

Вполне возможно, что заключение о невыгодных с коммер­ческой точки зрения условиях торговли, которое Уайт сделал в своей книге, повернуло от вьетнамских берегов американские тор­говые суда почти на целое десятилетие[146].

Первая официальная дипломатическая миссия США во Вьет­нам прибыла только в 1832 г. на фрегате «Реасоск». Она возглав­лялась «пионером американской дипломатии» на Востоке Эдмун­дом Робертсом. Посещение Вьетнама было частью обширной ти­хоокеанской программы, которую по приказу президента Джек­сона выполнял Робертс.

К этому времени для американской буржуазии были уже оче­видны выгоды колониальной торговли, положившей начало появ­лению крупных состояний в Соединенных Штатах. Американ­ское правительство принимало специальные меры для поощрения торговли с Востоком. Например, ввозные пошлины на чай, импор­тируемый непосредственно из стран Дальнего Востока, были сни­жены в 2 раза. В целях содействия развитию американского судо­строения и судоходства регистрация судов под американским флагом разрешалась лишь в том случае, если они были построе­ны на верфях США; пошлина на товары, доставлявшиеся на американских судах, снижалась на 10%. Эти и другие меры при­вели к буму в судостроительной промышленности США. В нача­ле XIX в. 90% заморской торговли США обеспечивалось амери­канским торговым флотом. Американские торговые суда почти полностью обслуживали также внешнюю торговлю таких европей­ских стран, как Франция, Голландия и Испания[147]. Лишь разви­тие металлического парового судостроения в Англии кладет ко­нец монополии быстроходного американского парусного флота[148].

Вместе с тем Соединенные Штаты еще не имели достаточной военной мощи, чтобы соперничать с европейскими державами на Тихом океане, и у них еще не было опыта захватнических войн за пределами Североамериканского континента. Эти обстоятель­ства в сочетании с быстрым развитием экономического потенциа­ла страны определяли особенности политики США в странах Во­стока. Не располагая возможностями заполучить колониальные анклавы на Востоке, правящие круги США уже тогда связывали перспективу колониальной эксплуатации азиатских стран с под­чинением их правительств американскому влиянию, используя для этого политические и экономические рычаги.

Не удивительно в связи с этим, что инструкция государствен­ного секретаря США Ливингстона Робертсу была составлена в «антиколониальном» духе. В соответствии с этой инструкцией Ро­берте должен был убедить правительства стран тихоокеанской Азии в том, что «строительство фортов и создание дорогостоящих учреждений в иностранных государствах противоречат принципам нашего народа, что мы никогда не совершаем завоеваний и не просим никакие страны о том, чтобы обосноваться в них, как это делают англичане, французы и голландцы в Ост-Индии...»[149]. От имени президента Джексона Робертс вез во Вьетнам письмо, подписанное Ливингстоном[150].

Во вьетнамской хронике это событие описывается следующим образом: «Президент страны Америки прислал своих подданных Эдмунда Робертса и Дж. Томпсона с письмом от своего имени с просьбой разрешить судам торговать в бухте Лам в Фуиене. Император направил Нгуен Чи Фыонга и Ли Ван Фыка собрать совет с чиновниками провинции, а затем устроить банкет в честь прибывших на корабле и узнать о целях приезда. Прибывшие чрезвычайно уважительно ответили: [Приехали] только для того; чтобы установить отношения и торговать».

Позже, когда перевели письмо Ливингстона, вьетнамские чи­новники обнаружили в нем несоответствия традиционному дипло­матическому протоколу. В письме Ливингстона отсутствовало на­звание страны и имя ее монарха. На этом основании Минь Манг отказался принять письмо. Однако в ответном послании вьетнам­ской стороны выражалось согласие на прием американских судов в бухте Чашон (в соответствии с правилами) при условии, если на берегу не будут возводиться строения[151].

В 1836 г. Э. Роберте на фрегате «Реасосk» под командованием капитана Е. П. Кеннеди снова оказался у берегов Вьетнама, на этот раз, как и было указано в послании Минь Манга, в бухте Чашон, близ Дананга. Целью миссии, как и в первый раз, была заключение торгового договора с Вьетнамом[152].

К этому времени при дворе наметились две линии поведения в отношении американцев. Как следует из хроники, чиновники придворного совета оказались более нетерпимыми к иностранцам, нежели император. Америку они характеризовали как «страну ко­варную и двуличную», советуя Минь Мангу отказать главе мис­сии в приеме.

«Один раз допустить [иностранцев] — значит создать беспо­койство для последующих поколений. В старину у нас закрывали бухту Нгоккуан и не принимали в Тэйвуке — это был хороший способ противостоять врагу»,— говорили они Минь Мангу, кото­рый настаивал на приеме американцев, «чтобы не показаться не­великодушным».

Спор решили сами американцы, неожиданно покинувшие вьет­намские воды из-за серьезной болезни Э. Робертса[153].

Лишь спустя почти десять лет, в 1845 г., корабль военно-мор­ского флота США неожиданно подошел к Данангу, высадил де­сант, захватил всех чиновников и военные джонки, находившиеся в порту, а затем, отпустив всех, ушел в открытое море[154]. Причи­ны этого инцидента остались неизвестными. Однако в 1849 г. еще один американский корабль появился в порту Дананга, на этот раз с официальной миссией и письмом от правительства США. В письме содержались извинения за недружественную акцию, ко­торую допустил капитан корабля в Дананге в 1845 г., сообщалось, что он понес наказание, и предлагалось начать торговать и уста­новить дружественные отношения. С американской стороны были и другие инициативы такого же рода. В частности, речь идет а миссии американского консула в Сингапуре Дж. Балестье, который в 1850 г. был направлен во Вьетнам и Сиам с целью добиться заключения торгового договора[155].

Однако все предложения американцев отвергались под предло­гом невыгодности торговли для обеих сторон[156].

Уже после того как южная часть Вьетнама была в 1860-х го­дах захвачена французами, в Сайгоне начали операции несколько крупных американских торговых фирм[157].

[1] Phan Truc Truc. Quoc Su Di Bien tap thuong. Saigon, 1973, с. 260.

[2] DNTL, t. 25, с. 335-336; Modern Chinese History. Selected Readings by Н. Маc Nair. Shanghai, 1923, с. 13, с. 116.

[3] Nguyen The Anh. Some Remarks on Indochinese Diplomacy in the Early 19th Century. Asian Affairs, vо1. 63, р. III, Осtоber 1976, с. 315.

[4] DNTL. Т. 20, с. 127, 252; I 21, с. 194.

[5] DNTL. Т. 20, с. 246.

[6] DNTL. Т. 28, с. 116—117, 1. Ш, с. 340; Подробно см.: Nguyen The Anh. Kinh te va xa noi Vietnam duoi cac vua trieu Nguyen. Saigon, 1971, с. 251.

[7] DNTL. Т. 17, с. 217.

[8] Nguyen The Anh. Kinh te..., с. 258; А. Woodside. Vietnam and the Chinese Model. А Comparative Study of Vietnamese and Chinese Government in the First Half of the Nineteenth Century. Cambridge, 1971, с. 283.

[9] DNTL. Т. 22, с. 293.

[10] DNTL. Т. 17, с. 65, 126; 1 20, с. 250—251.

[11] Bang Сiао trong Kham-Dinh Dai-Nam. Hoi-Dien Su Le. Saigon, 1968, с. 15 (далее — Bang Сiао...)

[12] Сh. Маybon. Histoire moderne du pays d`Annam (1592—1820). Р., 1920, с. 375; DNTL. Т. 3, с. 29—30.

[13] Р. Boudet. Les Archives des Empereurs d`Annam et l`Histoire Annamites.— ВАVН. XXII. Hanoi, 1942, с. 243; DNTL. Т. 3, с. 169.

[14] Там же.

[15] DNTL. Т. 3, с. 157, 70, 475, 476; Bang Giао..., с. 17.

[16] DNTL. Т. 5, с. 290.

[17] DNTL. Т. 7, с. 91.

[18] DNTL. Т. 10, с. 165

[19] DNTL. Т. 11, с. 60—62.

[20] DNTL. Т. 20, с. 87.

[21] DNTL. Т. 22, с. 304.

[22] Там же.

[23] DNTL. Т. 27, с. 181.

[24] Там же, с. 190.

[25] DNTL. Т. 15, с. 241—552.

[26] DNTL. Т. 11; с. 152.

[27] DNTL. Т. 22, с. 362.

[28] А. В. Woodside. Vietname and Chinese Model... с. 117, 121.

[29] DNTL. Т. 20, с. 65—66; I. 21, с. 58.

[30] DNTL. Т. 4, с. 97, 222.

[31] DNTL. Т. 3, с. 313.

[32] Dао Duy Anh. Dat Nuoc Viet Nam Qua Cac Doi. Ha-noi, 1964, с. 147.

[33] DNTL. Т. 10, с. 284.

[34] Там же.

[35] Там же, с. 325; Bang Giао..., с. 313.

[36] DNTL. Т. 9, с. 83.

[37] DNTL. Т. 9, с. 83; I. 24, с. 32.

[38] DNTL. Т. 26, с. 349-350.

[39] DNTL. Т. 11, с. 57; 1. 24, с. 456.

[40] DNTL. Т. 11, с. 166.

[41] Там же, с. 167.

[42] DNTL. Т. 13, с. 283.

[43] DNTL. Т. 11, с. 76; t. 20, с. 86.

[44] DNTL. Т. 14, с. 189—190а.

[45] DNTL. Т. 115, с. 30—31.

[46] DNTL. Т. 20, с. 183.

[47] DNTL. Т. 2, с. 269, 280; Nguyen Thitu Lau. Vua Gia Long voi nuoc Xiem, nuoc Lap. — «Тhang Nghi». 1944, № 83. с. 13.

[48] Р. Boulanger. Histoire du Laos Francaise. Р., 1931, с. 155; W. F. Vella. Siam under Rama III (1824—1851). N. Y., 1957, с. 80.

[49] DNTL. Т. 3, с. 260.

[50] DNTL. Т. 4, с. 109, 238, 339; t. 5, с. 201—202; t. 7, с. 14; t. 9, с. 114.

[51] DNTL. Т. 4, с. 139.

[52] W. F. Vella. Siam under Rama III (1824—1851). N. Y., 1957, с. 81—83; подробно см.: Luoc Su Nuoc Lao. Hanoi, 1978, с. 66—67.

[53] W. F. Vella. Siam under Rama III, с. 81, 83; DNTL, t. 8, с. 203, 238.

[54] DNTL. Т. 9, с.  130; W. F. Vella. Siam under Rama III... с. 85.

[55] W. F. Vella. Siam under Rama III..., с. 86.

[56] DNTL. Т. 9, с. 1180.

[57] Там же, с. 187.

[58] Дань состояла из двух  слонов, четырех  рогов носорога, двух слоновьих бивней; численность посольства определялась в 35 человек  (DNTL. Т. 4, с. 167).

[59] DNTL. Т. 10, с. 173.

[60] DNTL. Т. 12, с. 252.

[61] Земля Чаншгая, по которой несколько раз прошлись вражеские войска, следующие из Луангпрабанта, была опустошена, а большая часть населения угнана в Сиам (DNTL, t. 14, с. 128, 247).

[62] Подробно см.: DNTL. 1967, № 102, с. 50.

[63] «France-Asia». 1956, № 118—119, с. 737.

[64] См.: DNTL. Т. 2, с, 32.

[65] См.: Сh. Мауbon. Histoire miderne du pays d`Annam..., с. 381; DNTL. Т. 3, с. 143, 312.

[66] DNTL. Т. 3, с. 347.

[67] DNTL. Т. 4, с. 90—91.

[68] Там же, с. 94, 98.

[69] Там же, с. 103. По просьбе короля Камбоджи Анг Тяна вьетнамский от­ряд в 1000 человек был оставлен в его стране.

[70] DNTL. Т. 4, с. 139, 146.

[71] Там же, с. 148, 160.

[72] Там же, с. 164; W. F. Vella. Siam under Rama III.,. с. 95.

[73] DNTL. Т. 4, с. 184, 187.

[74] Там же, с. 188, 189.

[75] Там же, с. 194, 197.

[76] Там же, с. 223—224.

[77] Le Thanh Khoi. Le Viet Nam. Histoire et Civilisation. Р., 1965, с. 335.

[78] DNTL. Т. 26, с. 201, 237—238.

[79] DNTL. Т. 27, с. 69, 278, 144, 268.

[80] DNTL. Т. 2, с. 64; G. Taboulet. La Geste... с. 185. Любопытно, что вьетнамская хроника «Дай Нам Тхык Люк» не зафиксировала заключение этого договора. В ней лишь говорится, что епископ Адрансюий и принц Кань отпра­вились во Францию просить о помощи. Вернулись в 1789 г., через два года. «Король той страны оказал высокий прием, положенный принцу, но в конце кон­цов не смог помочь, а лишь послал своих подданных Нгуен Ван Тханга (Шеньо) и Нгуен Ван Тяна (Ваннера), которые и прибыли с епископом Адранскимм прин­цем Канем» (см.: DNTL, t. 2, с. 63, 98).

[81] G. Taboulet. La Geste... с. 187.

[82] Там же, с. 181.

[83] Хотя договор 1787 г. не был ратифицирован и не имел даже номинальной силы, в литературе до сих пор распространяется не соответствующее действи­тельности утверждение, что якобы в 1787 г. Дананг и Полукондор были уступ­лены Франции и составили основу французских позиций в Индокитае (см.: Modern Far Eastern International Relations. N. Y., 1975, с. 31). Хотя договор 1787 г. не был ратифицирован и не имел даже номинальной силы, в литературе до сих пор распространяется не соответствующее действи­тельности утверждение, что якобы в 1787 г. Дананг и Полукондор были уступ­лены Франции и составили основу французских позиций в Индокитае (см.: Modern Far Eastern International Relations. N. Y., 1975, с. 31).

[84] Э. О. Берзин. Католическая церковь в Юго-Восточной Азии. М., 1966, с. 203.

[85] G. Taboulet. La Geste Francaise en Indochine. Р.,  1955, с. 288.

[86] DNTL. Т. 4, с. 336.

[87] G. Taboulet. La Geste... с. 288.

[88] DNTL. Т. 3, с. 271.

[89] DNTL. Т. 4, с. 352—353.

[90] G. Taboulet. La Geste... с. 304—308, 310.

[91] Там же.

[92] Любопытно, что хроника «Дай Нам Тхык Люк» вообще не отмечает того факта, что Шеньо вернулся как представитель Франции. Она приводит разговор Минь Манга с Шеньо: «Вуа спросил: „Почему Вы снова захотели вернуться?" Шеньо ответил: „Я так много милостей получил в этой стране, не знаю, как отплатить. Сейчас я уже стар и прошу оставить меня Вашим подданным на всю жизнь". Вуа сказал: „Если действительно на всю жизнь останетесь моим под­данным, то навеки войдете в историю. Если вернетесь в страну Запада, то бу­дете там лишь простым человеком"».

[93] G. Taboulet. La Geste... с. 310.

[94] J. Silvestre. Lo politique francaise dans l`Indochine. Р., б. г., с. 243.

[95] G. Taboulet. La Geste... с. 310; DNTL, t. VII, с. 79.

[96] G. Taboulet. La Geste... с. 312.

[97] DNTL. Т. 7, с. 101.

[98] G. Taboulet. La Geste..., с. 318.

[99] DNTL. Т. 10, с. 181 — 183.

[100] DNTL. Т. 10, с. 182.

[101] Там же, с. 183, 209.

[102] Tran Van Giau. Su phat trien cua tu tuong o Viet Nam tu the ky XIX dem cach mang thang Tam. T. 1. Hanoi, 1973. с. 334.

[103] DNTL. Т. 8, с. 195.

[104] Р. J. Silvestre. Considerations sur l`Etude du Droit Annamite. Saigon, 1922. с. 34—35.

[105] Tran Van Giau. Su phat trien... с. 335.

[106] DNTL. Т. 3, с. 168—169.

[107] DNTL. Т. 12, с. 239; t. 17, с. 155.

[108] DNTL. Т. 20, с. 113—122; t. 21, с. 221.

[109] Э. О. Берзин.  Католическая церковь... с. 217.

[110] Tran Van Giau. Su phat trien... с. 337.

[111] Э. О. Берзин. Католическая церковь... с. 217, 227.

[112] Там же, с. 218.

[113] DNTL. Т. 24, с. 268.

[114] DNTL. Т. 25, с. 173, 282.

[115] Там же, с. 243, 244.

[116] DNTL. Т. 26, с. 243—245.

[117] DNTL. Т. 25, с. 255—256; t. 26, с. 256—257, 265, 284; t. 28, с. 88.

[118] DNTL. Т. 26, с. 257—258.

[119] DNTL. Т. 26, с. 276, 284; I 28, с. 88.

[120] DNTL. Т. 26, с. 385. Влиянием христианства объяснял Тхиеу Чи измену командира Ву Ван Дьена, который во время конфликта в Дананге выдал «за­падным варварам военную тайну» (DNTL. Т. 26, с. 105).

[121] Так, он отверг предложение губернатора Хынгхоа Нгуен Данг Зяя за­крыть порты Вьетнама для выхода судов в море и лишить тем самим миссионе­ров возможности свободно покинуть страну, усилив одновременно меры по их поимке, которые должны были завершаться их немедленной казнью (DNTL. Т. 26, с. 105, 284).

[122] А. Lamb. Тhе Mandarin Road to the Old Hue. Narratives of the Anglo-Vietnamese Diplomacy from the Seventeenth Century to the Eve of the French Conquest. Hamden, 1970, с. 192.

[123] DNTL. Т. 3, с. 134.

[124] G. Taboulet. La Geste... t. I, с. 275—277; А. Lamb. Тhе Mandarin Road to the Old Hue... с. 197.

[125] DNTL. Т. 3, с. 348—349; I. 4, с. 157.

[126] DNTL. Т. 6, с. 85—86; J. Crawfurd. Journal of an Embassy from the Governor General of India to the Courts of Siam and Cochin-China Exhibiting a View of the Actual State of those Kingdoms, vol. I. L., 1830, с. 417—418.

[127] Правила морской торговли сводились к следующему: торговать разреша­лось в трех пунктах — в столице Хюэ, Дананге и Зядине — при условии уплаты портового обора. Предметы вьетнамского экспорта, считавшиеся драгоценными, облагались твердыми пошлинами.

[128] J. Crawfurd. Journal..., с. 381, 383, 395, 397; DNTL. Т. 6, с. 85—86. Минь Манг не согласился принять и подарки, привезенные Кроуфордом, в том числе 500 ружей (см.: DNTL. Т. 6, с. 85).

[129] DNTL. Т. 6, с. 85.

[130] DNTL. Т. 8, с. 97. Появление английских судов у берегов Вьетнама отме­чалось хрониками в 1834, 1835 и 1836 гг.

[131] DNTL. Т. 17, с. 177.

[132] DNTL. Т. 18, с. 330.

[133] DNTL. Т. 8, с. 80, 811.

[134] R. Р. Delevaux. L'Аmbassade de Minh Mang a Lois Philippe, 1839—1841. — ВАVН. 1928, № 4, с. 257.

[135] G. Taboulet. La Geste.., с. 347—349.

[136] DNTL. Т. 12, с. 217—218.

[137] Lе Тhang Khoi. Le Viet-Nam... с. 342.

[138] DNTL. Т. 25, с. 335.

[139] А. Woodside. Vietnam and the Chinese Model..., с. 261.

[140] DNTL. Т. 26, с. 388—389.

[141] DNTL. Т. 27, с. 87—88.

[142] Там же, с. 117—118.

[143] DNTL. Т. 28, с. 145.

[144] J. White. А Voyage to Cochinchine. L., 1824.

[145] Huynh Lua. Qua trinh xam nhap cua de duoc My vao nuoc ta (tu giua the ky thu XIX den nam 1954).— NCLS. 1963, № 46, с. 30.

[146] P. Midan. Les Europeens qui ont vu le vieux Hue: Jonh White. — ВАVН. 1937, № 2—3, с. 93—194. В этой статье Мидан фиксирует полное отсут­ствие американских кораблей в Сайгоне за период с 1820 по 1860 г., что не вполне соответствует действительности.

[147] Современная историография стран зарубежного Востока. М., 1966, с. 18—19.

[148] Очерки новой и новейшей истории США. Т. 1. М., 1960, с. 192.

[149] The Record of Americam Diplomacy. Documents and Readings in the History of American Foreign Relations. N. Y., 1956, с. 258.

[150] Thai Van Kiem. Les premiers relations entre le Vietnam et les Etats Units d'Аmerique. — Bulletin de la Societe des Etudes Indochinoises. N. S. Т. XXXVIII, 1962, с. 298.

[151] DNTL. Т. 11, с. 231.

[152] DNTL, Т. 18, с. 109—110.

[153] Э. Робертс умер в том же, 1836 г. (см.: L. Sogny. Au Sujet de la Mission de Edmund Roberts en Annam. — ВАVН. 1941, № 3; с. 315).

[154] Huynh Lua. Qua trinh... с. 30; DNTL, 1. 24, с. 282.

[155] См : W. Р. Vella. Siam under Rama III..., с. 131.

[156] DNTL. Т. 27, с. 215.

[157] Huynh Lua. Qua trinh... с. 30.