ИГРУШКА В РУКАХ СУДЬБЫ

Мальчика, родившегося в рождественские праздни­ки 1194 года, окутывали легенды, мрачные пророчества и подозрения.

«Он не сын императора, а сын палача».

«Его подкинули», — шептались вокруг, поскольку не считали сорокалетнюю Констанцию способной к дето­рождению. Чтобы прекратить подобные слухи, умная императрица публично разрешилась от бремени в шат­ре на рыночной площади Джези и здесь же с гордостью показала при всем народе свои наполненные груди как доказательство своего материнства.

Мать назвала мальчика в подражание своему соб­ственному имени Рожер Константин. Позднее возник­ла комбинация имен Фридрих Рожер в память об обо­их славных предках, затем воплотившаяся в излюблен­ном императорском имени Штауфенов — Фридрих.

В момент смерти императора Генриха VI мальчик, разлученный с матерью, все еще находился при дворе сполетанского герцога в Фолиньяно. Брат императора Филипп Швабский имел поручение увезти Фридриха отсюда в Германию. Но, когда герцог Филипп доехал до Монтефиасконе (недалеко от Витербо), пришло извес­тие о смерти императора. С быстротой молнии в Италии вспыхнула ненависть к немцам, и начался бунт про­тив императорской власти. Филиппу пришлось возвра­титься в Германию, где его присутствие было совершен­но необходимо.

Всего лишь несколько судьбоносных дней — и Фи­липп смог бы доставить в Германию для коронации Фридриха, уже там избранного. Эти дни определили судьбу Германии и собственную участь Фридриха.

О, если бы он вырос не в Италии, не в Неаполитан­ском королевстве своей матери, а у Штауфенов в Шва­бии или Эльзасе — там он получил бы определяющее его жизнь воспитание.

Императрица Констанция, согласно наследному пра­ву норманнов и по завещанию мужа принявшая прав­ление на Сицилии, приказала двум графам, Петру ди Челано (ум. в 1212 г.) и Берарду ди Лорето (ум. в 1207 г.), доставить сына из ставшего ненадежным герцогства Сполето в Палермо. В Троицын день 1198 года Фрид­рих с византийской пышностью короновался в Палер­мо на престол Королевства обеих Сицилии.

Хотя императрица Констанция и воспользовалась при возвращении сына услугами двух графов, являвших­ся рьяными приверженцами императора Генриха VI, те­перь она со всей мощью обрушилась на германцев в Си­цилии. Здесь необходимо вспомнить о кровавом деспо­тизме императора, жестоко расправившегося с членами королевской семьи Констанции.

Преданный императору стольник Марквард фон Анвейлер, претендовавший на регентство в Сицилии, подвергся изгнанию, а вместе с ним и все немцы. По-видимому, императрице не хватило власти для осуще­ствления всех замышляемых ею высылок. Анвейлеры, Каппароне и Дипольд фон Швайнспойнт, ведя долгую борьбу и часто побеждая, все же играли решающую роль в королевстве Сицилии.

Верного Штауфенам канцлера Королевства обеих Сицилии, Вальтера фон Пальяру, епископа Трои, сразу бросили в темницу. Только благодаря протесту папы он обрел свободу.

Ожесточение населения Сицилии против оккупан­тов из Германии (именно это определение ясно отража­ет отношения между немцами и местными жителями) настолько возросло, что нападали даже на германских крестоносцев, возвращающихся из Святой земли. При этом среди крестоносцев находились германские кня­зья, еще раз подтвердившие после получения в Акре печальной вести о кончине своего императора избрание малолетнего короля обеих Сицилии королем Рима, то есть римским императором.

Но Констанция уже отказалась от мечты об импе­раторском престоле Рима. Она желала для сына боль­шей надежности родного для нее норманнско-сици-лийского царства, чьи размеры — даже учитывая да­леко идущие средиземные цели — были ей всегда понятны. Сицилийская королева все еще носила ти­тул «Romanorum imperatrix semper augusta»* (* Августейшая римская императрица (лат.).), так как осознавала неотъемлемое право на предоставленный ей императорский титул, а не для демонстрации им­ператорских притязаний для своего сына. Со време­ни его коронации в Палермо она отказалась от упо­минания германского королевского титула во всех грамотах, где присутствовало имя Фридриха.

Возможно, напоминает нам В. Штюрнер, императ­рица узнала об избрании королем Филиппа Швабско­го. Его она признала, дабы избежать раскола среди сто­ронников Штауфенов, но прежде всего потому, что пес­симистически оценивала шансы Фридриха в Германии по сравнению с Филиппом.

От единства царства и империи (Королевства обеих Сицилии и римской императорской власти), которым Генрих VI никогда не поступался и от которого он ни­когда не отрекался, ей пришлось отказаться.

Для императрицы, уже носившей в себе свою смерть, возможным оставалось лишь сохранение минимальных позиций. Она укрылась под рукой единственной влас­ти, способной дать ее сыну надежность и будущее: рим­ской церкви. В лице нового папы Иннокентия III по­явился правитель, заполнивший вакуум власти, возник­ший после смерти императора Генриха VI.

Он стал третейским судьей в споре за германский трон между Филиппом Швабским и Оттоном Браун-швейгским. Цена, заплаченная Констанцией за помощь папы, являлась высокой. Император Генрих VI неизмен­но отказывался принести папе клятву вассала на Сици­лию — Констанции пришлось на это пойти. Она выпол­нила все вассальные действия, связанные с принесени­ем ленной присяги. Приоритет королевского права над сицилийской церковью, отвоеванный норманнскими королями у папства, отменили. Назначение епископов и их избрание полностью перешли в руки курии и ка­питула. Королю оставили лишь ограниченное право их утверждения.

В завещании Констанция поставила папу регентом Сицилии и назначила его опекуном своего сына Фрид­риха. Взамен папе Иннокентию III полагалось получать, кроме компенсации фактических издержек и расходов, еще и ежегодное пособие в размере тридцати тысяч таренов.

Для непосредственного управления страной импе­ратрица составила Королевскую Большую курию, ста­рый норманнский орган правления, куда после смерти Констанции вошли четыре архиепископа — Палермский, Монреальский, Капуанский и, вероятно, из Калаб­рии.

Возглавил коллегию вновь вошедший в милость канц­лер Вальтер фон Пальяра, епископ Трои.

Год спустя, в ноябре 1198 года, Констанция умира­ла, будучи уверена: Неаполитанское королевство под присмотром созданного ею совета и ее сын под опекой папы будут хорошо обеспечены.

Папа Иннокентий III — судья Западной Европы

8 января 1198 года старый папа Целестин III умер вслед за молодым королем Генрихом VI.

В то время как Германия погрязла в смуте конфлик­тов за трон, курия быстро и решительно дала понять — время требует сильного правления. Еще в день кончи­ны старого папы кандидаты единогласно выбрали па­пой Иннокентием III тридцатисемилетнего графа Лотаря фон Сеньи.

Биограф представляет его нам как человека прият­ного видом и характером, одаренного оратора и хоро­шего певца, ведущего умеренный образ жизни, но сво­бодного как от неприятной скупости, так и от неразум­ных расходов.

Ловкий, дисциплинированный и изысканный ари­стократ, получивший образование в школах Рима и в высших школах Болоньи и Парижа. Там он изучал, ра­зумеется, теологию, но, кроме того, и правоведение. Одним из первых его мероприятий стало приведение в порядок финансов Ватикана, находившихся до тех пор в плачевном состоянии. Во время его понтифика­та курию никогда не обременяли долги.

В своих взглядах на правление он являл разитель­ное противоречие гордому высказыванию Барбароссы, брошенному им в лицо кому-то из римлян незадолго до своего коронования: «Не хочешь ли ты узнать былую славу твоего Рима? Честь сенаторского звания? Поря­док в войсках? Выносливость и дисциплину рыцарства, его несгибаемую, неодолимую доблесть, когда оно всту­пает в бой?

Взгляни на нашу страну!

Все это, перешедшее к нам с императорской властью, ты найдешь у нас. Императорство досталось нам не го­лым. Оно пришло облаченным силой и красотой. Твои консулы и твой сенат теперь у нас. И у нас войско!»

Здесь с кристальной ясностью выражено императорско-штауфеновское притязание на власть. Импе­ратор — господин Священной Римской империи, а также господин Рима, резиденции папы. Император не только господин, он и наследник Рима и римских добродетелей.

Императорскому всевластию Штауфенов папа Ин­нокентий III противопоставил идею папского господ­ства. Подобные мысли и притязания на господствую­щее положение церкви в предварительной форме мы находим уже у папы Николая I (858—867 гг.). Он не раздумывая воспользовался ослаблением император­ской власти при Людовике Благочестивом (814— 840 гг.) и отстаивал главенствующую роль папской вла­сти не только в церковной, но и в светской жизни.

Те же претензии предъявлял затем папа Григорий VII (1073—1085 гг.), добивавшийся главенства церковников над светской властью. При папе Иннокентии III дости­жение мирового господства церкви стало смыслом эпо­хи. Римский епископ сделался для него не только вика­рием Святого Петра, не только наместником Бога, нет, он представлял самого Бога на земле.

Следовательно, «папа теперь не просто первосвя­щенник, а господин мира». Соответственно этим мыс­лям папа Иннокентий III создал теорию, по которой именно всевластие папы передавало императорский сан от византийских греков германцам.

Эскалация претензий папы на власть продолжалась. Он определил отношения между папой и императором исходя из принципов феодального права: папа жалует империю избраннику. Отсюда возникает право папы на контроль над выборами: он решал, кто достоин стать из­бранником. Таким образом ущемлялись не только пра­ва императора, но и избирательные права князей.

Идеалом Иннокентия III являлось непосредствен­ное господство папы во всем мире.

И он последовательно осуществлял его, сосредото­чив в своих руках обе власти. Кроме того, при той пол­ноте духовного и светского всемогущества папа мог ос­вободить от любой клятвы. Присяги, принесенные кня­зьям, противящимся Богу и его заповедям, а к этому относились и папские распоряжения, переставали быть обязывающими. От обязательств освобождал папа Ин­нокентий III: «Да не будет позволено сохранять верность тому, кто сам не верен Господу».

В проповеди при посвящении тридцатисемилетний папа совершенно недвусмысленно объявил римлянам и настороженной Западной Европе: «Я поставлен над Домом Господним, ибо мои заслуги и положение воз­вышаются над всем. Мне было сказано пророком: Я дам тебе место над народами и королевствами. Мне было сказано апостолом: Я отдам тебе ключи от царствия не­бесного. Раб, поставленный над всем Домом Господ­ним, есть наместник Христа, преемник Петра, помазан­ник Божий, бог-фараон, он поставлен посередине меж­ду Богом и людьми, менее величествен, чем Господь, но более величествен, чем человек; он может судить всех, но никто не может судить его».

Таков был человек, назначенный опекуном малень­кого короля Фридриха и призванный стать третейским судьей в споре за трон Германии.

Когда император Генрих VI умер в Мессине, его брат Филипп Швабский не смог выполнить его поручение отвезти Фридриха в Германию для коронации. Тогда он повернул коня и помчался через восставшую Италию, через Альпы обратно в'Германию.

8 марта 1198 года его избрали германским королем. Двухступенчатые выборы проходили в двух городах, Их-терхаузене и Мюльхаузене. В глазах германских князей это знаменовало господство над империей. Избрание Фи­липпа стало, по сути, предательством по отношению к сыну императора Фридриху, в конце 1196 года избран­ному княжеским собранием во Франкфурте. С результа­тами выборов согласился и архиепископ Адольф Кёльн­ский со своими сторонниками, хотя он не вполне благо­желательно относился к Штауфенам.

Причиной избрания Филиппа стали насущные за­дачи государственной политики. Слишком живо по­мнили германские князья, какой вред был нанесен стране за годы несовершеннолетия императора Генри­ха IV (1056—1106-гг.), когда регенты правили только исходя из соображений собственной выгоды, а не на благо государства. Так пришли к решению выбрать Филиппа Швабского.

Будучи избранным 6 и 8 марта, он лишь 8 сентября короновался архиепископом Тарантеза, случайно ока­завшимся в Майнце, подлинными знаками государ­ственной власти.

Приглашенный согласно старой традиции, кёльн­ский архиепископ Адольф и его сторонники с Нижнего Рейна отчасти из неприязни к Штауфенам, но прежде всего заботясь об экономических интересах Кёльна и его округов в Англии, выдвинули в качестве претендента на трон Оттона Брауншвейгского (1198—1218 гг.), тре­тьего сына Генриха Льва и племянника английского короля Ричарда Львиное Сердце.

Воспитанный при английском дворе, он получил от английского короля титул графа Пуату. Поэтому мно­гие считали его не немцем, а англичанином. Но все же 9 июля 1198 года настоящий епископ Адольф Кёльнский водрузил на него в Аахене фальшивую корону, так как подлинные знаки императорской власти, как и большие сокровища Генриха VI, находились в крепости Трифельс во владении Штауфенов.

До решения проблемы силой оружия дело пока не дошло: оба короля ожидали от папы приговора.

Но папе не пришлось брать на себя решение: оно явилось само собой. Умный папа обладал умением вы­жидать. Только на рубеже 1200/1201 годов он огла­сил решение в речи, произнесенной перед кардинала­ми. В данной речи, шедевре политической целеуст­ремленности, вначале обосновывалась правомочность папы на приговор королям. Стало совершенно ясно: папа не хочет видеть на королевском троне никого из Штауфенов, чья семья в свое время уже доставила папам много хлопот. Кроме того, Генрих VI так и не принес вассальную присягу на Сицилию. Он рассмат­ривал Сицилию как наследственное владение жены Констанции и часть принадлежащей ему империи. Во-вторых, Генрих VI намеревался воссоединить Коро­левство обеих Сицилии и империю. Это укрепляло яростную вражду с папством. Никто из пап не мог допустить, чтобы патримоний Святого Петра, зажа­тый между Сицилийским королевством и имперской Италией, раздавили, как орех щипцами. Генрих VI никогда не скрывал своих целей.

Давайте проследим за аргументацией решения папы, изложенной им следующим образом: «Поскольку недав­но троих выбрали королями — мальчика (Фридрих), Филиппа и Оттона, мы должны принять во внимание три обстоятельства относительно каждого из них: что допустимо, что подобает и что выгодно». Бросается в глаза, как папа, принимая критерии, руководствуется утилитарными, а не морально-правовыми категориями.

Далее он продолжает: «На первый взгляд кажется недопустимым возражать против выборов мальчика, закрепленных присягой князей... Они выбрали его по внутреннему убеждению и единогласно поклялись ему в безоговорочной верности, а некоторые принесли вас­сальную присягу. Поэтому кажется недопустимым воз­ражать против законных обещаний».

И тут папа проявил себя дальновидным политиком:

«...Когда этот мальчик узнает и поймет, что Римская церковь отняла у него его права, он откажет вам не толь­ко в подобающем благоговении, но и будет бороться с вами всеми возможными средствами, разорвет ленные узы с Сицилийским королевством и не окажет вам при­вычного повиновения.

Исходя из вышеизложенного, кажется допустимым, подобающим и выгодным возразить против его выбора.

Допустимым, так как прежние обещания являлись недозволенными, а выбор — безрассудством. Ведь вы из­брали неподобающего ни для империи, ни для какого другого места неподходящего человека, а именно ребен­ка около двух лет от роду, не принявшего даже святого крещения... И хотя присягавшие добровольно дали обе­ты, они выбирали его тогда императором для правле­ния лишь по достижении законного возраста».

Здесь выдающийся юрист папа Иннокентий III до­пустил ошибку, впоследствии дорого обошедшуюся, — подтвердил германскую, точнее, даже штауфеновскую точку зрения: выбор германских князей является для германского короля основанием для получения импе­раторского титула.

«...Поскольку регент не может управлять империей, а император может избираться на определенное время, церковь не может и не хочет оставаться без императора и считает допустимым позаботиться о назначении дру­гого...»

И тут папа начинает говорить открытым текстом и разъясняет, почему правителем не может быть ни Фрид­рих, ни какой-либо другой Гогенштауфен: «Будет не­выгодным, если он сохранит за собой императорскую власть, так как тогда Сицилийское королевство объе­динится с империей, и церковь повергнется в смуту.

Ведь Фридрих, не говоря уже о других опасностях, не захочет дать церкви присягу на верность и стать ее вассалом, как этого не сделал его отец. Мнение, будто мешать его избранию негоже, дабы он позднее не обви­нил церковь в потере империи, не имеет значения. Ни­кто не сможет с полным правом утверждать, что церковь отняла у него империю, так как брат его отца (Филипп Швабский) в гораздо большей степени вторгся не толь­ко в империю, но и в его долю отцовского наследства и намеревается занять со своей дружиной владения его матери, для защиты которых Римская церковь трудит­ся, не жалея никаких усилий и расходов, употребляя мудрость и силу».

После столь убедительных доводов решение вынес­ли не только против опекаемого папой Фридриха, но и против его дяди Филиппа Швабского. Филиппа, так же как и его брата, императора Генриха VI, обвинили в стремлении объединить Королевство обеих Сицилии и империю, приписав подобное намерение и сыну импе­ратора Фридриху. Таким образом, путь казался откры­тым для Оттона Брауншвейгского.

Но папа еще раздумывал, ожидая окончательного объяснения с Вельфами. Теперь должна была быть при­несена плата, которую папа со своей точки зрения счи­тал непременным условием: защищенность и полное восстановление патримония Святого Петра.

8 июня 1201 года Оттон принес в Нейссе заранее об­говоренную присягу. Он обязался признать произведен­ные рекуперации* (* Восстановление прав церкви. — Примеч. пер.) и содействовать еще продолжающим­ся, а также возвратить бывшие владения Римской церк­ви в Центральной Италии. Он обещал папе свою помощь в утверждении папско-сицилийской империи — лена. Он обязался по совету и приговору папы или, говоря прямо, по его приказу оформить отношения с Римом и с союза­ми городов Ломбардии и Тосканы. Это стало отказом от всякой самостоятельной политики империи в Италии. Никто из германских князей не являлся свидетелем дан­ной присяги.

Четыре недели спустя после присяги в Нейссе, 3 июля 1201 года, папский легат и кардинал-епископ Гвидо Пренестский объявил в Кёльнском соборе перед всем клиром и народом Оттона IV Брауншвейгского коро­лем, утвержденным папой. В тот же час и в том же ме­сте все противники Вельфов объявлялись отлученны­ми от церкви.

Событие в Кёльне показало, однако, и пределы пап­ской власти. Более тридцати имперских князей и поло­вина епископов воспротивились папской анафеме. На придворном совете в Галле они выступили против вме­шательства легатов папы в вопросы наследования гер­манского трона.

Иннокентий III вопреки их протесту утверждал: из­бирательное право князей возложено на них папой, а его право контроля над выборами является неоспоримым.

Угрожая анафемой, папе и его легату Гвидо Пренестскому удалось постепенно перетянуть на сторону Вельфов большую часть германского епископата. В те­чение 1200 года епископ Конрад фон Вюрцбург и ар­хиепископ Эберхард II фон Зальцбург примкнули к гвельфам. За один день в Корвее папскому легату уда­лось заставить почти всех саксонских епископов под­чиниться воле папы и признать Оттона Брауншвейгского. Летом Оттокар Богемский стал гвельфом, и ландграф Герман I Тюрингский тоже планировал пе­рейти к ним.

Сам Зигфрид II Майнцский позволил папскому ле­гату утвердить свои выборы, и в сентябре 1201 года в Ксантене его посвятили в архиепископы. Занимавше­го этот пост архиепископа Леопольда фон Шенфельда (1200—1208 гг.) сместили. До 1217 года мы находим его имя — уже архиепископа Вормса.

Когда Оттон IV пленил архиепископа Гартвига Бре-менского в первые недели января 1202 года, пал послед­ний бастион оппозиции Вельфам на севере.

Под давлением легата и архиепископа Майнцско-го удалось уговорить горожан Хальберштадта избрать епископом гвельфа. Архиепископа Людольфа Магдебургского (1192—1205 гг.) отлучили от церкви. На Нижнем Рейне последний противник Оттона IV, сто­ронник Штауфенов гибеллин епископ Дитрих Утрехт­ский (1190—1212 гг.), был отстранен. После этого со­противляющиеся епископы Тула, Метца и трирский архиепископ Иоганн I вернулись под власть папы.

Весной 1203 года король Богемии Оттокар и ланд­граф Тюрингии Герман I подняли оружие против коро­ля Филиппа. Военные события развивались неудачно для Штауфенов. После этого отлученный архиепископ Магдебургский тоже покорился папскому легату. Епис­копов Гартвига Аугсбургского (1202—1237 гг.), Дитриха Мерзебургского (1201—1215 гг.), Экберта Бамбергского (1203—1237 гг.) и Вольфгера из Пассау (1191— 1204 гг.) вынудили принести присягу повиноваться при­казам папы во всех политических и, разумеется, церков­ных вопросах.

Величайшая дисциплинарная акция, когда-либо применявшаяся к германскому епископату! Реформы Ватикана, стремящегося к высокой цели неограничен­ной свободы церкви, сковали духовную свободу герман­ской церкви.

Светские князья тоже начали поспешное бегство к предполагаемому победителю. На придворном совете 2 февраля 1204 года король из рода Вельфов ожидал полного повиновения от всего юго-востока, в частности от герцогов Баварского и Австрийского.

И — чудо за чудом — папа Иннокентий III сам при­звал ломбардские города признать Оттона IV. Герман­ские князья предложили папе подготовиться к походу на Рим короля, называвшего самого себя «королем пап­ской милостью».

Папа наслаждался неограниченной властью над За­падной Европой.

Но вскоре обозначились границы его всемогущества, основанного на принуждении к присяге, угрозах при­менения церковного наказания, на использовании сво­его исключительного положения как в светской, так и в церковной власти.

Эрозия власти началась там, где ее не ожидали, — в семье Вельфов. Весной 1204 года от Оттона IV отрекся его брат, Генрих V (1195—1217 гг.), пфальцграф Рейн­ский, женатый на Агнессе из семейства Штауфенов. Вслед за ним последовал ландграф Тюрингии Герман, вечно озабоченный поиском большей выгоды для своего се­мейства. В октябре к нему присоединился и богемец От­токар. В ноябре 1204 года — герцог Генрих Брабантский и Адольф, архиепископ Кёльнский. Измену последнего папа прокомментировал с горечью: «Было бы лучше, если бы этот человек никогда не рождался».

За великими мира сего потянулись и остальные — епископы Падеборна, Страсбурга, Оснабрюка, Мюнстера и Люттиха, аббаты и священники Ксантена, Св. Куниберта в Кёльне и в Корвее.

6 января 1205 года Филипп Швабский повторно короновался, на сей раз настоящей короной, в Аахене, в традиционном месте коронации, архиепископом Адольфом Кёльнским, полномочным представителем папы при совершении таинства миропомазания. На церемонии присутствовали саксонские князья и епископы, отсутствовавшие при первой коронации. Верные южногерманские епископы сплотились вокруг короны Штауфенов.

В конце концов при короле Оттоне IV остался только Кёльн: сказалась заинтересованность его обитателей в торговле с Англией.

27 августа 1206 года на поле боя при Вассенберге окончательно решились как политическая ситуация, так и судьба вельфского королевства. Король Филипп наголову разбил Оттона IV, после чего даже торговые магнаты Кёльна подчинились королю Гогенштауфену.

Архиепископ Зигфрид II Майнцский покинул Германию, осознав неустойчивость своего положения. Он перебрался в Италию, где впоследствии жил как кардинал Сабина.

Казалось, Оттон IV покинул историческую арену. Папа сразу же начал переговоры с новым королем. В начале июня 1206 года он отправил благородного патриарха Вольфгера Аквилейского (1204—1218 гг.) к Филиппу, готовому пойти на перемирие и намеревавшемуся составить коллегию из кардиналов и имперских князей для предъявления претензий Римской церкви. Сам же Филипп отказывался от упреков папе, уповая лишь на Божий суд. По поручению Филиппа Вольфгер Аквилей-ский с тремя светскими мужами отправился в Рим для переговоров о мире.

Уже весной 1207 года папа послал трех высокопоставленных легатов (среди них находился и его двоюродный брат Уголино Остийский, будущий папа Григорий IX) для заключения мира или по меньшей мере перемирия на год между двумя воюющими германскими князьями — Оттона уже не называли королем. В сентябре 1207 года перемирие было достигнуто. Вероятно, добились и отказа Оттона IV от трона, освободив путь для признания папой Филиппа, с которого сняли отлучение от церкви.

Благосклонность папы к Филиппу Швабскому объясняется не только результатом военной победы Штауфенов, но и личным обаянием Филиппа. Любезный, даже очаровательный, «милый юноша», по выражению Вальтера фон дер Фогельвейде, не унаследовал того болезненного самолюбия, как все Штауфены до и после него. На папу, по-видимому, произвело большое впечатление сообщение легатов о готовности Филиппа отписать имперские налоги за пять лет в пользу Святой земли.

Точные сведения о договоре в Риме нам неизвестны.

Швабский летописец Бурхард фон Уршперг узнал от людей, достойных доверия, о предполагаемой свадьбе дочери Филиппа с племянником папы, которому затем в виде имперского лена должны были отойти Тусция, Сполето и марка Анкона. Задумал ли Иннокентий III таким образом отказаться от рекуперации, дабы передать их в руки племяннику, утверждать нельзя. Матримониальный план вынашивался задолго до это¬го, чему есть свидетели.

 Но во все земные намерения князей и священников вмешалась судьба, спутав карты духовной и светской властей.

21 июня 1208 года баварский пфальцграф Оттон Виттельсбахский убил в епископском дворце в Бамберге ко­роля Филиппа. Причина убийства осталась невыяснен­ной. Предположительно пфальцграф, помолвленный с дочерью Филиппа, разгневался из-за планируемого бра­ка принцессы с племянником папы ради упрочения мира между папой и империей Гогенштауфенов.

Но сам папа увидел во впервые произошедшем в не­мецкой истории убийстве короля освобождение от не­обходимости короновать неугодного Гогенштауфена на императорство. «Божий суд, уничтоживший двоемыс­лие в империи».

Вельфа-короля Оттона IV, как ему самому казалось, возвела на трон судьба.

Осиротевший король под опекой папы

На фоне происходивших в мире событий со смер­тью императрицы Констанции 27 ноября 1198 года для Фридриха началось десятилетие одиночества, сформи­ровавшее его характер.

Романтическую легенду об одиноком королевском сыне, бродящем по улицам и переулкам Сполето, вни­кающем в сарацинскую, греческую и норманнскую куль­туру островного государства и находившем пропитание и приют у добросердечных горожан, после некоторых размышлений и при оценке немногочисленных фактов нельзя признать достоверной.

Во-первых, дед Фридриха, король Рожер II (1130-1154 гг.) получил великолепное княжеское воспитание у греческих ученых.

А кроме того, при всех неурядицах сицилийско-нор-маннская придворная капелла не переставала существо­вать, так же как и круг юристов, нотариусов и ученых. Помимо прочего, король-дитя для многих представлял желанный объект влияния. Только через него и от его имени могли править канцлер Вальтер фон Пальяра, Марквард фон Анвейлер, со временем поднявшийся до должности регента королевства, его преемник Виль­гельм Каппароне и кондотьер Дипольд фон Швайнспойнт, или, иначе говоря, Дипольд, граф Ачерра.

После смерти императрицы Констанции в Королев­стве обеих Сицилии возникла противоречивая расста­новка власти. Во-первых, папа — сюзерен наследного ко­ролевства и одновременно опекун юного короля, старав­шийся сохранить для него наследное государство, но без короны римского императора. По этой решающей при­чине Иннокентий III поддерживал претензии на власть Вельфа Оттона IV.

Германских рыцарей, Маркварда фон Анвейлера и Вильгельма Каппароне, считали не столько регентами, сколько союзниками короля Филиппа в Германии. На ма­териковой части Сицилии Дипольд фон Швайнспойнт боролся против полководца папы, графа Вальтера де Бри-енна, вдохновляемого не столько интересами папы, сколь­ко собственными притязаниями на власть и господство. В конце концов, существовал еще и канцлер королевства, Вальтер фон Пальяра, доверенное лицо императора Ген­риха VI, сохранявший его традиции и время от времени оказывавший сопротивление политике папы. Положение канцлера в семейном совете, учрежденном императрицей Констанцией, стало доминирующим после того, как в 1199 году умерли другие члены совета, архиепископы Па­лермо, Капуи и Калабрии.

Отъявленным противником папы, без сомнения, яв­лялся Марквард фон Анвейлер, названный папой в своем письме к совету от 18 декабря 1198 года «врагом Бога и церкви». «В действительности — таково кредо папы — Марквард лишь делает вид, будто старается уп­равлять государством, стремится к большему — к пол­ной королевской власти, оспаривая даже законность рождения Фридриха».

Насколько сторонники Штауфенов ценили Марк-варда фон Анвейлера как представителя имперских ин­тересов, видно из письма группы германских князей папе Иннокентию III: «Мы напоминаем и просим Вас, чтобы Вы нашему возлюбленному другу, преданному соратнику нашего господина, короля Филиппа, марк­графу Анконы, герцогу Равенны, управляющему Коро­левством обеих Сицилии и стольнику императорского двора, оказали Вашу апостольскую милость в делах на­шего господина».

Если данное письмо к папе не является чистой про­вокацией со стороны некоторой части князей по отно­шению к Святому престолу, то оно показывает полное и наивное непонимание ими напряженности, существо­вавшей между папой и императором.

Вопрос жизненной важности для папского государ­ства — быть раздавленным между штауфеновско-сици-лийским королевством или штауфеновско-римской им­перией, также никем не был понят. Необходимо еще раз подчеркнуть: вся политика папы против императора и империи может быть правильно истолкована лишь с учетом этой проблемы.

Марквард начал борьбу за власть на континенталь­ной части Сицилии. В январе 1199 года он изгнал войс­ка папы из города Сан-Германо. Но завоевать монастыр­скую крепость Монтекассино ему не удалось.

Некоторое сближение Маркварда с папой, позволив­шее временно отменить его отлучение от церкви, быст­ро закончилось. Марквард поменял поле битвы, перебрался на Сицилию и закрылся в городе Палермо. В июле семейный совет во главе с Вальтером фон Палья-рой с войском папы поплыл в Палермо и 21 июля 1200 года разбил Маркварда и его сторонников близ Мон­реаля. Следующую битву при Таормине Марквард так­же проиграл. Но поражения никак не отразились на по­ложении Маркварда на острове. Войска папы, ослабев­шие от болезней и эпидемий, возвратились в Южную Италию.

Однако кое-что все же произошло. Незаметная, но глубокая трещина пролегла между канцлером Вальте­ром фон Пальярой и папой.

Появление графа Вальтера де Бриенна, женатого на одной из дочерей короля Танкреда, обеспокоило канц­лера. Он, должно быть, увидел в графе, уже получив­шем в лен от папы графство Лечче и княжество Тарент, серьезного претендента на сицилийский трон.

Если Вальтер фон Пальяра мог надеяться на долгий период своего влияния и правления на посту канцлера при ребенке, а затем юноше Фридрихе, то при Вальтере де Бриенне это было исключено. На особое сопротивле­ние папы кандидатуре Вальтера на трон не приходилось рассчитывать. Основной принцип политики папы — раз­деление королевства и империи — имел больше шансов осуществиться при.французе, чем при подопечном папы, Фридрихе, в котором не только текла кровь Штауфенов, но могли и возродиться их мечты.

Размышляя таким образом, Вальтер фон Пальяра от­казался от церковных должностей и ввел своего брата, графа Джентиле Манупелло (ум. после 1212 г.), в семей­ную коллегию. Затем он принял туда, несмотря на про­тест папы, Маркварда фон Анвейлера и разделил с ним власть и сферы влияния в королевстве. Теперь он от­правился на материковую часть Сицилии для решаю­щего боя с Вальтером де Бриенном. Столичный город Палермо он передал брату, графу Джентиле, вместе с драгоценным залогом власти, юным королем Фрид­рихом.

В мае 1201 года Вальтер де Бриенн вступил с вой­ском, состоящим как из его солдат, так и из солдат папы, на материковую часть Королевства обеих Сицилии. Он одержал блестящую победу в окрестностях Капуи над Дипольдом фон Швайнспойнтом, занимавшим здесь главенствующее положение, и перед ним открылась до­рога к его южно-итальянскому лену.

Теперь канцлер Пальяра открыто присоединился к Дипольду, получив за это отлучение от церкви и офи­циальную конфискацию владений.

Поражение Дипольда, победа войск папы и отлуче­ние от церкви Маркварда не прошли без последствий для островной части Королевства обеих Сицилии. Им­ператорский стольник Марквард фон Анвейлер посту­пил так же, как поступил бы любой генерал или герой на его месте, — бросился в наступление.

Он осадил Палермо в октябре 1201 года. Брат канц­лера, граф Джентиле, укрылся вместе с доверенным ему юным королем в крепости Кастелло-а-Маре, возвышаю­щейся над портом Палермо. Когда 1 ноября 1201 года кре­пость все-таки пала, юный король попал в руки Марк­варда фон Анвейлера. Блестящий граф Джентиле поспе­шил (или бежал) в Мессину за недостающим провиантом. Явно совсем неподходящая задача для высокопоставлен­ного человека, облеченного доверием охранять наслед­ника Сицилии.

В письме архиепископа Рейнальда Капуанского в но­ябре 1201 года папе Иннокентию III впервые дано опи­сание личности Фридриха. Архиепископ, надо заметить, являлся ближайшим родственником канцлера и его бра­та Джентиле. Итак, письмо архиепископа: «Горе мне! В понедельник 5 ноября сего года посол от Вильгельма Францизиуса из города Палермо прибыл в ту местность, це я живу, с чрезвычайно печальной и достоверной вестью — придворный кастелян фон Аккариио и его соратники выдали Маркварду короля, дворец и упомянутого Вильгельма Францизиуса, учителя короля, в третьем часу дня.

Когда мальчика предали неверные охранники, за­служивающие всяческих проклятий, он, нежный юный король, был доставлен тем, кто посягал на его жизнь, во внутренние покои дворца. Увидев свое неизбежное за­ключение, он вместо оружия защитил сам себя слеза­ми. Мальчик не мог не выказать рыцарям свое королев­ское достоинство ...так, когда его собирались схватить, он прыгнул навстречу обидчику и попытался, как толь­ко смог, схватить за руку того, кто посягнул на пома­занника Божия. Затем он расстегнул королевскую ман­тию и, преисполненный боли, разодрал одежды, расца­рапав свою нежную плоть».

Архиепископ объясняет побег своего родственника и то, что царственного ребенка покинули, следующей тирадой:

«Затем граф Джентиле оставил замок на верных ох­ранников и поехал в Мессину... дабы позаботиться о не­обходимой доставке в тот замок провианта; а как и за­чем он туда поехал, я не мог разузнать у упомянутого посла».

Письмо архиепископа сообщает нам ценные факты. Во-первых, становится известным учитель Фридриха П. Отпрыск знатной семьи, имеющей владения при Авел-лино, восточнее Неаполя. Теперь мы точно знаем: Фрид­рих не был лишен научных занятий. Мы видим семи­летнего короля-ребенка, который при появлении Мар­кварда, совершенно естественно, начинает плакать, но затем храбро и со страстью пытается защитить себя.

Очевидна ненадежность островного государства, если даже охрана предала маленького короля, выдав его Маркварду. Брат канцлера, граф Джентиле, доведен­ный трусливыми слухами до отчаяния, покинул юно­го короля. Отговорка, будто он хотел добыть в Месси­не провиант для осады города, кажется слишком про­зрачной. Это подходящая задача для интенданта, а не для графа, исполнявшего в бою при Палермо блиста­тельную роль предводителя войска папы против Маркварда фон Анвейлера.

Бедственное положение Фридриха II задокументи­ровано в стихотворном послании, и хотя оно не могло быть написано им самим, основная его мысль, а именно солидарность королей и князей Фридриха, часто повто­ряется в более поздних государственных письмах:

«Всем королям земного шара, украшенным каким-либо саном святой веры, невинный король Сицилии по имени Фридрих желает благополучия в бозе...

Поскольку я, произведенный на свет великим от­цом и вскормленный грудью его великой супруги, пра­ведной императрицы Констанции, жестоким роком — о горе! — так быстро лишенный обоих родителей... не мог, страдая при изнурительных угнетениях от труд­ностей несовершеннолетнего положения, видеть лица моих родителей...

С того времени меня то мучают немцы (Марквард фон Анвейлер и Дипольд фон Швайнспойнт), то вре­дит тосканец (Пиза), то мешает сицилиец (сарацины), то беспокоят галл (Вальтер де Бриенн) и варвары, то кто-нибудь еще.

Дневной хлеб отмерялся мне по весу, напитки — бо­калами. При долгом злоупотреблении королевского име­ни мною управляли в большей степени, чем я управлял, мне приказывали больше, чем я приказывал, я должен просить больше, чем получаю...

Но пока жив мой высший избавитель... прошу вас, князья, властвующие над земным шаром, молю изо всех сил — в предлагаемых обстоятельствах вы можете состязаться не столько со мной, сколько между собой — выставить войско, освободить сына императора, вновь поднять королевскую корону и собрать разрозненный народ...»

Письмо, конечно же, продиктовано не римской ку­рией. Слишком часто указывается на императорское происхождение мальчида и упоминается отец — импе­ратор Генрих VI. Папство же всеми силами старалось не допустить воссоединения с империей Штауфенов, стремившихся владеть и королевством, и империей.

Круг Маркварда фон Анвейлера тоже можно исклю­чить: в письме немцы получили весьма нехорошую оцен­ку. Речь может идти только об ограниченном в своей власти канцлере Вальтере фон Пальяре. От него, сорат­ника императора Генриха VI, логично ожидать упоми­нания императорского происхождения мальчика. От канцлера с его сомнительным отношением к папе мог­ли исходить слова о трудностях несовершеннолетия, заставляющих страдать подопечного папы.

Правление Маркварда фон Анвейлера на Сицилии продолжалось восемь месяцев. Императорский стольник, чьи политические цели разгадать трудно, умер по про­шествии сего времени в середине сентября от осложне­ний после операции по удалению камней. Был ли он ве­рен Штауфенам или стремился стать королем? На его место пришел Вильгельм Каппароне и тоже подчинил короля своей воле.

О личности Каппароне исследователям известно недостаточно. Немного ясности дает письмо папы Ин­нокентия III монреальским монахам. В нем речь идет о жестокой натуре наемника, способного повлиять на ребенка только в отрицательном смысле. Фактически же Каппароне обладал значительно меньшей реальной властью, чем императорский стольник Марквард фон Анвейлер, пользовавшийся непререкаемым авторите­том среди немцев.

В ситуации распада власти канцлер Вальтер фон Па-льяра опять начал искать сближения с папой. Если бы он находился у власти в Палермо, планы Вальтера де Бриенна завоевать остров потеряли бы всякую возмож­ность осуществиться.

Канцлер неожиданно легко получил прощение от папы. Да, тот даже отказался от предложенных ему по­ручительств, ибо, как выразился папа, добровольную преданность он ценит больше, чем вынужденную.

Только смерть Вальтера де Бриенна 15 июля 1205 года установила единство между папой Иннокентием III и канцлером, к тому времени уже получившим прощение и вернувшимся в лоно церкви. Но Вальтеру пришлось одолеть второго противника в борьбе за власть в коро­левстве — Дипольда фон Швайнспойнта, графа Ачерру, тоже сумевшего сблизиться с папой. Дипольд появился осенью 1206 года в Риме и оттуда отправился в Палермо, чтобы по приказу папы освободить Фридриха. Там он встретился с папским легатом Герхардом и канцлером Вальтером фон Пальярой.

Таким образом, собралась весьма своеобразная компа­ния. Неуверенный Каппароне, имеющий недостаточную поддержку среди немцев, но обладавший властью, являл­ся, без сомнения, наименьшим интеллектуалом из четве­рых, и Дипольд фон Швайнспойнт, в чьих застенках умер граф де Бриенн, ярый противник канцлера. Дипольд, тоже человек власти, в то время уже освобожденный папой от анафемы, заставил Каппароне отказаться от Палермо и от юного короля, важного как залог власти для всех них.

В действительности именно Дипольд привел юного короля из дворца к обоим прелатам — событие, сообща отпразднованное торжественным обедом. На нем канцлер арестовал Дипольда якобы из-за планируемого им предательства. В атмосфере недоверия и коварства ни­как нельзя выяснить, кто кого хотел обмануть или обма­нул. Факт остается фактом: два прелата перехитрили во­яку Дипольда. Вальтер фон Пальяра достиг цели. Он опять стал канцлером и самым близким к королю чело­веком и должен был им оставаться вплоть до совершен­нолетия мальчика в 1210 году.

29 января 1207 года папа Иннокентий III писал сво­ему подопечному:

«...Какое радостное чувство охватило апостольское сердце, когда я понял из письма Твоего высочества — рука Господа освободила Тебя из недостойного плена... Неудивительно, что Твое заключение вызывало у нас глубокую печаль, а освобождение — великую радость, ведь из-за регентства, исполняемого нами не столько по распоряжению Твоей матери, сколько в соответствии с нашим правом на королевство, Мы не можем не забо­титься о Твоей защите».

Папа совершенно ясно дает понять юному королю — права папы-сюзерена над Сицилией должны цениться выше, чем завещание матери Фридриха, назначившей папу опекуном сына. Папа продолжает:

«...Для защиты твоих прав Мы часто проводили бес­сонные ночи, а все время от завтрака до ужина Мы ис­пользовали, в одиноких раздумьях или в совещаниях с другими стараясь придумать, как вернуть Тебе Твое на­следство...»

Портретные зарисовки

Февралем 1207 года, то есть временем после осво­бождения Фридриха, датировано письмо из близкого окружения юного короля. Возможно, его автором является Вильгельм Францизиус, «magister regis»* (* Королевский учитель (лат.).), рас­сказавший о Фридрихе следующее:

«Я должен правдиво сообщить вам, господа: юный король по знаниям и силе опередил свой возраст и об­ладает качествами, способными украсить зрелого, сфор­мировавшегося мужчину. К нему должно уже сейчас без колебаний прислушиваться: он умеет различать вер­ность и неверность, хорошее и плохое».

Эти строки написаны о двенадцатилетнем Фридри­хе. В длинном письме неизвестного автора имеется еще более подробное описание молодого человека, рано ли­шившегося родителей и воспитывавшегося среди гру­бой солдатни:

«Телосложение короля нельзя назвать тщедушным, но оно не больше, чем соответствует его возрасту. При­рода наградила его достоинством, поскольку к крепкому телу дала ему сильные конечности с присущей им есте­ственной выносливостью для любого действия. Никогда не бывая в покое, он весь день проводит в постоянной деятельности, и при этом его сила увеличивается от уп­ражнений. Свое подвижное тело король тренирует раз­личным образом. Когда он упражняется в искусстве вла­дения оружием, то выхватывает меч и приходит в дикую ярость, как будто хочет вонзить его в противника. Он научился славно стрелять из лука и прилежно в этом уп­ражняется. Он ценит благородных и быстрых лошадей. Можете мне поверить, никто лучше короля не умеет уп­равлять поводьями или пришпоривать коней, чтобы они быстрее скакали.

...Кроме того, ему присуще королевское достоинство, он способен повелевать. Его лик исполнен изящной кра­соты с ясным лбом и с еще более лучезарной веселос­тью в глазах — смотреть на него доставляет удоволь­ствие. Король полон проницательности и учености, а если он выказывает неподобающее и неуместное пове­дение, сие является не свойством его натуры, а лишь привычкой к грубому обхождению (наследие времени Каппароне).

Но природный дар короля — стремиться к совер­шенству — постепенно сменит те неприличия на достойное поведение. Однако он недоступен для увеще­ваний, а следует только устремлениям собственной свободной воли и считает, судя по всему, позорным положение несовершеннолетнего, когда окружаю­щие воспринимают его как ребенка, а не как короля; скорее всего он сбросит любую опеку и, получив сво­боду, часто будет преступать меру дозволенного ко­ролю; и всеобщая молва об этом сможет уменьшить благоговение перед величеством.

Еще не успев стать мужчиной, он щедро наделен знаниями, опережающими его возраст, и обнаружи­вает дар мудрости. Поэтому, говоря о том, сколько ему лет, нельзя просто считать года и ожидать времени зрелости, ибо по знаниям он уже мужчина, а по вели­чию — властелин».

Примечательная и тонкая характеристика, кото­рую нельзя игнорировать, как похвалу придворного льстеца: на протяжении жизни Фридрих удивитель­ным образом проявил упомянутые здесь таланты и склонности характера, как положительные, так и от­рицательные.

После катастрофы в Парме в 1208 году пятнадцати­летний юноша проскакал огромное расстояние от пы­лающего лагеря Виктория до Борго-Сан-Домино и да­лее до Кремоны, куда он прибыл поздней ночью, с рас­света находясь в седле и «совершенно не упав духом», как уверяет летописец.

Его неистовый гнев при известии о событиях в Ви-тербо описывает кардинал Райнер Витербоский: «Подобно львице, у которой отобрали детеныша, и медве­дице, у которой похитили медвежат, он вспылил. Слов­но ураган, бушующий в ночи, он поспешил, охваченный пламенем гнева, на уничтожение города, как простой го­нец, без всякой королевской пышности. Король приска­кал на красном коне, дабы лишить эту землю мира...» «Однажды в воскресенье, — пишет Э. Канторович, — войска императора приступили к штурму... Император лично возглавил одно из подразделений... Несмотря на ожесточенную атаку, император в гневе спрыгнул с коня и, схватив острый меч, устремился вперед».

Пятидесятилетний мужчина реагирует именно так, как наш автор письма описывает двенадцатилетнего подростка: «Затем он выхватывает меч и приходит в дикую яр9оть, как будто хочет вонзить его в против­ника».

Когда автор письма вспоминает о жестоком обхож­дении с королем и размышляет о том, что свобода, ко­торую тот получит, часто будет выходить за рамки до­зволенного, то мы можем видеть пример, подтвержда­ющий это предположение, в одном из эпизодов войны с сарацинами в 1222 году. Фридрих осадил главную крепость сарацин Ято. Его противник, эмир Ибн-Аб-бад, вместе с двумя сыновьями поспешил покориться императору и просить у него пощады. Император, раз­гневанный мятежным эмиром, своим поведением за­ставляет вспомнить приступы ярости царственного ре­бенка.

Эмир вошел в шатер императора и бросился ему в ноги. Император, увидев его, так сильно пнул эмира, что разорвал ему весь бок острой шпорой. А спустя две не­дели приказал повесить эмира и его сыновей как бун­товщиков. Внимательный автор письма справедливо увидел и отметил черты характера императора.

Матримониальные планы

После того как папа совместно с канцлером Валь­тером фон Пальярой вернул свободу Фридриху, две­надцатилетнего мальчика решили использовать в пла­нах брачной политики папы: Фридриху предложили брак с арагонским королевским домом — таким же вас­салом папы, как Фридрих в Сицилии. Еще в 1202 году велись переговоры о брачном союзе с арагонской прин­цессой Санчей, но тогда никакого результата не дос­тигли.

Теперь же, в 1208 году, переговоры возобновились. В супруги Фридриху наметили двадцатипятилетнюю арагонскую принцессу Констанцию, вдову умершего в 1204 году короля Эммериха Венгерского. Папа по­тратил немало усилий, пытаясь уговорить четырнад­цатилетнего Фридриха на брак с женщиной намного старше его. Исход дела решило обещание короля Ара­гона выставить в брачном контракте пятьсот арагон­ских рыцарей. Тогда Фридрих согласился. Он женил­ся не на женщине, а на боевом потенциале в пятьсот кирасиров, надеясь с их помощью освободить соб­ственное королевство, раздираемое множеством груп­пировок, от сарацин, мятежных баронов и мародер­ствующих немцев.

Папе пришлось постараться, убеждая и своего ара­гонского ленника, короля Петра II (1196—1213 гг.), в правильности брака между четырнадцатилетним под­ростком и двадцатипятилетней вдовой. Он писал ко­ролю Арагона: «Твое королевское высочество, конеч­но, знает, что Мы уже заключили договор с Твоей ма­терью об обстоятельствах брака Твоей сестры и Нашего во Христе возлюбленного сына Фридриха, величе­ственного короля Сицилии, и часто напоминали Тебе об этом в Наших письмах...

Какое небрежение отговаривает Тебя от свершения обещающего счастье союза? Почему Ты переносишь се­годняшнее счастье на завтра? Нет оснований лишать Твою сестру столь великолепного замужества.

Положение жениха очень высоко: от матери он по­лучил титул короля, с благородством его рода дело об­стоит не хуже. Он твердо шагает вперед и умножает на­следуемое из рода в род величие крови великолепными дарованиями. Он сын и внук императоров, ведь импе­ратором был не только его отец, но и дед...

По происхождению жених значительно превосходит Твою сестру. Как написано равными ему цезарями: их мужество опережает их возраст (преступает) окрылен­ной поступью порог зрелости и чудесно начинает, вос­полняя прилежанием недостаток лет, первые попытки правления»…