МОЛОДОЙ КОРОЛЬ

И в самом деле, первые попытки правления четыр­надцатилетнего короля впечатляют. В его королевстве следовало навести порядок. Разумеется, в Палермо су­ществовали учреждения центрального управления, се­мейный совет, придворная капелла и канцелярия. На материковой части должности исполняли капитаны и судейские, а в городах — королевские камергеры. Но все эти чиновники не ориентировались на короля. Отдель­ные члены совета, прежде всего канцлер, везде пристро­или доверенных людей. Доходные места и привилегии раздавались не в соответствии с интересами государства, а для сохранения собственной власти и личного обога­щения. Внутри острова царили так называемые горные сарацины (изгнанные в горы или нашедшие убежище под защитой гор). Еще действовали шайки немцев, внося сумятицу в стране. На материковой части сохранялась власть Дипольда фон Швайнспойнта, графа Ачерры. Крупные бароны материковой части упрямо защищали свои привилегии, приходы и латифундии, урвав их ал­чными руками в период несовершеннолетия короля. Владения короны, на которых держалась королевская власть и от которых наряду с налогами поступали фи­нансовые средства, были самым скандальным образом растрачены. Даже самому папе только благодаря счаст­ливому стечению обстоятельств удавалось время от вре­мени получать компенсацию за расходы по управлению и на военные действия, проводимые в интересах коро­ны. И теперь мальчику надлежало разобрать, упорядо­чить и привести в равновесие всю путаницу власти и алчности, права и несправедливости!

Первая же коллизия привела к столкновению с па­пой в вопросе о разделении церковной и светской вла­стей.

Фридрих повлиял на результаты выборов на свобод­ный с декабря 1208 года пост архиепископа Палермо. Это считалось нарушением, поскольку его покойная мать в 1198 году отказалась от права назначать сици­лийских епископов. Основанием Фридриху послужил Беневентский договор, заключенный королем Вильгель­мом I с папой и расширявший права короля по отноше­нию к сицилийской церкви.

Понимая направленность политики Фридриха, папа в отеческом тоне разъяснил неправомерность Беневентского договора, принятого папой под давлени­ем. И настойчиво указал на заявленный императрицей Констанцией отказ от претензий. В обходительном тоне, но по существу жестко он предостерег правителя от посягательств в будущем на права церкви, напом­нив Фридриху — светской властью он обязан исклю­чительно ему, папе.

Королю пришлось отступить. Удивительно, что он во­обще противопоставил себя папе, которому в самом деле был обязан своим королевским троном. Были ли тому причиной плохие советчики, как предполагал папа, или юношеское легкомыслие, или стремление вновь получить безраздельную королевскую власть предков, стремление, позволившее забыть о таких моральных ценностях, как благодарность и верность?

Величайшей задачей Фридриха стало возвращение владений королевской короны. Уже в феврале 1209 года он приказал перепроверить раздачу привилегий на Си­цилии и в Калабрии, намереваясь потребовать возврата королевской собственности из неправедных рук.

Этим он нажил врагов среди всех, кто владел королевским добром. В их число входили канцлер Вальтер Пальяра и его семья. Юный правитель уже в 1209 году лишил канцлера власти (Вальтер занимал пост архи­епископа Катании). Протест папы король оставил без внимания.

Фридрих сумел преодолеть трудности, опираясь на дворян и служителей церкви, доказавших свою предан­ность королю в годы его несовершеннолетия. При этом Фридрих использовал дар, о котором с похвалой отзы­вался автор письма, — умение «различать верность и не­верность». Он приблизил к себе Пагануса Паризийского, графа Бутеры, с юга острова и владельца Патерно из Западной Катании, уже в марте 1209 года приняв его в семейный совет. Епископ Ансельм из Патти и епископ Иоганн ди Чефалу, происходящий из аристократиче­ской семьи Чикала, — люди, возвысившиеся во време­на правления Генриха VI, тоже приняли сторону ко­роля. На материке Сицилии он утвердил Дипольда фон Швайнспойнта, графа Ачерру, капитаном и верховным судьей Апулии и Терра-ле-Лаворо — «Божьей и коро­левской милостью», как говаривал этот самоуверенный человек. В Апулии управляли граф Фонди, Ричард фон Аквила. Прежде всего следует отметить Берарда, бу­дущего архиепископа Бари, а затем Палермо, верой и правдой служившего Штауфену вплоть до его смерти в 1250 году. И его император тоже принял в круг бли­жайших сподвижников.

В мае 1209 года на северо-востоке острова Сицилия вспыхнуло восстание тех, кто страшился требования возврата неправедно захваченного королевского имуще­ства или уже получил такое требование. Пятнадцати­летний подросток помчался на поле боя и одержал по­беду над мятежниками, продвигающимися через Нико­сию в Катанию. Среди них находился и брат верного королю архиепископа Иоганна ди Чефалу, граф Поль Чикала. Бароны покорились. Они сослужили большую службу королю, так как уберегли его от более масштаб­ного восстания бунтующей аристократии. Возможно, на них оказал влияние епископ Иоганн ди Чефалу.

В послании от 18 августа 1209 года король, сообщая подданным о прибытии супруги, арагонской принцес­сы, пишет:

«Когда мы с большой (военной) силой проскакали через Сицилию, страх перед Нашей мощью сделал сы­нов мятежа, ненавидящих мир, такими мирными, что они со всей покорностью приняли бремя Нашего вла­дычества и смиренно покорились Нашей власти. Вся страна радуется, и ликует народ в полноте мира...»

Затем король сообщает о прибытии супруги 15 ав­густа в Палермо: «Мы намереваемся, как того желает Бог, счастливо заключить с ней брак и во всем могуще­стве проследовать в местность Апулию, к ликованию Наших верных сторонников и повергая в панику тех, кто до сих пор колеблется, вынашивая неверность в глуби­не своего сердца...»

Фридрих наконец ощутил власть. Он, так часто бывший объектом чужой воли, принял плату за брач­ный союз, в последний раз подчинившись политике высокопоставленного свата, надеясь силой оружия пяти сотен арагонских рыцарей привести Апулию под свое правление.

Чувствовал ли юный король страх перед женить­бой на двадцатипятилетней вдове? Страх неопытного юноши перед опытной женщиной? Опасался ли он, так долго находившийся под опекой, вновь попасть под опеку женщины, старшей годами? Вопреки всему брак оказался лучше ситуации, ему предшествовавшей. Проект с чертежной доски предстоятеля церкви, лю­бой ценой желавшего связать брачными узами все лен­ные страны, подарил Фридриху нечто, совершенно не­знакомое для него: чувство защищенности. Тому есть ясное указание. Констанцию, единственную из его за­конных жен, Фридрих после ее смерти в 1222 году ве­лел похоронить в усыпальнице норманнских королей в соборе в Палермо, где покоились его мать и отец. И императорскую корону, которую он носил на своей ко­ронации в Риме 22 ноября 1220 года, он положил ей в могилу.

Таких знаков уважения и расположения он никогда не оказывал двум другим женам. Сирийско-французская Иоланта (Изабелла) де Бриенн и англичанка Иза­белла Плантагенет не удостоились погребения в соборе Палермо. Им пришлось довольствоваться скромными могилами в соборе Андрии. И ничего не известно о по­смертных дарах такой ценности, как тот, положенный в могилу Констанции Арагонской.

Военный поход в Апулию, предмет настойчивых стремлений юного короля, потерпел неудачу. Боль­шинство из пятисот арагонских рыцарей, полученных Фридрихом в приданое, включая и их предводителя, и брата Констанции, графа Альфонса Прованского, в разгар летнего зноя пали жертвами эпидемии.

Но судьба приготовила для Фридриха более масш­табную задачу, чем покорение Апулии. Его вознесли на вершину власти над Западной Европой воля папы, уда­ча, покровительствующая цезарям, и гордыня импера­тора Оттона IV.

Император Оттон IV и его гордыня

Убийство короля Филиппа пфальцграфом Отто-ном Виттельсбахским изменило не только обстановку в Германии, но и жизнь сицилийского короля Фрид­риха. Папа, усмотрев в убийстве короля приговор Гос­пода, освободившего его от коронации победоносного Штауфена Филиппа, мог опять целиком и полностью встать на сторону своей креатуры, Оттона IV, после­довательно называвшего себя «королем папской мило­стью».

Теперь папа Иннокентий III мог провести в жизнь основные идеи своей политики: провозгласить безгра­ничность власти папы во всех духовных делах.

Церковная власть превыше светской — постулат, не подлежащий обсуждению для папы. 22 марта 1208 года Оттон IV обещал полностью удовлетворить все требо­вания папы. Казалось, тот, кто с такой легкостью дает обещания и клянется, не собирается их исполнять. От­тон IV отказался от прав на наследство подданных и умерших священников, в Италии — от прав на герцог­ство Сполето, марку Анкону, экзархат Равенну, а также на земли графини Матильды.

Он обещал защищать силами империи папский лен — Королевство обеих Сицилии, отстаивая там ин­тересы папы. Но самой тяжелой данью был отказ от прав на германскую церковь. Корона потеряла в ка­питуле все права на занятие поста епископа в Герма­нии. Оттон IV признал неограниченное право духо­венства апеллировать к папе.

Справедливость требует признать: король из Штау-фенов, Филипп, за императорскую корону тоже был го­тов пойти на большие уступки. Но Альберт Гаук очень верно заметил: «Оттон IV предоставил (папе) так много, как только погибающий может отдать своему спаси­телю».

Духовное правление, в свое время сознательно про­тивопоставленное светскому императором Оттоном Ве­ликим (936—973 гг.), с этого момента было отнято у ко­ролей и стало инструментом в руках папы. Можно ска­зать совершенно однозначно: папа наряду с королем сделался обер-королем Германии.

Среди германских князей после долгих лет граждан­ской войны между Вельфами и Штауфенами росло стрем­ление к миру и согласию. Когда Оттон IV в воскресенье после Троицы 1209 года праздновал свою помолвку с до­черью Филиппа Беатрисой Швабской, все сторонники Штауфенов могли с облегчением встать на сторону коро­ля из Вельфов.

Уже в конце 1209 года Оттон IV с огромным войс­ком стоял у Рима. Он выслал к папе высокое посоль­ство. Для папы должен был послужить предостерегаю­щим знаком тот факт, что в полномочиях, которыми Оттон снабдил своих послов, отсутствовала формули­ровка «папской милостью».

В сентябре папа и Оттон IV встретились. Дружба по интересам, до сих пор связывавшая их, распалась. Не­согласие императорских и папских интересов стало оче­видным. Когда папа напомнил королю о его обещани­ях, в особенности о данных в 1201 году, Оттон IV рас­смеялся и произнес: «В сундуке у папы — всего лишь бумага». О данном высказывании Иннокентий III со­общил французскому королю.

Оттон IV старался отделаться краткими фразами: церковь-де останется довольной им после его корона­ции императором. Теперь для Иннокентия III настал момент отказаться от своих обещаний о коронации. Но император с большим войском стоял под Римом, и папа, хотя и был мощным правителем, склонился перед си­лой оружия.

В блеске празднеств по поводу коронации 4 октября 1209 года потонула дружба между Вельфами и папой. Оттон IV, надев императорскую корону, повел себя так, будто не приносил никаких клятв.

Все это можно было предвидеть. Еще в январе 1209 года Оттон назначил патриарха Вольфгера Аквилеру ко­ролевским легатом в Италии. Перед ним стояла задача восстановить права империи в Италии. Те самые права, переданные Отгоном папе в клятвенном договоре. Те­перь он попытался вернуть их в марке Анкона и в гер­цогстве Сполето. Непостижимая ситуация, в которую папа сам загнал себя, словно под жестоким принужде­нием. Не только сила оружия, но и чувство подавлен­ности, овладевшее папой, вынужденным так внезапно, на глазах у всего мира разрушить образ императора, им же и созданный, сыграло роковую роль.

Как кровавое предостережение через некоторое вре­мя после праздника по случаю коронации, произошел кровопролитный бой между римлянами и войсками им­ператора. В результате чего Оттон отступил через Сие­ну, Сан-Минеато и Лукку на Пизу. Здесь Оттон внезап­но изменил направление движения и, позабыв все клят­вы, двинулся на континентальную часть королевства Сицилии. Германские бароны, и прежде всего Дипольд фон Швайнспойнт, назначенный Фридрихом капита­ном и верховным судьей Апулии, призвали императора следовать по стопам Штауфенов и завоевать Сицилию, опять восстановив единство между империей и королев­ством. Теперь стало очевидным вероломство великих господ, решительно всем обязанных Генриху VI. Они считали, их южно-итальянские баронаты или, лучше сказать, колонии будут надежнее защищены в границах империи, тем более правящий императорский род вел себя непорядочно.

Папу проинформировали о поведении баронов и об их переходе на сторону Вельфов, и он сообщил, вероят­но, канцлеру Вальтеру фон Пальяре при дворе в Палер­мо, что 20 ноября 1209 года предатели уговорили импе­ратора расширить империю за счет сицилийского коро­левства.

С ноября 1209 по ноябрь 1211 года Оттон IV про­должал готовиться к организации сильного войска и проведению переговоров с пизанцами о найме их флота с целью завоевания самого острова и изгнания короля Фридриха. В ноябре 1211 года Оттон IV перешел гра­ницу Королевства обеих Сицилии, разбил организован­ное папой сопротивление в районе Аверсы и победно прошел через Неаполь, Салерно, Бари и Тарент на юж­ную оконечность Калабрии. Здесь он ожидал пизанский флот для натиска на островное королевство. В порту объятого страхом Палермо уже стояла галера, снаряжен­ная для побега Гогенштауфена в Африку.

При вторжении Оттона IV в пределы сицилийского королевства папа Иннокентий III объявил об уже нало­женном на Вельфа отлучении от церкви. О сильной уяз­вленности Иннокентия III свидетельствует его готов­ность пойти на отказ от рекуперации, дабы спасти Си­цилию. Но Оттон IV оставил это без внимания: в свое время он наблюдал бессилие папского проклятия про­тив располагающего достаточными военными средства­ми Филиппа Швабского. На протяжении истории гер­манской империи роль папы часто недооценивалась.

Ведь речь шла не только об анафеме папы, но и о противостоянии курии, все время обдумывавшей и со­ставлявшей планы, ничего не оставляя без внимания. Папская дипломатия развернула кипучую деятель­ность. 1 февраля 1210 года папа направил послание королю Филиппу Французскому, противнику анг­лийской короны и ее ставленника, короля Оттона IV. Король Филипп, старинный враг Вельфов, постарал­ся организовать в Германии сопротивление импера­тору среди князей. Деньги являлись здесь испытан­ным средством, и летописец Цезарий Гейстербахский осуждает германских князей: «Они стали непостоян­ными: за деньги, за любовь, из-за страха они сегодня клялись одному, а завтра — другому».

Негодование папы выразилось в словах, сказанных об Отто IV: «Меч, выкованный нами, наносит нам же тяжкие раны». Он прокричал на весь католический мир: «Мы сожалеем о том, что создали такого человека».

31 марта папа подтвердил отлучение императора от церкви. Одновременно он в качестве назидательного примера предал анафеме и каноника из Капуи, отважив­шегося читать мессу в присутствии отлученного импе­ратора.

В Германии тоже стали заметны результаты папской дипломатии, как среди духовных, так и среди светских князей. Штауфеновское сопротивление сконцентриро­валось в Германии в архиепископатах Майнца и Магдебурга. В качестве легата папы архиепископ Майнцский сместил сторонника Вельфов кёльнского архиеписко­па Дитриха и опять посадил на престол смещенного в 1205 году Адольфа фон Альтену. К коалиции духовных князей в сентябре 1211 года присоединились король Оттокар Богемский, герцог Оттон VI Меранский и епис­коп Экберт Бамбергский.

Они не выбирали Фридриха королем. Ведь они сде­лали это еще в 1196 году по желанию императора Ген­риха VI. Но «по совету короля Филиппа Французско­го», как пишет его биограф, и по воле папы выбрали Фридриха императором.

Отныне Фридрих носил титул «in imperatorem electus»* (* Избранный на императорство (лат.).). Чтобы сладить с императором Оттоном IV (дьяволом во плоти), папа призвал на правление им­перией Фридриха Гогенштауфена (Вельзевула).

Двое мужчин на испытательном полигоне истории

Положение дел являлось таковым: император Оттон IV поздней осенью 1211 года с сильным войском появился на южной оконечности Калабрии. Здесь он ожидал пи-занский флот для наступления на остров, главную часть королевства. Крупнейшие бароны Апулии и материко­вой части Королевства обеих Сицилии были на его сто­роне. Правда, папа отлучил его от церкви, но в своем высокомерии, с мышлением, не склонным к анализу, От­тон IV считал себя способным противостоять отлуче­нию, как некогда Филипп Швабский. Однако Филипп Швабский не был, подобно ему, королем папской ми­лостью. Оттона сотворил папа. Папа его вознес, папа мог его и сбросить. Как только сторонники императора из Вельфов появились в Южной Калабрии и сообщили об избрании Фридриха сицилийского императором, у От­тона остались две возможности. Первая — забыть о со­бытиях в Германии, дождаться прибытия пизанского флота, переправиться на Сицилию, взять в плен Фрид­риха, затем убить его или изгнать. С выводом из игры претендента на трон выборы в Нюрнберге становились фарсом.

Но этого-то и не сделал высокий, крепкий телом и мужественный Вельф: он не обладал качествами полководца, способного с предвидением ориентироваться в пространстве, на местности и в развитии событий.

Охваченный паникой, Оттон IV с войском двинул­ся на юг. В Лоди, на итальянской земле, он собрал еще один придворный совет. Затем зимой он совершил по­ход через Альпы. В феврале прибыл в Германию, а в Вербное воскресенье 1212 года с оставшимися верны­ми ему сторонниками — во Франкфурт. По причине его отлучения от церкви никто из германских князей церк­ви при этом не присутствовал.

После ухода императора и его войска из Южной Ка­лабрии сюда прибыл шваб и верный Штауфенам посол от германских князей Ансельм фон Юстинген. Он при­нес королю, не достигшему еще и семнадцати лет, сооб­щение о том, что германские князья выбрали его гер­манским императором.

До сих пор с Фридрихом обходились как с вещью, вероятно, как с дорогой вещью, такой, например, как ко­ролевская печать, но все-таки не как с личностью, обла­дающей собственной волей. Он, долгие годы находив­шийся под опекой, всеми отталкиваемый, теперь стоял перед императорским наследием своего отца. Какое ре­шение он примет?

Судьба подарила юному королю перед возвращени­ем Вельфов в Италию передышку в два, может быть, в три года. Он мог бы использовать их, чтобы покорить баронов с континентальной части королевства, навер­няка с тяжелыми, чреватыми большими потерями боя­ми. Он мог бы ограничиться только Сицилией, все еще остающейся житницей всего Средиземноморья. А мог бы использовать богатство острова для усиления обо­роноспособности, сделав его недоступным для нападе­ния. Именно так рекомендовали поступить семейный совет и его супруга, королева, в 1211 году родившая ему сына и наследника.

Юноша сделал другой выбор.

Он стремился в Германию. Если там решение будет принято в его пользу и против Оттона, тогда Сицилия, усиленная мощью империи, будет в безопасности.

Решение Фридриха обусловлено не только разумом, выборы он воспринял как миссию и призвание, заявив впоследствии: «Поскольку никто другой не захотел бы принять вопреки Нам и Нашим правам предложенный Нам империей сан... когда князья призвали Нас, их вы­бор удостоил Нас короны».

Папе также пришлось преодолеть большие сомне­ния, оказывая молодому Штауфену покровительство при получении короны германских императоров. У него в ушах звучало его собственное пророчество, ког­да он давал согласие королевству и империи Штау-фенов: «Этот мальчик с годами поймет, что Римская церковь лишила его чести императорского титула, тогда он откажет ей не только в благоговении, но и будет бороться с ней любым возможным образом, ра­зорвет ленные узы сицилийского королевства и отка­жет ей в привычном послушании».

Поэтому папе тяжело далась поддержка кандидату­ры Фридриха. Но он, великий и сильный духом чело­век, находился в безвыходной ситуации. Лишь одного политика папа мог противопоставить императору Оттону IV — Фридриха Гогенштауфена.

Удивительно следующее: папа еще до того, как цар­ственный юноша приготовился к броску на континент, срочно послал своего легата в Палермо для коронования сына Фридриха, младенца Генриха, королем Сицилии. Королева-мать Констанция приняла на себя регентство, так же как пятнадцать лет назад это сделала норманнка Констанция. Фридрих торжественно и письменно под­твердил ленную зависимость Королевства обеих Сици­лии от суверенитета папы.

Путь к вершине казался открытым для Фридриха. В марте 1212 года он перебрался из Мессины на конти­нент. В его свите находились люди, принесшие весть о выборах в Нюрнберге, — шваб Ансельм фон Юстинген, архиепископ Паризий Палермский, верный Берард, ар­хиепископ Барийский, несколько человек из сицилий­ской знати, связавшие свои судьбы с молодым королем, и кое-кто из служащих придворной канцелярии. Во­оруженный их поддержкой, юноша отправился в путь — завоевывать первый трон Европы.

На крыльях счастья

Расстояние в пятьсот километров между Мессиной и Римом можно было бы преодолеть по морю за несколь­ко дней. Но в Тирренском море курсировал пизанский флот с приказом императора Оттона IV схватить моло­дого Фридриха. Искали убежища и нашли его в Гаете, где пришлось залечь на несколько недель.

Только в Пасху 1212 года Фридрих, встреченный ли­кованием горожан, въехал в Рим. Ах эти римляне и их ликование, которое так быстро может смениться на свою противоположность! В воспоминаниях Фридрих истол­ковывает восторг римлян как признание его император­ского положения. Он пишет римлянам после триумфа в Кортенуово в январе 1238 года: «...Наше усердие было бы лишено всякой разумности... если бы Мы не полу­чили блеск и славу Нашего правления в царственном городе, своими руками отпустившем Нас, как мать сво­его сына, в Германию, дабы Мы взошли на вершину им­ператорского трона. Мы приписываем Вашим заслугам все, что Мы совершили под счастливыми предзнамено­ваниями...»

В первый и единственный раз два человека, чьи жиз­ни тесно сплелись друг с другом, стояли лицом к лицу в пасхальный день среди всеобщего ликования жителей Рима: Фридрих должен был еще раз торжественно при­нести папе, заботливо относившемуся к молодому Шта-уфену, ленную клятву на Сицилию. Сразу после коро­нации императором ему надлежало освободить своего сына Генриха от отеческой опеки, чтобы сицилийское королевство никогда не смогло объединиться с импе­рией.

Кроме того, Фридриху полагалось оплатить долги, скопившиеся за годы опекунства папы. С этой целью Фридрих заложил папе до оплаты долгов два апулий-ских графства, граничащих с церковным государством. Папа полностью взял на себя довольно значительные расходы по пребыванию Фридриха в Риме. После чего снабдил юношу скромной походной кассой и предоста­вил ему судно, доставившее его в Геную: путь по суше перекрывали войска Оттона. Папа дал ему рекоменда­тельные письма, и Фридрих мог, особенно в Германии, передвигаться, как по путеводной нити, от одной рези­денции епископа к другой.

1 мая 1212 года Фридрих высадился в Генуе. Его встретили с императорскими почестями. Здесь Фрид­рих улучшил состояние своей скудной кассы. И дал ге­нуэзскому совету обещание: подтвердить и исполнять все данные его предшественниками привилегии с наив­ной, но исполненной веры в будущее оговоркой — «как только я стану императором».

Генуэзцы столь высоко оценили данное обещание, что взяли на себя все расходы за шестинедельное пре­бывание Фридриха в городе. А они составили ни много ни мало две тысячи четыреста фунтов.

Время ожидания Фридрих проводил не бездеятель­но. Он заключил союз с могущественным маркграфом Вильгельмом Монферратом (ум. в 1225 г.) и с графом Ричардом из Сан-Бонифацио, близ Вероны. Укрепил от­ношения с городами, верными Штауфенам, — Кремо­ной, Павией, Пармой и Реджио. В середине июня Фрид­рих решил продолжить путь. Он надеялся, что усыпил бдительность Милана и Пьяченцы, поклявшихся пой­мать «крапивника»* (* Игра слов: Zaun — забор; Кonig — король; Zaunkonig — кра­пивник. — Примеч. пер.). Итак, Фридрих в сопровождении генуэзских рыцарей, послов Кремоны и Павии отпра­вился вместе с маркграфом Вильгельмом и графом Ри­чардом на запад, в обход враждебных городов Милана и Пьяченцы, через Асти, расположенное сотней километ­ров севернее, рассчитывая, внезапно повернув на вос­ток, добраться до Павии. «Крапивник» улетел.

Милан и Пьяченца усилили бдительность. Все суда, переправляющиеся через По, тщательно контролирова­лись в Пййченце. Толпы миланцев охраняли западный берег реки Ламбро, через которую Фридрих неизбежно должен был переправиться, если хотел попасть в Кре­мону.

В ночь с 28 на 29 июля Фридрих, прибывший в Павию, получил известие: войска Кремоны и маркграфа Аццо фон Эсте стоят наготове возле брода на реке Ламбро для встречи короля и сопровождения его в Кремону. Фрид­рих и его свита вместе с павезскими рыцарями отправи­лись в путь. До Ламбро оставалось двадцать пять кило­метров. Конный переход, сулящий либо плен и смерть, либо императорскую корону.

На условленном броде завязался бой между милан­цами, охраняющими берег, и рыцарями из Павии. Фрид­рих, умелый и храбрый воин, сорвал с коня тяжелое сед­ло и на неоседланном коне ринулся в потоки Ламбро. Он переплыл реку — там его восторженно встретили кремон-цы и с триумфом доставили в Кремону. И какое значение имела насмешка миланцев, твердивших: «Фридрих намочил свои штаны в Ламбро», как повествует Фома Павезский. Он пишет также: «Попытка миланцев схва­тить Штауфена вызвала его ненависть к городу, длившу­юся всю жизнь».

Три недели Фридрих оставался в Кремоне, наградив ее многими привилегиями «на время, пока он будет им­ператором».

Кремонцы, не только сторонники Штауфенов, но также умные и осторожные купцы, попросили короля заверить привилегии у гражданского нотариуса.

После того как стало известно, что верные Вельфам баварский герцог Людвиг I (ум. в 1231 г) и герцог От-тон Меранский (1204—1234 гг.) контролируют альпий­ские перевалы, особенно Бреннер, Фридрих продолжил свой путь через Мантую на Верону. Священник Бурхард из Уршперга повествует об этом: «Пути короля затеря­лись в ужасных непроходимых горных массивах Ортлера и в Энгадине».

Хорошо знающий горы епископ Триента должен был провести короля через горы к епископу Арнольду Кур­скому (ум. в 1231 г.). Епископ Кура и аббат из Сан-Гал-лена, Ульрих фон Закс, помогли молодому королю по­пасть в Констанцу. У ворот этого города предстояло ре­шиться судьбе Фридриха.

В то время как Фридрих переплывал через Ламбро, император Оттон IV созвал во Франкфурте придвор­ный совет, намереваясь еще раз связать обязательства­ми преданных ему князей. Затем он отправился в Тю­рингию, чтобы разгромить отвернувшегося от него ландграфа Германа I. Хотя ему удалось завоевать не­сколько крепостей, принадлежащих ландграфу, реша­ющей победы он не одержал. Чтобы поддержать рас­сыпающуюся власть, ведь его не любили еще и за его человеческие качества, 22 июля 1212 года Оттон устроил в Нордхаузене свадьбу с последующей брачной но­чью с Беатрисой, дочерью убитого короля Филиппа. При этом он надеялся не только привлечь к себе сторонников Штауфенов, но и получить их богатое наследство.

Но королевская удача, если она вообще когда-то ему сопутствовала, покинула его. Уже через несколько не­дель, 11 августа 1212 года, умирает его молодая жена — недоброе предзнаменование. К тому же в Германию при­шла весть — молодой Фридрих, настоящий наследник Штауфенов, пробился через миланских варваров, пре­одолел Альпы, несмотря на перекрытые перевалы, и ус­пешно продвигается вперед.

Дальнейшее подтачивание власти Оттона состояло в следующем: его собственный имперский канцлер Кон­рад фон Шарфенберг, епископ двух епископатов — Шпейера и Метца, отрекся от него, использовав против Оттона имеющиеся у него сведения. Он сообщил удив­ленному дворянству — Оттон IV хотел ввести регуляр­ный поземельный налог по английско-норманнскому образцу.

Тут уж ряды вокруг Оттона IV поредели настолько, что ему пришлось снять успешную до сего момента оса­ду с тюрингской крепости Вайсензее. В спешном марше он двинулся на юг, рассчитывая преградить дорогу в Гер­манию, и прежде всего в Швабию, рыжеволосому юно­ше из таинственной Сицилии, являющемуся к тому же законным наследником Штауфенов.

Вельф достиг Юберлингена и вел оттуда перегово­ры с епископом Конрадом Констанцским (1209—1233 гг.), убеждая того открыть ему ворота и впустить в город. Дворцовая челядь императора уже приготовила ему в городе жилье, а императорские повара готовили празд­ничный обед для своего господина. И тут перед ворота­ми города появилась кавалькада из трех сотен рыцарей и потребовала входа в город! Драматическая сцена, ок­рылявшая фантазию многих летописцев. Одни расска­зывают, как аббат Сан-Галена с горячностью потребовал пропустить Фридриха, другие повествуют о том, будто папский легат, архиепископ Берард, прочел перед воро­тами Констанцы указ папы об отлучении императора От­тона IV от церкви. Таким образом, анафема Вельфу от­крыла Фридриху ворота Констанцы и вход в Германию: «Если бы Фридрих прибыл всего тремя часами позже, он никогда бы не достиг Германии».

Осталось неизвестным, с каким по численности вой­ском Оттон IV стоял в Юберлингене. Но так как Фрид­риха сопровождало всего три сотни рыцарей, импера­тор скорее всего мог бы решительным приступом взять город.

И поскольку во все времена не было ничего более при­тягательного, чем успех, князья с юга и юго-запада, склон­ные к поддержке Штауфенов, устремились к Фридриху. Епископ Генрих Страсбургский (1202—1223 гг.) привел королю пятьсот рыцарей. Граф Ульрих фон Кибург (ум. в 1223 гг.) и граф Рудольф Габсбургский (1199—1232 гг.) усилили военную силу Штауфена.

Императора из рода Вельфов, который отошел к Брейзаху, гнал народный гнев из-за разнузданности его солдатни. Ему пришлось совершенно не по-император­ски бежать из Брейзахской крепости через маленькие боковые ворота. В октябре Фридриху покорился весь Эльзас. Только в Хагенау некоторая часть населения, верная Вельфам, сопротивлялась победоносному юно­ше. Быстрая победа Фридриха имела три главные со­ставляющие: во-первых, помощь папы, обеспечивавшая ему содействие князей церкви, и анафема, поставившая нелюбимого Вельфа вне общества; во-вторых, победо­носный блеск имени Штауфенов и неоспоримая законность его притязании на корону; в-третьих, удивитель­ная житейская мудрость семнадцатилетнего юноши, его великодушие и умение понимать, когда он должен пла­тить, а когда может просто взять.

Требования двоюродного брата, герцога Фридриха Лотарингского (1205—1213 гг.) о трех тысячах марок се­ребром он выполнил, в то время как майнцскому архи­епископу и епископу Вормса отказал во всех ленах ко­роны в их приходах, получив прибыль в семьсот марок, за которые поручились Ансельм фон Юстинген, княже­ский посол при Фридрихе, и Вернер фон Боланден. Ан­сельм фон Юстинген стал гофмаршалом, а Вернер фон Боланден — стольником.

Гарантии предоставили также граф Габсбург и пра­вители Лауфена и Кёнигсбаха. Оставшуюся тысячу ма­рок обеспечила передача прав собственности на одно из эльзасских графств. Король давал так же легко, как и брал. Когда герцог Фридрих II Лотарингский скон­чался в следующем году, Фридрих опять забрал кня­жество. Таким образом, наследников обманули на ты­сячу марок.

От финансовых трудностей король вскоре освобо­дился. В середине ноября он возобновил союз Штауфенов и Капетингов, заключив с французским коро­лем Филиппом II Августейшим (1179—1223 гг.), пред­ставленным наследником трона Людовиком VIII (1223—1226 гг.), союз против императора Оттона IV и его защитника короля Иоанна Безземельного Анг­лийского.

Фридрих обязался не заключать мира ни с Оттоном, ни с королем Иоанном Английским без участия французского короля. Сей договор принес Фридриху солидную сумму в двадцать тысяч марок серебром. Акцию состряпал бывший вельфский, а ныне штауфеновский канцлер, архиепископ Шпейера и Метца, Конрад. На его вопрос, где серебро должно хранить­ся, Фридрих дал поразительный ответ: «У князей».

Ответ, исполненный почти пугающего ясновидения человеческой натуры, данный молодым человеком, не достигшим и восемнадцати лет. Естественно, такая щед­рость прославила юного князя, в противоположность холодной скупости Вельфа.

Штауфены с давних пор знали ценность обществен­ного мнения. Уже дед Фридриха, Фридрих Барбарос­са, полный откровенной наивности, писал в 1157 году дяде-епископу Оттону Фрейзингскому (1111/14— 1158 гг.): «То, что совершено Нами с начала Нашего правления, Мы, согласно твоей просьбе, охотно изло­жили бы полностью, хотя в сравнении со свершения­ми выдающихся мужей прошлого их можно назвать скорее «тенями», а не «деяниями». Но твой блестящий дар умеет возвышать низменное и много говорить о не­значительных вещах, посему Мы пожелали кратко за­писать то немногое, совершенное Нами за пять лет в Римской империи, больше доверяя твоему умению вос­хвалять, нежели Нашим заслугам».

Если мы исключим императорскую формулу скром­ности, то Фридрих заказал у своего дяди-епископа ис­торию о самом себе.

Так же как Фридрих Барбаросса позволял своему главному поэту прославлять себя, Фридрих II заполу­чил Вальтера фон дер Фогельвейде, подарив ему име­ние, и поэт в самом деле мог ликовать:

У меня есть лен — весь мир — у меня есть лен.

Мне больше не грозят мозоли на ногах.

Мне не придется нищенствовать у злых господ за малую награду.

Благородный король, милосердный король позаботился обо мне.

На улицах и площадях Вальтер прославлял «innata liberalitas» — прирожденную щедрость Фридриха, по­всеместно проявляемую им в Германии.

Провансальский трубадур Эмерик де Пегулан так восхваляет Фридриха:

«Я думал, выносливость и щедрость давно умерли, и был готов не петь больше никогда. Но теперь я вижу эти добродетели возродившимися».

Щедрость молодого короля происходила никак не от юношеской заносчивости или расточительности. Она берет начало в хорошо продуманном расчете. Фридрих считал так: «Разум — лучший советчик. Размышления о Нашем противнике, навлекшем на себя враждебность людей и немилость Господа, побуждают Нас поступать иначе, нежели он».

И конечно же, большинство князей поспешили во Франкфурт на назначенный на 5 декабря совет выби­рать щедрого короля.

Германская корона и ее цена

В воскресенье 9 декабря 1212 года архиепископ Зиг­фрид Майнцский возложил корону на голову Фрид­риха.

Церемония коронации имела серьезные недостат­ки. Во-первых, наиболее подходящим местом для тро­на Карла Великого явился бы город Аахен. Во-вторых, коронующим епископом должен был стать не Майнц­ский, а Кёльнский архиепископ. Но тот находился в Риме у папы, надеясь получить прощение за поддерж­ку Вельфов. В-третьих, символы власти все еще нахо­дились в руках императора Оттона IV — Фридриха короновали запасной короной. В-четвертых, на выборах и при коронации отсутствовали саксонские прави­тели.

То, что церемонию необходимо повторить при луч­ших обстоятельствах, все ответственные за нее прекрас­но понимали.

Первую половину 1213 года Фридрих использовал для укрепления своего положения на юге и юго-запа­де. Он провел ряд советов. Для Баварии и Богемии — в Регенсбурге. Сюда явился принести клятву верности и богемский король Оттокар. Для швабского герцог­ства Фридрих устроил совет в Констанце. И здесь тоже было преклонение и обещания князей в военной по­мощи. Но теперь настал момент выразить должную благодарность папе, и на совете в Эгере 12 июля 1213 года Фридрих сказал папе, своему «защитнику и бла­годетелю», слова благодарности, дословно перечислив весь список обещаний, данных Отгоном IV папе в 1209 году: свобода выбора епископов соборным капитулом, беспрепятственное право апелляции к Святому престо­лу по всем духовным вопросам, полное исключение светской власти в духовной сфере и, разумеется, отказ от права на наследство умерших священников.

Папа торжествовал победу. Все права короля над гер­манской церковью со дня обращения в христианство ко­роля франков Хлодвига I (481/82—511 гг.) потеряли силу. Достигалась свобода церкви от государства. Про­цесс, завершившийся в XIX столетии с противополож­ным результатом, опять привел к разделению между троном и алтарем.

Обещание помощи в борьбе против ереси — посто­янная задача королей и императоров. Более болезнен­ным делом стала рекуперация Римской церковью гер­цогства Сполето, марки Анкона, а также Пентаполиса, экзархата Равенны и земель Матильды.

Фридрих, как прежде император Оттон IV, поклял­ся защищать территорию духовного государства и при­знал верховное господство папы над Королевством обе­их Сицилии. Разделение королевства и империи также содержалось в тексте грамоты, как и права папы на тер­ритории на Корсике и Сардинии.

В отличие от единоличной клятвы императора От-тона IV Золотую буллу Эгера заверяли имена и клят­вы германских имперских князей, а также имперский закон.

Фридрих, готовясь уничтожить противника, старал­ся привлечь всеобщее внимание к своему королевству и собственной принадлежности к роду Штауфенов.

3 декабря 1213 года он писал из Шпейера: «Мы же­лаем в тот же день довести до сведения всех ныне живу­щих, а также последующих поколений — дорогое тело Нашего возлюбленного дяди, достославного и велико­го короля римлян Филиппа из города Бамберга, где он был безвинно и столь жестоко, сколь коварно умерщв­лен, мы приказали перенести и похоронить в соборе Шпейера рядом с усыпальницами императоров и коро­лей, Наших предков и предшественников, к вящей сла­ве Господа и Святой Девы Марии, в чью честь построен собор, и к благополучию души Нашего возлюбленного отца, достославного Германского императора и короля Сицилии, а также упомянутого дорогого дяди, короля Филиппа, великого Римского императора...»

Поразительно, но Фридрих при перезахоронении и восхвалении дяди Филиппа крепко связывает Штауфе­нов с салическими королевскими и императорскими традициями. Из салических франков в соборе был по­хоронен император Генрих IV (1056— 1106 гг.) и его дочь Агнесса (1079—1105 гг.), а ведь именно брак Агнессы с герцогом Фридрихом I Швабским (1138—1152 гг.) сде­лал Штауфенов членами салической королевской и императорской семьи. От этого брака произошел король Конрад III (1138—1152 гг.), первый Штауфен на герман­ском королевском троне. Его преемником стал импера­тор Фридрих I, дед короля Фридриха П. Перенесением праха царственного дяди Фридрих задокументировал глубокие корни, славу и неопровержимые права соб­ственного рода.

Такая тонкость в настойчивой демонстрации влас­ти и выставлении напоказ собственных достоинств не отличала Оттона IV. «Бремя для итальянцев, еще более тяжкое бремя для швабов, неприятный даже для сторон­ников», — выносит ему уничтожающий приговор лето­писец с юга.

И Вальтер фон дер Фогельвейде язвительно шутит по поводу Вельфа: «Если бы его доброта соответствова­ла его огромному росту, он обладал бы многими добро­детелями».

До весны 1213 года всеми нелюбимый Оттон IV ук­репился на Нижнем Рейне, поддерживаемый города­ми Аахеном и Кёльном. Но военные действия против Штауфенов ему не удавались. Поэтому он вернулся в свои родовые владения в Саксонии. В районе Браун-швейга он собрал войско, собираясь пойти войной на упрямого саксонского противника, архиепископа Аль­брехта Магдебургского (1205—1232 гг.). Вельф сжег всю магдебургскую землю, однажды ему даже удалось разбить войско архиепископа, но решающей победы над противником он не одержал и здесь, лишь опусто­шил ландграфство Тюрингию и взял там несколько крепостей. Когда в октябре Оттон IV возвратился в Брауншвейг, он еще больше, чем прежде, был далек от решительной победы.

Тогда Фридрих, поддерживаемый богемскими и тю-рингскими войсками, решил прорваться в центр власти Вельфов и завоевать Брауншвейг. Но Оттон IV основа- тельно укрепил Кведлинбург: изгнал оттуда проживав­ших там монахинь, обвинив их в симпатии к Штауфенам, и превратил старый оттонский женский монастырь в неприступную крепость. Здесь Фридриху с его вой­ском пришлось задержаться, и теперь уже штауфенов-ские солдаты грабили страну и население. Страдания и нищета должников оставались неизменными.

Победа при Бувине

Упорный затянувшийся бой между Штауфенами и Вельфами разрешился вне пределов Германии. Старо­давний спор между французскими королями и англо-норманнсйой сверхдержавой, разросшейся через Нор­мандию, Пуату и Аквитанию на французском простран­стве, послужил тому толчком.

Уже в 1206 году король Филипп II Августейший одержал победу над английским королем Иоанном и вынудил того вернуть Франции французский лен к се­веру от Луары. Кроме этого, английский король сам ус­ложнил свое положение, вступив в спор с папой Ин­нокентием III по поводу занятия поста архиепископа Кентерберийского. Иоанн отклонил кандидата папы, кардинала Стефана Лаутона (ум. в 1228 г.), и не пус­тил его в страну. Папа ответил интердиктом на Анг­лию в 1208 году и отлучением английского короля от церкви в 1209 году.

Король Филипп усмотрел в этом свой шанс. На со­вете в Суассоне в апреле он призвал баронов к нападе­нию на Англию, выступая одновременно исполните­лем воли папы на введение интердикта на островном государстве. Интердикт означал запрет на все духов­ные и церковные действа — никаких месс, никаких исповедей, никаких причастий, то есть отмену всех свя­щенных средств милости Божией. Для людей Средне­вековья — ужасное наказание, чью жестокость совре­менные люди даже не способны осознать.

Под впечатлением отлучения от церкви, интердик­та и угрозы нападения король Иоанн покорился папе и принял от него английское королевство в виде лена. Отныне французский король не сможет отважиться захватить остров, чьим верховным сувереном стал сам папа.

Французский король решил, раз уж он собрал войс­ко и основательно вооружился, произвести карающий суд над могущественным графом Фердинандом Фландр­ским (1211—1233 гг.), противящимся захватническим планам короля Филиппа и тем самым нарушающим вас­сальную верность. Королю Филиппу не удалось поко­рить восставшего, более того, граф открыто перешел на сторону Англии и принес ленную клятву королю Иоан­ну. Графы Булонский и Голландский присоединились к нему. Они решили — пришел час освобождения от ленной зависимости от Франции.

При столь счастливых предзнаменованиях король Иоанн в феврале 1214 года прибыл в Южную Францию, намереваясь вторгнуться оттуда во владения француз­ской короны и вновь отвоевать себе потерянный фран­цузский лен.

Императору Оттону IV предстояло осуществить на­падение с юга и атаку с севера для смертельного захвата в тиски Французского королевства. Но он медлил с ис­полнением военного плана. В районе Маастрихта Вельф встретился с союзниками, графами Фландрским и Бу-лонским, а также с герцогом Брабантским. В июле 1214 года войско собралось в районе Валенсьена, усиленное английскими частями под командованием графа Виль- гельма Солсбери, сводного брата короля Иоанна. Вой­ско во главе с королевским братом не могло быть незна­чительным.

А на юге жребий был уже брошен. Король Иоанн за­воевал и укрепил город Анжер, столицу графства Анжу. Когда наследник французского трона, будущий король Людовик VIII, пошел на штурм во главе осаждающих войск, Иоанн Английский впал в панику и сбежал из надежно укрепленного города. Таким образом, англо-вельфский план нападения рухнул.

Король Филипп мог теперь не бояться удара с тыла. Он взял в монастыре Сен-Дени священное боевое зна­мя французских королей (орифламму) и поспешил во Фландрию. Там он захватил Турне и 27 июля 1214 года встретился'при Бувине с превосходящим по численно­сти войском императора и его союзников.

Результат битвы балансировал на грани. Оба, и император, и король, сражались храбро. Король Фи­липп, в ходе битвы сброшенный с коня, едва избежал смерти. Лошадь императора под ним получила тяже­лую рану. Исход решили французская кавалерия, ры­царство, а также французские города, впервые уча­ствовавшие в бою как самостоятельные отдельные подразделения. Император Оттон, так же как ранее его английский союзник Иоанн, в полной панике пу­стился в бега. Золотой имперский орел попал в руки французов. Французский король по-рыцарски прика­зал исправить сломанные крылья орла и послал сим­вол империи Фридриху в знак победы.

Оба полководца, Иоанн Английский и Вельф От­тон IV, производили впечатление неудачников: несмот­ря на превосходящие по численности войска и выдаю­щуюся стратегическую концепцию, они потеряли веру в победу и самих себя.

Последствия сражения при Бувине

Победа при Бувине изменила соотношение сил в Ев­ропе. Победоносная Франция в несколько раз увеличи­ла свою территорию. В Англии король Иоанн под впе­чатлением поражения предоставил своим баронам боль­шие свободы в знаменитой «Маgna Charta Libertatum»* (* «Великая хартия вольностей» (лат.).). Столь чрезвычайно важный для европейской истории документ подписали на Лугу Раннимеда между 15 и 19 июня 1215 года. Хотя, разумеется, он не являлся указом о вновь подаренной миру демократии, а лишь перекла­дывал бремя власти с плеч одного на плечи многих.

Для Германии победа при Бувине означала закат звезды Вельфа. Правда, он еще удерживался в Аахене и Кёльне, пребывая в полном бездействии до Пасхи 1215 года. При приближении войска Фридриха, к тому же раздраженный безудержной страстью к игре своей новой жены, дочери герцога Брабантского Генриха I (1186—1235 гг.), сильно задолжавшей состоятельным кёльнским купцам, император тайно покинул город, то есть попросту сбежал. Он отступил к Брауншвейгу.

Но Фридрих продолжал великодушную примири­тельную политику. Герцоги Брабантский и Лимбургский, недавние сторонники императора Оттона IV, по­корились ему. Фридрих принял их с честью. Брабант­ский герцог оставил ему сына в заложники.

Но Фридрих ясно продемонстрировал свое жела­ние строить правление не только на власти, и отдал брабантскому герцогу в лен город Маастрихт. В начале ок­тября рейнский пфальцграф, Вельф и племянник им­ператора Оттона IV, умер бездетным. Фридрих отдал Пфальц герцогу Баварскому, Людвигу, рассчитывая покрепче привязать к себе влиятельного князя, враждебно настроенного к нему во время альпийского по­хода. С тех пор дом Виттельсбахов властвовал в Бава­рии и в Пфальце до структурных изменений в 1918 году, которые мы не хотели бы называть не вполне под­ходящим словом «революция».

На севере Фридрих показывал ту же обходитель­ность. Для прекращения влияния Вельфов Фридрих был готов поступиться государственными правами и государственными землями. Он по всей форме усту­пил королю Вальдемару II Датскому (1202—1241 гг.) уже оккупированные им области по другую сторону границы между Эльбой и Эльдой. Как и после Эгерской Золотой буллы, ему удалось добиться санкцио­нирования данного отказа германскими имперскими князьями. Правда, позднее, при изменившейся расста­новке сил, он попытался расторгнуть договор с коро­лем Вальдемаром. Необдуманность действий Фридри­ха, отдающего права германской короны и клянущего­ся на договорах, дает основание считать их лишь политическими средствами, которые можно отменить при изменившейся ситуации.

Целью Фридриха являлось не Германское королев­ство, а блеск короны императора Священной Римской империи. Поэтому он легко отказывался от прав герман­ской короны и даже от территориальных претензий. Он делал это не из легкомыслия, ведь уменьшение власти недопустимо для любого короля. Но диадема римских цезарей для него весила много больше германской ко­роны.

Конечно, коронация в Аахене смогла состояться только тогда, когда Фридриху удалось завоевать рас­положение германских князей. Но и коронация в Аахе­не — для него всего лишь шаг, важный и неизбежный шаг на пути к величайшему титулу Священной Рим­ской империи.

Коронация в Аахене и первый обет крестового похода

Весной 1215 года большинство саксонских правите­лей перешло на сторону Фридриха, поэтому в мае со­брание князей в Андернахе решило выступить против последних вельфских городов, Аахена и Кёльна.

Но применения оружия уже не потребовалось. В обоих городах победили сторонники Штауфенов, и 24 июля 1215 года Фридрих торжественным кортежем въехал в древний город, где короновались императо­ры, в Аахен.

Уже 25 июля майнцский архиепископ короновал его в домовой церкви Карла Великого и провел к ос­вященному традициями Каролингов трону первого франко-германского императора. Литературного до­кументирования происходящего — от епископа Отто-на Фрейзингского до Вальтера фон дер Фогельвейде — показалось для Штауфена недостаточно — ему тре­бовалась драматическая инсценировка государствен­ного события.

Почти ровно пятьдесят лет назад дед Фридриха II, Фридрих Барбаросса, приказал причислить к лику свя­тых свой идеал — Карла Великого. На столь важном для него событии должны были присутствовать его жена, императрица Беатриса, и оба сына — Генрих и Фрид­рих. Тем самым он пытался утвердить, что в отличие от Капетингов — королей Франции германская император­ская власть является прямой преемницей Карла. Но дело не только в этом. На примере святого отныне им­ператора проявились притязания Штауфенов на власть, уже реализованные Оттоном III, в противоречие Риму и папской власти. «Империя Карла Великого всегда ос­тавалась целью для Штауфенов, стремящихся к ней по каменистому и головокружительному судьбоносному пути».

И теперь уже Фридрих, восемнадцатилетним юно­шей покинувший Сицилию, в возрасте двадцати одно­го года находился на первом этапе поставленной цели: на коронации в доме и на троне Карла Великого.

Трезвый разум молодого короля, часто оказывавший ему бесценные услуги, «соmmodum et utilitas» — если это оказывалось выгодным, — не мог не испытывать вол­нения от величия места и праздничной церемонии ко­ронации.

Летописец Райнер из Люттиха повествует: «На сле­дующий день его (Фридриха) провозгласили королем в церкви Святой Марии и короновали. На королевский трон его возвел архиепископ Майнцский, так как кёльн­ская церковь не имела (на тот момент) главы.

Сразу после мессы король совершенно неожиданно взял знак животворящего креста и потребовал от всех князей и высокопоставленных лиц империи как сам, так и через уста священников, проповедующих слово Бо­жье, сделать то же самое. Многих он привел к согласию».

Поступок, имеющий неслыханное по своим послед­ствиям значение: папа Иннокентий III уже давно го­товил крестовый поход для освобождения Святой зем­ли. Но это должен быть крестовый поход не под руко­водством князя, а папы, через представляющего его легата. Принятием креста Фридрих свел на нет замыс­лы папы. Он, император, должен и желает быть полко­водцем в «miles Christi»* (* воинстве Христовом (лат.).), так же как его дед Фридрих Барбаросса, поставленный в 1189 году во главе хрис­тианского рыцарства Западной Европы. Но это еще не все. Наш информант Райнер из Люттиха сообщает далее: «На второй праздничный день, 27 июля, после праздничной мессы король приказал уложить тело святого Карла, которого его дед, император Фридрих, поднял из усыпальницы, в необыкновенно великолеп­ный, отделанный серебром и золотом саркофаг, выпол­ненный аахенцами. Король снял мантию, взял моло­ток, поднял с мастеровыми людьми леса и на глазах всех присутствующих крепко вбил вместе с мастерами гвозди в ящик».

Принятием креста Фридрих поставил себя во главе рыцарей-крестоносцев, ударами молотка по золотому гробу Карла Великого явил миру имперскую, незави­симую от папского Рима традицию дома Штауфенов.