КОНФЛИКТЫ В ГЕРМАНИИ И ЛОМБАРДСКОЕ СТРЕМЛЕНИЕ К СВОБОДЕ

В то время как император укреплял паутину власти в Королевстве обеих Сицилии, в Германии и в Ломбар­дии возникли проблемы.

Уже десять лет император не был в Германии, и в Ломбардии он не имел сильных необходимых ему по­зиций. Как только император поднимал вопрос о Лом­бардии, то сразу касался болевой точки папы, ведь сво­бода папского государства была напрямую связана со свободой Ломбардии, остававшейся в определенной сте­пени независимой от императора Штауфена.

Итак, император назначил рейхстаг в Равенне на 1 ноября 1231 года, куда пригласили бургомистров лом­бардских городов, влиятельных князей Северной и Цен­тральной Италии, Германии и сына императора, герман­ского короля Генриха (VII).

В ратушах ломбардских городов навострили уши, когда читали приглашение на рейхстаг. И было отчего: «...Знайте же, Мы со всей радостью души и тела прибу­дем на торжество рейхстага как миротворец с намере­нием укрепить положение в государстве и прекратить ссоры по совету высочайшего священника, при поддер­жке князей и с помощью преданных (сторонников)».

Что император подразумевал под словами «укрепить положение в государстве», внимательные ломбардцы ясно видели в Королевстве обеих Сицилии.

Они немедленно, как и в 1226 году, перекрыли аль­пийские перевалы. Города опять объединились в союз. Фридрих вновь принудил их к единству. Принимая во внимание тот факт, что всего несколько германских кня­зей смогли прибыть к императору в Равенну, рейхстаг перенесли на Рождество. За это время, как надеялся им­ператор, князья смогут прибыть в назначенное место по морю через Венецию.

За недели ожидания император приказал раскопать капеллу Галла Плачида (390—450 гг.), почти полностью покрытую галечной осыпью. Так он спас, и мы должны быть ему благодарны за это, уникальную мозаику мав­золея римского императора V века.

Тем временем германские князья прибыли. Часть из них выбрала морской путь, часть преодолела заслоны лиги через тайные тропы. Но один, тот, кого император особенно ждал, не приехал — его сын, король Генрих (VII). Пришел момент разобраться, что же происходи­ло в Германии.

Сын императора

Согласно приговору истории, король Генрих (VII) представляется легкомысленным молодым человеком, из высокомерия взбунтовавшимся против венценосно­го отца. Но тень великого отца слишком затемняла спра­ведливое суждение о сыне.

Расхождение между отцом и сыном основывалось на соблюдении сыном прав германского короля, которыми император в рамках своей имперской, направленной на Италию и Сицилию политики был готов поступиться. Уже в 1220 году Фридрих отданной духовным князьям кол­лективной привилегией, так называемой «Соnfoederatio cum principibus ecclesiasticis»* (* «Конфедерация на основе церковных законов» (лат.).), то есть передачей прав не­мецкого короля, купил у духовных князей согласие на вы­боры королем своего сына Генриха. Генрих Миттайс так комментирует эту сделку: «Он (Фридрих II) хотел создать для сына в Германии марионеточное королевство, тем са­мым освободив себе руки для установления нового поряд­ка в Сицилии и Италии».

Пока император участвовал в крестовом походе, мо­лодой король Генрих (VII) дал весьма впечатляющее доказательство как своего мужества, так и способнос­ти управлять государством. В Регенсбурге, в резиден­ции баварского герцога, тепло приняли папского лега­та, стремившегося в союзе с герцогом, занимающим пост имперского регента, произвести смену короля в пользу Вельфа Оттона Люнебургского.

Молодой король вместе с министрами, правителя­ми Найфена и Юстингена, Боландена, Тана и Винтерштеттена, обнаружил: ему противостоит антиштауфеновский заговор, и с войском швабских рыцарей по­мчался в Баварию. Нападение было настолько внезапным и результативным, что баварский герцог не смог оказать сопротивления и ему пришлось отдать сына в заложни­ки. Папский легат спасся бегством в Страсбург. Коро­левская рать преследовала его и осадила город.

Но столь быстрое нападение юного короля немед­ленно вызвало объединение имперских князей, особен­но духовного звания. Ясно и настойчиво они потребо­вали от короля снять осаду с епископского города и распустить швабское войско. Король Генрих (VII), одер­жавший блестящую победу, чувствующий себя спаси­телем отца, и его швабские министры были вынуждены уступить княжескому давлению.

С этого момента началась эрозия власти в королев­стве Генриха (VII). При выборах епископа Регенсбурга король опять подчинился воле князей. В отношениях с городами он тоже потерпел неудачу, разрешив несколь­ким епископским городам Фландрии объединиться в союз против их господ-епископов.

На рейхстаге в Вормсе 1 мая 1231 года князья выну­дили короля утвердить основополагающий документ «Statuum in favorem principibum»* (* «Государство на основе законов» (лат.).), по своим уступкам превосходивший даже «Соnfoederatio cum principibus ecclesiasticis», предоставленную Фридрихом князьям церкви в 1220 году. Сила князей основывалась на осо­знании своей роли поручителей императора, могущих в любое время использовать его в собственных интере­сах. А если придется, то и против его сына.

Содержание документа имело статьи, направленные на уменьшение и даже устранение королевской власти. Германская корона отказалась от права возведения обо­ронительных сооружений (строительства крепостей), от строительства новых городов, а также от устройства но­вых монетных дворов. Князьям было передано королев­ское право неприкосновенности. Подарок, в будущем получивший большое значение.

Князья обладали на своих территориях неограничен­ной судебной властью, нанося тем самым ущерб един­ству империи внутри самого германского королевства. Право чинить суд и приговор осуществлялось теперь не королем, а любым удельным князем. Таким образом, правосудие в Германии на семь столетий оказалось раздробленным на отличные друг от друга законы зе­мель. Документ был направлен также против городов и их свободолюбивых устремлений. Удельные князья приписали себе полную власть над городами. Несмотря на это, недалек уже был 1254 год, когда семьдесят горо­дов во главе с Майнцем и Вормсом объединятся в Союз рейнских городов, намереваясь сохранить мир в стране, оставшейся без императора.

А в конце 1231 года германские князья встретились с императором. Но его сын, король Генрих (VII), не по­явился на рейхстаге. Князья же лично явились к импе­ратору, нуждавшемуся в их поручительстве, чтобы из­бавиться от отлучения от церкви и добиться мира в Сан-Германо. Император больше не был свободен в своих решениях. Во-первых, он нуждался в военной силе гер­манских князей для покорения Ломбардии. Во-вторых, приняв их поручительство, Фридрих стал их должни­ком. Ему пришлось утвердить злосчастный Вормсский устав. Такова была цена, и император ее уплатил.

На Пасху 1232 года он созвал новый рейхстаг в Ак-вилее, куда настоятельно пригласил короля Генриха (VII). В этот раз Генрих последовал приказу отца. Уже перед самым отъездом он признал Вормсские постанов­ления и подтвердил жителям Вормса все полученные ими от государства привилегии, среди них правомоч­ность образовать городской совет и построить ратушу, тем самым однозначно оскорбив епископа Вормса и принятый там устав.

Недалеко от Аквилеи, в Чивидале, его настиг при­каз императора оставаться там до особого распоряже­ния. Он, вероятно рассчитывавший на похвалу отца, ведь ему удалось уничтожить направленный против императора заговор баварского герцога, подвергся же­стокому унижению.

Император гневался на сына. Тот хотел развестись с женой, Маргаритой Австрийской, которая была старше его на семь лет, собираясь жениться на своей юноше­ской любви, Агнессе Богемской. Неизвестно, то ли дип­ломатия императора, то ли приказ богемского короля вынудили Агнессу разрешить проблему в духе того вре­мени — она ушла в монастырь.

Молодому королю, которому в Чивидале понадоби­лось все его терпение, пришлось призвать имперских князей — врагов своего королевства, надеясь через их посредничество вернуть себе императорскую милость.

Генрих послушался приказа и ответил императору полной покорностью, после чего рейхстаг перенесли в Чи­видале. Здесь король Генрих (VII) поклялся в присут­ствии противников-князей блюсти устав, утвержденный императором в пользу князей. В составленной грамоте германский король должен был просить князей обра­щаться с ним как с бунтовщиком, если он вновь проявит непослушание. Кроме того, Генрих должен был просить папу отлучить его от церкви без всякого предупрежде­ния, если он нарушит принесенные в Чивидале клятвы. Унижение Генриха наносило тяжелейший ущерб сану германского короля.

Удельные власти победили. Права германского ко­роля принесли в жертву ожидаемой победе в Ломбар­дии.

Даже такой поклонник Фридриха II, как Эрнст Кан­торович, вынужден был констатировать:

«Чем больше укреплялись удельные княжества, тем меньше приходилось думать о едином германском го­сударстве, и раздробленность Германии продолжалась так долго именно из-за его образа действия: процесс объединения немцев в единое германское государство окончательно расстроил Фридрих II».

Вопреки положению дел не умолкают голоса жела­ющих усмотреть в политике Фридриха II деятельность в пользу единства Германии. Пример непоколебимого восхищения Штауфенами дает Пауль Керн: «Несомнен­но, даже ведение финансов позволило бы нам ясно по­нять заботу Штауфенов об империи, если бы мы обла­дали информацией по данному вопросу».

«Statuum in favorem principibum» ошибочно рас­сматривается иногда как германская «Маgnа Сharta». «Великая хартия вольностей», силой полученная анг­лийскими баронами в июне 1215 года от короля, явля­лась договором о контроле королевской власти сове­том из двадцати пяти баронов. Документ Фридриха стал, по сути дела, передачей и уступкой королевских прав германским князьям и моментом рождения гер­манских удельных государств.

Восстание сына

Штауфенам и присущему им блеску наряду с жес­токой политикой власти было свойственно и нечто ир­рациональное: попытка преодолеть реальность путем ее «невосприятия». Король Генрих (VII) тоже носил на себе это родимое пятно Штауфенов. При последующем рассмотрении возникает впечатление, будто он старал­ся вытеснить из памяти клятвы, данные в Чивидале, и хотел убежать от тяжелой тени отца.

Положение правителей Найфена и Юстингена при швабском королевском дворе не ослабло, а, наоборот, усилилось. При занятии вакантной должности еписко­па княжескую аристократию обошли. Представители мелкого дворянства Швабии заняли епископские крес­ла Вормса, Шпейера, Вюрцбурга и Аугсбурга. По назначению королевского совета архиепископа Зальцбурга отстранили в пользу аббата из Сан-Галлена — откры­тая оппозиция имперским князьям.

Теперь следовало ожидать массивного отпора со сто­роны князей. Но, как ни странно, в княжеском стане цари­ла тишина. Даже епископ Регенсбургский (1183—1247 гг.), в большей степени бывший канцлером императора, чем короля, вел себя сдержанно и уговаривал архиепископа Майнцского, епископов Бамберга, Хильдесхайма и Оснабрюка сохранять спокойствие.

Молчаливой оппозиции князей пришлось принять во внимание убийство могущественного баварского герцо­га Людвига I (1183—1231 гг.) одним из ассасинов. Ходи­ли слухи, будто сам император замешан в убийстве, ведь все знали — он связан с «горным старцем» и слепо пре­данной ему сектой наемных убийц — ассасинов. Даже аббат Альберт из Штаде сообщает в анналах, датируемых 1231 годом: «Герцог Людвиг I Баварский по приказу им­ператора был убит (наемным) убийцей, заколотым на месте при попытке к бегству».

Другие летописцы сообщают, что убийцу схвати­ли, но, даже под жестокими пытками, он не выдал име­ни того, кто его нанял. Несмотря на утверждение Аль­берта, считать этим человеком императора безоснова­тельно.

Во время смуты королю Генриху (VII) удалось лично захватить нового баварского герцога Оттона II (1231 — 1253 гг.). К попыткам укрепления королев­ской власти можно отнести и нападение на верного императору маркграфа Германа V Баденского (1190— 1243 гг.), а также на преданных императору братьев графов фон Гогенлое.

Но самое большое недовольство, прежде всего со сто­роны папы, вызвал поступок короля Генриха, в Герма­нии снискавший ему всеобщую симпатию.

В Германии запылало пламя религиозного безумия, и папа поручил борьбу с еретиками хорошо ему изве­стному монаху, Конраду из Марбурга, известному так­же как исповедник святой Елизаветы. Конрад, слепой фанатик, и его помощники — Конрад Доре и Иоган­нес, действовали по принципу, изложенному в анна­лах Вормса:

«Мы готовы сжечь сотню невинных, если среди них есть хотя бы один виновный. Тут страна задрожала пе­ред ними, и сильные стали безвластными».

Обвиненному в ереси графу Генриху фон Сайну уда­лось перенести процесс в княжеский суд, где председа­тельствовал король. Здесь алчущий крови монах Кон­рад мог выступать только как обвинитель, а не как су­дья и обвинитель в одном лице. Архиепископ Трирский объявил в заключение процесса: «Мой господин король желает отложить рассмотрение дела. Граф Сайн уходит отсюда добрым католиком, ни в чем не уличенным».

Немного позднее несколько рыцарей из свиты графов Дёренбаха и Сайна убили ненавистного инквизитора.

После процесса король стал пользоваться большим уважением в Германии. В этом вопросе его поддерживали еще трое архиепископов с Рейна. Император же, радикаль­но ужесточивший именно законы против еретиков, как и папа, был очень недоволен германским королем.

Поражение

Тем временем оба графа Гогенлое и маркграф Баден-ский направили жалобу императору Фридриху П. Тот обязал сына восстановить за свой счет поврежденные крепости, отдать взятых заложников и полностью воз­местить ущерб.

Король Генрих приказал епископу Хильдесхайма со­ставить оправдательное письмо, выставляющее его за­слуги во время крестового похода отца, когда он, внезап­но напав на Баварию, расстроил планы папы посадить на трон антикороля. Далее следовало: «Господин отец из-за хвастовства некоторых князей угрожает через свя­той престол отлучением от церкви, что является пагуб­ным примером, а также противоречит всякому праву, по­скольку мы не уличены и не признались в каком-либо преступлении и до сих пор никогда не были приглаше­ны для оправдания».

Летом 1234 года император с шестилетним сыном Конрадом посетил папу, укрывшегося в Риети от вос­ставших римлян. Он попытался организовать общий фронт против союза ломбардских городов. Воспользо­вавшись удобным случаем, папа дал поручение трир-скому архиепископу произвести отлучение от церкви короля Генриха (VII).

Как только при швабском дворе Гогенштауфенов появились слухи о личном приезде императора в Гер­манию, король Генрих потерял способность верно оце­нивать реальность. В конце сентября 1234 года при под­держке швабских союзников и своих сторонников в го­родах он созвал придворный совет в Боппарде. На его стороне находились также епископы Аугсбурга, Вюрц-бурга и Вормса.

Все это привело к открытому восстанию и отречению короля Германии от императора. Намереваясь придать инциденту международные масштабы, король послал верных сторонников, Ансельма фон Юстингена и Генри­ха фон Найфена, двадцать лет назад сопровождавших мо­лодого Фридриха к королевскому трону Германии, к вра­гам империи — ломбардцам. Надеясь перекрыть импера­тору альпийские перевалы, Ансельм фон Юстинген, представляющий короля, признал законность союза го­родов Ломбардии.

Далее было заявлено: король считает всех врагов ломбардцев своими врагами, тем самым причисляя к ним отца и императора, объявившего Ломбардскую лигу вне закона. Он пообещал освободить союз от всех нало­гов и выплат. Кроме того, германский король признал независимость ломбардского союза от империи и обра­щался с ним как с суверенным государством. За это Ген­рих (VII) получил согласие ломбардцев признать его королем. Тем самым он выпал из правовых норм того времени и становился бунтовщиком и предателем.

Даже папа не мог это санкционировать и высказал порицание ломбардцам. С одной стороны, он еще нуж­дался в помощи императора против взбунтовавшихся римлян/яо его действия по отношению к Ломбардской лиге должны были быть сдержанными: требовалось со­хранить лигу как потенциального союзника против им­ператора.

Поэтому наряду с порицанием он дал понять лом­бардцам: «Ничего не будет сделано вам во вред, посколь­ку Мы печемся о вашей пользе».

В то время как Ансельм фон Юстинген заключал в Милане договор, Генрих фон Найфен действовал в Па­риже. Он сообщил королю Людовику IX Святому (1226—1270 гг.) о предстоящей женитьбе императора Фридриха II на английской принцессе Изабелле, рас­считывая настроить Францию против императора, а еще лучше — добиться союза с королем Генрихом (VII).

Но как императорская, так и папская дипломатия оказалась более искусной. Они уже поставили француз­ского короля в известность о планируемой женитьбе, так что реакции, на которую надеялся Генрих фон Найфен, не последовало. Весной 1235 года папа писал француз­скому королю: «Мы недавно добились заключения брака между Нашим возлюбленным во Христе сыном Фрид­рихом... и сестрой светлейшего короля англичан и клят­венно его закрепили. Поскольку, кажется, союз отвечает промыслу Господню, вышеназванному королю поруче­но в обязательном порядке продвигаться к его заключе­нию. Чтобы Ты не строил по этому (поводу) никаких подозрений, Мы просим и увещеваем Твое высочество... пребывать в уверенности: от Нас и названного короля не произойдет ничего, хотя бы в малейшей степени спо­собного повредить Твоему положению, к тому же им­ператор всей душой желает сохранить и укрепить осо­бую дружбу, с давних пор существующую между его и Твоими предками».

Несколькими днями позже император пишет коро­лю Людовику: «Итак, Мы должны по причине таких апостольских увещеваний и просьб... совершить же­нитьбу, о которой поклялись. При этом Мы настаива­ем на постоянстве Нашей любви к Вам, и так как меж­ду Нашими и Вашими предками сохранялась взаим­ная склонность и Мы с Вашими дедом и отцом, светлая им память, состояли в истинной дружбе, Мы хотели бы в Наши счастливые времена сохранить ее неруши­мой и с Вами».

Прежде чем поехать в Германию, император подго­товил почву, написав германским князьям: «Мы на­правляем призыв всем князьям, как частям нашей им­перии, чья сплоченность составляет сиятельное тело империи...»

Потрясающее обращение: каждый князь есть часть сиятельного тела империи, имеет свой пай в империи и государстве. Против такого высказывания прямодуш­ные швабские министры короля не могли устоять. И за клубами императорской похвалы — мастерски прикры­той — Фридрих взывал к собственническим чувствам и к человеческой продажности, призывая: «Поскольку каждого из вас Мы желаем отблагодарить соответству­ющими подарками, как Мы намеревались и намерева­емся!»

Для того чтобы оказать им почтение, он оставил в Германии сына, которого князья «единодушным выра­жением своей воли для Нашей чести и милости под­няли на королевский трон. По праву он должен был быть обязанным обращаться с Вами со знаками осо­бой любви... Но с болью в сердце Мы заметили: Наша надежда оказалась тщетной... После различных презре­нии наших приказов и Наших просьб он необдуманно обратился против преданных Нам князей, светочей и лидеров Нашего государства, последовал совету тех, кто из-за непокорности и неблагодарности лишился Нашей милости...»

И тут он замахивается для нанесения завершающе­го удара: «Поскольку Нам стало известно, что он напа­дает на зеницу Нашего ока, а именно на князей, не вспо­миная обо всех услугах, которые они когда-то велико­душно оказывали Нам и ему самому, и не испытывая благодарности, Мы не можем с терпением перенести и не пойти на личную жертву, дабы прибыть в Герма­нию... Он попытался легкомысленным образом и не убоялся, отринув гнев Божий и послушание отцу, со­вершать ужасные вещи, противные чести Нашего име­ни, беря в заложники из наших верноподданных, за­нимая крепости и безрассудно соблазняя людей забыть верность Нам...»

Тут поманили сицилийским золотом, тут князья ста­ли «зеницей ока» императора. Но и это еще не все. Объе­диняя усилия, папа пишет духовным князьям Германии и призывает их вернуть короля Генриха «с ложной сте­зи преступления умно и действенно на путь справедли­вости, устранив все преграды и препятствия...»

Папа взмахивает булавой апостольской власти и объявляет: «Поистине Мы решили, дабы усилить воз­действие нашей просьбы, тех, кто связан с названным правителем (королем Генрихом) принесенными клят­вами, освободить от них, поскольку Мы объявляем их несуществующими».

Император выиграл поход в Германию, не сделав ни одного шага. И совершенно понятным становится тот факт, что он в начале мая 1235 года начал свой марш из Фоджии с небольшой, но необыкновенно роскошной свитой.

В Чивидале его ожидали посланники имперских кня­зей и городов. В середине июня он достиг Регенсбурга. Там он договорился с баварским герцогом Оттоном II (1231—1253 гг.) о помолвке семилетнего сына Конрада с дочерью герцога. Правда, официальная помолвка состо­ялась лишь восемь лет спустя.

Летописец из Эберсбаха так рассказывает о сказоч­ном шествии, чей путь пролегал через Германию:

«Он шествовал, как подобает императорскому вели­честву, со множеством повозок, груженных золотом и серебром, батистом и пурпуром, драгоценными камня­ми и дорогими предметами, со множеством верблюдов и дромадеров. Большое количество сарацин и эфиопов, обученных многим искусствам, с обезьянами и леопар­дами охраняли его деньги и сокровища. Так, в окруже­нии большого числа князей и воинов, он дошел до Вимп-фена».

Король Генрих (VII), покинутый всеми сторонни­ками, оказался в политической изоляции. В конце кон­цов он оповестил императорских переговорщиков о го­товности подчиниться. Тяжелую службу — быть посред­ником между отцом и сыном — взял на себя верный Герман фон Зальца.

Император — судья-отец

Период с 25 по 28 января 1077 года можно считать временем самого жестокого унижения германской ко­ролевской и императорской власти. Тогда, стоя на за­снеженных полях Каноссы, император Генрих IV, бо­сой, одетый во власяницу, молил папу о милости — о снятии с него отлучения от церкви.

И вновь германский король распростерся на земле, у подножия судейского престола верховного правите­ля. Тот хранил каменное молчание. Король не отважи­вался подняться. Невыносимая ситуация, бесчестящая германского короля. Сколько продолжалось это униже­ние — часы, минуты? Этого мы никогда не узнаем.

Мы знаем лишь одно: надругательство над королем было столь велико, что некоторые добросердечные кня­зья, будучи врагами Генриха, сами просили неумоли­мого отца прекратить оскорбление короля и короны. Лишь после их ходатайства император подал унижен­ному сыну знак подняться.

Куда девалось великодушие Карла Великого, ото­славшего мятежного сына в монастырь, но не лишив­шего его достоинства?

Куда девалось самообладание Оттона Великого (936—973 гг.), против которого составил заговор его соб­ственный брат, герцог Генрих Баварский (ум. в 955 г.) и подняли оружие его собственный сын, герцог Людольф Швабский (949—957 гг.), и зять, герцог Конрад Крас­ный (ум. в 955 г.)? Ведь после того как они покорились, король принял их и вернул им свою милость. Более того, они стали опорой короны. Его зять Конрад Красный Ло-тарингский пал на поле боя при Лехфельде, где показал себя героем. Сын, герцог Людольф, умер на службе го­сударству в Италии.

Император Фридрих строго судил сына: «Импера­тор, глядя в глаза сыну, говорил с ним кратко, тяжелы­ми и жестокими словами и пришел в такое волнение, что приказал схватить его. «И кто же все твои сторон­ники?» — прикрикнул он на него, а когда Генрих сооб­щил все имена, то не получил никакой милости. Его заключили в одну из башен в Вормсе, называемую «Люгинсланд». Затем немилосердный отец услал сына в апулийский застенок. Генрих прибыл в крепость Рок-ка ди Сан-Феличе в Венозе, вблизи Мелфи, под жес­токий арест.

Письмо императора крепостному кастеляну может служить показателем отеческих чувств Фридриха: «Нам стало известно, что Наш сын Генрих, пребывающий в Рокка Сан-Фелйче, одет не так, как должно. Поэтому Мы вверяем твоей верности, по требованию и распоряжению советника юстиции, Нашего верного Томаса ...изготовить Нашему сыну подобающую одежду».

Вскоре, видимо, по приказу императора, Генриха препроводили в Никастро, где он оставался до 2 февра­ля 1242 года. Он не хотел во время переезда показывать сына в таком потрепанном наряде.

Затем последовало новое распоряжение императо­ра «...перевести его в крепость Сан-Марко в Валлегра-ти. Когда Генрих достиг горы, расположенной между Никастро и Мартирано, он замертво рухнул с лошади на землю. Охранники перенесли его в Мартирано, где он умер и был похоронен в церкви Козенци».

В хрониках Роландини Патавини сообщалось: «Не­которые рассказывают, что он бросился с высоты горы в пропасть вместе с конем, дабы избыть смертью отцов­ское наказание, другие утверждают — он скончался в мрачной темнице».

Самоубийство германского короля, даже низложен­ного, никак не укладывается в историческую картину германских историков. Но если кому-то из людей судь­ба и сулила подобную участь, так это королю Генриху (VII). Его свергли с высоты королевского трона прямо в застенок неумолимого отца, без всякой надежды на милость, и слишком велико было искушение скрыться в милосердной смерти от немилосердного отца.

Сюжет о восстании сына против отца стар, как и сам патриархат. Но не меньшее количество лет насчитыва­ет и история про блудного сына, получившего, возвра-тясь к отцу, любовь и отчий дом.

Император использовал смерть сына для демонст­рации отеческой скорби. Без сомнения, в современном мире масс-медиа Фридрих мог бы стать знаменитым шоуменом. Послушайте его голос, когда он обращается к сицилийским священникам:

«Мы глубоко оплакиваем судьбу Нашего перворож­денного сына Генриха, и природа исторгает поток слез из Нашей души, в которой до сих пор находились боль обиды и твердость справедливости. Вероятно, отцы уди­вятся, как цезарь, не победимый явными врагами, мо­жет быть побежден семейной болью... Но ведь Мы не первые и не последние, кто страдает от нападений сы­новей и тем не менее плачет на их могиле».

Затем император приказывает аббату, чтобы все свя­щеннослужители его аббатства совершили торжествен­ную панихиду и с пением мессы поручили бы душу усоп­шего короля Божьему милосердию. Император также ожидает, что все будут с преданностью разделять его боль и сочувствовать ему.

В послании населению Мессины император показы­вает еще более высокий уровень мастерства:

«Кто может остановить льющиеся ручьями потоки слез, если вызовет в памяти мудрость такого сына? Ка­кой, даже самый красноречивый язык мог бы описать смелость столь славного короля? Какое перо могло бы описать его великодушие? Горе мне! Так я восклицаю, сын мой! Горе мне! Тот, кого любой враг должен был бояться, тот, который был всеми любим и был радос­тью для всего земного круга».

Как это следует понимать? Что означают сии вос­хваления сына? Откуда такая смена декораций?

Фридриха II можно понять, лишь осознав его ощу­щение себя центром вселенной, лишь постигнув его воз­несенное над всем эго, возвышавшееся, подобно водо­лазному колоколу, над временами и людьми.

Он превозносил сына, заставляя всех почувствовать и оценить отцовскую потерю, страдание и печаль. Та­ким образом подданные призывались к участию в скорб­ном плаче, «поскольку величие такого князя требует слез многих (людей), ибо для многих он являлся мечом защиты и победы».

В третьем послании всем подданным по поводу смер­ти сына император демонстрирует многообразие красок своей политической палитры. Сейчас уже выставляет­ся дурной поступок сына, а также долг императора и отца наказать его: «При смерти сына страдает природа и отеческая любовь заставляет плакать, понуждая за­быть об обиде на сына, и даже если злоба лишила сына расположения .(к отцу), то она не забирает у отца пол­ную любви благосклонность (к сыну).

Если жажда власти лишила Нашего перворожден­ного сына Генриха сыновней любви, то уязвленная оте­ческая любовь все же не отказывается от отеческого долга. Ибо каждый поступок по своей природе воспри­нимается не так тяжело от чужих, но, будучи направ­ленным против отца, весит из-за преступления сынов­него благоговения чрезвычайно тяжело, и ничто нельзя извинить отцовской жестокостью и отсутствием люб­ви, если это непочтительным образом направлено про­тив отца... Известное всему миру Наше наказание свершилось, дабы произошедшее стало явным для защиты сыновей от отцов и послужило сыновьям примером».

Итак, теперь нам все понятно. Император подверг сына жестокому наказанию только для создания предо­стерегающего примера для защиты отцов от бунтующих сыновей.

И вновь император призывает подданных к печа­ли, но центральным моментом является не молодой злосчастный сын, а отец, император, «от смерти перво­рожденного сына вынужденный испытывать жесточай­шую боль, причиной которой стала жестокость смер­ти, чтобы величина вашей сокрушенности показала, на­сколько вы склонны Нас любить».

Глубина всеобщей сокрушенности, а не печаль по сыну должна была показать, насколько подданные лю­бят императора.

История пишется победителями. Победителем стал император. Поэтому жестокому осуждению подвергся германский король Генрих (VII). Как светские, так и церковные писатели вторили императору. Генрих (VII) лишь защищал права германской короны и, предвидя будущее, рассматривал развивающиеся города и город­ские сословия, поднявшиеся до уровня нового рыцар­ства, как созидательную силу грядущего времени. Ген­рих Миттайс по праву называет сына императора «вы­сокоодаренным молодым королем».

Таким образом, он выступил против политики им­ператора как германский король, а не как сын. Импера­тор видел в германцах лишь военную силу для завоева­ния государства своей мечты на юге. Грехом Генриха стало его объединение с врагами империи в Ломбардии. Тут он перешел границы дозволенного и поставил себя вне закона.

Но существует и положительное мнение о нем. Тем, что он, опять-таки вопреки отцу, ужесточавшему законы против еретиков, поставил на место инквизитора Конрада Марбургского, требовал справедливого суда и вершил его, он погасил костры инквизиции и спас Гер­манию от безумства сжигания еретиков. Человеколю­бивый поступок, явно не в традициях его венценосного отца.

Народ не забыл короля Генриха (VII). Не покидает чувство, что с этим человеком навсегда ушла возмож­ность иной германской политики. Эпический поэт Ульрих фон Тюрхайм, происходивший из швабского дво­рянства, чье имя встречается в 1236—1256 годах, пере­дает настроения того времени в стихах:

Смерть короля

Печалит меня,

Лишает радости.

Я говорю о короле Генрихе.