Глава  V

АФРИКА В XIX В.

(ДО БЕРЛИНСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ 1884 г.)

1.1. Воздействие колониальной экспансии промышленного капитализма Европы на народы Африки

В первой половине XIX в. изменился характер колониальных интересов капиталистических держав Европы. Стремительное раз­витие капитализма (промышленная революция) в Великобритании и в других европейских странах, в частности во Франции, снова вызвало споры между сторонниками и противниками колониаль­ных захватов и усилило заинтересованность буржуазии в выгодной колониальной политике. В начале XIX в. закончился меркан­тилистский период развития капитализма, на сцену выступил про­мышленный капитализм, капитализм «свободной» конкуренции. Опираясь на свое промышленное превосходство, Великобритания первой устремилась к достижению первенства над другими госу­дарствами. Торговая и промышленная монополия позволили анг­лийской буржуазии занять в XIX в. ведущее положение и в деле колониальных захватов. По определению В. И. Ленина, «две крупные отличительные черты империализма имели место в Анг­лии с половины XIX века: громадные колониальные владения и монопольное положение на всемирном рынке» ¹⁸.

По формам и методам колониальных захватов и эксплуатации промышленный капитализм уже существенно отличался от капита­лизма мануфактурного и меркантилистского периодов. В Африке торговля такими типично «колониальными» товарами, как золо­то, слоновая кость, рабы, добывавшимися с помощью жульниче­ских торговых договоров, дани, охоты за рабами, прямого ограб­ления жителей и т. д., все более отодвигалась на задний план, уступая место другим источникам прибыли. Еще в мануфактурный период колониалисты были заинтересованы в приобретении неко­торых колониальных территорий, которые могли бы служить по­ставщиками сырья и рынками сбыта мануфактурных изделий. Возникновение крупной машинной промышленности увеличило потребность в легкодоступных природных и сырьевых ресурсах, продовольствии и предметах роскоши и в то же время толкало буржуазию к завоеванию новых рынков для сбыта промышлен­ных товаров массового потребления. Торговля активизировалась, но характер ее стал иным. Приносимый ею доход по-прежнему составлял важнейшую долю колониальных прибылей. Прежде они поступали крупным монопольным торговым компаниям (Ост-Индской, Африканской и др.) и непосредственно феодально-аб­солютистскому или раннекапиталистическому государству, и те обогащались за счет межконтинентальных операций.

Бурный рост промышленного капитализма, прежде всего в Англии, в первой половине XIX в. привел к постепенному отмира­нию привилегий могущественных торговых компаний — они в организованном порядке приняли государственный характер — и запретительной колониальной системы. В XIX в. действовавшие в колониальных областях, в том числе и в Африке, английские, французские, бельгийские компании, а впоследствии и торговые компании бывших ганзейских городов * (* Имеются в виду три крупнейших германских порта — Любек, Гамбург и Бремен, сохранившие название «ганзейских» и после распада Ганзейского союза в середине XVII в.) обеспечивали свои прибы­ли и зоны влияния уже благодаря собственной инициативе в рам­ках «свободной» капиталистической конкуренции. Только к кон­цу этого периода, когда вступил в свои права империализм и на­чался переход к монополистическим формам колониальной экс­плуатации, торговые компании накануне общего территориально­го раздела колоний снова получили, теперь, правда, на короткий срок, государственные привилегии.

Но наиболее важные изменения произошли в колониальной политике. Хотя внешне ее продолжали определять в основном кру­ги фритредеров, фактически ее главной движущей силой стала промышленность наряду с торговым капиталом, и он все более попадал в зависимость от нее. Купец скатился на роль посредни­ка промышленной буржуазии, а следовательно, был вынужден от­давать значительную часть извлекаемых дивидендов своим пря­мым или косвенным заказчикам. Чисто «меркантилистские» тра­диции колониальной торговли преобладали до 1870—1880 гг.

Усовершенствование транспортных средств и оружия открыва­ло новые возможности для колониальных захватов. Изобретение парохода во много раз сократило продолжительность морских пе­ревозок, и после 1812 г. Англия располагала большим количест­вом паровых судов, которые к тому же не зависели от пассатов. Строительство каналов и других гидротехнических сооружений, улучшение и упорядочение искусственных судоходных путей име­ли своим следствием ощутимый рост мировой торговли. Событием огромного международного значения, бесспорно, явилось открытие в 1869 г. Суэцкого канала. Путь из Англии или Нидерландов, ко­торый раньше вел вокруг мыса Доброй Надежды, сократился на 13 тысяч километров, следовательно, поездка на Дальний Во­сток или в Австралию требовала отныне на три недели меньше, чем прежде. С Суэцким каналом связано оживление торгово-политической деятельности колониальных держав на восточноафриканском побережье.

Необходимо упомянуть, что изобретение ружья, заряжающего­ся с казенной части, и игольчатого ружья значительно повысило эффективность ручного огнестрельного оружия. Игольчатое ружье позволяло быстро производить выстрел даже в сырость и дождь. Техническое превосходство европейцев над колониальными наро­дами Азии и, главное, Африки увеличилось. С середины XIX в. появились военные корабли и броненосцы, приводившиеся в дви­жение паровыми двигателями. Они применялись в гражданской войне между северными и южными штатами Северной Америки. Когда незадолго до конца века войска лорда Китченера поднялись вверх по течению Нила, их поддерживали с воды канонерки. Ста­ло ясно, что достижения военной техники могут использоваться общественными силами, заинтересованными в колониальных за­хватах.

В это время усилился приток европейских поселенцев в обла­сти с хорошим климатом и благоприятными природными условия­ми. Обычно колонисты безжалостно сгоняли местное население с его исконных земель. Об этом говорят не только примеры из исто­рии «каторжных» колоний Австралии и Новой Зеландии, но и страшное по своей жестокости внедрение голландских и англий­ских поселенцев в Южную Африку.

Первое время территориальные захваты, переход от основания опорных пунктов к колонизации больших площадей, разбивка плантаций и разработка недр земли ограничивались немногими областями. Они послужили плацдармами для дальнейшего про­никновения в Африку. Только в период перехода домонополистиче­ского капитализма к империализму, начавшийся в 1870—1880гг., капиталистические державы смогли произвести в Африке полный территориальный раздел и захват колоний, уже давно осуществ­ленный ими в других частях мира.

С конца XVIII в. внимание общественности было приковано к гуманным требованиям фритредеров запретить продажу невольни­ков из Африки в Америку и отменить рабство вообще. Нет сомне­ний, однако, что за духовно-культурным гуманистическим фасадом движения аболиционистов против рабства скрывались экономиче­ские мотивы. Нарождавшийся промышленный капитализм больше не находил применения рабской форме эксплуатации. Рабский труд превратился в тормоз капиталистического развития. Передо­вая либеральная буржуазия неоднократно выступала с осуждени­ем варварской торговли людьми, противоречащей идеалам Вели­кой французской революции: свобода, равенство, братство. Когда в конце XVIII в. Уилберфорс и Гренвил Шарп при содействии методистской церкви основали аболиционистское движение, они были особенно горячо поддержаны частью английской буржуазии. Как справедливо отметил Ж. Сюрэ-Каналь, идеи аболиционистов отражали воззрения наиболее передового в экономическом отно­шении отряда промышленных капиталистов. Они наконец поня­ли, что не только работорговля, но и рабство несовместимы с при­менением более выгодного труда наемных рабочих.

Этому изменению в образе мыслей способствовали и многие другие обстоятельства. Прежде всего Великобритания, в свое время являвшаяся крупнейшим экспортером рабов, попыталась ис­пользовать борьбу за запрещение работорговли для того, чтобы добиться абсолютной торговой монополии. Отделение североамери­канских колоний в 1783 г. нанесло тяжелый удар Великобритании, она стремилась в порядке ответной меры экономически ослабить южные районы отпавших владений. Большую роль сыграли также героические восстания негров на Антильских островах, в южных штатах Северной Америки, на сахарных, кофейных и хлопковых плантациях многих других стран, в том числе в 1791 г. в Сан-Доминго.

Борьба против плантаторов-рабовладельцев достигла своего апогея. Это было упорное, длительное наступление. Поборники минувшей колониальной фазы отступали неохотно, оказывая ожесточенное сопротивление новым экономическим требованиям. Об этом говорят факты: работорговля и рабство продержались еще почти сто лет, пока окончательно и бесповоротно не исчезли с лица земли.

Более двадцати лет потребовалось Уилберфорсу, чтобы до­стигнуть первых успехов. В 1807 г. была запрещена продажа ра­бов в английские колонии. Запрет, однако, не касался рабства как формы эксплуатации. Только в 1833 г. рабство было официально отменено в английских колониях, а во французских владениях применение рабского труда легально продолжалось до 1848 г.

Последствия запретов сказались не так-то быстро. Многие работорговцы прибрежных факторий пренебрегали ими и, невзи­рая на курсировавшие в океане английские патрульные корабли, продолжали заниматься выгодным промыслом. Свой товар они сбывали прежде всего в Бразилию и на Кубу, где новые хлопко­вые и сахарные плантации по-прежнему нуждались в рабском труде* (* Как показала С. Ю. Абрамова, многие западные исследователи преуве­личивают роль кубинской работорговли в XIX в., после официального запре­щения работорговли большинством стран мира. Дело в том, что значительная доля ввезенных на Кубу невольников затем реэкспортировалась оттуда в южные Штаты США, остававшиеся до самой гражданской войны 1861—1865 гг. одним из главных работорговых рынков в Западном полушарии (см.: С. Ю. Абра­мова. Африка: четыре столетия работорговли, с 178—181).). Часто работорговля осуществлялась под прикрытием вер­бовки «законтрактованных рабочих», например для Антильских островов. В течение еще нескольких десятилетий активными оча­гами работорговли оставались Ангола, район Конго, побережье Бенина (Видах, Лагос). В ней теперь активно участвовали в роли торговцев незаконными грузами афро-бразильские метисы. Но в 1859 г. бразильское правительство работорговцев было вынуж­дено признать запрет работорговли, и спрос на рабов на главном рынке их сбыта сильно сократился. Окончательно он, однако, ис­сяк в США только в 1865 г., когда после завершения гражданской войны рабство было запрещено, в Бразилии — в 1880 г., на Ку­бе — в 1888 г. Работорговля, не приносившая былых барышей, постепенно заглохла.

Колониальная политика, которую европейские державы про­водили к югу от Сахары в первой половине XIX в., определялась различными обстоятельствами.

В начале этого столетия многие торговые фактории, конторы и форты, особенно в Западной Африке, утратили свою экономиче­скую притягательность. Из-за ограничений, а затем и запрета работорговли существенно сократился объем прибыльной замор­ской коммерции. Многие владения на западноафриканском побе­режье сохранялись лишь из престижных соображений. Голландцы и датчане оказались неконкурентоспособными. В XIX в. они усту­пили Великобритании подвластные им территории на Золотом Бе­реге и, таким образом, отказались от прямой колонизации Афри­ки. Колониальная политика Португалии по-прежнему пребывала в застое. В 1800 г. влияние Португалии распространялось на побе­режья Анголы и Мозамбика, на некоторые острова в Гвинейском заливе и часть Гвинеи. Только к концу XIX в. Португалия, исполь­зуя благоприятное международное положение, приступила к ак­тивному расширению своих колоний.

В период домонополистического промышленного капитализма Африка к югу от Сахары была в основном поприщем колониаль­ной деятельности Великобритании и Франции. Они стремились расширить свои сферы влияния и приспособить экономическую и политическую эксплуатацию этих районов к новым потребностям капиталистического развития метрополии. Англия, которая уже на этом этапе развития капитализма занимала первое место среди европейских держав по темпам и масштабам колониальных захватов, вначале главное внимание уделяла не Африке, а азиатской сфере интересов, прежде всего Индии. Франция же с 1830 г. основ­ные свои силы обратила на завоевание Алжира и других районов Северной Африки. Тем не менее обе державы не выпускали Тро­пическую Африку из поля зрения, а начиная с 50-х годов XIX в., когда они «прощупывали» континент на предмет увеличения коло­ниальной экспансии, их интерес к ней непрестанно увеличи­вался.

Между тем с середины XIX в. исключительно прибыльная ко­лониальная торговля с Африкой начала привлекать купцов и предпринимателей из других европейских стран, которые первона­чально обходились без официальной поддержки государства. Они естественно, сталкивались с конкуренцией англичан и французов. В Африке прежде всего выступали при поддержке германского банковского капитала ганзейские коммерсанты из Гамбурга Бремена. Основывая фактории, они расчищали путь немецкому торговому капиталу и формировавшемуся в это время промышлен­ному капитализму. Их деятельность на западном побережье за­служивает особого упоминания. Здесь Янцен и Тормелен обосно­вались на камерунском берегу, В, Вёльбер и К. Гёдельт — нг территории будущего Того, фирмы Гайзера и Витта — в Лагос и на побережье Дагомеи. Оптовый торговец табаком Людериц (о более мелких мы просто не говорим) в 70-е годы прощупал побережья Анголы и Юго-Западной Африки и основал селение в бухте Ангра-Пекена.

В это же время гамбургские фирмы и большие торговые дома О'Свальда и Хансинга обогащались на торговле с Восточной Аф­рикой и Занзибарским султанатом. Особенно отличился гам­бургский торговый дом Вёрмана, которой с 1849 г. регулярно посылал корабли к берегу Западной Африки. В 1856 г. флот Вёрмана состоял уже из восьми судов, которые, как и корабли других капиталистических компаний, наряду с обычными изде­лиями мануфактур перевозили водку и порох и обменивали их на пальмовое масло, слоновую кость и золотой песок, ценившийся очень высоко. После того как Вёрман был вынужден отказаться от участия в австралийских делах, он целиком сосредоточил свои усилия на эксплуатации богатств Западной Африки. Весь либерий­ский берег был усеян отделениями его торговой конторы. Он стре­мился утвердить свое влияние в Габоне, заливе Кориско и на территории будущей немецкой колонии Камерун. В конце концов германский фритредерский капитал ощутил необходимость в под­держке государства и потребовал аннексии колоний. Но только в 1884 г. его голос был услышан.

Поэтому сначала Великобритания и Франция имели преиму­щества перед Германией. Центром их колониальных устремлений были районы Сенегала, Золотого Берега, Южной Нигерии, а так­же Южная Африка. Кроме того, они не спускали глаз с прибреж­ных областей Восточной Африки.

1.2. Колониальные интересы Франции в районе Сенегала

Начиная с 30-х годов во исполнение планов торговых домов Бордо и марсельской фирмы Режи были вновь заняты многочис­ленные прибрежные фактории в Западной Африке, в большинст­ве случаев уже покинутые. Снова были восстановлены пристани, форты, торговые селения на территории Сенегала, Берега Слоно­вой Кости (Гран-Басам, Асини), на побережье Дагомеи (Видах, позднее Котону) и Габона (Либревиль). Таким образом Франция заложила в различных местах западноафриканского побережья опорные пункты для последующих захватов и основания бу-Дущих колоний: Сенегала, Французской Гвинеи, Берега Слоно­вой Кости, Дагомеи и Конго. Теперь торговые дома и промыш­ленность интересовались больше всего не слоновой костью и каучуком, а продуктами таких масличных растений, как земляной орех, и пальмовым маслом.

Несмотря на несомненное расширение торговли, к середине столетия французские владения состояли лишь из изолированных Фортов и факторий. Только в районе Сенегала французы, следуя по течению реки Сенегал, довольно рано проникли в глубь суши. Уже в 1818 — 1842 гг. они попытались освоить здесь первые большие площади и заложить плантации. Землю они приобретали по «соглашениям» с вождями племен в районе Дакара и защищали ее от нападений других племен с помощью военных опорных пунк­тов. В 1828 г. Рене Кайе удалось достигнуть легендарного Томбукту в излучине Нигера.

Но только начиная с 40-х годов XIX в. территориальные притязания Франции приняли конкретные формы. Возникла идея, а затем и программа создания французской колониальной империи, простирающейся от Сенегала до Нигера, а на севере до Алжира, которому в 1830 г. пришлось признать французское господство. В литературе этих лет, призывавшей к колониальным завоевани­ям, указывалось, что эти области могут поставлять в большом ко­личестве золото, слоновую кость, руды, хлопок, воск, скот, краси­тели, а главное — плоды масличных растений и в то же время служить широким рынком сбыта изделий французской промыш­ленности. Французские купцы в петициях из Сенегала просили правительство защитить их от вымышленных нападений маври­танских племен. После того как Алжир стал французским владе­нием, общественность была подготовлена к вмешательству прави­тельства Франции в сенегальские дела.

В 1854 г. новому губернатору Сенегамбии, Фэдербу (1854—1861 и 1861—1864), было дано в инструкции указание «подчинить мавританских вождей нашей воле... и стать властителями реки» (имеется в виду Сенегал). Так был дан официальный старт к созданию колонии Сенегал. Фэдерб, уже участвовавший в установ­лении колониального управления в Алжире, систематически про­водил захватническую политику, опираясь на торговые поселения и форты побережья. С 1855 по 1859 г. во главе корпуса сенегаль­ских стрелков он предпринял ряд походов против племен, живших на северном берегу Сенегала, и заставил их признать верховную власть Франции. В доказательство ее военного превосходства в среднем течении Сенегала были выстроены крепости Сальде и Матам. Одновременно контролю Франции была подчинена об­ласть в верхнем течении Сенегала, до Медины. К концу 60-х годов захваченные Францией территории на побережье достигали гра­ницы английского владения Сьерра-Леоне.

Фэдерб заложил основы колониальных армии и администра­ции. Ему пришлось неоднократно защищать эту административ­ную структуру во время восстаний правителей Кайора и Масины. Разработанная им система управления впоследствии нашла при­менение во всей Французской Западной Африке; на территориях, где существовали сильные союзы племен или раннегосударственные объединения, она приняла вид протектората, базирующегося на косвенных методах подчинения. Экономическая эксплуатация, как и прежде, осуществлялась преимущественно посредством не­эквивалентной вымогательской торговли и взимания налогов с покоренного населения. В Дакаре был выстроен легкодоступ­ный порт. Важнейшим предметом вывоза из Сенегала оставался каучук, на втором месте стоял земляной орех.

Первое время разбивка плантаций — в основном земляного ореха, хлопчатника и индигоферы — велась чрезвычайно медленно, что вызывало недовольство той части буржуазии, которая была заинтересована в колониальной политике. Не принесла ус­пеха и попытка возобновления добычи золота в верховьях Сенега­ла. Как писал сам Фэдерб, его деятельность часто определялась скорее желанием «достичь заманчивых суданских рынков дальне­го Нигера», чем необходимостью систематически проводить в Се­негале капиталистическую аграрную политику. Это, безусловно, объясняется отсутствием в то время достаточного опыта и воз­можностей колониальной эксплуатации. Только в Алжире прово­дившаяся европейцами колонизация быстро продвигалась вперед и с 1870 г. привела к усиленной концентрации награбленных зе­мель и огромных плантаций экспортных культур в руках крупно­капиталистических аграрных компаний и зажиточных поселенцев (колоны). В Сенегале этот процесс еще только начинался.

Зверства французских колониальных войск, продвижение в верховья Сенегала и Нигера вызвали ожесточенное сопротивление африканского населения. Особенно успешно установлению коло­ниального господства французов сопротивлялся легендарный ал-Хадж Омар, действовавший на базе нового мусульманского госу­дарства, которое и само было вызвано к жизни стремлением дать отпор наступлению Франции.

1.3. Тиджания ал-Хадж Омара и его последователи

Сын марабута-тукулёра из Подора в Фута-Торо (область в современном Сенегале) создал могущественную империю, подоб­ную тем государствам, что сложились в ходе других движений фульбе и тукулёров за обновление ислама в конце XVIII — на­чале XIX в. в Западном и Центральном Судане (ср. гл. IV, 2.1). И в этом случае провозглашение «священной войны» против «не­верных» ознаменовало новую фазу политических завоеваний, ук­репления государства и ломки социально-экономических устоев. Религиозно-политической основой движения служили мусульман­ское братство и религиозный орден Тиджания, которые, действуя с территории Северной Африки, основывали в Западном Судане школы и опорные пункты (завийи).

В то время Тиджания была далеко не единственным мусуль­манским обществом в интересующем нас регионе. Параллельно ей существовало множество религиозных, отчасти мистических школ и объединений духовных лиц, например Кадирия в Томбукту, влияние которой достигало Канема-Борну. Однако религиозные школы и ордены проявляли себя только в периоды серьезных об­щественных потрясений. Натиск капиталистических колониальных Держав заставил эти организации изменить содержание своей де­ятельности. Резко антиколониальную позицию заняли Тиджания ал-Хадж Омара и последователи марокканской ветви ордена в Фесе. Этому способствовали некоторые демократические черты их внутренней структуры и вероучения.

Хадж Омар присоединился к братству Тиджания во время па­ломничества в Мекку и вскоре главой ордена был назначен его представителем в Западной Африке. Облеченный этим почетным саном, он в сопровождении большой свиты нанес обставленные с большой торжественностью визиты шейху Борну, блистательному правителю могущественного государства Сокото султану Белло и правителю Масины Секу Хамаду. Побывал он и у альмами Фу­та-Джаллона. И альмами и остальные правители сначала встре­тили Хадж Омара дружественно, щедро одарили его и предоста­вили ему материальные средства, необходимые для организации войска. Однако прочно сидевшие на троне правители фульбе и тукулёров недолго сохраняли расположение к ал-Хадж Омару. Их отношение к нему кардинально изменилось, когда к братству стало присоединяться огромное множество ученых людей и солдат из различных районов и оно в результате превратилось в полити­ческую и военную угрозу.

После того как Хадж Омар организовал боеспособную армию и закупил у английских купцов в Сьерра-Леоне огнестрельное ору­жие, правитель Фута-Джаллона в Гвинее запретил ему пересту­пать границы своей страны. Это обстоятельство и опасность фран­цузского завоевания, которую ал-Хадж Омар осознал во время посещения Сенегала, побудили «обновителя» в 1850 г. построить в Дингирае, на восточной границе Фута-Джаллона, большой воен­ный лагерь и крепость. Дингирае стал штаб-квартирой военного братства Тиджания и плацдармом для покорения многочислен­ных соседних областей. «Священная война» была объявлена не только языческим государствам и племенным объединениям Каар-та и Сегу, но и мусульманским соперникам — теократиям Фута-Джаллона, Фута-Торо и, наконец, правящей мусульманской вер­хушке фульбе из Масины.

К 1861 г. Хадж Омар покорил огромную территорию от верх­него течения Сенегала до Томбукту, ему были вынуждены подчи­ниться государства бамбара в Каарте и Сегу. Войска Хадж Ома­ра выиграли многочисленные сражения с альмами Фута-Джалло­на и правителями Фута-Торо в Сенегале и с боями продвигались на запад. Только Секу Хамаду, основатель государства Масипа, сначала успешно отражал его натиск.

Хотя к армии Хадж Омара присоединилось много людей из обедневших родов и низших слоев населения, даже беглых рабов, сам он вовсе не хотел быть революционером, преобразователем социально-экономических отношений. В завоеванных областях он назначал своих ближайших соратников на должности наместни­ков, губернаторов, сборщиков налогов, военачальников. Они со­ставляли новую аристократию, и осуществлявшаяся ею эксплуа­тация была ничуть не легче, чем при прежней знати фульбе и ту­кулёров. Демократическая струя Тиджании была заглушена и по­степенно иссякла. В результате и все движение утратило свою бое­способность и притягательную силу.

В 1862 г. Хадж Омар предпринял новый поход на восток и после ожесточенных боев занял столицу государства Масина. Когда незадолго до решающего сражения оказалось, что боеприпасы на исходе, Хадж Омар приказал войсковым кузнецам отли­вать в течение нескольких дней по 10 тысяч пуль ежедневно и в результате одержал победу. Казалось, основатель новой империи крепко держит в руках восточную часть государства на Нигере. Но это была пиррова победа. Очень скоро восстание фульбе в Масине обратило в бегство Хадж Омара и его войско, состоявшее из тукулёров. В феврале 1864 г. он при таинственных обстоятель­ствах погиб в горах Бандиагары.

Образ ал-Хадж Омара до сих пор овеян многочисленными ле­гендами. Их и сегодня питают не только религиозные идеи об обновлении религии в результате пришествия Махди, но и бес­смертные традиции антиколониальной борьбы. Именно с ней свя­заны главные заслуги ал-Хадж Омара, ибо он выступил и осно­вал государство в тот период, когда Франция стала на путь ко­лониальных захватов в области Сенегала и Гамбии, когда силь­ные опорные пункты и крепости французских колониальных войск достигали Медины на Сенегале.

Значительная часть верхушки фульбе Фута-Торо в Сенегале заблуждалась относительно истинных намерений французских за­воевателей и приветствовала иноземцев. Уже при попытках рас­пространить влияние Тиджании на фульбе Фута-Торо, на Бамбук, на бамбара Каарты в верховьях Сенегала Хадж Омар и его войско столкнулись с настойчивым продвижением французов. После первых конфликтов и стычек с французскими войсками Хадж Омар понял, сколь велика исходящая от них опасность, и призвал к действию. Он обратился с воззванием к мусульманским купцам, прежде всего в городе Сен-Луи, призывая их прекратить торговлю с европейцами. Он даже атаковал французский форт Медина в верховьях Сенегала, а затем и пост Матам. Но в ито­ге французские войска, имевшие на вооружении артиллерию и скорострельные ружья, одержали верх над Хадж Омаром. Он был вынужден отказаться от западной части основанной им империи.

Начиная с 70-х годов французские колонисты усилили натиск на нигерский Судан с целью его захвата, но в это время выступи­ли их новые серьезные противники — преемники Хадж Омара: Ахмаду в Сегу и Самори Туре, возглавивший в 1870—1875 гг. в верховьях Нигера военный союз, который простирался до лесных окраин Сьерра-Леоне, Либерии и Берега Слоновой Кости. Однако во времена начинающегося раздела Африки и колониального под­чинения континента империалистическими державами любые по­пытки африканских правителей сохранить независимость и суве­ренитет были обречены на провал.

Слишком велик был разрыв между общественными условия­ми жизни европейцев и- африканцев, а следовательно, и их воз­можностями, чтобы военное и политическое сопротивление завое­вателям увенчалось успехом. Тактика отступления в другие рай­оны, практиковавшаяся Хадж Омаром и Самори, приносила пло­ды только на короткий срок. Хадж Омар, время деятельности ко­торого совпало с периодом колониальной политики «свободной» конкуренции, еще мог уклониться от натиска французов; у Самори, выступившего в последней трети XIX в., когда империалистические державы овладели территорией всей Африки, оставались лишь ограниченные возможности сопротивляться колониальным захватам и при этом уцелеть. Наступила эра губернаторов и ко­лониальной полиции, которая принесла с собой коренные измене­ния также в общественном  развитии Западной Африки.

2. Колониальная политика Англии в Западной Африке и на Золотом Береге

2.1. Сьерра-Леоне и Либерия

В конце XVIII в. побережье Сьерра-Леоне привлекло к себе внимание филантропических кругов английской буржуазии. Торгово-политические интересы в сочетании с попыткой придать боль­ший размах движению против рабства побудили их основать самое своеобразное в мировой истории колониальное поселение. На том месте, где оно возникло, еще в XVII в. находилась англий­ская торговая фактория. В 1787 г. к берегу Сьерра-Леоне подошел английский флот и высадил в районе нынешнего Фритауна (назва­ние * (* Freetown (англ.) — «свободный город».) говорит о намерениях его основателей) бывших африкан­ских рабов, получивших свободу в Америке после войны за неза­висимость и на Ямайке. «Колонисты», которых на первых порах опекало английское общество квакеров («Сьерра-Леоне сосайти»), должны были образовать костяк английской колонии Сьерра Леоне.

В 1808 г. поселения и торговые опорные пункты на правах ко­ронного владения были подчинены английскому правительству. Это привлекло сюда многих европейских купцов, и колония, особенно Фритаун, стала популярной среди торговцев. В 1860 г. путешест­венники, Крукс например, отзывались об этом городе как о круп­ном центре с широкими улицами, каменными домами, церквами и официальными зданиями. Его население составляло, по-видимо­му, около 18 тысяч человек. С 1824 по 1870 г. оборот внешней торговли, которая велась в интересах капиталистических кругов фритредеров и стоявшего за ними промышленного капитала, уве­личился со 143 тысяч до 630 тысяч фунтов стерлингов. Наряду с различными сортами древесины, слоновой костью, кожами и зо­лотом вывозились — особенно с середины XIX в. — плоды земля­ного ореха, пальмовые ядра и пальмовое масло.

Управлял колонией английский губернатор, с 1862 г. при нем существовали исполнительный совет из высших чиновников и за­конодательный орган. Многие десятилетия Фритаун служил ме­стопребыванием центральной колониальной администрации всех английских владений в Западной Африке. Первое время территория колонии ограничивалась несколькими приморскими районами. Английская корона пыталась, опираясь на поселенцев Сьерра-Лео­не из числа бывших рабов, превратить колонию в производителя сельскохозяйственной продукции, но ей это не удалось. Бoльшая часть поселенцев в итоге обратилась к коммерции, и именно они составили основную массу мелких, средних и крупных торговцев и ремесленников в городских центрах, в частности во Фритауне. Некоторые из них благодаря сотрудничеству с английскими куп­цами и колониальным привилегиям извлекали большие барыши из торговли с хинтерландам, особенно из вымогательских сделок с африканскими племенами.

Спустя немного времени из среды бывших «возвращенцев» вы­делилась имущая верхушка купцов (креолов), первоначально очень тесно связанных с английскими коммерсантами и торгово-капиталистическими компаниями как экономическими, так и духовно-культурными узами. С начала 60-х годов один из ве­дущих деятелей этой новой социальной прослойки даже представ­лял ее интересы в законодательном совете колониальной админи­страции.

Для оседлых африканских племен этого региона появление новой знати обернулось двойным гнетом: рядом с английскими колонизаторами встали иммигранты. Многие племена, населяв­шие глубинные районы Сьерра-Леоне, находились на стадии пле­менной организации. Зачатки прочных племенных союзов скла­дывались на протяжении последних столетий только у темне, вер­ховные вожди которых начиная с XVIII в. опирались на постоян­ное войско и ислам как на основу обычного права и зарождав­шейся государственности. Эти племена несколько десятилетий сопротивлялись попыткам английского губернатора оттеснить их и превратить побережье в аграрную колонию. Они не признавали навязанные «договоры» и часто предпринимали набеги на побе­режье. Только после 1875 г. английские колониальные войска в результате нескольких удачных походов подчинили некоторые на­роды хинтерланда, в частности менде, и в 1895 г. установили над Сьерра-Леоне протекторат Великобритании. С этого времени Сьерра-Леоне и политически и экономически было связано с интересами формировавшегося монополистического капитала.

Сходным образом, а вначале даже точно так же развивалась история побережья Либерии, к югу от Сьерра-Леоне. Здесь ини­циатива репатриации бывших рабов исходила от Соединенных Штатов Америки. Поселением освобожденных африканцев зани­малось созданное по предложению президента специально для этой цели Американское колонизационное общество. Оно закупи­ло земли на западном берегу Африки и организовало их колони­зацию по примеру Сьерра-Леоне. К концу столетия сюда прибыло от 18 до 20 тысяч афро-американцев, в основном с островов Вест-Индии. На мысе Мезурадо выросло поселение, превратив­шееся затем в город, который в честь президента США Монро был назван Монровией. Город Монровия также стал центром оживленной внутренней и внешней торговли, но в отличие от Сьерра-Леоне предоставленные бывшим рабам земли обрабатывались здесь бо­лее интенсивно.

Несмотря на упорное сопротивление коренных жителей, их обманом или силой заставили уступить поселенцам большие тер­ритории. Колонисты, сами бывшие рабы, использовали часть зе­мель под плантации, на которых принуждали работать людей по­коренных деревенских общин и племен, подвергая их чуть ли не рабской эксплуатации. Выращивали на плантациях в основном рис, хлопок, кофе. Последний очень скоро стал предметом вывоза, высоко ценившимся в торгово-капиталистических кругах. Как и в Сьерра-Леоне, торговля была главным поприщем деятельности поселенцев. Хитростью и обманом они выменивали у местных пле­мен на изделия европейской промышленности пальмовое масло, слоновую кость, древесные красители и перепродавали с большой прибылью капиталистическим предприятиям Европы или Америки. Наряду с зажиточными плантаторами вскоре выделился экономи­чески могущественный слой богатых торговцев и коммерсантов, которые пользовались одновременно большим политическим влия­нием.

Первоначально эти области были подчинены губернатору, на­значавшемуся Американским колонизационным обществом, но впоследствии поселенцам формально была предоставлена незави­симость. Первый афро-американский губернатор, Дж. Дж. Робертс, 26 июля 1847 г. провозгласил Либерию республикой, в со­став которой входили все поселения до Мэриленда (он присоеди­нился к республике позднее). Капиталистические государства Ев­ропы немедленно признали новую республику, США же — только в 1862 г.

Политическая власть сосредоточивалась главным образом в руках американо-либерийской верхушки, состоявшей из богатых фермеров и купцов. Они были неразрывно связаны с буржуазией США и Великобритании. Это проявлялось не только в экономике, где происходило теснейшее переплетение торгового капитала, но и в политике благодаря поставкам оружия и применению англий­ских военных кораблей для подавления мятежей прибрежных пле­мен и т. д. Конституция страны была составлена по образцу севе­роамериканской. Выборный президент назначал министров и возглавлял кабинет, осуществляя исполнительную власть. Законо­дательство принадлежало конгрессу, состоявшему из сената и па­латы представителей. Активным избирательным правом пользова­лись все граждане старше 21 года, имевшие земельную собствен­ность. В 1860 г. была основана система двух партий: либералов (виги) и республиканцев. Зависимое местное население оставалось бесправным. Паразитическая верхушка угнетала и эксплуатиро­вала африканские племена и деревенские общины.

Оседлые племена африканцев с большим упорством отстаива­ли свою независимость и земельные владения. В первую очередь это относится к племенам побережья, например к кру, которые непрестанно  вступали  в кровопролитные конфликты с пришель­цами.

Начиная с 50-х годов XIX в. прибыльной торговлей в Либерии занимались не только американские и английские коммерческие компании. В 1854 г. гамбургская фирма «Вёрман» основала в Монровии факторию, а в последующие годы еще несколько посе­лений. К началу территориального раздела Африки империали­стами правящая американо-либерийская верхушка была по рукам и ногам связана кредитами, займами и другими проявлениями «помощи» со стороны сначала Великобритании, а затем США и была вынуждена поэтому принять навязанные ей условия, напо­минавшие колониальный статус. Формально, однако, Либерия сохраняла политический суверенитет.

2.2. Основание колонии Золотой Берег и  сопротивление  ашанти

В период промышленного капитализма Великобритания снова обратила главное свое внимание на торговые опорные пункты в районе Золотого Берега. В 1821 г. британская корона взяла в свои руки все дела Африканской компании, ее конторы и форты на по­бережье. С помощью договоров, навязанных вождям прибреж­ных племен, прежде всего фанти, англичане захватили часть по­бережья. Административно эта территория сначала подчинялась английскому губернатору в Сьерра-Леоне, и только в 1850 г. бы­ло провозглашено создание колонии Золотой Берег. Политиче­скими проводниками колониального господства были чиновники колониального управления, зачастую наезжавшие только периоди­чески, ибо в их распоряжении находились хорошо вымуштрован­ные колониальные войска и разветвленный фискальный аппарат. Они опирались на филиалы капиталистических торговых домов метрополии в Кейп-Косте, Аккре, Секонди и других городах побе­режья.

Примерно с 1830 г., когда начали давать эффект меры по за­прещению работорговли, на Золотом Береге, как и в других об­ластях Африки, изменилось содержание обмена колониального сырья на европейские товары. Оптовые торговцы и фрахтовщики ориентировались уже на «массовую» продукцию промышленных стран Европы: хлопчатобумажные и скобяные изделия, водку, оружие, безделушки, а в экспорте — на золото, слоновую кость и все больше на пальмовые ядра. Прежде купцы не ощущали пря­мой необходимости расширять торгово-политические сферы своего влияния и деятельности за пределы крепостных стен, но теперь, когда работорговля иссякла, знамением времени стали их усилия приобрести новые внутренние рынки путем покорения жителей некоторых регионов, в том числе Золотого Берега. Стремясь рас­ширить торговлю, европейцы при поддержке колониальной адми­нистрации проникали на территории, прилегающие к побережью. При этом они использовали унаследованные от эпохи работорговли торговые связи и методы, а также посредников из среды самих африканцев.

Главной формой экономической эксплуатации Золотого Бере­га по-прежнему был неэквивалентный обмен. Однако с середины XIX в. он дополнился новыми формами, которые и на Золотом Береге предвещали окончание домонополистического периода ко­лониальной эксплуатации. Наряду с горнодобывающей промыш­ленностью, удовлетворявшей фискальные интересы Англии, извест­ное значение здесь имело производство какао-бобов исключи­тельно на экспорт. Саженцы какао, вывезенные из Суринама, впервые попробовала высадить на Золотом Береге в 1853 г. базельская протестантская миссия. С конца 70-х годов какао выра­щивали на нескольких плантациях миссии и, главное, на фермах африканцев в области Мампонг-Аквапим, традиционном месте производства какао в современной Гане. В результате усилилось проникновение капитализма в экономику, а это, хотели того коло­низаторы или нет, вызвало к жизни новые социальные силы. Обра­зовалась особая прослойка фермеров-африканцев, производивших какао, и зажиточных купцов, частично мулатов, которые придали новый характер антиколониальному движению на побережье.

Сначала английская политика колониальных завоеваний раз­вертывалась чрезвычайно медленно, многие годы она даже тер­пела поражения и на какие-то периоды вовсе замирала. Причи­ной этого не в последнюю очередь было яростное сопротивление многочисленных племен. Продвигаясь в глубь страны и расширяя свою колонию на побережье, англичане прежде всего наталкива­лись яа ожесточенный отпор ашанти, длившийся десятилетиями. Английское правительство очень быстро поняло, что, не покорив вождества ашанти, оно не сможет ни закрепиться на берегу, ни продвинуться дальше. Тогда оно обратилось к печально известной тактике заключения договоров о «дружбе» и торговле.

В 1817 г. в резиденцию лравителя ашанти в Кумаси прибыло посольство во главе с капитаном Боудичем. Ему мы обязаны од­ним из самых интересных описаний блестящего двора ашантихе-не Бонсу: «Большая равнина на протяжении почти целой мили являла картину необыкновенного великолепия. От царя, его васса­лов и приближенных исходил видный издалека блеск, их окружа­ли придворные всякого рода, а впереди стояла масса воинов, ко­торые как будто преграждали доступ к царю. Лучи солнца отра­жались в массивных золотых украшениях, которые сверкали пе­ред нашими глазами, и вынести этот блеск было не легче, чем палящий зной. При нашем приближении более ста оркестров ра­зом грянули излюбленные мелодии своих командиров. Громко трубили рога, отбивали ритм барабаны, звенели металлические инструменты, и вдруг они все замерли, и какое-то время слыша­лись только нежные голоса длинных флейт... Носильщики то по­дымали, то опускали по крайней мере сто очень больших зонтов и балдахинов, под каждым из которых с успехом укрылось бы тридцать человек, и это приносило некоторое облегчение... Царские герольды с золотыми нагрудными пластинами расчистили нам путь, впереди пронесли бамбуковые шесты и флаги Велико­британии, и мы начали круг почета» ¹⁹.

Хотя посланцы английских колонизаторов всячески старались продемонстрировать свои миролюбивые и дружественные намере­ния, на самом деле ими руководили    совсем иные мотивы. Под вымышленным  предлогом  нападений на  торговцев и  племенных распрей англичане перешли к военным действиям. В 1824 г. про­изошло сражение при Эссамако, в котором войско ашанти наголо­ву разбило английские колониальные    части и вспомогательные подразделения африканцев.   Однако два   года спустя в битве   к северу от Аккры ашанти не смогли противостоять превосходящей технике противника. Кроме того, английская администрация, уме­ло используя этнические и политические разногласия между аф­риканцами и борьбу за власть, привлекла на свою сторону и по­ставила под ружье большое число воинов-фанти. На поле боя па­ли многие вожди и большая часть войска, но ашанти не смирились. В 1844 г. представители английской администрации заключили с вождями фанти направленный против    ашанти    предательский договор о «союзе», который полностью отрезал  ашанти от побе­режья и изолировал их. В ответ ашанти вновь и вновь предприни­мали акции против колонистов и поднимали восстания, чтобы из­бежать  угрозы  окружения  англичанами  и  колониального завое­вания. В 1863 г. три колонны ашанти под командованием ашанти-хене Квеку Дуа I, располагая крупными людскими резервами и большим количеством боеприпасов, атаковали побережье. Колони­альные войска были вынуждены отступить под защиту фортов Кейп-Коста. Квеку Дуа тогда заявил: «Белый человек может на­править свои пушки против буша, но буш намного сильнее и мо­гущественнее пушек». Колониальная солдатня вела войну против ашанти о обычной жестокостью, тем не менее англичане не доби­лись успеха и в седьмом походе против героически оборонявшихся ашанти, продолжавшемся с 1872 по 1874 г. Столица ашанти Ку­маси была обращена в прах, но основная часть их военных сил сумела избежать разгрома и задержала дальнейшее продвижение колониальных войск. Ашанти снова отстояли свою независимость, хотя их вожди были вынуждены заплатить большую и очень обре­менительную дань английской колониальной администрации.

Таким образом, союз племен ашанти в течение нескольких десятилетий стойко сопротивлялся превосходящим силам против­ника. Борьба против колонизаторов усилила чувство общности и единства отдельных племенных групп ашанти. И все же они не смогли помешать тому, что в конце XIX в. Кумаси был завоеван колониальными войсками и присоединен к английской колонии Золотой Берег. В 1900 г., когда англичане потребовали выдать им священный символ власти верховного вождя — золотой трон из Кумаси, вспыхнуло последнее восстание. Первый этап антико­лониального сопротивления близился к концу. Впоследствии он получил продолжение на более высокой ступени.

2.3. Колониальная политика Англии в Лагосе и районе Нигера

Побережье Нигерии с середины XIX в. служило своего рода воротами, через которые происходило открытие и освоение новых сфер влияния в интересах колониальной торговли. Английские, французские, а также немецкие торговые фирмы старались утвер­диться в этом районе. Первыми основали фактории в Лагосе ган­зейские купцы гамбургских компаний Дидериксена и О'Свальда, в 1869 г. эти конторы перешли к торговому дому и маслобойному предприятию «Гайзер и Витт». К 1865 г. в Лагосе насчитывалось около 50 опорных пунктов капиталистических фирм.

Английская торговая буржуазия, проявлявшая интерес к Аф­рике, и поддерживавшее ее правительство быстро обеспечили себе преимущественное положение в конкурентной борьбе, провозгла­сив город Лагос с его хинтерландом королевской колонией. Оба Лагоса был смещен под тем предлогом, что он якобы не боролся против работорговли и нарушил заключенные раньше соглашения. Английский консул пытался — сначала, правда, безуспешно — распространить юрисдикцию Англии из Лагоса на все побережье, до самого Камеруна. Дельта Нигера (район так называемых Мас­ляных рек) уже с 1830 г. привлекала особое внимание ливерпуль­ских купцов, которые существенно расширили и монополизирова­ли торговлю пальмовым маслом. Вначале на этом прибыльном промысле обогащались и некоторые традиционные вожди при­брежных областей, а также местные посредники, как это было в пору расцвета трансатлантической работорговли.

Исследовательские экспедиции в глубь страны, в основном по течению Нигера, проводились теперь намного чаще, а некоторые группы капиталистов и колониальные компании фактически не прекращали их. Существовавшее уже на этом этапе соперничество между английскими, французскими и германскими капиталистиче­скими колонизаторами пока выражалось в деятельности много­численных экспедиций купцов и исследователей, например Мунго Парка, Аудни, Денема, Клаппертона, братьев Лендеров, Лэрда, Г. Барта, Р. Флегеля * (* В конце XVIII — начале XIX в, неоспоримое первенство в изучении Аф­риканского континента принадлежало британским путешественникам начиная с упоминаемого Т. Бюттнер Мунго Парка (1795—1797) и его предшественника Дэниела Хаутона (1790—1791). Серьезное соперничество из-за раздела Африки между колониальными державами — Францией, Великобританией и тем более Германией — началось не раньше рубежа 40—50-х годов прошлого века. Ис­следования же, ориентированные на колониальное «освоение» африканских зе­мель британскими купцами и промышленниками, можно датировать началом 30-х годов (1832—1834: первая экспедиция Мак-Грегора Лэрда на Нижний Нигер).). Некоторые из них пользовались прямой поддержкой английского правительства, а часть была снаряжена ливерпульскими торговыми компаниями. М. Лзрд, например, предпринял несколько путешествий для изучения бассейна Нигера и Бенуэ, чтобы открыть эту область для торговых агентов английских фирм. В 1857 г. по предложению Лэрда правительство Ан­глии субсидировало из государственного бюджета и налоговых поступлений судоходную компанию на Нигере. В этом же году в Локодже, у слияния Бенуэ и Нигера, были основаны английское консульство, торговые фактории и миссионерские станции.

Так торговый и промышленный капитал Англии с помощью правительства обеспечил себе прочный плацдарм для последую­щих колониальных акций, хотя временами англичанам приходи­лось оставлять эти опорные пункты. Акционерное общество «Ройял Нигер компани», пользовавшееся государственными привилегия­ми, с 80-х годов, когда его деятельность направлял Дж. Голди, подготовило колониальный захват Центральной и Северной Ниге­рии и тем самым устранило угрозу конкуренции со стороны куп­цов и капиталистов Германии, а также французских колониза­торов.

Усилия английского капитала, выступавшего под прикрытием короны, принесли свои плоды.

2.4. Освободительное движение образованного купечества и интеллигенции

В XIX в. представители торгового и промышленного капитала Англии полагали, что, действуя под знаком либерально-филантропических идеалов, они создают себе в лице африканской торговой буржуазии (в основном креолов и мулатов) в Сьерра-Леоне и Либерии, а позднее на Золотом Береге и в Южной Нигерии эко­номического союзника, который поможет проводить их колониаль­ную политику. Некоторое время так оно действительно и было благодаря теснейшему переплетению экономических и духовно-культурных интересов обеих сторон, подчиненных прежде всего извлечению прибыли «меценатами» из метрополии. Но вскоре по­явились признаки того, что взлелеянное англичанами дитя, столь им необходимое, начало сопротивляться опеке и зависимости.

Английские и прочие миссии, шедшие следом за колониальны­ми купцами и верно служившие интересам европейского капитала, всячески пеклись о скорейшем открытии школ и других учебных заведений в городских центрах, прежде всего в Сьерра-Леоне. Ведь либеральная буржуазия во всеуслышание провозглашала лозунги свободы и равенства, а ее экономического партнера отде­ляла от нее глубокая пропасть. В частности, Лондонское церков­ное миссионерское общество («Черч мишионери сосайти», ЧМС)„ методистская веслеянская, а затем и базельская миссии основы­вали начальные школы и очень рано приступили к подготовке учителей, священников и миссионеров. В 1840 г. в Сьерра-Леоне уже функционировало 40 школ ЧМС и 13 школ методистов. Почти все дети купцов и коммерсантов учились читать и писать. В 1827 г. во Фритауне было основано высшее учебное заведение — колледж Фура-Бей, который до середины столетия выпустил целое поколение преподавателей и священнослужителей. В Либерии образование  американо-африканцев было  поставлено  в  это  время также сравнительно хорошо.

По сведениям преподобного Меткалфа Сантера, представлен­ным в связи с официальной инспекцией школ, в 1882—1883 гг. на Золотом Береге — в Кейп-Косте, Аккре и других городах — было 34 школы. В Аккре довольно давно существовала средняя школа. Такие же процессы происходили и на побережье Нигерии. Едва только Лагос в 1861 г. был провозглашен английской колонией, как ЧМС и методисты-веслеянцы учредили в Лагосе, Абеокуте и Ибадане миссионерские станции, а вслед за ними — школы. В 1859 г. по инициативе Т. Б. Маколи в Лагосе были основаны средняя школа ЧМС и теологическая семинария. К этому време­ни выпускники колледжа Фура-Бей из числа уроженцев Сьерра-Леоне уже работали в некоторых школах Нигерии и Золотого Берега.

Таким образом, в Западной Африке рано сложилась интелли­генция, правда сравнительно малочисленная, получившая образо­вание за границей или в африканских миссиях. Этот небольшой отряд образованных африканцев вышел из среды африканской торговой буржуазии, укреплявшей в XIX в. свое экономическое влияние, имел с ней много общего и поэтому смог занять кое-ка­кие позиции в англиканской церкви, миссиях и школах. В 1869 г. бывший выпускник колледжа Фура-Бей Кроутер, уже ставший к этому времени известным деятелем, был назначен — первым из африканцев — епископом Нигерии. Многие другие африканцы выполняли обязанности дьяконов и учителей. Они же стали но­сителями новых идей и представлений. Хотя экономическое поло­жение, религия и культура тесно связывали их с колониальными интересами буржуазии Европы и США, в середине XIX в. они сде­лали первые шаги к тому, чтобы выработать собственную идеоло­гию и самосознание.

Вскоре стало очевидным, что введенное колониальной админи­страцией и миссиями школьное образование имеет двойственный характер. Оно, конечно, обеспечивало подготовку из числа афри­канцев вспомогательных кадров, хорошо вышколенных для цели извлечения капиталистической прибыли, — служащих колониаль­ных учреждений и миссий, где они занимали низшие должности, священнослужителей англиканской церкви. Но вместе с тем оно давало и необходимую политическую подготовку, которая в конце концов порождала у группы образованных африканцев стремление освободиться от колониальной зависимости и дискриминации.

Однако первое время, до начала империалистического раздела Африки, религиозно-культурные и политические идеалы африкан­ской интеллигенции, образованного купечества и духовенства ос­тавались в пределах буржуазно-либеральной антиколониальной оппозиции и ее программы, часто ограниченной, непоследователь­ной и соглашательской. Некоторые ее положения послужили тем не менее трамплином для усиления идеологического отпора им­периалистической эксплуатации и для противодействия оправдывавшим ее апологетам колониализма после территориального раздела колоний в конце XIX в. Главной целью африканских дея­телей было опровержение апологетических доктрин о неравенстве пас и неспособности народов Африки к научно-техническому про­грессу. Эти усилия сочетались с попытками выявить великие ис­торические и культурные достижения народов Африки и с требо­ваниями предоставить купеческой верхушке Западной Африки возможности получать широкое образование в не зависящих от колонизаторов школах и даже в собственном университете. В об­ласти политики идеалом африканцев было самоуправление и ча­стичное участие в колониальном аппарате управления.

Эти акции «протеста» в политике и идеологии связаны с дву­мя деятелями раннего периода освободительного движения: Эд­вардом У. Блайденом и Джеймсом Африканусом Хортоном.

Эдвард Уилмот Блайден (1832—1912) родился на одном из островов Вест-Индии, попал в число иммигрантов и долгое время жил в Либерии и Сьерра-Леоне. Многочисленные статьи и выступ­ления, а также участие в работе многих научных обществ (в том числе Американской ассоциации филологов) принесли ему извест­ность. В 1877 г. афро-американскому ученому предложили пост государственного секретаря Либерии, и в 1885 г. республиканская партия выдвинула его кандидатуру на пост президента. Блайден требовал основания африканского университета, в котором препо­давали бы африканцы христиане и мусульмане, «чтобы высказы­вать наши собственные мысли, выражать наши собственные чувст­ва и претворять их в дела».

Блайден выступал против распространенного в научном обихо­де положения о так называемой «безысторичности» африканских народов. В работе «Негры в древности» он опровергает утвержде­ние, будто африканцы не внесли своего вклада в культуру чело­вечества. «Аргументы» для обоснования своих убеждений Блай­ден черпал главным образом из Библии. Однако, отмечая, что ис­тория народов Африки еще недостаточно изучена, он справедливо указывал на их рано наступившую изоляцию от наиболее продви­нувшейся вперед части человечества и на опустошительные по­следствия трансатлантической работорговли. К сожалению, для борьбы против ненаучных теорий апологетов капитализма Блай­ден привлекал негодные средства. Он выдвинул иррациональную теорию периодизации мировой истории, окрашенную «черным расизмом»: он считал Африку «колыбелью мировой религии» и всех ценностей культуры, а особенности африканцев видел в их близости к природе и в глубокой религиозности * (* При оценке идей Э. Блайдена необходимо учитывать те исторические ус­ловия, в которых эти идеи формировались. Для 70-х годов прошлого века тру­ды Блайдена были в целом крупным вкладом в науку. Религиозные акценты в них объясняются в большой мере воспитанием (хорошо известна роль про­тестантских церквей США в развитии образования среди афро-американцев и в формировании афро-американской интеллигенции), а «черный расизм» вырас­тал как естественный протест против расизма антинегритянского. К тому же Блайден был не слишком последователен в своем расизме: призыв к сохранению чистоты рас сочетался у него с провозглашением их равенства между собой. И именно Блайден стал создателем концепции культурного национализма, сыгравшей важнейшую роль в идеологическом оформлении национально-освободительного движения народов Африки в XX в. (см.: М. Ю. Френкель. Общественная мысль Британской Западной Африки во второй половине XIX в. М., 1977, с. 85—162).).

Расизм как идеологическое и социальное явление, бесспорно, получил окончательное завершение в последней трети XIX в., когда капитализм достиг империалистической стадии развития, и стал важным орудием реакционной буржуазии Европы, которая обратилась к биологии, чтобы найти идейное оправдание варвар­ской политике реакционных классов эксплуататоров — осуществ­лявшимся ими гнету, ограблению и физическому уничтожению африканцев. В зачаточной форме расистская идеология использо­валась уже в эру промышленного капитализма: ею прикрывали колониальные захваты, оправдывали работорговлю и иные мето­ды колониального разбоя, недаром она часто вызывала гневное возмущение деятелей эпохи Просвещения. Протест африканцев против апологетических построений колонизаторов неизбежно должен был выразиться в революционном отрицании «белого гос­подства», в чувстве общности африканцев в противовес колони­заторам. Однако, будучи выражением расового самосознания, он приобрел иррациональную форму «черного расизма», рано поро­дившего те черты, которые впоследствии стали тормозом нацио­нально-освободительного движения.

Врач Джеймс Африканус Хортон (1835—1883), уроженец Сьерра-Леоне, жил и работал в различных местах Золотого Бере­га. Кроме книг по тропической медицине и истории его перу при­надлежит множество политических статей полемического харак­тера. Он много сделал для развития школьного образования. Не­которые его работы на общественно-политические темы посвяще­ны опровержению господствовавших в то время антропологиче­ских теорий о неспособности африканцев к «цивилизованию». В связи с этим он разоблачил некоторых сотрудников Королевско­го антропологического института в Лондоне, утверждавших, что негры из-за особенностей своего физического строения не способ­ны к дальнейшему прогрессу. Как и Блайден, он поднял свой голос против дискриминационных теорий, отрицавших исторические за­слуги африканцев в области культуры, требовал создания широ­кой системы образования, а также соблюдения африканских обы­чаев и традиций.

Но более всего Хортон прославился как автор конституции Конфедерации Фанти, сложившейся на Золотом Береге в 1868 — 1871 гг. Это первый письменный документ, в котором отражены общность антиколониальных действий и целей некоторых вождей побережья, с одной стороны, торговой буржуазии и городской ин­теллигенции — с другой.

Уже с середины XIX в. у купцов Золотого Берега все большее негодование вызывала налоговая политика колониальных властей, сдерживавшая расширение местной торговли. Представители но­вой социальной прослойки купечества и часть традиционных вож­дей получили от английского губернатора кое-какие политические права в государственных органах власти и местном самоуправле­нии. Эти учреждения стали трибунами, с которых они требовали предоставления африканцам больших политических прав и уча­стия их в высших органах управления на паритетных началах. В советах общин, районов и провинций должно было быть пред­ставлено только африканское население в лице купцов и вождей. Возникли серьезные разногласия с английской колониальной ад­министрацией.

Именно в это время Хортон выступил как выразитель идеоло­гии образованного купечества и вождей Золотого Берега. В 1868г. дело дошло до того, что была провозглашена так называемая Конфедерация Фанти. Этот непрочный союз нескольких вождей фанти, в котором участвовали ведущие купцы городских центров, просуществовал до 1871 г. Ее президентом был избран богатый купец и видный деятель методистской церкви Харти. Принятая в 1871 г. конституция отражала убеждения Хортона. Он предложил две формы государственного устройства Золотого Берега: демо­кратическую конституционную монархию Фанти и республику куп­цов Аккры. Требование политического самоопределения еще не вы­двигалось, да и не могло тогда быть выдвинуто.

Хортон и его последователи предусматривали продолжение «охранительного» колониального господства Англии до тех пор, пока не будет сочтено, что «страна созрела для перехода к суве­ренитету». Оставался в силе как дань прошлому и принцип усиле­ния феодально-племенной монархии, правда дополненный в угоду развивающейся торговой буржуазии и плантаторам некоторыми современными мероприятиями по развитию сельского хозяйства и промышленности.

Конфедерация Фанти распалась под давлением английских властей, ее официальные деятели в приморских городах подверг­лись репрессиям. Уже в это время стало ясно, что племенные вож­ди занимают шаткие и двойственные позиции, что под воздействи­ем колониальных властей они с легкостью отказываются от своих требований, а впоследствии могут быть даже принуждены к пря­мому сотрудничеству с колониальными державами. Все попытки достигнуть внутренней автономии окончились неудачей, и в 1874 г. Золотой Берег на положении королевской колонии был подчинен колониальной администрации с расширенными полномо­чиями. Это послужило сигналом к репрессиям против купечества и африканской интеллигенции.

Во всех странах Западной Африки эти общественные элементы испытывали на себе гнет империализма, особенно усилившийся из-за интенсификации захватнической политики после 1890 г. Антиколониальная борьба продолжалась на более высоком этапе, сохраняя традиции первых политических движений и организаций, от которых она унаследовала некоторые задачи и идеологические принципы «протонационалистов».

3. Колониальное проникновение буров и англичан в Южную Африку. Героическое сопротивление коса (восемь «кафрских» войн), суто и зулу

3.1. Историческое и общественное развитие народов и племен Южной, Юго-Восточной и Юго-Западной Африки до середины XIX в.

Как известно, в самой южной части Африканского материка обнаружены древнейшие следы человека. Здесь охотники перио­да мезолита, жившие в далекие тысячелетия, оставили тысячи вы­разительных наскальных рисунков и картин * (* Самые ранние свидетельства обитания человека (ранних его форм) были обнаружены в области восточноафриканских великих озер, в частности в ущелье Олдувай. Кроме того, мезолитические наскальные изображения не могут, строго говоря, рассматриваться как «древнейшие следы» человека.). Их потомки, как и жители некоторых других изолированных районов Африки, ко времени появления европейцев частично находились еще на ста­дии первобытнообщинного строя. Первые голландские поселенцы в XVII в. встретили этнические группы, которые добывали пропи­тание охотой и знали только каменные орудия. В соответствии с их образом жизни колонисты называли их «бошьё манс» — «люди буша». Под этим названием, несколько пренебрежитель­ным, — «бушмены» — они вошли в литературу.

Бушмены жили небольшими общинами, более прочная племен­ная организация была им неведома. Говорили они на языке койсанской группы. Голландские колонисты пробовали обращать их в рабство, но бушмены оказались непригодными к сельским рабо­там, и тогда завоеватели приступили к поголовному их истребле­нию. Письменные свидетельства XVIII в. рассказывают о зверских акциях уничтожения отчаянно сопротивлявшихся бушменов, воору­женных только примитивными метательными снарядами, которые они бросали из-за каменных заграждений. Предполагается, что только за одно десятилетие, с 1785 по 1795 г., было убито не ме­нее 10 тысяч членов этих охотничьих групп — недаром их в за­конодательном порядке уподобляли дичи. Один путешественник-исследователь заметил лаконично: «Охота на этих людей состав­ляет для многих поселенцев своеобразное развлечение».

В тесном родстве с бушменами по антропологическим и язы­ковым признакам находится другая группа койсаноязычного на­селения, занимающая всю южную часть Африки, от мыса Доброй Надежды до реки Кей. Это так называемые готтентоты. Правда, они уже поднялись выше по лестнице общественного развития — разводили крупный рогатый скот и жили большими семьями или родами в обширных краалях. Несколько родственных родов объ­единялись в племя, люди которого также жили сообща. Они уме­ли обрабатывать железо и изготовляли железные орудия труда и оружие. К началу европейской колонизации среди племен гот­тентотов появились первые признаки имущественных различий, социальной дифференциации между свободными людьми и патри­архальными рабами, наметились политические объединения не­скольких племен. Но в основном это общество еще подчинялось принципам первобытнообщинного устройства.

Как будет показано ниже, готтентоты рано попали в зависи­мость от теснивших их колонизаторов. Последние силой застави­ли часть племен и общин уйти за реку Оранжевую. Они пере­секли в северо-западном направлении пустыню Калахари и осели в Юго-Западной Африке. Здесь эти племена, занимавшиеся высо­коразвитым скотоводством, стали называться нама. В середине XIX в. они вместе с племенами орлам, также вытесненными из Капской области, основали первое в этом регионе раннефеодальное объединение племен, возглавлявшееся вождем по имени Йонкер Африкаанер. С этого времени они соперничали с распо­лагавшимися к северу от них скотоводами-гереро. Следовательно, среди скотоводческих племен Юго-Западной Африки не было единства, они не могли оказать дружный отпор германской коло­ниальной экспансии, подготовленной Рейнским миссионерским обществом.

Другую значительную часть населения Южной и особенно Юго-Восточной Африки составляли в XIX в. народы, говорившие на языках банту нгуни и суто-тсвана (суто, кололосуто и др.). Среди нгуни были такие крупные племена, как коса, зулу (зулусы), свази и, наконец, отколовшиеся от зулу ндебеле Трансвааля и матабеле Южной Родезии (Зимбабве). Они прославились тем, что героически сопротивлялись бурским и английским захватчи­кам, и им принадлежит почетное место в истории антиколониаль­ной борьбы народов Южной Африки.

Южнее всех этих племен жили коса, располагавшиеся в XVIII в. на территории, ограниченной реками Грейт-Фиш и Кей и Драконовыми горами. Наряду со скотоводством они занимались земледелием, часто значительным. Как и койсаноязычные народы коса редко забивали свой скот, порой исчислявшийся тысячами голов; в основном он был для них источником молочных продук­тов. Коса уже несколько веков вели оседлый образ жизни. Вокруг их селений теснились краали для скота, защищенные высокими изгородями из колючих растений. Коса обрабатывали металл, у них уже зарождалось разделение труда, например выделилось в самостоятельное занятие кузнечное дело. Правда, обмен играл еще подчиненную роль. Для социального устройства коса, как и других скотоводческих народов Южной Африки, были характерны начатки распада первобытнообщинного строя.

К концу XIX в. усилилось экономическое, политическое и со­циальное могущество вождей коса, имущественное неравенство стало больше. Скот перешел в частное владение и превратился в мерило положения человека в обществе. Теперь вождь племени пользовался значительно большей властью, чем прежде, при родо­вой организации, которая ослабевала с каждым днем. Чтобы упрочить свое положение, вождь выбирал помощников и вождей селений из членов своей семьи. Тем не менее общество коса было множеством невидимых нитей связано с нормами первобытнооб­щинного строя. Это особенно ярко проявлялось в организации войска и в методах ведения войны.

Зулу, также ответвление нгуни, в конце XVIII в. создали на основе жесткой военной организации боеспособное племенное объ­единение, в котором намечались зачатки раннегосударственных форм устройства.

Богатая перипетиями история зулу на протяжении многих ве­ков была заполнена переселениями с места на место и слияния­ми с другими племенами. На исходе XVIII в. зулу жили на терри­тории современных Натала и Зулуленда, между Индийским океа­ном и Драконовыми горами, т. е. на южной окраине Трансвааля. В конце XVIII в. вождю маленького племени тетва Дингисвайо удалось сколотить довольно рыхлое объединение, в которое входи­ло свыше 30 племен, в том числе зулу. В 1818 г. Дингисвайо был убит, и его место занял один из второстепенных вождей — Чака.

Чака (1818—1828) провел важную реорганизацию войска зу­лу, которые к этому времени ассимилировали и покорили многие другие племена. Он и его преемник Дингаан создали военный союз племен, опиравшийся на постоянное войско численностью около 14 тысяч человек. В результате древний родовой строй был подор­ван, экономическое и социальное неравенство быстро увеличива­лось. Зулу преодолели рамки первобытнообщинного строя, и в некоторых областях общественной жизни у них возникли ранне-государственные формы устройства. Как и у коса, у зулу вся земля еще находилась в общинном пользовании, самой мелкой хозяй­ственной единицей оставалась большая семья, но их социальные отношения определялись характером собственности на скот. Скот составлял главное богатство, он был основой глубинных процессов экономической и социальной дифференциации. Разница в имущест­ве порождала отношения зависимости, которые, однако, еще не играли решающей роли в производстве.

Для развития общества зулу важное значение имело преобра­зование войска. Путем усовершенствования первобытнообщинной системы возрастных классов оно было превращено в постоянную армию. Чака построил большие краали, где воины жили без семьи и сами несли заботу о себе. Молодым людям вообще было запрещено обзаводиться семьей, но и мужчины старшего возра­ста, уже женатые, считались резервистами и должны были не­сколько месяцев в году жить в краалях и нести военную службу. Следовательно, сельские и домашние работы лежали в основном на женщинах. Военные краали для мужчин достигали различных размеров: одни вмещали 500 человек, другие — до 2 тысяч. Воины жили в них подразделениями во главе с командирами — индунами. Они руководили военными операциями и управляли крааля­ми в мирное время.

Таким образом, Чака основал своего рода регулярную армию, в которой ввел новый боевой строй и новое вооружение. Грозным боевым оружием, наводившим страх на соседние племена, стал ассегай — крепкое ударное копье. Войско зулу, храбрость кото­рого особо отметил Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», впоследствии обращало в паническое бегство и колониальные войска англичан, вооружен­ные винтовками и пушками.

Вся общественная жизнь зулу была настолько милитаризова­на, что война против других племен превратилась для них в по­требность и важное средство наживы. Сначала зулу предприни­мали военные набеги на соседей лишь для того, чтобы угнать их скот и разграбить зернохранилища, но со временем, желая пре­сечь возможность мести со стороны подвергшихся нападению и ограблению чужих племен и селений, стали подчинять их своей непосредственной власти. Молодых мужчин побежденных племен насильно забирали в зулусское войско, чаще всего во вспомога­тельные части или в носильщики. Но нередко, если речь шла о мятежном племени, убивали всех, особенно стариков. Женщин и детей зачастую отправляли в отдаленные зулусские краали, и таким образом они интегрировались в общественную систему зулу. Как правило, они, однако, оставались свободными, ибо раб­ства у зулу не было. Нападения зулу на соседние племена явились косвенной причиной новой волны переселения народов, в том числе суто, тембу, тсвана (Бечуаналенд) * (* Современная Ботсвана.).

Львиную долю военной добычи присваивал Чака, а впоследствии его преемники. Вскоре в руках правителя сосредоточились огромные стада, которые пасли зависимые зулу или воины вспо­могательных частей. Правитель же ведал и разделом трофеев, на­деляя скотом и прочим добром военачальников и особо отличив­шихся солдат. Такая система неравномерного распределения тро­феев способствовала усилению имущественных различий в общест­ве зулу. Войны оказывали воздействие также на положение и мо­гущество вождя и вызывали дальнейший распад родового строя, а следовательно, и всех кровнородственных групп. Народное со­брание свободных людей все более отодвигалось на задний план, основой законодательной и исполнительной власти по сути дела становилось войско. Оно, однако, выступало еще как единое целое и не допускало образования знатью самостоятельных органов вла­сти и управления. Расщепление общества на классы также еще не было отчетливо выражено. Общество зулу может служить классическим примером «военной демократии» по Ф. Энгельсу.

Сообщения современников, да и почти вся буржуазная лите­ратура, рисуют зулусских вождей «кровожадными, мстительными, жестокими деспотами, одержимыми почти безграничным честолю­бием». Они якобы несли с собой смерть и опустошение. Этим ко­лонизаторы и их апологеты стремились оправдать связанное с ко­лонизацией покорение зулусов. Конечно, нельзя отрицать, что в походах против соседних племен зулусы не останавливались перед насилием и жестокостями. Но эти побочные явления несчет­ное количество раз повторялись во всей мировой истории, они типичны для всех племен и народов в переломные моменты их общественной жизни, когда формируются первые классовые отно­шения. Они отнюдь не являются нововведением или «расовой» осо­бенностью зулу и их вождей, а неизбежно возникают на опреде­ленной стадии развития любого общества как результат внутрен­него напряжения в нем.

Зато в работах буржуазных авторов не упоминается, что в XIX в. зулусские правители принимали также меры для развития хозяйства. Они поощряли ремесла, которые, правда, были целиком поставлены на службу войне, стремились расширить внутренний обмен между племенами и торговлю с другими странами и с этой целью наладили контакты с португальскими купцами в Мозамби­ке и с англичанами.

Чака был убит в 1828 г. своим сводным братом — тоже не редкость в мировой истории. Бразды правления взял в свои руки Дингаан (1828—1840), который продолжал политику своего пред­шественника. При Дингаане произошли первые серьезные столк­новения зулу с бурами, упорно продвигавшимися вперед в Натале.

Аналогичным образом развивалась в XIX в. история матабеле. В 1823 г. от Чаки отложился вождь Мзиликази (Моселекатсе). Он со своими индунами (военные предводители, впоследствии аристократы) и их приближенными основал на территории Транс­вааля первое государство матабеле со столицей Мосига. Пресле­дуемые войском зулу под командованием Дингаана, потерпев в 1837 г. первое поражение от вооруженных огнестрельным оружи­ем буров, матабеле снова снялись со своими семьями и стадами с насиженных мест и направились дальше на север. Они перешли Лимпопо и обосновались между Лимпопо и Замбези (Зимбабве). Они вытеснили некоторые племена шона на восток, покорили жив­ших здесь бечуана и в 40-х и 50-х годах прошлого столетия соз­дали сильное государство со столицей в Булавайо.

Когда в 1868 г. старый вождь матабеле, Мзиликази, умер, его сын Лобенгула получил в наследство прочное объединение племен, пользовавшееся значительным влиянием. По экономиче­ским, социальным и политическим условиям существования мата­беле мало чем отличались от зулу. И у них усиленно выдвигалась военная знать во главе с индунами, над которыми стоял верховный вождь. Все они имели огромные стада. Сам Лобенгула, считав­шийся высшим владельцем всего скота, обладал более чем полу­миллионом голов животных. В последние два десятилетия перед вторжением англичан возросла частная собственность на скот и военные трофеи. Это укрепило экономические позиции знати, и в результате увеличилась опасность политического сепаратизма и типичного для раннего феодализма стремления отдельных аристо­кратов к самостоятельности.

Лобенгула был вынужден вести упорную борьбу против воз­можных претендентов на трон и мятежных индун, но с помощью жрецов все же сумел укрепить центральную власть. Тем не ме­нее Лобенгула не был тем всесильным властителем, каким являл-гя Чака. При решении важных государственных дел в Булавайо большую роль играл совет индун. В 80-х годах финансовая клика компании Сесиля Родса вынесла государству матабеле смертный приговор. Английские колониальные войска окружили его со всех сторон, и тогда матабеле оказали им героическое сопротивление.

3.2. Колониальное проникновение буров и англичан в Южную Африку

Южная Африка наряду с Северной Африкой, Сенегалом и Зо­лотым Берегом относится к тем районам материка, где началось продвижение колонистов в глубь суши. Еще в середине XVII в. голландские, а затем немецкие и французские поселенцы приобре­тали большие участки на территории Капской провинции. Среди колонистов преобладали голланды, поэтому всех их стали назы­вать бурами (от голландского «бур» — «крестьянин»). Буры, од­нако, вскоре стали вовсе не мирными земледельцами и скотово­дами, которые собственным трудом снискивали себе пропитание. Колонисты — их число непрестанно пополнялось вновь прибыв­шими поселенцами — к началу XIX в. уже владели огромными полями и пастбищами и упорно просачивались дальше, во внут­ренние районы. При этом они уничтожали или изгоняли отчаянно сопротивлявшихся бушменов и другие народности койсаноязычной группы, отнимали у них земли и скот.

Британские миссионеры, стремившиеся оправдать колониаль­ную политику Англии, в начале XIX в. с возмущением писали в своих отчетах о зверском, бесчеловечном уничтожении местного населения бурами. Английские авторы Барроу и Персиваль изо­бражали буров ленивыми, грубыми, невежественными людьми, жестоко эксплуатирующими «полудиких туземцев» * (* Впечатления об африканерском населении Капской колонии нашего сооте­чественника В. М. Головнина, пробывшего в Саймонстауне (тогда — Симонсштадт) с апреля 1808 г. по май 1809 г., во многом подтверждают мнение (см.: Африка глазами наших соотечественников. М., 1974, с. 157—171).). Действитель­но, прикрываясь догматами кальвинизма, буры объявили своим «божественным правом» порабощение людей с кожей иного цве­та. Часть покоренных африканцев использовалась на фермах и находилась почти на положении рабов. Это относится в первую очередь к хинтерланду Капской провинции, где колонисты имели огромные стада скота.

На фермах велось в основном натуральное хозяйство. Стадо нередко насчитывало 1500—2000 голов крупного рогатого скота и. несколько тысяч овец, ухаживали за ними африканцы, силой при­нуждаемые работать. Вблизи городских поселений — Капстада, Стелленбоса, Граф-Рейнета — применялся, кроме того, труд ра­бов, доставлявшихся издалека. Они работали в домашнем хозяй­стве, на сельскохозяйственных предприятиях, виноградниках и по­лях, в качестве зависимых ремесленников. Буры непрестанно раз­двигали границы своих владений, и только коса героическими усилиями сдерживали их на реке Фиш. В первые полтораста лет своего существования Капская колония служила в основном ни­дерландской Ост-Индской компании промежуточной станцией на пути в Индию, однако затем колонисты вышли из-под ее контроля. Они основали, прежде всего под влиянием Великой французской революции, «автономные районы», где, превознося на словах сво­боду, на деле осуществляли территориальную экспансию и экс­плуатацию африканского населения * (* Противоречия между словами и делами здесь, собственно, не было: сво­бода в представлении колонистов-африканеров имела типично буржуазный характер, т. е. это понятие само по себе включало свободу эксплуатации. В то же время В. М. Головнин очень хорошо понял, насколько развитые формы буржу­азных свобод, принесенные в Капскую колонию англичанами, пусть только для белого населения, были шагом вперед в сравнении с мелочной опекой и регла­ментацией всех сфер жизни общества, которые были характерны для управле­ния голландской Ост-Индской компании — типичной привилегированной компа­нии эпохи мануфактурного капитализма (см.: Африка глазами наших соотечест­венников, с. 173).).

В начале XIX в. Капскую колонию захватила Великобритания. С 1806 г. в Капстаде находилась резиденция английского губер­натора. Этим было положено начало периоду еще более интенсив­ного колониального проникновения в Южную Африку, которое по­влекло за собой в конечном счете колониальный захват ее терри­тории, жестокое покорение и эксплуатацию племен и народов Южной и Юго-Западной Африки английскими монополиями. На­ступление Великобритании в Южной Африке с самого начала слу­жило колониальным интересам некоторых групп торгового и про­мышленного капитала. Колонизация была частью программы ко­лониальных кругов. Английские колонисты продолжили и усилили начатый бурскими фермерами захват земель и бесчеловечное ист­ребление покоренного населения. И здесь, в Южной Африке, на первый план выступили новые задачи промышленного капитализ­ма, а именно наряду с капиталистической политикой колонизации освоение дешевых источников сырья и сбыт массовой продукции отечественных мануфактур и фабрик. У африканских племен и народов появился новый, исключительно опасный противник, и в конце концов он взял верх над ними.

Между двумя группами, заинтересованными в колониальной экспансии, — бурами и английскими колонизаторами — началась борьба. И те и другие преследовали одну цель — эксплуатировать население Африки, но они различались по непосредственным задачам, мотивам и формам своей деятельности, ибо представляли различные этапы и движущие силы колониальной экспансии. Проиграли в этом поединке буры — они оказались не в состоянии пешительно перейти к капиталистическим методам эксплуатации. Этому предшествовали многочисленные разногласия и столкнове­ния, и многим буржуазным авторам вся история Южной Африки XIX в. даже предстает в свете «англо-бурского конфликта», хотя обе стороны желали лишь одного — эксплуатировать коренных жителей Южной Африки и равно несли им порабощение, горе, ги­бель и жестокий гнет.

Вскоре после того как Капская колония стала английским владением, административная власть перешла от голландских органов власти к английским чиновникам. Были созданы колони­альные войска, в состав которых входили африканские «вспомо­гательные» части. Фермеров-буров обложили большими налогами. С 1821 г. начался усиленный приток английских поселенцев. Им в первую очередь администрация предоставляла самые плодород­ные земли в восточной части колонии. Отсюда они, сломив длив­шееся десятилетиями сопротивление коса, двинулись к реке Кей. К 1850 г. этот район был присоединен к английской колонии, а затем была завоевана вся территория расселения коса.

Английские власти поддерживали капиталистическую ко­лонизацию соответствующими мероприятиями, в том числе и при­влечением туземцев в экономику в качестве рабочей силы. Рабство зачастую продолжало существовать, правда в косвенной форме, в виде принудительных работ или системы отработок. В крупных хозяйствах оно лишь постепенно уступало место су­ществующей по сей день капиталистической эксплуатации афри­канских сельских рабочих и арендаторов («сквоттер систем»). Эти формы эксплуатации отнюдь не были для африканского на­селения более гуманными, чем рабский труд и иные формы зави­симости на фермах буров. Бурские фермеры считали себя ущем­ленными в своих экономических и политических правах. Особый протест вызывали у них запрещение рабства, законодательные ак­ты английской администрации относительно привлечения и исполь­зования африканских рабочих, превращение бурских ферм в кон­цессии, обесценение голландского риксдалера и другие факторы такого рода.

К этому времени сказались также последствия примитивных, хищнических методов использования пахотных площадей и паст­бищ Капской провинции. Экстенсивное скотоводство и действовав­ший порядок наследования земли и прежде толкали колонистов к тому, чтобы двигаться дальше в глубь страны и захватывать но­вые участки. В 1836 г. значительная часть буров снялась с места, чтобы освободиться от нажима английских властей. Начался «ве­ликий трек», переселение 5—10 тысяч буров на север. В колони­ально-апологетической историографии его часто романтизируют и называют походом свободы. Буры ехали в запряженных быками тяжелых фургонах, которые служили им в пути жилищем, а при вооруженных стычках с африканцами превращались в крепость на колесах. Рядом двигались огромные стада, их охраняли вооружен­ные до зубов всадники.

Буры оставили далеко позади реку Оранжевую, и здесь в 1837 г. они впервые встретились с матабеле. Африканцы мужест­венно защищали свои стада и краали, но в решающей битве при Мосиге, столице матабеле, на юге Трансвааля, дравшиеся только копьями воины-матабеле не устояли перед современным оружием буров, хотя и бились до последней капли крови. Тысячи их были перебиты. Матабеле всем народом поспешно отступили на север, через Лимпопо, и угнали свой скот.

Другая группа буров, также увлеченная жаждой захватов, под руководством своего предводителя Ретифа перешла через Драконовы горы в Натал. В 1838 г. они учинили среди живших здесь зулу настоящую резню, утвердились на их землях и в 1839 г. провозгласили независимую Республику Натал со столицей Питермарицбург. Управлял ею народный совет. Они построили город Дурбан (или Порт-Натал, по названию побережья, в честь высадки на него Васко да Гамы в рождество 1497 г.) и тем обес­печили себе выход к морю. Земля была разделена на большие фермы по 3 тысячи моргенов * (* Морген — здесь около 0,25 гектара.) и более в каждой. Однако англий­ская колониальная администрация Капской провинции тоже дав­но зарилась на плодородные земли Натала. Англичане заняли Натал и в 1843 г. объявили его колонией. Хотя за бурскими фер­мерами было признано право поселения, большинство их покину­ли насиженные места. Они опять пересекли со своими стадами и фургонами Драконовы горы и воссоединились с бурами Трансваа­ля. Поблизости от них, к северу от реки Вааль, они образовали три республики: Лейденбург, Заутпансберг и Утрехт, которые в 1853 г. объединились в Южно-Африканскую Республику (Транс­вааль).

Год спустя к югу от нее было провозглашено Оранжевое сво­бодное государство. Правительство Англии и колониальные вла­сти Капской провинции были вынуждены признать суверенитет вновь образованных бурских государств, но делали все, чтобы удержать их под своим влиянием. Оранжевое свободное государ­ство и Трансвааль были республиками, крестьянскими по суще­ству, религиозно-аскетическими по внешним атрибутам. С середи­ны XIX в. на территории Оранжевого свободного государства се­лились также купцы и ремесленники, появилось некоторое число английских колонистов. Кальвинистская церковь, следуя своим принципам обособленности, приняла окостеневшие формы догма­тики.

В оправдание эксплуатации африканского населения она раз­работала своеобразную систему расовой дискриминации и объ­явила ее «божественным провидением». В действительности же буры сгоняли с земель и порабощали оседлое коренное население и родовые группы племен суто и тсвана, захватывали огромные территории и превращали их в фермы. Часть африканцев была оттеснена в резерваты, часть — обречена на принудительные ра­боты на фермах. Тсвана защищались от силой навязывавшихся мероприятий по «обороне»; многие уходили на запад, в безводные местности, походившие на пустыни. Но и здесь их вожди очень ра­но испытали давление с двух сторон.

Великобритания поняла, что эти области, лишенные экономи­ческой ценности, имеют большое стратегическое значение: тому, кто ими владеет, нетрудно окружить владения буров и обеспечить свои интересы в соседнем Трансваале. Затем Германская империя, также покушавшаяся на центральный Бечуаналенд, захватила Юго-Западную Африку, и это решило судьбу племен тсвана. Ве­ликобритания поспешила воспользоваться договорами о «помо­щи», которые она мошенническим путем давно заключила с неко­торыми их вождями, и в 1885 г. небольшое подразделение англий­ских колониальных частей фактически оккупировало их терри­торию.

Еще один важный анклав годами успешно сопротивлялся во­оруженным отрядам буров и их «треку», предпринимавшемуся в поисках тучных пастбищ и дешевых рабочих рук, — территория суто во главе с племенным вождем Мошешем. Племена южных су-то обитали в гористых верховьях реки Оранжевой в нынешнем Лесото. Плодородная и богатая горными пастбищами, эта мест­ность была густо заселена. Естественно, она рано стала предме­том вожделений бурских скотоводов, а затем и английских фер­меров. Здесь еще во время оборонительных боев против зулу и ма­табеле сложилось и окрепло объединение племен суто. При Мошеше I, блестящем военачальнике и организаторе, его людей сплоти­ла борьба против европейского колониализма. В трех войнах (1858, 1865—1866, 1867—1868) им удалось отстоять свои богатые пастбища и самостоятельность Басутоленда.

Но вожди суто не могли долго противостоять изощренной тактике английских колониальных властей, засылавших впереди себя торговцев, агентов и миссионеров из Капской провинции. Мошеш даже сам обратился к англичанам с просьбой о помощи, чтобы защититься от посягательств буров. В осуществление до­говоров в 1868 г. Великобритания установила над Басутолендом протекторат, а несколько лет спустя прямо подчинила его англий­ской администрации Капской колонии. Тогда суто снова взялись за оружие. На массовый захват земель, введение системы резер­ватов, колониальное налогообложение и проект разоружения аф­риканцев суто ответили могучим восстанием, продолжавшимся с 1879 по 1884 г. Англичане, не ограничиваясь зверскими каратель­ными экспедициями, несколько видоизменили и кое в чем даже ослабили систему протектората. В результате им удалось часть вождей подкупить, сделать их сговорчивее и в конце концов превратить в важную опору колониальной эксплуатации Басуто­ленда.

Таким образом, в 70-х годах Великобритания установила господство над Капской колонией, Наталем и Басутолендом. Теперь она целеустремленно направила свои действия против государства зулу к северу от Натала, замышляя одновременно окружение и захват бурских республик Оранжевая и Трансвааль. Борьба колониальных держав за овладение Южной Африкой вскоре получила новый могущественный стимул: в жаркие летние дни 1867 г. на берегу реки Оранжевой были найдены первые алмазы. Сюда устремились тысячи старателей, купцов и мелких предпринимателей. Возникли новые городские поселения.

Территория к востоку от реки Вааль до Копье и Ворнизигта, названная именем британского министра колоний Кимберли, была усеяна алмазными россыпями.  Английская  колониальная  администрация Капской колонии обеспечила своим предпринимателям и купцам контроль над зоной добычи алмазов и свободный доступ в нее. В 1877 г. английские войска напали на Трансвааль, но бурам удалось отбить атаку, защитить свой суверенитет и сохранит колонии, и в 1884 г. Великобритания снова    подтвердила право Трансвааля на ограниченную независимость.

Однако открытие алмазных россыпей на Оранжевой, а в начале 80-х годов — богатых залежей золота вблизи Йоханнесбурга в Трансваале привело в движение такие силы, которым не могли противостоять буры скотоводы и фермеры, а тем более африканские племена  и народы, хотя  последние оказывали героической сопротивление. Отныне колониальная политика определялась крупными английскими компаниями и объединениями финансового капитала. Их беззастенчивые операции направлял стяжавший себе печальную известность Сесиль Родс (1853—1902), разбогатевший на  биржевых спекуляциях акциями горнодобывающих предприятий. Всего несколько лет потребовалось ему, чтобы  приобрести множество концессий на добычу алмазов, а затем и монополизировать всю добычу алмазов и золота в Южной Африке. В 80-х и 90-х годах группа Родса занимала господствующее положение в развивавшейся быстрыми темпами южноафриканской промышленности. При поддержке лорда Ротшильда Родс превратился в ведущего финансового магната своего времени. Он стал также исполнителем империалистических планов захвата и эксплуатации чужих народов.

С 80-х годов XIX в. английские монополисты мечтали о сплошном колониальном комплексе в Африке «от Капа до Каира» Претворяя эти мечты в жизнь, они сломили героическое сопротивление матабеле к северу от Лимпопо и загнали десятки тысяч африканских горняков и сезонников в рабочие лагеря. Непосильный труд доводил их до полного изнеможения, а иногда и до физической гибели. Мамона финансового капитала захватила своими кровожадными щупальцами источники сырья и население Южной Африки.

В это время племена и народности Южной, Юго-Восточной Юго-Западной Африки оказывали колониальным захватчикам сопроиивление, поражающее своим размахом и    разнообразием форм. Мы уже говорили об антиколониальных выступлениях некоторых народов, в том числе суто и матабеле. Но наш рассказ будет неполным, если мы не скажем о борьбе и восстаниях коса и зулу против колониального завоевания и владычества.

3.3. Героическое сопротивление коса и зулу

Сопротивление жителей Южной Африки развертывалось в ис­ключительно трудных условиях. Из-за сложных интриг, которые вели друг против друга англичане и буры, африканцы порой не понимали, что обе эти колониальные силы равно опасны для независимости коренных жителей. Часто они пытались лавировать между двумя фронтами, заключая соглашения с тем захватчиком, который в тот момент    представлялся им менее  опасным. Тем страшнее были последствия подобных ошибок. В то время как африканцы собирали силы для отпора одному чужеземному заво­евателю, другой, не менее опасный колониальный грабитель, вероломно прикрывшись маской союзника, подбирался к границам их земель и селений и заставал их врасплох.

Первыми против фермеров-буров, стремившихся к земельным захватам, и английских колонизаторов восстали племена коса. Английские поселенцы еще в XVIII в. достигли реки Фиш и с это­го рубежа просачивались на богатые пастбища скотоводов-коса. Коса, однако, не могли смириться с непрестанным сокращением их пастбищ, угоном скота, а также с навязанным им соглашени­ем, установившим реку Фиш границей их расселения. Они неиз­менно возвращались на привычные места выгонов и поселения, особенно в периоды засух. Тогда буры направляли против мирных краалей коса карательные экспедиции.

Война племен коса сначала против бурских, а затем и анг­лийских захватчиков продолжалась без малого сто лет. Она фи­гурирует в колониальной историографии как восемь «кафрских» войн. Первые столкновения с европейцами произошли еще в обстановке вражды между отдельными племенными группами, в частности между вождями Гаика и Ндламбе. Благодаря этому бурские, а главное, английские захватчики с успехом препятство­вали образованию единого фронта африканцев и смогли нейтрализовать отдельных вождей. Примером может служить война 1811 г., когда с одобрения Гаики английские отряды предприняли карательные действия против некоторых групп коса под управле­нием Ндламбе. Перед этим вожди Ндламбе и Тсунгва, подкуплен­ные экстремистскими кругами буров и опиравшиеся на помощь спасавшихся от принудительных работ готтентотов, разбили войска английского генерала Ванделера и подошли к реке Кейман. По­тому карательные действия англичан отличались жестокостью, ни не брали пленных и убивали раненых на поле боя.

Разрозненным группам коса было необходимо объединиться и выступить  совместно.  Такова   была   обстановка,  когда  на  сцену выступил пророк по имени Нхеле (Макана). Пропагандируя свои учение и «видения», основанные на традиционных африканских и христианских религиозных представлениях, он пытался сплоти коса в борьбе против колониальных эксплуататоров. Его признал только Ндламбе, и английские колонизаторы, спекулируя на этом обстоятельстве, заключили с Гаикой «договор о союзе». В битве против коса во главе с Нхеле союзники устроили кровавую бойню. Более 2 тысяч воинов пали жертвой колониальных войск в 1819 г. Был убит и пророк Нхеле. Коса лишились всей территории до реки Кейскама: она была присоединена к Капской колонии.

Эта война, четвертая по счету, явилась важным переломным моментом. Страшная угроза колониального завоевания заставила вождей отдельных племен забыть свои    распри и выступа впредь совместно.  Оборонительные бои укрепили боеспособность союзов племен. В 1834 г. восстали все коса, населявшие пограничные районы. Они были хорошо организованы и применяли новые тактические методы ведения войны. Некоторые колониальные части были уничтожены партизанами. Тем не менее в конце концов англичане снова разбили коса и присоединили к своей колонии все области к западу от реки Кей (1847). Захват Натала сначала иммигрантами-бурами, а в 1843 г. английской колониальной администрацией  расколол  единую  раньше  область  расселения  обеих народностей нгуни — коса и зулу.

С этого времени английская администрация упорно стремилась к новым территориальным захватам и окончательному покорению коса. Все договоры с отдельными вождями были аннулированы, поэтому снова вспыхнула война (1850—1852). Сражения отличались особой продолжительностью и упорством. Это было наиболее длительное и организованное восстание коса. Вдохновляемые новым пророком, Мландшени, коса объявили захватчикам «священную войну». К ним примкнули тысячи африканцев, насильно одетых в мундиры колониальных солдат, и готтентотов-полицейских. Вооруженные современным оружием, они существенно усилили антиколониальное восстание. В рождество 1850 г. тысячи воинов коса перешли границы Британской Кафрарии. Руководил этими действиями вождь галека Крели. Подчеркнем, что одновременно против английских войск сражался верховный вождь суто Мошеш, и в 1852 г. его конница численностью 6—7 тысяч человек нанесла англичанам временное поражение. Повстанцы вели также переговоры с некоторыми вождями гриква и тсвана о совместных действиях против колонизаторов.

И все же был упущен момент, когда восстание могло увенчаться победой, хотя бы временной. Английским колонизаторам снова удалось лживыми посулами привлечь вождей на свою сторону и овладеть последними землями коса в Транскее. Теперь границы английской колонии упирались в территорию племенного объединения зулу.

Последний раз отдельные племена коса поднялись против колониального порабощения    и    полной    утраты    независимости  в 1856—1857 гг. Вожди Крели и Сандили с их племенами на небольшом клочке земли были со всех сторон осаждены английскими войсками, и им угрожала голодная смерть. В этом безвыходном положении они решились на отчаянный шаг. Под влиянием нового пророка у них появились хилиастические видения будущего: суд божий, верили они, изгонит белых чужеземцев; в «будущем царстве», где христианское вероучение не найдет себе места, восстанут мертвые, прежде всего бессмертные пророки и убитые вожди, и возродится весь утраченный скот. Этим будет положен конец какой бы то ни было политической и экономической зависимости. Пророк Умлаказар призывал в своих проповедях:  «Не сейте, в будущем году колосья взойдут сами. Уничтожайте весь маис и хлеб в закромах; забивайте скот; покупайте топоры и рас­ширяйте краали, чтобы они вместили весь тот прекрасный скот, что восстанет вместе с нами... Бог гневается на белых, которые убили его сына... Однажды утром, пробудившись ото сна, мы увидим ряды столов, уставленных яствами; самые лучшие бусы и украшения наденем мы на себя».

Поддавшись этим религиозным внушениям, коса забили весь свой скот — один европейский миссионер называет внушительную цифру: 40 тысяч голов — и стали ждать «последнего суда». По­сле «дня воскрешения», ожидавшегося 18—19 февраля 1857 г., тысячи коса умерли с голоду. Европейские завоеватели, которые яко­бы должны были покинуть страну из-за недостатка продуктов пи­тания, и не думали уходить. Так активная борьба против колони­ализма сменилась ожиданием вмешательства сверхъестественных сил и наступления «царства справедливости». В ней, несомненно, черпали силы и надежду   загнанные в тупик    коса, не знавшие законов общественного развития. Только    когда коса убедились, что видения их не сбылись, они в полном отчаянии снова взялись за оружие. Английские войска без труда одержали победу над по­лумертвыми от голода людьми. Большая часть коса погибла во время военных действий или умерла голодной смертью. Остальные покорились. Так трагически закончилось почти вековое героиче­ское сопротивление коса.

В борьбе с коса колонизаторы обычно сталкивались с отдель­ными разобщенными племенами, которые только временами объ­единялись для прямого отпора завоевателям. Значительно более опасным противником были военный союз племен и государство зулу.

Верховный вождь зулу Дингаан сначала отнесся очень друже­любно к бурам и, не понимая их колониалистских замыслов, явно в пику английским поселенцам и захватчикам признал в договоре владения буров в южном Натале. Вскоре, однако, он понял свою ошибку и попытался ее исправить тем, что приказал убить предводителя буров Пита Ретифа и его спутников. Война стала неиз­бежной. Между зулусской армией и войсками буров началась упорная кровопролитная борьба за земли и пастбища в той части Натала, которая при Чаке принадлежала зулу. В 1838 г. при поддержке англичан буры перешли в наступление. Напрасно войско Дингаана численностью 12 тысяч человек пыталось захватить ла­герь буров, защищенный вагенбургом * (* Вагенбург — походное укрепление, образованное составленными в кольцо или прямоугольник повозками.). Зулу потерпели тяжелое поражение. Поле боя было усеяно телами африканцев, пало 3— 4 тысячи человек. Река, в долине которой происходило сражение, с тех пор называется Кровавой — Блад-ривер. Дингаан был вы­нужден отвести войско на север от реки Тугела. Буры завладели огромными стадами, принадлежавшими раньше зулу, и вынудили Дингаана заплатить большую контрибуцию скотом.

Впоследствии и в этом государстве было немало династиче­ских междоусобий, велась борьба за преобладание между отдель­ными вождями и военачальниками. Буры разжигали недовольст­во верховным вождем Дингааном, а впоследствии даже принима­ли непосредственное участие в военных действиях претендентов на трон. В 1840 г. Дингаан был убит. Значительная часть Натала попала в руки бурских колонистов, но зулу сохранили свою неза­висимость, и даже появившиеся следом за бурами английские завоеватели до поры до времени не решались на нее посягнуть.

Однако вожди зулу, будучи не в состоянии примириться с не­достатком пастбищ и угрозой колониальной аннексии, снова и снова организовывали сопротивление. В 1872 г. главным вождем зулу стал Кетчвайо (1872—1883). Понимая, сколь велика навис­шая над ним опасность, он попытался объединить племена зулу для отпора. Кетчвайо реорганизовал армию, восстановил военные краали и в португальской колонии Мозамбик закупил у европей­ских купцов современное оружие. К этому моменту армия зулу насчитывала 30 тысяч копьеметателей и 8 тысяч солдат под ружьем. Но конфликт возник раньше, чем рассчитывал верховный вождь. Английские колониальные власти Натала стремились парал­лельно продвижению в Трансваале полностью подчинить зулу. В 1878 г. они предъявили Кетчвайо ультиматум, по сути дела ли­шавший зулусское государство независимости. Англичане требова­ли признать власть их резидента, допустить на территорию зулу миссионеров, распустить боеспособное зулусское войско, выпла­тить огромный налог. Совет вождей и военачальников отклонил ультиматум. Тогда в январе 1879 г. английские войска вторглись в Зулуленд. Этой войне, однако, суждено было стать одной из наиболее трудных и кровопролитных кампаний английского коло­ниализма в XIX в. По официальным данным, только одни военные расходы составили 5 миллионов фунтов стерлингов.

Вначале зулу удалось нанести колонизаторам ощутимые уда­ры. Их успехи вызвали ряд восстаний на границах Натала и Кап­ской колонии, в том числе среди суто. Лишь после того как анг­лийские войска получили от колониальной администрации суще­ственное подкрепление, они смогли разбить зулу. Кетчвайо был взят в плен и выслан на остров Роббен. Однако правительство Великобритании не решилось пока осуществить полную аннексию зулусской территории. Разделив могущественное государство зу­лу на 13 племенных территорий, постоянно враждовавших между собой, оно тем самым ослабило его и установило над ним свой косвенный контроль. Кетчвайо был даже временно возвращен из ссылки на условиях признания им фактического британского про­тектората. Но впоследствии Зулуленд все же был присоединен к английским владениям в Натале, и на его территории установи­лись колониально-империалистические отношения эксплуатации в интересах европейских землевладельцев и капиталистов.

На всех стадиях доимпериалистической колониальной экспан­сии африканские народы и племена, становившиеся жертвами пер­вых колониальных захватов, оказывали им сопротивление. К слав­ным традициям африканских народов, которыми по праву гор­дятся современные африканцы, относятся оборонительные войны ашанти, коса, басуто и зулу, и также Хадж Омара и его после­дователей в первые две трети XIX в. К несчастью, возникали они, как правило, еще стихийно. Отдельные племена или племенные союзы, возглавляемые аристократией, т. е. полуфеодальной знатью, зачастую выступали против чужеземных завоевателей разобщенно.

Как и в предыдущие столетия, многие антиколониальные дви­жения и восстания либо проходили под религиозным флагом об­новления ислама, либо, как в Южной Африке, принимали харак­тер христианско-анимистического мессианизма или проповеди пророков. Вера в сверхъестественные силы руководителей не по­зволяла африканцам реалистически оценивать военное превосход­ство противников. Видения и пророчества отражают незрелость антиколониального движения, вызванную социальными условия­ми того периода. Кроме того, сопротивление, осуществлявше­еся племенами, неизменно ставило своей целью восстановление старых порядков. Даже освободительное движение образованного купечества, интеллигенции и части вождей Западной Африки (см. гл. V, 2.4) могло требовать реформ и участия в управлении в ос­новном на бумаге.

Хотя африканцы решительно и мужественно противостояли колониализму, их борьба была обречена на провал. Слишком ве­лико было социальное, а следовательно, и военно-техническое пре­восходство капитализма, чтобы народы и племена Африки, находившиеся на стадии первобытнообщинного или раннефеодального строя, могли одержать не временную, а прочную победу над ним. Из-за соперничества между различными этническими группа­ми и междоусобий внутри племенной аристократии и феодальной прослойки сопротивление иноземным захватчикам обычно носило непоследовательный, противоречивый характер, а главное, было лишено единства и изолировано от других выступлений такого рода. Тем не менее борцы сопротивления рассматриваемого периода достойны уважения тех сил, которые в наше время борются про­тив империализма как в Африке, так и во всем мире.

4. Господство маскатских арабов на Занзибаре и в восточной части материка. Союз племен ньямвези

4.1. История восточноафриканского побережья в XVIII в.

Уже около 1700 г. португальцы были вытеснены из многочис­ленных городов побережья к северу от Мозамбика. Этому предше­ствовало появление в центрах и опорных пунктах на берегу моря военных и торговых кораблей Маскатско-Оманского султаната, который, действуя из южной части Персидского залива, снова на­чал играть видную роль в торговле между Восточной Африкой и Индией. Маскатско-арабские войска и флотилии 'были призваны на помощь самими восточноафриканскими городами, стремившими­ся освободиться от португальского господства.

Но эти войска, сначала как будто помощники и союзники, очень скоро показали свое истинное лицо. Они стремились при­брать к рукам важные экономические и стратегические пункты на восточном побережье Африки и присоединить их к Маскатско-Оманскому султанату. Однако в XVIII в. им это еще не удалось, они не смогли утвердиться на побережье и закрепить завоеванные позиции. Внутрифеодальные распри, борьба за трон и — что не менее важно — персидское вторжение на территорию самого сул­таната ослабили его правящую верхушку и умерили ее рвение к завоеваниям за пределами страны. Важнее же всего было то, что наместники султана в городах Восточной Африки очень скоро об­рели большую самостоятельность и вышли из-под его опеки. Так, Набхани в Пате, особенно же Мазруи в Момбасе основали соб­ственные династии, они со временем прочно укоренились и сли­лись с местной арабо-суахилийской городской знатью. С 1750 по 1800 г. Мазруи в Момбасе находились в зените своего могущест­ва. Их власть в течение многих лет признавали даже Пемба, Малинди и часть жителей материкового побережья до Танги. Только Занзибар оставался надежной опорой султана Маската-Омана.

История восточноафриканского побережья в XVIII в. была переменчивой. Новым арабским правителям не во всех городах удалось удержаться. Суахилийское население, предводительствуе­мое своей аристократией, отстраненной от власти, оказывало ара­бам все более энергичное сопротивление. Правитель Килвы, на­пример, не пожелал терпеть у себя присутствие наместника Омана и арабского гарнизона, и в 1771 г. тем пришлось чуть ли не бе­жать из города. Только в начале XIX в. Килва снова подчинилась маскатским арабам, установившим свою власть на Занзибаре.

Экономика, культура, социальная и политическая жизнь скла­дывались в разных городах по-разному. Момбаса и особенно Кил­ва переживали в это время известный хозяйственный подъем. Могадишо на сомалийском побережье превратился в центр пере­работки хлопка. В некоторых центрах возникли новые прекрасные строения, в том числе знаменитая мечеть Кизимкази на Занзиба­ре. И все-таки восточноафриканские города не достигли того расцвета, который они переживали с XII по XV в., хотя они и про­должали социальные, правовые, особенно же культурные тради­ции ранних городов-государств.

С конца XVII в. происходило оживление культуры. От этого и более позднего периода осталось много значительных литера­турных произведений, написанных на суахили. Язык суахили со­вершенствовался и получал все более широкое распространение. Поэты и хронисты писали рассказы, лирические песни, героические поэмы. В 1728 г., когда португальцы предприняли закончившую­ся неудачей попытку снова захватить Пате, неизвестный поэт со­чинил на суахили великолепную поэму «Утенди ва Тамбуку» и записал ее письмом, основывавшимся на арабской письменности. Из Пате происходил и широко известный в свое время далеко за пределами Восточной Африки поэт Саид Абдаллах, который в пе­риод с 1810 по 1820 г. написал множество эпических стихотворе­ний. Многие арабские семьи, переселившиеся в XVII—XVIII вв. из Маската в Пате, Ламу, Момбасу и другие города, заимство­вали язык и культуру суахили. Однако ее развитие снова прекра­тилось из-за экономических и политических последствий второй волны маскатско-арабского вторжения, основания Занзибарского султаната при Сейиде Саиде в начале XIX в. и интриг европейских колонизаторов в эру капитализма. В некоторых районах начался процесс «обратной» арабизации.

4.2. Господство маскатских арабов на Занзибаре

В начале XIX в. город и остров Занзибар стали центром зано­во созданного Маскатско-Оманского государства. Как мы увидим ниже, это оказало отрицательное воздействие на развитие восточ­ного побережья и внутренних районов.

В 1806 г. в Маскате-Омане к власти пришел султан Сейид Саид, задавшийся целью вернуть восточноафриканское побережье под свою эгиду. Его начинаниям благоприятствовали различные обстоятельства. После того как Сейид Саид вышел победителем из нескончаемых династических раздоров, правящая аристократия и купечество, опираясь на усилившуюся центральную власть, вос­становили свои экономические позиции в морской торговле, осо­бенно с Индией. При этом, однако, им приходилось считаться с изменившейся международной обстановкой. В конце XVIII в. капиталистическая Великобритания добилась решительного превос­ходства в бассейне Индийского океана и таким образом оттесни­ла, а то и вовсе изгнала оттуда португальцев и голландцев. Франция после поражения наполеоновской армии при Ватерлоо в 1815 г. на некоторое время также вышла из борьбы.

Правители Маската-Омана еще в 1783 г. подписали с англий­ской Ост-Индской компанией договор о торговле и «дружбе» и с тех пор были связаны с колониальными интересами Великобритании в этом районе. С одной стороны, они рано попали в зависи­мость от нее, с другой — при покровительстве могущественного в то время английского флота, торгового и военного, получили свободу экономических и политических действий в небольшой, но зато точно очерченной зоне. Такую же сферу влияния пытался создать для себя с начала XIX в. молодой честолюбивый султан Сейид Саид в Восточной Африке. Великобритания своевременно обеспечила свое влияние на все его действия на Занзибаре и на восточноафриканском побережье.

Новому экономическому и политическому наступлению прави­теля Маската-Омана на восточноафриканском побережье способ­ствовало крушение честолюбивых замыслов момбасских Мазруи, стремившихся к новым завоеваниям и утверждению своей незави­симости. Союзники Момбасы отвернулись от нее. С 1822 г. султан предпринимал с территории Занзибара особые усилия, чтобы вы­рвать из-под влияния Мазруи береговые опорные пункты и под­чинить себе. Между 1820 и 1840 гг. его власть признали Пате, Ламу, Пемба и Могадишо: одни — после ожесточенных боев, дру­гие — по добровольной договоренности. С 1823 г. и сама Момбаса неоднократно подвергалась нападениям флота и белуджей-наем­ников Сейида Саида. Мазруи, лишившись поддержки арабо-суахи-лийской верхушки населения, попытались обратиться за помощью в борьбе против имама Маската-Омана к безопасной, как им ка­залось, иностранной державе — Великобритании. Об этом свиде­тельствуют переписка с английским губернатором Бомбея и дей­ствия капитана Оуэна в Момбасе в 1822—1823 гг.* (* Речь идет о попытке командира одного из британских патрульных кораб­лей Оуэна своей властью заключить с правителем Момбасы договор о протек­торате, занять город и ликвидировать тем самым один из главных работорговых рынков на восточноафриканском побережье. Правительство в Лондоне в конце концов дезавуировало Оуэна, и в 1824 г. англичане ушли из Момбасы.). Великобритания, однако, надеялась достигнуть своих целей через имама Маската-Омана, и, кроме того, в начале XIX в. она еще не была заинтересована в прямом колониальном захвате Восточной Афри­ки. В 1837 г. город Момбаса окончательно попал в руки Саида.

Теперь наконец наместники имама прочно обосновались в юж­ных и центральных районах побережья, в городах Микиндани, Линди, Килва, на побережье напротив Занзибара (так называе­мая Мрима), а также в новых опорных пунктах — Дар-эс-Сала­ме, Багамойо, Садани, Пангани и Танге.

После поражения Мазруи резиденцией имама Сейида Саида, а следовательно, и центром государства Омана и Восточной Аф­рики стал Занзибар. С 1840 г. Саид именовался султаном Занзи­бара и Маската-Омана. Только после смерти Сейида Саида в 1856 г. Занзибарский султанат распался на две части. Преемники Саида в Маскате и на Занзибаре снова провозгласили каждый свой суверенитет.

Сфера   влияния   султанов   Занзибара    на    восточноафриканском    побережье

к середине XIX в.

На Занзибаре и в не столь прочной форме в некоторых 'При­морских районах материка Сейид Сайд установил экономическое и политическое господство сильной феодальной арабской знати. Социальную и экономическую основу ее могущества составляли огромные землевладения, эксплуатация большого числа рабов, монопольное положение в прибыльной заморской торговле. У пра­вящих кругов Занзибара рано возникло стремление приобщиться к мировому капиталистическому рынку. В свою очередь, и Зан­зибар с 1840 г. приобрел большое значение для европейского, а частично и для американского торгового капитала.

Еще в 1818 г. некто Салех бин Хамед завез на Занзибар с Мо­луккских островов гвоздичное дерево. Так был заложен фундамент для выращивания этой культуры, чему условия на Занзибаре благоприятствовали как нельзя более. С самого начала стало очевидным, какие богатства сулит продажа гвоздики заморским фирмам. Султан и значительная часть осевшей на Занзибаре арабской аристократии, поняв все выгоды нового промысла, при­няли в нем активное участие.

Позднеродовые сельские общины * (* Терминологическая неточность: родовая, пусть даже позднеродовая, и сельская общины — стадиально разные формы общинной организации. См. также примеч. к с. 89.) и племена коренных жите­лей островов Занзибар и Пемба были согнаны с плодородных зе­мель и оттеснены в непригодные для сельского хозяйства районы. Впоследствии маскатско-арабская знать, опираясь на местных шеха, джумбе ** (** Ш е х а (от араб, «шейх») — деревенские старосты. Д ж у м б е (суах.) — сборщики податей и старосты населенных пунктов, превращенные в низовое звено занзибарской администрации. Также обозначение соответствующих низо­вых территориальных единиц.) или вождей, обложила население более или менее обременительными косвенными налогами и поставками (подуш­ная подать, трудовая повинность, поставки рабов). Среди местных жителей сохранялись поздние формы первобытнообщинного устройства *** (*** Заявление о сохранении поздних форм первобытнообщинной организации несколько упрощает действительную картину: в некоторых районах, особенно на побережье, давно уже существовало раннеклассовое общество.).

Новые аристократы, как правило, владели крупными планта­циями гвоздики, кокосовой пальмы и т. д. Земли, с которых были согнаны племена, султан превратил в своего рода феодальные ле­ны и жаловал их аристократам, сначала пожизненно, а впоследствии частично и с правом передачи по наследству. Всего в султа­нате насчитывалось до 200 крупных плантаций, на каждой произрастало от 2 тысяч до 40 тысяч стволов гвоздики или паль­мы. Крупнейшим земельным собственником Занзибара был сам султан Сейид Саид — ему принадлежало 45 плантаций. Так об­разовалась олигархическая верхушка, извлекавшая доходы из плантаций и таможенного обложения вывозимых и ввозимых то­варов. Маскатско-арабская по происхождению, она, кроме того, выделялась среди остального населения своими земельными вла­дениями и богатствами.

На крупных плантациях — шамба * (* См. примеч. к с. 83.) трудились тысячи рабов, доставлявшихся в основном с материка. Посадки гвоздики и коко­совой пальмы на больших плантациях арабских помещиков обра­батывали зависимые люди, так называемые рабы. Во втором по­колении они по своему экономическому, социальному и юридиче­скому положению мало чем отличались от феодальных крепост­ных, т. е. от лично зависимых, недаром на шамбах Занзибара и Пембы основной формой эксплуатации оставалась отработочная рента. На плантациях, которые были связаны с капиталистиче­ским мировым рынком, необходимое в силу этого постоянное уве­личение продуктивности не могло быть достигнуто путем роста производительности труда (этому мешали чрезвычайно низкий уровень применяемых технических средств и докапиталистические методы эксплутации) и обеспечивалось очень высокой степенью эксплуатации и расточительным использованием рабочей силы.

Одним из важнейших источников обогащения правящей вер­хушки Занзибара и Пембы во главе с султаном служила торгов­ля. Она достигла пышного расцвета, после того как в 30-х годах XIX в. гвоздичные деревья принесли первые богатые урожаи. Зан­зибар быстро превратился в важнейший торговый центр Восточ­ной и Центральной Африки. Он стал первым поставщиком гвозди­ки на мировой рынок. Уже в 1859 г. он ежегодно вывозил гвоз­дики на 50 тысяч фунтов стерлингов. Большое место в торговом балансе принадлежало также копре, слоновой кости, растительным смолам и каучуку. В отличие от прибрежной торговли товарообо­рот Занзибара с самого начала основывался на чисто денежных отношениях, здесь деньги полностью вытеснили раковины каури и бусы, еще имевшие хождение в других местностях Африки.

Процветание занзибарской торговли теснейшим образом свя­зано с изменениями социальной и экономической структуры обще­ства на острове и возросшим спросом на дешевые рабочие руки рабов. Феодальная аристократия и некоторые индийские купцы, выступавшие посредниками при вывозе рабов с континента, нажи­вали крупные состояния. Все участники работорговли получали от нее прибыль в 400 процентов, но более всех наживался султан. На каждом доставленном на Занзибар рабе он зарабатывал 2 доллара в виде импортно-экспортной пошлины. По данным его современников-англичан, чистый доход султана от этой торговли достигал 15 тысяч фунтов стерлингов в год.

Не только доставка рабов на Занзибар, но и значительная часть общего товарооборота посреднической торговли находилась преимущественно в руках индийских купцов, пользовавшихся осо­бым покровительством султана Сейида Саида. В первой половине XIX в. их число быстро увеличивалось. Индийские торговцы круп­ного и среднего масштаба монополизировали скупку и сбыт аф­риканских и частично европейских товаров, причем не только на острове, но и в приморских городах. Здесь, правда, им приходилось делить свою монополию с арабскими и суахилийскими куп­цами. Многие индийцы подвизались в банковском деле и вели де­нежные операции. До 1887 г. султаны за соответствующее возна­граждение отдавали на откуп индийским коммерсантам взимание всех таможенных пошлин. Во второй половине XIX в. некоторые аристократы даже были должниками индийских торговых компа­ний. Но, несмотря на свое экономическое могущество, средние слои индийского населения имели очень незначительный вес в по­литической жизни. Этому способствовало стремление индийского купечества как можно скорее и с наибольшей выгодой переправ­лять нажитые на Занзибаре в посреднической торговле капиталы в другие страны, прежде всего в Индию.

Султан Занзибара, рано вовлеченный в мировую торговлю ка­питалистического характера, в силу своей классово обусловленной «податливости» очень скоро стал игрушкой в руках капиталисти­ческих держав, проявлявших все больший интерес к Восточной Африке. В период «свободной» конкуренции торгово-промышлен­ные интересы усиливавшихся в XIX в. промышленных государств Европы и США сталкивались также в Восточной Африке и на Занзибаре. В первой половине XIX в., в правление Сейида Саида, султан Занзибара еще был важной фигурой среди торговых конкурентов. Хотя он давно был связан с интересами Англии, в то время он еще сохранял некоторую свободу действий. Это, несом­ненно, объясняется тем, что Занзибар был тогда сравнительно сильным феодальным государством, а его правящий класс извле­кал на первых порах фантастические суммы из торговли гвозди­кой и высоких экспортных пошлин (доходивших иногда до 30 про­центов). Но постепенно эти прибыли перешли к чужеземным колонизаторам, а внешнюю торговлю Занзибара захватил иност­ранный капитал. Запрещение работорговли в 1873 г. капиталистические страны также использовали в своих корыстных торгово-политических интересах, в том числе для максимального разверты­вания торговли. Последующие султаны опустились до положения марионеток колониальных держав.

Английские, французские, а затем и германские торговые ком­пании еще в начале 30-х годов оценили, какие огромные прибыли может принести систематическая торговля с Занзибаром. Но расширение операций требовало надежного обеспечения торговых и политических интересов, почему эти государства и заключили с султаном договоры о торговле и «дружбе». Так, с 1850 г. при дворе султана на положении гостей пребывали многочисленные немецкие купцы, в частности из Бремена и Гамбурга (среди них находились и представители фирмы «О'Свальд»), чтобы создать благоприятные условия для дальнейшей деятельности ганзейцев. Подписанный в 1858 г. договор о дружбе, торговле и судоходстве между сенатом ганзейских городов Гамбурга, Бремена и Любека, с одной стороны, и полномочным представителем султана — с дру­гой, предоставлял ганзейцам такие же права и привилегии, как и всем остальным заинтересованным сторонам. После 1868 г. действие договора было распространено на государства Северо-Гер­манского союза, а после 1871 г. — на Германскую империю.

В последние три десятилетия XIX в. обострилось колониаль­ное соперничество капиталистических держав. Открытие Суэцкого канала в 1869 г. увеличило интерес европейских государств к Занзибару, ибо теперь могло быть установлено регулярное судо­ходное сообщение с островом. Конкуренция между европейскими участниками торговли резко возросла. В эти годы значительно уве­личился объем торговли с Восточной Африкой. Все больше пред­принималось путешествий и экспедиций с целью прощупывания «колониальных возможностей». Такие люди, как миссионеры Крапф и Ребман, как путешественник Ван дер Деккен, своими действиями объективно подготавливали колониальную экспансию. И в конце концов четко определилось главное направление колониальной политики Великобритании и некоторых колониалистских кругов Германии в Восточной Африке: захват сплошных территорий в качестве колоний. Эти планы прямой аннексии при сохранении косвенного влияния на правящую аристократию во главе с султаном распространялись и на Занзибар.

Проникновение Германии на Занзибар принимало все более ощутимые формы. На остров прибыл первый немецкий консул, Густав Нахтигаль, а в 1884 г. консульство было повышено до ран­га генерального. Оно непрестанно сталкивалось с интересами Англии в Восточной Африке, и в обеих странах — Германии и Англии — пышным цветом расцвел колониальный шовинизм. Толь­ко Гельголандский договор от 1890 г. четко разграничил сферы английского и германского влияния, разделив ранее независимый султанат на две части, подчиненные одна английскому протекто­рату, вторая — германской колонии Восточная Африка.

В этот период еще ярче, чем прежде, проявились компрадор­ские склонности султана и большей части занзибарской знати: за исключением некоторых районов побережья Танганьики, они по­чти нигде не оказали сопротивления притязаниям капиталисти­ческих держав.

И когда в 1873 г. султан, уступая давлению определенных групп английского капитала, подписал договор о запрещении ра­боторговли, а впоследствии и рабства, который грозил временно ущемить интересы феодальных магнатов, то выраженный ими протест страдал непоследовательностью и никоим образом не был направлен против колониальной и империалистической деятельно­сти. Он всего лишь отображал недовольство многочисленных крупных землевладельцев политикой султана.

4.3. Маскатско-арабское господство на побережье и работорговля

Несколько иначе развивались в это время события на побе­режье Восточной Африки. Здесь власть султана еще во многом была формальной: его интересовали прежде всего экономический контроль и обеспечение своего монопольного положения в торгов­ле. Недаром одному французскому путешественнику сам Сейид Сайд представился как купец. Многие из посаженных им правите­лей — ливали и акида * (* Л и в а л и (суах.) — правитель округа; а к и д а — командир военного отряда, начальник гарнизона.) — и их военные дружины пытались до­стигнуть большей политической независимости и вести самостоя­тельную экономическую политику, и дело нередко доходило даже до небольших стычек с войсками султана. Налоги султану они вносили довольно нерегулярно.

Во многих местах, например в Линди, Суди, Микиндани, сул­тан Сейид Сайд вначале оставил местных правителей, и только при Сейиде Баргаше арабские гарнизоны были подчинены коман­дованию маскатско-арабского губернатора, но и здесь, и в других районах арабская аристократия, в процессе экономической дея­тельности быстро слившаяся со знатью и купечеством суахили, пользовалась только поверхностным влиянием на окружающие суахилийскис общины и вождества. Отдельные ливали, например наместник Пангани или даже Килвы, только номинально осуще­ствляли некоторый контроль над примыкавшими к городу и вхо­дившими в федерацию джумбе и вождествами. В основном их власть ограничивалась пределами самих городов. В отличие от Занзибара, где маскатско-арабское влияние возобладало, на по­бережье во многих областях арабы восприняли нормы жизни суа­хили. Это происходило не только в культуре, но и в праве. До­статочно сказать, что на материке по-прежнему обязательную силу имело суахилийское обычное право, а не мусульманское, как на Занзибаре. Правда, проникновение маскатских арабов в жизнь побережья способствовало усилению авторитета мусульманского права, и оно стало применяться чаще.

И здесь наместники султана, сам султан и арабо-суахилийские верхние слои городского населения имели в окрестностях городов шамбы, на которых применялся труд «рабов». Но, поскольку при­родные условия не благоприятствовали разведению гвоздики, крупных плантаций было очень мало. Основой экономического, а следовательно, и политического превосходства арабской олигархии оставались поступления от чрезвычайно прибыльной посредниче­ской торговли, которая начиная еще с периода раннего средневе­ковья служила источником богатства и могущества городов восточ-ноафриканского побережья, являвшихся важными перевалочными пунктами. Их верхи извлекали огромные доходы из таможенных сборов и налогов.

С 1840 г. расположенное напротив Занзибара и Пембы побе­режье Мрима с городами Багамойо, Танга и Садани приобрело особое значение — отсюда снаряжались многочисленные торговые экспедиции арабских, индийских и суахилийских купцов и рабо­торговцев. Число таких экспедиций, предпринимавшихся арабами в глубь страны, резко возросло в это время благодаря увеличившемуся спросу на слоновую кость и другие товары, которые сул­танат продавал в Индию и европейские страны, а главное — на рабов для плантаций Занзибара, Пембы, Маската-Омана и неко­торых приморских городов. Жителям глубинных районов предлага­ли хлопчатобумажные ткани, железную и медную проволоку, ружья и порох — последние пользовались наибольшей популярно­стью. Африканцы в обмен доставляли на побережье слоновую кость, рога носорога, различные натуральные смолы и, конечно, невольников. Только незначительная часть товаров и рабов оста­валась в приморье, в основном же их после выплаты соответству­ющих таможенных пошлин переправляли с помощью индийских и прочих посредников на Занзибар и за океан.

Арабские купцы использовали торговые пути, проложенные африканскими племенами внутренних районов еще сто лет назад. Постепенно сложилось три главных маршрута внутрь материка. Центральный, традиционный, соединял побережье Мрима, в част­ности город Багамойо, с Таборой. Отсюда пути расходились на север — в направлении озера Виктория и Буганды и на запад — к Уджиджи на озере Танганьика. С конца XVIII в. контакты по этим направлениям поддерживали главным образом купцы ньямвези, они же пользовались южными дорогами, которые соединяли область Уньямвези и Уньямьембе близ Таборы с Катангой и Зам­бией.

На торговых дорогах, ведших из Момбасы и Пангани во внут­ренние области, в том числе в окрестности Килиманджаро и к озе­ру Виктория, первоначально чаще всего появлялись африканские купцы из племен камба и джагга. Южный путь из Килвы (Тан­ганьика) к озеру Ньяса и отсюда в государство лунда Казембе на озере Мверу открыл арабам торговый народ яо. Первоначально в региональной торговле в основном фигурировали железные то­поры, соль и медь. Как показали новейшие исследования, в нача­ле XIX в. в восточной и центральной частях Африканского мате­рика уже образовалась широкая сеть торговли с дальними стра­нами. Сильное смещение в сторону побережья торговых связей некоторых племен, например ньямвези и кимбу, и продвижение торговых экспедиций арабов в глубинные районы вызвали появ­ление в обороте новых товаров, прежде всего слоновой кости и рабов.

С 1820 г. традиционные торговые связи начали переходить — и чем дальше, тем больше — в руки купцов побережья, особенно арабского происхождения. Они создали свою собственную систему торговли с прочными опорными пунктами и станциями. Резко увеличилось количество караванов с товарами, отправлявшихся в глубь материка. Были открыты и расширены новые пути, торговля на местах активизировалась. В Таборе, центре владений вождя ньямвези в Уньямьембе, и в Уджиджи, на озере Танганьика, вы­росли арабские селения. Английский путешественник Бёртон, в 1850 г. побывавший в районе Уньямьембе, писал о богатстве му­сульманского арабского купечества в Таборе. Здесь же жили индийские и суахилийские купцы. Даже государство кабаки Буганды после 1844 г. оказалось вовлеченным в торговлю арабов с дальними странами.

На первых порах арабские караваны мирно пересекали стра­ну, платили местным правителям и племенам, например того, до­вольно большие пошлины и обменивали оружие, порох и другие европейские изделия главным образом на слоновую кость. Путем соглашений с отдельными вождями арабские купцы и их доверен­ные лица установили своего рода разделение труда с местными торговцами и в обмен на свои товары получали от них рабов для переноски грузов к побережью. Участь этих носильщиков была ужасна, многие в пути гибли. Есть доказательства того, что «в благополучные годы только по пути в Багамойо гибло 40 тысяч носильщиков, и все они, за незначительным исключением, были рабами»²⁰.

Но это ничто по сравнению с катастрофическими последст­виями, которые имел рост спроса на рабов для продажи их как рабочей силы на рынках приморских городов и Занзибара или для последующей отправки в Маскат-Оман. И в этот период арабские работорговцы стремились вовлечь в свои коммерческие операции и охоту на рабов местных правителей, поставляя им огнестрель­ное оружие и порох и тем подстрекая к нападению на соседние племена и деревенские общины и к захвату военнопленных. Хотя во многих районах арабы долгое время в этом преуспевали, они и сами снаряжали военные экспедиции за рабами и совершали набеги на африканские деревни. В результате хорошо оснащенные отряды арабских работорговцев превратили обширные местности в безлюдные пустыни.

С середины XIX в. оживилась торговля оружием. Десятки ты­сяч ружей, полученных в обмен на рабов, попадали в руки ара­бов — охотников за рабами и местных правителей, а те вооружали ими свои дружины. В 1847 г. немецкий миссионер Иоганн Крапф видел караван, направлявшийся от побережья в страну масаев. Он вез около тысячи ружей, его сопровождали вооруженные до зубов солдаты. Правители ньямвези области Уньямьембе в 1883г., по-видимому, располагали более чем 20 тысячами ружей, заря­жавшихся с казенной части.

В этих условиях в 70-х и 80-х годах прошлого века многим арабам, промышлявшим охотой на рабов, удавалось сколотить из наемников многотысячные войска и с их помощью направлять в своих интересах политику племенных вождей, а в некоторых рай­онах даже установить свою власть и выйти из подчинения султану. Такую попытку, в частности, предпринял в Уньямьембе Абдуллах бин Насибу, разбогатевший на многолетней торговле невольниками и добившийся превосходства над другими работор­говцами. В Уджиджи купец Муиньи Хери, имея хорошо оснащен­ную дружину и поставив в зависимость от себя местных прави­телей — абами, создал плацдарм, с которого успешно совершал набеги на африканцев, в основном на марунгу, живших к юго-западу от озера Танганьика. Султан Занзибара, однако, неоднократ­но предпринимал шаги к тому, чтобы вернуть под свою опеку эти исключительно выгодные опорные пункты арабов. Так, Муиньи Хери в 1881 г. пришлось поднять на своей территории флаг султа­на, что, впрочем, никак не повлияло на его фактически независи­мое положение.

Беспримерной оставалась, однако, власть арабского торговца рабами и слоновой костью, военного предводителя Мухаммеда бин Хамида по прозвищу Типпу Тип. Этот араб, происходивший из Таборы, контролировал на территории Конго большую область близ водопадов Стэнли. Других арабских конкурентов он устра­нил. «Типпу Тип пользуется внутри страны безусловной властью, которую поддерживают 3 тысячи его людей, вооруженных ружь­ями»²¹ — сообщал в 1886 г. своему правительству немецкий консул на Занзибаре.

Мусульманские торговцы первоначально почти не оказывали сопротивления европейским путешественникам, миссионерам, куп­цам, а также колониальным войскам, которые в это время заполо­нили Африку. Типпу Тип в 1887 г. заключил с Г. Стэнли договор, признававший последнего губернатором государства Конго и пре­дусматривавший совместное ведение незаконной работорговли, те­перь для принудительных работ на новых колонизаторов. Однако сотрудничество с европейцами подорвало его позиции. Когда сын Типпу Типа, Сефу, попытался было восстать против колониально­го владычества бельгийцев, его очень скоро заставили повиновать­ся. Так бесславно закончился этот период истории Восточной Африки, вызвавший очень многообразные, глубокие процессы и в социально-экономической и в политической жизни.

Работорговля, под влиянием внешних и внутренних факторов снова активизировавшаяся в XIX в. усилиями арабской аристокра­тии, охота за рабами и связанные с ней войны между африкански­ми вождями, несомненно, угрожали самому существованию мно­гих народов восточной части Африканского материка, несли им усиление эксплуатации, горе и регресс. Разрушительных послед­ствий охоты за рабами избежали лишь те племена, которые бла­годаря достигнутому ими уровню общественного развития могли защищаться или сами участвовали в работорговле.

Однако следует учитывать, что европейские путешественники, миссионеры и купцы в своих отчетах, которые во множестве поя­вились во второй половине XIX в., а также колониальные ведом­ства европейских держав в соответствующих документах созна­тельно преувеличивали масштабы торговли арабов, их жестокость, чинившиеся ими зверства. Движение за отмену рабства, отражав­шее сначала экономические интересы фритредерства, прежде всего английского, на пороге эры колониализма приобрело новую окра­ску, оно должно было способствовать распространению легенды о «гуманной» миссии колониальных держав Европы, которые якобы освобождают народы Восточной и Центральной Африки от язвы арабской работорговли.

Маскатско-арабское господство, прямо или косвенно связанное с европейской торговлей и возродившее чрезвычайно тяжкие фор­мы зависимости — рабство и работорговлю, почти с самого нача­ла несло в себе реакционные черты. Тем не менее расширение тор­говых связей и увеличение числа опорных пунктов имели послед­ствия, которые оказали положительное влияние на общественное развитие многих народов Африканского материка. Это проявилось прежде всего в оживлении местных рынков некоторых районов и во введении в африканское земледелие новых видов полезных рас­тений. Кроме того, действия арабов, вызывавшие сопротивление африканских племен, кое-где служили косвенным стимулом к об­разованию ранних государственных объединений. В первую оче­редь это относится к ньямвези, жившим к югу от озера Виктория, на северо-западе современной Танзании.

4.4. Племенной союз ньямвези и другие племена восточной части Африканского материка

Ньямвези прослеживаются начиная с XVIII в. в центральной части Уньямьембе (впоследствии Табора). Их контакты с ранне-государственными объединениями, прежде всего с государством Буньоро в Межозерье, трактуются буржуазной литературой как «миграция институтов власти» (Р. Оливер). При этом забывают, что образование институтов союза племен или раннефеодального государства ньямвези и сукума сопровождалось важными соци­ально-экономическими изменениями во внутренней жизни. К со­жалению, сейчас еще нет бесспорных доказательств, что это объ­единение продолжало традиции существовавшего в XVII в. одновременно с Мономотапой государства Монёмуги, о котором сообщает голландский путешественник Датгпер.

Надежные данные указывают, однако, на то, что с начала XIX в. существовал непрочный союз владений различных племен­ных вождеств (нтеми), где, судя по многим признакам, перво­бытнообщинный строй достиг стадии разложения. Об этом гово­рят наличие военной дружины, отделение торговли от сельского хозяйства, образование особого слоя купечества, а также аристо­кратии, укреплявшей свои экономические и политические позиции. К этому времени ньямвези контролировали многочисленные тор­говые пути к побережью и внутри страны, в частности ведшие на север, к озеру Виктория, и к озеру Мверу в Катанге. Ньямвези по­ставляли носильщиков для караванов, отправлявшихся из Цент­ральной Африки и Буганды к побережью.

Доходы от контроля над торговлей и торговыми путями, т. е. налоги и плата за прохождение по территории, а впоследствии и от участия в торговле слоновой костью и невольниками способст­вовали упрочению позиций правящего слоя населения. Вожди вели торговлю на свой страх и риск и сами снаряжали караваны и экспедиции за слоновой костью и — под давлением и влиянием арабских работорговцев — для захвата военнопленных. В этих предприятиях они опирались на свои привилегии и раннегосударственный аппарат власти. Вождь, обладая правом использовать все возрастные классы, включавшие трудоспособных молодых мужчин, и возлагать на жителей трудовую повинность, существо­вавшую пока в зачаточных формах, всегда имел в своем распоря­жении достаточное число носильщиков для караванов и сопровождавшей их охраны. Путешественники И. Крапф и Р. Бёртон на­блюдали караваны ньямвези из 200, а то и 500 и даже из 1000 че­ловек.

Изменения произошли и в области права, которое во все боль­шей мере отражало интересы формирующейся центральной вла­сти и купечества. На севере Уньямвези складывалась исключительно мирная обстановка, которая особенно благоприятствовала развитию торговли. Власть вождя и верховного вождя зависела, с одной стороны, по-прежнему от свободных людей племени, осо­бенно воинов (они давали согласие на наследственное управление определенного семейства), с другой — от раннегосударственного аппарата власти, являвшегося выражением политического могуще­ства и богатства аристократии. Особая прослойка военной знати была развита довольно слабо.

Между ньямвези и арабскими купцами, которые продвигались от побережья и в 1852 г. основали поселение в области Уньямьембе, сначала установились дружеские отношения, но очень скоро они уступили место серьезным конфликтам. Возраставшее эконо­мическое влияние арабских и индийских купцов шло вразрез с интересами торговцев и вождей ньямвези. Необходимость защи­щаться от арабов, оказывать им отпор требовала создания раннегосударственного союза. Под воздействием этих внешних факто­ров и дальнейшего расслоения общества ньямвези на территории некоторых племен, например в Уньямьембе, в середине XIX в. происходило дальнейшее укрепление раннегосударственных инсти­тутов. При правителях областей Уньямьембе и Урамбо Фундикире (1830—1848) и Мирамбо (1870—1886) союз родственных племен ньямвези и сукума достиг своего расцвета.

Мирамбо укрепил свою власть над отдельными племенами, ввел регулярную систему налогов и податей, сосредоточил высшую юрисдикцию в руках центрального управления, т. е. главного вождя. Из молодых воинов, предоставлявшихся в его распоряже­ние некоторыми вождями племен, а также из беглых рабов, но­сильщиков, погонщиков слонов, наемников, принадлежавших к воинственным племенам нгони (их называли руга-руга), он создал сильное войско. С середины XIX в. оно было вооружено современными ружьями, купленными на побережье у арабов и индийцев. В 1876—1880 гг. Мирамбо контролировал главные торго­вые пути, ведшие на северо-запад, в Карагве и Буганду, и взимал пошлины с караванов, шедших этими путями в Уджиджи на озе­ре Танганьика. Его столица Урамбо стала важнейшим центром торговли, иногда затмевавшим Уньямьембе (Табора), где господ­ствовали арабы, а вожди ньямвези выступали в роли марионеток.

И все же Мирамбо так и не удалось полностью устранить экономическое и политическое влияние арабских купцов. Задуман­ная им административная реформа застопорилась в самом нача­ле. Отрицательные последствия имели и установленные некоторыми вождями прямые или косвенные контакты с арабскими работор­говцами. Эти вожди предпринимали набеги на соседние племена и деревни, чтобы захватить рабов и затем обменять на огнестрель­ное оружие, доставлявшееся из Занзибара. Мирамбо и сам пере­селял жителей побежденных племен и деревень в особые «раб­ские» поселки, которые превратились в новую экономическую опору верховной власти.

На такой же базе основывались небольшие государства, соз­данные одно вождем Сонгоро на южном берегу озера Виктория, другое — суахилийским торговцем слоновой костью из Килвы по имени Матимула на восточном берегу озера Танганьика. Даже Мсири из Казембе происходил из семьи вождей Уньямьембе, за­нимавшихся торговлей.

С 1870 г. Мирамбо вел открытую борьбу против господства арабов в Таборе, не раз побеждал их наемные войска и догово­ром от 1876 г. обязал их платить ему пошлины и дань. Таким образом, организованный Мирамбо союз племен ньямвези энергич­но воспротивился продвижению арабов на континент.

Соперничество с арабами объясняет, почему Мирамбо так явно симпатизировал появившимся в это время европейским мис­сионерам и исследователям, бывшим предвестниками колониаль­ного покорения Африки империалистическими державами. Перво­начально ньямвези поддерживали германский колониализм, но действительность вскоре лишила их иллюзий, особенно кровопро­литные акции, в результате которых в 1892 г. ньямвези пришлось покориться. При этом немецкие колониальные войска использова­ли центробежные тенденции внутри раннегосударственного объ­единения ньямвези и с помощью отдельных второстепенных вож­дей, введя войска якобы для их защиты, принудили верховного вождя Сике с его дружиной признать свое поражение. Так погиб прогрессивный раннегосударственный союз племен на северо-за­паде современной Танзании.

Накануне колониального порабощения Восточной Африки ев­ропейцами ее народы находились на самых различных ступенях общественного развития. В известной мере это объясняется не только пагубными последствиями охоты арабских торговцев и правителей за рабами, но и военными походами нгуни, предпри­нимавшимися с территории зулу. С 1835 г. нгуни, к которым при­соединялись многие вооруженные воины других племен, переходи­ли на другой берег Замбези. Одни из них оседали там, где ныне находятся Малави и Замбия, другие с боями пробивались к озеру Виктория.

Однако не только внешние обстоятельства заставляли прихо­дить в движение племена, жившие в восточной части Африканско­го материка. В XIX в. внутренние стимулы толкали многие народности к тому, чтобы, ломая первобытнообщинные устои, об­разовывать раннегосударственные объединения. Такие явления, правда в начальной стадии, происходили у кикуйю и камба в Центральной Кении и у кочевников-скотоводов масаев. Пастухи-масаи контролировали огромную область — от нынешних Кисуму и Найроби на севере до Аруши и далее до Кимали на юго-западе. Организация по территориальному принципу подрывала родовой строй. Систематические военные походы и захватнические набеги масаев имели своим следствием выделение частной собственности на скот, что привело к усилению имущественного неравенства. К захвату чужих земель и иноплеменной рабочей силы масаи в то время еще не стремились.

С начала XIX в. вожди джагга, живших в районе Кибошо и Моши у подножия Килиманджаро, прилагали усилия к расшире­нию своего экономического и политического влияния. В 1860— 1880 гг. около 30 самостоятельных вождеств хехе в Центральной Танзании признали верховенство правителя Муньигумбы.

Эти социальные факторы повлияли на сопротивление немец­ким колонизаторам, которые с 1884 г. устремились в глубь Африки.

5. Эфиопия в XIX в.

В начале XIX в. от центральной власти в Эфиопии оставалась лишь бледная тень. Уже давно в стране не было общепризнанного негуса негест. Между княжествами Тигре, Шоа, Амхара и Годжам непрестанно шла борьба за преобладание. Эфиопия являла собой картину феодального хаоса и военных неурядиц.

В этот период капиталистические державы Европы снова ста­ли проявлять живой интерес к истокам Нила и к Эфиопии. После неудачного опыта португальцев ни одно европейское государство не пыталось вмешиваться в ее внутренние дела. В первой поло­вине XIX в. положение резко изменилось. На землях Африки по­явились ученые, географы, путешественники, миссионеры из Франции, Великобритании, Германии, предвещая эру новых коло­ниальных начинаний капитализма. После завоевания Адена в 1839 г. Великобритания прочно утвердилась у южного выхода из Красного моря и попыталась распространить свой косвенный конт­роль на Северную Эфиопию, заключая для этого договоры с от­дельными князьями, например в 1841 г. с правителем Шоа.

Однако планы английских колонизаторов были перечеркнуты расом Каса (став впоследствии императором, ом принял имя Феодора II, 1855—1868), который снова подчинил княжества сильной центральной власти. Рас Каса был незначительным князем из провинции Гондэр. Опираясь на мелких феодалов, он добился то­го, что в Аксуме был коронован императором. Вскоре ему удалось произвести реорганизацию войска и подчинить своей верховной власти княжество Шоа на юге страны, Тигре и Амхара — на севере. Он нанес поражение воинственным кочевникам галла и приступил к осуществлению широкой программы военных, адми­нистративных и правовых реформ, имевшей своей целью укрепле­ние центральной власти. Феодалов император лишил права иметь собственные вооруженные силы. Провинции были разделены на округа и подчинены губернаторам, которых назначал и смещал сам Феодор II. Он боролся против засилья духовенства в эконо­мике и политике и ограничил огромные земельные владения, при­надлежавшие церкви. Вся налоговая система была централизована и упрощена. Феодор II перенес свою резиденцию из Гондэра в Дебра-Табор, а позднее в город Магдала на восточной окраине плоскогорья.

Объединение Эфиопии противоречило колониальным планам Англии, тем более что Феодор II сознательно проводил антиколо­ниальную политику. Великобритания попыталась добиться своего, поощряя внутренних врагов императора. Значительная часть ду­ховенства и феодалов восстала против «тирана» Феодора II. Им­ператор был вынужден постоянно воевать против феодалов и пред­принимать походы для подавления их мятежей. Беспорядки в стране вели к ухудшению экономического положения крестьян и арендаторов, знать же умело направляла их недовольство против центральной власти. Арест английского консула Камерона и еще нескольких европейцев дал Великобритании долгожданный повод направить в Эфиопию военную экспедицию. В 1867 г. 15 тысяч солдат британской армии ожидали в порту Зейла сигнала, чтобы напасть на Эфиопию. Все попытки Феодора II уладить конфликт мирными средствами Англия отклонила. В 1868 г. английские войска осадили крепость и царскую резиденцию Магдала. Фео­дор II покончил с собой.

Четыре года спустя при поддержке англичан на трон вступил под именем Иоанна IV рас Тигре (1827—1889). В его правление влияние англичан усилилось еще больше. Иоанн IV великодушно освободил английские товары от таможенного обложения, предоставил англичанам концессии на разведение хлопчатника, кофе и индигоферы. Как верный союзник Великобритании, Иоанн IV да­же участвовал в походе против суданских махдистов, продвинув­шихся до Гондэра. В ходе этой военной кампании Иоанн IV по­гиб (1889).

Этим печальным событием закончилось соглашательство пра­вящего дома по отношению к проискам капиталистов в Эфиопии. В эти годы империалистические державы вели энергичное наступ­ление на африканское побережье Красного моря, на Эритрею и Сомали. Порт Массауа стал итальянским владением, и в резуль­тате Эфиопия оказалась отрезанной от Красного моря. Когда в 1895—1896 гг. итальянские колониальные войска попытались оккупировать Эфиопию, они встретили героическое сопротивление эфиопских войск под командованием нового императора, Менели-ка II, и одержанная им победа в битве при Адуа стала для всей Африки символом успешной борьбы за независимость.

6. Мадагаскар

История Мадагаскара, одного из крупнейших островов мира, расположенного у восточного берега Африки, представляет боль­шой интерес. Еще и сегодня население Мадагаскара в языке, обы­чаях, быту и культуре имеет много общего с жителями отдален­ной Индонезии. Это относится в первую очередь к племенам мер-на и бецилео, обитающим в центральной части острова.

Сведения о древней истории Мадагаскара носят весьма гипо­тетический характер.

Предполагают, что первые жители, покинувшие свою первона­чальную родину в поисках новых торговых связей и опорных пунктов, достигли Мадагаскара между V и VIII вв. н. э. Возмож­но, что в последующие столетия индонезийцы предпринимали в больших лодках аналогичные плавания. Они использовали для этой цели время муссонов, проходящих через северные районы Индийского океана, вдоль берегов Индии, южной части Аравий­ского полуострова, Сомали и севера Мадагаскара. Арабский гео­граф Идриси писал, что жители Суматры совершают плавания в страну Зандж (Восточная Африка) и понимают язык ее людей. Он имел в виду насельников острова Кумр, впоследствии называвше­гося Мадагаскар. Мадагаскара удавалось достигнуть и потерпев­шим кораблекрушения мореплавателям из других регионов Юго-Восточной Азии. Западный берег острова испокон веков притяги­вал переселенцев с материка, говоривших на суахили.

Первые сообщения о Мадагаскаре оставили султаны Килвы* (* Первые упоминания Мадагаскара встречаются уже у арабских авторов X в., именующих его ал-Кумр.), время от времени захватывавшие расположенный поблизости не­большой Коморский архипелаг. Но тогда остров не представлял интереса для арабо-суахилийских купцов.

Устные исторические предания, относящиеся к этому периоду, чрезвычайно противоречивы. Тем не менее они позволяют устано­вить, что объединение племен мерна и более позднее государство Имерина в зачаточной форме сложились в центральной части ост­рова и уходят своими корнями к началу XVI в., когда португаль­цы еще не появлялись. В XVI и XVII вв. правители государства Имерина уже защищали свою власть от посягательств династиче­ских соперников и боролись против внутрифеодальных междоусо­биц. В эти же столетия бецимисарака на восточном побережье, бецилео на центральном нагорье и сакалава образовали первые крупные племенные союзы. В середине XVIII в. государство са­калава занимало наибольшую площадь — одну треть территории острова. Завоеванные им земли были превращены в своего рода лены, которые получали члены правящей династии. Основу могу­щества правителей сакалава составляла торговая монополия.

Португальцы посещали Мадагаскар, но не основывали здесь поселений. Открыт остров был случайно: буря прибила к его берегу индийский корабль под командованием капитана Диего Диаша. Он назвал новую землю островом Святого Лаврентия.

В середине XVII в., когда между Англией, Францией и Нидер­ландами происходила ожесточенная борьба за господство в Ин­дийском океане, на южном берегу острова высадилась француз­ская экспедиция и заложила здесь селение Форт-Дофин. Это на­звание — единственное напоминание о попытках французов обос­новаться  на Мадагаскаре, предпринимавшихся  в   1642—1674  гг. Людовик XIV и Кольбер разрабатывали планы освоения острова. Французская   Ост-Индская   компания    высадила   на   его   землю большую группу поселенцев, но их попытки проникнуть    внутрь острова натолкнулись на яростное противодействие местного на­селения.  В 1674 г. борьба закончилась тем,  что  поселения фран­цузов были уничтожены. Они и в XVIII в. пытались обосноваться на острове, но тоже безуспешно, и тогда объектами их колониаль­ной  политики стали острова Маврикий, покинутый голландцами в 1712 г., и Бурбон (впоследствии Реюньон). Разбитые там кофей­ные плантации обрабатывали рабы, доставлявшиеся не только с восточноафриканского побережья, частично через опорные пункты португальцев, но и с восточного берега Мадагаскара. В 1812 г. на острове Бурбон насчитывалось около 14    тысяч рабов-малага­сийцев.

В конце XVIII в. Нампоина   (1787—1810)  объединил раздроб­ленное государство Имерина.  К своим коренным владениям во­круг Тананариве он присоединил огромные    районы острова и подчинил себе все мелкие племенные и государственные объеди­нения. Даже королева Сакалава — Равахини (1770 — 1808) была вынуждена признать верховенство государства Имерина.  Издан­ные Нампоиной указы — они назывались «кабарис» (букв, «воз­звания») — были направлены на урегулирование государственно­го устройства. Основной единицей общественной жизни являлись пользовавшиеся самоуправлением сельские общины, которые уже в XVII в. располагали довольно    совершенными оросительными системами. Общины составляли часть государственной    системы зависимости, которой руководила каста аристократов — земель­ная, и служилая знать. Вельможи пользовались привилегией взи­мать налоги с жителей нескольких сельских общин и вершить над ними суд. Ремесла и торговля с дальними странами процветали, на рынках царило оживление. Главным из этих торгово-ремесленных центров был Тананариве. Радама I (1810—1828) присоединил почти всю территорию острова к своему государству, которое те­перь  официально   называлось   Королевство  Мадагаскар.

Радама I испытал новый натиск европейских держав. В 1810—1819 гг. Великобритания заняла построенные тем временем новые опорные пункты на восточном берегу Мадагаскара. Побуждаемый старинной враждой к французам, не понимая, сколь вероломна политика ведущих капиталистических держав, Радама I сам по­ручил Англии реорганизацию своей армии, согласился заключить с ней договор о торговле и допустить в страну миссионеров Лондонского миссионерского общества. Взошедшая после него на престол Ранавалона I (1828—1861) употребила свое продолжи­тельное правление на то, чтобы освободиться от влияния капита­листов. Она запретила малагасийцам принимать христианство, а жившим на острове европейцам — вести торговлю во внутренних районах острова, обязала их следовать законам Мадагаскара. В ответ объединенная англо-французская эскадра в 1845 г. об­стреляла приморский город Таматаве. Но англо-французский де­сант потерпел поражение. Чтобы избавиться от необходимости ввозить из-за моря оружие и боеприпасы, королева привлекла французского предпринимателя и авантюриста Жана Лаборда, что­бы тот организовал на Мадагаскаре их изготовление. В Тана­нариве были построены домна и несколько кузнечных мастерских, где работали малагасийцы.

Король Радама II благоволил к иностранным купцам, послан­цам и миссионерам. Опять начала функционировать миссионер­ская школа Лондонского миссионерского общества. Но вскоре по­сле восшествия на престол, в 1863 г., Радама II был убит во время народного восстания. Последующие правительницы выполняли указания своих мужей премьер-министров. В период между 1863 и 1896 г. — в этом году произошло кровопролитное «умиротворе­ние», острова французским генералом Галлиени и его экспедици­онным корпусом — на Мадагаскаре происходили важные измене­ния. Усилилось давление извне со стороны капиталистических дер­жав, прежде всего Франции, и, несмотря на лавирование правя­щей знати, Мадагаскар шаг за шагом терял свою независимость.

Тогда же на Мадагаскаре возникли капиталистические отноше­ния. Появились, в основном на базе иностранного капитала, не­большие промышленные предприятия по переработке сельскохо­зяйственного сырья. В сельском хозяйстве совершился переход к выращиванию экспортных культур. Общины, долго являвшиеся устойчивыми экономическими и социальными единицами, медлен­но распадались, в деревне усиливались классовые различия. Глу­бинные процессы экономических преобразований и возникновения новых классов и слоев населения были дополнены реформами администрации — они ограничили могущество феодальной зна­ти — и образования. В 1881 г. в центральных районах королевст­ва Имерина было введено обязательное обучение детей от 8 до 16 лет. С помощью миссий было открыто 2 тысячи школ. Дети из привилегированных слоев населения получали образование за границей, преимущественно во Франции. Появилась первая отечест­венная интеллигенция. Стали выходить газеты и журналы на ма­лагасийском языке.

С начала 80-х годов отношения между Мадагаскаром и Фран­цией ухудшились. Французский капитал уже не довольствовался косвенным влиянием на жизнь острова, и капиталистическая Фран­ция начала готовиться к полной аннексии Мадагаскара.

7. Подготавливали ли христианские миссионеры и путешественники почву для колонизаторов?

Миссии играли важную роль в деле укрепления позиций капи­талистических держав в Африке в XIX в. После временного за­тишья в XVIII в. они выступили как истые предшественники ко­лониальных держав, стремившихся к территориальным захватам. Хотя сами миссии неизменно отрицали какую-либо связь с коло­ниальной политикой, с середины XIX в. они всей своей система­тической деятельностью объективно и субъективно подготавлива­ли колониальное завоевание и организованное угнетение африкан­цев монополистическим капиталом. Миссии не только поддержи­вали проникновение португальцев в государство Конго, не только оправдывали варварскую работорговлю, но и сами в ней участ­вовали. В XIX в. они прокладывали капиталистическим промыш­ленным странам путь к полному покорению всей Африки. Борьба за души, приобщавшиеся к христианской вере, сопровождалась первыми шагами колонизаторов к укоренению в экономике и по­литике африканских стран.

Это бесспорный факт, хотя отдельные миссионеры субъектив­но действовали честно и им принадлежат большие заслуги, осо­бенно в обучении и образовании местных жителей, в исследовании общественных отношений и языков африканских народов. Можно также привести несчетное множество примеров, когда миссионе­ры бесстрашно критиковали и порицали жестокий   гнет, который нес с собой наступавший колониализм. Миссионеры, в частности, выступали против крайностей рабовладения в Южной    Африке на занятой бурами территории, против кровопролитного подавле­ния восстаний коса и зулу. Однако подобная критика исходила лишь от отдельных лиц и касалась только некоторых методов ко­лониальной экспансии,  а отнюдь не самого существа колониаль­ного завоевания и порабощения африканских народов. Домо­нополистический капитализм XIX в. еще позволял миссиям, особенно протестантским, проявлять некоторый либерализм, про­возглашая «равенство» всех рас и народов, и стремился скрыть истинные намерения колонизаторов под маской «веры для всех». Однако впоследствии, даже до окончания этого периода, все эко­номические, политические, а главное, духовно-культурные начина­ния миссий были подчинены целям колониальных держав и стали неотъемлемой частью их системы.

Это в равной мере относится к представителям как католиче­ской, так и евангелической церкви.

С середины XIX в. активизировали свою деятельность в неко­торых регионах Тропической Африки католические миссии. В 1848 г. Общество Святого духа, основавшее до того времени свои опорные пункты на Антильских островах, на острове Реюнь­он и в Сенегале, объединилось с другими отделениями католиче­ской миссии. Новая организация направляла «отцов Святого духа» в район Сенегала, в Габон и в Нижнее Конго. Страны Гвинейского залива были полем деятельности многочисленных миссио­неров из Лионской африканской миссии, учрежденной в 1854 г., а с 1868 г. с необычайной энергией основывали миссионерские стан­ции, например в Восточной Африке, «белые отцы» кардинала Лавижери * (* Ш. Лавижери (1825—1892) — кардинал, основатель католического мис­сионерского ордена Белых отцов, специально предназначавшегося для пропаган­ды католицизма в Африке (1868).).

С конца XVIII в. широко распространились созданные в Вели­кобритании миссионерские общества протестантов. В 1792 г. было создано Лондонское миссионерское общество, которое уже в 1803 г. направило своих представителей в Южную Африку, чтобы просвещать койсаноязычное население. Излюбленной ареной дей­ствий общества стали также Мадагаскар и Западная Африка. В XIX в. в организации миссионерских станций, школ и хозяйст­венных предприятий участвовали Базельская миссия, Северогер­манское миссионерское общество в Бремене, Рейнское миссионер­ское общество в Бармене и многие другие.

Миссионерские общества XIX в. первоначально представляли собой крупные капиталистические предприятия, и только в конце столетия монополистические концессионные компании устранила эту невыгодную для колонизаторов конкуренцию и возложили на миссии иные задачи.

При финансовой поддержке торгового и промышленного капи­тала были основаны торговые миссионерские общества, распола­гавшие собственными судами. Евангелические миссии с особым рвением занимались этой выгодной деятельностью и не меньше других купцов обогащались за счет неэквивалентного обмена то­варами с африканцами. Миссии создавали ремесленные предприя­тия, разводили культурные растения и основывали огромные план­тации. Здесь они часто выращивали новые для Африки культуры (в Гане, например, какао-бобы, в Уганде — хлопчатник) и осваи­вали производство их в капиталистических формах. Работали на плантациях выкупленные бывшие рабы и посаженные на землю воспитанники миссий. Некоторым миссиям принадлежали огром­ные земельные угодья, в частности в Южной и Юго-Западной Аф­рике. Их пионерская деятельность в сельском хозяйстве, несомнен­но, имела большое положительное значение.

Другой отраслью деятельности миссий было школьное обуче­ние. В рассматриваемый период евангелические миссии, особенно методисты и пресвитерианцы, создали в торговых центрах Сьерра-Леоне, Либерии, Золотого Берега и Нигерии довольно широкую сеть школ. В других странах Африки школы насчитывались еди­ницами, исключение составляли начальные и ремесленные учили­ща в Южной Африке, предназначенные в основном готовить рабо­чих для миссионерских предприятий. Только к концу столетия школьное дело стало играть первостепенную роль в деятельности миссий на территории всей Африки. Этим был сделан еще один шаг к использованию миссий в империалистических интересах ко­лониальных держав.

XIX век вошел в историю как век географических и этногра­фических открытий и исследований Африканского континента. Уже с конца XVIII в. в порядке подготовки к колониальным захватам производилось систематическое изучение внутренних рай­онов Африки. Но, повторяю, вольно или невольно экспедиции под­готавливали путь к установлению колониального господства. Мно­гие исследователи в своих путешествиях и изысканиях испытыва­ли невероятные лишения и страдания, часто подвергаясь смер­тельной опасности, проявляли самоотверженность и героизм. К тому же до 1870 г. их экспедиций только частично финансирова­лись кругами, заинтересованными в колониальной политике.

Они считали себя первооткрывателями еще мало известного в Европе континента. Некоторые из их отчетов и сообщений, да­леко не равноценных по своим достоинствам, содержали важные научные сведения. Сюда относятся материалы по географии, гео­логии, климатологии и экономике, чрезвычайно интересные опи­сания историко-этнографических условий, характеризующие обще­ственное развитие отдельных народов Африки. Часть этих иссле­дователей тогда не была заражена расистскими и геополитиче­скими теориями, оправдывающими колониальные завоевания. В этнографии пользовались большой популярностью эволюцион­ные идеи, признававшие достижения и способность к прогрессу неевропейских народов, в том числе и африканцев. Эпоха братьев Гумбольдт * (* Братья Вильгельм (1767—1835) и Александр (1769—1859) фон Гумбольд­ты — видные немецкие ученые. Александр фон Гумбольдт — один из крупней­ших естествоиспытателей прошлого века, автор многих исследований по геогра­фии, биологии, ботанике, климатологии, геологии и другим отраслям науки. Участник экспедиции в Южную Америку в 1799—1804 гг.; обследовал огромные пространства в бассейнах рек Ориноко и Амазонки.) еще не миновала окончательно.

И тем не менее их открытия и исследования, даже если они предпринимались не по прямому заказу колониальных держав и заинтересованных в колониях кругов, служили подготовке начи­навшейся в ту пору колониальной экспансии и империалистиче­ского порабощения народов Африки. Первоначально организато­ром многих экспедиций было функционировавшее с 1788 г. бри­танское Африканское общество по изучению внутренних районов Африки. Позднее в аналогичной роли выступали французское Географическое общество, основанное в 1821 г., и с 1878 г. немецкое Африканское общество.

Прежде всего необходимо было получить надежные и досто­верные данные о глубинных территориях континента. Чтобы рас­ширить торговые связи, наладить добычу сырья, найти новые рын­ки сбыта, надо было точно знать, куда текут реки, каков уровень общественного развития африканского населения, возможно ли подвергнуть его капиталистической эксплуатации. Нельзя было те­рять время. Часто различные общества и разные государства одновременно организовывали экспедиции с аналогичными задачами. Стоявшая за ними торговая и промышленная буржуазия связы­вала с этими путешествиями определенные надежды.

В первую очередь попытались разгадать тайну Нигера, про­следить его течение. Судовой врач шотландец Мунго Парк с 1795 г. дважды предпринимал по заданию британского Африкан­ского общества путешествия в район Нигера. Он дошел до водопадов около Бусы, но в 1806 г. жизнь его оборвалась, прежде чем он достиг нижнего течения и устья Нигера. Только через 25 лет братья Лендеры смогли точно описать течение Нигера. До этого Аудни, Денем и Клатгпертон, не говоря о других, менее значитель­ных путешественниках, проникли в цветущие центры мусульман­ских государств Борну и Сокото. Рене Кайе в одиночку совершил труднейший переход и в 1828 г. переодетым проник в таинствен­ный город Томбукту. Французское Географическое общество ока­зало ему по возвращении на родину торжественный прием и высо­ко оценило его труды.

В 1849 г. британское правительство, в свою очередь, предоста­вило большие средства для нового путешествия в северные районы Нигерии и среднего течения Нигера. В этой экспедиции участво­вал приват-доцент Берлинского университета Генрих Барт. Он привез исключительно ценные материалы о своих путешествиях по Судану, точнее, по областям, лежащим между Борну и Том­букту. С 1850 по 1856 г. Барт нанес на карту реки Бенуэ, Шари и Логоне. Наряду с ценной естественнонаучной информацией Барт собирал рукописи — в Томбукту, например, он открыл хро­нику «Тарих ас-Судан», относящуюся к XVII в., — и записал устные предания об истории некоторых народов Центрального и Западного Судана. Таким образом Барт пополнил представления европейцев о культуре и истории африканцев новыми открытия­ми, но в капиталистических государствах они очень скоро были преданы забвению.

Этот выдающийся исследователь, в равной степени интересо­вавшийся археологией, географией, историей и естественными на­уками, в то же время был агентом британского правительства ч крупных торговых компаний. Его отчеты изобиловали указания­ми, где на Нигере удобно устроить торговые базы, он настойчиво рекомендовал насильственно вводить монокультуры. Барт не ску­пился на рекомендации колонизаторам. Англии, например, он сове­товал привлечь правящую аристократию раннефеодальных госу­дарств и племенных союзов африканцев к сотрудничеству — впоследствии оно и в самом деле принесло свои плоды. Барт ни­коим образом не был бескорыстным, далеким от политики ученым и гуманистом, каким его изображает буржуазная литература, особенно авторы из ФРГ, тщащиеся доказать «антиколониальные традиции» Германии (Р. Италиандер, Г. Шифферс). Хотя полити­ческие и идеологические воззрения Барта были противоречивыми и незрелыми, он явно оправдывал политику колониального влия­ния и захватов. Так, Барт заявлял, что его обязательная задача «доказать этим грубым детям природы превосходство духовного воспитания»²². В другом месте он называет некоторых африкан­цев «дикими народностями».

Генрих Барт ясно показывает нам предел, дальше которого не может развиваться прогрессивная буржуазная наука, ибо «бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзя­той, угодливой апологетикой»²³. Карл Маркс в это время слышал звуки похоронного колокола, звонившего по научной буржуазной политической экономии. Но это был погребальный звон и по всем остальным буржуазным общественным дисциплинам и теориям.

Замбези — вторая река, которая рано вызвала особый интерес исследователей и заставила их пробиваться в глубь Африки. Шотландский врач и миссионер Лондонского общества Дэвид Ливингстон в 1846 г. вышел в путь с миссионерской станции в Бечуаналенде. Десять лет потратил он на исследование бассейна верховьев и восточной части Замбези. Здесь он открыл самые большие водопады Африки, которым дал имя английской короле­вы Виктории. Тогда же Ливингстон впервые пересек Центральную Африку от портового города Луанда в Анголе до Келимане на бе­регу Индийского океана* (* Первыми пересекли Африканский континент с запада на восток и в об­ратном направлении ангольские купцы-мулаты («помбейруш» — мн. ч. от «помбейру») Перу Жуан Батиста и Анастасиу Жозе в 1802—1814 гг. Вообще же следует иметь в виду, что все европейские путешественники XVIII и XIX вв. шли, как правило, по дорогам, задолго до того проложенным самими африканцами и хорошо африканцам известным. Да и само путешествие помбейруш, строго говоря, лишь первое, о котором достоверно известно.). Во время второго путешествия (1858— 1864) он исследовал озеро Ньяса. Третья экспедиция привела Ливингстона к озерам Мверу и Бангвеулу и к верховьям Конго, где он еще не бывал. В 1869 г. он переправился через озеро Тан­ганьика и достиг арабского поселения Уджиджи. Здесь он встре­тился с Генри Мортоном Стэнли, который по поручению газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» разыскивал его. Умер Ливингстон 1 мая 1873 г., когда занимался поисками истоков Нила.

Английская корона, Королевское географическое общество и многие другие учреждения оказывали Ливингстону великие поче­сти. Казалось, нет предела восхищению «добрым доктором», кото­рый в своих книгах изображал арабских работорговцев злодеями** (** Насмешливый тон по отношению к Дэвиду Ливингстону вряд ли уместен. В советской литературе давно признано, что путешественник был подлинным бескорыстным гуманистом, горячо и мужественно защищавшим достоинство и равноправие африканцев. Поэтому он активно боролся с арабской работоргов­лей (так же как и с португальской). И менее всего Ливингстон повинен в зах­ватнических аппетитах британских колонизаторов, использовавших научные ре­зультаты его путешествий в своих целях.). Его усилиями движение либеральной английской буржуазии за запрещение рабства одержало еще одну победу. В действи­тельности же под прикрытием борьбы с рабством промышленный капитал подготавливал империалистический раздел Африки. Труды Ливингстона служили буржуазии необходимым «иллюстра­тивным материалом».

В середине XIX в. европейские путешественники еще не зна­ли истоков Нила. Не были идентифицированы и Лунные горы, известные по карте Птолемея * (* «Лунные горы» на карте Клавдия Птоломея, по-видимому, отражали ка­кие-то неясные сведения  о горных массивах африканского Межозерья.). Экспедицией Бёртона и Спика, отправившейся из Занзибара в 1857 г., начался новый период ис­следования Восточной Африки в поисках истоков Нила. Следуя из Уджиджи, они достигли озера Виктория. Только в 1862 г., уже во время второго путешествия Спика, предпринятого вместе с Грантом, путешественники установили, что Белый Нил вытекает из озера. Здесь они встретились с шедшим из Хартума С. Бейкером. Оказалось, что Нил мощным водопадом низвергается из озе­ра Виктория. В конце 70-х годов были обследованы течения Ниге­ра, Замбези, Нила и Конго.

На этом закончилась эра открытий, подготавливавших коло­ниальное завоевание континента. Началась борьба за раздел Африки. Многочисленные экспедиции во внутренние районы по­лучали теперь далеко идущие полномочия на основание опорных пунктов и станций, на заключение надувательских «договоров» с отдельными правителями и вождями. Де Бразза, Стэнли, Рольфс, Нахтигаль** (** Де Бразза, точнее, П. Саворньян де Бразза (1852—1905) — французский морской офицер, исследователь Экваториальной Африки и колониальный адми­нистратор. Г. Стэнли (1841—1904) — англо-американский путешественник, ис­следователь бассейна реки Конго, содействовал захвату бельгийскими колони­заторами территории современного Заира («Свободное государство Конго»). Г. Рольфс (1831—1896) — немецкий исследователь Северной Африки и Саха­ры, в 1885 г. — генеральный консул Германской империи на Занзибаре. Г. Нахтигаль (1834—1885) — немецкий исследователь Центрального Судана и Восточной Сахары, впоследствии колониальный администратор в Камеруне и Того.) и многие другие известны, вернее, печально известны не только как путешественники и исследователи, но и как агенты и чиновники, откровенно действовавшие по заданию и при военной поддержке колониальных держав. Капиталистические хищники, приступив к захватам, использовали труды тех, кто расчистил им почву. Союз исследователя, миссионера и колони­ального чиновника получил окончательное завершение.